Путешественникъ. (Южный берегъ Крыма.) Николая Сементовскаго. Санктпетербургъ. 1847. Въ тип. И. Фишона. Въ 8-ю д. л. 148 стр.
«Путешественникъ»" г. Николая Сементовскаго напоминаетъ собою текстъ, приложенный къ англійскимъ живописнымъ изданіямъ: этотъ текстъ пишется людьми грамотными, привыкшими дѣлать книги и готовыми писать о какой угодно странѣ, если даже они никогда не выѣзжали изъ Лондона. Но то, чтобъ мы сомнѣвались въ дѣйствительности поѣздки г. Николая Сементовскаго на южный берегъ Крыма", мы готовы даже согласиться, что онъ знаетъ его какъ свои пять пальцевъ; а все-таки сравненіе наше остается въ полной силѣ. Дѣло въ томъ, что г. Сементовскій не хочетъ быть простымъ разскащикомъ того, что видѣлъ и слышалъ: читая его книжечку, чувствуешь на каждой страницѣ, что онъ хочетъ стать выше собственныхъ своихъ впечатлѣній, выше своего натуральнаго языка и даже выше своего мышленія. Есть у него какой-то идеалъ литературнаго произведенія, который но даетъ ему покоя", лишь-только онъ возьмется за перо, тотчасъ же начинаетъ его преслѣдовать мысль, что изложить предметъ литературнымъ образомъ значитъ придать ему что-то такое, чего онъ въ дѣйствительности не имѣетъ, что-то крайне затѣйливое, отмѣнно тонкое и почему-то необыкновенно-пріятное. Съ этою мыслью онъ садится писать для печати, и прежде чѣмъ напишетъ страничку, вдоволь надумается о томъ, что излагать свои мысли и чувства такъ, какъ онѣ суть, значитъ обработать предметъ не литературнымъ образомъ. Вотъ отъ-чего его «Путешественникъ» и напоминаетъ собою англійскіе тексты къ картинкамъ береговъ Рейна, береговъ Адріатики, береговъ Эгейскаго-Моря и т. п., — тексты, писанные людьми, у которыхъ всѣ ряды литературы подведены подъ рецепты и оцѣнены на фунты стерлинговъ по большей или меньшей сложности рецептовъ.
Слѣды постояннаго размышленія о томъ, какъ бы написать книгу получше, политературнѣе, встрѣчаются на каждой страницѣ. Въ одномъ мѣстѣ, именно на стр. 22 и 23, г. Сементовскій даже прямо даетъ знать читателю, что желаетъ сдѣлать свой предметъ интереснымъ.
«Если бы я писалъ путевыя записки съ тою цѣлью, чтобы указать мѣсто, гдѣ меня принимали радушно и кормили вкусными и роскошными обѣдами, гдѣ я спокойно спалъ и наконецъ разсказывалъ бы публикѣ сны, какіе грезились мнѣ во время путешествія, то Симферополю въ этомъ отношеніи я непремѣнно отдалъ бы преимущество передъ прочими мѣстами южнаго берега; по въ очеркахъ моихъ не отъищутъ читатели ни жирныхъ обѣдовъ, ни обаятельныхъ сновъ; я даже не записалъ ихъ и въ карманной книжкѣ, предоставляя другимъ путешественникамъ наполнятъ свои записки подобными интересными извѣстіями.»
Въ чемъ же, по мнѣнію г. Николая Сементовскаго заключается тайна истинно интереснаго изложенія путевыхъ записокъ? На этотъ вопросъ лучше всего отвѣтятъ выписки.
Авторъ подъѣзжаетъ къ Алуштѣ.
«Дальнія вершины горъ, какъ мысли (?), заслонялись ближайшими скалами, или входили въ землю, или же терялись въ синевѣ дали, сливавшейся съ синевою моря, едва видимою отсюда. По прямой линіи, освященныя(е) вечернимъ солнцемъ начинаютъ рисоваться среди зеленыхъ группъ деревьевъ домики Алушты. Не подозрѣваешь, чтобы новая картина мѣстности встрѣтилась на пути и привлекла вниманіе; вдругъ, какъ будто бы по мановенію волшебнаго жезла, оборачиваешься въ лѣвую сторону и видишь передъ собою истинно фантастическую сказочную скалу Демирджпискую; едва только обратите на нее вашъ взоръ и увидите въ первое мгновеніе не безобразную массу громадныхъ камней, поверженныхъ одинъ на другой, но очаровательную головку женщины въ греческой заческѣ. Взоръ вашъ жаждетъ наслаждаться правильнымъ обликомъ головки и вы забываетесь, что смотрите на каменную скалу, которая съ приближеніемъ превращается въ безобразную массу камней, висящихъ надъ деревнею, которую она кажется раздавитъ, въ то самое мгновеніе, когда вы смотрите на нее.
„Любуясь Демирджинскою головкой, въ душѣ вашей можетъ быть родится нравственная мысль (т. е. нравственная мысль любуясь головкой, родится..?!!), которую я не напишу здѣсь не желая сравнивать бездушнаго фантастическаго облика съ прелестною женщиной…“
Мило, мило, хоть и изъ рукъ вонъ неправильно! А вотъ кое-что и въ граціозномъ стилѣ:
„На вершинѣ Аюдага въ задумчивости сидѣлъ я болѣе часа, опершись на обросшій мохомъ дикій камень, отвалившійся нѣкогда отъ края неприступной стѣны; воображеніе переносило меня въ давно“ минувшіе вѣки(а) и я въ тѣ минуты жилъ и бесѣдовалъ съ народомъ, который обиталъ здѣсь назадъ тому тысячу лѣтъ, если не болѣе; обаятельная сила воображенія очертывала дивныя событія древняго міра, повторявшихся предъ моими глазами, какъ-бы на самомъ дѣлѣ. И сколько волнъ клубилось въ то время по безбрежному пространству моря, плескавшагося у подошвы Аюдага, на которое смотрѣлъ я и мечталъ, столько-же промелькнуло мыслей въ головѣ моей? гдѣ все минувшее? спрашивалъ я тогда самъ себя грустнымъ взоромъ окинулъ окрестности. Гдѣ жизнь и слава народовъ, обитавшихъ въ этихъ мѣстахъ? Этотъ вопросъ повторялъ я предъ каждою сѣдою развалиною, по развалины безмолвствовали. Волны морскія, клубившіяся въ дни жизни этихъ народовъ и носившія корабли ихъ по хребтамъ своимъ, какъ и волны времени давно уже промчались въ бездонную пропасть забвенія и ничто теперь не напомнитъ и не разскажетъ мнѣ тысячелѣтнюю повѣсть о судьбѣ древнихъ народовъ. Твердыни, эти башни, храмины и громадные обломки, прежде нерушимые силою человѣка напомнятъ путешественнику одно многозначительное изрѣченіе: memento mori. Въ этихъ-то плѣнительныхъ мѣстахъ минувшее и настоящее, какъ мракъ и свѣтъ, какъ смерть и жизнь борются между собою и каждый предметъ, на который только посмотришь, живетъ двумя жизнями — минувшею и настоящею.» (стр. 45 и 46).
Вотъ, что значитъ по мнѣнію г. Николая Сементовскаго изложить дѣло литературнымъ образомъ. Мы называемъ эту манеру реторическою, но сущность не въ названіи…
Не раздѣляя взгляда автора на достоинство литературной обработки, мы не можемъ однакожь не замѣтить, что въ книгѣ его много любопытныхъ фактовъ. Особенный интересъ придаютъ ей татарскія преданія, собранныя на лету и разсказанныя довольно-занимательно, хотя опять-таки черезъ-чуръ литературно и безграмматично. На будущее время пожелаемъ «Путешественнику» побольше дѣла и грамматики и поменьше великолѣпныхъ фразъ. А между-тѣмъ, вотъ еще твореніе г. Сементовскаго — только уже не Николая, а Владиміра, и изданное не въ Петербургѣ, а въ Кіевѣ: