Петр Витязев
Злостный вопль дворянина
правитьБеда, коль сапоги тачать начнет пирожник, а романы «печь» истинно-русский дворянин. Добра не получится. Таким образцом горе-романа является новое «творчество» Анатолия Брянчанинова «В годину лихолетья». (1905—1906 г.) Читая это произведение, не знаешь, чему удивляться — злостности, наглости, цинизму и пошлости автора, или его старческому недомыслию и брюзжанию? Один жаргон автора чего стоит! Вы послушайте, например, его характеристику столь ненавистной ему революционной среды. Мерзавцы (8 стр.), подстрекатели (11), праздные студенты (16), разбойники (16), шайка гнусных крамольников (24), самозваные спасители (42), горстка наглецов (62), выродки (63), злодеи (63), коноводы (64), звери (64), наемные убийцы и отбросы (75), стриженные интеллигентки (77), развращенные недоучки (82), разнузданные девчонки (82), «товарищи», которым слово порядочность неизвестно (88), негодяи (149), мерзость, всплывшая со дна (155), столичная нечисть (241), жадные авантюристы и бездушные губители (252), кровожадные волки (316), душегубцы (317) и прислужники дьявола (337). Уже из этого читатель может убедиться, как велика заслуга г. Брянчанинова пред русской литературой в деле обогащения ее новыми терминами и понятиями…
Обратимся теперь к героям романа. Прежде всего, это люди «белой кости». Тут предводитель дворянства генерал Ольхин; земские начальники Вязьмин, Брусилов и Язвин; исправник — Шаталов; жандармский полковник — Томилов, союзник-оратор Владычанский и отставной чиновник Сахаров. Компания, как видите, довольно теплая и трудная. Она то и делает, что собирается в «Якоре» или друг у друга и «кончая» рюмку за рюмкой, изливает свою желчь на «освободителях». Чаю они не пьют, дабы не разводить «бесполезной сырости в желудке», как удачно выразился исправник. По уверению г. Брянчанинова, все это удивительно «добрые и милые люди». Стоит только взглянуть на них, чтобы убедиться в этом. Вязьмин, например, «с добрым открытым лицом и вдумчивыми глазами». Язвин «вообще добр». Жандармский полковник «добрый, снисходительный, вежливый и обходительный». Что касается Шаталова и Ольхина, то это воплощенное добродушие. Но мы не особенно доверяем Брянчанинову и предпочитаем выслушать самих героев. Выслушаем сначала г. Шаталова. Говоря о политических ссыльных, он яростно выкрикивает: — «да я бы их, подлецов, на хлеб и на воду посадил, за всякую провинность березовой кашей угощал» (14 стр.). Не менее откровенен и генерал Ольхин. «Эх, — с досадой говорит он, — кабы в самом начале без долгих проволочек, вздернули на виселицу десяток другой главарей и злодеев, да пригвоздили их гениальных покровителей к позорному столбу — никакой бы смуты не было»… (стр. 63). «Подобных зверей жалеть нечего, — горячился дальше генерал — вот уж рука бы не дрогнула подписать этим извергам смертный приговор» (64). Довольно определенно высказывается и Язвин — «Эх! наших бы гусар пустить в атаку на „товарищей“ — крошево бы от них осталось» (стр. 224). Даже добренький старичок Сахаров и тот грустит о виселице и недоволен каторгой (стр. 14). Остальные же все время ругают правительство за «мягкость» в отношении «крамольников». Все это и заставляет нас не верить в «добродушие» героев Брянчанинова. Как видно «доброта» эта особенная…
Содержание «романа» представляет собой попытку идеализировать среду правых и дворян. Недаром одна из героинь романа, Зоя, говоря о вступлении в истинно-русский союз, патетически восклицает — «это все равно, что в идеальный мир вступить!» (309 стр.). Увы… Разоблачения последних лет о деятельности союзников и дело Бейлиса довольно наглядно показывают нам эту «идейность». Здесь мы опять позволим себе не поверить г. Брянчанинову.
Сюжет для романа взят из жизни г. Вологды. Автор довольно часто упоминает народный дом и в особенности вологодское земство. Целые ушаты помоев выливает он на головы недавних земских деятелей. Чего только тут нет! И жалкие инсинуации на то, что земские деньги идут «на изготовление бомб и на подкуп бомбистов и убийц» (стр. 84), и доносы на статистиков, которые «не люди труда и знаний, а люди с революционной окраской» (327 стр.), и лживые утверждения вроде «кормежки» земством «бунтарей»… (стр. 238) и т. д.
Не обошлось, конечно, дело и без жидов. «Жид — ненавистник христиан! Жид — пиявка, присосавшаяся к здоровому русскому телу» — истерически восклицает один из героев романа (стр. 124). Достается немало и ссыльным, и гимназистам, и реалистам, и семинаристам…
Особенной же симпатией г. Брянчанинова пользуются погромы. Как водится, он объясняет их «возмущением народа». Говоря, например, об одной уличной демонстрации, Брянчанинов уверяет читателей: «Надо было видеть также, сколько озлобления, сколько жажды отмщения проступало на лицах встречавшихся обывателей, как хотелось большей части из них сейчас же разгромить это дьявольское шествие, избить этих сорвавшихся с цепи обалдевших полузверей» (стр. 351). Этим взрывом негодования со стороны крестьян и объясняет Брянчанинов разгром Народного дома. У каждого вологжанина еще жива в памяти вся история с Народным домом, и нет даже надобности доказывать неправду и лживость г. Брянчанинова… Касаясь белостокского погрома, он опять пытается обмануть читателя, уверяя его «что жиды стреляли в крестный ход» (стр. 406). Но ведь всем известно, какие результаты дало расследование белостокского погрома. Спрашивается, на что же рассчитывает г. Брянчанинов?..
Весь роман г. Брянчанинова есть злостный пасквиль и поругание недавно прожитого… И если для нас 1905/6 г. есть весна русской жизни, то для дворянина-помещика это, конечно, «година лихолетья»…
Анатолий Брянчанинов не новичок в литературе. 26 лет назад им были написаны «Русские сказки в стихах». Этой книге предпослал свое предисловие И. С. Тургенев. Думал ли тогда Тургенев, что автор этих сказок обольет грязью молодую Россию? А ведь нам еще памятен «Порог» Тургенева. И в его время были люди, которые куда раньше Брянчанинова поносили русскую девушку, откликнувшуюся на страдания дорогой отчизны…
«Дура!» — злорадно шептали они…
Святая! — ответил им И. С. Тургенев…
Оригинал здесь: http://www.booksite.ru/usadba_new/brenko/3_32.htm