М. Н. Муравьев
правитьМихаил Никитич Муравьев (1757—1807) — поэт, прозаик, публицист; писатель-сентименталист, непосредственный предшественник Н. М. Карамзина. С 1803 г. — товарищ министра народного просвещения и попечитель Московского университета. При жизни автора была опубликована сравнительно небольшая часть его произведений. Его «Полное собрание сочинений» (СПб., 1819—1820) подготовили К. Н. Батюшков и В. А. Жуковский. Современные исследователи (Л. А. Алехина, В. А. Западов, P. M. Лазарчук, Л. Росси, И. Ю. Фоменко) выявили и опубликовали много новых текстов писателя.
Исторические сочинения Муравьева создавались в ходе его учебных занятий с великими князьями Александром и Константином, которым он в 1785—1796 гг. преподавал русскую словесность, историю и нравственную философию. Часть этих сочинений вошла в изданный им сборник «Опыты истории, письмен и нравоучения» (СПб., 1796). В дополненном виде и с редакторской правкой книга была переиздана Н. М. Карамзиным под заглавием «Опыты истории, словесности и нравоучения» (М., 1810).
Муравьев был хорошо знаком с историческими взглядами французских просветителей: Вольтера, Э.-Б. де Кондильяка, Ж.-А. Кондорсе, Ж.-Ж. Руссо, А.-Р. Тюрго и др. (см.: Фоменко И. Ю. Исторические взгляды М. Н. Муравьева // Проблемы историзма в русской литературе. Конец XVIII — начало XIX в. Л., 1981. С. 167—184. (XVIII век. Сб. 13)). Исторические концепции европейских мыслителей Муравьев осмыслял прежде всего применительно к России. Следуя традициям русской литературы и историографии XVIII в., он высоко оценивал роль Петра I и его преобразования. Вместе с тем Муравьев одним из первых обратил внимание на «важные вопросы», связанные с критикой государя, который заставлял народ отказываться от собственных обычаев и нравов. При всей осторожности в постановке этих вопросов писатель подошел к новому пониманию и новой оценке Петровских реформ и самой личности царя, отчасти предварив концепцию Карамзина — автора «Записки о древней и новой России».
Осьмойнадесять век показал Россию во всей ее славе. В самом начале его она осмелилася испытать новые войска свои против народа, который удивил своими победами Европу. Успехи оружий были препровождены успехами просвещения. Победитель Карла Второгонадесять перенес в отечество свое науки, художества и торговлю. На самом поле сражения под Полтавою государь Петр Первый занимается своим рождающимся городом Петербургом. «Теперь, — пишет он к адмиралу Апраксину, — положили мы настоящее основание Петербурга». Сия столица, которую видим столь великолепною, была построена посреди опасностей войны и между движений неприятелей. Сии окрестности, которые служат гульбищами народу, были часто позорищами сражений. ІІІведы обеспокоивали часто первые строения Петербурга, которых рука работников еще не совершила. Здесь надобно было все сотворить: надобно было бороться с природою. Густые леса, непроходимые болота были печальным убежищем диких зверей и казалися быть неспособными к обитанию человека. Нева совершала в пространном уединении величественное свое течение. Выгоды местоположения сего были потеряны для человеческого рода, покуда Петр Первый открыл здесь новую дорогу богатствам.
Чего не может произвести постоянство мудрого государя, который жил весь век свой для отечества? Он хотел видеть своими собственными глазами нравы, искусства и заведения европейские, чтоб дать России то, чего ей недоставало. Он хотел учиться сам, чтоб выучить своих подданных. Государь многих народов, оставил государство свое, чтоб быть простым путешественником в чужих землях. Он не искал забав, сияния дворов, почестей, которыми все были обязаны высокому его сану: он хотел видеть, как живет земледелец в хижине своей, как торгует купец, чем занимается мещанин; что сделали законы в пользу всех, как ободряется трудолюбие, где находят сокровища для нужд государственных. Разум его обнял все части правления и не был утомлен ими. Не довольно было для него приобрести столько знаний: он предприял произвести в действо все то, что видел полезного и похвального. Трудные предприятия не ужасали его великого духа. Он подражал иностранным; но он мог бы обойтиться и без их помощи. Тысячу раз был он в опасностях и всегда выходил из них со славою. Он был рожден повелевать. Правда имела силу его обезоруживать: и отважный подданный, который осмеливался подвергаться гневу его, оспоривая какое-нибудь мнение из любви к отечеству, заслуживал его почтение и благодарность. Неприятель неги и пышности, он жил безо всякого сияния и не имел нужды ни в спокойствии, ни в забавах. В беспрестанном движении, переносяся с одного края государства на другой, здесь защищал пределы его от внешних неприятелей, там усмирял внутренние беспокойства, инде открывал пристани купечеству и новые каналы изобилию; везде присутствовал духом и соединял в разуме своем отдаленнейшие области и самые различные попечения.
Возвысить народ свой, заставить иностранные державы почитать его силу и признавать влияние, побудить разумы к усмотрению выгод, происходящих от искусств и полезного трудолюбия, искоренить вредные предрассуждения и приготовить подданных своих к принятию вящшего просвещения — таковы бессмертные заслуги государя Петра Первого, которые приобрели ему столь достойно имя Великого.
Россия была всегда сильное государство, страшное неприятелям своим и в самом разделении своем. Но положение ее на краю Европы, долговременное обхождение с азиатскими народами и отвращение ко нравам западных ее соседей, отвлекали внимание ее от успехов, которые делала Европа несколько веков назад в науках и художествах.
Нравы, законы, мнения зависят по большой части от степени просвещения, до которого доведен разум общественный. Пространнейшее поле действия требовало новых способов. Так, как законодатели греческие путешествовали в Египет, чтоб занять оттуда мудрость древних учреждений, так государь Петр Великий ездил в Европу чтоб привести с собою в отечество новую учтивость нравов, новые правила поведения и новые искусства. Приняты сперва с упорностию, они были присвоены в последовании и показалися природными. Россиянин, более справедливый, одобрял остроумные заведения иностранцев. Гордый европеец удивлялся легкости, с которою российский разум применялся к иностранным обычаям и соревновал в распространении наук. Нечувствительно заглаждалося поражающее различие между древних российских и европейских новых нравов.
Тогда только Европа приобрела самым делом новую страну — и какую страну? — которой пределы простираются от Балтийского до Тихого моря. Науки и просвещение расширили владычество свое на многие тысячи верст и присвоили себе миллионы людей. Ибо кто поспорит, чтобы просвещение не было исключительным преимуществом Европы? — Разве кто противоположит пример Китая, который целые тысячи лет назад остановился на одной точке совершенства и почитает каждый новый успех нарушением обычаев и законов? Отделен от остатка света пустынями и морями, Китай наслаждается благорастворенным влиянием неба и производит из недра своего все, что может удовольствовать самые взыскательные прихоти. Он не имеет нужды во внешней торговле. Напротив того, предприимчивость европейских народов открыла себе дорогу в обе Индии и сделала там сильные заведения, дабы пользоваться сокровищами их и драгоценными произрастениями, которые ласкают вкусу или одарены лекарственными силами.
Много можно сказать в защищение и в порицание сей беспокойной деятельности. Но дабы разделить происшедшие от нее выгоды, Россия должна была войти в теснейшие союзы с европейскими державами и присоединиться к оным для составления одного общественного тела. Ибо все европейские народы представляют некоторое соединенное общество, признающее некоторые известные правила в мире и войне, сообразующееся с одною общественною пользою посредством частных сношений и отличающееся от всех других народов единым образом мыслить, просвещением, верою и вежливостию. Но сколько действует внешний вид и над самыми просвещеннейшими людьми, кольми паче над множеством! Надобно было пожертвовать длинное одеяние наших предков и сию бороду, которая столько украшала благородный оклад греческий, чтоб более походить на западных обитателей Европы. Какое наслаждение было для них видеть при дворах своих российских посланников или знатных путешественников, отличающихся тем же великолепием и тою же учтивостию, как и собственные их вельможи, и слышать их, изъясняющихся с легкостию на собственных языках своих! Оставив для себя самого чувствование народного достоинства, государь не говорил иначе во Франции, как чрез переводчика, заимствуя помощь посланника своего. Известно, что он предпочитал трудолюбие, простосердечие и точность голландцев сиянию и роскоши, которыми окружил себя Лудвиг XIV.
Любитель искусств, полезных и необходимых, которые занимают деятельность народа, не превращая нравов его, и которые придают цену грубым произведениям природы, обработывая их для потребностей общества, государь устремил на них особливое свое внимание, хотя и не отрицал почтения своего прекрасным искусствам, которые обращаются к воображению и очищают вкус народный. Искусство военное, сухопутное и мореходное, влекущее за собою многочисленный ряд механических художеств, представлялося ему необходимым средством возвышения отечества его и стало в руках его способом просвещения. Торговля, рукоделия, заводское дело, которое извлекает из нутра земли полезные и драгоценные металлы, занимали его посреди попечений военных и беспрестанных путешествий и походов. Наблюдая Европу и приводя ее в движение, он имел еще время разговаривать с Лейбницем и полагать с ним начертание Академии наук. В отечестве угодно было ему разводить сады на берегу моря или при струях Невы и украшать их творениями италиянского искусства.
Сии памятники великого духа и трудолюбивой жизни менее напоминают Петра Великого, нежели перемена, которую произвел он во нравах и разумах народа своего. Семена полезных заведений и правил, которые сеял он щедрою рукою на столетия, пример, который оставил, деятельность, которую сообщил подданным своим, действовали после него сильнее от сего благоговения, которое внушает великий государь. Дворянство российское, при выходе из младенчества, спешило отличиться под знаменами отечества. Невежество перестало быть преимуществом благородного состояния. Заслуга была всем отверзта. Постоянные и сильные воинства оградили пределы государства и были страшны только в день сражения. Женщины, вышед из уединения своего, послужили к укрощению нравов и распространили на общественное обращение незнаемые дотоле приятности. Науки озарили светом своим неизмеримый край, и уже Ломоносов рожден был, которому суждено было прославлять их на лире и сделать им столько чести своими собственными трудами.
Увеличивая излишнюю привязанность некоторых частных людей к сиянию иностранной роскоши и нравов, можно ли порицать россиян равнодушием к отечеству, между тем как невероятными подвигами поставили они славу его на непоколебимом основании и сделали зависть бессильною? Есть некоторое время в народах, когда они могут быть чувствительны ко прелестям художеств, не теряя ничего со стороны мужества. Терпело ли что-нибудь геройство храбрости в Юлии Цесаре от того, что он был знаток в искусствах и письменах греческих! Спасла ли Митридата пышность Лукуллова? Трудолюбие и расточительность содержат в беспрестанном движении обращение богатств, и ненасытимые прихоти счастливого человека поправляют неравенство имений. Между тем законы и общее мнение налагают важное порицание свое на излишества расточителя и принуждают его против воли своей отдавать почтение нравам. Только тогда можно произнести несчастное заключение о потере нравов, когда общее мнение раболепствует развращениям сердца и когда нет более стыда для порока. Столь превосходны сокровенные начала человеческого сердца, что никогда здравая часть большого народа не ободряла явных отступлений от добродетели и, что ежели когда-нибудь против нее вооружалася, то сие происходило от того, что она была обольщена ложным ее видом. Вежливость нравов отнимает, может быть, у характеров несколько их природной силы; но она не испровергает основания добродетели. Так, как есть пороки, соединенные с грубостию и с нею исчезающие, так подобно есть и добродетели, неразлучные с некоторою простотою и приемлющие другое образование, с высшею степению просвещения. Сияющие дарования придают теперь движение обществу, которого не существовало в прошедшем столетии. Снисхождение составляет отличение знатного человека так, как нежное чувствование чести есть свойство каждого благородного. Полезный человек не имеет причины стыдиться звания своего, и просвещение стало союзом между всеми членами государства.
Впервые: Муравьев М. Н. Опыты истории, письмен и нравоучения. СПб., 1796. С. 140—152. Печатается по этому изданию. С. 243.
Победитель Карла Второгонадесять… — Речь идет о Полтавской победе (1709) Петра I над шведским королем Карлом XII (1682—1718).
«Теперь, — пишет он к адмиралу Апраксину, — положили мы настоящее основание Петербурга». — Муравьев вольно цитирует строки письма Петра I к адмиралу Федору Матвеевичу Апраксину (1661—1728) от 27 июня 1709 г. из лагеря под Полтавой: «Ныне уже совершенной камень во основание Санкт-Петербурху положен с помощию Божиею» (Письма и бумаги императора Петра Великого. М.; Л., 1950. Т. 9. Вып. 1. С. 231). С текстом этого письма Муравьев мог познакомиться по изданиям И. И. Голикова: Деяния Петра Великого. М., 1789. Ч. 12. С. 27—28; Дополнение к Деяниям Петра Великого. М., 1795. Т. 15. С. 396. С. 245.
Лудвиг (Людовик) XIV Великий (1638—1715), французский король, при котором абсолютизм во Франции достиг своего расцвета.
…он имел еще время разговаривать с Лейбницем и полагать с ним начертание Академии наук. — Петр I встречался и вел переписку с немецким ученым-энциклопедистом Готфридом Вильгельмом Лейбницем (1646—1716), обсуждая с ним проект создания «Коллегии ученых дел», т. е. Академии наук (см.: Письма Лейбница к императору Петру Великому и некоторым государственным чиновникам // Северный архив. 1823. Ч. 5. N 2); см. также: Leibniz und Peter I // Deutsch-russische Begegnungen im Zeitalter der AufklДrung (18. Jahrhundert). Wanderausstellung durch Deutschland und Russland: Dokumentation / Hrsg. von L. Kopelew, K. H. Korn, R. Sprung. KЖln, 1997. S. 33-35.
…уже Ломоносов рожден был… — На протяжении всего своего творчества Муравьев с большим уважением и восхищением относился к М. В. Ломоносову. Одним из первых выступлений Муравьева в печати была публикация его «Похвального слова Михайле Васильевичу Ломоносову» (СПб., 1774).
Юлий Цезарь Гай (100—44 до н. э.) — государственный деятель, полководец и писатель Древнего Рима.
Спасла ли Митридата пышность Лукуллова? — Митридат VI Евпатор (132—64 или 63 до н. э.) — царь Понтийского царства, завоевавший многие области, но потерпевший поражение в войне с римским полководцем Лукуллом Луцием Лицинием (ок. 117 — ок. 57 до н. э.), славившимся своими богатствами и склонностью к роскоши.