Путешествие уральских казаков в «Беловодское царство» (Хохлов)

Путешествие уральских казаков в "Беловодское царство"
автор Григорий Терентьевич Хохлов

Опубл.: 1900. Источник: az.lib.ru • С предисловием В. Г. Короленко.

Г. Т. Хохлов.
Путешествие уральских казаков в «Беловодское царство»

С предисловием В. Г. Короленко

Предисловие

Летом 1900 года мне пришлось провести несколько недель в области Уральского войска. От моих знакомых в гор. Уральске я слышал, что за два года перед тем три казака совершили очень интересное и далекое путешествие в Индокитай и Японию, разыскивая мифическое «Беловодское царство». Путешествие это было изложено одним из участников (Варс. Данил. Максимычевым) на страницах местной газеты, а затем издано отдельной брошюркой, которую, как мне говорили, жадно покупало казачье население. К сожалению, в то время мне не могли достать ни одного экземпляра этой брошюры, ставшей тогда по разным причинам библиографическою редкостью [Впоследствии мне ее достали. К сожалению, изложение автора подверглось чьей-то слишком сильной переделке].

В июле того же года я совершил поездку по казачьим станицам среднего Урала, и здесь учитель войсковой школы Кирсановской станицы сообщил мне, что другой из этих путешественников, казак Григорий Терентьевич Хохлов, живет в Кирсанове и в настоящее время находится в станице. По моей просьбе, любезный хозяин пригласил его к себе, и таким образом я познакомился с автором путешествия, предлагаемого теперь вниманию читателей.

Оказалось, что во все время своих странствий он с чрезвычайной обстоятельностью вел путевой дневник. Это была небольшая, обыкновенная записная книжка, с французским словом «Notes» на обложке, но внутри вся исписанная очень убористо, по-старинному полууставом. По моей просьбе Григорий Терентьевич согласился восстановить свои впечатления, и изобразил их гражданским письмом в объемистой рукописи, которую и прислал мне впоследствии.

Он позволил мне сделать из неё выдержки, которые и были напечатаны в моих очерках [См. «Р. Бог.» Ноябрь 1901 г., очерки «У казаков»], а я, в свою очередь, обещал похлопотать об отдельном издании всего путешествия, причём, кроме естественного желания видеть свой труд в печати, — автором очевидно руководило также стремление ознакомить своих единоверцев с трудным и тщетным опытом отыскания сказанного Беловодского царства.

Для того, чтобы читателю, незнакомому с предметом этих исканий, было понятнее все нижеследующее, я считаю нелишним сделать несколько предварительных пояснений.

Автор путешествия сам называет себя и своих товарищей «никудышниками». Это слово, происходящее от наречия «никуда», обозначает на Урале людей, которые, не признавая современного священства греко-российской церкви, не присоединились также ни к одному из «поповских» старообрядческих согласий. Это не значит однако, что они отрицают самое начало церковности и священства. Совершенно наоборот. Перед воображением «никудышника», ярого отрицателя всех реально существующих церковных форм, — носится мечта о «настоящем», чистом преемстве благодати от апостолов, о какой-то особенной иерархии, которая избегнув «никоновой прелести» и порчи, сохранила во всей чистоте и догматы и обряды «древнего» дониконовского православия.

Поиски этой иерархии проходят живою красною нитью через всю историю старообрядчества с тех самых пор, как первое, застигнутое великим церковным расколом, поколение духовенства постепенно вымирало, оставляя паству без священников. На этой почве и началось дробление старообрядчества, смотря по тем приемам, какими оно стремилось разрешить этот болящий вопрос и восполнить недостаток священства. Одни, находя основания в апокалипсисе, решили, что наступает конец мира, и отказались от всяких поисков в ожидании второго пришествия. Это — самая быть может последовательная хотя и наиболее удаленная от жизни часть русского старообрядства. По мере того, как время шло, поколения сменялись, а грозная труба второго пришествия все молчала над погрязшим в грехе миром, настроение большинства старообрядцев должно было приладиться к очевидному факту дальнейшего существования грешного мира. Отсюда две попытки компромисса, давшие начало двум ветвям старообрядческого священства. Обе исходят из признания, что иерархическая преемственность, по слову Христа, не могла быть прекращена даже временно. Значит она все-таки существует непрерывно в господствующей церкви, как источник мутный и загрязненный, но не иссякший. Отсюда следует, что им можно пользоваться, приняв лишь меры для очищения того, что из него получается. Таким образом возникло согласие «Белого священства», заимствующего всяким приемами священников у греко-российской церкви, но принимающего разные меры для того, чтобы, не уничтожая самой благодати, очистить «никонианскаго», попа от налета «никонианской прелести». Само собою разумеется, что найти священника, по убеждению и добровольно соглашающегося на это «исправление», чтобы затем вести внезаконное существование скитальца, — очень трудно и по большей части беглопоповцам приходится довольствоваться отбросами официального священства. Это заставило старообрядцев обратиться к другой форме того же, последовательно развиваемого компромисса: вместо того, чтобы заимствовать священников, поставляемых греко-российскими иерархами, стоило только найти епископа, который, сам согласившись на «исправление» — мог дать начало центральной старообрядческой иерархии и поставлять затем священников на обычном основании.

Отсюда возникла австрийская или Белокриницкая иерархия. В 1846 году два инока-начетчика Павел и Алимпий, после многих тщетных поисков «правильной» церкви, познакомились в Константинополе с бывшим Босно-сараевским митрополитом Амвросием, который, по причинам политического свойства (ревностное заступничество за свою паству), был отозван с епархии и проживал в Царьграде. После некоторых переговоров, Амвросий согласился переехать в Белокриницкий старообрядческий монастырь (в австрийской Буковине), где подвергся «исправлению» чрез миропомазание, на основании тщательно выработанных правил «о чиноприятии ереси», и положил начало новой старообрядческой иерархии.

Так возникла и ныне существует Белокриницкая или иначе Австрийская иерархия, перенесенная в 1849 году и в Россию. Событие это вызвало в старообрядческом мире огромное движение, несколько "соборов " и целую полемическую литературу, центром которой является личность и сан бывшего Босно-сараевского владыки. При этом прежде всего конечно возникал вопрос: действительно ли Амвросий, в то время, когда совершился его переход к старообрядцам, сохранял ещё ту благодать, которую в нем искал старообрядческий мир. То-есть — оставался ли он епископом, или, как уверяли его противники, вместе с епархией он был также лишен и епископского сана. Отголоски этого спора читатель найдет в своеобразном дипломатическом обращении казаков к константинопольскому патриарху, — которым начинается путешествие (гл. II), и которым оно заканчивается. Патриарх, как увидим, сохранил красноречивое молчание, и вопросные пункты уральских вопрошателей остались без ответа.

В результате движения, вызванного изложенным выше историческим событием, только часть старообрядцев признала новую иерархию. В другой части усилилось течение к единоверию, третья и самая, кажется многочисленная, — отвергла новый иерархический компромисс, как отвергла прежние, и осталась, со всем разнообразием раздробившихся «толков» и «согласий», при прежнем отрицании всех существующих церковных форм, и при прежних ожиданиях и надеждах на какие-то идеальные формы, более или менее «не от мира сего».

К этим последним принадлежат и уральские «никудышники». В главе IX (стр. 68-74) читатель найдет чрезвычайно характерное, драгоценное свой автобиографической подлинностью и очень красноречивое изображение их настроения. На почве этой жгучей духовной жажды, которой, при всей её исключительности, нельзя отказать в большой искренности и глубине, и возникла легенда о сказочном «Беловодском царстве», в которой пламенная мечта непримиримого старообрядческого мира получила якобы осуществление в качестве живой действительности.

Очень характерно, что возникновение этой легенды связывается с именем некоего Марка, инока Топезерской обители (Арханг. губ.). Лицо это несомненно, мифическое, но совпадение имен невольно напоминает о другом путешественнике венецианце Марко-Поло, объехавшем в XIII веке много восточных стран и оставившем описание своих скитаний, ни мало, кажется не фантастических для того времени, но теперь давно задернутых уже загадочной дымкой отдалённого прошлого. Есть еще одна черта, сближающая путешествия Марко-Поло с фантастическим сказанием Инока-Марка об его путешествии в Беловодии. По этому последнему сказанию, христианство в беловодском царстве процвело от проповеди апостола Фомы, и у Марко-Поло упоминается о стране, где жил и умер апостол Фома, признаваемый одинаково за святого и христианами и сарацинами [И. П. Минаев. Путешествие Марко-Поло. Изд. Импер. Русского Географич. О-ва, гл. CLХХVI]. Без сомнения, этих совпадений недостаточно для точного определения источника данной легенды, но они придают все-таки некоторую вероятность предположению (высказанному мне Батюшковым), что отголоски путешествия умного венецианца могли отразиться отчасти на нашем сказании о скитаниях топезерского инока.

Легенда эта не нова и давно уже потрясает простые сердца своей заманчиво-мечтательной прелестью. Складывалась она постепенно, пробиваясь из глубины народного настроения в разных, все более определяющихся формах. Так, еще один из первоучителей старообрядства диакон Федор высказывал мнение, что не все патриархи «отступили от православия». «Патриарх-де иерусалимский по-старому слагает персты» и проклинает Никона [См. у Субботина. Материалы для истории раскола за первое время его существования (т. VI. — 161)]. Но Иерусалим слишком близко, и потому надежда на «неотступавших от православия патриархов» постепенно отодвигается, приурочиваясь то к Антиохии, то к Абиссинии, вызывая странствия и поиски. Неудачи этих поисков не охлаждали мечтателей, только самая мечта отодвигалась все дальше. Во второй половине XVIII века начали циркулировать в старообрядческом мире несколько сказаний о стране, сохранившей правую веру от первых веков христианства, и между ними — то самое сказание инока Марка, с которым читатель встретится в самом начале повествования Григория Терентьевича Хохлова и которое последний, чисто по-военному, называет «маршрутом». В этом путешествии говорится, будто этот старец ходил в Сибирь, добрался до Китая, перешел степь «Губарь»(Гоби) и дошел до «Опоньского государства» (Японии), которое лежит «в пределах окияна-моря», называемого Беловодие. "Искав с великим любопытством и старанием древнего благочестия православного священства, которое весьма нужно ко спасению, он нашел в Японии «асирского языка 179 церквей», а также патриарха православного антиохийского поставления и четырех митрополитов. А российских до 40 церквей, процветающих всяким благочестием.

Уверенность в действительности этой легенды доходило до того, что (как рассказывает И. И. Мельников) [П. И. Мельниковъ. «История, очерки поповщины». М. 1864], в 1867 г. поселянин Томской губ. Бабылев подавал правительству о «Беловодских епископах» особую записку. В 1839 году о том же заявлял Семеновскому исправнику один старообрядец-бродяга, а в сороковых и потом в 60-х годах были известны случаи, когда из деревень Алтайского округа (Бухтарминской вол.) люди уходили за китайскую границу для отыскания «Беловодья». Надо думать, что это тихое, малозаметное просачивание русского населения в китайские и тибетские пределы не прекращалось. Некоторые из статистиков, исследовавших Алтайский округ, уже в последние годы сообщали пишущему эти строки, что и в настоящее время известны еще случаи этих попыток проникнуть в Беловодию через таинственные хребты и пустыни средней Азии. Некоторые из этих искателей возвращаются обратно, перетерпев всякие бедствия, другие не возвращаются совсем. Нет сомнения, что эти «другие» погибают где-нибудь в Китае или в суровом, негостеприимном и недоступном для европейца Тибете. Но наивная молва объясняет это исчезновение иначе… По её мнению — эти пропавшие без вести остаются в счастливом Беловодском царстве. И это обстоятельство манит новых и новых мечтателей на опасности и на гибель.

Само собою разумеется, что эта пламенная, но темна мечта дает также богатую почву для обмана. Всюду, где есть простодушная и темная вера, есть и охотники воспользоваться ею в целях корысти или своеобразного честолюбия. В своем весьма известном и богатом этнографическими данными романе («В лесах») Андрей Печерский (И. И. Мельников) рисует очень яркую фигуру такого полу-обманщика, полу-мечтателя. Но действительность дает нам еще более яркую фигуру того же рода в лице часто-упоминаемого в путешествии казаков «епископа Аркадия Беловодского».

Факты из жизнеописания этого по-своему замечательного человека изложены в брошюре И. Т. Никифоровского [К истории «Славяно-Беловодской иерархии». Самара 1891. Кажется, теперь эта брошюра составляет библиографич. редкость]. Не пускаясь в подробности, скажем только, что и теперь не вполне установлено происхождение и личность этого интересного самозванца. В одном из показаний он назвал себя Антоном Савельевым Пикульским, сыном мелкого чиновника, и за этим показанием признано наибольшее вероятие. Отец его, из крестьян, Киевской губ., дослужился до обер-офицерских чинов и умер в Киеве. Мачеха и братья признали в Аркадии своего родственника; но в формулярном списке Савелия Пикульского сын Антон не значится и в показаниях относительно возраста выходят трудно объяснимые противоречия. Есть указания на какие-то приключения и тюремное заключение еще в 1858 году. Затем, в августе 1881 года загадочный человек появляется в Осташкове, именуя себя протоиереем села Зарехенскаго, Томской епархии, быстро скрывается при появлении полиции, является в Москве уже под именем единоверческого архимандрита; в декабре того же года в одном письме именует себя «епископом Аркадием», в 1882—1883 — выдает себя за «противураскольничьяго миссионера», и наконец, очевидно ознакомившись с легендой об «Опоньском царстве» и «Беловодии», — окончательно утверждает себя в звании «епископа Беловодского», в качестве какового является и на Урале.

Дальнейшее видно будет из самого изложения Г. Т. Хохлова. Прибавлю только, что там же, на Урале, в станице Круглоозерной мне довелось встретить других исследователей этого вопроса, тоже казаков, которые изъездили чуть не всю Россию, чтобы собрать точные данные о личности самозваного архиепископа. Они снабдили меня, между прочим, несколькими номерами «Пермских губ. Ведомостей», в которых была напечатана (из дела об Антоне Савельеве Пикульском, производившегося в Пермск. Окр. суде) автобиография Аркадия Беловодского и составленная грамота, которую он яко бы получил в Беловодии от «смиренного Мелетия, патриарха славяно беловодскаго, камбайскаго, японскаго, индостанскаго, индиянскаго, англо-индейскаго, ост-индии, и юст-индии, и вест-индии, и африки, и америки, и земли хили, и магеланския земли, и бразилии, и абисинии» [См. Пермские губ. Ведомости 1889 г. №№ 247, 252,253 и 278]. Изложенная запутанным, неправильным старинным стилем, эта самодельная грамота подписана кроме «смиренного Мелетия», еще «Григорием Владимировичем, Царем и Кралем Камбайского царства, индии и магеланския земли», а также многочисленными митрополитами и епископами. Тут есть и «смиренный митрополит Александр Лагоря града», и «смиренный Ермоген — Гоа града, и „смиренный Василий — митрополит Нью-Йорка (!) града“ и „смиренный Захарий епископ Амеяна (Амиена?) града в Галии“… Список занимает около 350 газетных строк, причем составитель его, по-видимому, старался не пропустить ни одной заметной страны ни в одной части света. Для „поставления“ епископа Аркадия в гор. Левек, столицу Беловодского царства, съехались очевидно епископы всего мира, начиная с „смиренного Симеона, епископа Алторфа (Альтдорф?) града, неподалеку (!) от горы Готгарда“, — или еще более смиренного „кесаря-архимандрита афанасие-онуфриевского монастыря в провинции Алешенжо“ (?) и кончая более близкими к нам — смиренным Уамвлйхом, архиепископом Толона града», «Георгием — архиепископом равенским града рвина» (!) и «Карпилием, Анжерского града». Автор этой грамоты составлял ее по-видимому с каким-нибудь старинным учебником географии в руках, нимало не заботясь трудностью — сводить в одну епархию Нью-Йорк и Потози, Калькутту и Швейцарский Ааргау, Вальядолид и Парагвай. Столь-же нелепа, детски наивна и невежественна автобиография Аркадия, рассказ его о путешествии в Беловодию и описание этой страны. Грустно подумать, что эта полуграмотная пачкотня способна еще и в XX столетии производить в нашем отечестве свое действие.

Теперь несколько слов о личности автора предлагаемого путешествия и об его рукописи. Как уже сказано, черновые наброски путешествия были сделаны полууставом. Полууставом-же, к которому рука автора-казака очевидно более привычна, сделаны в переписанной рукописи надстрочные и на полях вставки и примечания. Подготовляя ее для печати, я позволил себе только, для облегчения чтения, разбить текст на главы и снабдить главы перечнем содержания. Затем мною же исправлены все чисто грамматические ошибки в написании слов и расставлены знаки препинания и абзацы. В остальном я сохранил в неприкосновенности своеобразный и часто очень выразительный при всей неправильности слог автора. Слог этот, как читатель заметит, — очень неровный. Наряду с наивной неповоротливостью изложения — встречаются с одной стороны целые страницы, в которых непосредственное красноречие достигает значительной выразительности и спилы (напр. указанные выше места гл. IX), — с другой страницы, напоминающие бесцветно-правильное изложение путеводителей и описаний, откуда вероятно они и заимствованы. Таких мест немного. Затем-- наряду с формами архаическими, а также чисто народными или местными словами, — попадаются выражения в роде: «соединились в один тип с местными жителями» (стр. 61), — «крик, потрясающий нервы» (стр. 45), «трудно представить себе занятие, более неэстетичное» (стр. 76). Все это, однако, не должно удивлять читателя. Даже более, — это именно характерно для «землепроходцев» нашего времени, соединяющих с миросозерцанием XV или XVI века невольное знакомство с внешностью современной культуры. Проезжая по Красному морю, наши путники вспоминали Моисея Боговидца и переход Израильтян. При этом они вглядывались в волны, чтобы увидеть, — «не вылазиют ли» из моря поглощенные пучиною «фараоны», чтобы спросить у путников, скоро ли наступит светопреставление. Так им говорили старые люди на родине. Отметив это обстоятельство с оттенком некоторой иронии, автор переходит вскоре к описанию электрического фонаря, который пронизывал тьму египетской ночи с мачты французского парохода.

Эта двойственность проходит через все путешествие и отражается в самом слоге. Нет сомнения, что только при мировоззрении чисто детском или современном Марко-Поло можно придать серьезное значение наивно-невежественным россказням топезерского инока или Беловодского Аркадия. Невольно приходят в голову самые грустные мысли при чтении фантастической грамоты беловодского епископа, в которой Алтдорф, Ааргау, Амиен, Ольмюц, даже Нью-Йорк, выстроены в один ряд с неведомой Беловодией и задернуты одной завесой грубого невежества и незнания. Можно подумать, что самые элементарные географические познания для массы народа представляют еще грамоту за семью печатями, столь-же недоступную и фантастическую, как и сказочная Беловодия. Не надо, однако, забывать при этом, что все путешествие казаков, при незнании языков и без всяких пособий в виде карт или географических сочинений, — представляет психологически-- настоящий подвиг с целью критической проверки этих же невежественных сказаний. Правда, и во время этого путешествия проявляется немало легковерия: автор верит, по-видимому, в «обжаренных рыбок», которые «спрыгнули со сковородки» во время завтрака Царя Константина в день гибели Цареграда. Он даже заглядывает испытующим оком в темную воду балыклинского бассейна, в смутной надежде увидеть один «ожаренный темно-красный» бок этих рыб (стр. 19). Верит также и в то, что у гостиницы, у которой останавливаются палестинские паломники и туристы, сохранилась (весьма кстати) та самая смоковница, на которой около двух тысяч лет назад сидел Закхей в ожидании Христа. Даже подлинный дом доброго самарянина (из притчи!) не возбуждает в нем особенного недоверия (стр. 39). Соляной столб, в который, за любопытство, была обращена жена Лота, по его словам, потому не стоит до сих пор близь Мёртвого моря, — что «ее давным-давно увезли англичане» (стр. 41), а в городе Наблосе до сих пор «сохранились признаки, где ушиблась, упавши с верхнего этажа, Царица Иезавель и как собаки лизали её кровь» (стр. 35). Вообще, если отважные путники наши представляли довольно благодарный материал для эксплуатации и обмана, густой сетью раскинувшихся над современной Палестиной, то все же порой в них просыпается критика (напр. по поводу славянской надписи на иконе Дм. Солунского — стр. 25), а иной раз как напр. в размышлениях о религиозной самонадеянности (стр. 35) — проявляются признаки настоящей разумной терпимости. Как ни слабы эти движения критической мысли, — не надо все-таки упускать из виду, что именно сомнение в подлинности маршрутов и сказаний Аркадия вызвало самое путешествие. И если этот тяжелый и трудный «опыт» может принести значительную пользу людям одного с автором настроения, — то с другой стороны — для читателей из культурного слоя, быть может, главный интерес сосредоточится на своеобразных фигурах самих казаков-землепроходцев. Их настроение, которое переносит мысль на несколько веков назад и кажется таким архаическим, есть — и это следует помнить — настроение и мировоззрение огромной части русского народа.

Я полагаю, эти соображения служат достаточным основанием тому, что Географическое Общество решило издать настоящее "Путешествие уральских казаков «в Беловодское царство».

В. Короленко .

26 Мая 1903. Полтава.

Путешествие уральских казаков в Беловодское царство

I

Поводы к путешествию. — Рассказы о Беловодском царстве. — Маршрут инока Марка. — Первая попытка путешествия казаков по почину донского казака Шапошникова. — Появление на Урале «архиепископа» Аркадия, якобы поставленного в Беловодии. — Сомнения в подлинности его.

Прежде чем приступить к описанию нашего путешествия, я поясню читателям, что именно побудило нас к этим трудам. В текущем столетии распространилось много письменных маршрутов, указывающих, что на Японских, Савичевых и Аланских островах народы цветут христианским благочестием от проповеди Фомы апостола. В особенности маршрут под названием инока Марка (бывшей Белозерской обители), который будто бы сам с двумя товарищами путешествовал чрез Китайское государство и достигли этих островов и Беловодии; на этих-де островах народы русские имеют до 40 церквей с полным духовенством и на сирском языке народы имеют множество церквей и патриарха. Товарищи инока Марка остались навсегда там, а сам Марк возвратился обратно в Россию и путешествие свое подтверждает Евангельским словом. Слух этот для наших, как называют, «никудышников» [«Никудышниками» в области Уральского войска называются старообрядцы беспоповцы, не признающее ни одной из существующих иерархий священства (т. е. православной, единоверческой, беглопоповской и белокриницкой)], желающих снабдиться древней хиротонией священства, настолько показался правдоподобным, что никудышники в 60-х, годах составляли несколько съездов, на которых совещались для отправления депутации в восточные края.

Но решение долго не могло состояться, так как чрез азиатские владения депутации к путешествию решаться было опасно, а чрез Одессу морями в Индейский океан нужно было принять много трудов (в то время Суэцкий канал не был еще разработан). Наконец донской казак Дмитрий Петрович Шапошников (житель г. Новочеркасска) вознамерился на свой счет послать депутацию в Ост-Индию; от нас же (уральцев) попросил только людей.

В то время для поездки за границу по выбору назначен был казак Головского поселка Варсонофий Барышников, которого Шапошников снарядил с двумя товарищами в дорогу и вручил им денег 500 червонцев. Барышников проехал чрез Суэцкий канал, доезжал до Ост-Индии, был в городе Бомбее и на Малабарском берегу; но далее проехать им по каким-то препятствиям не пришлось, и они приехали обратно в Новочеркасск. Оставшиеся от поездки червонцы Барышников сдал обратно Шапошникову. При этом Шапошников сказал Барышникову: «Я деньги эти давал не с тем, чтобы Вы мне их привезли обратно. Если бы утратились они все на путешествие, мне было бы приятнее».

После этой попытки вскоре явился в Пермской губернии «архиепископ Аркадий», который назвался беловодским. Слух об этом опять пробежал по всем старообрядцам. Немедленно от нас была послана депутация из двух человек (В. Барышников и Раннинского поселка казак Устин Пустобаев) к Аркадию беловодскому, чтобы узнать, какими путями выехал он из Беловодья в Россию. Но Аркадий при всем разговоре уклонялся открыть свой путь и метаположение Беловодии, а только не стыдясь навязывался ехать с ними на Урал, или предлагал хотя бы одному из них принять от него хиротонию во священника. Тогда Барышников и Пустобаев в свою очередь стали с ним обращаться уклончиво и уехали обратно, не пригласив его с собою и не приняли от него хиротонии, а признавали его за самозванца и бродягу. Лет 5-6 тому назад Аркадий беловодский достиг своей заветной цели: случайно пришлось ему приехать и самому в пределы уральской области в поселок Силкин (Благодарновской станицы) к почетному казаку Степану Силкину. Здесь лжеархиепископ Аркадий сумел на какой-то струне заиграть в сердце богобоязненного человека: он подделался во всем согласным в понятии и толковании со Степаном Силкиным, и в Силкиных (хуторах) образовал приход, поставив в попы вывезенного из Общего Сырта, Бугурусланского уезда какого-то мордвина с долгими волосами, а в Соболевской станице в поселке Протопоповом поставил в попы казака Ф. Л-на, который, не имея прихода, кроме своих семейных, и до сего времени не выучил ряд священнической службы; а другого казака Мустаевской станицы, уже совсем безграмотного, хиротонисал в архимандриты.

В 97 году на, съезде в Головском поселке мне пришлось видеться с новопоставленным архимандритом Израилем, и я спросил его: «Отец Израиль, скажите Бога ради: чем вы могли удостовериться в истинности архиепископского звания Аркадия Беловодского и даже принять от него архимандрита нового рукоположения?»

Израиль ответил: «Я удостоверился на основании прежнего быта. А именно: в святом писании говорится, что посланы были от христиан некие старцы на поклонение к святым местам, с тем, чтобы в обратный путь принесли с собою частичку святыни. Старцы посетили все святые места, но на обратном пути вспомнили, что от святых мест ничего не взяли и придумали между себя: возьмем простую вещицу на подобие святыни и скажем братии: „принесохом от святых мест“. По приходе старцы показали всей братии лжесвятыню. К ним повезли больных, хромых, слепых и разных калек, которые с уверением и чистою совестью приступали к мнимой святыне и по своей вере получали недугам исцеление до тех пор, пока старцы не признались явно в своем обмане. По признании же неправды от мнимой святыни больным отрада быть прекратилась. Так вот и я верю страшным клятвам Аркадия, что он принял чин архиепископа от патриарха Мелетия в Канбайском [„Канбайское царство“ нередко упоминаемое и дальше, означает, очевидно, Камбоджу, одно из государств Индо-Китая, у Сиамского залива, граничащее с Сиамом, Аннамом и Кохинхиною] царстве восточного Индокитайского полуострова. А когда он признается в своей несправедливости, тогда и я от него откажусь. Теперь же, пока я по чистой совести верю его евангельским клятвам, надеюсь получить душе спасение по вере».

Я сказал: "теперь вы доказали свое уверение к Аркадию Беловодскому на основании Вами сказанных старцев. Нужно будет, братие, об этом посудить: те старцы были всем известные, доброго жития и правохристианского исповедания; посланы они были тоже к известным уже святым местам, которых старцы и достигли; по поклонении же забыли взять для них нужное и случайно придумали пополнить неправдой.

Больные доверяли им, как известным достойным христианам. Притом, видимостью приступая к принесенной старцами святыне, мысль свою они повергали к той истинной святыне, куда посылались старцы. Поэтому больные и получали исцеление. А об Аркадии кто может подтвердить, что он истинный христианин (не говоря об архиепископстве). А может быть он католик или протестант и указывает на местность Канбанжи (Камбоджи) и Беловодию, где нам ясно неизвестно даже, пребывают ли там христиане? А что, если окажется, что там нет христианства, а только одни многобожники буддисты? Нет основания брать пример с известных и по житию свидетельствованных лиц на неизвестного никому, принявшего на себя титул архиепископа и указывающего на местность никому неизвестную. А вернее может подпасть он, Аркадий, как положено в Номоканоне: «аще ли неции попущением Божиим в толикое приидоша дерзнутие, яко же не верни и злочестивни; неверие бо есть вещь таковая, еже кроме священства прияти хиротонию, священная действовати, — несть слово рещи о осуждении сицевых. Сие бо дело горше есть и самих тех нечестивых бесов, во ангела светла прообразующихся, но не сущих и Божие убо лицемеретвующих, безбожних же сущих и противных Богу. Ниже бо гласы божественные от них, ниже где крещенных или хиротонисанных; сии бо ни хиротонисаны, ни крещени суть. Никто же бо дает не имеяй, и никто же примет от неимущаго, аще и мнится имети». Так и вы получили от него чин архимандрита, а он сам быть может самозванец.

Архимандрит Израиль, видя, что показанный им пример известных старцев совсем, неподходящий, смутился и наконец сказал: «Что же теперь делать? По всему, нужно доехать и осмотреть восточный Индокитайский полуостров и прочие восточные острова». Многие стали говорить тоже: «без отлагательства нужно доехать до показанных мест маршрутами и Беловодским Аркадием».

II

Съезд в Кирсановском поселке и выбор депутатов для нового путешествия в Беловодию. — Отъезд. — Встреча с бывшим крепостным человеком. — «Зайчик» в вагоне. — Новочеркасск. — Ростов. — Таганрог. — Екатеринослав. — Одесса. — Пароход «Царь». — Отправление войск на Крит. — Прибытие в Константинополь. — Перевозчики и их вымогательство. — Затруднение в турецкой таможне из-за револьверов. — Андреевское подворье. — Прошение, поданное казаками Константинопольскому патриарху с вопросными пунктами о митрополите Амвросии.

После этого, в 1898 году, 25-го января составился съезд в Кирсановском поселке, на котором порешили отправить депутацию из трех человек для отыскания этих стран, процветающих древним благочестием. Выбор пал на трех человек: казака Мустаевской станицы Онисима Варсонофьева Барышникова, урядника Рубеженской станицы Вонифатия Даниловича Максимычева и Григория Терентьева Хохлова (Кирсановской станицы). На расходы было собрано 2,500 рублей, да жители города Уральска прибавили от себя около 100 рублей. Около половины февраля каждый из депутатов выправил от станичного атамана удостоверение о неимении препятствий к выезду за границу, в чем помог нам безвозмездным написанием прошений действительный студент Николай Михайлович Логашкин. Затем 22-го мая из областного правления выдали нам билеты на семь суток до Одесского градоначальника, и того же числа, в 8 часов мы тронулись в путь по железной дороге из Уральска до слободы Покровской. Здесь нас через Волгу перевезли на пароходе в Саратов, где нам пришлось ожидать поезда часа 4, после чего мы поехали на Тамбов и Козлов.

В Козлове на вокзале встретился нам человек по росту мальчик лет 8-9, опиравшийся на посох. Но по лицу был старик и на вопрос мой ответил, что действительно ему уже 68 лет. Он рассказал, что живет под Козловым верстах в 50-ти. Был когда-то барский, пас скот. За провинность барин своеручно высек его, так что даже спустил с задницы всю шкуру; но и это ему показалось мало, так приказал подвесить под мышки на полтора часа; после же этого в числе четырех ребят променял его на трёхмесячного щенка. «Вот как в прежние времена, говорил он, терпели крестьяне от недобрых господ, а у добрых житье было лучше, чем как на воле». Он попросил у меня копеечку. Я подал пятак и поскорее побежал на поезд.

За Козловым на 1-й станции заявился в вагон молодой человек лет 18-ти и сказал: «Казачки! нельзя ли мне будет проехать около вас зайчиком?» Мы, не понявши этой игры, спросили: «а кто же будет собакой»? — Кондуктора, — ответил на это молодой человек: я залезу под койку и, согнувшись, буду все время лежать. — «Дело твое, ответили мы. Только вместо зайца не оказался бы ты волком: у нас тут вещи. Ты их, пожалуй, потянешь». Он побожился, что дурного от него не будет, полез под койку и лежал, как есть заяц. Так проехали около 200 верст. При проверке кондуктора усмотрели под нашей койкой зайчика. Впрочем, зайчик, как видно бывалый, отдал им 50 коп., а деньг, как видно, повсеместно добавляют правды. Кондуктора скоро сменились, а зайчик опять притаился и за эти 50 копеек доехал до Новочеркасска.

Город Новочеркасск расположен на горе при реке Доне. Постройка домов изукрашена разными фигурами, по обрезам панелей рассажены высокия раины [Раиной на Дону называется пирамидальный тополь]. Здесь пришлось нам пробыть не более 4-х часов. Казака Шапошникова дома мы не застали и поехали на Ростов, оттуда на Таганрог и Екатеринослав, где ждали поезда 8 часов. Здесь, отправившись на базар, в первый раз встретили мы электрические вагоны. Сели, отдали по пяти копеек, машинист повернул рукоятку, и вагон быстро с визгом побежал по чугунным рельсам на крутую гору. Не мало дивились мы этому электричественному устройству. Потом в Елизаветграде мы еще раз проехались на такой же тележке.

29-го мая, в 7 ч. утра мы приехали в г. Одессу и того же числа подали просьбы Одесскому градоначальнику, графу Шувалову на предмет выдачи нам заграничных паспортов. 30-го мая получили паспорта, а 31-го мая в 9 ч. утра разочлись в гостинице за нумера, наняли извощика, поехали на пристань Чёрного моря. Это было на вешнее заговение, в воскресный день; берег пристани морской покрыт был войсками и множеством градского и стороннего народа. Мы немедленно купили пароходные билеты и взошли на военный пароход, под названием «Царь». Вскоре за нами взошел один батальон солдат, который следовал на остров Крит. Остальные войска стояли на берегу, два хора духовой музыки уныло играли, отъезжающие солдаты в печальном виде стояли на палубе. Наконец раздалось слово «смирно»! Солдаты встрепенулись, музыка замолкла, и так было спокойно и тихо, словно все померли. Подъехала карета, из которой вышел человек пожилых лет, стройный, высокого роста, с грудью, покрытой орденами. Это был командующий войсками Одесского военного округа, который поздоровался с войсками, взошел на пароход и поздоровался с отходящим батальоном; затем священник отслужил на пароходе молебен, после чего командующий войсками уехал, музыка снова запела печальным голосом, пароход «Царь» заревел во все горло и пошел в открытое море.

В ночь на 1-е число месяца июня поднялся сильный ветер, полил дождь, заблистала молния, загрохотал гром, пароход от волн с боку на бок переваливался, но перед утренним светом ветер затих, а на всходе солнечном по обеим сторонам парохода выпрыгивали из моря водяные свиньи. Солдаты и все мы, пассажиры, весело смотрели, как эти чудовищи целыми семьями выпрыгивали и играли.

В 10 часов дня появились признаки зелени; это были горы по сторонам Константинополя. В два часа пополудни наш пароход вошел в Константинопольский пролив, по взгляду шириною две версты. Интересно и весело было смотреть: на берегах, по обеим сторонам пролива расположена древних греческих царей столица, под названием Царьград. Проехав верст пять проливом, повернули направо в бухту, называемую Золотой рог, который на протяжении 7—8-сот сажень наполнен пароходами и баржами. Проехав Золотым рогом ста четыре сажени, на средине мы остановились. Тут суетилось в лодках множество турок, которые возят пассажиров с пароходов на берег, в числе коих оказались три лодки греческие, нанятые от русского подворья для перевоза русских паломников. В Константинополе откуплены русским правительством три подворья: Пантелеймоновское, Ильинское и Андреевское, на которых выстроены о четырех и пяти этажах огромные дома с роскошными помещениями. В них проживают монахи, высланные с Афонских русских монастырей для принятия русских, приезжающих на поклонение святым местам.

При остановке русских пароходов, монахи подъезжают на лодках, выходят на пароход и приветствуют желающих посетить ихнее житье и посмотреть русскую роскошную постройку. Нам с монахами вместе уехать не случилось; спустились мы по пароходной лестнице и сели к турецкому перевозчику. Турок перевез нас на берег и, протягивая к нам руку, закричал: «бумажка, бумажка!» Нам показалось это за перевоз очень дорого, и я дал ему 60 коп… Турок денег не берет и из лодки на берег нас не выпускает.

«Отдай чего просит, — сказал мне Максимычев: — не в русскую страну мы заехали». Я вынул рубль, подаю его турку, он получил рубль и, улыбаясь, сказал: «А, бумажка!»

Стоявшие на берегу двое турок взяли наш багаж, понесли не более 10 сажень, в таможню, положили и, протягивая к нам руки, также начали говорить: «бумажка, бумажка!» Максимычев, улыбаясь, сказал мне: «Чего стоишь? Выпячивай бумажку!» Я вынул два чирека (по 40 к.) и отдал им.

Таможенная стража, при осмотре наших вещей нашли бывшие при нас по револьверу и по 50-ти патронов, которые от нас отобрали и самих нас признали за шпионов, хотели арестовать, но, благодаря защите монахов, отпустили, и монахи взяли нас к себе в Андреевское подворье. Эконом подворья ублаговолил нам на 3-м этаже одну комнату, при ней три железных койки с прибором под стенами.

Между этих русских построек, греки откупили у турок саженей 15 (квадратных) земли и построили летний трактир. Каждый день перед солнечным закатом сюда собираются болгары, греки, черногоры, сербы и итальянцы с музыками, играют, поют и выпивают до 2-х часов ночи. Экономы русского подворья не раз уже пытались просить греков об уничтожении музыкальных игрищ под стенами подворья, но греки не обращают внимания на просьбы и даже делают напротив: монахи начинают служить вечерню, а греки с прочими играют в музыку и поют песни.

Второго июня мы направились в патриархат. Путь нам лежал по мосту через Золотой рог. Этот мост битком набит проходящим народом; за переход взимается по 2 1/2 коп. с пешего. В течение каждого часа мост зарабатывает 270 руб. На половине моста мы спустились и сели на турецкий маленький пароход, проехали версты две, до пристани Фанарь, и взошли ко вселенскому патриарху в канцелярию. Секретарь патриарший Христопапа-Иоанну спросил нас на чисто-русском наречии: «Кто есть Вы и чего Вам нужно?» — «Уральские казаки, — ответили мы, — нам желательно узнать о бывшем Босносараевском митрополите Амвросии?» — «О чем же это замечательное дознание?» — спросил опять секретарь. — «По какой вине был отозван с кафедры митрополит Амвросий Босносараевский в 1840 году?» На вопрос этот секретарь сказал: «Вам нужно подать прошение на бумаге».

3-го июня мы приготовили прошение, а 4-го июня подали в Патриархию, в котором написано следующее:

«Его Святейшеству Вселенскому Патриарху Константину 5-му и находящемуся при нем Святому и Священному Синоду.

Ваше Святейшество!

Ниже подписавшиеся представители Старообрядцев Уральского края в России, подвергая Вашему Святейшеству и Святейшему Синоду Патриаршему на обсуждение нижеследующих шесть вопросов, мы имеем честь покорнейше просить Ваше Святейшество не отказать выдать нам письменно ответ на них. Вопрос I-й: по какой вине был отозван с кафедры митрополит Амвросий Босноcараевский в 1840 году? Вопрос II-й: был ли произведен суд Амвросию от синодального начальства по отозвании с кафедры Боснийской? Вопрос III-й: остался ли Амвросий при своем сане митрополита после суда, ежели был над ним суд? Вопрос IV-й: литургисал ли он в облачении архиерея на сопрестоле в какой-либо церкви по отозвании с кафедры из Боснии после 1840 года? Вопрос V-й: какие сведения имеются в Патриархии о смерти Амвросия: умер ли он в соединении с православною греческою церковью или до конца оставался соединенным с старообрядцами в Австрии? Вопрос VI-й: какое значение имеет фраза в 5-м пункте, данного из Патриархии в 1876 году старообрядцам ответа об Амвросии? Значит ли она, что Амвросий был под запрещением, или что он жил в Константинополе без места?

Константинополь, 3-го июня 1898 года.

Вашего Святейшества покорнейшие слуги Уральского Войска: казак Григорий Терентьев Хохлов, урядник Вонифантий Данилов Максимычев, Анисим Варсонофьев Барышников».

При подаче просьбы мы просили, чтобы нам дали точные сведения, которые чрез 4 месяца выслать к нам на Урал, потому что из путешествия мы раньше возвратиться не надеемся.

III

Новые затруднения из-за оружия. — Поездка по подземной дороге. — Парад и высочайший смотр в Константинополе. — Разговор с турками о войне и опасность столкновения. — Разговор с греком. — Султанские жены. — Церковь Балыклейская и её предание. — История завоевания Константинополя турками. — В турецком правлении. — Отъезд из Константинополя.

Того же числа из турецкого таможенства пришел в Андреевское подворье человек, который объявил нам, чтобы один из нас явился в таможенство. Пришел я; спросили у меня: «Можешь говорить по-турецки?» — «Нет», ответил я. Тогда отыскали переводчика, который спросил меня по-русски: «Ты капитан?» — «Да», ответил я. — «Для чего имеете при себе револьверы и по пятидесяти патронов?» — «Как же нам при себе не иметь оружия? Мы едем в дальний путь. Случится быть в каких местах опасных одним при нападении злодеев, чем же мы защитим от гибели свою жизнь, кроме оружия?» — «Это в России можете ездить с оружием, ответил он, но у нас в Турции строго воспрещается иметь русским при себе какое-либо оружие. Хотя из паспортов ваших видно, что вы казаки, но может быть вы какие-нибудь шпионы. Хорошо, что за вас поручились монахи; а не поручись они, тогда бы вас арестовали, и вы сидели бы, пока не навели бы о вас справки». — «Мы не знали такового воспрещения и покорнейше от вас просим извинения, сказал я. Теперь могу я получить их себе на руки?» — «Нет, — сказал переводчик и, достав револьверы: — это ваши?» спросил он, держа их в руках. — «Наши», сказал я. — «Вот мы их опечатаем и передадим в главную таможню, а вы обратитесь к русскому консулу, пусть он представит о вас сведения: кто вы. А за револьверами при отъезде вашем вышлет своего гаваса, тогда вы получите их».

5-го числа пошли мы в русское консульство; нам сказали идти на туннель. Вошли мы в здание на подобие какой-то магазины, в средине небольшая комнатка, вокруг которой масса людей. Подошли мы поближе и усмотрели, что из этой комнаты человек в окно выдает билеты, а в саженях пяти, в полутемном месте стоят вагоны. Получившие билеты идут к вагонам.

Мы также купили билеты и в числе народа пошли в вагоны. В каждом вагоне были пристроены по две лампы; через пять минут дан был свисток, тронулись вагоны и резко двинулись вперед, под землю.

— Не в ад ли нас повезли, товарищи? — сказал Максимычев.

— Нет, вагоны поднимаются кверху, а в ад спускались бы вниз…

— А куда же под землю нас вагоны везут, а паровика нет. Чем же двигаются вагоны?

— И я этому удивляюсь, ответил я. Минут чрез 5 нам завиднелся свет, и выехали мы подобно в такую же комнату. Вагоны остановились, и мы сошли.

— Бес никак на хвосте эти вагоны таскает, — сказал я Максимычеву, а Максимычев в это время что-то смотрел вниз под вагон.

— Эй, смотри, чем действует! — закричал он. Я подбежал к нему и спросил: — «Где?» — «А это что?» Действительно, за передний вагон внизу пристроен был широкий ремень, который тянет вагоны на гору под землею, а другие вагоны этот же ремень спускает напротив вниз, по другим рельсам. Но чем же тянет кверху этот ремень? Не иначе — машина, которая работала посредством ремня.

После этого мы нашли русское консульство и обратились к секретарю, который спросил у нас заграничные паспорта. Мы их ему подали. Он просмотрел паспорта и спросил нас: когда думаете выехать из Константинополя? Мы рассказали, как в таможенстве у нас отобрали револьверы. — Да вам не нужно было брать револьверы с зарядами, сказал он. — Их надо было оставить на пароходе, явиться к нам и заявить. Тогда я послал бы гаваса, который без препятствий мог пронести их сюда, или уж нужно их спрятать подальше. — Мы не знали, Ваше Высокоблагородие, о такой строгости, — ответили мы, а то могли бы их спрятать так, что при обыске не могли бы найти. — На следующее время так и делайте, улыбаясь сказал секретарь, — а теперь ваши паспорта вас оправдают; 8-го числа приходите к нам в консульство, мы дадим вам дескире (турецкие билеты), с которыми вы можете разгуливать по Турецкой державе.

Поблагодарили мы его за добрые предлоги и пошли обратно на подземельную дорогу. Вскоре дан был свисток, и вагоны полетели вниз, под землю, словно в какую пропасть. «Ну, вот, теперь летим как в тартар, сказал я. Если бы так на первый раз эти вагоны потащили нас вниз, наверно мы устрашились бы. А теперь, хоть и вниз нас тянет, — не страшно». Пока продолжали между себя этот разговор, вагоны выбежали на свет и приостановились. Слезли мы с вагонов и пошли пешком в Андреевское подворье.

На Андреевском подворье нам сказали, что в 12 часов того же дня султан турецкий будет осматривать войска. Мы пожелали видеть высочайший смотр: разыскали себе вожака из русских, Киевской губ., с давних лет за границей бродяжничающего, который привел нас на плац-парад, где выстроен дворец. Среди дворца раскрашенная, большая и высокая мечеть. Ворота во дворец в это время были растворены, вокруг дворца и на плац-парадной площади довольно было жандармов, которые строго следили за каждым движением густой массы зрителей. Мы с Максимычевым пробрались вперед и вознамерились войти во внутрь дворца, но в воротах жандармский офицер нас приостановил, но не арестовал, потому что мы скоро догадались, дали вилка и скрылись в густую массу народа. Тут подошел к нам турок и занялся с нами разговором: «А, русска, — русска, — я Харьков был». — «Зачем в Харьков ты ездил?» — спросили мы. — «Осман-паша — плен, плен, твоя был Скобиль, Курка (Гурька), ты был Курка?» спросил он, указывая на нас. — «Был, ответили мы ему, турка гонял, гонял» (показывая ему признак рукой). Турок переводил другим туркам наши речи, и они начали на нас смотреть недобрыми взглядами. Вожак заметил: «Берегитесь! Что вы с ними разболтались! Они вас убьют, и мне с вами не уйти».

В это время подходили конные войска, в каждом полку играла духовая музыка; за конницей, по извилистым улицам, тянулась пехота, колыхалась, как трава; черные мундиры, на головах надеты красные фески с черной кистью. Также при каждом батальоне духовая музыка.

Остановились войска при своих местах. Затем подъехала карета на тройке серых лошадей, из которой вышел молодой, лет 16-ти господин, среднего роста, с широкими плечами и висячими эполетами. К нему подбежали два чиновника, взяли его под руки и пошли с ним к генералам (это был сын Османа-паши). Между войсков оставлено было место, как улица, по которой проезжали 12 красивых карет. Кто сидел в этих каретах — заметить было нельзя, но говорили зрители, что в каретах проезжали султанские жены, которые и въехали во дворец. После карет, этой же улицей проходили до 200 генералов, с золотыми блестящими эполетами, груди изувешены орденами. Они вошли тоже во дворец.

Затем азан (муэдзин?) влез на возвышенное место мечети и заорал во все горло: «Алла-акпер!». Перекричал ли он все, что было нужно, или перехватило ему горло, только скоро он с высоты скрылся. После чего на этой же улице появилась вновь карета, от лучей солнца блистало на ней золото. Сажень на 15 впереди кареты ехал всадник на белом коне (кто именно — не знаю), а в карете ехал тихим шагом человек средних лет, нежного лица, с черной окладистой бородой. Это был турецкий султан. Султан здоровался с стоявшими по обеим сторонам войсками. Духовые музыки непрерывно играли, и въехал во дворец, вылез из кареты и вошел в мечеть. Более смотреть нужным мы не сочли и пошли обратно в подворье.

6-го июня вышел я на пристань Золотого рога и сел на одном прекрасном месте; подошел ко мне лет 30-ти человек, который поздоровался со мной на русском наречии, сел со мной рядом и сказал: «Видится-- ты российский?» — «Да, а ты кто?» спросил я его. — «Я — грек», ответил он мне. — «Где же ты научился говорить по-русски?» — «В Елизаветграде я 8 лет жил».

Я стал воображать мысленно, о чем бы мне с этим человеком поговорить и чего спросить.

— За Золотым рогом, на берегу морского пролива какие прекрасные и высокия здания. Это не дворец ли турецкого султана? — спросил я. — «Нет, это дворец был древних греческих царей, это самая древняя столица Царьград, в этих зданиях находился царь Константин. Этот город обнесен кругом тремя высокими стенами, чрез каждые 25 сажень выкладены высокие барбеты по край последней стены, кругом обрытой канавой в 6 сажень ширины и 3 сажени глубины; берега канавы сверху до низу выстланы мрамором, чтобы не осыпался берег в канаву, а в канаву напускалась вода».

— А теперь в этих высоких зданиях кто проживает? — спросил я.

— В одних зданиях турецкий монетный двор, а в других — соблюдаются умерших султанов жены.

— Это как же соблюдаются султанские жены — живые или мёртвые, мне что-то непонятно? Пожалуйста, расскажи, чтобы я понял.

Улыбнулся мой собеседник. — "Наверно ты о султанских женах ничего не слыхал, поэтому тебе непонятно. Ну, послушай-ка, я тебе расскажу: турки вероисповеданием магометане, или сказать: мусульманы. У них в году соблюдается один месяц поста, этот пост бывает не всегда в одних числах, но на каждый год отступает дней на 10, и поэтому магометанский пост может бывать летом и зимою. Пройдя их пост, тут бывает у них праздник и празднуют три дня. В этот праздник султан турецкий каждый год и женится.

— Как же он женится: содерживал пост, когда же он успел сватать, да притом еще нужно было приискать невесту, — возразил я.

— Ты погоди, погоди, не торопись, я тебе все расскажу по порядку, не перехватывай, пока я не кончу рассказ.

— Ну, пожалуйста, извините, теперь я буду молчать и слушать от тебя, — сказал я.

— Вот к этому празднику султану приготовляют дюжину шестнадцати лет красивых и знаменитых девиц, одним словом, писанных красавиц. Да это случалось и у греческих царей, может быть и вы историю читали: как Филарета Милостивого внуку выбрали в числе других девиц в супружество юного царя и, когда девицы были представлены к царю, то выпало счастье на внуку Филарета, ее признали достойной быть супругой императора. Подобно тому и турецкому султану к этому времени представляют красавиц, разумеется, одна другой превосходнее. И вот на каждый год султан по одной девице берет за себя. В течение своей жизни иной наберет их несколько десятков, а придет время, султан помрет. Вот эти-то жены и запираются в Константинов дворец безвыходно, под строгим наблюдением караула, как преступницы.

— Скучно же и тоскливо положение ихней жизни, сказал я. Иная останется 16-17 лет и должна проводить всю жизнь в мрачных угнетениях. Плохо женам, оставшимся после его смерти.

— Некоторым случается и осчастливиться, — ответил он.

— Каким же случаем?

— А вот каким: за великие услуги какого-нибудь генерала иногда награждает их султан своими женами, и этот генерал считается великим счастливцем.

— А дарить-то, я думаю, которая самому мерзит! — сказал я.

— Не иначе так, как русские говорят: что самому не гоже, то тебе Боже.

Хотел я спросить еще кое-о-чем, да подошел к нам какой-то господин, и они от меня ушли на базар, а я вернулся на свою квартиру.

7-го июня, в день недельный, мы пошли на место, называемое турками Балыклы, где построена греческая церковь, называемая Балыклынская. Эта местность за Золотым рогом. Перешли богатый мост, версты три шли пешком, 25 минут ехали по железной дороге и проходили через крепость царя Константина. Не мало удивлялись мы укреплению крепостных стен и высоких барбетов, которые лет 5 тому назад от землетрясения полопались, и обозначаются на стенах и барбетах большие щели, отчего должны местами рушиться. Предание о Балыклах слывет такое: весною 1453 г. огромное турецкое войско (около 250 т.) под предводительством самого султана Ахмета Муратова [Магомет II, Завоеватель, сын Мурада II-го], двинулось к столице Византии (Царьграда). У турок был большой флот и громадная артиллерия. Особенный страх наводила «Ахметова пушка», которая стреляла каменными ядрами весом около 35 пудов.

Цареградским императором в это время был Константин XII-й. Он сделал все, что возможно было, для спасения столицы: укрепил стены, напустил вглубь канала воды, запер гавань цепью. Ахмет, по невозможности прорвать цеп, заграждающую путь в гавань, приказал перевести туда корабли по доскам, намазанным салом. Тогда началась осада Царьграда и с суши, и с моря. Не смотря, однако-ж, на это, греки около двух месяцев геройски отражали нападения страшного врага. 29-го мая, при первых лучах восходящего солнца, турки повели общий приступ, греки дрались с мужеством отчаяния. Сам император Константин подавал пример храбрости и самоотвержения. Наконец, император, утомленный битвой, вознамерился подкрепиться хлебом-солью. Обед ему был приготовлен у источника (раньше слепым открытого). Когда подали ему на сковороде жареную рыбу, в это время прибежал один воин с битвы к императору и объявил ему, что турки пробили стены. Император не хотел верить: «как невозможно жареным рыбам ожить на сковороде, так и туркам пробить наши крепкие стены». И вдруг три рыбки встрепенулись со сковороды и упали в источник. Тогда император уверился, перекрестил свое лицо крестным знамением, выскочил из-за обеда и сел на коня, на котором, как птица, полетел к градским воротам. В ворота уже вошла часть турецкого войска. Император на всем скаку рубил врага, турецкие воины падали с коней, как от помохи [Помохой называют на Урале сухие туманы, очень вредные для несозревших хлебов] не созрелая пшеница. На подкрепление туркам вышел знаменитый визирь с своей дружиной. Константин ударил своей могучей рукой и разрубил визиря до седельной подушки, отчего дружина и турецкие воины сильно устрашились и обратились в бегство. Константин со своими воинами гнали их, рубили и кололи до Золотых ворот. Но из ворот напротив им выступали турецкие свежие войска из янычар. Напрасно Константин старался остановить их своей острой саблей. Один воин из сильнейших арабов копьем пронзил Константина в сердце, отчего Константин наклонился на переднюю луку седла. Турки не дали ему свалиться с коня, подхватили и представили к Ахмету.

По убиении Константина, греки оробели и побежали. Тогда началось истребление христиан и разграбление города, что продолжалось три дня.

Так пала древняя Византия. Ахмет Муратов сделал Константинополь своею столицей), и вскоре турки покорили остальные части греческой империи и образовали обширное государство, которое было грозой в то время для всей Европы. Но в настоящее время Турция сильно ослабела и обеднела: по городам, кроме Константинополя, в войсках на кухнях варят солдатам, вместо говядины, жидкий изюм с примесью риса или сарачинской крупы; мундиры на солдатах все в заплатах, на самих нападает повальная чесотка, как в сухменные и голодные года на скотину.

Вход в Балыклынскую церковь через источник Балыклы, у которого устроено подобие молельного дома. На восточной стороне стоит множество образов, на западной источник быстро истекает в бассейн, выложенный белым мрамором. Около родника, на высоте от воды аршина два, стоят два больших таза, искусственно выделанные из Белого мрамора. Приостановились мы и взглянули в источник, в котором даже и воду не ясно было видно, и зашли в церковь, где началась уже обедня в присутствии епископа. В церкви по всей стене стоят кресла, прикрепленные к стене, на которых сидят греки, пришедшие к обедне. Некоторые стоят, но только большая часть прихожан имеют на головах турецкие фески. И даже когда прикладываются к напрестольной иконе, и тогда фесок с головы не снимают. По всему — обычай этот имеют с прежних времен.

По окончании обедни греки поголовно пошли к источнику, у которого приставленный человек черпает воду и наливает в эти два таза, у тазов также два человека. Народ подходит к ним, они черпают каждый из тазов и подают подходящим, которые ее пьют и умываются. Мы подошли. Я наклонился и стал смотреть пристально в родник, увидал одну рыбу величиной вершка в 3-4. Эти ли сохранились рыбки, которые у Константина со сковороды прыгнули в родник, или уже иные — сказать не могу. О рыбках же Константиновых передают так: одна сторона белая, а другая ожареная тёмно-красная. Этого я не заметил (да и то рыба взошла сверх Белого мрамора, который на 1/2 арш. под водой, а в средине родника совсем бы не увидал).

8-го Июня втроем мы пошли в русское консульство за свидетельством (дескире). Секретарь консула приказал писарям изготовить при дескире, передал их нам и приказал с ними обратиться к турецкому правительству. Мы немедленно отправились в Стамбул. В дверях правления стоял турок, который потребовал за вход в правление деньги. Мы следуемые (!) за вход деньги ему уплатили, взошли по ступеням на второй этаж в турецкую канцелярию и подали бывшие при нас от консула удостоверения. Нам приказали обождать в обширном помещении, где находилось множество разных наций народа. Подошел к нам один человек в турецкой феске и вступил с Барышниковым в разговор, спросив: какой губернии? «Мы уральские казаки, а ты кто?» — спросил Барышников. — «Я крымский татарин», ответил он. — «А по какому делу ты находишься здесь?» повторил Барышников. — «Так, по своему делу». В это время вышел из канцелярии писарь, дал знак нам рукой, чтобы один из нас вошел в канцелярию, но мы не поняли, потому что турок вместо того, чтобы манить нас к себе, — руку обратил ладонью от себя прочь и махает рукой вниз, только у руки пальцы подгибает к ладони (в Турции такой обычай). А мы, вместо того чтобы подойти к нему, подались назад. Турок видит, что мы подвигаемся назад, еще сильнее начал махать рукой вниз. Мы поняли так, что он приказывает нам сесть, и сели среди народа. Турок подошел к нам, взял меня за руку и потарабанил в канцелярию. Здесь председатель спросил меня на турецком наречии: «Можешь говорит по-турецки?» «Никак нет», ответил ему я. Тогда он приказал найти переводчика. Мы указали на крымского татарина, но татарин объяснил, (будто) по-русски говорить не знает. Что заставило его отказаться от русского языка — не знаю.

Писарь отыскал переводчика из черногорцев, и мы опять вошли в канцелярию, где через переводчика спросили меня: «Что вы за люди?» — «Русские». — «А фуражки, которые на себе носите, какая это форма?» — «Казаки Уральского войска». --«Значит, что вы военные?» — «Никак нет, по выслуге уже лет». — «Почему же на вас форменная фуражка?» (а сам быстро смотрит мне в глаза). — «У нас в Уральском войске казак всю жизнь форму не покидает». — «Какое вероисповедание?» — «Христианское». — «Чем занимаетесь в своем месте?» — «Занятие наше рыболовство и хлебосевство». — «Для чего выехали за границу и куда едете?» — «Едем на поклонение святым местам и мимоездом желаем побывать в Афоне, в Салониках, Смирне, на о. Кипре, в Иерусалиме.» Чиновник выслушал и приказал приготовить для нас дескире. Писарь вынес дескире в коридор и при выдаче их нам сказал: «аша, аша». Мы не поняли его, стали искать упомянутого черногорца для объяснения: вполне ли окончены наши дескире или нужно с ними еще к кому обратиться. Черногорец не успел сказать нам единого слова, как подошел полицейский, высылает нас и кричит: «аша, аша!» Вышли мы из коридора, спустились по ступеням вниз, держим дескире открыто в руках. В нижнем коридоре один турок взял у меня из рук дескире и пошел с ними в канцелярию в нижнем отделении. Мы за ним, не отставая ни на шаг. В канцелярии подписали, приложили печати, взыскали с нас по мизету (1 р. 60 к.) и выдали нам билеты, и с теми (мы) пошли в свою квартиру.

10-го июня стали мы готовиться к выезду из Константинополя, но прежде нужно нам было выручить из главной таможни револьверы с патронами. Надумали мы послать за револьверами одного, и Максимычев пошёл в консульство. Секретарь из консульства послал с Максимычевым гаваса в главное турецкое таможенство. Гавас передал об нас чиновникам, что мы непременно сегодня выедем из Константинополя на греческом пароходе в Салоники. Из таможенство поехал с револьверами турецкий офицер вместе с Максимычевым на пароходе. — «А где твои товарищи?» спросил офицер на пароходе. — «В городе, а багаж здесь». Офицер потребовал три рубля денег и выдал Максимычеву револьверы и патроны, но Максимычеву с парохода на берег выезжать не приказал, а сам с гавасом уехал обратно на берег. «Что же теперь мне делать? думает Максимычев: --товарищи мои в городе ожидают меня с револьверами и не знают, что я на пароходе, через два часа пароход снимется, пойдет в путь и меня увезёт одного. Тогда я невольно должен разлучиться с товарищами навсегда. Нет, ни на что не посмотрю, уеду к товарищам. Что сделают мне турки? Резать ведь не станут?!» Он пригласил одного лодочника, срядился с ним и поехал к берегу. На пути встречает их араб и стал Максимычева обыскивать, но так как у него с собой ничего не было, то скоро араб его отпустил. На берегу в таможенстве в свою очередь осмотрели и также ничего не нашли. Пришел Максимычев в квартиру. «Что ты у нас совсем запропал?» — спросили мы. — «Меня, говорит, турки к вам не допускали. Немедленно нужно ехать нам на пароход: через час уже уедут». Мы взяли свой багаж и пошли чрез таможенство. При осмотре опасного для них припаса не оказалось. Пришли на пристань, наняли греческую лодку, на которой доехали на пароход.

IV

Мраморное море. — Сан-Стефано. — Дарданеллы. — Архипелаг. — Афон. — «Автоподы». — Салоники. — Новые затруднения из-за патронов. — Церковь Дмитрия Солунского. — Гробница и образ. — Сомнения по поводу славянской надписи. — Венчание в столовой подворья. — Церковь Великомученика Георгия. — Недоразумение с турецким паспортом. — Волокита по турецким присутственным местам. — Смирна. — Казачья слобода в Турции. — О росном ладане. — Город Хио. — Остров Патмос. — Родос.

В три часа пополудни 10 июня пароход снялся с якоря и взял направление по Константинопольскому проливу. В правой стороне, на европейском берегу мы увидели город Сан-Стефано, ознаменованный пребыванием в нем наших победоносных войск и заключением славного мира. Затем мы выехали в Мраморное море, где добывают приличный серый и белый мрамор, которым выкладывают в торговых городах пристани и выстилают тротуары, а также искусно выделывают фигуристые разнообразные посуды, комоды, столы, на кладбищах вырезывают памятники, кресты и проч. Пройдя затем Мраморное море, пароход остановился на короткое время в Дарданеллах.

Дарданеллы замечательны своими знаменитыми крепостями, устроенными на обоих берегах Дарданельского пролива, соединяющего Мраморное море с Архипелагом. На правом, европейском берегу пролива расположен порт Дарданеллы. На левом, азиатском берегу город Чинаклис, на месте, где в древности существовала знаменитая Троя, иначе Илион, а позднее город Кизик, в котором в VII веке пострадали за веру Христову девять мучеников; память их совершается 29 апреля. Города эти оба хорошо укреплены, высокие барбеты уставлены множеством нарезных орудий.

11 июня выехали мы в Архипелаг. Архипелагское море наполнено несколькими десятками островов, о которых упомянется ниже.

С полудня туманно завиднелись высоко-скалисто-обрывистые горы полуострова знаменитого Афона; в 5 часов вечера подъехали к Пантелеймонскому русскому монастырю, который построен на прекрасном прибрежии морском, дома о 3-х и 4-х этажах. По скалам и склонам горы Афона построены монашеские скиты; между скитов и монастырей, по обрывистым скалам, расщелинам зеленых пропастей устроены трудников хижины, к которым пройти очень трудно: нужно спускаться по крутым 200 ступеням, а к иным даже спускают пищу на длинной веревке. Ио склонам гор густо зеленится разной породы лес. Под Афоном, в море придерживаются разные морские животные: большие 10 фунтовые раки, морские «автоподы» (пауки), имеющие более дюжины ног, длиной по 5 четв. каждая, толщиной как человеческая рука; цвет имеют по грунту дна моря, поэтому в море увидать его трудно [«Автоподами» автор называет очевидно спрутов или осьминогов (octopus vulgaris)]. Когда человек кунается, «автопод» подходит незаметно и берет своей лапой человека за ногу, а другой лапой держится за дно моря. Человек, желая освободиться, берет его рукой за лапу, автопод хватает человека за руку; человек не может освободить руку, начнет помогать другой рукой, автопод третьей лапой хватает за другую руку, опутывая его лапами. И несчастный от автопода погибает в море.

Но всячески и человек достиг, как избавиться от опасной животины, а именно: когда автопод ухватит своей лапой за ногу, тогда вскоре рукой освобождение ноги делать не нужно; неторопливо осмотреть автопода и потом рукой взять его за оба глаза; тогда у автопода отнимается сила, он разжимает лапы и человек выкидывает его на берег. Больших морских раков афонские монахи употребляют в пищу; в особенности же автоподы монашеское лакомство: говорят, они очень вкусны. С нами вместе ехали из Константинополя афонские монахи и говорили нам, что-де и вы в Ильинском монастыре покушаете автоподов. Но нам все монастыри посетить не пришлось, так как у нас пароходные билеты взяты были на Салоники; поэтому мы автоподов не отведали и насколько вкус их приятен — не знаем.

У Афона мы были не более 4-х часов; пароход наш снялся в 9 часов ночи.

12 июня, в 11 часов дня приехали в Салоники (Солунь); на пароходе встретил нас монах Пантелеймонского афонского монастыря Герасим, который находится много лет в Салониках, сеет на монастырь хлеб, делает разные закупки, продает изделия трудников. С парохода мы сели к нему в лодку. «Нет ли у вас каких подозрительных вещей?» — спросил нас Герасим. — «Есть при нас по револьверу и по 50 патронов». — «Ох, Боже сохрани, — найдут! Это очень опасно. Прошлый год проезжали русские два офицера, при них найдены были револьверы. Затаскали этих офицериков, право слово замотали, да спасибо русский консул защитил их. Ох, дело неладное! На кой вам их?» — «Отец Герасим, а офицеров турки не повесили?» — спросил Максимычев. — «Да повесить не повесили, да я вчуже от печали хлеба не ел, и офицеры то даже робели.» — «Не печалься, отец, нам турки дурного не сделают и револьверы при нас не найдут.» — «Ой-ли! вы казаки, небось слово знаете?» — «Знаем, отец». — «Ну дай же вам Бог».

Подъехали к берегу, пошли в таможенство. Стража при обыске повытаскала все из чемоданов и сумок, но подозрительных вещей, по мнению ихнему, при нас не оказалось. Монах быстро смотрит на нас с радостью и удивляется, что револьверы, бывшие при нас, не найдены. Собрали мы все свое добро, уложили в чемоданы и подвинулись шагов пять вперед. Тут четыре человека приостановили нас и снова начали пересматривать вещи. На грех нашли у одного из нас патроны. «Ну, стой!» и несколько рук стали пересматривать и перетрясать все, до последнего махра, но револьвера и патронов более найти не могли. Спрашивают нас по-турецки: «Где у вас револьвера?» — «Нет ничего у нас», отвечаем по-русски. Стража показывает нам патроны, просят у нас револьверы. Мы как будто совсем не понимаем, чего от нас требуют. Стражи смотрят один на другого, пожимают плечами, затем приказали прибрать нам свои вещи, чего только мы и ожидали. Поспешно свои вещи шиворот на выворот потискали в чемоданы, но найденные при нас один комплект патронов, книжки и бумаги стража оставила к дознанию, что в них написано. Также взяли бывшие при нас турецкие дескире и сказали нам: при отъезде из Салоников деескире получите обратно.

После этого мы пошли в гостиницу и поместились на 3-м этаже, недалеко от столовой. Того же числа отыскали переводчика и в три часа пополудни пошли мы к гробнице мученика Дмитрия (Солунскаго).

Устное предание о церкви Дмитрия Солунского между народов передавалось так: когда турки приступом взяли город Салоники и пытались войти в церковь, где сохранялась гробница мученика Дмитрия, то невидимою силою наказывались различно: умирали, лишались ума. Отчего турецкое правительство вынуждено было принят осторожность и к входу Дмитриевой гробницы приставить стража, чтобы никого не впускать вовнутрь гробницы.

Пришли мы к Дмитриевой церкви (теперь обращена турками в мечеть). Вожак пошел узнать от турецкого монаха, который приставлен у дверей мечети, дозволят ли взойти христианам посмотреть гробницу мученика Дмитрия. — «С удовольствием; могут войти минут через 5». Мы подошли к дверям, где ожидавший нас монах пошел вперёд. Мы, не отставая ни на шаг, шли за ним. В притворе мы повернули на левую сторону, в стене обозначилась пространная дверь. Монах отворил эту дверь, и мы вошли в какую-то темную комнату. Монах дверь затворил и запер. — «Что этот турецкий монах думает себе — не завел ли нас в разбойнический вертеп и не хотят ли нас ограбить?» Достал я из кармана ножик, раскладнул его и думаю: как только кинутся турки на нас грабить, так и всажу нож злодею в живот. Оглядевшись немного в комнате, стали мы видеть, что около двери стоят с десяток порожних бутылей; заметно было в них деревянное масло; в переднем правом углу подвешены не в уборе лампады, на полу лежит в рост человека высеченная из мрамора гробница; на крышке гробницы высечен четвероконечный крест. Монах достал три восковых тёмно-жёлтых свечи, зажег их от горящей лампады и прилепил к гробнице. Затем взял бумажный тонкий фитиль, висевший в углу против гробницы, вымерил в длину гробницы, завязал узел, помочил в масле и пережег от горящей лампады фитиль по узел, завернул в серую бумагу и подал нам. Потом достал висевший ликом к стене образ муч. Дмитрия и показывал нам. Очка образа 6-вершковая, обложена серебряной ризою, на иконе надпись славяно-церковная таковая: «Образ святого мученика Дмитрия». Этому мы немало удивились, так как местность Салоники принадлежала раньше грекам и письмо должно быть на образе на греческом языке, а не на славянском. Не два ли образа имеются в этой темной комнате: для русских поклонников турки может быть показывают на русско-славянском письме, а грекам на греческом.

Прекрасная бывшая церковь мученика Дмитрия построена из мрамора, и клеть с Дмитриевой гробницей находится давным-давно под властью сарацин. Всемогущий Бог за злодеяния наши попустил обладать святые места неверным народам. И как в этом месте признать святыню, — об этом предоставляю на обсуждение каждому читателю.

13 июня Максимычев напомнил нам, что нужно идти в таможенство для получения обратно взятых у нас бумаг и патронов, Когда Максимычев пришел в таможенство, то турки выдали ему книги и бумаги, но патронов не отдали, а, показывая на них, что-то говорили по-турецки. Потом пришел и переводчик, который тоже стал показывать на патроны и спрашивает: «Где? Где?» А слово «револьвер» видно, что запамятовал. Максимычев притворился, что не может понять. Наконец, толмач говорит: «Пушка где? Пушка где?» Максимычев указал рукой на крепостные барбеты, где стояло много орудий, и говорит: «вон пушка». Чиновники турки засмеялись над его простотой, перестали теснить его насчет револьверов и с тем его отпустили, чего Максимычев только и желал, чтобы от них поскорее убраться благополучно.

В тот же день, т. е. 13 июня, в субботу, в 10 часов вечера расположились мы на ночной спокой, как вдруг послышалось пение молитвы. Мы встали, оделись и пошли; но вместо моления воскресной службы оказалось, что греческий священник в столовой венчал новобрачных. Среди столовой стоял стол, на столе три иконы. Священник водил новобрачных вокруг стола. Мы удивились, так как это было на второй неделе Петрова поста, да к тому же в субботу на воскресение. На другой день свиделись мы с Герасимом и сказали ему: «Как это в гостинице прошлый вечер было бракосочетание?» Герасим на это ответил: «в этом нет удивления и сомнения; в Греции обычай имеют венчать везде и во всякое время, и в гостиницах, в поле и даже без ведома отца и матери, только по согласию жениха и невесты. Каждая страна имеет свой обычай».

14 июня ходили мы в бывшую церковь великомученика Георгия, где сохранилась по краям купола древняя живопись. Признать лиц в точности невозможно, вид показывает, как бы священнический: руки держат по обе стороны ладони распростёртые, на главах венцов незаметно; между ними во многих местах изображены голуби. Это здание, построенное до Рождества Христова, было когда-то славное идолопоклонническое капище. По обращении Солунян в христианство оно обращено было в церковь великомученика Георгия. По взятии турками Салоников церковь обращена в мечеть. Какая это сохранилась живопись и для чего турки не загрунтуют ее — этого я определить не могу.

15 июня, в 8 ч. утра пошли мы в пароходное агентство, получили до Смирны билеты и пришли в турецкую таможню для получения своих дескире. Чиновник через переводчика сказал нам: "вас из Салоник выпустит нельзя, так как у вас дескире прописано на Салоники, а дальше не упомянуто, да к тому же обозначено, что вы турецкие подданные. Мы опять обратились к русскому консулу. Генерал Иларионов, консул, посмотрел наши дескире и сказал нам: «в дескире действительно написано, что вы турецкие подданные». — «Никак нет, Ваше Превосходительство, мы русские подданные, уральские казаки. Мы имеем заграничные русские паспорта». — Просмотрев паспорта, консул приказал писарю написать, что в дескире ошибочно прописано: турецкие подданные… «Прошу дескире переправить и прописать, что они отправляются в порт Смирну». Писарь моментально приготовил (бумагу), с которой приказали нам обратиться к градоначальнику. Мы поспешно разыскали канцелярию градоначальника. Снаружи у дверей сторож потребовал за вход с нас деньги; мы не споря деньги сторожу уплатили и вошли в канцелярию, но градоначальника не застали, и писаря на наш вопрос ответили, что он придет в два часа пополудни. Ожидать до 2-х часов нам было невозможно: пароход снимется, отходящий в Смирну, и билеты наши пропадут, товарищ наш Барышников на пароходе уедет с багажом в Смирну без паспорта и без билета (пароходные билеты все находились у меня). Что оставалось нам делать? Спросили где квартира градоначальника, и отправились туда на извозчике, но к прискорбию нашему градоначальника в квартире не оказалось. Обратились мы вторично к консулу с известием о нашем несчастливом положении, и консул нас послал к генерал-губернатору, предполагая, что градональник будет у него.

Отправились мы на извощике к генерал-губернатору, но и здесь его не было. Обратились в 3-й раз к консулу; консул послал с нами своего гаваса (гавасами в Салониках служат из албанцев, рубахи носят широкие, на подоле несколько складок; рубаха делается из 40 аршин), вручил ему свою карточку и сказал: «ступайте к такому-то чиновнику, он вам, быть может, все дело обработает». Пришли к сказанному чиновнику. Гавас вошел к нему и скоро вышел. — «Дело не тянет», — сказал гавас, а нужно будет сходить в канцелярию, в которой вы были. Гавас поехал, мы остались ожидать; приехал гавас обратно и сказал: «Нет, и карточка консульская не помогает. Давал денег и деньги не берут!». — «Что же будем делать?» --спросили мы. — «Хоть ревите», ответил гавас. Наконец, нашли градоначальника дома. Он, спасибо, скоро отпустил, только приказал нам с бумагой обратиться в его канцелярию, в которой мы были уже дважды. Мы попросили гаваса, чтобы он в канцелярию съездил один, а сами сели на конку и поехали на пристань узнать, где наш товарищ и багаж. По пути зашли в пароходное агентство и попросили, не будет ли возможно на полчаса задержать пароход. — «Никак нельзя» ответил агент. — «Мы не сами собой не угодим на пароход — нас власть задержала; иначе получите от нас билеты обратно.» --«Мы обратно билеты не принимаем». — «А сколько осталось времени до отхода?» --"Одень час половина, " --ответил немец. Бросились мы на пристань. Барышников с багажом сидит в дверях таможни. — «Я, говорит, думал, вы уже пропали, турки вас забрали». В это время гавас привез нам дескире, а на пароходе дан был второй свисток. Мы засуетились, разыскивая свои патроны, которые при обыске от нас были отобраны, но чиновника, у которого хранились патроны, в это время в таможенстве не было. Мы махнули рукой, сели в лодку и поспешно поехали на пароход. Только успели подъехать к пароходу, подан был последний свисток к отъезду.

В 2 часа пополудни пароход снялся и пошел по направлению к Смирне. На пути матросы нам рассказали, что в 12 верстах от Смирны есть казацкая слобода, бежавших когда-то из России, а к какому войску принадлежали они, матросы не знают [Речь идет об известных некрасовцах, вышедших из России с атаманом Игнатием Некрасовым в 1708 г. В 1827 году они переселились с берегов Дуная в Малую Азию].

16 июня прибыли мы в Смирну, где у прибрежья бухты стояли 12 английских броненосцев и три миноноски. В этот день у англичан быль праздник — день рождения Виктории, и с броненосцев стреляли из нескольких десятков орудий. На каждом броненосце выкинуты были сотни разных флагов.

Г. Смирна числится очень древним городом; первоначально ионическая колония, разрушена за 6000 лет до Рождества Христова лидийцами и впоследствии вновь выстроена Антигоном. Смирна сделалась средоточием малоазиатской торговли и так пребывает даже до настоящего времени.

Тут вырабатывается множество росного ладана. Раньше мы думали, что росный ладан вырастает сам собою. Нет, его вырабатывают искусственно; вот рассказ почтенного грека (жителя г. Смирны), который сам работал на заводе: росный ладан сначала собирают с душистых растений, цветы до 38 разных пород и малая часть в них употребляется мингали (миндаля?). Цветы эти соединяют вместе, кладут в большие медные котлы. Когда все это приготовлено, приезжает на завод митрополит и епископы с причтом, служат над цветами молебен, после чего начинают их варить и отливают в формы, особо устроенные на этот предмет.

В Смирне насчитывают теперь около 150 тыс. жителей: турок, евреев, греков и франков. Слово Христово в Смирне посеяно с самых первых годов проповеди апостолов, церковь насаждена здесь св. Иоанном Богословом. Первым светилом смирнской церкви был святитель Поликарп, рукоположенный ев. Викулом и благословенный Иоанном в епископы. Св. Поликарп пострадал в 166 году, в жестокое гонение Марка Антонина. В Смирне сохранились на одном возвышенном месте, при склоне горы Палусы, остатки развалин (амфитеатра), где пострадал столетний святитель и другой ученик Иоанна Богослова. После них на этом же месте от идолопоклонников различно были замучены еще многие христиане: колесованы, зверьми поедены, в котлах сварены. В греческой церкви этого города сохраняется евангелие, писанное Иоанном Богословом на пергаменте, которое англичане стремились купить, но греки ни за что продать его не намерены. И теперь оно сохраняется у греков в церкви.

17 июня, избегая турецкой таможни, перебрались мы с русского парохода на австрийский. В 5 часов пополудни пароход снялся. На пути мы останавливались у города Хио, находящегося на острове того же имени. Город Хио невзрачен, наполнен развалинами, памятниками фанатизма турецкого над несчастным его населением за его сочувствие греческому восстанию; но загородные дачи его с густыми садами великолепны. Остров Хио горист, но очень плодороден, производит: виноград, маслины, хлеб, хлопчатую бумагу и шелк. Здесь пострадал в III веке от нечестивого царя Декия святой мученик Исидор (память его совершается 14 мая).

На пути из Хио, проездом среди частых больших и малых островов Архипелага, мы остановились на несколько минут у острова Патмос. Это место заточения св. апостола и евангелиста Иоанна Богослова в царствование императора Домициана. Здесь восторженному духом Богослову в день недельный, явился сын Божий, Альфа и Омега, посреди семи светильников с семью звездами в правой руке, изображавшими семь церквей азийских и их семь ангелов. Патмос представляется в виде двух огромных гор, соединенных узким перешейком; на вершине одной горы среди города возвышается монастырь св. Иоанна Богослова, а не в дальнем расстоянии на отдельной скале стоит бедная церковь, о двух куполах, построенная будто бы на том месте, где св. апостол Иоанн Богослов имел божественное откровение. Вправо от церкви заметно что-то в роде пещеры; местные жители доказывают, что в этой именно пещере Иоанн Богослов написал божественный «апокалипсис».

18 июня, в 7 часов вечера достигли мы острова Родоса с главным городом того же имени, лежащего в Средиземном море при конце Архипелага, в двух милях от юго-западного малоазиатского берега. В Родосе пришлось пробыть 4-5 часов для выгрузки и нагрузки товаров. Остров Родос производит вино, хлеб, масло, строевой лес, хлопчатую бумагу, особенно гранатовые яблоки («родия», откуда (?) и самое название острова Родос), воск и мед. Мягкий климат, благорастворенный воздух родосский благовонными испарениями лимонных, апельсинных и гранатовых рощ привлекает сюда множество слабых грудью для лечения.

V

Остров Кипр и гор. Лемнос. — Встреча со священником. — Город Ларнак. — Посещение Лазарева монастыря. — Икона, писанная св. Лукой. — Гор. Бейрут. — Сидон. — Г. Тир. — Акра. — Кяфа и гора Кармил. — Размышление о религиозном высокомерии. — Гор. Яффа, Лидда, Рамла, Язур, Потдеджан (Бет-Дагон). — Прибытие в Иерусалим.

20 июня, на всходе солнца прибыли мы к острову Кипру к портовому городу Лемносу. Здесь родина святого Иоанна Милостивого, патриарха Александрийского, который по прожитии до полных лет, чувствуя приближение своей кончины, велел перенести себя в родной город, где и преставился. Киприяне с парохода перевезли нас на лодках на берег. В городских воротах стоял черный араб, который опросил нас на русском наречии: «Чего желаете видеть?» --"Нужно нам базар, " ответили мы. Араб пошел с нами, мы прошли по базарной улице и купили арбуз, слив и вишен; на обратном пути спросили араба: «Есть здесь христианские церкви?» — «Есть», ответил араб. — «Ну пойдем с нами до церкви». Повернули в переулок на лево, где встретился нам человек высокого роста, средних лет, немного побелее араба, на голове длинные, черные курчавые волосы, на плечах надета короткая, черная куртка, панталоны высоко подняты. В одной руке он держал кисет, а в другой трубку с длинным растреснутым чубуком. "Вот и священник этой церкви, " сказал араб. Мы пристально посмотрели на священника и с тем пошли обратно на пароход, не заходя уже в церковь. Через полчаса пароход снялся, и в два часа пополудни мы остановились у этого же острова близ города Ларнака.

Город Ларнак на острове Кипре числится главнейшим. Киприяне приехали к нам на легких лодках и приглашали желающих побывать в городе. В числе прочих приехал один пришелец из болгар, который когда-то раньше случайно заехал на иностранном пароходе на остров Кипр, а обратно выехать по крайней бедности не имеет возможности; русские пароходы на Кипр не заходят. И вот этот болгарин на русском наречии стал нас приглашать в город. Мы его спросили: «Есть у вас монастыри вблизи города?» — «Есть древний монастырь, называемый Тикос»(он же и Лазарев). — «Мы слыхали, будто бы в нем сохраняется образ Божией Матери с Предвечным, которую написал евангелист Лука?» — «Да, сохраняется в церкви Лазаря Четверодневного». — «Можешь нас довести до церкви, указать нам икону Божией Матери и гробницу Лазареву?» — «Могу», ответил болгарин.

Погода была очень ветреная, море ужасно расколыхалось, пароход, стоявший на якоре, то поднимался на хребет волн, то опускался между волн вниз, как в пропасть. Но когда услыхали мы от болгарина, что приехали к тому месту, о котором за тысячи верст слыхали от афонских монахов, что на острове Кипре сохраняется икона Божией Матери с Предвечным, писанная Лукой евангелистом, и гроб Лазаря Четверодневного, то двое мы спустились по пароходной лестнице в лодку и поехали к берегу. Оставшийся Барышников на пароходе с сожалением говорил нам: «Не вернуться ли вам обратно на пароход, волны грозят опасностью». Но мы перекрестили себя крестным знамением и в ответ сказали: «Пусть будет над нами воля Божия, пусть поглотят нас морские волны и вода послужит нам гробом, а дно моря могилой, но не видавши древнего написания образа Божией Матери с Предвечным — не воротимся». И с тем пустились ехать по пенистым морским волнам. Через 3/4 часа мы были на берегу. Болгарин повел нас через город, среди которого возвышается монастырь, обнесенный вокруг высокой каменной стеной; по средине стены красиво устроенная башня с железными воротами; среди монастыря высоко-обширная церковь во имя праведного Лазаря, друга Господня. Местное предание гласит, что здесь Лазарь, друг Божий, был первым епископом и здесь же почил до второго общего воскресения. Над могилою построена во имя его церковь, в алтаре которой хранится каменный гроб Лазарев.

Находящийся при церкви сторож отомкнул нам для входу двери церковные, и вместе с сторожем вошли из местных жителей двое мужчин и две женщины. Мы осмотрели все образа, но образа Божией Матери, писанного Лукой евангелистом, по мнению нашему не видится. Спрашиваем: «Где же та икона, которую писал евангелист Лука?» Но как местные жители не понимают русского наречия, то и не нападут на наше желание, а только пожимают плечами и что-то бормочат, разводя руками. Одна женщина растворила алтарь и нас просит войти во внутрь алтаря. Мы думали, что она хочет показать нам икону Божией Матери, но между тем начала говорить: «Лазарь, Лазарь!», указывая рукой слезть в подвал. Слезли мы по ступеням в подвал, где сохраняется каменный гроб воскресшего Лазаря, над которым висит горящая лампада. Посмотрели мы, вышли обратно и стали повторять: «евангелист Лука писал образ Божией Матери», а сами рукой указываем примеры живописания. Один из местных мужчин лет 50 в красной турецкой феске, с большими усами, по-видимому разгадал деланный признак нашей рукой живописания с упоминанием евангелиста Луки, маякнул нас к себе, а сам отступил шагов семь назад. Мы пошли за ним. Подвел нас к одной колонне; сбоку колонны пристроена коленкоровая занавесь. Длинноусый открыл ее; на колонне стоит в ветхом иконостасе икона в 18 верш. во имя Божией Матери с Предвечным, тёмного вида. У Предвечного благословляющая рука изображена двуперстно, над Предвечным оклад серебренный, на котором написаны буквы Tё-їё. По всему должно полагать, что оклад на иконе устроен после греками, а под окладом какими буквами раньше было изображено, — видеть невозможно: на иконе от ветхости обозначается лопина (трещина). Пока осматривали мы образ Божией Матери, местные жители желали разъяснит нам об иконе, но русского языка не знают, а только подтверждают: «Лука, Лука!» и делают своими руками пример живописи. Нам было это понятно; действительно, вид написания и ветхость подтверждает рассказ правдоподобным. Мы воздали должную честь образу Божией Матери, а на возвратном пути зашли в австрийское агентство и купили пароходные билеты до Яффы.

Остров Кипр (по-турецки Кибрис) лежит в восточный части Средиземного моря, занимает 150 квад. миль и имеет 110 тыс. жителей, большей частью греков. Он весьма плодороден: хлопчатая бумага, южные плоды, строевой лес, кедровые, финиковые, кипарисные, буковые и дубовые леса, медь, железо и множество соли. В настоящее время он находится под властью англичан, а всеми духовными делами Кипрский митрополит управляет независимо. Между древними обитателями Кипра было распространено служение богине Венере, которая, по баснословному рассказу, родилась на берегах Кипра из пены морской, отчего и получила прозвище Киприды.

На этом острове родился великий угодник Божий и чудотворец Спиридон. Вначале Спиридоний занимался земледелием и пас стада овец, но в последнее время, по святой своей жизни, сделался пастырем Тримифуитской церкви, силою веры производил чудеса с такою же простотою, как и дела обыкновенные; так напр. он спрашивал мертвую девицу, где лежит золото, данное ей в залог, и получил от неё ответ.

20 июня, на закате солнца снялись с кипрской пристани, а на другой день остановились у пристани города Бейрута. Бейрут, древний Вирит, лежит на малоазиатском берегу в Сирии, в прекрасной долине, у подошвы Ливанских гор. Местные жители рассказывают, что в древности тут было знаменитое римское училище правоведения. Бейрут, занимая выгодное положение в торговом отношении с одной стороны между Тиром, Сид оном, Акрою, Кайфою и Яффою, а с другой между Триполисом, Лаодикиею (Латакия) и Александреттой, — служит важным торговым пунктом. От Дамаска отстоит в недальнем расстоянии.

Население Бейрута составляют, можно сказать, все племена востока. Христиане католического вероисповедания имеют церкви и епископа. Вне города католики имеют монастырь, где находится у них училище для арабских детей. Православное исповедание также имеет 9 церквей, в коих богослужение совершается на арабском языке, и своего архиепископа, подчинённого патриарху Антиохийскому. В Бейрутской гавани стоят военные пароходы: английские, французские и турецкие. В Бейруте стояли мы одни сутки; таможенство осматривают и следят строго каждого иностранного человека, как входящего в город, так и исходящего из города.

22-го июня, по всходе солнца, снялся пароход и пополз своим путем из Бейрута к Сидону. Недалеко от моря высится турецкая мечеть с несколькими вокруг неё жилыми зданиями. Жители говорят, что мечеть эта воздвигнута над могилою святого пророка Ионы, который, после проповеди в Ниневии, окончил жизнь свою между Бейрутом и Сидоном.

Город Сидон раскинут на горном мысе, который живописно рассекает море; окрестности Сидона хорошо обработаны: везде сады и рощи; цитадель построена на вершине горы, город окружает ее и идет далеко по впадающей в море косе. Не даром Иисус Навин называет Сидон великим. На основании столь древнего свидетельства о существовании Сидона думают, что он основан старшим сыном Ханаана — Сидоном (Быт. X-15). Говорят, будто бы сидоняне основали город Тир. Действительно можно допустить, что сидонские искусные художники царем Тирским были высланы в Иерусалим для строения скинии завета по просьбе царя Соломона. Соломон премудрый писал к Хираму, царю Тирскому, такими словами: «тебе известно, что у нас никто не знает так умеючи древа сещи, яко-же сидоняне» (3. Царств, V. 6). Передают также, будто сидонские художники достигли механических искусств: ими изобретено было стекло, хрусталь и лучшие ткани. Можно сказать, что роскошь Сидонская соблазнила премудрого царя Соломона, который во время своего заблуждения водворил сидонских идолов в Иерусалиме, за что и был наказан Господом Адонаи, по пророчеству Иезекииля (XXVIII, 22-24). Сидон вместе с Иерусалимом ниспровержен царем Навуходоносором: меч, глад и чума опустошили его.

Впоследствии, переходя из рук в руки разных завоевателей, Сидон за 66 л. до Р. X. подпал под владычество римлян, в 636 году по Р. X. он сделался добычею сарацин.

Город Тир, по мнению некоторых, будто бы очень древний город; основан сыном Афета, Фирасом. Тирянам приписывают, будто они раскрыли обширность земного шара: они обогнули Африку, открыли Индию, проникли в Персидский залив и в Черное море; с другой стороны — они поднялись выше и достигли до Исландии.

Акра или Птолемаида (20 т. жителей) занимает место древнего Акхора; Акру также можно признать древностью: об Акхоре упоминается даже в книге «Судей Израилевых». Греки называют этот город Акка, по-гречески исцеление, вследствие того, что Геркулес, ужаленный змием, вылечился близь Акки, на реке Белусе, травою, называемою местными жителями колоказия.

После этого достигли мы города Кайфы, или, как называют его арабы, Кяфа, построенного у подошвы горы Кормила. Город обнесен низкою стеною с несколькими башнями; в Кайфе до 3 т. жителей, в том числе около 500 христиан; торговля тут незначительная. Главный вывоз: хлеб, маслины, хлопчатая бумага, морские губки. Тут к нам приходил молодой человек из белых арабов, вероисповедания православного, хорошо говорит по-русски, учился грамоте в русской школе. Он нам сказывал об этой местности; гора, под которой основан город Кяфа, называется Кармильская. Местное предание гласит, что пророк Иона был выброшен из челюстей морского великана кита на сушу у подошвы горы Кормила, там, где теперь стоит город Кайфа. На самой вершине горы виднеется скромная церковь во имя пророка Илии. На этом-то месте Илия пророк, во времена царя Ахава и жены его Иезавели, производил спор с бесстудными священниками. Там же на вершине горы существовал некогда город Акватана или Кармил, с капищем идола Ваала. Посредством жертвоприношений Ваалу, на Кармиле исполнялись всякие желания. Влекло на эту гору даже и израильтян, которые, таким образом, совращались в идолопоклонство. В одной из многих пещер, пестрящих ребра горы Кормила, поселился ев. пророк Илия, чтобы не дать совратиться всему Израилю в поклонение бездушному Ваалу. Видя царя Ахава, отступившего от вышнего Бога, под влиянием своей жены Иезавели, и за ним градоначальников и почетных людей, пророк Илия обличал царя и жену его Иезавель, виновницу всех этих совращений. Положа руки на сердце, Илия со слезами кричал израильтянам: «доколе храмлите на обе бедры ваши? Если Господь Бог силен, идите в след его, а если Ваал сильнее, то идите за ним». (Тогда на вершине горы Кормила произошло соревнование Илии и пророков Вааловых, причем Бог явил чудеса по молитве Илии и после этого пророк избил жрецов. Все это известно из библейского рассказа).

Считаю нужным обратить внимание на следующее: пророк Илия говорил: я пророк Господень остался один, а пророков вааловых 390. Между тем впоследствии Господь открыл ему, что в Израиле оставалось еще 7,000 человек верных, которые, подобно ему, не совратились в прелесть гибели. Итак, Илия, человек святой и пророк, в ревности своей к Богу высказал мнение ошибочное, будто, кроме него, не осталось уже верных Богу людей. И Бог обнаружил его ошибку. Но мы и ныне поголовно дерзаем возвышать себя и решаемся говорить, что, кроме нас, нет нигде верных. Илия был муж свят, пророк, от ангельских рук питался, с Богом беседовал, но и от него скрытые были Богом люди верные. Поэтому и мы не должны дерзать о прочих, есть или нет (верные), а только наблюдать и направлять каждый о своем спасении. После того, когда взят был Илия в огненной коляске на высоту, на горе Кармил остался наследник его благодати пророк Елисей.

Верст 15 далее — город Наблос, в котором находился царь Ахав с Иезавелью; там остались признаки (?), где ушиблась, упавши с верхнего этажа, царица Иезавель и как собаки лизали её кровь.

Этот молодой араб, после всего рассказа стал говорить с печальным видом: «Скоро ли мы здесь дождемся того времени и приятных минут, когда приедет царь русский, православный и освободит нас от ига турецкого. Турки нас православных здесь считают за собак и всячески нас оскорбляют. Мы ожидали сюда Александра III, но благодатная минута воссиять на нас не могла, или время еще не достигло; теперь ожидаем Николая II. Быть может придет наш избавитель и освободит нас от ига магометанского».

В 12 часов ночи пароход снялся с пристани Кайфы; в 12-же часов дня, 23-го июня, пароход бросил якорь на пристани города Яффы. Город Яффа по историям замечательный. В древние времена Яффа называлась Иоппа, как сказано в библии и в паремиях, праздничных минеях: «Бысть слово Господне к Ионе пророку: востани и пойди в Ниневию, град великий, и проповеждь в нем, яко взыде вопль злобы его ко мне… чрез три дня город разорится и погибнет». Иона вознамерился бежать от лица Господня. «И сниде (Иона) в Иоппию и обрете ту корабль, идущ в Фарсис, и даде наем свой и вниде в той отплыти с ними в Фарсис от лица Господня». Яффа по-еврейски означает «красота», а по финикийский — «возвышенность». Этот город, говорят, что самый древний на земном шаре; он существовал уже до всемирного потопа, потом же снова был построен одним из сыновей праведного Ноя. Возле Яффы, на её прибрежьях построен был ковчег, в котором Ной праведный спасся со своим семейством от всемирного потопа. Яффа под древним именем Иоппии, упоминается и в греческих историях самых отдаленных времен. Здесь, говорят, совершил свой геройский подвиг греческий полубог Персей, освободивший дочь эфиопского царя Кифея от морского чудовища Деркета, которому, как божеству, поклонялись жители Яффы, принося ежедневно в жертву по одному человеку. Из книги Иисуса Навина видно, что во времена евреев Яффа по определению досталась колену Данову; а в книге Паралипоменон означается, что в Яффе царь Тирский Хирам выгружал из Средиземного моря кедры ливанские, которые сплавлялись из Ливанских гор, и отправлял их чрез высокия, каменистые горы и глубокие овраги в Иерусалим для постройки храма Соломонова. В Яффе апостол Петр воскресил Тавифу и здесь же, проживая в дому Симона Кожевника, апостол Петр имел видение нисходящей с неба плащеницы со всякими животными и гадами, знаменовавшей обращение в христианство не только иудеев, но и язычников. Яфские жители несколько раз подвергались крайней опасности и даже гибели. До двух раз Яффа разрушена была римлянами. В 1099 году приступом была взята крестоносцами; в 1187 году Яффу осадил Саладин, султан Египта и Сирии; однако Ричард «Львиное сердце», король английский, поспешил вовремя на помощь и избавил город от разрушения.

Впрочем, после Ричарда, брат Саладина, Адель, овладел Яффою. В 1799 году Наполеон I взял у сарацин приступом Яффу, но в 1832 году снова подпала под власть мусульман.

На пристани Яффской к нам на пароход приехал гавас из русского консульства, с которым мы уехали с австрийского парохода на берег. Мы ему объяснили, что при себе имеем револьверы и патроны. — «Ах, дело неладно, сказал гавас, — дайте же их мне, я спрячу». — "У нас не один, но три револьвераNo. — «Ну, все скрыть мне одному немыслимо». — «Мы только вам объяснили, что имеем; во всяком случае надеемся, что таможенство их при нас не найдут». — «Ну, так ладно, все-таки дайте один рубль им, они пропустят вас». Действительно таможенные пропустили без остановки.

Мы пришли на вокзал; в 2 часа пополудни поезд тронулся из Яффы в Иерусалим. Езды 4 часа, 83 версты. Не в дальнем расстоянии, на юго-восток от Яффы, местечко Лидда. В древности это был славный город, в настоящее время бедное, небольшое местечко, с 3 т. жителей, из коих одна треть православных христиан, а остальные все исключительно магометане. Лидда основана коленом Вениаминовым, о ней упомянуто в апостоле: «и бысть Петру, посещающему всех, снити к живущим в Лидде, обрете же тамо человека именем Енея, от семи лет лежаща на одре, иже бе расслаблен. И рече ему Пётр: „Енее, исцеляет тя Иисус Христос, востани с постели твоея“, и абие воста, и видеша его вси живущии в Лидде и Ассароне, иже обратишася к Господу».

В 415 году здесь собран был собор против Пелагианской ереси, на котором сам же Пелагий проклял свое заблуждение. В настоящее время в Лидде есть обширная и красивая церковь во имя св. великомученика Георгия, построенная в 1872 году на великолепных остатках древней церкви, построенной еще при императоре Юстиниане (527—565 г.). В Лидде родился и вырос великомученик Георгий, пострадавший в Никодимии во время гонения Диоклитиана, как видно из его жития.

Далее — город Рамли или Рамла; по-арабски слово рамла означает песок, и это название дано этой местности несомненно по причине песчаной почвы. В прежние времена этот город сиял великолепностью, а в настоящее время это небольшое грязное местечко с 4,000 жителей, из коих 1/6 православных, а остальные, за весьма немногими исключениями, все мусульмане. Рамли расположен в самой средине весьма плодородной долины Саронской, от Яффы в 15-ти верстах. Жители Рамли занимаются, как и жители Яффы, торговою промышленностью, преимущественно по части вывоза местных произведений: разных фруктов и в особенности сладких крупных арбузов. Яффские, Лидские и Рамльские арбузы славятся не только в Палестине, но и по иным государствам; вкус они имеют на подобие как в Уральской области, но только крупнее и толстокожее. Из Яффы арбузы нагружаются на пароходы и отправляются Средиземным морем во все державы.

В Рамлях родился благообразный Иосиф Аримофейский и Никодим, потаенные ученики Христа Спасителя. Здесь же Самсон-богатырь отмстил филистимлянам за свою невесту, попалив у них хлеба и сады, и здесь же ослиною челюстью он убил 1000 филистимлян.

Вправо от дороги, по которой следуют из Яффы в Рамлу, виднеется полуразрушенное селение, называемое Язур, в древности Газер — это, говорят, была столица хананеян, где Иисус Навин разбил на голову хананейскего царя Орама и его союзников, о чем упоминается в книге Иисуса Навина; а в книге Паралипоменон говорится, что на этом же месте царь Давид разбил филистимлян. В этом Газере, ныне Язур, родились благочестивые и воинственные Макавеи.

Не доезжая Рамла, влево от дороги, на довольном расстоянии виднеется деревня Петдеджан; название это весьма созвучно еврейскому Бет-Дагон (дом Дагона), о чем упоминается в книге Иисуса Навина: здесь был храм, а в нем стояла статуя Бога филистимлян Дагона; в храме этом филистимляне поставили-было кивот завета, отнявши его у израильтян; но только им это было без пользы, так как Датой не мог терпеть кивот завета: идол упал и разбился. Затем и сами филистимляне потерпели разными болезнями и проводили обратно к израильтянам кивот завета.

26-го июня, в 6 часов вечера, приехали мы по железной дороге на вокзал, в 1-й версте от Иерусалима. Тут нас встретил гавас из черногор, служащий при дворе русско-палестинсксго общества, которому Яффский гавас сообщил об нас телеграммой. С вокзала мы наняли карету, на которой доехали вместе с гавасом до русской постройки. Управляющий распорядился поместить нас в общем помещении русского подворья бесплатно, но мы не пожелали быть в общем помещении, а попросили, чтобы нам дали отдельный номер III класса. В чем и были удовлетворены и поместились на 3-м этаже, в 15-м номере, за цену 50 к. в сутки, на своем продовольствии.

VI

В Иерусалиме. — Поездка на Иордан к Мертвому морю. — Двор доброго Самарянина. — Дом богатого Закхея. — Иерихон. — Растительность. — Случай на Иордане. — Источник пророка Елисея. — Нищие. — Воскресенская церковь и гроб Господень. — Рассказ о появлении огня. — О Палестине. — Отъезд из Иерусалима.

По прибытии в Иерусалим, на другой день, 24-го июня, мы просидели в квартире безвыходно, так как сильно устали после морского пути. К тому же, за последние сутки был сильный ветер, Средиземное море нас сильно понянчило, после чего первые сутки мы были как хмельные, а на вторые — с похмелья. Только 25-го июня, в 7 часов вечера, сходили на базар и наняли карету, чтобы съездить на Иордан к Мертвому морю. 26-го июня, в 2 часа по полуночи, приехал к нам извозчик в большой карете на тройке добрых коней, в которую мы поместились; с нами сели в карету Яков Иванов Цытренко, Черниговской губернии, временно проживающий в Петербурге, комиссионер коммерческой компании, и для разъяснения поехал с нами гавас из черногоров.

Проехав от Иерусалима верст 10, на всходе солнца, извозчик приостановился с целью, чтобы дать отдохнуть лошадям. Вышли все мы из кареты и видим: в левой стороне, саженях в пяти от дороги довольно пространный дом, двор которого обнесен каменной стеной. «Это дворец доброго самарянина, — сказал гавас, — о котором упоминается в Евангелии». Мы с любопытством обошли кругом дворца. После чего, проехав верст 20, увидели по правую сторону дороги довольно красивый обширный сад, с высоких разных пород местными фруктовыми и душистыми растениями. В средине этого цветущего сада виднеется искусно построенный дом о трех этажах, к которому извозчик подвез нас и остановился. — «Вот теперь отдохнем и закусим хлеба-соли», сказал гавас. На этом месте раньше был знаменитый и многонаселенный город Иерихон. Мне пришло на память, о нем писано в книге Иисуса Навина: когда израильтяне по исходе из Египта и по смерти пророка Моисея остановились не в дальнем расстоянии от города Иерихона, то Иисус Навин выбрал из среды своего войска искусных людей, которых отправил разведчиками. Разведчики, пройдя к городу, смекнули, что нужно им на время скрыться, пока не попали в руки врагов, и зашли к одной публичной женщине, которая согласилась их скрыть. Иерихоняне выследили их и, придя к женщине, строго требовали от неё к ней пришедших неизвестных людей. Но известно, что такие женщины привыкли увертливо отвечать на все вопросы, так и эта отвечала: «вам известно, что ко мне люди приходят в дом днем и ночью, и мне нет надобности каждого приходящего пытать, кто он, откуда пришел и куда простирает свой путь. Верно: были такие люди и ушли задними воротами». Ответ её иерихонянам показался настолько правдоподобным, что они более не стали разыскивать, и разведчики без препятствия вышли из города Иерихона и явились с выгодным известием к Иисусу Навину. Иисус Навин приказал приготовить семь труб и, по распоряжению его, войска расставлены были вокруг города. Когда заиграли в эти трубы, то высокия стены Иерихона развалились и началось разграбление города и истребление людей; но женщину, которая скрыла в дому своем разведчиков, приказано было не оскорблять и даже за искусную её услугу воздали ей благодарность. Где теперь стоит упомянутый выше трёхэтажный дом, во времена Христа Спасителя существовал дом богатого Закхея, который искренно пожелал видеть Христа, но, по своему малому росту, среди густой массы народа, не чаял увидать Спасителя, почему и решился влезть на дерево, стоявшее близь его дома. Спаситель взглянул на Закхея и сказал ему (как говорится в Евангелии): «Закхее, слези, днесь подобает ми обитати в дому твоем». Дерево это, на которое влазил Закхей, и теперь стоит, по имени ягодница (смоковница), толщиною в два обхвата, аршина 4 вверх от земли имеет две ветви, между которыми, по преданию, и сидел Закхей в ожидании Христа Спасителя. Ягодница каждый месяц дает плоды, в год восемь раз поспевает на ней ягода.

Масличное дерево вид листьев имеет как верба, или молокитник; кора на нем тёмного цвета, растёт в твердость очень медленно, но зато долговечно; существует каждая маслина несколько веков. Из масличного плода вырабатывается деревянное масло, очень вкусное; в тех местах это масло употребляют во все кушанья, а то, что в России называется деревянным маслом, совсем не такое; быть может то же, но только, как говорится, семьдесят семь раз разбавлено, отчего не осталось в нем и признака масличного благовония.

Перцовое дерево коры имеет вид, как на старом молокитнике, наружная часть коры сама приподнимается, на дереве листья узкопродолговатые, но плода дает очень много.

Рожковое дерево или заморско-стручковое, толстое и курчавое, как тополь, иногда от жаркого солнечного припека плоды не успевают созревать, отчего в них бывает большая разница.

Финиковое дерево на первый взгляд имеет вид на подобие куста камыша, только самая нижняя часть плотно вся сгрудилась, или еще похоже на широкую кугу [Кугой на Урале называют особый вид камыша], корень один, а кверху раздробилась на десятки частей. Когда середина поднимается, нижние части начинают сохнуть; эти ветки срезывают, оставшиеся сучки сжимаются плотно к середине, отчего и делается твердость древесного стебля. На вершине у финика длинные ветки, числом их целые сотни; на этих ветках длинные, твердые листья, на конце листьев острые иглы, а между веток висят кисти ягод от 15 ф. до 1 и. 20 ф. весу. Украсть с финика ягоду небезопасно, так как ягода бывает очень высоко, а на листьях острые иглы, на которые человек может легко напороться. В наших местах на Урале о финиковом дереве от дедов передается рассказ, будто бы человек, который сажает финиковое дерево, сам от него ягоды не ест, потому что финик до 70 лет не дает плода. Рассказ этот неправильный: финик плод дает очень скоро, после посадки чрез 5-6 лет.

После роздыха и покормки коней, извощик запряг твойку лошадей, на которых, проехав верст 17, выехали на берег Мёртвого моря, которое образовалось на том месте, где раньше существовали Содом и Гоморра. Как известно из Священного писания, оба города за нечестие жителей поглощены были землею. Спасся только Лот с семейством, причем жена Лота за ослушание превращена была в камень слан. Жены Лотовой в настоящее время уже на том месте нет, где она окаменела: ее давным-давно увезли англичане (!). Мертвое море имеет длины 90 верст и 20-25 верст ширины, вода в нем прозрачная, но вредная, не имеет в себе ничего живого; если случайно угождает сюда из Иордана рыба, то вскоре помирает и волнами ее выбрасывает на берег. Берег Мёртвого моря песчаный, отлогий, густо покрыт мелкой галькой от 1 ф. до 1 зол. весом. На берегу построено невзрачное здание для роздыха посетителей, на стенах виднеются надписи на разных языках; мы в свою очередь тоже подписали на стене свои имена и фамилии. После чего мы поехали на Иордан, верст за 5-6, на то место, где Христос крестился.

Иордан река ширины имеет 15-20 сажень, глубокая и обрывистая, вода бела и непрозрачна, почва иловатая. По берегу Иордана имеется мелкий лес, приятного запаха. Поклонники раньше нередко в Иордане тонули, вследствие обрывистого берега и водоворотов; в настоящее время запрещено купаться тем, которые не умеют хорошо плавать. Мы все трое купались и плавали на другую сторону берега, спутник же наш Цытренко купаться не пожелал, а только умыл лицо иорданской водой и пошел в тростник. Едва успели мы одеться, слышим, Цытренко кричит: «тону!» Мы приняли это за шутку, но гавас пошел к нему, и вскоре мы услышали его голос: «Яков, держись!» — «Ну, не зря Цытренко в Иордане не купался, — сказал Максимычев; — по всему — он и на сухом тонет». Минут через 5 выходят из тростника гавас и Цытренко, оба в грязи. Подошли к Иордану, скинули с себя всю одежду и стали мыть в Иордане. Мы спросили Цытренко: «Где ты отыскал такую тину в 15 саженях от берега, на суше?» — «Ох, братцы, ответил Цытренко, совсем было утонул!» — «Ты зачем же полез в такую трясину?» — спросили мы. «Никакой трясины не было заметно, а просто обыкновенная сушь. Наступил я левой ногой и почувствовал, что под ногой у меня в роде жидкости; я ускорил шагнуть вперед правой ногой, которая нисколько не приостановилась, вошла в землю, как в воду. Я хотел схватиться за тростинку, которая была у меня в правой руке, но и тростинка также вся ушла в землю. Наконец я ухватился за ветку дерева и начал вам кричать. Хорошо, что от вас было недалеко. Вот уж истинно: где не чаешь, можешь погибнуть!..» После этого мы опять сели в карету и поехали обратно. В верстах 5 от Иордана, где проживал Иоанн Предтеча, теперь существует монастырь во имя Иоанна Предтечи; на таком же расстоянии виднеется невзрачный монастырь во имя преподобного Герасима; кроме же этих двух монастырей здесь нет никаких жителей, как и писано, что Иоанн Креститель водворился в пустыне.

В 4 часа вечера приехали мы обратно в Иерихон, в тот же дом; гавас сказал нам, что в Иерихоне придется ночевать. Среди сада мы увидели канавку, по которой текла вода. Мы спросили монаха: «откуда это истекает вода и как называется?» — «Это называется источник Елисея пророка, ответил монах, вытекает он из горы Искушения». Мы пошли посмотреть вершины источника. Верстах в 4-5 от Иерихона источник вытекает из подошвы «Горы искушения»; здесь находится круговидный бассейн, выкладенный дикарем, откуда с шумом вытекает вода, свежая, пресная. Сажень 20 ниже бассейна построена арабами невзрачная водяная мельница, не имеющая пруда на содержание воды, а вместо коуза проведена канава, края которой выкладены дикарем и по которой быстро бежит вода. На вершину горы «Искушения» мы не входили, так как было уже поздно. На этой горе Христос молился 40 дней, и тут его искушал сатана. В полугоре виднеется греческий монастырь. В Иерихоне и Иордане очень жарко, так что во время ночи нам не пришлось уснуть от духоты. В три часа по полуночи мы уехали из Иерихона, а в 8 часов 28 июня приехали в Иерусалим.

На всех дорогах к святым замечательным местам, по тракту, сидят по обеим сторонам сотни разных родов калек, — большей частью арабов магометанского исповедания, — которые просят у поклонников милостыню. Тут и хромые, и безногие, и безрукие, собравшиеся со всех концов Палестины, из Аравии и Египта. Они кричат: «эта злепой, эта злепой» и при этом ударяют о землю рукой или ногой, а иные, не имея движения в руках и ногах, бьются о землю головой. Подле каждого стоит чашка или иная посуда. Иные выползают на самую дорогу и, лежа вдоль и поперек, трясутся, бьются головами о землю и кричат, защуривши глаза: «эта злепой». Когда же в чашке его зазвенит монета, он быстро откроет глаза, посмотрит и опять зажмурится. Стоит заглядеться на что-нибудь или заслушаться рассказов гаваса о достопримечательных местах, когда уже впереди, саженей на сто — опять такая же толпа. А когда приглядитесь, то увидите, что это те же самые, которым вы сейчас подали.

В 4 часа того же числа мы с гавасом ходили в Воскресенскую церковь, к гробу Господню. Церковь Воскресенская очень обширная, устроена на нескольких арках, в ней имеются престолы на несколько языков всех наций христианских. По левую сторону от входа, недалеко от дверей, находится постоянно сторож из магометан, который по захождении солнца встает со своего места и затворяет церковные двери. В это время разных наций народ из церкви поспешно выходит наружу, а желающие остаются на всю ночь в церкви. Турок, затворив двери и замкнув их, уходит, а поутру отмыкает дверь и снова сидит до вечера. Среди церкви часовня святого гроба, выкладенная сводом из обожжённого кирпича, аршин 12 длины, 6 ширины, и аршина 3 высоты (внутри); она разделена на два помещения. Войдя в первое помещение налево и направо, в дальних стенах, имеется по одному круглому, небольшого размера, окну, или, вернее сказать, овальные отверстия. Пройдя первое помещение и спустясь по ступеням вниз, мы попали во второе помещение. В правой стороне его стоит Гроб Господень, выделанный из мрамора, на который по преданию сходит в Великую субботу торжественный огонь. Мы не имели возможности лично быть в это время и видеть, как получается иерусалимским патриархом небесный огонь, но всячески старались достигнуть и узнать от тех людей, которые присутствовали в числе прочих в Великую субботу. Два священника православного исповедания, приехавшие из Болгарии к 20 декабря 1897 года в Иерусалим, о которых передавали нам русские поклонники, что они все время находятся в Иерусалиме, присутствовали во время Великой субботы, и рассказывают так:

Рассказ о появлении торжественного небесного огня.

В Великую субботу, с раннего утра, в храм святого Гроба стекаются все находящиеся в Иерусалиме поклонники всех христианских наций, в особенности местные жители христианского исповедания едва-ли не поголовно приходят в этот торжественный день и располагаются все в разных частях Воскресенского храма, кто где место найдет для себя удобным. В храме находящиеся лампады и светильники с утра тушатся, затем приходит отряд турецкой пехоты, которая располагается вокруг св. Кувуклии и в более значительных местах храма и бдительно следят и устраивают тишину и спокойствие. Иначе могли бы произойти беспорядки при столкновении в храме множественного народу разных государств и религий. Вход в св. Кувуклию запирается и припечатывается особою печатью привратников храма. Перед началом велико-субботней заутрени, арабы, православного исповедания, совершают, дозволенный с давних лет султанским фирманом, обычай: шумною толпою они обегают вокруг св. Кувуклии, бьют в ладоши и громко восклицают на своем наречии: «нет другой веры, кроме веры православной!» В алтаре соборной церкви греков собираются патриарх иерусалимского престола со всем православным духовенством, также армянское духовенство и клирики остальных христианских наций. По наступлении местного вечернего четвёртого часа, царские врата греческого алтаря растворяются, и разоблаченный патриарх, в одном белом подризнике, со связкою восковых белых свечей, назначенной для принятия святого огня, предшествуемый всем духовенством, в полном блестящем облачении, направляется к часовне св. Гроба Господня, при пении стиховны шестого гласа: «Воскресение Твое Христе» и т. д. Процессия обходит трижды св. Кувуклию, после этого печать с дверей снимается, и патриарх иерусалимский, вместе с патриархом армянским, входят в вертеп святого Гроба, затворив за собою входную дверь, а духовенство возвращается в алтарь соборной церкви. В эти торжественные минуты волнение от десятков тысяч присутствующих в храме затихает, все исполняется ожиданием и царствует мертвая тишина. Вдруг громовой, разноязычный крик десятитысячной толпы, потрясающий нервы, раздается под высокими сводами обширного храма. Святой огонь раздается через правое овальное отверстие придела Ангела патриархом иерусалимским, а в левое патриархом армянским; из правого отверстия св. огонь принимает обыкновенно знатное семейство из местных православных (вероятно староста) и переносит его в алтарь собора, где ризничий св. Гроба раздает уже всем в храме присутствующим; армяне же, копты и сириане, приняв св. огонь от патриарха армянского через левое отверстие, переносят его в свои часовни и раздают своим. Патриарха иерусалимского арабы на руках переносят обратно в соборный алтарь, где немедленно начинается великосубботняя заутреня.

Палестина.

Древнейшее название Палестины было — земля Ханаанская, от Ханаана, сына Хамова, родоначальника первых обитателей этой страны. По выходе из Египта на ней поселились евреи; хананеяне занимали страны, лежащие между Иорданом и Средиземным морем. Название Палестины употреблялось римлянами, греками, а прочие называли ее различно: земля евреев, земля израильская, земля Иудина, земля обетованная.

Поверхность Палестины гориста и по преданию очень плодородна. Моисей в (книге бытия), обращаясь к евреям, говорит: «клялся Господь отцам вашим дати им и семени их по них землю, кипящую млеком и мёдом; есть бо земля, в ню же вы идете и тамо наследите ю, не яко земля египетская есть, отнюду же изыдосте: егда сеют семя, напояют ю ногами своими (т. е. искусственными приспособлениями), аки вертоград зеленый; земля же, в ню же входите, тамо наследите ю, земля нагорная и равная, от дождя небеснаго напояется водою». Впрочем, в настоящее время необходимо признать, что плодородие Палестины далеко нельзя приравнивать к плодородию Палестины древней; число жителей, по-видимому, значительно уменьшилось, обильные прежде потоки и источники земли Ханаанской, о которых упоминает Моисей, иссохли, так что знаменитый святой Иерусалим остался без водицы. Жители Иерусалима, посещающие святые места, от жажды пьют дождевую воду, которая запасается следующим родом: каждый домохозяин, при постройке своего дома и прочих зданий, вначале избирает место, где сохранять ему воду, выкапывает глубокую яму, укрепляет в ней дно и стены подходящим материалом, чтобы из неё не уходила в землю вода; с крыш зданий устроены проводники (трубы) в эту яму. Во время зимних месяцев в Иерусалиме бывает вместо снега дождь, который с крыш по трубам стекает в яму или подвал. В случае, когда бывают зимние засухи, много народу расходится по иным местам, где усмотрят в избытке воды. Вообще теперь Палестина мало напоминает блаженную страну, которую Моисей так одобрял за плодородие. В окрестностях Иерусалима камни (дикарь) и сплошная галька.

30 июня, в 6 1/2 часов утра, мы отправились в карете на вокзал железной дороги, а в 40 М. восьмого тронулся поезд направлением к Яффе (87 вёрст). Ехали 3 ч. 20 минут. С вокзала пешие извозчики понесли наш багаж на морскую пристань, а я зашел в яффское русское консульство для отметки в наших паспортах, что мы были в Иерусалиме. Нужно было сделать это в Иерусалиме, но перед выездом нашим из Иерусалима консула в канцелярии не было, вследствие двух праздников (дня Петра и Павла и воскресенья). По заявлении паспортов в русском агентстве купили пароходные билеты. Погода была ветреная, море расколыхалось, волны ходили как горы, а в яффской пристани, вследствие подводных камней, пароходы не доходят версты две к берегу; надо было плыть в лодке. Наняли мы лодочника и, отъехав сажен 200 от берега, в левой стороне, не в дальнем расстоянии увидели сверх воды пароходную трубу. Спросили мы гаваса: что это такое? — «Это русский пароход, — объяснил нам гавас, — раньше подходил к яффской пристани, но во время сильного ветра набежал на подводный камень, отчего прошибло ему дно, и пароход потонул». --«А народу много было на этом пароходе?» — спросили мы. — «Мало ли было одних паломников, но, благодаря лодочникам, спасли от гибели народ». Очень трудно было нам добраться до парохода: нас то подымало с лодкой на высоту, то опускало вниз, в ущелья между пенистых волн. Всё-таки добрались до парохода.

VII

Отплытие из Яффы. — Молодой монах и келейница. — Порт-Саид. — Затруднение с пароходами и остановка в Порт-Саиде. — Празднование дня французской республики. — Состязания французов и англичан. — О переводчиках. — Прибытие парохода «Херсон». — Встреча с донскими казаками. — Непреклонный капитан. — Начальник Палестинского Общества. — Неудача с «Херсоном». — Отплытие на французском пароходе. — Разговоры с французами. — Картина, изображающая русско-французскую дружбу. — Суэцкий канал и Чермное море. — Предание о «фараонах», выходящих из моря. — Дельфины. — Буря в Индийском океане. — Остров Цейлон и город Коломбо.

В 4 часа пополудни пароход пошел по направлению к Александрии, с нами было 50 человек русских поклонников, в числе коих молодой монах, лет 23-х, который с младых лет посвятил себя на эту жизнь. Но в нынешнем году приехала в Иерусалим из России, в числе прочих, одна келейница, на поклонение святым местам. Но, вместо того, чтобы посещением святых и чудесных мест облегчить бремя прежде содеянных грехов, она смутила этого молодого монаха, который вознамерился попрать данный перед Богом вечный обет, согласился с келейницей ехать в Россию и там на ней жениться. Достигнут ли они заветной цели, — так что за ними поручено было преследовать (следить) одному из поклонников, запасному унтер-офицеру (Пензенской губ.). Этот унтер-офицер строго следил за всеми их движениями. Я на пароходе поместился с ним рядом, и он мне о монахе и келейнице подробно передавал. У них даже и в мыслях не бродило, что есть человек, который, не отходя за ними следит, и не стеснялись тем, что на них все пассажиры смотрят, в особенности женский пол, во весь путь про них шушукались, а матросы даже вслух смеялись и говорили келейнице: «Сестра Мария, теперь ты осветилась монашеским к тебе подвигом!» А монаху: «брат Иван, или жениться вздумал? Время!» Они, несмотря ни на что, усердно один за другим ухаживали. Унтер-офицер намерен за ними следить до Одессы, в Одессе же в монастыре находится монаху брат, который быть может отговорит своего брата от недоброй мысли.

1 июля вошли мы в гавань Порт-Саида. Тут сказали нам, что русский пароход Добровольного флота за сутки до нашего прихода ушел во Владивосток, а следующий русский пароход выступит из Одессы лишь чрез 22 дня. Услыхавши такое известие, мы вознамерились разыскать иностранный пароход, на котором поскорее уехать из Порт Саида в восточные державы. Нам указали английский пароход, который тот же день, чрез 4 часа уходил к востоку, до острова Сингапура. Другой пароход, германский, на другой день следует в Австралию. «Уедем на английском, если успеем, говорили мы между себя; --не успеем, то завтра сядем на германский пароход». Прежде всего нужно было сходить в русское консульство. Сошли мы на берег, прошли неизбежное градское заграничное таможенство, где отобрали у нас заграничные паспорта, которые при нас же услали в консульство, к русскому секретарю. Мы взяли переводчика из евреев, бежавшего раньше из России, который привел нас в гостиницу. Того же числа пошли мы в консульство за паспортами, а также чтобы узнать, верно ли нам сказали об русском пароходе, что он не раньше трех недель из Одессы придет. Секретарь консульства сказал: «Паспортов я вам не дам до отъезда вашего из Порт-Саида» — «Мы сегодня или завтра уедем», — ответили мы. — «На каком пароходе?» — спросил секретарь. — «Если сегодня, то на английском, а завтра — на германском». — «Английский пойдет первоклассный до Сингапура и будет стоить 350 р. с каждого. От Сингапура с вас возьмут тоже не дешево; а германский пойдет в Австралию и тоже с вас возьмут не дешево; в Австралию русские пароходы не ходят». — «Но ожидать нам русский пароход долго, из Одессы сюда он будет через три недели». --«Кто же вам сказал об этом?» --спросил секретарь. — «Нам на пароходе сказали матросы». --«Это вам соврали; я не знаю в точности, когда придет русский пароход, но советую подождать три дня. Я получу телеграмму и вам скажу». Мы поблагодарили и остались ожидать телеграммы.

2-го июля у французов был табель, знаменитый праздник воспоминания, день французской республики. Выкинуто было на пароходах и в городе сотни флагов, стрельба из орудий, духовая музыка, репетиция флотских маневров, гонка с англичанами на парусных лодках и на веслах. Интересно было смотреть, когда выезжали на поединки французы с англичанами. Устройство было такое: в лодках на корме (у руля) устроены лестницы арш. 4 вышиной; на лестницах в квадратный аршин площадка, без перил, на которые взошли по одному человеку из флотских французов и англичан. В правой руке держали в виде пики, а на левой руке надеты деревянные щиты. В лодках сидело по шести гребцов. Разъехавшись на пространство сажень в 70, обратно быстро понеслись и, поравнявшись, на всем ходу поединщики ударяли пиками во всю силу один другого в щиты и падали от удара с высоты вниз головой в море. Иной вышибет своего соперника с площадки, а сам устоит на своем месте твердо и начинает фехтовать пикой, стоя на возвышенном месте, пока не выедет против него другой поединщик. Один француз до четырех англичан вышиб с площадок и сразился с пятым. На первый раз устояли оба твердо; на втором ударе англичанин покачнулся и едва устоял; на третьей стычке оба покачнулись, но всё-таки удержались; в четвертый раз англичанин ударил так сильно, что француз вылетел с площадки и задом упал в море.

В ночь на 3 июля на пароходах, в лодках, на берегу и по всем улицам, в особенности на бульваре раскинуты были разного цвета сотни фонарей; пение, музыка, стрельба из орудий; в воздухе шипели и лопались ракеты, так что воздух наполнен был разных цветов огней, грохотанием и треском. Французы, итальянцы и англичане, сидя на улицах, читали журналы.

Город Порт-Саид не древний, стоит на устье Суэцкого канала к Средиземному морю. Постройка в нем чистая, улицы обширные, грунт земли песчаный. Назван по имени жившего в этой местности мурзы Саида. Вода в город проведена в подземных трубах из великой реки Нила. На берегу моря выстроен фонтан: выделаны четыре льва на 4 стороны, у которых изо ртов сильно вытекает вода и падает в каменный чан. Этой водой жители города пользуются и называют ее сладкая вода; кроме того, нильская вода проведена и в прочие значительная места.

4-го июля мы пошли к вице-консулу узнать, когда придет русский пароход. Вице-консул нам объяснил: «Я получил из Дарданелов телеграмму: через два дня придет из Одессы русский пароход, на котором вы свободно можете уехать: проезд будет стоить вам много дешевле, чем на иностранных».

7-го июля, в 9 часов утра появился в Средиземном море трехтрубный пароход с раскинутым русским флагом. Обрадовались мы, увидавши русский пароход: надскучило уже нам праздно жить на окраине Африки. Пять недель не видавши русских, бродили и слонялись между разных народов, как полунемые. Только немного начнешь понимать местное наречие и уже уезжаешь дальше, а там уже иной народ, иное наречие. Снова требуется переводчик, необходимо записывать в памятную книжку десятка 2-3 слов с переводом наречия местных жителей, а за работу переводчику отдай, да денежки-то какие: они уже научились как нас облупать, — за границей облупают чуть не до мяса. В иных местах такие бестии: одно слово скажет — отдай деньги; потом опять спрашивай.

В 10 часов русский пароход «Херсон», отправлявшийся во Владивосток, вошел в гавань Суэцкого канала и бросил якорь. Мы немедленно наняли лодку и поехали на пароход. Народу на пароходе битком набито: батальон стрелков, следовавшие на переселение в Уссурийский край оренбургские и донские казаки, а также с западных губерний с семьями переселенцы во Владивосток. Оренбургский есаул признал нас по фуражкам, что мы уральские казаки, и спросил: «Из какой вы станицы?» Мы ответили, что из разных станиц: Мустаевской, Кирсановской и Рубеженской. — «А, соседи, соседи! Далеко ли путешествуете и как давно из России?» — «Путешествуем мы уже 7 недель; пришли попросить капитана свезти нас до островов Цейлона, Суматры, Сингапура и полуострова Малакки». — «Да, хорошо бы нам вместе ехать-- нескучно, только едва ли капитан примет вас на пароход: очень уж многолюдно. Впрочем, идите, обратитесь к помощнику». Помощник ответил нам, что мест нет. Мы не отставали от него: «Что же мы должны делать, заехавши в чужие государства? Уже 7-й день с восторгом ожидали вашего парохода, скитаясь между древних фараонов. Сжальтесь, ваше высокоблагородие, примите нас, троим места немного надо». Помощник, пожимая плечами, приказал нам обратиться к капитану, который в это время находился в каюте. Мы вошли в каюту. Капитан сидит в кресле без рубахи, в одних подштанниках: пот с него так коблуком и валит, едва успевает полотенцем стирать. Он вскинул на нас круглоголубые глаза и громко спросил: «Что вы сюда пришли?» — «К вашей милости, ваше благородие, покорнейше вас просим, поместите нас на свой пароход, хотя не на всю путину». — «Никак нельзя, без вас тесно», заревел капитан. — «Сжальтесь, ваше высокоблагородие! Мы ожидали вас 7 суток, как отца и покровителя; располагали на ваше благоизволение, что вы нас не оставите долее скитаться между чужих европейцев и египтянов». — «Я вас не просил ожидать себя, заревел капитан во все горло, и вы не спрашивали меня, как залетать в Африку! Местов для вас у меня на пароходе нет. Кроме вас уже трое находятся на пароходе сверх нормы». --«Сжальтесь, ваше высокоблагородие, не откажите. Если вы нам отказываете, поэтому иностранные с нами уже и говорить не будут. Нам трем человекам места требуется немного, мы поместимся на палубе, только не откажите». — «Ни под каким видом нельзя, я уже вам сказал раз: не возьму!

Ожидайте следующего парохода, через месяц, а теперь выходите из каюты». — «Через месяц могут нам отказать так же, как и вы. Сжальтесь, ваше высокоблагородие!» --«Не просите, хоть застрелитесь, не возьму». Вышли мы из каюты и думаем, кого еще будем просить? Разве сходить к вице-консулу, чтобы он с своей стороны попросил за нас капитана. Пришли опять в консульство. — «Что вы, казаки, пришли?» спросил вице-консул. — Попросить вас, ваше высокоблагородие: взойдите в защиту, попросите капитана, чтобы нас приняли на «Херсон». --«Я уже просил об вас капитана, чтобы приняли вас на пароход, но капитан отказал за неимением места. Более человеку докучать не могу, скорее же вы сами попросите его». — «Мы его просили. Хоть застрелитесь, говорит, не возьму». — «Какая неприличная речь для капитана, — сказал вице-консул. Делать нечего, съезжу я на пароход, напомяну о вас. Может быть умилосердится и увезет хоть до Цейлона. Подождите у консульства моего прихода». И с тем он поехал на пароход.

Мы подошли к наружным дверям консульства, прислонились к стене спинами и печально призадумались. Подошел к нам человек в партикулярном костюме и сказал на чисто русском наречии: «Что вы, ребята, стоите, призадумались?» Этими словами он нас возбудил как бы от сна. — "Как же, говорим, нам не призадуматься? Залетели мы в дальние чужие государства и скоро ли отсюда выдеремся, нам самим неизвестно. Ходили на русский пароход "Херсон"No, капитан нас не принимает". --«А вас сколько человек?» --спросил господин. «Всего только трое». — «На вас какая это форма: малинового цвета околыш?» --«Мы уральские казаки». — «Грамоту знаете?» — «Знаем». — «Идите за мной, я запишу ваши имена». Он отворил дверь и вошел в консульство, а мы за ним. В канцелярии присутствующие чиновники все встали. Господин сел на стул и начал с ними говорить по-немецки (в консульстве находились все германцы, только один вице-консул Пчелинцев, уехавший на пароход к капитану, русский). Потом говорит нам: «Подождите немного, человек вернется и привезет известие, возьмут вас на пароход или нет; если не возьмут, тогда посмотрим».

Вышли мы из консульства, сели на тротуар и рассуждали между себя, что это за господин? Не иначе, этот человек имеет власть значительную и, жалея наше печальное положение, вознамерился ходатайствовать о нас. Видно, братцы, человек имеет добрую душу, чувствует печаль стороннего человека и старается заглушить печаль и влить порядочную долю радости, а не так как капитан на «Херсоне». Можно было отказать нам добродушными словами, но он, как лев, ревет. Людям без того горе, а он к тому же добавляет: «хоть застрелитесь!» — Так пока судили, рядили, в это время возвратился Пчелинцев с парохода, подошел и сказал нам: «Нет возможности вас поместить на пароход; вероятно пока придется вам остаться». И ушел в консульство.

Мы говорим втихомолку: «ступайте в канцелярию, там есть у нас защитник; по всему, он имеет железную волю». Через две минуты выходят из консульства Пчелинцев и тот господин, быстрыми шагами направились к берегу, сели в лодку и поехали на «Херсон». В это время пришел к нам наш переводчик (старый жид, наш обдирала) и узнал от нас, в чем дело. — «Ну, теперь господин этот, сказал переводчик, поехал капитану нос натягивать; теперь уже уедете!» — «Для чего прежде времени врать», сказал я ему. Через полчаса Пчелинцев и господин спустились с пароходной лестницы и сели в лодку. Мы с нетерпением ожидали их с добрыми вестями, но они направились на другой русский пароход, под названием «Корниловъ», следовавший из Александрии в Россию. С «Корнилова» Пчелинцев возвратился один и, пройдя мимо нас в консульство, не сказал ни слова. Прошло около часу, пароход дал сигнал к отъезду. «Чего теперь мы ожидаем? — говорили мы между себя, „Херсон“ через 10 минут уйдет на Владивосток, идемте, хоть проводим его».

Проводили «Херсон» в 6 часов вечера и пошли в гостиницу. Повстречался нам на дороге гавас из египтян, который находится при русском консульстве, и объявил нам, что требует нас вице-консул Пчелинцев. Мы пошли. Пчелинцев спросил нас: "Знаете ли вы этого чиновника, с которым я ездил на «Херсон?» --«Никак нет, ваше высокоблагородие, не знаем». --«Это Палестинского Общества начальник; хотел он поместит вас на „Херсон“, да очень тесно и опасаются, чтобы от стеснения людей не завелись в народе болезни. Теперь вот что: палестинский начальник приказал вам объяснить, что русский пароход придёт, сюда не раньше, как через месяц; вам здесь ожидать будет стоить дорого, лучше ехать вам обратно в Иерусалим до следующего парохода. Он хочет вас содержать у себя бесплатно. Если желаете, поезжайте к нему; впрочем, это дело ваше, как хотите, а моё дело передать». — «Ваше высокоблагородие, если следующий пароход придет из Одессы и число народа и тягость груза окажется еще больше, и капитан откажет нам, как и на „Херсоне“: дескать хоть застрелитесь, не возьму, что же тогда: мы снова должны ехать в Палестину и кормиться от начальника?»

— «Ну, я вперед уже сказать не могу, возьмут вас на пароход или нет. Однажды я вас остановил ожидать русский пароход и ошибся. Теперь, как хотите». — «Мы думаем уехать на французском пароходе, о котором говорят, будто бы придет послезавтра». — «А в какие края пароход-то следует, вы слыхали?» --«В Австралию, ваше высокоблагородие». — «Хорошее дело». — «Покорнейше просим, ваше высокоблагородие, дознайте во французском агентстве, что стоит доехать до Колумбы, Сингапура, Сайгона, Онкона, Шанхая и Нагасаки?» — «Хорошо, это всё я узнаю и надеюсь, что французы сделают вам уступку. Придите ко мне завтра, в 10 часов утра».

8-го июля, в 10 часов утра пришли мы в консульство, и Пчелинцев объявил нам: «Вот что, казаки: до Сингапура если взять вам билеты, тогда вам до Нагасаков обойдется очень дорого: возьмут 504 франка и 90 солд. с каждого». — «Нам желательно, ваше высокоблагородие, приостановиться в Колумбе, также и в Сингапуре, посмотреть на местный народ и дознать об их религиях». --«Дознать то о всем вы можете, пароход в Колумбе остановится и вам будет перемещение на иной пароход. Также и в Сингапуре приостановитесь и в это время можете обо всем дознать. А если взять билет до Колумбы, с Колумбы до Сингапура и так дальше, тогда до Нагасаков у вас выйдет денег по 1000 франков с каждого». Того же числа Пчелинцев послал с нами своего гаваса в английское консульство, для обмена денет русских на английские лиры (лира или фунт 9 р. 60 к.). С тем же гавасом сходили мы во французское агентство и купили на троих билет за 1514 франков и 70 солд. Выйдя из агентства, гавас сказал нам: «ну, теперь уже можно надеяться, что уедете». — Да, довольно насмотрелись на египтянов", — ответили мы.

В 10 ч. утра 9-го июля, получили мы от Пчелинцева свои заграничные паспорта, а в 8 часов (вечера) рассчитались с хозяином гостиницы, наняли одного египтянина снести до пристани багаж и ожидали на берегу канала до 12 часов ночи. Пароход, не дойдя верст 10 до пристани, пустил на воздух ракету, а через полчаса кинул якорь в Суэцком канале.

Наняли мы шлюпку, положили багаж и поехали к пароходу, на который взошли по лестнице; опросили у нас билеты и дали проводника, который нас привел в столовую и отыскал в каютах свободные места. Французы подошли к нам и стали дознавать, кто мы, спрашивая на своем наречии: «англий?» --«Но», отвечали мы. «Прус?» — «Но». — «Итал?» — «Но Моску», сказали мы (европейцы русских называют «Моску»). Когда французы услыхали от нас слово «Моску», то сейчас же, протягивая руки, стали с нами здороваться; принесли полдюжины бутылок виноградного вина и просили в компании с ними выпить для дружества. Мы дали им знак, что вино не употребляем. Через 15 минут все бутылки с виноградным вином оказались французами осушены, затем принесена была ими картина для показания нам. На картине означаются русский Государь и Французский Президент, войска русские и французские, среди войск русский солдат и французский протянули один другому руки и здороваются. Внизу, у них под ногами изображен змий о трех головах под названием: «Пруссия, Италия и Австрия», которые подняли головы и с неудовольствием смотрят на дружество России с Францией.

10-го июля, в 10 ч. утра пошли мы по Суэцкому каналу к Красному морю. Суэцкий канал неширокий, не более 40 саж., в длину около 200 верст, прокопан среди сыпучих песков. Во время сильных ветров его засыпает песком, вследствие чего машина всегда расчищает канал. Каналом пароходы идут тихо и осторожно, опасаясь, чтобы не налететь на мель. При встрече пароходов один пароход подбивается к берегу и останавливается. Во время ночи, на нос парохода надевают электрический фонарь, который освещает путь вперед треугольником; позади фонаря необыкновенная темнота, а от фонаря вперед, начиная в ширину от одной сажени до одной версты, так освещает, что каждая чурка на воде означается. Свет серебристый, так что на воде ничего не может скрыться. Электрик надевается в Суэцком канале и в других опасных местах.

11-го июля выехали в Красное море, или Чермное, через которое Моисей Боговидец по выходе из Египта перешел, как по суху, с шестисоттысячным израильским народом, ударением жезла совокупил воду и Фараон с войсками потонули на дне моря. Нам говорили раньше: «когда поедете Красным морем, увидите фараонов, которые вылезают из моря и кричат людям: скоро ли будет светопреставление?» Но мы проехали вдоль с края до края Чермное море и не видали ни одного водяного фараона. Видали только трех фараонов, которые, оставшись от времен Моисея на берегу, в проезд наш купались на краю моря и, увидав нас, побежали из воды в пески. А в море всплывали целыми косяками дельфины, которые по обеим сторонам быстро бежали поверх воды вместе с пароходом. И большими массами из моря вылетали также летучие рыбы, которые летят стадами без препятствия, пролетают через морские высокия волны. Погода была ветреная, но жар и духота томили народ в свою очередь, так что в каютах на койках днем невозможно было лежать. Народ выбирался на палубу, под тень натянутого над всей палубой зонта, который по утру поливают из трубной кишки водою. В каютах и на палубе также каждое утро поливают и моют для чистоты и освежения воздуха. Благодаря такой чистоте и ветреной погоде, проезд Красным морем был не очень тягостен. На пароходе пища была лакомая. Французы дали нам волю: хочешь, бери готовую или сам для себя приготовляй; хлеб белый, как булки, также за каждым обедом дают переменные фрукты: яблоки, миндаль, сладкие лимоны, бутылка виноградного вина на каждого человека в сутки.

Почтовый пароход бежит по Красному морю ровно, не тряхнется, и мы между себя радостно рассуждали: неужели такой большой пароход (90 саж. длин. и более 10 саж. ширины) морские волны могут расколыхать. Вот теперь ветер сильный, так с ног и валит, а пароход под нами только дрожит, как на железной дороге, а от ветра более влажность: не будь ветра, — от солнечного припеку хоть задыхайся. Но когда выбежал наш летучий пароход в открытый Индийский океан — завиднелись пенистые волны, мы полагали, что это скалы или снеговые горы. Но мы быстро подвигались к ним, а волны к нам. Пароход заиграл под нами, начал с боку на бок поваливаться, так что даже борты стали черпать на палубу морскую воду. Побежали все с палубы на свои места в каюты, закрутили снасти, завинтили окна, и легли каждый на железные, к стенам прикрепленные койки. Волны сильно ударяют в стены, пароход сваливается с боку на бок, у людей кружение головы, кого тянет, кого рвет. Вдруг послышался стук, как гром. Все вскочили на ноги, думая, что пароход ударился о камень. Оказалось, что из буфета вылетали бутылки и всякая посуда, катаясь, как живая, по столовой. У нас был чайник, стоял в каюте с водой. Ему одному стоять показалось обидно, вдруг побежал чайник из каюты вместе с посудой разгуляться. Один из нас побежал за ним, но чайник ударялся из стены в стену, наконец как-то подкатился к его ногам.

Раньше французы пели песни и за обедом не молчали; теперь каждый в каюте на койке молча лежит и головы не поднимает. Пятеро суток был сильный ветер; в течении двух дней я не ел и не пил. Тошнота теснила, слезы неудержимо катились из глаз. Нет такой тягостной болезни, как болезнь морская, не даром русская пословица говорит: «кто на море не ездил, тот с усердием Богу не молился».

20 июля, в 10 часов ночи мы пристали к острову Цейлону на пристань г. Коломбо. На утренней заре, 21 июля послышался русский сигнал, мы взошли на палубу посмотреть, где звучит голос русской трубы, и увидали на расстоянии 100 с. трехтрубный пароход «Херсон», который вышел из Порт-Саида вперед нас за 3 суток.

Остров Цейлон богат и весьма плодороден: хлопчатая бумага, южные плоды, строевой разной породы лес, кедровые и прочие плодовые леса. Медь, серебро, железо, золото и дорогие разных цветов камни. Местные обитатели коричневого цвета, черные длинные волосы откинуты назад и скреплены на вершине головы гребнем. Большей частью ходят нагие, имея на себе кусок бязи вокруг поясницы; один конец спущен спереди между ног, а назади привязан за этот же пояс. По морю они плавают на своих длинноузких, 7-вершковых лодках; сбоку от лодки на 1 саж. пристроена 4 верш, толщиною жердь, загнутая немного кверху. Между лодкой и жердью на связях утверждены мачты из бамбука, толщиною 4 вершка. Туземцы садятся в лодку верхом, ноги висят по колени в воде, а в лодке лежит у них пойманная рыба и рыболовные снасти.

VIII

Отплытие из Коломбо. — Остров Суматра. — Полуостров Малакка. — Сингапур. — Играющие молодые туземцы. — Поездка на «двуногой лошадке». — Спор с извощиком. — Русское консульство. — Разговор о православных церквах на Малакке. — Неправильность одной части рассказа Аркадия. — Сингапурский арбуз. — Отплытие из Сингапура.

21 июля, в 7 часов утра снялся пароход «Херсон». Мы вышли на палубу и раскланялись им во всю спину. С парохода смотрели на нас и откланивались нам в свою очередь. Чиновники с русского парохода смотрели в бинокли и говорили: «А ведь это раскланиваются нам с французского парохода русские люди». — «Да это казаки! — громко сказал один: — видите, у них малиновые околыши. Это самые те, которые приходили в Порт-Саиде и просились на наш пароход». «Херсон» быстро побежал от нас прочь и больше разговоров мы не слышали. Через четверть часа подошел к (нашему) пароходу катер, который перевез нас в числе прочих на другой пароход той же компании.

В 12 часов дня снялся пароход с пристани и быстро побежал от Коломбо в океан. На третьи сутки завиднелись в стороне мачты. Французы говорили, что это «Херсон», который отстал, и к вечеру совсем его стало невидно.

24 числа, в 6 час. утра, в правой стороне завиднелся цветущий зеленый остров с возвышенными марами (холмами), покрытый густым разных пород лесом; это был остров Суматра.

В 4 часа вечера, в левой стороне представился берег с пушистым высоким лесом — это тянулся длинный полуостров Малакка. Всю ночь ехали вдоль Малакского полуострова; за Малаккским проливом, на всходе солнца, 25 июля, появилось множество мелких гористых островов, покрытых густым лесом. Вероятно, этот лес не видал человека хищника, у которого сверкает в руках топор и шипит пила, а только часто слышит пароходные сигналы, которые пугают гнездящихся в этих лесах разных красивых и дорогих птиц. В особенности множество попугаев разного цвета, которые ценятся в тех местах не выше 3-4 рублей.

В 2 часа пополудни мы пристали к о-ву Сингапуру. Тут встретило нас множество молодых ребят от 9 до 17 лет, нагих обитателей Малаккской страны, в своих маленьких легких, трех аршин длины, лодках. В руках имели небольшие весла. Французы бросали с парохода звонкие монеты в море. Ребята быстро выпрыгивали из лодок, ныряли, как крохали, доставали монеты из моря и поспешно из воды впрыгивали опять в свои лодочки, не зачерпнувши даже стакана в лодку воды. И снова кричат: «але, але, капитан!» т. е. бросай, бросай. Французы разбрасывали монеты в два три места, но ребята мгновенно кидались за ними, и ни одна монета не могла достигнуть дна моря, но все были в руках ребячьих. Французы потешались и смеялись, но наконец, догадавшись, сколько уже перекидали денег, больше кидать не стали. Тогда мальчики тотчас вернулись на берег.

Нужно нам было в Сингапуре походить, местный народ посмотреть. Спустились мы по сходням на берет и вышли на площадь, где стояли в 4 ряда извощики с двухколесными на рессорах экипажами американского изделия. Поместились мы двое с Максимычевым в одну коляску. Извощики не имели на себе ни рубах, ни подштанников, а только подпоясана поясница кушаком, один конец пропущен между ног и подвязан сзади за кушак; и вот его все пышное одеяние. Извощик, немедля нисколько, сам зашел в оглобли, обратился к нам и спросил на своем наречии: «куда прикажете ехать?» Мы догадались, чего от нас он требует, и показали ему направление. Лошадка о двух ногах с места покатила рысью; мы дивились неслыханной езде: человек запрется в экипаж и бежал, как добрый конь, с тягостью двух людей, пробежал до города и по городу не меньше трех верст. По телу его потекли ручейки пота; вероятно сильно устал и начал частенько на бегу обращать голову к нам, ожидая от нас, что прикажем остановиться. Мы на каждое его обращение говорили ему: «русский консул» и махали рукой вперед, дальше! «Пусть бежит до края города», говорили мы между себя. Извощик видит, что мы его не останавливаем, решился остановиться сам: добежал к дому, в котором был магазин, остановился против двери, положил оглобли на землю и, указывая пальцем на дверь магазина, сказал: «русска, русска!» Из магазина вышел человек лет 25, высокого роста, борода и усы выбриты, тоже не имея на себе ни рубахи, ни штанов, как говорится, в чем маменька родила, сам тучный, как тюлень. Раскланялся нам в пояс и просит нас к себе и указывает на свой магазин: «русска, русска». Максимычев с улыбкой сказал мне: «Смотри, товарищ, купец богатейший, на нем драгоценная одежда никогда не изотлеет».

Извощик в свою очередь просит у нас расчета за доставку. Вошли мы к купцу в магазин, оглядываемся на все стороны, думаем, — нет ли где русского человека по слову хозяина. Среди магазина стоит окрашенный стол, хозяин приставил к столу два стула и попросил нас сесть. Мы сели на стулья. Извощик подошел к нам и просит от нас деньги за доставку. «Где же русска?» — спросил Максимычев. — «Русска, русска», повторяет извощик. Я вынул золотую английскую монету (9 р. 60 к.) и подал торговцу для обмена на местные серебряные деньги. Торговец взял от меня монету, насчитал 8 сингапурских серебряных монет и подал их мне. Я попросил от него прибавить еще две монеты; купец мотает головой и дает понять, что сполна выдал нам серебра за наш золотой. Впоследствии оказалось, что купец не додал нам 1 руб. 60 коп. Я одну монету подал ему обратно и попросил разменять ее на мелкие монеты. Купец вместо одной подал мне две монеты, из которых я одну подаю извощику. Извощик не берет, а просит большую монету. Я опять из последних прошу принять одну монету, но извощик взял меня за пиджак и просит настоятельно уплатить за доставку, сколько он от нас требует. Я вскочил со стула и хотел его ударить врасплох, чтобы вылетел из магазина. «Я разделаюсь с тобой по казачьи, будешь помнить, как грабить русского человека!» Но Максимычев удержал меня: «Уплати, пожалуйста, чего требует, — говорил Максимычев, — мы с ним не рядились, ведь может — у них такая такция. Далеко мы заехали, наших кулаков здесь на всех не хватит».

Сел я на стул и подал извощику монету стоимостью в 1 рубль. Хозяин магазина стоял неподвижно и быстро смотрел на нас. «Есть ли здесь русские люди, или хотя бы кто мог говорит по-русски?» --спросили мы хозяина. Купец ничего не ответил, а только пожимал плечами. Мы повторили вопрос и, разводя руками, старались всячески, чтобы он понял от нас, чего нам желательно. Через полчаса наших переговоров он понял от нас, чего нам нужно, и перевел извощику. Тот, по просьбе купца, согласился доставить нас к русским за 60 к. Поместились в экипаж, извощик просит деньги вперед, мы же просим его, чтобы доставил нас прежде на место. Извощик положил оглобли на землю и просит нас слезть с экипажа. Мы плотнее усаживаемся и просим купца, чтобы он его уговорил. Купец уговаривал его, но он все требует деньги вперед. — «Напрасно мы стоим, отдай деньги!» сказал опять Максимычев. — «Вот прекрасно, отдай ему деньги, а он за них один квартал провезет, положит оглобли на землю и также попросит нас слезть с экипажа. Не дам деньги, пока не доставит нас куда нужно!» --ответил я товарищу.

Наконец, купец упросил извощика, который плюнул на землю, взял оглобли и побежал рысью вдоль улицы. Пробежав ста четыре сажень, он остановился, положил оглобли и указывал на высокий дом, который виднелся впереди, в саженях тридцати. «Русска, русска!» сказал он и протягивает руку за расчётом. Мы взглянули на этот дом; на нем виднелась надпись по-русски. Я выдал извощику 50 к.

Подошли к дому, пред которым был обширный подъезд. На дворе стоял окрашенный стол, за которым на стуле сидел человек.

— «Вероятно русские?» — сказал он. — «Да», ответили мы. — «На каком пароходе приехали сюда?» — «На французском». — Он поставил стулья. «Садитесь, пожалуйста. Сколько вас человек?» — «Нас трое. Впрочем, есть, кроме нас, один господин русский на этом же пароходе, который едет из Марсели». — «Это какая на вас форма?» — "Мы уральские казаки. — «Куда же вы едете?»

В это время подошли еще мужчина и женщина, сели на стульях и приняли участие в разговоре.

— «Мы разыскиваем русский народ, который вышел из России давным-давно, ста два лет и более тому назад. Нет ли где на этих островах русского православного народа?»

— «Я в этой стране нахожусь уже семь лет, — сказала женщина, — получаю сведения и ведомости с прочих островов, но не слыхала, чтобы здесь, на островах проживали русские, кроме того, как и мы, где двое, трое. Не токмо быть здесь православным, но даже нет и верующих в Распятого, кроме острова… (название ему я запамятовал). На нем есть армяне. А вот где есть православные: против Адена, — зашедшие лет пять тому назад, об них у нас есть сведения. Этим христианам доставлены были из России церковные принадлежности».

— «Мы разыскиваем не тех людей, которые из России вышли по одиночке лет 10-20 тому назад; но мы хотим напасть на след тех людей, о которых в России между старообрядцами распространен слух, будто бы уже два века и более тому назад вышедшие из России сотни людей с духовными лицами теперь обитают на восточных индокитайских островах и имеют до 40 церквей русских. На этих же де островах находится на сирском языке множество народу и церквей; имеют епископов даже и патриарха антиохийского постановления».

— «Чего вы разыскиваете, здесь этого нет. Не токмо 40 церквей, — если бы была одна церковь православная, и о той было бы известно. Если на котором острове мы сами не были, то людей со всех островов часто видим и спрашиваем, какие люди там проживают и каких вероисповеданий. Если на каком острове есть один человек русский, и он нам известен. Разве, как вы объясняете, что уже два века тому назад зашедшие, то из них уже старые померли, а молодые соединились в один тип с местными жителями и теперь признать их невозможно».

— «А религия и церкви-то где?» сказали мы.

— «Да, это должно быть при них… Но нет, о православных здесь и слуху нет».

Закончивши разговор, пошли на базар купить чего-нибудь съестного. На базаре фрукт много, но все нам не знакомые. Наконец подошли к арбузам. «Вот этот овощ нам известный и лакомая наша пища», — сказал Максимычев. Спросили арбузам цену, купили один за 25 коп., вышли на средину улицы, сели на извощика и поехали обратно на пристань. Ехали и разговаривали между себя: с чего же распространились рукописанные маршруты, которые указывают на восточно-океанские острова, на них де живут люди русские и сирские с полным духовенством православно-кафолического исповедания. Но теперь мы самовидцы океанских островов и видим на них обитателей, что они поклонники разных богов… Теперь как-бы достигнуть Беловодии и Индокитайского полуострова, на которую местность указывает архиепископ Аркадий, под названием Беловодский.

Так пока между себя разговаривали, двуногая лошадка примчала нас к морской пристани, положила оглобли на землю, просит за доставку деньги. Я дал ему 30 к. Извощик, протягивая ко мне руку, требует прибавки. Я попросил от него обратно выданные деньги и вместо них хотел дать 50 коп., но извощик, не понявши мое намерение, а предполагая, что я и последние деньги у него отбираю обратно, не дал их и с тем от нас ушел. Вот, что делает незнание чужих местных наречий: с пристани до места уплатили мы 1 р. 50 коп., а обратно проехали всего только за 30 коп.

Товарищ наш Барышников с нетерпением ожидал нашего возвращения. — «Ну, что, братцы, есть ли что доброе?» Рассказали ему все подробно; выслушал все Барышников и сказал: «Поедемте дальше, не нападем ли на след того, о чем рассказывал архиепископ Аркадий Беловодский». --«Необходимо нужно!» — подтвердил Максимычев. — «А это что у вас в сумке-то?» — «Гостинец», ответили мы и вынули из сумки арбуз. Я попробовал запустить в арбуз ножик и почувствовал, что арбуз недобрый. Все-таки вырезал из него маленький кусочек; цвет арбуза оказался необыкновенной красноты, словно облит кровью, и думаю себе, что вкус вероятно будет отвратительный; лизнул и дважды плюнул на пол. «Вот какой привередливый, говорит Максимычев, заграничный арбуз есть не хочет, даже плюет. Арбуз красный, таких у нас на Урале никогда не бывает». --«Да, братцы, попробуйте вы, чем пахнет», --сказал я, и подал кусок Барышникову. Он тоже лизнул языком и подал его Максимычеву, который также лизнул, и оба плевали до трех раз. Барышников сдержался и не отплевывался сразу, вероятно для того, чтобы втянуть в пробу и Максимычева. Я взял кусок, приложил к арбузу и бросил его в пароходное окно, в океанские волны.

26-го июля, в 10 часов утра, вышли с пристани Сингапура направлением вокруг полуострова Малакки, к Сиаму. Целый день продолжали мы разговор об Аркадии, и когда стали вспоминать, что рассказывал он нам поодиночке, то оказалось, что рассказы его не сходятся.

IX

Прибытие к гор. Сайгону. — Колокольный звон на заре. — Новые надежды. — Поездка по Сайгону на звон колоколов. — Католическая церковь. — Блуждание по городу. — Неудобства незнания языков. — Счастливая встреча с французом. — Французское консульство. — Мена денег; ошибка менялы, желавшего обмануть иностранцев. — Удивление жителей при виде русских. — Умная обезьяна. — Встреча с господином Куликовским и его объяснения. — Убеждение в самозванстве Аркадия укрепляется. — Случай из прошлого. — Отплытие из Сайгона. — Буря.

На 28-е число, в ночь, достигли мы до Камбоджских проранов (протоков), всю ночь блуждали меж островков реки Камбоджи и, довольно поднявшись по широкой реке, на утренней заре подъехали к пристани города Сайгона. На всходе солнца раздался по густому пушистому лесу звон колокола.

— «Слышите, церковный звон! — сказал Барышников; — уже не верны ли рассказы архиепископа Аркадия?»

— «Нужно поспешно бежать на этот звон, — говорил я, — дознать, какие люди находятся здесь и какая ихняя вера?» — Мы с Максимычевым вдвоем спустились по сходням. На пристани толпились такие же двуногие лошадки, как и в Сингапуре, только здесь возят в экипажах по одному человеку. Поместились мы на двух бегунков и поехали в город на звон колокола. Бегунки сначала бежали на звон, как будто знают, чего нам нужно. Прибежали на пространную площадь, остановились и, протягивая руки, просят от нас вознаграждения за потные свои труды. Но нам желательно было, чтобы они нас поскорее доставили, где звучит колокол, а разъяснить им не можем, только, сидя в экипажах, говорим: «дон, дон, дон!» указывая им в ту сторону. Извощики смотрят один на другого и смеются; наконец настоятельно потребовали от нас расчёта. Волей-неволей вылезли мы из экипажа, вознаградили их за труды, а сами поспешно зашагали в ту сторону, где слышался звон, который уже прекратился.

Постройка города Сайгона чисто-каменная. Дома о двух трёх этажах, улицы все устланы щебнем, по улицам, по обеим сторонам в два ряда рассажены пушисто-высокия деревья, шумящие от ветра. Через полчаса попали мы в ту улицу, по которой издали виднелась церковь, и подошли к ней. На паперти стояли трое мужчин, по физиономии, угадывали мы, должны быть эти люди из французов. Максимычев спросил их: «православная или католическая?» указывая рукой на церковь. Французы поняли вопрос и ответили: «католическая».

— «Где же православная?» — спросил я, разводя руками. — «Православной но», ответили они, т. е. нет. Спросили мы их: «нет ли здесь русских?» Французы пожимали плечами, по всему-- понять нас не могут. Мы стали часто повторять: «русска, русска! Моску, Моску!» Один из них поднял руку, как будто понял, махнул рукой и пошел с нами вдоль улицы. Пройдя ста два сажень, подошел к полицейскому, что-то ему передал об нас и указал нам на полицейского, а сам ушел по другой улице. Полицейский пошел вместе с нами. «Ну, теперь полицейский доведет нас до места!» — сказал Максимычев. «Не знаю, насколько француз понял нас», ответил я. Пройдя с нами три квартала, полицейский приостановился и дал нам понять, что дальше продолжать с нами путь не может. Недалеко стояли извощики. Я махнул им рукой, подбежали к нам трое извощиков. Мы попросили полицейского, чтобы передал извощикам, чего нам нужно. Полицейский передал им что-то, а что именно нам неизвестно, только извозчики кивнули головами, как будто поняли. Поместились мы по одному в экипаж, побежали по улицам и переулкам и попали опять на обширную площадь. Остановились возчики, положа оглобли на землю, и приказывают нам вылазить из экипажа и уплатить за проезд. Мы не слезаем и деньги не отдаем, просим их, чтобы везли нас, куда нам нужно. На площади толпилось более десятка извощиков, услыхали шум, подбежали к нам и спросили, в чем дело. Извощики передали что-то на своем наречии и снова стали теснить нас, чтобы мы им уплатили деньги. Мы просим их, чтобы везли нас в консульство, говорим: «русска, русска! Моску, моску!» Прочие извощики смотрят на нас, смеются и между собой что-то толкуют. Наконец подняли оглобли и повезли нас дальше. Встретился нам опять француз, самый тот, который от церкви с нами до полицейского дошел. Я приостановил его и намекнул ему, что нас по городу возят бесполезно. Француз приостановил наших извощиков, велел везти шагом и сам пошел с нами рядом. Пройдя не более 70 саж., он указал извощикам на углу большой дом, а сам вернулся и пошел своим путем.

Извощики помчались в припрыжку, вероятно обрадовались, что скоро с нами развяжутся. Пробежали сажень 200, повернули направо, подвезли к большому дому, положили оглобли на землю и указывают на высокий дом, т. е. дают знак, что представили к тому месту, куда приказал француз. Слезли мы из экипажей, уплатили за потные труды деньги и вошли в этот дом. В первом отделении стояли пять столов, за каждым сидели по три человека, занятые письмом. Можно было понять, что это какое-то присутственное место, народ без исключения все французы. При входе нашем все обратились лицом к нам. Старший чиновник что-то спросил нас на французском наречии. Мы в ответ сказали ему: «консул Моску!» «Моску консул — но. Франси консул!» И он указывал пальцем на свое правление. С тем и вышли мы от них.

— «Теперь в какую сторону пойдём?» — сказал я. — «Дойдем до базару, может быть чего увидим для нас нужное», — ответил Максимычев. Пришли на базар, где нам потребовалось мелких местных денег. Подошли мы к столу меняльщика, я подал ему золотую монету 7 р. 50 к. Он насчитал серебряных денег 8 р. 20 к. и подал мне. Вероятно, русскую монету он признал за английскую, которая ценится 9 р. 60 к. Малаец полагал, что меня обманул на 1 р. 40 к., но между тем передал мне 70 коп. — «Не всегда же им нас обманывать, вдулся и сам по своей неправде», сказал я. Подошли к торговцам, купили овощ в виде репы, вкусом превосходнее. Подал я торговке серебряные 25 коп. и попросил на них сдать мелкими. У торговки местные деньги, на которых в середине четырехугольные дыры, все надеты на шнурок. Долго считала она дырчатые деньги, наконец отдала мне всю вязанку. — «Ничего, за одну монету дала фунтов 7 овощу и вязанку денег», сказал я.

Местный народ ходят нагие, как и в Сингапуре, но только здесь носят на голове широкие шляпы, как зонтики. Во рту у них имеется какой-то состав, в виде крови; часто плюют. Базар и все улицы оплеваны; можно подумать, что какое-нибудь животное, крепко раненое, бежало здесь и облило, кровью. Употребляют в пищу всяких нечистых животных: в лавках для продажи висят копченые кошки, собаки, крысы и т. п.

С базару пошли мы обратно к пароходу. На пути местные жители смотрели на нас, как на каких чудовищ. Дети (и подростки) от 8 до 20 л. толпились и шли за нами. Мы заметили, что в их глазах кажемся страшными, и шли с целью мешкотно, не один раз приостанавливаясь. Ребята сначала старшие младших подталкивали к нам ближе, которые со слезами от нас бежали без оглядки. Наконец осмелились некоторые: при остановке нашей подходили к нам, глядели нам в лицо. Один, лет 20, ощупал руками наши бороды и под бородой глазами оглядел наши шеи. Чего искал туземец под нашими бородами? Или думал он, что под бородами на месте горла нет ли у нас другого рта? Вероятно, этот народ не видал русского человека, поэтому они и дивились.

Вышли из города. На пути попалось место болотистое и лесное, но дорога набучена щебнем. Невдалеке от дороги (сажень 10) на пеньке срубленного дерева сидела обезьяна. Максимычев бросил в нее грецким орехом. Орех упал у самого пенька; обезьяна спрыгнула с пенька и, взявши орех, начала его разгрызать, потом положила его на землю и ударяла в него камнем. Но так как местность была болотистая, то орех забивался в землю; обезьяна снова взяла его, положила в воду мочить и, вынув его из воды, начала грызть. Подивились мы её смыслу и пошли своим путем к пароходу.

Весь день пробродивши по Сайгону, не смогли мы найти человека, который мог бы нам разъяснить, какая это страна и народ какого вероисповедания? Вернувшись на пароход, передали обо всем Барышникову. Барышников вспомнил, что на этом же пароходе есть один господин русский; при разговоре назвался прокурором морского ведомства, по фамилии Куликовский, который ехал из Марсели. Обратились мы к Куликовскому с просьбой, как он знал хорошо французский язык. Куликовский рад был нам, так как русских давно не видал. Спросили мы, как страна эта называется и народы какого вероисповедания. Страна эта называется в простом наречии: Восточно-Китайский полуостров, местные жители Малаккцы, буддийского вероисповедания. Мы обрадовались. Думаем себе, что достигли до Беловодии, на которую местность указывали часть рукописных маршрутов, и Аркадий архиепископ в своем рассказе также упоминал этот полуостров.

— «Есть ли здесь город Левек?» — спросили мы.

— «Не слыхал я название такого города. На что же он вам?»

— «Мы ездим, разыскиваем русских людей, по распространившимся между старообрядцами рукописным маршрутам под именем инока Марка (Топозерской обители). Он будто бы с двумя товарищами путешествовал на восток через Сибирь, в Китайскую империю. Пройдя городе Пекин, достиг страны Восточно-Индокитайского полуострова, где и находится Беловодия, по островам большим и малым в окрестностях Японии. На тех островах народы обитают христианского вероисповедания, частью от проповеди апостола Фомы, но есть и выходцы из Сирии, зашедшие от гонения Папы римского и бежавшие из России от времен патриарха Никона. Все эти народы имеют епископов и архиепископов, до 40 церквей русских, а Сирских до 70 церквей и имеют Патриарха Антиохийского поставления. Двое спутников инока Марка пожелали остаться навсегда в этой стране, а Марк возвратился в Россию и свое путешествие подтверждает с клятвою. На эту же страну указывает и Аркадий архиепископ, под названием Беловодский, который явился в Россию лет 35 тому назад, приняв архиепископство от тамошнего патриарха. Мы проехали острова Цейлон, Суматру, Сингапур и проч., обогнули Малаккский полуостров, но не только русских 40 церквей, но даже и людей русских мало видали, и те лет семь выехали из России. Спрашивали их мы о русских людях и какие люди находятся на Филиппинских островах. Они нам сказали, что-де, нет на этих островах православного народа, ни церквей, ни русских людей. Теперь, где же город Левек и где православный народ с духовенством и церквами?»

— «Я вам истинно говорю: нет здесь города Левека, и не бывали православно-русские народы. Не желаете ли — посмотреть карту в пространной черте этого полуострова?»

— «Очень желаем», --ответили мы и пошли вместе с г-м Куликовским смотреть карту, на которой надписи по-французски. Куликовский прочитал все города и урочища. Нет города Левека.

— "Не верно ли говорил я вам, что города Левека нет, и в этой местности никогда не бывали русские люди. И теперь русские пароходы сюда не заходят, и здешние народы русских никогда не видали.

— «Что же такое? Неужели это все ложное? — сказал Максимычев, — как письменные маршруты под именем инока Марка, так, в особенности, архиепископ Аркадий? Этот человек и теперь жив и находится в Пермской губ., временно приезжал и к нам на Урал. Что же заставляет его врать и носить на себе чин самозванства?»

— «Это очень просто, — говорил Куликовский. — Однажды ему взбрела дурная такая мысль принять на себя чин самозванный, и он выдал себя ложно за Беловодскего архиепископа. Теперь ему уже трудно говорить правду, когда он привык врать».

Когда Куликовский высказал про самозванство Беловодского Аркадия, мне один случай подобно такой же взошел на память. Это было лет 35 тому назад, когда я был 13-14 лет; в декабре месяце, во время багреннего [Зимний лов по льду, причём рыбу достают баграми. На багренное рыболовство выезжает все уральское войско] нашего рыболовства (этот промысел на Урале чуть ли не поголовный: начиная от пяти до 80-лет, всех везут на первый день багрить рыбу). Я в то время проживал в Ранненском поселке, 90 верст выше г. Уральска. Вот в числе прочих и я поехал с покойным родителем на багренье. Приехали в г. Уральск на квартиру к казаку Ивану Алексеевичу Сладкову; взошли к хозяину в комнату; я разделся, влез на печь погреться, а отец мой подошел к умывальнику, обрывая с бороды и усов намёрзшие от сильного холода ледяные сосульки и бросал их под умывальник в таз.

— «Терентий Григорьевич, — говорил Иван Алексеевич, — вы разыскиваете истинное священство, да не найдете. Священник есть в Петербурге у купца (фамилию и имя купца я запамятовал) и церква у него в дому, но только никто не знает».

— «Если никто не знает, — ответил отец, — Вы как же узнали?»

— «Мне сказал человек, который много раз был у этого купца и в домашней церкви при священнике Богу молился и на духу у него был».

Отец мой по этой части был ревнитель, подошел к Ивану Алексеевичу и сел с ним рядом. — «Ну, говорит, теперь, пожалуйста, скажите имя этого человека, который Вам сказывал?»

— «Гвардеец прошлою осенью пришел со службы из Петербурга, не простой казак, а урядник, врать уже не будет. Проживает в г. Уральске в Новоселках, фамилия его Изюмников. Был он у меня в гостях, сидели с ним, выпивали водку. Речь у нас зашла о священстве, он и сказывал мне, как молился у купца в церкви и был на духу у священника».

— «Иван Алексеевич, (говорит отец) как бы послать за этим урядником?» Иван Алексеевич вышел из комнаты на двор и закричал: «Кузька, запряги гнедка в багреные сани поскорее!» Сам вошел в комнату и сказал: «сейчас привезем урядника». Поскакал Кузька за Изюмниковым. Иван Алексеевич отворил шкап. — «Не знаю, есть-ли у меня водка». Вытаскивает четвертную бутыль. Вскоре урядник Изюмников вошел в комнату, помолился Богу, раскланялся хозяину и сказал: «Вы, Иван Алексеевич, требуете меня повелительно, словно наказный атаман».

— «Выпить я захотел, — отвечал хозяин, — а одному пить не весело».

— «Как мол одному? У вас есть гости».

— «Ну, эти гости не умеют держать в руках рюмку, а вы знаете. Мы с вами выпивали все под дёнушко».

— «Да, верно: я не помню, как и уехал от вас домой, — говорил Изюмников. — Ночью проснулся и думаю, где я теперь лежу, не знаю, дома или в гостях у кого».

— «Ну, садись-ка за стол, приударим также, как и раньше».

— «Нет, Иван Алексеевич, нужно поберегаться: ведь завтра рано нужно бежать на ятовь, а у нас головы будут болеть. Нет, не нужно пить».

— «Дело ваше, как хотите, а я выпью. Завтра, что Бог даст!» Хозяин налил в стакан водки, перекрестился и потянул досуха. — «По-нашему вот как» — сказал хозяин, налил в чайный стакан и поднес Изюмникову.

— «Не напрасно-ли, Иван Алексеевич?» — сказал Изюмников.

— «Нет, нет, выпей, потом начнем дело, для чего я вас пригласил!» Гость более не стал уклоняться, взял в левую руку стакан, пожелал хозяину всего хорошего и вытянул из стакана насухо; вероятно, в Питере научился, как со стаканом обращаться.

— "Вот этот человек, говорит хозяин, указывая на моего отца, — моей жене родной брат, а мне шурин. Они много лет стараются, где бы добыть себе старообрядческого священника. Я передал им, что есть священник в Питере у купца. Шурин мой ухватился за мой рассказ и пожелал видеть вас лично и выслушать от вас виденное вами. А вы расскажите ему без стеснения, как и мне сказывали.

— «Да, Бога ради, не утаите, — сказал мой отец Изюмникову, — скажите все подробно: как имя купца, чей по фамилии, с которого времени находится у этого купца священник и где он взял священника?» Изюмников не ожидал таких вопросов и не приготовился на них отвечать. Он облокотился локтем на стол, ладонь прислонил ко лбу; по всему было заметно, что в эти минуты Изюмников растерялся, — сказать ли то, что это он, гвардеец, да к тому же унтер-офицер, говорил неправду, или начинать врать….

Но много рассуждать было уже не своевременно и Изюмников решился врать дальше.

В это время и нам было заметно, что он растерялся, но поняли мы наоборот. Наше понятие было, что он стеснялся раскрыть купца и священника: узнает правительство, придет полиция к купцу в дом, возьмут у него священника, а самого купца посадят в тюрьму.

— «Иван Алексеевич, сказал Изюмников, налей-ка мне еще стакан водки, я выпью и потом начну рассказ». --Раньше уклонялся от первого стакана, а теперь сам напрашивается, вероятно для смелости. По всему, не привык врать… Выпил и крякнул. «Водка, очень хорошая», — сказал он; вероятно, ему хотелось, чтобы хозяин налил третий стакан, да не осмелился.

Прокашлявшись немного, начал говорить: --«Да, я служил в Питере три года. На втором году моей службы пришлось мне случайно познакомиться с купцом (называет его имя, отчество и фамилию). Уверился купец, что я старообрядец, и изволил тайно мне открыться, что есть у него в дому церковь и в ней служит старообрядческий священник. Разговор об этом был с купцом декабря, а какого дня, — дай Бог памяти». — Изюмников ухватил левой рукой себя за голову, немного подумал и сказал: «22 декабря, за сутки до Рождества Христова».

В это время опять можно было заметить, что он врал: сказал 22 декабря и за сутки до Р. X. Впрочем, больной человек верит всякой деревенской бабке, только получить бы поскорее здоровье.

— "Я пожелал — продолжал он, — на праздник Христов в его домашней церкви помолиться Богу. Купец мне не отказал, велел приходить, только попросил меня, чтобы я никому не сказывал. Я дал ему честное слово. От вахмистра выпросил я на сутки себе увольнение. 24 декабря, когда заблаговестили в церквах, я и пошел к купцу в дом. В воротах у купца стоял человек, который меня приостановил и спросил, как мое имя и фамилия; вероятно ему было обо мне сказано, и он указал мне дверь. Взошел я в комнату (в это время были уже на молитве), домашние указали мне, где ход в церковь. Когда я взошел в церковь, хозяин увидал меня, подошел к священнику, чего-то шепнул ему на ухо, и вместе подошли ко мне. — «Помолиться Богу пришёл?» --спросил меня священник-- «Да, благослови батюшка», --ответил я. — «Добре, добре, чадо! Бог всех требует ко спасению». Прочитал священник мне прощение, приказал за вечерней стоять мне просто, не креститься.

«Я так и исполнил: стоял, не крестился, а слезы у меня одна за другой катятся; не удержусь от радости, что Бог привел меня сподобиться видеть истинного священника».

При этих словах, у покойного моего родителя потекли из глаз слезы. Он приткнулся локтями на стол, ладонями закрыл глаза, но слезы у него неудержимо текли, проникали между пальцев и капали на стол. Я сидел с ними, слушал рассказ Изюмникова, и меня также сердечно тронуло, покатились слезы. Мне сделалось совестно, мальчишке, плакать, чтобы видели люди; я вскочил со стула, выбежал в другую комнату, уткнулся лицом в кроватную постель и втихомолку поплакал. Потом обтер кулаком глаза, подошел к зеркалу, поглядел на свое лицо и заметил, что лицо у меня отекло и глаза покраснели. Как войду в горницу? — себе думаю. — Дядя Иван спросит у меня: что у тебя, Гринька, глаза-то покраснели? Подошел я к умывальнику, умыл лицо, пополоскал глаза. У зеркала висело полотенце, которым я утерся и снова вышел к ним.

Считаю не лишним обратиться ко всем поповцам. Лушковцы, окружники, полуокружники и противоокружники, духовные и мирские, грамотные и неграмотные лица приняли за привычку говорить нам в укоризну: «вы не имеете при себе священства от нерадения и бесстрашия вашего. Хотите жить своевольно и безнаказанно на всю жизнь; не обличаете тяжких своих грехов священнику, к тому же подтверждаете, что можно спастись и без священника, указывая на некие случайные бытия».

Однако, если признают в нас нерадение, что же тогда побудило моего отца испустить неудержно теплые слезы только при выслушании рассказа, что есть священник, к которому можно достигнуть? Бесстрашие-ли тронуло 13-ти летнего мальчика убежать от числа людей в уединенное место, удариться на подушку вниз лицом переплакаться? Были ли слезы неудержны моего отца от радости, что проникает ясный слух о священнике, или о том, что по неизвестной судьбе давно лишились мы обещанных даров — сказать не умею. Или скажут и это нерадение, что в случае, когда проникнет туманный слух о том, что есть-де в такой-то удаленной стране народ и имеет при себе истинное священство, тогда мы съезжаемся, обсуждаем и снаряжаем депутацию. Одни щедро ублаготворяют деньгами, от пота и тяжких трудовых добытыми, другие оставляют без призрения свое домашнее хозяйство и, лишаясь своих жен и детей, решаются ехать в отдаленные и неизвестные места? Придется ли возвратиться и видеть своих домашних или закроются глаза на море-океане и послужат могилой волны, а гробом дно океана!.. Да, — нужно судить, положа руку на сердце и применить на это место себя, а не говорить легко: «что им? или: денег мол набрали им много!» А сколько в сущности, знают немногие люди, которые при отъезде нашем сдавали нам их счетом.

Чем же кончился рассказ Изюмникова? Выше сказано было, вечерню он молился не крестясь, а заутреню позволили уже молиться с ними вместе. После этого, говорил он, ходил я молиться всегда, когда был свободен. Дважды был у священника на духу и принимал святые тайны. Священник-- человек кроткий, находится у купца уже 30 лет, от роду имеет лет восемьдесят.

— «Пожалуйста, напишите адрес, как купцу имя и фамилия? — попросил отец, — не забудьте также прописать, на какой улице дом купца».

— «С удовольствием», ответил Изюмников. Иван Алексеевич достал из шкапа два листа бумаги и подал Изюмникову, который написал карандашом имя купца, фамилию и проспект, после чего подал адрес моему отцу.

«В случае мы (говорил мой отец) пошлем людей в Петербург, тогда, пожалуйста, Вы напишите от себя купцу письмо, чтобы он не опасался наших посланных людей, открылся бы им простой душой — это необходимо». — «Напишет, напишет», сказал Иван Алексеевич. Изюмников несколько позамялся, но наконец ответил тихо, сквозь зубы: «можно».

В течении багреннего рыболовства, рассказ Изюмникова хоть и шепотком, но разлетелся по всему уральскому войску, а между старообрядцами даже с большими прибавками. Закончивши багренное рыболовство, собрались наши отцы и деды в Ранневском поселке, в доме нашем на обсуждение к снаряжению депутации в Петербург. Народ съехался со всех сторон, множество людей теснились в 10 арш. комнате. В сенях от тесноты были сильные капели.

Когда, в услышание всем, передали рассказ урядника Изюмникова, народ в один голос сказали: нужно безотлагательно, по вскрытии ранней весны, ехать в Петербург. На другой день сошлись в этот же дом ранневские жители чуть ли не все, так что дом, сени и двор наполнены были народом. Я в это время от тесноты сидел на печи, с удовольствием прилежно слушал говор народа. Но вдруг народ в избе что-то засуетился и стал выходить вон. Поспешно со стола собрали книги и поклали их в мешки. Я спросил у своей старшей сестры о причине суеты народа. Сестра мне сказала, что подано известие, будто бы приехал из Январцева дистанции начальник и намерен отобрать все книги, а стариков арестовать. На деле вышло совсем не то: в это время богатый человек женил сына и послал приглашать богатых людей, но, к удивлению, приглашать было некого: мужчины все были на беседе. Богатый человек крепко призадумался. Пришел к нему его сродник, казак Павел Мирошкин, хозяин и рассказал ему свою неудачу… «Где же ваш народ?» --спросил Мирошкин. — «На духовном собрании в дому Терентия Хохлова». — «Ну, не печалься, я их всех разгоню, — сказал Мирошкин. — Ты готовь поболее стульев да вина». — «Это все готово». — Мирошкин в это время был приказным и исправлял должность поселкового начальника. Он с целью прислал человека передать старикам, чтобы побереглись на время, иначе будет им дурно. Народ разъехался, жители разошлись по домам и тем богатому человеку осчастливилось созвать гостей.

По вскрытии весны депутация отправилась в Петербург. Давал ли Изюмников депутации от себя письмо к купцу или нет — сказать не могу; по всему вероятию не дал, а ограничился только одним адресом. Депутация ходила по Петербургу день, два, проходила целую неделю, но по адресу, данному Изюмниковым, купца во всем Петербурге не оказалось. Ходили и в адресную контору, но и там его не значилось. С тем и приехали обратно на Урал.

Протекло это Лето, наступила зима. В декабре месяце поехали опять на багренное рыболовство; окончили первый день багренья, обратились в г. Уральск. Когда мы ехали по большой Михайловской улице, к счастию нашему навстречу попался Изюмников. Отец мой остановил его и попросил, чтобы он сел к нам в сани. Изюмников сел. Мы ему передали, что депутация ездила в Петербург и по его адресу не могла найти купца.

— «Об этом я слыхал — ответил он, — удивляюсь что такое! Я ему посылал в презент осетра и вчера получил от него письмо с благодарностью за гостинец».

— «Я к вам побываю», --сказал мой отец, — «вы его, пожалуйста, мне прочитайте».

— «С удовольствием. Приходите не раньше, как часов в 5 вечера». Затем он пошел домой. К вечеру отец отправился к Изюмникову и застал его дома. С первых же слов Изюмников достал из сундука письмо и оговорился, что конверт затерял; да, впрочем, что нам конверт, когда письмо у нас в руках. Начал читать письмо; в первой строке упоминает свое имя отчество, затем прочитывает благодарность за осетра. Прочитал до конца, положил письмо на стол, а отец мой протянул руку и взял его. «Вы уж, пожалуйста, письмо уступите мне на время», а сам кладет его в карман. Изюмникову отдавать письмо вероятно не хотелось и отказать не сумел, да притом письмо уже лежало у отца в кармане.

— «Ладно, говорит, возьмите, только не затеряйте, как только прочитаете его в Ранних, пришлите мне обратно».

— «Сохраним как зеницу ока», — ответил мой отец.

Когда приехали в Ранние, в первый же праздничный день собрались в дому у казака Ивана Кондратьевича Малоземова и прочитали письмо. У старшего сына Малоземова, Григория Ивановича, сохранилось письмо, раньше писанное Изюмниковым своеручно. Иван Кондратьевич приказал сыну принести письмо и, когда сличили его с письмом купца, то оказалось на деле, что письма чертила одна рука. Этим ясно и открылось ложное показание.

Что же заставляло его врать? Ничем он от этого воспользоваться не мог, а людей заставил беспокоиться, принять немало трудов и ущерб денег. Метнул человек неосторожно языком, а слово, как говорит пословица, не воробей: вылетит не поймаешь!

Подобно этому могло случиться и с Аркадием: налезло ему на разум (когда он был молод) выдать себя за архиепископа, под названием Беловодскаго, и уже затянулся навсегда.

30 июля, в 6 час. утра мы снялись с пристани Сайгона. На пути настигла нас погода ветреная, шум морских волн, стоны людей. Воздух в каютах сперся — голова кажется с плеч катилась. Открыть окна для освежения воздуха было невозможно. Волны ударяли в стены и плескали на палубу парохода. Трое суток лежал я, не ел хлеба и не пил воды.

X

Гонг-Конг. — Белая вода в море и новые гадания о Беловодии. — Река Кианга (Ян-тсе-Кианг) и китайский город Шанхай. — Чайные плантации. — Приготовление чая. — Грязные топтальщики. — Верования китайцев: многобожие. — Жертва (поддельные деньги). — Сечение богов. — Десять заповедей. — Праздник Дракона. — Нравы. — Рассказ казака Плюснина о китайцах-христианах. — Албазинцы (окитаевшиеся казаки). — Посещение русского консульства и расспросы. — Русских церквей на китайских островах нет. — Переезд в Японию — Город Нагасаки. — Посещение Нагасакского консульства и разговор в русском пароходном агентстве. — На японских островах старинных русских церквей нет — О японцах.

2 августа, в 10 ч. утра бросили якорь на пристани у гор. Ионкона [Ионконом автор, по созвучию называет, очевидно, Гонг-Конг, небольшой остров у вост. берега Китая, с гл. городом Викторией] (колония английская). В Ионконе народ тот же, как и в Сайгоне: индокитайцы и малайцы. Ходили мы в разные европейские консульства, спрашивали о русских людях и о прочих христианского исповедания: получали ответ, что нет ни русских, ни вообще православных христиан.

На берегу моря, на крутой возвышенности, устраивается англичанами крепость. С морской пристани на круто-высокую гору положены рельсы, по которым тихо двигаются вагоны с тягостью материалов на возвышенность горы. На горе под закрытием утверждена машина, которая работает и посредством ремня поднимает по рельсам вагоны. Порожние вагоны утверждены на другом конце того же ремня и спускаются по другим рельсам на морскую пристань.

3 августа выехали из Ионкона, а 4 заметили мы, что цвет морской воды изменился: во всех морях вода тёмного цвета, но прозрачная, тут же цвет морской воды белый и непрозрачный. «Не эта ли самая местность называется Беловодней?» --говорили мы между собой, — «так как вода совсем от прочих вод отменная, — белая на большое пространство?» --«Почему здесь морская вода белая?» --спросили мы. — «Эта вода проникает от великой реки Кианга», --ответили нам. Мы опять стали спрашивать о русских и прочих православных христианах, но получили также в ответ: нет здесь ни православных христиан, ни русских людей.

5 августа, в 2 часа пополудни поднялись великой рекой Киангой к г. Шанхаю.

Шанхай и Ханьков (Хань-Коу) имеет знаменитые чайные плантации, в которых отдельно имеются европейские постройки; в них живут приказчики знаменитых купцов, которые приготовляют и отсылают в Европу чай. Вот как приготовляют владельцы плантаций черный чай у себя дома: чай, принесенный в корзинах, рассыпается на циновках, приблизительно три сажени длиною и 1 1/2 ширины. Ему дают подвянуть на солнце; рассыпка и сушка продолжается вместе 1 час 10 минут. При этом вес листьев уменьшается наполовину. Затем чай собирается в кучи, и его сбивают в комья в 1/2 арш. по окружности. Комья эти кладут на доски с перилами. Рабочие, держась за перила, начинают мять чайные комья ногами. Обыкновенно двое рабочих становятся вместе и топчут чай изо всех сил, так что из него течет зеленый липкий сок, смачивающий всю массу и текущий ручьем в сторону.

Трудно представить себе занятие более неэстетичное (sic): грязные китайцы, обнаженные, мокрые от пота, покрытые сыпями, лишаями или другими накожными, даже иной раз сифилитического характера, болезнями. Грязными ногами, покрытыми черной корою, мнут они зеленую, мокрую массу; с самих китайцев от теплого климата и от прилежной работы ручьями льется пот, начиная от их ушей и до самых пят. Около 1/2 часа они мнут эту сочную массу, чтобы затем опять рассыпать ее на циновки и сушить на солнце. При такой сушке чай чернеет и приобретает запах сена; зеленоватыми остаются только самые крупные, грубые листья. Сушка кончилась; листья опять собрали в кучу, всунули в плетеный из бамбуковых листьев кувшин, покрытый тряпкой, и оставляют на солнце для брожения. Это продолжается часа два, после чего чай становится уже совершенно черным. Если бы в чаю все еще остались теперь зеленые листья, то это значило бы, что чай не перебродил. По окончании брожения листья еще расстилают на солнце, пока они не сделаются совершенно сухими. Тогда «мао — чай», готов. Вот и все пресловутые работы по приготовлению чая.

Между нашим народом распространен слух, будто бы китайцы при упаковке чая в коробья, во-первых, приносят по-своему жертву и окропляют чай змеиным салом, после чего упаковывают в ящики. Об этом мы в точности дознать не могли. В Ханькове живут русские купцы, из коих один, Семен Васильевич Литвинов, в Китае находится уже 22 года. Мы спрашивали его об этой скверности, и Литвинов признает это неправдой. Что же касается до обнаженных работников, с льющимся по черным ногам потом, попадающим в чай, то об этом и Литвинов подтверждает.

Чайные сорта все решительно дает один и тот же куст, различие же зелёного и чёрного чая зависит только от способов приготовления. В продаже чаи носят разные названия, при чем наши русские названия измышляются уже в России.

Семена чайные одни и те же; разница бывает в почве земли и времени уборки. Цветочный чай обирается (цвет) с куста, пока не образовались листья. Чем раньше обирают листья, тем лучше бывает чай, зато весом его получается меньше.

По религиозным верованиям китайцы буддисты; религия их признает сотни богов.

Китайские боги — это те же люди, но живущие в загробном мире, люди со всеми достоинствами и недостатками. Китайцы говорят, что здесь не люди созданы по подобию божию, но боги-- по образу и по подобию людей. В губернских городах Китая есть храмы богу солнца, Небу, Земле, но простому народу до них нет дела, — им служат чиновники. Боги простого народа — это духи его отцов и дедов; в загробном мире они исполняют те же должности, что и люди; их можно подкупать и задабривать, им приносят в жертву деньги (бумажки под видом денег), сжигая их на блюде. Деньги не настоящие, но китайцы верят, что, сожженные с должными обрядами, в загробном мире эти деньги превратятся в истинные. Есть боги шпионы, как и на земле, — где за деятельностью каждого чиновника следит шпион. Каждый околоток имеет такого бога, который: доносит старшему богу обо всем происходящем.

Есть бог, который управляет дождем. Когда бывают засухи, китайцы начинают молиться и просить его, чтобы дал дождя и влажности. Если в продолжительное время просьба не ублаготворяется, тогда всходят к нему в кумирницу, берут бога за шею, вытаскивают из кумирницы на площадь, секут его плетьми и обратно втаскивают в кумирницу, но ставят его уже не на почетное место. Так стоит без призрения, пока не будет дождя; после дождя его снова становят на возвышенное место и жгут перед ним хлопок, чтобы обратил на них внимание.

Есть бог и в кухне каждого домохозяина, только кухонный бог большой ябедник: он доносит обо всем, происходящем в семье. Каждый новый год, чтобы он не болтал слишком много, ему перед отправлением (?) рот замазывают кашей; после нового года кашу отмывают теплой водой, а когда нужно обратить на себя его внимание, перед ним тоже жгут хлопок.

Невежественный и дикий, полный суеверия, деревенский народ соблюдает все эти церемонии.

У китайцев есть десять заповедей, из коих только пять обязательны для мирян, пять же даны монахам. Гласят они следующее: 1) не убивай, 2) не воруй, 3) не прелюбодействуй, 4) не лги, 5) не пей крепких напитков, 6) не ешь ничего вне установленных сроков, 7) не употребляй украшений и духов, 8) не садись на высокия седалища, 9) не танцуй, не пой, не играй и не ходи на зрелища, 10) не давай в долг и не бери ни золота, ни сребра.

Главными праздниками в Китае считаются первые три дня нового года. Один или два дня весною, когда почитают могилы предков, дни солнцестояний и великий праздник дракона (змия).

Дракон по китайскому убеждению — самый злейший каратель; проживает он в земле, поэтому китайцы строго запрещают раскапывать землю. В китайских пределах много земляного угля и золота, но разрабатывать его правительством запрещено. Китайцы говорят, что, если допустить разработку золота и угля, то дракон сильно обидится и в ярости будет неумолим: пошлет на людей злейших духов, будут давить народ и уязвлять всякими болезнями.

Во время праздника дракона, празднуемого по всему Китаю, устраиваются на реках гонки в особых узких лодках. Масса женщин и детей усеивают берега рек. Затем устраивают из бумаги великого Дракона. Во время ночи внутри дракона утверждаться огни, и носят его на носилках с почестью по всем улицам.

Китайцы едят всяких скверных животных: собак, кошек, крыс, карбышов (?), даже и червей. Ложек не имеют, вместо ложек употребляют палочки; пищу варят не соленую, хлеба пекут пресные.

Рассказывал мне забайкальский казак Леонтий Плюснин, ехавший вместе с нами из Китая: "Я сотенным командиром, говорил Плюснин, препровожден был по статье в Пекин, с целью проехать вместе с почтою просёлочной дорогой через Китайскую империю по песчаной пустыне Гоби (Шамо) в Россию.

Задержан в Пекине был на 15 дней, в течении которых я находился у казаков, служивших при чиновниках русского посольства. Познакомился с выкрещенными китайцами (выкрещенных называю я китайцами, потому что различить их от китайцев невозможно, так как они принимают христианскую религию с условием — носить им косу, китайскую одежду и не воспрещать есть китайскую лакомую пищу; лакомство у китайцев: кошка, собака). С трудом признаешь, когда он взойдет в христианскую церковь, что он христианин (в Пекине есть православная церковь, священник, дьякон и дьячок). Вот я ходил на дом к одному знакомцу; раза три приводилось мне у него обедать. В одно прекрасное время пришлось мне взойти к нему в чулан, в котором висело телячье мясо; от мяса запах был довольно отвратительный; под мясом стоял ушат с водой. С мяса падали в ушат крупные черви. «Для чего ушат с водой поставили под мясо?» — спросил я. — «Эй, Лёвка! черви самая лакомая наша пища», — ответил хозяин. Вышел я у него с двора. Не накормил ли меня такими червями? — подумал себе. Сделалась со мной тошнота и меня вырвало, после чего перестал я уже обедать у знакомца. И другой случай был, — продолжал Плюснин. — Казаки убили блудную собаку и велели повару из выкрещенных отнести ее в овраг. В этот же день случайно пришлось казакам взойти к повару на кухню и что казаки увидали? У повара в особом котле варилась убитая ими собака. — «Что ты делаешь, негодяй!» — закричали казаки, — «или псиной нас хочешь накормить?» --«Нет, мы ее сами есть будем», — ответил повар. Казаки подняли таганную ножку и вылили из котла варившуюся псину.

В Китае есть пленные из русских, под названием албазинцы. От Благовещенска сот на шесть верст, вверх по реке Амуру, с правой стороны впадает в Амур река Албазиха. На устье Албазихи была казачья крепость, под названием Албазин [Казачья станица Албазин существует и теперь]. Вольные казаки боролись с китайцами за обладание побережьем реки Амура, и при этом сот до двух казаков попало в плен китайцам в 1685 году, а спустя довольно времени китайцы многочисленным войском осадили казачью крепость Албазин. Жителям Албазина дозволили выйти в Нерчинск, но при этом до 25 семей, по их согласию, увели в Китай. Китайское правительство поселило всех русских, под именем русской сотни, на окраине Пекина, и для совершения богослужения уступило им один языческий храм. В русской сотне был один священник, именем Максим, который языческий храм освятил на церковь, где и совершали богослужение. Спустя много лет, в 1695 г., Игнатий, митрополит тобольский, отправил в Пекин русским: антиминс, миро, богослужебные книги и утварь. Спустя немного времени священник Максим умер, русские оставались без священника около десяти лет. Крещение детям совершали простолюдины, браки совершались без венчания, с одним только благословением родителей, исповедь делали при крайнем времени в услышание всем или вздыханием из глубины сердца и горькими слезами каялись перед образом Божиим. К прискорбию ихнему, китайцы, видя их печальное положение, стали увещевать их в буддийскую религию, отчего русские возмутились и потребовали от китайского правительства, чтобы вытребовали для них из России священника. Китайцы, подозревая возмутителей, осудили немногих к казни и до пятидесяти более бунтовавших высланы в Кульджу. Наконец всё-таки китайский император, через русского торговца Худякова и своего посла Одагоду, просил сибирского губернатора, князя Гагарина, прислать в Китай искусного учителя для русских христиан. Князь Гагарин, по совещанию с митрополитом тобольским, отправил туда якутского архимандрита с священником, дьяконом и семью певчими и служителями.

В настоящее время албазинцы хотя носят имя христиан, но физиономиями сущие китайцы: всегда раскрытые зубы, длинноширокие рукава, прихлюпнутый, широкий нос, длинная коса. Редкий из них немного знает по-русски говорить.

Что же было с высланными в Кульджу? Долго они страдали, находились без священника, но наконец проникли к ним католические миссионеры, которые обратили, по их незнанию, что есть между православными и католиками несогласие в догматах, албазинцев в католичество и ввели богослужение на китайском языке, ставшем родным для этих русских.

В 1871 году русские войска заняли город и область Кульджу. При этом в Кульдже оказалось до ста христиан обоего пола, имевших домовую церковь и священника католического (последний незадолго перед тем скрылся или погиб в междоусобии). Кульджинские христиане суть потомки русских, сосланных два века тому назад из Пекина.

К сожалению, присланный томским архиереем, к епархии коего относилась на первых порах и Кульджа, первый православный священник для новых поселенцев русских, по своему незнанию китайского языка и другим причинам, не мог найти к себе сочувствия от бывших русских.

Лет 12 тому назад товарищ наш, Барышников в числе троих был в Кульдже и видел старые признаки христианства. Не мало удивлялись они, что местность эта принадлежала идолопоклонникам, а между тем тут встречались несомненные признаки христианских людей.

В Шанхае опять сами извозчики запрягаются в легкие двухколесные экипажи. Надо было явиться к русскому консулу. — «Зачем вы приехали?» — спросил нас секретарь. — «Мы разыскиваем по островам русский народ. Нет ли здесь по слухам русских?» — «Нет, я даже и не слыхал, чтобы в этой стране находились на каком-нибудь острове русские люди. А на что же вам их?»

— "По распространившимся рукописным маршрутам, будто бы давно вышедшие из России русский народ с духовенством находятся поныне на восточных островах, сохраняют древнее благочестие. Лет 35 тому назад явился в России человек, который выдал себя в чине архиепископа под названием Беловодскаго, принял-де хиротонию от патриарха на восточном Индокитайском полуострове, в Канбайском царстве, в г. Левеке. Мы достигли этого полуострова. Ездили и по Камбодже, но города Левека там не оказалось.

— «Вот где есть старая вера, занесенная уральскими казаками (сказал нам секретарь), — в Сибири, в одном месте их до 40 человек. Есть ли при них духовенство — не знаю. Я с своей стороны предлагаю вам ехать к ним, а здесь хоть не ищите и деньги напрасно не тратьте: рукописанные при вас маршруты — это ложь, а явившийся архиепископ, выдавший себя за Беловодскаго, будет мошенник и обирало. Здесь местные жители, как на полуострове, и на островах — идолопоклонники буддисты».

6-го августа, в 9 часов утра, снялись мы с пристани Шанхая и направились в Японию.

7-го августа, в 6 час. вечера, приехали в Японскую империю, в г. Нагасаки, поместились в гостинице у одного еврея, выехавшего из Румынии и твердо знающего русский язык.

8-го августа, в 9 час. утра, вышли на площадь, сели на извощика (извощики и здесь на себе возят) и направились в русское консульство.

В правлении консула и секретаря не было, и находился только один писарь из японцев, хорошо знает говорить по-русски. Спросили мы его о консуле и секретаре. «Консул уехал на другой остров, а секретарь через полчаса придет в правление», — ответил нам писарь. После этого спросили мы и у него: «Есть ли христиане на островах Японии, давно зашедшие русские люди?»

— «Нет, есть выкрещенные из японцев католического исповедания, а не совсем давно много выкрестилось в православное вероисповедание. Но о русских, давно зашедших, я не слыхал».

К этим словам взошел секретарь. — «Вероятно русские?» сказал он. — «Да, ваше благородие». --«На каком пароходе приехали?» — «На французском». --«Далеко ли путешествуете?» — «Мы проехали уже местностей много, а чего нам нужно найти не можем. Разыскиваем русских людей, вышедших из России ста два и более лет тому назад, кои будто бы теперь проживают на островах Филиппинских и Сандвичевых». --«На Сандвичевых островах — сказал секретарь, — народ поселился из евреев. Впрочем, года три тому назад, русские поехали на эти острова с целью откупать земли и селиться там. Только при них духовенства нет. И на Японских островах русских нет. Лет 35 тому назад приехал в Японию молодой священник, по имени Николай, который в течении двух-трех лет твердо выучился по-японски говорить, после чего стал между японцев проповедовать евангелие. И вот, в настоящее время (он?), уже епископом; из японцев приняли православие до 25 тысяч душ обоего пола. Католическая миссия в Японию проникла много раньше и обратила в католичество до 50 тысяч душ. Слыхал я: в одном месте Сибири занесли уральские казаки старую веру; есть ли при них попы или нет — не знаю».

С тем мы вышли из русского консульства.

Того же числа ходили мы в агентство русской компании спросить, когда прибудет пароход «Херсон». Агент ответил: «Вам соврали, что скоро прибудет сюда „Херсон“. Я за двое суток получу телеграмму, поэтому придется ожидать. Ступайте в иностранные агентства, там уедете скорее».

На другой день поехал я на извозчике в английское агентство спросить, не пойдут ли какие пароходы из Японии во Владивосток. В агентстве мне сказали, что пароход отходит через два часа, билет до Владивостока стоит 40 руб. (с троих 120 р.). Завтра пойдет иной пароход, билет будет стоить 7 руб.; на нем езды до Владивостока 5-6 суток, а отходящий сегодня в двое суток будет уже во Владивостоке. И с тем обратился я в гостиницу; в это время с морской пристани пришел Максимычев.

— «Я видел в гавани флаг русского парохода», — сказал Максимычев. Немедленно пошли мы в русское добровольное агентство купить на проезд до Владивостока билеты. Агент принял нас и занялся с нами довольно продолжительным разговором.

— «Удивляюсь, говорил агент: — вчера в бухту пришел русский пароход, а сегодня я получил о пароходе телеграмму, которая должна бы получиться мною вперед за двое суток».

Спросили мы у агента: «Нет ли на островах Японии, Филиппинских и Сандвичевых русского народа?» — «Нет, откуда они сюда угодят?» — говорил агент. — «Впрочем, года два три тому назад, поехали русские на Сандвичевы острова, в предмет — купить там себе место и поселиться. Только, я думаю, они там все пропадут: климат очень жаркий. Русскому человеку там не житье».

Мы рассказали ему о рукописных маршрутах под именем инока Марка, и о вновь явившемся архиепископе Аркадии Беловодском. Выслушав нас, он сказал: «Боже! Какие сказки! Можно ли верить таким баснословиям? Здесь, на островах не только быть церквам староверческим, но даже одной семьи староверцев не слыхать. Если бы были на дне моря, — и там были бы известны: европейцы не оставили ни одного пятна земли на Окияне-море, чтобы (было) неизвестно. Даже дно моря измерено и измеряется, знают, где есть подводные камни, косы и подводные зыби».

Затем выдал пароходные билеты, за которые уплатили ему по 13 рублей за билет. Мы поблагодарили его за разъяснение о всех народах, находящихся на островах.

Японцы невысокого роста, плотного телосложения, гладкостриженая голова, белые незастегнутые пиджаки надевают на голое тело; на ногах деревянные, тонко выделанные колодки, (подвязанные) с помощью ремня. Идет по улице, под ногами у него хлобыстают колодки. Женщины также небольшого роста, замечательно убранные гладко головы, ничем не покрытые, на ногах носят такие же сандалии, как и мужчины.

XI

Отплытие из Японии. — Смерч. — Прибытие во Владивосток. — Случай с двумя офицерами. — Встреча с казачьим офицером оренбургского войска. — Где истинная вера? — Бедствующий отряд уральцев под Владивостоком. — Неудачное переселение и бунт. — Хабаровск. — Позднее расследование о пригодности земель для поселения. — Плавание по Амуру. — Китайский город Айгун. — Благовещенск. — Рассказы о грабежах и убийствах. — Гилюй. — Хищники золота. — Как было бы лучше устроить золотую промышленность.

В 4 часа вечера разочлись мы с хозяином гостиницы, наняли двух японцев довести багаж до пристани и взошли на русский пароход. На пароходе японские таможенные осмотрели наш багаж. Поместились мы в третьем классе.

На пароходе препровождалось много переселенцев с западных губерний; донские и оренбургские казаки также следовали в Уссурийский край на переселение, сотня забайкальских казаков следовала в отпуск из крепости Порт-Артура.

11 числа в 6 ч. утра «Херсон» снялся с пристани. В 3 часу вечера капитан парохода заметил, что быстро подвигался к нам смерч (водяной вихрь) и приказал машинисту, чтобы дал ход на все пары. Пароход бежал так быстро, что всем пассажирам быстрота хода была заметна, и таким ходом могли избавиться от грозящей гибели.

13 августа, в 8 ч. утра, достигли мы Владивостокской гавани. Не, дойдя до берега на 300 саж., брошен был якорь. С берега к пароходу приехали на лодках, в числе прочих, двое обер-офицеров для встречи своих жен. В это время народ на пароходе без исключения выступил на палубу, и один из офицеров (штабс-капитан), подъехавши плотно к пароходу, спросил стоящую массу народа: «Нет-ли в числе вас такой-то госпожи?» Что ему ответили на вопрос, я не слыхал, только увидал, что офицер заплакал, присел на колени, лицом приклонился в лодку, на разостланный ковер. Мы поняли так, что господин этот получил известие о смерти жены; наконец оказалось, что он увидал свою супругу и заплакал от радости. Другой господин разговаривал, сидя в лодке к одному краю и смотрел на палубу. Закружилась у него голова или пошатнулась лодка, и офицер упал в море одетый и сапоги на ногах. С трудом выкарабкался он из глубины, и к счастию скоро подоспела к нему лодка, и его ухватили за капюшон. Его семейство, стоящее на палубе, увидали, когда он упал в море вниз головой. Жена схватилась руками за голову и упала без памяти, дети ревели во весь голос. Когда же утопавшего вытащили в лодку и уверили их, что он жив, — плач затих, отерши слезы, быстро смотрели в лодку. Доктор приказал ему ехать на берег.

Оренбургского казачьего войска офицер, препровождавший казаков на переселение в Уссурийский край, сказал нам: «Я вас видал, кажется, в Порт-Саиде, когда вы приходили на пароход и просились у капитана. Наверно вы истинную веру ищете? Да, Россия приняла христианскую веру от греков, а видали вы, как греки истинную веру растрепали?» — «Видали», ответили мы. — «Истинная, правая вера осталась только там» — указал рукой к небу. — «По всему так, ваше благородие», ответили мы.

В 10 ч. утра сошли с парохода на берег, на вокзале железной дороги оставили багаж, затем пошли дознать о добровольцах (уральских казаках), которые служат на охранных постах железной дороги. Недалеко от г. Владивостока, на возвышенном месте, виднелись густо расставленные палатки.

— «Кто в этом лагере находится?» — спросили мы идущего солдата.

— «Это казаки переселенцы», — ответил солдат. Пришли мы к переселенцам, которые, из донских и оренбургских казаков, раньше, года 2-3 тому назад, вызвались охотниками на переселение в Уссурийский край, получили от правительства по 600 рублей ссудных денег на обзаведение хозяйством на новых местах. По дороговизне в тех местах скотины и всех продуктов, казаки в скором времени истратили полученные деньги, не могли обзавестись добрым хозяйством, решились покинуть места своих поселений и с семьями приплыли во Владивосток, а теперь ходатайствуют, чтобы возвратиться им в войсковые свои области. Правительство с нового поселения их не отпускает, требуют с них, чтобы уплатили обратно по 600 рублей, взятые ими на ссуду. Казаки, не имея средств к пропитанию, обносились до наготы; в летних худых палатках проживают на возвышенном месте. Подкатила зима, затрещал мороз, захрустел снег, одежды на них нет — хоть ложись да умирай. Правительство распорядилось дать им теплое помещение, отвели им казармы, в которых они жили только два месяца зимы. Генерал Духовской распорядился выгнать их из казарм на поля. Жителям г. Владивостока воспретили пускать их на квартиры, даже с угрозами: кто впустит на квартиру переселенцев (казаков), хотя бы на одну ночь переночевать, того подвергнуть штрафу до 50 рублей. Теперь бедные (когда приходили мы к ним) находятся без всяких промысловых занятий, в ветхих палатках, иные не имеют никакой кровли, под открытым небом с грудными детьми и восьмидесяти лет стариками. Нудятся подать на Высочайшее имя просьбу, но посланные от них прошения и телеграммы приказано приостанавливать и не пускать в ход до Петербурга. Что поделают с ними?..

Того же числа, в 4 ч. вечера, на поезде железной дороги, уехали мы в Хабаровск. На пути видали своих казаков (добровольцев), находящихся на постах по 4-5 человек. Из Владивостока до Хабаровска дорога проложена сначала по склонам гор, дальше трясинами, с густым, разной породы лесом, наполненным зверями.

15 августа, в 8 ч. утра, приехали на вокзал г. Хабаровска. В это время посланы были из казачьих войск донские, кубанские, оренбургские и уральские казаки для рассмотрения Уссурийского края, касательно переселения. Вероятно, (к этому) побудили взбунтовавшиеся прежде заселенные казаки, которые не захотели жить на местах своего поселения. Спросили мы: «где находятся разведчики земель?» — «В пересыльных казармах». Мы подрядили ломового извозчика до казарм и приехали к своим станичникам; ходили на базар, купили хлеба и говядины (хлеб 10-12 к. фунт, говядина 18-20 к.).

В 12 ч. дня купили пароходные билеты до Благовещенска. В 1 часу снялись с пристани и поехали вверх по реке Амуру. Выше Хабаровска на расстоянии двух верст, с правой стороны в Амур впадает река Уссури, которой делится граница русская от китайской.

Река Амур широкая, от устья вверх на 1200 верст, поподробнее Волге; на ней имеется много небольших островов. Выше же Амур прошел между скалистых высоких гор, покрытых густым лесом: дуб, сосна, осина, пихта, кедровник, ильма, липа черная и белая береза, пробковое (дерево) и проч., которые тянутся по высоким берегам Амура. Горы эти на расстоянии 150 верст, между которых Амур в ширину совсем уничтожился, не шире двухсот сажень.

Выше Хабаровска 250 в. впадает в Амур с правой стороны река Сунгари, по которой ходят пароходы. По ней разбросаны добровольческие посты для охраны. Пройдя эти горы, Амур снова виднеется обширный. Правая сторона реки Амура тут принадлежит Манчжурии.

Недалеко от реки по местам открыты манджурами золотые прииски, к которым манзы русский народ не допускают к разработкам; китайцы же допущены к приискам в русских пределах. Китайцу доверяют более, чем русскому человеку, вследствие чего с приисков большая часть золота переходит в Китай, нежели к нам в Россию.

22 августа доехали до китайского города Айгуна (из которого впоследствии, в 1900 г. китайцы бомбардировали г. Благовещенск, в 35 верст, ниже Благовещенска). В Айгуне всегда находится китайское войско. Народонаселения 20 тысяч с небольшим.

На левом берегу Амура раскиданы амурских казаков небольшие поселки. Бедные постройки, большая дороговизна на хлеб и говядину.

Того же числа, в 2 часа пополудни приехали в г. Благовещенск, наняли извощика и поехали в гостиницу, в которой не оказалось свободного номера. Извощики повезли нас в другую гостиницу, в ней также свободной комнаты не оказалось. Наконец привезли нас уже не в гостиницу, но в дом, для этого приготовленный. Я вошел в дом узнать, есть ли свободная комната. Мне указали комнату, в которой одна половина была занята и перегорожена японской ширмой. Свободного места (оставалась) квадратная сажень, на которой стоял маленький стол и один стул.

— «Что стоит за сутки с каждого человека?» — спросил я. — «Два рубля 50 коп» --ответила содержательница. Вышел я и объяснил товарищам о тесноте комнаты и дороговизне, словно за границей. — «Не на площади ночевать!» — ответили мне товарищи. Поместились в этой комнате, в ожидании попутного парохода.

Г. Благовещенск построен на мысе между двух рек: Амура и Зеи. Постройка за последние 10 лет чисто и роскошно оправилась. По рассказам временно проживающих лиц, а также одного полицейского, жители многие обогатились случайно: люди, работающие на золотых приисках, нередко находят куски самородки, которые скрывают при себе и уходят с приисков в г. Благовещенск погулять. Тут за ними следят: пришли несвоевременно с приисков и роскошно гуляют, вероятно много золота принесли, думает злодей. Напоит странника допьяна, оберет, что есть при нем, а не то укладет навсегда, — на это у тамошнего народа рука не дрогнет и совесть не зазрит. В дальней Сибири есть поговорка: десять белок поймать всего три рубля, а человека самого бедного успокоить (убить) — при нем и на нем окажется более трех рублей.

Река Зея впадает в Амур под Благовещенском. По ней ходят пароходы кверху на 900 верст. От устья Зеи на 260 верст выше, с левой стороны, впадает река Силимжа, по которой также ходят пароходы на 300 верст. Народонаселения не имеется, кроме золотых приисков. От Благовещенска в 700 верстах в Зею впадает река Гилюй. От её устья в 150 верстах (так) называемый «миллионный ключ», где случайно в 1896 г. найдено хищниками золото, к которому набралось их более 3000 человек. В течение двух месяцев выработано ими более ста пудов золота, после чего правительство попросило их уйти с этого урочища, — с целью отобрать найденное ими золото. Хищники вооружились против правительства и продолжали разработку. Некоторые догадались, что не выстоять им против власти, и с большим количеством золота они тайно разошлись и передали добытое золото китайцам. Правительство вынуждено было употребить силу оружия и разбило на голову оставшихся хищников, и найденное при них золото было передано в казну.

Если бы была вольная сдача в казну каждым человеком найденного золота (говорят тамошний народ), то и не могло тогда быть хищничества и передачи российского золота в Китай и Японию; с Миллионного ключа добытое золото все было бы в России.

Золотые прииски разрабатываются от богатых людей, с выправлением документов. Хищники, в свою очередь, шайками обогащаются, добытое золото сбывают за границу. Богатые люди, хотя и выправляют документы, но также нередко передают золото китайцам. Хищничество выходит оттого, что нет вблизи приисков (правительственной) конторы для приема золота, а по сдаче золота в казну не скоро, через 4-5 месяцев получаются деньги. Богатый, истощив на рабочих свою казну, вынужден бывает проводить золото за границу: необходимо ему нужны деньги для расходов.

Когда устроены будут конторы в недальнем расстоянии от золотых приисков и разрешат всякому человеку, добывшему золото, без препятствия сдавать в контору за известную цену и (тут же) не отходя, получать деньги, тогда в России вырабатываться будет золота двойное число.

XII

Продолжение плавания по Амуру. — На пароходе «Граф Игнатьев». — На Чернеевском перекате. — «Услуга господам». — Плавание на «Бурлаке». — Албазиха. — Слобода Покровская. — Усть-Кара. — Шилкинская крепость. — Встреча со ссыльным уральцем. — На лошадях в Нерчинск. — Чита. — Верхнеудинск. — Байкал. — Удачное предсказание погоды. — Иркутск. — Ссыльные уральцы. — Красноярск. — Возвращение домой. — Переписка с Константинопольским патриархатом.

В Благовещенске были мы двое суток. 24-го августа, в 8 час. вечера, выехали из Благовещенска на почтовом пароходе «Граф Игнатьев». В числе пассажиров были господа: генерал-майор Мелик-Гайказов (кавказский), генерал Кобылин (прокурор Иркутской судебной палаты), Кнорринг (инженер Владивосточной жел. дороги), Ющенко, войсковой старшина Донского казачьего войска (находится в Владивостоке) и, кроме них, были штаб- и обер-офицеры.

26-го августа, в 5 час. вечера, подъехали к белым горючим горам, выше Благовещенска на 300 верст, на левом берегу Амура; называются белыми горючими горами, потому что постоянно горят. Горелая земля обваливается и падает в Амур.

28-го августа доехали до станицы Чернеевой. Тут к нам на пароход присовокупили побилетных солдат, нагрузили дров и пошли дальше на Чернеевский перекат (от поселка на расстоянии трех вёрст). На перекате впереди нас один пароход силился пробраться через мель (три фута глубины), но не мог пробраться и дал задний ход. После него на перекат вступил наш пароход, смело и осторожно стал двигаться вперед и так пробрался до половины переката, несколько раз давал задний ход и снова полный ход вперед. Наконец, пароход навалило на берег и поломало колесо. Дали задний ход и обратились в Чернееву, где скопилось уже до десяти пароходов, которые пытались перескочить опасный Чернеевский перекат.

Через двое суток, два парохода, под названием «Владимир Мономах» и «Батрак» сняли с пароходов довольно груза, оставив всего по 3000 пуд., и пароходы освободились, (поднявшись до осадки) в 2 1/2 фута. К тому же от дождя на пол фута прибыло в Амуре воды (и пароходы) один за другим, настойчиво пошли чрез перекат; канатом с помощью пассажиров и лебедки прошли перекат. После этого и остальные все пароходы стали пытаться по одиночке, но, как сидели грузно (2 3/4 фута), к тому же и вода уже сбывала в Амуре, то пройти не могли. Наш пароход, исправив колесо, совался к перекату дважды, но пройти не мог.

Мы могли бы уехать на пароходе «Мономах» или «Батрак», но нас обнадежили чиновники: иной кто останется, а вы не останетесь, — с собой вас заберем. — «Я телеграфировал, говорил Кнорринг, чтобы выслали инженерский для меня пароход, на котором уедем. Именно: генерал-прокурор с секретарем, генерал-майор Мелик-Гайказов с семейством, два полковника, войсковой старшина и купец Литвинов (который проживал в Китае, в г. Ханькове 22 года на чайных плантациях и с нами выехал в Россию).

Чиновникам мы услужили случайно. В одно прекрасное время, когда стояли все пароходы в Чернеевской станице, командир почтового парохода купил два осетра и приказал повару (китайцу) приготовить их для кушанья. Повар распластал осетров на берегу Амура, из коих один оказался икряной. Повар потроха и икру бросил в Амур. Барышников увидал, сказал мне. Я в это время был на палубе, сбежал по сходням на берег и спросил китайца: „Для чего бросил икру в Амур?“ — „Нам ее не нужно“, — ответил мне повар. Бросился я в холодный Амур, достал со дна икру и принес на пароход. Максимычева в это время на пароходе не было, он был в Чернеевой. Когда он пришел на пароход, мы рассказали ему, как бросил повар икру в Амур и как поспешили мы достать ее из воды.

Максимычев, способный на все мастерские художества: столяр, плотник, слесарь и хороший кузнец. — „Что же (сказал он) нужно икру устроить?“ — „Да дело за вами“, говорил я: — Барышников увидал, я из воды достал, а вам очередь подготовить ее к ужину». Максимычев положил икру в чашку и усмотрел, что икра начинала уже перемолошниваться; немедленно ее немного посолил, с помощью ножей изготовил грохотку, а в это время солью икра скрепилась.

Пропустили мы ее сквозь грохотки и подготовили. Вышла икра удачна, чего и не думали.

Когда генералам и чиновникам в столовую принесли ужин, сели они за стол. Мы принесли в большой тарелке икры и с почтением просили их закусить нашего изделия.

Генералы и чиновники приветливо и радостно благодарили нас за дорогой для них гостинец и спросили нас: «Где вы эту икру взяли?» — Мы рассказали, как повар бросил ее в Амур и как мы достали со дна Амура. Господа закусывали икру и между себя говорили: «Человек бросил в воду, признал ее неспособной. А вот люди из неё устроили замечательную закуску!» А более обратили внимание на то, что сами не ели, а догадались угостить людей совсем им незнакомых. За ужином господа выпивали и закусывали икрой и продолжали речь о нас и о всех уральских казаках: «Это ихнее родное изделие. Да не в том дело, что устроили изрядную закуску, а имеют быструю сметливость, как сознакомиться с каждым человеком. Как придет инженерский пароход, заберем их с собой для охраны».

На другой день погода была приятная, и господа после завтрака вышли из каюты на палубу разгуляться. Мы находились с прочими пассажирами на корме. Не успели мы снять с головы фуражки, а господа уже с нами раскланиваются. «Что значит икра!» — говорили мы втихомолку. Итак, каждый день занимались с нами разговором, спрашивали нас о путешествии нашем, а иногда спрашивали об уральских казачьих промыслах. Мы рассказывали им, как во время осеннего рыболовства плаваем ярыгами и как бывает багренное рыболовство. Указываем примерно, водя багор вверх и вниз, поддеваем осетров и белуг. Господа с жадностью нас выслушивали. Прочие пассажиры, отпускные солдаты и с златых приисков народ удивлялись тому, что господа приветливо с нами обращались. Мы еще более стали следить за каждым движением и старались к ихним услугам. Господа пойдут с ружьями на охоту стрелять птицу, и мы идем за ними, моментально сбросим с себя верхнюю одежду и рубаху, бросаемся в холодную воду и достанем застреленную птицу.

Когда пришел инженерский пароход, Кнорринг велел быть нам готовыми к пересадке на его пароход. Мы и все чиновники приготовились, связали каждый свой багаж. Я побежал в Чернееву купить на дорогу хлеба. Но в это время Кнорринг получил телеграмму, в которой телеграфировали, чтобы на пароход садилось не более пяти человек, так как пароход этот дойдет до известного места, а там встретит его пароход, иной, маленький, а этот обратно пойдет в Благовещенск. Получив эту телеграмму, Кнорринг не знал, кого с собой брать и кого оставлять. Наконец, решил взять генерал-прокурора с секретарем и одного больного полковника с женой. Генерал Мелик-Гайказов с семейством, Ющенко, Литвинов и мы остались скучать в Чернеевой. На каждый день ожидали мы: вот придут маленькие пароходы и нас увезут, или вода прибудет, — и на этих уедем. Ждали 4 дня и ничего не дождались. На 5-й день пришел пароход сверху, который увез инженера Кнорринга с прочими и сдал их на маленький пароход; сам обратился в Благовещенск. Командир предложил генералу Мелик-Гайказову ехать с ним в Благовещенск. Гайказов решился ехать обратно в Благовещенск и уже оттуда чрез Владивосток морем до Кавказа. Нам предлагал Гайказов ехать вместе обратно морями. «Амуром вследствие мелководья не проедете, — говорил нам Гайказов. — Вы напрасно и поехали через Сибирь: вам лучше бы из Японии направиться через Америку и тогда скорее могли бы доехать на Урал. Теперь вам не пробраться через Сибирь — наверно зазимуете в Чернеевой станице».

Смутились мы и не знали, что делать: ехать ли с генералом обратно, или ожидать удобного времени и пробираться через Сибирь. Наконец, вспомнили слово, сказанное Кноррингом. Когда он отъезжал от нас, то сказал: «Вы, уральцы, остаетесь, жаль мне вас, но все-таки держитесь за Литвинова!» Мы предчувствовали, что рано или поздно выедем с Литвиновым, а не зазимуем. На предложение генерала мы не пожелали. «Нет, Ваше Превосходительство, обратно морями не поедем. Быть может случайно придется и пешком следовать. Не излишне посмотреть нам и сибирские места».

Генерал уехал обратно. Мы остались в Чернеевской обдумывать, какими судьбами пробираться нам восвояси. Купить лодку и тянуться? Берега словно осыпаны сплошной галькой. Сухопутием пробираться, — нет тележной езды, только небольшая тропинка извилисто тянется по горам и оврагам, покрытым густым лесом, по которой от времени до времени верховые вооруженные казаки возят простые пакеты, пока Амур не покроется льдом и лед не окрепнет, после чего езда бывает Амуром, а леса остаются непроходимыми; по ним только блуждают бродяги, бежавшие с Сахалина острова и прочих каторжных работ. Мы вознамерились (все-таки) ехать этой тропинкой верхом и стали подряжать опытного казака провести нас тайгой до Сретенска, 837 верст. Казак просил за проезд 1 рубль с каждой версты. Ющенко предлагал купить лодку и тянуться лямкой берегом; Литвинов-- верхом ехать и в лодке тянуться не согласен, опасаясь бродяг. Пока судили и рядили, каким путем пробираться восвояси — получилось известие, что правительство принимает меры к приисканию мелководных пароходов для передвижения вверх по Амуру, как почты, так и народа. Находящиеся на пароходе пассажиры конечно радостно услыхали это известие и стали иметь надежду, что на пароходах скоро доставят до Покровки. Прошел день, прошел другой и третий. Пассажиры от нечего делать разнесли одно слово по каменистому берегу. Пока несется это слово обратно, откуда оно вышло, — оказывается к нему уже пришито девять слов таких. «Правительство теснит компании пароходов, на которых мы приехали, — говорили пассажиры, — чтобы выплатили пассажирам все убытки: кто купил хлеба, кто мяса, кто чего иного». Вследствие скопления множества на пароходах народа — цены на все продукты в Чернеевой очень повысились: хлеб по 17 к. и тот неудачный (пресный). Мясо и по 20 коп. за фунт дай, да его нет.

В ожидании мелководных пароходов народ утешался этими баснословиями. Наконец из Благовещенска пришел пароход. Толпившийся на берегу Амура народ повалил к пришедшему пароходу. Спросили, идут ли мелкоходные пароходы для передвижения всех пассажиров из Чернеева к Сретенску? — «Нет, — ответил командир парохода, — даже об этом ничего неизвестно. Идет только небольшой пароход под названием „Зейка“ для снятия с „Игнатьева“ парохода почты (который мы обогнали два дня тому назад). Ход его очень тихий-- придет сюда не раньше — через два дня. Вам располагать на него надежды нельзя, потому что пароход „Зейка“ очень маленький, его одна почта загрузить».

Это известие командир пришедшего парохода влил людям на сердце, как ушат холодной воды. В это время один пароход «Бурлак» выгрузил часть товару и вознамерился пройти до Сретенска. Народ потянулся вереницей к «Бурлаку». При пароходе находился сам хозяин Машкович, из евреев. Машкович принимал народ по 4 рубля с человека, — довести до Покровки. Мы также вознамерились уехать на «Бурлаке». Ющенко и Литвинов наше решение одобрили. «В случае мы вас на „Зейке“ нагоним, говорили они, и будет место, то мы попросим командира принять вас к себе. А если вам не ехать на „Бурлаке“, а на „Зейке“ может не окажется для вас места, как уже и было при отъезде Кнорринга: не токмо остались вы, даже генералу и нам не пришлось уехать».

После чего поместились мы на «Бурлаке». Снялись с пристани и отошли сажень сто, подан был с почтового парохода знак, чтобы остановились. «Бурлак» дал задний ход, подошли к почтовому пароходу. Командир стал просит Машковича принять с почтового парохода 70 человек отпускных солдат. Машкович согласился, принял солдат известной ценою до Покровки; тронулись в ход. Подошли к перекату, посилились через него шагнуть, но не тут-то было: нас ударило на мель, насилу сорвались с неё и невесело поехали обратно в Чернеевку, чтобы снять часть тягости. Когда подъехали к пристани, то на этом месте стоял вновь пришедший из Николаева пароход «Михаил Архистратиг», который тоже снимал часть груза. Машкович приказал бросить якорь, выставили сходни. Пока выгружали товар, сделалась опять ночь. По утру снова тронулись, вслед за нами пошел и почтовый пароход. Но и на этот раз вышла неудача, и оба вернулись в Чернеевку. Наконец пароход «Михаил Архистратиг» сложил еще больше грузу и стал принимать к себе пассажиров только без багажа. Мы в числе народу поместились на нем. Литвинов также стал просить командира парохода принять его, но как у него багажу было более 10 пудов, поэтому его на пароход не принимали. «Мы свой товар выгрузили, говорил командир, а чужую тягу будем принимать-- этого нельзя. Без багажу, на легких идите. Иначе нельзя». — «Совестно будет вашему хозяину Шустову, когда я его увижу в Сретенске», — сказал Литвинов. — «Почему так?» — спросил командир. — «Потому что ваш хозяин раньше находился у нас лет пять в приказчиках и по милости нашей стал знаменитый купец, а вы меня не принимаете на пароход».

«Ну, если так, то поместим. Садитесь скорее, чрез четверть часа пойдём в ход».

9-го сентября, в 10 ч. утра, снялись с пристани и опять подошли к перекату. Пассажиров с парохода высадили на берег, вытянули канат, дали ход вперед во все пары. Задели на лебедку и канатом, с помощью всех людей, пароход потянулся кверху. Машинист и лоцман употребляли все искусство, несколько раз делали задний ход и опять давали на всех парах ход вперед. Пассажиры, в свою очередь, изо всех сил тащили за канат; и так с великим трудом перешли этот препятственный перекат и постепенно на перекатах, где на лебедку, где шестами, с помощью народа подвигались вперед.

Пройдя 200 верст, на левом берегу Амура — станица Албазиха. С правой стороны в Амур впадает река Албазиха, против её устья виднеются признаки бывшей казачьей крепости, из которой (как уже говорилось), более 200 лет назад, часть казаков уведена китайцами в плен. От Албазихи, пройдя более 200 верст, встретил нас пароход, шедший из Сретенска, того же купца Иннокентия Яковлевича Шустова, под названием «Батрачек». Он принял всех пассажиров с «Михаила Архистратига» и обратился в Сретенск, а «Михаил» обратился в Благовещенск. Проехали верст 70. С левой стороны впадает в Амур река Ольдой. Поднявшись выше по р. Амуру 100 в., впадает река Амазар. Пройдя 35 в. выше у Покровской станицы сошлись две реки: левая называется Шилка, а правая Аргунь.

Покровской станицей закончилась Амурская область. С этого урочища вверх по рекам начинается уже Забайкальская область. Поднявшись верст 100 рекой Шилкой, недалеко от берега реки Шилки виднеется крепость Усть-Кара, известная бывшая злая каторга, где изгибли десятки тысяч народу, работавших под землей. Пройдя еще 12 верст, «Бурлачек» залез на мель, и командир объявил народу, что дальше продолжат путь не в силах. Вылезли мы на берег и пошли по горному берегу в Шилкинскую крепость (5 в. — также бывшая каторга) в числе 5 человек: с нами шел Литвинов и Пензенской губернии татарин. В Шилкиной наняли лодку за 50 рублей и на двух лошадях тянули ее до Сретенска 100 верст. Не доехали версты 2 до Сретенска, --И. Я. Шустов, узнав, что Литвинов едет с нами в лодке, выехал на тарантасе встретить Литвинова и, въехав на тарантасе в воду, просил Литвинова из лодки сесть к нему в тарантас. — «Доеду до пристани» — сказал Литвинов. Когда пристали к берегу, Шустов вылез из тарантаса, подошел к Литвинову и до трех раз его поцеловал. Литвинов сел на тарантас к Шустову и уехали. Но через полчаса приехал и за нами на берет человек от Шустова. Для нас очищен был флигель, в котором поместились мы втроем. Татарин, ехавший с нами, поместился у купца из татар.

У Шустова находился человек, который признался: Я был Уральского войска казак, Кирсановской станицы, Григорий Петров Рашков. Лет 35 тому назад, был на службе в форте Александровском, у Каспийского моря; сделал преступление, за что сослан был на 12 лет в каторгу и отработал свой срок в Усть-Каре. На Урале остались отец, мать, жена и дети. «Знаете ли вы их и есть ли кто из них жив?» --спросил он меня.

— «Слыхал я, что отец ваш и мать померли, а жену и дочь вашу не знаю, — ответил я, — так как живем мы в разных посёлках». Я незнанием ответил потому, что после его ссылки жена вскоре же вышла замуж за казака Антона Ч-ва и дочь была выдана замуж.

Из Сретенска Литвинов подавал телеграмму в Ханькоу своим товарищам; получил ответ, что по его отъезде гор. Ханькоу (китайская часть) сгорела и более 3,000 душ сгорело китайцев.

В Сретенске пробыли мы 4 суток.

25-го сентября, в 3 ч. дня, на ямских двух тройках выехали мы с Литвиновым из Сретенска. 26-го приехали в Нерчинск (от Сретенска до Нерчинска 103 версты).

Не доезжая 110 верст до Читы, на станции Кайдаловой переходит реку Ингоду маньчжурская железная дорога.

29-го приехали в Читу, областной город Забайкальской Области. Город Чита окружен густым хвойным лесом, почва земли песчаная.

1-го октября выехали из Читы, 4-го приехали в Верхнеудинск, 5-го октября, в 8 ч. утра, выехали из Верхнеудинска на четверке в одном экипаже. Литвинов направился в Кяхту, и после того мы его уже не видали.

Из Верхнеудинска вместе с нами выехали в трех экипажах двое инженеров, полковник и капитан из Манчжурии. Полковник — председатель военно-судной комиссии. С этими господами мы ехали вместе до Байкала.

На станции Бояровке скопилось множество народу, по двое суток ожидавших почтовых лошадей.

Ехавшие с нами господа подорожные имели по казенной надобности, которым дали лошадей без задержки. Мы, как проезжали частно, (то) нам приходилось ожидать очереди; но господа не захотели оставить нас (как вместе с ними ехали 700 верст) и разобрали нас по одному человеку в свои экипажи. Я поместился к полковнику-инженеру. На пути, не доехавши верст 10 до Байкала, полковник сказал мне: — «Хохлов!» — "Чего изволите, ваше высокоблагородие? — «Хорошо бы нам сегодня переехать через Байкал». — «Или что замечаете вы, ваше благородие?» — «Да, завтра будет сильный ветер». Я улыбнулся на ответ, ничего ему не сказавши. — «Не веришь ты мне, что я говорю?» — «Может быть, сказали вы правду, но я в вашей правде могу убедиться только завтра», — ответил я.

6-го октября, в 9 ч. утра приехали в Мысовую, подъехали к пристани, спросили: пойдет ли сегодня пароход через Байкал в Лиственничную? — Нет, ответили нам. Мы поместились в гостинице на берегу. Погода была тихая. На утренней заре (следующего дня) я встал посмотреть, есть ли ветер или нет. Погода была тихая и ясная. «Его высокоблагородие не угадали о погоде», — сказал я товарищам. Инженер в это время встал и вышел в коридор умыться. — «Что ты говоришь, казак?» — спросил меня полковник. — «Ошиблись вы; сказали, что будет сильный ветер, а погода сегодня тихая». — «Не торопись, а вот, что будет к 10 часам». Я на время прикусил язык. В 8 ч. утра потянул с востока ветер, на Байкале заиграли волны, к 12 часам так сильно разыгралось, что баржа, (которую вел на буксире пароход), от волн разбилась, а чай, которым она была нагружена, (до 3 т. пудов), разнесло по Байкалу. — "Ну, не правду ли я тебе сказал, казак, что будет ветер? — «Верно, не ошиблись, ваше высокоблагородие», — ответил я.

Действительно, ветер весь день не затихал, и пароход остановился до другого дня.

На утренней заре 8-го октября, народ потянулся на пароход. Мы тоже купили пароходные билеты. В 6 ч. утра, пароход снялся. Ветер хотя затихал, но Байкал, расколыхавшийся довольно, бушевал. Переехавши глубокий Байкал (до 500 с. глубины), (прибыли мы) на пристань Лиственичную, где таможенство осматривают все заграничные товары и берут пошлину: за чай 49 к. с фунта, за шелковые японские товары 16 р. с фунта.

В Восточной Сибири, на расстоянии 4000 верст, русские и инородцы чай употребляют ценою 20 коп. за фунт. Переехавши Байкал, в Иркутске, этот же чай будет стоить 75 к. за фунт. Пройдя через таможню, мы пересели на другой пароход, который вышел из Байкала в Ангару. К вечеру приехали в г. Иркутск, от Байкала 60 верст.

В Иркутске находятся до 40 человек наших уральцев, высланных по введению нового положения в Уральском казачьем войске 1874 г., о которых нам сказывали в Шанхае и в Нагасаках. Вот мы приехали неожиданно к своим бывшим уральцам. В числе их есть наши станичники и родственники. Погостили мы у них 4 суток.

12-го октября, в 9 ч. вечера из Иркутска выехали по железной дороге, а 16-го, в 10 ч. утра, подъехали к реке Енисею, через который переехали на пароходе в Красноярск. 22-го, в 10 ч. утра приехали в Кинель. а 23 октября в Новосергиево.

Из Новосергиева наняли извозчика, который нас доставил к Барышникову на хутор. 24-го октября, на утренней заре, выехал я на паре лошадях от Барышникова до Ранневского поселка, а в 7 ч. вечера был в Январцеве, где меня ожидало на каждый день мое семейство.

11-го декабря 1898 года я послал письмо в Константинопольский патриархат на имя секретаря вселенской патриархии, на которое получил ответ следующего содержания:

«Почтенный Григорий Терентьевич!

Письмо ваше от 11 декабря я получил вчера вечером и спешу ответить вам, хотя, к сожалению, ответ мой будет не таким, каким бы вы его ожидали, после такого долгого времени. С назначением нового председателя [После отбытия Анхиальского митрополита Василия в свою епархию, председателем комиссии назначен митрополит Родосский Константин. (Прим. автора)] комиссии по вашему вопросу можно было надеяться, что дело скоро придет к концу. Однако, до сих пор ничего почти не сделано. Причина этого — множество обязанностей, возложенных на председателя, помимо вашего вопроса. Поэтому я советовал бы вам обратиться с новым прошением к патриарху, на русском языке, и попросить об ускорении дела. Может быть, такое напоминание вызовет какое-нибудь более практическое решение синода, чем назначение комиссии.

Комиссии всегда работают медленно, особенно у нас, где члены их обременены многими и разнообразными обязанностями.

Приветствую вас с наступающим праздником Рождества Христова и с наступающим новым годом и прошу передать поклон вашим товарищам, с которыми я познакомился.

Сейчас пойду в телеграф и, если скажут мне, что можно отправить телеграмму по указанию в вашем письме, пришлю вам таковую, иначе, я ограничусь этим письмом.

Ваш друг Христо-Папаиоанн.

24-го декабря 1898 г.»

Товарищ мой, Барышников, в первых числах декабря того же года подавал из Оренбурга телеграмму на имя Вселенского патриарха, на которую я получил ответ от секретаря следующего содержания:

«Господин Григорий Терентьевич!

На днях получена из Оренбурга телеграмма на имя его Святейшества патриарха, которою просят уведомить телеграфным путем о ходе поданного вами 3-го июня 1898 г. прошения. Телеграмма эта прочитана была в Св. Синоде, откуда препровождена была в комиссию, существующую по вашему вопросу. Что же касается требуемого телеграфного ответа, то этой просьбы решено было не удовлетворять, а отложить всякий ответ до окончания дела комиссии. Но когда это будет, никто не знает. Все зависит от усердия председателя комиссии, который, заваленный многими более неотложными делами, до сих пор не мог заняться серьезно вашим вопросом. Во всяком случае, я советовал бы вам не тратить напрасно деньги на телеграммы, а если нужно, посылайте лучше повторительное прошение об ускорении дела.

Обо всем этом я счел нужным уведомить вас, чтобы вы знали, в каком положении находится ваше дело.

Христо-Папаиоанн.

Константинополь.

4-го февраля 1899 г.»

По получении этого письма я отнесся просительным письмом на имя Вселенского патриарха такого содержания:

«Ваше Святейшество!

В июне месяце 1898 года я, вместе с другими моими товарищами, имел счастие передать на Ваше благосклонное разрешение несколько вопросов об Амвросии, митрополите Босносараевском. Вопросы эти были переданы в особую комиссию на обсуждение, но почему-то до сих пор разрешение их замедлилось. Между тем разрешение их для нас имеет громадный религиозный интерес, и разрешения этих вопросов ждут тысячи людей. Эти изложенные соображения заставляют меня утруждать Вас, Ваше Святейшество, просьбою, не найдется ли возможным ускорить разрешение выставленных мною вопросов. Об этом прошу я и масса народа, которые до воспоследования этого решения будут пребывать в религиозном сомнении.

Вашего Святейшества покорнейший слуга, казак Григорий Терентьев Хохлов».

На прошение это ответа не получал и по сие время.

Конец.

Текст издания: Г. Т. Хохлов . Путешествие уральских казаков в Беловодское царство: Записки Русск. Геогр. О-ва, по отд. этнографии, т. XXVIII, в. 1, СПб., 1903.