И. С. Тургенев. Полное собрание сочинений и писем в двадцати восьми томах.
Сочинения в пятнадцати томах.
М.-Л., Издательство Академии Наук СССР, 1960
Том первый. Стихотворения, поэмы. Статьи и рецензии. Прозаические наброски (1834—1849)
Прозаические наброски
<Набросок автобиографии>
Михаила Фиглев
«Нечто или Чемодан»
Похождения подпоручика Бубнова
Несколько дней в Пиренеях
Сюжеты
Ванька
Приложение
Несколько замечаний о русском хозяйстве и о русском крестьянине
Мне 17 лет было тому с неделю. Я хочу написать всё, что я знаю о себе, — всю мою жизнь. Для чего я это делаю — две причины. Во-первых, читал недавно «Les Confessions» de J. J. Rousseau[1]. Во мне возродилась мысль написать и свою Исповедь; во-вторых, написав свою жизнь теперь, я не стану трогать этой тетради лет до пятидесяти (если доживу), и тогда мне наверное приятно будет вспомнить, что думал, что я мечтал в то время, когда я писал эти строки. Итак, сделав exordium[2], необходимое всюду, я начинаю.
Я родился 1818-го года, 28-го октября, в Орле — от Сергея Н. Тургенева и Варвары Петровны Т., бывшей Л. Про свои ребяческие лета знаю я только то, что я был баловень, — был однако собой дурен — и лет четырех чуть-чуть не умер; что меня тогда воскресило старое венгерское вино и потому, может быть, я люблю вино. Женщина, имевшая обо мне тогда самые нежные попечения, была одна А. И. Л., которую я, несмотря, на многие ее не очень хорошие свойства, люблю до сих пор.
Рост: высокий.
Глаза: карие.
Волосы: белокурые.
Лета: 18.
С умом второстепенным, но довольно проницательным. Впрочем, более природный нежели приобретенный ум. Добр, откровенен и честен; главная слабость: страх de paraitre ridicule[3]. Он не может действовать один, не имея перед глазами образца; впрочем, не хочет чтобы это замечали. Любит женщин вообще; но более для того, чтобы об нем думали как о любезном молодом человеке. Высшая его награда — услышать где-нибудь чтобы его так называли. Впрочем, не старается прослыть любезным; он хочет только, чтобы им занимались. Амбиции к первенству нету; он довольствуется вторым местом. Он решительно не гений. C’est un homme place plus haut que la mediocrite et plus bas que le genie[4]. Хороший друг и товарищ; aimant les femmes avec ardeur, incapable de hair[5]. Он будет счастлив. Он никогда не будет иметь довольно гордости идти против мнения света; но он не знаком с ложным стыдом. Une Бme forte peut le subjuguer facilement; un homme ordinaire mais habile peut se faire suivre par lui'[6]. Впрочем, благороден до глубины души. Il n’est pas homme a s’elever au dessus du malheur; mais aussi le malheur ne l’abattra-t-il pas facilement[7]. Он подвержен предрассудкам своего века. Детей будет воспитывать хорошо; они его будут любить и уважать. К жене будет слишком слаб. Дай бог ему не слишком умную жену! И aime a faire croire aux autres qu’il a certaines intrigues; du reste il est assez sobre ce qui regarde les femmes. Il cache mal et sa douleur et sa joie; meme je dirais qu’il est plus renferme en soi-meme dans la douleur[8]. Его еще пленяет блеск мундира; впрочем, если будет служить, будет хороший офицер и хороший начальник. Его всегда будут любить. Религия — более внутренняя, нежели наружная; в этом отношении он первой степени. Il y a des hommes, pour lesquels il sent une mefiance involontaire; a d’autres il s’abandonne trop[9]. Он не горяч и не зол; но ему, очевидно, неловко быть с тем, кто ему как-то не понравится. Его характер более веселый — il est entierement fait pour cette vie[10].
Resume[11] Человек второго класса, второго отделения, третьей степени.
Сцена в небе. Ворота рая. Привратник, св<ятой> Петр, спит. (Входят Бакунин и Тургенев и несут большой, довольно длинный чемодан.)
Т. Ба! Да мы у ворот рая!
Б. Разумеется, вот и св. Петр.
Т. Какой красный нос у Петра!
Угомонись! Остряк! Не пронести нам его, Бакунин!
Б. Авось…
П. Что вы за люди? А! Знаю вас! Прошу не болтать лишнее — на что мне ваши имена? Я знаю вас — мы все Знаем. Впущу, впущу. (Глядя через плечо.) Бог знает, что с нашими господами подеялось, — впускают сорванцов, безбожников, молокососов… Эх! кабы мне…
Б. Но…
П. Перестань болтать, дружок: приучайся уважать старших. (Отворяет дверь.) Ну, входите, что ли? (Увидя чемодан.) Это что у вас?
Б. Чемодан.
П. Вижу, что чемодан. Да на что?
Б. Как на что? Тут наши платья…
П. Вздор! У нас вы на казенном иждивении.
Т. Старое белье. (Чемодан шевелится с негодованием.)
Б. Книги… В скучный час не худо.
П. В скучный час… То-то ваша братия, молокососы… В скучный час! Отчего ж я не скучаю? И бога-то я не вижу, всё сижу у дверей да любуюсь на грешные рожи… Вздор! Вы плутуете. Откройте чемодан.
Б. (с большим жаром). Помилуйте! Как можно? Какие мы плуты?! Этот чемодан — очень невинный чемодан. Извольте посмотреть. (Катает, гнет чемодан во все направления, свертывает кольцом и т. д.) Можно ли тут быть человеку?
П. (Щупает чемодан.) В самом деле — мягко! Чрезвычайно мягко! приятным образом мягко! Хе! хе! хе — хорошо бы… очень мягко! (Садится на чемодан.) Вы позволяете?
T. С большим удовольствием.
П. (с отрадой). А-а-а… старым костям любо. Друзья мои, будьте благодетелями. Подарите мне ваш чемоданчик: судите сами — сидишь, сидишь у дверей на ступеньке… с вашего позволения, неприятно. Потешьте старика!
Т. (глядя на Б.) И не знаю… Как ты…
Б. (глядя на Т.) Куда ни шло… а впрочем…
П. Удивительное дело! Отроду покойнее не сиживал — потешьте…
(Петр с визгом вскакивает и, дерожсь одной рукой за некоторую часть тела, отбегает и с испугом оглядывается. Из чемодана торчит красная, всклокоченная голова Ефремыча и щелкает зубами. Бакунин и Тургенев проворно подхватывают чемодан и вбегают в царство небесное.)
Б. (Ефремову). Это что за нелепость?
Е. (ухмыляясь). За неимением остроты.
Подпоручик Бубнов гулял однажды по одной из улиц уездного городка Ч…. Во всю длину этой улицы находилось только 3 дома — 2 направо, 1 налево. Улица эта была без малого с версту… Так как до вечера оставалось часа два, не более, то старые мещанки, хозяйки упомянутых домов, заблаговременно заперли ставни, загнали кур и улеглися спать. Подпоручик Бубнов шел, заложа руки в карманы и предаваясь, по обыкновению, любимым размышлениям — о том, что- бы он стал делать, если б он был Наполеоном?
К подпоручику Бубнову совершенно внезапным образом подошел человек небольшого роста — в весьма странной одежде; Бубнов принял было его за помещика Телушкина, только что приехавшего из-за границы; сам он, правда, и не имел чести лично знать г-на Телушкина, но успел уже наслышаться о мудреных и чудных заморских его нарядах… Однако при первом слове незнакомца он совершенно разуверился… Незнакомец, подойдя к подпоручику Бубнову, произнес небрежно и скороговоркою:
— Я чёрт.
Подпоручик тотчас подумал: «Либо он пьян, либо я пьян — во всяком случае неприлично оставаться».
Но незнакомец не дал ему отойти двух шагов и проговорил с улыбкой:
— Вы не пьяны, любезный Иван Андреич, — но я чёрт.
Иван Андреич опять подумал: «Либо он сумасшедший, либо я сумасшедший — так зачем же нам оставаться вместе!»
Незнакомец поймал его за полу и сказал громко и решительно:
— Бубнов, что б ты сделал, если б был Наполеоном?
Подпоручик Бубнов успокоился и подумал: «Он точно чёрт…»
— Что вам угодно? — промолвил он довольно решительно.
— Во-первых, мне угодно убедить вас, что я точно чёрт. Эй вы, крапивы, чего зазевались? Ну те-ка — казачка — да хорошенько.
Все крапивы, в изобилии растущие вдоль полусгнивших заборов, отхватили казачка на славу.
— Хорошо, — сказал чёрт, — пока довольно. Впрочем, за мной дело не станет. — И тут он сразу выкинул несколько удивительных штук: положил себе обе ноги в рот и протащил их сквозь затылок; взял свои собственные глаза в обе руки и с приятностью бросал их на воздух; наконец, подарил свой нос Ивану Андреевичу на память. Подпоручик Бубнов расстегнул свой сертук и полошил нос чёрта в боковой карман.
— Теперь вы верите, что я чёрт?
— Верю. Чего же вам от меня хочется?
— Ничего, Иван Андреевич, ничего особенного. Со скуки, знаете, пришел поболтать с вами. А не угодно ли вам погулять со мной немного?
— С моим удовольствием.
И пошли они рядышком, как добрые приятели. «Однако, — подумал Иван Андреевич, — какое странное происшествие! Мне кажется, я в белой горячке».
Он схватил себя за ус и дернул что было силы… Голова у него заскрыпела, как деревянная.
— Напрасно изволите беспокоиться, Иван Андреевич. Пожалуй, голову с плеч долой стащите… а без головы — вы сами знаете — нехорошо. Да вот позвольте испытайте сами.
Чёрт схватил подпоручика Бубнова за хохол и снял с него голову. Подпоручик Бубнов хотел было удивиться — да без головы удивляться невозможно. Чёрт повертел головой Ивана Андреевича, поднес ее к иосу и чихнул в нее. Потом поставил ее опять на туловище подпоручика. Бубнов тотчас разинул рот и проговорил:
— Желаю здравствовать.
Таким образом, приятно препровождая время, вышли они из города и очутились в большом лесу.
— Послушайте, однако, — проговорил Иван Андреевич, — вы не заведете меня в овраг к козулям? Я терпеть не могу козуль!
— Как можно! — отвечал чёрт.
Они подошли к большому, старому, засохшему дубу. На дубу сидел старый ворон и каркал протяжно. Этот ворон был в сущности ворониха или в самой сущности чёртова бабушка. У чёрта не было никогда матери, но бабушка есть. Каким образом это приключилось, не известно даже, впрочем, и самому чёрту.
— Позвольте мне вас представить моей бабушке, — сказал он Ивану "Андреевичу.
— Я в сертуке, — заметил Бубнов.
— Ничего-с, — подхватил чёрт. — Позвольте вас попросить не креститься ни в каком случае — вы бы нас лишили вашей приятной беседы, — да еще, сделайте одолжение, откусите кончик моего хвоста.
Сказавши эти достопамятные слова, чёрт поднес кончик своего хвоста, пушистый и мягкий, как кошачьи лапки, к самым-таки к губам Ивана Андреевича…
— Не стану я кусать вашего хвоста! — закричал Иван Андреевич.
— Отчего же?
— Вам будет больно.
— Мне? помилуйте! Сделайте одолжение, без церемоний. Прошу вас…
А между тем проклятый чёртов хвост так и лезет в рот Ивану Андреевичу…
— Но разве это непременно нужно?
— Непременно.
Подпоручик Бубнов схватился было правой рукой за чёртов хвост, да вдруг остановился, посмотрел через плечо на чёрта и промолвил:
— А, должно I быть, ваш хвост на вкус прескверный?
— Нимало! Извольте пожелать — какое вы кушанье любите? Такого вкуса будет и мой хвост.
Подпоручик задумался и, наконец, вскрикнул:
— Хочу огурца с медом!
И откусил… действительно! чёрт был прав — хвост отзывался огурцом с медом… и чуть-чуть серой — но кто же станет обращать внимание на такую безделицу!
Не успел подпоручик Бубнов хорошенько проглотить кусок хвоста, как вдруг очутился он в довольно опрятной комнате. На больших старинных креслах сидела старуха с огромным носом и щелкала орехи. Чёрт с вежливостью подвел к ней Ивана Андреевича и промолвил:
— Бабушка, — Иван Андреевич Бубнов, подпоручик. Иван Андреевич, — моя бабушка.
Представив их друг другу, он подал стул подпоручику, а сам пошел надеть свои рога.
Подпоручик не знал, с чего начать, не оттого, что он не умел, как говорится, вести разговор, но он не знал имени и отчества чёртовой бабки и не мог придумать, как ее назвать: «Сударыней просто?» Неловко… Наконец, он решился и начал было:
— Милостивая государыня..
Но старуха странным образом разинула рот и чрезвычайно хриплым голосом проговорила:
Без лишних слов!
Без лишних слов!
Подпоручик Иван Бубнов!
Ивану Андреевичу показалось, что слова старухи летели к нему винтом — вот как летают турманы… Но он давно перестал смущаться и только тряхнул головой. Старуха продолжала щелкать орехи и глядела на него во все глаза — как будто ожидая его слов. Но Иван Андреевич пришел в тупик и сидел молча — как истукан. Старухе, видно, скучно стало: она вдруг вскочила, схватила Ивана Андреевича за руки и пустилась с ним плясать по комнате с неимоверною быстротой, приговаривая:
Подпоручик!
Мой амурчик,
Попляши со мной, голубчик!
У Бубнова закружилась голова — и он с отчаянием закричал:
— Чёрт, чёрт, твоя бабушка с ума сошла!
Чёрт взошел с рогами на голове, схватил свою бабушку под мышки и посадил ее с почтением на место. Потом в униженных выражениях просил у Ивана Андреевича прощения за бабушку.
— Но, — прибавил он, — я хочу вам доставить большое удовольствие: познакомлю вас с моей внучкой; моя внучка еще очень молода — хвостик у ней еще очень крошечный, но вы благородный человек: вы не воспользуетесь ее неопытностью… Бабебибобу, поди сюда.
Из соседней комнаты вышла чёртова внучка. Она с приятностью присела Ивану Андреевичу, сказала: «Ах!» — и стыдливо бросилась на шею прабабушке.
Иван Андреевич поклонился и щелкнул шпорами.
— Как вы ее называете? — спросил он чёрта.
— Бабебибобу’ой, — отвечал чёрт.
— Бабеби… и так далее — не русское имя, — заметил подпоручик.
— Мы иностранцы, — возразил дедушка Бабебибобу’и…
Иван Андреевич оправился и подошел к ручке Бабебибобу. Она протянула ему свою лапку. Подпоручик успел заметить, что ноготки ее, впрочем, очень миленьких пальчиков слегка загнуты вниз в виде когтей; да, сверх того, в самое мгновенье поцелуя его как будто кольнуло в губы.
— Не угодно ли вам погулять со мною по саду, — сказала Бабебибобу шёпотом.
— С моим удовольствием, — отвечал Бубнов. Старуха пошепталась с чёртом и, по-видимому, не
соглашалась на прогулку. Но чёрт пожал плечами и отвернулся… Бубнов с чёртовой внучкой вышли из комнаты.
Сад у чёрта, как все сады; ничего нет отличительного; однако Иван Андреевич заметил одну странность: все растенья, вырастая, кряхтят. Так уж заведено у чёрта.
Бабебибобу шла долго молча — наконец, подняла головку, посмотрела на Ивана Андреевича и Сказала со вздохом:
— Я люблю тебя, Бубнов!
Подпоручик вспомнил наставление ее дедушки и сказал ей с отеческим добродушием:
— Успокойтесь.
Чёртова внучка еще нежнее проговорила:
— Я люблю тебя, Бубнов! Полюби меня — и я венчаю тебя маком, красным, как мои щеки, накормлю тебя самыми свежими желудями, упою тебя соком папоротника — и мы будем счастливы и добродетельны! Бубнов, я люблю тебя!
Бубнов посмотрел на нее… и хотел было сказать: «И я люблю тебя, Бабеби…» — но вдруг ему показалось, что у Бабебибобу глаза стали сжиматься и расширяться, как у кошки, ноздри раздуваться, зубы завостряться… Ему вдруг показалось, что он мышь, что она кошка…
— Нет, — сказал он вдруг… — Я не воспользуюсь вашим благорасположением — вернемтесь домой.
— Да где дом? — сказал она странным голосом. Иван Андреевич оглянулся…
Он стоял на самой верхушке высочайшего столба — и то на одной ноге, другая его нога развевалась по ветру, как флаг. По столбу, намыленному и обмазанному маслом, с большим усилием всползали разного вида чертенята; все они старались добраться доверху… Нет сомненья! Иван Андреевич назначен наградой победителю… Вабебибобу носилась около него по воздуху и язвительно смеялась…
— Чёрт! ты, выходишь, подлец, — проговорил с усилием подпоручик…
— Дети! Дети! заблудились вы, что ли? — раздался голос чёрта.
И Иван Андреевич и Вабебибобу очутились опять в саду… Невдалеке от них стоял чёрт и приятно улыбался…
— Не умеешь ты занять дорогого гостя, Бабебишка! — Так он ее называл, когда гневался. — Пожалуйте сюда, ко мне, Иван Андреевич, — оставьте эту глупую девчонку.
— Как бы не так! Девчонка! — отвечала Вабебибобу, — у меня уж рога пробиваются… — И, нагнувши голову, она разобрала волосы и показала Ивану Андреевичу маленькие миленькие рожки.
Иван Андреевич, в жизнь свою не учившись танцевать, вдруг прыгнул, повернулся трижды на одной ноге — сделал glissade, jetee assemblee, pas de zephir[12], нагнулся и поцеловал кончик правого рожка Вабебибобу, но рог, как будто обрадовавшись такому происшествию, вдруг вырос и больно ушиб подпоручика…
Через полчаса все они сидели за столом…
«Посмотрю я, — подумал Иван Андреевич, — что ест этот народ!»
А сидели они в следующем порядке:
На главном месте: старуха — чёртова бабушка.
Направо от нее: Иван Бубнов, подпоручик.
Налево от старухи: внук ее, чёрт.
Налево от чёрта |
и напротив Бубнова } Бабебибобу.
(vis-a-vis- sont des amis {*}). |
{* сидящие друг против друга — друзья (франц.).}
Большая, большая закрытая миска взошла в комнату, пододвинулась к столу, присела и прыгнула на стол.
«Что-то они едят? — подумал Бубнов… — посмотрим!»
Старуха обратилась к внуку:
— Любезный внучек, не правда ли — мы женим подпоручика Бубнова на Бабебибобу?..
— Женим, женим, — отвечал внучек.
Жениться на внучке чёрта — странная мысль! Странная участь подпоручика Бубнова!
«Ну, а если у меня будут дети? — подумал он, — какого они будут звания? Дворяне, что ли? или что за люди? Их не примут ни в какой кадетский корпус! Презатруднительное положение! Зачем я ел чёртов хвост!»
— Впрочем, — заметил чёрт, — без взаимного согласия мы их не женим… Я добрый дедушка и люблю Бабебибобу; так же по многим причинам уважаю Ивана Андреевича… Бабебибобу, скажи мне, нравится ли тебе подпоручик Бубнов?
— Как не нравиться! — вскричала старуха, — посмотри на нее — она уже теперь облизывается…
И в самом деле, чёртова внучка, прищурив глазки и улыбаясь, водила красным, красным язычком по острым и белым зубкам…
— Она меня съест, — закричал Бубнов. — На здоровье, — заметил чёрт.
— Как на здоровье? Что значит — на здоровье? Я офицер! Я гость! Разве офицеров едят? Разве гостей едят?
— Вы хотите доказательств, — возразил чёрт, — извольте! Тотчас! У меня в доме живет немецкий доктор обоих прав, который вам докажет как дважды два четыре, что съесть вас можно, должно, прилично и приятно.
— Будь он семидесяти прав доктор, ничего он мне не докажет! Ничего! решительно ничего! — подпоручик рассвирепел и замахал руками, как ветряная мельница! — Я уйду! Чёрт с вами! Я уйду! Нужно ж мне было, дураку, есть ваш хвост! Уйду!
Иван Андреевич попытался встать — не тут-то было: кресло, на котором он сидел, превратилось в уродливого паука и вцепилось в него с истинно бесовскою силой… Чёрт и его семейство помирали со смеху, глядя на исступленные и напрасные усилия подпоручика… Смех старухи был чрезвычайно похож на блеяние старого козла, — Бабебибобу взвизгивала от удовольствия.
— А! так-то! — простонал Иван Андреевич, — так сгинь же бесовское племя во имя…
— Стой! держи! — закричал чёрт, — не давай ему креститься…
Бабебибобу бросилась с кровожадной улыбкой на подпоручика и разом откусила ему правую руку… В то же мгновение с миски соскочила крышка и бедного подпоручика подхватили и бросили в миску… приправили его уксусом, маслом, горчицей, тертым порохом, серой и клюковным морсом и съели, съели до последней косточки… Во всё время обеда играли грешники-музыканты разные увертюры… Бабебибобу с особенным удовольствием скушала сердце подпоручика, а сам чёрт чуть не подавился эполетой…
На другое утро нашли подпоручика Бубнова в той же улице уездного города Ч… Он лежал лицом к забору и был красен, как рак. Его привели в чувство; он с испугом долго глядел кругом; начал болтать всякий вздор, уверял, что он чувствует себя в трех вовсе ему чуждых желудках, и только к вечеру пришел в себя. Он никогда не мог забыть своего знакомства с чёртом и часто поговаривал:
— Если б я был Наполеоном, уничтожил бы я всех чертей!
Впрочем, жил до глубокой старости, не вышел в отставку и умер младшим поручиком.
29-го июля н. с. мы выехали из Парижа в половине восьмого вечером. К ночи мы уже были в Орлеане и тотчас отправились далее. Мы сидели в дилижансе с двумя аббатами и молодым человеком благонамеренной наружности, большим поклонником Кузена. Он между прочим объявил нам, что г-жа Санд мало занималась психологией и смешивает «le libre arbitre avec le libre examen»[13]. Ночью мы проехали через историческое Блуа (Blois) и к утру попали в Тур, столицу бывшей провинции Турены, «сада Франции». Тур довольно красивый городок с огромным мостом через Луару. Турена действительно прекрасная сторона; длинной цепью тянутся крутые меловые и глинистые горы, в которых, иногда в два этажа, вырыто множество жилищ, довольно подобных стрижиным гнездам; долины покрыты сливовыми деревьями (отсюда получается лучший чернослив); везде попадаются длинные и флегматические англичане, которых Здесь пропасть. Погода была серая и тихая. Обедали мы в Поатие, старом и грязном городе с прескверной мостовой, к вечеру добрались до Ангулэма, еще более старого и грязного города, и на другой день в 2 часа прибыли <в> Бордо. Не доезжая Бордо, в Кюбзане любо<ва>лись мы чрезвычайно высоким, узким и необыкновенно длинным <м>остом из чугуна на Дордонье. Купеческие кора<бл>и на полных парусах шли далеко внизу под нами, и мост, казалось <нам>, качался от ветра. Скоро после Ангулэма начинают<ся> Ланды (les Landes). Французские степи не могут сравниться с на<шим>и. Куда ни глянешь, везде fougere[14] с своей тёмной, неприя<тной> зеленью. Кой-где торчат уединенные, бедные фермы; пастухи <на> высоких ходулях толкутся за овцами да вяжут синие чулки. Но скоро вы начинаете догадываться, что приближа<етес>ь к Бордо; море виноградников со всех сторон вас обнимает. И здесь, как на Рейне, не дают лозам разрастаться; но на Рейне лозы предпочитаются молодые, здесь чем они старее, тем лучше, и шишкова<ты>е, толстые, ползут по земле короткими отрубками. Бордо — красивый город, с столичной физиономией, но пустеет, бледнеет и умирает с каждым днем. Гавр и Марсель его убили. У великолепной гавани стояло три, четыре корабля, меж тем как во время моего пребывания в Гавре, я помню, вся гавань, все каналы были запружены ими и сам город уподоблялся страшно полнокровному человеку, которого вот-вот прихлопнет паралич. Но зато нигде, даже в Париже, не едят, как в Бордо. После превосходного обеда, вследствие которого наш сластолюбивый приятель Б<откин> плакал от умиления на белом жилете повара, пошли мы в театр, где давали «Роберта-Дьявола», для дебюта двух новых певцов, которых ошикали и освистали с ожесточением и бешенством. 2-го августа мы покинули Бордо и после скучного и утомительного[15]
1) Галерную гавань или какую-нибудь отдаленную часть города.
2) Сенную со всеми подробностями. Из этого можно сделать статьи две или три.
3) Один из больших домов на Гороховой и т. д.
4) Физиономия Петербурга ночью (извозчики и т. д. Тут можно поместить разговор с извозчиком).
5) Толкучий рынок с продажей книг и т. д.
6) Апраксин двор и т. д.
7) Бег на Неве (разговор при этом).
8) Внутреннюю физиономию русских трактиров.
9) Какую-нибудь большую фабрику со множеством рабочих (песельники Жукова) и т. д.
10) О Невском проспекте, его посетителях, их физиономиях, об омнибусах, разговоры в них и т. д.
Зимняя ночь. Пустой и глухой переулок. У забора, сверху запушенного снегом, тускло горит фонарь на высоком пестром столбе. Человек в енотовой шубе идет по скрыпучему снегу, останавливается и кричит: — Извозчик! (Молчание.) Извозчик!
Прежде нежели я приступлю к изложению моих мыслей насчет русского крестьянина и русского хозяйства, не излишним почитаю заметить, что хоть я исключительно не занимался политической экономией), но знаком со всем, что, принадлежа собственно к науке государственного хозяйства, входит в область истории и географии; сверх того, мне известно довольно значительное количество отдельных фактов, собранных мною на опыте и посредством чтения. А потому замечания, которые я намерен предложить в следующей статье, могут только служить залогом моих ревностных будущих занятий но части государственного хозяйства, изучению которого я решился посвятить все мое время.
Состояние русского крестьянина составляет предмет постоянного внимания нашего монарха; доказательством такого высочайшего внимания служат, кроме многих других указов, указы об определении отношений помещиков к крестьянам, о воспитании сельского юношества и т. д. Все русские с надеждою и уверенностию взирают на распоряжения правительства и убеждены, что переход от прежнего патриархального состояния русских крестьян и русского хозяйства к новому, более прочному и стройному — совершится благополучно; уже во многих периодических изданиях слышатся голоса опытных хозяев — предлагаются изменения и нововведения… (смотри статью г. Хомякова в «Москвитянине» нынешнего года и возражения симбирского помещика).
И действительно — вопрос о значении земледельческого класса уже сам по себе чрезвычайно важен; им деятельно занимались и занимаются, кроме России, и во Франции, и в Англии, и в Германии. Но когда мы вспомним, что наше отечество по своему географическому положению — внутреннему и внешнему — есть государство по преимуществу земледельческое; когда мы вспомним, что большая и важнейшая часть России представляет нам обширную, плодоносную равнину, протекаемую великими реками, самыми естественными и надежными путями сообщения (сверх того, наша канализация превосходна), то мы должны согласиться, что этот вопрос для нас, русских, один из самых важных и первостепенных. Он сопряжен с вопросом о будущности России вообще.
Притом хотя мы можем заимствовать у иностранцев много и отдельных полезных сведений по части земледелия, но решить этот вопрос, определить условия, от которых зависит благоденствие русского хозяйства, можем только мы — собственными силами, потому что ни в каком другом государстве не встретим мы ничего подобного. В чужих краях этот вопрос получает совершенно другое значение; например, системы фуриеристов о разделе земель и равенстве имений везде нелепы, но в России даже невозможны, тогда как во Франции можно по крайней мере объяснить причину их появления. Далее: в Англии класс хлебопашцев принадлежит собственно к аристократии, которая владеет большею частью земель и в системе уравновешивания, на которой основано всё политическое существование Англии, противодействует промышленному классу, между тем как в России все эти отношения существуют совершенно иначе.
Если земледелие так важно для России, то любопытно бросить взгляд на состояние земледельческого класса в нашем отечестве. История нам показывает, каким образом образовался у нас крестьянский быт. На Западе дворяне принадлежали к победившему племени, хлебопашцы — к побежденному; это различие двух племен мы находим везде: в Италии, во Франции, в Англии — и хотя в течение времени это различие почти совершенно сгладилось, но чем выше мы всходим, чем более мы приближаемся к эпохе возникновения новых централизации на развалинах древнего мира, тем явственнее мы можем различить эти дна составные коренные элемента всех европейских государств.
В России напротив: наши дворяне и наши крестьяне одного и того же племени; говорят одним языком, у тех и у других один и тот же склад лица; правда, много наших дворян происхождения иностранного — татарского, литовского и т. д., но они явились в Россию выходцами, не победителями, принимали нашу веру, наши обычаи, и уже дети их были чисто русские. Удельная система тем и отличается так резко от феодальной, что вся проникнута духом патриархальности, мира, духом семейства. Мы вправе сказать, что нашими русскими дворянами были единственно князья, происходящие от Рюрика, многочисленность которых нас приводит в удивление[16], родовые князья, наследовавшие Русь, <к> которым в последствии времени примешались дворяне другого происхождения. Князь, умирая, делил свои отчины между своими сыновьями, и они множились и плодились на благодатной земле русской, окружаемые своими детьми, своими слугами… Тогда как на Западе семейный круг сжимался и исчезал при непрестанном расширении государства, — в России всё государство представляло одно огромное семейство, которого главой был царь, «отчич и дедич» царства русского, недаром величаемый царем-батюшкой…
Нам могут заметить, что и наши князья были чуждого происхождения; но, во-первых, это различие чрезвычайно рано исчезло, во-вторых, никогда не имело того феодального значения, как на Западе. При распространении русского владычества много других племен, иначе образовавшихся, подчинилось власти великоруссов… И теперь нашему правительству предстоит разрешить вопрос о земледельческом классе (который везде более или менее требует разрешения) и у них… Я ограничусь одними великоруссами, которых я знаю более других и к которым всё вышесказанное относится.
Это патриархальное состояние России, которому мы, с одной стороны, обязаны чистотою наших нравов, нашей религиозностью, но которое, с другой стороны, препятствовало гражданскому развитию России, не могло не измениться. Петр Великий первый вывел Русь из прежнего ее состояния, и благодаря своим великим правителям (Россия еще более Пруссии всем обязана своим государям) наше отечество занимает едва ли не первое место в союзе европейских держав. Но много еще осталось не разрешенных вопросов, со многим должны мы расстаться, многое усовершенствовать, многое приобрести и если есть люди, которые с некоторым сожалением и страхом оглядываются назад, люди, которые в противоречии с самими собой не хотели бы, например, ограничить нашу литературу одними народными песнями, но со всем тем желали бы. остановить развитие народа, то мы почитаем себя вправе называть такое сожаление безверием — безверием в промысел, так дивно руководивший нас доселе, безверием в наше настоящее и в наше будущее.
Как бы то ни было, этот переход начинает совершаться и в нашем хозяйстве; старое изменяется, хотя и упорствует, — новое часто впадает в односторонность, но постепенно вводятся и торжествует. Любопытно наблюдать картину такого перехода, и потому постараюсь в кратких словах изобразить замечательнейшие черты настоящего положения. Я вырос и жил довольно долгое время в деревне, находящейся в одной из плодороднейших губерний России, в Орловской, и имел случай познакомиться с русским крестьянином и с русским помещиком.
Пределы моей статьи не позволяют мне входить в подробную характеристику русского крестьянина. Скажу только, что при ближайшем знакомстве с ним нельзя не оценить его сметливости, его добродушия, его природного ума; но, повторяю, прежние его отношения к помещику изменились. Простодушная патриархальность прежних времен исчезла, не замененная еще доселе законностью и твердостью отношений. Нельзя сказать, чтобы быт наших хлебопашцев был вполне обеспечен. Промышленные обороты, основанные на расчетах и личной сноровке, могут доставить значительное благосостояние, даже роскошь, но по сущности своей не надежны. Земледелие, напротив, должно быть прочно и незыблемо, как сама земля и, не даруя излишнего, вполне обеспечивать жизнь хлебопашца. Необходимость, святость этой незыблемости, прочности — чувствовали всегда все народы, недаром у греков земледелие почиталось непосредственным даром божества; а потому фантазии некоторых утопистов, желающих насильственно втянуть земледелие в круг промышленности, т. е. пахать землю паровыми машинами, устраивать компании для возделывания земель, словом, уничтожить класс хлебопашцев — такие фантазии и безрассудны и безнравственны.
Но до этой прочности, до этого полного обеспечения жизни людей, предавшихся земледелию, русское хозяйство далеко еще не дошло. Земля большею частию обрабатывается худо и не дает ни помещику, ни крестьянину всего, что при других условиях она была бы в состоянии дать. Важнейшие неудобства нашего хозяйства следующие.
Во-первых, недостаток положительности и законности в самой собственности, так называемая чересполосность владений. Размежевание земель, деятельно теперь производимое во всей России, принесет в этом отношении величайшую пользу; уничтожение общих владений есть первый шаг к водворению разумного хозяйства в России; каждый помещик узнает свои границы, свои средства, свои выгоды; все дальнейшие улучшения не могут быть приводимы в исполнение, пока собственность не определится.
Во-вторых, недостаток законности и положительности в отношении помещиков к крестьянам. Эти отношения почти ничем не определены и большей частью зависят от прихоти владельцев. Они бывают двоякого рода, смотря по тому, деньгами ли, работою ли взыскивает помещик повинность с крестьянина, — и называются: оброк или барщина. Величина оброка определяется качеством и количеством земли, близостью города и т. д. Но, во-первых, помещик иногда возвышает оброк, не соображаясь с средствами крестьян, а во-вторых, мужики не освобождены от различных работ, часто отнимающих у них драгоценнейшее время, как-то: обязанность ходить на барский покос (иногда в отдаленную деревню), езда с обозами в столичные и губернские города зимою и т. д. Барщина еще неопределеннее оброка; крестьяне, находящиеся на барщине, живут большею частью, так сказать, на хлебах у своих господ. Не успевая тщательным образом заняться обработкою своего участка, не имея вообще в сущности ничего своего, крестьянин обыкновенно уже весною начинает занимать свое продовольствие у помещика. Спешу заметить, что у многих помещиков крестьяне благоденствуют, но это благоденствие есть плод личных качеств господина, а не законного, неизменного порядка. И потому указ его императорского величества насчет определения отношений дворян к крестьянам должен принести величайшую пользу.
В-третьих, весьма неудовлетворительное состояние науки земледелия, а также и скотоводства и лесоводства в нашем отечестве, происходящее, с одной стороны, от нерадения богатых владельцев, часто проживающих в отдалении от своих имений и как бы пренебрегающих собственным добром, с другой стороны, от бедности мелкопоместных дворян, не поддерживаемых общим рвением и потому долженствующих, как они говорят, начинать всё на свою руку, для чего недостает у них ни средств, ни времени. Истина неоспоримая: если возделывающий своими руками землю, если крестьянин не удовлетворен и не обеспечен, владелец богатым быть не может. Стоит взглянуть на Ирландию: там огромные поместил ценятся гораздо ниже таких же или даже меньших шотландских или английских поместий, несмотря на то, что в Ирландии почва земли превосходнее шотландской. Я бы мог сравнить наше хозяйство с плодоносной землей… но если испарения этой земли не падают на нее обратно живительным дождем, — она непременно иссохнет и запустеет. И какая малая, незначительная часть доходов у нас в России обращается вновь на улучшение имений! Несмотря на то, что малейшее улучшение, малейшая сноровка и наблюдательность помещика вознаграждаются с избытком. Не говорю о тех нововведениях, которые не заслуживают имени улучшений, о нововведениях необдуманных, осуществляемых без всякого соображения, без всякого размышления об удобностях и потребностях края.
В-четвертых, не совершенное уравновешение торговли и земледелия. Сколько раз случалось мне слышать от одних и тех же людей жалобы на дурной урожай, на невозможность прокормить крестьян, а в следующем году на слишком обильный урожай, на дешевизну цен! Что касается до бедствия, посетившего недавно Россию, а между прочим и Орловскую губернию — до голода, то должно надеяться, что благодетельная мера правительства: учреждение запасных магазинов — и бдительный надзор за Исполнением этой необходимой меры — навсегда уничтожат возможность возвращения такого ужасного зла. Неопределенность и непрочность в сбыте сельских произведений тесным образом связаны со всеми вышеупомянутыми неудобствами нашего теперешнего хозяйства; ко всем этим неудобствам должны мы присоединить не вполне удовлетворительное состояние наших дорог, затруднительное доставление сельских произведений на крестьянских лошадях, недостаток денег, необходимых для быстрых и успешных оборотов.
В-пятых, весьма слабое развитие чувства гражданственности, законности в наших крестьянах. Русский крестьянин состоит, как и все мы, под покровительством законов, но бессознательно; он не чувствует себя гражданином. Никто более меня не убежден в смышлености и сметливости русского человека, но с одной стороны нельзя не пожелать уменьшения именно этой сметливости, которая напоминает — прошу извинить мое сравнение — сметливость и изворотливость лисицы, но не достойна человека, живущего в благоустроенном обществе. Впрочем, тот же самый крестьянин, прибегающий к подобным уловкам под управлением господина, которому он не доверяет, становится самым разумным, понятливым и расторопным человеком под руководительством помещика, радеющего о его благосостоянии. И потому нельзя не радоваться появлению высочайшего указа о воспитании сельского юношества. Человек грамотный, хотя бы он умел только читать и писать, пользуется бесконечными преимуществами в сравнении с безграмотным; ему открыты глаза, он чувствует, что он вступил в общество. Нельзя, однако ж, не заметить, что одно знание грамоты не дает того чувства гражданственности, о котором мы говорили выше; есть департаменты в средней Франции, в которых пропорция умеющих читать и писать к неумеющим вовсе не превышает этой пропорции у нас. Но развития этого чувства мы должны ожидать от времени, от постепенного распространения понятий, а главное, от благодетельных распоряжений правительства. Теперь же мы должны заметить, что крестьянин, чувствующий шаткость и ненадежность своего положения, часто с небрежением, почти с нелюбовью обращается с собственным достоянием — часто предается пьянству, и за несколько часов самозабвения, приобретенных им на счет здоровий, проводит остальную жизнь в нужде и бедности.
В-шестых, вообще все устарелые учреждения, завещанные нам прежним патриархальным бытом, теперь уже неуместные и отяготительные; избыток дворовых людей и т. д., также все неминуемые последствия не обеспеченного продовольствия крестьян: конокрадство, порубка леса; и, наконец, —
В-седьмых, недостаток общественного духа в дворянах.
Мне кажется, неудобства современного состояния хозяйства в России изложены мною довольно подробно. Я бы мог еще упомянуть изредка проявляющееся отчуждение некоторых дворян от собственных крестьян, которое, к счастию, с каждым днем уменьшается. Другие неудобства, не столь важные, я не почел за нужное упоминать; но зато я должен здесь сказать несколько слов об одном возражении, которое я не могу почитать за истинное. Именно: некоторые желали бы прекратить у нас раздробление имений и ввести, по примеру английского законодательства, майораты в пользу старших сыновей. Кроме того, что все такие заключения по аналогии уже потому неверны, что всякое аналогическое заключение предполагает различие и, следовательно, само себя опровергает, — но вообще аристократия, как она существует в Англии, есть учреждение совершенно чуждое русскому духу. Аристократы английские всё аристократы божьею милостью, так же как и король; они происходят от свободных нормандских рыцарей, сопровождавших Вильгельма Завоевателя на известных условиях; он должен был разделить между своими товарищами землю, покоренную их мечами. Напротив, в России, как уже я заметил, наши удельные князья потому только считались господами и истинными владельцами земли, что они происходили от Рюрикова племени, от которого происходил и сам царь; они не были независимыми баронами, но почтительно-покорными слугами царя, их главы, который был властен над их жизнью и их достоянием. И дворянский класс в России имеет совершенно другое происхождение и назначение, чем английские дворяне. Против истории своего народа, против той необходимой последовательности, которая проникает все проявления народной жизни, невозможно и грешно действовать. Да и, сверх того, русская земля по своей обширности требует, чтобы владельцев было много, чтобы они пристально и трудолюбиво занимались ее обрабатыванием; весь наш сельский быт должен измениться (а сельский наш быт обнимает гораздо большую часть нашего народонаселения; известно, что в Европейской России только десятая часть всех жителей живет в городах), и это превращение должно совершаться медленно, постепенно; и не совершится, если не всё дворянское сословие будет участвовать в этом перевороте. Словом, в этом отношении, я полагаю, всякая централизация едва ли не вредна.
Каким же образом достигнем мы этой цели? Какими средствами? Полное разрешение этого вопроса обрадует, может быть, только следующее поколение… Ограничусь некоторыми замечаниями, которых покорно прошу принять снисходительно.
Разбирая неудобства нашего хозяйства, я с намерением не упомянул крепостного состояния наших хлебопашцев. Их так называемое рабство было предметом многих довольно пустозвонных разглагольствований, показывающих часто совершенное неведение истинных потребностей России. Мы желаем законности и твердости в отношении помещиков к крестьянам; законность исключает прихоть владельца, а потому и то, что называют рабством. Рабство есть нехристианское понятие, и потому в христианском государстве существовать не может и никогда не существовало; но не в том дело. Не говоря уже о том, что, например, ремесленники в Англии едва ли не более наших крестьян заслуживают названия рабов, считаю долгом заметить, что многие несколько поспешно предлагаемые улучшения не только не уничтожают, но даже упрочивают рабство. Еще недавно в Мекленбурге (в стране, где позже всех других германских государств прекратилось крепостное состояние хлебопашцев), в соседстве Нейбранденбурга, было совершено убийство над особой помещика, убийство, сопровожденное ужасающими подробностями, — доказывающее ожесточение, которое мы не ожидаем найти в свободных людях… В Мекленбурге крестьяне, хотя и лично свободные, в сущности находятся в тесной зависимости оттого, что немногочисленные помещики того края как бы сговорились не принимать ни одного крестьянина, отошедшего от своего господина. Во время моего пребывания в Богемии мне не раз удавалось быть свидетелем притеснений свободных крестьян писцами помещичьими по так называемым патримониальным судам. Уже потому нам нельзя брать пример в этом отношении с иностранцев, что все наши учреждения, настоящие и будущие, имеют совершенно другой источник, другой характер.
Между русским «миром» и русским старостою и немецкой Gemeinde и немецким Schulze разница огромная; тем не менее справедливо, что изучение форм земледельческого быта в Германии может быть чрезвычайно полезно, так же как и изучение науки земледелия, дошедшего в чужих краях до высокой степени совершенства.
Много нам придется услышать предложений насчет улучшения крестьянского быта, много предстоит затруднений, хотя бы, например, насчет учреждения суда и судебного порядка в крестьянских общинах, а также и насчет усовершенствования их внутренней администрации. Замечу кстати, что этот недостаток определенного судебного порядка весьма понятен: семейные отношения по духу своему не определяются законом, а отношения наших помещиков к крестьянам так были сходны с семейными… Далее с вопросом о будущности земледельческого класса сопряжено много других равно важных вопросов: о будущности, о значении нашего дворянства и т. д. Кроме того, что нашему дворянству вручены судьбы наших хлебопашцев и что, следовательно, нашим помещикам предстоит разрешить великую задачу о будущности крестьян, собственный их быт должен измениться. Прежнее, для крестьян и для владельцев равно бесполезное, проживание дворян в своих имениях должно будет уступить место положительной деятельности, желанию и умению усовершенствовать состояние хозяйства, потому что до сих пор многие помещики, не имея положительных сведений о сущности и потребностях земледелия, часто прибегали к эмпирическим мерам и потом при неизбежной неудаче упадали духом.
Я постарался изобразить в немногих словах современный быт русского крестьянина. Мы видим, что состояние нашего хозяйства неудовлетворительно и требует улучшения; хотя, с другой стороны, мы обязаны сказать, что сами были свидетелями многих улучшений, утешительных признаков приближения новой эпохи.
Благоразумные помещики всё более и более стараются преобразовать прежние состарившиеся отношения: они уже убедились, например, что их фабрики, несмотря на ничтожное жалованье людей, на возможность безденежного доставления фабричных произведений, редко выдерживают состязание с фабриками купцов; они убедились, что работа, не вознаграждающая работника, не вознаграждает и заставляющего работать…
Говоря о неудовлетворительном состоянии хозяйства, мне бы следовало подкрепить мое мнение статистическими выводами, подробным разбором упущений по части земледелия, скотоводства, лесоводства и т. д., но мои познания в науке политической экономии еще слишком недостаточны, и потому я частию основываюсь на мнении знатоков, частию на собственном опыте.
Я уже сначала объявил, что буду говорить об одних великоруссах; мне бы следовало прибавить: об одних помещичьих крестьянах; потому что я ни слова не сказал ни об однодворцах, которые составляют весьма важную часть сельского народонаселения и резко отличаются от прочих хлебопашцев, ни об удельных и казенных крестьянах; не говорил также с достаточною подробностью о дворянском классе; но я не мог иметь и мысли написать статью, обнимающую все важные вопросы нашего хозяйства.
Я сказал выше, что вопрос о значении земледельческого класса в России тесно сопряжен с вопросом о значении русского народа вообще. А о будущности нашего парода размышляем не мы одни — размышляет вся Европа.
Особенно в Германии с некоторого времени стараются понять и оценить славянский элемент, который теперь уже нельзя не признать одним из главных деятелей на поприще истории. В Германии, стране учености, совестливого трудолюбия и истинно изумительной способности проникать во все тайны человеческого духа, в каких бы образах, в какой бы народности он ни выражался, гораздо более понимают и ценят нас, чем, например, во Франции. Но и во Франции начинают чувствовать, что старинная метафора: «Colosse aux pieds d’argile»[17] — нелепа, что Россию одна лишь бессильная досада может сравнить с теми огромными государствами, которые так быстро возникали и еще быстрее исчезали в Азии; что в русском народе нельзя не признать крепкого, живого, неразрушенного начала; что пока об нас отзывались с поддельным презрением, под которым, может быть, скрывалось другое чувство, — мы всё росли и растем доселе… Что же касается до мнения англичан о нас, то мы знаем, что они нас уважают, потому что признают нас достойными соперниками; недавно мне попалась весьма любопытная статья в газете «Times», в которой находилось сравнение английского народа с русским и выводилось заключение, что великие характеры теперь чаще всего проявляются в Англии… да в России. Хотя вся статья носит отпечаток тесного самолюбия англичан и хотя много выводов совершенно ложны, но тем не менее эта статья замечательна для нас, русских. Словом, что бы- ни говорили иностранцы об нас — ни один не в состоянии отрицать спокойную силу нашего правительства, могущества нашей веры, единство, проникающее все сословия русского народа. Но сокровенный смысл славянской народности недоступен западным ученым; им невозможно доселе знать, в чем же именно состоит особенность русского характера, русской жизни, потому что мы сами еще не дошли до той определенной самостоятельности, которая не может не быть признанною и чуждыми племенами, которая выражается во всем: в произведениях искусства, науки… Мы народ не только европейский; мы недаром поставлены посредниками между Востоком и Западом; недаром наши границы касаются древней Европы, Китая и Северной Америки? трех самых различных выражений общества. С другой стороны, сохрани нас бог впасть в слепое поклонение всему русскому потому только, что оно русское; сохрани нас бог от ограниченных и, скажу прямо, неблагодарных нападок на Запад, особенно на Германию, — тем более неблагодарных, что часто из Германии (хотя мои слова могут показаться странными) возвращаешься с большей верой в силу и будущность наших учреждений… Вернейший признак силы — знать свои недостатки, свои слабости; и потому, признавая счастием принадлежать русскому народу и жить во время царствования государя подобного нашему, — мы все перед ним и отечеством должны принять торжественное обязательство посвятить всю жизнь служению правды… Наши братья, русские земледельцы, вправе ожидать от своих более образованных соотечественников деятельной, усердной помощи, а под руководством нашего правительства мы и в этом отношении можем повторить слова поэта:
В надежде славы и добра
Глядим вперед мы без боязни..
Писано 23-го, 24-го и 25-го декабря 1842-го года.
15 не старается | не люби<т>
17 к первенству | к первому <месту>
23 не знаком | незнакомый
Заглавный лист тетради:
С. Спасское.
Начато 25-го июня 1842-го г. в 6 часов утра.
Кончено — того же дня в 9 « „
Стр. 443.
12 глубоких | многих глубоких
21 часа два, не более | еще часа два
30 из-за границы | из заграничного] {путешествия)
31 сам он, правда | сам подпоручик
34 разуверился… | разуверился… Первыми словами незнакомца
Стр. 445.
7 подпоручика Бубнова | Ивана Андреевича
Стр. 446.
3 А между тем проклятый | Проклятый
20 На больших старинных креслах | На большом кресле
21 огромным носом | большим носом
29 чёртовой бабки | чёртовой бабки, а без <этого>
38 старухи | бабушки
39 Но он давно | Но он давно при<вык>
Стр. 447.
2 продолжала | перестала
11 Попляши со мной, голубчик! | Приди
21 очень крошечный, но вы благородный человек: вы не воспользуетесь ее неопытностью | крошечный — надеюсь, вы не воспользуетесь ее невин<ностью>
Стр. 448.
10 Так уж заведено у чёрта | Такое заведение <у чёрта>
20 Полюби меня — и я венчаю тебя маком | Хочешь — <и я венчаю тебя маком>
Стр. 449.
10 Не умеешь ты занять | а. Плохо ты занимаешь б. Не умеешь ты заняться
15 рога пробиваются | пробиваются рога
18 в жизнь свою | никогда
25 сидели за столом | сидели за столом, собираясь обедать
31 внук ее, чёрт | внук ее, чёрт <нрзб. фраза>
35 закрытая миска взошла в комнату | миска взошла без человека
Стр. 450.
8 Странная участь подпоручика Бубнова! | Странная участь подпоручика Бубнова! совестно — право.
15 Я добрый дедушка | Но <я добрый дедушка>
15 и люблю Бабебибобу, так же по многим причинам | и по многим причинам
Стр. 451.
1 и вцепилось | который <вцепился>
12 с миски соскочила крыш<к>а | крыш<к>а миски соскочила
15 и клюковным морсом | и даже клюковным морсом
24 чувствует себя | себя чувствует
Стр. 452.
3 мы уже были в Орлеане | мы были в Орлеане
4 и тотчас отправились далее. Мы сидели | и 30-го уже мы сидели в
6 большим поклонником | и большим поклонником
9 examen“ | examen». Погода была серая и тихая
19 которых здесь пропасть. | которых здесь живет очень много.
22 старого и грязного города | старом и грязном городе
24 узким | и узким
25 на Дордонье | через Дордонью
26 Купеческие кора<бли> | Неб<ольшой> корабль б. Кораб<ль>
27 и мост, казалось <нам> | и казалось <нам> мост
Стр. 453.
2 пастухи | да пастухи
3 толкутся за овцами да вяжут синие чулки | а. вяжут синие чулки б. толкутся за одною овцою
3 После синие чулки | начато а. Но за б. Но уже за его в. Но за Кюбзаком, въезжая
5 со всех сторон вас обнимает | вас обнимает
8 шишкова<ты>е | сучковатые
8 ползут по земле | начато ползут по земле как
11 Гавр и Марсель его убили | начато У вел<иколепной гавани>
11 У великолепной | начато Перед в<еликолепной гаванью>
14 вся гавань | все каналы
47 как в Бордо | начато как в Бордо и нигде
18 вследствие | после
18 наш сластолюбивый | наш при<ятель>
23 После скучного и утомительного рукопись обрывается.
ПРИМЕЧАНИЯ
правитьСПИСОК ПРИНЯТЫХ СОКРАЩЕНИЙ
Б Чт — «Библиотека для чтения» (журнал).
Белинский, ПСС — В. Г. Белинский, Полное собрание сочинений, тт. I—XIII, изд. Академии наук СССР, М., 1953—1959.
Былое — «Былое» (журнал).
BE — «Вестник Европы» (журнал).
Вольф, Хроника — А. И. Вольф. Хроника Петербургских театров, с конца 1826 до начала 1881 года, части I—III. СПб., 1877—1884.
ГБЛ — Государственная библиотека СССР имени В. И. Ленина (Москва).
Halp.-Kam., Viardot — Ivan Tourgueneff. Lettres a Madame Viardot, publiees et annotees par E. Halperine-Kaminsky. Paris, Bibliotheque Charpentier, 107. Перепечатано: то же, 1926.
Герцен, ИАН — А. И. Герцен, Собрание сочинений в тридцати томах, тт. I—XX, изд. Академии наук СССР, М., 1954—1959. Издание продолжается.
Г Мин — «Голос минувшего» (журнал).
ГПБ — Государственная публичная библиотека имени M. E. Салтыкова-Щедрина (Ленинград).
Звенья — «Звенья». Сборник материалов и документов по истории литературы, искусства и общественной мысли XIV—XX вв., под ред. В. Д.
Бонч-Бруевича, А. В Луначарского и др., тт. I—IX, «Academia», M, -Л., 1932—1950.
ИВ — «Исторический вестник» (журнал).
ИРЛИ — Институт русской литературы (Пушкинский Дом) АН СССР (Ленинград).
Корнилов, Годы странствий — А А Корнилов Годы странствий Михаила Бакунина. ГИЗ. Л.-М., 1925.
Лит Арх — «Литературный архив». Материалы по истории литературы и общественного движения, тт. 1-4, изд. Академии наук СССР. М.-Л., 1938—1953 (Институт русской литературы — Пушкинский Дом).
Лит.-Библиолог. сб — Литературно-библиологический сборник (Труды комиссии Русского библиологического общества по описанию журналов XIX века. Вып. 1). Под ред. Л. К. Ильинского. Пг., 1918 (Русское библиологическое общество).
Лит Мысль — «Литературная мысль». Альманах, тт. I—III, изд. «Мысль», Пг., 1922, Л., 1925.
Лит Наcл — «Литературное наследство», тт. 1-68, изд. Академии наук СССР, 1931—1960.
Некрасов, ПСС и П. — Н. А. Некрасов, Полное собрание сочинений и писем, под общ. ред. В. Е. Евгеньева-Максимова, А. М. Еголина и К. И. Чуковского, тт. I—XII. Гослитиздат. М., 1948—1953.
Н Мир — «Новый мир» (журнал).
О Зап — «Отечественные записки» (журнал).
Переписка Грота с Плетневым — Переписка Я. К. Грота с П. А. Плетневым, издание под ред. К. Я. Грота, тт. I—III. СПб., 1896.
Петербургский сборник — «Петербургский сборник», изданный Н. Некрасовым. СПб., 1846.
Письма к Герцену — Письма К. Дм. Кавелина и Ив. С. Тургенева к Ал. Ив. Герцену. С объяснит. прим. М. Драгоманова. Женева, 1892.
ПСП — Первое собрание писем И. С. Тургенева 1840—1883 гг., изд. Общества для пособия нуждающимся литераторам и ученым. СПб., 1884 (на обложке: 1885).
Пушкин ПСС — Пушкин. Полное собрание сочинений. Тт. I—XVI. М., изд. Академии наук СССР. 1937—1949.
Р Арх — «Русский архив» (журнал).
Р Б — «Русское богатство» (журнал).
Р Вед — «Русские ведомости» (газета).
Р В — «Русский вестник» (журнал).
Р Мысль — «Русская мысль» (журнал).
Р Пропилеи — Русские Пропилеи. Материалы по истории русской мысли и литературы. Собрал и подготовил к печати М. О. Гершензон, т. 3, М., 1916.
Р Сл — «Русское слово» (журнал).
Р Ст — «Русская старина» (журнал).
R Hebd — «Revue hebdomadaire» (журнал).
Сев В — «Северный вестник» (журнал).
Совр — «Современник» (журнал).
СПб Вед — «С.-Петербургские ведомости» (газета).
С Пчела — «Северная пчела» (газета).
Станкевич, Переписка — Переписка Николая Владимировича Станкевича. 1830—1840. Ред. и изд. Алексея Станкевича. М., 1914
Стасюлевич — M. M. Стасюлевич и его современники в их переписке. Под ред. М. К. Лемке, тт. I—V. СПб., 1911—1913.
Т и его время, — Тургенев и его время. Первый сборник под ред. Н. Л. Бродского. ГИЗ. М., 1923.
Т, ПСС, 1883 — Полное собрание сочинений И. С. Тургенева. Посмертное издание. Тт. 1-10. СПб., тип. Глазунова, 1883.
Т, ПСС, 1897 — Полное собрание сочинений И. С. Тургенева, тт. 1-10, изд. 4-е, тип. Глазунова. СПб., 1897.
Т, ПСС, 1898 («Нива») — Полное собрание сочинений И. С. Тургенева в 12 томах, СПб., изд. А. Ф. Маркса, приложение к журналу «Нива», 1898. Повторено в издании литературно-издательского отдела Наркомпроса. Пг., 1919.
Т, сб (Бродский) — И. С. Тургенев. Материалы и исследования. Сборник под ред. Н. Л. Бродского. Орел, 1940.
Т сб (Пиксанов) — Тургеневский сборник. Изд. «Огни». Пг., 1915 (Тургеневский кружок под руков. Н. К. Пиксанова).
Т, Соч, 1880 — Сочинения И. С. Тургенева, тт. 1-10. М., изд. насл. бр. Салаевых, 1880.
Т, Сочинения — И. С. Тургенев, Сочинения, под ред. К. Халабаева и Б. Эйхенбаума, тт. I—XII, ГИХЛ. М.- Л., 1929—1934.
Т, СС — И. С. Тургенев. Собрание сочинений в двенадцати томах. Тт. I—XII. М., Гослитиздат, 1953—1958.
Т, СС («Огонек») — И. С. Тургенев. Собрание сочинений. Под ред. Л. Л. Бродского, И. А. Новикова, А. А. Суркова, тт. I—XI. М., изд. «Правда», приложение к журналу «Огонек», 1949.
Т, Стих, 1885 — Стихотворения И. С. Тургенева. СПб., 1885.
Т, Стих, 1891 — Стихотворения И. С. Тургенева. Изд. 2-е. Просмотренное, исправленное и дополненное С. Н. Кривенко. СПб., 1891.
ЦГИАЛ — Центральный государственный исторический архив, Ленинградское отделение (Ленинград).
Центрархив, Документы — Документы по истории литературы и общественности, вып. 2. И. С. Тургенев, изд. Центрархив РСФСР, М.-Пг., 1923.
Чернышевский, ПСС — Н. Г. Чернышевский, Полное собрание сочинений в 15 томах, ГИХЛ, М., 1939—1953.
Печатается по автографу — ИРЛИ, ф. 93, оп. 3, № 1253.
Впервые опубликовано: «Красная нива», 1926, № 17, стр. 16.
В собрание сочинений включается впервые.
Датируется 3—5 (15—17) ноября 1835 г. (см. ниже).
Строка 3. Мне 17 лет было тому с неделю.-- День рождения Тургенева — 28 октября (9 ноября) 1818 г.; следовательно, набросок этой первой автобиографии начат, вероятно, 3—5 (15—17) ноября 1835 г. В это время Тургенев был студентом Петербургского университета и жил в Петербурге.
Строка 5. Во-первых, читал недавно ~ и свою Исповедь — В библиотеке Тургенева (Государственный музей И. С. Тургенева в Орле) сохранились два отдельных издания Исповеди Руссо: Rousseau J. J. Les Confessions. Paris. 1813; Rousseau J. J. Les Confessions. Paris. 1827.
Строка 21. …была одна А. И. Л. … — Речь идет, вероятно, о тетке матери Тургенева Анне Ивановне Лутовиновой.
Печатается по автографу — ИРЛИ, Р. 1, оп. 29, № 1.
Впервые опубликовано: Лит Арх, т. 3, стр. 176—178.
В собрание сочинений включается впервые.
Датируется 1835 — началом 1836 г. (см. ниже)
На рукописи перед текстом надпись: «Тургенева мнение о Мише»; против слов «Впрочем, не старается прослыть любезным» на полях написано тем же почерком:. «неправда». По-видимому, обе надписи сделаны рукою отца Михаила Фиглева
Михаил Сергеевич Фиглев, друг юности Тургенева, умер 19 лет в 1836 г., а Тургенев писал о нем как о восемнадцатилетнем юноше. Следовательно, характеристика эта составлена в 1835 или в начале 1836 г. Тургенев пометил характеристику М. Фиглева 32 номером, что дает основание высказать предположение, что им была написана целая серия аналогичных заготовок для будущей литературной работы.
Тургенев был знаком со всем семейством Фиглевых (см. наст. изд., Письма, т. I, №№ 7, 13, 15).
Печатается по автографу, включенному в письмо к М. А. Бакунину и А. П. Ефремову — ИРЛИ, ф. 16, оп. 9, № 486.
Впервые опубликовано: Р Мысль, 1912, № 12, стр. 144—145, с незначительными отклонениями от подлинника, вызванными соображениями цензурного порядка. Так, в тексте всюду вместо тургеневского «Св. Петр» или «Петр» напечатано «привратник».
Датируется 29 августа (10 сентября) 1840 г. на основании даты, проставленной Тургеневым в указ. выше письме к М. А. Бакунину и А. П. Ефремову.
Эта шуточная антиклерикальная сценка-импровизация не имела в виду никаких целей, кроме забавы друзей. Ее сюжет внушен, вероятно, весьма, популярными в литературе начала XIX в. вариантами легенды о св. Петре как привратнике рая. Тургеневу могла быть известна обработка этой легенды в сатирической поэме Байрона «Видение суда» (1822), в новелле П. Мериме «Федериго» (1829), восходящей к итальянской сказке (см М. П. Алексеев. Из истории английской литературы. Этюды, очерки, исследования. Гослитиздат, М. —Л., 1960, стр. 341—346) Немецкие антиклерикальные легенды о св. Петре, видимо, были частично известны Тургеневу и благодаря актеру Берлинского кенигштадского театра Ф. Бекману, которым он восхищался в этот период (см. письмо Т. Н. Грановскому 8(20) июня 1839 г. — наст. изд., Письма, т. I, письмо 16) и который, по слонам Станкевича, в опере «Мышелов» дополнял свою песню «про пьяницу и его кончину» куплетами про «его пришествие к вратам рая и разговоры с Петром апостолом» (Станкевич, Переписка, стр. 427).
Главный герой сценки «Ефремыч» — А. П. Ефремов (1815—1876), географ, друг Тургенева в период пребывания в Берлинском университете. Вместе с Н. В. Станкевичем и А. П. Ефремовым Тургенев весной 1840 г. путешествовал по Италии, Остряк, толстяк, любитель вина и женщин, он постоянно являлся мишенью острот и шуток своих друзей (см. наст. изд., Письма, т. I, письма 20 и 26). Сохранились два письма Ефремова к Тургеневу 1840 г., которые свидетельствуют о их близости в этот период (см. Р Мысль, 1915, № 12, отд. XVIII, стр. 115—120).
Печатается по черновому автографу — ГБЛ, ф. 306, картон 1., ед. хр 6.
Впервые опубликовано: Р Пропилеи, т. 3, 1916, стр. 44—51.
В собрание сочинений впервые включено в издании: Т, Сочинения, т. XI, стр. 265—272.
Датируется 25 июня 1842 г., согласно помете на рукописи (см. «Варианты», наст. том, стр. 498).
Об А. А. Бакунине и его отношениях с Тургеневым см. в примечаниях к стихотворению «<А. А. Бакунину)» — наст. том, стр. 606. Из письма общего приятеля Бакуниных и Тургенева К. А. Беера к А. А. Бакуниной от 4 июня 1842 г. (Корнилов, Годы странствий, стр. 142) известно, что в это время Тургенев общался с Алексеем Бакуниным и последний несколько дней прожил в Спасском. Возможно, что «Похождения подпоручика Бубнова» были написаны как раз в этот период совместного пребывания Тургенева и Алексея Бакунина в Спасском и явились своеобразной шуточной реакцией на философские разговоры и споры между ними. Письма Тургенева к Алексею Бакунину, предшествующие «Похождениям», отличаются тем же шутливо-пародийным тоном, каким написаны и «Похождения подпоручика Бубнова» (см. наст. изд.. Письма, т. I, письмо 34, а также наст. том, стр. 357).
Некоторые мотивы «Похождений», например: «Подпоручик Бубнов шел …, предаваясь, по обыкновению, любимым размышлениям — о том, что бы он стал делать, если б он был Наполеоном?» — навеяны чтением гоголевских повестей, в частности, «Записок сумасшедшего». Гоголевская манера чувствуется и в самом сюжете (ср. с повестью «Нос», а также рассказами «Ночь перед рождеством» и «Заколдованное место») и в смешении фантастики с бытом, и в нарочитой серьезности тона, когда речь идет о нелепых, неправдоподобных вещах. Например: «Черт схватил подпоручика Бубнова за хохол и снял с него голову. Подпоручик Бубнов хотел было удивиться — да без головы удивляться невозможно». Ср. у Гоголя в повести «Нос»: «Как же можно, в самом деле, чтобы нос, который еще вчера был у него на лице, не мог ездить и ходить, — был в мундире!».
Несколько раньше, в марте — апреле 1842 г., Тургенев работал над драмой «Искушение святого Антония», оставшейся незавершенной. Здесь, как и в «Похождениях», действуют «адские» персонажи: сатана, чертенята и «любовница чёрта» Апнунциата. Написанные Тургеневым сцены сходны с «Похождениями» тем, что в обоих этих произведениях чёрт искушает человека Но в «Искушении» эта тема дана в возвышенно-романтическом плане, тогда как в «Похождениях» она снижена, пародирована и доведена до гротеска. Грозный и коварный «сатана» «Искушения» здесь превращен в глупого и вульгарного «чёрта» и все соприкосновения с «нечистой силой» объясняются опьянением героя.
Стр. 443, строка 5… потомку Баториев…-- О происхождении семьи Бакуниных биограф М. А. Бакунина А. А. Корнилов пишет: «В семейных преданиях сохранились малодостоверные и неясные легенды о происхождении Бакуниных от известного польского короля Стефана Батория или о родственных связях с ним, но никаких документальных данных, намекающих на что-либо подобное, по-видимому, не существует» (А. А. Корнилов. Молодые годы Михаила Бакунина. М., 1915, стр. 1).
Стр. 447, строка 9. Подпоручик! ~ голубчик! — В несколько измененном виде эта песенка вошла в повесть «Вешние воды», гл. XVII (1871; см. наст. изд., Сочинения, т. XI). Слова ее, вероятно, не сочинены Тургеневым, а взяты из бытового «мещанского» репертуара.
Печатается по автографу — ГПБ, архив И. С. Тургенева, № 10.
Впервые опубликовано: Т, Сб (Бродский), стр. 7.
В собрание сочинений включается впервые.
Датируется августом — сентябрем 1845 г. (см. ниже).
Запись представляет собою начало очерка и обрывается неоконченной фразой. Позднее Тургенев воспользовался оборотной стороной бумаги, на которой был начат очерк, для записи начала чернового варианта рассказа «Чертопханов и Недопюскин» из цикла «Записки охотника».
Название очерка не соответствует дошедшему до нас тексту, и котором говорится только о начале путешествия по дороге к Пиренеям. О самом же пребывании в Пиренеях Тургенев или не написал, оставив очерк незаконченным, или же листы с продолжением и окончанием очерка затерялись.
Путешествие происходило в 1845 году, что устанавливается па основании письма Н. М. Сатина к Н. П. Огареву от 2(14) августа 1845 г.: «Боткин и Тургенев проводили меня до Барежа. Тургенев шляется по Пиренеям, а Боткин, пробыв со мною два дня, отправился в Испанию. Мы очень веселились в Бордо, купались в океане около Вайоны и вообще совершили это путешествие очень недурно» (Р Мысль, 1891, № 8, стр. 15) — и письма П. А. Плетнева к Я. К. Гроту от 6(18) ноября 1845 г.: «Виделся с Тургеневым, автором „Параши“… Лето он провел во Франции на испанской границе» (Переписка Грота с Плетневым, т. II, стр. 614)
По данным дошедшей до нас записи Тургенева и указанного письма Сатина, путешествие Тургенева проходило в обществе В. П. Боткина и Н. М. Сатина. 17(29) июля 1845 г. они выехали из Парижа. 21 июля (2 августа) в Бареже (городе у испанской границы) пути их разошлись: Сатин остался в Бареже, Боткин поехал в Испанию, Тургенев отправился в Пиренеи. В Россию Тургенев вернулся только в начале ноября 1845 г.
Возможно, что Тургенев начал писать очерк еще во время путешествия в Пиренеях или сразу же по возвращении оттуда в Париж, до отъезда в Россию. По многочисленным мелким подробностям, указанным в записи, видно, что все они воспроизводят недавние впечатления. На этом основании запись предположительно датируется августом — сентябрем 1845 г.
Намерение вести во время поездок путевые очерки возникало у Тургенева и ранее, еще в 1840 г., когда перед отъездом в Италию он писал А. В. Никитенко, бывшему тогда редактором «Сына отечества»: «…позвольте мне изредка присылать в Ваш журнал письма, которые уже по одним подробностям италианской жизни, природы и памятников древности, может быть, не будут совершенно лишены интереса» (наст. изд. Письма, т. I, письмо 18).
Возможно, что настоящая запись является началом, очерка, также предназначавшегося для помещения в каком-либо журнале. Но как в 1840 г., так и в 1845 г. Тургенев не выполнил своего намерения, не оставив путевых заметок за исключением настоящего отрывка.. Впоследствии Тургенев дважды предпринимал печатанье, уже не путевых очерков, а писем из-за границы.
Стр. 452, строка 6. …большим поклонником Кузена.-- Виктор Кузен (1792—1867) — французский реакционный философ, идеалист-эклектик, идеолог буржуазии в эпоху Июльской монархии.
Стр. 452, строка 9. Ночью мы проехали через историческое Блуа (Blois)… Влуа — город в центральной части Франции, известный тем, что в нем заседали Генеральные штаты 1576 и 1588 годов.
Стр. 453, строка 13. …во время моего пребывания в Гавре…-- Тургенев был в Гавре (крупном портовом городе на сев.-зап. Франции, в устье Сены) в конце мая 1845 г., при проезде морским путем из Петербурга в Париж.
Стр. 453, строка 18. …наш сластолюбивый приятель В… — Василий Петрович Боткин (1811—1869), литератор, друг Белинского и Тургенева; результатом его поездки в Испанию явились «Письма об Испании», напечатанные в Совр, 1847, и отдельной книгой — СПб., 1857.
Стр. 453, строка 20. …где давали «Роберта-Дьявола»… «Роберт-Дьявол» — опера Мейербера (1830).
Печатается по автографу — ИРЛИ, Р. 1, оп. 29, № 2.
Впервые опубликовано: Центрархив, Документы, стр. 37.
В собрание сочинений включается впервые.
А. И. Белецкий, публикуя «Сюжеты», высказал предположение, что они были записаны Тургеневым в 40-х годах, в атмосфере всеобщего увлечения «физиологическими очерками». М. К. Клеман датировал их точнее: 1845—1846 годами (М. К. Клеман. Иван Сергеевич Тургенев. Очерк жизни и творчества. ГИХЛ. Л., 1936, стр. 34). Такая датировка наиболее вероятна, так как именно в эти годы вышли в свет два тома «Физиологии Петербурга» (1844—1845) и «Петербургский сборник» (1846).
Намеченные Тургеневым сюжеты не были им разработаны. После опубликования в январе 1847 г. «Хоря и Калиныча» Тургенев надолго был поглощен очерками из крестьянского быта. Высказывалось предположение, что этот перечень сюжетов был составлен Тургеневым не только с учетом его собственных замыслов, но и как список тем, которые могут быть разработаны другими писателями натуральной школы (см. М. К. Клеман, там же; ср. Виктор Шкловский. Заметки о прозе русских классиков, «Советский писатель», М., 1955, стр. 203). Интересно в связи с этим отметить, что в «Физиологии Петербурга» и «Петербургском сборнике» были напечатаны физиологические очерки разных авторов, близкие по темам к «сюжетам» Тургенева. Например: «Петербургский дворник» (В. И. Даля), «Петербургские шарманщики» (Д. В. Григоровича), «Петербургская сторона» (Е. П. Гребенки), «Петербургские углы» (Н. А. Некрасова), «Омнибус» (А. Я. Кульчицкого) и т. д. Некоторые из намеченных сюжетов впоследствии так или иначе были использованы в творчестве самого Тургенева. Так, можно отметить сходство четвертого сюжета с темой тургеневского стихотворения в прозе «Маша» (1878), в котором главным действующим лицом является ночной извозчик, рассказывающий седоку о своем горе (см. наст. изд., Сочинения, т. XIII). Не исключена возможность, что прямое отношение к четвертому сюжету имеет также незавершенный набросок Тургенева под названием «Ванька» (см. наст. том, стр. 455) Под номерами 5 и 6 отмечены «Толкучий рынок с продажей книг» и «Апраксин двор». Очень вероятно, что задуманные Тургеневым очерки должны были быть основаны на личных впечатлениях. В 40-е годы Тургенев хорошо знал книжные магазины Петербурга и букинистов. В это время книжная торговля, по преимуществу иностранными книгами, сосредоточивалась на Невском проспекте, магазины русских книг находились в Гостином дворе (П. Столпянский. Книга в старом Петербурге. «Русское прошлое», 1923, кн. 4, стр. 133—134), в Апраксиной дворе расположены были важнейшие лавки и лари букинистов. Среди «апраксииских» букинистов было много весьма колоритных фигур; одного из них Семена Андреева прозвали Гумбольдтом «отчасти потому», что он «действительно был похож на бюст Гумбольдта, а вместе с тем и потому, что любил пофилософствовать» (Н. И. Свешников. Воспоминания пропащего человека, М. —Л., 1930, стр. 409—412; ср. П. Симони. Библиографические листки о книжной торговле и типах торговцев на старом Апраксиной рынке. «Старые годы», 1907, февраль, стр. 60—69).
«Сюжеты» 8 и 9 неоднократно привлекали внимание исследователей в связи с очерком «Певцы». Было высказано предположение, что в этом очерке Тургеневу «пригодились» «песельники Жукова» (А. Белецкий. Письма и заметки из архива Е. Я. Колбасина. Центрархив, Документы, стр. 38) и что при разработке этого сюжета писатель перенес действие из обстановки городского трактира в обстановку деревенского кабачка (Б. Эйхенбаум — Т, Сочинения, т. I, стр. 349). Точка зрения А. Белецкого и Ю. Эйхенбаума вызвала возражения со стороны М. Клемана, который отрицал связь «Сюжетов» с «Певцами» на основании письма Тургенева к П. Виардо от 26 октября (7 ноября) 1850 г. М. Азадовский, соглашаясь с М. Клеманом, писал: «Действительно, едва ли имеются серьезные основания сближать певцов Притынного кабачка с „песельниками Жукова“; прообразом Якова; Турка послужил, по всей вероятности, кто-либо из рабочих фабрики Н. С. Тургенева (брата писателя)» (Известия АН СССР. Отделение литературы и языка, т. XIII, вып. 2. М., 1954, стр. 162; ср. И. Шуйский. О прототипе Якова Турка в «Певцах» И. С. Тургенева. — «Русская литература», 1959, № 3, стр. 193—199). О «песельниках Жукова» М. И. Пыляев пишет: «В сороковых и пятидесятых годах особенно славились в Екатерингофе песенники с табачной фабрики В. Г. Жукова. Здесь они кочевали лагерем во время сенокоса на Екатерингофских лугах, сопровождая работу пением и плясками» («Старый Петербург», СПб., 1887, стр. 82).
«Большую фабрику со множеством рабочих» Тургенев не изобразил детально ни в 40-х годах, ни позднее. В «Бежине луге» (1850—1854) он бегло коснулся быта помещичьей бумажной фабрики; о большой капиталистической пореформенной фабрике и некоторых ее рабочих говорится в «Нови» (1876)
Стр. 454, строка 2. Галерная гавань — оконечность Васильевского острова в Петербурге, на берегу Финского залива, местность, населенная городской беднотой и часто страдавшая от наводнений.
Строка 4. Сенная — рыночная площадь в Петербурге (теперь площадь Мира), окруженная густонаселенными домами, трактирами и т. п.
Строка 6. Гороховая — улица в Петербурге — одна из главных городских артерий (теперь улица Дзержинского), заселенная чиновниками, купцами, ремесленниками и т. п. Упоминается у Пушкина («Барышня-крестьянка»), Лермонтова («Княгиня Литовская»), Гоголя («Невский проспект» и др.), позднее — у Гончарова («Обломов») и Достоевского («Идиот»).
Строка 10. Апраксин двор — в Петербурге — в то время рыночная площадь с деревянными лавками, где велась мелкая торговля. Выгорел в известном пожаре 7 июня 1862 г.
Строка 11. Бег на Неве - устраивался зимой, на расчищенной ледовой дорожке, преимущественно на «святках» и привлекал много зрителей (ср. в «Медном Всаднике»: «Люблю… Бег санок вдоль Невы широкой»).
Строка 15. Невский проспект — в Петербурге; не раз служил предметом изображения в литературе, особенно у Гоголя (повесть «Невский проспект», «Мертвые души»).
Печатается по автографу: ЦГАЛИ, ф. 509, оп. 2, ед. хр 6, л. 79.
Впервые опубликовано: в примечаниях к Т, СС, т. IX, стр. 594.
В основной текст сочинений включается впервые.
Набросок записан Тургеневым в тетради, содержащей нерповые редакции комедий «Нахлебник» (1848) и «Холостяк» (1848—1849), на основании чего он может быть датирован 1848—1849 гг. Не исключена возможность, что «Ванька» был задуман Тургеневым как очерк, разрабатывающий 4-й «Сюжет» (см. наст. том, стр. 468).
Печатается по авторизованной копии — ЦГАЛИ, ф. 509, оп. 1, № 23; подпись и дата — автограф.
Впервые опубликовано по той же копии: «Одесские новости», 1910, № 8286, 5 декабря.
В собрание сочинений впервые включено в издании: Т, Сочинения, т. XII, стр. 438—447. Во всех публикациях допущены пропуски текста, восстановленные в настоящем томе.
Датировано 23—25 декабря ст. ст. 1842 г.
Сильно поврежденный черновой автограф хранится: ГПБ, архив И. С. Тургенева, № 1.
Авторизованная копия принадлежала сослуживцу Тургенева по Министерству внутренних дел В. М. Лазаревскому (1817—18Р0).
Написано по заданию министра внутренних дел Л. А. Перовского, о чем на листе копии имеется запись Лазаревского: «Тургенев писал это, состоя на службе в особенной канцелярии министра внутренних дел, как кажется, в виде экзамена». «Замечания» Тургенева написаны по поводу правительственного указа от 2 апреля 1842 г. «Об обязанных крестьянах». Печатный текст указа хранится вместе с копией Тургенева и на нем имеется запись Лазаревского, из которой видно, что подобные записки предлагалось составлять всем поступавшим на службу молодым людям для проверки их способностей и образа мыслей. Этим объясняется официально-риторический тон «Замечаний» Тургенева. Однако в содержании записки будущий писатель попытался выразить свои собственные мысли, насколько это позволяли форма и назначение документа.
Решение Тургенева поступить па государственную службу и выбор для этого Министерства внутренних дел, по-видимому, определились в бытность его в Дрездене летом и осенью 1842 г., когда он был особенно близок с М. А. Бакуниным. В этом решении Тургеневым руководило желание послужить родине и принести посильную помощь русскому крестьянству в деле его освобождения от крепостной зависимости, а Министерство внутренних дел как раз и занималось подготовкой крестьянской реформы. Во главе Министерства тогда (с 1841 года) стоял Лев Алексеевич Перовский (1792—1856), в молодости член декабристских организаций — «Военного общества» и «Союза благоденствия», — известный энергией, независимостью взглядов и антикрепостническими убеждениями. Особенной канцелярией руководил в то время писатель Владимир Иванович Даль (1801—1872), непосредственно занимавшийся собиранием и разработкой материалов о положении «дворовых людей» и подготовкой законопроектов. Вопрос о службе Тургенева подробно освещен Ю. Г. Оксманом в комментариях к изданиям: Т, Сочинения, т. XII, стр. 692—697; Т, СС, т. XI, стр. 550—552, и в статье «И. С. Тургенев на службе в Министерстве внутренних дел» (Ученые записки Саратовского гос. университета им. Н. Г. Чернышевского, т. LVI. Выпуск филологический, 1957, стр. 172—183). Тургенев искренно верил в намерения Министерства и хотел приложить к их выполнению и свои силы. Однако очень скоро писатель разочаровался в своих надеждах и в начале 1845 г. навсегда покинул поприще государственной службы (см. наст. изд., Письма, т. I, Приложение, № 11, К. К. фон Полю).
Тургенев не любил вспоминать эти страницы своей биографии и в 1875 г., говоря о себе в третьем лице, писал, допуская некоторые неточности в датах: «В 1841-м году он вернулся в Россию, поступил в 1842-м году в канцелярию министра внутренних дел под начальство В. И. Даля, служил очень плохо и неисправно и в 1843-м году вышел в отставку» («Автобиография», наст. изд., Сочинения, т. XV).
«Замечания» Тургенева проникнуты искренней верой в бескорыстное желание правительства облегчить положение крестьян и в целесообразность государственного бюрократического аппарата, призванного следить за соблюдением законности. 13 суждениях, высказанных в «Замечаниях», сказалось влияние наиболее передовых и прогрессивно настроенных деятелей 1830-х годов (Пушкина, Белинского, М. А. Бакунина и других).
Стр. 459, строка 17. Состояние русского крестьянина составляет предмет постоянного внимания нашего монарха…-- Об этом писал, в частности, А. П. Заблоцкий-Десятовский в секретной записке «О крепостном состоянии в России» (1841), которая, впрочем, была известна в кругах передовой петербургской общественности: «Слухи о намерении правительства изменить крепостное право распространялось более или менее везде» (А. П. Заблоцкий-Десятовский, «Граф П. Д. Киселев и его время», т. IV, СПб., 1882, стр. 335).
Стр. 459, строка 29. …(смотри статью г. Хомякова в «Москвшпянине» нынешнего года и возражения симбирского помещика).-- Речь идет о статье А. С. Хомякова «О сельских условиях» («Москвитянин», 1842, № 6, стр. 253—266), вызвавшей «Замечания на статью г-на Хомякова: о сельских условиях», напечатанные без подписи, с указанием под текстом города Симбирска («Москвитянин», 1842, № 8, стр. 376—382).
Стр. 461, строка 39. См. Древ. вив<лиофика>, том XIII.-- В книге: «Древняя российская вивлиофика, изданная Николаем Новиковым» (М., изд. второе, 1790), в части XIII, в главе «Свадьба князя Василия Даниловича Холмского», на стр. 2—3 читаем: «А в поезду были со князем Василием дети боярские», и далее следует длинный, на двух страницах, список имен и фамилий.
Стр. 462, строка 38. Пределы моей статьи ~ его добродушия, его природного ума…-- Эту характеристику русского крестьянина ср. с характеристикой в главе «Русская изба» из публицистического произведения Пушкина «<Путешествие из Москвы в Петербург>», вошедшего в одиннадцатый том посмертного издания «Сочинений Александра Пушкина», напечатанный в 1841 г.: «Взгляните на русского крестьянина: есть ли и тень рабского уничижения в его поступи и речи? О его смелости и смышленности и говорить нечего. Переимчивость его известна. Проворство и ловкость удивительны» (Пушкин, ПСС, т. XI, стр. 258).
Стр. 464, строка 30. Слова в отдалении от своих имений, и как бы пренебрегающих — в настоящем издании вводятся в текст впервые.
Стр. 465, строка 24. Слова и бдительный надзор за исполнением этой необходимой меры — в настоящем издании, вводятся в текст впервые; другие, более мелкие исправления текста не оговариваются.
Стр. 468, строка 20. Не говоря уже о том ~ заслуживают названия рабов — Ср. в упомянутом очерке Пушкина: «Русская изба»: «Прочтите жалобы английских фабричных работников; волоса встанут дыбом от ужаса» и т. д. (Пушкин, ПСС, т. XI, стр. 257).
Стр. 468, строка 36. Во время моего пребывания в Богемии…-- Тургенев был в Богемии (как в Германии и вообще в Западной Европе называли Чехию), на курорте Мариенбад в августе — сентябре 1840 г. (см. наст. изд., Письма, т. I, письма 25, 26).
Стр. 471, строки 2. «Colosse aux pieds d’argile».-- Возможно, что впервые так назвал Россию Дени Дидро, о чем свидетельствует граф Сегюр, французский посол при дворе Екатерины II (см. Comte de Segur, Memoires ou Souvenirs et anecdotes, Paris, 1827, v. II, pp. 143, 214). Во всяком случае это сравнение уже с конца XVIII в. стало распространенным и употреблялось в различных вариантах в последующие десятилетия (см. Н. С. Ашукин, М. Г. Ашукина. Крылатые слова, М., 1960, стр. 301—302).
Стр. 472, строка 4. Вернейший признак силы — знать свои недостатки, свои слабости…-- Та же мысль: «Ничто не может быть полезнее для демократической партии, чем уразумение своей временной слабости и относительной силы своих противников» — была высказана М. А. Бакуниным в статье «Реакция в Германии», написанной 17—21 октября 1842 г. (М. А. Бакунин. Собрание сочинений и писем, под ред. Ю. М. Стеклова, т. III, М., 1935, стр. 128). Впервые на это указал Ю. Г. Оксман в упомянутой выше статье, стр. 178.
Стр. 472, строка 15. Перефразировка двух первых строк стихотворения Пушкина «Стансы». У Пушкина:
В надежде славы и добра
Гляжу вперед я без боязни…
- ↑ «Исповедь» Ж. Ж. Руссо (франц.).
- ↑ введение (лат.).
- ↑ показаться смешным (франц.).
- ↑ Это человек, стоящий выше посредственности я ниже гения (франц.).
- ↑ пылко любящий женщин, неспособный ненавидеть (франц.).
- ↑ Личность сильная легко может его подчинить; человек обыкновенный, но ловкий может его заставить следовать за собой (франц.).
- ↑ Он не принадлежит к числу людей, способных возвыситься над несчастьем; но и несчастью также не легко его победить (франц.).
- ↑ Он любит внушать другим, что у него есть кое-какие интрижки; в действительности же он довольно скромен с женщинами. Он не умеет скрыть и свою печаль и свою радость; я даже сказал бы, что в своей печали он более замкнут (франц.).
- ↑ Есть люди, к которым он чувствует невольное недоверие; другим он слишком, доверяется (франц.).
- ↑ он весь создан для этой жизни (франц.).
- ↑ Заключение (франц.).
- ↑ Балетные термины (франц.).
- ↑ свободу воле со свободой совести (франц.).
- ↑ папоротник (франц.).
- ↑ На этом рукопись обрывается.
- ↑ Нельзя не заметить, как много пресеклось княжеских фамилий. Из двадцати князей различных родов, которых мы находим в «поезду» князя Холмского, на свадьбе его с дочерью Иоанна III-го в 1500 году, ни один не оставил потомства, дошедшего до наших дней. (См. Древ. вив<лиофика>, том XIII). (Примечание Тургенева).
- ↑ Колосс на глиняных ногах (франц.).