Любезно лакомство Венеры,
Камыш Канарских островов,
Желчь негров, неги сласть без меры,
Враг пчел, друг неких птиц и псов!
Не ты ль стихию вскипяченну
С приправой хинского листа[1]
Для вкуса строишь услажденну
И манишь лакомы уста?
Не ты ли водку умягчаешь
Рассыпчивым своим песком,
Позыв в желудке умножаешь
На многи брашна за столом?
Не ты ль зимою подслащаешь
Передвоенный виноград[2],
А летним знойным днем влагаешь
Свою приятность в лимонад?
Ты в вафлях клетчатых блистаешь
Смеешься в каше, в пирогах
И в пудине, как снег, сияешь.
Ей! — ты душа в таких вещах.
Но если нервы в нас слабеют
И власть свою скорбут берет,
Иль зубы от тебя чернеют,
Противный дух из уст идет;
За сладостью твоей небесной
Зловонье адско вслед летит;
Что я скажу? — О не́ктар лестный!
В тебе сокрытый яд лежит.
То мало; — коль за подлу цену
Невольник черный[3] быв продан,
Отводится к позорну плену
От африканских милых стран;
Когда, лишась супруги верной
Иль в чадах — нежных, милых чад,
Идет окован в грусти черной
И в сердце чувствует весь ад;
Идет под тяжкими бичами
Над тростником свой век кончать,
Труд мочит кровью и слезами,
Чтоб вкус Европы щекотать;
И наконец — он умирает,
Чтоб сластолюбью услужить,
Затем — что без того не знает
Оно мудрейших мер открыть;
Что я тогда скажу, смущенный?
Не сахар — сладкий яд мы пьем,
В слезах и поте распущенный;
Не не́ктар — кровь несчастну льем.
Не лучше ль не́ктар надлежало
Искать нам в свекле[4] иль в пчелах?
Пчела в защиту носит жало,
А беззащитный негр — в цепях.
Китай с аравскими странами
Не дорожился бы травой
Или пряжеными бобами;[5]
То вымысл роскоши пустой.
Как стыдно золотому веку
Железным варварством блистать
И к вечному наук упреку
Причудливый вкус щекотать!
