Константин Васильевич Мочульский
правитьВеликие русские писатели XIX века
правитьАлександр Сергеевич Пушкин родился в Москве 26 мая 1799 года. Его мать была внучкой «арапа Петра Великого» — Абрама Ганнибала, сына мелкого абиссинского князька. Пушкин унаследовал от своего прадеда «африканский характер», «пылкие страсти», курчавые волосы и толстые губы. Он гордился прозвищем «арапчик» и мечтал пожить «под небом Африки своей». Отец поэта происходил из древнего дворянского рода Пушкиных, которые
…и в войске и в совете
На воеводстве и в ответе
Служили доблестно царям.
Но шестисотлетний род Пушкина захудел и обеднел, и в «Моей родословной» поэт, высоко ценивший свое дворянство, с горькой иронией заявляет:
Родов униженных обломок,
И, слава Богу, не один,
Бояр старинных я потомок:
Я мещанин, я мещанин.
Пушкин чувствовал себя «мещанином-литератором» среди «светской черни», смотревшей на него свысока, и аристократом среди «пишущей братии» разночинцев, которые считали его спесивым дворянчиком. Его положение при дворе было унизительным, в обществе — двусмысленным; ни там, ни здесь не находил он себе места; отсюда его вечное бунтарство и борьба со «светом», кончившаяся его гибелью.
Отец поэта был человеком екатерининского века, легкомысленным, остроумным и холодным. Его библиотека состояла из французских классиков и эротических писателей XVIII столетия, которых Пушкин перечитал в детстве; мать, «прекрасная креолка», капризная и ветреная, предоставила сына французским гувернанткам и гувернерам, которые учили его «чему-нибудь и как-нибудь». Если бы не няня Арина Родионовна, рассказывавшая мальчику русские сказки, он вырос бы настоящим французом. Ребенок Пушкин был «большой увалень и дикарь, кудрявый, с смуглым личиком, не слишком приглядный, но с очень живыми глазами, из которых так искры и сыпались». Лето семья Пушкиных проводила в подмосковном имении Захарове; поэт любил простую русскую деревню, тенистую рощу, спускающуюся к реке, домик на холме, «веселый сад». Одаренный необыкновенной памятью, он на одиннадцатом году знал наизусть всю французскую литературу, читал стихи Дмитриева, Батюшкова и Жуковского и писал шуточные поэмы и пьесы. В 1811 году он поступил в Царскосельский лицей, только что основанный императором Александром I, и из апатичного и ленивого ребенка превратился в живого, неугомонного и резвого отрока. Учился он посредственно, но шалостям, выдумкам и проказам его не было конца. Шесть счастливых лет провел он в Лицее, в дружной семье товарищей, в веселых играх, в шумных пирушках и одиноких прогулках в огромном царскосельском парке с томиком Парни в руках. В романе «Евгений Онегин» он вспоминает об этих светлых днях:
В те дни, когда в садах Лицея
Я безмятежно расцветал,
Читал охотно Апулея,
А Цицерона не читал,
В те дни, в таинственных долинах,
Весной при кликах лебединых
Близ вод, сиявших в тишине,
Являться Муза стала мне.
Часто после вечерних классов он убегал из Лицея пировать в кругу офицеров гусарского полка, стоявшего в то время в Царском Селе. Здесь он подружился с «лихим повесой» гусаром Кавериным и с блестяще образованным и глубокомысленным Чаадаевым. Гвардия, недавно возвратившаяся из заграничных походов, была охвачена «свободолюбивыми мечтами». Многие из близких приятелей Пушкина вошли потом в тайные общества и участвовали в декабрьском восстании. Если бы поэт не был сослан в село Михайловское, он, вероятно, разделил бы горькую участь своих друзей декабристов.
Почти все лицеисты писали стихи, выписывали русские и иностранные журналы, издавали «Сарско- Сельскую лицейскую газету» и «Императорского Сарского-Сельского лицея вестник». С Пушкиным соперничали поэты Дельвиг, Илличевский, Кюхельбекер. Но вскоре его первенство было всеми признано. Уже в 1815 году Дельвиг восторженно приветсТвовал его как «лебедя цветущей Авзонии» и восклицал:
Пушкин! Он и в лесах не укроется,
Лира выдаст его громким пением.
Слава досталась Пушкину без борьбы и усилий: он как будто родился венчанным царем поэзии.
«Лицейские стихотворения» — скорее упражнения стихотворца, чем произведения поэта. С изумительной легкостью Пушкин овладевает «поэтическим ремеслом», испытывает свои силы во всех лирических жанрах. Он учится стихотворной технике, ритму, построению строф. В потоке юношеских стихов мелькают и величавые оды в стиле Державина, и подражания суровому шотландскому барду Оссиану, и игривые, сладострастные пасторали в стиле Парни и Вольтера, и анакреонтические гимны любви и вину, и разгульные застольные песни, и дружеские послания, и интимные стихотворные письма, и томные, унылые элегии, в которых 16-летний поэт говорит о своем «увядшем сердце», «потухших глазах», об «унылой мрачной любви», об отлетающей юности. Но «безумие страстей» Пушкин переживал еще в одном воображении: скромные студенческие попойки превращались в поэзии в роскошные Лукулловы пиршества, в торжественные жертвоприношения Вакху и Киприде; любовные проказы — в оргии огненных страстей; скука жизнерадостного юноши, жаждущего вырваться на свободу из закрытого учебного заведения, — в романтическую тоску разочарованного мечтателя. Пушкин жаловался: «Целый год еще Плюсов, минусов, прав, налогов, высокого, прекрасного! Целый год еще дремать перед кафедрой. Это ужасно». Наконец наступил день освобождения: в 1817 году поэт покинул «царьскосельские тени» и тесный круг веселых друзей. Началась вольная, бурная жизнь, и он отдался ей со всем бешенством своей африканской натуры. Но Лицея он не забыл: бывшие воспитанники каждый год праздновали 19 октября — лицейскую годовщину, и поэт посвящал ей вдохновенные стихи:
Друзья мои, прекрасен наш союз!
Он, как душа, неразделим и вечен —
Неколебим, свободен и беспечен.
Срастался он под сенью дружных муз.
Куды бы нас ни бросила судьбина,
И счастие куда б ни привело,
Все те же мы: нам целый мир чужбина,
Отечество нам Царское Село.
Окончив Лицей, Пушкин определился чиновником в Коллегию иностранных дел и погрузился в светскую шумную жизнь. Он описал ее в «Евгении Онегине». Любовные увлечения и похождения, та «наука страсти нежной», которую он с жаром изучал, уводили его от поэзии и истощали его силы. Балы, вечера, модные рестораны, театр, балет, «очаровательные актрисы», «причудницы большого света» и доступные «красотки молодые», светские рауты и разгульные гусарские попойки — ничто не может удовлетворить его ненасытной жажды жизни, радости, наслаждений. Несколько раз он заболевает; но, выздоровев, обритый и худой, снова кружится в вихре светских удовольствий. А. И. Тургенев жалуется: «Сверчок (так называли Пушкина его друзья. — К. М.) прыгает по бульвару. Стихи свои едва писать успевает. Но при всем беспутном образе жизни его он кончает четвертую песнь поэмы (Руслан и Людмила. — К. М.)». Если бы болезнь не приковала поэта к постели и не обрекла на вынужденное затворничество, он, может быть, и не написал бы «Руслана и Людмилы». Историк Карамзин, отечески заботившийся о Пушкине, устраивает ему головомойку. Тот возвращается от него «хотя тронутый, но едва ли исправленный».
«Руслан и Людмила» (1820) — шутливая поэма, действие которой происходит при сказочном князе Владимире; его дочь Людмилу похищает длиннобородый чародей Черномор. Жених Людмилы, храбрый Руслан, и три влюбленные в нее витязя Ратмир, Рогдай и Фарлаф отправляются на поиски. После разнообразных удивительных приключений, в которых принимают участие добрый отшельник Финн и злая колдунья Наина, коварный соперник Руслана Фарлаф посрамлен и влюбленные сочетаются браком. Все весело, пестро и празднично в этой поэме. Правда, русская старина очень похожа на театральную декорацию, а древние витязи — на галантных рыцарей из поэмы Ариосто «Влюбленный Роланд». Людмила прелестна, жеманна и капризна, как маркиза XVIII века: недаром Пушкин знал наизусть шутливую поэму Вольтера «Орлеанская дева». Но поэт и сам не принимал всерьез «народность» своей поэтической сказки; он называет свой труд «игривым», подшучивает над героями, пародирует баллады своего «учителя в поэзии» Жуковского, смешивает эпический тон с комическим, увлекается пышным описанием волшебных садов Черномора и соблазнительных прелестей Людмилы. Но сколько кипящей жизни и чистой поэзии в этих стихах!
Поэма была встречена единодушным восторгом; для широкой публики Пушкин надолго стал «певцом Людмилы и Руслана», а тронутый Жуковский подарил ему свой портрет с надписью: «Ученику-победителю от побежденного учителя».
Вспоминая потом бурные годы в Петербурге между Лицеем и ссылкой, Пушкин писал в «Онегине»:
Я Музу резвую привел
На шум пиров и буйных споров,
Грозы полуночных дозоров,
И к ним в безумные пиры
Она несла свои дары
И как Вакханочка резвилась,
За чашей пела для гостей,
И молодежь минувших дней
За нею бурно волочилась…
И вот над поэтом разразилась гроза. Увлеченный революционными настроениями гвардейской молодежи, Пушкин писал «вольнолюбивые стихи». Его товарищ по Лицею декабрист Пущин рассказывает: «Тогда везде ходили по рукам, переписывались и читались наизусть его „Деревня“, „Ода на свободу“ и другие мелочи в том же духе. Не было живого человека, который бы не знал его стихов». В оде «Вольность» описывается убийство Павла I и призывается народ к мести тиранам; в эпиграмме на всемогущего «всей России притеснителя», ближайшего советника Александра I Аракчеева говорится:
Холоп венчанного солдата,
Благодари свою судьбу,
Ты стоишь лавров Герострата
Иль смерти немца Коцебу.
(Идеолог «Священного союза» Коцебу был убит студентом Зандом.)
Эти запретные стихи стали известны правительству; Пушкину грозила Сибирь. Карамзин и Жуковский заступились за него, наказание было смягчено: он был выслан в Екатеринослав и причислен к канцелярии генерала Инзова. Новому начальнику Пушкина министр писал: «Пушкин кажется исправившимся, если верить его слезам и обещаниям», а Карамзин сообщал Вяземскому: «Если Пушкин теперь не исправится, то будет чертом еще до отбытия в ад».
После трехлетнего пребывания в Петербурге (1817—1820) следует шестилетняя ссылка (1820—1826): четыре года в Кишиневе и в Одессе и два года в селе Михайловском.
Поэт пишет брату: «Приехав в Екатеринослав, я соскучился, поехал кататься по Днепру, выкупался и схватил горячку по моему обыкновению. Генерал Раевский, который ехал на Кавказ с сыном и двумя дочерьми, нашел меня в жидовской хате, в бреду, без лекаря, за кружкою оледенелого лимонада… Инзов благословил меня на счастливый путь. Я лег в коляску больной; через неделю вылечился». Герой Отечественной войны Раевский и его семья приняли в Пушкине сердечное участие. С ними он прожил два месяца на Кавказских минеральных водах; он был поражен дикой красотою Кавказа, «великолепной цепью гор, ледяные вершины которых издали, на ясной заре кажутся странными облаками, разноцветными и неподвижными»; ему нравился полуазиатский край, недавно покоренный доблестным Ермоловым, его забавляли опасности путешествия: отряд из 60 казаков сопровождал путников с заряженной пушкой. В Пятигорске поэт карабкался по крутым каменным тропинкам, пробирался сквозь кустарник на краю пропастей. Он отдыхал от бурной жизни в Петербурге, которая начинала его тяготить, был весел и беспечен. С Кавказа он отправился вместе с Раевским в Крым; подъезжая на корабле к Гурзуфу, написал свою элегию «Погасло дневное светило» — первую дань любви к Байрону. Поэт прощается с «туманной родиной», с «минутными друзьями» и «изменницами младыми» и грустно думает о своей «потерянной младости»…
Шуми, шуми, послушное ветрило,
Волнуйся подо мной, угрюмый океан!
О жизни в Крыму он вспоминал потом как о лучших своих днях; дочь генерала Раевского Мария, вышедшая впоследствии замуж за декабриста князя Волконского и последовавшая за ним в ссылку в Сибирь, покорила его влюбчивое сердце; брат ее Александр познакомил поэта с Байроном. Пушкин называл Александра Раевского своим «демоном». Он «звал прекрасное мечтою»,
На жизнь насмешливо глядел И ничего во всей природе Благословить он не хотел.
Холодный и надменный, Раевский драпировался в Чайльд-Гарольдов плащ и казался поэту загадочным байроническим героем.
Наконец, Пушкину пришлось вспомнить о службе. Тем временем начальник его генерал Инзов был переведен в Кишинев, и поэт неохотно отправился этот глухой угол полудикой Бессарабии. Следы В давнего турецкого владычества еще оставались на ах пестрого населения. Восточная лень, распущенность, карты, кутежи и сплетни — вот что ожидало Пушкина в Кишиневе. «Донжуанский список» поэта быстро растет. «Пушкин не изменился на юге» пишет М. Попов, — был по-прежнему умен и ветрен, насмешлив и беспрерывно впадал в проступки, как ребенок". Он два раза дрался на дуэли, со скуки бесновался и бранил в стихах «проклятый город Кишинев». Раз, повстречав в степи цыганский табор, пристал к нему и прожил с цыганами два дня «на дикой воле». И все же, несмотря на разгул и тоску, он много читал и думал. Он пишет Чаадаеву:
В уединении мой своенравный гений Познал и тихий труд, и жажду размышлений… Ищу вознаградить в объятиях свободы Мятежной младостью утраченные годы И в просвещении стать с веком наравне.
В 1823 году он переходит на службу в Одессу. После бессарабского захолустья большой торговый город с порто-франко показался ему Европой. Мы читаем в «Странствиях Онегина»:
Там все Европой дышит, веет,
Все блещет югом и пестреет
Разнообразностью живой.
Космополитическое население, южное солнце, Море, пестрые флаги кораблей, устрицы из Константинополя, итальянская опера, казино, морские купания и хорошенькие балерины разбудили вдохновение поэта. Но вскоре он впадает в мрачное настроение: его начальник — наместник края граф Воронцов обращается с ним как с чиновником и презирает его стихотворство. Пушкин влюбляется в его красавицу-жену и между ними происходит разрыв: поэт пишет язвительные эпиграммы на Воронцова, а тот просит министра убрать его из Одессы, так как «восторженные поклонники вскружили ему голову… между тем как он в сущности только слабый подражатель не совсем почтенного образца — лорда Байрона». Пушкин был выслан на жительство в псковское имение его родителей — село Михайловское. Прощаясь с Черным морем, он написал стихотворение «К морю».
Прощай, свободная стихия!
В последний раз передо мной
Ты катишь воды голубые
И блещешь гордою красой.
Поэт часто бродил по берегу, одинокий и унылый, и мечтал умчаться в далекие края, но теперь он ни о чем не жалеет:
Судьба людей повсюду та же:
Где капли блага, там на страже
Иль просвещенье, иль тиран.
На юге Пушкин переживает увлечение Байроном, поэзией гордого одиночества, презрительной тоски и угрюмой разочарованности. В байроническом тоне написаны поэмы «Кавказский пленник»" «Бахчисарайский фонтан» и «Цыганы».
В центре поэм Байрона стоит любовный конфликт: герой — изгнанник или преступник, загадочный и мрачный, любит «роковой страстью»
какую-нибудь восточную красавицу и губит ее. о поэме «Корсар» — красочный мусульманский сток. Разочарованный Корсар не может отвечать на страсть Гюльнары, так как продолжает любить покинутую им Медору. В противоположность классической поэме с ее плавным последовательным повествованием байроническая поэма начинается внезапно с середины или с конца; драматические сцены сменяют одна другую в причудливом беспорядке; все отрывисто, недосказанно, таинственно. Ночные свидания, похищения, кинжалы, яд, вероломство и месть, подвиги и преступления — постоянные мотивы этой мрачной поэзии.
В «Кавказском пленнике» (1820—1821) Пушкин послушно следовал за Байроном, заполняя его схему личными впечатлениями от Кавказа и живописной жизни горцев. Молодой русский попадает в плен к черкесам, возбуждает любовь в черкешенке и с ее помощью бежит. Но увы! Он не может ее любить, ибо после «душевных бурь любви несчастной» он «умер для счастья»; на душе его «печальный хлад»; он
…бурной жизнью погубил
Надежду, радость и желанье,
И о былом воспоминанье
В увядшем сердце заключил.
Пленник переплывает бурную речку, и на противоположном берегу его встречают русские строевые казаки. Покинутая черкешенка в отчаянии бросается в воду. Образ пленника — первый опыт характеристики байронического героя. Он не удался Пушкину, и поэт это осознавал. «Характер пленника неудачен, — писал он, — это доказывает, что я не гожусь в герои романтического стихотворения. Я в нем хотел изобразить это равнодушие к жизни и к ее наслаждениям, эту преждевременную страсть души, которые сделались отличительными чертами молодежи XIX века». И все же поэт любил свое неудавшееся создание. «В нем есть стихи моего сердца», — говорил он. В «Кавказском пленнике» Пушкин гармоническими стихами воспел суровую красоту Кавказа и вольную жизнь воинственных племен; читатель был очарован новым для него поэтическим миром. После Пушкина тема Кавказа навсегда вошла в русскую литературу (Лермонтов, Лев Толстой). Критик Белинский писал: «Пушкин был явно увлечен двумя предметами — поэтической жизнью диких и вольных горцев и потом элегическим идеалом души, разочарованной жизнью. Изображение того и другого слилось у него в одну роскошно-поэтическую картину. Грандиозный образ Кавказа с его воинственными жителями в первый раз был воспроизведен в русской поэзии. И Кавказ — эта колыбель поэзии Пушкина — сделался и колыбелью поэзии Лермонтова».
Путешествуя по Крыму, Пушкин посетил развалины Бахчисарайского дворца. Екатерина Раевская рассказала ему предание о графине Потоцкой, которую некогда татары увезли из Польши; она попала в ханский гарем, и крымский хан страстно ее полюбил. О фонтане Бахчисарайского дворца Пушкин пишет: «К…» поэтически мне описывала его, называя фонтаном слез. Вошел во дворец, увидел я испорченный фонтан: из заржавой железной трубки по каплям падала вода… Раевский почти насильно повел меня по ветхой лестнице в развалины гарема и на ханское кладбище".
Поэма «Бахчисарайский фонтан» (1822) написала в манере Байрона. Крымский хан Гирей влюбляется в прекрасную пленницу Марию и охладевает к своей жене Зареме. Терзаемая ревностью, Зарема ночью тайком является к Марии и умоляет ее возвратить ей сердце Гирея. Она говорит о безумии своей страсти и грозит страшной местью. Дальнейшее погружено в таинственный мрак: мы узнаем о смерти Марии, о казни Заремы, о свирепом отчаянии Гирея. Разочарованный хан более напоминает байроновского Корсара, чем дикого татарина; Мария и Зарема — родные сестры Медоры и Гюльнары английского поэта. Пушкин признавался: «Бахчисарайский фонтан слабее Пленника и, как он, отзывается чтением Байрона, от которого я с ума сходил. Сцена Заремы с Марией имеет драматические достоинства».
Как ни мелодраматично действие поэмы, как ни комичен разочарованный хан, который
…в сечах роковых
Подъемлет саблю, и с размаха
Недвижим остается вдруг…
все же эта поэма — одно из самых пленительных произведений Пушкина. Его стих становится гибким и крепким; в гармонии созвучий появляется какая-то переливающаяся, сверкающая влажность; звуки льются и звенят, как прозрачные струи «фонтана грез». Таких стихов, такой заглушенной и томно-сладостной мелодии еще не бывало в русской поэзии.
Полны магии заключительные строки поэмы:
Волшебный край, очей отрада!
Все живо там: холмы, леса,
Янтарь и яхонт винограда,
Долин приятная краса
И струи и тополей прохлада —
Все чувства путника манит,
Когда, в час утра безмятежный,
В горах, дорогою прибрежной
Привычный конь его бежит,
И зеленеющая влага
Пред ним и блещет и шумит
Вокруг утесов Аю-Дага…
Создав романтический образ Кавказа, Пушкин творит новую экзотическую легенду — «сладостной Тавриды», где под сенью лавров над розами поют соловьи, где звучные фонтаны бьют в мраморных гаремах, где ночью при свете луны в узких улицах мелькают белые чадры восточных красавиц, а «зеленеющая влага» моря шумит у скал Гурзуфа…
В поэме «Цыганы» (1824) Пушкин драматизирует эпизод из своей собственной жизни: он сам два дня странствовал с цыганским табором по Буджанской степи, сам играл роль Алеко, пережил краткое увлечение беспечной и сговорчивой Земфирой. К счастью, в действительности это приключение не кончилось столь трагически, как в поэме. Вырваться из «проклятого города» Кишинева, удрал из скучной канцелярии Инзова, пожить вольной, бродячей жизнью с цыганами — как должен был радоваться Пушкин этой проказе! Земфира находит Алеко в степи и приводит в табор к отцу. Старый цыган ласково принимает гостя: если они любят друг друга, то пусть и живут вместе. Алеко счастлив, днем он водит медведя, ночи проводит в шатре Земфиры. Ему нравится «бродячая бедность» и воля: ее шум, цыганские припевы, рев медведя, пестрота лохмотьев, нагота детей, лай собак, звук волынки и скрип телег. Но Земфира пылка и непостоянна; скоро любовная ее песнь сменяется другой:
Старый муж, грозный муж,
Режь меня, жги меня;
Я тверда, не боюсь
Ни ножа, ни огня.
Алеко, снедаемый ревностью, застигает ее у кургана в объятьях молодого цыгана; он убивает и изменницу и соперника. Старик велит ему покинуть табор:
Оставь нас, гордый человек!
Мы дики, нет у нас законов…
Но жить с убийцей не хотим.
И табор скрывается вдали; окровавленный Алеко остается один, как подстреленный журавль, покинутый улетевшей стаей.
Алеко — вполне «байронический» характер: его душой «играют страсти», «его преследует закон», так жил он раньше, откуда он — мы не знаем.
Он бездомный скиталец, ненавидящий «неволю Душных городов» и «пышную суету наук». Как Рене Шатобриан, он пресыщен цивилизацией и жаждет опрощения; его гордой личности тесно в «оковах просвещения», и он поднимает бунт против общества. Он хочет быть свободным дикарем, а не рабом денег и предрассудков. Бунтаря Пушкина пленили своеволие и мятеж байроновских героев, Не надолго. Вскоре под романтическим покровом он разглядел другие черты — «безнадежный эгоизм», самовлюбленность, непомерную гордость и холодное презрение к людям. Алеко нравится цыганская свобода нравов, если она не затрагивает его личных интересов; но лишь только Земфира отнимет у него свою свободно подаренную любовь, он свирепеет от злобы и ревности:
Нет, я не споря
От прав моих не откажусь;
Или хоть мщеньем наслаждусь.
Он отвергает все законы человеческого общежития, но помнит о своих правах, ищет свободы и кончает преступлением.
Старый цыган, смиренный и мудрый, развенчивает «модный кумир». Он прогоняет «гордого человека» и говорит ему:
Ты не рожден для дикой доли,
Ты для себя лишь хочешь воли;
Ужасен нам твой будет глас:
Мы робки и добры душою,
Ты зол и смел — оставь же нас!
Устами цыгана говорит народ, он представитель общинного начала. Как в античной трагедии, бунтующему против богов трагическому герою противостоит предводитель хора. Культ личности, греховное самоутверждение сталкиваются с религией общины — любовью и смирением. Но, казнив своего Алеко, Пушкин не впал в обратную крайность: он не идеализировал «людей природы», перед которыми так преклоняется фантазер Руссо. Любовные капризы и измены жены старого цыгана Мариулы его дочери Земфиры — совсем не идеал человеческих отношений. Трезвый и ясный Пушкин далек от романтических утопий. Он понимает, что «рай» среди дикарей — чистая выдумка. В «Эпилоге» он пишет:
Но счастья нет и между вами,
Природы бедные сыны!
И под издранными шатрами
Живут мучительные сны,
И ваши сени кочевые
В пустынях не спаслись от бед,
И всюду страсти роковые,
И от судеб защиты нет.
Чувством неотвратимого фатума проникнута драматическая поэма Пушкина — в этом еще одно ее сходство с греческой трагедией.
В августе 1824 года Пушкин приезжает в село Михайловское, ссорится с отцом, который увозит всю семью в Москву. Поэт остается один с няней. Друзьям он пишет о «тоске», о «бешеной тоске», но постепенно привыкает к скучной и спокойной деревенской жизни. «Мои занятия, — сообщает он брату: — до обеда пишу записки, обедаю поздно, После обеда езжу верхом, вечером слушаю сказки — и вознаграждаю тем недостатки проклятого своего воспитания. Что за прелесть эти сказки! Каждая есть поэма!»
Ему хочется проникнуть в дух народного творчества, почувтвовать себя русским. По праздникам бродит по деревням, прислушивается к хороводным песням, у местного священника расспрашивает про «всякие крестьянские пословицы и приговоры» — в дни годовой ярмарки ездит в Святогорский монастырь, подолгу слушает нищих, поющих духовные стихи о Лазаре, Алексее Божием человеке, об архангеле Михаиле, о Страшном Суде и другие. Для этого «хождения в народ» он придумывает довольно фантастический костюм: «красная рубашка на нем, кушаком подвязана; штаны широкие, белая шляпа соломенная на голове, палка железная в руках». Он записывает народные песни о Стеньке Разине и искусно подражает им.
По утрам поэт серьезно работает и с жадностью читает Шекспира. Перед ним открывается новый мир, и в его ярком свете бледнеет субъективная поэзия Байрона. «Как мелок Байрон в трагическом роде перед Шекспиром, — пишет он. — Этот Байрон, который никогда не создал другого характера, кроме собственного, деля различные черты его между действующими лицами». Исторические хроники Шекспира, насыщенные жизнью, борьбой, страстью, полные сильных и разнообразных характеров, внушают ему желание создать русскую историческую трагедию. «Что за человек Шекспир! — восклицает он. — Не могу прийти в себя!»
В 1824 году вышли X и XI том «Истории Государства Российского» Карамзина, посвященные эпохе Бориса Годунова и Смутного времени. Образ Годунова, убийцы на престоле, мудрого правителя и честолюбца, не останавливающегося перед преступлением для достижения власти, показался Пушкину достойным гения Шекспира. Разве в Годунове нет мрачного величия Макбета? Разве Смутное время в России не полно громом драматических событий как и хроники Шекспира?
Пушкин разбивает ветхую условную форму классической драмы и создает романтическую трагедию: вместо правила о трех единствах — действие, захватывающее период в семь лет и свободно переносящееся из Москвы в Польшу, из кремлевских палат в келью Чудова монастыря, в корчму на литовской границе, в замок воеводы Мнишка в Самборе, на равнину близ Новгорода-Северского; вместо обязательных пяти актов, написанных александрийским стихом и «благородным слогом», — двадцать пять пестрых сцен, пятистопный ямб и смешение трагического с комическим.
В заметках Пушкина мы читаем: «Изучение Шекспира, Карамзина и старых наших летописей дало мне мысль облечь в формы драматические одну из самых драматических эпох новейшей истории. Шекспиру подражал я в его вольном и широком изображении характеров, в необыкновенном составлении типов и простоте; Карамзину следовал я в светлом развитии происшествий, в летописях старался угадать образ мыслей и язык тогдашнего времени».
Пушкин писал с пламенным вдохновением. Талант его созрел: приближение к народному творчеству и русской величавой старине сделало его национальным поэтом. «Я доволен, — писал он друзьям, — и чувствую, что душа моя развилась вполне. Я могу творить». «Борис Годунов» (1825) — трагедия совести. У Бориса «высокий дух державный», «светлый ум», несокрушимая энергия. Он хочет быть царем «благим и праведным» и «в довольствии, и славе успокоить свой народ»; он мудрый правитель и нежный отец: последние минуты перед смертью он отдает не покаянию, а беседе с сыном, ибо тот ему «дороже душевного спасения». Но напрасно старается он «щедротами снискать» любовь народа напрасно ищет поддержки среди бояр, отрады в семье. Глухое недовольство, недоверие, враждебность с каждым годом растут вокруг его колеблющегося трона. В душе своей он не находит ни удовлетворения, ни покоя: в ней живет страшное воспоминание о содеянном грехе, которое нельзя заглушить ни славой, ни добром.
Борис родился с царственной душой, но путь к трону был ему прегражден законным наследником — царевичем Дмитрием. И сильный человек решился его устранить. Какую цену имеет жизнь болезненного ребенка по сравнению с теми славными и великими делами, которыми он ознаменовал свое царствование? Неужели он не искупит своей вины, возвеличив Россию и осчастливив народ? И вот — все гибнет: Борис мог побеждать внешних врагов, обуздывать внутреннюю крамолу, бороться со стихийными бедствиями — голодом и пожарами, — но он бессилен против «маленького пятна» на своей совести. В знаменитом монологе «Достиг я высшей власти» Годунов признает свое поражение.
Ах, чувствую: ничто не может нас
Среди мирских печалей успокоить;
Ничто, ничто… едина разве совесть —
Так, здравая, она восторжествует
Над злобою, над темной клеветою;
Но если в ней единое пятно,
Единое, случайно завелося,
Тогда беда: как язвой моровой
Душа сгорит, нальется сердце ядом,
Как молотком стучит в ушах упреком,
Я все тошнит, и голова кружится,
Я мальчики кровавые в глазах…
Я рад бежать, да некуда… ужасно!..
Да, жалок тот, в ком совесть нечиста.
Тем временем летописец Пимен в темной келье пишет об убийстве Дмитрия. Смиренный и вдохновенный Богом, он ощущает преступление Бориса как грех всего народа, всей России. Совесть народил — суд Божий, и от этого суда не уйти Борису. Народ мучится грехом царя: тень убиенного младенца вдруг становится плотью, призрак оживает: народ смутно чувствует в нем мстителя, посланного Богом, и идет за ним. Беспечный и беспутный чернец Гришка Отрепьев сам по себе бессилен и ничтожен, но он орудие Божьего промысла, и «пустое имя, тень» срывает порфиру с преступного царя.
Таков глубокий религиозный смысл драмы Пушкина. Правда народная, носителем которой является монах Пимен, побеждает человеческую гордыню властолюбца. «Народ безмолвствует», но в молчании его говорит Бог. История есть суд Божий. Самозванец грозит Борису:
И не уйдешь ты от суда мирского,
Как не уйдешь от Божьего суда!
В Михайловском Пушкин написал много лирических стихотворений. В «Зимнем вечере»
Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя…
Поэт коротает долгий зимний вечер в своем ветхом домике со старушкой няней: завывание бури жужжание веретена, нянины песни, все «печально и темно».
Выпьем, добрая подружка
Бедной юности моей,
Выпьем с горя: где же кружка?
Сердцу будет веселей!
Поэт празднует в своем деревенском заточении 19 октября, день лицейской годовщины, вспоминает друзей, пиры, мечтанья, стихи, зовет к себе Кюхельбекера, брата по музе, по судьбам…
Поговорим о бурных днях Кавказа
О Шиллере, о славе, о любви…
Он не в силах больше переносить изгнанье, мечтает убежать за границу, в Париж, в Лондон, серьезно обдумывает план бегства. Друзья хлопочут о помиловании опального поэта. Умирает Александр I: новый государь Николай I разрешает Пушкину приехать в Москву на коронацию. О свидании с царем поэт рассказывает так:
«Фельдъегерь вырвал меня из моего насильственного уединения и привез в Москву прямо в Кремль. Всего покрытого грязью меня ввели в кабинет императора… Государь сказал: „Довольно ты подурачился, надеюсь, теперь будешь рассудительным, и мы больше ссориться не будем“».
В заключение царь объявил поэту, что отныне он сам будет его цензором. Эта милость вскоре превратилась для Пушкина в источник обид и унижений: царь поручил цензорство начальнику Третье-отделения (тайной полиции) Бенкендорфу, который преследовал поэта мелочными придирками, выговорами и подозрениями.
Москва встретила Пушкина восторженно; когда он появился в театре, «мгновенно пронесся по всему театру говор, повторявший его имя. Все взоры, все внимание обратилось на него. У разъезда толпились около него и издали указывали его по бывшей на нем светлой пуховой шляпе». Погодин рассказывает о потрясающем впечатлении, которое произвело чтение Пушкиным «Бориса Годунова»: «Мы просто все как будто обеспамятели. Кого бросало в жар, кого в озноб… Кончилось чтение. Мы смотрели друг на друга долго, и потом бросились к Пушкину. Начались объятья, поднялся шум, раздался смех, полились слезы, поздравления».
После первого опьянения славой, свободой, светской блестящей суетой Пушкин вдруг стал мрачен. Он вел самую рассеянную жизнь, танцевал на балах, волочился за женщинами, играл в карты, участвовал в пирах золотой молодежи. Но «в нем было заметно какое-то грустное беспокойство, какое-то неравенство духа; казалось, он чем-то томился, куда- то порывался». Тут была не только опека Беыкендорфа, душившая его свободный гений: Пушкин переживал глубокий кризис. На день своего рожденья 26 мая он пишет мрачные стихи:
Дар напрасный, дар случайный,
Жизнь, зачем ты мне дана.
В «Воспоминании» говорит о мучительных часах бессонницы, об угрызениях «змеи сердечной».
Воспоминание безмолвно предо мной
Свои длинный развивает свиток.
И, с отвращением читая жизнь мою,
Я трепещу и проклинаю,
И горько жалуюсь, и горько слезы лью,
Но строк печальных не смываю.
Мысли о смерти неотступно за ним следуют. В «Стансах» он вопрошает судьбу о смерти: на шумных улицах и в многолюдном храме, на пирах и среди природы,
День каждый, каждую годину
Привык я думой провожать,
Грядущей смерти годовщину
Меж них стараюсь угадать.
В эти печальные годы он мало пишет; вяло продолжает «Онегина» и создает только одно крупное произведение — поэму «Полтава».
Пушкин читал поэму Рылеева «Войнаровский». Племянник гетмана Мазепы Войнаровский в Сибири рассказывает одному русскому ученому о своем бегстве вместе с Мазепой после Полтавской битвы. Поэта поразили две строчки:
Жену страдальца Кочубея
И обольщенную им дочь
— и он в несколько дней написал поэму «Полтава» (1828). Коварный, честолюбивый и злобный Мазепа, желая отомстить Петру I за обиду, переходит на сторону его врага, шведского короля Карла XII и после победы русского царя бежит с ним в Бессарабию. Он обольщает дочь своего друга Кочубея и тот доносит Петру о готовящейся измене. Но царь, опутанный хитрой лестью гетмана, отдает голову Кочубея Мазепе. Мария, ради седого своего возлюбленного покинувшая родной дом, не знает, что отец ее приговорен к казни. Мать прибегает к ней и умоляет спасти отца. Женщины подбегают к плахе, когда голова Кочубея уже отсечена. Несчастная Мария сходит с ума. Мазепа встречает ее в лесу ночью, но она его не узнает.
Эта полная драматизма любовная фабула со всеми атрибутами романтической новеллы: преступной любовью юной крестницы к старику — крестному отцу, предательством, местью, застенком, цепями, казнью, мятежом, битвой и безумием, вставлена автором в рамки широкой исторической картины. Россия переживает роковой час своей истории; все дело Петра поставлено на карту. Полтавская битва решает судьбу «великой северной державы». Несравненная по энергии и выразительности картина Полтавского боя всем известна; она давно стала достоянием хрестоматий. Себялюбивый честолюбец Мазепа, думающий только о своей славе, о своем величии, гибнет посрамленный. «Свыше вдохновенный» Петр, жертвующий собой России, верящий в ее великое будущее, воздвигает себе «огромный памятник». Пушкина влек к себе этот могучий и ужасный образ, это воплощение таинственной судьбы России, он вглядывался в лицо «грозного царя»
…Его глаза
Сияют. Лик его ужасен.
Движенья быстры. Он прекрасен,
Он весь, как Божия гроза.
Божий промысел действует в истории через великих людей — только они живут вечно в памяти людей; все остальные «сильные, гордые мужи» поглощаются забвением:
Их поколенье миновалось —
И с ним исчез кровавый след
Насилии, бедствий и побед.
В 1829 году Пушкин уехал в Закавказье, где шла война с Турцией; он сопровождал действующую армию и искал опасности, может быть смерти. После взятия Арзрума он побывал на кавказских минеральных водах; впечатления свои описал впоследствии в «Путешествии в Арзрум». Вернувшись в Россию, он посватался к 16-летней московской красавице Наталье Николаевне Гончаровой и осенью 1830 года отправился в имение отца село Болдино, чтобы перед свадьбой устроить свои запутанные дела. Из-за холеры сообщение с Москвой было надолго прервано, и поэту пришлось всю осень просидеть в Болдине.
Тут посетило его такое вдохновенье, что он забыл и Москву, и денежные хлопоты, и преследования Бенкендорфа, и даже невесту. «Ты не можешь себе вообразить, — писал он Плетневу, — как весело удрать от невесты, да и засесть стихи писать… Я в Болдине писал, как давно уже не писал. Вот что я привез: две последние главы Онегина, повесть, писанную октавами („Домик в Коломне“), Скупой Рыцарь, Моцарт и Сальери, Пир во время Чумы, Дон-Жуан и около 30 мелких стихотворений. Еще не все: написал я прозой 5 повестей („Повести Белкина“)».
Это была настоящая буря вдохновения, о которой Пушкин писал:
…Но лишь божественный глагол
До слуха чуткого коснется,
Душа поэта встрепенется,
Как пробудившийся орел.
Болдинской осенью было закончено совершеннейшее из его творений — роман в стихах «Евгений Онегин». Начатый в 1823 году в Кишиневе, он как верный друг сопутствовал поэту в его скитаниях: Пушкин продолжал его в Одессе, Михайловском и Петербурге.
Судьба автора, его духовное и поэтическое развитие, его настроения, радости и печали — все отразилось в этом «собрании пестрых глав». И все же, несмотря на разнообразие материала, вошедшего в поэму, она едина и закончена. Могучий лирический поток своим ритмом и звучанием объединяет ее разнородные элементы. О чем бы ни рассказывал нам поэт — о светской ли жизни своего разочарованного героя, о печальной ли судьбе «милой Тани», любившей Онегина, отвергнутой им и соединившей свою жизнь с нелюбимым мужем, о восторженном ли поэте Ленском с кудрями черными до плеч, убитом на дуэли другом, о белокурой ли его невесте Ольге, скоро утешившейся после смерти жениха, о старушке ли няне, в платке и длинной телогрейке, — всегда мы слышим его личный голос, биение его сердца. Поэма едина, как едина личность автора, Как едина его душа; и ни в одном произведении Эта Душа, полная гармонической ясности, любовной Нежности, беззлобной насмешливости глубокой печали, не открывается перед ним так доверчиво, как в «Онегине».
Пушкин говорит о себе, о своей жизни, о своих чувствах, воспоминаниях и мечтах. Его душа «трепещет и дрожит» — и из поэтического волнения ее рождаются образы, как легкие тени; они растут уплотняются, но никогда не отрываются вполне от породившего их лона — лирического потока.
Онегин — конечно, не сам Пушкин: у него своя судьба, свой характер, свое особое лицо. Но как близок он автору, как часто забываем мы о черте, отделяющей творца от творения. Он «друг» поэта, его «добрый приятель» — у него та же «мечтам невольная преданность», «неподражаемая странность», он тоже «повеса пылкий», «философ в осьмнадцать лет». Когда в 1819 году поэт предается наслаждениям светской жизни, Онегин сопровождает его по театрам, ресторанам, холостым пирушкам, балам и раутам. Как Пушкин, Онегин страдает модным сплином, подражает Чайльд Гарольду и сочиняет злые эпиграммы; так же скучает в деревне, читает романы и ездит верхом. В лирическом романе герой не до конца объективируется: Пушкин приписывает ему свои желания, мысли, свои «поэтические бредни». Он как будто забывает иногда, что Онегин — светский сноб, а не поэт. Ночью, когда небо светло над Невой и луна отражается в воде, два друга — поэт и его герой — мечтают вместе:
Воспомня прежних лет романы,
Воспомня прежнюю любовь,
Чувствительны, беспечны вновь
Дыханьем ночи благосклонной
Безмолвно упивались мы.
Кажется, что ночью Онегин сбрасывает маску «типичного представителя полуобразования», как о нем выражаются в учебниках, и становится тенью поэта, отбрасываемой его фигурой на гранит набережной. Вот почему, рассказывая о жизни Онегина, Пушкин так легко переходит к личным признаниям, размышлениям о своей судьбе, воспоминаниям о былых романах. Это совсем не «отступления», как нам толковали в школе, а та же лирическая волна, которая свободно переливается из мира, создаваемого писателем, в его внутренний мир.
Столь же неразрывна связь образа Татьяны с душой Пушкина. Он любит свою героиню, как любил ту, «с которой образован» ее «милый идеал». Он не может без умиления смотреть на эту «барышню уездную с печальной думою в очах, с французской книжкою в руках»; он трепещет за ее судьбу, льет над ней слезы, восхищается ее духовной красотой. Все мечты о любви, все порывы к чистоте и женственности, всю боль разочарования, все воспоминания о промелькнувшем и изменившем счастье, всю неутолимую жажду прекрасного вложил Пушкин в это дитя своего сердца. И из бурного моря его страстей и желаний она возникла в «магическом кристалле» поэзии как воплощенный идеал «чистейшей прелести чистейший образец». Психология нас учит, что каждое чувство носит в себе зародыш образа. Чувства поэта объективируются в живых людях. Так и Ленский — часть души Пушкина, пройденный этап его художественного развития.
Так он писал темно и вяло
Что романтизмом мы зовем.
Пушкин подшучивает над своим юношеским романтизмом, когда в Лицее
Он пел разлуку и печаль,
И нечто, и туманну даль.
Он пел поблеклый жизни цвет,
Без малого в осьмнадцать лет.
В зеркальном отражении искусства поэт видит свой образ, свою «потерянную младость», свои разбитые надежды, все, что минуло безвозвратно, все, что прошло без следа. И строфы повествовательные сменяются размышлениями о смысле жизни, о ее тленности и хрупкости. Все проходит, и все непоправимо. Онегин хотел остановить жизнь, сделать невозможное, вернуть прежнюю Татьяну, ту девочку, которой он
…в благом пылу нравоученья
Читал когда-то наставленья…
Но увы — той Татьяны уже нет, а эта новая, блистательная законодательница зал, спокойная и равнодушная, на его слезы и мольбы отвечает:
…я другому отдана
И буду век ему верна.
Роман обрывается, но он внутренне закончен. Зачем нам знать, что дальше будет с Онегиным. Он проиграл свою жизнь. Жизнь всегда кончается проигрышем; счастлив, кто вовремя вышел из игры.
Влажен, кто праздник жизни рано
Оставил, не допив до дна
Бокала полного вина,
Кто не дочел ее романа
И вдруг умел расстаться с ним,
Как я с Онегиным моим.
И все, что погибает в жизни, в нетленной красоте, воскресает в искусстве. Вот почему печаль Пушкина светла, и радостна его измученная душа.
В Болдине он пишет элегию «Безумных лет угасшее веселье», где после жалобы на печаль, труд и горе жизни он восклицает:
Но не хочу, о други, умирать!
Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать;
И ведаю, мне будет наслажденья
Меж горестей, забот и треволненья:
Порой опять гармонией упьюсь,
Над вымыслом слезами обольюсь,
И, может быть, на мой закат печальный
Блеснет любовь улыбкою прощальной.
В «драматических сценах» Пушкин в предельно сжатой форме создает образы, художественно совершенные и философски неисчерпаемые: «Скупой рыцарь» — поэма страсти к деньгам, этому символу Могущества, страсти разрушительной, как роковая стихийная сила; «Моцарт и Сальери» — трагедия гибели гения, «гуляки праздного» Моцарта от руки завистливой посредственности Сальери; «Каменный гость» — поэма о Дон-Жуане, великом мастере в «науке страсти нежной», бросающем гордый вызов судьбе и гибнущем от пожатия «каменной десницы» убитого им Командора; в «Пире во время чумы» Председатель поет гимн в честь чумы:
Есть упоение в бою,
И бездны мрачной на краю,
И в разъяренном океане,
Средь грозных волн и бурной тьмы,
И в аравийском урагане,
И в дуновении чумы!
Это стихотворение, может быть, одно из самых гениальных произведений Пушкина.
Вернувшись из Болдина в Москву, поэт 18 февраля 1831 года женится на Гончаровой, работает в государственных архивах, собирает материалы для задуманной им истории Петра Великого, пишет свои несравненные сказки: «О царе Салтане», «О рыбаке и рыбке», «О мертвой царевне», «О золотом петушке». В них живет душа народной поэзии; все просто в них, наивно и правдиво. Подражая псевдонародным «иллирийским» песням Мериме, он создает изумительные по выразительности «Песни западных славян».
В 1833 году он совершает поездку по Казанской и Оренбургской губерниям, чтобы изучить места, где происходило восстание Пугачева, и сочиняет «Историю Пугачевского бунта». В этом же году он пишет поэму «Медный всадник», действие которой происходит в Петербурге во время наводнения 1824 года. Бедный чиновник Евгений, невеста которого была унесена разлившейся рекой, мешается в рассудке и проклинает «гиганта на бронзовом
того, „чьей волей роковой над морем город основался“. И вот ему кажется, что Фальконетов памятник Петру срывается со своей гранитной скалы и мчится за ним. Евгения находят мертвым у развалившегося домика его невесты.
Пушкин снова возвращается к тому могучему и ужасному образу Петра, который уже промелькнул перед нами в „Полтаве“; его мучит тайна „роковых людей“ в истории. Сколько бедных, ни в чем не повинных людей, вроде мелкого чиновника Евгения, дрожавшего над своим маленьким счастьем, раздавлено копытами Медных всадников — Александров, Наполеонов, Петров! Как страшно это беспощадное величие правителей и народов! И поэт спрашивает статую Петра:
О, мощный властелин судьбы!
Не так ли ты над самой бездной,
На высоте, уздой железной
Россию вздернул на дыбы?
Стихи, прославляющие Петербург — „юный град, полнощных стран краса и диво“, по художественному совершенству не имеют себе равных в Русской поэзии.
Пушкин создал русскую повествовательную прозу, он выковал тот художественный язык, на котором заговорила великая русская литература xix века. И Гоголь, и Тургенев, и Достоевский, и Толстой учились у Пушкина, самому же Пушкину почти не у кого было учиться. Создатель русской повести Карамзин был слишком в плену у французов, подражал их синтаксису, сочинял новые слова на манер французских, вводил галлицизмы и не считался с духом русской речи. Им были сочинены слова: влияние (influence), развитие (developpe. ment), сосредоточить (concentrer), обстоятельство (circonstance) и другие. Проза его была нарядна чувствительна до притворности, манерна и вылощена: искусственный продукт книжной образованности.
Пушкин производит революцию: он рекомендует учиться русскому языку не у литераторов, а у московских просвирен. В основу своей прозы он кладет простую разговорную речь, живой московский говор. „Повести Белкина“ не сочинены литератором, а рассказаны Белкиным, мелким помещиком, учившимся у деревенского дьячка. Робкий и застенчивый от природы, наивный и простодушный, он страдает „недостатком воображения“. Выдумав рассказчика-самоучку, Пушкин сразу нашел тон для своих повестей. В них нет ни книжной тяжеловесности, ни ученой риторики, ни поэтических украшений: простой, прямой рассказ, народный и живой. В „Станционном смотрителе“ — печальная повесть об этом „сущем мученике четырнадцатого класса“, дочь которого, красавица Дуня, убегает с проезжим гусаром; в „Метели“ — забавное приключение гусара Бурмина, заблудившегося во время метели и по рассеянности обвенчавшегося с чужой невестой; в „Выстреле“ — иронически рассказанная история мести загадочного Сильвио; в „Барышне-крестьянке“ — веселая любовная интрига деревенской барышни, переодевающейся в крестьянское платье и покоряющей сентиментального соседа помещика.
Белкин передает то, что слышал, без критики, „не мудрствуя лукаво“. О слоге он не заботится — лишь бы было проще и понятнее. Фразы короткие, быстрые, сухие. Вот, например, начало „Выстрела“: „Мы стояли в местечке ***. Жизнь армейского офицера известна. Утром ученье, манеж; обед у полкового командира или в жидовском трактире, вечером — пунш и карты“.
Отталкиваясь от литературности и украшенности, Пушкин сознательно обедняет свой слог; он изгоняет эпитеты, довольствуется почти одними главными предложениями, скуп на обстоятельные слова. От прозы он требует только „мыслей и мыслей“; но иногда он впадает в обратную крайность: фраза его подсушена и разъята на составные части; в ней короткое дыхание, нет разнообразия и простора.
Эти недостатки исчезают в большой исторической повести „Капитанская дочка“ (1833—1834), написанной в форме рассказа простого и доброго человека, ни о какой литературе не помышляющего. Офицер Петр Андреевич Гринев рассказывает историю своей жизни в назидание детям; для этой „семейной хроники“ Пушкин воспользовался своими историческими исследованиями по истории Пугачевского бунта и воссоздал интимный и безыскусный стиль мемуаров и писем людей XVIII века. Век Екатерины, помещичьи усадьбы ее времени, патриархальный быт степной Белогорской крепости, народные волнения, живописная фигура разбойника Угачева, жестокого и великодушного, а на дальнем плане — величественный образ „матушки-государни“, „в белом утреннем платье, в ночном чепце в душегрейке“, гуляющей над озером в Царскосельском парке, — оживают перед нами и навсегда остаются в памяти. Кроткая Мария Ивановна, ее отец капитан Миронов и мать Василиса Егоровна изображены с добродушным юмором и самой нежной любовью. Нас волнуют злоключения бедного Гринева, принужденного пировать с Пугачевым и несправедливо обвиненного в измене, возмущают козни его соперника — злодея Швабрина, умиляет героическая защита крепости от мятежников и поездка Марии Ивановны в Петербург к царице, радует счастливая развязка романа — соединение любящих. Пушкин создал традицию семейного русского романа на фоне большой исторической картины; Толстой завершил ее в „Войне и мире“.
После женитьбы Пушкин некоторое время казался спокойным и счастливым, но вскоре жизнь его стала еще труднее и мучительнее, чем прежде. Наталья Николаевна была молода и легкомысленна; она хотела блистать своей красотой и танцевать на придворных балах. Пушкину поневоле приходилось вести рассеянную жизнь, запутываться в долгах и играть в свете унизительную роль „сочинителя“, которого „светская чернь“ терпела ради красавицы- жены. У него не было досуга писать; надзор Бенкендорфа становился все придирчивей; даже частная переписка поэта вскрывается и прочитывается агентами III отделения. Самые зрелые его произведения встречают холодный прием у публики: по выходе в свет „Бориса Годунова“ критики жалуются на падение его таланта.
Ни в свете, ни в семье, ни в литературе Пушкин не находит себе места: он чувствует свое полное одиночество, видит вокруг себя злобу, Непонимание, зависть, насмешки. Ему хочется уехать в деревню» погрузиться в работу, забыться и отдохнуть. Незадолго до смерти он посвящает жене стихотворение:
Пора, мои друг, пора!
Покоя сердце просит,
Летят за днями дни, и каждый день уносит
Частицу бытия, и мы с тобой вдвоем
Располагаем жить.
И глядь — все прах: умрем!
На свете счастья нет, а есть покои и воля.
Давно завидная мечтается мне доля,
Давно, усталый раб, замыслил я побег
В обитель дальнюю трудов и чистых нег.
Но поэт не мог бежать: петля, душившая его, затягивалась все уже, и трагическая развязка приближалась. В петербургском свете блистал молодой гвардейский офицер барон Дантес, француз родом, приемный сын голландского посланника Геккерена. Он влюбился в жену Пушкина и открыто преследовал ее своими ухаживаниями. Тщеславная и ветреная Наталья Николаевна кокетничала с ним и подавала повод к оскорбительным для поэта толкам и сплетням. Пушкин жаждал выхода из невыносимого для него положения, может быть, он сознательно искал смерти. 27 января 1837 года состоялась Дуэль между ним и Дантесом; Пушкин был смертельно ранен и через два дня скончался в жестоких мучениях.
Пушкин воспитался на скептическом вольнодумстве XVIII века, в молодости он считал себя «чистым атеистом» и писал кощунственные стихи о Божьей Матери. Но если ум его был «взволнован сомнением», сердце его всегда было открыто Богу. Можно считая себя неверующим, быть глубоко религиозным человеком. Таким был Пушкин. В своем высоком призвании поэта, в своем благоговейном служении красоте он чувствовал себя Божьим избранником, «сыном небес», пророком. В гениальном стихотворении «Пророк» изображается мистический опыт грешного и слабого человека, которого «шестикрылый серафим» превращает во вдохновенного пророка.
ПРОРОК
Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился,
И шестикрылый серафим
На перепутье мне явился.
Перстами легкими, как сон,
Моих зениц коснулся он;
Отверзлись вещие зеницы,
Как у испуганной орлицы.
Моих ушей коснулся он —
И их наполнил шум и звон,
И внял я неба содроганье,
И горний ангелов полет,
И гад морских подводный ход,
И дольней лозы прозябанье.
И он к устам моим приник,
И вырвал грешный мой язык,
И празднословный, и лукавый,
И жало мудрыя змеи
В уста замершие мои
Вложил десницею кровавой.
Я он мне грудь рассек мечом,
Я сердце трепетное вынул,
И угль, пылающий огнем,
Во грудь отверстую водвинул.
Как труп в пустыне я лежал,
Я Бога глас ко мне воззвал:
«Восстань, пророк, и виждъ, и внемли,
Исполнись волею Моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей!»
Торжественным языком, насыщенным церковнославянизмами, в величественных библейских образах-символах Пушкин описывает таинственное событие внутренней жизни: рождение духовного человека.
В последние годы религиозные мотивы звучат все громче в его творчестве. В русской литературе нет более совершенного образца религиозной поэзии, чем пушкинский пересказ великопостной молитвы Ефрема Сирина:
Отцы пустынники и жены непорочны,
Чтоб сердцем возлетать во области заочны,
Чтоб укреплять его средь дольних бурь и битв,
Сложили множество божественных молитв;
Но ни одна из них меня не умиляет,
Как ты, которую священник повторяет
Во дни печальные великого поста;
Всех чаще мне она приходит на уста —
И падшего свежит неведомою силой:
«Владыко дней моих! Дух праздности унылой,
Любоначалия, змеи сокрытой сей,
И празднословия не дай душе моей;
Но дай мне зреть мои, о Боже, прегрешенья
Да брат мои от меня не примет осужденья,
И дух смирения, терпения, любви
И целомудрия мне в сердце оживи».
Какое простое и суровое величие в этой медленной и широкой мелодии! Предел поэзии — молитва прообраз художественного слова — божественный Логос. В стихах Пушкина совершается чудо воплощения слова. Незадолго до смерти поэт записал: «О, скоро ли перенесу я мои пенаты в деревню — поля, сад, крестьяне, книги, труды поэтические, семья, любовь и т. д. — религия, смерть».
Он умер примиренный с Богом, после исповеди и причастия.
Пушкин — величайший гений России; он основатель нашей национальной литературы, которой в конце XIX века суждено было стать мировой, — все это давно стало бесспорной истиной. Но Пушкин более этого: он наше «солнце», лучи которого освещают и согревают каждое русское сердце. Он «наше все», как сказал Достоевский. Он входит в жизнь каждого из нас, как самый близкий, самый любимый друг. Именно в любви, которую он излучает из себя и возбуждает в нас, тайна его гения и залог бессмертия. Мы учимся у него, восхищаемся им" но прежде всего и больше всего мы любим его. Это чувство выразил Тютчев в двух простых строчках
Тебя, как первую любовь,
России сердце не забудет!
Источник текста: Великие русские писатели XIX в. / К. В. Мочульский; Предисл. Луиджи Магаротто. — М. : Алетейя, 2000. — 158 c.