Башкирцева, Мария Константиновна, род. близ Полтавы 11 ноября 1860 г., ум. 31 октября 1884 г. Детство ее протекло при ненормальных условиях: после двухлетнего супружества родители разъехались, и мать с дочерью поселилась у своего отца, Бабанина, очень богатого помещика, человека весьма образованного и нелишенного поэтического дарования. В 1870 г. Бабанин с дочерьми и с внучками переселился на постоянное жительство за границу, в сопровождении целого домашнего штата и, после непродолжительного пребывания в Вене, Баден-Бадене и Женеве, выбрал для постоянного пребывания Ниццу. Отсюда вся семья часто предпринимала поездки по Европе и подолгу живала в Париже. Башкирцева рано сделалась искусной музыкантшей, играя на фортепьяно, органе, арфе, мандолине и гитаре; с 1870 г. она начинает учиться рисованию под руководством Бенза, а 16-ти лет от роду «в каких-нибудь 35 минут набрасывает с натуры эскизы портретов отца и брата». С февраля 1874 г., она изучает латинский язык, а потом и греческий, читает классиков и собирается держать экзамен на аттестат зрелости. «Я погружаюсь, отмечает она под 1876 г., в серьезное чтение и с отчаянием вижу, как мало знаю… у меня лихорадочная потребность учиться, а руководить мною некому»… В 1876 г. у Башкирцевой обнаруживается голос, по отзыву пр. Фаччио, «в 3 октавы без двух нот», а строгий профессор Вартель предсказывает ей «артистический успех, если она над собою поработает». Это открытие привело Башкирцеву в восторг, она считала себя способною быть «певицею и художницею», так как у нее «гигантское воображение» и ей нельзя примириться с мыслью, что ее «бедная молодая жизнь ограничится столовою и домашними сплетнями».
После платонического романа с 23-летним графом Антонелли, племянником всесильного при Пие IX кардинала, Башкирцева в 1876 г., осенью, отправилась в Малороссию. И здесь Башкирцева лихорадочно расширяет свои знания, на этот раз по сельскому хозяйству, но специально для того, чтобы «удивить кого-нибудь разговором о посеве ячменя или качестве ржи, рядом со стихом Шекспира и тирадою из философии Платона». Весною 1877 г. Башкирцева предпринимает вместе с матерью путешествие по Италии, знакомится с художником Гордиджиани, который ее поощряет в занятиях живописью и предсказывает ей блестящую будущность. Но избалованная девушка ни на чем не может успокоиться: «Чтение, рисование, музыка — тоска! кроме всех этих занятий и развлечений надо иметь нечто живое, а я скучаю» От искусства она отказаться не может, так как тогда ее жизнь будет пуста, а с другой стороны ей кажется, что искусство само по себе пустяк и «только средство добиться славы и успеха». «Будь у меня все это, я не сделала бы ничего». И вот она дает себе еще год, во время которого собирается работать над собою еще усиленнее, чем прежде. В октябре 1877 г. она поступает в мастерскую художника Родольфа Жулиана, которая по справедливости пользовалась репутациею самой серьезной школы для женщин.
Жулиан с самого начала угадал крупный талант своей ученицы. И действительно, уже в январе 1879 г., на конкурсе в школе, Лефевр, Бугеро, Буланже и Робер Флери присуждают Башкирцевой медаль, а в 1880 г. она, под именем Marie Constantin Russ представила на художественную выставку (Salon) портрет «молодой женщины, читающей «Question de divorce» Aл. Дюма». В 1881 г. под именем «Andrey» ею выставлена картина «Мастерская Жулиана»; эту картину парижская печать отметила, как произведение полное жизни, бойко написанное и удачное по колоритности. В 1883 г. Башкирцева на выставке выступила уже под собственным именем с женским портретом «Парижанки», писанным пастелью; в рисунке вполне сказалась яркая и оригинальная индивидуальность художницы. Тогда же ею была выставлена жанровая картина масляными красками «Жан и Жак», изображающая двух парижских школьников; за эту картину Башкирцева получила похвальный отзыв. В марте 1884 г. на женской художественной выставке «Union des femmes» Башкирцева дала картину, названную «Trois rires». В этом этюде, очень бойко написанном, проявилась незаурядная наблюдательность и богатство красок. На этой же выставке фигурировал изящный пейзаж «Осень», приковывавший зрителя своею прочувствованною меланхоличностью. Этот же пейзаж был Башкирцевой потом выставлен в Салоне, вместе с жанром «Meeting». Эти картины доставили художнице широкую известность в мире французских художников, в среде которых Башкирцева нашла горячего поклонника в лице Жюля Бастьен-Лепажа. Заговорили о ней и газеты, сначала французские, а затем и русские. Но эта известность не удовлетворила Башкирцеву, которая предъявила слишком высокие требования к современному искусству вообще и к собственному творчеству в частности. «На днях, читаем мы в «Дневнике», Тони (Робер Флери) принужден был согласиться со мною в том, что нужно быть великим художником, чтобы копировать природу, — ведь только великий художник может ее понять и передать. Идеальная сторона должна заключаться в выборе сюжета; выполнение же должно быть в полном смысле тем, что невежды именуют натурализмом… Я терзаюсь… ничего не делаю. Говорят, будто эти мученья доказывают, что я — не ничтожество… к сожалению, нет! Они доказывают, что я умна и все понимаю… Дураки думают, будто для того, чтобы быть современным или реалистом, достаточно писать первую попавшуюся вещь, не аранжируя ее. Хорошо, не аранжируйте, но выбирайте и схватывайте — в этом все… Что привлекает меня в живописи — это жизнь, современность, подвижность вещей, которые видишь. Но как все это выразить?.. Великим может быть лишь тот, кто откроет новый свой путь, и станет передавать особенные свои впечатления, свою индивидуальность; мое искусство еще не существует»… «Я всегда любила форму больше всего… живопись мне кажется жалкою по сравнению с скульптурою… На своем веку я сделала две группы и два—три бюста; все это заброшено на полдороге, потому что, работая одна, без руководителя, я могу привязаться единственно к вещи, которая действительно интересует меня, куда я вкладываю свою жизнь, свою душу»… Слишком нервная и напряженная жизнь истощила силы Башкирцевой и подорвала ее здоровье: в 1878 г. она утратила голос, с 1880 г. стала глохнуть и седеть, а с 1881 г. у нее быстро начала развиваться чахотка. Она сознавала свое положение, и близость неотвратимой смерти пробудила в ее душе новые, дотоле дремавшие настроения: «Мне кажется, пишет она, никто не любит всего так, как я люблю — искусство, музыку, живопись, книги, свет и пр. пр. Все представляется мне со своих интересных и прекрасных сторон: я хотела бы все видеть, все иметь, все обнять, слиться со всем» — и с горечью прибавляет: «Я нахожу, что с моей стороны было глупо не заняться единственною вещью, дающею счастье, заставляющею забывать все горести — любовью». Несмотря на окончательно расстроенное здоровье, Башкирцева осенью 1884 г. задумала картину «Скамья на загородных Парижских бульварах» для выставки 1885 г. и, зарисовывая для нее этюды, насмерть простудилась. После ее смерти, в 1885 г. французское общество женщин художниц устроило выставку ее произведений; наряду с известными уже ее картинами тут появились и новые вещи: почти законченная — по ее собственному отзыву, капитальнейшая ее картина «Святые жены после погребения Христа», (картина эта идет в разрез со всеми академическими традициями) и еще около 150 картин, эскизов, рисунков и скульптурных этюдов; все это дало публике возможность всесторонне ознакомиться с энергичным, мужественным талантом покойной; ее произведения дышат наблюдательностью, глубокою человечностью и свободною индивидуальностью творчества: «Митинг» и «Портрет натурщицы» Башкирцевой приобретены Французским правительством и помещены в Люксембургский музей; два портрета пастелью поступили в провинциальные музеи — в Ажане и Нераке. В 1887 г., по инициативе и на средства голландских художников, состоялась выставка произведений Башкирцевой в Амстердаме. — Башкирцева была членом Парижского кружка русских художников (Cercle des artistes russes), и, согласно посмертной ее воле, в Париже учреждена премия «имени Марии Башкирцевой» в 500 фр., которая выдается ежегодно, по отделу живописи, экспоненту — мужчине или женщине, — заслуживающему поощрения по своему положению.
После Башкирцевой осталась обширная автобиография, которой она приписывает значение «интересного человеческого документа», но хотя писательница и уверяет, будто ее исповедь — «точная, абсолютная, строгая правда», она, быть может бессознательно, не прочь порисоваться, и дневники ее не чужды мысли рано или поздно предстать на суд публики. Из многочисленных ее тетрадей Андрэ Терье сделал выборку, которая под названием «Journal de Marie Baschkirtseff» напечатана в Париже в Bibliothèque Charpentier в 1887 г. на французском языке (в 2-х т.), а затем появилась в русском переводе в «Северном Вестнике»; скоро «Дневник» вышел отдельным изданием на немецком и английском языках. Лучшие страницы дневника — последняя часть, где Башкирцева, сознавая приближение смерти, пишет просто и искренне и производит на читателя потрясающее впечатление. «Дневник Башкирцевой» вызвал целый ряд восторженных отзывов в европейской и американской прессе, а Гладстон, в статье (помещенной зимою 1890 г. в Журнале «Nineteenth Century») признает произведение русской художницы одною из замечательнейших книг всего столетия — по искренности, художественной наблюдательности и выпуклости изображения борьбы художницы с соблазнами светского тщеславия.
Larousse, Gr. dictionnaire universel, II supplément р. 485. — M. Baschkirtsefi, «Jourual». — Брокгауз и Ефрон, Энциклопедический словарь.