Крестьянские судьбы: Рассказы русских писателей 60—70-х годов XIX века/ Вступ. статья и коммент. Ю. В. Лебедева. — М.: Современник, 1986. — (Сельская б-ка Нечерноземья).
Пропажа (Успенский)
Был зимний вечер. В крестьянской избе горела лучина; на конике1 сидел ветхий старик высокого роста, в одной рубахе, с расстегнутым воротом; он плел лапти и сурово посматривал на баб, хлопотавших близ печки. Старуха и одна молодая баба вынимали из лубочных сундучков рубахи, онучи, нитки и запихивали их в мешок, в который прежде положена была вареная каша и коврига хлеба.
Бабы собирали в дорогу мужика Антипа, который на дворе насыпал два воза муки. В избе было тихо, только слышался шепот баб:
— Хресточек-то не забудь, а портки-то положь вниз… под хлеб-то пихни.
— Лапти положите пуще всего, — заговорил старик.
— Положили, положили…-- сказали бабы…-- не забудь, матушка, сольцы…
Старик начал стучать по лаптю кочатыгом2 и говорит:
— Дорога дальняя, обужа первое дело; на дороге бог знаешь за что отдашь полтину али семь гривен…
Уставшие бабы завязали мешок и сели друг против друга:
— Не забыть бы чего?., дай бог память…
— Кажись, не забыли…
Старик перестал стучать и исподлобья посмотрел на баб, желая сделать им выговор, если они что-нибудь забыли.
На дворе под навесом Антип таскал из амбара муку и говорил стоявшему у саней другому мужику, соседу:
— Старик одно слово! иной раз пужанет чем ни попадя; однова ошарашил меня — шесть недель пролежал… Семая! — заключил он, бросив меру муки в сани.
— Семая! — повторил другой мужик, разравнивая муку.
— Однова дыхнуть, — говорил Антип, нагибаясь в за-корм, — не чаю, коли он помрет… хоть и отец… Кабы я был сам хозяин-то, да один в доме-то!.. а то всякое дело из рук валится… шкалик, шкалик, братец ты мой, иной раз и то боишься выпить.
— Известное дело…
— Уж и постыла эта жизнь, подумаешь!..
Мужики зашпилили веретья3 и увязали воз веревкой; в углу двора фыркали лошади.
— В ночь поедете?
— В ночь…
Антип и его сосед пришли в избу.
— Насыпал? — спросил старик. Антип бросил у печки шапку и, потирая руки у печурки, неохотно произнес:
— Насыпал…
— Скоро мужики-то поедут? — опять спросил старик.
— Кто их знает… хотели в ночь…
— Тогда, чай, скажут, — проговорила баба. Сосед присел на хоры и, искоса поглядывая на старика, начал:
— А небойсь теперь в Москве дорог хлеб-то?
— Вестимо, небойсь дороже здешнего… так было спокон веку, — сказал старик, — наше дело — тем кормимся.
— Точно, — продолжал сосед, — пропитание, стало быть, наше… ведь он, батюшка, хлебушек-то, как походишь за ним да постараешься, он тебе и отплотит, а будешь лежать, ни рожна не будет!..
— Видно, так надо сказать, — возгласил старик, намереваясь сказать помудренее, — часто и от глупости нашей не бывает ничего.
— А то что же? — заметил сосед, — от глупости и есть!
— Тоже от гордости, — продолжал старик, — иной, прости меня господи, кричит: «Я богат!» — а что, мол, ты богат? что в тебе есть? — У старика слегка задрожали руки.
— Стало быть, богатство-то наше не под нужду, — заметил сосед.
— А завсегда надо богу молиться! — возопил старик, — еще от дедов идет история…
Старик потащил из угла лыки и сказал:
— Без бога не до порога.
— Да! — отвечал сосед, — видно, что попросишь бога, то и есть.
Кто-то постучал в окно и крикнул:
— Эй, Антип! запрягай лошадей!
Через четверть часа вся семья стояла перед образами.
— Зажгите, бабы, свечи Флору, Лавру, — сказал старик, — надо об лошадях помолиться… Ну, Антип! — простившись с сыном, воскликнул он, — смотри денег попусту не трать да лошадей береги: ежели что случится, прямо говорю: лучше не показывайся на глаза! Ступай с богом!..
Ночь была не лунная, но видная; по деревне ехал большой обоз. Антип съехал со двора и вскоре смешался с обозом.
— Тппрру!! куда тебя занесло? куда в бучило идешь? — раздавались голоса.
Через несколько времени обоз выехал на большую дорогу; мужики шли кучами близ лошадей, разговаривая про то, сколько кто насыпал хлеба, не взял ли кто с собой лишней оглобли, хомута; иногда мужики толкали друг друга и подсмеивались, у кого какая жена. Всех мужиков в обозе было человек до двадцати.
— Уж и чудна Андронова жена! — говорил один, — бой баба! Надысь, когда у нас стояли солдаты, муж ее приколотил, а она приходит к нам и говорит: «Хоть без ребрышка быть, да солдатика любить!»
Наступила полночь. Обоз проехал верст десять. Разговоры между мужиками прекратились; кто сидел на возу и спал, кто шел и дремал; иного мужика так клонило ко сну, что, не владея собою, он или падал в снег, или шел в противоположную от обоза сторону, то есть назад, и приходил в себя тогда, когда натыкался на оглоблю или на товарища, который кричал ему: «Ай домой попер?..»
Обоз проехал еще пять верст; почти все мужики лежали на возах; не дремал один только передовой; он сопутствовал своей лошади и тихонько напевал:
Девка по саду гуляла,
Красоту теряла.
Обоз въехал в большое село, в котором кое-где светился огонь, не исключая и кабака, стоявшего среди пустой улицы.
Передовой уже проехал село и стал приближаться к большому лесу, тянувшемуся вокруг села, как услыхал позади обоза голос:
— Стой, стой!.. — обоз остановился. — Братцы! Не выдавайте! — кричал кто-то.
Все мужики слезли с возов и побежали по направлению к голосу; вскоре они окружили Антипа.
— Братцы! у меня лошадь пропала! — кричал он.
— Как так?
— Да я было вздремнул, проснулся, хвать — лошади нет! Братцы, заступитесь! — отчаянно вскрикнул Антип, — мне теперь одно остается: удавиться… без мерина… теперь к отцу и не показывайся!
Мужики понимали всю справедливость слов Антипа, зная его отца.
— Эй, ребята! — крикнул один мужик, — поедем на моей лошади!
В одну минуту мужики перетащили на другой воз муку, и человек восемь засели в порожние сани. Оставшиеся мужики собрали всех лошадей в кучу и стали ждать, чем кончится дело.
Розыщики неслись с Антипом в село.
— Вон, кажись, у дверей стоит баба, — заговорили мужики. — Тетушка! не видала тут лошади с возом?
Баба молчала, держа на груди под занавеской свои руки, наконец проговорила:
— А много дадите?
— Сколько возьмешь?
— Полтинник.
— Ребята! лошадь дороже стоит!
Бабе дали деньги, и она, подходя к саням и показывая рукой вперед, тихо начала:
— Вон второй дом от меня проедете, заверните за угол; туда два молодца провели лошадь.
Мужики скрылись в проулке. Спустя немного раздались голоса:
— Тащи! волоки наружу! сымай кафтан! на улицу перва! в сани вали!..
Шум поднялся такой, что вскоре вся улица была запружена проснувшимися сельскими мужиками, из которых иные прибежали в одних рубахах и без шапок.
Поутру в окна одного постоялого двора ярко светило солнце, озаряя красные лица мужиков, сидевших за большим самоваром и не первым штофом водки. Хозяин в красной рубахе и жилетке, упершись кистью своей руки в стол, внимательно слушал рассказы мужиков о случившемся событии.
Мужики все были навеселе; они о_б_м_ы_в_а_л_и Антипа.
ПРИМЕЧАНИЯ править
Родился в семье священника села Ступино Ефремовского уезда Тульской губернии. Учился в Тульской духовной семинарии. В 1856 г. поступил в Петербургскую медико-хирургическую академию, потом перевелся на историко-филологический факультет Петербургского университета, но вскоре ушел оттуда и занялся литературной деятельностью.
С 1861 г. становится постоянным сотрудником некрасовского журнала «Современник». При содействии Н. А. Некрасова совершает путешествие по Европе. Начавшийся после 1862 г. спад общественного движения и поворот правительства к консервативному курсу вызывают у Успенского творческий кризис. В 1862 г. преподает в Яснополянской школе Л. Н. Толстого, затем — в уездных училищах и гимназиях. С 1884 г. ведет полуголодное бродяжническое существование, закончившееся самоубийством.
В очерках и рассказах из народного быта Н. Успенского Н. Г. Чернышевский увидел новый подход к изображению крестьянской жизни, свободный от идеализации, свойственной дореформенной литературе о мужике, «правду без всяких прикрас» и критическое отношение к темным сторонам жизни «простолюдинов».
Тексты печатаются по изданию: Успенский Н. Повести, рассказы и очерки. М.: Худож. лит., 1957.
Впервые — Санкт-Петербургские ведомости, 1863, № 2.
1 К_о_ник — лавка для спанья в виде ларя с подъемною крышкою, обычно являющаяся койкой хозяина избы.
2 Кочатыг — особое шило для плетения лаптей.
3 Веретье — дерюга, сшитая в три-четыре полотнища для подстилки в сани или телегу под хлеб и покрытия его при перевозке; ткалась из оческов льна или конопли.