Владимир Федорович Одоевский. Психологические заметки
----------------------------------------------------------------------------
Серия "Литературные памятники"
В.Ф. Одоевский "Русские ночи", М., "Наука", 1975
----------------------------------------------------------------------------
Химики и другие естествоиспытатели имеют обыкновение вести журнал при
своих опытах; в такой журнал они вносят все замеченное ими в продолжение
явления, иногда подробно, иногда одним только указанием. Естественно, в сих
замечаниях встречаются неполнота, ошибки, противоречия, но в том и польза
сих заметок, ибо едва ли ошибки и заблуждения не столь же подвинули вперед
науку, сколь и удачные опыты; часто в ошибке, в противоречии заключается
прозрение в такую глубину, которой не досягает правильный, по-видимому,
опыт; без заблуждений алхимиков не существовала бы химия; Ломоносов
справедливо заметил, {1} что неосторожность Рихмана, приблизившегося во
время грозы к громоотводу, была прямым опытом, доказавшим тожество между
молнией и электричеством; слишком неудачный опыт привел Дюлона {2} к
открытию странного тела, известного под названием хлористого азота,
которому, кажется, суждено играть некогда важную роль в химических
приложениях. Каждый из нас ежедневно и невольно производит подобные опыты
над своею душою - при собственном ли ее на себя воздействовании, при встрече
ли с внешними предметами. Вот журнал, веденный в продолжение многочисленных
психологических процессов; может быть, он когда-нибудь пригодится на
что-либо будущему духоиспытателю.
-----
Есть слова, которые мы часто употребляем, не обращая внимания на их
глубокое значение; мы говорим: "Это противно ''внутреннему'' чувству, этим
возмущается ''человечество'', этому ''сердце'' отказывается верить". Какое чувство
породило эти выражения? Оно не есть следствие рассуждений, не есть следствие
воспитания, - одним словом, не есть следствие разума. Вы видите казнь
преступника; разум убеждает вас, что она необходима, но было бы противно
внутреннему чувству не скорбеть о нем. Разум уверяет вас, что вы должны
умерщвлять своего противника в пылу сражения, - но спросите самого храброго
воина, что ощущает он, проходя по полю битвы после сражения? Ведь эти раны
были необходимы, эти страдания суть необходимое следствие правой битвы,
отчего же его сердце трепещет, отчего дрожь проходит по его телу, отчего ''его
человечество возмущается''? Отчего иногда, как самое ''сердце'' ваше поражено
какой-либо страстью, и ''рассудок'' уверяет вас, что вы можете предаться ей
безопасно, но еще какое-то внутреннее чувство вас удерживает?
Говорят: следствие понятий, полученных при воспитании. У индийского
владельца родятся дети, они каждый день видят, что негры не люди, что их
можно сечь ежеминутно; они привыкли к этому, но вдруг в одном из детей
возбуждается жалость к сим несчастным. Откуда взялось это чувство?
Следственно, есть в человеке нечто такое, что не подходит ни под одно
из школьных подразделений души, что не есть ни совесть, ни сердце, ни
страсть, ни рассудок и что мы назовем условно, не зная лучшего выражения,
''нравственным инстинктом'', однако же не в смысле Гутчесона. {3}
В сем нравственном инстинкте, кажется, лежит основание всех наших
знаний и чувствований; он отнюдь не одинаков у всех людей; всякий имеет его
в разной степени; ближайшие степени понимают друг друга, отдаленные не
понимают; мы нашими знаниями и действиями должны бы развить это чувство, но
мы не замечаем его в чаду внешних предметов; мы следуем указаниям страстей,
расчетов, систем. К сему чувству должен обращаться ученый, а тем более поэт;
ученый, обращающийся к сему чувству, поэтизирует науку, поэт делается
предвещателем. Может быть, если бы люди, сбросив с себя оковы всех своих
мнений, предались сему нравственному инстинкту, тогда бы они, как разные
звуки, могли составить общую гармонию; может быть, оттого тщетно мы хотим
построить наши Науки, Искусство, Общество, что не хотим знать этого
естественного камертона. Может быть, человек знал его и удалился от него
или, лучше сказать, развивая другие свои способности, оставил нравственный
инстинкт в забытии. Может быть, так и надлежало: может быть, существует
порядок, в коем постепенно должны были развиваться силы человека; до времен
И. Христа инстинкт был совершенно забыт; его появление современно земному
странствованию спасителя. Сие направление отразилось в изменении древних
кровожадных и преступных систем, в возвышении искусства музыки на степень
духовную и предпочтительно пред пластическими искусствами. (Различие между
музыкой древней и новой. {4} Различие в понятиях о древней языческой и
христианской добродетели).
-----
Нравственный инстинкт требует развития, как всякая другая сила
человека; удивляются, отчего поэзия ныне ослабевает в действии своем на
общество? Но есть ли у нас особое воспитание для поэтов? Общество образует
чиновников, воинов, правоведов, ремесленников - но для поэта нет воспитания.
Душа его не сохраняется в той независимой чистоте, которая может нас довести
до высшего развития нравственного инстинкта; есть такие ощущения в душе
человека, которые действуют на всю душу симпатически и как бы отнимают у нее
одну или две из сфер ее деятельности, как капля опиума, принятая в желудок,
дает превратное действие мозговым органам. Человек, однажды, заразившийся
известною болезнию, сохраняет ее на всю жизнь и даже передает детям. Высокую
мысль имел Шиллер, представив в Жанне д'Арк силу пророчества, исчезающую от
одного земного взгляда. Где же поэту у нас прожить безгрешно? Где он может
достигнуть до своей самобытности? Поэтический дух в нем действует; но, не
проницая до самого себя, поэт выражает чувства, возбужденные в нем природою,
возбужденные выражением чувства других людей, ''себя'', этого святилища
человечества, он не выражает. Вместо звания действователя он носит звание
воспринимателя. Его поэтический дух преломляется о все, его окружающее, и мы
видим одни косвенные лучи его. Недаром у многих народов поэты составляли
особенную касту или соединяли свое звание со званием жрецов.
-----
Человеку должно знать не одно прошедшее, забывая о настоящем; равным
образом ему не должно знать одного будущего, забывая о настоящем. Знание и
сообразование с одним прошедшим ввергает человека в летаргию; знание и
сообразование с одним будущим ведет к беспредметной деятельности и,
следственно, вредной, ибо вред в некотором смысле есть не что иное, как
следствие деятельности, направленной к цели, отдаленной от настоящего
момента. Представитель прошедшего есть наука, представитель будущего -
поэзия; представитель настоящего - безотчетное верование. Без сего ощущения
человек не решился бы сделать ни шага, ни вымолвить слова; оно действует не-
зависимо от его воли, иногда в одежде науки или поэзии, но оно одно дает
значение и характер науке и поэзии данной эпохи. Посему одна из главных
причин каждого действия человека есть такое ощущение, которое ему вовсе не
понятно. Это ощущение соединяет для него прошедшее п будущее в один момент,
который однако же не есть ни прошедшее, ни будущее. Из сего открывается
необходимость для человека сознавать себя в настоящую минуту, знать свой
возраст и положение - и по сему образовать для себя свою науку и свое
искусство. Тогда, когда каждый индивидуум будет знать звук, который он
должен издавать в общей гармонии, тогда только будет гармония. Разумеется,
наука может быть пиитическою, т. е. предугадывать будущее, поэзия может быть
ученою, т. е. восстанавливать прошедшее (Шекспир, Данте); но верование
всегда останется представительницею текущего времени; может быть, лишь сим
путем человек может постигнуть ''сигнатуру'' того момента, в котором находится
человечество в системе миров, где есть свои времена года, свои весна, лето и
осень.
-----
В Хили {5} (Memorial Encyclopedique, 1834, э 2) открыли следы города,
носящего признаки образованности, не могшей существовать между туземцами.
Вопрос, какие были это народы? - может быть, не столько любопытен, сколько
следующий: как потерялась образованность этого народа, потерялась так, что
даже не осталось ни одного памятника, который бы о нем свидетельствовал?
Может быть, на этот вопрос можно отвечать только представив себе, что бы
случилось (и что может случиться) с Европой, если бы только одна наука, одно
образование разума завладело ею. Спрашивается: неужели во время падения этих
народов не являлись люди, одаренные силою духа, могшие остановить их над
пропастью. Были, но или голос их проповедовал в пустыне, или, оскорбленные
всем виденным, они углублялись в самих себя, оставляя людей их собственной
участи, или, наконец, измученные тщетным борением, умирали, не дойдя до
половины пути жизни, так что им почти физически невозможен был этот
преступный воздух для дыхания. Горе тому народу, где рано умирают люди
высокого духа и живут долго нечестивцы! Это термометр, который показывает
падение народа. Пророки умолкают!
-----
Одно материальное просвещение, образование одного рассудка, одного
расчета, без всякого внимания к инстинктуальному, невольному побуждению
сердца, словом, одна наука без чувства религиозной любви может достигнуть
высшей степени развития. Но, развившись в одном эгоистическом направлении,
беспрестанно удовлетворяя потребностям человека, предупреждая все его
физические желания, она растлит его; плоть победит дух (сего-то и боится
религия); мало-помалу погружаясь в телесные наслаждения, человек забудет о
том, что произвело их; пройдет напрасно время, в которое бы человек должен
был двинуться далее; но в природе не даром летит это время; природа,
покорная (без свободной воли) вышним судьбам, совершит путь свой и вдруг
явится человеку с новыми, неожиданными им силами, пересилит его и погребет
его под развалинами его старого обветшалого здания! Такова причина погибели
стольких познаний, которыми древние превышали новейших. Так будет и с нами,
если религиозное чувство бескорыстной любви не соединится с нашим
просвещением.
Так погибла мудрость народов безымянных, мудрость индийская,
египетская, греческая, римская! Тщетно мы берем себе в образец мудрость
древних. Очарование, произведенное древними рукописями в средние века, много
остановило успехи человечества; оно заставило его жить умом прошедшего
вместо того, чтобы жить умом будущего. Против сей-то тщеславной мудрости
восставало христианство, сию-то мудрость неверие XVIII века противопоставило
христианству. Едва ли и XIX веку суждено освободиться от оков прошедшего, от
его детского платья, в котором связаны все его движения. Если со вниманием
рассмотреть все несчастья нынешнего общества, то найдем, что основанием
каждого из них есть какая-нибудь мысль древней мудрости, от ветхости времени
опростонародившаяся. Если перенести героев древних во всей их полноте в наше
время, они были бы величайшими злодеями, {6} а наши преступники были бы
героями древности.
Предметы истины, сказал некто, имеющие цель естественную, в продолжение
времени совершенствуются, а не искажаются, и чем более для них прошло
времени, тем с большею силою должны развиваться их красота, величие и
простота - или, лучше сказать, тем ближе они должны находиться к чистым и
живым законам той первой идеи, которую должны выражать все существа, каждое
на своей степени. С этой-то точки зрения должно смотреть на науки и
искусства, дабы видеть, которые из них на прямом пути, которые совратились.
Посмотрим же, какие знания могли быть у древних; я говорю не о тех
знаниях, о которых сведения сохранились для нас в отрывках греков и римлян,
не о тех, о которых воспоминание сохранилось в так называемых баснословных
преданиях древности.
Уже давно истребилось мнение, что иносказания были выдумкой
стихотворцев; {7} иные думали в них видеть оболочку искусства, земледелия
(Курт Жебелин); {8} иные ближе были к истине, отыскивая в иносказаниях
сокровеннейшие тайны физической части вселенной (Пернетти и другие
герметические философы). {9} Но все эти объяснения противны законам ума
человеческого. Возможно ли высшими предметами прикрывать низшие? Брать
божество, человека для прикрытия посева грубых семян или {В подлиннике:
"их". - Ред.} метаморфоза минералов. Мы всегда облекаем лишь самые
отвлеченные понятия в чувственную оболочку для того, чтобы их сделать
осязаемыми, - мы духовному придаем вещественный образ; так должно было быть
и в древних иносказаниях, сохранившихся у всех народов, разделенных далекими
пространствами и между тем всегда в главных положениях сходных между собою.
Что всего яснее видим мы в сих иносказаниях? Божество, снисходящее в
человека, человека, возвышенного до степени божества, - словом, необычайную,
непонятную нам силу человека. Здесь титаны, воюющие с небом; здесь Сатурн,
отец богов, царствующий на земле; Прометей, похищающий божественный огонь;
каким образом могли бы войти в голову человека все эти иносказания о
подобной силе человека, если бы действительные предания не скрывались под
ними? С ослаблением инстинктуальной силы усиливалась рациональная. Пока не
укрепилась сия последняя, человечество жило произведениями своей
инстинктуальной силы; знание о сатурновом кольце прежде телескопа,
эластическое стекло - суть остатки сих инстинктуальных знаний; велики были
они, и в сем смысле древние знали больше нашего. Ослабевая постепенно,
инстинкт исчез совершенно в конце древнего мира, и рассудок, оставленный
самому себе, мог произвести лишь ''синкретизм''; дальше сего он не мог идти; род
бы человеческий погиб, как погибли безымянные народы, если бы в то же время
не возбудился новый инстинкт человека. Тогда инстинкт был привит к грубому
произведению природы, теперь - к человеку, развившемуся во внешность силою
собственной воли, тогда к сомнамбулу, ныне к бодрствующему. Раннее прядение
шелка из паутины шелковых червей в восточной Азии предполагает высокую
образованность, там некогда существовавшую. Вообразите себе все ступени,
которые должно было пройти для того, чтобы заметить этих червей, уметь их
воспитывать, приуготовлять кокон, потом вообразить, что их паутина может
образоваться в нить. Это остаток, свидетельствующий о многоразличных
знаниях.
-----
Есть лета в жизни человека, в продолжение которых он живет, что
говорится, наудалую, делает, что ему на ум взбредет, не спит по ночам,
предается всем порывам страстей, не брежет ни о своем спокойствии, ни о
здоровье - и между тем все ему сходит с рук; он и здоров, и бодр; желудок
его варит, он деятелен, даже как будто и все дела его ему лучше удаются, по
крайней мере он все потери переносит с большой беззаботностью; такой человек
живет настоящим и не думает о будущем, и так может он прожить лет до 30-ти
или до 40-ка, смотря по его организации. С 5-м десятком здоровье его
начинает расстраиваться, деятельность и бодрость его уменьшаются,
уменьшается с тем вместе и вера в самого себя - и оттого перестают для него
удачи. В это время он должен жить уже искусственной жизнью, он не может уже
приобретать здоровья, но, пользуясь своею прежнею опытностью, лишь
поддерживает его; его друзья, помнившие его прежнюю силу и потому верившие в
него, один за другим умирают - ему надобно одному лавировать между скалами
жизни; сокровище знаний сделается ему недоступным, а может, он только
вспоминает о них; если же он в продолжение своего возвышающегося периода
расстроил свое тело и душу, наполнил тело семенами болезней, душу растлил до
вещества, сердца не облагородил терпимостью и любовью к людям - грехи его
скопляются над ним, как грозная туча, вянет его ум, терзается тело, скучает
сердце - и он или быстрее погибает, или незаметно доходит до последней
степени унижения.
То же бывает и с народом - если во время своего возвышающегося периода
он презрел просвещение, если его сердце не проникнуто истинною религиею и
погрязло в неверии, суеверии, фанатизме; если вместо того, чтобы все минуты
силы своей употребить на собрание сокровищ ума, на победу над окружающею его
природою, он провел время силы в бесплодных прениях и интригах честолюбия,
если, увлеченный блеском славы, он презрел святую христианскую любовь к
человечеству, его грехи скопляются над ним в грозную тучу; наступит время
бессилия; не приготовленный прежнею жизнью, развращенный самолюбием,
изржавленный невежеством, он ничего не будет в силах противопоставить
другим, свежим народам, выступающим на поприще жизни, ничего противу сил
природы, ежеминутно готовых разразить человека, не постигнувшего ея
таинства, народ слабеет, дряхлеет - и незначащий удар стирает его с лица
земли.
Причина падения народов не в одних политических происшествиях, но в нем
самом, в том роде жизни, который он сам для себя избрал.
-----
В человеческом организме осталось как бы воспоминание о его
инстинктуальной жизни: младенец, едва родившийся, бросается на материнскую
грудь; мы имеем сны, предчувствия, симпатию и антипатию; мы совершаем разные
действия невольно, по причинам, нам не известным. Долго было непонятно,
отчего простолюдин, желая придать себе храбрости, заносит руку за ухо,
отчего мы, желая что-либо вспомнить, трем себе лоб. Галлевы замечания {10}
об органах до некоторой степени пояснили эти странные и непонятные явления;
невольное чувство, которое заставляло нас смотреть с участием на больного,
держать его руки, голову, - обратилось в магнетизм, в действительное
лекарство; то, что делалось инстинктуально, то теперь делается с сознанием;
так должно быть во всех отраслях знания; мы должны объяснить себе все
явления инстинктуальные, все, что мы знаем посредством инстинкта, обратить в
знание ума, и все знания ума поверить инстинктом.
Первая вера человека (не в религиозном смысле) была безотчетное
верование в свой инстинкт; для сего состояния почти нет выражения в нынешней
эпохе человечества, ибо такое состояние должно было иметь и свою особую
форму, как каждый народ имеет свой язык, - подобное сему состояние
замечается в сомнамбулах. В сей эпохе человечества оно должно было иметь и
суждение, но которое сограничивалось (модифицировалось) общим состоянием,
как звук сограничивается характером той гаммы, в которой вы его взяли. Сии
минуты прошли для человечества, как проходит состояние сомнамбула: от его
состояния ему не остается воспоминаний, так и в человечестве от того времени
не осталось памятников, человек должен в поте лица отыскивать то, что он
понимал инстинктом.
-----
Инстинктуальное чувство может развиваться в человеке и теперь
посредством уединения, размышления, повторения одних и тех же предметов,
однообразия оных; как, например, жизнь в одной и той же комнате может более
или менее развивать это чувство, которого низшее явление есть сомнамбулизм с
его разными подразделениями. Жители гор, самою природой уединенные от мира,
например горные шотландцы, нежели приморские, имеющие всегда однообразный
предмет перед глазами, имеют более склонности к магнетическим явлениям.
Помавание руками при магнетических манипуляциях, крутовращательное движение,
в которое приводят себя танцующие квакеры, дервиши, дабы прийти в
восторженное состояние, наши обыкновенные сновидения - все это имеет одно
основание: уединить человека от окружающих его предметов, так сказать,
утушить его чувства, привести их в опьянение, дабы дать полную силу
внутреннему чувству. Таким образом, ныне сии две силы, хотя существуют
вместе, но так разделены, что для разума инстинкт есть бред, для инстинкта
разум есть нечто вещественное, грубое, земное.
Это явление, во всей простоте своей замечаемое в словах сомнамбулов о
людях, находящихся в бдении, и людей в бдении о сомнамбулах, в бесконечных
формах повторяется во всем. Все споры между людьми имеют начало в этом
основном раздоре.
-----
Подобие того, что было с человечеством, мы видим вокруг себя в природе;
это цепь бесконечных действий и противодействий; это пульс - бьющийся во
всей природе, начиная от души человека до последней пылинки. Каждое действие
возбуждает противодействие тогда, когда достигло полноты своей. Но посреди
сих огромных биений пульса в человеке и в природе происходят малые биения,
или действия и противодействия; таковы в человеке физические отправления,
голод, жажда, извержение; в природе явления метеорологические. Сии делятся
еще на меньшие реакции - и так до бесконечности! Удивляются, что в новое
время так часты биения пульса; они были и в древности, но время стерло следы
их, оставя только признаки биения больших циклов.
В младенце нынешнем не может развиться инстинктуальное знание до
совершенства, ибо мы живем в век изысканий; общим характером периода
сограничивается характер каждого неделимого. Но все заметна инстинктуальная
сила в младенце, и это доказывается тем, что дети скорее взрослых
(изыскательная эпоха неделимого совпадает с изыскательною эпохою общего для
всего человечества периода) подвергаются магнетическому состоянию.
Ребенок редко ошибается. Его ум и сердце еще не испорчены.
-----
Могли быть два периода образования: 1-е у жрецов, 2-е в человечестве.
Оно могло достигнуть у первых до высшей степени совершенства, но
человечество должно было начинать снова; может быть, мы и не дошли до той
точки, на которой остановились древние мистерии, которые сами собою должны
были прекратиться, когда познания стали выходить из святилища.
Говорили, что зло есть отсутствие добра, как холод - отсутствие тепла;
но если вы, отнимая теплоту у тела, делаете его холодным, то это означает,
что холод не есть нечто несуществующее, но, напротив, естественное состояние
тела.
-----
Весьма недавно некоторые мыслители осмеливались по какому-то невольному
движению, и движению безотчетному, недоказанному, сказать, что цель науки
есть сама наука, а вещественная польза есть ее второстепенное следствие;
доныне цель науки находят лишь в последнем; так думали и при восстановлении
наук и в варварские веки после Р. Хр. - и действительно, наука в нынешнем ее
состоянии может иметь целью лишь вещественную пользу; значение высшей пользы
ей придано произвольно, оно должно совершиться лишь в будущем. В этом
нынешнем значении мы и понимаем слово наука.
-----
Кислота и щелочь суть символы действия и воздействия в истории - по
соединению переходящие одно в другое таким образом, что в жидкости уже есть
щелочь, а она оказывает еще кислотное действие.
Что понимают под словом ''дух времени''? Новые мысли вырастают из
организации человечества, как разные части растения из семени; все дерево
заключается в семени, но может развиться только со временем; естественное
развитие той или иной мысли в организме есть, кажется, то что называют ''духом''
времени. Выражение весьма замечательное, - к сожалению, искаженное
страстями.
-----
Высоко, трогательно раскаяние грешника; но еще возвышеннее смирение
великого человека, который после совершения великого дела упрекает себя,
зачем не совершил большего.
-----
То, что теперь книгопечатание и письмена, то в древности должно было
быть простое изустное сообщение мыслей. Против сего рода выражении должны
были существовать такие же обвинения, как против письмен и против
книгопечатания.
-----
Сказать, что существуют пределы для духа человеческого, может только
тот, для кого не существует этих пределов.
-----
Лишь тот имеет право сказать, что многое не дано знать человеку.
-----
Утверждающие, что должно заниматься одними опытными, непосредственно
полезными знаниями, и в доказательство приводящие в пример различные
открытия, имевшие огромное влияние на судьбу человечества, забывают, что
собственно ни одно открытие не сделано опытными знаниями и не могло быть
сделано ими. Лишь умозрительно осматривая царство науки и искусства, можно
видеть, где и чего недостает ему, и обратить на то внимание, ибо в этом и
состоит открытие. Эмпирик, переходя от песчинки к песчинке без всякой общей
мысли, может сделать открытие лишь в сфере песчинок, - и наоборот, чем
больше сфера, тем обширнее открытие.
-----
Нападают на веру в какую-либо систему за то, что она отклоняет ум от
другого рода изысканий; но разве не часто бесплодны изыскания без системы,
изыскания на случай? 100 на 1 вероятности, что человек скорее найдет истину,
руководствуясь какою-либо мыслию, нежели блуждающий наудачу, самая ложная
карта - уже пособие для мореходца; она может навести его и на мели - это
правда, но все вероятнее, что ему легче ее поправить и найти на истинный
путь, нежели тому, кому нечего исправлять, для кого невозможно поверить
предполагаемое, повторить найденное; и действительно, все открытия одолжены
своим началом людям, привыкшим к умозрению; мысль, брошенная на землю
великим мыслителем, поднималась ремесленником, который из нее обтачивал себе
новое пособие.
-----
Чудная понятливость русского народа, возвышенная умозрительными
науками, могла бы произвести чудеса.
-----
Напрасно думают, что умозрительные знания не нужны в практической жизни
и что одни эмпирические знания для сего пригодны. Когда между XVIII-м-XIX-м
веком химики открыли сродство между телами, то посредством трудных и
продолжительных опытов составили таблицы сего сродства, на основании сих
таблиц были заведены фабрики, но на практике открылось противное; процессы
на фабриках не соответствовали таблицам, выведенным из точных опытов, и
большая часть из фабрик упали; долго не понимали причин этого явления, пока
наконец не открылось, что степень сродства тел не есть постоянная, но
изменяющаяся различными обстоятельствами. Если бы химики, составлявшие
таблицы сии, обратили внимание на Платоновы мысли, чисто умозрительные, то,
может быть, пришло бы им в голову, что не одна частная сила действует в
каком-либо явлении, но общая, не покоряющаяся частным, не имели бы такого
доверия к частным опытам, не основали бы на них фабрик, и фабрики бы не
упали, к стыду науки.
Все умозрительные системы суть произведения инстинктуальной силы, или
самопобуждения, все эмпирические - разума. Совершеннейшая система (о чем
недавно догадались) должна быть соединением того и другого; такая система
есть высшая философия и вместе высшая поэзия; она в настоящую эпоху еще
недостижима; но мы имеем в ней нужду - и оттого поэзия так успокаивает дух
наш, оттого поэзия, как говорят, миротворителъница; она есть предвестник
того состояния человечества, когда все недоразумения и споры прекратятся и
человечество перестанет достигать и начнет пользоваться достигнутым.
Совершенствование не бесконечно, но бесконечны наслаждения совершенства.
-----
Умозрительные системы почти всегда религиозны, эмпирические никогда.
-----
Можно неверующим дать, так сказать, ощупать возможность соединения
духовного с вещественным посредством следующего соображения: мысль моя
бесконечна, неудержима, в одно мгновение пробегает далекие пространства и
века - эта самая мысль сжимается в слово, наконец в писаную речь, которая
есть вещество, занимающее пространство, и может быть истреблена.
-----
Причина, отчего науки задерживаются ныне на такой жалкой и безжизненной
точке, зависит, может быть, от того, что эмпирики решительно не хотят
признать никакой системы в природе, никакого числового порядка; для них
природа - ряд бессвязных цифр: 3, 1, 5, 4 и т. д. Напротив, умозрители ищут
везде симметрии и разлагают всю природу в геометрическую пропорцию, как 1,
2, 4, 8. Но существенный порядок в природе, как основные числа математики,
есть, может быть, прогрессия арифметическая, и предметы различаются между
собою как 1, 2, 3, 4, 5, 6 и проч. Может быть, тем и увлекательны
умозрительные теории в своих началах, что первые два члена в обеих
прогрессиях одинаковы; за их пределом начинается раздор между теориею и
природой.
-----
Отчего мы не можем произвести ни одного органического вещества? {11} Не
оттого ли, что, развертывая все свои силы, оставляем в бездействии ту,
которая дает жизнь? Это явление однозначительно со всеми человеческими
действиями: составляют общества механически, без жизни, пишут безжизненные
творения. Высшая органическая сила забыта - сей недостаток замечается во
всем. Эта сила истинна, проста, находится в глубине души; кто не проникал в
сию глубину, тот производит механически, а механически можно сделать только
автомата.
Какого добра ожидать от нашей нравственности, когда с младенчества в
сказках, баснях, прописях учат нас во всем держаться средины, рассчитывая
каждый свой шаг, не доверять никому, кроме своего рассудка, удаляться от
всего, что не принято всеми, не предпринимать ничего без положительной, так
называемой полезной цели.
-----
Бывало, люди говорили: это противно религии, это противно законам и
проч.; теперь говорят просто: это ''неприлично''. Если бы в старину кто, защищая
свое домашнее неустройство, вздумал сослаться на всеми уважаемый авторитет,
ему бы тогда возражали тем, что он или неверно цитирует, или что он не
понимает авторитета. Теперь ему просто скажут, что его сравнение ''неприлично''.
Чувство приличия, неизвестное древним, сделалось ныне действительною стихией
в общественной жизни человечества. Сие чувство, с одной стороны, показывает
глубокий скептицизм нашего века, с другой, что есть однако же нечто, чему мы
верим, т. е. что уважаем, не отдавая себе отчета. Может быть, самый
скептицизм не есть ли приуготовление, зародыш новых начал. Может быть, если
бы развить это ''чувство приличия'', т. е. перевести его на определенный язык,
мы бы составили ряд предметов ''верования'' нашего века. Любопытно было бы тогда
исследовать, какой новый скептицизм восстановит человечество против сих
новых начал, ибо характер всякого начала в минуту своего развития, в минуту
своего перевода на язык обыкновенный возбуждает противодействие. Это
испытали все языческие религии; их опаснейшая оппозиция начиналась всегда в
веках, ознаменованных их полным могуществом.
-----
Напрасно иные боятся дурных мыслей; всего чаще общество больно не этим
недугом, но отсутствием всяких мыслей и особенно чувств.
-----
Всего чаще приходится встречать в обществе следующее заблуждение:
человека обвиняют, вы его защищаете, на вас нападают, как на защитника
преступлений, когда вы только защитник обвиняемого.
-----
В народах замечается два направления: одно христианское, или живое,
движущееся, другое языческое, или варварское, неподвижное. Язычество, или
варварство, может быть на всех степенях народного образования: отличительный
признак варварства, или язычества, - это жертвы, приносимые ежедневно
физическим нуждам человека; отличительный признак христианства - это жертвы,
приносимые духовным потребностям человека. Дикий убивает человека для того,
чтобы его съесть; рыцарь средних веков грабит своего соседа, чтобы
воспользоваться его имением; удельный князь уничижает царственную власть
перед пятой баскака; англичанин заставляет ребенка работать 20 часов в сутки
для своей наживы; француз разрушает древнее здание, чтобы обратить его в
фабрику (Курье {12} в своих памфлетах хвалит такое превращение); Сумарика,
первый мексиканский епископ, сжигает большую часть мексиканских рукописей, с
которыми мы потеряли надежду понять древность сего любопытного народа. Все
это одно и то же варварство на разных степенях образования.
-----
В мире физическом царствуют внутренние законы природы, в мире
нравственном - хотение человека. Оттого цель человечества в своих
произведениях достигнет той же неизменяемости, которая замечается в природе.
-----
Может быть, изобретение букв в самом деле есть вредное изобретение для
человека, или, как думал один древний писатель, {13} человек с тех пор начал
забывать мысли, как вверил их знакам. Но это могло быть справедливо лишь до
книгопечатания; действительно, ныне автор не имеет времени воспользоваться
мыслями, которые он сам произвел, напитаться ими, как пчелы медом, ими
производимым; едва он вверил их бумаге, как забыл о них - в голове его
рождаются новые; но зато первые уже действуют не на одного и того же
человека, но на целые круги людей, и в каждом они могут получить особенное
развитие и породить новые наблюдения и открытия.
-----
Во всех отраслях произведений ума человеческого есть произведения
''центральные'', которые знать необходимо всякому образующему себя человеку; это
сочинения, в которых вы найдете зародыши всех после бывших открытий; таковы
в разных отраслях человеческой деятельности Гете, Биша, Гердер, {14} Шеллинг
и проч. Кто их прочел со вниманием, тот, верно, сам невольно вывел из них
множество новых, светлых мыслей; потом, встречая их в других писателях, он
удивлялся, находя в них свои мысли, тогда как и его и их мысли были только
''продолжения'' мыслей-зародышей. Может быть, возможно предсказывать, какие и в
каком порядке и у кого такие-то мысли разовьют такой-то ряд суждений. Это бы
должно быть истинною целию журналов.
-----
Доказательством тому, что ни одна человеческая мысль, достигшая до
крайней степени своего развития, не может не сделаться нелепостью, могут
служить глубокие слова Сократа: "Я знаю только то, что ничего не знаю". В
наше время вывели из сего весьма точное заключение: "Если человек ничего не
может знать, - говорят, - то ему лучше ничего не хотеть знать и ничему не
учиться". Так мысль ученейшего и деятельнейшего человека своего времени
сделалась оружием для невежества и праздности.
-----
Может быть, нашлась бы возможность к составлению языка, понятного всем
народам, в приложении математических форм к явлениям духа человеческого.
Нельзя ли все стихии языка разложить по степеням коренным и производным?
Так, например, местоимения "Я, ТЫ, ОН" могли бы быть выражены цифрами 1, 2,
3; "МЫ, ВЫ, ОНИ" - 1 + 1, 2 + 2, 3 + 3. Нечетные числа могли бы выражать
духовную сторону, четные физическую, разные изменения единицы выражать
разные формы бытия, разные изменения десятков - разные формы действия;
каждое из сих изменений могло бы также иметь приличную степень и потому
также выражаться числом. Но для сего надлежало бы привести в совершенную, в
''безусловную'' систему все знания человечества; такой системы еще не
существует.
-----
Недалеко время, когда науки и искусство должны изменить свое значение.
Рано или поздно опыт заставит человека отказаться от убеждения того
странного фантома, которому дали название разума, рассудка и так далее;
человек начинает замечать, что по несовершенству слова силлогизм есть не что
иное, как умерщвление мысли; человек уже не в состоянии играть в ту игрушку,
которая занимала древних софистов и схоластиков; он чувствует, что за
силлогизмом существует нечто другое, что силлогизм не удовлетворяет души
человеческой, не наполняет ее. Мы обманываем себя, когда думаем, что
какое-либо доказательство вывели одним рассудком; при решении задачи на нас
необходимо действовало и самопроизвольное побуждение; недостаточность языка
человеческого способствует сему обману. Самые строгие доказательства науки
производят на человека действие лишь тогда, когда душа его придет в
сочувствие с душою сочинителя; тогда только выражения его будут понятны
читателю, ибо невыразимое в сочинителе найдет свое дополнение в читателе,
читатель сам договорит недосказанное сочинителем. Но произвести сие чувство
может одна поэзия; следственно, в наш век наука должна быть поэтическою.
Но под каким условием поэзия, или искусство, могут существовать в наше
время? Человек не верит и поэзии; вымысла для него недостаточно; "Илиада"
ему скучна; он требует от поэзии того, что не находит в науке, -
существенности, словом, науки; ныне поэзия, чтобы достигнуть своей цели -
пробудить сочувствие в душе человека, должна встречать человека у порога его
дома, заговорить с ним о его домашних горестях, о средствах поправить
семейные обстоятельства, о том, что его окружает, - словом, о его
индивидуальном счастии; для сего поэт должен знать все подробности
человеческой жизни, начиная от познаний ума до последней физической нужды!
Словом, поэзия должна быть ученою, обнимать целый мир не в умозрении
только, но в действительности: это инстинктуально понимают поэты нашего
времени; они чувствуют, что в наше время поэт-невежда невозможен. Наше время
есть приуготовление к новой форме души человеческой, где поэзия с наукой
сольются в едино.
-----
Человек должен окончить тем, чем он начал; он должен свои прежние
инстинктуальные познания найти рациональным образом; словом, ум возвысить до
инстинкта.
-----
Религия производит то чувство, которого не может произвести ни наука,
ни искусство и которое есть необходимое условие обеих: ''смирение''; наука
порождает гордость; гордость, самоуверенность необходима для науки;
искусство презирает мир, что также необходимо для искусства; но если человек
совершенно доволен собою, он не пойдет далее; надобно, чтобы на верхней
ступени науки и искусства человек был еще недоволен собою - смирялся, тогда
только ему возможны новые успехи.
-----
Жиамбатиста Жиойа {15} сделал глубокомысленное замечание, сказавши, что
никакое действие для человека невозможно без соединения трех условий: и
sapere, il volere, il potere, т. е. для всякого действия человека необходимо
''знать, хотеть'' и ''мочь''.
Но мы не можем знать, не изучая природы; мы не можем ни знать, ни
хотеть предмета, если в душе нашей не предсуществует его значения, его
сродства с нашей душой, устремляющих к нему наше знание; мы не можем ни
знать, ни хотеть, ни мочь, т. е. иметь силу, если мы не верим нашему знанию,
нашему хотению, нашей силе. Так тесно соединены сии три элемента.
Когда сии элементы не в соразмерности, общество страждет, как страждет
несоразмерный организм животного.
-----
Замечено, что всегда рождение бывает пропорционально со смертностью;
таким образом, в годы повальных болезней число рождающихся увеличивается и,
что всего страннее, самое число свадеб; природа силится удержать равновесие
в своих произведениях и как бы нашептывает человеку: "Множься, множься", -
голос, который человек принимает за собственное побуждение. Мы знаем между
тем, что чем многочисленнее порода, тем ниже ее значение в природе, тем
слабее она, тем недолговечнее, что, например, в растительном царстве в годы
больших урожаев плоды бывают менее душисты, мельче, менее сочны. Как будто
вся производительная сила природы разделяет с человеком свойство, производя
много, т. е. с поспешностью, производить хуже. Известно, чем совершеннее
животное, тем долее оно развивается и что количество бывает всегда на счет
качества. Так должно происходить и при рождении людей.
Следственно, чем больше болезней между людьми, тем впоследствии не
только самые люди недолговечнее, но самое напряжение природы вознаграждать
свою потерю должно увеличивать их худобу в нравственном и в физическом
отношении; так просвещение, столь тесно соединенное с народным здравием,
имеет и с сей стороны влияние на самую нравственность людей.
Всякая система требует доверенности; в системе синтетической вы должны
доверять точности общих формул, их безусловности; в системе аналитической вы
должны верить, что все частные явления исчислены, что сочинитель верно
доходит до общих формул, что еще труднее. В системе синтетпко-аналитической
соединяются то и другое. При начале учения необходима доверенность к
системе: в то мгновение, когда человек достигает высшей степени своего
развития, т. е. начинает сам из глубины души своей развивать свой образ
воззрения на предметы, необходимо знание, т. е. такое воззрение на предметы,
где человек смотрит своими глазами, действует собственной деятельностью,
погруженный в самого себя, такое знание есть соединение науки с искусством,
укрепленных верованием; сии три стихии связно находятся в душе человека, и в
каждом действии нашей души мы замечаем это соединение: мы не можем изучить
предмета, если бы не верили в его существование; мы бы не могли изучить его,
если бы не могли его себе выразить хотя приблизительно - и, что важнее
всего, если бы прототип сего предмета не находился в душе нашей.
-----
Когда умолкнут похвалы языческой мудрости и добродетели! У греков и
римлян подкидывание и убийство младенцев в известных случаях не только
дозволено, но даже предписано законом. Cicer "De leg". L. III.
с. 8. Svet in Oct. c. 65. Senec LV с. 33. {16}
-----
Вскоре после того, как Деви {17} открыл свою предохранительную лампу
для рудников каменного угля, работники так привыкли к безопасности, ею
доставляемой, что в случае темноты отворяли ее, и тогда, разумеется, бывали
взрывы; замечено даже, что взрывы стали случаться чаще, нежели до
употребления лампы, ибо прежде взрывы бывали случайные, но ныне работники
безопасно входили, когда рудники и были наполнены водоуглеродным газом, а
выходили только тогда, когда пламень лампы, расширяясь, был близок к тому,
чтоб раскалить железную проволоку. Явление замечательное в психологическом
отношении; оно показывает, что одной вещественной науки недостаточно для
предохранения человека от природы.
-----
Различные вещества, находящиеся в земле, в ее произведениях, в ее
атмосфере, разлагают стихийные вещества человеческого тела и, следственно,
химически с ним соединяясь, нейтрализуются и превращаются в новые средние
вещества. Ясно, что чем менее людей, тем сильнее на них действуют
атмосферные вещества, где более - там слабее ибо оные разделяются на большее
число и скорее нейтрализуются, следственно делаются безвреднее; наоборот:
сие число людей должно иметь свои границы, ибо например в спертом воздухе
уже не одни атмосферные тела, а стихии самого человека действуют на нас, и
человек вредит человеку. Из сего бы можно вывести новые понятия о
народонаселении.
-----
Удивительно, как ''опыт'', который многими еще так высоко ценится, не
научил своих защитников, что со времен потопа не было собственно ни одного
совершенно чистого, ни совершенно верного опыта, что все важнейшие открытия
сделаны вследствие неверных опытов: Колумб {18} открыл Америку, отыскивая на
основании опытов того времени Индию; химик Рихтер {19} открыл важный закон
''пресыщаемости'', опираясь в своих вычислениях на такое химическое соединение,
которого вовсе не существует.
-----
Выражение относится к мысли и чувству, как дробь к единице; выражение
никогда не может вполне достигнуть целости чувства или мысли. Мы по
выражению не узнаем мысль, но только ''угадываем'' ее, дополняя собственным
чувством то, чего недостает выражению; на этом основывается так называемая
симпатия между автором и читателем. Между искусствами существует такое
дополнение, которое не имеет определенного образа, которое имеет способность
применяться ко всякому выражению, и это дополнение есть музыка; отсюда ее
чудное действие в театре и пр. Из сего можно заключить, что музыка есть
истинное выражение внутреннего чувства нашего и ближайшее к нему, нежели
очертание и слово.
-----
Одна мысль, одно слово, как искра, может зародить в голове целый
поэтический план, часто совершенно отдаленный от своего первого зародыша.
Редко это происходит мгновенно; закинутая, в душе мысль лежит долго, зреет
незаметно для вас самих и вдруг, совсем неожиданно, является почти во всей
полноте пред вами; иногда, преследуя развитие сей мысли, вы дойдете до
какой-либо мысли или даже слова, прочитанного или слышанного, и отдаленного
от вашей мысли бесчисленными рядами, проходящими сквозь разные миры.
-----
Многие писатели, желая расцветить, оживить свое произведение, кидаются
в метафоры; от сего происходит только бомбаст. {20} Естественно, человек
употребляет метафору, когда для новых мыслей и чувств у него недостает
выражений; желая как-нибудь дать тело своему внутреннему ощущению, он
собирает разные предметы природы по закону сродства ее с духом человеческим.
От сего у народов мало просвещенных и особенно у находящихся на первой точке
просвещения, т. е. когда человека поражают новые мысли, но он еще не отдал
себе в них отчета, язык всегда метафорический. {21} Наоборот, много метафор
и у людей, желающих выразить мысль новую, девственную; чем глубже и,
следственно, чем яснее эта мысль, тем труднее ее выразить. В обоих случаях
недостаточен язык обыкновенный.
-----
Часто сетуют на сочинителя за то, что его сочинение не довольно
понятно; но есть творение, которое всех других непостижимее, - вселенная.
-----
Мы часто думаем, что во сне видим большие нелепости; при большем
внимании нельзя не заметить, что сии нелепости суть большею частью лишь
несообразности с нашими обыкновенными понятиями; так, например, часто во сне
представляются соединения предметов, по-видимому, невозможные, но имеющие
некоторое основание. Я видел однажды некоторое существо, которое было
соединением смерти, темноты и минорного аккорда; по пробуждении выразить
словами возможность этого соединения нельзя, но во сне оно было понятно и
имело имя. Следственно, есть возможность для совершенно других понятий,
какие мы имеем в здешней жизни, и есть для сих понятий язык, нам не
известный. Существуют соединения предметов, совершенно отличные от тех, кои
мы знали, и если они представляются нам хотя в одной из форм нашего бытия,
например во сне, то след<ственно> они в нас существуют, след<ственно> мы
можем открыть их, и при внимательном наблюдении они бы должны были пролить
совсем другой свет на природу. Жаль, что мы не замечаем сих представлений
сна: они во сне должны продолжаться беспрерывно; жаль, что мы не изучаем
законов того особого мира, в который мы переходим во время сна: мы забываем
сию особую форму нашего бытия и из представлений сна помним только то, что
ближе к миру нашего бодрствования.
-----
Нет предмета, который бы мы знали во всех подробностях; мы знаем
некоторые его признаки; по сим признакам мы даем ему имя, или, лучше
сказать, тем или другим словом мы выражаем лишь те или другие свойства
предмета, его части, но не весь предмет. Это равно относится как к предметам
природы, так и к предметам, находящимся в душе нашей. Следственно, наш язык
неполон или неверен, и мы обманываем самих себя, когда предмету даем имя, -
его имя нам неизвестно.
-----
Фантастическая сказка есть произведение воображения в похмелье. Море по
колено; язык развязывается, все чувства, хранившиеся на дне души: старые и
новые, зрелые и недозрелые - бьют пеною наружу.
Можно человека угадать по одной фантастической сказке. Что же подумать
о такой, например, мысли, что было бы вредно, если бы порок уничтожился на
свете, что если бы не было воров, то надсмотрщики и тюремщики умерли бы с
голода; не было бы злых - судьям бы нечего делать, и проч. т. п.
-----
Новые идеи могут приходить в голову только тому, кто привык
беспрестанно углубляться в самого себя, беспрестанно представать пред
собственное свое судилище и оценять все малейшие свои поступки, все
обстоятельства жизни, все невольные свои побуждения; в сии минуты внезапно
раскрываются пред ним новые миры идей. Такие открытия может делать всякий, и
образованный и невежда, с тою разницею, что сей последний откроет чаще то,
что уже до него было открыто, но ему не известно. Следственно, и по сей
причине необходимо образование поэту, т. е. ему необходимо знать то, что
другие знали, хоть для того, чтобы от известных идей шагнуть к новым; сим
может быть разрешен вопрос, нужно ли образование поэту.
-----
В жизни народа, как в жизни человека, существуют периоды энергии - это
всем известно; но от воли человека зависит воспользоваться сими мгновениями
силы или убить их в сладострастии и пороках; когда сие время пройдет, тогда
тщетны все усилия, дабы произвесть, что было бы легким в минуты энергии.
-----
Человек когда-то потерял весьма блистательную одежду; {22} он должен
возвратить ее; может, для сего он переходит несколько степеней жизни; может
быть, чего не достиг он в одной степени, то должен отыскивать в другой до
тех пор, пока не дойдет до прежнего совершенства; тех метаморфоз, которые мы
называем жизнью, может быть бесчисленное множество; это мгновения одной
общей жизни - мгновения более долгие или более краткие, смотря по той
степени совершенства, до которой достиг он; так что, может быть, если
человек усвоил себе такие-то познания, развил в себе такие-то чувства, то он
должен умереть, ибо истощил уже здешнюю жизнь в той сфере, которая ему
предназначена.
-----
Но поелику человек состоит из духа и души, {23} то для достижения
высшей степени потребно возвышение обоих: первого - познаниями,
второй-любовью. Эстетическое образование есть нечто отдельное; это
символическое преобразование той отдаленно-будущей жизни, которая будет
полным соединением знания с любовью, соединение, которое было когда-то в
человеке и потом разрознилось.
-----
Минуты магического соединения науки, искусства и религии в жизни
народов бывают всегда ознаменованы появлением великих произведений поэзии;
для сих минут трудно, может быть невозможно отыскать математическую формулу,
как то думали сен-симонисты. {24} Это члены прогрессии, которые проходят,
может быть, чрез все планеты солнечной системы; нам досталось несколько
членов - и наше дело не столько отыскивать их исследование, сколько угадать
число каждого; но математик по нескольким членам прогрессии узнает их общее
исследование. {* Достойно замечания, что планеты находятся от солнца в
расстоянии, которое может быть выражено прогрессией 0, 3, 6, 12, 24, 48 и
так далее, в которой каждый член множится на 2. Эта гармоническая прогрессия
подала повод Кеплеру {25} угадать, что между Марсом и Юпитером должна быть
еще планета, {26} что впоследствии оправдалось.}
-----
Дым, вьющийся из труб и носящийся над городом, прекрасная, поэтическая
картина, но еще лучше, когда дыма не видно, когда хитростию искусства он
весь обратился в горючий материал. Прекрасна деятельность народа, обращенная
на внешнюю славу, но еще лучше, когда она обращена на внутреннее
совершенствование.
-----
Поэтическое произведение есть явление высочайшей гордости человеческого
духа: человек присваивает себе право творить. Поэтический грех не есть грех
общечеловеческий; он совершен вне мира и потому прощен быть не может. Дурной
поэт никогда не может исправиться, ни возбудить сострадания, подобно
человеку просто несчастному и даже преступному.
-----
Существенное различие между эпопеею и драмою может быть определено
таким образом: в драме поэт совершенно отделен от действующих лиц; каждое из
них должно существовать самобытно; характер каждого должен составлять особый
мир, резко отличный от мира других характеров; в эпопее поэт - рассказчик;
действующие лица характеризуются его собственным характером, нам интересны
не столько сами лица, сколько то, как понимал их поэт; мы привлечены его
точкою зрения, тогда как в драме мы сами становимся на сию точку. Это
различие основывается на самой природе человека: мы или видим сами, или нам
рассказывают; в первом случае мы скептики, мы судим сами; для рассказа же
необходима вера в рассказчика. Сим, может быть, можно объяснить, отчего в
религиозные эпохи являются наиболее эпопеи; в скептические - драмы. Вальтер
Скотт, явившийся в конце скептической эпохи, придал своим романам характер
драматический. Вольтеру, не христианину, не удалась эпопея, {27} как и всему
его веку. Заря религиозного характера нашего века явилась в эпопеях Байрона.
Из сего можно вывести необходимость заставлять каждое лицо в драме говорить
особенным характеристическим языком - требование не столь важное в эпопее,
несмотря на то, что драматические места ее должны подвергаться общему
характеру драмы, поскольку они входят в эпопею.
-----
Театр есть тот же мир, но мир поэтический, который приходит нам в
голову в эти минуты сомнамбулизма, когда все нам нравится, все
представляется в поэтическом образе, как при действии опиума; это, как и вся
поэзия, есть вещественное представление нашего инстинктуального чувства;
оттого здесь, возносясь в самую средину организма всеобщей жизни, мы
услаждаемся видом самых страданий, мы силимся в поэзии представить то, что
мы только понимаем в инстинктуальном чувстве, - общую гармонию; от сего -
всеобщая страсть к театру. С этим падают все нелепые вопросы о пользе и
вреде поэзии и театра.
-----
На вопрос, каким образом поэзия должна соединяться с общественной
жизнью, отвечать можно: "Сия связь столь таинственна, что ее нельзя выразить
словами, как связь души с телом, как чутье американца; надобно быть
американцем, чтобы понять это". Фориэль {28} рассказывает про молодого
грека, который, будучи нелюбим своею матерью, хотел оставить отчизну - и на
расставаньи после обычного общего мириолога {29} семейства запел
импровизированную песню, в которой описал свое семейственное несчастье и
разлуку с родиной: это так тронуло его мать, что она бросилась в его объятья
и возвратила ему всю свою нежность. Вообразите себе теперь чиновника,
который, отправляясь в дальний город на службу, запевает мириолог, - это
будет смешно. В каждом народе, в каждых нравах поэзия должна сливаться с
жизнью особенным образом, которого нельзя вычислить заранее.
-----
Век поэзии миновался для прежних предметов поэтических; ныне никакой
истинный талант не решится прославлять, а если и решится, то не успеет,
торжество или битву сил материальных между собою, как например троян и
греков; даже Наполеон, как олицетворение воина, - невозможен. {30} Ныне
предметом поэмы может быть лишь герой, побеждающий или сражающийся духовною
силою.
-----
Напыщенный, нарумяненный XVII век любил идиллическую поэзию, нежных
пастушков и пастушек. Век грубого терроризма гонялся за придворным
утонченным волокитством; наш коммерческий век - век расчета и сомнения -
требует в литературе кровавых страстей и фанатизма. "Лукреция Боргиа" {31}
на сцене - и газеты, такие, которые наполняются известиями, например, о том,
каким образом однажды поутру банкир Ротшильд, завертывая пакет, засунул
куда-то сверток ассигнаций, - эти явления отвечают друг другу, они не могли
случиться в разные века.
-----
Поэт непременно должен заниматься естественными науками, иначе он
обживется в своем идеальном мире и примется находить и в нем несовершенства
по врожденной человеку привычке, врожденной ему для удобнейшего
преследования природы. Но, поблуждавши несколько времени между разными
гадостями материи в этом темном вертепе, наполненном мертвыми костями,
оторванными жилами, гнилыми, сожженными трупами, который называют
естественными науками, и побесившись вместе с другими, зачем он тут ничего
не видит, с наслаждением он обращается в свою родную, идеальную страну, где
все так просто, так понятно, так ясно!
-----
Не мудрено, что Байрон возбудил {32} столько негодования в опытной,
расчетливой Англии. Он оскорбил все, что в ней почитается неприкосновенным,
находясь в самом святилище. Аристократ, богатый - он осмелился быть поэтом,
не довольствоваться обыкновенной и денежною жизнью; деньги, которые могли
быть употреблены на выгодный оборот, истратить на поэтическое предприятие
для Греции. Он знал все тайны эгоистической английской жизни, мог ими
пользоваться - и презирал их. Велико было его преступление, и нельзя было
его наказать ни аристократическою насмешкою, ни равнодушием богатого. Если
бы Байрон сохранил еще семейственные связи, тогда бы злоба против него еще
более увеличилась. Его ненависть к людям происходила от того, что он в
коварном лицемере-торгаше видел человека. Этим объясняется странное
противоречие между его поэтическим чувством, даже между желанием славы и его
отвращением от людей.
-----
Некто справедливо заметил, что смех в искусстве не требует просвещения,
но слезы предполагают некоторую степень образования; оттого народная
трагедия не могла ужиться в Риме, оттого в самой комедии благородный, тонкий
Теренций {33} не возбуждал участия, какое возбуждал Плавт {34} своими
площадными шутками. Достойно замечания, что русский простолюдин, несмотря на
толки иностранцев о низкой степени его образования, больше любит трагедии,
нежели комедии: так оригинальна организация этого народа. Что у древних
греков было следствием, так сказать, роскоши образования, то в русском
народе родилось естественно, поднялось из земли.
-----
Пусть много недостатков иноземцы находят в русском народе, но им нельзя
не согласиться, что есть нечто великое даже в его недостатках; например, мы
любим бесполезное, тогда как другие корпят над расчетами пользы; мы метим
кинуть тысячи для минуты, прожить жизнь в один день - это дурно в
меркантильном отношении, но показывает нашу поэтическую организацию: мы еще
юноши, а что было бы с юношею, если бы он с ранних пор предался страсти
банкира!
-----
Respectability<ref>Порядочность, почтенность (англ.).</ref> - у англичан значит
20 000 ф(унтов) стерлингов; не во гнев нашим порицателям, у нас с большим
основанием называют почтенным человеком статского советника.
-----
В Англии застой, во Франции беспрестанный нервический припадок. Во
Франции совершенное отсутствие поэзии или разлад ее с религией и разлад
религии с наукою. В Англии существуют и религия, и поэзия, и наука, но
каждое существует отдельно, они не проникают друг друга; оттого в англичанах
такое коммерческое отвращение ко всему поэтическому в жизни, нечто вроде
известного канцелярского отвращения к тому же. Очень любопытны просьбы в
парламент о соблюдении воскресенья, просьбы богатых купцов... боящихся,
чтобы маленькие купцы по воскресеньям не переманили покупщиков. (См.
Бульвера об Англии). {35}
-----
Ничто так не смиряет гордости человеческой, как мысль, что в XIX веке в
землях христианских существуют люди, которых общество питает, воспитывает,
образует, приготовляет к ремеслу, необходимому для существования общества,
как-то: движение торговли, промышленности, банкирские обороты и проч. т. п.
- и что имя этого ремесла в простейшем его значении есть ''желудок''. Надобно же
было сверх того, как будто для насмешки над благороднейшими чувствованиями
человека, какому-то господину написать большую книгу под названием Economie
politique chretienne,<ref>"Христианская политическая экономия" (франц.).</ref> в
которой он очень ясно доказал, что один говорит одно, другой - другое, что
же до него самого касается, то он ничего не говорит. А предмет любопытный!
-----
Замечено, что на сумасшедших весьма действует - голые ли стены их
окружают или с прекрасными пейзажами, слышат ли они музыку или нет, окружены
ли они удобствами жизни или нет. Если на них действует все изящное, то таким
же образом оно должно действовать и на всех, хотя и медленнее. Что в
сумасшедших совершается явно, то в остальных людях скрытно; местоположение,
постройка дома, звуки музыки - все это физически должно действовать на
организацию человека и человечить ее, уничтожать ее скотские свойства.
-----
Люди, которые не хотят, чтобы русские учились, {36} и с сожалением
вспоминают о невежестве предков, похожи на Жан-Жака, который хотел людей
привести в натуральное состояние - ходить на четвереньках.
-----
Поэт Софокл был pontifex и военачальник, {37} товарищ Перикла {38} и
Фукидида, {39} он защищал родину во время войны, управлял ею во время мира,
служил ей как первосвященник, прославлял ее как поэт - это был золотой век
Греции.
-----
Понятно до некоторой степени, каким образом может исчезнуть с липа
земли народ, по-видимому, носящий все признаки образованности, однако же не
довольно просвещенный, т. е. не довольно богатый знаниями. Это может
произойти: а) от недостатка знаний вообще; так, например, до открытия
громоотводов здания могли быть жертвою пламени; сколько человек жизнию
должны заплатить за ошибки медицины в стране, где анатомия почитается
грехом. Известны разрушительные действия водяных столбов; известно также,
что удачный выстрел из пушки уничтожает в одно мгновение сего страшного
посетителя; вообразим себе страну, где порох не известен или где не известна
физическая теория водяных столбов, или где суеверие воспрепятствует
выстрелами встречать этого гостя, - и целые города могут быть разрушены,
стерты с лица земли одним водяным столбом; оставшиеся жители обратятся в
первобытное состояние, т. е. принуждены будут заботиться лишь о первых
потребностях жизни; тут, разумеется, воспитание детей сделается невозможным
- и, вопреки естественному ходу вещей, дети сделаются менее опытны отцов, их
дети еще менее - ясно, что наконец их потомки могут дойти до совершенно
дикого состояния, б) Оттого, что соседи опередят в образованности. Таков,
например, Китай, где, несмотря на все признаки образованности, науки
остановились, и который, несмотря на свою наружную силу, легко может быть
завоеван какою-нибудь европейскою артиллерийскою ротою, несмотря на своих
''тигров'', обязанных хотя на четвереньках подсекать ноги у неприятельской
конницы. Даже здесь не может спасти усовершенствование одного военного
искусства, ибо все науки связаны между собою. Для усовершенствования
военного искусства необходимы усовершенствования химии и механики; для
усовершенствования мореплавания необходимо сверх того усовершенствование
астрономии и математики вообще. Но усовершенствование математики вообще,
астрономии, химии, механики невозможно без усовершенствования философии, а
кто исчислит все, что нужно было для того, чтобы образовать Коперника,
Лейбница и Ньютона? Им нужны были и богословие, и философия собственно, и
естественные науки, и искусства.
-----
Замечено, что два и несколько вместе живущих людей мало-помалу делаются
друг на друга похожими не только по духу, но и по телу; не только привычки
их становятся одинакими, но во многих корпорация! заметно нечто общее даже в
чертах лица. Как происходит история этого превращения? Дух одного человека
действует на дух другого; они взаимно отграничивают (модифицируют) друг
друга; в течение 7 лет, как известно, не остается в человеке ни одной части
прежних органов; новые органы рождаются уже под влиянием сего нового
изменения духа; чрез несколько времени, когда физические органы привыкнут
образоваться под одним и тем же направлением, они в свою очередь действуют
на дух точно так же, как удар в голову производит действие на ту или другую
способность человека.
-----
Древняя музыка и ее чудные действия суть остаток еще древнейшей -
первобытного, естественного языка человеческого. Он был известен человеку
инстинктуально - теперь он должен дойти до него ''образовательным'' способом.
-----
Сочинитель романа "The last man" {"Последний человек" {40} (англ.).}
думал описать последнюю эпоху мира - и описал только ту, которая началась
через несколько лет после самого сочинителя. Это значит, что он чувствовал
уже в себе те начала, которые должны были развиться не в нем, а в
последовавших за ним людях. Вообще редкие могут найти выражение для
отдаленного будущего, но я уверен, что всякий человек, который, освободив
себя от всех предрассудков, от всех мнений, в его минуту господствующих, и
отсекая все мысли и чувства, порождаемые в нем привычкою, воспитанием,
обстоятельствами жизни, его собственными и чужими страстями, предается
внутреннему, свободному влечению души своей, - тот в последовательном ряду
своих мыслей найдет непременно те мысли и чувства, которые будут
господствовать в близкую от него эпоху.
-----
Мысли развиваются из постепенной организации человеческого духа, как
плодовитые почки на дереве; иногда сии мысли противоположны; для жизни нужна
борьба этих мыслей; люди, почитая их за свое произведение, называют их
истинными законами природы, и человечество борется, умирает за них; между
тем для жизни нужна была только одна борьба этих мыслей, а совсем не
торжество той или другой: ей нужно было здесь определить какую-то отдельную
цифру для уравнения, которое разрешается, может быть, в Сатурне. Оттого
обыкновенно ни одно мнение решительно не торжествует, но торжествует только
среднее между ними. И оттого вместе с тем такая сила и ревность в человеке
для защиты того или другого мнения; ибо это суть мнения не его, и ему для
защиты их дается не его сила.
-----
Все убеждает нас в том, что человек должен жизнию, развившейся из него
самого, дополнять жизнь естественную. Замечено, что люди жарких климатов
живут менее обитающих в холодном, но, напротив, первые, переселяясь в страну
холодную, а вторые в теплую (разумеется, когда еще в них жизненные силы не
ослабли), бывают долговечнее; это весьма понятно. Природа человеку,
родящемуся в жарком климате, как и другим своим произведениям, дает большую
жизненную силу, дабы он мог воспротивиться разрушающим стихиям сего климата;
в холодном климате сия сила как бы сжимается, не тратится столь быстро, и
что человек теряет в наслаждениях, сих ступеньках к смерти, то выигрывает в
продолжении своего существования. Напротив, человек холодного климата,
перенесенный в жаркий, противится своею сохраненною организациею
разрушительному жаркому климату, и он, если силою ума может воспротивиться
обольстительным наслаждениям знойного пояса, то выигрывает выгоду,
противоположную выгоде человека жаркого климата, - он быстроту жизненного
огня останавливает холодом, другой же холод своей крови утишает окружающим
его жаром; первый слабую свою организацию укрепляет холодом, второй крепость
своей организации противопоставляет разрушению.
-----
Я не понимаю правила тех людей, которые позволяют себе делать немного
зла с целию из оного произвести добро. Долг христианина и внутреннее
побуждение человека - делать добро, не входя в расчеты, что от него
произойти может. Ссылаются на врачей, которые отсекают больной член для
того, чтобы сохранить все тело! Но разве медицина не ошибается? А медицина
легче для понятия человека, нежели многоразличные общественные отношения, с
коими мы имеем дело в продолжение нашего существования. Мы ни в каком случае
не можем отвечать, что сделанное нами зло может обратиться в добро; это
значит мешаться в судьбы Предвечного; мы можем знать только то, что
сделанное добро все остается добром, хотя бы от него и произошли худые
следствия. Сии следствия уже не в воле человека, он не виноват в них. Но чем
оправдает себя человек, сделавший зло с добрым намерением и произведший
новое зло? Находились же люди, которые хотели оправдать Робеспьера {41} тем,
что погибель тысячи людей он считал средством для будущего благоденствия
своего отечества! Произведение человека ограниченно; одно чувство в нем не
ограничено провидением - это любовь к человечеству.
-----
Восстают против приличий, но они хранят общество; это сухая корка
гнилого плода; распадись она - воздух заразится. Снимите корку от этих
людей; испытайте их сделать открытыми, явными!
-----
Гиббон {42} сделал великое зло, пленясь наружным блеском Рима; он не
заметил глубокого развращения нравов до Р. X., величия и добродетелей
христианства пред добродетелями язычества.
-----
Когда было предложено употреблять в химических формулах указатели
(например, SO3), тогда возражали, что это будет неприятно математикам. Об
этом спорили 10 лет - и убедились в необходимости сих формул только тогда,
когда нашлись такие соединения, которых иначе нельзя было выразить.
-----
Полезно бы предложить призы за лучшие предложения по следующим
предметам:
1. Собрать все самые сильные возражения, которые когда-либо были
сделаны против открытий, ныне признанных за истину, каковы, например,
обращение земли вокруг солнца, электричество, кровообращение, паровые
машины, прививание оспы, оксиген и проч., и проч.
2. Собрать исторические известия об всех открытиях, приписываемых
случаю, и показать, что ни одно из них не могло бы случиться, если бы не
было приготовлено или возбуждено усовершенствованием наук.
3. Собрать такие же известия о всех открытиях, получивших свое начало в
теоретических положениях и ныне обратившихся в приложения к необходимым
ежедневным потребностям.
-----
Достойно замечания, что сильный никогда не может постигнуть, до какой
степени может дойти подлость души слабого; от этого происходит то, что
сильный часто обижается; другими словами, он не предполагает з слабом
возможность или желание оскорбить его, а между тем слабый в сильном едва
предполагает человека и потому, по своему мнению, никогда не может довольно
унизиться.
-----
Согласимся, пожалуй, с Бентамом и при всяком происшествии будем
спрашивать самих себя, на что оно может быть полезно, но в следующем
порядке: 1-е, человечеству,
2-е, родине,
3-е, кругу друзей или семейству,
4-е, самим себе.
Начинать эту прогрессию наизворот есть источник всех зол, которые
окружают человека с колыбели. Что только полезно самим нам, то, отражаясь о
семейство, о родину, о человечество, непременно возвратится к самому
человеку в виде бедствия.
-----
Мыслить не значит жить, {43} ибо мысль есть следствие жизни.
Действовать не значит жить, ибо действие есть следствие мысли.
-----
Нет жизни без глубокого чувства; нет сего чувства без любви; нет любви
без сего чувства.
-----
В свете есть много пожертвований, которых мы не замечаем. Так,
измученные продолжительною работою, мы прибегаем к возбуждающим средствам,
или заставляем желудок спешить пищеварением, т. е., как сказал один врач, мы
бьем усталую лошадь; лошадь везет в первую минуту скорее, но это на счет ее
сил, на счет ее жизни. Так каждый день мы погоняем свои усталые силы, и в
будущем из нашей усталости составляется огромный капитал с процентами,
который вычитается из нашей жизни и которым мы могли бы воспользоваться,
если бы захотели вести жизнь менее деятельную.
ПРИМЕЧАНИЯ
Впервые напечатано: Современник, 1843, с. XXXII, с. 71-89, 113-128,
309-331. - Сохранились автографы почти всех заметок, датируемые 20-30-ми
годами (ГПБ, оп. 1, # 49). Печатается по журнальному тексту.
1 Ломоносов справедливо заметил... - см. примеч. 25 на с. 297.
2 Дюлон, Дюлонг - см. примеч. 58 на с. 300.
3 Гутчесон Френсис (1694-1747) - английский философ, предшественник так
называемой шотландской школы здравого смысла: Томас Рид (1710-1796), Джема
Витти (1735- 1803), Джемс Освальд (7-1793). Эти философы исходили из того,
что наряду со знанием, приобретаемым опытным путем, существуют истины,
которые познаются интуитивно (вера в существование внешнего мира, например).
4 Различие между музыкой древней и новой... - Ср. суждение Одоевского о
древней музыке на с. 227. Ср. также высказывание Шеллинга, который, опираясь
на "Музыкальный словарь" Ж.-Ж. Руссо, отмечал: "В новой музыке господствует
гармония, которая именно и есть противоположность ритмической мелодии
древних" (Шеллинг Ф. Философия искусства. М., 1966, с. 201).
5 В Хили... открыли следы города... - Хила - город в Ираке, вблизи
которого в начале XIX в. были обнаружены развалины Вавилона.
6 Если перенести героев древних... злодеями... - в бумагах Одоевского
сохранилась заметка "Древние герои в нынешнем свете и новые злодеи в
древнем". В ней названы причины, которые, по мнению писателя, "возвысили
древних героев": "1я. В эпоху воссоздания наук пристрастие к изящному
древности естественно перешло в удивление ко всему древнему. 2. В эпоху
Энциклопедии по желанию противопоставить древних христианским героям". "В
древности причина геройства - выгоды каст, в христианстве - идея, которой
даже нет выражения, а которая понимается только чувствами", - говорится в
заметке. По мысли Одоевского, "якобинцы, подражая древним героям, сделались
злодеями" (ГПБ, оп. 1, э 20, л. 94 об.). Ср. примеч. 4 на с. 296 и примеч.
41 на с. 309.
7 ...мнение, что иносказания были выдумкой стихотворцев... - Имеются в
виду концепции Кристиана-Готлиба Гейне (1729-1812), развитые его учениками.
8 Курт Жебелин (Кур де Жебелен Антуан, 1725-1784) - французский ученый,
писавший по проблемам гуманитарных и естественных наук.
9 Пернетти и другие герметические философы. - Пернетти Жак (1696-1777)
- французский литератор и философ; герметические философы - алхимики,
считавшие, что суть их взглядов изложена в так называемой "Изумрудной
таблице", автором которой является якобы Гермес Трисмегист (т. е. трижды
благословенный); по имени этого вымышленного мистика названо учение.
10 Галлевы замечания - см. примеч. 4 на с. 288.
11 Отчего мы не можем произвести ни одного органического вещества? -
Одоевский, вероятно, не знал, что уже в 1828 г. немецкий химик Велер получил
искусственную мочевину; 30 лет спустя были синтезированы жиры и углеводы.
12 Курье Поль-Луи (1772-1825) - французский публицист. Одоевский,
очевидно, имел в виду "Письма к редактору "Сансер"" (V письмо, 1819).
13 ...как думал один древний писатель... - Имеется в виду Платон.
14 ...таковы... Биша, Гердер - см. примеч. 2 на с. 296 и примеч. 8 на
с. 292.
15 Жиамбатиста Жиойа... - см. примеч. 10 на с. 287. Ср.: Сакулин, ч. 1,
с. 439.
16 Cicer... Svet... Senec... - Неизвестно, к сожалению,
какими изданиями пользовался Одоевский.
17 Деви Гемфри (1778-1829) - английский химик и физик, в 1815 г.
сконструировал безопасную рудничную лампу с металлической сеткой.
18 Колумб. - В 20-е годы судьба Колумба чрезвычайно интересовала
писателя. Сохранились его запись "Об испанцах во времена Колумба" (ГПБ, оп.
1, э 20, л. 3) и лист, на котором вслед за заглавием "Христофор Колумб"
помещен эпиграф: "... И видя все это, я вспомнил мою злополучную родину и
вздохнул глубоко, всею глубиною скорби. Слова Христофора Колумба" (там же,
л. 93).
" Рихтер Иеремия-Беньямин (1762-1807) - немецкий ученый, автор трактата
"Новые химические данные" (1791-1800).
20 бомбаст - высокопарность, напыщенность.
21 ...у находящихся на первой точке просвещения... язык всегда
метафорический - Одоевский следует за Руссо, полагавшим, что "прежде всего
родился образный язык, а собственный смысл слов был найден в последнюю
очередь" (см.: Руссо Ж.-Ж. Избр. соч. в 3 т. Т. 1. М., 1961, с. 226).
22 Человек когда-то потерял весьма блистательную одежду - высказывание
в духе мистической теософии Сен-Мартена (см. изложение его взглядов в кн.:
Сакулин, ч. 1, с. 399-421; интересующее нас место - с. 402).
23 ...человек состоит из духа и души... - Согласно мистической
концепции, внутренний мир человека - микрокосм - состоит из души и духа,
аналогичных земле и небу макрокосма (см., например: Пордеч И. Божественная и
истинная метафизика. М., 1786).
24 ...как то думали сен-симонисты. - Реминисценция вызвана, вероятно,
знакомством Одоевского с "Doctrine de Saint-Simon" - лекциями, изданными в
18301831 гг. учениками социалиста-утописта Сен-Симона: Сент-Аманом Базаром
(17911832), Бартелеми-Проспером Анфантеном (1796-1864) и Бенджамен-Олендом
Родригом (1794-1851).
25 Кеплер Иоганн (1571-1630) - немецкий астроном, открывший законы
движения планет. Любопытно, что ученики Сен-Симона сравнивали своего учителя
с Кеплером и Галилеем (см.: Изложение учения Сен-Симона. М. - Л., MCMXLVII,
о. 151).
26 ...между Марсом и Юпитером должна быть еще планета... - Между этими
небесными телами нет большой планеты, а существует целый пояс малых планет и
астероидов.
27 Вольтеру... не удалась эпопея... - Имеется в виду "Генриада" (1728).
28 Фориэль Клод Шарль (1772-1844) - французский историк, филолог и
критик. Одоевский ссылается на его книгу "Народные песни Греции" (1825).
29 мириолог - погребальная песнь.
30 ...даже Наполеон... невозможен. - Одоевский оспаривает утверждение
П. А. Вяземского о том, что Наполеон "есть лицо в новейшие времена, которое
могло бы позировать перед эпическим поэтом" (Новая поэма Э. Кине. -
Современник, 1836, э 2, с. 269; подписано: В.).
31 "Лукреция Боргиа", "Лукреция Боджиа" (1832) - пьеса Виктора Гюго
(1802-1885), сюжет которой восходит к истории семейства Борджа, известного
порочностью и преступностью.
32 Не мудрено, что Байрон возбудил... - судьба Байрона ("единственного
великого человека" Англии XIX в.) глубоко волновала Одоевского. "Байрон бил
молотом в головы своих современников, чтобы вывести на свет мысли", -
говорится в одной из его заметок (ГПБ, оп. 1, э 23, л. 284).
33 Теренций Публий (ок. 195-159 до н. э.) - римский драматург.
34 Плавт Тит Макций (ок. 254-184 до н. э.) - римский комедиограф.
35 См. Булъвера об Англии. - Бульвер Литтон Эдвард Джордж Чарльз (1803-
1873) - английский романист, поэт и драматург. Одоевский ссылается на его
книгу "England and the English" (1833).
36 Люди, которые не хотят, чтобы русские учились... - Одоевский спорил
с теми, кто, подобно журналисту О. Сенковскому, утверждали, что русский
крестьянин не нуждается в образовании (см. также статью "Какой науке учить
народ?" в кн.: Одоевский В. Ф. Избранные педагогические сочинения. М., 1955,
с. 299300).
37 Поэт Софокл был pontifex и военачальник... - Софокл (ок. 496-406 до
н.э.) - греческий драматург, участник разгрома персидского флота в битве при
Саламине (480 до н. э.), один из организаторов народного празднества в честь
этой победы, дважды был избран военачальником; с 405 г. до н. э. Афины
чествовали его как героя. Pontifex - верховный жрец.
38 Перикл (ок. 490-429 до н. э.) - вождь афинской рабовладельческой
демократии.
39 Фукидид (ок. 460/55-ок. 396 до н. э.) - автор "Истории Пелопонесской
войны".
40 "Последний человек" - роман английской писательницы Мери
Уолстонкрафт-Шелли (1798-1851); в романе рассказывается о возможной гибели
человечества.
41 ...хотели оправдать Робеспьера... - Робеспьер
Максимилиан-Мари-Исидор (1758-1794) - вождь якобинцев, организатор и
вдохновитель диктатуры 93-94 гг. Одоевский мог знать "Заговор во имя
равенства" Ф.-М. Буонаротти (1828) и мемуары Р. Левассера (1829-1831). В
этих книгах сочувственно рассказывалось о деятельности якобинцев. Одоевский
и сам, возмущаясь методами Робеспьера, все же рассматривал его деятельность
как "зло с доброю целию" (ГПБ, оп. 1, э 49, л. 100). Ср. примеч. 4 на с. 296
и примеч. 6 на с. 308.
42 Гиббон Эдуард (1737-1794) - английский историк, автор "Истории
упадка и разрушения Римской империи".
43 Мыслить не значит жить... - Имеется в виду известное высказывание
Декарта: "Мыслю, следовательно, существую".