Владислав Ходасевич. Пушкин и поэты его времени
Том третий (Статьи, рецензии, заметки 1935—1939 гг.)
Под редакцией Роберта Хьюза
Berkeley Slavic Specialties
Пушкинский Временник.
правитьВторой выпуск Временника Пушкинской комиссии открывается четырьмя новыми текстами. Здесь находим перебеленный черновик того письма к издателю Сына Отечества, которое до сих пор было известно только по печатному тексту, далее идут поправки Пушкина к тексту Евгения Онегина, сделанные на печатном экземпляре первых шести глав романа, некогда принадлежавшем в. к. Константину Константиновичу; эти поправки отчасти были внесены Пушкиным в позднейшие издания Евгения Онегина, отчасти остались неиспользованными. Среди них имеются весьма любопытные. Так, против 36 строфы четвертой главы Пушкиным написаны два стиха:
Кто эпиграммами, как я,
Стреляет в куликов журнальных.
Эти два стиха должны были стать на место обычно печатаемых:
Кто бредит рифмами, как я,
Кто бьет хлопушкой мух нахальных.
Комментатор записей Б.Томашевский справедливо замечает, что было бы ошибочно все поправки данного экземпляра (их имеется 25) вводить в текст окончательной редакции романа; однако, поддержанные показаниями других источников, эти исправления должны оказать влияние на выбор окончательных чтений.
Далее идет экспромт «На трагедию графа Хвостова, изданную с портретом актрисы Колосовой»:
Подобный жребий для поэта
И для красавицы готов:
Стихи отводят от портрета,
Портрет отводит от стихов.
Публикатор эпиграммы Д.Благой довольно убедительно доказывает, что, спрашивая кн. Вяземского в письме от 28 января 1825 г., напечатан ли Хвостов в Московском Телеграфе, Пушкин имеет в виду именно эту эпиграмму. Однако соображения, высказанные Благим в пользу пушкинского авторства, кажутся нам весьма шаткими. Вероятно, как показал Благой, эпиграмма была привезена Вяземскому в сентябре 1824 г. его женой из Одессы. Действительно, во время пребывания В. Ф. Вяземской в Одессе там жили два поэта — Пушкин и Туманский. Действительно, следов знакомства кн. Вяземской с Туманским нет. Но можно ли на основании этих данных приписывать стихи именно Пушкину? В. Ф. Вяземская все-таки могла встречаться с Туманским, точно так же как Пушкин мог ей вручить для передачи мужу не только свои стихи, но и стихи Туманского. Нам кажется, что эта довольно тяжеловесная, натянутая и лексически слабая эпиграмма скорее принадлежит именно последнему.
Коллективная записка Пушкина, Мальцова, Соболевского и ДоливоДобровольского к К. П. Брюллову бессодержательна и имеет лишь ценность автографа.
Среди статей исследовательского и критического характера следует отметить работу В. В. Виноградова о стиле «Пиковой дамы». Автором произведен очень тщательный стилистический анализ повести. Многое вскрыто с большой проницательностью, но многое — признаемся — поражает наивностью. По-видимому, сам Виноградов совершенно лишен личного художественного опыта. Поэтому он подробно и тщательно изучает такие стилистические навыки, в которых нет следа ни пушкинской индивидуальности, ни пушкинского гения и которыми постоянно пользуются все не то что талантливые, но просто грамотные беллетристы.
М. И. Аронсон в статье о «Полтаве» и «Конраде Валленроде» Мицкевича сказал очень немного на основную тему своей работы, но весьма интересно вскрыл радикальные настроения, господствовавшие в 1826—1828 гг. среди московских любомудров и имевшие ту своеобразную окраску, которая впоследствии получила название «валленродизма». Жаль, однако, что автор недостаточно выяснил вопрос о том, кто на кого повлиял, т. е. родился ли московский валленродизм под влиянием общения любомудров с Мицкевичем — или наоборот: сам Мицкевич ему научился от московских своих друзей?
Г. П. Сербский подробно исследует вопрос о пресловутой командировке Пушкина из Одессы на борьбу с саранчой и приходит к выводу, что знаменитые стихи («Саранча летела, летела…») представляют собою один из многочисленных апокрифов, связанных с именем Пушкина.
Е. Б. Чернова путем сличения почерков доказывает, что письмо, обращенное к Пушкину в 1833 г. и подписанное «Е.Вибельман» (в академическом издании без подписи, № 766), было написано гр. Е. К. Воронцовой. Само по себе письмо незначительно — Воронцова просит у Пушкина стихов для предпринятого ею благотворительного альманаха. Но в чрезвычайно неясную картину отношений Пушкина с женой его бывшего начальника открытие Е. Б. Черновой вносит несколько интересных черт. Становится несомненно, что Пушкин должен был хорошо знать почерк писавшей, чтобы под псевдонимом угадать настоящего автора; устанавливается невозможность для Воронцовой даже в 1833 г. и даже по невинному литературному делу обратиться к Пушкину иначе как под вымышленной фамилией. Отметим, наконец, что исследовательница недостаточно остановилась на содержании приписки к письму. Эта приписка содержит ответ на просьбу Пушкина достать рукопись И. О. Потоцкого и, быть может, свидетельствует о том, что Пушкину в свою очередь случалось писать Воронцовой.
С.Гессен в обстоятельной статье «Пушкин накануне декабрьских событий 1825 г.» разрушает возникшую несколько лет тому назад легенду о том, что будто бы Пушкин в ноябре 1825 г. собирался отправиться в Петербург с подорожной, выданной на имя одного из крестьян П. А. Осиповой. Параллельно автор опровергает инсинуации А.Эфроса, напечатавшего в Литературном наследстве статью о том, что Пущин будто бы вызвал Пушкина в Петербург к декабрьскому бунту, но Пушкин струсил и не поехал. В свое время В. Ф. Ходасевич на страницах Возрождения указывал на вздорность обоих этих домыслов. Аргументация С.Гессена отчасти совпадает с аргументацией В. Ф. Ходасевича, но дает также и много нового.
Отделы рецензии и хроники содержат немало материала, интересного для специалистов, но, к сожалению, в них чувствуется не беспристрастное отношение к тем или иным деятелям пушкиноведения. Так, авторы рецензии на книгу М. А. Цявловского, Л. Б. Модзалевского и Т. Г. Зенгер Рукою Пушкина с исключительной тщательностью отмечают все действительные и воображаемые недочеты издания, в то время как авторы рецензии на пушкинский однотомник, составленный Б. В. Томашевским (повидимому, близко стоящим к редакции Временника), с такою же тщательностью расхваливают достоинства однотомника (тоже действительные и воображаемые).