Продавщица газетъ.
править«La France! La Liberté!-- Газеты, господа,
Извольте покупать!»
На крики продавщицы
Я каждый разъ, какъ мнѣ въ томъ уголкѣ столицы
Случалось проходить, сворачивалъ всегда
Въ убогой лавочкѣ и покупалъ газету,
Чтобъ на ходу прочестъ… не потому, что я —
Политикъ пламенный, — и къ этому предмету
Скептично отношусь, — а просто тутъ моя
Привычка старая: берешь по машинальной
Потребности листокъ, чтобъ справиться — дадутъ
Министровъ новыхъ намъ чрезъ нѣсколько ^минутъ,
Или у прежнихъ мы въ опекѣ подначальной
Останемся пока…
«Газеты, господа!
La France! Le Moniteur!»
И юркая старуха
Кричитъ и мечется, суётъ туда, сюда —
Все въ одинаковомъ расположеньи духа —
Листы и листики всѣхъ партій и цвѣтовъ…
Когда я подходилъ, она меня частенько
Встрѣчала весело: — «А, вотъ и вы! Поздненько:
Ужъ все распродано… Осталось нумеровъ
Пять-шесть Pays и Temps… Что-жь! Сами виноваты:
У насъ, вѣдь, шибкій сбытъ, вы знаете, всегда,
Чуть только межъ собой повздорятъ депутаты,
Вотъ какъ вчерашній день… Или пойдетъ когда
Молва, что новые готовятся министры…»
Порою я вступалъ еще въ бесѣду съ ней, —
Мнѣ нравились и взглядъ ея прямой и быстрый,
И рѣчь разумная:
— «Ахъ, ныньче бойкихъ дней
Немного у меня: пора глухая — лѣтомъ;
Палаты заперты, Парижъ какъ вымеръ весь —
Л, значитъ, не о чемъ писать большимъ газетамъ;
А въ маленькихъ — „суды“, да кой-какая „смѣсь“.
У васъ, господъ, у всѣхъ купанья, да охоты,
Да воды всякія… Не будь гризетки (ей
Безъ фельетончика газеточки своей
И день прожить нельзя), совсѣмъ бы безъ работы
Сидѣлъ нашъ братъ… Ахъ, да, хоть это грустно… но…
Коль преступленья нѣтъ особенно большого,
Бумагу эту всю сбыть, право, мудрено…
Храни меня Господь — желать грѣха такого,
Да только… Помните, процессъ былъ Биллоаръ?
Вотъ то-то, Боже мой, шелъ ходко нашъ товаръ!
Въ ту пору, какъ пошли всю эту грязь печатать,
Мнѣ было плохо: все, что удалось припрятать
За время прежнее — истратилось; и вотъ,
Недѣли въ три всего я столько, сударь, сбыла
Однихъ „съ картинками“, что сразу заплатила
Большой квартирный долгъ. Да здѣсь еще разсчетъ
Случайный: эдакихъ процессовъ въ годъ едва ли
Найдется парочка… А вотъ ужь что моя
Разъ двадцать вѣрная доходная статья —
Такъ это шумъ и гвалтъ у тѣхъ господъ въ Версали… *)
Тутъ только поспѣвай!… И оттого всегда,
Какъ на зиму себѣ дрова я закупаю,
То сроки платежа не раньше назначаю,
Какъ къ первой сессіи, — и тутъ ужь никогда
Не лопнетъ мой разсчетъ…»
Всѣ эти разсужденья
Я слушалъ, думая: «Не странно-ль: чтобъ могла
Старуха бѣдная вести свои дѣла
Съ грошовой прибылью, должны иль преступленья
Свершаться крупныя, иль шумная возня
Въ палатѣ дѣлаться!…» Курьезнымъ для меня
Казалось, что трезвонъ во всѣхъ углахъ печати
Убогой женщинѣ насущный хлѣбъ давалъ,
И эти крики всѣ, и этотъ весь скандалъ
Хоть то хорошее имѣли въ результатѣ,
Что въ государственномъ громадномъ кораблѣ,
Кидаемомъ, какъ мячъ, политики волнами,
Бѣдняга жить могла, какъ мышь между стѣнами
Судна «Левіафанъ» живетъ въ своемъ углѣ.
- ) Дѣйствіе происходитъ послѣ коммуны, когда мѣстопребываніе французскаго правительства было въ Версали.
Однажды вечеромъ, — тогда ужь наступила
Холодная пора, — въ убогой будкѣ я
Увидѣлъ мальчика, и вся душа моя
При взглядѣ на него болѣзненно заныла.
Онъ былъ лѣтъ девяти, худъ, блѣденъ, изнуренъ,
Одѣтъ весь въ черное; съ моей старухой рядомъ
Сидѣлъ онъ, съежившись на стульчикѣ, и взглядомъ
Чахоточнымъ смотрѣлъ въ потертый лексиконъ.
— «Откуда, — я спросилъ, — ребенка вы достали?»
И гордо мнѣ она отвѣтила: — «Мой внукъ!
Онъ въ школѣ учится… охотникъ до наукъ
И первый ученикъ!» — «Чудесно! И прислали
Его родители къ вамъ погостить?» — «Ахъ, нѣтъ!
Онъ въ черномъ, видите… сиротка съ первыхъ лѣтъ…
Бѣдняжка дочь моя въ родахъ скончалась… Вскорѣ
За ней и мужъ ея (вѣдь, ужь всегда, гдѣ горе,
Тамъ и другое вслѣдъ…). Лудилъ онъ зеркала, —
А отъ проклятаго такого ремесла
Недолго проживешь, коли ты не желѣзный:
Ртуть — штука скверная!…»
« — Не хочешь ли, любезный,
Лошадку?» — я спросилъ у мальчика, и онъ
Съ моей монетою помчался за игрушкой;
А я возобновилъ бесѣду со старушкой:
— «Здоровъ ребенокъ вашъ?»
Болѣзненный, какъ стонъ,
Вздохъ вырвался у ней: — «Вотъ въ этомъ-то и мужа
Великая моя!… Ахъ, не проходитъ дня,
Повѣрьте, безъ того, чтобъ, глядючи на внука,
Не надрывалося все сердце у меня…
Нѣтъ, очень хворый онъ!… Да вы взгляните сами:
И щеки впалыя, и сине подъ глазами…
Точь-въ-точь его отецъ… Онъ кашляетъ, не спитъ,
Почти совсѣмъ не ѣстъ… Мнѣ докторъ говоритъ,
Что это въ росту все… Дай Господи!… Ребенокъ
Такой, вѣдь, миленькій… послушенъ, какъ ягненокъ…
А учится-то какъ: всегда въ отмѣткахъ плюсъ!…
И еслибъ не болѣзнь… Охъ, до смерти боюсь,
Что скверно кончится!» — «Не унывайте, дѣло,
Дастъ Богъ, поправится!» — я утѣшалъ несмѣло
Старуху бѣдную. — «Хоть тѣмъ довольна я, —
Она отвѣтила, — что хорошо моя
Торговлишка идетъ, и мой Жозефъ не знаетъ
Ни въ чемъ себѣ нужды… Когда-жь по временамъ
Придется тяжело, Господь поможетъ намъ…
Вотъ года три назадъ — совсѣмъ ужь умираетъ,
Я думала, дитя, а докторъ прописалъ
Все дорогихъ лѣкарствъ… Какъ разъ въ минуту эту
Случилось полетѣть Дюфура кабинету, —
И заработокъ мой такъ подыматься сталъ,
Что внучку милому все накупить могла я…
Не меньше мнѣ дало шестнадцатое мая:
Мы сдѣлали тогда и обувь, и бѣлья…
А вотъ какъ маршалу отставку дали, — я
Красавцу моему костюмчикъ новый сшила».
Приходомъ мальчика прервался разговоръ,
И я оставилъ ихъ… Но сердце мнѣ щемила
Глубокая тоска, и долго съ этихъ поръ
Не могъ я позабыть романъ немногосложный
Больнаго мальчика и бабушки его…
Пришлось уѣхать мнѣ сейчасъ послѣ того
Въ провинцію — и тамъ мой интересъ ничтожный
Къ дѣламъ политики всегда бывалъ живѣй,
Когда я вспоминалъ оставленныхъ друзей,
Привыкнувъ ужь теперь согласовать сужденья
Свои въ политикѣ лишь съ узкой точкой зрѣнья
Ихъ бѣдной лавочки — и каждый разъ, какъ мнѣ
Газетный репортеръ описывалъ дебаты,
Въ которыхъ, рвеніемъ пылая, депутаты
Почти передрались, — я, въ сельской тишинѣ
Читая рѣчи ихъ и длинныя тирады,
Гдѣ часто синтаксисъ страдалъ еще сильнѣй,
Чѣмъ здравый смыслъ простой, — мечталъ не безъ отрады
Все это Богъ даетъ для бабушки моей!…
Вернувшись, я узналъ, что мальчикъ умеръ вскорѣ,
Какъ мы разстались съ нимъ. Старуху злое горе
Совсѣмъ разрушило.
— «Ахъ, добрый господинъ, —
Рыдая тяжело, она мнѣ говорила, —
Вѣдь, онъ на всей землѣ былъ у меня одинъ!…
Въ мои года терять того, кого кормила,
Ростила, холила, — охъ, страшно тяжело!…
Да слава Богу, мнѣ ужь остается мало
На свѣтѣ маяться: и память отняло,
И еле двигаюсь, и все противно стало…
Боли до этихъ поръ, какъ волъ, трудилась я,
Такъ это только, вѣдь, для ангельчика-внука…
Ну, а теперь зачѣмъ? Кому теперь моя
Работа въ прокъ пойдетъ?… Ахъ, поскорѣй бы мука
Окончилась!… Надняхъ мой старый покупщикъ,
Такой почтеннѣйшій, участливый старикъ,
Сказалъ, что помѣстить меня въ пріютъ онъ можетъ…
Что-жь, тамъ я и умру, коли Господь поможетъ».
Свинцомъ на сердце мнѣ упалъ ея разсказъ…
Чѣмъ могъ отвѣтить я на вопль многострадальный?
Чѣмъ могъ я облегчить удѣлъ ея печальный?
Ничѣмъ, увы, ничѣмъ!… И послѣ, каждый разъ,
Какъ мнѣ туда зайти случалось за газетой,
Я оставался нѣмъ предъ страшной скорбью этой…
Въ ту пору бурный мы переживали часъ:
Металось бѣдное правительство у насъ
Въ полнѣйшемъ кризисѣ… Всѣ органы печати
И всѣ «политики» запѣли въ униссонъ:
«Прекрасно! Кабинетъ низвергнутъ очень кстати!
Давно была пора, — совсѣмъ негоденъ онъ:
Морель былъ слишкомъ старъ, Моренъ комиченъ просто,
Для взятокъ у Моро была раскрыта дверь,
Моранъ воображалъ, что для такого поста
Его самъ Богъ избралъ… За то теперь, теперь!…
Дюпонъ краснорѣчивъ; Дюранъ, хотя отчасти
Безнравственный и двумъ присягамъ измѣнилъ,
Но умъ большой; Дюфоръ и увлеченьямъ страсти,
И всѣмъ порокамъ чуждъ; а Дюпюи такъ милъ,
Такъ симпатиченъ всѣмъ; для счастія народа
Все Дюбуа отдастъ… Порядокъ и свобода —
Вотъ въ чемъ программа ихъ… О, да, сомнѣнья нѣтъ,
Безукоризнененъ нашъ новый кабинетъ!…»
И, словомъ, истиной признали всѣ безспорной,
Что группою Морель — Моренъ — Моранъ — Моро
Губилось все у насъ: законъ, прогрессъ, добро;
Что Францію она дорбгою позорной
Вела къ погибели… Тогда какъ съ этихъ поръ,
При комбинаціи Дюпонъ — Дюранъ — Дюфоръ,
Начнетъ преуспѣвать блистательно въ отчизнѣ
Все въ государственной и въ соціальной жизни…
Дюпона я знавалъ: милѣйшій господинъ!…
Притомъ, себѣ теперь ужь дѣлалъ я упрёки,
Что столь великіе вопросы такъ далёки
Мнѣ были до сихъ поръ: какой же гражданинъ
Я послѣ этого?… И новымъ кабинетомъ
Занялся живо я, со всѣми наравнѣ,
И также находилъ въ составѣ новомъ этомъ
Большія прелести… Чего еще странѣ,
Дѣйствительно, желать? Онъ либераленъ въ мѣру,
Консервативно-трезвъ, — ну, словомъ, идеалъ!…
И скоро съ жаромъ я въ гостиныхъ излагалъ
Во всѣхъ подробностяхъ систему, духъ, манеру
Моихъ правителей…
Прошло недѣль пять-шесть —
И кабинетъ слетѣлъ…
Услыша эту вѣсть,
Я вышелъ изъ себя… Что-жь, наконецъ, такое
Творится? Ужь когда мы не могли въ покоѣ
Сидѣть съ прекраснѣйшимъ правительствомъ такимъ,
Столь много дѣлавшимъ въ своей и къ нашей чести, —
Мы, значитъ, никакихъ правительствъ не хотимъ…
Въ тотъ самый вечеръ я, сгорая жаждой — вѣсти
Новѣйшія узнать, къ газетчицѣ своей
Зашелъ — и опоздалъ: все было ужь у ней
Распродано… Но какъ я сильно изумился,
Взглянувъ на старую знакомую: она
Сіяла радостью, къ ней снова возвратился
Тотъ видъ, что я встрѣчалъ въ былыя времена,
Когда ребенокъ жилъ… «Ты жадная старуха —
И больше ничего: изъ-за своихъ грошей
Забыла про дитя!» — подумалъ я о ней
Въ своемъ озлобленномъ расположеньи духа…
Но взглядъ мой бабушка тотчасъ же поняла:
— «Вамъ странно, — говоритъ, — что такъ я весела
Отъ крупныхъ барышей? Ахъ, добрый сударь, вѣрьте —
Самой мнѣ ничего не нужно, кромѣ смерти…
Но чтобъ для внука мнѣ могилочку купить
На вѣки вѣчные, пришлось занять деньжонокъ;
Коли-бъ не эти дни, такъ нечѣмъ бы платить…
За то взглянули-бъ вы, какъ славно мой ребенокъ
Лежитъ въ томъ уголкѣ!… Цвѣты, цвѣты вокругъ —
Ну, настоящій садъ!… Чуть маленькій досугъ
Найдется у меня, хожу туда молиться…
Ахъ, очень дорого все это стоитъ мнѣ;
Но, видя, какъ ему уютно въ тишинѣ,
Въ цвѣтахъ и зелени, я думаю, что длится,
Когда меня и нѣтъ, молитва тамъ моя!»
Несчастной женщинѣ сжалъ крѣпко руку я,
За недостойное краснѣя подозрѣнье.
И съ этихъ поръ всегда, какъ трескъ и звонъ газетъ
Объявитъ, что слетѣлъ такой-то кабинетъ,
Мнѣ это «бѣдствіе» приноситъ утѣшенье:
Я знаю, въ эти дни безумной суеты
На гробѣ мальчика есть свѣжіе цвѣты…
Петръ Вейнбергь.