Проводы (Ясинский, Полное собрание повестей и рассказов)/ДО
| Проводы |
| Дата созданія: іюль 1886 года. Источникъ: Ясинскій І. І. Полное собраніе повѣстей и разсказовъ (1885—1886). — СПб: Типографія И. Н. Скороходова, 1888. — Т. IV. — С. 462. |
Сѣрое небо низко нависло надъ мокрой землей. Дождь моросилъ утомительный, скучный, и невысокая цѣпь глинистыхъ холмовъ, тянувшаяся поодаль, струила желтые потоки воды на луга. Безнадежно-тоскливыя тучи ползли непрерывной чредой, какъ клубы дыма…
Поѣздъ стоялъ у платформы, и немного было вагоновъ. Пробилъ первый звонокъ, но никто не торопился садиться. И двери зала, гдѣ чистая публика, и двери зала, гдѣ черный народъ, не распахнулись подъ напоромъ пассажировъ. Странная тишина царила кругомъ.
Слышался только плачъ грудного ребенка въ одномъ изъ вагоновъ, да на платформѣ неподвижно стояла кучка людей, устремивъ глаза на рѣшетчатыя окна, откуда глядѣли блѣдныя лица ссыльныхъ и каторжныхъ… Печальный былъ поѣздъ.
Въ числѣ провожавшихъ были простыя бабы, дѣвки, два-три мужика, мастеровой въ тепломъ картузѣ съ разорваннымъ на-двое козырькомъ и некрасивая дама съ заплаканными глазами, вся въ черномъ — черная шляпка, черный зонтикъ, накидка, перчатки. Въ рукѣ она держала бѣлый платокъ.
Конвойный офицеръ, одѣтый по-походному, стоялъ у вагона, гдѣ сидѣли солдаты, и задумчиво смотрѣлъ на холмы. Жандармъ апатично зѣвалъ. Можно было перебрасываться словами, и никто не мѣшалъ провожающимъ разговаривать съ осужденными. Но всѣ напряженно молчали. Только все слышался плачъ, неугомонный плачъ грудного ребенка. Онъ надрывалъ душу. Время тянулось мучительно долго. И каждый, въ сердечной истомѣ, вздыхалъ порою, но робко, словно боялся вздохомъ выдать свое горе. Дрожали губы у мастерового. Понурили головы мужики. Дама сквозь слезы смотрѣла на угрюмаго юношу — своего сына.
Онъ былъ бѣлокуръ и въ очкахъ — умное, злое лицо. За что ссылали его?.. Не все-ли равно? Онъ осужденъ, и жаль его, и жаль эту бѣдную мать, на которую онъ глядитъ съ притворнымъ равнодушіемъ. Чѣмъ ни вызвано горе — одинаково тяжко оно.
Въ другомъ рѣшетчатомъ окнѣ виднѣлось лицо въ военныхъ усахъ. Никто не пришелъ провожать этого человѣка. Онъ одинокъ. На лбу у него межъ бровями прорѣзалась морщина, и враждебно глядѣлъ онъ на людей, стоявшихъ на платформѣ.
А вотъ за рѣшеткой стройная дѣвушка. Какъ воскъ ея лицо, и на него изъ-подъ платочка выбились темныя пряди волосъ. Глаза горятъ лихорадочнымъ огнемъ. Это убійца — она, говорятъ, зарѣзала своего жениха. Дѣвки и бабы явились проводить землячку.
Много еще смотрѣло лицъ изъ оконъ на унылую платформу. Дождь продолжалъ моросить, моросить безъ конца, утомительный, скучный, и невысокая цѣпь глинистыхъ холмовъ, тянувшаяся поодаль, струила желтые потоки воды на луга. Безнадежно-тоскливыя тучи ползли непрерывной чредой, какъ клубы дыма…
Вдругъ раздался второй звонокъ, и всѣ вздрогнули. Разомъ заговорили и провожающіе, и ссыльные. Они не плакали, но слезы дрожали въ ихъ голосахъ… «Смотри, пиши мнѣ, Коля!..» «Голубчикъ, милый нашъ, прощай!..» «Прощайте, Груня!..» «Прощайте, не поминайте лихомъ!..»
Какъ медленно шло время послѣ перваго звонка, такъ быстро понеслось оно теперь. Всѣмъ хотѣлось сказать другъ другу, какъ можно больше, какъ можно сердечнѣе, теплѣе… и словъ было такъ много — печальныхъ словъ.
Послѣдній раздался звонокъ. Оберъ-кондукторъ приложилъ свистокъ къ губамъ, — двинулся поѣздъ. Медлительно ползъ онъ по рельсамъ съ мѣрнымъ лязгомъ и стукомъ колесъ, которыя вертѣлись скорѣй и скорѣй. Платформа опустѣла, въ мокрыхъ доскахъ отразилось сѣрое небо.
Но дама въ черномъ долго шла по платформѣ, въ надеждѣ, что тамъ, гдѣ поѣздъ переходитъ на другіе рельсы и дѣлаетъ легкій поворотъ, она еще разъ увидитъ сына. Она шла и плакала, и махала платкомъ, улыбаясь сквозь слезы, потому-что боялась огорчить скорбнымъ видомъ угрюмаго юношу. Увидѣла-ли она его въ послѣдній разъ? И если увидѣла, замѣтила-ли она слезы, которыя также текли изъ глазъ его?
Поѣздъ ушелъ и давно скрылся въ туманѣ дождливаго дня, а она все стояла на краю платформы, уронивъ руки, устремивъ въ даль глаза, оцѣпенѣвъ отъ горя…