И. Н. ПОТАПЕНКО
правитьПроклятый город
правитьСерия «Русский путь»
Москва-Петербург. Pro et contra
Диалог культур в истории национального самосознания
СПб, Издательство Русского Христианского гуманитарного института, 2000
Проклятый город, построенный на костях сотен тысяч работников, пригнанных сюда со всех концов России. Гнали их кнутами и из-под кнутов заставляли проводить улицы и «першпективы», рыть осушительные каналы, строить дворцы. И гибли они тысячами в болотах, задыхались от едких туманов, коченели от северной стужи.
Это — Петербург — эпилептический каприз гениального деспота, так обильно воспетый поэтами до Пушкина включительно, который, конечно, не мог предвидеть, какую страшную роль сыграет в судьбе родины это любимое им «Петра творенье».
А между тем так и должно было случиться, иначе и не могло быть. Вынуть сердце из груди и поместить его где-то вдали от тела… Город этот как бы нарочно построен для того, чтобы удалить власть от народа, поставить ее в такие условия, чтобы она не слышала народного голоса. Кроме того, в течение столетий он высасывал из страны все, что было в ней талантливого, культурно-способного, маня к себе своим показным блеском все лучшие, наиболее живые творческие элементы и здесь обращая их на свою потребу.
Если бы столица России осталась внутри страны, абсолютизм не мог бы дойти до таких геометрических размеров и народ не был бы доведен до такой степени отчуждения. История России шла бы по другому руслу. Там при всем неистовом гнете чуялся бы незримый, но и неукротимый народный дух. Мы, может быть, отстали бы еще больше, но зато пели бы к своему провиденциальному назначению стройными сомкнутыми рядами, а не вразброд.
И недаром же демон разрушения свил себе гнездо именно здесь, в Петрограде. Помните время, когда возникла мысль о перенесении Учредительного собрания в Москву? Как они тогда завопили, какой поднялся вой. И ведь это же понятно, как то, почему черт боится ладана. Москва — это то место, где полагается быть сердцу народа. Москва окружена русскими городами и селениями, к Москве тянутся народные руки, там слышен народный голос. В Москву пришла бы пешком настоящая чумазая Россия и просто, отечески высекла бы перезревших и обросших бородами школьников приготовительного класса, вздумавших, не спросясь у нее, перестраивать ее на свой, совершенно дурацкий, лад. А в Петроград идти пешком кому охота? Россия на него давно махнула рукой. Всегда он был ей чужой и ненавистный город, а теперь больше, чем когда бы то ни было. Петроград пригоден только для абсолютизма, все равно какого, царского или большевистского. Может быть, появится еще и третий — максималистский анархический? Этот город окажется к его услугам. И пока он будет обладать прерогативами столицы, России настоящей свободы не видать. Слишком здесь все приспособлено для деспотизма, слишком пропитаны им стены монументальных зданий и камни мостовых.
Говоря о Москве, я, однако, вовсе не разумею именно этот географический пункт. Пусть это будет Тверь, Рязань, Калуга, Чухлома, какой угодно город, какое угодно местечко или село, но только чтобы это было в недрах народа, где народ мог бы подать свой настоящий живой голос. А Петербург — к черту его, пусть он провалится в болото, пусть его берут немцы, финны, самоеды, кто хочет. Отвергнутый Россией, он пропадет от голода и холода, одинокий — он не просуществует и двух месяцев. У него нет ничего своего, все захваченное, все высосанное из России.
И мне представляется как единственное, но верное средство избавиться от господствующего кошмара наших дней, картина, похожая на сон: вместо того, чтобы бороться и тратить силы на сопротивление худшему из деспотизмов, какие только видела многострадальная земля, вместо того, чтобы приспособляться здесь с открытием во что бы то ни стало Учредительного собрания, из чего наверно никакого толку не выйдет, — однажды, в одну морозную ночь, все жители Петрограда, забрав свои пожитки, ушли из города — куда — безразлично; и остались в нем только «держатели власти». И вот они издают декреты, разъезжают на грузовиках, потрясают своими знаменами, грозят. Но никто, кроме латышей, их не слышит. Россия их знать не хочет, хлеба им не посылает. Никому они не нужны. И гибнет проклятый город, построенный на костях человеческих; а где-то в глубине России собрались излюбленные, всенародно избранные люди, так долго жданное и лелеянное в мечтах Учредительное собрание, и волею народа созидает новую Россию.
Но это можно видеть только во сне. Мы не покинем проклятый город, слишком мы к нему приросли, слишком отравлены его туманами. Били и угнетали нас при царях, бьют и угнетают при «освободителях», а мы терпели и терпим — пока Россия окончательно не отвернется от него и от нас, и мы погибнем вместе с ним.
1918
ПРИМЕЧАНИЯ
правитьПечатается по первопубликации: Наши ведомости. 1918. 3 января. Подпись: И. Потапенко.
Потапенко Игнатий Николаевич (1856—1929) — русский прозаик, драматург. Из семьи священника. Окончил Одесскую семинарию, учился в Новороссийском университете, затем — в Петербургской консерватории по классу пения. Печатался с 1881 г. в журнале «Дело» (повесть «На действительной службе», 1890). Автор народнического романа «Не герой» (1891), пьес «Высшая школа», «Искупление» (1900-е); издавал свои рассказы в толстовском издательстве «Посредник». В 1915 г. напечатал роман «Отступление».
Соч.: Повести и рассказы: В 12 т. СПб., 1991—1999; Соч.: В 6 т. СПб., 1905 (4-е изд.); Пьесы. СПб., 1902; Ряса. Пьеса. Вологда, 1922; Честная компания. М.; Л., 1926; Мертвое море. Л., 1929.