При звёздах и луне (Мошин)/ДО
Текст содержит цитаты, источник которых не указан. |
| При звѣздахъ и лунѣ |
| Источникъ: Мошинъ А. Н. Гашишъ и другіе новые разсказы. — СПб.: Изданіе Г. В. Малаховскаго, 1905. — С. 176. |
Теплая лѣтняя ночь. Забраться бы теперь куда-нибудь подальше отъ людей…
А Лукошинъ долженъ шагать съ этимъ добродушнымъ и неотвязнымъ своякомъ въ городъ…
Онъ высоко поднялъ руку:
— Что за небо!.. Луна какъ сіяетъ… И звѣзды ярко горятъ… Давно-давно, за пять вѣковъ до Рождества Христова, жилъ-былъ на свѣтѣ Діогенъ-Аполлонійскій. Онъ увѣрялъ, что звѣздами дышитъ вселенная. Наивно, не правда-ли?.. А сколько поэзіи. Звѣздами дышитъ міръ!..
— Ну, ты не дури, Леонидъ… Пойдемъ скорѣй: мнѣ еще надо къ парикмахеру зайти, щеки подбрить… А начальникъ дистанціи дожидаться будетъ… Обидчивый инженеръ.
— Эка важность!.. Посмотри на Большую Медвѣдицу…
— Чортъ съ нею… Не надо было обѣщать… А онъ человѣкъ нужный, ремонтъ отъ него зависитъ… Ты мнѣ навредишь.
Дрошевскій ускорилъ шаги; пошелъ скорѣй и Лукошинъ.
Шоссе, которое отъ желѣзнодорожной станціи вело къ городу Кедровску на протяженіи двухъ верстъ, — уперлось въ улицу.
Лукошинъ взялъ подъ руку Дрошевскаго.
— Вотъ, тебѣ все равно, — какъ ярко и красиво освѣщены луною домики по ту сторону и какія мягкія тѣни — на этой сторонѣ… И что вонъ тамъ вдали, тускло мерцаетъ золотая полоска на шпилѣ колокольни… Смотри, смотри: вонъ и парочка… Онъ и она… Въ ихъ медленной походкѣ, въ томъ какъ склонились ихъ головы одна къ другой, — сколько любви!.. Какъ они счастливы!.. Дивная ночь… мало такихъ бываетъ…
Дрошевскій мечтательно сказалъ:
— Простокваши бы теперь… Какъ бы завтра животу легко стало… И пріятно бы рыцарскому сердцу было…
Дрошевскій вошелъ въ парикмахерскую. Лукошинъ остался на улицѣ. Это была главная улица.
Не по тротуарамъ, а посрединѣ, гуляли группы дѣвушекъ въ однихъ платьяхъ, съ непокрытыми головами.
Въ окнахъ нѣкоторыхъ домовъ виднѣлся свѣтъ лампъ. Лукошинъ любовался эффектомъ этого краснаго свѣта на фонѣ стѣнъ, озаренныхъ мягкимъ голубымъ свѣтомъ луны.
Откуда-то донеслось верещаніе сверчка. Изрѣдка собаки лѣниво лаяли, да на деревянныхъ колотушкахъ трещали ночные сторожа въ садахъ.
Въ сосѣднемъ домѣ заиграли на рояли… Черезъ минуту послѣ одной мелодіи заиграли другую.
У калитки показалась прислуга, она подперла щеку рукой и стала смотрѣть на улицу. Лукошинъ подошелъ къ ней и спросилъ.
— Скажите, кто это играетъ?
— А наша барыня!..
— Барыня, а не барышня?
— Какая барышня: у ней семеро дѣтей, — сущіе фармазоны: отъ нихъ на улицу выбѣжать некогда…
И няня собиралась было повѣдать пріѣзжему любопытному барину еще многое о «фармазонахъ», но Лукошинъ поблагодарилъ за отвѣтъ и отошелъ.
Мать фармазоновъ, подъ аккомпанементъ рояля, запѣла пріятнымъ голосомъ старинный романсъ:
Кого-то нѣтъ, кого-то жаль…
Къ кому-то сердце мчится въ даль…[1]
Дрошевскій вышелъ изъ парикмахерской съ гладкими щеками и запахомъ духовъ сомнительнаго качества.
— Вотъ, сейчасъ мы и придемъ къ нашему инженеру, — сказалъ онъ очень довольный собою, — и выпьемъ и закусимъ… Славная у него настойка изъ липовыхъ почекъ…
Вслѣдъ за Дрошевскимъ направился Лукошинъ къ подъѣзду инженерской квартиры, но остановился, чтобы прислушаться: на церкви били часы. Рѣдкіе мѣрные удары колокола тихо замирали въ тепломъ воздухѣ, пронизанномъ луннымъ свѣтомъ; звуки постепенно стихали, и пропадали далеко-далеко, на просторѣ.
И казалось Лукошину, что и лучшіе его мечты, порывы уносятся куда-то далеко-далеко…
Но уже раскрылась настежь гостепріимная дверь и самъ инженеръ въ бѣломъ кителѣ вышелъ на встрѣчу…
Прощай, поэзія!
Примѣчанія
править- ↑ Необходим источник цитаты