Путешествие на озеро Балхаш и в Семиреченскую область (Никольский)

Путешествие на озеро Балхаш и в Семиреченскую область
автор Александр Михайлович Никольский

Опубл.: 1885. Источник: az.lib.ru

А. М. Никольский

Путешествие на озеро Балхаш и в Семиреченскую область

Балхаш и Иссык-Куль (Реклю, 1881)

Введение

Из всех местностей Туркестанского округа в том объеме, каким он был до учреждения Степного генерал-губернаторства, наименее известными в отношении природы оставались Балхаш и степи к нему примыкающие. Исследования этого озера, бывшие до сего времени, носят по преимуществу характер топографических работ. Между тем природа этого огромного среднеазиатского бассейна, в особенности его ихтиологическая фауна, представляют большой научный интерес. Рыбы, привозимые отсюда путешественниками Шренком, Пржевальским и Поляковым, оказывались по большей части новыми формами, специально свойственными Балхашскому водоему. Еще более разжигали интерес вопрос о пароходстве и темные слухи об успешном рыболовстве в озере.

Своеобразие среднеазиатской пустыни с ее стадами антилоп и куланов, дикая прелесть речных долин и необъятные камыши, порой оглашаемые пронзительным криком кабана, терзаемого тигром — таковы картины, которые рисовались воображению при представлении о Семиречье, манили на лоно девственной природы и окончательно побудили меня искать случая посетить эту страну.

Западно-Сибирский отдел Географического общества откликнулся на мое предложение и доставил мне средства. Его Высокопревосходительство Степной генерал-губернатор Г. А. Колпаковский материальной поддержкой дал мне возможность лучше обставить путешествие и расширить план предприятия.

В программе, представленной отделу Общества, я ставил своей задачей географическое описание пройденных местностей, исследование природы вообще и фауны позвоночных специально, изучение местного рыболовства. Несомненно, что многое исполнено очень поверхностно, но тот, кто бросит в меня камнем такого упрека, пусть обратит внимание на то обстоятельство, что тысячу верст пути были сделаны на спине лошади или верблюда, 350 верст на лодке, и все работы по собиранию коллекций лежали исключительно на мне. Я должен был стрелять птиц, препарировать их, собирать и сушить растения, и ни одно из этих занятий не могли разделить со мной мои рабочие. Сколько раз я приказывал своему охотнику-киргизу стрелять всяких птиц и получал все тех же уток и гусей. А скучная, долгая препарировка, казавшаяся пыткой, когда в ближайшем лесу были слышны крики фазанов и пение славок, отнимали слишком много времени, и я с бо́льшим удовольствием вместо ружья уступил бы скальпель и пинцет, которыми, к сожалению, никто из рабочих не мог владеть. Моей главной помощницей в зоологических исследованиях была двустволка, и только в тех случаях, когда не хватало ее ограниченных сил и когда капризная пуля винтовки взрывала землю в стороне от намеченной жертвы, я обращался к помощи подзорной трубы, приносившей большую пользу в открытой местности. Мелкие звери охотно попадались в капканы, расставленные около их нор, и только рыбы озера Балхаша оставались для нас малодоступными, как недоступной оказалась его поверхность. По этому самому складная драга, которой любезно снабдил меня В. Д. Аленицын, не могла сослужить своей службы. Соответственно таким методам и условиям, класс птиц является наиболее исследованным, и за ним следуют звери и гады.

Настоящий отчет представляет общий очерк путешествия, главы о зверо-рыболовстве и о киргизах, и в скором времени отдельной статьей могут быть готовы специально зоологические результаты исследования. Из растений пока определены только наиболее характерные для посещенных местностей, и потому в списке их киргизских названий упомянуты только немногие из этих имен, бо́льшая часть которых войдет в полный перечень видов, обещанный В. Н. Аггеенко.

В заключение, считаю приятным долгом выразить мою глубокую признательность Его Высокопревосходительству, Г. А. Колпаковскому, за то широкое содействие, которое ему угодно было оказать мне в исследовании края.

Выражаю также благодарности Г. Н. Потанину за живое участие и помощь в деле устройства предприятия и В. Н. Аггеенко, любезно взявшему на себя хлопоты по определению растений.

А. М. Никольский

С.-Петербург

Апрель 1885 года

Глава I

Запасшись в Омске и Семипалатинске всем, на что нельзя было рассчитывать дальше, 18-го марта я прибыл в Сергиопольскую станицу, где предстояло окончательно снарядиться в путешествие. Впереди лежала пустыня, на которой, если не считать почтовых пикетов по тракту, нет ни одного русского поселения, поэтому необходимо было запасаться провизией на несколько месяцев. Благодаря любезности воинского начальника, скоро были заготовлены сухари, и 23-го марта можно было тронуться дальше. Дорога идет близь Аягуза, представляющего здесь ряд омутов. Местами эту реку в конце лета переходят в брод не замочив ног, перескакивая с камня на камень. Весной казаки ловят в ней маринку и османов. Долина реки близь Сергиополя покрыта мелким, сильно вырубленным ивняком, и только после 3-й станции встречаются рощи больших тополевых и осиновых деревьев. На третьем же перегоне дорога с гор спускается в степь. Сильные бураны при той массе снегу, которая выпала в течение нынешней зимы, сильно занесли путь, по которому теперь можно было ехать только цугом. Станционные домики с крышей были засыпаны снегом, и только по коридорам, выкопанным против окон и дверей, можно было видеть, что под ним кроется человеческое жилище. Необыкновенно суровая, снежная и продолжительная зима была причиной страшных бедствий здешних киргиз. Их лошади и бараны, живущие круглый год на подножном корму, гибли во множестве от недостатка корма. Чтобы как-нибудь продержать скот до весны, кормили навозом, собираемым около станций, корой ивы и тополя, колючкой и всем, что хоть сколько-нибудь могло служить суррогатом сена.

Больше всего гибли бараны, затем коровы и лошади. Только верблюды не чувствовали для себя большого лишения в том, чтобы питаться одною колючкой. По дороге то и дело встречались трупы лошадей, наполовину объеденных волками. Волки стаями среди дня занимались этим делом; при нашем приближении они отбегали несколько в сторону и, переждав, возвращались к своему занятию. Черные жаворонки огромными стаями летали по дороге. Толстый слой снега согнал их всех со степи и принудил искать себе пищи в лошадином помете. Не раз встречались лошади, брошенные на дороге среди голой степи. Раздвинув ноги, понурив голову, стоят они по колено в снегу и ожидают смерти.

Утром 24-го марта мы прибыли на ближайший к Балхашу пикет Джус-Агач, откуда и решено было сворачивать на озеро по вьючному пути. Первоначальный план путешествия состоял в следующем: большую часть апреля провести в устье Аягуза, в наблюдениях за пролетом птиц, отсюда в конце этого месяца, когда появится подножный корм, пойти вдоль северного берега, насколько возможно дальше; при благоприятных же условиях обогнуть весь северный, северо-восточный берега, выйти на р. Или и подняться по ней до Илийского выселка. Затруднения заключались главным образом в том, чтобы найти лошадей, способных вынести этот переход почти в 1000 верст; менять скот по дороге не было никакой надежды по крайней мере до самой р. Или, так как уже с самой ранней весны все киргизы откочевывают от озера в горы, и берега остаются совершенно необитаемыми. Недостаток проводника, знающего весь этот путь, можно было бы заменить 10-верстной картой, тем более что вода озера годна для питья и не было никакой надобности в знании ключей и колодцев. Суровая зима, благодаря которой во множестве падал киргизский скот, а оставшийся был изнурен до крайней степени, сделала эту, по-видимому, простую задачу действительно трудной. Благодаря распорядительности одного киргиза, почетного бия, бывшего в 1876 году проводником у Финша и Брэма и присланного ко мне по распоряжению Г. А. Колпаковского, скоро были доставлены порядочного качества лошади, верблюд и бараны, и можно было ехать на озеро. От Джус-Агача мы прошли по тракту к Арганатам и на 13-й версте своротили в пески на запад по направлению к Балхашу. Откочевывавшие в это время киргизы во множестве стояли в этих песках. На проталинах пасся чахлый скот, одетый почти поголовно войлочными попонами для защиты от холода. Эта мера, по словам киргиз, в значительной степени уменьшает смертность скота. Около стад разъезжали пастухи и поднимали за хвост и голову лошадей и коров, ложившихся от усталости. Это было необходимо потому, что такое животное от изнурения не могло уже встать без посторонней помощи и без того неминуемо погибло бы. За песками начинается солонцеватая полоса, непосредственно примыкающая к озеру и сплошь проросшая камышом, где главным образом и зимуют киргизы. Всюду были видны камышовые постройки, в которые на ночь загоняют баранов. Множество бараньих трупов, валявшихся кругом, и объеденный скотом камыш свидетельствовали о трудных временах, пережитых киргизами. Но не один только голод был причиною гибели баранов. Кабаны, во множестве живущие в этих местах, нападали на изнуренных овец и ели их, не уступая в алчности волкам. И это был не единичный случай, но общее бедствие, заставлявшее предпринимать большие охоты на этих всеядных зверей.

Отсюда я повернул на север и, перейдя Аягуз, 28-го марта поставил юрту верстах в трех от устья реки на самом берегу озера, где и остался наблюдать пролет птиц. Гористый берег этот представляет настоящую пустыню. И без того чахлая растительность гор была окончательно вытравлена киргизским скотом, и потому не было никакой возможности держать наших лошадей и баранов при себе. Отправив их в аул, я остался здесь с одним солдатом, прикомандированным ко мне по распоряжению Г. А. Колпаковского. Каждую неделю к нам наведывались наши киргизы и приводили барана, в котором, правда, не было большой надобности, благодаря обилию дичи. На озере стоял сплошной лед, еще покрытый снегом. Саженях в 10-ти от уреза вода промерзла насквозь до дна; в 200 саженях глубина равнялась 7½ английским футам, а толщина льда была 78 сантиметров (более 2½ фут). <…>

Река Аягуз в устье верстах в 3-х от места впадения разделяется, как кажется, на 2 протока, из которых мне можно было проследить только один. Ширина каждого из них не более 7 сажень. Берега очень низки и круты; вода солоновата; течение очень слабо. В начале апреля не раз было замечено течение реки из озера. Это обстоятельство нельзя приписывать ветру, который мог бы гнать воду из Балхаша в реку; ветер был слабый NO. Надо думать, что уровень озера в это время поднимался от разлива рек Или, Каратала и Лепсы, между тем как разлив Аягуза еще не начинался. Вся дельта на несколько верст поросла камышом, окаймлявшим как течение реки, так многочисленные мелкие озера. Камыш этот хотя и густ, но не высок и не толще мизинца. По habitus’у эти заросли напоминают камыши северных и средних губерний России. Почва дельты образована из перегноя того же камыша и солонцеватого ила. Ежегодно отлагаются здесь новые растительные слои, покрываемые после спада вод новым слоем ила; старый камыш гниет, о чем свидетельствует сильный запах болотного газа. Местами нога проваливается сквозь этот растительно-илистый покров и встречает воду. В камыше часто попадаются небольшие маленькие озера, находящиеся, вероятно, в подпочвенном соединении друг с другом и с рекой. Дно этих озер необыкновенно тонко, в чем я имел случай убедиться, провалившись чрез лед на одном из них. Огромное количество удушливого болотного газа поднялось со дна; нога, хотя и оказалась выпачканной в черном вонючем иле по колено, но все-таки не достигла твердого грунта, и только ружье, попавшее поперек отверстия во льду, дало мне твердую точку опоры.

В камышах дельты во множестве зимуют киргизы, о чем свидетельствуют камышовые шалаши — изгороди для скота и кучи кия [бараний помет, употребляемый на топливо]. Груды бараньих трупов валяются около этих остатков киргизского пребывания. Целые стада серых и черных ворон прикормились около этой падали, и достаточно лечь неподвижно в камыше, чтобы эти гнусные птицы начали кружиться около вас и своими хитрыми глазами заглядывать вам в лицо, желая убедиться, не представляете ли вы из себя новой, более свежей падали. Полусгнившими трупами баранов питалась также одна домашняя кошка, которую бросили здесь киргизы. По-видимому, ей не нравилась эта пища, или, может быть, она предчувствовала опасность быть затопленной весенним разливом, только на мой зов она бросилась ко мне; радостно мяукая, терлась около ног и бежала за мной по снегу и грязи до самой юрты. Только около луж она останавливалась и неистовым криком просила взять с собой. Всю первую ночь от радости она мяукала и не переставала ласкаться. Это животное, которое в других случаях более привыкает к месту, чем к хозяину, так привязалась ко мне, что бегало за мной, как собака. Киргизы нередко оставляют таким образом кошек, служащих у них для забавы детей. Будучи брошены, эти животные часто совершенно дичают, питаясь тушканчиками и песчанками. <…>

15-го апреля приехали киргизы с моими лошадьми и сообщили, что аулы так далеко откочевали, что было бы затруднительно следовать за ними дальше. Так как далеко в окружностях юрты почти не было совершенно подножного корма, то поневоле приходилось сниматься с места, или просто-напросто кочевать, не смотря на то, что каждый почти день приносил что-нибудь новое в птицах устья Аягуза. Спрятав юрту в камыше, на другой день мы пошли вдоль северного берега озера. На первом же переходе захромал наш верблюд, и хотя киргизы предлагали починить ему ногу, т. е. подшить кожу под пораненную подошву, но я решил попытаться найти нового; поэтому, пройдя верст 15, мы остановились. <…>

В одной из горных лощин расположились мы лагерем, чтобы отсюда сделать попытку заменить хромого верблюда здоровым, для чего и был отправлен киргиз. В его отсутствие произошло маленькое приключение, о котором можно упомянуть потому, что оно отразилось на ходе всего путешествия. 17-го числа был пасмурный, холодный день; страшный ветер срывал с ног людей и грозил унести нашу маленькую палатку; лошади и верблюд, щипавшие чахлую траву, забрели за гору, на вершине которой сидел пастух и следил за ними. Проголодавшись, он спустился вниз, и когда снова отправился на свой пост, лошадей и верблюда там уже не было. Барантачи, следившие за ним с вершины соседней горы, воспользовались удобным моментом и мигом угнали скот, так что, когда мы выскочили наверх, они уже были так далеко, что только чрез подзорную трубу можно было бросить прощальный взор нашим лошадям и хромому верблюду, может быть, невольному виновнику своего собственного похищения.

Таким образом, в наличности у нас осталось четыре барана и одна надежда на киргиза, отправившегося раньше за свежим верблюдом. И сколько ни гадал пастух, разводя вместо бобов козий помет, дело поправить не удалось, и скот пропал бесследно. Чрез трое суток явился посланный и привел вместо верблюда двух лошадей, при этом сообщил, что ему пришлось сделать около 75 верст в горы, чтобы догнать первый аул. Несмотря на это, вторичное такое путешествие было необходимо, и он отправился вновь; мы же, перекочевав из предательских гор, несмотря на сильный ветер, расположились в открытой и ровной степи, где бы никто не мог незаметно подобраться к лошадям.

Баранта составляет истинный бич края. От нее страдают не только киргизы, но и русские. Сильный падеж скота в течение суровой зимы был причиной развития баранты, достигшей в нынешний год необычайных размеров. Наглость киргиз доходила до того, что среди дня они угоняли лошадей у обозов близь городов. Таким образом в нескольких верстах от Сергиополя были уведены 16 лошадей, пасшихся на глазах у крестьян, сопровождавших подводы, и возвращены только после того, как в указанное место было положено значительное количество денег, сухарей и чаю. Те же самые барантачи отбили 20 лошадей у следующего обоза. К счастию, недостаток оружия лишает барантачей возможности делать открытие набеги, и одного доброго ружья, в особенности берданки, достаточно, чтобы разогнать целую шайку разбойников.

Чрез трое суток вернулся наш киргиз и привел нужное количество лошадей. Необходимо было во что бы то ни стало предупредить повторение подобного приключения, потому что, случись оно где-нибудь дальше по берегу озера, откуда слишком трудно было бы разыскать аул и совершенно невозможно было бы сделать этого пешком, мы не так дешево отделались бы, лишившись всяких средств к передвижению, кроме собственных ног.

Решено было останавливаться на ночлеги по возможности в открытых местах, вдали от предательских гор и лощин, и взять с собой еще одного киргиза, хозяина новых лошадей. Таким образом при трех киргизах и одном солдате можно было устроить ночные караулы, тем более не лишние, что при плохом корме скот не мог выкормиться в часть дня, остававшуюся после перехода, и необходимо было пасти его ночью. Заряженное, хотя бы и холостым зарядом, ружье в руках одного ночного сторожа могло гарантировать безопасность и спокойный сон всех остальных. На этом же месте была впоследствии только одна тревога. На крик пастуха: «Барантачи!», солдат, бывший в звании охранителя нашего благополучия и долго не бывший в состоянии простить себе прошлое несчастье, на неоседланной лошади с берданкой в руках помчался на неприятеля. Каково же было удивление, когда вместо разбойников пред нами предстала толпа нищих киргиз. Двое мужчин, столько же старух и несколько подростков шли пешком; на единственной корове, навьюченной самыми громоздкими предметами домашнего скарба — кошмами, сидели маленькие ребята. Тут же плелось до десятка козлов и баранов, из которых первые играли роль вьючных животных. На их худых косматых спинах были навешаны домашняя утварь и разные мелочи кочевого хозяйства. Правда, несмотря на жалкий вид этой семьи, можно с уверенностью было сказать, что мужчины не преминули бы, при удобном случае, угнать у нас лошадей; может быть, спускаясь с гор, они давно заметили нас и лелеяли эту надежду, но вид двух вооруженных русских отбил у них всякие мечты в этом направлении. Старухи и дети не замедлили явиться к нам с просьбой сухарей и облегчили и без того скудный запас нашей провизии.

Новые лошади, которых с большим трудом, частью угрозами, частью обещанием хорошей платы удалось достать киргизу, оказались ниже всякой критики. Одна из них была хрома, некоторые со сбитыми спинами, и все вообще по своим статям не уступали знаменитому Росинанту. Не было никакой надежды на этих лошадях обойти весь северный берег, по которому, не менее того, не было надежды сменить скот. Но делать было нечего, и оставалось удовольствоваться решением пройти вдоль озера так далеко, откуда хватило бы лошадям сил, чтобы доставить нас назад до тракта.

23-го апреля наконец можно было идти дальше. Путь пролегал прибрежною солонцеватою степью, на которой то и дело встречаются полувысохшие озера и густые солонцы. Вдоль Балхаша почти непрерывно тянется вал, сложенный здесь из одной гальки; местами он состоит из трех валов, идущих непосредственно один за другим и расположенных амфитеатром. Судя по относительной высоте их друг над другом, никоим образом нельзя думать, чтобы они могли образоваться в течение одного года в различные моменты годового высыхания озера. Такие тройные или двойные валы нередко встречаются вдоль скверного берега, и только непосредственно у самого уреза, но не замечены вдали от берега.

Скоро мы подошли к полуострову Тар-Тюбеку, перед которым находится небольшой, до версты в длину, низкий остров, не обозначенный на 10-верстной карте. Возможно, что этот островок вырос уже после съемки, бывшей в 1852 году. Тар-Тюбек горист; перешеек же, соединяющий его с материком, низок; посредине полуострова находится озеро с поваренной солью, которая настолько чиста, что ею будто бы снабжаются все окрестные киргизы. Чрез перешеек тянется, несомненно берегового образования, вал, вогнутость которого обращена к северу; южный его склон невелик и сливается с возвышенной частью полуострова. <…>

Пройдя Тар-Тюбек, мы подошли к горам, которые оказались уступом террасы, представляющей ровную глинистую степь, усыпанную глинисто-сланцевым щебнем и расположенную футов на 200 над уровнем озера. <…> Природа высокой степи представляет типичную безводную среднеазиатскую пустыню. Местами поверхность ее совершенно лишена всякой растительности, кое-где встречаются мелкие кусты саксаула, чингила и еще каких-то растений, с не совсем распустившимися листьями. Только чукыр (Rheum caspium) и сассыр несколько разнообразят унылый растительный пейзаж. Не менее бедно животное население этой пустыни. Короткопалые жаворонки, бланжевый и пустынный чеканы, изредка журавли, красотки и дрофы — вот почти все птичье население степи. Из млекопитающих только одни тушканчики в большом количестве живут здесь, откапывая корни луковичных растений, о чем свидетельствуют маленькие ямки, вырытые несколько вкось. Ящурки и фриноцефалы во множестве бегают по глинистой степи, добывая жуков. Как везде, фриноцефалы отличаются изменчивостью окраски и зависимости от цвета почвы, на которой они живут. На глине они бледно-желтые, а на щебне принимают почти черную окраску. В трещинах глины скрываются ядовитые скорпионы и фаланги, заставляющие путника быть осторожным. Укушения этих животных опасны. К счастию, такие случаи бывают нечасто, так как фаланги и скорпионы не кусаются, если их не раздражить. Животное проползает по голым частям спящего человека, не нанося ему вреда, и только если придавить его, укушение бывает неизбежным. Поэтому стараются смахивать его рукой, как можно быстрее. Случаи укушения бывают наичаще в подошву ноги, когда человек, путешествуя босиком, наступает на животное. Наиболее употребительное средство против укуса — деревянное масло, настоянное на тех же животных. Вероятно, целебное свойство имеет только одно масло, и вера в такую настойку относится к области предрассудков.

На второй ночлег мы расположились у подножия террасы, близь балки, на дне которой еще лежал снег, доставивший нам чистую воду вместо противной солоноватой воды из озера. Недалеко находилась киргизская зимовка, обозначаемая кучами кия и кизека и двумя десятками бараньих, частью объеденных волками, трупов. По склону уступов желтеют цветы алтайской лилии, на которых с наслаждением отдыхает глаз, утомленный однообразием пустыни; ниже на песке растет лук (сарамсак), послуживший нам прекрасной приправой к порядочно надоевшей баранине. <…>

В следующий переход был пройден Кен-Тюбек, в конце которого видны горы; длинный и узкий его перешеек низок и пророс камышом. <…> Отсюда путь пролегал поперек полуостровов Кук-Тюбека и Ак-Тюбека по направлению к оконечности залива Ак-Тас-Чаган. <…>

От Ак-Тас-Чагана мы направились на северо-запад поперек Чаукара. Полуостров этот горист. Сначала горы состоят из гранита, между которым встречаются отдельные скалы белого кварца; к середине Чаукара они принимают вид пологих глинистых холмов, и на дневную поверхность выходит глинистый сланец. Холмы покрыты редкими кустарниками боялыша, караганы, тырскена, куян-суюка. <…>

На холмах нередко встречаются небольшие стада сайгаков. Осенью и зимой они в огромном количестве пасутся по степям северного берега озера. В это же время сюда прикочевывают также большие табуны куланов, которые на лето вместе с киргизами уходят ближе к Чингиз-Тау, куда привлекает и тех, и других хорошая трава и свежая вода. Из пресмыкающихся степь населяют все те же ящерицы двух видов. Иногда встречается тут же степной удав и стрела-змея. Миниатюрный удав, подобно своим гигантским индейским сродичам, охотится на зверей, между которыми тушканчики наичаще делаются его жертвами.

На ночлег остановились в нескольких верстах от Чаукара, на берегу залива, не названного на карте. Дорога отсюда идет берегом озера, обнесенным береговым валом, отделяющим ряд полувысохших, с красной водой, соленых озер, опоясанных солончаковым кольцом. Второй вал отделяет эти последние от солонцов, примыкающих к глинистым холмам. Вихрь поднимает столбы солончаковой пыли, напоминающие издали дым, и далеко разносит их по степи, покрывая и без того серую растительность белым налетом.

По берегу Балхаша местами растет камыш, служащий в зимнее время притоном киргизам, что видно по остаткам многочисленных зимовок. На глинистых холмах встречаются норы ежей, шкуры которых во множестве валяются на глине. Мелкие орлы ловят этих колючих животных, в чем можно было убедиться по остаткам этих зверьков, найденных в гнезде такого орла. <…>

На десятиверстной карте от Чаукара далее по берегу озера не отмечено никаких названий, хотя и встречаются довольно заметные места, как, например, залив, на котором была следующая наша ночевка. <…> Небольшие горы отделяют его от другого, еще большего залива. <…> В этих заливах замечены первые следы рыбы: на берегу найдены выброшенными мелкие окуни и маринка. Здесь же держались чайки и пеликаны, промышлявшие эту рыбу. Ночевать расположились на берегу озера, где дно очень круто спускается вниз; в воде плещется в значительном количестве рыба, оказавшаяся окунями. Берег обнесен высоким щебневым валом, отделяющим огромный, до 5-ти верст длины, белый как снег солонец. Белые столбы соленой пыли носятся вихрем по нем. Вечером, при слабом дожде, слышны были крики жаб и писк первых комаров, от которых в будущем предстояло так много мучений. На той стороне озера, вероятно, в устье Каратала, поднимается огромный столб дыма и ночью видно зарево пожара. То горит камыш, нарочно зажигаемый киргизами. Противуположный берег озера виден на большом протяжении.

29-го апреля вышли дальше. Глинистый берег на небольшом расстоянии обрывист и подмывается волной; но вскоре принимает свой обыкновенный вид, т. е. делается пологим. Верстах в 8-ми от места ночевки встретилось озеро, отделенное от Балхаша песчаным валом. Озеро глубоко, еще с водой не более соленой, чем в Балхаше, и, видимо, образовалось из залива. Берега его поросли высоким камышом, служащим притоном множеству гагар. Птицы эти очень ценятся киргизами за их будто бы вкусное мясо и серебристо-белую шкуру, которую подстилают под колена во время намаза. Поэтому наша удачная охота на этих не ожидавших никаких нападений птиц была источником необыкновенного удовольствия всем нашим киргизам. В камыше встретили семью киргиз, занимающихся здесь рыболовством. Благодаря суровой зиме, они потеряли весь свой скот и потому принуждены были остаться здесь на лето. Все имущество этих джатаков, как их называют, состояло из одной коровы, коша (кошомной палатки) и бедного домашнего скарба. Рыбу ловят в маленьком озере, которое они называли Балыкту-куль, при помощи ставных сетей. Для этого, несмотря на холодную воду, они заходят по грудь в воду и растягивают сети на жердях. Каждый раз, как попавшаяся рыба даст знать о себе движением сети, киргиз заходит в воду и вынимает добычу. Окунь (Perca Schrenckii) и черная маринка (Sch. argentatus, кара-балык) — единственная добыча, попадавшаяся в сети. В это время происходит, видимо, нерест. Вода заметно пахла рыбой. Маринки держатся около камышей, что давало нам возможность стрелять этих рыб из ружья. Пользуясь случаем, я оставил здесь часть клади, хромую, отказывавшуюся идти лошадь и баранов под наблюдением одного из своих рабочих; сам же с остальными отправился дальше. Верст через 15 встретились еще двое киргиз, точно так же ловивших рыбу. Это уже были не джатаки, а приехавшие налегке на время из далекой кочевки исключительно ради рыболовства. Пойманную рыбу они оправляют на быках в свою семью, кочующую за несколько десятков верст. Здесь же они не имели ничего, кроме двух быков, железных ковшей для варки рыбы, и вот уже более недели питаются исключительно маринкой, спят в камыше без всякой подстилки, и вообще очень мало отличаются по образу жизни от зверей. Пользуясь хорошим кормом, растущим по скверному склону берегового вала, мы остановились здесь ночевать.

На юго-западе поднимается восточный конец гористого острова Байгабыла и цепь мелких островов, расположенных почти прямой линией. Эту часть берега киргизы назвали Кош-Агач. На следующий день был совершен еще один, и последний, переход вперед. Дорога шла низкой частью берега, на северо-западе видны горы с двумя возвышенными точками, из которых одну киргизы назвали Тургазан. <…> Залив между Дыресеном и материком все более и более суживается; наконец мы дошли до его конца, где и остановились ночевать. Дыресен очень горист; перешеек, соединяющей его с материком, низок и порос камышом, и еще недавно было то время, когда он был покрыть водой. Все последние дни пути все та же тощая флора, все та же бедная фауна. Лошади наши, все более и более худевшие, шли больше чем неохотно и грозили оставить нас без всяких средств к передвижению. К тому же запас сухарей, взятый в обрез, совершенно истощился, главным образом благодаря гостям-киргизам, то и дело приезжавшим к нам, когда мы еще были в устье Аягуза. В силу этих обстоятельств и решено было вернуться назад.

Томительное однообразие и безнадежная пустынность — таково общее впечатление, производимое северным берегом Балхаша. Неприветливая природа его так же скучна, как и это протокольное описание пути, наводящее скуку на всякого читателя. Невыносимые ветры при ясном небе, столбы солевых вихрей, палящий летний зной, безводие и бесплодие, глина, чукыр и чахлые колючие кусты, жаворонки, сайгаки и ящерицы, фаланги, скорпионы и комары — вот существенные штрихи, из которых составляется картина летней природы этого берега. Только среднеазиатские номады, приспособившиеся к подобной природе, с их пастушеской культурой могут, и то только зимой, существовать в этих пустынях. В настоящем жизнь здешних растений, животных и людей бедна и печальна; в будущем, по мере исчезания воды, ей грозит еще худшая участь.

Пространство от Аягуза до Дыресена пройдено в 10 переходов. Обратный путь, который, как и следовало ожидать, почти ничего не доставил нового, шел тем же порядком, т. е. со скоростью 25 верст в сутки и берегом озера. У Балыкты-куля сделана была дневка, чтобы дать передохнуть изнуренным лошадям и приготовить из муки баурсак — комочки теста, жаренные в бараньем сале.

7-го мая мы были у лощины между Тар-Тюбеком и Кен-Тюбеком, на дне которой еще до сих пор сохранился снег. За время отсутствия, природа значительно оживилась. Подросший чий красивыми пучками покрывал бока лощины; на склонах ее небольшие кусты шиповника, тала к джиды распустили свои листья, доставляя приют овсянкам, славкам и коноплянкам. Ввиду того, что в это время разлива рек Аягуз в устье непереходим, решено было отсюда направиться в горы, где существует дорога к броду против Мало-Аягузского пикета. Путь пролегает высокой ровной степью террасы, усыпанной щебнем, и верст через 8 упирается в горы, окаймляющие ее с севера. Горы сложены из глинистого сланца и не менее пустынны и мертвы, чем самая степь; изредка встречаются ключи, около которых сосредоточивается довольно зеленая флора, состоящая главным образом из чия к камыша. Пройдя эту гряду гор, мы опять вышли на высокую и ровную солонцеватую степь, но еще с более чахлой растительностью. <…> Остановились ночевать у колодца, имеющего вид неглубокой широкой ямы, в которую можно спускаться за водой. <…>

На следующий день мы повернули на восток и скоро подошли к логу Баканас. В это время он был покрыть водой не более ? арш. глубины и насквозь пророс мелкой осокой. В средине его заметно значительное течение; дно очень вязко, что при ширине до 3 верст представляло большие трудности для наших лошадей. Изнуренные животные, не имея сил вытащить ноги из грязи, то и дело падали, перемочив часть вьюка и заставив нас пробираться пешком по воде. <…> Лог этот представляет из себя реку, без всяких признаков русла текущую по ровной степи во время таяния снегов в горах Чингиз-Тау. Уже в июне месяце только осока и ряд болот свидетельствуют о том, что вода недавно покрывала большую площадь, оживляя бесплодную и безводную пустыню. За Баканасом тянется все та же неприглядная полынная степь. <…> Все та же степь примыкает к старому руслу Аягуза, обозначаемому кустами ивы и мелкими деревьями тополя, и далее к самой реке. Вода в Аягузе приблизительно против Мало-Аягузского пикета недавно спала настолько, что оказалось возможным перейти реку в брод. Множество юрт киргиз, задержанных разливом, стояло по обе стороны, и только вчера, 8-го мая, большинство из них могло перейти на ту сторону реки. Вода на месте брода доходила лошадям почти до хребта, и лишь при помощи верблюдов, взятых у здешних киргиз, мы, не подмочив, перетащили свои вещи на другой берег. Долина Аягуза поросла ивой, мелким тополем, жимолостью, шиповником и изредка джидой, в которых гнездятся соколы, красноспинный сорокопут и славки.

10-го мая наконец, после 6-недельной жизни в пустыне, мы прибыли в Мало-Аягузский пикет. Забыты весенние морозы, несносные ветры, соленая вода и все дорожные невзгоды, бывшие невзгодами только разве во время путешествия, теперь же принявшие радужную окраску светлых воспоминаний о свободной, деятельной жизни.

Мало-Аягузский пикет поставлен в нескольких верстах от реки, среди степи все того же характера. <…> В 13 верстах от пикета к Сергиополю находится высокий киргизский памятник Кузи-Керпеш, о котором существует романтический рассказ, свидетельствующий о том, что и для этих полудиких номадов не чужда поэзия любви со всеми мучениями неразделенного чувства, со всеми безумствами страсти. Из бестолковых полурусских-полукиргизских речей переводчика удалось только в общих чертах понять сюжет, оказавшийся не новым и почему-то, по-видимому, любимым тюркским племенем.

Давным-давно, когда мундир русского солдата еще не появлялся среди бесплодных степей Семиречья, когда новые порядки, внесенные русской цивилизацией, еще не грезились кочевым обитателям степи, жил влиятельный богатый киргиз Кузи-Керпеш. Влюбившись в одну красавицу, он заручился согласием ее родителей на брак с ней и заплатил им богатый калым. На его несчастье молодой небогатый батырь пленил сердце красавицы, и она пользовалась его взаимностью. Смерть от руки влиятельного соперника поразила его в ту минуту, когда он мечтал о любимой женщине. Убитая горем девушка, желая поставить могущественному соискателю ее руки невыполнимое условие брака и тая, с другой стороны, печальную решимость, предложила ему построить в короткий срок высокий памятник. Невыполнимость условия заключалась главным образом в том, что камень приходилось брать из Арганатинских гор, т. е. верст за 60 от места постройки. Но велика была сила любви киргиза, и всякие трудности рушились перед этой могучей страстью. Он собрал массу народа, расставил его непрерывной цепью от Арганатинских гор до места постройки. С рук на руки передавались камни, и в назначенный срок явился высокий памятник, далеко видимый в окрестностях. Но не долго продолжалось торжество могущественного киргиза. Непоколебимая красавица взошла на вершину пирамиды и на глазах народа и своего обожателя бросилась вниз. Полный отчаяния Кузи-Керпеш взобрался на тот же памятник и, ринувшись отсюда, покончил спою жизнь у окровавленного трупа своей возлюбленной.

Существуют несколько иные и, может быть, более верные варианты этого рассказа.

Кустарники саксаула в Джунгарской степи (по Пржевальскому)

Глава II

От Мало-Аягузского пикета решено было идти вдоль южного берега озера до устья реки Лепсы, и по этой реке подняться до пересечения ее с трактом у пикета Лепсинского. Благодаря большому стечению киргиз, не стоило большого труда сменить наших изморенных лошадей на свежих; сухари были уже присланы сюда раньше из Сергиополя, и мы поторопились в путь. Спешить необходимо было главным образом потому, что с каждым днем увеличивались массы комаров, сильно затруднявших путешествие на лошадях.

17-го мая в том же составе, но с бо́льшим количеством вьючных лошадей, так как весь багаж и коллекции приходилось везти с собой, мы выступили из пикета на Джус-Агач. Верблюдов брать было неудобно потому, что они совершенно не выносят комаров. Почтовый тракт на этом переходе, по случаю разлива Аягуза, делает небольшой обход, и самый пикет Джус-Агач перенесен на время на другое место. Отсюда на Арганаты, объезд этот настолько велик, что потребовалось устроить временную полустанцию. Дорога от Мало-Аягуза до Джус-Агача идет сухой степью, покрытой полынью и кокпеком; здесь в большом количестве живут белокрылые жаворонки, бульдрюки (P. arenarius) и розовые скворцы. Стаи этих последних птиц с их прелестной розовой окраской, густо унизывающие кусты, представляют необыкновенно красивое зрелище. От Джус-Агача до полустанции степь принимает более солонцеватый характер: то и дело попадаются тонкие солончаки и небольшие озерца, на которых держатся шилоклювки, красные утки, веретенники и черные крачки. Местами даже в сухой степи растет камыш. Весь характер этой местности свидетельствует о том, что недавно воды Балхаша покрывали ее и здесь, может быть, был пролив, соединявший это озеро с Алакулем. На кочевку расположились на полустанке. Комары, во множестве набравшиеся вечером в юрту, показали, что ожидает нас в будущем. Ночью одна из наших лошадей била заедена волками; подозрение пало на ту волчицу, у которой были отобраны дети и спрятаны в юрте. С того самого дня, как у ней отняли волчат, она рыскает около юрт и жестоко мстит на баранах и лошадях. На другой день мы свернули на запад и скоро вышли на пески Кара-Кум, составляющие продолжение южноприбалхашских песчаных степей. Местами встречаются солонцеватые пространства с пресными озерами, остатками разлива Аягуза.

На озерах держатся утки, гуси, лебеди, крачки черные, лысухи и чомги. Чингил, караваркан Nutraria Schoberi и др. растения солонцеватых мест, изредка джида, составляют здешнюю флору. В песках то и дело встречаются степные черепахи, ящурки и фриноцефалы. Неподвижные черепахи роют себе небольшие ниши под корнями кустов и питаются их листьями.

Остановились ночевать в нескольких верстах от берега озера в углу между ним и Аягузом. Место это обросло широкой полосой камыша. На следующий день путь шел берегом озера. <…> Флора песков несравненно оживленнее растительности глинистых степей северного берега. Это происходит оттого, что атмосферная влага, просачиваясь чрез толщу песков до глинистой подпочвы, долгое время сохраняется, благодаря толстому песчаному покрову. Поэтому растения этих мест отличаются огромными корнями. В песке во множестве роются фриноцефалы, степные черепахи; нередко встречаются ядовитые Trygonocephalus intermedius, стрела-змея и степной удав. Из мелких зверей — обыкновенные зайцы, тушканчики и степные мыши. Из птиц только бульдрюки (P. arenarius) не редки для этих степей. Утром они большими стаями прилетают на озеро пить и тут же долго нежатся на песке, пригреваемые солнцем. В это время их особенно удобно стрелять, спрятавшись за песчаным валом близь берега озера.

К фалангам и скорпионам, многочисленным на северном берегу, здесь присоединяется еще третий бич — тарантул (бию). Один такой огромный паук сбрасывал с себя множество крошечных детенышей, когда его шевелили палкой. Укушение тарантула не так опасно, как двух предыдущих животных.

Берег озера песчаный, и только в немногих местах порос камышом. Здесь-то можно видеть чаек, баб, гусей и уток. Солонцы и соленые озера встречаются значительно реже, чем то было на северном берегу озера. Причина этому кроется, может быть, отчасти в том, что пески засыпают скоро и солонцы, и озера. Изредка между холмами песку встречались небольшие глинисто-солонцеватые пространства — или совершенно голые, или поросшие солянковыми растениями.

Ночевали близь полуострова Берлю-Тюбека. Комары, днем хоть немного разгоняемые ветром, вечером с остервенением набросились на скот и людей. Чтобы хоть сколько-нибудь избавиться от этих мучителей, необходимо разводить огромное курево из кизеку и сырой травы, по временам вспрыскивая их водой для того, чтобы дым был гуще, и только в самом густом дыму, который невыносимо ест глаза, можно рассчитывать сидеть, не хлопая себя неистово и ежесекундно по щекам и рукам. Даже одежда не предохраняет от этих дьяволов. Их тонкое жало пронизывает суконное платье и добирается до крови. Можно себе представить, какие спокойные ночи должен проводить путник при таких условиях. К счастию, зная наперед о балхашских комарах и, по собственному опыту в астраханских камышах, понимая всю прелесть таких ночевок, я запасся палаткой, приспособленной для подобных случаев. Приспособление это заключается в том, что она может плотно закрываться; таким образом, она в себе совмещает и полог, и палатку. Небольшие размеры ее, в два с половиной квадратных аршина, дают возможность скоро и плотно придавить к земле нижний край ее ружьями, ящиками и другими предметами. Забравшись в поставленную таким образом палатку, мы завязывали дверь часто и в два ряда расположенными тесемками, промежутки между которыми закидывались колючками чингила. После этого зажигалась свеча и все до одного комары, забравшиеся в палатку, скоро истреблялись, что было легко сделать опять благодаря маленьким размерам ее. В случае если по недосмотру оставалось хотя маленькое отверстие, куда бы мог пролезть один комар, в течение нескольких часов их набиралось такое множество, что приходилось зажигать свечу, тщательно осматривать палатку и опять заниматься истреблением этих извергов.

К сожалению, не рассчитывая в начале брать с собой более чем двух людей и принужденный впоследствии к этому барантачами, я и придал ей соответствующие размеры; таким образом, двум нашим киргизам приходилось ночевать под открытым небом и всю ночь, вместо сна, заниматься поддерживанием курева. Поэтому днем, опустив поводья и рискуя упасть с лошади, они дремали на седле, обещая, вероятно, про себя многое за один час сна. На остановках они немедленно бросались на землю и спали как убитые, несмотря на то, что сквозь дым комары ухитрялись впиваться в их тело. Курево разводилось и для лошадей, когда они, покормившись, возвращались к бивуаку. Умные животные, с слезящимися от едкого дыма глазами, но уже не фыркая, не вздрагивая и не валяясь по земле, с удовольствием теснились около дымного костра. Днем только очень сильный ветер разгонял комаров, и достаточно зайти за песчаный холм, где движение воздуха не так сильно, чтобы они облепили все тело и заставили немедленно выскочить наверх. Сколько непоправимых промахов из ружья было сделано благодаря этим гнусным насекомым; сколько проклятий вызвали они, когда, обливаясь потом, сидишь в душной палатке и тонкая стенка холста отделяет от вечерней прохлады и мешает видеть дивную панораму погасающего солнца и зеркальную поверхность вод! Даже вдали от воды, среди сухих песков нельзя быть безопасным от этих кровопийц. Меня постоянно занимал вопрос, сколько нужно крови, чтобы прокормить мириады этих кровожадных животных, и где берут ее в бесплодных песчаных пустынях эти мучители, которые в состоянии одни разрушить такое по-видимому стройное здание принципа мировой целесообразности.

На следующий день путь проходил мимо Берлю-Тюбека и Арал-Кума. Первый полуостров высок и соединяется песчаным перешейком со степью. Второй песчанен и, по-видимому, представляет из себя не что иное, как намывной вал, недавно поднявшийся из воды. Дорогой те же пески, та же флора и фауна, и только на изредка встречающихся солонцеватых пространствах торчат красные кустики плодов чукыра, огромные листья которого уже отсохли и с шорохом катаются ветром по степи. По временам, подхватываемые вихрем, они высоко вздымаются на воздух и зигзагами падают на землю, напоминая издали птиц. Все тот же песчаный берег озера все так же изредка порос камышом. Ночевка была сделана близь утесов Биль-сэксэуль. В этом месте большой песчаный холм подходит к самому урезу и частью подмывается водой. С вершины холма видны 6 параллельных друг другу подводных валов, обозначаемых грязным цветом воды. Цвет воды Балхаша, о котором до сих пор не было ничего сказано, бывает различен при разных условиях. Издали поверхность озера кажется темно-синей; волна в разрезе, т. е. при проходящем свете, кажется бледно-зеленой, наиболее похожей на цвет плохого стекла, и только там, где глубина очень незначительна, где существуют мели, вода принимает грязно-желтый оттенок.

Береговые валы, которые с необыкновенной рельефностью наблюдаются по северному берегу озера, здесь менее заметны. Здесь они не так высоки, и совсем не наблюдались такие из них, которые были бы отодвинуты в материк. Местами они отсутствуют даже и близь уреза и заменяются цепью песчаных холмов, характера одинакового с холмами степи. <…>

Биль-сэксэуль представляет из себя низкорослый, не выше человека, лес, занимающий большое пространство глинисто-солончаковой почвы. Надо думать, что это место составляет дно сравнительно большого озера, известным порядком образовавшегося в один из моментов высыхания Балхаша. Саксаул, предпочитавший глинисто-солончаковую почву песчаной, занял и тем спас некоторую часть дна от неминуемого засыпания песком. Саксауловые заросли г. Смирнов сравнил с лесами Дантова ада; нельзя не подтвердить, что физиономия таких рощ вполне отвечает представлению о царстве теней. Необыкновенно корявый ствол саксаула покрыт ветвями, усаженными маленькими веточками, несущими крошечные, в форме бугорка, зеленоватые листья. Такие веточки расположены пучками и торчат кверху; и весь куст или дерево представляет из себя агрегат торчащих кверху пучков и совершенно не дает тени. Если представить себе целую рощу этих кустов, растущих на несколько сажень друг от друга на голой глинисто-солонцеватой почве, то уже будет достаточно, чтобы иметь представление о физиономии саксауловых зарослей. В лесах Биль-сэксэуль в промежутках между кустами иногда можно видеть чукыр с уже отсохшими теперь листьями. Отсутствие животной жизни и подчас мертвая тишина, господствующая в тихую погоду, дополняют картину такого леса. Как очарованный стоит он среди бесплодной степи, нисколько не радуя изнуренного зноем путника и не обещая ему защиты от палящих лучей солнца. Здесь не слышно ни пения птиц, ни даже шума во время ветра, и только шорох листьев чукыра, катаемых по голой глине, и топот зайца, вспуганного под кустом, порой нарушают пустынное молчание леса. Из птиц здесь изредка встречаются серые славки и желтые овсянки.

На следующий день путь пролегал по большим песчаным холмам; местами песок их слабо сцементирован, местами сыпуч. К концу перехода холмы принимают еще большие размеры и вид скорее гор, т. е. образований, несомненно, не наветренных. Здесь же поверхность их покрыта щебнем глинистого сланца, местами эта порода выходит на дневную поверхность в виде небольших скал, что замечается в первый раз на южной стороне Балхаша. Берег озера песчаный и лишен камыша. Местами цепь сыпучих холмов отделяет от Балхаша маленькие полувысохшие озерца и солонцы, очень бедные солью. Остановились на берегу залива, который совершенно не отмечен на карте. Залив с одной стороны кажется совершенно замкнутым, и это не Теле-убайнын-чаганак, который мы проходили только на следующий день и который нетрудно было узнать по его расстоянию от р. Лепсы. Так как на карте в этом месте, т. е. по расчету верст на урочище Аяк-Камыш, не начерчено подобного залива, то можно думать, что он образовался уже после съемки, бывшей в 1852 году, с течением отступания уреза озера. Берега залива усеяны галькой, и скала глинистого сланца подходит близко к его урезу. Окрестности — все те же песчаные холмы, покрытые все той же растительностью. В недалеком расстоянии от залива находится целая система барханов, на которой очень ясно наблюдаются все законы их образования. <…>

На следующий день мы переехали поперек полуостров, по одну сторону которого находится урочище Аяк-Камыш, по другую Кос-Камыш, и вышли к оконечности залива Теле-убайнын-чаганак. Небольшие горы полуострова покрыты песком, местами слабо сцементированным, местами перемешанным с щебнем. Здесь очень обыкновенны дрофа, бульдрюки и зайцы. Телеу-убайнын-чаганак, видимо, глубок и мог бы служить хорошей гаванью. Берега его усыпаны щебнем глинистого сланца, и большой, чрезвычайно правильный галечный береговой вал тянется вдоль его уреза. Такое явление наблюдается по южному берегу впервые и подтверждает то предположение, что только из гальки волна может сооружать столь большие и правильные валы. Почти от самого залива с вершины горы на горизонте виднеется полоса леса; то — урема долины Лепсы, куда и направились мы по ближайшему пути на запад.

Близь Лепсы встречаются густые и высокие камышовые заросли, между которыми то и дело попадаются пресные озерца, принадлежащие, вероятно, к системе озер устья реки. Из камыша доносится трещанье дроздовидной камышевки и крики кукушки; на песке и в грязи близь воды то и дело встречаются следы кабанов, видимо, во множестве живущих в этих местах. Наконец мы подошли к Лепсе и разбили лагерь на ее берегу, на вершине песчаной горы, верстах в 10 от устья. Отсюда как на ладони представляются окрестности реки, прелестный вид которых кажется даже очаровательным после однообразия желтого колорита песчаной пустыни. Растение черноземных степей — ковыль густо покрывает эту песчаную горку. Степной ветер клонит его седые головки, и они, блистая своими длинными развевающимися волосками, мило серебрятся вокруг нашей палатки. Внизу сквозь густой лес, по временам скрываясь в его зелени, протекает мутная, быстрая Лепса. Далеко-далеко узкой зеленой лентой среди песчаных холмов тянется этот лес вдоль ее берегов. Местами среди зелени виднеются желтые камышовые постройки киргизских зимовок; порой, озираясь, из чащи выглядывает трусливая морда волка и темная фигура кабана, окруженного поросятами, лениво пробирается в крепь. Кроме ковыля, по склону песчаного холма растут Statice callicoma, Agriophyllum arenarium и проч. Может быть, благодаря быстрому течению Лепсы и недостатку болот, река не оживляется водоплавающими и голенастыми птицами, из которых замечено несколько уток, чаек, бакланов, кулик, сорока и выпь, кричавшая ночью в камыше. На песчаном холме многочисленны норы тушканчиков и ежей, которые и были пойманы в наши капканы. Лес состоит главным образом из тала и джиды, свежие цветы которой издают теперь приятный медовый запах. Местами возвышаясь над лесом, виднеются отдельные темные деревья туранги (Populus diversifolia). Птичье население уремы немногочисленно. Наичаще встречаются сороки и черные вороны, пеночки, и только по временам можно слышать крик фазана и воркованье горлиц. Впрочем, несносные комары, кишащие среди зелени, отнимают всякую возможность что-нибудь слышать или видеть. На глинистой почве близь леса находятся заброшенные арыки, свидетельствующие о бывшем здесь когда-то земледельческом населении. То, вероятно, были киргизы, которые с обмелением Лепсы и обсыханием озера, может быть, еще недавно бросили эти земли, и теперь в летнее время низовья реки, по крайней мере до Лепсинского пикета, совершенно необитаемы. Берега Лепсы обрывисты; течение быстро; вода в ней мутная и беловатого цвета; ширина реки здесь около 20 сажень. Дно состоит из иловатого, с примесью тонкой глины, необычайно топкого песку. Если ходить по берегу близь воды, то почва колеблется под тяжестью тела, как густой кисель, и нога мало-помалу затягивается. Одна из наших лошадей, отправившаяся пить, завязла всеми четырьмя конечностями так крепко, что потребовалось усилие всех наличных людей, чтобы только в течение часа освободить ее ноги из вязкого песку. Поэтому, чтобы напоить лошадей, необходимо было или настилать на берегу хворост, или носить им воду в ведре.

На следующий день мы направились вверх по реке. Густота леса и отсутствие тропинок затрудняют движение по уреме, и потому мы пробирались глинисто-солонцеватой полосой, непосредственно примыкающей к лесу. Место это поросло гребенщиком и саксаулом, чередующимися друг с другом; местами они заменяются актыкеном, растущим в виде больших, чрезвычайно правильных куполов. Раздвинув колючие ветви этот кустарника, можно убедиться, что правильность купола обязана самому растению, а не холму, который может скрываться под ним, как это кажется с первого взгляда. Между отдельными кустами этих трех растений встречается чукыр, уже с отсохшими листьями и с пучками темно-красных плодов. Песчаные пологие пригорки, примыкающие к солонцеватой полосе, на протяжении верст 15 вдоль по реке, близко подходят к берегу; дальше они отступают от него верст на 8. Склоны их покрыты ковылью; у подножия в сыпучем песке нередки степные черепахи и фриноцефалы.

По дороге нередко встречаются старые русла реки в виде различных размеров длинных озер, обросших лесом. Иногда эти лога бывают очень длинны и далеко отклоняются от Лепсы, и благодаря тому, что их трудно даже вблизи отличить от реки, не раз приходилось плутать и делать большие обходы. В этих старицах, называемых киргизами кара-су (черная вода), растет белая кувшинка, камыш и рагоза, в которых гнездятся лысухи и чомги. Тонкие берега их очень часто испещрены следами кабанов. В лесу на туранговых деревьях гнездятся скопа, черные вороны и соколы. Пройдя верст двадцать, мы остановились на ночевку на голой солонцеватой площадке, избегая леса, этого притона комаров. К этим кровопийцам присоединились здесь овода, беспокоившие днем лошадей. Целые тучи их сосали спины животных, оставляя после себя капли крови. На следующий день шли той же солонцеватой полосой, ширина которой здесь до 8 верст, и только к концу перехода низкие, пологие горы подходят к реке версты на 3. Саксаул встречается все реже и реже и заменяется чингилом, достигающим здесь очень крупных размеров и перемешанным с гребенщиком. Зайцы то и дело выскакивают из-под этих кустов; на глине изредка встречаются авдотки и пигалицы.

Вдоль реки все тот же лес с преобладанием джиды и ивы. Местами шиповник, облепиха и жимолость растут между деревьями и затрудняют движение по лесу даже пешему. Множество горлиц живут в этой чаще, и ночью до нас доносилось оттуда пение соловья. В этот раз пройдено 25 верст. На следующий день в начале перехода путь пролегал той же глинистой полосой, на которой не замечено ни одного куста саксаула или чукыра.

Чингил, актыкен и гребенщик занимают это пространство; местами чий, изредка попадавшийся раньше, покрывает большие площади. Его тонкие, выше человеческого роста стебли, собранные в огромные широко развернутые пучки, разбросанные по степи, придают оригинальный вид местности. Во второй половине перехода горы подходят близко к реке. Здесь они состоят из глинистого сланца, выходящего местами на дневную поверхность, и покрыты сверху большею частью песком. Флора и фауна сразу заметно изменилась. На горах растет кок-тыкен (Ammodendron Sieversii), синие цветы которого теперь в полной красе. Из птиц встречаются каменки-плешанки, большие стаи розовых скворцов и бульдрюки. Местами река подходит к самым горам, подмывая большие отвесные обрывы. Течение образует здесь крутые и мелкие извилины. В туранговой роще на островах помещается огромная колония грачей. Оглушительным криком встречают эти общественные птицы каждое существо, которое грозит благополучию их потомства. На следующей день, по расчету верст, должны бы были прийти в Лепсинский пикет, но после 6-часового перехода не было еще никаких признаков его, и потому решено было остановиться. Путь пролегал песчаными склонами довольно высоких гор Баш-керегеташ, вершины которых кое-где принимают дикий, скалистый характер. Над скалами вьются какие-то орлы, слышны крики щурки; по склонам нередки журавли и в сыпучих песках зайцы, черепахи и фриноцефалы. На юге виден гигантский снежный Ала-тау, по мере движения от озера все более и более выраставший пред нашими глазами. Лес по берегам реки значительно поредел.

28-го мая, сделав в этот день маленький переход в 8 верст, мы прибыли в Лепсинский пикет. Эти 8 верст пролегают частью песчаными склонами гор, которые ближе к поселку отходят от реки, частью ровной степью.

Лепсинский пикет — почтовая станция, около которой лет 10 тому назад впервые поселились крестьяне, живущие теперь в количестве около двух десятков дворов. Окрестности представляют глинистую степь, покрытую полынью, астрагалами и проч. Лес долины Лепсы, состоящий здесь все так же из джиды и тала, значительно вырублен. С западной стороны поселка подходит огромнейший бархан, который грозит в скором времени потопить постройки. По словам старожил, лет 10 тому назад этот бархан был меньших размеров и находился саженях в 50 от строений; теперь же передняя его часть подступила к заборам, которые с каждым годом все более тонут в песке. Направление движения его почти прямо на O, т. е. в самый поселок. Длина гребня немного более 300 шагов, наибольшая высота подветренного бока несколько более человеческого роста. Этот огромный бархан образовался из слияния многих меньших, так что нижняя граница подветренной стороны имеет вид волнистой линии. <…> По другую сторону Лепсы, в некотором от нее расстоянии, находится немало барханов, разбросанных в беспорядке по степи. Все они невелики. <…>

Главное занятие жителей Лепсинского поселка — торговля овсом и ячменем, которые сбываются обозам, идущим по тракту. Скотоводство служит также большим подспорьем жителям, но недостаток лугов и пахотных земель для разведения клевера ограничивает его размеры. Луговые земли в незначительных размерах находятся на р. Караджигде, в нескольких верстах от поселка. Земледелия здесь почти не существует за невозможностью искусственного орошения. В прежнее время кое-где воду выводили из Лепсы при помощи арыков, теперь же, когда уровень ее понизился, исчезла эта возможность ирригации. В реке в незначительном количестве ловится рыба, по преимуществу маринка (Sch. argentatus, Sch. Kolpakowskii) и реже окунь (Perca Schrenckii) [представители рода Diplophysa (D. labiata, D. Strauchi), хотя и ловятся в Лепсе, но в пищу не употребляются]. Маринка имеет очень костлявое, с неприятным запахом мясо; икра ее ядовита. Курица или ворона, поклевавшие по неопытности этой икры, околевают. Собаки сильно страдают, и при большом количестве съеденного вещества издыхают. В прежнее время рыбы ловили больше и она была крупнее; обстоятельство это здешние старожилы объясняют тем, что Лепса сильно обмелела. Осенью или в начале зимы некоторые жители поселка отправляются в устье реки и на Балхаш на охоту за кабанами. Охотники берут с собой несколько десятков собак, которые, выследив зверя, окружают его и дают возможность охотнику застрелить кабана в упор. Часто вместо ружей употребляют рогатины, которыми бьют зверя под лопатку. И кабанов было в прежнее время значительно больше; случалось, что в охоту, продолжавшуюся около двух месяцев, партия охотников, состоящая из 6 человек, убивала до 180 кабанов. Несколько таких охотников, из года в год отправляющихся в одно и то же время на Балхаш, сообщили интересные сведения о высыхании этого озера. По их словам, Балхаш в течение последних 9 лет усох аршина на 2. Это они заметили по отступлению воды в камышах, которые между устьями Тентека и Лепсы в прежнее время были покрыты водой, а теперь совершенно сухи. Убеждение крестьян в высыхании озера нельзя приписывать тому обстоятельству, что они видели Балхаш в разные моменты его разлития от весенних или летних вод. На охоту они отправляются в одно и тоже время года, когда на реке и озере становится лед. Кроме того, высота, на которую поднимается уровень озера во время весеннего и летнего таяния снегов в горах, но мнению этих охотников, не должна быть значительна, и во всяком случае менее пяти фут, указанных г. Фишером для весеннего поднятия вод Балхаша. Г. Фишер упоминает неизвестно чье наблюдение, что вода на юго-восточном берегу озера, со времени съемки в 1852 году, отступила на 3—4 версты, т. е. не менее как на версту каждые десять лет. Если принять в расчет это указание и скорость высыхания, замеченную охотниками, показание которых уменьшить вдвое; если принять также во внимание наши наблюдения относительно изменения фигуры береговой линии и появления островов, не отмеченных на карте съемки 1852 года, то не будет слишком много, если мы примем, что уровень озера понижается каждые десять лет на один аршин. При наибольшей глубине в 30 аршин Балхаш мог бы окончательно высохнуть в 300 лет, если бы с уменьшением площади его количество испаряющейся воды не становилось меньше. Если масса воды, приносимая реками, не будет уменьшаться, то настанет момент равновесия, т. е. такого состояния, когда испарение озера будет вполне вознаграждаться водой, приносимой реками.

Очень легко было бы вычислить скорость высыхания прямым наблюдением, сделав знак на прибрежной скале. К несчастью, во всем путешествии по берегу Балхаша, нам не встретилось ни одного пригодного места. Такой знак удобнее всего было бы нанести на одном из скалистых островов Байгабыле, Уч-Арале и проч., куда нам проникнуть не удалось. Некоторое отношение к высыханию озера имеет факт обмеления рек, замеченный жителями по крайней мере по отношению к Лепсе. Неизвестно, происходит ли это явление от того, что в последнее время количество атмосферных осадков в горах уменьшилось, или от вырубки горных лесов, благодаря чему таяние снегов и скатывание воды в реке идет быстрее. Во втором случае меление рек едва ли может значительно отразиться на скорости высыхания озера, так как все-таки в него должна вливаться та же масса воды, что и при более медленном и равномерном таянии. Вырубка лесов необходимо должна быть принята по крайней мере за одну из причин обмеления семиреченских рек, по одному уже тому, что истребление леса в Алатаунских горах недавно еще было беспощадным, и подобное обстоятельство вообще не может не отразиться в дурную сторону на состоянии воды в реках. Лес наиболее истреблен в окрестностях русских поселений. Так, например, Капал в прежнее время окружен был им, теперь же вокруг этого города нельзя видеть не только дерева, но даже куста или пня. Только в недавнее время были введены довольно строгие правила эксплоатации лесов Семиреченской области, но самое большее, что они дают, это — то, что уцелевшие рощи больше не истребляются так беспощадно, как это было прежде, а лесу все-таки нет и он не вырастает. Одной из важных причин того обстоятельства, что он не возобновляется снова, служит, по словам местных жителей, небрежное отношение киргиз к молодой поросли. Эти номады, во множестве кочующие в течение лета в Алатаунских горах, пасут в лесах свой скот, который вытаптывает молодые ростки дерев. Хотя местные правила и строго запрещают пасти скот в рощах, но невозможность уследить за нарушениями делает эти законы мертвой буквой. Не без влияния на лесоистребление остается также поставка телеграфных столбов на Семиреченскую линию. Что касается меньшего количества атмосферных осадков, то на этот счет существует прямо противоположное наблюдение, подтверждаемое общим голосом жителей. Все как один говорят, что в последнее десятилетие климат Семиречья значительно изменился. Зима стала суровее и количество снегу несравненно больше, что особенно замечено в Капале и Верном. У казаков Илийского выселка на основании совпадения во времени сложилось даже убеждение, что в Семиречье зима пришла из Сибири по телеграфной проволоке. Не было проволоки, не было и зимы! Помимо научного интереса, представляемого фактами высыхания озера, меления рек и изменения климата, огромное практическое значение их заставляет обратить на них особенное внимание. Здесь, как и всюду в Туркестане, вода при возможности искусственного орошения оживляет край. Без известного количества воды, достаточного для ирригации полей, он обратился бы в необитаемую пустыню, годную только разве для кочевников с их пастушеским образом жизни. Между тем даже теперь чувствуется недостаток этой оживляющей влаги. Так, город Капал предполагают перенести в другое место, как говорят, исключительно по недостатку воды для орошения пашень. В низовьях Или можно видеть много киргизских пахотных земель, брошенных потому, что исчезла возможность выводить арыками воду из реки в то время, когда это нужно. Такое значение этого водяного вопроса требует прежде всего серьезного научного исследования и энергичных правительственных мер, насколько они могут быть полезны. На явления меления рек и ручьев, изменения климата много свету могли бы пролить точные, разносторонние и продолжительные метеорологические наблюдения. К сожалению, нельзя сказать, чтобы постановка этого дела в Семиречье не оставляла желать ничего лучшего. Насколько то нам известно, метеорологические станции находятся в городах Лепсинске, Капале и Верном, и большею частью в достаточно плачевном состоянии, чтобы из них не вышло никакой пользы. Наблюдения, по крайней мере, в Капале и, кажется, в Лепсинске, производятся чиновниками телеграфного ведомства, которые по службе на целые недели принуждены отлучаться из города и оставлять станцию без наблюдателей. На Капальской станции некоторые приборы приспособлены к тому, чтобы при их помощи вводить в заблуждение Ташкентскую метеорологическую обсерваторию и весь свет. По крайней мере, для этой цели очень пригодны термометры со шкалой, приклеенной сургучом или привязанной нитками. Это даже хуже флюгера, который не вертится, и который до недавнего времени был на этой станции.

Вина человека из всех неблагоприятных перемен в природе Семиречья может касаться только меления рек и обеднения водой горных ручьев, так как едва ли вырубка лесов может оказать такое существенное влияние на климат страны. Но и этого слишком достаточно, чтобы с энергией, достойной этого дела, приняться за поправление беды. Охранение лесов, усиленное лесоразведение, которое во всяком случае не останется бесполезным, лесоразведение, возведенное до степени повинности, — существенная и единственная мера, находящаяся во власти человека.

Ст. Абакумовская (Семиреченская обл.)

Глава III

Дальнейшие планы путешествия состояли в следующем. Почтовым трактом доехать до выселка Илийского и оттуда на лодке спуститься по р. Или до Балхаша и, если окажется возможным, пробраться на острова Уч-Арал и противуположный берег озера; отсюда, смотря по обстоятельствам, на лодке или лошадях подняться назад в выселок. Поэтому на другой день по прибытии в Лепсинский пикет все рабочие, не исключая солдата, были отпущены. Путь до Капала и отсюда до Илийского выселка был совершен без остановок, и о природе окрестностей мы можем сообщить только то, что удалось видеть из экипажа и узнать из торопливых расспросов на станциях, пока переменяли лошадей.

18-го июля тройка почтовых лошадей помчала из Лепсинского пикета по ровной и пыльной дороге тележку, в которой лежали багаж, ящики коллекций и «петербургский таксыр», как меня называли киргизы. До Абакумовского пикета дорога пролегает глинисто-песчаной степью, покрытой полынью, местами чием, ак-мией (Sophora alopecuroides). Жаворонки, чеканы среди степи, щурки и сивоворонки на телеграфных проволоках и невыносимая пыль при сильном зное, — вот почти все остальное, что может обратить на себя внимание путешественника. Река Баскан уже целый месяц как совершенно высохла, и только растрескавшаяся глина на ее дне указывает на то, что здесь была вода. В 13 верстах от Басканского пикета лежит озеро Басканкуль, о котором мы узнали только то, что оно окружено камышами и служит излюбленным местом комаров и мелких черных как смоль окуней. Киргизы в течение зимы в большом количестве вытаскивают последних оттуда при помощи крючка, насаженного на палку. Для этой цели они делают прорубь и столпившуюся около нее рыбу поддевают этими маленькими баграми. Жители Абакумовского поселка успешно занимаются земледелием, и их арыки и пашни приятно поражают глаз путешественника, утомленный однообразием бесплодной степи. Поселок стоит как раз у подошвы Абакумовских гор, и отсюда дорога врезается в их темные ущелья. Подъезжая к горам, издали можно видеть необычайно резкую, прямую как стрела границу между горами и степью. Линия эта определяется различными очертаниями выдающихся предметов на поверхности земли и различными цветами почвы.

Только одна вода могла работать с такой геометрической правильностью, и хотя прямая линия этой границы теперь несколько наклонена, но немного нужно фантазии, чтобы представить себе море, волны которого некогда разбивались о подножие Абакумовских гор. Они округлили небольшие мысы и холмики, лежавшие под водой, и отошли, оставив после себя эти следы своей работы и лёссовую почву. От поселка дорога сразу входит в мрачные, дикие ущелья гор и поднимается до половины дороги к Арасану, откуда снопа спускается вниз. На черных отвесных стенах ущелий живут голуби (Columba livia?), каменки-плешанки и кикилики, крики которых оглашают эти мертвые скалы. Арасан славится своими целебными ключами, находящимися тут же на дворе почтовой станции. Источники эти, теплые и холодные, содержат большое количество серы и излечивают лучше всего ревматизм. Прежде, когда они были в аренде у частного лица, помещение купалень было обставлено относительными удобствами; теперь же в казенных руках они совершенно запущены. Вода в теплом ключе в последнее время значительно похолодела, что объясняют тем, что при работах нечаянным образом соединили оба источника, т. е. теплый и холодный. Другие полагают, что охлаждение произошло оттого, что подпочвенная вода при вырывании купалень просочилась в теплый ключ и охлаждает его температуру.

Город Капал замечателен тем, что ничем не замечателен с положительной стороны, и недостатком воды и дров с отрицательной.

Хотя по улицам вдоль и поперек протекают арыки, выведенные из единственной речки, которая сама не больше арыка, Капалки, но воды этой недостаточно для ирригации полей местных жителей, без которой невозможна здесь агрикультура. Были более или менее грандиозные проекты водоснабжения, требовавшие разрушения целых гор, но предприятие обошлось бы, может быть, дороже, чем стоит весь Капал, и поэтому вместо того, чтобы воду доставлять к городу, пришлось предпочесть город перенести к воде. Проект уже, как говорят, выработан, и сделаны предварительные топографические разведки на новом месте старого города. Небольшие арыки орошают насаженные на некоторых улицах ряды деревьев, между которыми обыкновенный и итальянский тополи и яблони более всего бросаются в глаза. Несмотря на маленькие размеры и быстрое течение Капалки, в ней ловятся мелкие османы (Diptychus Dubowskii?) [эти рыбы, запаянные в маленькую жестянку и отправленные в Петербург, случайным образом не были откупорены до самого моего возвращения и потому попортились до невозможности видового определения], служащие в ближайших окрестностях единственным предметом рыболовной промышленности. Эту рыбу промышляют по большей части мальчики, при помощи подолов своих собственных рубах. Окрестности города представляют голую горную равнину, среди которой поднимается несколько зеленых оазисов — загородных садов. Склоны Алатаунских гор кажутся отсюда почти безлесными, и только в ущельях и лощинах есть еще древесная растительность. Вершины гор только местами покрыты снегом, и вообще, отсюда Алатау не кажется ни красивым, ни великим и много теряет в той грандиозности и ослепительной красоте своих снежных вершин, которая так поражает при взгляде на него издали, например с Лепсинского пикета. Киргизы снабжают город дровами, привозя их на быках из горных лощин. Эти номады, которые, по-видимому, совсем не согласны с тем, что корове настолько не идет седло, чтобы делать из этого поговорку, не только вьючат быков, но седлают коров, на которых и гарцуют, как будто это лошади, между тем как лошадей едят с таким же аппетитом, как будто это коровы.

На топливо, вместо дров, бедные жители города употребляют назем, разрезанный на плитки. Пирамиды этих кирпичей, поставленных для просушки, стоят почти на каждом казачьем дворе. Высокое положение города относительно уровня моря сказывается в том, что случаются иногда поздние морозы, которые губят посевы. Уже после Троицы нынешнего года были утренники, поморозившие огурцы.

От Капала дорога идет безлесными и безжизненными горами; июльское солнце выжгло траву и принудило уныло бродящий по холмам киргизский скот питаться среди лета сеном на корню. На телеграфных проволоках сидят сорокопуты, сивоворонки, щурки и иногда голуби (Columba fusca). Но дорогам — горлицы и витютени (C. casiotis). Нередко в горах можно видеть королевского орла и белую фигуру стервятника. Некоторые станции расположены в поселках, оживляемых небольшими садами и пашнями.

Реки Коксу и Каратал бешено прыгают по камням, что не мешает османам жить здесь и попадаться на удочку. Эту же рыбу ловят здесь крачки (Sterna hirundo), которых как-то странно видеть среди этой горной обстановки. От Карачекинской станции дорога постепенно спускается под гору и идет холмистой степью. От Чингельдов уже видна Или. Илийский выселок расположен на левом берегу реки. В нынешнем году был окончен большой мост, лучший, как кажется, во всей Азиатской России и стоивший немного менее четверти миллиона. Ввиду возможности по Или пароходства, середина моста сделана подъемной. Жители выселка — казаки занимаются земледелием и рыболовством. Лов рыб производится главным образом осенью после спада вод; предметом его служит маринка (Sch. argentatus) и в очень ограниченном количестве окунь. Из маринок здесь попадаются еще 3 вида (Sch. aksaensis, Sch. Tarimi, Sch. Kolpakowskii), из которых два первые, имеющие длинные усы, называются здесь ошибочно османами; настоящих же османов (Diptychus) здесь при нас не было поймано ни одного. Рыба сбывается в Верный по рублю за пуд. Река Или разливается два раза в год. Первый разлив начинается с весенним таянием снегов, вслед за прохождением льда, и идет недружно. Второй, более сильный, начинается с половины июля; вторая убыль воды начинается с конца августа и продолжается всю осень. Замерзание реки под выселком в настоящее время происходит около Рождества, прежде это случалось позже. По замечанию казаков, в последнее время зима здесь стала суровее и продолжительнее. По их словам, на масляницу, когда в последние годы еще лежит снег, несколько лет тому назад цвели цветы.

Река Или представляет интерес водного пути сообщения. Уже давно возник проект перевозки по ней войск и клади. Предполагалось провести колесный путь от южного пункта, до которого в течение всего судоходного сезона могут ходить иртышские пароходы, от станицы Семиярской до Бертысской пристани на Балхаше; отсюда рассчитывали устроить пароходное сообщение по Или до выселка Илийского и даже выше. В исполнение этого проекта, г. Паклевский построил небольшой винтовой пароход, который и производил в прошлом 1883 году пробное плавание. Г-н Норманн, командовавший пароходом, сообщил мне следующие результаты плавания. Пароход, при осадке в 3½ фута, отправился из Илийского выселка вниз в конце августа, когда вода уже несколько спала. В переднем пути он часто садился на мель. Мель на баре не позволила ему войти в озеро. Глубина воды на баре равнялась 2½ фута, ширина его не больше 25 сажень; по обе стороны скоро глубина доходит до 4 фут. На обратном пути, когда фарватер был уже известен, было меньше препятствий, и пароход садился на мель очень редко. По словам г. Норманна, пароход может идти далеко выше Илийского выселка и даже до самой Кульджи. Неудобства реки для пароходного сообщения составляют мели, которые меняют свое положение благодаря тому, что течение реки очень изменчиво. Движение парусных или вообще непаровых судов затрудняется быстрым течением и неудобствами бичевника. Непролазные лесные чащи в низовьях замедляют движение лямочника, мокрые камыши, верст на 15 от озера, делают это почти невозможным.

В 1856 году Грабицкий провел судно, нагруженное мукой, из Бертысской пристани до Илийского выселка, но это стоило много времени и огромных усилий. Плавание г. Норманна доказало, что пароходное сообщение по Или возможно, и только малая глубина на баре мешает пароходам выходить и входить в озеро. Возможны два способа устранения этого неудобства. Расчистка бара не стоила бы, вероятно, больших затрат, но благодаря большому количеству глины и песку, которые река несет с собой, расчищенное место должно скоро засоряться. Устройство двух пароходов, одного на озере, другого на реке, с перегрузкой на баре, представляет другое решение вопроса о паровом сообщении по этим водам. В этом втором случае речной пароход может быть плоскодонным, колесным, и вообще приспособленным к мелкой воде; пароход же, предназначенный для озера, может быть килевым, винтовым, и вообще способным выносить большие бури и волнение. Это обстоятельство дает значительный перевес в пользу второго проекта уже по одному тому, что плавание по озеру мелкосидящих речных пароходов было бы опасным. Дело специалистов решить вопрос о том, какой проект в данном случае должен быть принят как более выгодный.

Ближайшие окрестности Илийского выселка, по правую сторону реки, представляют возвышенную степь со скудною растительностью. Наиболее обыкновенны здесь Salsola Kali, Rosa berberifolia, Zygophallum brachypterum, Alhagi kirgisorum и проч. По берегу реки растет барбарис, чингил, актыкен, в которых многочисленны зайцы (Lepus Lehmanni) и сорокопуты. Непосредственно к выселку примыкает роща, состоящая из джиды; местами к этому растению подмешивается тал, облепиха, шиповник, ежевика и проч. Лес этот густ и, благодаря преобладанию колючих форм, труднопроходим. Из гнездящихся птиц здесь можно встретить грачей, сорокопутов, соколов, горлиц, соловьев (Lusciola Hafizi) и некоторых других певчих.

Несмотря на густоту леса, птицы не любят его, и только когда поспевает сладкая, мучнистая ягода джиды, сюда прилетают огромные стада скворцов. Тучи этих птиц в конце августа были настолько велики, что затемняли солнце; деревья гнулись под их тяжестью и совершенно чернели, когда скворцы усаживались клевать ягоду. В короткое время джида была объедена и скворцы начали исчезать, спускаясь, вероятно, вниз по реке в поиски за новой добычей.

Полянки в лесу покрыты высокими и густыми зарослями молочая, солодки, Sophora, к которым подмешивается цикорий и Cousinia intybus. Здесь встречаются фазаны, пеночки и камышевки. Эти заросли представляют единственные места, где можно ходить, не рискуя выколоть глаза и исцарапаться до крови. Как в лесу, так и в кустах барбариса и чингила, без этого обойтись почти невозможно. Много раз острые колючки этих растений, вонзавшиеся то в лицо, то в руки, охлаждали самое горячее увлечение на охоте, и чем сильнее оно было, тем больше было риску потерять глаз. Несколько лет тому назад близь выселка по реке были большие камыши, в которых водились кабаны, гнездились гуси и иногда заходили тигры. Теперь камыш исчез, заменился джидой и частью талом; ушли и животные, его населявшие.

По приезде в Илийский выселок, мы вскоре начали приготовления к путешествию по Или, но так как, по словам плававших по реке казаков, возвращение на лодке представило бы значительные затруднения и во всяком случае отняло бы слишком много времени, то решено было выехать не раньше как в конце июля. Это было сделано для того, чтобы подогнать время возвращения с устья к концу августа месяца, когда можно наверное рассчитывать на киргизских лошадей, которые вместе со своими хозяевами к тому времени частью должны возвратиться на место зимовок. Значительные расходы на содержание рабочих заставляли по возможности сокращать время плавания. Не без затруднений была приобретена лучшая в выселке лодка, представлявшая из себя, при маленьких размерах, плоскодонную неуклюжую и тяжелую посуду. К ней была пристроена мачта и сделан парус, который мог заменять для рабочих полог от комаров. Свойства этой лодки были как раз приспособлены к тому, чтобы на ней невозможно было плавание по Балхашу. На этом озере с безопасностью могут ходить или большие морские суда, или маленькие, легкие лодки, которые в случае бури легко вытащить на берег. Не по размеру большая тягость лодки, ее неспособность отыгрываться на волнах, при ее низких бортах, плохие качества при движении парусом делали возможность плавания по озеру сомнительной, и только тихая погода была в состоянии помочь нам в этом деле. Сухари и мука составляли главную часть нашей провизии. Правда, было и сухое мясо, для чего был изрезан в мелкие куски целый бык, но, благодаря сильным жарам, приготовление настолько не удалось, что даже киргизы-рабочие ели с большой неохотой этот «пеммикан». После двух варок оно было выброшено, а фазаны и гуси, в которых не было недостатка в дороге, дали нам возможность не сожалеть об этом. В качестве рабочих было взято трое киргиз и один русский, бывавший в низовьях Или.

27-го июля, при прощальных криках провожавших казаков и ружейных салютах, мы оттолкнули лодку от берега и понеслись по быстрой ряби Или. Берега реки сначала невысоки и покрыты редкими кустами барбариса и чингила, но уже на 5-й приблизительно версте отвесные порфировые скалы сдавливают русло. Река между этими щеками течет особенно быстро, местами среди нее встречаются отдельные скалы, торчащие из-под воды в виде столбов. На береговых горах во множестве кричат кикилики; повсюду видны выводки этих куропаток, быстро взбирающиеся вверх при приближении лодки. На этих же скалах гнездятся голуби и альпийские ласточки. Верст на 20 вниз часто встречаются шалаши русских рыбаков из Илийского выселка. Верстах в 30-ти от него на прибрежной отвесной скале начерчено огромное изображение человека, видимо, китайской работы. На всем 40-верстном пространстве, пройденном в этот день, по берегу не замечено ничего, что бы можно было назвать рощей; нет даже отдельных крупных деревьев. Кое-где торчат кустики туранги, заросли тала, настолько мелкого, что с трудом можно было выбрать прут на кол для палатки. На месте ночевки, по склону пологих гор видны многочисленные следы антилоп-каракупрюков (Antilope subgutturosa). На следующий день поднялся сильный противный ветер, значительно задержавший лодку, поэтому пройдено не более 40 верст в течение большого, сравнительно со вчерашним, времени. Берега сначала хотя и не круты, но высоки; не доходя р. Курту, горы отходят от берега и принимают вид мягких холмов. От Курту Или врывается в степь. На горах та же фауна; на реке нередки зимородки, иногда крачки (Sterna anglica); на прибрежном песке многочисленны бульдрюки (Pterocles arenarius), между которыми иногда встречаются Pterocles Sewerzowi. Лесу по берегам нет; на небольших поемных местах растет камыш и мелкий тал. Встречено несколько киргиз, приехавших сюда из летних кочевок на время сенокоса. Ночлег был сделан у небольшого киргизского аула, вблизи Курту. Жители его занимаются здесь земледелием. Отсюда река вплоть до устья принимает довольно однообразный характер, который удобнее очертить вообще. Течение ее всюду извилисто — обстоятельство, в силу которого плавание парусом значительно затрудняется. Благодаря тому, что извилины мелки и круты, то и дело приходится повертывать носом против ветра и подвязывать парус. Дно и часть берега состоят из очень тонкого песку с примесью глины. От тяжести человека песок волнуется, как густой кисель, и под ногой набегает вода. Острова, сначала довольно немногочисленные, к устью встречаются все чаще и чаще. <…> Благодаря этой изменчивости течения, река приобретает особый характер. Глубина ее в направлении, перпендикулярном течению, чрезвычайно неравномерна. Обыкновенно наибольшей она бывает около крутых берегов в излучинах. Здесь река течет узким, глубоким желобом, по сторонам которого местами образуются омута; остальная же, значительно большая ее часть мелка, но случается, что в излучинах с крутыми берегами бывают мели, когда река почему-нибудь бросила это направление. Таким образом, фарватер реки крайне капризен и часто выделывает вычурные узоры. Это обстоятельство представляет одно из самых больших неудобств Или как водного пути сообщения. Карты реки с промерами глубины должны были бы меняться каждый год, а потому для плавания по Или необходима большая опытность лоцмана, умеющего угадывать издали направление фарватера. Ширина реки от Илийского выселка до устья очень мало изменяется, что отчасти происходит оттого, что Или кроме маленького Курту не принимает никаких других притоков. Даже близь устья река не образует широких разливов или займищ, за исключением разве нижнего конца на протяжении 15-ти верст от озера, где она, по словам киргиз, в половодье покрывает широкую полосу камышей. Характерной чертой Или является также то обстоятельство, что нигде она не разбивается на большие рукава, которые по величине хоть сколько-нибудь приближались к главному руслу реки. Все рукава, отделяющиеся от ней и самостоятельно впадающие в озеро, мало заметны и очень узки. Отчасти поэтому всюду течение ее одинаково быстро, и усиливается только там, где русло сдавлено скалами, именно между выселком и р. Курту. Течение настолько сильно, что наша лодка на двух веслах не в состоянии была двигаться вверх по воде.

Разницы в правом и левом берегах не заметно. По правому берегу реки, в Камау встречается множество озер, поросших камышом, рагозой, кувшинкой. Между ними встречаются очень большие и глубокие, соединенные проливом с рекой; берега их поросли лесом. Эти озера, различной величины, чаще всего продолговатой формы, видимо, представляют из себя остатки прежнего течения Или. Хотя нам не привелось проследить лога, которые в радиальном направлении отходят с правой стороны Или к Балхашу, но мы думаем, что это старые русла реки. Как раз от крайнего на восток лога до устья Или по берегу озера тянется широкая полоса камышу. Надо думать, что река отступала скачками и, судя по ее теперешнему положению, текла в различные моменты по одному из логов, а не по многим сразу. Это отступание, совершающееся не но закону Бэра, интересно в том отношении, что оно не замечается в других реках, впадающих с юга в Балхаш. Трудно подыскать объяснение этого явления. Нельзя видеть в нем стремления реки выпрямлять русло, потому что в теперешнем положении оно не прямее, чем было тогда, когда Или текла по логу Чит-Баканас. Может быть, общий наклон степи между Или и Караталом на запад-северо-запад производит подобное явление. До Курту, как уже было сказано, по реке нет ничего, что бы можно назвать лесом. Ниже этого притока начинает появляться тал, заросли которого в Камау принимают размеры лесов. Джида до этого места подмешивается отдельными деревьями, в Камау встречаются целые леса ее. Туранга нигде не представляет сплошных рощ.

Лес Камау необыкновенно густ и совершенно непроходим. Между деревьями тала и джиды растет ежевика, шиповник, облепиха, часто гигантский камыш, поднимающийся иногда выше головы всадника, сидящего на вьюке верблюда. Сплошные заросли никогда не достигают такого роста. Эти растения часто бывают опутаны паразитным Cuscuta monogyna и Clematis’ом, белые пушистые плоды которого красивыми гирляндами увешивают вершины деревьев. Местами к реке подходят песчаные, иногда подмываемые водой холмы, на которых растет джузгун (Calligonum), тамарикс и иногда саксаул. Часто берег реки представляет глинисто-солонцеватую равнину, густо поросшую чингилом (Halimodendron argenteum) и барбарисом.

Кабан является самым обыкновенным зверем речной долины, в особенности он многочисленен в Камау, где по ночам приходит на киргизские пашни. Здесь же довольно обыкновенны тигры. Киргизы ставят на них капканы, но эти сооружения по большей части не соответствуют гигантской силе могучего зверя. Тигр разрушает ловушку и, как бы из желания мести, прячется где-нибудь поблизости и нападает на людей, пришедших за его шкурой. В результате — несколько задавленных людей и тигр, свободно гуляющий по необъятным камышам. Раны, наносимые этим зверем, ужасны: нам случалось видеть несколько человек, у которых в течение трех лет не закрывались на руках и ногах укусы тигра. Некоторым подспорьем в его пище служат бараны, лошади и иногда пастухи. Главным образом он охотится на кабанов, но не всегда решается напасть на старого секача. Здесь рассказывают не лишенный правдоподобия случай встречи этих зверей.

Однажды киргиз заметил огромного старого кабана, который медленно пятился к нему задом. В нескольких шагах от этого зверя, припав к земле, сидел в камыше тигр, уставивший на него свой блестящий взор. Испуганный киргиз забился в камышовый загон для баранов, но кабан, пятясь, наполовину зашел в узкое отверстие изгороди. Киргиз, недолго думая, ударил ножом зверя, который, считая удар происходящим от тигра, бросился на этого последнего, пропорол ему живот и скоро упал сам от собственной раны. И тигр, и кабан были мертвы.

Всякий раз, как нам приходилось ночевать в камыше, мы разбивали палатку на возвышающемся среди него песчаном холме, и наши киргизы, опасаясь тигров, зажигали камыш, который, благодаря сухим прошлогодним стеблям, разгорался в огромный костер. Пламя его привлекало массу комаров и других насекомых, ночных птиц и летучих мышей и отгоняло, по словам киргиз, тигров, если они здесь были. Кроме этих последних зверей, в речной долине обыкновенны косули, волки, лисы и камышовые кошки. Киргизы ловят кошек во множестве и продают шкуры их по десяти копеек.

Птичье население леса неразнообразно. Всюду, где есть джида и камыш, во множестве живут фазаны. Главной пищей для них служат ягоды этого дерева, барбариса, ежевики, и частью жуки. Осенью, когда поспевает джида, они держатся на деревьях, и ничего не стоит убить этих птиц сколько угодно. Рано утром фазаны приходят к реке на водопой, и будучи застигнуты здесь, они быстро убегают к чащу. Зимой киргизы ловят их силками и даже бьют палками, догоняя на лошадях. Кроме этих птиц в лесу обыкновенны горлицы, витютени (Columba casiotis), несколько видов мелких соколов, славок, пеночек, желчная овсянка и соловей (Lusciola Hafizi), но вообще певчие птицы не любят здешних чащ. В низовьях реки, в августе месяце, большими стадами держатся гуси. Всякий раз, как у нас истощалась мясная провизия, мы отправлялись на охоту за этой дичью. Камыш, чакан и осока давали возможность близко подбираться к гусям и возвращаться с охоты с хорошей добычей. Не раз, пробираясь ползком, то на коленях, то на животе, удавалось подползать к этим птицам, когда они, не подозревая врага, спали, подвернув голову под крыло. И сколько самых острых ощущений наполняет душу охотника, когда, обливаясь потом, с исцарапанным в кровь лицом и руками, ползет он к целому стаду гусей! Надежда сменяется отчаянием, горе переходит в радость. Вот, затаив дыхание, с слезящимися от напряжения глазами, поднимается из травы косматая, обнаженная из предосторожности голова, блуждающий взор ищет добычу, дрожащие руки поднимают ружье, раздается двойной выстрел, и охотник вскакивает и бежит подбирать подстреленных птиц. Нервное напряжение настолько велико, что после подобной охоты наступает сильное утомление, требующее значительного отдыха.

Ближе к устью по реке можно видеть большие стаи розовых пеликанов. Длинными белыми рядами сидят эти огромные птицы на прибрежном песке и тяжело и с шумом поднимаются при приближении лодки. В ясную ветреную погоду высоко и плавно кружатся они на воздухе, и не раз пуля берданки, пущенная наудачу в такую стаю, спускала пеликана с огромной высоты. Кроме этих птиц, стада уток оживляют берега реки. Бакланы, серые и реже белые цапли и колпики дополняют картину птичьей жизни низовьев Или. В обрывах гнездятся зимородки, ярко-синие и рыжие перья которых мелькают там и сям среди зелени дерев, нависших над рекой. Киргизские аулы по Или встречаются довольно часто, но, начиная с девятого дня плавания, мы долгое время не могли видеть ни одной юрты.

5, 6 и 7-го августа, делая не менее 25-ти верст в день, мы плыли по необитаемым местам реки. Так как, благодаря быстрому течению, возвращение назад на лодке было бы очень затруднительным, то это обстоятельство стало нас сильно беспокоить. По берегам изредка встречались камышовые плоты, на которых киргизы переправляются на другую сторону, но не было никаких следов аулов. И сколько мы не смотрели в подзорную трубу с холмов и с деревьев, не было видно ни скота, ни округлых очертаний юрты. Наконец, на 13-й день плавания от Илийского выселка свежие следы конского копыта на прибрежном песке обнадежили нас и заставили отправиться на поиски за киргизами. Скоро на правом берегу Или был найден большой аул, скрывавшийся за песчаным холмом. Оказалось, что мы находимся несколько ниже могилы Туюкпай, верстах в 15-ти от Балхаша. По словам местных киргиз, отсюда вниз вскоре начинаются мокрые камыши, сплошь покрывающие берега реки, и далее нельзя встретить ни одной юрты. Так как по причине скверных свойств нашей лодки, которую заливала волна даже на реке, плавание по Балхашу было невозможно, в особенности при сильных ветрах последних дней, то решено было остановиться здесь. Спускаться до озера, не входя в него, не представляло большого интереса, между тем обратное возвращение в этот аул против быстрого течения и при мокрых, густо обросших камышом берегах было бы очень затруднительным. Поэтому на другой день, на лошадях, мы отправились по направлению к берегу озера. Дорога идет глинисто-солонцеватой степью, покрытой вырубленным тамариксом и чингилем. Местами здесь встречаются мелкие озера, на которых во множестве держится всякая водоплавающая дичь, в особенности гуси. Все эти птицы настолько привыкли к киргизам, которые за неимением ружей совершенно их не беспокоят, что не обращают никакого внимания на людей. Без всяких предосторожностей со стороны охотника, можно подойти на выстрел из дробовика к стае этих птиц и стрелять на выбор. Если прибавить к этому, что по степи разбросано множество кустов, из-за которых можно, как угодно близко, подойти ко всякой даже самой большой стае, то легко видеть, сколько дичи можно настрелять в самое непродолжительное время. Таким образом, охота здесь теряет всякий интерес.

Ближе к границе прибалхашских камышей, среди степи попадаются песчаные холмы. Пройдя верст 8 от аула, мы подошли к камышам, широкой полосой окаймляющим южный берег Балхаша до лога Чит-Баканас. С вершины песчаного холма целое море зелени представляется взору наблюдателя. Далеко-далеко до самого горизонта на юг и восток тянется беспредельная чаща камышу. Его темная листва с глухим шумом, подобно морю, волнуется при сильном порыве ветра. Местами возвышаются большие песчаные холмы и блестит гладкая поверхность маленьких озер, служащих притоном уткам, лысухам и чомгам. С самого высокого бугра не видно озера, и только на восходе и закате солнца, по словам киргиз, синеет, как бы в тумане, узкая полоса его поверхности. Киргизы, живущие в этих местах, занимаются земледелием, продуктами которого служат пшеница, просо, арбузы и дыни. Картофель, который до сих пор был им неизвестен, чрезвычайно им понравился; они взяли у нас несколько картофелин и, собираясь посеять на следующий год, расспросили о том, как его разводят.

Медицинский совет, поданный случайно одному киргизу, привлек к нам на другой день массу больных. Тут были лихорадочные, сифилитики, израненные тигром и даже слепые. Вероятно, благодаря большой площади воды, разлитой по камышам, здесь нередки лихорадки, и на другой день по приезде сюда я и русский рабочий стучали зубами, забившись под шубы среди дымной юрты. Большой прием хины сразу поднял нас на ноги, и мы стали собираться в обратный путь. Но не так легко было добыть лошадей. За отсутствием грамотных людей киргизы не могли прочесть наш открытый лист, хотя он был написан на их родном языке.

Многие относились к нам подозрительно, помня случай, бывший в прошлом году, когда один казак с афишей в руках вместо открытого предписания путешествовал по аулам и собирал подводы. Какой-то подозрительный и, видимо, пользующейся влиянием киргиз открыто настаивал на том, чтобы не давать нам лошадей, но один прием, пользующийся всюду на Руси широким применением и большим успехом, убедил и этого строптивого, и всех других киргиз в нашей официальности, и затруднения были улажены. Лишние вещи были брошены, лодка с принадлежностями подарена местной волости, и 11-го августа наш караван, состоящий из двух верблюдов с грузом и семи всадников, тронулся вверх по реке. Дорога идет то камышом, то песчаными холмами, поросшими крупных размеров гребенщиком, местами он заменяется джузгуном (Pterococcus aphyllus), каравараком (Halostachys), из которых последний встречается большими зарослями. Между кустами этих растений обыкновении эбелек (Ceratocarpus), Alhagi kirgisorum, Zyrophillum brachypterum и друг.

Нередко встречаются небольшие пресные озерца, обросшие камышом и рагозой. Целые стада лысух и выводки нырков (Fuligula nyroca) держатся близь их берегов, не обращая никакого внимания на проезжающих всадников. Первый переход обещал быть огромным, так как вверх по реке близко не было аулов, да и никому не было известно, где они стоят. С 11 часов дня, почти не останавливаясь, мы шли до самого вечера. Вот уже начало темнеть и ночной холод охватывал тело, еще более чувствительное к этому после вчерашней лихорадки, а еще ничто не подавало надежды на близкий конец перехода. Как на беду, дорога пролегает огромными камышами, служащими притоном тигров. На песке маленьких холмов, возвышающихся среди густых зарослей, видны свежие следы этого зверя; наши проводники, местные киргизы, желая испугать этого царя зверей, по временам выкрикивают горловые ноты и, несмотря ни на какие увещания, ни за что не хотят останавливаться на ночевку в этом опасном месте. Трое рабочих отправились вперед на розыски аула. Уже ночь темной пеленой одела остывшую землю и яркие звезды заблистали на небе, а мы все шли, торопливым шагом пробираясь по камышу. Киргизы усиливают свои угрожающие крики, с минуты на минуту ожидая скачка тигра; караван, обыкновенно идущий врассыпную, сомкнулся в тесную цепь; берданка вынута из чехла, двухстволки заряжены пулями, и все внимание направлено в этот темный камыш, откуда, может быть, устремлен на нас фосфорический взор тигра. Каждый подозрительный шорох сопровождается щелком курков, и жуткое чувство боязни, при страстном желании видеть царственного зверя, пробирается в душу. Вот-вот, кажется, выскочит из чащи полосатая фигура могучего зверя, но, как всегда бывает в подобных случаях ожидания, никто, конечно, не выскочил, и мы в одиннадцатом часу ночи благополучно подходили к аулу, открытому по отдаленному лаю собак. Молодой козленок, радушно предложенный хозяином юрты, и яркое пламя костра помогли нам забыть усталость и все невзгоды прошедшего дня и холодной ночи, и только то до болезненности острое ожидание встречи с тигром, вместе с ощущением боязливого желания видеть его, долго-долго будут служить предметом ярких воспоминаний. В следующие два дня было сделано не более 40 верст. Путь пролегал все теми же песчаными холмами с той же флорой, и только к концу третьего перехода появились целые рощи огромного древовидного саксаула. Промежутки между холмами поросли камышом. По временам из-под ног лошади вылетают фазаны, и целые выводки их разбегаются по кустам. На песке шныряют фриноцефалы и ящурки; иногда встречаются маленькие пресные озера, набитые дичью, и только редко попадаются солонцеватые, обнесенные белым кольцом солончака лужи. К концу третьего перехода мы подошли к большому озеру Караголь, представляющему из себя часть старого русла Или. Глубокое и длинное озеро это поросло по берегам джидовым и таловым лесом, среди которого местами поднимаются отдельные шатры темной зелени туранговых дерев.

Следующие дни путешествия затруднялись тем обстоятельством, что киргизы, наперед знающие о нашем приближении, прятали от нас лошадей и верблюдов, и моим джигитам приходилось рыскать по камышу, отыскивая скот, и брать первых попавших животных. Некоторые бедные аулы в действительности не имели лошадей, и в этих случаях мы принуждены были двигаться на быках и верблюдах. Нередко вместо коня мне подводили рогатую скотину, острая спина которой была украшена седлом, но, верный русской неприязни к оседланной корове, я предпочитал садиться на верблюда, и нисколько не жалел об этом, так как на рысях его поступь мягче, чем у лошади. Зато при движении шагом путешественник испытывает невыносимую качку, и не надо удивляться, если непривычный будет страдать в песчаной пустыне морскою болезнью. Вечером, когда мы останавливались на ночлег, хозяин юрты резал барана или козленка, и целое общество гостей приходило поесть мяса и посмотреть на проезжих. Мне предлагалась обыкновенно голова и жирные, лучшие на киргизский вкус, куски; кости и вообще остатки раздавались женщинам. Большой любезностью у киргиз считается вкладывание куска мяса собственной рукой в рот другому. Этот нечистоплотный обычай практиковали и мои киргизы по отношению к хозяину юрты и пришедшим гостям. Мои верненские джигиты, неизвестные здешним жителям и окруженные ореолом загадочности, придаваемым всякому путешественнику, пользовались особым вниманием женщин, и не один лукавый взор черноокой дикарки был устремлен на них из-за спины мужа. После ужина они куда-то исчезали, возвращаясь очень поздно, и только звездное небо и высокий камыш ведали о том, как они проводят бессонные ночи. Когда в одно прекрасное утро мне стало известно, что ногам их грозит опасность быть переломанными, я запретил им эти эротические экскурсии, и они принуждены были довольствоваться пением серенад под аккомпанемент киргизской гитары в соседней юрте.

Окрестности Верного. 1880-е

14, 15, 16 и 17-го августа путь пролегал все теми же песчаными холмами, между которыми разбросаны небольшие глинисто-солонцеватые пространства, покрытые чием, ак-мией (Sophora alopecuroides). Местами древовидный саксаул и чингил занимают большие площади. На песке изредка встречаются агамы и остовы черепах, и часто в огромном количестве зайцы. Нередко не сходя с места можно было насчитать до 30 этих зверков, снующих там и сям по склонам песчаных холмов. Королевские орлы то и дело проносятся над поверхностью земли и по временам, бросаясь вниз, выхватывают из куста зайца, неистово бьющегося по воздуху ногами. На этой же пище прикормились лисы, которые во множестве живут здесь в долине реки. Киргизы ловят их молодыми и держат на привязи до зимы. Только по берегам Или, там, где есть глинистые пространства, существуют пашни, орошаемые водой из реки. Многие из них брошены, по словам здешних киргиз, потому, что с обмелением Или исчезла возможность выводить из нее воду, когда это нужно.

К вечеру 18-го числа мы подошли к горам, начинающимся несколько ниже притока Курту, впадающего с противуположной стороны. Горы эти есть не что иное, как уступ террасы, поверхность которой представляет местами холмистую, местами ровную высокую глинистую степь, покрытую полынью, астрагалами, Salsola Kali, Rosa berberifolia, Zygophallum brachypterum, Alhagi kirgisorum и проч. И фауна этой степи значительно отличается от фауны песков. Здесь обыкновенны жаворонки и чеканы. По временам на ровной поверхности степи можно видеть небольшие стада антилоп (A. subgutturosa) и белые фигуры стервятников. Ближе к Илийскому выселку дорога значительно сворачивает в сторону от реки и подходит к горам, в которых маленькая речка Кербулак, неизвестно откуда и куда текущая, служит для орошения полей местных киргиз. Летом они живут здесь в большем количестве, чем где бы то ни было в низовьях Или. С поверхности террасы дорога долго спускается к Или, которую видно только на расстоянии двух-трех верст.

20-го августа, сделав огромный переход, мы добрались наконец до Илийского выселка, откуда 3-го сентября я отправился в Верный. Дорога идет все того же характера степью, по которой местами встречаются пашни. Целые обозы переселенцев попадаются на пути. Новоселы эти, идущие из разных губерний России, тянутся в уезды Семиреченской области; по дороге они питаются милостыней, приберегая последние гроши на первое обзаведение. Не слишком веселые и не новые мысли навевает это движение земледельцев сюда, в эту страну кочевников.

Цивилизованные народы при столкновении с низшими вытесняют этих последних. Эта старая как само человечество истина имеет место и у нас в Российской империи. Всякому известны факты вымирания остяков, тунгусов и других сибирских инородцев, происходящее оттого, что эти племена не усваивают хороших сторон русской культуры и, приобретая пороки русских, не выдерживают жизненной конкуренции с этими последними. Если этих инородцев постигнет участь краснокожих индейцев Америки, если они даже вымрут до последней души, от этого пострадает только антропологическая наука и справедливость, до которой нет дела человечеству, как нет до нее дела всякому животному, вытесняющему другое более слабое. Сильное племя займет отнятые места, будет насаждать здесь свою цивилизацию и забудет, чьи кости покрывает та земля, которую бороздит его плуг или соха. Совершенно в ином положении находится дело столкновения земледельцев русских с номадами. Пустынные, безводные степи Средней Азии могут населять только одни кочевые, пастушеские народы. Здесь сложилась их физическая природа, обычаи и нравы, и никто не в состоянии конкурировать с ними в умении пользоваться теми скудными благами природы, которыми наделена пустыня. Русские, несмотря на свою удивительную терпимость, уживчивость и способность ассимилироваться, хотя слабо, но вытесняют кочевников киргиз. Не раз бывали у этих двух народов столкновения по поводу земли, кончавшиеся не в пользу кочевников. Бывали и случаи ухода киргиз в китайские пределы, случаи, вызванные урезыванием киргизских земель в пользу русских. Необходимо ожидать, что степь при этих условиях будет пустеть. Будет она пустеть также и оттого, что номады будут пристраиваться к разным культурным занятиям и побросают свои юрты. В результате может случиться то, что степи будут лишены всякого населения, и пострадает не одна только справедливость, но и человечество, у которого, может быть, безвозвратно отнимется некоторая часть земного шара. Пострадает оно оттого, что никогда ни один цивилизованный человек не построит себе юрты и не будет кочевать на верблюдах со стадами баранов, и едва ли когда-нибудь он найдет возможность эксплоатировать природу бесплодных степей каким-нибудь подходящим для него способом. Пострадает от этого и Россия, лишившись главной податной силы края.

Верный — типичный русский среднеазиатский город. Небольшие дома его, расположенные в правильные улицы, совершенно тонут в зелени огромных деревьев тополя, густо и в четыре ряда рассаженных вдоль улиц. Благодаря этому и в жаркое время здесь царствует прохлада. Несмотря на то, что город основан русскими, красивые сарты, киргизы, китайцы с их бабьим видом, дунганы и калмыки составляют преобладающее население и придают ему азиатский характер.

Из Верного потянулась длинная утомительная дорога в Россию. Вот Пишпек, Чимкент с его садами, Туркестан с его мусульманской святыней Азретом, Икан, обагренный кровью русских солдат и еще более сартов, вот Казалинск с его осетрами, Каракумские пески, Оренбург и наконец мокрый и тоску наводящий Петербург.

Девять месяцев острого страннического существования, полного лихорадочной деятельности и физических невзгод, как миг пролетели в моей жизни.

И здесь в Петербурге, когда перед глазами торчит необъятная стена противуположного дома и зимний дождь мелкими каплями докучливо барабанит в окошко, мне вспоминается знойный день, когда, утомленный охотой, бросаешься навзничь в непролазную чащу. По темной лазури неба, как в рамке из зелени, ползут и тают кудрявые белые облака; зеленые верхушки камыша, шелестя и покачивая своими седыми метелками, высоким сводом поднимаются надо мной, и тонкий горячий луч солнца, с трудом пробиваясь сквозь густую листву, ласкает обнаженную руку…

И здесь, при виде лощеной поэзии скверов, где идеалом красоты считаются стриженые деревья и забитые дупла, где заботливо изгоняется всякая птица, дерзнувшая своим присутствием оживить картиночную природу сада, мне вспоминается непроходимый, девственный лес Или, крики фазанов и гуканье косуль, длинные ряды белых пеликанов, безграничная степь и стройные фигуры антилоп…

И здесь, в душной теплой комнате, когда тишина бессонной ночи нарушается шорохом тараканов, когда среди непроницаемой мглы в окне мигает тусклая лампа противуположной кухни, мне грезится апрельская ночь на берегу озера, когда страшный ветер сорвал нашу палатку и открыл нам звездное небо. Волна за волной набегает на берег и с шумом разбивается на песке, осыпая нас мокрою пылью; а ветер свистит и рвет и, пробираясь под шубу холодной струей, пробегает по телу. Его могучий порыв мечет волосы по подушке и, обдавая голову по временам, будит и без того тревожный сон…

Глава IV. Звероловство и рыболовство
[В своем очерке мы не касаемся звероловства горной части Семиреченской области]

Материалом для этой главы послужили частью личные наблюдения и расспросы на месте, частью сведения, полученные нами из правлений уездов, примыкающих к Балхашу.

Главным предметом промыслового звероловства служат всюду пушные звери; поэтому, благодаря характеру маммологической фауны, в которой преобладают степные формы, не доставляющие хороших мехов, — звероловство в прибалхашских степях не пользуется большим развитием. Из пушных зверей здесь водятся только волки, лисы, корсаки, хорьки, камышовые кошки, зайцы, барсуки; к ним же можно причислить тигров и частью куланов; шкуры последних в Каркаралинском уезде употребляются на шубы. Все остальные звери добываются главным образом на мясо и потому почти не служат предметом промышленности. Большое значение между этими последними могли бы иметь кабаны, но мусульманское население степи не охотится на этих животных, звероловство же русских в прибалхашских камышах, где во множестве водятся эти звери, очень незначительно. Кроме кабанов на мясо добываются сайги, каракупрюки (Antilope subgutturosa), косули и частью куланы, употребляемые в пищу киргизами. Самым обыкновенным орудием добычи зверей служат ружья. В них между киргизами чувствуется большой недостаток, который, вместе с трудностью добывания пороха, составляет одну из причин малого развития этой промышленности. По большей части киргизы вооружены малопульными, часто кремневыми винтовками, из которых бьют только крупных зверей на недалеком расстоянии, главным образом на водопое. Русские крестьяне и казаки, живущие по Лепсе и Или, охотятся на кабанов в прибалхашских камышах при помощи собак, набираемых для этой цели в количестве 20 и более. На охоте собаки рассыпаются по камышу, и каждая в отдельности ищет зверя; нашедшая лаем дает знать об этом охотникам, и так как кабан при виде одной собаки не обращается в бегство, а слегка пятится назад, другие успевают прибежать на зов, бросаются на зверя, стараясь удержать его на месте. Подоспевшему охотнику остается только застрелить его или заколоть рогатиной. Этот способ охоты бывает очень добычлив, несмотря на то, что много собак гибнет от клыков разъяренного животного. Партия в 6 человек убивала таким образом в устье Лепсы 180 кабанов в течение двух зимних месяцев.

Главным орудием добывания пушных зверей служат капканы. Благодаря их дешевизне, они в большом употреблении у киргиз, пользующихся ими для ловли лис, корсаков и диких кошек. Капкан состоит из двух железных дуг, соединенных друг с другом шарниром. Эти дуги, будучи развернуты, смыкаются тугой стальной пружиной, которая чутко может быть насторожена. Прибор обыкновенно ставится пред норой, и лапа зверя, наступившего на полотно, натянутое между дугами, неизбежно и крепко защемляется этими последними. В устье Или киргизы устраивают капканы на тигров, представляющие из себя несколько настороженных бревен, к которым для большей верности часто приделывают ножи. Но эти сооружения по большей части не соответствуют силе зверя; тигр, разрушив их, убегает и мстит впоследствии на людях и скоте.

Правильной охоты на птиц в окрестностях Балхаша не существует. Одни только фазаны, которых киргизы ловят силками, а казаки стреляют из ружей, служат в зимнее время предметом этого рода промысла. <…>

Рыболовством в водах Балхашского бассейна занимается по преимуществу русское население края. Главным орудием служит невод, сплетаемый чаще всего из волокон особого растения кендера (Apocinea sibirica), встречающегося в диком состоянии в долинах рек. Оно представляет из себя тонкий поднимающийся выше человеческого роста стебель с редко расположенными на нем веточками, на которых сидят узкие ланцетовидные листья. При обрывании из черешка листа вытекает клейкая молочно-белая жидкость. В августе месяце на вершине растения появляются плоды в виде длинных тонких и круглых в поперечном разрезе стручков. Волокна кендера, получаемые из коры, имеют рыжий цвет и большую прочность. Пряжа, сделанная из них, мягка, как шерсть, и, по словам казаков Илийского выселка, крепче льняной и более противустоит гниению, что особенно важно для неводов. Сети из этого растения стоят здесь дешевле приготовленных из какого-нибудь другого материала. Размеры неводов в Илийском выселке, где наиболее развито рыболовство, достигают до 50 и более сажен; на поплавки употребляют корни джиды и других деревьев, обладающих легкостью, а на грузила камни из глинистого сланца или порфира. Лодки имеются исключительно на р. Или, и на ней только и существует рыболовство при помощи неводов. Суда эти очень неуклюжи и недешевы, благодаря дороговизне строевого леса. В Илийском выселке лодка около 3 сажен длины, с одной парой весел и без всяких пристроек стоит 25—30 рублей и более. Хотя осенний ход маринки начинается в начале сентября, но неводами ловят только с октября, когда вода значительно спадет после летнего разлива и образуются заводи, где течение реки медленно.

Во время весеннего хода маринки, который, как кажется, бывает не так дружен, как осенний, невода не употребляются в дело главным образом потому, что в это время нет сбыта рыбы, и лов производится при помощи маленького снаряда, называемого кривдой. Осенью нередко случается, что неводом в 50 сажен длины вытаскивают зараз до 200 пудов маринки. В 1883 году казаки этого выселка для ловли рыбы предприняли в первый раз поездку на лодке в дельту Или. Лов производился в озерах Камау в то время, когда уже на них стал лед. Невод подводился под лед, на что в первый раз пришлось употребить 6 суток, и вытаскивался на берег. В Камау лодки были обменены на быков киргизам, и отсюда рыба была доставлена на верблюдах в Илийский выселок и продана в Верном. В результате предприятие не дало ни убытка, ни выгоды. По словам участников его, из 1000 пудов пойманной рыбы не было добыто ни одного экземпляра какой-нибудь другой кроме маринки и окуня. Второе, наиболее распространенное орудие ловли представляет из себя кривда, имеющая вид дуги, у которой стороны доходят до размеров сажени и расходятся градусов на 60. В пространстве между половинками дуги натягивается неглубокий сетяной мешок. Для ловли при помощи этого снаряда, выбирают такое место реки, где вода около берега образует суводи и имеет только слабое течение. Это бывает там, где крутой, обрывистый берег образует выступ, ниже которого находится маленький заливчик. Если этого нет, на небольшое расстояние от берега делают запруду, выбирая место с крутым спуском дна или яму. Таким образом получается искусственная заводь, почти со стоячей водой. Маринки охотно заплывают в такие места и, может быть, мечут здесь икру. Рыбак опускает сюда кривду, направленную вниз вершиной дуги, и держит ее вертикально. Заплывающая маринка натыкается на слабо натянутую сеть; ловец, почувствовавший толчок, немедленно вытаскивает кривду, поддевая ею рыбу. Во время хода рыбы этот способ ловли бывает очень удачен. Киргизы вместо такого снаряда употребляют простой сачок, состоящий из длинной жерди и большого деревянного круга, на котором слабо натянута сеть. Кривдами и этим сачком ловится почти исключительно маринка.

На северном берегу Балхаша в конце апреля нам привелось видеть рыболовство при помощи ставных сетей; они расставляются на жердях параллельно берегу, для чего киргизам приходится заходить по грудь в воду. С берега необходимо наблюдать за такими сетями, потому что попавшаяся маринка очень скоро освобождается от их петель. Поэтому всякий раз, как вздрагивание верхней веревки дает знать о пойманной добыче, киргиз забирается в воду и вытаскивает рыбу. Этим способом добывается маринка и реже окунь. Киргизы Каркаралинского уезда ловят зимой окуней при помощи железных крючков собственного изделия или, реже, русских стальных удочек. Для этой цели на льду проделываются проруби, куда и опускают крючки, наживленные мясом или совсем без наживки. Клёв бывает настолько хорош, что такими орудиями, несмотря на их примитивность, добывается все довольно значительное количество окуня, привозимого на городской рынок. Каркаралинский уездный начальник сообщает следующий способ ловли окуней, практикуемый киргизами на озере Балхаше. На льду проделывается большая круглая прорубь, над которой устраивается шатер. На краю проруби раскладывается костер. Подплывающую рыбу киргиз бьет вилой, насаженной на жердь. Вероятно, лов происходит ночью и огонь разводится для освещения воды, и едва ли для приманки рыбы, которая и без того имеет обыкновение толпиться около отверстий во льду. В этом же роде производится лов окуней на Басканском озере. Около проруби здесь скопляется такая масса рыбы, что нет никакой надобности ее видеть, поэтому здесь не зажигают костров. Окунь поддевается наудачу крючками, насаженными на палки.

Соль, играющая большую роль в рыбной промышленности, в изобилии находится в окрестностях Балхаша. Залежи ее в виде озер встречаются в низовьях Каратала, Или, у полуострова Тар-Тюбека и во многих других местах. Соль эта несколько горьковата, но будучи промыта, теряет этот вкус. Ею пользуются почти исключительно киргизы; русское население употребляет привозную из других местностей. В г. Каркаралы она подвозится с озера Карасор, находящаяся в Павлодарском уезде в 180 верстах от этого города, и стоит летом 30, а зимой 40 к. В Сергиополе пуд соли, привезенной из Семипалатинска, стоит 45 к., и в Илийском выселке 1 рубль. Статистические данные о рыболовстве, которые мы взяли из уездных правлений, чрезвычайно скудны. Из Каркаралов по этой части не получено ничего. Из расспросов нам известно только, что зимой киргизы привозят в значительном количестве окуня [называемого здесь судаком], который расходится не только в этом городе, но отправляется в Павлодар и даже Семипалатинск. Увеличения рыбного промысла в течение последних лет в Каркаралинском уезде не заметно.

В Сергиопольском уезде в 1883 году поймано:

Османов	41	пуд.
Окуней	1228	«
Маринок	2527	»

Так как в восточном углу Балхаша лова не существует, несомненно, что рыба эта главным образом добыта в оз. Алакуле, чем и объясняется большое количество окуней, сравнительно с другими семиреченскими уездами.

В Капальском уезде в течение 1883 года добыто рыбы:

Из этих таблиц можно видеть, что киргизы в Капальском уезде почти не занимаются рыболовством, и что промысловой рыбой здесь является почти исключительно маринка. Окунь же ловится одними только киргизами по той причине, что в большом количестве в водах уезда он водится только в Балхаше; в реках же, по которым только и существует русское население, попадается редко.

В Верненском уезде в течение 1863 г. было добыто жителями:

Жители последних двух поселений ловят, кроме того, в р. Чу незначительное количество сазанов и сомов, которых мы не включаем в таблицу, так как эта река не принадлежит к Балхашскому бассейну. Из этих цифр видно, что в балхашских водах и Верненском уезде только одна маринка почти исключительно составляет предмет промысла. Эти сведения, хотя они и скудны, но дают возможность сделать заключение о характере и состоянии рыбной промышленности в водах бассейна. Здесь существуют только три промысловые рыбы: маринка (главным образом двух видов: Sch. argentatus и Sch. Kolpakowskii), окунь и осман. Маринка может ловиться как в озерах, так довольно высоко и в реках, где во время хода очень многочисленна. Окунь в большом количестве попадается исключительно в Балхаше [мелкие черные окуни многочисленны также в Баскан-куле], берега которого совершенно лишены русского населения, и в течение лета даже киргизского. Отсутствие всяких дорог от русских поселений, кроме трудного вьючного пути на верблюдах, отдаленность от тракта, плохие корма и мириады комаров в летнее время исключают возможность существования на озере рыболовства как отхожего промысла. Правда, тракт близко подходит к восточному краю Балхаша, но здесь ни зимой, ни летом, как в том мы убедились личными опытами, наблюдениями и расспросами, почти не ловится рыба. Глубина воды в восточном углу чрезвычайно незначительна, так что зимой озеро промерзает на далекое расстояние от берегов, что уже одно может объяснить отсутствие рыбы в это время. Точно так же, весной нами не замечено здесь никаких признаков обилия рыбы. Киргизы, живущее зимой по берегам Балхаша, за отсутствием орудий почти не занимаются рыболовством. Благодаря всему этому, самая ценная для этих вод рыба — окунь в настоящее время не составляет предмета промысла и остается без значения для местного населения. Осман ловится только в высоких частях рек, и всюду в очень ограниченных размерах. Таким образом, главным, почти исключительным предметом рыбной промышленности является маринка, отличающаяся скверными свойствами. Мясо ее костляво, с неприятным запахом и вкусом, и, как говорят, на новичка иногда действует небезвредно; икра же положительно ядовита. Благодаря тому, что по своим качествам она не может конкурировать ни с одной рыбой, привозимой с Алакуля и Нор-Зайсана, ценность ее всюду невелика.

Рыболовство на этих двух озерах находится в гораздо более выгодных условиях, чем на Балхаше. К Алакулю близко подходит тракт в том месте, где может в большом количестве ловиться окунь (P. Schrenckii). Озеро Зайсан отличается обилием и разнообразием ценных видов рыбы. Поэтому эти два водоема привлекают к себе рыбную промышленность и отвлекают ее от Балхашского бассейна. Жители Сергиопольского уезда даже с Лепсинского пикета отправляются для рыболовства на Алакуль, а не на Балхаш. Сергиополь, Лепсипск, Капал и даже Верный в зимнее время снабжаются рыбой, привозимой с Нор-Зайсана. Даже река Чу, благодаря тому, что в ней водятся сазаны и сомы, отвлекает промышленность от Или. Казаки, живущие близь этой последней реки, часто отправляются для лова на Чу.

Зимой 1884 года в Сергиополе цены на рыбу стояли следующие:

Стерлядь мороженая за пуд, с оз. Зайсана	7 и 7 р. 50 к.
Осетер с озера Зайсана	8 р.
Окунь обыкновенный " "	1 р. 50 к.
Карась " "	1 р. 20 к.
Окунь белый с Алакуля	1 р. 50 к.

Маринка в Верном, смотря по времени года, стоит от 1 р. до 2-х за пуд. Условия рыболовства в водах Балхашского бассейна находятся в крайне плачевном состоянии, и эта промышленность очень мало обещает в будущем. Едва ли когда-нибудь по берегам этого озера будет существовать оседлое население, и едва ли можно ожидать развития рыбного промысла между киргизами, живущими здесь только зимой. С улучшением путей сообщения, ожидаемого от устройства пароходства по Балхашу и Или, еще можно надеяться, что на самом озере разовьется отхожий промысел среди русского населения края. Никакие другие искусственные меры не могут поднять этого дела при настоящем состоянии рыбной фауны.

Безнадежность положения заключается главным образом в том, что промысловыми рыбами являются только неценная маринка, занимающая добрых T бассейна, и окунь, недоступный теперь для лова. Поэтому разведение в бассейне более ценных рыб, в особенности таких, которые могли бы вытеснить маринку, является и единственной, и чрезвычайно полезной мерой поднятия промысла. По распоряжению Г. А. Колпаковского, был сделан опыт впуска стерлядей в Аягуз. Предприятие не увенчалось успехом уже по одному тому, что устье этой реки теряется в камышах, и рыба не могла проникнуть в озеро. И едва ли вообще можно ожидать успеха в деле разведения этой рыбы в Балхашском бассейне: она не любит озер и предпочитает проточную и чистую воду; реки же Семиречья мутны и несут огромное количество ила. Да и нет особой беды в том обстоятельстве, так как стерлядь нигде не имеет большого промыслового значения, и в особенности не может иметь его здесь.

Есть рыбы, которые с большим значением и несомненным успехом могли бы быть разведены в водах края. Это сазаны и караси; первые питаются молодым камышом и другими водяными растениями, личинками насекомых, вообще как раз той пищей, которую едят в Балхаше маринки и которая находится здесь в изобилии. Сазан очень общественная, неприхотливая рыба, предпочитающая илистую стоячую воду, хотя нередко поднимается довольно высоко. Есть основания думать, что эта рыба, пущенная в Балхаш, начнет вытеснять маринку. Основания эти следующие: всюду в других местах маринка является рыбой высоких быстрых вод. В Чу, Аму-Дарье и Сыр-Дарье, где живут сазаны и другие рыбы Арало-Каспийской области, маринка не спускается далеко вниз по рекам, между тем в Балхашском бассейне, где этих рыб нет, она во множестве населяет стоячие воды озера. Можно думать, что она не выдерживает жизненной борьбы с последними, из которых самыми опасными конкурентами должны быть питающиеся одной с нею пищей. Сазан, имеющий значительное промысловое значение, как раз удовлетворяет всем этим условиям, и разведение его тем легче, что с небольшими затратами он может быть пущен из р. Чу в Или и в Алакуль из Нор-Зайсана. Карась еще более неприхотливая рыба, во множестве водящаяся всюду в стоячих илистых водах и питающаяся одинаковой с сазаном пищей. С несомненным успехом и большой пользой для края, карась может быть разведен в Алакуле, куда его можно доставить из озера Нор-Зайсана.

Для нас почти несомненно, что эти две рыбы, вытесняя маринку, расплодятся на новом месте во множестве и таким образом поднимут ценность рыбного богатства Балхаша и Алакуля.

Глава V. Киргизы и киргизские названия некоторых животных и растений

В своем путешествии мы не занимались специально этнографическими исследованиями, и потому о местных инородцах можем сообщить только то немногое, что замечено нами по пути и что имеет местный интерес.

Кочевое население прибалхашских степей составляют исключительно киргизы. Зимой они во множестве живут по берегам озера, и с появлением проталин, что по северному берегу случается в средине или конце марта, начинают откочевки в горы, где в течение лета они находят хороший корм для скота.

Благодаря отсутствию корма, мириадам комаров, берега озера летом совершенно пустеют. Уходят даже те киргизы, у которых есть хоть несколько баранов и одна лошадь или корова, на которую можно было бы навьючить домашний скарб. Иногда вьючат даже козлов, и очень часто люди идут пешком.

Остается на озере разве только самое незначительное количество бедняков, которые почему-нибудь лишились скота и которым не на чем и незачем кочевать в горы. Здесь эти так называемые джатаки занимаются рыбной ловлей и, если есть оружие, стреляют сайгаков и куланов. На протяжении около 400 верст, пройденных нами по берегам озера, мы встретили только одну семью этих бедняков. По Или, в особенности в Камау, и, по расспросам, в низовьях Каратала киргизы остаются в течение всего года и летом занимаются здесь земледелием. Судя по арыкам, надо думать, что в прежнее время существовало такое же земледельческое население и в устье Лепсы. С мелением рек, замеченным в последние годы, и исчезновением возможности выводить из них воду арыками, киргизы побросали многие пашни, как здесь, так и в низовьях Или.

Предметами земледелия в Камау служат пшеница, просо, арбузы и дыни. Орошение производится арыками, и только на одной пашне мы видели водоподъемное колесо (чигирь). О количестве урожая бестолковые киргизы не могли дать никаких сведений, но судя по виду несжатого хлеба, они не должны жаловаться на неурожай. Арбузы и дыни здесь очень скверного качества.

Местом летних кочевок для киргиз северного берега служат Чингиз-Тау и Тарбагатай, для жителей степи Сары-Ишик-Атрау — Алатаунские горы. С появлением снега в степи, киргизы возвращаются на зимовку на старые места и выбирают камыши, где и разбивают свои юрты. Камыш дает им притон от буранов, служит пищей скоту, топливом и частью строительным материалом. Главное занятие киргиз, конечно, скотоводство. Скот круглый год держится на подножном корму, и только некоторые из кочевников, которые зимуют по Или, ко времени покоса налегке приезжают с гор и, приготовив здесь запас сена, возвращаются назад.

Благодаря плохому подножному корму в зимнее время скот к весне сильно худеет и в суровые многоснежные зимы гибнет во множестве. Зима 1884 года отличалась исключительной суровостью и гибельно отразилась на хозяйстве киргиз, живущих по северному берегу озера. В южноприбалхашских степях в этот год, как и всегда, снег падал в незначительном количестве и падежа не было. Вообще, здешние киргизы кроме этого пользуются и другими выгодами, благодаря которым жизнь их поставлена в лучшие условия, сравнительно с жителями северного берега. Флора песков несравненно богаче глинистых степей Каркаралинского уезда, по южному берегу и в особенности в низовьях рек большими зарослями растет камыш, играющий столь большую роль в жизни здешнего кочевника.

Из домашних животных наибольшее значение имеют бараны, из шерсти которых приготовляются кошмы, арканы, грубая материя и широкие тесьмы, употребляемые для прикрепления кошм на юртах. Круглый год живут киргизы в этих передвижных жилищах, которые только у богатых, во время зимы, покрываются двойным рядом кошм. Зимой, в предупреждение снежных заносов, юрта обносится камышовым забором. Из того же материала делаются зимние загоны для баранов, представляющие из себя совершенно закрытий шалаш с маленьким входным отверстием, которое на ночь прикрывается снопом камышу. Из некормовых растений большой значение у киргиз имеет чий (Lasiagrostis splendens). Из длинных и твердых как кость стеблей чия приготовляются прочные циновки, которыми увешиваются бока юрты.

Молочные продукты и пшеница составляют главную пищу киргиз. Из козьего, овечьего и коровьего молока приготовляется айран (простокваша) и кислый твердый сыр. Верблюжье молоко пьют с чаем. Кужа составляет самое обыкновенное, повседневное блюдо. Для приготовления ее зерна пшеницы толкутся вместе с водой в деревянных ступах; когда они таким образом несколько раздробятся и размякнут, их варят в котлах с большим количеством воды. В эту похлебку прибавляют айрана или свежего молока. Мука, добываемая у русских, употребляется на боурсак, представляющий из себя комочки теста, жаренные в бараньем сале. Мясо едят только богатые люди. Поздней осенью, когда скот бывает очень жирен, киргизы режут баранов и лошадей и приготовляют из них копченое мясо на зиму. Для этого слабо посоленные куски его весятся под дымовым отверстием юрты. Любимым блюдом считается жирная часть под лошадиной гривой и казы — род колбасы, приготовленной из лошадиных ребер, вложенных в кишку. В бульон, получающийся при варении мяса, кладут раскрошенное тесто и овечий сыр. Такая лапша называется кеспе. Из предрассудков киргиз мы можем отметить обычай затенять от солнца котел, в котором варится пища. По их словам, без этой предосторожности после употребления пищи всегда болит живот.

Как медицинские средства употребляется гнездо ремеза, которое варят и настой пьют против разных болезней. Заболевший скот лечат окуриванием змеиной шкуры. Для этого на тлеющую тряпку кладут часть этой кожи и, положив в ноздрю больному животному, вдувают ему в нос дым.

К недостаткам киргиз надо отнести хитрость и наклонность к воровству, выражающуюся в баранте. Баранта обыкновенно является формой самосуда. Несмотря на участие биев, имущественные споры между киргизами разных аулов и волостей часто остаются нерешенными. Обиженная сторона в таких случаях оставляет за собой право угнать у обидчика известное количество скота насильственно. Обидчик, конечно, отплачивает тем же, стараясь захватить с избытком; таким образом разгорается вражда, которая может быть прекращена на съезде биев. Бии, выборные судьи, решающие подобные дела, получают 10 % с рубля исковой суммы, по оценке скота особыми лицами — пятидесятниками.

Наиболее сильная баранта бывает между жителями разных уездов; в особом антагонизме между собой находятся киргизы Каркаралинского и Сергиопольского уездов, принадлежащих к разным областям. Зимой, когда замерзает Балхаш, они перебираются на другую сторону и во множестве угоняют отсюда скот, результатом чего является бесконечная вражда, доходящая часто до убийств. Между отдельными аулами ссоры часто усиливаются несправедливыми решениями биев, которые берут взятки с барантачей и решают в их пользу дело. Нередко и волостные правители, благодаря взяткам, систематически укрывают воров и таким образом наживаются.

Существуют и профессиональные барантачи, т. е. люди, занимающиеся грабежом скота как промыслом и называющиеся просто ворами (карабчи). На верхушках гор северного берега, с которых видно на далекое пространство, сделаны ямы, обнесенные камнями, откуда барантачи наблюдают за своими жертвами. Это так называемые карабчи-караулы.

Жертвами профессиональной баранты нередко бывают русские, но казаки обыкновенно жестоко мстят разбойникам. Наклонность к воровству у киргиз проявляется во всем остальном. Они не пропускают случая украсть, в особенности у русского, все, что лежит плохо, и это нимало не считается грехом. Наибольшей недобросовестностью отличаются те, которые приходят в соприкосновение с русскими, и чем лучше говорит киргиз по-русски, тем менее он честен. Как все номады, киргизы очень ленивы, и все домашние работы возложены на женщин. Мужчины разъезжают из аула в аул, пьют айран и кумыс и разносят сплетни по степи с быстротою курьеров. Между живущими по Или попадаются иногда довольно красивые физиономии, обязанные, вероятно, подмеси сартовской крови.

Между кочующими по берегам этой реки чрезвычайно развит сифилис. Трудно встретить юрту, где бы не было старика или старухи с провалившимся носом. Болезнь сильно распространяется благодаря свободе нравов, доходящей до разврата, и отсутствию убеждения в заразительности этой язвы.

Постоянное соприкосновение с природой, жизнь на ее лоне делают киргиз хорошими натуралистами. Главное внимание их, конечно, обращено на те предметы, которые имеют то или другое отношение к их быту, приносят пользу или вред в их кочевом хозяйстве. Но наблюдательность номадов не ограничивается этим: они замечают и различают многое из того, что не играет видимой роли в их жизни. Благодаря тому, что в пастушеском быте флора населяемых местностей играет особенное значение, киргизы оказываются более сведущими по ботанике, чем по зоологии. Они различают почти каждую травку и знают естественную историю ее, в особенности применительно к вопросу о пригодности ее в качестве корма для скота в… [Из-за типографского сбоя две заключительные строки не напечатаны. — rus_turk].

Приложение

---

Источник текста: А. М. Никольский, хранитель Зоологического музея С.-Петербургского университета. Путешествие на озеро Балхаш и в Семиреченскую область // Записки Западно-Сибирского отдела Императорского Русского географического общества. Книжка VII, выпуск I. 1885.

Исходник здесь: http://rus-turk.livejournal.com/321027.html