- Издатель «Сына отечества» получил еще несколько статей о сем же предмете, но не может их напечатать.
Катенин П. А. Размышления и разборы
М. «Искусство», 1981. — (История эстетики в памятниках и документах).
Замечания на статью о первых двух дебютах господина Каратыгина в 27 книжке «Сына отечества» разделяются на две части1. Господин Я…й хочет доказать сначала, вопреки господину Жандру, что Каратыгин не хорош, а потом, что «Фингал» — трагедия, которую непростительно в чем-нибудь осуждать. Я скажу только два слова о молодом актере, именно потому, что на бумаге спорить об игре сценической трудно, когда с двух сторон совершенно разными глазами смотрят: та же дикция, которую хвалит господин Жандр, не нравится господину Я…му; тот же стих, где, по словам одного, актер дошел до совершенства, другой был им недоволен; тот же покойник Яковлев, которого первый поставил достойным предшественником, кого лестно будет молодому актеру достигнуть, второй, кажется, его в ничто ставит словами: и с Яковлевым. Какая лестная надежда! Как в таком случае согласиться или чем переспорить? И то и другое невозможно. Две только вещи можно доказать господину Я…му: первое, что долг благоразумного критика к начинающему артисту не есть без всякой милости показывать пороки игры его. Критик не зложелатель, его дело не пугать артиста, а посоветовать ему; все хорошее он должен показать еще с большим старанием, нежели все дурное; особливо, когда отличное дарование служит извинением недостатков; строгость же безжалостная у места иногда только против ничтожной и самолюбивой посредственности. — Второе, что наружность весьма много придает актеру на театре: она есть одно из дарований, ему уделенных природою, так же как голос, чувство, ум и прочее; правда, иногда главные дарования, то есть ум и чувства, бывают так велики, что заменяют, и то не совсем, недостаток средств; но эти примеры редки, по исключениям не судят, а недоросток-герой или рябая красавица будут всегда неприятны в трагедии любителю изящного. Господин Я…й радуется, что не увидит Каратыгина на престоле Мельпомены, то есть на театре; если почему-нибудь молодой артист будет отстранен от своего места, должно, скорее, сожалеть; но теперь спрашивается (любимый диалектический оборот господина Я…го), где именно большинство голосов было собираемо и решило? Голоса публики в театре во все четыре представления, где Каратыгин играл, были несомненно на его стороне.
Спешу перейти ко второй половине замечаний. Господин Я…й, называя мнения господина Жандра софизмами, берется это доказать его же словами: «Эдип-царь» — лучшая русская трагедия, и потом: стихи в ней нехорошо сделаны. Господин Я…й видит тут какое-то противоречие и спрашивает: можно ли назвать трагедию хорошей, когда она написана дурными стихами? Можно, конечно: Лафосов «Manlius» хорошая трагедия бесспорно; стихи же в ней немногим лучше «Эдипа-царя», но сверх того господин Жандр не называл «Эдипа» хорошею трагедиею, а лучшею из русских, и то с оговоркою по плану. — «Дейдамия» и «Сорена» дурны не по одной версификации, в них нет смыслу человеческого; стихи Ломоносова в трагедиях гораздо лучше стихов Сумарокова, а трагедия его гораздо хуже. «Фингал» и «Эдип-царь» могут быть в таком же между собою отношении. Критики господина Я…го на «Эдипа» все неосновательны: две сцены «Эдипа» и «Иокасты» отнюдь не повторение одного и того же: второй разговор продолжение первого; я согласен тут назвать действие растянутым, но не излишним; монолог Эдипа, где он видит тень отца, точно на своем месте: он заимствован из «Эдипа» Вольтерова, который сам имел в виду исступление Ореста в конце «Андромахи», Федры в 4-м действии и прочие сего рода блестящие украшения, наброшенные вкусом новых народов, как богатое платье на величественную наготу древних.
Обращаясь к «Фингалу», господин Я…Й трудится долго над истолкованием плана вообще, говорит о реальном и идеальном. К чему все это? — Слова «в плане нет никакого плана» не требуют такого кудрявого разбора: они значат просто, что план нехорошо обдуман, так же как «характеры не похожи ни на какие характеры», значит, что характеры нехорошо выдержаны; в справедливости последнего из сих замечаний согласен даже усердный биограф Озерова за исключением одного Старна. Кто осмелится войти со стороны и вмешаться в несогласия двух ревностных защитников «Фингала»? Я любопытен только узнать, почему господин Я…й избегает прямо отвечать на замечания господина Жандра; их всего немного; непонятное злоупотребление имени Одеонова Старном, усердным его молитвенником и столько же непонятное забытие меча Тоскарова на холме, чтобы Фингал мог им оборониться, — вот что должно было отбить, опровергнуть, уничтожить, и спор бы кончился, между тем как рассуждения о золотом веке, повторение недостаточных выражений господина В. С. и занятая у известного критика аттическая соль беспрестанно более и более затемняют главный вопрос. Господин Я…й не знает ни одной трагедии, не основанной на интригах: пусть прочтет неизвестные ему; их в греческом театре много; он там найдет между прочим двух «Эдипов» Софокловых, из коих первый, по мере сил русского стихотворца, передан нам в «Эдипе» Грузинцова, а второй, из малого числа рассеянных в нем отрывков, дал средства Озерову составить несколько сцен, самых лучших во всем его театре. Перед концом своих замечаний господин Я…й выписал полстраницы из Энциклопедии, Маллета и Макферсона, чтоб с их слов позволено было Фингалу быть вольнодумцем. Что же видно из всех этих выписок? Что дикие народы севера, не имея даже храмов, поклонялись богу в лесах, как им велели друиды. Что ж такое друиды? Жрецы, колдуны, шаманы, что угодно в этом роде; но вовсе не философы и не деисты. Верно, ни один из учеников их не усмехнулся бы, услышав, что учитель его говорит именем неба и тени убитого героя; он не закричал бы:
Какой сей дар чудесный!
И как пред всеми он небесный слышал глас,
Которому никто не мог внимать из нас?
Что в вашем храме я, мне должно ль лицемерить?
Впрочем, такая выходка в храме во всяком случае неблагопристойна.
«Озеров никогда не потеряет цены», пишет господин Я…й. Конечно; но цена его не определена еще; он у нас один; сравнить не с кем; будем же им заниматься, постараемся отличить хорошее от дурного, ибо не слепое удивление, но похвала, на рассудке основанная, приносит честь стихотворцу. «Прошли те времена, когда Прадоны торжествовали над Расинами». Дай бог! но зачем же Крылов написал басню: «Осел и Соловей»? — «Публика просвещена…». Тем лучше: перед просвещенными людьми и приятно рассуждать о словесности и искусствах; невежи не поймут или не станут слушать.
Впервые — СО, 1820, ч. 63. № 28, с. 80—85.
1 Автором статьи, о которой говорит Катенин, был Я. Н. Толстой. Его статья «Замечания на статью о первых двух дебютах г. Каратыгина, в 23 No С. О, помешенную» была напечатана в СО, 1820, ч. 63. № 27, с. 32—37.
3 «Деидамия» — трагедия В. К. Тредиаковского (1750), «Сорена и Замир» — трагедия Н. П. Николева (1785).
3 Цитируется трагедия Озерова «Фингал» (д. II, явл. 3).