Псовая охота
авторъ Николай Алексѣевичъ Некрасовъ (1821—1877)
Источникъ: «Современникъ», 1847, томъ I, № 2, с. 157—164

Псовая охота.



Провидѣнію угодно было создать человѣка такъ, что ему нужны внезапные потрясенія, восторгъ, порывъ и хоть мгновенное забвеніе отъ житейскихъ заботъ; иначе, въ уединеніи, грубѣетъ нравъ и вселяются разные пороки...
(Реуттъ. Псовая Охота.)

I.

Сторожъ вкругъ дома господскаго ходитъ,
Злобно зѣваетъ и въ доску колотитъ.

Мракомъ задёрнуты небо и даль,
Вѣтеръ осенній наводитъ печаль;

По небу тучи угрюмые гонитъ,
По полю листья — и жалобно стонетъ…

Баринъ, проснувшись, съ постели вскочилъ,
Въ туфли обулся и въ рогъ затрубилъ…

Вздрогнули сонные Ваньки и Гришки,
Вздрогнули всѣ — до грудного мальчишки.

Вотъ, при дрожащемъ огнѣ фонарей,
Движутся длинные тѣни псарей.

Крикъ, суматоха!.. ключи зазвенѣли,
Ржавые петли уныло запѣли;

Съ громомъ выводятъ, поятъ лошадей…
Время не терпитъ — сѣдлай поскорѣй!

Въ синих венгеркахъ на заячьихъ лапкахъ,
Въ остроконечныхъ, неслыханныхъ шапкахъ

Слуги толпой подъѣзжаютъ къ крыльцу.
Любо глядѣть — молодецъ къ молодцу!..

Хоть и худеньки у многихъ подошвы —
Да въ сюртукахъ за то жолтые прошвы,

Хоть съ толокна животы подвело —
Да въ позументахъ подъ каждымъ сѣдло;

Конь — заглядѣнье, собачекъ двѣ своры,
Поясъ черкесскій, арапникъ и шпоры…

Вотъ и помѣщикъ. Долой картузы!..
Молча онъ крутитъ сѣдые усы,

Грозенъ осанкой и пышенъ нарядомъ,
Молча поводитъ властительнымъ взглядомъ,

Слушаетъ важно обычный докладъ:
«Змѣйка[1] издохла, въ забойкѣ Набатъ[1],

Соколъ[1] сбѣсился, Хандра[1] захромала…»
Гладитъ, нагнувшись, любимца-Нахала[1],

И, сладострастно волнуясь, Нахалъ
На спину лёгъ и хвостомъ завилялъ…

II.

Въ строгомъ порядкѣ, ускореннымъ шагомъ
Ѣдутъ псари по холмамъ и оврагамъ.

Стало свѣтать; проѣзжаютъ селомъ —
Дымъ поднимается къ небу столбомъ,

Гонится стадо, съ мучительным стономъ
Очепъ[2] скрипитъ (запрещённый закономъ);

Бабы изъ оконъ пугливо глядятъ,
«Глянь-ко, собаки!» — ребята кричатъ…

Вотъ поднимаются медленно въ гору.
Чудная даль открывается взору:

Рѣчка внизу, подъ горою, бѣжитъ,
Инеемъ зелень долины блеститъ,

А за долиной, слегка бѣловатой,
Лесъ, освѣщённый зарёй полосатой…

Но равнодушно встречаютъ псари
Яркую ленту огнистой зари,

И пробуждённой природы картиной,
Не насладился изъ нихъ ни единый.

«Въ Банники[3]» — крикнулъ помѣщикъ: «набрось[4]
Борзовщики[4] разъѣзжаются врозь,

А предводитель команды собачьей,
Въ островѣ[4] скрылся крикунъ-доѣзжачій[4].

Горло завидное далъ ему Богъ:
То затрубитъ оглушительно въ рогъ,

То закричитъ: «добирайся, собачки!
Да не давай ему, вору, потачки!»

То заорёт: «го-го-го! — ту! — ту!! — ту!!!»
Вотъ и нашли — залились на слѣду…

Варомъ-варитъ[5] закипѣвшая стая,
Внемлетъ помѣщикъ, восторженно тая,

Въ мощной груди занимается духъ,
Дивной гармоніей нежится слухъ!..

Однопомётниковъ[6] лай музыкальный
Душу уносит въ тотъ міръ идеальный,

Гдѣ ни уплатъ въ Опекунскій Совѣтъ,
Ни безпокойныхъ исправниковъ нѣтъ!

Хоръ такъ пѣвучъ, мелодиченъ и ровенъ,
Что твой Россини! что твой Бетховенъ!..

III.

Ближе и лай, и порсканье, и крикъ —
Вылетѣлъ бойкій русакъ-материкъ!

Гикнулъ помѣщикъ и ринулся въ поле…
То-то раздолье помѣщичьей волѣ!..

Черезъ ручьи, буераки и рвы
Бѣшено мчится: не жаль головы!

Въ бурныхъ движеньяхъ — величіе власти,
Голосъ проникнутъ могуществомъ страсти,

Очи горятъ благороднымъ огнёмъ…
Чудное что-то свершилося в нёмъ.

Здѣсь онъ не струситъ, здѣсь не уступитъ,
Здѣсь его Крезъ за мильоны не купитъ!..

Буйная удаль не знаетъ преградъ —
Смерть иль побѣда — ни шагу назадъ!..

Смерть иль побѣда! (Но гдѣжь, какъ не в бурѣ,
И развернуться славянской натурѣ?..)

Звѣрь отсѣдаетъ[7] — и въ смертной тоскѣ
Плачетъ помѣщикъ, припавшій къ лукѣ, —

Звѣря поймали — онъ дико кричитъ,
Мигомъ отпазончилъ[8], самъ торочитъ[9],

Гордый удачей любимой потѣхи,
Въ заячій хвостъ отираетъ доспѣхи

И замираетъ, главу преклоня
Къ шеѣ покрытаго пѣной коня…

IV.

Много травили, много скакали,
Гончихъ изъ острова въ островъ бросали,

Вдругъ неудача: Свирѣпъ[1] и Терзай[1]
Кинулись въ стадо, за ними Ругай[1],

Слѣдомъ за ними Угаръ[1] и Замашка[1]
И растерзали въ минуту барашка!

Баринъ велѣлъ возмутителей сѣчь,
Самъ же держалъ къ нимъ суровую рѣчь;

Прыгали псы, огрызались и выли
И разбѣжались, когда ихъ пустили…

Рёвма-ревётъ злополучный пастухъ,
За лѣсом кто-то ругается вслухъ.

Баринъ кричитъ: «Замолчи, животина!»
Не унимается бойкій дѣтина.

Баринъ озлился и скачетъ на крикъ, —
Струсилъ — и валится въ ноги мужикъ…

Баринъ отъѣхалъ — мужикъ встрепенулся,
Снова ругается; баринъ вернулся…

Баринъ арапникомъ злобно махнулъ —
Гаркнулъ буянъ: «караулъ, караулъ!»

Долго преслѣдовалъ парень побитой
Барина бранью своей ядовитой:

«Мы-ста тебя взбутетенимъ дубьёмъ,
Вмѣстѣ съ горластымъ твоимъ холуёмъ!»[10]

Но уже баринъ сердитый не слушалъ,
Къ стогу подсѣвши, онъ рябчика кушалъ,

Кости Нахалу кидалъ, а псарямъ
Передалъ фляжку, отвѣдавши самъ.

Пили псари — и угрюмо молчали,
Лошади сѣно изъ стога жевали,

И въ обагрённые кровью усы
Зайцовъ лизали голодные псы…

V.

Такъ отдохнувъ, продолжаютъ охоту,
Скачутъ, порскаютъ[4] и травятъ безъ счёту.

Время межъ тѣмъ незамѣтно идётъ,
Пёсъ измѣняетъ, и конь устаётъ…

Падаетъ сизый туманъ на долину,
Красное солнце зашло вполовину

И показался съ другой стороны
Очеркъ безжизненно-бѣлой луны.

Слѣзли съ коней; поджидаютъ у стога,
Гончихъ сбиваютъ, сзываютъ въ три рога,

И повторяются эхомъ лѣсовъ
Дикіе звуки нестройныхъ роговъ…

Скоро стемнѣетъ… Ускореннымъ шагомъ
Ѣдутъ домой по холмамъ и оврагамъ,

При переправѣ чрезъ мутный ручей,
Кинувъ поводья, поятъ лошадей —

Рады борзые, довольны тявкуши[11]:
Въ воду залѣзли по самыя уши!

Въ полѣ завидѣвъ табунъ лошадей,
Ржотъ жеребецъ подъ однимъ изъ псарей.

Вотъ, наконецъ, добрались до ночлега.
Въ сердцѣ помѣщика радость и нѣга —

Много загублено заячьихъ душъ…
Слава усердному гону тявкушъ!

Изъ лѣсу робкихъ звѣрей выбивая,
Честно служила ты, вѣрная стая!

Слава тебѣ, неизмѣнный Нахалъ —
Ты словно вѣтеръ пустынный леталъ!

Слава тебѣ, рѣзвоножка Побѣдка[1]!
Бойко скакала, ловила ты мѣтко!

Слава усерднымъ и буйнымъ конямъ!
Слава выжлятнику, слава псарямъ!..

VI.

Выпивъ изрядно, поужинавъ плотно,
Баринъ отходитъ ко сну беззаботно,

Завтра велитъ себя раньше будить…
Чудное дѣло — скакать и травить!

Чуть не полміра въ себѣ совмѣщая,
Русь широко протянулась, родная,

Много у насъ и лѣсовъ и полей,
Много въ отечествѣ нашемъ звѣрей.

Нѣтъ намъ запрета по чистому полю
Рыская, тѣшить широкую волю.

Благо тому, кто предастся во власть
Ратной забавѣ: онъ вѣдаетъ страсть,

И до сѣдинъ молодые порывы
Въ нёмъ сохранятся, прекрасны и живы,

Чорная дума къ нему не зайдётъ,
Въ праздномъ покоѣ душа не заснётъ.

Кто же охоты собачьей не любитъ,
Тотъ въ себѣ душу заспитъ и погубитъ…


1847


Примѣчанія.

  1. а б в г д е ё ж з и й Собачьи клички. (Прим. автора.)
  2. Такъ называется снарядъ особаго устройства, имѣющій въ спокойномъ положеніи форму треугольника. Съ помощію этого снаряда въ нѣкоторыхъ нашихъ деревняхъ достаютъ воду изъ колодцевъ, что производится съ раздирающимъ душу скрипомъ.
  3. Банники — названіе лѣска. (Прим. автора.)
  4. а б в г д Набрасывать — техническое выраженіе: спускать гончихъ въ островъ для отысканія звѣря; (островъ — отъёмный лѣсъ, удобный, по положенію своему, для охотниковъ). Набрасываетъ гончихъ обыкновенно такъ называемый доѣзжачій; бросивъ въ островъ, онъ поощряетъ ихъ порсканьемъ (порскать — значитъ у охотниковъ криками понуждать гончихъ къ отыскиванію звѣря и подбивать всю стаю на слѣдъ, отысканный одною), и вообще содержитъ въ неослабномъ повиновеніи своему рогу и арапнику. Помощникъ его называется подъѣзжимъ. При выѣздѣ изъ дому или переходѣ отъ одного острова къ другому соблюдается обыкновенно такой порядокъ: впереди доѣзжачій, за нимъ стая гончихъ, а за нею подъѣзжій, всегда готовый съ крикомъ: въ кучу! хлеснуть арапником собаку, отбившуюся отъ стаи,— а за нимъ уже баринъ и остальные борзовщики. Обязанность борзовщика — стеречь звѣря съ борзыми, близь острова, перемѣняя мѣсто по направленію движенія стаи. Въ умѣніи быбрать хорошую позицію, выждать звѣря, выгнаннаго наконецъ гончими изъ острова, хорошо принять его (т. е. во-время показать собакамъ) и хорошо потравить — заключается главная задача охотника и великій источникъ его наслаждения. (Прим. автора.)
  5. Варомъ-варить — техническое выраженіе — употребляется, когда гонитъ вся стая дружно, съ неумолкающимъ лаемъ и заливаньемъ,— что бываетъ, когда собаки попадутъ ва слѣдъ только-что вскочившаго зайца (называемый горячимъ слѣдомъ), или когда звѣрь просто у нихъ въ виду; въ послѣднемъ случаѣ говорится: гонятъ по зрячему, и гонъ бываетъ въ полномъ смыслѣ неистовый. При жаркомъ и дружномъ гонѣ хорошо подобранной стаи, голоса гончихъ сливаются въ довольно стройную и не чуждую дикой приятности гармонію, для охотниковъ ни съ чѣмъ несравнимую. (Прим. автора.)
  6. Однопомётники — собаки одного помёта. (Прим. автора.)
  7. Звѣрь отсѣдаетъ — говорятъ, когда заяцъ, уже нагнанный борзыми, вдругъ оставляетъ их далеко за собою, обманувъ неожиданнымъ уклоненіемъ въ сторону, прыжкомъ вверхъ или другимъ какимъ нибудь хитрымъ и часто разительнымъ движеніемъ. Иногда, напримѣръ, онъ бросается просто въ собакъ; собаки съ разбѣга пронесутся вперёдъ и когда попадутъ на новое направленіе зайца, онъ уже далеко. (Прим. автора.)
  8. Отпазончить — отрѣзать заднія лапки на среднемъ суставѣ. (Прим. автора.)
  9. Торочить, приторачивать — привязывать зайца къ сѣдлу, для чего при охотничьихъ сѣдлахъ находятся особенные ремешки, называемые тороками. (Прим. автора.)
  10. Эти двѣ строки въ Современникѣ («Современникъ», 1847, томъ I, № 2, с. 157—164) напечатаны не были, вмѣсто нихъ стоятъ многоточія. (Прим. ред.)
  11. Тявкуша — тоже, что гончая; гончіи иногда также называются выжлицами (в женск. — выжловка); отъ этого слова доѣзжачій, заправляющій ими, называется ещё выжлятником. (Прим. автора.)