При звёздах и луне (Мошин)

При звёздах и луне
автор Алексей Николаевич Мошин

Источник: Мошин А. Н. А. Гашиш и другие новые рассказы. — СПб.: Издание Г. В. Малаховского, 1905. — С. 176.

Тёплая летняя ночь. Забраться бы теперь куда-нибудь подальше от людей…

А Лукошин должен шагать с этим добродушным и неотвязным свояком в город…

Он высоко поднял руку:

— Что за небо!.. Луна как сияет… И звёзды ярко горят… Давно-давно, за пять веков до Рождества Христова, жил-был на свете Диоген Аполлонийский. Он уверял, что звёздами дышит вселенная. Наивно, не правда ли?.. А сколько поэзии. Звёздами дышит мир!..

— Ну, ты не дури, Леонид… Пойдём скорей: мне ещё надо к парикмахеру зайти, щёки подбрить… А начальник дистанции дожидаться будет… Обидчивый инженер.

— Эка важность!.. Посмотри на Большую Медведицу…

— Чёрт с нею… Не надо было обещать… А он человек нужный, ремонт от него зависит… Ты мне навредишь.

Дрошевский ускорил шаги; пошёл скорей и Лукошин.

Шоссе, которое от железнодорожной станции вело к городу Кедровску на протяжении двух вёрст, — упёрлось в улицу.

Лукошин взял под руку Дрошевского.

— Вот, тебе всё равно, — как ярко и красиво освещены луною домики по ту сторону, и какие мягкие тени — на этой стороне… И что вон там вдали, тускло мерцает золотая полоска на шпиле колокольни… Смотри, смотри: вон и парочка… Он и она… В их медленной походке, в том как склонились их головы одна к другой, — сколько любви!.. Как они счастливы!.. Дивная ночь… мало таких бывает…

Дрошевский мечтательно сказал:

— Простокваши бы теперь… Как бы завтра животу легко стало… И приятно бы рыцарскому сердцу было…

Дрошевский вошёл в парикмахерскую. Лукошин остался на улице. Это была главная улица.

Не по тротуарам, а посредине, гуляли группы девушек в одних платьях, с непокрытыми головами.

В окнах некоторых домов виднелся свет ламп. Лукошин любовался эффектом этого красного света на фоне стен, озарённых мягким голубым светом луны.

Откуда-то донеслось верещание сверчка. Изредка собаки лениво лаяли, да на деревянных колотушках трещали ночные сторожа в садах.

В соседнем доме заиграли на рояле… Через минуту после одной мелодии заиграли другую.

У калитки показалась прислуга, она подпёрла щёку рукой и стала смотреть на улицу. Лукошин подошёл к ней и спросил.

— Скажите, кто это играет?

— А наша барыня!..

— Барыня, а не барышня?

— Какая барышня: у ней семеро детей, — сущие фармазоны: от них на улицу выбежать некогда…

И няня собиралась было поведать приезжему любопытному барину ещё многое о «фармазонах», но Лукошин поблагодарил за ответ и отошёл.

Мать фармазонов, под аккомпанемент рояля, запела приятным голосом старинный романс:

Кого-то нет, кого-то жаль…
К кому-то сердце мчится в даль…^[1]

Дрошевский вышел из парикмахерской с гладкими щеками и запахом духов сомнительного качества.

— Вот, сейчас мы и придём к нашему инженеру, — сказал он очень довольный собою, — и выпьем и закусим… Славная у него настойка из липовых почек…

Вслед за Дрошевским направился Лукошин к подъезду инженерской квартиры, но остановился, чтобы прислушаться: на церкви били часы. Редкие мерные удары колокола тихо замирали в тёплом воздухе, пронизанном лунным светом; звуки постепенно стихали, и пропадали далеко-далеко, на просторе.

И казалось Лукошину, что и лучшие его мечты, порывы уносятся куда-то далеко-далеко…

Но уже раскрылась настежь гостеприимная дверь, и сам инженер в белом кителе вышел навстречу…

Прощай, поэзия!

Примечания

1. Необходим источник цитаты