Житков Борис Степанович
Про слона
Из цикла «Рассказы о животных»
Книга: Б.Житков. «Что я видел». Рассказы и сказки
Издательство «Вэсэлка», Киев, 1988
Рисунки А.Брея, В.Курдова, Н.Лапшина,
Н.Петровой, Е.Сафоновой, Н.Тырсы
Для младшего школьного возраста.
Мы подходили на пароходе к Индии. Утром должны были прийти. Я сменился
с вахты, устал и никак не мог заснуть: всё думал, как там будет. Вот как
если б мне в детстве целый ящик игрушек принесли и только завтра можно его
распаковать. Всё думал: вот утром сразу открою глаза — и индусы, чёрные,
заходят вокруг, забормочут непонятно, не то что на картинке. Бананы прямо на
кусте, город новый — всё зашевелится, заиграет. И слоны! Главное, слонов мне
хотелось посмотреть. Всё не верилось, что они там не так, как в
зоологическом, а запросто ходят, возят: по улице вдруг такая громада прёт!
Заснуть не мог, прямо ноги от нетерпения чесались. Ведь это, знаете,
когда сушей едешь, совсем не то: видишь, как всё постепенно меняется. А тут
две недели океан — вода и вода — и сразу новая страна. Как занавес в театре
подняли.
Наутро затопали на палубе, загудели. Я бросился к иллюминатору, к окну,
— готово: город белый на берегу стоит; порт, суда, около борта шлюпки; в них
чёрные люди в белых чалмах — зубы блестят, кричат что-то; солнце светит со
всей силы, жмёт, кажется, светом давит. Тут я как с ума сошёл, задохнулся
прямо: как будто я — не я, и всё это сказка. Есть ничего с утра не хотел.
Товарищи дорогие, я за вас по две вахты в море стоять буду — на берег
отпустите скорей!
Выскочили вдвоём на берег. В порту, в городе всё бурлит, кипит, народ
толчётся, а мы — как оголтелые и не знаем, что смотреть, и не идём, а будто
нас что несёт (да и после моря по берегу всегда странно ходить). Смотрим —
трамвай. Сели в трамвай, сами толком не знаем, зачем едем, лишь бы дальше —
очумели прямо. Трамвай нас мчит, мы глазеем по сторонам и не заметили, как
выехали на окраину. Дальше не идём. Вылезли. Дорога. Пошли по дороге. Придём
куда-нибудь!
Тут мы немного успокоились и заметили, что здорово жарко. Солнце над
самой маковкой стоит; тень от тебя не ложится, а вся тень под тобой: идёшь и
тень свою топчешь.
Порядочно уже прошли, уж людей не стало встречаться, смотрим —
навстречу слон. С ним четверо ребят — бегут рядом по дороге. Я прямо глазам
не поверил: в городе ни одного не видали, а тут запросто идёт по дороге. Мне
казалось, что из зоологического вырвался. Слон нас увидел и остановился. Нам
жутковато стало: больших при нём никого нет, ребята одни. А кто его знает,
что у него на уме? Мотанёт раз хоботом — и готово.
А слон, наверно, про нас так думал: идут какие-то необыкновенные,
неизвестные, — кто их знает? И стал. Сейчас хобот загнул крючком, мальчишка
старший стал на крюк на этот, как на подножку, рукой за хобот
придерживается, и слон его осторожно отправил себе на голову. Тот там уселся
между ушами, как на столе. Потом слон тем же порядком отправил ещё двоих
сразу, а четвёртый был маленький, лет четырёх, должно быть, — на нём только
рубашонка была коротенькая, вроде лифчика. Слон ему подставляет хобот — иди,
мол, садись. А он выкрутасы разные делает, хохочет, убегает. Старший кричит
ему сверху, а он скачет и дразнит — не возьмёшь, мол. Слон не стал ждать,
опустил хобот и пошёл — сделал вид, что он на его фокусы и смотреть не
хочет. Идёт, хоботом мерно покачивает, а мальчишка вьётся около ног,
кривляется. И как раз когда он ничего не ждал, слон вдруг хоботом — цап! Да
так ловко! Поймал его за рубашонку сзади и подымает наверх осторожно. Тот
руками, ногами, как жучок. Нет уж, никаких тебе! Поднял слон, осторожно
отпустил себе на голову, а там ребята его приняли. Он там, на слоне, всё ещё
воевать пробовал.
Мы поравнялись, идём стороной дороги, а слон — с другого боку и на нас
внимательно и осторожно глядит. А ребята тоже на нас пялятся и шепчутся меж
собой. Сидят, как на дому, на крыше.
«Вот, — думаю, — здорово: им нечего там бояться. Если б и тигр попался
навстречу, слон тигра поймает, схватит хоботищем поперёк живота, сдавит,
швырнёт выше дерева и, если на клыки не подцепит, всё равно будет ногами
топтать, пока в лепёшку не растопчет».
А тут мальчишку взял, как козявку, двумя пальчиками: осторожно и
бережно.
Слон прошёл мимо нас; смотрим, сворачивает с дороги и попёр в кусты.
Кусты плотные, колючие, стеной растут. А он через них, как через бурьян —
только ветки похрустывают, — перелез и пошёл к лесу. Остановился около
дерева, взял хоботом ветку и пригнул ребятам. Те сейчас же повскакали на
ноги, схватились за ветку и что-то с неё обирают. А маленький подскакивает,
старается тоже себе ухватить, возится, будто он не на слоне, а на земле
стоит. Слон пустил ветку и другую пригнул. Опять та же история. Тут уж
маленький совсем, видно, в роль вошёл: совсем залез на эту ветку, чтоб ему
тоже досталось, и работает. Все кончили, слон пустил ветку, а маленький-то,
смотрим, так и полетел с веткой. Ну, думаем, пропал — полетел теперь, как
пуля, в лес. Бросились мы туда. Да нет, куда там! Не пролезть через кусты:
колючие, и густые, и путаные. Смотрим, слон в листьях хоботом шарит. Нащупал
этого маленького — он там, видно, обезьянкой уцепился, — достал его и
посадил на место. Потом слон вышел на дорогу впереди нас и пошёл обратно.
Мы — за ним. Он идёт и по временам оглядывается, на нас косится: чего,
мол, сзади идут какие-то?
Так мы за слоном пришли к дому. Вокруг плетень. Слон отворил хоботом
калиточку и осторожно просунулся во двор; там ребят спустил на землю. Во
дворе индуска на него начала кричать чего-то. Нас она сразу не заметила. А
мы стоим, через плетень смотрим.
Индуска орёт на слона — слон нехотя повернулся и пошёл к колодцу. У
колодца вырыты два столба, и между ними вьюшка: на ней верёвка намотана и
ручка сбоку. Смотрим, слон взялся хоботом за ручку и стал вертеть; вертит,
как будто пустую, вытащил — целая бадья там на верёвке, вёдер десять. Слон
упёрся корнем хобота в ручку, чтобы не вертелась, изогнул хобот, подцепил
бадью и, как кружку с водой, поставил на борт колодца. Баба набрала воды,
ребят тоже заставила таскать — она как раз стирала. Слон опять бадью спустил
и полную выкрутил наверх. Хозяйка опять его начала ругать. Слон пустил бадью
в колодец, тряхнул ушами и пошёл прочь — не стал воду больше доставать,
пошёл под навес. А там в углу двора на хлипких столбиках навес был устроен —
слону под него только-только подлезть. Сверху камыш накидан и какие-то
листья длинные.
Тут как раз индус, сам хозяин. Увидал нас. Мы говорим — слона пришли
смотреть. Хозяин немного знал по-английски. Спросил, кто мы; всё на мою
русскую фуражку показывает. Я говорю — русские. А он и не знал, что такое
русские.
— Не англичане?
— Нет, — говорю, — не англичане.
Он обрадовался, засмеялся, сразу другой стал; позвал к себе.
Я спрашиваю:
— Чего это слон не выходит?
— А это он, — говорит, — обиделся, и, значит, не зря. Теперь нипочём
работать не станет, пока не отойдёт.
Смотрим, слон вышел из-под навеса, в калитку и прочь со двора. Думаем,
теперь совсем уйдёт. А индус смеётся. Слон пошёл к дереву, оперся боком и ну
тереться. Дерево здоровое — прямо всё ходуном ходит. Это он чешется так вот,
как свинья об забор.
Почесался, набрал пыли в хобот и туда, где чесал, пылью, землёй как
дунет! Раз, и ещё, и ещё… Это он прочищает, чтобы не заводилось ничего в
складках: вся кожа у него твёрдая, как подошва, а в складках — потоньше, а в
южных странах всяких насекомых кусачих масса.
Ведь смотрите, какой: об столбики в сарае не чешется, чтобы не
развалить, осторожно даже пробирается туда, а чесаться ходит к дереву. Я
говорю индусу:
— Какой он у тебя умный!
А он хохочет.
— Ну, — говорит, — если бы я полтораста лет прожил, не тому ещё
выучился бы. А он, — показывает на слона, — моего деда нянчил.
Я глянул на слона — мне показалось, что не индус тут хозяин, а слон,
слон тут самый главный.
Я спрашиваю:
— Старый он у тебя?
— Нет, — говорит, — ему полтораста лет, он в самой поре! Вон у меня
слонёнок есть, его сын, — двадцать лет ему, совсем ребёнок. К сорока годам в
силу только входить начинает. Вот погодите, придёт слониха, увидите: он
маленький.
Пришла слониха, и с ней слонёнок — с лошадь величиной, без клыков; он
за матерью, как жеребёнок, шёл.
Ребята индусовы бросились матери помогать, стали прыгать, куда-то
собираться. Слон тоже пошёл; слониха и слонёнок — с ними. Индус объясняет,
что на речку. Мы тоже с ребятами.
Они нас не дичились. Все пробовали говорить — они по-своему, мы
по-русски — и хохотали всю дорогу. Маленький больше всех к нам приставал —
всё мою фуражку надевал и что-то кричал смешное — может быть, про нас.
Воздух в лесу пахучий, пряный, густой.
Шли лесом. Пришли к реке.
Не река, а поток — быстрый, так и мчит, так берег и гложет. К воде
обрывчик в аршин. Слоны вошли в воду, взяли с собой слонёнка. Поставили, где
ему по грудь вода, и стали его вдвоём мыть. Наберут со дна песку с водой в
хобот и, как из кишки, его поливают. Здорово так — только брызги летят.
А ребята боятся в воду лезть — больно уж быстрое течение, унесёт.
Скачут на берегу и давай в слона камешками кидать. Ему нипочём, он даже
внимания не обращает — всё своего слонёнка моет. Потом, смотрю, набрал в
хобот воды и вдруг как повернёт на мальчишек и одному прямо в пузо как дунет
струёй — тот так и сел. Хохочет — заливается.
Слон опять своего мыть. А ребята ещё пуще камешками его донимать. Слон
только ушами трясёт: не приставайте, мол, видите, некогда баловаться! И как
раз когда мальчишки не ждали, думали — он водой на слонёнка дунет, он сразу
хобот повернул да в них. Те рады, кувыркаются.
Слон вышел на берег; слонёнок ему хобот протянул, как руку. Слон заплёл
свой хобот об его и помог ему на обрывчик вылезть.
Пошли все домой: трое слонов и четверо ребят.
На другой день я уж расспросил, где можно слонов поглядеть на работе.
На опушке леса, у речки, нагорожен целый город тёсаных брёвен: штабеля
стоят, каждый вышиной с избу. Тут же стоял один слон. И сразу видно было,
что он уж совсем старик: кожа на нём совсем обвисла и заскорузла, и хобот,
как тряпка, болтается. Уши обгрызенные какие-то. Смотрю, из лесу идёт другой
слон. В хоботе качается бревно — громадный брус обтёсанный. Пудов, должно
быть, во сто. Носильщик грузно переваливается, подходит к старому слону.
Старый подхватывает бревно с одного конца, а носильщик опускает бревно и
перебирается хоботом в другой конец. Я смотрю: что же это они будут делать?
А слоны вместе, как по команде, подняли бревно на хоботах вверх и аккуратно
положили на штабель. Да так ровно и правильно, как плотник на постройке.
И ни одного человека около них.
Я потом узнал, что этот старый слон и есть главный артельщик: он уже
состарился на этой работе.
Носильщик ушёл не спеша в лес, а старик повесил хобот, повернулся задом
к штабелю и стал смотреть на реку, как будто хотел сказать: «Надоело мне
это, и не глядел бы».
А из лесу идёт уже третий слон с бревном.
Мы туда, откуда выходили слоны.
Прямо стыдно рассказывать, что мы тут увидели. Слоны с лесных
разработок таскали эти брёвна к речке. В одном месте у дороги — два дерева
по бокам, да так, что слону с бревном не пройти. Слон дойдёт до этого места,
опустит бревно на землю, подвернёт колени, подвернёт хобот и самым носом,
самым корнем хобота толкает бревно вперёд. Земля, каменья летят, трёт и
пашет бревно землю, а слон ползёт и пихает. Видно, как трудно ему на коленях
ползти. Потом встанет, отдышится и не сразу за бревно берётся. Опять
повернёт его поперёк дороги, опять на коленки. Положит хобот на землю и
коленками накатывает бревно на хобот. Как хобот не раздавит! Глядь, снова
уже встал и несёт. Качается, как грузный маятник, бревнище на хоботе.
Их было восемь — всех слонов-носильщиков, и каждому приходилось пихать
бревно носом: люди не хотели спилить те два дерева, что стояли на дороге.
Нам неприятно стало смотреть, как тужится старик у штабеля, и жаль было
слонов, что ползли на коленках. Мы недолго постояли и ушли.