Принцесса София-Шарлотта (Дорн)/ДО

Принцесса София-Шарлотта
авторъ Эрнст Дорн, переводчикъ неизвѣстенъ

Оригинал: нем. Die Äbtissin von Herfort. Roman aus der Zeit Friedrich Kasimirs, Herzog von Kurland, опубл.: 1882. — Источникъ: az.lib.ru • (Изъ временъ Курляндскаго герцога Фридриха Казиміра).
Текст издания: «Библіотека для Чтенія». №№ 4-6, 1882.

Г. Дорнъ.

Принцесса Софія-Шарлотта.

Романъ (Изъ временъ Курляндскаго герцога Фридриха Казиміра).

ГЛАВА I.
Лейбъ-медикъ Курфюрста.

Зима 1681 года была особенно сурова. Снѣгъ покрывалъ землю густымъ, бѣлымъ покрываломъ; вѣтви деревъ въ лѣсу почти подламывались подъ тяжестью своего бѣлаго убора. Громадныя массы льда и снѣга еще болѣе портили и безъ того дурно содержимыя курляндскія дороги; напрасно крестьяне старались проложить себѣ дорогу между сугробами, ночная мятель снова заметала все. Въ глубокихъ ухабахъ всадникъ часто исчезалъ вмѣстѣ съ лошадью и напрасны были всѣ его усилія до наступленія ночи достигнуть своей цѣли. И если но помогалъ инстинктъ животнаго, то очень часто бѣдному путнику приходилось ждать утра въ снѣжномъ полѣ.

Но всего опаснѣе было проѣзжать по дорогѣ въ Лифляндію, которая проходила частью по нежилой пустынѣ, частью чрезъ большой лѣсъ; тутъ, кромѣ снѣга, путнику угрожали голодные волки и дѣлали сообщеніе между Курляндіей и Лифляндіей очень опаснымъ. Голодъ выгонялъ волковъ изъ ихъ убѣжищъ и заставлялъ ихъ подкарауливать по дорогамъ вѣрную добычу. Одинокому путнику нечего было рисковать пускаться по этой дорогѣ, только большому числу вооруженныхъ людей удавалось переправлять товары изъ одной сосѣдней провинціи въ другую.

Въ одно холодное, зимнее утро, крестьянинъ, одѣтый въ грубый зимній кафтанъ и мѣховую шапку, старался проложить въ снѣгу дорогу отъ дверей своей хижины.

На востокѣ уже занимался блѣдный день и далеко отбрасывалъ длинную тѣнь высокаго, широкоплечаго мужчины, которому могло быть около пятидесяти лѣтъ.

Дулъ сильный, рѣзкій вѣтеръ, но крестьянинъ не обращалъ на него вниманія, сильныя руки продолжали разбрасывать снѣгъ по обѣимъ сторонамъ дороги, которая все расширялась, тогда какъ изо рта и носа работавшаго дыханіе выходило точно дымъ и покрывало инеемъ и льдомъ его бороду и волосы.

Дорога, которую онъ прокладывалъ, шла отъ дверей дома къ сарая.

Окончивъ работу, онъ въ послѣдній разъ съ удовольствіемъ оглядѣлъ проведенную дорогу, взялъ лопату и чрезъ нѣсколько минутъ снова началъ прокладывать новую дорогу къ группѣ старыхъ деревьевъ, которыя росли на нѣкоторомъ разстояніи отъ задней стороны дома. Подъ этими деревьями былъ расположенъ колодезь, около котораго стояло покрытое льдомъ ведро.

Продолжая свою работу, старикъ поднялся, наконецъ, на невысокій холмъ, поросшій деревьями, осторожно раздвигая покрытыя снѣгомъ вѣтви кустовъ, онъ очутился предъ небольшимъ возвышеніемъ, на которомъ стоялъ черный желѣзный крестъ.

Старикъ спихнулъ снѣгъ, покрывавшій крестъ, на срединѣ котораго была какая-то надпись, а надъ нею металическій глазъ Божій, сіяніе вокругъ котораго уже начало темнѣть подъ вліяніемъ времени и погоды; на землѣ, около креста, лежалъ забытый дубовый вѣнокъ.

Не было никакого сомнѣнія, что крестъ стоялъ надъ могилой.

Старикъ снялъ свою мѣховую шапку и нѣсколько времени стоялъ предъ крестомъ, какъ бы погруженный въ глубокую задумчивость. Вѣтеръ развѣвалъ его густые, слегка сѣдѣющіе волосы.

Наконецъ онъ вздрогнулъ и накрылъ голову. Затѣмъ поднялъ съ земли вѣнокъ, надѣлъ его на крестъ и прошепталъ про себя:

— Это былъ мой привѣтъ отъ имени дѣтей, пока я живъ, я буду хранить ихъ права. Я обѣщалъ имъ смотрѣть за могилой и старый Янушъ держитъ свое слово даже тогда, когда такой собачій холодъ, какъ сегодня, чуть не замораживаетъ молитву у него на губахъ.

Бросивъ еще взглядъ на могилу, онъ повернулся и поспѣшно пошелъ къ колодцу.

— Ахъ, шалунъ! пробормоталъ онъ полусердито, полудобродушно, онъ опять забылъ оставить ведро внизу. Какъ теперь доставать воду изъ подъ льда для скота и для всего хозяйства!

Сказавъ это, онъ сталъ спускать ведро, которое съ глухимъ стукомъ ударилось объ ледъ.

Въ то же самое время въ сараѣ раздался громкій лай и вой.

— Ну, мои птички уже запѣли, прошепталъ старикъ. Тише, Ванаксъ! Молчать, Цируль.

Затѣмъ онъ пошелъ чрезъ снѣгъ къ сараю, открылъ дверь и цѣлая стая большихъ и маленькихъ собакъ самыхъ лучшихъ породъ бросилась къ нему навстрѣчу.

Поставивъ лопату къ стѣнѣ, онъ взялъ маленькую, хорошенькую черную собачку и, окруженный остальными своими любимцами, отправился въ обратный путь.

Его хижина стояла на небольшомъ возвышеніи. Внутри она была раздѣлена на двѣ комнаты, изъ которыхъ большая освѣщалась чрезъ маленькое, покрытое снѣгомъ окошко. Почти цѣлую стѣну занималъ большой каменный очагъ.

Вездѣ царствовала самая тщательная чистота. Грубый столъ и скамейки составляли всю меблировку этой комнаты, а въ углу помѣщалась постель изъ соломы.

Въ другомъ углу была наброшена солома, на которой спали молодыя или больныя ссбаки, нуждавшіяся въ особенномъ уходѣ или теплѣ.

Все это было собственностью герцогскаго надсмотрщика за собаками Януша Кальнинга, который назывался такимъ образомъ въ отличіе отъ безконечнаго множества Янушей и Яновъ, которыми кишитъ Курляндія. Онъ совершенно забылъ уже, что онъ крѣпостной и что его, также какъ и его собакъ, могутъ подарить.

Его обязанность была дрессировать и воспитывать для охоты собакъ, которыхъ онъ передавалъ своему прямому начальнику, который, въ свою очередь, передавалъ ихъ егермейстеру и получалъ отъ послѣдняго небольшое вознагражденіе за каждую хорошую собаку. Егермейстеръ передавалъ собакъ оберъ-егерю а тотъ уже, въ свою очередь, передавалъ собакъ наслѣдному принцу, отъ котораго за каждое хорошее животное получалъ по талеру. Принцъ Фридрихъ-Казиміръ всегда награждалъ по-царски.

Что касается Януша, то онъ жилъ въ своемъ хозяйствѣ и отъ всѣхъ наградъ не пользовался ничѣмъ, а только въ потѣ лица заработывалъ свой насущный хлѣбъ и былъ счастливъ тѣмъ, что съ него не брали оброка за его маленькое поле.

Ему было позволено, для дрессировки собакъ, дѣлать небольшія пробныя охоты въ поляхъ и лѣсахъ, но дичь, которую онъ пріобрѣталъ на этихъ охотахъ, принадлежала герцогской кухнѣ и самымъ добросовѣстнымъ образомъ препровождалась имъ туда.

Къ своимъ воспитаникамъ, друзьямъ своего одиночества, онъ питалъ особенную любовь, и давалъ имъ различныя имена, которыя приходили ему въ голову.

Онъ дѣлилъ съ ними молоко двухъ козъ и увѣрялъ, что находитъ въ собакахъ гораздо болѣе хорошихъ качествъ, чѣмъ въ людяхъ.

Его собаки назывались человѣческими и птичьими именами, которыя онѣ по большей части сохраняли и переходя въ герцогскую охоту, тогда какъ придворные спѣшили и своихъ собакъ называть этими же именами.

Янушъ жилъ много лѣтъ въ обществѣ своихъ воспитанниковъ и, кромѣ рѣдкихъ посѣщеній какого выбудь стараго сосѣда, приходившаго къ нему за совѣтомъ, онъ рѣдко видѣлъ человѣческое лицо.

Было время, когда его часто видѣли въ обществѣ дѣвушекъ сосѣдней деревни, но это было уже давно и объ этомъ помнила только одна старуха изъ всѣхъ окрестностей.

Но въ послѣднія пять лѣтъ Янушъ былъ не одинъ, онъ взялъ себѣ воспитанника, отъ котораго никакъ не могъ отдѣлаться и существованіе котораго сначала немного сердило его; но когда онъ убѣдился, что нѣтъ никакого средства отдѣлаться отъ этого неожиданнаго пріобрѣтенія, то мало по малу смягчился и кончилось тѣмъ, что онъ началъ чувствовать большую привязанность къ своему двѣнадцати-лѣтнему черномазому воспитаннику.

Онъ не мѣшалъ ему спать по утрамъ, дѣлалъ за него самую трудную работу собственными руками, но зато уступалъ ему лучшіе куски. Въ холодныя ночи, увѣряя, будто ему жарко, онъ закрывалъ своимъ одѣяломъ мальчика.

Теперь старый Янушъ стоялъ предъ дверями и говорилъ собакамъ:

— Очень можетъ быть, что лѣнивецъ, вмѣсто того, чтобъ встать, снова легъ въ постель, чтобъ воспользоваться моимъ отсутствіемъ.

Но когда онъ открылъ дверь, яркій огонь, разведенный подъ очагомъ, освѣтилъ сидѣвшаго на скамейкѣ Инко, его смуглаго воспитанника.

Красивая большая собака съ громкимъ лаемъ бросилась къ Инко и положила лапу на плечо мальчика, который съ любовью обнялъ ее за шею.

— Ванаксъ дѣлаетъ за тебя утреннее умыванье, мальчикъ, сказалъ старикъ, видя, что собака облизываетъ Инко лицо. Должно быть, голодъ заставилъ тебя подняться такъ рано, а то ты и до сихъ поръ лежалъ бы, какъ лѣнивый медвѣдь въ берлогѣ. Ты сидишь тутъ, грѣешься у огня, а старый Янушъ работаетъ за тебя. Я надѣялся выростить изъ тебя помощника, но кажется мои собаки лучшіе помощники.

Говоря это, старикъ опустился на скамейку предъ огнемъ, тогда какъ мальчикъ поспѣшно вскочилъ, такъ что собаки, собравшіяся вокругъ него, съ испугомъ бросились въ разныя стороны, ощетинивъ шерсть.

Густые, черные, съ синеватымъ отливомъ волосы падали на лобъ мальчика, лицо котораго, съ нѣжными, тонкими чертами представляло собою итальянскій типъ. Его античная головка напоминало голову юнаго римлянина патриція, но въ темныхъ, сверкающихъ глазахъ скрывалась нѣкоторая хитрость, которая была еще замѣтнѣе теперь подъ вліяніемъ внутренняго волненія. Стройная, высокая фигура мальчика была еще немного худа. На немъ были надѣты полотняные панталоны и такая же рубашка. Сверху была надѣта куртка изъ синяго сукна съ оловянными пуговицами.

Худыя, смуглыя ноги были босы.

Вся фигура мальчика напоминала собою что-то кошачье и при взглядѣ на него невольно приходило въ голову, что онъ родился въ другомъ кругу и только вслѣдствіе страннаго случая попалъ въ эту темную, бѣдную хижину.

— Ты напрасно говоришь, что я ничего не дѣлаю, сказалъ на ломанномъ, латышскомъ языкѣ мальчикъ, грубо оттолкнувъ ласкавшуюся къ нему собаку. Я достаточно работаю за тѣ лохмотья, въ которыхъ хожу и за хлѣбъ, который ѣмъ. Я твой вѣрный помощникъ, когда ты этого требуешь.

— Ну, мальчикъ, смѣясь сказалъ Янушъ, ты кажется, не понимаешь шутокъ или, можетъ быть, твой, пустой желудокъ дѣлаетъ тебя сердитымъ, въ такомъ случаѣ возьми съ огня похлебку, я также съ удовольствіемъ съѣмъ теплаго.

Инко однимъ прыжкомъ былъ у очага, взялъ горшокъ съ похлебкой и съ мрачнымъ видомъ подошелъ къ столу, на который поставилъ горшокъ, затѣмъ положилъ въ него ложку, — и столъ былъ накрытъ.

Янушъ вынулъ изъ за пояса ножикъ, взялъ кусокъ хлѣба, отрѣзалъ отъ него два большихъ ломтя, а остальное нарѣзалъ на маленькіе кусочки и съ добродушнымъ видомъ, передавъ ложку Инку, сталъ бросать маленькіе куски хлѣба собакамъ.

Но только что старикъ хотѣлъ, въ свою очередь поднести къ губамъ ложку съ похлебкой, какъ мальчикъ вскочилъ изъ за стола и подбѣжалъ къ окну.

— Посмотри сюда, Янушъ! крикнулъ онъ. Я вижу искры факеловъ, по продѣланной тобою дорогѣ ѣдетъ нѣсколько человѣкъ.

Какъ только онъ сказалъ это, старикъ снова опустилъ ложку въ горшокъ и поспѣшилъ къ двери.

Собаки громко залаяли, а снаружи послышались громкіе голоса и крики.

— Прочь! крикнулъ Янушъ на собакъ, вынувъ засунутый за поясъ кнутъ, хорошо знакомый его воспитанникамъ, которые поспѣшно разсыпались кто подъ столъ, кто подъ лавку, только самая большая изъ нихъ продолжала ворчать, когда дверь отворили.

По проложенной Янушемъ дорогѣ подвигалось странное шествіе.

Прежде всего въ глаза, старику бросился странный экипажъ, запряженный парою лошадей, которыя съ трудомъ тащили его къ дому. Семь или восемь всадниковъ въ шубахъ и большихъ медвѣжьихъ шапкахъ сопровождали этотъ странный, тяжелый ящикъ, какого Янушъ еще никогда видалъ въ своей жизни.

Одинъ изъ всадниковъ соскочилъ съ лошади, открылъ покрытое льдомъ окошко кареты, изъ котораго высунулся закутанный въ мѣховой плащъ и большую шапку, маленькій человѣкъ въ золотыхъ очкахъ.

Онъ съ любопытствомъ оглядѣлся вокругъ, затѣмъ отворилъ дверцу и вышелъ. За нимъ вышли еще двое мущинъ, раздававшіе приказанія на латышскомъ языкѣ.

Въ дверяхъ появился Янушъ и почтительно далъ дорогу господину въ очкахъ, который, не обращая на него вниманія, прямо отправился къ очагу.

Подойдя къ очагу, онъ спустилъ съ плечъ плащъ, снялъ шапку и сѣлъ на пень, на которомъ сидѣлъ предъ этимъ мальчикъ, предъ самымъ огнемъ. Тутъ онъ началъ колотить ногами одну объ другую и наконецъ тяжело вздохнулъ, но не произнесъ ни слова.

Между тѣмъ пріѣхавшіе съ нимъ погасили факелы, сунувъ ихъ въ снѣгъ, затѣмъ всѣ вмѣстѣ вошли въ первую комнату, стряхнули снѣгъ съ волосъ и съ бородъ и стали ходить взадъ и впередъ по комнатѣ, чтобъ нѣсколько размять окоченѣвшіе члены.

Инко возвратился къ огню и со сверкающими глазами глядѣлъ на посѣтителя.

Собаки потихонько выбрались и недовѣрчиво стали подходить къ пріѣзжимъ.

Поручивъ мальчику смотрѣть за домомъ и исполнять требованія гостей, если имъ что нибудь понадобится, Янушъ вышелъ самъ на дворъ, чтобъ помочь поправить упряжь лошадей въ каретѣ. Янушъ не понималъ языка пріѣзжихъ, ему казалось, что онъ никогда не слыхалъ такого языка. Онъ съ удивленіемъ слѣдилъ за ихъ живыми жестами, выражавшими досаду и раздраженіе. И хотя онъ понималъ нѣмецкій языкъ, такъ какъ въ молодости служилъ при господахъ, тѣмъ не менѣе, не могъ понять ни слова изъ жаргона пріѣзжихъ.

Между тѣмъ господинъ въ очкахъ, продолжалъ сидѣть предъ очагомъ и грѣть ноги у огня, тогда какъ Инко подбросилъ въ огонь новыя дрова, два спутника господина въ очкахъ также сѣли предъ очагомъ и, передавъ мальчику приказаніе на латышскомъ языкѣ, заговорили между собою по нѣмецки.

Вдругъ одинъ изъ нихъ подозвалъ къ себѣ Януша, который поспѣшилъ на зовъ почтительно поцѣловавъ у позвавшаго полу сюртука, и согнувшись ждалъ приказанія.

— Лошади накормлены? лаконично спросилъ гость.

— Все въ порядкѣ, господинъ, отвѣчалъ крестьянинъ.

— Мы сбились съ дороги въ эту проклятую погоду, сказалъ другой гость. Мы уже были бы въ городѣ, если бы насъ не остановилъ сломанный мостъ. Берегись, если у тебя не все въ порядкѣ.

— Господинъ, возразилъ Янушъ, при такой мятели всѣ дороги испорчены.

— Молчи, лѣнивая скотина, и отправляйся показать намъ кратчайшую дорогу, чтобъ мы, наконецъ, могли попасть въ городъ.

— Я покажу вамъ дорогу, господинъ! поспѣшно вскричалъ Инко, подходя къ гостямъ. Я знаю всѣ дороги и тропинки. Ближайшая идетъ прямо чрезъ поле, только тамъ не проѣдетъ экипажъ, въ которомъ вы пріѣхали. Выпрягите лошадей и сядьте на нихъ верхомъ. Я поѣду впередъ и чрезъ полчаса мы будемъ въ городѣ.

— Кто этотъ мальчикъ? спросилъ самый высокій изъ незнакомцевъ, съ удивленіемъ глядя на красивую фигуру мальчика.

— Мой помощникъ, сказалъ Янушъ, опуская глаза, при видѣ поблѣднѣвшаго лица мальчика.

— Хорошо, приготовься. Чрезъ полчаса мы выѣдемъ, сказалъ высокій.

И, повернувшись къ господину въ очкахъ, онъ перевелъ ему свой разговоръ съ мальчикомъ.

— Я надѣюсь, что мы, наконецъ, скоро доѣдемъ до этого вороньяго гнѣзда, которое называется герцогской резиденціей, сказалъ господинъ въ очкахъ.

— Да, я думаю скоро, отвѣчалъ его собесѣдникъ. Ваши страданія скоро кончатся, и какъ только мы выѣдемъ на находящійся недалеко отсюда невысокій холмъ, мы увидимъ съ него Митаву.

— Дочь вашего герцога должна быть большая любимица нашего курфюрста, пробормоталъ докторъ, такъ какъ я полагаю, что обязанъ этимъ проклятымъ путешествіемъ больному герцогу; когда супруга курфюрста, четыре недѣли тому назадъ, получила письмо вашей принцессы, она со слезами на глазахъ просила меня сейчасъ же отправляться въ путь. Но дай Богъ, чтобъ моя помощь пришла не слишкомъ поздно и чтобъ я былъ въ состояніи исполнить повелѣніе супруги моего курфюрста.

Съ этими словами докторъ всталъ, а за нимъ встали и его спутники.

Въ это время около дома ихъ свита стояла уже готовая.

Одинъ изъ всадниковъ отвелъ въ сторону Януша и сказалъ ему по-латышски:

— Послушай, поѣзжай-ка лучше ты самъ съ нами въ городъ. Я не вѣрю этому мальчику, онъ все-таки ребенокъ и мы можемъ ожидать отъ него только дѣтской помощи. Я, мой господинъ и четверо другихъ изъ свиты добрые курляндцы, тѣмъ не менѣе мы совершенно сбились съ дороги, хотя должны были служить проводниками пріѣзжему, котораго мы сопровождаемъ отъ нѣмецкой границы.

— У меня болятъ ноги, отвѣчалъ Янушъ. Это знаетъ мой мальчикъ и поэтому ѣдетъ вмѣсто меня. Но не бойтесь, онъ знаетъ дорогу не хуже, если не лучше меня. Но кто этотъ господинъ съ четырьмя глазами, прибавилъ Янушъ, кивая на доктора?

— Это знаменитый докторъ курфюрста бранденбурскаго, отвѣчалъ курляндецъ, а тотъ изъ его проводниковъ, который повыше, Бюренъ, шталмейстеръ и мой господинъ.

Янушъ со смущеніемъ почесалъ за ухомъ.

— Такъ… такъ… прошепталъ онъ. Знатные господа.

— Да, продолжалъ рейтеръ, а другой еще знатнѣе и называется личный секретарь герцога, Путкаммеръ. Мы сдѣлали очень трудный путь и, если бы не цыганскій таборъ, шедшій изъ Дифляндій и помогшій намъ выбраться изъ сугробовъ мы и теперь сидѣли бы среди дороги. За это Путкаммеръ обѣщалъ дать имъ позволеніе прожить безпрепятственно два мѣсяца въ Курляндіи. Само собою разумѣется, что два другіе мѣсяца эти мошенники проживутъ безъ позволенія.

— Для чего ѣдетъ этотъ докторъ въ Курляндію къ герцогу? поспѣшно перебилъ Янушъ. Мнѣ кажется, у нашего господина и такъ достаточно докторовъ.

— Тѣ не должны дать ему умереть, возразилъ рейтеръ, ударивъ себя въ грудь, тогда какъ, если онъ умретъ при этомъ, то это ничего не будетъ; значить, такъ какъ чѣмъ важнѣе докторъ, тѣмъ важнѣйшихъ онъ дѣлаетъ покойниковъ.

Янушъ съ удивленіемъ поглядѣлъ на говорившаго.

— Боже мой! прошепталъ онъ, неужели нашему герцогу такъ худо? кто бы это подумалъ.

Рейтеръ только свистнулъ и отошелъ отъ своего собесѣдника, а чрезъ нѣсколько минутъ всѣ уже были готовы къ отъѣзду.

Инко надѣлъ на себя короткій овчинный тулупъ Януша, подвязался кожанымъ ремнемъ, обернулъ себѣ ноги овчинными шкурами и надѣлъ курляндскія сандаліи. Въ такомъ костюмѣ онъ сѣлъ на маленькую деревенскую лошадку. Его черные, блестящіе волосы развѣвались изъ подъ тяжелой мѣховой шапки, которую надѣлъ ему на голову Янушъ, тогда какъ на лошадь предъ Инко положили застрѣленныхъ нѣсколько дней тому назадъ зайцевъ, которыхъ мальчикъ долженъ былъ передать на герцогскую кухню.

Черезъ нѣсколько мгновеній весь поѣздъ двинулся въ путь.

ГЛАВА II.
Старые знакомые.

Нѣсколько времени старикъ стоялъ у дверей, глядя вслѣдъ уѣзжавшимъ.

На востокѣ небо нѣсколько прояснилось и солнечные лучи скользили по обширной снѣжной равнинѣ.

Янушъ уже потерялъ всадниковъ изъ виду и только слышалъ вдали лай сопровождавшаго Инко Ванакса. Онъ уже хотѣлъ вернуться въ домъ, какъ вдругъ въ томъ же направленіи, въ которомъ исчезъ поѣздъ, появилась фигура человѣка, который велъ на веревкѣ штукъ шесть собакъ.

— Помилуй Богъ! вскричалъ старикъ при видѣ новопришедшаго. Куда мнѣ ихъ всѣхъ спрятать въ такой холодъ, въ особенности теперь, когда у меня пищи едва хватаетъ для самого.

— Этихъ собакъ прислалъ къ тебѣ на воспитаніе Путкаммеръ. Онѣ должны быть посланы въ подарокъ въ Нейенбургъ.

Говоря это, пришедшій крестьянинъ передалъ въ руки стараго Януша свору, на которой привелъ собакъ.

Янушъ сердито, по молча, глядѣлъ на пришедшаго, который, былъ высокій, плохо одѣтый крестьянинъ съ маленькими, хитрыми глазами и лукавой улыбкой.

Это былъ прямой начальникъ Януша, Длинный Петръ, какъ его звала герцогская челядь, среди которой онъ пользовался репутаціей крайне благочестиваго человѣка, такъ какъ рѣдко гдѣ не призывалъ въ свидѣтели Бога.

Янушъ и Петръ вошли въ хижину, затѣмъ старикъ пошелъ отвести въ сарай вновь приведенныхъ ему собакъ и опять вернулся въ хижину.

Петръ стоялъ предъ огнемъ и грѣлъ себѣ руки.

— Смотри, пожалуйста, какимъ ты сталъ важнымъ господиномъ, насмѣшливо сказалъ онъ. У тебя дымъ идетъ въ трубу, точно у помѣщика, тогда какъ у меня жена и дѣти слѣпнутъ отъ дыму, если я не открою дверей, которыя дали бы ему возможность выдти. Боже мой! какъ трудно жить бѣдному крестьянину!

— Мнѣ кажется, у тебя есть большое поле, и при. томъ очень плодородное, на которомъ въ изобиліи ростетъ хлѣбъ и трава, проворчалъ старикъ, не считая тѣхъ талеровъ, которые время отъ времени попадаютъ къ тебѣ въ карманъ, какъ къ слугѣ егермейстера.

— Создатель мой! со вздохомъ возразилъ Петръ, мое поле до такой степени покрыто большими и маленькими каменьями, что мнѣ стоитъ громадныхъ трудовъ что нибудь на немъ выростить. Мои козы и овцы также худы и слабы, какъ моя жена и дѣти. Развѣ мало этихъ несчастій?

— Сдѣлай себѣ трубу, какъ я сдѣлалъ, возразилъ Янушъ, исправь испорченную стѣну твоей хижины законопативъ ее мохомъ и травой. Если твое покрытое каменьями поле требуетъ большихъ усилій, то мое болотистое — еще большихъ. У меня единственный помощникъ мальчикъ да старый Яковъ, котораго я беру на время жатвы, у тебя же жена и два брата работаютъ всегда вмѣстѣ съ тобою.

— О! Боже! развѣ у меня есть время работать? Развѣ я не долженъ приводить къ тебѣ собакъ? Развѣ мнѣ не приходится смотрѣть за лошадьми егермейстра? а когда онъ уѣзжаетъ въ Митаву, то я долженъ ѣздить туда за приказаніями. О! у меня все время занято, не остается ни минуты для работы.

— Послушай, Петръ, сказалъ Янушъ, глядя на своего гостя испытующимъ взглядомъ, мнѣ кажется, твоя жена плохая тебѣ помощница, хотя она сильна и здорова, тѣмъ не менѣе она, кажется, лѣнива и лучше любитъ бѣгать по сосѣдямъ и болтать, чѣмъ заниматься своей кухней.

Петръ печально покачалъ головою.

— Болѣзнь и страшный холодъ отнимаютъ у насъ у всѣхъ любовь къ работѣ. У моего старшаго сына хромая нога, а два другихъ страдаютъ глазами. Можно ли быть несчастнѣе меня! Сегодня рано утромъ проѣзжалъ мимо насъ знатный докторъ и герцогскій штальмейстеръ послалъ своего слугу къ намъ въ хижину за мною. Воображая, что можно будетъ что нибудь заработать, я съ непокрытой головою выбѣжалъ на встрѣчу гостямъ, чтобъ помочь имъ слѣзть съ лошадей. «Мы къ тебѣ не зайдемъ, сказалъ Бюренъ, это не человѣческое жилище, а какой-то хлѣвъ». Свита начала браниться. — Боже мой! подумалъ я, неужели немножко дыму, такъ уже противно? Въ это время одинъ изъ герцогскихъ слугъ разсказалъ моей женѣ, что господинъ, сидящій въ высокомъ ящикѣ, знаменитый докторъ, ѣдущій для того, чтобъ вылѣчить нашего больнаго герцога. Тогда она поспѣшно взяла за руки двоихъ дѣтей, которыя съ крикомъ слѣдовали за нею, и бросилась къ доктору. Что такое съ твоими дѣтьми? крикнулъ Бюренъ. Тогда Анна очень умно разсказала, что такое съ малютками. Господинъ въ очкахъ взялъ младшаго, чтобъ осмотрѣть его, но вдругъ поспѣшно опустилъ на землю и наговорилъ штальмейстру много дурныхъ словъ. Послѣдній повернулся и смѣясь сказалъ:

— Пріѣзжій докторъ думаетъ, что твоя жена должна прежде всего мыть своихъ ребятъ каждый день чистой водой, а уже потомъ принести ихъ къ нему въ городъ. Послѣ этого все шествіе снова отправилось въ путь, а Анна рыдая бросилась съ бѣдными дѣтьми въ хижину. Боже мой! какая мать станетъ мыть своихъ дѣтей въ такой холодъ? Это никогда не видано. Эти иностранцы чистые волки, безъ малѣйшаго состраданія или жалости!

Янушъ тихо свиснулъ и бросилъ въ огонь большое полѣно.

— И такъ, изъ этого ничего не вышло и докторъ не принесъ вамъ никакой помощи? сказалъ онъ.

И изъ подъ его густыхъ рѣсницъ сверкнула насмѣшливая радость.

— Именно такъ, отвѣчалъ Длинный Петръ, и, поправивъ поясъ, повернулся, какъ бы собираясь уходить.

Вдругъ онъ снова остановился и повернулся къ Янушу, который всталъ, чтобъ проводить гостя. Петръ дружелюбно положилъ руку на плечо старику и, широко улыбаясь, сказалъ:

— Послушай, братецъ, у меня есть къ тебѣ еще одна просьба. Старая Маргарита всегда говорила, что твой языкъ хуже, чѣмъ твое сердце. Бранись, сколько тебѣ угодно, но только возьми у меня цыганъ, которые хотятъ раскинуть свой таборъ около меня. Великій Боже, неужели я долженъ еще перенести и это горе, мнѣ кажется, я отъ этого сбѣгу…

— Да, вѣроятно, до ближайшаго шинка, сказалъ Янушъ. Но о какихъ цыганахъ ты говоришь? Изъ Лифляндіи ихъ приходитъ очень много, чтобъ заниматься продажей, но гораздо больше для того, чтобъ просить милостыну и воровать, а если они этого не могутъ, то для того, чтобъ сѣсть кому нибудь на шею.

— Совершенно такъ же, какъ тебѣ сѣлъ на шею твой мальчикъ, смѣясь сказалъ Петръ. Эти проклятые цыгане очистили дорогу для пріѣзжаго доктора. Старуха съ злымъ взглядомъ, которой боятся дѣти, также съ ними. Ты знаешь, это тотъ же самый таборъ, который былъ здѣсь, когда сгорѣлъ амтманъ въ Бауске. Эту старуху зовутъ Беппи. Она, кажется, начальница племени и умѣетъ околдовывать дѣтей и скотъ, если не дѣлаютъ все по ея желанію. Мой старшій сынъ родился съ короткой ногой, потому что жена отказала въ ихъ просьбѣ. Этой старухи я боюсь больше, чѣмъ всѣхъ другихъ, которыя берутъ только то, что имъ даютъ и при томъ еще лѣчатъ больной скотъ. У тебя нѣтъ ни жены, ни дѣтей, у тебя они никого не могутъ околдовать и они пощадятъ тебя, хотя бы за мальчика, котораго навязали тебѣ.

Янушъ провелъ рукою по лицу и снова тихо свиснулъ, что было у него признакомъ большой нерѣшительности.

Затѣмъ, помолчавъ немного, онъ поспѣшно сказалъ измѣнившимся голосомъ:

— Мальчикъ мой, пока я хочу. Но цыгане могутъ приходить, я ихъ возьму. Погоди ты, старая волчиха, наконецъ-то ты мнѣ попалась!

Затѣмъ, не обращая вниманія на своего гостя, онъ снова опустился на скамейку предъ очагомъ и сталъ смотрѣть въ огонь.

Петръ былъ крайне удивленъ такимъ скорымъ согласіемъ. Всѣ придуманныя имъ средства заставить согласиться старика оказались излишними, такъ какъ тотъ сразу выразилъ согласіе.

Поэтому Петръ довѣрчиво подошелъ къ Янушу и шепнулъ:

— Конечно, ты все-таки долженъ беречь свое имущество. Если же нельзя будетъ иначе, то я очищу для нихъ старую баню на опушкѣ лѣса. Но я сжегъ отъ нее дверь, такъ какъ дрова, которые мы собрали для себя, очень сыры. Боже мой! Какъ ярко и весело горѣла эта дверь!.. Тебѣ хорошо, у тебя есть время запастись дровами лѣтомъ, а гдѣ намъ взять время на это.

Такъ какъ Янушъ продолжалъ глядѣть въ огонь и, казалось, ничего не слышалъ, то Петръ сѣлъ на скамейку предъ столомъ, придвинулъ къ себѣ забытый горшокъ съ похлебкой и, вздохнувъ, съѣлъ все, что осталось:

Затѣмъ онъ поднялся, отодвинулъ въ сторону пустой горшокъ, покрѣпче затянулъ поясъ, надвинулъ на глаза мѣховую шапку и снова повернулся къ старику.

— Счастіе тому, кто можетъ, какъ ты, сидѣть предъ топленной печкой. А мнѣ нужно сходить еще сегодня въ городъ за приказаніями къ егермейстру. Боже мой! моимъ мученіямъ конца не будетъ! До завтрашняго дня нечего и думать о возвращеніи домой, дорога слишкомъ далека и холодъ великъ.

Янушъ снова тихо свиснулъ, что на этотъ разъ служило признакомъ, что онъ старается удержаться отъ выраженія насмѣшки и досады.

— Ну, будь здоровъ, сказалъ Петръ.

Затѣмъ онъ повернулся и медленно вышелъ, захлопнувъ за собою дверь.

Старикъ, наконецъ, остался одинъ съ своими мыслями и долго сидѣлъ, опустивъ свою голову на грудь.

Ему надо было подумать о многомъ. Наконецъ, онъ рѣшилъ строго обойтись съ цыганкой, наказать ее за обманъ и ея появленіе должно было дать всему другое направленіе. Онъ уже давно привыкъ къ мысли никогда не разставаться съ мальчикомъ, а теперь невольно что-то заставляло его думать объ этомъ.

Инко ушелъ, — что, если онъ не возвратится?

Его самого удивила эта мысль. Онъ улыбнулся, покачалъ головою и всталъ, чтобъ пойти посмотрѣть, не возвращается ли Инко.

Наконецъ, онъ прошепталъ:

— Она можетъ взять его. Но сначала я стребую съ нее деньги, за хлѣбъ. Отъ этого ей не отдѣлаться!

Но вдругъ онъ снова задумался.

— А что, если у ней найдутся деньги и, заплативъ ихъ, она захочетъ взять мальчика, который теперь можетъ оказать ей пользу? Тогда я останусь одинъ… совсѣмъ одинъ.

Въ это время изъ сарая раздался громкій лай вновь приведенныхъ собакъ.

Старикъ отворилъ дверь и вышелъ.

Уже начинало темнѣть. Луна выглядывала изъ-за облака и ея лучи освѣтили возвращающагося назадъ мальчика, который медленно спускался съ холма на усталой лошади. Рядомъ съ нимъ шла женщина, а шествіе замыкалъ Ванаксъ, вѣрный спутникъ мальчика.

Подъѣхавъ къ хижинѣ, Инко соскочилъ съ лошади, а женщина отворила дверь и рѣзкимъ, повелительнымъ голосомъ заставила отступить собакъ, которыя хотѣли не пустить ее.

Инко повелъ свою усталую лошадь въ конюшню, по дорогѣ, гдѣ встрѣтилъ Януша, и прежде чѣмъ послѣдній успѣлъ спросить мальчика о его путешествіи, поспѣшно крикнулъ:

— Она пришла и просила позволенія, провести эту ночь подъ нашей кровлей.

— Что такое? крикнулъ старикъ. Она пришла уже сегодня, этого я не хотѣлъ. Я не хочу имѣть съ нею никакого дѣла.

— Я встрѣтился съ нею на возвратномъ пути, она просила у меня позволенія идти вмѣстѣ со мною, что же могъ я сдѣлать?

— Сегодня мнѣ судьба видѣть у себя негодныхъ людей, которые только даромъ отнимаютъ время! пробормоталъ старикъ, входя въ хижину, гдѣ у очага сидѣла старая цыганка и изъ всѣхъ силъ старалась раздуть погасшіе уголья.

— Какой ты дурной хозяинъ! крикнула старуха по-латышски. У тебя нѣтъ огня для замерзшихъ гостей, сдѣлавшихъ далекій путь.

— Чортъ побери гостей! проворчалъ старикъ. Они не даютъ человѣку времени приготовить себѣ поѣсть. У меня во всю жизнь не было столько народу и безпокойства, какъ сегодня со всѣми этими гостями.

— Не безпокойся, сказала старуха, у меня есть съ собою огненный напитокъ, который согрѣетъ намъ всѣмъ душу и тѣло. Венгры умнѣе курляндцевъ, они дѣлаютъ себѣ питье изъ винограда, а не изъ полевыхъ ягодъ, какъ бѣдные остзейцы.

Сказавъ это, она поспѣшно встала, вышла и вернулась съ цѣлой охапкой сухихъ сучьевъ, которые бросила въ огонь, который въ одну минуту вспыхнулъ яркимъ пламенемъ и освѣтилъ смуглое лицо старухи.

Сидя, она казалась маленькой и худенькой, но когда вставала была средняго роста. На головѣ ея былъ надѣтъ большой пестрый платокъ, повязанный тюрбаномъ, покрывавшимъ лобъ, тогда какъ изъ подъ черныхъ волосъ сверкали серебряныя кольца въ ушахъ. Темные глаза ея имѣли особенно проницательный взглядъ, который имѣлъ въ себѣ чарующую силу.

Старуха была одѣта въ короткую мѣховую шубку и темную юбку изъ грубой матеріи, которая должна была очень мало защищать ее отъ вѣтра и холода.

Янушъ молча смотрѣлъ на старуху, которая вела себя такъ, какъ будто она была хозяйка, а остальные гости.

Напрасно Янушъ приготовлялся сначала сердито встрѣтить старуху. Онъ начиналъ поминать, что съ такой женщиной довольно трудно сдѣлать что нибудь грубостью и что она не принадлежитъ къ числу тѣхъ, которыя легко признаютъ надъ собою авторитетъ другихъ.

Старикъ съ досадой опустился на скамейку, а Инко молча придвинулъ къ огню пень и сѣлъ на него.

— Ну, старый другъ, не сердись, сказала цыганка. Дай намъ чего нибудь поѣсть. Мы давно не видались, и старая цыганка рада съ тобой встрѣтиться послѣ долгой разлуки.

Старикъ медленно всталъ съ сердитой миной и нахмуренными бровями, но, тѣмъ не менѣе, взялъ хлѣбъ и вынулъ изъ-за пояса ножъ.

Инко будто нечаянно спустился съ пня на полъ и Янушъ занялъ пустое мѣсто, тогда какъ мальчикъ усѣлся на полу, поддерживая подбородокъ руками и, недовѣрчивымъ взглядомъ глядя на старуху.

Она сунула руку къ карманъ своей шубки, откуда вынула кусокъ мяса и, раздѣливъ его на равныя части, подала двѣ старику.

Старикъ спокойно взялъ одну и подалъ другую Инко.

— Я не могу ѣсть, сказалъ мальчикъ, и отвернулся отъ огня.

— Ты вѣрно былъ на герцогской кухнѣ, проворчалъ старикъ, и тамъ сдѣлали тебя такимъ взыскательнымъ.

— Конечно, проворчала цыганка, онъ долженъ умѣть добывать себѣ хорошія кушанья, такъ же какъ и мы. Въ немъ должно было остаться, хоть что нибудь цыганское.

Инко съ гнѣвомъ отвернулся, но ничего не сказалъ.

По окончаніи ѣды старуха вынула изъ кармана маленькую бутылочку и, такъ какъ Инко снова отказался отъ питья, то оно было раздѣлено между старикомъ и старухой.

Казалось, что вино возвратило Янушу мужество, по крайней мѣрѣ, онъ рѣшительно поднялъ голову и твердо сказалъ:

— Не думай, пожалуйста, старая колдунья, что я за твое хорошее со мною обращеніе теперь забуду наказать тебя за обманъ. Прежде чѣмъ взять мальчика, ты должна заплатить мнѣ за него тридцать серебряныхъ талеровъ.

При этой угрозѣ старикъ выпрямился и вызывающимъ взглядомъ глядѣлъ на цыганку.

Онъ, наконецъ, рѣшился высказать свои требованія и это было для него большимъ облегченіемъ.

— Я не пойду съ ней и за тысячу талеровъ! крикнулъ мальчикъ.

И въ его глазахъ засверкала дикая ярость.

— Хорошо! хорошо, золотой мой! сказала старуха, мнѣ не нуженъ мальчикъ и я пришла не затѣмъ, чтобъ брать тебя. Мои единоплеменники стали бы дурно съ нимъ обращаться, если бы онъ не захотѣлъ просить милостыню, какъ это дѣлаютъ всѣ наши.

Инко сжалъ кулаки и спряталъ свое покраснѣвшее лицо въ длинную шерсть Ванакса, который разлегся рядомъ съ нимъ.

— Очень можетъ быть, что я заплачу за мальчика, когда найду его мать, которая бросила его мнѣ такъ же, какъ я оставила его вамъ. Къ сожалѣнію, во время моихъ путешествій, мнѣ не удалось найти ее, хотя мы прошли полсвѣта. Теперь я пришла просить васъ не обращаться съ нимъ дурно и, если вы хотите, то можете отправить его работать поденно. Но онъ не долженъ быть крестьяниномъ, хотя я не могу сдѣлать изъ него дворянина. Въ память моего покойнаго сына, я постараюсь, чтобъ изъ него не вышло ни цыгана, какъ я, ни крѣпостнаго, какъ ты.

— Хитрецъ ѣстъ у меня лучшіе куски и спитъ на самомъ лучшемъ мѣстѣ. Если же онъ меньше работаетъ, чѣмъ долженъ, то это только его вина и только увеличиваетъ плату за его воспитаніе, сказалъ старикъ, искоса глядя на цыганку.

— Хорошо, хорошо, сказала она, я хорошо знаю, что ваше сердце лучше языка и что мальчику будетъ у васъ лучше, чѣмъ гдѣ либо. Но я должна была быть увѣрена, что вы не оставите его. Если мнѣ не удастся устроить его судьбу, какъ нибудь лучше, то я положительно хочу избавить его хоть отъ холода, голода и дурнаго обращенія.

— Въ такомъ случаѣ, вы не бабушка и не родственница мальчика? поспѣшно спросилъ Янушъ.

— Нѣтъ. Но это интересная исторія, которая связана съ моей. Если вы хотите, я разскажу ее вамъ, тогда, можетъ быть, вы будете довѣрчивѣе къ цыганской королевѣ, тѣмъ болѣе еще, когда узнаете, что Инко обязанъ своей жизнью цыганамъ.

Старуха молча съ любовью взглянула на мальчика, который лежалъ съ закрытыми глазами, положивъ голову на шею собаки, и его ровное дыханіе заставляло предполагать, что усталость повліяла на него и онъ крѣпко спитъ

— Я заботилась о мальчикѣ, когда онъ былъ малъ и слабъ, но это сдѣлалось невозможнымъ, когда онъ выросъ и могъ самъ заработывать себѣ средства къ жизни, что у насъ обыкновенно считается съ восьми лѣтъ. Тогда онъ уже принадлежалъ бы нашему племени тѣломъ и душой. Не зная, что съ нимъ дѣлать, я оставила его у тебя, когда ему исполнилось семь лѣтъ, такъ какъ мое племя рѣшилось отправиться далеко чрезъ море и мнѣ неудобно было брать съ собою мальчика.

Янушъ бросилъ полѣно въ огонь и спросилъ:

— Но кто же принесъ тебѣ ребенка? или ты сама украла его?

Беппи молча сидѣла на полу. Затѣмъ, охвативъ колѣни своими худыми руками, покачала головой и, помолчавъ немного, продолжала:

— Моя исторія коротка и такъ похожа на многія другія, что тебѣ, можетъ быть, покажется, что въ ней нѣтъ ничего особеннаго, что стоило бы быть разсказаннымъ. Но все-таки ты долженъ выслушать ее. — Во время правленія двухъ герцоговъ жилъ одинъ курляндскій крестьянинъ, у котораго была хорошенькая дочка съ длинными, черными косами и темными, сверкающими глазами. Дѣвушка помогала отцу въ самыхъ тяжелыхъ работахъ и была всегда такъ весела, какъ будто бы она была дочерью знатнаго господина и всегда ѣла однѣ сласти. За тяжелой работой и черствымъ хлѣбомъ дѣвушка прожила до шестнадцати лѣтъ и приближалось время, когда она должна была поступить на службу къ помѣщику, такъ какъ ея отецъ былъ крѣпостной. Старикъ работалъ въ потѣ лица и употреблялъ всѣ силы, чтобъ держать Майю вдали отъ помѣщицкой челяди. Мать ея умерла, когда дѣвочкѣ было тринадцать лѣтъ. Однажды Майя, таща на спинѣ тяжелую охапку сучьевъ, весело распѣвала. Птичій хоръ отвѣчалъ ей. Но къ этому хору присоединился вдругъ свѣжій мужской голосъ, принадлежавшій красивому, смуглому молодцу, который вдругъ появился изъ чащи.

Старуха остановилась, поправила волосы, падавшіе на плечи, поглядѣла нѣсколько мгновеній на огонь и продолжала:

— Это случилось весною. Осенью смуглый красавицъ носилъ за Майю всѣ тяжести, помогалъ дѣвушкѣ пасти стадо и заботился о томъ, чтобъ ни одно животное не попало въ руки его смуглыхъ братьевъ, которые недалеко оттуда разбили свои палатки. За то дѣвушка обѣщала ему не любить никого, кромѣ него, и, если помѣщикъ не согласится добровольно отпустить ее на волю, тайно убѣжать съ нимъ изъ страны и сдѣлаться его женою. Судьба, казалось, благопріятствовала имъ. Однажды влюбленный, съ опасностью собственной жизни, спасъ жизнь помѣщика Майи на охотѣ. «Проси, чего хочешь», сказалъ помѣщикъ. Понятно, что молодецъ спросилъ свободы своей возлюбленной.

— Хорошо, сказалъ помѣщикъ, пошли ко мнѣ дѣвушку, а чрезъ недѣлю я отдамъ ее тебѣ.

Что случилось послѣ этого, то случалось очень часто въ то время и, по всей вѣроятности, случается и теперь. Но, какъ тогда, такъ и теперь, это могло разбить сердце, такъ какъ сердца бѣдныхъ людей чувствуютъ то же, что и сердца знатныхъ. И такъ, Майю взяли въ помѣщичій домъ. Тамъ было много работы, такъ какъ изъ Лифляндіи пріѣхало много гостей на большую охоту. Однимъ словомъ, дѣвушка не возвращалась болѣе въ родительскій домъ. Напрасно цыганъ бродилъ вокругъ замка, вмѣшавшись въ толпу слугъ, ему удавалось лишь случайно видѣть дѣвушку на мгновеніе. Но современемъ это дѣлалось все труднѣе и труднѣе. Листья съ деревьевъ уже опали, а гости все еще не уѣзжали. Цыгане собирались отправиться на югъ до начала зимы. Тогда, однажды вечеромъ, влюбленный нашелъ дѣвушку на порогѣ ея хижины. Она была блѣдна и глядѣла на него страшными, сухими глазами…

Старуха замолчала и сжала кулаки, затѣмъ хриплымъ голосомъ прошептала:

— Было бы гораздо лучше, если бы она тайно ушла съ нимъ, какъ думала прежде. Но горячая кровь цыгана заставила его желать отомстить дворянину. Онъ — свободная лѣсная птица, не имѣлъ ни малѣйшаго понятія о законѣ, который запрещаетъ низшимъ возмущаться противъ высшихъ. Кончилось тѣмъ, что цыганъ, выстрѣливъ въ помѣщика, былъ пойманъ и однажды Майя увидала его висѣвшимъ на висѣлицѣ на помѣщичьемъ дворѣ съ отрубленной рукою. Не правда ли, это было очень весело?

Старуха низко опустила голову на грудь и замолчала.

— А теперь скоро конецъ, снова заговорила она. Старикъ, страшно пораженный несчастіемъ, не въ состояніи былъ работать, онъ скоро захворалъ и умеръ, а дѣвушка ушла съ братьями своего убитаго возлюбленнаго. Но ея положеніе не позволило ей уйти далеко. Она осталась на зиму въ Лифляндіи, а когда наступила весна, у Майи родился мальчикъ, котораго она въ одно и тоже время ненавидѣла и любила. Это было тяжелое существованіе. Чужіе для дѣвушки цыгане дѣлили съ нею полученную милостыну, но очень часто имъ всѣмъ приходилось переносить холодъ, голодъ и нужду. Наконецъ, однажды, со своимъ ребенкомъ на рукахъ, она отправилась къ одному шведскому полковнику, жена котораго славилась своимъ состраданіемъ къ дѣтямъ. Несчастіе Майи тронуло знатную даму и она взяла къ себѣ въ домъ мать и ребенка. Чрезъ двѣ недѣли она подарила мужу мальчика и умерла… Сынъ шведскаго полковника, о которомъ я всегда вспоминаю съ благодарностью, — былъ ритмейстеръ Бенгъ-Штремъ, который покоится теперь у васъ подъ елями, рядомъ со своей возлюбленной женою. Я же курляндка, такъ же какъ и вы курляндецъ. Поэтому вы можете дать мнѣ руку, землякъ.

Янушъ Кальнингъ медленно положилъ свою грубую руку въ дрожащую руку старухи, затѣмъ, быстро отдернулъ свою и прошепталъ:

— Дальше! дальше! Какимъ образомъ попалъ къ тебѣ Инко?

— Это придетъ въ самомъ концѣ. Но слушай дальше.

Старуха снова бросила дровъ въ потухшій огонь и продолжала:

— Наступило покойное время для меня, мы отправились въ Швецію и тамъ мой господинъ женился вторично. Вмѣстѣ съ богатой госпожей, въ домѣ появилась цѣлая толпа прислуги, которая не могла меня терпѣть за то, что я любила сына моего господина, какъ своего собственнаго, и за то, что господинъ любилъ меня. Къ этому прибавилось еще то, что высокій швейцаръ давно преслѣдовалъ меня своей любовью, а горничная госпожи изъ ревности придумывала противъ меня всевозможныя оскорбленія. Въ одинъ прекрасный день у госпожи пропало брилліантовое ожерелье. Всѣхъ обыскали и пропажу нашли у меня въ вещахъ. Всѣ мои увѣренія были напрасны. Всѣ говорили, что цыганка никогда не отучится отъ воровства. Мой господинъ въ это время путешествовалъ и меня отправили въ тюрьму.

Старуха опять помолчала немного, какъ бы собираясь съ мыслями, затѣмъ продолжала:

— Вскорѣ въ обществѣ преступниковъ я научилась презирать добродѣтель; не прошло и года, какъ я разучилась краснѣть, научилась смѣяться надъ всѣмъ святымъ. Однимъ словомъ, мнѣ судьбою было предназначено сдѣлаться цыганской королевой и я сдѣлалась ею. Это произошло такъ. — Со мною въ одной комнатѣ сидѣла старуха, оказывавшая мнѣ нѣкоторое состраданіе за то, что я отдавала ей свою пищу. Мой ребенокъ захворалъ отъ лишеній и недостатка свѣжаго воздуха и я невольно почувствовала состраданіе къ старухѣ, которая помогала мнѣ ухаживать за моимъ ребенкомъ. Мы мало-по-малу привыкли къ нашей тюрьмѣ, хотя хорошо знали, что единственная дорога изъ нее къ смерти. Заключенные въ тюрьмѣ воры должны быть казнены, но предварительно должны были заработать свое содержаніе въ тюрьмѣ. Въ извѣстные дни всѣмъ позволялось видѣться на дворѣ съ посторонними. Въ числѣ ихъ былъ сынъ стаpой цыганки, не смотря на рану въ рукѣ. Нѣсколько словъ, сказанныхъ имъ цыганкѣ на цыганскомъ языкѣ, который я понимала, дали мнѣ понять, что готовится бѣгство изъ тюрьмы. Высокій, сильный малый ласкалъ моего мальчика и шепнулъ мнѣ при этомъ, что на третью ночь я не должна спать и при первомъ крикѣ кукушки должна быть около его старухи. Съ сильнымъ біеніемъ сердца ждала я этой минуты. Вмѣстѣ съ надеждой бѣжать во мнѣ пробудилось желаніе свободы и любви къ жизни. Наконецъ, желанная ночь наступила и мы., съ шестью другими арестантами, получили свободу. Мы прошли мимо связанныхъ сторожей. Были ли они мертвы или только оглушены, я мало заботилась объ этомъ. Наступившее утро нашло насъ внѣ опасности отъ преслѣдованія враговъ. Старуха и ея сынъ по очереди несли моего мальчика, который, тихо плача, протягивалъ ко мнѣ свои руки. Старуха заставляла его замолчать. Чрезъ нѣсколько дней ходьбы мы были въ цыганскомъ таборѣ, который, казалось, зналъ о нашемъ бѣгствѣ. Тутъ намъ дали новыя платья, мы вычернили себѣ лица и сдѣлались неузнаваемы. Послѣ трехъ-дневной остановки мы отправились далѣе и ночью дошли до морскаго берега, гдѣ насъ ждала лодка, въ которую сѣла старуха цыганка съ сыномъ и взяла съ собою меня. Старуха, венгерская цыганская королева, была матерью высокаго малаго, женою котораго я сдѣлалась изъ благодарности. Онъ былъ уменъ и очень добръ ко мнѣ. Отъ него я пріобрѣла умѣніе читать судьбу людей по ихъ ладони. Онъ часто разсказывалъ мнѣ странныя вещи и событія изъ жизни знатныхъ семействъ и я была достаточно умна, чтобъ пользоваться этими знаніями при предсказаніяхъ будущаго. Онъ научилъ меня узнавать цѣлебныя силы травъ и корней и я вскорѣ забыла бы, что Курляндія моя родина, еслибы не чувствовала по временамъ желаніе увидать ее. Я уважала старика, какъ отца, а сыновей его, какъ будто они были мнѣ родными братьями по крови. Когда умерла старая цыганка, называвшаяся Беппи и бывшая цыганской королевой, я получила въ наслѣдство ея имя и власть, и гордилась, когда меня звали цыганской королевой, а въ отсутствіе старика повиновались моимъ приказаніямъ. Одинъ разъ мы снова путешествовали изъ Лифляндіи въ Курляндію. Тогда снова любовь къ родинѣ повлекла меня къ мѣсту моего несчастія. Мое племя хотѣло вернуться въ Лифляндію къ лошадиной ярмаркѣ, поэтому намъ пришлось пробыть въ Курляндіи только очень недолго, но все-таки я умѣла найти случай узнать, что сталось съ моимъ бывшимъ помѣщикомъ. Гордая госпожа умерла, старшій сынъ, женился на богатой полькѣ, которой любовь и богатство спасли его отъ погибели, самъ гордый помѣщикъ былъ болѣнъ и слабъ, но былъ еще болѣе жестокъ и свирѣпъ, чѣмъ прежде. Его старшій сынъ и его жена любили развлеченія и часто уѣзжали изъ замка, оставляя на это время свой единственный отпрыскъ подъ присмотромъ стараго дѣда. Наконецъ, младшій сынъ гордой фамиліи разстроилъ все свое наслѣдство. Я хотѣла радоваться несчастіямъ моего злодѣя, но, вернувшись и взглянувъ на моего мальчика, который былъ вылитый отецъ, я не въ состояніи была чувствовать ненависти къ виновнику его дней. Не знаю почему, но я любила моего старшаго сына больше, чѣмъ другихъ его братьевъ, которые терпѣть его не могли за его постоянную задумчивость. Онъ часто игралъ на флейтѣ, и игралъ такъ хорошо, что невольно привлекалъ къ себѣ всѣхъ. Время шло… Инко! мой бѣдный мальчикъ!

Жизнь была тяжела для моего бѣднаго сына. Онъ уже вступилъ въ юношество, но еще не зналъ счастія молодости. Одинъ разъ мы остановились таборомъ недалеко отъ Кракова. Былъ жаркій день. Я сидѣла у себя въ палаткѣ. Вдругъ въ нее поспѣшно вбѣжалъ Инко, мой старшій сынъ, неся что-то спрятанное подъ плащемъ. «Идемъ со мною Беппи, поспѣшно сказалъ онъ, если только ты не хочешь дать умереть бѣдной женщинѣ, которой принадлежитъ этотъ ребенокъ». Я наклонилась надъ ребенкомъ, котораго сынъ положилъ на скамейку изъ дерна. Малютка спалъ. Я поспѣшно взяла темное цѣлебное питье, добываемое изъ трехъугольныхъ листьевъ, названія которыхъ я не знаю, накрыла ребенка плащемъ и оставила вмѣстѣ съ Инко палатку, съ трудомъ поспѣвая за нимъ. Я догнала его, когда онъ опустился на колѣни предъ безчувственной женщиной, которой черные, распущенные волосы закрывали грудь и лицо. Мы отнесли ее къ себѣ въ палатку, я запретила, кому бы то ни было, входить ко мнѣ и мнѣ повиновались. Больная поправлялась, но не говорила ни слова. Красавица съ темными сверкающими глазами и черными волосами, похожая на дочерей нашего племени, на всѣ наши вопросы отвѣчала слезами или молчаливымъ покачиваніемъ головы. Наконецъ, она хотѣла отправиться далѣе, но умоляющій взглядъ Инко удержалъ ее. Тогда Инко сдѣлался ея защитникомъ, онъ ухаживалъ за нею и за ея ребенкомъ, защищая ихъ отъ всякихъ непріятностей, и, казалось, пріобрѣлъ новыя силы и новую жизнь. Онъ трудился для нее и для ея ребенка, трудился для своихъ братьевъ, чтобъ задобрить ихъ, такъ какъ племя было недовольно появленіемъ чужихъ въ своей средѣ. «Какъ зовутъ твоего ребенка?» спросила я ее одинъ разъ. «Инко», прошептала она, бросая благодарный взглядъ на моего сына, глаза котораго засверкали отъ счастія. Это было единственнымъ знакомъ ея благодарности… Мой бѣдный мальчикъ игралъ свои лучшія пѣсни, а блѣдная красавица улыбалась и плакала, слушая ихъ, я же была настолько слѣпа, что воображала, будто она, такъ же какъ и я, сдѣлается изъ благодарности женою цыгана и со временемъ наслѣдуетъ мою власть. Однажды мы узнали, что дается большой праздникъ у одного краковскаго старосты, который взялъ себѣ зятя изъ Курляндіи. Курляндскій дворянинъ пріѣзжалъ съ женою, чтобъ получить ея имѣніе и поэтому въ замкѣ былъ назначенъ большой праздникъ. Я подумала, что на такомъ праздникѣ люди не прочь послушать предсказанія и послушать нашей музыки, и потому часть нашего племени отправилась на праздникъ. Въ числѣ ихъ были Инко и я. Вернувшись, Инко сталъ весело расказывать о томъ, что видѣлъ въ замкѣ, откуда онъ принесъ своей красавицѣ красивое жемчужное ожерелье, которое купилъ у другаго цыгана. Онъ надѣлъ это ожерелье на ея бѣлую шею, а она задумчиво позволила ему сдѣлать это. Я узнала, что молодой зять краковскаго старосты былъ старшій сынъ моего бывшаго помѣщика изъ Курляндіи. Я стала говорить чужестранкѣ про это гордое семейство и назвала ихъ имя. Тогда съ нею произошла странная перемѣна; глаза ея засверкали, она стала смѣяться, какъ сумасшедшая, потомъ вдругъ легла и, казалось, заснула. Мой сынъ по своему обыкновенію, чтобъ ей не помѣшалъ ребенокъ, взялъ мальчика на руки и тихонько вышелъ изъ палатки. Прошло немного времени, мой мальчикъ снова сталъ печаленъ и я должна была одна зарабатывать для всѣхъ.

Однажды вечеромъ, когда я вернулась домой, Инко встрѣтилъ меня у дверей палатки весь блѣдный, съ испуганнымъ лицомъ. Онъ держалъ плачущаго мальчика на рукахъ и губы его дрожали, когда, на мой вопросъ: не спитъ ли наша гостья? Онъ отвѣчалъ: ее нѣтъ.

Да, ее не было. Она исчезла на вѣки.

Мой сынъ глядѣлъ на Инко, какъ на наслѣдство послѣ нее. Онъ молча ухаживалъ за нимъ, я не слышала отъ него ни одной жалобы. Онъ назвалъ мальчика своимъ братомъ и всегда бралъ его съ собою.

Но флейта лежала нетронутой въ углу и ни малѣйшаго звука не выходило изъ подъ пальцевъ моего бѣднаго сына.

Чтобъ нѣсколько разсѣять его мрачную задумчивость, я заставила мое племя рѣшиться на далекое путешествіе и мы отправились въ Германію. Мы останавливались въ Кельнѣ, Мюнстерѣ, торговали на рынкѣ Билефильда и Герфорда. Затѣмъ пошли далѣе чрезъ Пруссію, чрезъ Мемель, чрезъ Лифляндію и, наконецъ, снова очутились на моей родинѣ.

Тутъ многое измѣнилось. Слѣды войны со шведами почти уничтожились при герцогѣ Іаковѣ, который былъ строгимъ правителемъ, но страна при немъ процвѣтала. Чужіе мастера работали на новыхъ фабрикахъ иностранными инструментами, которые до тѣхъ поръ не были извѣстны въ Курляндіи. Въ Либавѣ и Виндавѣ развѣвались флаги кораблей. Раззоренныя церкви и монастыри были вновь воздвигнуты герцогомъ. Мы, цыгане, могли оставаться въ странѣ сколько намъ было угодно. Суевѣріе народа служило намъ защитою отъ насилій; народъ вѣрилъ, что если сдѣлать зло цыганамъ, то это вызоветъ падежъ скота. Чума постигала овецъ, если кто нибудь дѣлалъ зло цыганамъ. Такимъ образомъ, наши палатки были вновь разбиты на землѣ моего помѣщика.

Шесть лѣтъ прошло со времени исчезновенія красавицы чужестранки, оставившей намъ своего ребенка. Инко скоро должно было минуть семь лѣтъ и наши рѣшили, что онъ долженъ отправляться на добычу. Но мой бѣдный сынъ противился этому и хотѣлъ устроить будущность своего пріемнаго сына какъ нибудь иначе и лучше.

Я часто ходила мимо забытаго дома моего прежнаго помѣщика и видѣла тамъ мальчика, сидѣвшаго на колѣняхъ больнаго подагрою старика, котораго вывозили на воздухъ въ креслѣ и который съ нетерпѣніемъ поминутно отдавалъ приказанія прислугѣ. Но самый большой гнѣвъ помѣщика вызывалъ тотъ, кто позволялъ проникнуть къ нему во дворъ кому нибудь изъ цыганъ.

Однажды, когда нѣсколько человѣкъ изъ нашихъ все-таки пробрались во дворъ, развлекая музыкой прислугу, помѣщикъ, который въ это время спалъ, проснулся и велѣлъ сейчасъ же травить цыганъ собаками. Въ ночь послѣ этого происшествія наши палатки были ярко освѣщены заревомъ пожара. Затѣмъ въ замкѣ зазвонили въ колокола и до насъ доносился шумъ голосовъ и крики о помощи.

— Замокъ горитъ! крикнулъ Инко. Береги ребенка, Беппи, а я пойду посмотрѣть нельзя ли помочь.

Я хотѣла удержать его, но всѣ остальные пошли и Инко пошелъ вмѣстѣ съ ними. Только одинъ остался лежать на постелѣ, дѣлая видъ, будто спитъ. Это былъ цыганъ, котораго помѣщикъ собственноручно ударилъ по лицу хлыстомъ.

Я испытывала какое-то странное чувство страха и, бросивъ спящаго мальчика рядомъ съ оставшимся цыганомъ, которому приказала смотрѣть за ребенкомъ, поспѣшно пошла сама на мѣсто пожара.

Пламя уже охватило крышу и освѣщало больнаго старика, вытащеннаго изъ замка въ креслѣ. Онъ съ громкими проклятіями отдавалъ приказанія, которыхъ никто не слушалъ. Я видѣла, какъ въ горящихъ комнатахъ мелькали темныя фигуры цыганъ, но они ничего не спасали, а только крали все, что попадалось имъ подъ руки.

Вдругъ къ замку подскакалъ всадникъ,

— Ради Бога! скажите, гдѣ мой ребенокъ? вскричалъ онъ задыхающимся голосомъ. Пятьсотъ талеровъ тому, кто доставитъ его мнѣ.

— Онъ вмѣстѣ съ кормилицей во второмъ этажѣ! крикнулъ старикъ, указывая палкою на верхъ.

Какая-то женщина была вытащена, повидимому, безъ чувствъ.

— Маргарита, гдѣ ребенокъ? крикнулъ несчастный, который, возвращаясь съ празднества, нашелъ свой домъ въ огнѣ.

Прислуга стояла, не зная, что дѣлать, но никто не выказывалъ желанія броситься въ огонь.

Тогда я увидала, какъ мой Инко подставилъ лѣстницу къ дому и бросился въ огонь.

Я громко вскрикнула и упала почти безъ чувствъ.

Вдругъ я увидѣла, явившагося въ окнѣ втораго этажа, Инко, съ ребенкомъ на рукахъ. Я съ испугомъ поднялась.

— Бросай ребенка и прыгай самъ! крикнула я. Но въ это самое мгновеніе раздался громкій трескъ балокъ — крыша обрушилась и я потеряла сознаніе.

Старуха замолчала и закрыла лицо руками.

Янушъ молча глядѣлъ себѣ подъ ноги.

Въ эту минуту мальчикъ пошевелился и глубоко вздохнулъ.

Беппи испугалась, приподнялась и поспѣшно сказала::

— Дай мнѣ договорить до конца.

Когда я пришла въ себя, старикъ на креслѣ сидѣлъ неподвижно; молодой всадникъ, который не могъ спасти своего сына, исчезъ. Тогда я подошла къ одинокому старику, оставленному своими собственными дѣтьми и прислугою. Я дотронулась до его плеча.

Тогда онъ съ удивленіемъ взглянулъ мнѣ въ лицо.

— Богъ справедливъ, сказала я, онъ не хотѣлъ, чтобъ твой внукъ одинъ погибъ въ пламени, — твой сынъ долженъ былъ сгорѣть вмѣстѣ съ нимъ.

— Мой сынъ!.. вскричалъ помѣщикъ. Горе мнѣ!

— Нѣтъ, не тотъ, который носитъ твое гордое имя и твой гербъ, но погибъ сынъ красавицы Майи — погибъ, спасая внука своего отца! проклятіе тебѣ и всему твоему роду!

Дико вскрикнувъ, старикъ выпрямился въ креслѣ.

Я убила его, такъ же какъ онъ нѣкогда убилъ возлюбленнаго моей молодости.

Я кончила. Остальное ты знаешь, продолжала цыганка. Намъ пришлось поспѣшно оставить страну, такъ какъ ходили слухи, что мы подожгли замокъ. Мы углубились далѣе въ страну и отправились въ Баускъ на лошадиную ярмарку. Тутъ также былъ зажженъ огонь и по приказанію герцога въ немъ погибла благородная человѣческая жизнь. Курляндія стала внушать мнѣ ужасъ и я принесла тебѣ мальчика, такъ какъ мнѣ невозможно было взять его съ собой за море. Мы сѣли на корабль въ Либавѣ и на долгое время оставили мою родину.

Я много видѣла и пережила. Время, точно сонъ промчалось надо мною. Я видѣла въ моей молодости шведскаго короля Адольфа, котораго спасъ изъ болота цыганъ. Король подарилъ за это свой серебряный охотничій кубокъ, который цыганскій король съ тѣхъ поръ постоянно носилъ на поясѣ.

Однажды одинъ изъ нашихъ братьевъ возмутился противъ дворянина и долженъ былъ быть за это казненъ. Я бросилась къ ногамъ короля Карла Густава и послѣдній выкупилъ сокровище своего гордаго предка жизнью цыгана. Съ тѣхъ поръ, это сокровище попало въ руки Бенгъ-Штремовъ и я получила его обратно изъ рукъ дочери стараго ритмейстра и постоянно ношу его при себѣ, какъ нѣкогда носилъ его старый глава цыганъ. Посмотри. Сказавъ это, она бросила новое полѣно въ огонь и при ярко вспыхнувшемъ пламени, предъ глазами старика сверкнулъ серебряный бокалъ рѣдкой работы.

Старикъ съ молчаливымъ удивленіемъ глядѣлъ на произведеніе искусства и даже Инко тихонько поднялъ голову и глядѣлъ на обоихъ.

Янушъ осторожно возвратилъ старухѣ сокровище. Удивленіе и молчаливое уваженіе къ умной цыганкѣ заставляло его молчать, тогда какъ испытующій взглядъ былъ устремленъ на лицо старухи, какъ, бы ища на немъ слѣдовъ бывшей красоты Майи.

Волосы этой старой женщины были почти сѣды, но когда она улыбалась, изъ подъ ея высохшихъ губъ сверкали два ряда бѣлыхъ зубовъ.

— Скажи, пожалуйста, старикъ, обратилась она тихонько къ Янушу, гдѣ дѣти добраго амтмана и дочь несчастнаго инспектора?

— Кто знаетъ это, со вздохомъ отвѣчалъ Янушъ. Послѣ похоронъ инспектора они оставили Курляндію и никто не знаетъ, куда они отправились, даже семейство герцога, хотя принцъ и молодая принцесса съ нѣсколькими придворными присутствовали при погребеніи.

— Какъ! они были здѣсь у тебя? съ удивленіемъ вскричала цыганка.

— Да, и также принцесса Софія Шарлотта, такъ закутанная въ черный крепъ, что я принялъ бы ее за придворную даму, если бы Бласіусъ, камердинеръ герцога, не указалъ мнѣ на нее, какъ на дочь герцога.

— Да, да, сказала Беппи, Бенгъ-Штремъ пользовался большимъ почетомъ у герцога и потому семейство герцога могло помочь ему перенести его горе, хотя они сами виноваты въ этомъ горѣ.

— Подданные не должны судить о томъ, что сдѣлалъ герцогъ, сказалъ крестьянинъ. Не хорошо ужъ было и то, что адъюнктъ, женихъ дочери инспектора, смотрѣлъ на похоронахъ такимъ мрачнымъ взглядомъ, тогда какъ остальные чувствовали состраданіе къ осиротѣлой дочери. Принцесса долго держала ее въ объятіяхъ и что-то тихо ей говорила. Но адъюнктъ не поднялъ головы даже и тогда, когда сынъ герцога протянулъ ему руку чрезъ могилу. Принцесса поспѣшно положила свою бѣленькую ручку въ его руку, оставляя дочь инспектора стоять на колѣняхъ у могилы, и поспѣшно ушла, вмѣстѣ съ принцемъ, который страшно поблѣднѣлъ. На могилѣ поставили крестъ, рабочіе произнесли Отче нашъ, а священникъ тихо благословилъ стоявшихъ на колѣняхъ жениха и невѣсту. Наконецъ, дочь поднялась, подошла ко мнѣ и сказала на самомъ чистомъ латышскомъ языкѣ: «Другъ мой Янушъ, стереги могилу моихъ дорогихъ мертвыхъ и каждое утро приноси имъ сюда нашъ прнѣѣтъ. Со временемъ я награжу тебя, лучше, чѣмъ могу наградить теперь». Сказавъ это, она сунула мнѣ въ руку нѣсколько золотыхъ, и прежде чѣмъ я успѣлъ что либо отвѣтить, они оба исчезли.

Старуха провела рукою по глазамъ, наклонилась къ Инко и сказала:

— Проснись и иди лягъ въ постель. Пора.

Мальчикъ крѣпче обнялъ шею собаки и не пошевелился.

— Въ такомъ случаѣ, оставайся, гдѣ лежишь, прошепталъ Янушъ. Мальчикъ упрямъ и его ничѣмъ не заставишь поступить по своему. А когда явится сюда твоя орда, онъ станетъ еще упрямѣе.

— Кто тебѣ сказалъ, что мы придемъ сюда? возразила цыганка. Путкаммеръ позволилъ намъ остановиться въ восьми верстахъ отъ Митавы, тамъ мы и остановимся. Все племя уже пришло и разбило палатки.

— Но Длинный Петръ не хочетъ видѣть васъ у себя.

— Намъ это все равно, Мы хотимъ жить у него и онъ къ намъ привыкнетъ, какъ къ дурной погодѣ, которую нельзя прогнать прежде, чѣмъ она сама не уйдетъ.

Съ эти словами старуха прислонилась головой къ стѣнѣ и съ усталымъ видомъ закрыла глаза.

ГЛАВА III.
Послѣднія минуты.

Между рѣками Аа и Дриксой возвышается бывшій орденскій замокъ, названный по имени его основателя домъ Митова и съ XVI столѣтія сдѣлавшійся резиденціею герцоговъ.

Первый Курляндскій герцогъ, Готгардъ Кетлеръ, приказалъ пристроитъ съ задней стороны замка церковь, открытіе которой было торжественно опраздновано въ 1685 году. Подъ церковью былъ устроенъ большой фамильный герцогскій склепъ.

Послѣдующій герцогъ пристроилъ съ восточной стороны помѣщеніе для придворныхъ. Множество маленькихъ домиковъ, покрытыхъ соломою помѣщались съ сѣверной стороны и служили помѣщеніемъ для прислуги.

Въ началѣ XVII столѣтія, послѣ тяжелой борьбы, Митава перешла въ другія руки. Густавъ-Адольфъ взялъ замокъ вмѣстѣ съ поляками 3 октября 1621 года и отдалъ его въ Февралѣ слѣдующаго года князю Радзивиллу и затѣмъ снова занялъ его 25 сентября 1625 года. Тогда съ обѣихъ сторонъ началась ожесточенная борьба и стѣны беззащитнаго города сдѣлались ареною ужасныхъ дѣлъ.

Когда, наконецъ, герцогъ снова переселился въ Митаву, онъ приказалъ укрѣпить замокъ. Вокругъ него было построено пять бастіоновъ, глубокій ровъ окружилъ замокъ со всѣхъ сторонъ.

Но и этотъ вновь укрѣпленный замокъ въ 1658—1659 годахъ перенесъ сильный штурмъ и палъ жертвою военной хитрости шведовъ при Карлѣ Густавѣ. Но, благодаря храбрости лифляндскихъ и бранденбургскихъ войскъ, замокъ быль взятъ обратно и возвратившійся изъ плѣна герцогъ Іаковъ, вновь нашелъ тамъ убѣжище послѣ годоваго отсутствія и, наконецъ, твердой рукой устроилъ изъ разореннаго замка крѣпкую герцогскую резиденцію, а разоренную Курляндію превратилъ въ новое цвѣтущее королевство.

Послѣ всѣхъ этихъ перемѣнъ судьбы, 1681 годъ снова принесъ жителямъ замка печальное событіе. Послѣ того, какъ, 8 августа 1676 года, скончалась герцогиня, о потерѣ которой сожалѣла вся страна, герцогское семейство постигло новое горе: изъ Берлина былъ привезенъ трупъ умершаго принца Іакова.

Это печальное событіе произвело такое вліяніе на герцога, что пошатнуло его физическое здоровье. Печаль и отчаяніе подорвали твердую волю герцога, а мысль, что его преслѣдуетъ враждебная судьба и что его звѣзда начинаетъ гаснуть вмѣстѣ съ смертью его близкихъ, была причиною того, что этотъ, прежде столь здоровый и крѣпкій, человѣкъ впалъ въ постоянную задумчивость, которая все болѣе и болѣе принимала мрачный оттѣнокъ. Пріѣздъ наслѣднаго принца вмѣстѣ съ его юной супругой внесъ нѣкоторое разнообразіе въ жизнь замка, мрачныя комнаты оживились, давно закрытыя окна снова были открыты и пропускали въ замокъ солнечные лучи. Блестящая свита, охотничьи собаки, лошади, сокольничьи съ соколами, итальянскіе актеры и французскіе танцоры такъ наводнили замокъ, что мрачный взглядъ больнаго хозяина снова началъ оживляться и въ его душѣ проснулась надежда. На блѣдныхъ губахъ его снова появлялась улыбка при видѣ молодой наслѣдной принцессы, которая съ любовью склонялась къ нему. Очень часто, когда она появлялась у больнаго вмѣстѣ съ принцессою Софіей-Шарлоттой, казалось, что злые демоны уступаютъ мѣсто добрымъ духамъ.

Со времени болѣзни герцога наслѣдный принцъ принялъ на себя почти все управленіе.

Послѣ того, какъ онъ оставилъ университетъ въ Ерлангенѣ, гдѣ онъ оканчивалъ свои занятія, молодой принцъ посѣтилъ многіе европейскіе дворы, чтобъ ознакомиться съ ихъ образомъ правленія и государственною жизнью. Въ этомъ отношеніи его знанія не оставляли желать ничего лучшаго, но что касается промышленности и торговли, то наслѣдный принцъ не имѣлъ въ нихъ тѣхъ свѣдѣній, какъ его отецъ, герцогъ Іаковъ.

Фридрихъ-Казиміръ былъ болѣе придворный кавалеръ, чѣмъ правитель, но, главнымъ образомъ, въ немъ было мало участія къ тому, что происходило на его родинѣ, и онъ охотно уклонялся отъ всякихъ нововведеній, только чтобъ пользоваться большимъ спокойствіемъ. Въ важныхъ случаяхъ у него не хватало проницательности и изобрѣтательности, которыя въ высшей степени характеризовали герцога Іакова. Во время своего долгаго пребыванія въ Парижѣ, наслѣдный принцъ успѣлъ пріобрѣсть весьма тонкое, но поверхностное образованіе, какое можно было получить только при дворѣ Людовика XIV, на который въ то время смотрѣла вся Европа. Ему нравилась наружная беззаботная сторона придворной жизни и его взглядъ никогда не погружался глубже внѣшнихъ церемоній.

При своемъ рыцарскомъ характерѣ, полученномъ въ наслѣдство отъ отца, принцъ принималъ ханжество старѣющаго короля за нелицемѣрное благочестіе, а деспотизмъ Ментенонъ за самоотверженіе и великодушіе. Онъ не только старался подражать Людовику XIV во внѣшнемъ отношеніи, но и стремился провести на своей родинѣ идеи великаго французскаго короля, и началъ это введеніе съ французской роскоши. Онъ танцовалъ, фехтовалъ, ѣздилъ верхомъ безукоризненно, какъ самый образцовый французскій кавалеръ. Онъ точно также игралъ и велъ очень большую игру, кромѣ того покровительствовалъ изящнымъ искусствамъ, не забывая и охоты. Дворъ его былъ блестящъ, а французскіе повара доставляли ему кушанья и вина, которыя онъ привыкъ употреблять при дворѣ Людовика XIV, и можно было опасаться, что послѣ смерти Іакова Кетлера, при его наслѣдникѣ, начнется реакція, и финансамъ, какъ страны, такъ и герцогскимъ, угрожало при этомъ сильное разстройство.

Такимъ образомъ, прошло пять лѣтъ со времени смерти старой герцогини и самоотверженнымъ заботамъ принцессы Софіи-Шарлотты удалось нѣсколько смягчить страданія герцога, но, тѣмъ не менѣе, въ немъ замѣтенъ былъ большой упадокъ силъ, внушавшій сильныя опасенія.

Высокая, статная фигура герцога казалась разбитой; лицо его приняло желтоватый, болѣзненный цвѣтъ, глаза потеряли блескъ. Онъ видимо приближался къ могилѣ.

Доктора не знали, какъ опредѣлить болѣзнь, и напрасно искали противъ нее средствъ. Курфюрстъ Бранденбургскій, любимая сестра котораго была замужемъ за герцогомъ, послалъ къ нему своего лейбъ-медика и надѣялся, что его искусству удастся спасти герцога, о состояніи котораго онъ сильно сожалѣлъ.

Прошло около двухъ недѣль со времени прибытія доктора Менцеля, но состояніе здоровья герцога нисколько не улучшилось. Вскорѣ царственный паціентъ погрузился въ какой-то апатическій полусонъ. Пульсъ бился слабѣе и только по временамъ на впалыхъ щекахъ выступала лихорадочная краска. Тогда взглядъ его сверкающихъ глазъ съ безпокойствомъ блуждалъ вокругъ и пересохшія губы шептали непонятныя слова.

Въ описываемый нами день занавѣсы алькова были спущены и прислуга неслышно двигалась по комнатамъ. Во всемъ замкѣ царствовала глубокая тишина и печаль, тогда какъ снаружи зимній вѣтеръ разсѣялъ тучи и солнце ярко освѣщало герцогскую резиденцію. Снѣгъ таялъ, и съ крышъ текли ручьи воды. Но тамъ, куда не проникали сверкающіе лучи солнца, потоки воды сейчасъ же застывали и превращались въ твердый ледъ.

Даже на сѣверной сторонѣ замка, гдѣ обыкновенно царствовала самая оживленная жизнь, слышался только тихій шепотъ прислуги и приказанія, передаваемыя въ полголоса.

На лѣстницѣ сидѣли двѣ большія собаки и съ важнымъ достоинствомъ глядѣли на молодыхъ воронъ, прыгавшихъ по двору.

Въ комнатѣ старшаго кухмистера собралась группа прислуги и молча глядѣла на какого-то человѣка, который, очевидно, только что пересталъ говорить.

Высокая, широкоплечая фигура Блазіуса, герцогскаго камердинера, казалось, сдѣлалась меньше и худѣе; его полное, сіяющее здоровьемъ лицо похудѣло и поблѣднѣло, веселое и беззаботное выраженіе исчезло съ него. Свѣтло-голубые глаза были опущены къ землѣ и слеза за слезою медленно скатывались на его сѣдые усы.

Послѣ долгой паузы, послѣдовавшей за его сообщеніемъ, онъ провелъ рукою по дрожащимъ губамъ, — какъ бы желая подавить волненіе, и снова заговорилъ:

— Да… да… на дворѣ сіяетъ солнце, все такъ весело и свѣтло. Все радуется наступающей веснѣ и полно надеждъ. Но меня никогда еще такъ не сердилъ солнечный блескъ, какъ сегодня, когда дорогому герцогу такъ худо. Солнечный свѣтъ ослѣпляетъ заплаканные глаза бѣдной принцессы, такъ что она даже пряталась за занавѣсы у постели отца, а его, моего бѣднаго господина, всѣ солнца въ мірѣ не могутъ разогрѣть. Онъ стремится къ вѣчному отдохновенію. Напрасно доктора стараются искусственно согрѣть его хладѣющіе члены, — ничто не помогаетъ. Послѣ сна наступаетъ бредъ и я не могу помѣшать видѣніямъ его сна входить къ нему въ спальню. Мнѣ не закрыть двери такъ крѣпко, чтобы смерть не проникла къ нему. Я не могу помѣшать приходить къ постели герцога покойному инспектору и амтману Луфту. Напрасно принцесса увѣряетъ его, что они спокойно лежатъ въ могилахъ и никогда не оставляли ихъ. Какъ часто онъ принимаетъ Бюрена за герцога, а себя за бѣднѣйшаго и ничтожнѣйшаго человѣка во всей Курляндіи. Это печальный признакъ, дѣти, конецъ скоро придетъ. Теперь онъ уже три часа крѣпко спитъ и лейбъ-медикъ охраняетъ его сонъ, какъ будто онъ долженъ сегодня навѣки отдохнуть отъ всѣхъ своихъ мученій. Ходите тише, друзья мои. Молитесь за герцога, такъ какъ никто не нуждается такъ въ молитвахъ, какъ онъ.

Сказавъ это, онъ взялъ налитую горячей водой серебряную грѣлку, завязалъ ее въ бѣлое полотно и, молча поклонившись, вышелъ изъ кухни.

Пройдя чрезъ дворъ, онъ поднялся по ступенямъ, которыя вели къ угловому входу въ южную башню. Тутъ стояло на часахъ двое солдатъ такъ неподвижно, какъ будто они были выточены изъ камня. Блазіусъ вошелъ въ корридоръ, въ другомъ концѣ котораго, предъ тяжелой дубовой дверью, стояли на часахъ двое драбантовъ и только послѣ того, какъ камердинеръ сказалъ пароль, предъ нимъ отворились двери во внутреннія комнаты герцога.

Пройдя чрезъ большую бѣлую залу съ глубокими нишами, у внутреннихъ дверей которой дремали пажи, Блазіусъ вошелъ въ полукруглую, обитую коврами комнату.

Сквозь пестрыя стекла высокихъ оконъ въ комнату падалъ слабый свѣтъ и боролся съ яркимъ огнемъ, разведеннымъ въ каминѣ. На мозаичномъ полу былъ разложенъ толстый коверъ, заглушавшій шумъ шаговъ. Въ комнатѣ не было другихъ украшеній, кромѣ нѣсколькихъ военныхъ картинъ и двухъ большихъ статуй Меркурія и Юпитера. Стулья были изъ темнаго стараго дуба и напоминали голландскую простоту и нѣмецкую аккуратность древнихъ временъ.

Посреди комнаты, недалеко отъ камина, сидѣли за шахматнымъ столомъ двое мужчинъ, повидимому, съ большимъ вниманіемъ слѣдившіе за игрой.

Предъ каминомъ стояли на колѣняхъ два лейбъпажа принцессы и наливали въ большіе серебряные стаканы, стоявшіе предъ ними, подогрѣтое вино.

У самаго окна, за столомъ, на которомъ помѣщены были хирургическіе инструменты, аппараты, реторты и стаканъ, сидѣлъ лейбъ-медикъ герцога, докторъ Гардеръ, занятый разрѣшеніемъ какой-то медицинской задачи. Онъ, качая головою, бралъ то одну, то другую склянку, не рѣшаясь, однако, которую выбрать.

Блазіусъ подошелъ къ нему и тихо шепнулъ нѣсколько словъ, на которыя докторъ отвѣчалъ молчаливымъ наклоненіемъ головы.

Одинъ изъ игроковъ въ очкахъ поднялъ голову и мы могли бы узнать въ немъ лейбъ-медика Курфюрста, Менцеля. Онъ искоса взглянулъ на Гардера, который въ эту минуту смотрѣлъ на свѣтъ какую-то склянку.

— Этотъ не можетъ ничего придумать, тихо шепнулъ Менцель насмѣшливымъ тономъ Путкаммеру. Тотъ молча кивнулъ головою и выдвинулъ коня.

— Чортъ возьми! съ досадою вскричалъ лейбъ-медикъ, какъ хорошо умѣлъ ты скрыть свою военную хитрость. Чортъ возьми! какой адскій холодъ, продолжалъ, онъ, потирая ноги въ шелковыхъ чулкахъ. Ганимедъ! мой милый, дай мнѣ вина, я хоть немного отогрѣюсь.

Говоря это, онъ поднесъ къ губамъ поданный ему пажемъ бокалъ и съ видимымъ удовольствіемъ осушилъ его.

Тогда Путкаммеръ, въ свою очередь, махнулъ пажу и улыбаясь послѣдовалъ примѣру бранденбуржца, какъ онъ шутя называлъ своего друга Менцеля. Путкаммеръ былъ дальнимъ родственникомъ и товарищемъ по ученію доктора, такъ какъ оба вмѣстѣ посѣщали въ Аугсбургѣ высшую школу. По окончаніи занятій, Менцель поступилъ на браденбургскую службу и сдѣлался лейбъ-медикомъ великаго курфюрста. Путкаммеръ вступилъ во владѣніе своими имѣніями въ Курляндіи и поступивъ на службу къ герцогу, пріобрѣлъ расположеніе герцогскаго семейства, а Іаковъ Кетлеръ въ своемъ указѣ отъ 5 марта 1677 года, назначилъ Путкаммера канцлеромъ при будущемъ правленіи наслѣднаго принца Фридриха Казиміра.

Послѣ многихъ лѣтъ, друзья юности снова увидались. Обоимъ имъ могло быть по сорока лѣтъ, но по наружности лейбъ-медикъ казался старше бургграфа, который казался еще молодымъ человѣкомъ, благодаря тонкимъ и умнымъ чертамъ лица и сверкающему взгляду. Длинные бѣлокурые усы, падавшіе по обѣимъ сторонамъ лица, придавали ему воинственный видъ, а его стройная, высокая фигура дѣлала его еще моложе.

Путкаммеръ пользовался большимъ довѣріемъ герцога и былъ его вѣрнымъ другомъ и веселымъ собесѣдникомъ.

— Не хотите ли послѣдовать нашему примѣру? шепнулъ Менцель, обращаясь къ лейбъ-медику герцога, который чрезъ свои склянки внимательно наблюдалъ за нимъ. Бросьте ваши изысканія, старый другъ, и подкрѣпитесь вмѣстѣ съ нами виномъ, такъ какъ извѣстна пословица in vino veritas. Къ тому же, повѣрьте, никакія лѣкарства уже не могутъ помочь больному, смерть котораго рѣшена свыше.

Гардеръ съ досадой опустилъ склянку на столъ и поспѣшно подошелъ къ Менцелю.

— Не шутите, докторъ, сказалъ онъ. Я вѣрю теперь въ выздоровленіе и изобрѣлъ для нашего царственнаго паціента подкрѣпляющій напитокъ, который непремѣнно долженъ возстановить его силы. И хотя вы пользуетесь большой славой, но, мнѣ кажется, что на этотъ разъ вы ошибаетесь.

— Я никогда не говорю опрометчиво, серьезно повторилъ Менцель, а теперь, другъ мой, возьмите и выпейте на прощаніе съ старымъ годомъ, котораго намъ остается всего нѣсколько часовъ, а вмѣстѣ съ нимъ простится съ нами и герцогъ, небудь я лейбъ-медикъ великаго курфюрста, если этого не будетъ.

Путкаммеръ опустилъ голову на грудь и молча сидѣлъ, скрестивъ руки.

Гардеръ сказалъ какую-то латинскую поговорку и со вздохомъ осушилъ бокалъ.

— Дай мнѣ съ камина песочные часы, мальчикъ, крикнулъ Менцель. Не пройдетъ и часа, какъ герцогъ проснется, такъ какъ сила папитка, даннаго ему для возбужденія сна, скоро должна окончиться. Но я надѣюсь, что онъ проснется въ полномъ разумѣ и будетъ имѣть возможность высказать свои послѣднія желанія. Разговоръ съ наслѣднымъ принцемъ, предъ ужиномъ, истощилъ его силы и я далъ герцогу немного наркотическаго, что будетъ для него полезно. Я уже заранѣе приготовилъ принцессу къ близкой кончинѣ герцога, такъ какъ она, не смотря на долгую болѣзнь отца, не была приготовлена къ его скорой смерти. Такъ что я полагаю, что исполнилъ свой долгъ относительно умирающаго и остающихся въ живыхъ, мнѣ только остается передать посылку супругѣ курфюрста принцессѣ послѣ смерти ея отца и тогда моя миссія будетъ окончена.

Менцель произнесъ послѣднія слова рѣзкимъ, отрывистымъ голосомъ, но необычайный блескъ въ глазахъ, съ которыхъ онъ снялъ очки, доказывалъ его глубокое волненіе и Гардеръ съ невольнымъ уваженіемъ поглядѣлъ на человѣка, который съ такой увѣренностью говорилъ о томъ, что будетъ.

Между тѣмъ пажи тихонько удалились, тогда Гардеръ, опустивъ голову, удалился, въ свою очередь, въ спальню герцога, чтобъ стеречь его сонъ.

Оба пріятеля, оставшись вдвоемъ, нѣсколько времени сидѣли молча, погрузившись каждый въ свои мысли.

Наконецъ, Менцель машинально подвинулъ какую-то фигуру и взглядъ Путкаммера невольно послѣдовалъ за движеніемъ его сосѣда.

— Какой образцовый ходъ. Подобный ходъ можетъ сдѣлать только нашъ пріятель Эбергардъ, смѣясь сказалъ камергеръ. До сихъ поръ я не зналъ болѣе страстнаго и ловкаго игрока въ шахматы, какъ Дихундъ Эбергардъ. Онъ не былъ у тебя въ Потсдамѣ?

Менцель покачалъ головою.

— Онъ, вѣроятно, ищетъ приключеній. Я очень хотѣлъ бы знать, что сталось съ нимъ и его гордой роднею.

— Его большія помѣстья были обременены долгами, сказалъ камергеръ. Старая, гордая хозяйка дома умерла, и отца Эбергарда нашли мертвымъ въ креслѣ послѣ того, какъ ихъ замокъ загорѣлся по неизвѣстной причинѣ. Братья нашего пріятеля, раздѣлили оставшееся состояніе, а о младшемъ ходятъ слухи, что онъ въ настоящее время живетъ подачками помѣщиковъ. Помѣстья были заложены у Бюрена, который въ настоящее время владѣетъ ими и построилъ новый, красивый домъ вмѣсто сгорѣвшаго. Эбергардъ, случайно женился на богатой, красивой женщинѣ и разбогатѣлъ, благодаря бездѣтному дядѣ въ Вестфаліи, который отдалъ сыну своей сестры все свое состояніе, съ тѣмъ условіемъ, чтобъ онъ, вмѣстѣ съ наслѣдствомъ, принялъ и его имя. Послѣ потери имущества, понятное дѣло, что фамилія Эбергардовъ потеряла весь свой блескъ и нашъ пріятель съ большимъ удовольствіемъ простился, какъ со своимъ именемъ, такъ и съ родиною. Въ настоящее время онъ живетъ помѣщикомъ и называется баронъ фонъ-Левентруцъ. Онъ живетъ въ Вестфаліи, недалеко отъ Тевтобургскаго лѣса и женатъ уже вторично на гордой, непривѣтливой женщинѣ. Время отъ времени, я получаю отъ него короткія письма, въ которыхъ часто слышатся его прежнія веселыя шутки, которыя напоминаютъ мнѣ нашу юность, когда мы были съ нимъ такіе неразлучные друзья.

— Онъ для меня останется навсегда незабвеннымъ, подтвердилъ Менцель. Мнѣ никогда не забыть нашихъ безумныхъ шалостей и веселья.

Снова наступило молчаніе и каждый предался своимъ мыслямъ.

Наконецъ, Менцель заговорилъ первый:

— Изъ всѣхъ курляндцевъ, которые были въ то время моими пріятелями, мнѣ никогда не случалось встрѣчать Нольде. Скажи, пожалуйста, онъ все еще по прежнему ненавидитъ Кетлеровъ?

— Мнѣ кажется, что его ненависть еще болѣе увеличилась съ годами, возразилъ Путкаммеръ. Онъ сильно недоволенъ своимъ родственникомъ изъ Громодена за то, что тотъ поступилъ на службу къ герцогу. Разсказывали о томъ, что одна изъ Нольде любила герцога, не зная о томъ, что онъ былъ убійцей ея отца. Но это кажется ему невѣроятнымъ и онъ увѣряетъ, что друзья Кетлеровъ выдумали эту басню для того, чтобы заставить Нольде простить имъ. Для того, чтобы единственная его дочь не могла подружиться съ кѣмъ нибудь изъ Кетлеровъ, онъ отослалъ ее въ женскій монастырь въ Герфордъ, чтобы она получила тамъ образованіе и затѣмъ желаетъ выдать ее замужъ за сына Эбергарда. Впрочемъ, въ томъ случаѣ, если этотъ сынъ не предпочтетъ духовнаго званія женитьбѣ. Дѣло въ томъ, что первая жена Эбергарда, въ благочестивомъ усердіи, передала своего сына церкви съ тѣмъ, что если онъ, когда ему минетъ двадцать одинъ годъ, пожелаетъ поступить въ монахи, то все его состояніе переходитъ къ монастырю, въ которомъ онъ находится. Въ настоящее время нашъ другъ Нольде былъ губернаторомъ въ Мемелѣ, а предъ тѣмъ былъ командиромъ полка. Ты видишь, что онъ предпочелъ лучше поступить на бранденбургскую службу, чѣмъ быть вассаломъ Кетлеровъ; поэтому, по милости курфюрста, его дочь принята въ монастырь въ Герфордѣ. Но маленькая Герта должна чувствовать сильную тоску по родинѣ и потому сестра герцога, принцесса Гессенъ-Кассельская, находящаяся въ настоящее время у своей родственницы Герфордской настоятельницы, рѣшила, при первомъ своемъ путешествіи въ Курляндію, куда она, вѣроятно, пріѣдетъ къ смертному одру герцога, привезти съ собою на короткое время и дочь Нольде. По крайней мѣрѣ, этотъ слухъ распространился при дворѣ. Нашъ же другъ, отецъ Герты, находится въ настоящее время по дѣламъ въ Англіи и не подозрѣваетъ о возвращеніи дочки, да еще къ тому же подъ крылышкомъ сестры герцога. Если желаніе Нольде относительно замужества его дочери съ Эбергардомъ исполнится, то, я полагаю, онъ передастъ управленіе своими имѣніями въ Курляндіи родственникамъ и надолго уѣдетъ въ Вестфалію. Его ненависть къ Кетлерамъ больше его любви къ родинѣ и дѣлаетъ для него разставаніе съ нею гораздо легче, чѣмъ можно было бы думать. Къ этому прибавилось еще то, что нашъ другъ нашелъ въ фамильномъ архивѣ старую бумагу, въ которой описано убійство его предка со всѣми подробностями. И горе тому, кто сталъ бы теперь хвалить при немъ Кетлеровъ или хотя бы просто упоминать ихъ имя.

— Вѣчно твердъ и неизмѣненъ даже въ ненависти! съ волненіемъ вскричалъ Менцель. Я снова узнаю нашего друга Нольде и эта черта дѣлаетъ его мнѣ еще дороже. Онъ похожъ на гордаго корсиканца, который никогда не забываетъ, потому что не хочетъ прощать, который мститъ за убійство своихъ смертью убійцъ.

— Кромѣ того, мнѣ кажется, что польскій король далъ Нольде слишкомъ ничтожное удовлетвореніе и только борьба на жизнь и смерть между потомками Нольде я герцога Вильгельма можетъ искупить этотъ позоръ.

— Тише, старый другъ, съ испугомъ сказалъ Путкаммеръ, закрывая ему ротъ рукою. Ты забываешь, что ты въ Курляндіи и у Кетлеровъ. Время и обстоятельства измѣняютъ взгляды, а также и чувства людей. Горячая кровь корсиканцевъ не течетъ въ жилахъ курляндцевъ, а потому законы о кровавой мести намъ чужды и время помогаетъ намъ забывать оскорбленія, нанесенныя могущественнѣйшимъ слабѣйшему, частью изъ трусости, а въ лучшемъ случаѣ, изъ потребности спокойствія.

— Это постыдно, возразилъ Менцель.

— Берегись! вскричалъ Путкаммеръ. Если бы ты не носилъ уважаемаго имени Менцель, то я могъ бы подумать, что ты страстный корсиканецъ, пріѣхавшій въ Курляндію, чтобы посѣять драконовы зубы вмѣсто того, чтобы принести съ собою утѣшеніе и излѣченіе больному. Но слушай, въ спальнѣ герцога зашевелились. Мнѣ кажется, я слышу его голосъ.

Оба поспѣшно встали.

Въ эту самую минуту портьера поднялась и въ дверяхъ появилась высокая фигура принцессы Софіи Шарлотты.

Дочь Іакова Кетлера въ темномъ, длинномъ платьѣ походила на монахиню. Ея блестящіе, добрые глаза были заплаканы и глядѣли печально и утомленно. Стиснутыя губы, казалось, разучились улыбаться. Вся ея высокая фигура, очень похожая на покойную герцогиню, согнулась, какъ бы подъ тяжестью невидимой ноши.

Она знакомъ подозвала къ себѣ Менцеля и едва слышно шепнула:

— Докторъ, герцогъ проснулся и глядитъ яснымъ взглядомъ, какимъ бывало глядѣлъ въ дни силы и здоровья. Благодарю васъ за питье, которое такъ сильно подкрѣпило его. Мое сердце было бы полно надежды, еслибы вы заранѣе не уничтожили ее.

Она печально наклонила голову и, повернувшись, молча пошла въ спальню въ сопровожденіи обоихъ мужчинъ.

Блазіусъ стоялъ у дверей и осторожно заперъ ее за вошедшими

По срединѣ комнаты, въ которую, сквозь поднятыя занавѣси, проникало яркое солнце, стояла постель больнаго съ приподнятыми занавѣсями, такъ что вся фигура герцога была видна.

Сложивъ на груди блѣдныя, худыя руки, съ улыбкою на губахъ, герцогъ лежалъ на шелковыхъ подушкахъ. Его взглядъ съ любовью покоился на принцѣ Александрѣ, который, опустивъ голову, сидѣлъ по лѣвую сторону постели.

Немного далѣе, сидѣлъ придворный докторъ Гардеръ, рядомъ съ Бюреномъ, шталмейстеромъ принца.

Въ высокихъ нишахъ толпились камергеры, карауля послѣдній жестъ своего повелителя.

Въ одно время съ принцессой, лейбъ-медикомъ Менцелемъ и Нуткаммеромъ, вошелъ въ противуположную дверь наслѣдный принцъ съ своей супругой и осторожно приблизился къ постели.

Окинувъ всѣхъ взглядомъ, герцогъ тихо, но совершенно ясно, сказалъ:

— Я очень благодаренъ вамъ, мои дорогіе, за всѣ ваши заботы. Но всѣ непріятности, которыя я вамъ причинялъ, скоро окончатся. Моя душа съ миромъ, разстается съ землею, такъ какъ я знаю, что умираю, окруженный любовью и преданностью. Я благодарю Создателя, что онъ украсилъ мою жизнь любовью дѣтей и также въ послѣднюю минуту далъ мнѣ возможность придти въ себя, что я считаю новымъ доказательствомъ Его милости ко мнѣ.

Принцесса опустилась на колѣни въ головахъ постели и спрятала въ подушки свое поблѣднѣвшее лицо.

Принцъ Александръ тихо всталъ и отошелъ въ оконную нишу, чтобъ скрыть слезы, невольно показавшіяся у него изъ глазъ.

Тогда герцогъ обратилъ свой взглядъ на наслѣднаго принца.

— Прежде всего мы попросимъ васъ, возлюбленный сынъ, почтить нашу память тѣмъ, чтобъ поддерживать основанное вами государство и благоразумно управлять имъ. Затѣмъ мы просимъ васъ охранять ваши герцогскія права, быть защитою и подержкою своихъ подданныхъ, но въ то же время исполнять обязанности главы, которая наблюдаетъ за тѣмъ, чтобъ всѣ члены тѣла дѣйствовали согласно.

Наступило небольшое молчаніе.

Наслѣдный принцъ, опустившись на колѣна, взялъ въ руки руку умирающаго.

Когда Фридрихъ-Казиміръ поднялся, герцогъ сдѣлалъ знакъ Менцелю подойти; затѣмъ, нѣсколько разъ глубоко вздохнувъ, продолжалъ:

— Передайте нашъ прощальный поклонъ нашему возлюбленному зятю, курфюрсту Бранденбургскому. Мы поручаемъ ему нашу дорогую дочь Шарлотту и нашего послушнаго сына, принца Александра, и надѣемся, что, послѣ Бога, курфюрстъ будетъ имъ величайшимъ заступникомъ во всѣ времена.

Герцогъ снова остановился.

Менцель поцѣловалъ протянутую ему руку и удалился сильно взволнованный.

— Подойди сюда, Бюренъ, мой вѣрный, веселый помощникъ. Будь вѣрнымъ другомъ и слугою принца Александра и оставайся неизмѣннымъ во всѣхъ превратностяхъ, которыя могли бы постигнуть герцогское семейство. Вы же, Путкаммеръ, храните герцогскую честь и будьте краеугольнымъ камнемъ, который поддержалъ бы наше государство, если бы междоусобіе грозило потрясти его.

Говоря это, герцогъ положилъ руку на головы Бюрена и Путкаммера, опустившихся на колѣни. И Бюренъ, котораго курляндское дворянство не любило за незнатное происхожденіе, не смотря на взгляды всѣхъ, холодно и недовѣрчиво устремленные на него, поднялся съ спокойнымъ достоинствомъ и отошелъ въ оконную нишу.

Что касается Путкаммера, то онъ подошелъ къ своему другу бранденбуржцу.

Мѣсто у постели, которое онъ только что занималъ и оставилъ, было занято вторымъ принцемъ, Фердинандомъ, который неслышными шагами вошелъ въ маленькую дверь.

Рука умирающаго долго лежала на головѣ принца и онъ шепталъ ему что-то, слышное тому одному.

Затѣмъ, измученный сдѣланнымъ усиліемъ, онъ опустился на подушки и съ тяжелымъ вздохомъ прошепталъ:

— Силы оставляютъ меня. Гардеръ, дайте мнѣ питья для подкрѣпленія.

Лейбъ-медикъ поднесъ къ губамъ герцога стаканъ съ виномъ.

— Мнѣ остается прожить еще немного минутъ, мои возлюбленные, продолжалъ Іаковъ, нѣсколько разъ тяжело вздохнувъ, а между тѣмъ мнѣ нужно исполнить, нужно сообщить еще многое и очистить совѣсть. Всѣ вы, здѣсь находящіеся, примите мою благодарность за вашу вѣрную службу и мое сердечное прощаніе съ вами Докажите мнѣ преданность и помолитесь за упокоеніе души вашего умирающаго герцога.

Всѣ упали на колѣни, и Іаковъ-Казиміръ началъ, тихимъ, но яснымъ голосомъ, читать «Отче нашъ».

Только тихія рыданія принцессы раздавались среди всеобщаго молчанія.

У дверей лежалъ Блазіусъ. Ни малѣйшаго звука не сорвалось съ его губъ, но его поднятые къ небу глаза горячо молились за спасеніе души возлюбленнаго господина.

За молитвой послѣдовало глубокое молчаніе.

Истощенный сильнымъ волненіемъ, герцогъ закрылъ глаза и тѣнь смерти уже распространилась по его блѣдному лицу.

Принцесса Шарлотта вытирала крупныя капли пота, выступившія на лбу ея отца, а ея лицо было также блѣдно, какъ лицо умирающаго.

Тогда, какъ бы подъ вліяніемъ невидимаго могущества, герцогъ поднялся.

— Докторъ, сказалъ онъ, обращаясь къ Менцелю, есть какое нибудь средство, которое могло бы на нѣсколько мгновеній подкрѣпить слабѣющія мои силы и укрѣпить духъ по желанію?

Лейбъ-медикъ курфюрста молча вынулъ изъ кармана маленькую склянку, накапалъ нѣсколько капель прозрачной жидкости въ бокалъ, поданный Гардеромъ, и затѣмъ подалъ питье герцогу.

Почти въ то же мгновеніе краска выступила на худыхъ щекахъ герцога и глаза засверкали неземнымъ блескомъ. Казалось, что ихъ взглядъ желаетъ проникнуть въ глубину души каждаго.

— Я хочу остаться одинъ съ моими родными, тихо сказалъ герцогъ.

Доктора и придворные сейчасъ же удалились.

Блазіусъ бросилъ еще одинъ взглядъ на своего умирающаго господина и, послѣдовавъ за ушедшими, сталъ по другую сторону двери.

Тогда герцогъ, не спуская своихъ глазъ съ принцессы Шарлотты, началъ говорить яснымъ голосомъ:

— Ты удалишься, возлюбленная дочь, въ чужую страну, чтобы сдѣлаться тамъ повелительницей многихъ твоего пола. Берегись, чтобы у тебя не было недостатка въ силахъ для борьбы съ человѣческой глупостью и злобой. Кротко управляй твоимъ стадомъ и не слушай клеветы, чтобы не впасть въ несправедливость и не возбудить противъ себя неудовольствія тѣхъ, которыя тебѣ вѣрны. Теперь, въ послѣдній часъ, я прошу васъ, мои возлюбленные, чтобы вы нашли тѣхъ, которыхъ мы, чрезъ нашу ошибку, ввергли въ нищету, и осудили на смерть и потомки которыхъ чрезъ нашу вину сдѣлались бездомными бѣглецами. Вы позаботитесь также, чтобы ваша любимица, дочь инспектора, возвратилась на родину и пріобрѣла ваше покровительство на всѣ времена. Мы желаемъ примириться съ духомъ человѣка, вѣрность котораго мы такъ постыдно наградили. Мы просимъ васъ передать бѣглецамъ наше прощаніе и, вмѣстѣ съ тѣмъ, извѣстіе, что мы возвращаемъ имъ ихъ имѣніе Нуцау, имя котораго они должны навсегда присоединить къ своему… У меня темнѣетъ въ глазахъ… Я уже не вижу васъ… Если вы согласны исполнить мою просьбу, то протяните мнѣ ваши руки въ знакъ послушанія…

Наслѣдный принцъ, его супруга и принцъ Фердинандъ сейчасъ же положили свои руки на грудь умирающаго, только принцъ Александръ долго колебался, пока, наконецъ, умоляющій взглядъ сестры не заставилъ его положить руку на хладѣющую руку отца.

— Мы исполнимъ вашу волю, возлюбленный отецъ, прошептала Шарлотта, наклонившись надъ поблѣднѣвшимъ лицомъ герцога.

Послѣдній опустилъ голову на руку вѣрной дочери и, съ спокойной улыбкой на губахъ, разстался съ жизнью въ ту минуту, какъ заходящее солнце скрылось за горизонтомъ.

ГЛАВА IV.
Герцогъ умеръ. Да здравствуетъ герцогъ!

Послѣ долгихъ усилій и сопротивленій, Фридрихъ-Казиміръ получилъ, наконецъ, изъ рукъ польскаго короля утвержденіе своей власти надъ Курляндіей.

Большая часть курляндскаго рыцарства дѣлала ему разныя затрудненія. Они были недовольны его реформами. Въ особенности имъ не нравилось то, что герцогъ назначилъ Путкаммера своимъ канцлеромъ и оказывалъ ему свое неограниченное довѣріе.

По завѣщанію покойнаго герцога, старшій принцъ Фердинандъ долженъ былъ получить двѣсти тысячъ талеровъ и доходъ съ Нуцау, верхній и нижній Бартау и Гроденъ; тогда какъ принцъ Александръ, по завѣщанію отца, получилъ его имѣніе въ курфюршествѣ Бранденбургскомъ и годовую пенсію въ десять тысячъ талеровъ. Что же касается принцессы, то ей былъ оставленъ помѣщенный въ Англіи капиталъ. Но такъ какъ къ полученію этого капитала представлялись различныя трудности, то княжеская камера и рыцарство должны были рѣшить, чѣмъ замѣнить это наслѣдство.

Фридрихъ исполнилъ волю своего отца и, не смотря на неудовольствіе рыцарства, назначилъ Путкаммера канцлеромъ.

Сейчасъ же послѣ назначенія, онъ отправилъ его, въ сопровожденіи ландмаршала, ко двору польскаго короля, гдѣ Путкаммеръ, со всевозможными церемоніями, получилъ для своего герцога утвержденіе въ его правахъ и обѣщаніе королевской помощи.

Церемонія состояла въ томъ, что уполномоченный герцога былъ принятъ польскимъ королемъ въ торжественной аудіенціи и торжественно въѣхалъ въ Варшаву въ сопровожденіи цѣлой свиты всадниковъ съ обнаженными саблями.

Отъ дома курляндскаго посольства до дворца всѣ улицы были наполнены народомъ, на площади, предъ дворцомъ собраны были королевскіе всадники въ полной парадной формѣ, а внутри стояли часовые также въ полной парадной формѣ съ развѣвающимися знаменами.

Посольство было принято маршалами польскаго королевства и великаго герцогства Курляндскаго. Тогда какъ всѣ присутствующіе должны были встать съ мѣстъ, король передалъ Путкаммеру утвержденіе герцога въ правахъ, а Путкаммеръ передалъ королю ленное знамя. Послѣ этого посолъ герцога сѣлъ по лѣвую сторону короля. Затѣмъ маршалъ посольства и всѣ кавалеры, находившіеся въ свитѣ, подошли къ рукѣ короля. За ужиномъ король пилъ за здоровье своего новаго вассала. Затѣмъ посольство герцога съ тѣми же церемоніями было отправлено домой.

Послѣ этого, Французскій король назвалъ курляндскаго герцога своимъ кузеномъ; Англія дала ему титулъ свѣтлости и его посланники должны были пользоваться при иностранныхъ дворахъ одинаковыми почестями и одинаковыми отличіями, какъ и посланники другихъ царствующихъ особъ.

Теперь герцогу нужно было пріобрѣсти себѣ довѣріе и любовь рыцарства.

Герцогъ своей любезностью скоро покорилъ всѣхъ и его вассалы, не колеблясь болѣе, изъявили ему свою преданность.

Всѣ эти благопріятныя событія заставили Фридриха Казиміра спокойно и довѣрчиво глядѣть въ будущее.

Герцогъ Іаковъ былъ похороненъ съ торжественными церемоніями и уже покоился въ склепѣ своихъ отцовъ.

Молодой герцогъ принялъ присягу своихъ подданныхъ въ церкви при громкомъ звонѣ колоколовъ. Поздравленія всѣхъ правителей были переданы ему ихъ посланниками и торжественный обѣдъ долженъ былъ закончить день.

Герцогскій замокъ былъ ярко освѣщенъ, улицы были полны любопытными, собравшимися у оконъ и всѣхъ входовъ герцогскаго замка, тогда какъ на подъѣздахъ у входныхъ дверей стояли драбанты съ зажженными факелами.

Тяжелыя кареты, запряженныя породистыми лошадьми, катились къ замку. Толпа разступалась передъ ними и снова смыкалась сзади.

Тамъ и сямъ солдаты съ бранью отталкивали слишкомъ смѣлыхъ любопытныхъ, которые черезъ-чуръ выдвигались впередъ.

Гайдуки съ трудомъ пробивали дорогу для подъѣзжающихъ гостей, разодѣтыхъ въ шелкъ и бархатъ.

Толпа молча глядѣла на гостей и только тамъ и сямъ раздавались шутливыя замѣчанія кого нибудь изъ зрителей, возбуждавшія всеобщую веселость.

— Позволь мнѣ встать въ ряды драбантовъ, чтобъ я могъ лучше разсмотрѣть подъѣзжающихъ гостей, просилъ черноволосый, черноглазый мальчикъ стараго драбанта.

— Въ твоемъ костюмѣ это невозможно, проворчалъ старикъ.

— Я стану у самой стѣны, шепнулъ Инко льстивымъ голосомъ. Мои босыя ноги я спрячу за громадными сапогами стоящихъ предо мною и никто меня не замѣтитъ. Позволь мнѣ только на нѣсколько минутъ подняться на лѣстницу.

И, не ожидая согласія, онъ толкнулъ старика и съ кошачьей ловкостью поднялся по лѣстницѣ, поднялъ съ полу факелъ, зажегъ его у сосѣда, который спокойно посторонился, чтобъ дать мѣсто новому пришельцу.

Съ своего удобнаго поста Инко съ удивленіемъ разглядывалъ герцога, знатныхъ гостей, рыцарей, духовенство, придворныхъ и, наконецъ, купцовъ, разодѣтыхъ въ дорогіе костюмы и бывшихъ въ праздничномъ настроеніи.

Внизу у окна стоялъ пожилой человѣкъ, сложивъ руки и что-то шепталъ про себя.

— Старый герцогъ умеръ, говорилъ онъ, а вмѣстѣ съ нимъ и добрые, старые обычаи. Въ прежнія времена, когда въ герцогскомъ дворцѣ давались праздники, вмѣстѣ съ дворянами, туда приглашались и ремесленники, чтобъ имѣть возможность, повергнуть къ ногамъ своего повелителя свои желанія. Даже старшихъ рабочихъ, герцогъ принималъ во дворѣ замка и дружелюбно разговаривалъ съ ними, да… да… старый герцогъ зналъ, что надо дорожить ремеслами. Онъ самъ основывалъ фабрики и, если рабочему случалось, по несчастію или по болѣзни, потерять способность работать, герцогъ помогалъ ему. Для бѣдныхъ рабочихъ и ихъ семействъ, приходившихъ издалека, у герцога всегда была работа и хлѣбъ.

Говорившій тяжело вздохнулъ и прибавилъ:

— Да, герцогъ умеръ и вмѣстѣ съ нимъ погибло много прекрасныхъ надеждъ.

Молодая женщина, стоявшая рядомъ съ говорившимъ, съ ребенкомъ на рукахъ, съ досадой поглядѣла на своего сосѣда:

— Стыдитесь, старикъ, съ жаромъ сказала она. Стыдитесь, что вы такъ мало радуетесь новому герцогу! Развѣ онъ не молодъ и не прекрасенъ и не также добръ, какъ его отецъ? Развѣ не онъ даетъ намъ праздникъ? Развѣ здѣсь мало вещей, которыя ослѣпляютъ насъ? Старый герцогъ часто ѣздилъ, какъ простой бюргеръ, въ сопровожденіи своего инспектора и нѣсколькихъ слугъ, осматривать фабрики и часто случалось, что онъ, какъ простой купецъ просиживалъ до утра за счетами. Молодой герцогъ — настоящій принцъ. Переступая чрезъ порогъ своего дома, онъ окружаетъ себя подобающимъ блескомъ. Онъ ѣздитъ не иначе, какъ съ многочисленною свитою, и никогда не скупится давать на водку. Его соколиная охота и лошади могутъ поспорить съ французскими и англійскими дворами. Я знаю это отлично отъ моего мужа, который служитъ у герцога ловчимъ.

Она гордо выпрямилась и поцѣловала ребенка.

— Развѣ вы не слышите, прибавила она, какъ радуется народъ?

— Да здравствуетъ герцогъ! раздались громкіе крики въ толпѣ.

На ступеняхъ лѣстницы появились герольды, объявлявшіе народу милость герцога, дававшаго народу даровое угощеніе.

Въ ратушѣ приготовлено угощеніе для бюргеровъ, а на рыночной площади для крестьянъ и, наконецъ, по окончаніи герцогскаго стола, будетъ угощеніе на дворѣ замка для прислуги гостей.

Громкіе крики: да здравствуетъ Фридрихъ Казиміръ!.. Храни Богъ нашего герцога!.. проникали даже во внутрь дворца.

Окруженный своими вассалами и иностранными посланниками, сидѣлъ Фридрихъ, наслѣдникъ Іакова Кетлера, за роскошно накрытымъ столомъ, за которымъ каждый занималъ мѣсто по своему положенію. Иностранные послы сидѣли между придворными совѣтниками, затѣмъ сановники церкви.

Самъ герцогъ сидѣлъ нѣсколько утомленный, такъ какъ съ самаго утра у него не было ни минуты покоя и онъ долженъ былъ употреблять нѣкоторое усиліе, чтобъ разговаривать и выражать свое удовольствіе благосклонными улыбками.

Роскошное угощеніе состояло болѣе, чѣмъ изъ тридцати шести блюдъ и цѣлое войско слугъ, въ блестящихъ ливреяхъ, поспѣшно ходило взадъ и впередъ. Церемонимейстеръ строго слѣдилъ, чтобъ все было въ порядкѣ, чтобъ каждое блюдо благополучно проходило чрезъ безчисленное множество рукъ и чтобъ слѣпое усердіе какого нибудь новаго голландскаго или французскаго лакея не нарушило порядка какимъ либо недоразумѣніемъ.

Столы почти подламывались подъ тяжестью драгоцѣнностей. Свѣтъ безчисленнаго множества свѣчъ отражался въ серебряной и хрустальной посудѣ.

Фрукты, выросшіе подъ южнымъ небомъ, раздражали аппетитъ лакомокъ.

Во все время обѣда раздавалась чудная музыка оркестра, управляемаго итальянскимъ капельмейстромъ.

Между тѣмъ на дворѣ снова раздались радостные крики.

Герцогъ приказалъ бросать въ народъ деньги и поднялась драка изъ-за обладанія подарками, въ которой часто сильнѣйшій падалъ жертвою хитрости слабѣйшаго.

Инко принадлежалъ къ числу тѣхъ, которые получили наибольшее количество трофеевъ своей храбрости,

Едва только началось бросаніе денегъ, какъ Инко бросился внизъ во дворъ и по окончаніи раздачи онъ отошелъ къ воротамъ, которыя вели во внутренній дворъ замка и началъ считать свое сокровище.

— Два… четыре… десять… двѣнадцать. больше чѣмъ годовое жалованіе егеря! Ура! да здравствуетъ герцогъ!

Крикъ Инко нашелъ отголосокъ.

Народъ бросился къ широко открытымъ окнамъ, къ одному изъ которыхъ подошелъ молодой герцогъ, чтобъ показаться своимъ подданнымъ.

Вмѣстѣ съ герцогомъ появились и его братья, принцы Фердинандъ и Александръ, а сзади стояли камергеры со свѣчами, свѣтъ которыхъ ярко освѣщалъ фигуру герцога.

Фридрихъ Казиміръ былъ высокаго роста. Ему только что исполнился тридцать одинъ, годъ. Его продолговатое лицо, съ немного рѣзкими чертами, было окружено множествомъ локоновъ громаднаго парика à-la-Louis XIV, который, нельзя сказать, чтобъ служилъ къ украшенію его лица.

Молодая женщина, стоявшая рядомъ съ старымъ воркуномъ, подняла своего мальчика къ отверстію окна. Ребенокъ громко смѣялся и протягивалъ рученки къ сверкающимъ звѣздамъ на камзолахъ кавалеровъ.

Женщина съ испугомъ взяла ребенка обратно; мальчикъ съ удивленіемъ поглядѣлъ на мать, не понимая причины ея неудовольствія. Онъ еще не подозрѣвалъ значенія этихъ звѣздъ, не зналъ, что ихъ обладатели нѣкогда также стремились къ обладанію ими, какъ теперь онъ хотѣлъ схватить ихъ руками.

Герцогъ еще разъ поклонился народу, затѣмъ окно закрылось и человѣкъ, въ рукахъ котораго лежало благоденствіе Курляндіи, отступилъ назадъ.

Блестящее празднество окончилось. Экипажи начали отъѣзжать отъ дворца, депутаты удалялись пѣшкомъ и верхомъ, каждый по своему желанію и состоянію.

Музыка замолкла, огни начали гаснуть, а на улицахъ народъ расхаживалъ съ веселыми криками, полный блестящихъ надеждъ на празднества, которыя ожидали его впереди.

ГЛАВА V.
Какъ было разстроено празднество во дворцѣ.

Въ покояхъ герцогини праздникъ, казалось, былъ скромнѣе.

Хотя всѣ покои были ярко освѣщены, хотя въ широко открытыя окна можно было видѣть богато одѣтыхъ женщинъ, хотя множество пажей съ дѣловымъ видомъ спѣшили по лѣстницамъ, тѣмъ не менѣе, въ разукрашенныхъ залахъ царствовала только тихая веселость, выражавшаяся въ серьезномъ тонѣ разговоровъ.

Окруженная своими дамами, сидѣла принцесса Софія Амалія, урожденная принцесса Нассау-Зигенская. Она была больна и казалась усталой. Она слабо улыбалась, слѣдя за сумятицей на дворѣ замка и разсѣянно глядѣла на окружающихъ, машинально гладя рукою по головѣ лежащую у ея ногъ собаку.

Уже съ весны герцогиня была не совсѣмъ здорова, такъ что не выходила изъ комнаты и не могла принимать участія ни въ какихъ развлеченіяхъ. На ея статсъ-дамахъ и фрейлинахъ лежала трудная обязанность развлекать ее разнообразными разговорами. И въ этотъ день ни одной изъ ея приближенныхъ дамъ не хотѣлось оставить ее, поэтому всѣ онѣ сидѣли вокругъ своей повелительницы, частью разговаривая, частью занимаясь рукодѣліемъ.

Комнаты герцогини производили на всякаго сильное впечатлѣніе: онѣ были отдѣланы съ самой утонченной роскошью, стѣны были украшены драгоцѣнными картинами, полъ покрытъ дорогимъ ковромъ. Французскія люстры, венеціанскія зеркала и дорогія портьеры изъ ліонскаго бархата дополняли обстановку. Миѳологическія группы изъ карарскаго мрамора, уставленныя растеніями, помѣщались въ нишахъ, а маленькій фонтанъ, по модѣ французскаго двора, распространялъ вокругъ себя свѣжесть. Въ оконныхъ нишахъ цвѣли кактусы и другія тропическія растенія.

Молодые пажи разносили на серебряныхъ подносахъ фрукты и конфекты, неслышно скользя по коврамъ.

Около плещущаго фонтана, полузакрытыя плющемъ, сидѣли двѣ дамы. Одна изъ нихъ была почти дѣвочка. На дѣтскомъ личикѣ сверкали большіе темноголубые глаза, которые съ любовью глядѣли на старшую собесѣдницу. Молодой дѣвушкѣ было едва только пятьнадцать лѣтъ, но ея высокая, стройная фигура указывала на раннее физическое развитіе. Ея темное шелковое платье составляло рѣзкій контрастъ съ дорогими костюмами другихъ дамъ, она имѣла почти монашескій видъ. Ея золотистые волосы падали на спину густыми локонами, тогда какъ на шеѣ висѣлъ дорогой брилліантовый крестъ, единственное украшеніе, которое было на ней.

Она носила старинное имя фонъ-Нольде и нѣсколько дней тому назадъ пріѣхала изъ Вестфаліи съ ландъ-графиней Гессенъ-Кассельской

Путешествіе ландъ-графини, предполагавшееся гораздо раньше, было отложено, по случаю смерти одного изъ ея дѣтей и болѣзни ея родственницы, герфордской настоятельницы. А потому, ландъ-графинѣ не удалось быть у смертнаго одра герцога и ей оставалось только одно утѣшеніе — выплакать свое горе у гроба возлюбленнаго брата.

Фрейленъ фонъ-Нольде не упустила этого случая увидѣть свою родину и близкихъ и, съ согласія настоятельницы, отправилась съ ландъ-графиней въ Курляндію. Отсутствіе отца заставило молодую дѣвушку сначала посѣтить своихъ родныхъ въ Грамсденѣ, а затѣмъ она поселилась во дворцѣ, среди Кетлеровъ, отъ сближенія съ которыми отецъ хотѣлъ отстранить ее.

Утомленная болтовнею съ придворными дамами герцогини, осыпавшими молодую дѣвушку ласками и любопытными вопросами, она скрылась за уставленнымъ цвѣтами фонтаномъ, легкій плескъ котораго погрузилъ ее въ мечты.

Тутъ нашла ее принцесса Софія-Шарлотта, которая, также чувствуя потребность въ спокойствіи, искала уединеннаго уголка, гдѣ могла бы немного отдохнуть отъ чрезъ-чуръ любезныхъ собесѣдницъ.

Симпатичная наружность молоденькой Нольде внушала принцессѣ особенное участіе. Шарлотта тихо привлекла къ себѣ молодую дѣвушку. Когда же та хотѣла встать, то взглядомъ заставила ее снова сѣсть.

— Не вставайте, фрейленъ, шепнула Шарлотта. Мы можемъ сидѣть вмѣстѣ и болтать или, если намъ хочется, молчать. Мнѣ хотѣлось бы съ вами подружиться и узнать горе, которое омрачаетъ вашъ ясный лобъ. Я не желаю насильно добиваться вашего довѣрія, но мнѣ кажется, что такому лицу, какъ ваше, болѣе идетъ смѣхъ и веселость, чѣмъ задумчивость. Не права ли я?

Говоря это, принцесса взяла за подбородокъ личико молодой дѣвушки, которая поглядѣла на нее почти испуганными глазами.

— Кто вамъ это сказалъ? шепнула она, тогда какъ глаза ее наполнились слезами. Я никому не повѣряла моихъ мыслей и желаній, къ тому же долгъ велитъ намъ исполнять волю родителей.

— Конечно, если дѣло идетъ объ исполненіи родительской воли, тогда…

Шарлотта немного задумалась.

— Къ тому же, я вполнѣ понимаю, что вамъ тяжело такъ долго не видать отца.

При этихъ словахъ у принцесы сверкнули слезы, затѣмъ она наклонилась къ молодой дѣвушкѣ, сидѣвшей у ея ногъ на низенькомъ табуретѣ и поцѣловала ее въ лобъ.

— Ну, разскажите мнѣ что нибудь о моей дорогой родственницѣ, герфордской настоятельницѣ, поспѣшно прибавила она, какъ бы желая прогнать мрачную мысль.

— Съ тѣхъ поръ, какъ она захворала, она не встаетъ съ постели и находимся подъ присмотромъ пріорши, которая обращается съ воспитанницами далеко не такъ кротко, какъ наша дорогая настоятельница.

— Развѣ пріорша не самая благочестивая изъ всѣхъ женщинъ княжескаго монастыря? И, если я не ошибаюсь, то я слышала о ея христіанскомъ милосердіи, сказала Софія-Шарлотта.

— Да, она очень благочестива, но строга и не позволяетъ воспитанницамъ ни малѣйшаго отступленія отъ монастырскихъ правилъ. Такъ, напримѣръ, больныя сестры не имѣютъ права не присутствовать на молитвѣ, которая бываетъ шесть разъ въ день. Только опасная болѣзнь, не позволяющая встать съ постели, позволяетъ дѣлать отступленіе отъ правилъ, со смущенной улыбкой отвѣчала фрейленъ.

— Бѣдное дитя, сказала принцесса, ты, вѣроятно, молишься не особенно охотно.

— Нѣтъ, улыбаясь отвѣчала дѣвушка, но я предпочитаю молиться, когда я одна. Лучше всего я люблю молиться, глядя съ нашей горы въ долину, когда туманъ, точно духи, движется надъ озеромъ, когда изъ за лѣса поднимается солнце, какъ сверкающій огненный шаръ, когда я слышу пѣніе соловья, когда каждый весенній день приноситъ съ собою новое чудо, когда каждую ночь таинственно распускается тысяча почекъ…

Принцесса задумчиво поглядѣла на дѣвушку.

— Теперь я понимаю, сказала она, что ваше окружающее мало располагаетъ васъ къ счастію. Ты похожа на соловья, у котораго обрѣзали крылья и отняли свободу. Тебя влечетъ къ себѣ свѣтъ, солнечный блескъ и такое расположеніе, какъ мое. Не сердись на меня, но я думаю, что я немного нравлюсь тебѣ. Если когда нибудь, послѣ смерти настоятельницы, я буду ея замѣстительницей, если я переступлю когда нибудь порогъ, за которымъ оканчиваются всѣ тщеславныя желанія, то вся моя жизнь будетъ посвящена моимъ воспитанницамъ и сестрамъ, и мнѣ будетъ пріятно увидѣть тебя въ числѣ ихъ.

Молодая дѣвушка поднялась съ табуретки, счастливая улыбка мелькнула у нея на лицѣ и она съ волненіемъ прижала къ груди руку Шарлотты.

— Чѣмъ я заслужила это счастіе, дорогая принцесса, прошептала она. Я буду благословлять тотъ часъ, когда мнѣ снова придется увидаться съ вами, но не на порогѣ монастыря. Нѣтъ! нѣтъ! вы слишкомъ хороши!.. вы созданы для того, чтобъ давать счастіе окружающимъ васъ. Вы должны жить вмѣстѣ со мною, въ свѣтѣ.

— Маленькая плутовка, ты льстишь мнѣ, отвѣчала принцесса. Въ твои годы міръ кажется въ розовомъ свѣтѣ, но чѣмъ ниже спускается солнце нашей жизни тѣмъ тѣни становятся гуще, и мы видимъ, что то, что насъ ослѣпляло, было нашей фантазіей. Я не хочу, дитя мое, чтобъ ты раздѣляла мой теперешній взглядъ. Ты влечешь меня къ себѣ. Въ твоихъ глазахъ я какъ будто снова вижу мою молодость и молю Бога, чтобъ онъ защитилъ тебя.

Сказавъ это, принцесса поднялась и увлекла за собою молодую дѣвушку въ оконную нишу.

Стройная фигура принцессы была много выше молодой дѣвушки. На Шарлоттѣ было надѣто бѣлое шелковое платье изъ матовой матеріи, просто сшитое и застегнутое на груди жемчужнымъ аграфомъ. Ея роскошные темные волосы были расположены діадемой и падали сзади густыми локонами. Вся фигура принцессы Софіи-Шарлотты напоминала собою фигуру древнихъ римлянокъ, въ ней соединялось природное величіе съ женственностью и благородной гордостью. Красивый лобъ и твердый подбородокъ указывали на сильную волю и твердость. Серьезные, ласковые глаза обладали особенной силой, которая внушала довѣріе и подъ взглядомъ которой чувствовали себя свободно всѣ тѣ, кто никогда не имѣлъ случая видѣть молніи гнѣва въ этихъ темныхъ глазахъ.

Теперь, когда она стояла, обнявъ за талію молодую дѣвушку, она походила на посланнаго съ неба духа, которому поручено защищать невинную юность.

Комнаты герцогини помѣщались въ той части замка, окна которой выходили къ рѣкѣ. Изъ нихъ разстилался; далекій видъ чрезъ рѣку на поля до опушки темнаго лѣса, полукругомъ окружавшаго горизонтъ. Вокругъ рѣки были разложены праздничные костры; вода ея свѣтилась, какъ растопленное золото, на которомъ двигалось множество большихъ и маленькихъ лодокъ на парусахъ и на веслахъ, украшенныхъ вѣнками и флагами.

Ни малѣйшій крикъ не нарушалъ тишину.

Всѣ рабочіе съ самаго утра были отпущены на свободу и пользовались праздникомъ вмѣстѣ съ другими.

Принцесса и ея спутница молча глядѣли въ окно и предавались каждая своимъ мыслямъ.

Луна освѣщала вершины елокъ и пихтъ магическимъ свѣтомъ. Дорога, которая вела въ Лифляндію, какъ лента вилась по долинѣ и, наконецъ, терялась въ лѣсу. По этой дорогѣ двигался рядъ маленькихъ тѣлегъ, запряженныхъ усталыми клячами и изрѣдка доносился меланхолическій звонъ колокольчиковъ и щелканіе кнутовъ.

Изъ воды уже поднимался пустой бѣлый туманъ, на башенныхъ часахъ пробило полночь.

Потѣшные костры начали потухать и на востокѣ появилась свѣтлая полоса, указывающая на приближеніе ранняго утра.

— Всю прелесть Вестфальской природы, шепнула фрейленъ Нольде, я не сравню съ простотой природы нашей родины. Тамъ я чувствую только восхищеніе, здѣсь же я испытываю сладкое чувство, какое долженъ испытывать ребенокъ, бросающійся_| въ объятія, матери, и это чувство любовь къ родинѣ.

Принцесса глубоко вздохнула.

— Ты права, дитя мое, сказала она. Какъ же должно было быть тяжело нашему дѣду, герцогу Вильгельму, если онъ рѣшился самъ изгнать себя изъ родины, разстаться съ домомъ, который былъ ему дорогъ и искупить многолѣтнимъ одиночествомъ, посвященнымъ раскаянію, совершенное имъ необдуманное дѣло.

Молодая дѣвушка выпрямилась.

— Боже мой! сказала она, какой же проступокъ хотѣлъ онъ искупить?

— Извини меня, сказала Шарлотта слегка измѣнившимся голосомъ, пристально глядя на молодую дѣвушку, извини, что я вспоминаю о давно забытомъ дѣлѣ. Ты ничего не знаешь о немъ. Я забыла, что подобныя исторіи не годятся для юности и твои родители сдѣлали хорошо, что не сообщили тебѣ ничего о ней. Да благословитъ ихъ за это Богъ!

Молодая дѣвушка съ удивленіемъ и недоумѣніемъ поглядѣла на блѣдное лицо принцессы, которая уже успокоилась и снова молча глядѣла вдаль.

Молодая дѣвушка не имѣла мужества прервать это молчаніе и странная боязнь къ высокой, серьезной женщинѣ, казалось, начинала прокрадываться въ ея сердце. Затѣмъ, какъ бы устыдясь этого чувства, она вдругъ схватила руку принцессы и страстно прижала ее къ губамъ.

Мрачное выраженіе исчезло изъ глазъ Шарлотты и она слегка взволнованнымъ голосомъ спросила:

— Будешь ли ты меня хотя немного любить, даже если бы… если бы я показалась тебѣ менѣе достойной любви, чѣмъ теперь?

— О! конечно, дорогая принцесса! Въ тотъ короткій промежутокъ, который я васъ знаю, я уважаю въ васъ женское достоинство и благородную гордость, которыя я до сихъ поръ привыкла уважать только въ моей матери и, я хочу…

Молодая дѣвушка остановилась.

Въ эту минуту до нихъ донесся какъ будто крикъ боли или отчаянія. Внизу послышался шумъ глухой гулъ голосовъ, потомъ вѣтеръ снова принесъ жалобный крикъ испуганнаго ребенка.

— Боже мой! что это значитъ? прошептала Шарлотта, наклоняясь изъ окна. Мнѣ кажется, что этотъ крикъ раздался на дворѣ замка. Народъ дурно развлекается, пора было бы приказать положить конецъ празднику.

Взявъ за руку молодую дѣвушку, она поспѣшно отошла съ нею отъ окна и пошла въ сосѣднюю залу.

Когда принцесса съ своей спутницей вступила на порогъ залы, въ которой сидѣла герцогиня со своими дамами и кавалерами, одна фрейлина играла на лютнѣ.

Герцогъ и его братъ увеличили собою число избранныхъ гостей герцогини и въ то время, какъ ландъ-графиня Гессенъ-Кассельская ходила взадъ и впередъ съ своимъ вторымъ братомъ Фердинандомъ, герцогъ сидѣлъ рядомъ съ женою, которая съ нервнымъ возбужденіемъ слушала оживленный разговоръ мужа.

Герцогъ поспѣшно поднялся и пошелъ на встрѣчу входившимъ дамамъ.

— Я весь къ вашимъ услугамъ, любезно сказалъ онъ, цѣлуя руку своей сестры и слегка кланяясь фрейленъ фонъ-Нольде. Мы уже давно ждемъ васъ, принцесса, и наша супруга желаетъ, прежде чѣмъ проститься, пожелать вамъ и фрейленъ фонъ-Нольде спокойной ночи. Мы чувствуемъ себя очень хорошо въ кругу прелестныхъ дамъ, хотя сегодня мы только поздно могли увидаться съ нашей супругой. Народъ и наши вассалы доставили намъ сегодня много удовольствія, а тамъ внизу…

Говоря это, герцогъ указалъ по направленію къ двору.

— Они еще не устали развлекаться.

Въ то время, какъ фрейленъ фонъ-Нольде отошла къ дамскому кружку, принцесса тихо сказала герцогу:

— Мнѣ кажется, что народъ довольно веселился сегодня, и мнѣ кажется, что прежде чѣмъ веселость перейдетъ въ безумное веселье, вамъ слѣдовало бы приказать положить конецъ празднику. До нашихъ ушей недавно донеслись дикіе крики и зовъ о помощи женщины или ребенка. Вѣтеръ донесъ до насъ звуки очень не ясно, но я, тѣмъ не менѣе, боюсь, чтобъ суматоха не окончилась дурно.

— Я весь къ вашимъ услугамъ. Приказывайте, дорогая сестра. Ваша воля законъ.

Герцогъ сдѣлалъ знакъ пажу подойти.

— Юнкеръ, сказалъ онъ, передайте мое приказаніе, чтобъ чрезъ четверть часа народъ удалился со двора замка и на всѣхъ улицахъ города снова воцарилось спокойствіе. Вы должны смотрѣть, чтобъ это приказаніе было въ точности исполнено.

Пажъ поспѣшилъ передать данное ему приказаніе а герцогъ, подавъ руку принцессѣ, возвратился съ нею къ остальному обществу.

Окруженная своими придворными дамами, герцогиня, опираясь на руку принца Фердинанда, простилась съ кавалерами и фрейлинами, тогда какъ у входа изъ залы нѣсколько дамъ собрались въ отдѣльную группу, и, по видимому, болтали о самыхъ пустыхъ вещахъ. Но внимательный наблюдатель могъ бы замѣтить, что легкій шепотъ, сопровождаемый пожатіемъ плечъ, непремѣнно относился къ кому нибудь изъ дамъ и что разговоръ былъ далеко не такъ безпеченъ, какъ казалось.

Опершись на косякъ двери, стоялъ принцъ Александръ и задумчиво осматривалъ пестрыя группы собравшихся гостей. Взглядъ его часто останавливался на большой мраморной фигурѣ въ натуральную величину, которая представляла Клеопатру съ змѣей на груди, съ поднятымъ къ небу, полнымъ отчаянія, лицомъ.

Лютня, нѣжные звуки которой развлекали общество, замолкла и забытая лежала на полу.

У самой статуи стояла фрейленъ фонъ-Нольде и, погруженная въ созерцаніе этой, статуи, казалось, забыла все окружающее.

— Какъ вы внимательно разсматриваете эту статую, сказалъ принцъ Александръ, тихо подошедшій къ молодой дѣвушкѣ. Тутъ змѣя приноситъ прекрасной грѣшницѣ вѣрную смерть и мгновенное уничтоженіе печальныхъ результатовъ обманутой любви. Никогда не слѣдовало бы изображать это въ такомъ потрясающемъ видѣ.

Молодая дѣвушка, покраснѣвъ, опустила глаза.

— Я думала не это, сказала она. Я удивлялась только сходству этой головы съ одной знакомой мнѣ въ Вестфаліи особой. И не столько черты лица, сколько выраженіе страданія напоминаетъ мнѣ эту женщину, лицо которой, если она задумается и предполагаетъ, что никто на нее не смотритъ, принимаетъ такое же мрачное, покорное судьбѣ и въ то же время гордое выраженіе, какъ лицо этой статуи. Очень можетъ быть, что это сходство только результатъ моей фантазіи. Тѣмъ болѣе, что когда та особа, о которой я говорила, улыбается, лицо ея становится столь же прелестнымъ и очаровательнымъ, какъ и лицо египетской царицы, не смотря на ея годы, такъ какъ она старше всѣхъ своихъ окружающихъ, но тѣмъ не менѣе красивѣе всѣхъ.

— Знаете, фрейленъ, вы возбуждаете мое любопытство, сказалъ принцъ. Кто эта дама, которая такъ похожа на Клеопатру?

— Это вторая супруга барона Эбергарда фонъ-Левентруцъ и съ моей стороны было очень глупо передать вамъ мою мысль относительно этой женщины, отвѣчала молодая дѣвушка.

— Повѣрьте моей рыцарской чести, фрейленъ, что я сумѣю сохранить тайну, улыбаясь сказалъ принцъ, но мнѣ нѣсколько знакома судьба фонъ-Левентруца и его супруга можетъ быть не безъ основанія мрачно глядитъ на свое супружеское счастіе. Бываютъ геройскіе поступки, которые не имѣютъ въ себѣ ничего рыцарскаго, и въ такихъ дѣлахъ пріобрѣлъ себѣ большую славу бывшій курляндецъ, а теперь вестфалецъ, Левентруцъ.

— Извините меня, принцъ, сказала фрейленъ, и глаза ея засверкали, стоитъ только взглянуть на лицо друга моего отца, чтобъ убѣдиться въ достоинствахъ человѣка, о которомъ вы отзываетесь такъ неблагопріятно. Бываютъ минуты, когда я, около рыцаря фонъ-Левентруца, почти забываю разлуку съ моими родными. Слушая его оживленныя воспоминанія о родинѣ, въ которыхъ сквозить его неизмѣнная любовь къ ней, сердце мое говоритъ мнѣ, что этотъ человѣкъ могъ дѣйствовать необдуманно, но никогда не: способенъ поступить низко.

Принцъ съ удивленіемъ поглядѣлъ въ молоденькое личико хорошенькой дѣвушки, заступавшейся за человѣка, который пользовался на своей родинѣ дурной славой, но память о которомъ свято чтилась друзьями его молодости.

— Тотъ, кто имѣетъ счастіе, фрейленъ, имѣть, васъ своей заступницей, будетъ прощенъ, хотя бы былъ самымъ отчаяннымъ грѣшникомъ. Простите мнѣ, что. я, вмѣстѣ съ другими, предъ которыми нашъ рыцарь могъ быть оклеветанъ, сомнѣвался въ его достоинствахъ. Я также бѣдный грѣшникъ и съ раскаяніемъ признаюсь, въ моемъ преступленіи, прелестная Мадона.

— Вы смѣетесь надо мною! вскричала дѣвушка, и въ глазахъ ее сверкнули слезы, которыя она старалась скрыть, отвернувшись отъ принца.

Послѣдній схватилъ ея руку и поднесъ къ губамъ.

— Посмотрите на меня, фрейленъ, и вы увидите, что я въ настоящую минуту далекъ отъ насмѣшекъ, сказалъ онъ. Но скажите мнѣ, скоро ли намъ удастся снова увидать васъ. Мнѣ кажется, что наша родина имѣла бы право ожидать, что цвѣтокъ, выросшій на ея почвѣ, на ней же долженъ вполнѣ разцвѣсти.

— Мои родные рѣшили, что я должна жить въ Вестфаліи, я не могу измѣнить ихъ рѣшенія, прошептала она.

— Въ такомъ случаѣ, прощайте. Но, надѣюсь, вы позволите мнѣ, если когда нибудь мой путь будетъ лежать чрезъ Вестфалію, привезти вамъ и фонъ-Левентруцу, о которомъ я теперь сталъ думать лучше, поклонъ съ родины.

Молодая дѣвушка хотѣла отвѣчать, но взглядъ на окружающихъ доказалъ ей, что ея разговоръ съ принцемъ начинаетъ обращать на себя вниманіе. Острыя стрѣлы изъ глазъ, повидимому, беззаботно разговаривающихъ дамъ, направлялись къ ней все болѣе и болѣе. Особенное впечатлѣніе произвелъ поцѣлуй ея руки принцемъ.

Въ эту критическую минуту къ фрейленъ быстрыми шагами подошелъ Путкаммеръ, а принцъ поспѣшно оставилъ залу.

— Фрейленъ, сказалъ канцлеръ, вынимая изъ боковаго кармана письмо, вотъ вамъ письмо. Вы должны довѣриться вашему двоюродному брату Левину фонъ-Нольде, который, вмѣстѣ съ вашей кормилицей, ожидаетъ васъ внизу, на дворѣ замка, съ закрытой каретой, чтобъ немедленно отвезти васъ къ вашему отцу, который возвратился два дня тому назадъ и очень торопится. Прощайте. Передайте мой поклонъ пріятелю моему Эбергарду въ Вестфаліи, онъ скоро опять услышитъ обо мнѣ.

Путкаммеръ пожалъ руку молодой дѣвушки и хотѣлъ удалиться, когда къ нему подошелъ герцогъ.

— Съ вашего позволенія, сказалъ онъ, улыбаясь и кладя руку на плечо канцлера, мы хотимъ устроить завтра въ нашихъ покояхъ шахматную игру, на которую мы приглашаемъ тѣхъ кавалеровъ нашего двора, которые отличаются наибольшимъ искусствомъ въ этой игрѣ. Вы, г. канцлеръ, доставите намъ большое удовольствіе, если не откажетесь быть нашимъ партнеромъ. За ужиномъ мы переговоримъ о томъ, гдѣ будетъ происходить слѣдующая соколиная охота, а за тѣмъ надо обсудить вопросъ, гдѣ построить новый оперный театръ для французской труппы.

Путкаммеръ поклонился.

— Позвольте, ваше высочество, сказалъ онъ, прежде обсудить въ присутствіи находящихся здѣсь депутатовъ вопросъ о постройкѣ гимназіи, сказалъ канцлеръ.

— Извините, мой милый, слегка нахмуривъ брови, сказалъ герцогъ, объ этомъ мы поговоримъ въ другой разъ. Мы дали наше герцогское слово и этого должно быть достаточно. Они могутъ потерпѣть. Во всякомъ случаѣ, мы увидимъ, увидимъ.

Герцогъ поспѣшно опустилъ руку канцлера и повернулся къ выходу какъ разъ въ то время, когда въ дверяхъ показался пажъ, явившійся сообщить, что праздникъ на дворѣ поконченъ.

— Ничего особеннаго не произошло, ваша свѣтлость, доложилъ юнкеръ, просто только народъ немного невѣжливо обошелся съ жидовской дѣвочкой, пробравшейся изъ любопытства во дворъ замка. Ее, можетъ быть, немного грубо выгнали, чему помогли наши собаки. Что это не обошлось безъ криковъ дѣвочки, въ этомъ народъ мало виноватъ. Тѣмъ не менѣе, приказаніе вашей свѣтлости исполнено. Всѣ спокойно удалились и весь городъ погрузился въ молчаніе.

Сказавъ это, пажъ удалился.

Простившись съ герцогиней, принцесса Софія-Шарлотта шла быстрыми шагами по комнатѣ, отыскивая фрейленъ фонъ-Нольде, которую она послѣ того, какъ почти всѣ дамы оставили комнату, не замѣтила въ числѣ ихъ.

— Это ужасно! вскричалъ съ волненіемъ герцогъ, подходя къ сестрѣ. Шумъ на дворѣ произошелъ изъ-за еврейской дѣвушки, которая съ наглымъ любопытствомъ вмѣшалась въ толпу. Эта нація скоро сдѣлается намъ совершенно невыносимой. Она пріобрѣтаетъ въ Курляндіи слишкомъ большія преимущества и не хочетъ оставаться въ указанномъ уголкѣ города. Количество ихъ уже давно превышаетъ дозволенное число, которому нашъ отецъ имѣлъ кротость позволить поселиться въ городѣ. Чортъ возьми! это мы измѣнимъ! Мы снова наложимъ на нихъ подати, которыхъ не хотѣлъ наложить герцогъ Іаковъ. Мы изгонимъ тѣхъ, которые живутъ мошенничествомъ и обманами, которые ѣдятъ хлѣбъ нашего народа, не занимаясь честными ремеслами.

Шарлотта положила руку на плечо брата.

— Я думала, сказала она, что ваша свѣтлость наслѣдовали отъ нашего дорогаго отца кротость и справедливость, что вы будете одинаково добры ко всѣмъ вашимъ подданнымъ. Евреи дѣйствительно сильно размножаются, но они переносятъ всевозможныя лишенія съ удивительнымъ стоическимъ равнодушіемъ и менѣе думаютъ о своей жизни, чѣмъ о свободѣ своей религіи. Этотъ несчастный народъ имѣетъ печальную судьбу, полную лишеній и глубокаго униженія. Фанатическія наклонности христіанскаго населенія принуждаютъ ихъ вооружаться хитростью, чтобы противопоставить ее силѣ, которая часто грозитъ имъ потерею имущества и жизни. Мнѣ жаль это несчастное израильское племя, которому суждено быть вѣчною добычею сильныхъ…

Шарлотта вдругъ съ испугомъ замолчала, такъ какъ холодный, мрачный взглядъ брата напомнилъ ей, что онъ не раздѣляетъ ея мнѣнія.

Въ этотъ день герцогъ вторично слышалъ противорѣчіе: сначала Путкаммеръ осмѣлился напомнить ему объ его обѣщаніи, а теперь женщина вмѣшивалась въ его приказанія и, хотя она была его сестра, тѣмъ не менѣе, съ ея стороны было большой смѣлостью вмѣшиваться тамъ, гдѣ герцогъ предполагалъ дѣйствовать самостоятельно.

Герцогъ холодно поклонился.

— Спокойной ночи, сестра; у всякаго свой вкусъ, сказалъ онъ, и удалился поспѣшными шагами.

Шарлотта еще разъ обошла пустыя комнаты и у фонтана нашла фрейленъ фонъ-Нольде, которая сидѣла, держа въ рукахъ распечатанную записку.

При видѣ принцессы, она сложила бумагу и съ трудомъ встала.

— Что случилось, дорогая моя? съ испугомъ спросила Шарлотта.

— Ничего!.. О, ничего!.. отвѣчала молодая дѣвушка. Я должна сейчасъ же ѣхать въ родительскій домъ, экипажъ уже ждетъ меня во дворѣ. Отецъ, кажется, захворалъ, онъ требуетъ меня къ себѣ. Прошу васъ, дорогая принцесса, извиниться за меня предъ ландъ-графиней и герцогиней, такъ какъ я должна ѣхать сію же минуту.

Шарлотта молча обняла молодую дѣвушку и обѣ дамы поспѣшно оставили комнату въ сопровожденіи ожидавшихъ ихъ у дверей горничныхъ.

Еще недавно въ столь оживленныхъ комнатахъ царствовало полное молчаніе, слышался только плескъ маленькаго фонтана, въ брызгахъ котораго отражался блескъ первыхъ лучей утренняго солнца.

У дверей дворца стояла большая карета съ гербомъ фонъ-Нольде на дверцахъ. На козлахъ сидѣлъ бородатый кучеръ съ кнутомъ въ рукахъ и, опустивъ голову на грудь, крѣпко спалъ.

Лошади нетерпѣливо били копытами.

На башенныхъ часахъ пробило два часа, когда дверь лѣваго флигеля тихо отворилась и на ступеняхъ лѣстницы появилась женская фигура въ сопровожденіи двухъ мущинъ.

Каретная дверца отворилась и дама сѣла внутрь, одинъ изъ ея спутниковъ сѣлъ на козлы рядомъ съ бородатымъ кучеромъ. Двое лакеевъ вскочили на запятки экипажа и громкій стукъ колесъ раздался на герцогскомъ дворѣ.

Наверху, изъ широко открытаго окна, глядѣли двѣ женщины, но не кланялись вслѣдъ отъѣзжающей, такъ какъ ни одинъ дружескій взглядъ не обратился къ нимъ изъ экипажа, окна котораго были плотно закрыты занавѣсками. Обѣ дамы съ огорченіемъ поглядѣли вслѣдъ удаляющемуся экипажу, затѣмъ молча повернулись и окно закрылось за ними.

Внизу, на берегу рѣки, около самаго моста, сидѣла на камнѣ странная фигура, съ растрепанными волосами и въ разорванномъ платьѣ, а у ногъ ея, на травѣ, лежало другое существо, съ блѣднымъ лицомъ, и темными, растрепанными волосами, которые почти закрывали лицо. Платокъ, весь въ крови, лежалъ у головы несчастной дѣвушки, которая, казалось, только что вышла изъ дѣтства.

Въ нѣсколькихъ шагахъ отъ этой группы стоялъ Инко, цыганскій мальчикъ, полузакрытый кустами, и, не спуская, глазъ, глядѣлъ на старика, который, закрывъ лицо руками, тихо плакалъ.

Въ эту минуту чрезъ мостъ покатилась карета, занавѣски въ окнѣ на мгновеніе раздвинулись и изъ окна показалось хорошенькое, блѣдное, женское личико, обратившееся къ замку.

Затѣмъ, занавѣска снова опустилась и карета быстро исчезла.

— Боже мой! прошепталъ Инко, глядя вслѣдъ удалявшейся каретѣ, какъ хорошя дѣти знатныхъ людей. Я хотѣлъ бы сидѣть на мѣстѣ юнкера, рядомъ съ бородатымъ кучеромъ, и ѣхать вмѣстѣ съ хорошенькой фрейленъ.

Карета уже исчезла, а Инко все еще глядѣлъ ей вслѣдъ.

Вдругъ до него донесся голосъ еврея, который, поднявшись съ камня, опустился на колѣни предъ раненой дѣвушкой.

— Ты жива, Юдифь, моя голубка? говорилъ онъ, стараясь поднять дѣвушку, съ недоумѣніемъ глядѣвшую вокругъ. Да будетъ благословенъ Богъ нашихъ отцевъ! Они могли отнять у тебя жизнь, а теперь ты вновь возвратишься подъ кровлю твоего отца, который понесетъ тебя и защититъ отъ всякаго вреда и насмѣшекъ… Зачѣмъ пошла ты въ среду гоевъ, Юдифь? къ чему оставила ты отеческій домъ, къ чему переступила чрезъ порогъ безбожниковъ?..

Такъ говорилъ еврей, стараясь взять на руки свою дочь.

Но его усилія были напрасны: руки его дрожали, а ноша была для него слишкомъ тяжела.

— Я говорилъ тебѣ, еврей, что помогу тебѣ донести твоего ребенка, сказалъ Инко, поспѣшно выходя изъ кустовъ и протягивая руки старику.

— Поди прочь, проклятый! крикнулъ еврей, выпрямляясь. Ты натравлялъ собакъ на несчастное существо. Прежде у меня отсохнутъ руки и ноги, чѣмъ я позволю тебѣ дотронуться проклятой рукой до дочери Самуила Баруха.

Мальчикъ съ смущеніемъ отступилъ. Его темные глаза потупились, смуглое лицо слегка поблѣднѣло, а красныя губы крѣпко сжались. Но онъ не двинулся съ мѣста и глядѣлъ, какъ еврей, поднимая дѣвушку съ земли, шепнулъ ей что-то на ухо, тогда какъ дѣвушка, сдѣлавъ послѣднее усиліе, встала на ноги и, поддерживаемая старикомъ, направилась къ городу.

Нѣсколько мгновеній мальчикъ стоялъ, глядя имъ вслѣдъ, затѣмъ пошелъ по той же дорогѣ, вслѣдъ за евреемъ и его дочерью…

Въ то самое время, какъ герцогиня разговаривала со своими дамами, народъ развлекался на дворѣ замка.

Послѣ того какъ, Инко пересчиталъ пойманныя имъ деньги, на дворѣ былъ накрытъ цѣлый рядъ столовъ, за которыми народъ поспѣшно занялъ мѣста и вскорѣ каждый сидѣлъ предъ полнымъ блюдомъ и поварамъ было много хлопотъ, чтобъ удовлетворить сильный аппетитъ и жажду этихъ гостей.

Громадныя блюда горячаго мяса исчезали въ одно мгновеніе, какъ по волшебству; громадное множество пива и меда слѣдовало за ними.

Въ одномъ изъ угловъ двора, при выходѣ изъ кухни былъ накрытъ столъ для лѣсничихъ герцога, которые занимали при дворѣ особенное положеніе. Къ нимъ присоединились ихъ жены, съ дѣтьми, отцами, — братьями, а также тѣ лакеи и лейбъ-кучера, которые занимали особенно важныя мѣста.

За этимъ же столомъ сидѣлъ и Длинный-Петръ. Онъ, не обращая вниманія на лѣто, былъ одѣтъ въ короткій овчинный полушубокъ, который онъ не снималъ, какъ въ жаръ, такъ и въ холодъ. Но на этотъ разъ его обыкновенно растрепанные волосы были гладко причесаны, а грязная мѣховая шапка спрятана подъ мышку.

Рядомъ съ нимъ сидѣла его дражайшая половина предъ полнымъ блюдомъ мяса. Довольное и блестящее лицо его супруги, повязанной пестрымъ головнымъ платкомъ, представляло собою олицетвореніе полнаго здоровья, которое, кромѣ того, еще доказывала поспѣшность, съ которой она уничтожала кушанья. Ихъ трое ребятишекъ также сидѣли тутъ: одинъ на колѣняхъ у матери, а двое другихъ около нее, и нѣжный папаша выбиралъ для нихъ лучшіе куски.

На другомъ концѣ стола сидѣла молодая женщина, съ мальчикомъ на рукахъ, мужъ которой служилъ въ герцогской охотѣ. Рядомъ съ нею помѣстился сѣдой старикъ, отпущенный рабочій съ фабрики герцога Іакова, который теперь съ благодарнымъ сердцемъ пользовался случаемъ, чтобъ, какъ онъ говорилъ, доставить себѣ хорошій день.

Инко не выбралъ себѣ никакого опредѣленнаго мѣста, такъ какъ для него было тяжело сидѣть спокойно на одномъ мѣстѣ, не двигаясь Кромѣ того, не занимая никакой опредѣленной должности, онъ не могъ разсчитывать и на даровое угощеніе. Поэтому онъ сѣлъ къ двумъ собакамъ, которыя караулили дверь въ кухню, а такъ какъ эти собаки были его старыми друзьями, то онѣ ласкались къ нему и онъ дѣлилъ съ ними угощеніе, которое поваръ въ припадкѣ великодушія давалъ ему.

Благодаря изобилію напитковъ, веселое расположеніе гостей все увеличивалось. Вскорѣ тамъ и сямъ послышались латышскія пѣсни, прерываемыя громкими криками и смѣхомъ.

Длинный-Петръ только что началъ хвастаться своими заслугами и неустанными трудами, какъ вдругъ за нимъ раздался громкій голосъ, говорившій:

— Здравствуй, пріятель!

И тяжелая рука опустилась на его плечо.

— Ты угощаешься сегодня и забылъ обо мнѣ, какъ о больной собакѣ.

Петръ повернулся и молча поглядѣлъ на Януша.

— Боже мой! сказалъ онъ. Какъ ты меня испугалъ. Но ты хорошо сдѣлалъ, что пришелъ, ты можешь доказать этимъ дуракамъ, что я славный малый.

Но Янушъ уже отвернулся и спокойно отошелъ въ сторону, осматривая всѣхъ сидящихъ и, видимо, отыскивая кого-то.

На противоположной сторонѣ двора раздались рѣзкіе звуки флейты и глухіе звуки тамбуриновъ. Большая толпа народа собралась вокругъ пестро разодѣтыхъ цыганъ.

Между тѣмъ Инко замѣтилъ пришедшаго Януша и думалъ:

— Если онъ не найдетъ меня, онъ навѣрное уйдетъ домой, и я буду имѣть возможность остаться здѣсь до конца праздника.

Думая такимъ образомъ, онъ потихонько попятился въ уголъ.

Вдругъ онъ вздрогнулъ и остановился.

Собаки послѣдовали за нимъ и вдругъ громко залаяли.

Надъ ними, на нѣсколько футовъ надъ землею, на широкомъ выступѣ стѣны сидѣло странное существо въ разорванномъ платьѣ, съ растрепанными волосами, съ голыми худыми ногами, и дрожа глядѣло на мальчика большими испуганными глазами.

Собаки лаяли все громче и становились на заднія лапы, стараясь достать предметъ своего гнѣва.

На дворѣ раздались громкіе крики испуганной дѣвушки, которые покрыли собою венгерскій танецъ, который играли цыгане. Флейты вдругъ замолкли и народъ бросился въ уголъ, гдѣ въ недоумѣніи стоялъ Инко.

— Эй, Рексъ! крикнулъ одинъ поваренокъ. Достань себѣ сверху жидовское жаркое!

Сдѣлавъ дикій прыжокъ, Рексъ схватилъ несчастную дѣвочку за платье и она, громко вскрикнувъ, упала со стѣны, тогда какъ собака бросилась къ ней.

Вдругъ сильный ударъ кулакомъ отбросилъ одну изъ собакъ, тогда какъ другая была схвачена за ошейникъ и отброшена сильной рукою въ поваренка, который повалился на землю, тогда какъ собаки визжа разбѣжались.

— Ты храбрый герой, сказалъ одинъ изъ герцогскихъ егерей, бросая старому Янушу шапку, которая свалилась у него во время борьбы. Но ребенокъ, кажется, мертвъ, у него большая рана на головѣ и на правой рукѣ.

Все это произошло такъ быстро, что Инко стоялъ, какъ очарованный, неподвижно на прежнемъ мѣстѣ; Янушъ между тѣмъ наклонился надъ дѣвушкой и, снова выпрямившись, оглядѣлся вокругъ, какъ бы ища помощи. Но такъ какъ онъ хорошо зналъ, какой позоръ ожидаетъ того, кто окажетъ помощь еврею, то мало надѣялся на успѣхъ.

Въ эту минуту взглядъ его упалъ на Инко и молнія гнѣва сверкнула подъ его нахмуренными бровями.

— Ты это сдѣлалъ, скверный мальчишка? съ яростью крикнулъ онъ.

— Нѣтъ, сердито отвѣчалъ Инко.

— Зачѣмъ же ты не остановилъ собакъ?

— Затѣмъ…. затѣмъ, что я не хотѣлъ, отвѣчалъ Инко, тогда какъ кровь бросилась ему въ лицо.

— Погоди ты, негодяй! продолжалъ старикъ. Вернись только домой, тебѣ порядочно достанется…

Но Инко уже исчезъ, а рядомъ съ старикомъ стояла старая Беппи.

— Что ты бранишься, старина? сказала она, перевязывая платкомъ раненый лобъ дѣвушки, помощь здѣсь необходимѣе, чѣмъ бранныя слова. И прежде, чѣмъ наказать Инко, узнай, насколько онъ виноватъ. Бранныя слова дѣлаютъ его хуже, чѣмъ онъ есть на самомъ дѣлѣ.

— Неблагодарная цыганская кровь! проворчалъ старикъ. Онъ убѣжалъ отъ меня вчера, потому что предпочитаетъ развлеченіе работѣ. И мои старыя ноги должны были сдѣлать далекій путь, такъ какъ я хотѣлъ вернуть бѣглеца.

— Оставь его, старикъ, смѣясь сказала цыганка, повѣрь, онъ самъ вернется къ тебѣ. Но что намъ дѣлать съ дѣвушкой?

Раненая открыла глаза, затѣмъ снова закрыла ихъ и тихо заплакала.

Между тѣмъ Беппи не спускала глазъ съ дѣвочки и задумчиво нахмурилась.

— Странно, сказала она, совершенно тотъ же самый печальный, отчаянный взглядъ, который я видѣла у той красавицы, а между тѣмъ эта дѣвушка отвратительна съ своими рыжими волосами и не можетъ сравниться съ той!

Въ эту самую минуту въ толпѣ пробирался еврей съ растрепанной бородой и бросился на землю предъ дѣвушкой, крича:

— Справедливый Боже! Юдифь! дитя мое!

Затѣмъ онъ поднялъ дѣвушку и, задыхаясь отъ усталости, потащилъ ее чрезъ толпу.

Въ это самое время на ступеняхъ на парадной лѣстницы появился герольдъ и вниманіе толпы сейчасъ же направилось въ его сторону.

— Именемъ герцога, я долженъ сообщить вамъ, что наступило время въ мирѣ возвращаться по домамъ, раздался голосъ герольда.

При этомъ нѣкоторые стали съ удивленіемъ и вопросительно переглядываться, желая узнать причину этого приказанія, клавшаго неожиданный конецъ развлеченіямъ.

— Жидовка разстроила намъ весь праздникъ! раздались недовольные голоса.

Тогда какъ нѣкоторые, утомленные праздникомъ, молча приготовлялись исполнить приказаніе герцога.

Чрезъ нѣсколько мгновеній толпа, шатаясь, стала расходиться со двора и тамъ и сямъ слышались восклицанія: Да здравствуетъ герцогъ и его семейство!

Изъ любопытства или изъ состраданія Инко послѣдовалъ за евреемъ и шелъ за нимъ въ нѣкоторомъ разстояніи, думая о томъ, что за разница между цыганскимъ мальчикомъ и еврейской дѣвушкой? При этомъ взглядъ его невольно обращался на его собственныя босыя ноги и бѣдное платье.

— Между ей и мною не большая разница, шепталъ онъ. Только я весело гляжу на свѣтъ, тогда какъ ея печальные глаза глядятъ такъ жалобно. Янушъ правъ, я могъ бы остановить собакъ. Но вѣдь онъ самъ часто разсказывалъ мнѣ, что евреи вырываютъ сердца изъ живыхъ христіанскихъ дѣтей, чтобъ пріобрѣсти себѣ спасеніе души; что они моютъ себѣ больные глаза кровью некрещенныхъ христіанскихъ дѣтей. А теперь онъ бранитъ меня за то, что я не помогъ еврейской дѣвушкѣ. Погоди, старикъ, я не вернусь, домой до тѣхъ поръ, пока не побываю въ еврейскомъ кварталѣ…. Это будетъ очень интересно, когда я стану разсказывать, что я былъ у нихъ… Я ихъ не боюсь. Но я никогда еще не видалъ еврейскаго гнѣзда.

При этой мысли глаза мальчика засверкали. Онъ живо представилъ себѣ удивленіе евреевъ, когда онъ появится среди нихъ. Онъ представилъ себя страхъ Януша, когда будетъ описывать ему все пережитое въ еврейскомъ кварталѣ, откуда онъ могъ спастись только съ опасностью жизни.

Онъ уже видѣлъ себя въ воображеніи преслѣдуемымъ фанатиками евреями и, крѣпко сжимая кулаки, смѣялся про себя, а рѣзкая черта около красиваго рта выступала сильнѣе.

— Я такъ и думалъ. Теперь они не могутъ идти дальше, радовался Инко, видя, какъ еврей опустился на порогъ одного дома и привлекъ къ себѣ дѣвушку.

Солнце стояло уже высоко, его лучи сильно грѣли непокрытую голову мальчика, слѣдовавшаго на нѣкоторомъ разстояніи отъ евреевъ.

Тутъ дорога пересѣкалась: одна вела дальше въ городъ, другая терялась между покрытыми соломою домиками и, наконецъ, приводила, Инко зналъ это, въ знаменитый еврейскій кварталъ Митавы.

Въ эту минуту за нимъ раздались шаги и хорошо знакомый голосъ Януша крикнулъ ему:

— Ты бѣжишь, какъ самая лучшая изъ нашихъ охотничьихъ собакъ, но все таки тебѣ не уйти отъ меня. Постой ты, мошенникъ!

Послѣднія слова были сказаны добродушнымъ тономъ, доказывавшимъ Инко, что старикъ уже совершенно простилъ его, а добродушный взглядъ крестьянина вполнѣ подтверждалъ эти слова.

Измученный ходьбою, онъ снялъ шапку и провелъ, рукою по лбу и волосамъ, затѣмъ снова надѣлъ шапку и такимъ образомъ совершенно былъ готовъ къ возвращенію.

— Ну, идемъ, мальчикъ, сказалъ онъ. Мы съ Ванаксомъ не хотимъ возвращаться безъ тебя, улыбаясь сказалъ онъ, глядя въ глаза мальчику.

Добродушная и веселая улыбка старика имѣла надъ мальчикомъ безграничную власть.

Его раздраженное лицо въ одно мгновеніе прояснилось, съ губъ не сорвалось ни одного дурнаго слова, всѣ его предположенія разлетѣлись и только раскаяніе свѣтилось въ его опущенныхъ глазахъ.

— Я успѣю заглянуть въ другой разъ въ еврейскій кварталъ, подумалъ онъ, искоса глядя на еврея, который сидѣлъ, опустивъ голову, и держалъ въ объятіяхъ свою дочь.

— Какъ хочешь, старикъ, сказалъ Инко, обращаясь къ Янушу, но если я въ другой разъ уйду въ городъ надолго, то ты не долженъ бѣгать искать меня.

Янушъ довольно кивнулъ головою и весело отправился домой въ сопровожденіи своего бѣглеца и Ванакса.

ГЛАВА VI.
Что произошло въ каретѣ.

Когда украшенная гербами каретная дверца закрылась за фрейленъ фонъ-Нольде, она весело протянула руки, думая, что ее обниметъ ея старая кормилица. Но она слегка вскрикнула и въ первую минуту думала, не спитъ ли, встрѣтившись взглядомъ со строгими глазами своего отца, который поспѣшно закрылъ красныя занавѣски и молча опустился въ уголъ кареты, сдѣлавъ молодой дѣвушкѣ знакъ молчать и сидѣть спокойно.

Пораженная этимъ неожиданнымъ свиданіемъ и отчасти даже разсерженная необыкновеннымъ поведеніемъ своего обыкновенно ласковаго отца, молодая дѣвушка поблѣднѣла и отвернулась. Рука ея невольно взялась за занавѣску, а взглядъ съ волненіемъ обратился назадъ, посылая послѣдній прощальный поклонъ.

Между тѣмъ карета все катилась и, наконецъ, при въѣздѣ въ лѣсъ, лошади пошли медленнѣе, такъ какъ торчавшіе изъ земли корни деревъ дѣлали дорогу затруднительной для экипажа.

Когда же, наконецъ, лѣсъ окончился и экипажъ въѣхалъ въ громадную степь, покрытую короткой, густой травой, тогда только фонъ-Нольде поднялъ, наконецъ, опущенную на грудь голову и съ ласковой улыбкой протянулъ дочери руки.

— Ну, здравствуй, мое дорогое дитя!.. Ты жестоко отравила мнѣ свиданіе, тѣмъ не менѣе, я счастливъ видѣть тебя и только позабочусь принять на будущее время всѣ предосторожности, чтобъ ты, ни по собственной ошибкѣ, ни вслѣдствіе хитрости другихъ, не могла попасть въ руки нашихъ наслѣдственныхъ враговъ.

Герта вдругъ опустила руку отца, которую нѣсколько разъ поцѣловала, и съ удивленіемъ поглядѣла на него.

— Что это значитъ? сказала она. Ваше письмо также не объяснило мнѣ этого неожиданнаго отъѣзда. Его содержаніе было такъ темно, что я почти боялась застать васъ больнымъ. Прошу васъ, говорите, что случилось? А если я сдѣлала какую нибудь ошибку, то причиной ее было желаніе скорѣе увидать васъ.

— Хорошо, дитя мое, сказалъ отецъ. Но пора объяснить тебѣ вещи, которыя, если ты не будешь ихъ знать, принесутъ намъ всѣмъ несчастіе. Я долженъ разсказать тебѣ печальную исторію для того, чтобъ ты умѣла узнавать волковъ въ овечьей шкурѣ, если одинъ изъ этихъ волковъ попадется тебѣ современемъ на глаза.

Снова наступило молчаніе.

Старикъ сидѣлъ, задумчиво глядя предъ собою вдаль, но по его лицу видно было, что его безпокоитъ серьезная мысль и онъ обдумываетъ, какимъ образомъ сообщить дочери необходимыя свѣдѣнія такъ, чтобъ они достигли цѣли и въ тоже время не смутили дѣтскаго сердца Герты.

Онъ говорилъ себѣ, что довѣріе юной души его дочери къ людямъ не должно быть подорвано его разсказомъ; онъ зналъ также, что ея любовь къ нему была похожа на нѣжный весенній цвѣтокъ, который ледяное дыханіе могло убить, и онъ вздрагивалъ въ глубинѣ души при одной мысли о возможности этого. Но, тѣмъ не менѣе, онъ долженъ былъ навсегда устранить дочь отъ возможности вторичной встрѣчи съ его наслѣдственными врагами, — герцогскимъ семействомъ.

Поэтому онъ рѣшился сначала узнать, какое впечатлѣніе произвело на Герту знакомство съ Кетлерами.

Молодая дѣвушка снова опустила занавѣски кареты и сдерживала дыханіе, ожидая разсказа отца.

— Мнѣ очень жаль, дорогая моя, заговорилъ, наконецъ, фонъ-Нольде, что пришлось взять тебя изъ дворца, гдѣ, какъ кажется, не смотря на краткое пребываніе, ты пріобрѣла себѣ много друзей, такъ какъ желаніе снова увидѣться съ герцогскимъ семействомъ, какъ мнѣ кажется, ясно видно въ твоихъ глазахъ.

Послѣднія слова старикъ сказалъ немного нерѣшительно и испытующій взглядъ его темносѣрыхъ глазъ такъ и впился въ лицо дочери, на которомъ въ эту минуту отражалась радость, которая еще болѣе прибавляла ему красоты.

— О! отецъ! принцесса обладаетъ властью привязывать къ себѣ всѣхъ, кто приближается къ ней, и тотъ, кто имѣлъ счастіе разъ видѣть эту женщину, никогда не забудетъ ее.

— Тѣмъ хуже для тебя, сказалъ отецъ. А часто ли ты видѣла принца Александра?

— Довольно рѣдко и всегда въ присутствіи герцога и герцогини, отвѣчала Герта, тогда какъ легкая краска выступила у нее на щекахъ. Если кто нибудь заслуживаетъ счастія быть сыномъ герцога, то-это именно онъ, такъ какъ онъ ведетъ себя настоящимъ рыцаремъ и въ его словахъ звучитъ истина.

— Въ такомъ случаѣ, ему было бы лучше не принадлежать къ числу Кетлеровъ, на немъ не отразился бы позоръ его предковъ, прошепталъ, нахмуривъ брови, фонъ-Нольде.

Молодая дѣвушка вопросительно поглядѣла на него.

— Ты никогда не слышала о томъ, дитя мое, что было время, когда Курляндіей управляли два герцога? Во-первыхъ трудно ожидать чего нибудь хорошаго, когда въ дѣлѣ два господина. Къ тому же, оба они были различныхъ характеровъ: одинъ любилъ власть, былъ раздражителенъ и не помнилъ себя въ гнѣвѣ; другой — былъ равнодушенъ и спокоенъ по природѣ. Слѣдствіемъ этого было то, что герцоги проводили реформы и законы, которые были также различны, какъ и характеры обоихъ братьевъ.

Неудовольствіе на содержаніе двухъ дворовъ и на несправедливое управленіе обоихъ Кетлеровъ становились все сильнѣе.

Вскорѣ все курляндское дворянство должно было, то отправляться сопровождать герцога Вильгельма, когда онъ отправлялся на свадьбу къ сестрѣ, то затѣмъ герцогъ Фридрихъ требовалъ отъ дворянъ удвоенную конную службу и по цѣлымъ мѣсяцамъ разъѣзжалъ съ такою свитою по странѣ.

По приказанію герцога Вильгельма лѣса всѣхъ курляндскихъ помѣщиковъ былъ вырублены.

Однимъ словомъ, управленіе шло такимъ образомъ, что вассалы герцоговъ увидѣли себя поставленными въ необходимость послать жалобу къ польскому королю.

Къ этому прибавилось еще то, что двое изъ несчастнѣйшихъ моихъ предковъ, принесшихъ справедливую жалобу на совѣтника фонъ-Бутнара, получили отказъ отъ герцога. И потому Готгардъ и Магнусъ Нольде должны были переносить отъ Бутнара насмѣшки, не имѣя возможности получить отъ него удовлетвореніе.

Многіе изъ нашихъ воздерживались также отъ церемоніи колѣнопреклоненія, которой былъ обязанъ подвергаться всякій, получившій ленъ. Гросмейстеръ Шверинъ сложилъ съ себя свое званіе и его мѣсто занялъ Іоганъ фонъ-Нольде. Когда онъ сталъ жаловаться на несправедливости герцога и уклонялся отъ церемоніи колѣнопреклоненія, тогда у него было отнято его имущество.

Дальше герцогъ сталъ понуждать тѣхъ дворянъ, жоторые лично исполняли военную службу, стоять у себя на стражѣ и обращался самымъ грубымъ образомъ съ подданными благородныхъ фамилій.

Тогда Магнусъ Нольде и Фитингофъ отправились въ королевскій лагерь, не отбывъ своей конной службы. Но ихъ вытребовали обратно и герцогъ потребовалъ отъ нихъ двойной службы. Іоганъ Нольде не явился, но обратился къ Магнусу Нольде, который поступилъ на службу къ королю, и послѣдній добился королевскаго рескрипта, которымъ осуждалось поведеніе герцога.

Герцогъ Фридрихъ, предпочитавшій миръ, сталъ обращать вниманіе на справедливыя жалобы и сумѣлъ нѣсколько успокоить недовольныхъ, тогда какъ Вильгельмъ, напротивъ, сталъ поступать еще несправедливѣе.

Когда герцогъ Фридрихъ, послѣ начала враждебныхъ дѣйствій со шведами, сталъ сзывать дворянъ, то послѣдніе охотно стали собираться подъ его знамена и съ успѣхомъ дрались со шведами при Киршгольмѣ.

Казалось, что враждебная партія нѣсколько успокоилась.

Но когда герцогъ Вильгельмъ, въ то время путешествовавшій, снова вернулся, то первымъ его дѣломъ было оскорбленіе Іогана Нольде, явившагося поздравить съ пріѣздомъ своего герцога.

Тогда Магнусъ Нольде сталъ хлопотать у короля, чтобъ дворяне зависѣли болѣе отъ него, чѣмъ отъ герцога.

Между тѣмъ, герцогъ сдѣлалъ новую несправедливость противъ Нольде и это дало новую пищу враждѣ обѣихъ сторонъ.

У герцога былъ въ это время одинъ ученый, нѣкто Дреллингъ, который защищалъ герцогскія права оскорбительнымъ для дворянъ образомъ и выражалъ подозрѣніе, что Магнусъ Нольде возбуждаетъ своихъ лифляндскихъ согражданъ къ возмущенію противъ герцога.

— Мнѣ кажется, отецъ, возразила Герта, что гордый Вильгельмъ не хотѣлъ отказаться отъ своей власти, но забывалъ преступленія противъ него гораздо скорѣе, чѣмъ миролюбивый братъ Фридрихъ?

— Что ты можешь знать объ этомъ, сердито возразилъ отецъ. Ты, безъ сомнѣнія, не станешь говоритъ о немъ ни слова, когда узнаешь, какъ опозорилъ онъ нашъ домъ.

— Простите меня, отецъ, но я часто слышала похвалы герцогу Вильгельму изъ устъ старой Бабетты, нашей кормилицы, которая жила вмѣстѣ съ моей матерью при дворѣ герцога Іакова. Она даже говорила, будто одна фрейленъ фонъ-Нольде до смерти любила герцога Вильгельма.

— Все это недостойныя сплетни и выдуманныя басни, болтовня старыхъ кормилицъ, проворчалъ отецъ, исторія, выдуманная при дворѣ Кетлеровъ, которой они думаютъ завлечь Нольде, которые достаточно слабы, чтобъ, не смотря на позоръ своего семейства, служить герцогамъ, къ числу этихъ Нольде не принадлежалъ мой отецъ. Я выбралъ для себя службу въ иностранномъ государствѣ, у величайшаго монарха, уважаемаго правителя нашего времени, и готовъ пожертвовать жизнью для моего курфюрста, если это понадобится, чтобъ доказать ему мою вѣрность и преданность.

Мое путешествіе въ Англію гораздо менѣе касалось моихъ дѣлъ, чѣмъ дѣлъ моего повелителя. А какъ важно было мое порученіе къ англійскому двору, видно изъ того, что онъ выбралъ меня совершить въ скорѣйшемъ времени далекій путь во Францію, чтобъ продолжать политическіе переговоры между двумя странами. Но прежде, чѣмъ я отправлюсь въ это путешествіе, ты должна дать мнѣ слово и я надѣюсь, что ты, какъ достойная дочь твоего отца, не откажешь мнѣ въ послушаніи, которое будетъ для тебя легче, когда ты узнаешь, что, какъ истинная Нольде, ты обязана избѣгать всего общаго съ убійцами твоихъ предковъ.

— Боже мой! я васъ не понимаю, отецъ? поблѣднѣвъ, прошептала молодая дѣвушка.

— Ты сейчасъ поймешь меня, когда я скажу тебѣ, что когда Магнусъ и Горгардъ Нольде проѣзжали чрезъ Митаву, чтобъ исполнить въ Ригѣ порученіе, данное имъ королемъ, то 10 августа 1615 года они были схвачены убійцами, посланными герцогомъ, и постыдно убиты.

Герта, слегка вскрикнувъ, закрыла лицо руками.

Отецъ, погруженный въ мрачныя мысли, глядѣлъ въ окно. Карета проѣзжала въ это время по возвышенности, покрытой лѣсомъ. Вдали виднѣлся крестъ колокольни.

— О! теперь я понимаю намекъ принцессы Шарлотты, сказала молодая дѣвушка, теперь я знаю, что она также глубоко чувствуетъ вину своихъ предковъ относительно Нольде!

Старикъ протянулъ руку.

— Это все притворство, дитя мое, я не вѣрю Кетлерамъ. Почти у каждаго изъ нихъ на совѣсти подобная вина. И ужасная смерть невиннаго Луфта, который палъ жертвою герцогскаго суевѣрія, вопіетъ къ небу о мщеніи, и если грѣхи отцевъ взыскиваются съ дѣтей, то счастію Кетлеровъ скоро долженъ быть положенъ конецъ, какъ то предвидѣлъ предъ своей смертью инспекторъ Бенгъ-Штремъ….

— Ради Бога! отецъ, остановись! вскричала молодая дѣвушка. Жизнь, полная раскаянія и искупленія, загладила вину несчастнаго герцога Вильгельма настолько, что могла бы превратить въ любовь ненависть даже членовъ семейства Нольде. Дурные слухи увеличиваютъ всякую вину и стараются уменьшить добродѣтель.

Старикъ вздрогнулъ.

— Ты такъ думаешь, дитя мое? а уменя естк доказательства вины герцоговъ и я предоставляю тебѣ свободу любить Кетлеровъ, если только ты въ состояніи указать мнѣ подобный же поступокъ въ семействѣ Нольде. Посмотри сюда и вздрогни отъ ужаса при видѣ безчеловѣчія герцога, о которомъ ты, жалѣешь.

Съ этими словами фонъ-Нольде вынулъ изъ кармана свернутую бумагу, къ которой было приложено нѣсколько печатей, и медленнымъ, торжественнымъ голосомъ прочелъ слѣдующій протоколъ своей дочери:

«Допросъ относительно убійства фонъ-Нольде».

"Первое: совершенно справедливо, что на братьевъ Магнусъ и Готгардъ Нольде, когда они остановились переночевать въ Митавѣ, напали въ ихъ лагерѣ, вырвали ихъ съ постели и, погоняя ударами, потащили босыхъ на рынокъ и, наконецъ, по данному приказанію, постыдно умертвили ихъ.

"Второе, справедливо также, что герцогъ Вильгельмъ приказалъ купитъ въ Ригѣ два меча, цѣною по сорока флориновъ каждый.

"Третье, справедливо также, что ритмейстеръ, Гаспаръ Тизенгаузенъ хотѣлъ покрыть мертвыя тѣла Нольде чернымъ сукномъ и увезти ихъ съ площади на своихъ лошадяхъ.

"Четвертое, справедливо также и то, что это ему не было дозволено герцогомъ.

"Пятое: справедливо также, что собственные слуги Нольде, по приказанію герцога, снесли одно за другимъ, голыя, непокрытыя тѣла въ городъ.

"Шестое: справедливо также, что мать, зять и всѣ присутствовавшіе родственники убитыхъ Нольде просили взять тѣла мертвецовъ, но не могли получить "этого позволенія.

«Седьмое: справедливо также, что мертвыя тѣла, наконецъ, были безъ вѣдома друзей и родственниковъ, похоронены въ старой Митавской церкви».

Голосъ старика дѣлался все сильнѣе и сильнѣе по мѣрѣ того, какъ чтеніе приближалось къ концу. Наконецъ, онъ замолчалъ, свернулъ бумагу и съ испугомъ увидалъ смертельную блѣдность дочери. Онъ не предвидѣлъ такого успѣха и горячо прижалъ дѣвушку къ груди.

— Я не требую отъ тебя никакого обѣщанія, дитя мое, сказалъ онъ, но я знаю, что ты будешь дѣйствовать согласно со взглядами твоего отца. Твоя дорога и дорога Кетлеровъ не должны сходиться.

Молодая дѣвушка молча кивнула головой, затѣмъ съ утомленнымъ видомъ опустила ее на грудь и тихія слезы медленно покатились по ея блѣднымъ щекамъ.

Отецъ думалъ, что эти слезы вызваны ужасной смертью ея предковъ, но Герта не обманывала себя относительно безграничной печали, охватившей ея душу при мысли, что ея путь и пути тѣхъ навѣки должны были разойтись.

Карета вдругъ остановилась. Стройный юнкеръ легко соскочилъ съ козелъ и прежде, чѣмъ лакей успѣлъ подойти къ дверцѣ кареты, онъ уже предупредилъ его и помогъ выйдти сначала старику Нольде, а затѣмъ и его дочери, которая медленно вышла, опустивъ голову на грудь и закрывъ лицо вуалью.

Карета остановилась предъ мельницей, весело окруженной цвѣтущимъ садомъ.

У двери стоялъ мельникъ съ непокрытой головою и низко кланялся знатнымъ гостямъ.

Прежде, чѣмъ Герта успѣла сдѣлать шагъ отъ кареты, она почувствовала себя въ объятіяхъ и, одѣтая въ черное, старая женщина горячо поцѣловала бѣлую ручку молоденькой дѣвушки.

— Бабетта! Ты здѣсь! вскричала Герта, радостно отвѣчая на объятія старухи.

— Да, мой ангелъ, и я не скоро оставлю васъ, шепнула старуха, поспѣшно идя вслѣдъ за своей молоденькой госпожей. Тогда какъ старикъ дружелюбно обратился къ мельнику и отдавалъ ему какія-то приказанія.

— Здѣсь верховые, старикъ? спросилъ онъ. И готовы-ли для меня свѣжія лошади?

— Они ждутъ васъ уже цѣлый часъ и подкрѣпляются для дальняго пути.

— Хорошо, старина. Прикажи принести поѣсть на чистомъ воздухѣ подъ старыми липами. Чрезъ два часа все должно быть окончено и мы отправимся въ путь.

Съ этими словами фонъ-Нольде пошелъ по травѣ къ липамъ.

Тутъ уже все было приготовлено Бабеттой для пріема своихъ господъ и въ то время, какъ старикъ съ видимымъ удовольствіемъ опустился на скамейку, кормилица послѣдовала за барышней въ домъ.

— Какъ я устала, Бабетта, сказала Герта, опускаясь на стулъ.

Кормилица бросила на дѣвушку испытующій взглядъ, затѣмъ нѣжно погладила ее по головѣ и сказала:

— Дорогая моя госпожа, вамъ не придется дѣлать одной далекій путь, я поѣду съ вами въ монастырь и останусь тамъ до тѣхъ поръ, пока папаша не вызоветъ насъ обѣихъ изъ изгнанія. Насъ будетъ также провожать юнкеръ и Куртъ. А когда Куртъ правитъ лошадьми, то ѣдешь по дорогѣ точно по шелку или бархату.

Такъ болтала Бабетта. Но вдругъ она остановилась.

На порогѣ стоялъ юнкеръ и глазами дѣлалъ ей знакъ уйти.

— Ахъ! что такое я хотѣла сказать! вскричала старуха. Ну, все равно, я забыла, но теперь мнѣ нужно уйти. Я сейчасъ вернусь пригласить васъ подкрѣпиться на дорогу.

Съ этими словами Бабетта вышла, а юнкеръ, стройный юноша, съ темными волосами и умнымъ выраженіемъ лица, черными глазами и едва пробивающимися усами, подошелъ къ молодой дѣвушкѣ.

— Кузина Герта, сказалъ онъ нерѣшительно, вы такъ чуждаетесь меня, что не удостоиваете ни взглядомъ, ни словомъ.

— Простите, Левинъ, сказала Герта, протягивая ему руку, но отецъ сообщилъ мнѣ такъ много важнаго, что у меня, къ сожалѣнію, было слишкомъ мало времени думать о васъ.

— Я знаю, кузина, отецъ сообщилъ вамъ о Кетлерахъ и, не желая подслушивать, я, тѣмъ не менѣе слышалъ все отъ слова до слова. Мнѣ кажется, было бы лучше оставить мертвецовъ спокойно лежать въ ихъ могилахъ. Они не могутъ желать, чтобы отъ ихъ. несчастій выросли новыя несчастія для ихъ потомковъ.. Тамъ, въ царствѣ вѣчнаго мира, ихъ души не могутъ успокоиться и найти мира по нашей винѣ. Безконечное злопамятство не уничтожаетъ совершившагося дѣла, а только составляетъ вѣчное несчастіе потомковъ. Вы, — можетъ быть, не согласитесь съ моимъ мнѣніемъ, но я полагаю, что то, что одинъ поступаетъ дурно, еще не значитъ, чтобы всѣ были дурны.

Нерѣшимость, съ которой онъ заговорилъ сначала, совершенно исчезла. Когда онъ кончилъ говорить, онъ стоялъ выпрямившись предъ молодой дѣвушкой и его ясный, сверкающій взглядъ достаточно подтверждалъ, что у него нѣтъ недостатка въ мужествѣ и что онъ никогда не побоится громко и безбоязненно сказать то, что думаетъ.

— Сначала я также думала, Левинъ, но теперь я измѣнила взглядъ. Конечно, сдѣланнаго не исправишь, но это дѣло было такъ жестоко, такъ кроваво, совершено съ такой слѣпой ненавистью, что самый розовый взглядъ на вещи не можетъ отнять отъ этого дѣла всего его ужаса. А потому гнѣвъ моего отца я нахожу великимъ и справедливымъ.

Левинъ Нольде съ удивленіемъ поглядѣлъ въ лицо своей молоденькой кузины и горькая улыбка появилась у него на губахъ.

— При вашей молодости вы слишкомъ строги, Герта, и я почти готовъ думать, что вашими устами говоритъ повиновеніе. Я не нахожу въ васъ также прежней веселости, которая, когда вы были еще ребенкомъ, сказывалась у васъ, даже сквозь слезы, а вашъ серебристый смѣхъ рѣдко смолкалъ. Все это исчезло. Даже и то «ты», которое вы говорили мнѣ во время нашихъ игръ. Я также не въ состояніи говорить вамъ ты, потому что вы стали для меня чуждой, хотя болѣе прекрасной, чѣмъ когда либо.

— Время разлучило насъ, Левинъ, но, тѣмъ не менѣе, я часто думала объ играхъ съ тобою. Я часто вспоминала, какъ ты бѣгалъ со мной по полямъ и лѣсамъ, какъ ты приносилъ мнѣ лучшіе цвѣты, какъ ты вмѣстѣ со мною плакалъ надъ мертвой канарейкой и какъ вы всѣ, ты, Куно и Валентинъ, дѣти нашихъ сосѣдей, устраивали турниры съ деревянными пиками и щитами, въ бумажныхъ золотыхъ шлемахъ, съ роскошными перьями изъ хвостовъ домашнихъ индѣекъ. Мы же представляли изъ себя дамъ, гордо дававшихъ вамъ свое одобреніе и вѣнчавшихъ побѣдителей вѣнками изъ овощей изъ сосѣдняго огорода. О! Какъ это было прекрасно!.. Рыцари брали себѣ ленты изъ нашихъ косъ, чтобъ постоянно носить цвѣтъ своей дамы. О! я какъ теперь вижу предъ собою это чудное время!

Веселая улыбка освѣтила хорошенькое лицо Герты. Воспоминанія дѣтства снова вызвали въ ней прежнюю веселость.

— Герта! посмотри сюда. Я твой вѣрный рыцарь, и до сихъ поръ еще ношу цвѣтъ моей дамы! вскричалъ Левинъ, вынимая изъ кармана бѣлую ленту.

Веселый смѣхъ, къ которому присоединилась Герта, сопровождалъ слова, съ которыми юнкеръ съ торжествомъ вынулъ ленту.

Легкій кашель остановилъ веселость молодыхъ людей.

— Юный, легкомысленный народъ, полушутя, полусердито сказалъ старый Нольде, изъ-за дѣтскихъ шалостей вы забываете пищу, которой слѣдуетъ подкрѣпить себя послѣ долгаго пути. Идемте, намъ надо торопиться

Съ этими словами старикъ пошелъ впередъ а Герта, глаза которой опечалились, только теперь замѣтила, какой неровной сдѣлалась походка отца, какъ сильно согнулся его гордый станъ, какъ много посѣдѣли его черные волосы.

По окончаніи завтрака, старикъ всталъ изъ-за стола и, заложивъ руки за спину, прошелся нѣсколько разъ взадъ и впередъ по саду. Затѣмъ позвалъ своего лейбъ-кучера Курта.

— Ты долженъ везти барышню съ Бабеттою въ въ Герфордъ. Лакей и четыре верховыхъ поѣдутъ съ, вами вмѣстѣ съ юнкеромъ, который отправляется въ Аугсбургъ и будетъ сопровождать васъ верхомъ. Избѣгайте безполезныхъ остановокъ и берите въ каждомъ городѣ новыхъ лошадей. Это письмо передай барону Левентруцу, а этотъ кошелекъ возьми на дорожныя издержки. Теперь ступай и позаботься, чтобъ мы могли выѣхать чрезъ полчаса. Я полагаюсь на твою вѣрность, какъ всегда.

Бородатый кучеръ не возразилъ ни слова, но все его лицо и фигура выражали слѣпое повиновеніе и неподкупную вѣрность, которыхъ ничто не могло поколебать.

Куртъ отошелъ съ такимъ же достоинствомъ, съ какимъ сидѣлъ на козлахъ, когда правилъ лошадьми.

Во всемъ домѣ Нольде не было болѣе молчаливаго человѣка, какъ бывшій форейторъ барона, знавшій всѣ семейныя дѣла и молчаливость котораго производила такое впечатлѣніе на остальную прислугу, что юни видѣли въ Куртѣ тайнаго агента господъ. Однимъ словомъ, всѣ уважали его и старались добиться расположенія господина Курта.

Бабетта, носившая прозвище «наша кормилица», была въ молодости кормилицей второй жены фонъ-Нольде. Она, вмѣстѣ съ своей госпожей, которая была гофмейстериной при супругѣ герцога Іакова, жила при дворѣ. Красота и прелесть фрейленъ фонъ-Севенаръ были такъ велики, что фонъ-Нольде просилъ ея руки письменно послѣ того, какъ случайно увидалъ ея портретъ. Кормилица отправилась съ молодой женщиной на ея новую родину и затѣмъ сдѣлалась нянькой маленькой барышни, которую она обожала. Герта называла ее «наша кормилица», ея отецъ также и прислуга, упоминая о Бабеттѣ, никогда не называла ее иначе.

Нольде подозвалъ старую кормилицу и сказалъ ей:

— Я уже говорилъ тебѣ, что ты отправишься съ дѣвочкой въ монастырь?

Бабетта тихо отвѣчала:

— Да.

— Хорошо. Я надѣюсь, что ты будешь вѣрной защитницей дѣвочки, какою я привыкъ тебя видѣть. А затѣмъ, я прошу тебя не позволять никому постороннему подходить или подъѣзжать къ каретѣ, въ которой вы будете сидѣть вдвоемъ съ молодой госпожей. Понимаешь ли ты? совершенно вдвоемъ. А наконецъ, и это главное…

Сказавъ это, старикъ еще ближе подошелъ къ кормилицѣ и, строго глядя ей въ глаза, прибавилъ:

— Ты должна удержаться отъ разсказыванія разныхъ сказокъ, въ которыхъ говорится о любви одной фрейленъ Нольде къ покойному герцогу. Я запрещаю тебѣ разъ навсегда разсказывать подобныя исторіи.

Бабетта вздрогнула отъ испуга и опустила голову. Когда же она вновь рѣшилась поднять ее, то фонъ-Нольде снова спокойно ходилъ по саду, заложивъ руки за спину.

Ровно чрезъ полчаса карета, запряженная свѣжими лошадьми, стояла предъ мельницей, юнкеръ съ четырьмя вооруженными людьми уже сидѣлъ на лошадяхъ, а фонъ-Нольде, говоря съ дочерью, все еще ходилъ взадъ и впередъ по саду.

Наконецъ, онъ обнялъ ее и Герта, тихо рыдая, прижалась къ его груди.

Вѣки старика дрогнули. Затѣмъ онъ выпустилъ дѣвушку изъ рукъ и спокойно пошелъ вмѣстѣ съ нею къ каретѣ.

— Прощай, дитя. Мы снова скоро увидимся, поклонись отъ меня моему другу, Эбергарду. Кучеръ передастъ ему письмо отъ меня. Счастливый путь. Да хранитъ тебя Богъ!

Онъ пожалъ руку юнкеру.

— Счастливый путь, Левинъ, будь хорошимъ ученикомъ въ Аугсбургѣ, такъ угодно Богу, и вѣрнымъ слугою твоей родины. Ну, дѣти, теперь пора. Прощай, Герта. Не дѣлай для меня разставанія слишкомъ тяжелымъ.

Герта снова обняла отца.

— Зачѣмъ ты меня прогоняешь. Ты печаленъ такъ, какъ будто мы никогда не увидимся, рыдая, сказала она.

— Такъ должно быть, дитя мое, бери ее, Бабетта, и поѣзжайте.

Бабетта посадила свою барышню въ карету; дверцу закрыли и карета покатилась.

Старикъ поспѣшно повернулся и пошелъ прочь, прижимая платокъ къ глазамъ.

Когда карета въѣхала на небольшое возвышеніе, изъ открытаго окна мелькнулъ бѣлый вуаль Герты.

А въ саду стоялъ старикъ отецъ и еще долго, приложивъ руку къ глазамъ, глядѣлъ вслѣдъ исчезнувшему экипажу.

ГЛАВА VII.
Въ герцогскомъ склепѣ.

Полчаса тому назадъ колокола замка веселымъ звономъ дали знать о прибытіи высокихъ гостей. Канцлеръ Путкаммеръ съ тремя камергерами, четырьмя пажами, и большимъ количествомъ верховыхъ, въ сопровожденіи двухъ герольдовъ съ развѣвающимися знаменами, медленно провелъ шествіе среди радостныхъ криковъ народа и веселыхъ звуковъ музыки, чрезъ подъемный мостъ.

Послѣ почти четырехлѣтняго отсутствія, принцесса Шарлотта, въ сопровожденіи принца Алаксандра и своей свиты, снова вступала въ родительскій домъ.

На лѣстницѣ, въ сопровожденіи совѣтниковъ и свиты, появился герцогъ Фридрихъ-Казиміръ и любезно привѣтствовалъ гостей.

Не смотря на позднюю осень, залы и лѣстницы замка были украшены цвѣтами, въ воздухѣ развѣвались знамена, пестрые ковры покрывала ступени, по которымъ шли долго ожидаемые гости.

Все это время принцесса Шарлотта проживала или при дворѣ Бранденбургскаго курфюрста или у своего зятя, ландъ-графа Гессенъ-Гамбургскаго. Она пробыла также довольно долгое время у своей тетки, вдовствующей ландъ-графини, Гедвиги Гессенъ-Кассельской, и теперь, осенью 1685 года, возвращалась на родину, чтобъ устроить свои дѣла и исполнить въ тоже время желаніе молодой герцогини, которая хотѣла, чтобъ ея дорогая родственница и пріятельница была крестной матерью ея втораго ребенка.

Принцесса поспѣшила пожелать счастія герцогинѣ. Горе о старшемъ сынѣ, умершемъ вскорѣ послѣ рожденія, еще не изгладилось, но теперь Шарлотта надѣялась, что рожденіе новаго ребенка утѣшитъ молодую дочь.

Принцъ Александръ, состоявшій на бранденбургской службѣ полковникомъ и уже командовавшій полкомъ, явился украшенный новымъ орденомъ pour le mérité, который онъ получилъ за особенныя заслуги. Въ свитѣ принца находился нашъ старый знакомый, шталмейстеръ Бюренъ, не оставлявшій его ни на минуту со времени смерти герцога Іакова, и два графа Дона, служившіе въ полку принца и бывшіе товарищами его молодости. Они получили отъ курфюрста вмѣстѣ съ принцемъ позволеніе посѣтить на короткое время свою родину.

Высокія фигуры графовъ Дона, ѣхавшихъ по обѣ стороны принца, напоминали фигуры древнихъ германцевъ смѣлыми лицами, широкой грудью и спокойной увѣренностью, украшавшими этихъ безупречныхъ рыцарей. Оба они были выше принца почти на полголовы.

Послѣ первыхъ привѣтствій, принцесса Шарлотта, одѣтая въ черное бархатное, дорожное платье, осталась одна въ своихъ комнатахъ, занимаемыхъ нѣкогда герцогинею матерью. Все было устроено заботливой рукой, такъ какъ любила принцесса. Широкія оконныя ниши были уставлены цвѣтущими растеніями, изъ устроенныхъ на голандскій манеръ оранжерей.

Однако, не смотря на всю любезность, съ которой ее встрѣтили, веселость, сверкавшая въ глазахъ Шарлотты при первой встрѣчѣ, исчезла безслѣдно и на лбу ее появилась глубокая морщина. Она безъ удовольствія глядѣла на свои любимые цвѣты, взглядъ ея только скользилъ по блестящимъ вазамъ съ дорогими фруктами, которые держалъ на серебряномъ подносѣ, сдѣланный изъ чернаго мрамора, мавръ, стоявшій въ углу комнаты и выписанный изъ Италіи за дорогую цѣну. Легкая насмѣшливая улыбка мелькала на губахъ принцессы и она обернулась въ противоположную сторону, гдѣ изъ украшенныхъ цвѣтами рамъ глядѣли портреты ея родителей.

Шарлотта не велѣла ничего измѣнять въ этихъ комнатахъ. Маленькое французское піанино, на которомъ старая герцогиня играла своимъ дѣтямъ, стояло на прежнемъ мѣстѣ; пюпитръ съ библіей и золотообрѣзнымъ молитвенникомъ также былъ тамъ, гдѣ его оставила покойная герцогиня.

Въ одной изъ оконныхъ нишъ, въ маленькомъ письменномъ столѣ изъ розоваго дерева лежали въ потайныхъ ящикахъ письма великаго курфюрста и польскаго короля. Старые стулья, съ высокими спинками и шелковыми подушками, не были замѣнены новыми и стояли въ старинномъ порядкѣ, какъ и во время герцогини матери.

Съ молчаливымъ почтеніемъ останавливался взглядъ Шарлотты на каждомъ изъ дорогихъ ей предметовъ, напоминавшихъ ей ея родителей. Наконецъ, она нечаянно взглянула въ большое зеркало и замѣтила, что ея любимая придворная дама неподвижно стоитъ сзади нея.

— Мнѣ еще кажется, милая Цаваки, сказала принцесса, что я слышу голосъ моего отца, который привѣтствуетъ меня.

Дама, названная именемъ Цаваки, была женщина съ блѣднымъ, худымъ лицомъ, большими, умными глазами и съ гладко зачесанными волосами, на которые былъ надѣтъ черный кружевной чепецъ. На ея бѣлой шеѣ былъ надѣтъ воротничекъ изъ брабантскихъ кружевъ, а черное шелковое платье, отдѣланное узкимъ мѣхомъ, имѣло видъ изящной простоты и также шло къ физіономіи своей обладательницы, какъ вечернее небо къ одинокой звѣздѣ.

Она молча кивнула головою на слова принцессы, затѣмъ, указавъ на противоположную дверь, скрытую за тяжелыми портьерами, которая вела въ спальню принцессы, она прибавила:

— Дорогая принцесса, вамъ необходимо отдохнуть.

Ея голосъ звучалъ немного настоятельно.

— Сейчасъ, сейчасъ, милая Цаваки, улыбаясь сказала принцесса, увидавъ полный упрека взглядъ дамы. Мнѣ достаточно какихъ нибудь двухъ часовъ, чтобы совершенно отдохнуть. Сегодня я не выйду къ обѣду; ты извинишься за меня, сказавъ, что я устала съ дороги. Но послѣ короткаго отдохновенія мы обѣ отправимся въ герцогскій склепъ. Не правда-ли, ты пойдешь со мною? Прикажи, моя милая, дежурному пажу подать небольшую закуску и позаботься, чтобы прежде, чѣмъ мы отправимся, канцлеръ ждалъ меня въ желтой залѣ. Мнѣ нужно переговорить съ нимъ. А теперь идемъ, я исполню твое желаніе.

Принцесса повернулась, чтобы уйдти въ кабинетъ, но въ эту минуту портьера поднялась и на порогѣ появилась другая фрейлина.

— Его свѣтлость герцогъ, доложила она.

Обѣ дамы переглянулись.

— Тѣмъ лучше, прошептала Шарлотта. Ступай, Цаваки. Я очень рада видѣть герцога.

— Съ вашего позволенія, дорогая сестра, сказалъ входя герцогъ. Но мы положительно не въ состояніи повѣрить, чтобы вы хотѣли сегодня же посѣтить могилу нашихъ предковъ. Мы устроили завтракъ, сестрица, и послѣ него разныя развлеченія и, между прочимъ, французское представленіе, въ которомъ фрау фонъ-Гаденъ отлично играетъ. Въ то же время вы услышите нашего новаго итальянскаго пѣвца, у котораго великолѣпный голосъ и который стоитъ мнѣ ежегодно пятьсотъ альбертовъ.

Шарлотта опустилась въ кресло, а герцогъ сѣлъ противъ нея.

Странная улыбка мелькнула на ея губахъ, похожая на ту, съ которой она смотрѣла на мраморнаго мавра.

— Мнѣ кажется, ваша свѣтлость, возразила она, что вы оказываете мнѣ такъ много чести, что съ моей стороны было бы неблагодарностью позволить себѣ употреблять ваше дорогое время на что нибудь, кромѣ серьезныхъ вещей, поэтому вы не разсердитесь на меня, если я воспользуюсь любезнымъ посѣщеніемъ моего брата для того, чтобы переговорить съ нимъ о важныхъ вещахъ.

— А! это другое дѣло, прошепталъ герцогъ, задумчиво глядя на свою гостью. Наше время дѣйствительно очень дорого и мы просимъ васъ въ настоящую минуту отложить этотъ разговоръ, такъ какъ мы явились самолично, чтобы отвести васъ къ столу.

— Простите меня, братъ, серьезно возразила Шарлотта, но легко можетъ случиться, что я не найду болѣе удобной минуты быть выслушанной вами. Я буду кратка. Вашей свѣтлости еще, можетъ быть, не извѣстно, что я рѣшила снова, какъ можно скорѣе, возвратиться къ нашему дядѣ, курфюрсту Бранденбургскому, и, вслѣдствіе этого, желаю навсегда устроить свои дѣла въ Курляндіи. Наслѣдство послѣ отца, точно такъ же, какъ и доходы съ моихъ имѣній, которыми вы были такъ добры, что управляли, мнѣ нужны въ настоящее время и я увѣрена, что они только увеличились въ вашихъ рукахъ. А такъ какъ я надѣюсь, что по смерти моей крестной матери, я, милостью курфюрста, буду назначена настоятельницей Герфордскаго монастыря, то мнѣ необходимо имѣть достаточное состояніе, чтобы имѣть возможность поддержать свое достоинство. Поэтому я прошу вашу свѣтлость позаботиться о томъ, чтобы я, какъ можно скорѣе, могла получить мой капиталъ и приказать, чтобы деньги были выданы мнѣ до моего отъѣзда въ Бранденбургъ.

Шарлотка сказала все это со спокойнымъ достоинствомъ и шротянула герцогу свою руку, чтобы онъ пожалъ ее въ знакъ согласія на ея просьбу.

Но герцогъ все еще глядѣлъ на свои ноги, наконецъ онъ выпрямился, тщательно разгладилъ драгоцѣнныя кружева на своихъ нарукавникахъ, поправилъ растрепавшіеся локоны парика и, наконецъ, сказалъ:

— Боже мой! Мой ангелъ, это такое дѣло, которое касается только нашего канцлера; онъ въ то же время и нашъ казначей и вы можете устроить съ нимъ это дѣлю, когда вамъ угодно, хоть сегодня же. Мы сообщимъ объ этомъ Путкаммеру. И кстати, прибавилъ онъ, пы надѣемся видѣть васъ у себя завтра утромъ. Въ этотъ промежутокъ времени Путкаммеръ сообщитъ намъ, въ какомъ положеніи ваши дѣла. А теперь до свиданія, сестрица, до свиданія.

Говоря такимъ образомъ, герцогъ поднялъ голову и направился къ двери, портьера которой быстро опустилась за нимъ.

Долго сидѣла принцесса, сложивъ руки, погруженная въ задумчивость.

— Боже мой! со вздохомъ прошептала она наконецъ, чего же я боюсь? Неужели Фридрихъ… Но нѣтъ, онъ слишкомъ благороденъ. Я должна оттолкнуть эту мысль.

Сказавъ это, она поднялась, провела платкомъ по лбу, расправила складки платья и затѣмъ поспѣшно взяла шляпу.

Въ одной изъ оконныхъ нишъ она увидала Цаваки.

— Пойдемъ со мною, сказала она. Я должна говорить съ канцлеромъ. Ты будешь надо мною смѣяться, но мое сердце охвачено безпокойствомъ, а душа полна заботъ. Понимаешь ли ты, Елизавета, что такое бѣдность принцессы? можешь ли ты представить себѣ такую принцессу, несчастную женщину, которая должна дорожить каждымъ талеромъ изъ боязни впасть въ такую же нужду, какъ самая послѣдняя изъ ея подданныхъ? Не правда ли, Елизавета, это весело?… Да смѣйся же.

Принцесса въ сильномъ волненіи подошла къ своей гофмейстеринѣ и сильно сжала ея руку.

Но послѣдняя поглядѣла на свою повелительницу своими спокойными темно-сѣрыми глаза и сказала:

— Принцесса, вы напрасно безпокоитесь заранѣе. Я не вѣрю, ни за что не повѣрю слухамъ, что положеніе герцога такъ плохо. Я не вѣрю, чтобъ ремесла упали въ Курляндіи. Не повѣрю, чтобъ рабочіе бродили по странѣ безъ работы. Всѣ эти слухи только результатъ клеветы. Всѣ расходы герцога ведутся на доходы съ имѣній и не можетъ быть, чтобъ чувствовался недостатокъ въ деньгахъ. Морская торговля должна приносить большіе доходы и принцу, окруженному такими мудрыми совѣтниками, нѣтъ ничего легче, какъ поддержать блескъ своего дома. Поэтому, принцесса, не безпокойтесь и не пугайтесь. Вы устали, отдохните и всѣ ваши мрачныя мысли разлетятся, какъ дымъ, а завтра вы сами будете надъ ними смѣяться.

— Дай Богъ, чтобъ это была правда, отвѣчала Шарлотта, нѣсколько успокоенная увѣренностью своей вѣрной подруги, слова которой имѣли надъ принцессою громадное вліяніе.

Шарлотта вспомнила, что въ ту минуту, когда она находилась въ тяжеломъ положеніи, Елизавета всегда подавала ей добрые совѣты и выводила ее изъ многихъ затрудненій. Сколько разъ различныя интриги разстраивались, благодаря вѣрному взгляду гофмейстерины, которая имѣла успѣхъ тамъ, гдѣ гордость Шарлотты, можетъ быть, испортила бы все дѣло. Спокойствіе, благоразуміе Елизаветы и быстрота ея соображеній были хорошо извѣстны Шарлоттѣ.

Графиня Цаваки никому не разсказывала о своемъ прошломъ, тѣмъ не менѣе, ходили слухи, что она дочь гордаго польскаго магната, дворянская гордость, котораго была оскорблена необдуманнымъ поступкомъ дочери, которую за это онъ помѣстилъ въ монастырь въ Краковѣ, откуда, по рекомендаціи своей настоятельницы, она попала къ Курляндскому двору. По смерти стараго графа, Елизавета сдѣлалась наслѣдницей громаднаго состоянія и у нее были замѣчательные брилліанты, которые, однако, она никогда не носила. Графиня ни съ кѣмъ не сближалась, но ни съ кѣмъ и не ссорилась. Когда графиня отказала нѣсколькимъ выгоднымъ партіямъ, то ея противницы были очень довольны такой нелюдимостью той, которую онѣ называли «безжизненной» графиней.

Счастіе, должно быть, только мимолетно посѣтило графиню и казалось, что она давно отказалась отъ всѣхъ развлеченій свѣта.

Принцесса Шарлотта давала графинѣ величайшее доказательство своей любви, говоря ей «ты». Это было блестящимъ признаніемъ ея заслугъ при герцогскомъ дворѣ, гдѣ она съ достоинствомъ поддерживала свое положеніе. Она была въ одно и тоже время преданной довѣренной и самоотверженнымъ другомъ принцессы.

Послѣ полудня, въ описываемый нами день, около часа ранѣе того, какъ принцесса рѣшилась видѣться съ канцлеромъ, графиня Цаваки сидѣла въ своей просто убранной комнатѣ, а предъ нею почтительно сидѣлъ какой-то мужчина, повидимому, терпѣливо ожидавшій продолженія ея рѣчи.

На лицѣ Елизаветы виднѣлось выраженіе глубочайшей безнадежности, ея взглядъ былъ опущенъ къ землѣ и, по всей вѣроятности, она уже давно молчала.

Наконецъ, она быстро подняла голову, какъ бы придя къ какому нибудь рѣшенію и устремила испытующій взглядъ на своего собесѣдника, въ которомъ, мы узнаемъ шталмейстера Бюрена, и затѣмъ продолжала своимъ звучнымъ голосомъ:

— Какъ я уже вамъ разъ говорила, г. шталмейстръ, мое путешествіе съ принцессой заставило меня заложить принадлежавшія мнѣ имѣнія. Я заложила ихъ вамъ, не желая предоставлять безчестнымъ управляющимъ. Въ настоящее время, я хочу покончить съ этими дѣлами и прошу васъ устроить мнѣ продажу, какъ можно скорѣе, потому что я въ скоромъ времени вмѣстѣ съ принцессою прощаюсь съ Курляндіей навсегда.

— Графиня, съ улыбкою сказалъ шталмейстеръ, какъ вамъ извѣстно, я не могъ самъ наблюдать за вашими управляющими, и теперь въ вашихъ имѣніяхъ усадьбы разорены, земли истощены невѣрными слугами. Вы знаете, что мое мѣсто было около принца, а мой инспекторъ слишкомъ старъ, чтобъ имѣть необходимую энергію возиться съ мошенниками.

— Однимъ словомъ, вы хотите сказать, что мои имѣнія попали мнѣ въ руки, въ крайне разстроенномъ видѣ? спросила графиня.

— Мнѣ очень жаль, но я долженъ вамъ сказать, что покупщики не дадутъ вамъ той суммы, за которую заложены ваши имѣнія.

Снова наступило молчаніе и Бюренъ спокойно ждалъ, на что рѣшится графиня.

— Хорошо, я дамъ вамъ средства выкупить эти имѣнія или же я попрошу васъ выплатить мнѣ чистыми деньгами стоимость этихъ драгоцѣнностей.

Съ этими словами гофмейстерина вынула изъ кармана маленькій ключикъ и открыла шкатулку изъ чернаго дерева, украшенную ея гербомъ.

Крышка отскочила и Бюренъ невольно отступилъ, восхищенный видомъ сокровищъ, засверкавшихъ у него предъ, глазами.

Въ шкатулкѣ лежало драгоцѣнное ожерелье въ тяжелой оправѣ, которое не постыдилась бы надѣть королева, затѣмъ множество колецъ, драгоцѣннаго жемчугу изумительной величины, роскошныхъ браслетовъ, осыпанныхъ брилліантами. Все было обдѣлано въ массивное золото, такъ что казалось, будто эти украшенія когда нибудь носила королева гунновъ или же сами сокровища Нибелунговъ поднялись съ глубины моря, такой стариной казалась оправа, такъ ярко сверкали камни, тогда какъ блѣдные ряды жемчуга, казались окаменѣвшими слезами.

Графиня, печально улыбаясь, поглядѣла въ лицо удивленному шталмейстеру.

— Это наши фамильныя драгоцѣнности, разстаться съ которыми я твердо рѣшилась. Это мертвое богатство, а между тѣмъ вмѣстѣ со мною умираетъ послѣдняя представительница женскаго рода нашего семейства, сказала Елизавета самымъ спокойнымъ голосомъ.

— Но они стоятъ болѣе того, за сколько заложены ваши оба имѣнія, прошепталъ Бюренъ, оправясь отъ удивленія, и у меня едва ли есть такая большая сумма, какую составятъ эти драгоцѣнности.

— Полноте, другъ мой, пришлите мнѣ сегодня вечеромъ половину съ пажемъ канцлера въ то время, когда я, вмѣстѣ съ принцессою, возвращусь изъ герцогскаго склепа. Но канцлеръ не долженъ ничего объ этомъ знать. Другую половину вы должны дать мнѣ въ день моего отъѣзда отсюда, золотомъ или вѣрными бумагами. Вотъ опись и оцѣнка, сдѣланная моимъ ювелиромъ. Вы понимаете, что эти драгоцѣнности стоятъ болѣе, но я прошу у васъ только сумму, назначенную ювелиромъ. Но зато я требую отъ васъ прежде всего скромности: никто не долженъ знать, что вы купили мои фамильныя драгоцѣнности. Вотъ, напишите росписку, этого и вашего слова для меня совершенно достаточно. Готовы ли вы, у меня нѣтъ времени?

Шталмейстеръ машинально написалъ росписку, тогда какъ графиня не спускала съ него глазъ.

— Я хорошо знаю васъ, Бюренъ, сказала, наконецъ, Елизавета, я знаю, что на васъ можно положиться. Человѣкъ, уважающій своего благодѣтеля и вѣрно преданный его сыну — вполнѣ благородный человѣкъ, хотя можетъ быть и не благородный по мнѣнію курляндцевъ.

— Я постараюсь оправдать ваше довѣріе, принцесса, съ волненіемъ отвѣчалъ шталмейстеръ, разсчитывайте на меня и повѣрьте, я заплачу за ваши драгоцѣнности лучше, чѣмъ ювелиръ.

Говоря это, онъ поцѣловалъ протянутую ему руку Елизаветы, взялъ шкатулку подъ мышку и тихо удалился, такъ же какъ пришелъ.

На порогѣ появился пажъ.

— Принцесса ждетъ васъ, графиня, сказалъ онъ.

Елизавета, какъ будто проснувшись отъ задумчивости, спросила:

— Никто не видалъ, какъ шталмейстеръ выходилъ изъ моей комнаты, юнкеръ? Ты исполнили мое приказаніе?

— Да, шталмейстеръ незамѣтно прошелъ чрезъ маленькую калитку и такъ же точно ушелъ въ свою комнату въ западной башнѣ.

— Хорошо. Скажите моей камеръ-фрау, что я думаю поздно просидѣть сегодня у принцессы и что она можетъ не ждать меня.

Графиня Цаваки закуталась въ темную вуаль, накинула на плечи шаль и выіи.и изъ комнаты.

Пройдя чрезъ двѣ галлереи она прошла въ желтую залу герцогини матери, служившую въ это время просто пріемной залой.

Это была та самая комната, гдѣ шведы такъ ужасно вели себя при своемъ нападеніи. Въ ней стояли тѣ же самые диваны изъ толстаго золотаго брорара. На одинъ изъ нихъ упала герцогиня мать въ знаменитую ночь, старыя гобелены могли бы разсказать странныя вещи, если бы только могли говорить.

Часы изъ массивнаго серебра съ кюрфюрстскимъ гербомъ были свадебнымъ подаркомъ герцогини и всю ея жизнь аккуратно показывали часы, дни и времена года, пока, наконецъ, ея глаза не закрылись на вѣки.

Теперь маленькія, хорошенькія дѣти нѣкогда весело игравшія въ этихъ комнатахъ, стали большими и серьезными людьми и изъ уваженія сохраняли часы на прежнемъ мѣстѣ.

Въ этотъ день, принцесса Шарлотта, въ сильномъ волненіи, стояла, приклонясь къ мраморному камину.

Въ глазахъ ея сверкалъ гнѣвъ, губы дрожали. Въ эту минуту она была, какъ двѣ капли воды, похожа на своего отца.

Напротивъ нее, заложивъ руки за спину, стоялъ канцлеръ Путкаммеръ, наклонясь впередъ и держа за спиной трехугольную шляпу.

— Позвольте мнѣ указать еще нѣсколько словъ, свѣтлѣйшая принцесса, дѣла еще не такъ дурны, какъ, къ сожалѣнію, кажется. Конечно, ваши дѣла въ Англіи еще не приведены въ порядокъ, но тысяча фунтовъ стерлинговъ, которые долженъ прислать мнѣ принцъ, скоро должны придти. Доходы съ Грюнгофа и другихъ имѣній получены и готовы къ услугамъ вашей свѣтлости. Еужно только письменное приказаніе герцогу, чтобъ они были вамъ переданы. Правда, герцогскія финансы немного разстроены. Его свѣтлость любитъ играть и играетъ по большой. Новая соколиная охота стоитъ громадныхъ денегъ. Герцогъ, будь сказано по секрету, далъ уже мнѣ порученіе продать нѣкоторыя изъ е8о личныхъ имѣній, а также и ваше, конечно, имѣнія вашей свѣтлости только потому, что теперь выгоднѣе имѣть капиталы въ деньгахъ, чѣмъ въ землѣ. И мы позаботимся, чтобъ ваше желаніе было исполнено, какъ можно скорѣе.

— Скажите, пожалуйста, дѣйствуютъ ли еще фабрики въ Нейгутѣ и другихъ мѣстахъ и вывозятъ ли изъ Курляндіи товары въ другія страны, какъ это было при жизни моего отца?

Канцлеръ пожалъ плечами.

— Конечно, конечно, принцесса; страна богата, только рабочіе требуютъ слишкомъ большую заработную плату, привозъ матеріаловъ стоитъ трудовъ и денегъ, мастера становятся все дороже и желаютъ, чтобъ ихъ женъ и дѣтей содержали даромъ на тѣхъ фабрикахъ, гдѣ они работаютъ, а это требуетъ слишкомъ много мѣста и пищи.

— Однако же, у васъ находится мѣсто для помѣщенія актеровъ и разнаго рода ловчихъ и егерей; страну наводнили чужестранной сволочью, которая ѣстъ нашъ хлѣбъ, съ гнѣвомъ сказала принцесса, быстрыми шагами ходя по комнатѣ. Такъ это правда, что домъ моего отца пришелъ въ упадокъ и чужестранные пѣвцы вытѣснили вѣрныхъ рабочихъ, которые предложили свои услуги другимъ господамъ, которые имѣютъ мѣста для ихъ женъ и дѣтей и вознагражденіе за ихъ работу? Скажите мнѣ все, канцлеръ. Я хочу и должна знать истину!

— Свѣтлѣйшая принцесса, если вы желаете, то я открою вамъ, что нашъ возлюбленный принцъ Фердинандъ уже взялъ свое наслѣдство, въ количествѣ двухсотъ тысячъ талеровъ, изъ герцогскихъ имѣній, что ему уже переданы доходы съ имѣній въ верхнемъ и нижнемъ Бартау, точно такъ же какъ съ Нущау и Глаубиндена.

— Принцъ Фердинандъ, конечно, знаетъ, что богатство даетъ могущество; и поступилъ съ благоразумной осторожностью, прошептала принцесса. Женщины, г. канцлеръ, также должны пріобрѣтать это могущество, такъ какъ, что можетъ бьгть отвратительнѣе положенія женщины-принцессы, которая подвергалась бы нуждѣ. Она должна была бы скрывать ее и улыбаясь глядѣть на окружающихъ. Сохрани насъ отъ этого Богъ, канцлеръ!

Принцесса подошла ближе къ канцлеру и, высоко поднявъ голову, продолжала:

— Женщина царскаго рода должна быть похожа на источникъ, изъ котораго бѣдные могутъ потребовать помощи, цвѣты, растущіе вокругъ источника должны отъ него получать свою пищу и силу. Но что, если источникъ начинаетъ изсякать?.. Я хочу, чтобъ всѣ цвѣты, украшающіе мой уединенный путь, могли свободно распускаться и пользоваться вмѣстѣ со мною обезпеченнымъ существованіемъ, поэтому, канцлеръ, позаботьтесь, чтобы дочь Іакова Кетлера не сдѣлалась предметомъ насмѣшекъ.

Шарлотта замолчала, а канцлеръ стоялъ задумчиво, не говоря ни слова. Наконецъ, его мрачное лицо нѣсколько прояснилось. Казалось, какъ будто онъ заглянулъ въ будущее и увидалъ принцессу окруженною счастіемъ. — Путкаммеръ твердо рѣшился сдѣлать для этой женщины все, что только возможно; чтобъ защитить ея права и устранить ея финансовыя затрудненія.

Прежде всего необходимо было не выпускать изъ вида интересовъ страны, заставивъ, герцога также обратить на нихъ вниманіе.

— Я даю вамъ рыцарское честное слово, принцесса, оказалъ канцлеръ, прижимая руку къ груди, что я не успокоюсь до тѣхъ поръ, пока не исполню вашихъ справедливыхъ требованій. Я прошу васъ только потерпѣть. Прошу васъ не сердиться, если мнѣ понадобится, можетъ быть, слишкомъ много времени. Но вы услышите обо мнѣ. Я употреблю всѣ усилія, чтобы исполнить ваше желаніе.

Принцесса молча протянула ему руку, стараясь скрыть слезы, навернувшіяся у нее на глазахъ.

Путкаммеръ прижалъ ея руку къ губамъ и хотѣлъ удалиться.

— Прощайте, канцлеръ, тихо сказала принцесса. Можетъ быть, вамъ неизвѣстно, что принцъ Александръ сопровождаетъ меня завтра въ Либаву? Насъ тамъ ждутъ. Принцу нужно привести въ порядокъ свои дѣла, теперь тяжелое время, на политическомъ горизонтѣ собираются мрачныя тучи и нависли надъ Германіей. По всей вѣроятности, скоро вассалы курфюрста пойдутъ воевать съ невѣрными и принцъ Александръ отправится во главѣ своихъ храбрецовъ. Когда я возвращусь изъ Либавы, я надѣюсь, что, при вашемъ посредствѣ, мои дѣла будутъ устроены и мнѣ можно будетъ мирно проститься съ родительскимъ домомъ.

Она, измученная, опустилась на стулъ, а канцлеръ снова повернулся и вышелъ.

На самомъ порогѣ онъ столкнулся съ закутанной вуалемъ графиней Цаваки, которая шла въ комнату принцессы.

Путкаммеръ посторонился и почтительно раскланялся.

— Позвольте мнѣ, уважаемый канцлеръ, тихо сказала Елизавета, узнать, что вы передали моей повелительницѣ?

Говоря это, она подняла глаза и взглядъ ея встрѣтился съ удивленнымъ взглядомъ канцлера, который до сихъ поръ не обмѣнялся ни однимъ словомъ съ этой странной женщиной.

— Я передалъ принцессѣ то, къ чему обязывала меня моя честь, сударыня. Надежда вашей повелительницы, что я устрою ея дѣла, какъ можно скорѣе, при помощи согласія герцога, имѣетъ основаніе и я употреблю всѣ усилія, чтобъ достигнуть этого.

Елизавета подошла къ нему еще ближе.

— Благодарю васъ, сказала она. Но исполните еще одну мою просьбу. Пришлите мнѣ сегодня съ вашимъ пажемъ опись капиталовъ, которые принцесса имѣетъ право получить съ герцога. Я говорю, какъ довѣренная принцессы. Вы знаете, что я говорю правду. Мнѣ хотѣлось бы бросить взглядъ на состояніе и богатство моей госпожи для того, чтобъ имѣть возможность убѣдиться, должна ли я дѣйствовать съ благоразумной аккуратностью или же могу спокойно сорить деньги, какъ того желаетъ моя повелительница. Такъ какъ знаете, канцлеръ, мы съ вами въ нѣкоторомъ родѣ товарищи. Я казначей моей госпожи, какъ вы хранитель сокровищъ герцога. Поэтому, какъ товарищъ, вы должны, не колеблясь, исполнить мою просьбу. Не правда ли, канцлеръ?

Она сдѣлала нѣсколько шаговъ отъ двери и Путкаммеръ невольно послѣдовалъ за нею.

Шутливый тонъ и улыбка Елизаветы не гармонировали съ ея умоляющимъ, почти боязливымъ взглядомъ. Ни въ тонѣ, ни въ выраженіи глазъ графини не было непринужденной веселости, напротивъ того, въ ея глазахъ, казалось, сверкали слезы, а легкое дрожаніе голоса доказывало канцлеру, что ея расположеніе духа далеко не беззаботное, что она говоритъ о важномъ для нея дѣлѣ.

Эта гордая, непреклонная женщина, рѣшась просить его, могла дѣйствовать только въ интересѣ своей повелительницы. Тутъ нечего было колебаться.

Скромность графини вошла въ пословицу и къ тому же она была довѣренная принцессы.

Всѣ эти соображенія съ быстротою молніи промелькнули въ головѣ Путкаммера. Со всякимъ другимъ онъ постарался бы своей изысканной любезностью отклонить просьбу, но тутъ?..

Въ спокойныхъ, прекрасныхъ глазахъ этой женщины было что-то могущественное.

— Я исполню ваше желаніе, сударыня. Я сейчасъ же прикажу моему секретарю написать то, что вы желаете и пришлю съ пажемъ… Прошу васъ, не благодарите. Я всегда къ вашимъ услугамъ.

Сказавъ это, канцлеръ поспѣшно удалился, какъ бы боясь при дальнѣйшемъ разговорѣ измѣнить свое намѣреніе или начать раскаиваться въ обѣщаніи, данномъ слишкомъ поспѣшно.

*  *  *

Темнѣло. Черныя тучи собирались на небѣ а по временамъ сверкала молнія.

Но мало-по-малу тучи разсѣялись и вечерняя звѣзда по обыкновенію свѣтила въ рѣшетчатое окно герцогскаго фамильнаго склепа. Тамъ стояли тяжелые, массивные свинцовые гробы. Первый изъ нихъ былъ покрыть покровомъ изъ стариннаго бархата, но другіе еще сіяли украшеніями, а послѣдніе два были украшены свѣжими вѣнками, которые совсѣмъ закрывали саркофаги.

Предъ этими двумя гробами стоялъ, опустивъ голову, человѣкъ, избравшій такой поздній часъ, чтобъ имѣть возможность спокойно предаться своимъ мыслямъ, здѣсь, около мертвецовъ.

Въ большой склепъ велъ только одинъ входъ и запахъ сырости, смѣшиваясь съ запахомъ цвѣтовъ, казалось, имѣлъ одуряющее вліяніе на втораго человѣка, который неподвижно сидѣлъ на порогѣ.

Ничто не прерывало царствовавшаго тутъ молчанія, кромѣ легкаго треска свѣтильни въ лампадѣ. Вдругъ тишина была нарушена отдаленными звуками веселой музыки.

Но бывшіе въ склепѣ не обращали на нее вниманія.

Скоро снаружи, около склепа, захрустѣлъ песокъ, послышались легкіе женскіе шаги, двѣ женщины перешли чрезъ дворъ замка и поспѣшно подошли къ склепу.

— Пусти пройти, шепнула одна изъ женщинъ сидѣвшему на порогѣ.

Онъ съ трудомъ поднялся и отошелъ въ сторону.

— Ты здѣсь, Шарлотта? какое счастіе! Я какъ разъ думалъ о тебѣ у гроба отца, сказалъ принцъ Александръ, радостно протягивая руку сестрѣ.

— И ты также здѣсь, братъ? А я думала, что ты на праздникѣ герцога, который онъ даетъ сегодня въ честь своихъ гостей. Нехорошо, что мы оба отсутствуемъ, и, если возможно, то вернись назадъ. Тогда я приготовлюсь къ отъѣзду на завтра.

— Праздникъ начнется еще чрезъ два часа, и до тѣхъ поръ мы можемъ посвятить наши мысли дорогимъ покойникамъ, возразилъ принцъ. Мнѣ казалось, какъ будто я самъ пересталъ жить и покоюсь на мѣстѣ возлюбленнаго отца… Мнѣ казалось, какъ будто моя душа оставила землю и парила надъ нею… Я мысленно припоминалъ всю мою жизнь и — горе мнѣ!.. Я не совершилъ ничего достойнаго, ничего великаго. Всѣ мои стремленія были тщеславны. Я стремился къ почестямъ и славѣ и не старался ничего сдѣлать для общей пользы, для общаго благополучія. Я не придумалъ ничего полезнаго для другихъ… Я даже оставилъ неисполненнымъ послѣднее желаніе нашего благороднаго отца!…

Принцесса, поблѣднѣвъ, сдѣлала шагъ впередъ и съ безпокойствомъ взглянула въ лицо любимому брату. Она никогда еще не видала его такимъ взволнованнымъ, никогда еще не говорилъ онъ съ такимъ жаромъ.

— Воздухъ здѣсь тяжелъ и давитъ грудь. Открой окно, сказала Шарлотта сторожу.

Затѣмъ она снова обратилась къ принцу.

— Пойдемъ, Александръ, помолимся у гробовъ нашихъ дорогихъ покойниковъ о благословеніи. Мы вступаемъ въ новый жизненный фазисъ, будущее кажется полнымъ событій.

Она опустилась на колѣни предъ саркофагами, украшенными цвѣтами, и, прислоняясь блѣднымъ лбомъ къ гробу, молилась

Тихія рыданія вырвались у нея изъ груди; затѣмъ потекли слезы и, наконецъ, видимо облегченная, она поднялась и протянула руку принцу.

Александръ молча упалъ ей на грудь, а за ними раздалось громкое:

— Аминь!

Старый сторожъ стоялъ, поднявъ къ небу руки, на порогѣ.

Испуганные братъ и сестра узнали блѣдное, обрамленное серебристыми волосами лицо Блазіуса, камердинера покойнаго герцога.

— Это ты, Блазіусъ? сказала обрадованная принцесса. Я снова вижу тебя здѣсь, но я не видала тебя сегодня въ числѣ встрѣчавшихъ меня.

— Святлѣйшая принцесса, отвѣчалъ Блазіусъ, я служу безотлучно моему господину, герцогу Іакову. Мое мѣсто здѣсь, у его могилы. Народъ нынче спѣшитъ на празднества, но празднества въ замкѣ во мнѣ не нуждаются, и я терпѣливо жду, пока придетъ мой часъ. Я украшаю мѣсто отдохновенія моихъ господъ свѣжими цвѣтами и стерегу дверь покойнаго герцога, точно такъ же, какъ нѣкогда стерегъ дверь живаго. Но это продолжится недолго. Я уже слабѣю; годы и болѣзни истощили меня и скоро настанетъ конецъ.

— Ѣдемъ со мною, съ волненіемъ сказала принцеса.

Блазіусъ тихо покачалъ головою.

— Нѣтъ, принцесса, съ моего поста меня смѣнитъ только смерть…. И это будетъ скоро.

Сказавъ это, Блазіусъ спокойно опустился на порогъ и снова точно замеръ въ прежней позѣ. Графиня Цаваки, скрестивъ руки, стояла передъ рѣшетчатымъ окномъ и, откинувъ вуаль, смотрѣла во мракъ.

Казалось, что у нея нѣтъ ни ушей, ни глазъ для того, что происходитъ въ склепѣ, только по временамъ углы ея губъ вздрагивали.

Ночной вѣтеръ освѣжилъ ея пылающій лобъ, подъ которымъ толпились печальныя мысли, она часто и съ трудомъ подавляла невольные вздохи, когда въ ней возникали сомнѣнія. Она боялась, что всѣ ея ожиданія будутъ обмануты: во-первыхъ, если Бюренъ не сдержитъ своего слова, а во-вторыхъ, если Путкаммеръ не исполнитъ своего обѣщанія.

— Боже! не оставь меня! тихо шептала она. Я хочу и должна спасти ее отъ заботъ, такъ же какъ она спасла меня отъ отчаянія!

Ночной вѣтеръ снова принесъ звуки далекой музыки.

Въ то же время слышенъ былъ стукъ экипажей, подъѣзжавшихъ къ подъѣзду, ржаніе лошадей, гулъ человѣческихъ голосовъ и крики команды.

Шумъ становился все яснѣе и давалъ знать, что празднество уже началось.

Наверху, въ ярко освѣщенныхъ покояхъ, царствовала веселость; повсюду слышалась беззаботная болтовня. Тщеславіе праздновало свое торжество. Зависть прикрывалась наружной скромностью. Какъ много было тамъ притворной веселости! Какъ много ограниченности скрывалось подъ пестрыми фразами!

Но внизу, у мертвецовъ, царствовала тишина и спокойствіе.

Измученный и погруженный въ печальныя мысли, принцъ стоялъ, опершись на саркофагъ отца.

Немного далѣе отъ него, его сестра опустилась на колѣни предъ саркофагомъ, на которомъ была надпись:

«Wilhelmus dux Curoniae»

— Sic transit gloria mundi, со вздохомъ сказала Шарлотта, вставая. Время идетъ неслышными шагами и сравниваетъ все, здѣсь покоится несчастнѣйшій изъ нашихъ предковъ. Полная раскаянія жизнь искупила его вину.

— Миръ его праху! сказалъ принцъ, тихо приближаясь къ сестрѣ. Его злѣйшій врагъ, Левинъ Нольде, уже встрѣтился съ нимъ тамъ и божественное правосудіе разсудило ихъ.

— А его дочь, прелестная Герта, все еще живетъ въ Герфордскомъ институтѣ, продолжала принцесса. Со смерти отца она не выразила ни малѣйшаго желанія возвратиться на родину. Такъ, по крайней мѣрѣ, говорится въ письмѣ моей крестной матери, Герфордской настоятельницы.

— Курфюрстъ много потерялъ со смертью Нольде. Его усердіе и вѣрность не забыты въ Потсдамѣ и фрейленъ фонъ-Нольде имѣетъ полное право, если пожелаетъ, остаться всю жизнь въ Герфордѣ.

— Сохрани ее отъ этого Богъ! сказала Шарлотта. Что дѣлать этому цвѣтку въ душныхъ стѣнахъ монастыря; безбрачіе не для нея. Ея назначеніе распространять вокругъ себя счастіе и самой наслаждаться имъ. Она еще не знаетъ разбитыхъ надеждъ, не знаетъ печальнаго раскаянія, которое оставляетъ за собою полная волненій жизнь. Въ ея глазахъ отражается вся ея душа и въ нее можно глядѣться, какъ въ кристальную воду.

У окна раздался тяжелый вздохъ.

Графиня обернулась. Глаза ея ярко сверкали.

Казалось, что слова принцессы тронули надорванную струну въ ея сердцѣ. Она снова опустила на лицо вуаль.

— Вы скоро полюбили эту дѣвушку, дорогая сестра, сказалъ принцъ. Но теперь она, по всей вѣроятности, еще прекраснѣе, чѣмъ была?

Шарлотта молча кивнула головою. Затѣмъ быстро приблизилась къ принцу, взяла его за руку и шепнула:

— Послушайте, братъ, вы все еще ничего не узнали о томъ семействѣ, которое мы должны были разыскать во имя покойнаго нашего отца?

Александръ поблѣднѣлъ и, помолчавъ нѣсколько времени, отвѣчалъ съ видимымъ волненіемъ:

— Извѣстія, полученныя мною о нихъ, такъ враждебны, что я самъ уклоняюсь отъ всякаго сближенія. Ты знаешь, Шарлотта, что я ни за что не хочу видѣть этого человѣка, въ душѣ котораго пылаетъ неутолимая ненависть, сердце котораго требуетъ только отомщенія за перенесенный позоръ. Я съ удовольствіемъ отдамъ мое настоящее положеніе въ Бранденбургѣ и всѣ мои имущества, но видѣть ихъ я не хочу ни за что. Неужели же я долженъ ѣхать, какъ нищенствующій рыцарь, чтобъ искупить вину моего отца? Неужели я долженъ униженно положить мое богатство къ ихъ ногамъ, чтобъ они насмѣшливо оттолкнули его?.. Нашъ отецъ требовалъ слишкомъ многаго. Его воля для меня почти неисполнима!..

Принцъ, утомленный волненіемъ, опустилъ голову на грудь и замолчалъ.

— Возлюбленный братъ, отвѣчала Шарлотта, развѣ ты забылъ объ Эльзѣ, умъ и любовь которой навѣрное разсѣяли стремленія къ мщенію въ ея мужѣ?.. Развѣ ты не знаешь, что женская любовь можетъ совершить много прекраснаго и великаго? Ты самъ говоришь, что годы измѣняютъ людей. Да, они уничтожаютъ всѣ злыя побужденія, когда добрые духи имѣютъ власть надъ сердцемъ!..

Рука принца задрожала въ рукѣ Шарлотты.

— Оставь это, Шарлотта, хриплымъ голосомъ сказалъ онъ. По собственному желанію я никогда не увижусь съ ними. Я твердо рѣшился на это, отдай имъ все, что мнѣ принадлежитъ, но только не требуй слишкомъ многаго. Я не могу и не хочу сдѣлать ничего болѣе!..

Принцесса съ испугомъ глядѣла въ искаженное лицо брата.

— Ты боленъ сказала она. На тебя подѣйствовалъ тяжелый воздухъ склепа. Пойдемъ отсюда.

— Дай мнѣ руку, Елизавета, и простимся съ мертвецами.

Послѣ короткой молитвы она вынула бѣлую астру, изъ одного вѣнка, лежавшаго въ головахъ саркофага, взяла подъ руку графиню Цаваки и поспѣшно направилась къ выходу, сопровождаемая принцемъ Александромъ, который закутался въ плащъ.

— Прощай, вѣрный Блазіусъ, прошептала она, переступая чрезъ порогъ, на которомъ все еще сидѣлъ старикъ.

— Да благословитъ васъ Богъ! сказалъ онъ, поднимаясь и глядя вслѣдъ удалявшимся. Они правы, прошепталъ онъ. Время идетъ неслышно и сравниваетъ все.

ГЛАВА VIII.
Жидовскій кварталъ въ Митавѣ.

Вдоль берега Дриксы тянулся длинный рядъ маленькихъ, бѣдныхъ хижинъ, оканчивавшійся у самаго города. По этой уединенной улицѣ, которая осенью представляла изъ себя громадную, сплошную лужу грязи, рѣдко проходила нога человѣка, не принадлежавшаго къ числу обитателей этой части города.

Въ этихъ убогихъ хижинахъ жили несчастные, существовавшіе милостыней своихъ единовѣрцевъ, евреевъ.

Было время праздника Кущей, который предшествуетъ празднику «Суднаго дня» и приходится въ сентябрѣ. Въ знакъ того, что они и на далекомъ сѣверѣ, подъ тяжестью рабства, все-таки свято хранятъ законъ Моисея, евреи строятъ себѣ шалаши изъ досокъ и покрываютъ ихъ зелеными еловыми вѣтвями. Со времени паденія Іерусалима, судьба, въ теченіе многихъ столѣтій, разсѣявала евреевъ по всѣмъ странамъ свѣта. Преслѣдуемые за свою вѣру, презираемые за происхожденіе, евреи скрывались въ темныхъ уголкахъ города, давшаго имъ убѣжище, и подвергались строгому наказанію за малѣйшее нарушеніе установленныхъ для нихъ правилъ.

Скученный на маленькомъ клочкѣ земли, преданный на волю христіанскаго населенія, этотъ народъ жилъ въ постоянной заботѣ и постоянной боязни, благословляя своего Бога, если новый день не приносилъ имъ новаго позора и новаго горя.

Въ началѣ жидовскаго квартала стоялъ маленькій домикъ, отличавшійся своей опрятностью отъ сосѣднихъ домиковъ. Конечно, два окна домика были заклеены бумагой и заткнуты тряпками, дверь закрывалась не плотно, но внутренность его, не болѣе пяти квадратныхъ шаговъ, отличалась необыкновенною чистотою и была украшена зелеными еловыми вѣтками.

Въ шалашѣ, построенномъ по случаю праздника около этого дома, вмѣсто окна было четырехъугольное отверстіе, которое было почти закрыто спускавшимися съ крыши еловыми вѣтвями, такъ что любопытные могли видѣть очень немного изъ того, что происходило внутри.

Было восемь часовъ вечера. Огни шабаша были уже зажжены.

Отъ берега поднимался густой туманъ и покрывалъ всю окрестность бѣлымъ, непрозрачнымъ покрываломъ.

На улицѣ царствовало глубокое молчаніе, прерываемое шепотомъ, который, вмѣстѣ съ жалобными пѣснями шабаша, раздавался по временамъ изъ домовъ.

Въ началѣ улицы, изъ тумана мелькнула странная фигура, тихо скользнула за шалашъ и прижалась въ углу. Осторожными руками она отвела отъ отверстія одну вѣтвь и ея взглядамъ представилась вся внутренность маленькаго шалаша, въ которой стоялъ, покрытый бѣлой скатертью, столъ и два деревянныхъ табурета.

Маленькая масляная лампа слабо освѣщала внутренность шалаша и ея блѣдноватый свѣтъ странно освѣщалъ двѣ фигуры, находившіяся тамъ.

Мужчинѣ, съ темнорыжими волосами и такой же бородой, казалось лѣтъ около пятидесяти. Его высокій, бѣлый лобъ былъ покрытъ множествомъ морщинъ и множество мелкихъ морщинокъ около глазъ заставили бы принять его почти за старика, если бы густые волосы на головѣ не указывали, что это человѣкъ еще въ полномъ цвѣтѣ лѣтъ. Согнувшаяся спина и утомленные глаза указывали въ этомъ человѣкѣ на болѣзнь или на какое нибудь нравственное страданіе, взглядъ его имѣлъ непріятное, почти враждебное выраженіе. Ротъ, съ опущенными углами, острый подбородокъ и носъ не придавали большой красоты своему обладателю, но за то дѣлали изъ него рѣзкій типъ его племени.

Въ эту минуту стройная дѣвушка подавала ему воду для омовенія предъ шабашемъ.

Благородныя черты лица дѣвушки напоминали собою типъ дочерей юга, хотя блѣдный цвѣтъ лица противорѣчилъ этому. Продолговатые, темные глаза, оттѣненные длинными рѣсницами, имѣли печальное выраженіе и казалось, что ихъ обладательница не умѣла смѣяться.

Хорошенькую головку окружали двѣ густыя косы такого же темнаго рыжаго цвѣта, какъ и волосы старика, только волосы дѣвушки были блестящѣе и тоньше.

Грубая бѣлая, полотняная рубашка, съ широкими рукавами, свободно падала вокругъ таліи дѣвушки и, кромѣ того, на ней была надѣта пестрая, узкая и короткая юбка, не закрывавшая ногъ въ дырявыхъ, громадныхъ сапогахъ, которые нѣкогда, вѣроятно, должны были принадлежать высокому, здоровому мужчинѣ.

Послѣ омовенія послѣдовалъ простой ужинъ, который былъ скоро оконченъ.

Затѣмъ старикъ всталъ изъ-за стола, накрылъ голову, повернулся къ четырехъ-угольному отверстію и началъ пѣть и молиться, тогда какъ дѣвушка, опустивши голову на руки, неподвижно сидѣла на своемъ табуретѣ.

Вдругъ старикъ повернулся къ ней.

— Юдифь, моя голубка, нѣжно сказалъ онъ, и глаза его съ любовью обратились къ дѣвушкѣ, исполнишь ли ты желаніе отца и согласна ли ты выдти замужъ за Амоса Бенъ-Эссера, когда онъ пріѣдетъ въ нашъ городъ съ дорогими мѣхами для двора?

Дѣвушка печально покачала головою.

— Ты поѣдешь съ нимъ въ Мюнстеръ, гдѣ его отецъ, богатый ювелиръ, и я отправлюсь вмѣстѣ съ тобою. Много евреевъ, занимающихся честнымъ трудомъ, отправятся вмѣстѣ съ нами въ прирейнскіе города, откуда я самъ пришелъ въ эту страну содомитянъ. Неужели мы должны погибнуть въ горѣ и нуждѣ, какъ дѣти Ваала? Неужели нашему дому и намъ суждено погибнуть смертію пророка во рву львиномъ, по милости несправедливаго правителя, который называется герцогомъ Курляндскимъ?

Такъ жаловался еврей.

А дѣвушка опустила голову еще ниже на грудь и ничего не отвѣчала.

Наконецъ, когда старикъ подошелъ къ ней, она подняла голову и странный блескъ сверкнулъ въ ея темныхъ глазахъ.

— Я не хочу быть проданной, какъ товаръ, купцу, который думаетъ меня обогатить. Я не хочу выходить за косаго Бенъ-Эссера, хотя я бѣдна и несчастна, хотя меня оставила мать, какъ дурной пастухъ паршивую овцу.

Горькая улыбка сопровождала этотъ отвѣтъ.

Юдифь рѣшительно скрестила руки на груди, но снова опустила глаза.

— Пусть адъ поглотить ее, клятвопреступницу! съ гнѣвомъ вскричалъ еврей. Всѣ мои и твои несчастія происходятъ чрезъ нее. Да буду я проклятъ, если когда нибудь забуду ея вину!.. Но ты ничего не слышишь, Юдифь, мнѣ кажется, какъ будто кто-то бродитъ около окна шалаша?

— Это ночной вѣтеръ, отецъ, который играетъ вѣтвями, прикрывающими шалашъ… Но говорите, отецъ. Скажите, почему я брошена матерые, рука которой не защищаетъ моей невинной головы?

— Оставь этотъ разговоръ, Юдифь. Въ день мира я не долженъ сердиться и мысль о мщеніи не должна нарушать часы молитвы.

— Вы всегда отвѣчали такъ, когда я спрашивала васъ о моей матери. Вы утѣшали меня пустыми словами, но я одна и мое сердце не можетъ проклинать той, которая дала мнѣ жизнь, тогда какъ вы постоянно говорите только о мщеніи или проклятіи.

Дѣвушка отвернулась и снова закрыла лицо руками.

Старикъ отошелъ къ окну и поспѣшно началъ бормотать молитву. Наконецъ, онъ снова вернулся къ столу, на которомъ стояла миртовая вѣтвь примиренія и яблоко въ воспоминаніе грѣхопаденія, дрожащими руками взялъ за голову Юдифь и опустился на табуретъ рядомъ съ нею.

Послѣ долгаго молчанія, онъ, наконецъ, заговорилъ:

— Клянусь Богомъ нашихъ отцевъ, Юдифь, моя жемчужина, я исполню твое желаніе, ты узнаешь все! Ты не должна жалѣть о женщинѣ, которая оттолкнула тебя и безжалостно бросила. Я скажу тебѣ, какое преступленіе совершила она относительно меня, бѣднаго, несчастнаго человѣка, и тебя, моей брошенной лани.

Онъ привлекъ дѣвушку къ себѣ и началъ таинственнымъ тономъ свой разсказъ.

— Уффельнъ небольшой городокъ, но въ немъ ведется свободная торговля и дѣти Израиля пользуются тамъ такими же правами, какъ если бы они были гоями.

Уффельнъ приморскій городъ и многіе изъ нашихъ пускались въ плаваніе, вывозили драгоцѣнные товары въ другія страны и обмѣнивали ихъ тамъ на деньги и дорогіе мѣха.

Я до сихъ поръ какъ теперь вижу предъ собою богатую лавку, украшенную развѣшенными коврами, въ которой мой отецъ много разъ продавалъ драгоцѣнные собольи и бобровые мѣха гордымъ дамамъ и благороднымъ рыцарямъ, которые покупали ихъ для украшенія своихъ бархатныхъ баретовъ.

Я какъ сейчасъ вижу богато украшенный столъ для шабаша, съ серебрянымъ калделябромъ въ семь свѣчей.

Я вижу сидящаго за нашимъ столомъ раввина и слышу его читающаго Талмудъ. Я чувствую его руку на моей головѣ; онъ сажаетъ меня къ себѣ на колѣна и говоритъ:

— Самуилъ, сынъ мой! ты будешь такой же мудрый, какъ твой отецъ. Постигни всю премудрость нашей вѣры и ты можешь жениться на Ревеккѣ, моей единственной дочери.

Мой отецъ весело кивнулъ головою и вмѣстѣ съ раввиномъ выпилъ изъ одного кубка «вина соединенія» въ знакъ того, что это рѣшеніе принято серьезно.

Я же весело выбѣжалъ изъ дома и сталъ разсказывать сосѣднимъ дѣтямъ, что прекрасная Ревекка, единственная дочь раввина, будетъ моей женою, если только я выросту умнымъ и постигну Талмудъ.

Старикъ замолчалъ на минуту, какъ бы погруженный въ свои мысли, и когда Юдифь бросила на него вопросительный взглядъ, со вздохомъ продолжалъ:

— Съ тѣхъ поръ, Ревекка стала каждый день приходить въ нашъ домъ и я придумывалъ самыя лучшія игры для царицы моего сердца, читалъ книги ученыхъ мужей, а въ школѣ былъ лучшимъ ученикомъ раввина, который все болѣе и болѣе любилъ меня.

Но Ревекка, чѣмъ больше я за нею ухаживалъ, чѣмъ больше старался исполнять ея желанія и капризы, тѣмъ становилась сердитѣе. Ея прекрасные, глаза отворачивались, когда я приносилъ ей какой нибудь подарокъ и я былъ счастливъ, если она украшала себя имъ.

Такимъ образомъ прошли годы.

Раввинъ становился все блѣднѣе и слабѣе, вѣчно сидя за книгою мудрости, и про него говорили, будто онъ знаетъ тайны кабалы и изучаетъ письмена древнихъ египтянъ..

Ревекка была также умна, какъ и ея отецъ: она читала книги Моисея съ такимъ же усердіемъ, какъ псамъ раввинъ. Она знала множество христіанскихъ разсказовъ, знала пѣсни нѣмецкихъ минезингеровъ и когда въ Уффельнъ явился старый музыкантъ, игравшій на арфѣ, какъ самъ царь Саулъ, Ревекка не успокоилась до тѣхъ поръ, пока не выучилась сама играть на арфѣ.

Когда Ревекка раскрывала свои красныя губки, рѣчь текла изъ ея устъ, какъ ясный ручеекъ, прекрасные глаза сверкали изъ подъ шелковистыхъ рѣсницъ и осчастливливали сердце того, на кого падалъ ихъ взглядъ.

Вся моя находчивость, которую такъ хвалилъ раввинъ, таяла, какъ снѣгъ отъ солнца, предъ прекрасной Ревеккой и я едва осмѣливался поднять на нее глаза, когда она съ насмѣшкой называла меня Краснымъ Самуиломъ за мои волосы, окружавшіе мнѣ голову золотисто-красными локонами.

Ревеккѣ было семьнадцать лѣтъ, а мнѣ девятнадцать, когда я окончилъ занятія въ школѣ и постигъ совершенно торговлю отца. Тогда-то несчастіе переступило чрезъ нашъ порогъ и было началомъ горя, разразившагося надъ твоей и моей головой.

Это было въ мѣсяцѣ Ниссенъ, когда должна была начаться Пасха.

Однажды, на порогѣ нашей лавки, явился статный рыцарь въ свѣтло-голубомъ шелковомъ костюмѣ, въ бархатномъ беретѣ, тогда какъ вьющіеся волосы падали ему на плечи точно львиная грива. Онъ съ веселымъ взглядомъ обратился къ моему отцу:

— Дай мнѣ стаканъ вина, еврей, а моему слугѣ кружку меду и покажи намъ дорогу въ Тевтобургскій лѣсъ, къ замку благороднаго Левентруца.

Говоря это, онъ улыбался и сбивалъ хлыстомъ пыль со своихъ сапогъ со шпорами.

За нимъ стоялъ высокій, широкоплечій малый, держа подъ узды двухъ лошадей, и съ довольнымъ видомъ кивалъ головою на слова своего господина.

Тогда вдругъ отворилась дверь и, прежде чѣмъ мы могли предупредить это, въ лавку улыбаясь вошла Ревекка, съ лицомъ, полузакрытымъ бѣлымъ вуалемъ, какъ бы желая скрыться отъ взглядовъ чужихъ; у нея въ рукахъ было подносъ съ хлѣбомъ и виномъ, которые она, любезно поклонившись, подала рыцарю.

За день до этого я надѣлъ Ревеккѣ на палецъ обручательное кольцо и она, не противясь этому, взяла кольцо и ожерелье изъ золотыхъ монетъ, которое я ей подарилъ.

Кровь закипѣла у меня въ жилахъ, когда рыцарь, устремивъ смѣлый взглядъ на дѣвушку, смѣясь приподнялъ вуаль съ ея покраснѣвшаго лица.

— У васъ еще много такихъ красивыхъ дочерей, еврей? крикнулъ онъ, обращаясь къ моему отцу, который, нахмуривъ брови, смотрѣлъ на противное закону поведеніе Ревекки.

— Ступай отсюда, сказалъ онъ вмѣсто отвѣта, обращаясь къ дѣвушкѣ, и оставайся съ твоими подругами, какъ это прилично дочери Израиля.

— Возьми меня съ собою, малютка, крикнулъ рыцарь ей вслѣдъ. Или лучше, помни обо мнѣ, я снова вернусь, чтобъ отплатить тебѣ горячими поцѣлуями за поданный тобою прохладительный напитокъ.

Сказавъ это, онъ осушилъ бокалъ и затѣмъ повернулся ко мнѣ.

— Не дѣлай глупой рожи, сказалъ онъ повелительно, и покажи намъ дорогу въ замокъ моего дяди, барона фонъ-Левентруцъ. Ну, скорѣе!..

Прежде чѣмъ я успѣлъ пошевелиться, рыцарь, громко смѣясь, схватилъ меня желѣзной рукой и бросилъ своему конюху, а послѣдній, въ свою очередь, посадилъ меня на свою лошадь и въ то время, какъ рыцарь вскочилъ въ сѣдло и далъ шпоры коню, такъ что конь сдѣлалъ дикій прыжокъ, конюхъ послѣдовалъ за нимъ, не отставая, а я съ испугомъ цѣплялся за его ливрею, чтобъ не упасть съ бѣшенно скакавшей лошади.

Проклятія и крики испуга моего отца раздавались вслѣдъ за нами, но у меня въ ушахъ раздавался только серебристый смѣхъ Ревекки, когда она увидала страхъ въ моихъ глазахъ и испугъ моего отца.

Едва выѣхали мы за ворота города, какъ оба всадника остановили своихъ лошадей, и высокій конюхъ спустилъ меня на землю.

— Ну, теперь бѣги впередъ, сказалъ онъ, съ такимъ же усердіемъ, какъ если бы ты бѣжалъ обратно къ своей черноглазой возлюбленной.

— Сударь! я сынъ Баруха и женихъ Ревекки! съ гнѣвомъ вскричалъ я, и хотѣлъ повернуться обратно.

— Тѣмъ лучше, сказалъ рыцарь. Дѣвушка поблагодаритъ насъ, если мы освободимъ ее отъ тебя. А теперь, ступай впередъ, а не то ты попробуешь моего хлыста.

Страхъ охватилъ меня и я терпѣливо указывалъ имъ путь по гористымъ дорогамъ и каменистымъ равнинамъ къ вершинамъ Тевтобургскаго лѣса.

Къ вечеру изъ-за лѣса показались высокія башни и я, съ радостью отъ надежды на скорое освобожденіе, указалъ на замокъ Левентруца.

— Ты безропотно исполнилъ свой долгъ, молодецъ, сказалъ рыцарь, когда я, полумертвый отъ усталости, опустился на дорогѣ. Вотъ твое вознагражденіе.

И онъ бросилъ мнѣ кошелекъ съ золотомъ.

— Но не бери дѣвушки себѣ въ жены, она тебя обманетъ, насмѣшливо прибавилъ онъ, далъ шпоры лошади и скоро оба всадника исчезли у меня изъ глазъ.

Я лежалъ у дороги, положивъ голову на камень, проспалъ до слѣдующаго дня.

Вернувшись домой, блѣдный и страшно утомленный, я нашелъ домъ отца пустымъ и поспѣшно пошелъ, по узкой улицѣ, въ которой жилъ раввинъ.

Уже издали я услышалъ крики горести.

На землѣ сидѣла, накрывъ себѣ голову, рядомъ съ моимъ отцемъ, Ревекка и оплакивала мертваго раввина, который умеръ и не могъ быть похороненъ только по случаю наступленія шабаша.

Я сѣлъ рядомъ съ нею, посыпалъ себѣ голову пепломъ и началъ оплакивать покойника и молиться.

На слѣдующую ночь мнѣ снились странные сны. То мнѣ казалось, что рыцарь гонитъ меня рядомъ съ. нимъ и я долженъ слѣдовать за бѣшенымъ галопомъ его лошади. Я просыпался, покрытый потомъ, задыхаясь отъ страха. То я видѣлъ во снѣ прелестное личико Ревекки, но на ея бѣлыхъ плечахъ сидѣлъ ангелъ тьмы и она весело смѣялась, толкая меня въ пропасть, разверзавшуюся у моихъ ногъ. Затѣмъ я слышалъ голосъ умершаго раввина, который кричалъ мнѣ, изъ священнаго огня: не бери себѣ въ жены прекрасную Ревекку, она обманетъ тебя!

Затѣмъ наступила длинная, мрачная ночь и когда я проснулся, я былъ страшно слабъ и мой отецъ благодарилъ Бога за мое выздоровленіе, такъ какъ я два мѣсяца пролежалъ безъ памяти.

Ревекка осталась сиротою и мой отецъ взялъ ее къ себѣ въ домъ. Она сдѣлалась блѣдна, какъ бѣлая роза, ея взглядъ смущенно опускался къ землѣ, когда я говорилъ съ нею, но на ея лицѣ не было ни малѣйшаго выраженія гнѣва, когда я осмѣливался брать ее за, руку, и она молча сидѣла у моей постели по цѣлымъ днямъ, пока я медленно возвращался къ жизни.

Въ мѣсяцѣ Тишта…

Самуилъ Барухъ вдругъ замолчалъ, всталъ и поспѣшно подошелъ къ окну.

— Юдифь, дитя мое, сказалъ онъ, не видала ли ты черной, курчавой головы, которая глядѣла на насъ въ окно черными глазами клятвопреступницы Ревекки?

Юдифь закрыла лицо руками, а старикъ снова опустился на деревянный табуретъ.

— Она умерла, отецъ, и ты не долженъ позорить ея духъ, стоящій теперь предъ престоломъ Іеговы. Духъ ея явился ночью въ тотъ часъ, когда душа бродитъ на свободѣ до перваго крика пѣтуха. Но разсказывай дальше. Ты сказалъ, въ мѣсяцѣ Тишта…

— Да, сейчасъ же послѣ Рошъ-Гошана, продолжалъ Самуилъ Барухъ, новый раввинъ благословилъ, насъ и Ревекка выпила вмѣстѣ со мной изъ одного бокала брачное вино.

Быстро прошелъ цѣлый годъ и родилась ты, моя голубка. Ревекка сдѣлалась тихой, молчаливой женщиной, но ея руки были искуссны во всевозможныхъ вышиваніяхъ золотомъ и жемчугомъ, которыми славилась наша лавка.

Ревекка часто ходила въ сосѣднюю деревню къ родственницѣ своего покойнаго отца и, вернувшись, подолгу сидѣла задумавшись, и ребенокъ не радовалъ ее.

Болтливая служанка выдала мнѣ, что, когда я ѣзжу по дѣламъ во Франкфуртъ, въ лавку часто приходитъ красивый юнкеръ и что Ревекка, ходя въ сосѣднюю деревню, часто встрѣчалась людьми рядомъ съ гордымъ юнкеромъ, весело съ нимъ смѣялась и разговаривала.

Самуилъ Барухъ помолчалъ нѣсколько мгновеній.

Юдифъ крѣпко сжала руки и ея темные глаза невольно обратились къ окну, за которымъ качались зеленыя вѣтви елокъ.

Можетъ быть, это была мечта или игра воображенія, но только темные глаза глядѣли на нее съ безпокойнымъ выраженіемъ.

Но когда она взглянула вторично, вѣтка висѣла по прежнему неподвижно.

— Отецъ, сказала она, мнѣ кажется, насъ кто-то подслушиваетъ.

Еврей всталъ и вышелъ.

Снаружи былъ густой туманъ и старикъ напрасно искалъ живаго существа. Бормоча отрывистыя слова, онъ вернулся обратно.

Въ ту минуту, какъ онъ выходилъ изъ шалаша, подслушивавшій съ кошачьей ловкостью, безъ шума спрятался за уголъ сосѣдняго дома, а когда старикъ возвратился въ шалашъ, то и незнакомецъ опять вернулся обратно къ окну, но на этотъ разъ не раздвинулъ вѣтвей. Онъ слышалъ, какъ еврей громко молился и на этотъ разъ дочь присоединилась къ молитвѣ отца.

Затѣмъ старикъ снова вернулся на прежнее мѣсто, поправилъ свѣтильню въ лампѣ и обратился къ дѣвушкѣ, которая, блѣдная отъ волненія, глядѣла ему въ глаза.

— Ты не должна думать, Юдифь, дитя мое, продолжалъ Барухъ, чтобъ твой отецъ преслѣдовалъ свою жену упреками или горькими словами. Я заговорилъ съ нею языкомъ закона. Я сказалъ ей, что раввинъ будетъ требовать отъ Іеговы наказанія своей дочери за невѣрность. Затѣмъ предложилъ ей уѣхать изъ страны, гдѣ она подпала искушенію.

Но она не была тронута моими словами и ея сердце осталось отвращеннымъ отъ тебя и отъ меня. Она ушла съ нимъ и сдѣлалась погибшей женщиной.

— Горе мнѣ! прошептала Юдифь.

И крупныя слезы покатились по ея блѣдному лицу.

— Горе мнѣ, что я увидѣла свѣтъ для того, чтобъ жить въ печали и горѣ!

Между тѣмъ, Барухъ продолжалъ:

— Возвратившись послѣ двухъмѣсячнаго путешествія, я нашелъ мой домъ пустымъ, отца умершимъ, жену бѣжавшей, а тебя, мою бѣдную лань, оставленной на порогѣ пустаго дома…. Я разорвалъ на себѣ одежду и вырвалъ волосы, а мои крики отчаянія должны были подняться къ ступенямъ престола Всевышняго.

Когда я увидѣлъ, что она взяла съ собою все, что у меня было, весь жемчугъ и драгоцѣнности, сдѣлала меня бѣднякомъ, толкнувъ вмѣстѣ съ тобою въ нищету, я поклялся отомстить христіанину, отомстить ей, клятвопреступницѣ!

Я не находилъ покоя ни днемъ, ни ночью, пока не узналъ, кто былъ соблазнителемъ. Но онъ уже исчезъ и вмѣстѣ съ нимъ Ревекка, моя жена.

Я впалъ въ печаль и торговля моя окончательно разстроилась. Я не могъ болѣе съ веселымъ сердцемъ трудиться для жены и ребенка. И въ то время, когда я на шабашѣ языкомъ восхвалялъ Бога, моя душа требовала мщенія и возмездія.

Я отправился въ замокъ знатнаго барона, и тамъ день и ночь ждалъ, пока, наконецъ, не встрѣтился съ. нимъ, тогда я бросился предъ нимъ на колѣни, и разсказалъ оскорбленіе, нанесенное мнѣ юнкеромъ.

Онъ засмѣялся и сказалъ:

— Не будь дуракомъ, еврей. Твоя жена была слишкомъ хороша для тебя. Ты долженъ считать за честь, что еврейка понравилась дворянину.

Сказавъ это, онъ повернулся ко мнѣ спиною; я же съ отчаяніемъ рвалъ волосы изъ бороды и билъ себя кулаками въ грудь.

— Ты съ ума сошелъ, еврей, сказалъ стоявшій недалеко лакей. Къ тому же, юнкеръ уже давно уѣхалъ въ Курляндію. Зачѣмъ ты ищешь его здѣсь, ищи его въ его замкѣ, тамъ ты, безъ сомнѣнія, найдешь прекраснаго Іосифа и жену Пентефрія.

Затѣмъ онъ повернулся и, громко смѣясь, послѣдовалъ за своимъ господиномъ.

— Въ Курляндію! въ Курляндію! говорилъ я самъ себѣ, сидя, разбитый тѣломъ и душою, предъ домомъ богатаго, жестокаго человѣка.

Гдѣ Курляндія? что такое Курляндія? Я только одинъ разъ слышалъ о ней отъ одного погонщика быковъ, съ которымъ я одинъ разъ ѣхалъ во Франкфуртъ и котораго я зналъ, какъ родственника двоюродной сестры Ревекки.

Чрезъ два года лавка, домъ и садъ перешли за долгъ къ богатому Эссеру, и твой отецъ, съ котомкой за спиною и дочерью на рукахъ, отправился въ дальній путь, въ Курляндію.

— Что сказать мнѣ тебѣ, дитя мое… Когда я пришелъ въ страну, гдѣ думалъ найти жену и ея соблазнителя, я узналъ, что онъ отправился жениться въ Польшу или Лифляндію, а она исчезла. И никто не зналъ, куда она дѣлась.

Я сдѣлался несчастнѣйшимъ изъ людей. Я цѣловалъ полы кафтановъ знатныхъ, которые плевали въ лицо грязному еврею, который для нихъ былъ хуже собаки. Я забылъ мудрость, почерпнутую изъ книгъ, и превратился въ нищаго.

Теперь я спрашиваю у тебя, Юдифь, хочешь ли ты отправиться со мною, когда герцогъ изгонитъ евреевъ изъ своего государства? Я хочу бросить все, что получилъ въ этой проклятой странѣ, и отправиться съ тобою босикомъ, съ непокрытой толовою, къ дому богатаго Эссера, который былъ нѣкогда моимъ домомъ, и Бенъ-Эссеръ возьметъ тебя въ жены своему сыну, такъ какъ онъ видѣлъ твою красоту, во время ярмарки въ этомъ городѣ. И косой Эссеръ одѣнетъ тебя въ золото и шелкъ, и ты будешь жить въ богатствѣ и роскоши.

— Горе мнѣ! горе! прошептала Юдифь. Я не такъ хороша, какъ Ревекка, моя мать, и золото не ослѣпляетъ мнѣ глаза. Я не хочу ѣхать отсюда, ѣсть хлѣбъ богатаго Эссера. Я хочу быть служанкой нашихъ соотечественниковъ; я хочу учить дѣтей бѣдняковъ той мудрости, которой вы научили меня, отецъ. Я хочу трудиться для несчастнѣйшихъ между ними. Хочу дѣлить съ вами хлѣбъ, заработанный тяжелымъ трудомъ, и отправлюсь въ вами, когда придетъ время изгнанія евреевъ отсюда. Но твоя торговля еще кормитъ насъ, а когда ты возвращаешься съ лошадиной ярмарки въ Лифляндіи, у насъ бываетъ достаточно денегъ на хлѣбъ, чтобъ давать даже другимъ.

— Благослови тебя Богъ, Юдифъ, моя жемчужина, сказалъ Самуилъ Барухъ. Придетъ время, когда Іегова будетъ всѣхъ судить, и настанетъ время, когда она, проклятая, будетъ горѣть въ адскомъ огнѣ. Она не умерла, она жива. Ангелъ смерти не дотронется до меня, прежде чѣмъ я не кину ей въ лицо прок…

— Остановись, отецъ! вскричала Юдифь дрожащимъ голосомъ. «Месть принадлежитъ мнѣ», говоритъ Богъ.

Сказавъ это, она встала и положила руку на плечо старика.

Въ эту минуту лампа шипя погасла и погрузила шалашъ во мракъ.

Снаружи раздался вздохъ, какъ бы смертельно раненой души.

Затѣмъ все смолкло.

ГЛАВА IX.
При дворѣ Фридриха-Казиміра.

Окруженный знатнѣйшими придворными, сидѣлъ герцогъ въ аудіенцъ-залѣ.

На губахъ его играла таже привѣтливая улыбка которая пріобрѣла ему любовь его народа; та же самая беззаботная веселость, которая пріобрѣла ему любовь окружающихъ, сіяла на его лицѣ. Въ его веселыхъ и добрыхъ глазахъ всегда сверкало состраданіе къ просителю. Послѣ этого, что значило, если буквальное исполненіе многихъ просьбъ немного откладывалось?

Тяжесть трудовъ служащихъ, которые занимались государственными дѣлами, была страшно велика, что же удивительнаго, если желанія и просьбы отдѣльныхъ лицъ часто оставались безъ вниманія, за то герцогъ всѣхъ утѣшалъ и каждый уходилъ отъ него съ веселымъ сердцемъ, полнымъ надеждъ, восхваляя своего повелителя.

Но никто не имѣлъ болѣе права восхищаться великодушной щедростью и царственнымъ благоволѣніемъ герцога, какъ корифеи искусствъ, которые осуществляли при Курляндскомъ дворѣ самыя блестящія свои надежды.

Точно также хорошо было лѣсничимъ, ловчимъ, егерямъ и дрессировщикамъ собакъ. Давно были выписаны англійскіе рейтместеры и весь этотъ народъ составлялъ порядочное общество, содержаніе котораго стоило маленькому государству громадныхъ суммъ.

Одѣтый во вкусѣ Людовика XIV, герцогъ, нельзя сказать, чтобъ былъ похожъ на знаменитаго короля, но казалось, что тонкій умъ этого государя перешелъ въ его вѣрнаго подражателя.

Придворные кавалеры принуждены были, какъ умѣли, забавлять своего господина. На придворныхъ маскарадахъ каждый старался, не только надѣвать французкій костюмъ, но и пріобрѣтать французскія мысли.

Въ этотъ день Курляндскій дворъ былъ во всемъ блескѣ. Герцогиня также была въ залѣ, въ блестящемъ кругу своихъ дамъ, во главѣ которыхъ не было недостатка въ церемонимейстершѣ.

Въ высокія окна полукруглой залы проникали лучи осенняго солнца и ярко освѣщали дворянскіе гербы, украшавшіе стѣны. Курляндскія знамена полузакрывали золотое кресло, на которомъ сидѣла герцогиня, рядомъ съ принцессою Шарлоттой.

У ногъ ихъ былъ раскинутъ ярко красный, затканный золотомъ, коверъ, на которомъ лежали бѣлыя вышитыя золотомъ подушки для ногъ, а по обѣимъ сторонамъ, украшенныхъ знаменами, креселъ помѣщались полукругомъ дамы, пользовавшіяся преимуществомъ сидѣть въ присутствіи герцогини.

Кавалеры, раздѣлившись на группы, стояли, тихо разговаривая; громкій разговоръ слышался только вблизи герцога, который стоялъ, окруженный своими любимцами, и, казалось, былъ въ необыкновенно хорошемъ расположеніи духа.

Герцогиня, явившаяся въ роскошномъ костюмѣ, производила такое впечатлѣніе, какъ будто бы новомодная французская прическа, нѣсколько лѣтъ тому назадъ выдуманная въ Парижѣ, — это громадное зданіе изъ проволоки, шелка, газа, украшенное цвѣтами, лентами и драгоцѣнными каменьями, — чрезъ-чуръ давила ее.

Эта прическа была введена почти по приказанію герцога и прежде всѣхъ украсила голову молодой герцогини, которую, казалось, давила еще другая тяжесть. Драгоцѣнная мантія изъ ярко краснаго бархата, спускавшаяся сзади длиннымъ шлейфомъ, отдѣланнымъ горностаемъ, не могла скрыть худобу герцогини. Затканное золотомъ платье, спускалось на изящно обутыя ножки, покоившіяся на бѣлой атласной подушкѣ; худыя руки, въ длинныхъ перчаткахъ, держали вѣеръ и слегка нервно дрожали. Въ лихорадочно сверкавшихъ глазахъ герцогини выражалось нервное утомленіе. Герцогиня производила такое впечатлѣніе, какъ будто она страдаетъ скрытой, неизлѣчимой болѣзнью.

Рядомъ съ нею сидѣла принцесса Софія-Шарлотта, задумчивымъ взглядомъ глядѣвшая на собраніе. Часто ея нѣжный взглядъ падалъ на герцогиню, легкое пожатіе руки которой заставляло улыбку какъ лучъ зимняго солнца, мелькнуть на страдающемъ лицѣ и блѣдныя щеки вдругъ покрывались мимолетной краской.

Волосы Шарлотты, вопреки модѣ, были причесаны очень просто и только двѣ яркія звѣзды сіяли у нея въ головѣ. Такое же украшеніе было и на груди и поддерживало мантію изъ бѣлаго, затканнаго серебромъ, бархата, накинутую сверхъ свѣтлоголубаго шелковаго платья.

Графиня Цаваки, рѣдко занимавшая свое мѣсто въ кругу придворныхъ дамъ, въ этотъ разъ стояла, слегка опершись на спинку кресла, за своей повелительницей, Елизавета сняла съ себя на этотъ разъ черное платье. На ней было надѣто бѣлое атласное платье, отдѣланное дорогими кружевами. Простой кружевной чепчикъ уступилъ мѣсто золотой лентѣ, сдерживавшей прекрасные волосы графини, спускавшіеся на спину локонами.

Единственная драгоцѣнность во всемъ костюмѣ графини былъ вѣеръ, богато украшенный драгоцѣнными каменьями, тонкой венеціанской работы.

Въ такомъ костюмѣ еще никто не видалъ графиню Цаваки. Елизавета всегда носила на головѣ или таинственный вуаль или же закрывала свои роскошные волосы чепцомъ.

Не мало удивленныхъ взглядовъ устремлялись на нее. Дамы съ удивленіемъ перешептывались, спрашивая себя: что можетъ это значитъ; затѣмъ взгляды устремлялись на Путкаммера и Бюрена.

Всѣмъ уже было извѣстно, что безжизненная графиня имѣла свиданіе съ Бюреномъ и разговоръ съ Луткаммеромъ.

У стѣнъ также бываютъ уши, а при дворѣ были пажи, которые за ласковый взглядъ дамы своего сердца дѣлали многое, чего не должны были дѣлать, и не дѣлали многаго изъ того, что были должны дѣлать.

— Церемонимейстерша еще не знаетъ ничего о томъ, что графиня Цаваки чувствуетъ склонность къ шталмейстеру изъ бюргеровъ, котораго она принимаетъ у себя въ комнатѣ, шепнула фрейленъ фонъ-Цитвицъ, обращаясь къ фрейленъ фонъ-Притвицъ.

— Клянусь моими предками, шепнула баронесса фонъ-Геринъ, герцогъ совсѣмъ не смотритъ сегодня на Галенъ. Мнѣ кажется, что онъ поминутно бросаетъ взглядъ на преобразившуюся Цаваки.

— Боже мой! какой вкусъ! ей уже перевалило за тридцать, но, какъ кажется, она ищетъ любовныхъ приключеній, по милости которыхъ попала въ монастырь въ Краковѣ. Боже мой! до сихъ поръ она была еще настолько благоразумна, что не подавала повода къ порицанію.

— Галенъ я прощаю, шептала блѣдная фрейленъ фонъ-Цитвицъ, съ тѣхъ поръ, какъ герцогъ обратилъ на нее вниманіе, она по прежнему любезна и скромна.

— Она обязана вниманіемъ герцога своей игрѣ на лютнѣ, а не своему хорошенькому личику, шепнула фонъ-Притвицъ, кокетливо развертывая вѣеръ. Тише, герцогиня смотритъ сюда, а церемонимейстерша мигаетъ правымъ глазомъ — знакъ, что на насъ глядятъ.

Фрейленъ фонъ-Галенъ, хорошенькая блондинка, съ постоянной улыбкой на лицѣ, сидѣла послѣдней въ ряду налѣво отъ герцогини.

Она нарочно выбрала это мѣсто въ этотъ день и младшій графъ Дона уже долго стоялъ съ ней; какъ только ему удалось, наконецъ, пробраться къ той цѣли, къ которой онъ стремился, и, достигнувъ которую, онъ не особенно спѣшилъ искать другаго разговора, такъ какъ разговоръ съ фрейленъ фонъ-Галенъ занималъ уже полчаса.

Въ оконной нишѣ стоялъ Путкаммеръ и напротивъ него бранденбургскій придворный совѣтникъ, Фонтфранкенъ.

— Если вы позволите, говорилъ фонъ-Франкенъ, то я возвращусь на мѣсяцъ назадъ и вы, конечно, позволите сдѣлать вамъ тотъ вопросъ, который я долженъ сдѣлать здѣсь, по порученію курфюрста, въ пользу принцессы. Вы потрудитесь припомнить, что курфюрстъ, письмомъ отъ 16 мая 1684 года къ герцогу, просилъ его о выдачѣ принцессѣ слѣдующихъ ей денегъ, доходовъ и т. д., на что она имѣетъ право. Вы точно также вспомните, многоуважаемый канцлеръ, что я имѣлъ честь еще въ октябрѣ 1683 года пріѣзжать сюда по порученію моего повелителя курфюрста въ то время, когда принцесса жила при нашемъ дворѣ, и по этому же самому дѣлу. Но, не окончивъ его, долженъ былъ возвратиться, такъ какъ герцогъ, вашъ повелитель, оставилъ мое требованіе безъ вниманія и наградилъ меня только ласковыми словами и обѣщаніями исполнить все въ 1685 году. Теперь, многоуважаемый г. канцлеръ, срокъ истекъ и 1685 годъ скоро окончится, поэтому я надѣялся, что герцогъ сдержитъ свое слово. Тѣмъ не менѣе, не смотря на мое трехнедѣльное пребываніе при здѣшнемъ дворѣ, до сихъ поръ я не могу получить тайной аудіенціи у герцога, чтобъ имѣть возможность исполнить мое порученіе. Поэтому я настойчиво прошу васъ, многоуважаемый г. канцлеръ, устроить мнѣ такую аудіенцію, тѣмъ болѣе, что принцесса полагаетъ уѣхать чрезъ два дня и я не желаю вторично являться предъ курфюрстомъ, не окончивъ дѣла.

— Клянусь честью! вы получите аудіенцію, г. придворный совѣтникъ, твердо отвѣчалъ Путкаммеръ, у котораго во время рѣчи фонъ-Франкена, краска не разъ выступала на лицѣ. Сегодня же вечеромъ вы получите аудіенцію и повѣрьте, герцогъ сумѣетъ исполнить свой долгъ, какъ относительно курфюрста, такъ и относительно принцессы. Будьте покойны на этотъ счетъ. Сегодня будетъ парадный обѣдъ, какъ вамъ извѣстно, а затѣмъ будетъ вечеръ въ честь дочери покойнаго герцога, но тѣмъ не менѣе, вы получите аудіенцію. А теперь, довольно объ этомъ, такъ какъ юнкеръ фонъ-Сельтенау вытягиваетъ свои длинныя уши и снова перевретъ все слышанное, передѣлавъ все въ своей заячьей головѣ.

Говоря это, канцлеръ съ любезной улыбкой протянулъ руку придворному совѣтнику и оба вмѣшались въ толпу придворныхъ.

— Здравствуйте, пріятель, произнесъ громкій голосъ на латышскомъ языкѣ, и сильная рука легла на плечо Путкаммера.

Послѣдній съ испугомъ отскочилъ и нѣсколько мгновеній съ удивленіемъ глядѣлъ на загорѣлое лицо и смѣлый ротъ, оттѣненный густыми усами, произносившій эти противныя этикету слова.

— Здравствуйте, сударь, сказалъ Путкаммеръ по-французски. Кто говоритъ при дворѣ по-латышски? Стыдитесь, баронъ, вы забываете, что мы нынче чувствуемъ себя совершенно французскими кавалерами.

— Боже мой! что за смѣшной костюмъ, продолжалъ собесѣдникъ Путкаммера, мѣряя его взглядомъ. Вотъ до чего мы дошли. Честный курляндецъ гордится тѣмъ, что носитъ чужой костюмъ!… Но что такое я хотѣлъ сказать?.. Мнѣ жаль Шарлотты, она славная женщина и мнѣ бы хотѣлось сказать съ нею пару словъ. Но невозможно пробраться чрезъ женскій хвостъ, окружающій ее. Не видишь ли ты принца Александра; мнѣ нужно также поговорить съ нимъ. Онъ не мало сидѣлъ у меня на колѣняхъ, когда былъ маленькимъ мальчикомъ и старикъ былъ еще живъ. Теперь все измѣнилось, мы всѣ стали французами; не такъ ли, Путкаммеръ?

Баронъ еще разъ пожалъ канцлеру руку, затѣмъ повернулся и пошелъ къ принцу, который, окруженный придворными, стоялъ на противоположномъ концѣ залы.

Принцъ былъ одѣтъ въ нѣмецкій придворный костюмъ своего дяди по матери, курфюрста Бранденбургскаго, съ орденской лентой на груди и, повидимому, велъ серьезный разговоръ. Глубокая печаль сверкала въ его темныхъ глазахъ, когда одинъ старый придворный съ сѣдой головой, послѣ долгаго разговора, отошелъ отъ него.

Въ эту минуту баронъ, разговаривавшій съ Путкаммеромъ, занялъ его мѣсто.

— А! Фрицъ фонъ-деръ-Рекке, другъ моего отца! весело вскричалъ принцъ, спѣша на встрѣчу барону, который безъ разсужденій обнялъ его.

Умные глаза старика сдѣлались влажны, когда онъ долго держалъ въ рукахъ руку принца и молча глядѣлъ на него.

— Да благословитъ васъ Богъ, принцъ! сказалъ онъ, наконецъ. Мнѣ хотѣлось бы немного поговорить съ вами, но только вдвоемъ.

Принцъ взялъ подъ руку барона и оба, сопровождаемые взглядами придворныхъ, отошли въ оконную нишу.

Герцогъ, погруженный въ интересный разговоръ, тѣмъ не менѣе замѣтилъ разговоръ Франкена съ Путкаммеромъ, и отъ его внимательнаго взгляда неускользнуло, что принцъ отошелъ въ сторону съ барономъ фонъ-деръ-Рекке.

Фридрихъ Казиміръ не чувствовалъ большой симпатіи къ старому барону, который, по его мнѣнію, не умѣлъ вести себя и не стѣснялся въ собраніяхъ ландстага открыто выражать свое мнѣніе, когда дѣло шло о благѣ страны. Не смотря на внутреннее неудовольствіе герцога, на губахъ его мелькала любезная улыбка, какъ будто онъ не подозрѣвалъ, что происходитъ вокругъ него.

Онъ объяснялъ окружающимъ написанную имъ въ стихахъ новую трагедію и гордое удовольствіе выразилось на его лицѣ, когда придворные начали выражать свое восхищеніе красивыми фразами, стараясь одинъ превзойти другаго.

Это занятіе было прервано открытіемъ тяжелыхъ дверей на заднемъ планѣ залы.

Дежурный камергеръ доложилъ о появленіи городскихъ совѣтниковъ, ученыхъ государства и представителей купечества.

На подушкѣ изъ краснаго бархата старшій изъ совѣтниковъ несъ маленькій золотой Курляндскій гербъ, подъ которымъ были два портрета: герцоговъ Іакова и Казиміра. Затѣмъ внизу помѣщался нарисованный на слоновой кости городъ Митава. Рисунокъ былъ вставленъ въ золотую раму, украшенную драгоцѣнными каменьями.

Представитель Митавы заговорилъ взволнованнымъ голосомъ слѣдующее:

— Позвольте намъ, высокоблагородная принцесса Курляндская, повергнуть къ вашимъ ногамъ нашъ всеподданнѣйшій привѣтъ. Мы надѣемся, что вы милостиво взглянете на насъ, и осмѣливаемся выразить нашу преданность этимъ ничтожнымъ приношеніемъ. Ваше рѣшеніе оставить землю вашихъ отцовъ наполняетъ насъ глубочайшимъ горемъ. Мы никогда не забудемъ вашихъ достоинствъ, никогда не перестанемъ уважать ихъ.

Принцесса встала и, съ взволнованнымъ видомъ взяла подушку изъ рукъ сѣдаго совѣтника и выразила свою благодарность въ горячихъ, задушевныхъ словахъ, говоря, что подарокъ достойныхъ людей еще дороже для нея потому, что онъ представляетъ воспоминаніе родины.

Послѣ этого депутація раскланялась съ принцессой, герцогомъ и герцогиней и сейчасъ же торжественно оставила залу.

— Поздравляемъ васъ, дорогая принцесса, сказалъ герцогъ съ нѣкоторымъ неудовольствіемъ, съ привязанностью къ вамъ нашего народа. Ихъ поступокъ доставилъ намъ высокое удовольствіе и мы не замедлимъ сдѣлать этимъ людямъ торжественное угощеніе.

— Благодарю васъ, братъ мой, сказала Шарлотта.

Затѣмъ, наклонясь къ герцогу, она шепнула ему взволнованнымъ голосомъ:

— Но прежде всего, я благодарю ваше высочество за исполненіе моей просьбы. Вечеромъ, предъ моимъ отъѣздомъ въ Ллібаву, я получила отъ Путкаммера часть слѣдующихъ мнѣ денегъ.

Герцогъ съ удивленіемъ поглядѣлъ на нее. Затѣмъ, не менѣе быстро, оправился и сказалъ, улыбаясь:

— Я очень радъ, что доставилъ вамъ удовольствіе, сестра. Но я почти забылъ объ этомъ, занятый государственными дѣлами… А, вотъ идетъ Бергъ фонъ-Кармель! Мнѣ нужно сообщить ему нѣчто важное. Надѣюсь, вы позволите, дорогая Шарлотта.

Сказавъ это, онъ поспѣшно удалился на встрѣчу названному имъ господину, который, по его знаку, поспѣшилъ къ нему.

Между тѣмъ, полузакрытые пурпуровыми занавѣсями въ оконной нишѣ, Фрицъ фонъ-деръ-Рекке все еще съ жаромъ разговаривалъ съ принцемъ.

При появленіи городской депутаціи, старый баронъ сдѣлалъ нѣсколько шаговъ впередъ и съ удовольствіемъ выслушалъ рѣчь стараго совѣтника, но не отошелъ отъ принца и никто точно также не занялъ его мѣста; а видно было, что предметъ ихъ разговора далеко не веселый.

— Да, принцъ, продолжалъ фонъ-Рекке, по удаленіи депутаціи, повѣрьте, меня часто трясетъ лихорадка при видѣ нашихъ порядковъ. Я не бунтовщикъ и не хочу непочтительно говорить о нашемъ всемилостивѣйшемъ герцогѣ; напротивъ того, я всегда хвалю его за добродѣтель и рыцарскія качества. Но постоянныя развлеченія заставляютъ его забывать о благоденствіи своихъ подданныхъ. Къ сожалѣнію, мое вмѣшательство не нравится ему и въ собраніяхъ ландстага онъ постоянно противъ меня, конечно, это не имѣетъ на меня вліянія, но мнѣ жаль, что я ничего не могу измѣнить. Принцъ, вашъ покойный отецъ трудился и работалъ всю жизнь, а его сынъ… Впрочемъ, опытность приходитъ съ годами.

Принцъ молча пожалъ правую руку старика и, мрачно задумавшись, не поднималъ глазъ.

Между тѣмъ баронъ продолжалъ:

— Принцу Фердинанду слишкомъ нравится заграницей, а между тѣмъ онъ могъ бы принести много пользы своему брату. Вы же, позвольте мнѣ это сказать, вы стали на сторону бранденбуржцевъ и совершенно изгнали себя изъ своей родины. Конечно, храбрые рыцари и жаждущіе дѣятельности юноши могутъ найти только самое ограниченное поле дѣйствій въ нашемъ маленькомъ государствѣ и я не могу сердиться на васъ за то, что вы отсюда уходите. Заниматься земледѣліемъ плохо бы къ вамъ шло, а проводить свое время, возясь съ крестьянами, прилично только старикамъ, которые поработали мечами въ молодости и могутъ теперь работать только языкомъ. Очень жаль, что вы уѣзжаете, но мы не сердимся на васъ за это.

— Да, мой благородный другъ, сказалъ принцъ, каждый избираетъ себѣ цѣль, смотря по способностямъ и внутреннему убѣжденію. Фердинандъ хорошо дѣлаетъ, что не вмѣшивается въ государственныя дѣла Фридриха. Онъ благоразумно помнитъ исторію нашего предка, герцога Вильгельма, такъ какъ, если нельзя служить двумъ господамъ, то точно такъ же два господина не могутъ въ одно и то же время пріобрѣсти любовь народа, хотя бы даже и имѣли одинаковые взгляды. Я же служу моему дядѣ, великому курфюрсту всей душой, какъ я никогда бы не могъ служить другому и едва ли какой нибудь солдатъ служитъ веселѣе, чѣмъ я служу подъ его знаменами. Клянусь Богомъ! добрый Фрицъ, вы скоро услышите обо мнѣ и будете гордиться бранденбургскими солдатами.

Глаза принца засверкали отъ воодушевленія и выраженіе счастія и веселости промелькнуло по лицу молодаго героя.

— Совершенно вѣрно, принцъ! совершенно вѣрно! вскричалъ фонъ-деръ-Рекке, ласковымъ взглядомъ глядя на юношу. Вы хорошій человѣкъ, но берегитесь безразсудной храбрости, не подвергайте себя напрасно опасностямъ, не жертвуйте собою изъ-за дѣла, которое все равно будетъ потеряно, если бы для него даже пожертвовали тысячью жизней. Берегите свою жизнь, чтобъ имѣть время самому исполнить много благородныхъ дѣлъ. Вы знаете, принцъ, что я самъ старый воинъ, я уважаю храбрость въ людяхъ и, если бы мнѣ было двадцатью годами меньше, то, клянусь Богомъ! я рядомъ съ вами готовъ былъ бы вынуть мечъ изъ ноженъ и съ удовольствіемъ пошелъ бы противъ собакъ турокъ. Повѣрьте мнѣ, принцъ!.. Но я уже старъ, кровь тише течетъ въ моихъ жилахъ.

— О! благородный другъ, я часто вспоминаю о вашихъ геройскихъ поступкахъ! Вы не даромъ носите благородное имя фонъ-деръ-Рекке.

— Знаете, что, принцъ, сказалъ старикъ. Хорошо, что намъ удалось остаться незамѣченными въ этой всеобщей суматохѣ.

— Не совсѣмъ, другъ мой, не совсѣмъ, сказалъ Александръ, который, взглянувъ на занавѣсъ, замѣтилъ, какъ два бѣлыхъ пальчика вдругъ отпустили ее.

— Женское любопытство не можетъ дозволить двумъ мужчинамъ поговорить незамѣтно. Но, кажется, я вижу духовенство, которое является привѣтствовать васъ. Идемте.

Дѣйствительно, предъ Шарлоттою стоялъ суперинтендентъ въ сопровожденіи другаго проповѣдника. Она, преклонивъ колѣни на бѣлую атласную подушку, принимала прощальное благословеніе.

Затѣмъ подошелъ принцъ и, занявъ мѣсто принцессы, склонивъ голову, принялъ благословеніе достойнаго служителя церкви.

Этимъ торжественнымъ актомъ окончился пріемъ и герцогъ, съ необыкновенно серьезнымъ видомъ, повелъ герцогиню въ банкетную залу.

Два негра въ ярко-красныхъ ливреяхъ, неподвижно стояли у двери, чрезъ которую прослѣдовало все шествіе. Изъ украшенной зеленью галлереи раздавалась прекрасная музыка и цѣлая толпа слугъ ждала на противоположномъ концѣ залы знака своего начальника.

Послѣ того, какъ герцогъ занялъ свое мѣсто рядомъ съ герцогиней, по правую сторону которой сидѣла принцесса, принцъ Александръ сѣлъ по лѣвую сторону герцога, дамы разсѣлись по порядку напротивъ кавалеровъ и заняли такимъ образомъ одну половину стола.

Фрицъ фонъ-деръ-Рекке съ короткимъ поклономъ занялъ мѣсто между Бергомъ фонъ-Кармель и барономъ фонъ-Шенингомъ, тогда какъ Путкаммеръ сѣлъ между принцемъ и старшимъ графомъ Дона, а остальные придворные размѣстились на нижнемъ концѣ стола.

Тогда прислуга проявила горячую дѣятельность. Длинными рядами она неслышно скользила взадъ и впередъ, разнося на серебряныхъ подносахъ благоуханныя кушанья. Герцогскіе мундшенки спѣшили наливать вино въ серебряные стаканы и кружки.

Но никогда еще торжественный банкетъ у герцога не проходилъ въ такомъ серьезномъ настроеніи…

Еще долго спустя по выходѣ изъ-за стола, старый фонъ-деръ-Рекке ходилъ по залѣ съ принцемъ Александромъ и принцессою Шарлоттою, а когда старикъ на прощаніе поцѣловалъ руку Шарлотты, она съ волненіемъ поцѣловала его сѣдую голову.

Потомъ еще долго принцъ и принцесса стояли у окна рука въ руку, и слѣдили за отъѣзжавшимъ экипажемъ, который увозилъ старѣйшаго и вѣрнѣйшаго друга ихъ дома.

Вечеромъ въ тотъ же самый день, герцогъ сидѣлъ у себя въ кабинетѣ, закутанный въ шелковый, отдѣланный мѣхомъ, плащъ, закрывавшій его до ногъ, и, положивъ ноги на маленькую скамейку, задумчиво глядѣлъ въ каминъ.

Въ эту минуту, въ комнату безъ шума вошелъ Путкаммеръ и, опустившись въ кресло, терпѣливо ждалъ, пока герцогъ выйдетъ изъ своей задумчивости.

Казалось, будто канцлеръ раздѣляетъ усталость своего господина. Онъ сидѣлъ, опустивъ голову на грудь, осаждаемый цѣлымъ рядомъ тяжелыхъ мыслей.

Наконецъ, герцогъ зашевелился и съ ласковой улыбкой кивнулъ канцлеру, который поспѣшно поднялся.

— Сидите, другъ мой, мы здѣсь въ своемъ обществѣ, поболтаемъ немного; что новаго, хорошо ли выѣздили Гектора?.. Шталмейстеръ обѣщалъ, что онъ будетъ готовъ къ ближайшей охотѣ…. Какъ идетъ постройка новаго дома для фазановъ въ Нейгутѣ? пусть поторопятся. Я, при первой хорошей погодѣ, поѣду самъ посмотрѣть. И кстати осмотрю воспитаніе собакъ…. Да, о чемъ это вы говорили съ Франкеномъ?

— Онъ просилъ, чтобы вы оказали ему честь поговорить съ нимъ сегодня.

— Но, Путкаммеръ, мы обѣщали сыграть съ Галенъ и графомъ Дона партію въ тресетъ.

Путкаммеръ пожалъ плечами.

— Мнѣ очень жаль, но я, полагая, что дѣйствую согласно съ вашими желаніями, обѣщался устроить аудіенцію въ восемь часовъ. Поэтому онъ идетъ вслѣдъ за мною.

— Чортъ возьми, канцлеръ! вы съ ума сошли.

— Я полагаю, ваша свѣтлость, спокойно возразилъ Путкаммеръ, что пора было бы исполнить ваше герцогское слово, данное его высочеству курфюрсту; Франкену нельзя отказать вторично, не подрывая нашей репутаціи.

— Боже мой! со вздохомъ сказалъ герцогъ, эти люди не умѣютъ вести себя.

Раздался звонокъ.

Два пажа появились въ одно и то же время.

— Подайте намъ кафтанъ и парикъ, приказалъ герцогъ.

По окончаніи туалета пажи удалились, а герцогъ повернулся къ Путкаммеру и испытующимъ взглядомъ посмотрѣлъ ему въ глаза.

— Мы полагаемъ, канцлеръ, что вы отчасти исполнили желаніе принцессы, такъ какъ сегодня мы получили отъ нея благодарность за отсчитанныя вами деньги. Вы, кажется, совершенно хотите опустошить герцогскую кассу для принцессы?

Канцлеръ съ удивленіемъ отступилъ на нѣсколько шаговъ. Но поспѣшно оправился и рѣшительно сказалъ:

— Дѣйствительно, по просьбѣ старшей фрейлины принцессы, графини Цаваки, я послалъ опись долговъ вашей свѣтлости принцессѣ, такъ какъ графиня Цаваки желала имѣть правильный взглядъ на дѣло. Нѣтъ сомнѣнія, что ея просьбы не имѣли причиною недовѣрія къ вашему высочеству и я такимъ образомъ только и объясняю себѣ благодарность принцессы. То есть, она благодарила васъ за то, что вы исполнили просьбу ея любимицы.

— Гмъ! очень можетъ быть, что это такъ, сказалъ герцогъ. Въ такомъ случаѣ, вы не пересылали Цаваки ничего для принцессы, кромѣ списка? Вы не дали ей нисколько денегъ?… Все таки это странно.

— Ни одного фартинга, принцъ. Но я надѣюсь, что ваше высочество согласитесь назначить принцессѣ опредѣленную годовую пенсію, которая выплачивалась бы въ опредѣленные сроки, и письменно дадите ваше согласіе.

— Очень жаль! очень жаль! мой милый! Вы говорите, что графиня пожелала узнать, въ какомъ положеніи это дѣло? Чортъ возьми! этого я не потерплю. Достаточно и того, что нашъ дядя, курфюрстъ, вмѣшивается въ наши дѣла, женщины не должны путаться, въ особенности эта, въ глазахъ которой свѣтится вражда, какъ только ея взглядъ встрѣчается съ нашимъ… Хотя сегодня она появилась при дворѣ въ новой красотѣ, тѣмъ не менѣе, я ей не довѣряю. Эта женщина кажется непроницаемой, какъ море, и столь же опасной, какъ спокойныя воды, въ глубинѣ которыхъ скрываются темные духи… Говорятъ, что она очень несчастна? вы ничего про нее не знаете?

— Ваше высочество, при дворѣ ходитъ множество слуховъ, но мужчины неохотно соперничаютъ съ тѣми женщинами, которыхъ главная спеціальность сплетни. Очень можетъ быть, что въ глубинѣ души этой женщины покоится сокровище, столь же драгоцѣнное, какъ морской жемчугъ…. Но, простите, ваше высочество, я слышу голоса. Уже восемь часовъ и Франкенъ, какъ всегда, держитъ слово. Поэтому я прошу васъ, ваше высочество, принять его дружелюбно. Клянусь Богомъ и всѣми святыми, намъ необходимо быть осторожными съ курфюрстомъ!

Герцогъ бросилъ задумчивый взглядъ на взволнованное лицо канцлера.

— Дѣлайте, что хотите, Путкаммеръ. Вы всегда хотите лучшаго.

— Совѣтники. Фонъ-Франкенъ, доложилъ дежурный камергеръ.

Герцогъ милостиво махнулъ рукою.

По прошествіи получаса, Франкенъ вышелъ отъ. герцога съ видимымъ удовольствіемъ, неся въ рукахъ зеленый портфель, въ которомъ заключался подписанный герцогомъ документъ, по которому принцессѣ назначалась пожизненная рента въ двѣ тысячи рейхсталеровъ, начиная съ 1684 года.

ГЛАВА X.
Недовольный.

Рѣзкій осенній вѣтеръ, смѣшанный cъ холоднымъ дождемъ, сбивалъ послѣднія листья съ молодыхъ деревьевъ, которыя Янушъ Кальнингъ пять лѣтъ тому назадъ посадилъ на разстояніи четверти версты отъ своего дома. Но, наконецъ, вѣтеръ немного уменьшился и солнце выглянуло изъ-за облаковъ.

Изъ хижины вышелъ Янушъ и, въ сопровожденіи Ванакса, направился къ елямъ, росшимъ сзади дома.

— Инко! мой милый, сказалъ старикъ, что дѣлаешь ты здѣсь, около могилъ? Трава сыра, земля холодна послѣ твоей болѣзни тебѣ надо быть осторожнымъ.

Высокій, необыкновенно худой юноша, какимъ мы снова находимъ Инко, молча всталъ и вышелъ согнувшись изъ подъ елей въ сопровожденіи Януша, съ безпокойствомъ глядѣвшаго на него.

— Пойдемъ въ комнату, мальчикъ! крикнулъ онъ ему, увидавъ, что Инко идетъ къ колодцу и садится на край его.

— Оставь меня здѣсь, возразилъ Инко. Развѣ ты не чувствуешь, какъ грѣетъ солнце. Чистый воздухъ принесетъ мнѣ пользу. Я не хочу идти въ мрачную комнату.

— Не хочешь?.. сказалъ старикъ, медленно подходя къ нему. Но это продолжится не долго, вѣтеръ снова задуетъ еще сильнѣе.

— Тѣмъ лучше, сказалъ Инко со смѣхомъ.

Но его смѣхъ не шелъ къ его худому лицу, съ глубоко ввалившимися, черными глазами.

Его губы слегка искривились, когда Янушъ подалъ ему цѣлую горсть крупной брусники, которую онъ нарочно собралъ для мальчика.

— Возьми, это освѣжитъ тебя.

— Оставь, Янушъ, отворачиваясь отъ него, сказалъ Инко. Я не могу ѣсть.

— Вотъ оттого то ты и худѣешь съ каждымъ днемъ, съ огорченіемъ сказалъ Янушъ. Если бы я только зналъ, что это тебѣ поможетъ, я послалъ бы въ городъ за докторомъ.

— Докторъ мнѣ не поможетъ, Янушъ, съ мрачнымъ взглядомъ сказалъ Инко. Тебѣ только не слѣдовало обманывать меня и все было бы иначе.

— Мнѣ не слѣдовало тебя обманывать!.. Ты, кажется, съ ума сошелъ. Ложь корень всѣхъ пороковъ и какимъ образомъ могъ я, старикъ, обманывать тебя? Что за глупости ты мнѣ разсказываешь.

Янушъ сталъ дѣлать усилія, чтобъ смотрѣть веселѣе, что придавало ему комическій видъ, онъ приблизился къ Инко и осторожно сѣлъ рядомъ съ нимъ на край колодца.

— Ну, теперь скажи мнѣ, почему ты считаешь меня лжецомъ?

— Да, я сдѣлаю это наконецъ, сказалъ юноша, и яркая краска покрыла его лицо. Развѣ ты не разсказывалъ мнѣ, что евреи убиваютъ христіанскихъ дѣтей, чтобъ искупать ихъ кровью свои грѣхи? Все это недостойная ложь. Я употребилъ цѣлый годъ на то, чтобъ убѣдиться, что ты недостойный лжецъ.

Янушъ не шевелился и, разинувъ ротъ, молча глядѣлъ на своего воспитанника.

— Нѣтъ, я не сошелъ съ ума, какъ ты думаешь, страстно продолжалъ Инко. Евреи благочестивѣе насъ и въ тысячу разъ умнѣе, чѣмъ мы, глупые мужики. Я скажу тебѣ, Янушъ, что между мною и Юдифью существуетъ громадная разница. Она знатнѣе меня, такъ какъ она умнѣе самаго умнаго цыганскаго мальчика.

При этихъ словахъ горькая улыбка мелькнула на губахъ Инко. Онъ молчалъ, скрестивъ руки на груди, и не поднималъ глазъ.

Удивленіе Януша зашло такъ далеко, что онъ даже попятился отъ Инко.

Но его страхъ и безпокойство превышали гнѣвъ и онъ тихо прошепталъ:

— Инко! мой милый, ты бредишь. Приди въ себя. Посмотри на меня. Я — Янушъ, твой другъ.

Инко медленно поднялъ голову и взглянулъ прямо въ глаза старику, безпомощность котораго внушала жалость.

Мальчикъ, какъ бы почувствовавъ раскаяніе, протянулъ ему руки.

— Поди сюда ближе, Янушъ, и выслушай меня. Я все скажу тебѣ; но соберись съ мыслями и хорошенько запомни все, что я тебѣ скажу, тогда ты увидишь, что я не сумасшедшій и не такой дурной, какъ ты это часто мнѣ говорилъ.

Старикъ послушно, какъ малый ребенокъ, сѣлъ на указанное ему мѣсто и, опираясь руками на колѣни, опустилъ голову на грудъ, время отъ времени бросая взгляды недоумѣнія на своего воспитанника.

Невыразимый испугъ охватилъ его. Онъ думалъ, что Инко сошелъ съ ума или испорченъ, онъ почти убѣдился въ этомъ; когда-то онъ слышалъ, что сумасшедшихъ не слѣдуетъ раздражать противорѣчіями, если не желаютъ довести ихъ до бѣшенства, поэтому онъ рѣшился выражать согласіе на самыя безумныя идеи Инко и не дѣлать еще тяжелѣе его печальнаго конца.

Эта мысль заставила Януша глубоко вздохнуть.

Но, можетъ быть, существовало еще какое нибудь средство для спасенія Инко? Старая колдунья въ ближайшей деревнѣ знала много средствъ противъ порчи и всевозможныхъ другихъ несчастій. И онъ вспомнилъ, что однажды она, своими заклинаніями, спасла сумасшедшаго.

Такъ думалъ старикъ, но скоро онъ потерялъ послѣднюю надежду, бросивъ искоса взглядъ на своего воспитанника.

Наконецъ, онъ совершенно пересталъ думать, а сталъ только прислушиваться къ тому, что говорилъ Инко, и его вдругъ удивило, что слова мальчика становились спокойнѣе, а голосъ звучалъ печальнѣе.

— Я знаю, Янушъ, что ты нарочно не принуждалъ меня къ тяжелой работѣ съ тѣхъ поръ, какъ ушла Беппи. Но, отнявъ у меня одну работу, ты не далъ мнѣ никакой другой и далъ мнѣ возможность дѣлать и ходить, куда я хочу. Я уходилъ отъ тебя и, можетъ быть, часто дѣлалъ то, чего не слѣдовало. Ты былъ такъ добръ ко мнѣ, а я злоупотреблялъ твоей добротою… Мои руки сдѣлались нѣжны и бѣлы, но мои мысли часто были черны и дурны. И я думалъ о такихъ вещахъ, которыя не пришли, бы мнѣ въ голову, если бы я былъ занятъ тяжелымъ трудомъ. Я научился съ завистью глядѣть на городскихъ юнкеровъ. Я увидалъ, что мудрость почерпается изъ книгъ, и что мудрымъ и ученымъ можетъ быть даже человѣкъ, одѣтый въ лохмотья. Все это я узналъ и сталъ ненавидѣть тебя за то, что ты хотѣлъ сдѣлать изъ меня такое же вьючное животное, какъ ты самъ.

По мѣрѣ того, какъ Инко говорилъ, Янушъ медленно поднималъ голову и, наконецъ, совершенно выпрямившись, съ удивленіемъ глядѣлъ на мальчика.

Его удивленіе все увеличивалось на мѣрѣ того, какъ говорилъ Инко. Его слова звучали совершенно благоразумно и онъ говорилъ о любви и о добрѣ такъ странно, но въ то же время такъ хорошо, что глаза Януша наполнились слезами.

Но вдругъ Инко сказалъ, что старикъ вьючное животное и хочетъ изъ него сдѣлать то же.

Нѣтъ, такую вещь могъ говорить только испорченный или сумасшедшій, такъ какъ никто не чувствовалъ себя счастливѣе и уважаемѣе въ своемъ положеніи, какъ Янушъ.

Слѣдовательно, благоразуміе мальчика было только кажущееся.

— Ты слушаешь меня, Янушъ? спросилъ Инко, схвативъ старика за руку.

Послѣдній вздрогнулъ отъ испуга.

— Начинается сумасшествіе, подумалъ онъ.

Затѣмъ дрожа отвѣчалъ:

— Да, мой милый. Только не сердись на меня.

— Вотъ видишь ли, Янушъ, продолжалъ мальчикъ, я очень часто по цѣлымъ часамъ слушалъ разговоры герцогскихъ слугъ и даже мнѣ удавалось проскальзывать въ переднія къ пажамъ и оказывать имъ мелкія услуги, за которыя мнѣ подарили красивый кафтанъ, надъ которымъ ты такъ смѣялся. Тамъ я слышалъ многое, но еще болѣе видѣлъ. Я не понималъ по-нѣмецки, и такъ какъ всѣ знали это, то никто не обращалъ на меня вниманія, никто не думалъ при мнѣ стѣсняться, и я открылъ въ этихъ изящныхъ юнкерахъ такъ много обмана и лжи, что мнѣ захотѣлось быть такимъ же, какъ они, чтобъ имѣть возможность, хоть разъ въ жизни, бросить имъ въ лицо ихъ недостойность. Ты вѣдь, старый другъ, не имѣлъ ни малѣйшаго представленія о притворствѣ, лжи и трусости этихъ красивыхъ, хорошо одѣтыхъ городскихъ жителей. Конечно, между ними есть также хорошіе люди, только гораздо красивѣе, гораздо изящнѣе, мой старый другъ, но тѣ зато болѣе страдаютъ и, можетъ быть, желали бы быть на твоемъ мѣстѣ… Но слушай дальше. Тогда пришла болѣзнь и я былъ радъ, видя тебя сидящимъ у моей постели, видя, какъ ты нѣжными и искуссными руками, какъ женщина, подавалъ мнѣ питье изъ красныхъ ягодъ, чтобъ освѣжить мои запекшіяся губы.

Я никогда не забуду той ночи, когда я думалъ, что умру, и ты взялъ меня на руки, какъ маленькаго ребенка, и твои горячія слезы падали ко мнѣ на лобъ… Не отпирайся! не отворачивайся отъ меня!.. Тогда я далъ себѣ обѣщаніе никогда больше не сердить тебя противорѣчіями далъ себѣ слово сказать тебѣ все. И если же ты оклеветалъ евреевъ съ злымъ намѣреніемъ, то не ненавидѣть тебя за это. Если же ты самъ обманулся, то постараться, какъ умѣю, убѣдить тебя въ противномъ. Если же ты будешь упрямиться, то навсегда оставить тебя… Не говори теперь ничего, я не хочу слышать твоихъ возраженій. Ты долженъ выслушать меня до конца. Я разскажу тебѣ все и, можетъ быть, тогда ты поймешь меня.

И такъ, слушай, когда я изчезалъ по цѣлымъ днямъ и ночамъ, ты сердился и бранилъ меня, и это доставляло мнѣ удовольствіе и даже бывали минуты, когда я ненавидѣлъ тебя болѣе всего на свѣтѣ. Я никогда не думалъ, чтобъ можно было лгать взглядами и жестами, и всегда полагалъ, что люди, бѣдные, ожесточенные несчастіями, хуже знатныхъ богачей. Но послѣ того, какъ я выучился языку знатныхъ, я узналъ, что ихъ слова часто противорѣчатъ мыслямъ. Я узналъ, что и у нихъ нѣтъ ни справедливости, ни знанія, что все это замѣняетъ наружный блескъ и великолѣпіе, которые прежде опьяняли меня.

Но ты не понимаешь этого, ты, уму котораго я часто удивлялся, только сверкающая искра сравнительно со свѣтомъ, освѣщающимъ умъ знатныхъ.

Дѣйствительно, Янушъ хотя понималъ очень мало, изъ того, что ему говорилось, но началъ надѣяться, что порча Инко еще не такъ опасна, такъ какъ многое изъ того, что онъ говорилъ, было испытано имъ самимъ, но только ему никогда бы не найти было словъ для выраженія своихъ мыслей. Потому онъ кивнулъ головою и отвѣчалъ:

— Да, мой милый, я уже думалъ нѣчто подобное. Но бѣдный крестьянинъ, принадлежащій съ рожденія своему господину тѣломъ и душою, не долженъ судить его, да и къ тому же, я думаю, что я не нашелъ бы подходящихъ выраженій.

Говоря это, онъ думалъ, что для Инко пришла свѣтлая минуту, такъ какъ сумасшедшій не могъ бы говорить такъ умно и связно.

Въ эту минуту снова раздался голосъ мальчика:

— Если ты думаешь, что вовремя моего ничегонедѣланія и постоянныхъ странствованій я не страдалъ, то ты сильно ошибаешься, такъ какъ, прежде чѣмъ мое желаніе исполнилось, хотя только въ половину, я переносилъ голодъ, холодъ и другія вещи точно также спокойно, какъ переносилъ ту брань, которой ты встрѣчалъ меня, когда я возвращался. Ты знаешь, что я съ того самаго вечера, когда видѣлъ праздникъ въ замкѣ, пересталъ находить удовольствіе въ твоемъ обществѣ. Я видѣлъ тамъ такъ много прекраснаго, что постоянно думалъ снова увидать все это. Я такъ долго бродилъ вокругъ дворца, такъ часто меня оттуда прогоняли и я снова возвращался, что, наконецъ, всѣ привыкли къ цыганскому мальчику и даже позволяли ему исполнять нѣкоторыя дѣла: такъ, напримѣръ, давали держать лошадь, когда конюху надоѣдало ждать своихъ господъ. Въ кухню мнѣ не позволяли входить, такъ какъ цыганскій мальчикъ могъ стащить серебро, а тѣмъ не менѣе, однажды въ углу задняго двора я видѣлъ, какъ двое слугъ прятали ввѣренное имъ серебро.

Горькая улыбка мелькнула на блѣдныхъ губахъ мальчика, онъ провелъ рукою по вьющимся волосамъ и продолжалъ:

— Когда я сидѣлъ, голодный и усталый, на ступеняхъ кухонной лѣстницы и съ жадностью глядѣлъ, какъ ѣли другіе, лакеи толкали меня или перелѣзали чрезъ меня, когда я сидѣлъ на ихъ дорогѣ. Я часто проскальзывалъ къ собакамъ и дѣлилъ съ ними ихъ обѣдъ. Но все это не пугало меня. Я не желалъ отойти отъ двери, переступить чрезъ порогъ которой такъ влекло меня; когда я, по прошествіи года, сдѣлался слугою всей герцогской прислуги, то мнѣ уже скоро удалось надѣть на себя хорошій кафтанъ, спать въ комнатѣ конюховъ и ѣсть съ ними съ однихъ блюдъ, еще ни разу не переступивъ чрезъ порогъ, чрезъ который я видѣлъ приходящими благородныхъ дамъ и гордыхъ юнкеровъ. Я завидовалъ горничнымъ и лакеямъ, которые имѣли счастіе безпрепятственно проходить мимо часовыхъ вслѣдъ за своими господами. Но слушай, какимъ образомъ исполнилось мое желаніе, когда я уже пересталъ надѣяться, а мои подозрѣнія, а также и наблюденія, сдѣланныя мною въ жидовскомъ кварталѣ…

— Несчастный! прошепталъ Янушъ, они испортили тебя тамъ за твое подслушиваніе, такъ какъ всѣ жиды въ союзѣ съ діаволомъ уже потому, что они такъ жестоко поступили съ сыномъ Божіимъ.

— Не перебивай меня, сказалъ Инко. Тебя или самого обманули, или ложь тебѣ нравится и ты хочешь обмануть меня. Если вѣрно послѣднее, то мнѣ нечего съ тобою дѣлать и я уйду отъ тебя навсегда…

— Я слушаю, мой милый, пойдемъ только въ хижину. Солнце скрывается и чрезъ полчаса снова наступитъ непогода.

Не обращая вниманія на слова Януша, Инко продолжалъ:

— Однажды я сидѣлъ на большомъ камнѣ на заднемъ дворѣ, прислонясь спиною къ дворцовой стѣнѣ, когда ко мнѣ подошелъ рейткнехтъ, подвелъ красивую лошадь и, бросивъ мнѣ узду, поспѣшно послѣдовалъ за хорошенькой дѣвушкой, которая шла въ кухню, неся ведро съ водою. Я взялъ лошадь за узду и, такъ какъ мнѣ надо было о многомъ подумать, то я снова сѣлъ на камень, а животное стало щипать траву, росшую у моихъ ногъ. Тогда надо мною тихо отворилось окно. Я взглянулъ наверхъ и увидалъ, какъ появилась изъ-за занавѣски маленькая, бѣленькая ручка, а чрезъ мгновеніе ко мнѣ упала маленькая сложенная бумажка, перевязанная красной шелковой лентой, и окно снова почти безъ шума затворилось.

Прошло около четверти часа, затѣмъ рейткнехтъ вернулся и взялъ отъ меня лошадь. Чрезъ нѣсколько мгновеній изъ противоположной двери вышелъ господинъ, который поспѣшно подошелъ къ конюху. — Получилъ ты что нибудь сегодня? поспѣшно спросилъ господинъ по-латышски слугу. Тотъ отвѣчалъ:

— Нѣтъ.

Тогда баринъ приказалъ, чтобъ онъ еще ждалъ.

— За каждое письмо, ты получишь талеръ, шепнулъ онъ, тогда какъ конюхъ съ благодарностью снялъ шапку и поцѣловалъ полу кафтана барина.

Довольно далекое разстояніе, на которомъ я находился отъ обоихъ, заставило ихъ думать, что ихъ тихій разговоръ ускользнулъ отъ моего вниманія. Къ тому же, я не казался имъ опаснымъ, такъ какъ сидѣлъ, опустивъ голову на руки, и дѣлалъ видъ, что сплю. Но мои уши не пропустили ни слова.

Послѣ того, какъ кавалеръ удалился, конюхъ, прождавъ напрасно еще нѣсколько времени, повелъ лошадь на передній дворъ. Я скользнулъ вслѣдъ за нимъ, чтобъ посмотрѣть, кто его баринъ, чьи письма онъ продаетъ другому. Съ дворцовой лѣстницы сошелъ стройный молодой человѣкъ, съ красивымъ лицомъ, обрамленнымъ свѣтлыми волосами, онъ сказалъ только одно слово: «Ничего?» — Ничего, баринъ, отвѣчалъ конюхъ съ досадливымъ видомъ. А красивый всадникъ, подавивъ вздохъ, вскочилъ на лошадь и поскакалъ къ воротамъ.

Этому господину должно было принадлежать письмо, которое было спрятано у меня на груди. Но, какимъ образомъ передать ему его въ руки?

Подумавъ нѣсколько времени, я сѣлъ недалеко отъ воротъ и до тѣхъ поръ не вставалъ съ мѣста, пока не услышалъ стукъ лошадиныхъ копытъ. Я уже много разъ вставалъ напрасно, но на этотъ разъ я увидалъ, что прежній всадникъ, съ усталымъ видомъ, шагомъ возвращался обратно.

Я, недолго думая, подбѣжалъ къ нему, схватилъ лошадь подъ уздцы и тихо шепнулъ ему:

— Баринъ, у меня есть письмо. Отошлите вашего конюха, который идетъ чрезъ дворъ, чтобъ взять вашу лошадь.

— Куртъ! поищи мой хлыстъ, который я потерялъ у воротъ, сказалъ юнкеръ конюху, который поспѣшно вышелъ изъ воротъ, тогда какъ я помогъ всаднику сойти съ сѣдла и сунулъ ему въ руку письмо съ словами:

— Баринъ, не вѣрьте вашему конюху. А если вы хотите имѣть вѣрнаго слугу, то возьмите меня вмѣсто него.

Ни слова не говоря, всадникъ поспѣшно схватилъ мою находку и легкими шагами поспѣшилъ къ дверямъ, за которыми исчезъ отъ моихъ взглядовъ. Прошло около недѣли, а я не видалъ ни всадника, ни его конюха.

Однажды я стоялъ у воротъ, глядя на красивые экипажи, проѣзжавшіе предо мною пестрымъ рядомъ, какъ вдругъ къ воротамъ подъѣхала легкая карета, запряженная парою горячихъ лошадей, и, къ моему удивленію, въ ней сидѣли, роскошно одѣтые, оба господина, желавшіе получать одни и тѣ же письма. Они улыбались и горячо о чемъ-то разговаривали.

Красивый, бѣлокурый баринъ, взглянувъ искоса на меня, приказалъ остановить лошадей и подозвалъ меня къ себѣ.

— Пойдемъ со мною. Я дамъ тебѣ кое-что для твоей больной матери, сказалъ онъ, бросая на меня особенный взглядъ. Я и забылъ, о чемъ ты меня просилъ.

Я думалъ, что вижу все это во снѣ, и стоялъ въ нерѣшимости.

— Идемъ же. Часовые не пропустятъ тебя въ замокъ безъ меня, смѣясь сказалъ онъ.

Въ то время, какъ я пошелъ около экипажа, оба барина весело заговорили между собою на языкѣ, котораго я не понималъ.

Брюнетъ не удостоилъ меня ни однимъ взглядомъ и, прощаясь со своимъ спутникомъ у лѣстницы, нѣсколько разъ пожалъ ему руку. Я послѣдовалъ за блондиномъ, внѣ себя отъ радости, что наконецъ, увижу прекрасныя комнаты, и что, мнѣ удастся вблизи посмотрѣть на знатныхъ господъ.

— О! если бы я могъ никогда не возвращаться въ мою конюшню? такъ думалъ я, глядя на шедшаго предо мною рыцаря.

Изящный юнкеръ, одѣтый въ бѣлый съ голубымъ костюмъ, почтительно открылъ дверь и отступилъ, увидавъ меня.

Рыцарь отстегнулъ шпагу и далъ свой беретъ юнкеру, который поспѣшно удалился.

— Умѣешь ли ты молчать, мальчикъ? тихо спросилъ рыцарь, подходя ко мнѣ.

Я молча кивнулъ головою.

— Хорошо. Ты долженъ будешь въ точности исполнять мои приказанія. Кто бы тебя не спрашивалъ, ты не долженъ никому отвѣчать. Будь вѣренъ и уменъ, какъ ты мнѣ обѣщалъ. А не то тебя постигнетъ участь конюха, я прикажу наказать тебя кнутомъ.

Я безстрашно глядѣлъ въ мрачное лицо рыцаря. Онъ сдѣлалъ нѣсколько шаговъ взадъ и впередъ по комнатѣ, затѣмъ снова остановился предо мною.

— Около полуночи, ты пойдешь вмѣстѣ со мною подъ извѣстное тебѣ окно. Но прежде ты позаботишься, чтобъ никто не помѣшалъ моему разговору съ одной дамой и, если кто нибудь будетъ подходить, то ты сейчасъ же долженъ дать мнѣ знать. Но прежде, чѣмъ ты станешь на свой постъ, ты долженъ обыскать всѣ уголки двора, чтобъ кто нибудь тамъ не спрятался. Затѣмъ, чтобъ никто не мѣшалъ тебѣ приходить во дворецъ во всякое время, ты долженъ будешь надѣть ливрею моихъ гайдуковъ. А теперь, ступай и жди у дверей, пока лакей не передастъ тебѣ платье.

Онъ повернулся, а я ушелъ.

Теперь ты знаешь, какъ я попалъ во дворецъ, и не будешь смѣяться, что я держу въ такой чести кафтанъ, въ которомъ я видѣлъ такъ много… такъ много пережилъ и сдѣлался такимъ умнымъ, что ты считаешь меня за сумасшедшаго.

Янушъ съ испугомъ поглядѣлъ на Инко. Ему казалось, что онъ ничѣмъ не обнаружилъ своихъ мыслей. Неужели Инко ко всему еще сдѣлался ясновидящимъ и могъ угадывать все?

— О! если бы только мой бѣдный мальчикъ не былъ испорченъ! Испорченные всегда считаютъ себя умнѣе всѣхъ другихъ.

Такъ думалъ Янушъ, тяжело вздыхая, тогда какъ Инко продолжалъ:

— Я отправился съ моимъ господиномъ подъ то окно, предварительно, со шпагою въ рукахъ, осмотрѣвъ всѣ уголки двора. Была темная, прохладная ночь. Рыцарь стоялъ уже около получаса у стѣны, когда, наконецъ, послышался стукъ, тихо отворилось окно и затѣмъ послышался нѣжный шепотъ.

Окно было высоко, тогда я поспѣшно подтащилъ къ нему камень и мой господинъ могъ поднести къ губамъ нѣжную ручку. И долго спустя послѣ полуночи они, наконецъ, разстались послѣ тысячи поцѣлуевъ.

Такимъ образомъ, прошло нѣсколько мѣсяцевъ. Много таинственныхъ записочекъ принялъ я и передалъ въ это таинственное окно, которое днемъ всегда было накрыто спущенными занавѣсками.

Только одинъ разъ видѣлъ я женщину большой красоты, съ заплаканными глазами, тихо открывавшую окно, и, какъ бы предчувствуя, что это относится ко мнѣ, я подбѣжалъ къ окну. Чрезъ мгновеніе у меня въ рукахъ было письмо къ моему господину.

Я стоялъ на часахъ въ передней рыцаря и онъ каждый день много разъ проходилъ мимо меня, но, тѣмъ не менѣе, прошло двѣ недѣли послѣ послѣдняго письма, переданнаго мною ему, а онъ не давалъ мнѣ никакого порученія, и даже ни разу не взглянулъ на меня.

Я замѣтилъ, что онъ казался мрачнымъ и задумчивымъ, каждый разъ, когда уходилъ брюнетъ, часто бывавшій у него и всегда говорившій съ моимъ господиномъ очень дружелюбно, тогда какъ въ глазахъ его сверкала вражда.

Я положительно не могъ объяснить себѣ ихъ дружбы.

Я научился понимать ихъ языкъ, но они обмѣнивались только любезными словами. Когда же приходили другіе гости, мой господинъ казался необыкновенно веселымъ.

Однажды онъ позвалъ меня къ себѣ.

— Возьми это, сказалъ онъ, передавая мнѣ тяжелую шкатулку. Прикажи осѣдлать мою лошадь, ты также поѣдешь со мною. Но прежде возьми этотъ маленькій свертокъ. Пойми меня хорошенько. Если я не возвращусь вмѣстѣ съ тобою, тогда передай этотъ, свертокъ извѣстной тебѣ дамѣ, когда она откроетъ окно. Ходи туда каждый день до тѣхъ поръ, пока она, наконецъ, замѣтитъ тебя.

При этихъ словахъ, онъ далъ мнѣ маленькій свертокъ, въ которомъ заключался портретъ молодой дамы.

— Ты передашь ей его, если я не вернусь съ тобою. А шкатулку возьми съ собою на лошадь.

Чрезъ часъ я ѣхалъ вмѣстѣ съ моимъ господиномъ, держа предъ собою тяжелую запертую шкатулку и спрятавъ портретъ красавицы у себя на груди.

Мы ѣхали нѣсколько часовъ по полямъ и лѣсамъ, пока, наконецъ, не достигли маленькой лужайки, окруженной деревьями. Тамъ уже ждало насъ пять другихъ рыцарей и докторъ герцога, котораго я часто видѣлъ во дворцѣ. Я не подозрѣвалъ, что должно бы произойти. Ты, Янушъ, навѣрно, не угадалъ. Брюнетъ раскрылъ шкатулку, вынулъ изъ нее два пистолета и въ то время, когда другіе смѣрили шагами разстояніе и поставили моего барина напротивъ брюнета, я слышалъ, какъ одинъ изъ господъ началъ считать:

— Разъ… два…

Въ эту минуту раздался выстрѣлъ и мой господинъ упалъ на землю, обливаясь кровью.

Въ то же мгновеніе послышался шепотъ неудовольствія.

— Ты выстрѣлилъ слишкомъ рано… Это убійство! вскричалъ одинъ молодой рыцарь, принявшій несчастнаго въ свои объятія.

Я, не помня себя, опустился на колѣни. Испугъ и сожалѣніе о моемъ баринѣ совершенно лишили меня сознанія.

— Не забудь исполнить свой долгъ, услышалъ я тихій шепотъ изъ блѣдныхъ устъ умирающаго господина. Тогда, какъ докторъ дѣлалъ всѣ усилія, чтобъ остановить потокъ крови, лившейся изъ его груди, брюнетъ стоялъ неподвижно, затѣмъ, бросивъ на умирающаго холодный взглядъ, вскочилъ на коня, далъ ему шпоры и быстро удалился съ своимъ конюхомъ.

Мой господинъ сталъ трупомъ, а я безъ него снова свободнымъ.

Я долго носилъ при себѣ портретъ, пока, наконецъ, мнѣ удалось возвратить его. Затѣмъ, — скажи мнѣ теперь, Янушъ, кто изъ двухъ былъ хуже, брюнетъ или прелестная дама? — затѣмъ, я увидѣлъ ее весело ѣдущей въ экипажѣ съ брюнетомъ. Я послалъ ей вслѣдъ проклятіе и съ той минуты сталъ ненавидѣть всѣхъ красивыхъ дамъ.

Это была странная исторія и Янушъ вполнѣ понималъ, что Инко оплакивалъ потерю своего господина, но для старика было неясно, почему онъ послалъ проклятіе вслѣдъ дамѣ, увидѣвъ ее весело ѣдущей съ брюнетомъ. Онъ никогда бы не осмѣлился послать проклятія важнымъ господамъ и въ глубинѣ души удивлялся мужеству Инко, думая въ то же время, что, можетъ быть, ему еще удастся помочь, если колдунья во время начнетъ лѣчить его.

— Говори дальше, Инко, сказалъ Янушъ.

Разсказъ былъ такъ интересенъ и Инко умѣлъ такъ хорошо передать его, что старикъ заслушался.

Инко снова заговорилъ.

— Тогда начались приготовленія къ пріему принца… Молодой рыцарь, на рукахъ котораго умеръ мой господинъ, взялъ меня къ себѣ. Я долженъ былъ мести его комнату, чистить оружіе и вытирать пыль съ его красивыхъ книгъ и картинъ, пока, наконецъ, мой новый господинъ не увидалъ, какъ я разсматривалъ толстую книгу, въ которой была представлена жизнь Іпсуса въ такихъ красивыхъ картинкахъ, что словъ было не нужно, чтобъ понять ихъ.

— Ты, можетъ быть, хочешь быть ученымъ, Инко? добродушно спросилъ меня мой господинъ.

— Да, отвѣчалъ я. Выучите меня читать, чтобъ я могъ разбирать эти черные крючки.

— Если ты будешь прилежнымъ ученикомъ, я согласенъ. У тебя много времени, чтобъ учиться.

И теперь, Янушъ, я могу также хорошо читать по-нѣмецки, какъ выучился говорить на этомъ языкѣ. Но я все таки не такъ уменъ, какъ Юдифь, которую я всегда вижу сидящей предъ большими книгами, съ работою на колѣняхъ.

— Можетъ быть, онъ теперь бредитъ или онъ говоритъ о еврейкѣ, которая отрубила голову Олоферну.

— Юдифь дочь Самуила Баруха, смѣясь сказалъ Инко. Юдифь — это та дѣвушка, которой ты, старикъ, когда-то помогъ вмѣстѣ съ Беппи, когда малютку укусили собаки.

— Съ нами Богъ! какое тебѣ дѣло до еврейской дѣвушки?

— Цыгане и евреи близкіе родственники, горько смѣясь, сказалъ Инко. И если бы ты не разсказывалъ мнѣ столько дурнаго про евреевъ, я никогда не подумалъ бы о нихъ, но тутъ я долженъ былъ убѣдиться, солгалъ ты или нѣтъ. И до сихъ поръ еще никто не снялъ съ тебя моего подозрѣнія, и я могу указывать на тебя, какъ на обманщика. Евреи вѣрны и своему Богу и своимъ законамъ. Они ненавидятъ и обманываютъ христіанъ, потому что тѣ также поступаютъ съ ними. Ихъ Богъ говоритъ: «Око за око, зубъ за зубъ», но они не такъ глупы, чтобъ убивать христіанскихъ дѣтей для того, чтобъ ихъ кровью пріобрѣсти спасеніе своихъ душъ. Они приписываютъ христіанамъ много дурнаго, но они не такъ глупы, чтобъ приписывать имъ людоѣдство. Даже волкъ сначала убиваетъ свою жертву, а потомъ уже ѣстъ ее. Неужели же люди могли бы питаться кровью себѣ подобныхъ? Понимаешь ли ты это, старикъ, или нѣтъ?

Удивленіе Януша все увеличивалось.

Нѣтъ, Инко не сумасшедшій, онъ только сдѣлался такъ уменъ, что дураки могли считать его за сумасшедшаго.

Янушъ ударилъ себя по лбу.

— Удивительное дѣло быть глупымъ, прошепталъ онъ. Но, Инко, увѣряю тебѣ, я тебѣ не лгалъ. Съ тѣхъ поръ, какъ я началъ понимать, я не слышалъ о евреяхъ ничего другаго и полагалъ, что тебя необходимо удалить отъ этихъ людей, чтобъ ты не принялъ позора на душу.

— Бѣдняга! съ состраданіемъ сказалъ Инко. Когда ты взялъ меня къ себѣ, ты взялъ еретика и, чтобъ ты не попалъ на судъ церкви, я отправился вмѣстѣ съ деревенской молодежью въ церковь, гдѣ меня благословилъ священникъ, это было самое лучшее изъ всей службы, такъ какъ, хотя она и происходила на латышскомъ языкѣ, тѣмъ не менѣе, она осталась для меня совершенно непонятной.

Великій подвигъ Христа я понялъ только тогда, когда мой второй господинъ позволилъ мнѣ читать книги по цѣлымъ часамъ. И тѣмъ, что я теперь сдѣлался менѣе золъ, я обязанъ также ученію моего втораго господина, который, не смотря на свою знатность, былъ человѣкъ очень справедливый, и научилъ меня ненавидѣть ложь, какъ корень всѣхъ пороковъ. Онъ разсказалъ мнѣ о бывшемъ процвѣтаніи іудейскаго царства, о томъ, какъ Богъ за ихъ преступленіе относительно Его Сына наказалъ евреевъ погибелью Іерусалима и разсѣяньемъ ихъ, какъ цыганъ, по всему свѣту… То же самое должно быть написано въ большихъ книгахъ, которыя читаетъ Юдифь, такъ какъ очень часто, когда старикъ, полный ненависти, радуется, если обманулъ какого нибудь христіанина, дѣвушка сердится, или же пристыженно опускаетъ голову, и говоритъ: «Мщеніе принадлежитъ мнѣ, говоритъ Господь».

— И ты никогда не слышалъ ничего хуже хвастовства старика обманами? въ полголоса спросилъ Янушъ.

— Я почти постоянно бродилъ около ихъ дома по вечерамъ и ужъ непремѣнно наканунѣ всѣхъ еврейскихъ праздниковъ. Въ теченіе четырехъ лѣтъ я постоянно подслушивалъ все, что у нихъ говорилось и знаю теперь, что они бѣднѣе и несчастнѣе насъ, Янушъ, и что они имѣютъ причины ненавидѣть христіанъ, и что нѣтъ никого несчастнѣе Юдифи, дочери Баруха. Я положилъ всѣ скопленныя мною деньги на окно ихъ хижины и видѣлъ, какъ Юдифь раздѣлила ихъ съ бѣдняками. Я узналъ во дворцѣ, что принцъ желаетъ изгнать часть евреевъ, такъ какъ въ настоящее время ихъ въ Курляндіи болѣе того числа, которому дозволено жить здѣсь. Я не могу приблизиться къ Баруху, такъ какъ онъ считаетъ меня за преслѣдователя евреевъ, и потому не могъ ничего сдѣлать, чтобъ утѣшить его. Но, такъ какъ я подозрѣвалъ его, что онъ въ своей ненависти способенъ убивать христіанъ, то я особенно тщательно присматривалъ за нимъ, но не замѣтилъ ничего, что могло бы подтвердить эти подозрѣнія. А теперь, когда я знаю его исторію, я понимаю, что онъ такъ же мало способенъ на убійство, какъ и остальные его братья, такъ какъ евреи стали трусливы, благодаря рабству, такъ же какъ и ты, и радуются, если могутъ спокойно раздѣлить кусокъ хлѣба со своими дѣтьми, точно такъ же какъ и ты считаешь себя счастливымъ, дѣля свой хлѣбъ со своими собаками.

— Я не знаю, мой мальчикъ, почему бы мнѣ не быть изъ-за этого счастливымъ, возразилъ Янушъ. И если бы только ты не былъ не такъ… такъ боленъ, то ты также имѣлъ бы всѣ поводы быть веселивъ. Если ты хочешь возвратиться обратно къ своему юнкеру, то дѣлай, что тебѣ угодно.

— Нѣтъ, мнѣ никогда не видать его болѣе, съ отчаяніемъ сказалъ Инко. Онъ уѣхалъ вмѣстѣ съ принцемъ на войну. Когда же я просилъ его взять меня съ собою, онъ съ состраданіемъ отвѣчалъ, что это невозможно, такъ какъ двое другихъ слугъ уже сопровождаютъ его, а такъ какъ они старше меня, то имѣютъ больше правъ на это, а третьяго онъ взять съ собою не можетъ. Но все это неправда. Другіе господа смѣялись надъ нимъ, что онъ слишкомъ много возится съ цыганскимъ мальчикомъ. Я часто слышалъ это. И поэтому онъ не хотѣлъ взять меня, стыдясь, что въ его блестящей свитѣ будетъ цыганъ. О! все это я горько выстрадалъ.

Инко безсознательно сжалъ кулаки, тогда какъ двѣ слезы покатились по его блѣднымъ щекамъ.

Затѣмъ онъ продолжалъ:

— А между тѣмъ, Янушъ, мой господинъ былъ такъ же храбръ, какъ благочестивъ и справедливъ. Не смотря на это, у него при дворѣ было больше враговъ, чѣмъ у другихъ, но я полагаю, что онъ не только поэтому отправился на войну, а также и потому, что въ свитѣ принцессы была одна дама, за поведеніемъ которой онъ постоянно наблюдалъ и заставлялъ наблюдать меня. Она казалась старше его, но я не видалъ еще ни одной женщины, глаза которой смотрѣли бы такъ ласково, какъ ея глаза. Эта дама была почти всегда одѣта въ черное; ее всегда можно было видѣть въ обществѣ принцессы и она жила въ комнатахъ дочери герцога больше, чѣмъ въ своихъ собственныхъ, которыя были расположены по той же галлереи, гдѣ я долженъ былъ ходить на часахъ, такъ какъ комнаты моего господина были расположены на противоположномъ концѣ.

Однажды я долженъ былъ, по приказанію моего господина, запереть юнкера, по прозванію Заячья-Голова, въ его собственной комнатѣ въ то время, какъ черная дама разговаривала въ корридорѣ съ моимъ господиномъ.

Другой разъ я указалъ двумъ придворнымъ дамамъ, спрашивавшимъ, куда отправилась черная дама, сторону противоположную той, въ которую она пошла, за что мой баринъ похвалилъ меня и наградилъ. Юнкеръ съ низкимъ лбомъ и длинными ушами, котораго за это прозвали Заячьей головою, подслушивалъ одинъ разъ у дверей гофмейстерины принцессы въ то время, когда она разговаривала съ княжескимъ шталмейстеромъ. Это раздражило меня и хотя я самъ очень часто подслушивалъ въ еврейскомъ кварталѣ, тѣмъ не менѣе, я зналъ, что этотъ юнкеръ подслушиваетъ съ дурнымъ намѣреніемъ. Тогда я воспользовался правомъ часоваго и, ударивъ плашмя шпагою подслушивающаго, не оставилъ его до тѣхъ поръ, пока не выгналъ его на лѣстницу, тогда какъ онъ не осмѣливался крикнуть.

Мой господинъ смѣясь похвалилъ меня за это, но онъ не могъ повѣрить, что чрезъ полчаса изъ комнаты дамы дѣйствительно вышелъ шталмейстеръ, закутанный въ плащъ, и пошелъ чрезъ дворъ замка въ свое жилище. Но когда я увѣрилъ его, что это дѣйствительно былъ шталмейстеръ и разсказалъ, что Заячья голова подслушивалъ разговоръ его съ черной дамой, когда я выгналъ его, мой господинъ нахмурился и печально сказалъ: «тебѣ слѣдовало бы убить его, мой милый, однимъ шпіономъ и измѣнникомъ при дворѣ было бы меньше»… Но зачѣмъ разсказываю я тебѣ такія вещи, ты ничего въ этомъ не понимаешь, я и самъ многаго не могу объяснить себѣ изъ окружающей меня фальши и лжи. Я же, Янушъ, съ тѣхъ поръ, какъ уѣхалъ мой господинъ, не хочу возвращаться ко двору. Но что буду я дѣлать у тебя?

— Теперь, когда ты знаешь, что я не лгунъ и не думалъ ничего дурнаго, нерѣшительно отвѣчалъ Янушъ, мнѣ кажется, ты не имѣешь никакой причины уходить, а живя у меня, ты можешь дѣлать, что хочешь, и со временемъ будешь дрессировать собакъ.

— Нѣтъ! съ нетерпѣніемъ вскричалъ юноша, и яркая краска покрыла его щеки. Я хочу работать, но не такъ, какъ ты, а иначе — головою! Я еще самъ не знаю какъ, но вѣрно только то, что я несчастный человѣкъ.

Въ головѣ Януша мелькнула смутная мысль, что Инко не подходитъ къ нему и не хочетъ подходить. Горькая улыбка мелькнула на его губахъ, но онъ не нашелъ словъ, чтобъ выразить тяжелое чувство, охватившее его.

Онъ думалъ только о своемъ одинокомъ концѣ и ему не пришло въ голову, что около него человѣческая душа, пробужденная силой знанія, стремится изъ хаотическаго мрака къ свѣту.

Инко перенесъ сильное потрясеніе. Его природный умъ старался пробить себѣ дорогу и нуждался только въ благоразумномъ руководителѣ, который сумѣлъ бы сдѣлать благородный образъ изъ сырой глины.

Старикъ сидѣлъ, опустивъ сѣдую голову на грудь, и не прерывалъ молчанія до тѣхъ поръ, пока Инко, крѣпче закутавшись въ свой кафтанъ, не всталъ и не сказалъ:

— Пойдемъ домой. Черныя тучи принесутъ дождь, и, можетъ быть, и снѣгъ. Пойдемъ, мнѣ холодно.

Когда юноша и старикъ вошли въ хижину, Ванаксъ громко лаялъ на сидѣвшее у огня существо, которое, казалось, спало, и только тогда, когда вошедшіе нѣсколько минутъ молча глядѣли на него, оно медленно подняло голову.

— Великій Боже! вскричалъ Янушъ съ удивленіемъ и, перекрестясь, сдѣлалъ нѣсколько шаговъ впередъ, это наша старуха цыганка! она не принесетъ намъ ничего добраго, чортъ возьми! откуда ты пришла?

— Откуда мнѣ придти, какъ не изъ далекаго путешествія; отчего ты удивляешься, видя меня? Развѣ ты не знаешь, что я должна время отъ времени видѣть моего мальчика?

Она повернулась къ Инко.

— Э! какъ ты выросъ, продолжала она, и какъ хорошъ!… Но у тебя очень несчастный видъ!.. Развѣ старикъ дурно держитъ тебя?

Говоря это полунасмѣшливо, полусострадательно, она обошла вокругъ Инко и не замѣтила, что Янушъ ворча скользнулъ въ уголъ, чтобъ поправить постель юноши. Не обращая на старика никакого вниманія, она сѣла на деревянную скамью рядомъ съ Инко, наклонилась къ нему и тихо заговорила:

— Ну, теперь скажи мнѣ, что съ тобой было, бѣдный мальчикъ?.. Я прошла полсвѣта, но не могла ее найти. Мнѣ не удалось приготовить тебѣ лучшей участи, мои силы истощены, скоро мои глаза закроются на вѣки, а я еще не сдѣлала для тебя ничего, и не могу предложить тебѣ ничего, кромѣ какъ оставайся здѣсь, или же отправляйся со мною, чтобъ со временемъ сдѣлаться нашимъ главою.

— Ты съ ума сошла! вскричалъ Янко.

И прежняя дикость сверкнула у него въ глазахъ.

— Лучше умереть, чѣмъ идти съ тобою, или лучше остаться землепашцемъ.

— Ну, въ такомъ случаѣ, оставайся здѣсь, рѣзко отвѣчала старуха. Я не могу сдѣлать изъ тебя дворянина, для этого ты слишкомъ невѣжествененъ, хотя твоя фигура совершенно подходила бы. Если бы я нашла ее, она, можетъ быть, послала бы тебя въ школу учиться, и тебѣ пришлось бы сидѣть надъ книгами, тогда какъ здѣсь ты можешь спокойно валяться цѣлый день.

— Кто сказалъ тебѣ, что я нахожу удовольствіе въ ничегонедѣланіи. Дай мнѣ возможность учиться и я докажу, что ты ко мнѣ несправедлива.

Старуха вдругъ выпрямилась и устремила испытующій взглядъ на взволнованное лицо юноши.

Когда же послѣдній, въ короткихъ словахъ, описалъ ей свое пребываніе во дворцѣ, все тамъ пережитое и свои разбитыя надежды, старуха задумчиво опустила голову на грудь и, наконецъ, прошептала про себя:

— Знатная кровь сейчасъ видна. Искусство стремится къ искусству. Чтобъ сдѣлаться дворяниномъ, тебѣ нужно поступить въ монастырь и, если тебѣ не посчастливится пріобрѣсти себѣ славу и честь знаніями, я дамъ тебѣ убѣжище, гдѣ ты могъ бы безпрепятственно заниматься книгами. Если ты хочешь отправиться со мною, то я отведу тебя къ отцу Ансельму въ монастырь Св. Стефана. Тамъ въ два года они научатъ тебя читать и писать по-латыни и на другихъ языкахъ и выпустятъ тебя въ свѣтъ схоластикомъ или медикомъ. Согласенъ ли ты?

— Да, согласенъ, Беппи. Я хочу узнать свѣтъ и источникъ знаній долженъ сдѣлать меня свободнымъ человѣкомъ! радостно вскричалъ юноша, покраснѣвъ и протягивая старухѣ руку.

Въ углу раздался глубокій вздохъ.

— Мое племя остановилось въ Лифляндіи, а я отправилась сюда одна, чтобъ увидѣться съ тобою еще разъ. Наши палатки стояли въ Дебречинской пустынѣ цѣлые два года и, во время нашихъ странствованій въ Краковѣ, я часто бывала въ монастырѣ Св. Стефана, у патера Ансельма, продавая ему четки. Патеръ Ансельмъ благочестивый человѣкъ, у него множество воспитанниковъ, которые получаютъ отъ патера хорошее воспитаніе. Свѣтскіе братіи сдѣлаютъ изъ тебя ученаго, и тогда я спокойно умру, зная, что ты хорошо пристроенъ. Теперь дайте мнѣ уголокъ, гдѣ бы я могла преклонить голову. Длинный путь утомилъ меня, а завтра я должна отправиться дальше, поэтому и ты, мальчикъ, долженъ отдохнуть. Наше племя отправится далѣе сейчасъ же по окончаніи осенней ярмарки въ Лифляндіи.

Инко указалъ на свою постель.

Старуха поднялась, обошла вокругъ печки, бросивъ искоса взглядъ на Януша.

— Онъ уже спитъ. Тѣмъ лучше. Завтра онъ обрадуется, что, наконецъ, освободится отъ юноши.

Инко долго сидѣлъ, опустивъ голову на грудь, когда же ровное дыханіе спящихъ указало ему, что никто за нимъ не смотрить, онъ тихо всталъ, свиснуть Ванакса и, поспѣшно выйдя изъ хижины, пошелъ по дорогѣ къ городу.

Рано утромъ Янушъ уже принялся за работу и, когда вернулся отъ собакъ въ хижину, то нашелъ Инко сидящимъ за столомъ и крѣпко спящимъ, положивъ голову на руки, тогда какъ Ванаксъ лежалъ, растянувшись, у его ногъ.

Старикъ часто находилъ его въ такомъ положеніи въ послѣдніе годы. Его воспитанникъ, вѣроятно, только что вернулся. Янушъ, зная, что всѣ вопросы будутъ напрасны, оставлялъ его обыкновенно въ покоѣ. Но на этотъ разъ онъ еще долго стоялъ предъ юношей, глядя на его бѣлыя, похудѣвшія руки и блестящіе волосы, падавшіе на лобъ.

Затѣмъ онъ тихонько вышелъ, сѣлъ предъ хижиной и началъ плести изъ ивовыхъ прутьевъ корзинку.

Мало-по-малу собаки, по обыкновенію, собрались вокругъ него и Янушъ, продолжая работать, началъ съ ними обычный разговоръ, ласкалъ маленькихъ, разсказывалъ большимъ, что они, такъ же какъ и Инко, скоро оставятъ его.

— Здравствуй, старикъ, сказала Беппи, появляясь на порогѣ. Ты уже такъ рано за работой, тогда какъ я, точно лѣнивая медвѣдица, лежала на соломѣ. Погоди, я немного освѣжусь и приготовлю вамъ завтракъ.

Она поспѣшно пошла къ колодцу, вытащила полное ведро воды, развязала платокъ, повязанный на головѣ, распустила сѣдые волосы, затѣмъ, вымыла себѣ голову и шею, нѣсколько разъ окатившись водою. Свѣжій осенній воздухъ и холодная вода покрыли яркой краской блѣдныя щеки цыганки и она, заплетя мокрыя косы, поспѣшно свернула ихъ на головѣ, повязала голову платкамъ и быстрыми шагами подошла къ Янушу, который продолжалъ заниматься своей работой и не взглянулъ на нее, хотя она сѣла рядомъ съ нимъ.

— Это было мое утреннее умыванье, сказала она. Вода въ колодцѣ свѣжа, но я предпочитаю снѣгъ, онъ дѣлаетъ меня нечувствительной къ холоду и вѣтру и подкрѣпляетъ для далекаго пути. Но, не смотря ни на что, я не могу уже теперь ходить такъ много, какъ прежде. Мое племя хочетъ оставить сѣверъ. Мы отправимся сегодня же, если тебѣ все равно.

Тутъ цыганка замолчала, но, такъ какъ Янушъ продолжалъ упрямо молчать, то она, погодя немного, прибавила:

— Ты долженъ радоваться, что, наконецъ, отдѣлаешься отъ моего безполезнаго для тебя воспитанника.

Янушъ работалъ все быстрѣе и, когда Беппи позвала его идти въ домъ, чтобъ позавтракать вмѣстѣ съ ними, онъ коротко сказалъ:

— Ступай къ нему, я уже позавтракалъ съ моими собаками и теперь не хочу ѣсть.

Когда же старуха переступила черезъ порогъ, Янушъ по прежнему продолжалъ свою работу.

Прошло около часу.

Солнце стало грѣть довольно сильно, Янушъ, окруженный своими собаками, сидѣлъ на прежнемъ мѣстѣ и осматривалъ оконченную корзинку, тогда на порогѣ появилась цыганка, въ сопровожденіи Инко. Съ палкою въ рукахъ, закутанная въ пестрый платокъ, старуха была совершенно готова къ путешествію. Подъ грубымъ суконнымъ кафтаномъ на Инко былъ надѣтъ костюмъ изъ чернаго бархата, съ широкимъ чернымъ кожаннымъ поясомъ и высокіе сапоги герцогскихъ герольдовъ. Круглая касторовая шляпа, съ широкими полями и пѣтушьимъ перомъ, была надвинута на лобъ и прикрывала глаза, печально опущенные внизъ.

— Ну, старикъ, надо проститься, сказала Беппи рѣзкимъ голосомъ, въ которомъ, однако, звучало глубокое состраданіе. Вотъ, старый другъ, твое вознагражденіе, которое ты требовалъ за содержаніе юноши. Я охотно даю его тебѣ и вмѣстѣ съ нимъ мою благодарность.

Съ этими словами она бросила цѣлую пригоршню бѣлыхъ талеровъ въ стоящую передъ Янушемъ корзинку, тогда какъ Инко подошелъ къ старику и взялего за правую руку.

— Прощай, Янушъ, печально сказалъ онъ. И рука юноши слегка дрожала, когда крестьянинъ молча по жалъ его руку.

— Прощай, другъ мой, можетъ быть, мы снова увидимся. Но, что бы ни случилось, я всегда буду помнить о тебѣ и никогда тебя не забуду. Въ этомъ клянусь тебѣ!

— Это хорошо, мой мальчикъ, сказалъ крестьянинъ. Да сохранитъ и да защититъ тебя Богъ.

Сказавъ это, Янушъ схватилъ ивовыя вѣтви и, казалось, очень спѣшилъ начать вторую корзинку.

Старуха и юноша медленно пошли по дорогѣ.

Въ эту минуту изъ хижины выскочилъ Ванаксъ бросился къ Инко.

— Назадъ! ступай къ своему господину, огорченнымъ голосомъ сказалъ юноша и остановился, чтобъ бросить послѣдній взглядъ на Януша.

Крестьянинъ сидѣлъ, не шевелясь, опустивъ голову на грудь.

— Позови къ себѣ собаку, Янушъ. Я не могу взять ее съ собою.

Отвѣта не было.

— Янушъ! другъ мой! скажи одно слово и я возвращусь къ тебѣ вмѣстѣ съ Ванаксомъ, съ огорченіемъ вскричалъ Инко.

Старикъ съ трудомъ поднялся, оттолкнулъ ногою корзинку съ талерами и, не оглядываясь, вошелъ въ хижину.

— Видишь, мальчикъ, смѣясь сказала Беппи, онъ радуется, что избавился отъ тебя.

— Молчи. Ты его не знаешь, мрачно сказалъ Инко.

Затѣмъ, наклонясь къ собакѣ, онъ обнялъ ее за голову и велѣлъ идти обратно въ домъ.

Ванаксъ печально проползъ нѣсколько шаговъ назадъ, затѣмъ совсѣмъ легъ и, прижавъ уши, слѣдилъ, какъ путники исчезали за холмами, и напрасно ждалъ, чтобъ свистокъ его молодаго господина позвалъ его обратно.

Тогда онъ, наконецъ, поднялся и, поминутно оборачиваясь, тихо пошелъ домой.

ГЛАВА XI.
Партія въ шахматы.

Герцогъ схватилъ себѣ на охотѣ ревматизмъ и, вслѣдствіе этого, принужденный сидѣть дома, страшно скучалъ и былъ въ очень дурномъ расположеніи духа.

У лейбъ-медика были полныя руки работы и онъ всячески старался обмануть нетерпѣніе и неудовольствіе своего высокаго паціента разными анекдотами и шутками.

Герцогиня приходила къ своему супругу и задушевными словами старалась утѣшить его въ его несчастій. Но облако неудовольствія не разсѣивалось на лбу герцога и нетерпѣніе свѣтилось въ его взглядѣ, хотя онъ самыми ласковыми словами благодарилъ жену за ея участіе. Даже прелестная игра на лютнѣ красавицы фонъ-Галенъ не могла разсѣять дурное настроеніе герцога.

Когда же сеньоръ Барнотти и сеньора Гризелли явились къ нему, прося позволенія спѣть передъ нимъ новый дуэтъ, онъ поспѣшно отправилъ свою пару итальянскихъ соловьевъ, не давъ имъ случая развлечь его трелями и колоратурами. Сильно оскорбленные, ушли пѣвцы отъ герцога. Горничная сеньоры цѣлые два дня ходила съ заплаканными глазами и ярко красными щеками, тогда какъ сеньоръ Барнотти потопилъ свое горе въ герцогскомъ винѣ.

Къ тому же еще и погода была дурная и производила самое удручающіе впечатлѣніе на состояніе духа больнаго.

Герцъ, сокольничей герцога, сообщившій ему, что новыя англійскія клѣтки для соколовъ очень хороши, былъ невыразимо счастливъ тѣмъ, что ему удалось вызвать улыбку на губы герцога.

Однажды утромъ, наскоро покончивъ государственныя дѣла, герцогъ только что остался одинъ, какъ дежурный камергеръ доложилъ о канцлерѣ Путкаммерѣ.

— Ахъ! другъ мой, вы чертовски долго были въ отсутствіи, улыбаясь сказалъ герцогъ. Мы очень рады видѣть васъ здѣсь, намъ ужасно скучно. Но не думаете ли вы, что мы, не смотря на запрещеніе доктора могли бы выѣхать сегодня же и немного прокатиться?

— Нѣтъ, ваше высочество, это невозможно при дурномъ состояніи дорогъ и вашемъ здоровьи.

— Въ такомъ случаѣ, придумайте мнѣ какое нибудь другое времяпровожденіе, канцлеръ. Юнкеръ фонъ-Бокумъ играетъ гораздо хуже, чѣмъ вы сказали; гофмаршалъ фонъ-Левенвальдъ получилъ отпускъ по семейнымъ обстоятельствамъ на цѣлый мѣсяцъ, а вы, канцлеръ, какъ на зло, проигрываете, когда играете съ нами. Послушайте, Путкаммеръ, что, если мы сыграемъ на вашего Баярда? Это такой конь, на котораго не постыдился бы сѣсть самъ рыцарь Баярдъ.

Канцлеръ молчалъ нѣсколько мгновеній, животное было ему дорого, какъ подарокъ его вестфальскаго друга, Левентруца; но отрицательный отвѣтъ былъ невозможенъ и могъ имѣть неисчислимыя послѣдствія, поэтому онъ сказалъ:

— Если вашему высочеству угодно, то начнемте игру.

— Противъ вашей лошади мы ставимъ пару нашихъ любимыхъ охотничьихъ собакъ, которымъ нѣтъ равныхъ во всей Курляндіи. Вы видите, канцлеръ, что мы признаемъ ваше самоотверженіе.

— Хорошо, ваше высочество. Начнемте.

Канцлеръ позвонилъ; явились два пажа, которымъ онъ шепнулъ свое приказаніе.

Чрезъ мгновеніе между герцогомъ и Путкаммеромъ стоялъ хорошенькій столикъ съ шахматной доской изъ розоваго дерева, съ искуссно сдѣланными шахматными фигурами. Пажи закутали ноги герцога потеплѣе, подложили нѣсколько шелковыхъ подушекъ подъ спину высокаго больнаго и зажгли восковыя свѣчи на другомъ столикѣ, недалеко отъ подноса съ фруктами, виномъ и печеньемъ.

Затѣмъ оба пажа удалились и стали у дверей, около которыхъ возилась пара собакъ, не подозрѣвавшихъ своей судьбы.

Послѣ двухчасовой игры, въ время которой почти ни одинъ звукъ не прерывалъ комбинацій игроковъ, герцогъ откинулся на спинку кресла и, захлопавъ въ ладоши, весело вскричалъ:

— Да здравствуетъ счастіе!

Дѣйствительно, Путкаммеръ игралъ очень неловко и разсѣянно. Ему два раза представлялся случай сохранить свою лошадь и пріобрѣсти герцогскихъ собакъ, но, по всей вѣроятности, мысли его были далеки отъ шахматной игры, такъ какъ онъ сдѣлалъ такой ходъ, котораго не позволилъ бы себѣ самый слабый игрокъ.

Ходъ этотъ рѣшилъ, что конь, по прозванію Баярдъ, будетъ принадлежать герцогу.

— Ахъ! мой милый, какое несчастіе! веселымъ тономъ вскричалъ герцогъ. Но теперь я долженъ дать вамъ отыграться.

— Съ удовольствіемъ, ваше высочество. Я былъ бы очень радъ сыграть на четыре охотничьи собаки, дрессированныя вашимъ воспитателемъ собакъ. Тѣ собаки, которыя здѣсь, очень хороши, но слишкомъ нѣжны и избалованы, чтобъ охотиться при всякой погодѣ.

— Вы слишкомъ скромны, сказалъ герцогъ, но я исправлю этотъ недостатокъ. Давайте играть на четыре собаки и вмѣстѣ съ тѣмъ на ихъ воспитателя, Длиннаго-Петра, такъ какъ онъ доставляетъ намъ лучшія своры. Онъ сдѣлается вмѣстѣ съ собаками вашей собственностью. Но берегитесь, канцлеръ, чтобъ не проиграть и на этотъ разъ.

На этотъ разъ канцлеръ употребилъ всѣ усилія, чтобъ побѣдить герцога, такъ какъ ему хотѣлось подарить этихъ собакъ своему другу въ Вестфаліи. Подобный подарокъ съ родины имѣлъ для рыцаря фонъ-Левентруца громадную цѣну, къ тому же, вдобавокъ, ему давно хотѣлось имѣть курляндца воспитателя собакъ и не было сомнѣнія, что онъ будетъ крайне благодаренъ канцлеру за это доказательство его дружбы и вниманія.

Канцлеръ началъ игру съ крайнимъ вниманіемъ, но къ тайному удовольствію герцога, который совершенно развеселился, видя что всѣ его старанія долго оставались напрасными. Но минутная разсѣянность герцога сдѣлала Путкаммера побѣдителемъ.

— Ну, теперь ты можешь получить воспитателя вмѣстѣ съ собаками. И честное слово, я отъ чистаго сердца отдаю тебѣ ихъ. Я сейчасъ прикажу послать за Петромъ и самъ передамъ его новому господину.

На слѣдующій день Фридрихъ Казиміръ снова сидѣлъ въ кабинетѣ, окруженный врачами и своими камергерами, ожидая канцлера. Наконецъ, послѣдній явился и герцогъ принялъ его веселѣе, чѣмъ когда либо.

Чрезъ нѣсколько мгновеній въ комнату вошелъ Длинный-Петръ, въ своемъ короткомъ овчиномъ полушубкѣ, но съ гладко причесанными волосами и чистыми руками.

Страхъ и надежда поперемѣнно выражались на хитромъ лицѣ крестьянина. Его узкіе глазки быстро оглядѣли все собраніе, тогда какъ онъ остановился, низко поклонившись, у самой двери.

— Подойди ближе, ты воспитываешь моихъ собакъ? сказалъ герцогъ.

— Всемилостивѣйшій отецъ и повелитель, отвѣчалъ Петръ, опускаясь на колѣни и цѣлуя полу герцогскаго платья, я бѣдный рабъ и отдамъ свою жизнь за моего милостиваго повелителя.

Герцогъ улыбнулся.

— Нѣтъ ли, кромѣ тебя, другихъ воспитателей собакъ, которые тебѣ помогаютъ и на которыхъ ты могъ бы указать намъ, чтобъ мы ихъ наградили, въ такомъ случаѣ сдѣлай это.

Петръ мгновенно вскочилъ на ноги.

Дѣло шло о вознагражденіи и онъ не желалъ дѣлить его ни съ кѣмъ, поэтому онъ униженно отвѣтилъ:

— Строжайшій повелитель! я тотъ, который всегда воспитываетъ твоихъ собакъ. Я скорѣе готовъ былъ бы погибнуть, чѣмъ оставить хоть одну собаченку не воспитанной.

— Ваше высочество, замѣтилъ Путкаммеръ, этотъ человѣкъ не незамѣнимъ для воспитанія вашихъ собакъ, найдутся другіе, которые сдѣлаютъ тоже самое.

Но герцогъ, обѣщавшій отдать своего лучшаго воспитателя собакъ, не обратилъ вниманія на замѣчаніе Путкаммера.

— Ну, такъ слушай. Я подарилъ тебя канцлеру. Съ этой минуты онъ твой господинъ, а ты долженъ сказать твоему помощнику, что съ этого дня онъ занимаетъ твою должность. А самъ съ собаками, на которыхъ укажетъ тебѣ канцлеръ, отправляйся въ путь, но предварительно хорошенько обучи своего помощника.

Герцогъ сдѣлалъ знакъ рукой.

Но Длинный-Петръ, не воображавшій, чтобъ герцогская доброта могла имѣть подобный конецъ, въ первое мгновеніе точно окаменѣлъ, затѣмъ снова распростерся на полу предъ герцогомъ, униженно поцѣловалъ полу его платья и жалобнымъ тономъ сказалъ:

— Всемогущій повелитель! я не знаю, какъ благодарить тебя за милости, но я добрый христіанинъ и не хочу одинъ пользоваться такимъ большимъ счастіемъ. Я знаю одного воспитателя собакъ, который, гораздо скорѣе и лучше воспитываетъ ихъ и который собственно говоря, мой учитель. Я не хочу брать грѣха на душу и отнимать чужую награду. Человѣкъ, о которомъ я говорю, Янушъ Кальнингъ. Онъ бездѣтенъ и, какъ мнѣ кажется, въ его лѣта ему трудно воспитывать всѣхъ герцогскихъ собакъ. Я сильнѣе и моложе èro и съ удовольствіемъ стану воспитывать собакъ для герцога вмѣсто старика.

— А! теперь я припоминаю, сказалъ Путкаммеръ, это тотъ самый старикъ, хижина котораго стоитъ на дорогѣ въ городъ и къ которому мы заѣзжали въ непогоду, когда везли сюда лейбъ-медика курфюрста. Я съ удовольствіемъ возьму старика. У него еще хватитъ силы работать у меня и вмѣстѣ съ тѣмъ проѣхаться въ Вестфалію.

Герцогъ съ удовольствіемъ кивнулъ головою.

Этотъ обмѣнъ былъ для него пріятенъ. Униженная преданность Петра понравилась ему и онъ приказалъ ему встать.

— Старый воспитатель собакъ, твой другъ?

— Точно такъ, милостивый повелитель и отецъ.

— Въ такомъ случаѣ, иди и передай ему повелѣніе твоего господина, а самъ можешь получить отъ егермейстра десять талеровъ за твою вѣрную службу..

Послѣдовало третье паденіе въ ноги.

Затѣмъ Петръ, изображая изъ себя олицетвореніе глубочайшей униженности и почтительности, выскользнулъ въ дверь и осторожно заперъ ее.

— Слава Богу! прошепталъ онъ, вздохнувъ съ облегченіемъ. Я чуть было не сдѣлался несчастнѣйшимъ человѣкомъ. Боже мой! какъ легко сдѣлаться несчастнымъ!.. Теперь, слава Богу, я не проигралъ, мнѣ подарили десять талеровъ и я безъ труда получу домъ и поле Януша… Какъ обрадуется Анна, что у насъ будетъ печка съ трубой и крѣпкій полъ, который устроилъ у себя старикъ…. Ахъ! Боже мой! только кабакъ немного далеко!… Но у меня есть лошадь и я могу спокойно ѣздить туда. Этого только не доставало: быть проиграннымъ, оставить жену и дѣтей, получить другаго господина и уѣхать съ нимъ неизвѣстно куда и, великій Боже! ты чуть было не сдѣлалъ меня несчастнѣйшемъ человѣкомъ!… Но никогда не надо отчаяваться, Ты всегда защищаетъ вѣрныхъ Тебѣ!

Такъ благодарилъ благочестивый человѣкъ высшее провидѣніе и съ веселымъ сердцемъ вышелъ изъ дворца.

Не подумавъ ни минуты о томъ, что поступилъ несправедливо съ Янушемъ, онъ весело шелъ по дорогѣ и чрезъ часъ былъ у хижины старика.

На табуретѣ предъ печкой сидѣлъ человѣкъ, окруженный собаками.

Когда Длинный-Петръ открылъ дверь, собаки встрѣтили его громкимъ лаемъ, но человѣкъ, сидѣвшій предъ печкой, не обращая на нихъ вниманія, сидѣлъ на своемъ мѣстѣ и едва повернулъ голову, когда Петръ спросилъ его:

— Гдѣ Янушъ?

— Его нѣтъ, заспаннымъ голосомъ отвѣчалъ сидѣвшій.

— Какъ такъ? Но гдѣ же онъ? Куда онъ могъ уйдти въ такой холодъ и темноту.

— Онъ ушелъ за четыре версты отсюда, въ кабакъ.

— Ты съ ума сошелъ. Что тамъ дѣлать Янушу? онъ никогда не пьетъ, какъ…. какъ другіе.

— Теперь пьетъ, возразилъ крестьянинъ. Но вотъ, кажется, онъ уже идетъ.

— Откуда онъ беретъ деньги? или, можетъ быть, онъ что нибудь закладываетъ? спросилъ Петръ.

— Ну, нѣтъ, онъ платитъ талерами, смѣясь отвѣчалъ новый работникъ Януша.

— Откуда, чортъ возьми, взялъ онъ деньги?

— Я нашелъ деньги передъ хижиной и принесъ ихъ Янушу. Тогда онъ сейчасъ же отправился въ кабакъ и теперь ходитъ туда каждый день.

Петръ, съ недоумѣніемъ передвинулъ шапку съ праваго уха на лѣвое.

— Счастливая жизнь!… Должно быть, это еще шведскія деньги. Вѣрно, гдѣ нибудь онъ выкопалъ кладъ. Если онъ теперь еще захочетъ остаться, то я скажу, что онъ колдунъ. Тогда домъ быстро перейдетъ ко мнѣ. У меня будетъ хорошая печка…. А какъ будетъ радоваться Анна!… Да, кромѣ того, можетъ быть, и мы также найдемъ здѣсь кладъ.

Передвинувъ шапку снова на правое ухо, Петръ подошелъ къ работнику.

— Ну, пріятель, скажи мнѣ…. Я честный человѣкъ и къ тому же богобоязненный…Ты знаешь мѣсто, гдѣ онъ началъ рыть?

— Я ничего не знаю. Оставь меня въ покоѣ, съ досадой отвѣчалъ работникъ.

— Ну, съ тобой я еще раздѣлаюсь! подумалъ Петръ. Ты будешь моимъ работникомъ, и если не сдѣлаешься, то я обвиню тебя, какъ помощника колдуна, и васъ обоихъ сожгутъ.

Въ то время, какъ Петръ соображалъ такимъ образомъ, послышались чьи-то шаги. Дверь распахнулась и на порогѣ появился Янушъ съ непокрытой головою.

— Добрый вечеръ!… Какъ ты хорошо сдѣлалъ, Гертъ, что затопилъ печку для Длиннаго-Петра, моего любимаго гостя! весело вскричалъ Янушъ, слегка качаясь. Что привело тебя сюда, старина?

Съ этими словами Янушъ подошелъ къ Петру, обнялъ его за шею и заставилъ сѣсть на деревянную скамью передъ столомъ.

— Ну, видишь, пріятель, смѣясь продолжалъ Янушъ, я сдѣлался пьяницей, такъ же какъ и ты, такъ какъ не могъ быть ничѣмъ другимъ. Я хотѣлъ попробовать еще разъ сдѣлаться умнымъ, и погляди на меня, не правда ли, я умнѣе, чѣмъ когда либо?

Янушъ тихо смѣялся.

— Да, продолжалъ онъ, человѣкъ печальный долженъ или плакать, или пить…. пить до тѣхъ поръ, пока не сдѣлается весело. Плакать я не могу, для этого я недостаточно уменъ. Но пить, пріятель, — это я могу, такъ же хорошо, какъ и ты. Посмотри сюда.

Говоря это, Янушъ вынулъ изъ кармана бутылку, приложилъ ее къ губамъ и сталъ пить большими глотками.

— Ты думаешь, что это мнѣ нравится?… Нѣтъ, это проклятый напитокъ. Но пьянство занимаетъ время, сонъ послѣ него крѣпокъ и продолжителенъ… Къ тому же, что было мнѣ дѣлать съ талерами? Они были цѣною крови и поэтому каждый день уходятъ къ дьяволу!.. Когда же у меня ничего не останется, я опять возьму цыганскаго мальчика и золото посыпется на меня.

Тутъ Янушъ началъ пѣть. Но его пѣсня съ самаго начала перешла въ какое-то бормотанье; руки, которыми онъ размахивалъ такъ усердно, безсильно опустились на столъ и на нихъ упала его сѣдая голова

Онъ лежалъ, не шевелясь. Тихій шепотъ замеръ у него на губахъ и прежде, чѣмъ Петръ успѣлъ замѣтить, Янушъ уже спалъ крѣпкимъ сномъ, вызваннымъ искусственно, въ которомъ онъ сильно нуждался.

Петръ спокойно опустился на скамейку передъ печкой, вынулъ изъ кармана кусокъ сала и хлѣба, разрѣзалъ то и другое на маленькіе куски и въ полулежачемъ положеніи началъ ужинать.

Рабочій поднялся и вышелъ, чтобъ посмотрѣть за собаками.

Тогда Петръ могъ спокойно предатся своимъ мыслямъ.

— Неужели мнѣ идти обратно сегодня же? Этого только не доставало въ такую погоду. Я останусь здѣсь, а завтра, когда онъ будетъ въ здравомъ умѣ, я заставлю его сейчасъ же идти къ его новому господину вмѣстѣ со мною. Создатель мой! сколько приходится трудиться въ моей жизни! Какъ много долженъ я работать для жены и дѣтей.

Затѣмъ Петръ протянулъ руку къ бутылкѣ, стоявшей предъ заснувшимъ Янушемъ и со вздохомъ выпилъ все остальное.

Утромъ, на слѣдующій день, Янушъ и его гость сидѣли предъ очагомъ и въ то время, какъ Петръ говорилъ, Янушъ бросалъ въ огонь полѣно за полѣномъ, пока, наконецъ, не развелъ яркій огонь, передъ которымъ оба спокойно грѣлись.

— Видишь ли, пріятель, говорилъ Длинный-Петръ, ты имѣешь еще то преимущество, что у тебя не только будетъ меньше работы, но ты, вдобавокъ, будешь имѣть случай уйдти изъ мѣста, гдѣ ты такъ много… такъ много страдалъ. Если ты будешь хорошо служить, то твой господинъ, конечно, дастъ тебѣ маленькое вознагражденіе. Но если бы этого даже и не было, то ты, какъ крѣпостной, долженъ исполнять волю герцога.

Тутъ Петръ истощилъ всѣ свои убѣжденія, а Янушъ по прежнему молчалъ и бросалъ въ огонь дрова.

Наконецъ, онъ пробормоталъ нѣсколько непонятныхъ словъ и Петръ поспѣшно наклонился къ нему, чтобы разобрать отвѣтъ.

Янушъ говорилъ, какъ бы про себѣ:

— Не бойся, я исполню волю моего господина, Дорогу въ Митаву я найду самъ и, если канцлеръ дома, то я представлюсь ему… какъ могъ ты думать, что я хочу сопротивляться? все, что ни прикажетъ мнѣ мой господинъ, для меня священно, какъ Божья воля. И если онъ даритъ тебѣ мой домъ и мою должность, то это не огорчаетъ меня, такъ какъ герцогъ имѣетъ право отнять у меня жизнь, которую онъ мнѣ не далъ, слѣдовательно, онъ можетъ точно также отнять у меня домъ и службу, которые онъ мнѣ милостиво оставлялъ столько лѣтъ… Если мои собаки признаютъ тебя своимъ господиномъ — твое счастіе. А если герцогъ даетъ мнѣ новаго господина, то онъ дѣлаетъ это или къ моему счастію, или къ несчастію; но какъ за то, такъ и за другое — я долженъ благодарить его…

Остальнаго Петръ не могъ разобрать и, наконецъ Янушъ замолчалъ.

Такимъ образомъ, Петру удалось легко исполнить свое дѣло.

Онъ всталъ съ облегченнымъ сердцемъ и, довольнымъ взглядомъ осмотрѣвъ хижину, сказалъ самымъ ласковымъ голосомъ:

— Если бы ты не былъ моимъ другомъ и благочестивымъ христіаниномъ, то я ни за что не пришелъ бы къ тебѣ изъ Митавы. Но, Боже мой, чего не сдѣлаешь изъ любви къ другу!.. А теперь, будь здоровъ, пріятель.

Затѣмъ, вздохнувъ, Петръ медленными шагами оставилъ хижину, на которую уже началъ смотрѣть, какъ на свою собственность.

Чрезъ нѣсколько дней послѣ этого, Янушъ Кальнингъ, держа четырехъ лучшихъ собакъ изъ своей своры, стоялъ уже около двухъ часовъ у главной дворцовой лѣстницы, ожидая появленія своего новаго господина.

Наконецъ, подъѣхала карета и у дверей появились двое мужчинъ, закутанные въ плащи.

— А! вотъ и мой выигрышъ!.. смѣясь сказалъ канцлеръ, и остановился, разглядывая старика и собакъ.

— Посмотрите, какъ вамъ нравится этотъ даръ Фортуны? продолжалъ онъ, обращаясь къ своему спутнику.

При этихъ словахъ, оба сошли съ послѣдней сту пени; тогда Янушъ поцѣловалъ край плаща своего господина и униженно ждалъ дальнѣйшихъ приказаній.

— Ты знаешь дорогу въ Тукумъ, старикъ?

— Нѣтъ, господинъ, я знаю только Митаву, церковь, Дуббельнъ и кабакъ, но все таки я найду, куда вы прикажете….

— Я не могу его отправить въ путь одного, онъ заблудится вмѣстѣ съ собаками, а это было бы жаль. Онъ кажется мнѣ честнымъ и я могу взять его съ собою въ свитѣ, когда мы вмѣстѣ съ герцогомъ отправимся въ Баденъ, а оттуда я самъ отвезу его къ моему другу Эбергарду.

— Есть у тебя жена? спросилъ спутникъ Луткаммера.

— Слава Богу, нѣтъ, господа.

— Неужели ты не хотѣлъ ни на комъ жениться, шутя спросилъ канцлеръ.

— Нѣтъ, господинъ, у меня была невѣста, но до свадьбы ей понравился другой. Однако она до сихъ поръ еще не вышла замужъ и теперь варитъ всякія лѣкарства для людей и для скота.

— Тѣмъ лучше, смѣясь сказалъ канцлеръ, а не то, мнѣ пришлось бы добывать ее отъ герцога. Теперь уходи, старикъ, сейчасъ герцогиня поѣдетъ на утреннюю прогулку. Ступай на задній дворъ, къ моему форейтору, онъ увезетъ тебя вмѣстѣ съ двумя новыми лошадьми и собаками въ деревню. Ступай.

Янушъ поспѣшно поцѣловалъ край плаща канцлера и удалился, исполняя приказаніе своего господина; тогда какъ послѣдній, въ сопровожденіи своего спутника, сѣлъ въ карету, запряженную четверкой, и выѣхалъ со двора замка.

КОНЕЦЪ ПЕРВОЙ ЧАСТИ.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

ГЛАВА I.
Софія Шарлотта при дворѣ Великаго курфюрста.

Около четырехъ миль на западъ отъ Берлина, окруженная лѣсистыми холмами, помѣщалась лѣтняя резиденція курфюрста, называвшаяся Потсдамъ. Въ 1660 году курфюрстъ украсилъ свою лѣтнюю резиденцію проведеніемъ улицъ, называвшихся: Городская, Зеленая, Церковная и Кладбищенская.

Мало-по-малу прибавлялось количество окружавшихъ замокъ садовъ; были пристроены звѣринецъ и оранжереи и самый замокъ былъ сильно увеличенъ архитекторомъ Гизе.

Лѣтомъ Потсдамъ весь тонулъ въ зелени. Но семейство курфюрста очень часто оставалось тамъ до поздней осени и по желанію супруги курфюрста, не любившей столицы, самъ курфюрстъ подолгу жилъ въ Потсдамѣ.

Здѣсь же мы встрѣчаемся съ курляндскою принцессою, которая пріѣхала нѣсколько дней тому назадъ.

Въ замкѣ царствовало тяжелое настроеніе, которое замѣтно было на лицахъ придворныхъ дамъ и кавалеровъ и исчезало только тогда, когда супруга курфюрста уходила въ свои комнаты.

Принцесса Доротея была второй супругою Фридриха Вильгельма, на которой онъ женился, когда она была вдовою герцога Брауншвейгъ-Целле и которая была дочерью Филиппа Голштинскаго.

Предшественница Доротеи пользовалась въ народѣ еще такой доброй памятью, что ея пріемницѣ надо было употребить много труда, чтобъ пріобрѣсти любовь своихъ подданныхъ. Доротея имѣла величественную наружность, но, тѣмъ не менѣе, ея красивое лицо имѣло странное, холодное, надмѣнное выраженіе, которое отталкивало всякую симпатію. Къ этому прибавлялась еще крайняя холодность и странная нелюдимость, вызванная, можетъ быть, чувствомъ разочарованія, которое мѣшало всякому сближенію.

Только для курфюрста привѣтливо сіяли ея темные глаза, только для него въ нихъ выражались любовь и уваженіе.

Правда, было еще двое людей, которые пользовались довѣріемъ этой принцессы, въ обществѣ которыхъ чаще всего ее видѣли, и съ которыми Доротея вела довѣрчивые разговоры. Это была ея кузина, принцесса Зондербургъ-Голштинская и Курляндская принцесса, Софія-Шарлотта.

Неожиданные смертные случаи въ курфюрстерскомъ семействѣ, поразившіе его дѣтей отъ перваго брака, возбудили недостойныя подозрѣнія противъ Доротеи, и еще болѣе увеличили ея холодность и неприступность, такъ что она, казалось, была замкнутѣе и отталкивающѣе, чѣмъ когда либо.

Кромѣ другихъ клеветъ, въ народѣ ходили слухи, что супруга курфюрста очень благочестива и тратитъ свое богатство на монастыри своихъ соотечественниковъ. А когда Доротея пыталась уговорить курфюрста уничтожить завѣщаніе, сдѣланное въ пользу курпринца и остальныхъ дѣтей отъ перваго брака, чтобъ дать одинаковыя права дѣтямъ отъ втораго брака, тогда началось всеобщее неудовольствіе, не только при дворѣ, но и въ народѣ, и положеніе несчастной женщины стало такъ непріятно, что она окончательно поселилась въ Потсдамѣ и ея недовѣрчивый взглядъ видѣла, почти во всѣхъ окружающихъ враговъ.

Не смотря на позднюю осень, Доротея ходила взадъ и впередъ по терассѣ сада вмѣстѣ съ Курляндской принцессой. Стеклянная крыша надъ ихъ головами, еще тамъ и сямъ была украшена красноватыми листьями.

Доротея была закутана въ черный бархатный плащъ, отдѣланный дорогимъ мѣхомъ. Черный капоръ, изъ такой же матеріи, обрамлялъ ея блѣдное лицо и придавалъ всей фигурѣ что-то мрачное и печальное.

Софія-Шарлотта накинула себѣ на голову и на плечи шаль и, съ печальнымъ видомъ, ходила рядомъ съ своей пріятельницей.

Ихъ разговоръ, очевидно, былъ непріятный, такъ какъ, послѣ долгаго молчанія, Доротея положила свою худую, блѣдную руку на плечо принцессы и сказала:

— Я знаю, принцесса, что ваше сердце, какъ оно ни гордо, тѣмъ не менѣе, умѣетъ прощать оскорбленія, если въ нихъ раскаиваются. Но тотъ позоръ, которымъ покрываетъ мое имя мой собственный народъ, искажая мои поступки, такъ безчестенъ, что я не могу чувствовать ничего, кромѣ презрѣнія. Конечно, неблагопріятныя обстоятельства даютъ пищу клеветѣ, цѣлый рядъ несчастныхъ случайностей заставилъ меня войти въ лабиринтъ подозрѣній и для того, чтобъ выбраться изъ него, мнѣ надобно тысячу разъ доказать мою невинность. Къ счастію, у меня есть сильная поддержка въ моемъ супругѣ курфюрстѣ. Около этого человѣка я чувствую себѣ сильной и недосягаемой для оскорбленій.

— Но, дорогая принцесса, какъ государыня, вы не должны совершенно удаляться отъ своего народа, сказала принцесса. Терпѣливая осторожность, великодушное прощеніе и ласковое обращеніе должны помочь вамъ снова просвѣтить ослѣпленныхъ.

— Вы требуете слишкомъ многаго, Шарлотта. Моя гордость не позволяетъ мнѣ поступать такимъ образомъ. Я не хочу стараться пріобрѣсти расположеніе, уничтожить которое довольно самаго легкаго толчка. Идемте, я вижу идущаго сюда патера Вольфа, которому я обязана многими веселыми минутами. Къ тому же, онъ очень нуженъ мнѣ для составленія завѣщанія и онъ же будетъ моимъ заступникомъ предъ императоромъ. У меня остаются еще друзья, дорогая Шарлотта, и, можетъ быть, современемъ вамъ, часто заботящейся обо мнѣ, удастся увидать, какъ я пойду по слѣдамъ моей предшественницы и какъ ту, которую теперь называютъ Локустой, будутъ называть матерью народа.

Обѣ дамы повернулись, чтобъ идти, какъ вдругъ къ нимъ подошла графиня Цаваки.

— Ваше высочество, сказала она, мнѣ кажется, что я видѣла курьера курфюрста. Онъ, должно быть, привезъ изъ Берлина важныя извѣстія и, если я не ошибаюсь, то по дорогѣ ѣдетъ сюда принцъ Александръ.

Говоря это, графиня указала на дорогу къ Берлину.

Дѣйствительно, въ эту самую минуту принцъ Александръ въѣзжалъ въ ворота.

Что такое случилось?

Обѣ принцессы, въ сопровожденіи графини Цаваки поспѣшили войти во внутреннія комнаты.

Внизу, въ маленькой пріемной залѣ, въ которой Доротея принимала только избранное общество, состоявшее изъ лицъ, которыя вполнѣ пользовались ея довѣріемъ, сидѣла принцесса Зондербургъ тихо разговаривая о чемъ-то съ принцемъ Александромъ.

При появленіи трехъ дамъ, принцъ пошелъ на встрѣчу къ Доротеѣ и почтительно поцѣловалъ протянутую ему руку.

Затѣмъ онъ передалъ ей запечатанный пакетъ, который она поспѣшно разорвала и медленно отошла въ оконную нишу.

— Что ты привезъ, братъ? тихо спросила принцесса Шарлотта. Очевидно, это что нибудь очень важное, такъ какъ курьеръ изъ Берлина привезъ извѣстіе о пріѣздѣ сюда курфюрста и президента Отто фонъ-Шверина. Оба будутъ здѣсь черезъ часъ, а между тѣмъ, курфюрстъ только вчера оставилъ Потсдамъ. Очевидно, произошло что нибудь необычайное, и въ письмѣ къ Доротеѣ не можетъ заключаться ничего хорошаго. Я вижу, какъ она поблѣднѣла.

— Какъ кажется, во Франціи угрожаютъ реформаторамъ, такъ какъ сегодня курфюрстъ давалъ аудіенцію реформаторскому священнику Гольтье изъ Монпелье. Вѣроятно, произошло что нибудь серьезное. Физіономія Гольтье была блѣдна и разстроена. Я же, возлюбленная сестра, пріѣхалъ сюда для того, чтобъ проститься съ тобою на нѣсколько времени. Я долженъ исполнить порученіе курфюрста къ епископу въ Мюнстерѣ. Дѣло идетъ, какъ я полагаю, объ обезпеченіе за тобою мѣста Герфордской настоятельницы. Обѣ графини Липпе, какъ кажется, имѣютъ намѣреніе предупредить тебя и постараться повліять на настоятельницу Елизавету, болѣзнь которой крайне опасна. Письмо твоего дяди курфюрста должно напомнить Елизаветѣ данное тебѣ слово и заставить ее назвать тебя въ своемъ завѣщаніи своей пріемницей. Епископъ точно также долженъ будетъ говорить съ нею въ нашу пользу. И, такимъ образомъ, мы надѣемся, съ помощью Божьей и сильныхъ міра сего, защитить твои права.

Шарлотта съ жаромъ пожала руку любимаго брата и оба, погруженные въ разговоръ, нѣсколько времени рядомъ ходили по комнатѣ, тогда какъ графиня Цаваки, и принцесса Зондебургская ушли въ сосѣднюю комнату.

Тогда принцесса Доротея подошла къ брату съ сестрой.

— Мой супругъ, сказала она, желаетъ, чтобъ мы написали собственноручное письмо о назначеніи васъ Герфордской настоятельницей, дорогая Шарлотта. Послѣ обѣда мы поспѣшимъ исполнить желаніе нашего супруга, которое доставляетъ намъ удовольствіе вдвойнѣ тѣмъ, что мы можемъ оказать услугу вамъ, принцесса.

Затѣмъ, не ожидая благодарности Шарлотты, Доротея въ сильномъ волненіи поспѣшно оставила комнату.

— Она получила дурное извѣстіе, братъ, шепнула принцесса. Боже мой! что такое случилось?

Чрезъ часъ на дворѣ замка поднялся громкій шумъ, лакеи и форейторы сновали взадъ и впередъ.

Чрезъ нѣсколько мгновеній камергеръ открылъ дверь и вошелъ Фридрихъ Вильгельмъ, великій курфюрстъ Бранденбургскій, въ сопровожденіи Грумбкова и Шверина.

Ростъ этого знаменитѣйшаго человѣка своего времени былъ немного выше средняго, но всѣ его движенія были величественны. Блестящіе глаза, смѣлый, орлиный носъ и энергичный ротъ указывали въ немъ человѣка необыкновеннаго характера. Продолжительная подагра не мѣшала курфюрсту держаться прямо и самоувѣренно и въ минуту возбужденія онъ могъ переносить сильнѣйшую физическую усталость. Когда же его глаза сверкали гнѣвомъ, то ихъ взгляда не могъ выносить самый смѣлый человѣкъ изъ его окружающихъ. Его разговоръ былъ быстръ и опредѣлененъ, такъ же какъ и его поступки.

Въ этотъ день на курфюрстѣ было надѣто широкое верхнее польское платье, отдѣланное дорогимъ мѣхомъ. Мелкіе локоны французскаго парика обрамляли высокій лобъ и падали на плечи, а воротникъ изъ брабантскихъ кружевъ спускался на грудь. Длинный кафтанъ съ брилліантовыми пуговицами былъ вышитъ дорогимъ шитьемъ, а шелковые чулки и башмаки доканчивали костюмъ курфюрста.

Отвѣтивъ легкимъ наклоненіемъ головы на низкіе поклоны придворныхъ, курфюрстъ поспѣшно подошелъ къ супругѣ и, крѣпко пожавъ ея руку, снова повернулся къ собранію.

— Возлюбленные подданные, сказалъ онъ глубоко взволнованнымъ голосомъ, мы должны сообщить вамъ, что французскій король, 18-го октября, возобновилъ Нантскій эдиктъ, такъ что преслѣдованія нашихъ единовѣрцевъ снова возобновились и реформаторовъ преслѣдуютъ, какъ дикихъ звѣрей.

Курфюрстъ замолчалъ.

Всеобщій крикъ негодованія былъ ему отвѣтомъ. Ужасъ и удивленіе мѣнялись на лицахъ присутствующихъ. Шарлотта съ волненіемъ сжала руку принца Александра и ожидала дальнѣйшихъ словъ курфюрста.

— Мы считаемъ недостойнымъ себя, продолжалъ Фридрихъ Вильгельмъ, имѣть что нибудь общее съ королемъ, который попираетъ всѣ человѣческія права, фанатическіе священники котораго, вмѣстѣ съ лицемѣрной Ментенонъ, принуждаютъ своего короля къ величайшимъ безчеловѣчностямъ. «Будь католикомъ или смерть» — вотъ лозунгъ преслѣдователей нашихъ единовѣрцевъ. Возлюбленные вассалы! вы, служащіе поддержкой нашего государства, къ вамъ обращается вашъ повелитель и надѣется, что вы всѣ протянете ему руку, чтобъ оказать поддержку и помощь преслѣдуемымъ. Мы, не колеблясь, выразимъ наше неодобреніе великому французскому королю и французскій посланникъ, Ребенакъ, передастъ своему повелителю письменное выраженіе нашего неудовольствія.

Курфюрстъ замолчалъ и, сложивъ руки за спиною, началъ поспѣшно ходить взадъ и впередъ.

Наконецъ, онъ остановился предъ Швериномъ, который мрачно глядѣлъ себѣ подъ ноги.

— Мы еще не рѣшили, что мы сдѣлаемъ, но мы будемъ имѣть мужество сдѣлать нѣчто, чего не осмѣливаются сдѣлать другіе правители изъ страха предъ Людовикомъ. Съ помощью Божьей, мы окажемъ поддержку преслѣдуемымъ.

Курфюрстъ положилъ руку на плечо Шверина.

— Мы знаемъ, президентъ, что вы устраиваете вашъ деревенскій домъ для убѣжища бѣглецовъ. Если понадобится, мы предложимъ для нихъ всю нашу страну. А теперь, мои вѣрные вассалы, мы думаемъ отобѣдать сегодня въ обществѣ нашей супруги и прощаемся съ вами до утра. Мы чувствуемъ себя усталыми и нуждаемся въ спокойствіи, болѣе чѣмъ когда либо.

Курфюрстъ раскланялся съ собраніемъ, подалъ руку женѣ и оставилъ вмѣстѣ съ нею залу.

Однако, къ обѣду курфюрста былъ приглашенъ австрійскій іезуитъ Вольфъ и, недѣлю спустя, императорскій коммиссаръ, баронъ фонъ-Фрейтагъ, отправился, въ сопровожденіи патера, въ Вѣну, чтобъ передать императору письмо курфюрста, въ которомъ послѣдній давалъ обѣщаніе выставить противъ турокъ восемь тысячъ человѣкъ, если взамѣнъ этого императоръ гарантируетъ исполненіе завѣщанія курфюрста.

Такимъ образомъ, между Людовикомъ XIV и курфюрстомъ отношенія дѣлались натянутыми, а сближеніе курфюрста съ Австріею сдѣлалось болѣе яснымъ, что снова приписывали вліянію Доротеи.

Между тѣмъ принцъ Александръ предпринялъ свое путешествіе въ Вестфалію, курфюрстъ уѣхалъ въ Берлинъ и потсдамскій дворъ снова погрузился въ наружное спокойствіе. Доротея скрывалась въ своихъ комнатахъ, а принцесса Шарлотта, въ сопровожденіи своей гофмейстерины, неожиданно отправилась въ Берлинъ.

Она молча сидѣла, закутанная въ плащъ, съ лицомъ, покрытымъ густымъ вуалемъ, рядомъ съ графиней въ саняхъ, которые поспѣшно катились къ Берлину.

Былъ ясный, ноябрскій день; гайдуки, ѣхавшіе спереди и сзади саней и очищавшіе дорогу, отгоняли любопытныхъ, которые съ удивленіемъ любовались на красивый, блестящій экипажъ. Серебряные бубенчики весело звенѣли въ ясномъ, зимнемъ воздухѣ, но ихъ звонъ не имѣлъ въ себѣ ничего веселаго для сидѣвшихъ въ саняхъ, которыя, погруженныя въ мрачныя мысли, даже не замѣчали окружающаго.

Ворота Берлина были уже почти въ виду, какъ вдругъ на дорогѣ появилась толпа народу съ дикими криками.

Поѣздъ былъ остановленъ.

— Что случилось? съ неудовольствіемъ спросила, послѣ долгаго ожиданія, принцесса.

Одинъ изъ гайдуковъ въѣхалъ въ толпу и чрезъ нѣсколько минутъ возвратился назадъ.

— Ваше свѣтлость, сказалъ онъ, толпа хочетъ утопить человѣка, котораго подозрѣваетъ въ томъ, что онъ, превратившись въ собаку, перекусилъ горло ребенку, отецъ котораго назвалъ его колдуномъ и чернокнижникомъ, этотъ человѣкъ служитъ у доктора Кункеля.

— Еще новая жертва суевѣрія, со вздохомъ сказала Шарлотта, и приказала гайдукамъ очистить дорогу.

Сани могли только медленно подвигаться впередъ, а чрезъ нѣсколько мгновеній были окружены густой толпой и принуждены были совершенно остановиться, такъ что Шарлотта съ своею спутницею очутились какъ разъ около самаго обвиняемаго, насильственный конецъ котораго казался неизбѣжнымъ.

Съ растрепанными волосами и связанными руками, приговоренный молча ожидалъ своей участи.

— О! какъ это ужасно! вскричала графиня Цаваки. Неужели ничѣмъ невозможно разогнать эту толпу. Этотъ человѣкъ погибъ, если не явится помощь.

— Поди и заяви отъ имени курфюрста тяжкое наказаніе тому, кто причинитъ смерть этому человѣку, сказала Шарлотта, обращаясь къ одному изъ своихъ слугъ. Скажи имъ, что это оскорбленіе закона, иди скорѣе, надо поторопиться.

Гайдукъ попытался въѣхать дальше въ толпу, но грубыя руки схватили его лошадь за узду и съ ироническимъ смѣхомъ удержали коня и всадника.

Вдругъ толпа разступилась и изъ нея вышли два мужчины въ темныхъ платьяхъ, похожихъ на костюмы странствующихъ студентовъ. Младшій изъ нихъ кулаками пробивалъ себѣ дорогу, тогда какъ старшій слѣдовалъ за нимъ.

Принцесса мелькомъ увидала человѣка средняго роста, съ темными, гладко причесанными волосами и такой же бородой. Затѣмъ раздался металлическій голосъ, ни одно слово котораго не было ею пропущено.

Голосъ звучалъ все сильнѣе, а толпа становилась все тише.

— Друзья мои! Граждане свободнаго германскаго государства! Неужели вы подобны стаѣ голодныхъ волковъ, жаждущихъ крови дикаго звѣря? Въ дѣтскомъ безуміи своемъ вы преслѣдуете человѣка за то, что онъ будто бы колдунъ и чернокнижникъ! Но какое есть у васъ доказательство этого, кромѣ клеветы, изобрѣтенной человѣческою злобою? Неужели вы хотите взять на свою совѣсть человѣческую душу, осуждать которую вы не имѣете никакого права? Люди ли вы? Христіане ли вы? — Нѣтъ, вы трусливые скоты, слушающіе дикіе крики безумцевъ! Братья! Настало время свѣта! Лютеръ, борецъ за человѣчество, далъ вамъ примѣръ, какъ можно создать однимъ словомъ великое дѣло. Злой человѣкъ не имѣетъ никакой власти надъ вѣрующимъ. Неужели вы хотите попрать ногами законы строгаго и справедливаго правителя? Освободите этого человѣка и лучше отучайте вашихъ женъ и дѣтей отъ вѣры въ колдовство, такъ какъ скоро наступитъ время, когда невинныя жертвы суевѣрія будутъ считаться мучениками.

Говоря послѣднія слова, ораторъ уже развязалъ руки жертвы.

Толпа стояла въ нерѣшительности, какъ бы очарованная страстной рѣчью, но еще болѣе смѣлостью этого человѣка, рѣшившагося вступиться за преслѣдуемаго.

Развязанная жертва стояла рядомъ съ своимъ освободителемъ, съ другой стороны сталъ спутникъ оратора и, такимъ образомъ охраняемая ими, безпрепятственно вышла изъ толпы. Вслѣдъ за ними тамъ и сямъ раздавались слова:

— Кто эти люди?.. Что это такое было?

— Одинъ изъ нихъ иностранный ректоръ, который говорилъ въ церкви такую прекрасную проповѣдь, вмѣсто нашего больнаго священника! громко крикнулъ кто-то изъ толпы, повидимому, разнощикъ. Благодареніе Богу, что я не запятналъ своихъ рукъ преступнымъ дѣломъ.

— Кто былъ этотъ человѣкъ? спросила также принцесса, когда сани могли, наконецъ, проѣхать. Кто этотъ апостолъ свободы, рѣчь котораго наполнила меня изумленіемъ? Я уже гдѣ-то видѣла эти темные, мрачно сверкающіе глаза, но гдѣ и когда?… Этотъ голосъ я уже слышала, но только онъ звучалъ не такъ спокойно. Я дорого бы дала, чтобы еще разъ увидать его.

— Это иностранецъ, случайно попавшій сюда, дорогая принцесса, сказала Елизавета. Но, во всякомъ случаѣ, онъ пасторъ или профессоръ. Можетъ быть, какой нибудь иностранный схоластикъ, взявшій на себя распространеніе ученія Лютера и противникъ процессовъ о колдовствѣ, которыхъ уже много въ Іенскомъ университетѣ… Но, принцесса, мы уже почти въѣзжаемъ въ ворота замка.

Два часа спустя, обѣ дамы стояли предъ великимъ курфюрстомъ, который держалъ въ рукѣ раскрытое письмо.

— Мы имѣемъ счастіе, принцесса, сообщить вамъ, говорилъ онъ, что наша просьба относительно вашихъ дѣлъ въ Герфордѣ получила благопріятный пріемъ, какъ у императора, такъ и у епископа. Мы полагаемъ, что навсегда обезпечили вамъ положеніе настоятельницы. Принцъ Александръ возвращается въ будущемъ мѣсяцѣ, безъ сомнѣнія, съ такимъ же успѣхомъ отъ настоятельницы, ландграфини Елизаветы.

Принцесса поклонилась въ знакъ благодарности, но на ея лицѣ далеко не выражалось радостнаго удовольствія. Казалось, ее занимали другія, болѣе важныя мысли, чѣмъ удовлетвореніе ея желанія обезпечить себѣ на будущее время почетное положеніе.

Она подошла ближе къ курфюрсту и сказала:

— Позволите ли вы намъ, дорогой дядя, принять участіе въ трудахъ и заботахъ относительно содержанія французскихъ бѣглецовъ? Ваша супруга даетъ большую сумму изъ своей шкатулки для пріобрѣтенія убѣжища для переселенцевъ. Ваши дѣти точно также даютъ; даже курпринцъ и его супруга не исключаютъ себя. Дозвольте мнѣ, дорогой дядя, чтобъ я и моя вѣрная подруга, графиня Цаваки, также вложили свою лепту въ это дѣло.

Говоря это, принцесса вынула изъ сумки, висѣвшей у нея на поясѣ, шкатулку, которую поставила на столъ.

— Благодаримъ васъ отъ имени бездомныхъ, принцесса, сказалъ курфіорстъ. 9-го ноября мы издали эдиктъ, которымъ предлагаемъ убѣжище въ нашемъ государствѣ всѣмъ тѣмъ, которые были бы изгнаны изъ Франціи за свою религію. Мы устроимся съ остальными монархами, чтобы преслѣдуемымъ былъ данъ свободный проѣздъ чрезъ всѣ государства, и, полагаясь на милость Божью, никогда не будемъ опасаться немилости французскаго короля.

— О! дорогой курфюрстъ! мой многоуважаемый дядя! сказала принцесса, беря за руку курфюрста, тогда какъ глаза ея наполнились слезами. Если бы вы до сихъ поръ еще не пользовались вполнѣ заслуженною славою, то это человѣколюбивое, вполнѣ справедливое дѣло заслужило бы вамъ лавровый вѣнокъ. Какъ мелокъ кажется сравнительно съ вами великій Людовикъ, какъ превосходите вы его геройской любовью къ человѣчеству! Примите мою благодарность изъ глубины души, а также и благодарность тысячи моихъ единовѣрцевъ.

Говоря это, Шарлотта опустилась предъ курфюрстомъ на колѣни.

Фридрихъ Вильгельмъ молча поднялъ ее.

— Это слишкомъ много, дитя мое, сказалъ онъ, наконецъ, глубоко взволнованный, цѣлуя Шарлотту въ лобъ, тогда какъ на глазахъ его сверкнули слезы.

Однако, онъ быстро оправился, только счастливая улыбка осталась у него на губахъ и вся его фигура, казалось, сдѣлалась выше и онъ продолжалъ своимъ обыкновеннымъ, добродушнымъ тономъ:

— А теперь мы просимъ васъ передать нашъ поклонъ нашей возлюбленной супругѣ, а также и то, что мы просимъ ее быть здѣсь при пріемѣ бѣглецовъ въ сопровожденіи всего потсдамскаго двора. Мы просимъ также васъ, принцесса, и многоуважаемую графиню не оставаться вдали при актѣ пріема, такъ какъ мы будемъ имѣть удовольствіе привѣтствовать въ числѣ пріѣзжихъ многихъ представителей французской аристократіи и искусствъ, которымъ предоставимъ полную свободу въ нашемъ государствѣ.

Вполнѣ удовлетворенная въ своихъ ожиданіяхъ, полная благодарности и уваженія къ своему дядѣ, Шарлотта безъ всякихъ приключеній пріѣхала въ Потсдамъ со своей спутницей.

Куриринцъ послѣ долгаго отсутствія посѣтилъ Потсдамъ со своей второй супругой.

Принцесса Доротея, вмѣстѣ со своими дѣтьми и придворными дамами, находилась въ пріемной залѣ, гдѣ молодая куриринцесса, столь же умная, какъ и красивая женщина, оживленно и беззаботно разговаривала съ супругою курфюрста.

Курпринцъ, окруженный мужчинами, описывалъ имъ все недавно пережитое, тогда какъ въ другихъ группахъ разсуждали о политикѣ и въ этихъ разговорахъ большое мѣсто занималъ вопросъ о преслѣдуемыхъ.

Курляндская принцесса не явилась на блестящій парадный обѣдъ. Поѣздка въ Берлинъ утомила ее и она удалилась съ своей гофмейстериной въ свои покои и вмѣстѣ съ нею припоминала все пережитое въ этотъ день.

Но какъ ни старалась Елизавета разсѣять черныя тучи, собравшіяся на лбу ея повелительницы, ей это не удалось. Взволнованная и разстроенная, принцесса ходила взадъ и впередъ по комнатѣ, повидимому, все болѣе и болѣе погружаясь въ мрачныя мысли. Графиня молча и съ безпокойствомъ глядѣла на блѣдное лицо своей принцессы, которая шептала про себя отрывистыя слова.

Наконецъ, она пошла въ спальню и чрезъ нѣсколько времени вернулась обратно съ маленькой шкатулкой, которую поставила предъ графиней.

— Смотри сюда, Елизавета, сказала она. Здѣсь лежатъ послѣднія воспоминанія о великомъ Людовикѣ XIV. Въ то время, когда онъ былъ идеаломъ всей Европы, я также любила и уважала его. Да, я его любила!.. Но теперь я горько раскаяваюсь въ ошибкахъ моего юношескаго сердца… Я любила его даже и тогда, когда онъ сдѣлался жертвой этой лицемѣрной женщины, которая, силою своего притворнаго благочестія и необыкновенной способностью вести интриги, можетъ теперь управлять всѣмъ свѣтомъ при помощи своего короля. Я никогда бы не повѣрила, что такой сильный умъ способенъ на такой недостойный, жестокій поступокъ. Онъ, служившій образцомъ для всѣхъ правителей, любовь котораго къ искусству и просвѣщенію выставлялась, какъ блестящій примѣръ, привычки котораго перенимались всѣми, этотъ великій человѣкъ, который въ моемъ сердцѣ до сихъ поръ занималъ мѣсто на высокомъ пьедесталѣ, тотъ изъ-за котораго я одиноко прохожу свой жизненный путь, этотъ человѣкъ сдѣлался недостойной игрушкой въ рукахъ хитрой женщины и вполнѣ попалъ въ сѣти іезуитовъ. Нѣтъ, Елизавета, не старайся примирить меня съ нимъ, такъ какъ тамъ, гдѣ презрѣніе замѣнило мѣсто любви и уваженія, тамъ нѣтъ мѣста для другаго чувства. Неужели я должна быть недостойна моего великаго дяди?… Никогда! Я бы перестала вѣрить, что еще существуютъ на свѣтѣ благородные люди, если бы курфюрстъ своимъ великимъ дѣломъ не пробудилъ снова моей погасшей вѣры въ людей. Благодаря ему, Елизавета, я вѣрю еще, что на землѣ существуетъ безкорыстное мужество и истинное величіе души, такъ какъ я не знаю ни одного человѣка, который возбуждалъ бы во мнѣ такое глубокое уваженіе, какъ мой благородный дядя, великій курфюрстъ Бранденбургскій…

Принцесса снова начала быстро ходить взадъ и впередъ по комнатѣ, а графиня не осмѣливалась прервать молчанія.

Наконецъ, раздраженіе Шарлотты смягчилось и чрезъ нѣсколько мгновеній она снова подошла къ столу.

Предъ столомъ, сложивъ руки, стояла Елизавета, не спуская глазъ съ своей повелительницы.

— Открой шкатулку, Елизавета, сказала принцесса и возьми изъ нея пачку писемъ. Это письма моей возлюбленной матери. Все же остальное оставь.

Въ то время, какъ графиня открывала шкатулку, принцесса снова начала ходить.

Прежде всего Елизавета вынула изъ шкатулки увядшій букетъ и осторожно положила его на столъ, затѣмъ она увидала тонко сдѣланный и украшенный драгоцѣнными камнями браслетъ, въ который былъ вдѣланъ медальонъ съ портретомъ Людовика XIV. Прекрасное, улыбающееся лицо молодаго короля было такъ хорошо и вѣрно изображено на слоновой кости, что не было надобности въ надписи, чтобъ сразу узнать портретъ.

Елизавета невольно стала колебаться и долго держала въ рукѣ медальонъ, не будучи въ состояніи отвести отъ него глазъ.

Принцесса все еще ходила взадъ и впередъ, опустивъ голову, и казалось, ничего не замѣчала.

— Елизавета, сказала она, наконецъ, поправь огонь въ каминѣ. Огонь долженъ уничтожить послѣднія воспоминанія юношеской глупости и вмѣстѣ съ ихъ уничтоженіемъ память о нихъ навсегда оставитъ меня. Ты найдешь тамъ еще свертокъ, перевязанный голубой шелковой лентой. Это его письма… Прочь ихъ, всѣ они лгутъ.

Шарлотта, казалось, не видѣла умоляющаго взгляда Елизаветы и бросила горящую восковую свѣчу въ потухающее пламя, которое ярко вспыхнуло.

— Скорѣе, Елизавета, исполняй свой долгъ, непреклонно сказала Шарлотта.

Въ то же мгновеніе пачка, перевязанная лентой, была уже въ огнѣ. Засохшій букетъ послѣдовалъ за нею.

Но съ послѣдней вещью Елизавета колебалась, такъ какъ ея руки дрожали.

— Елизавета, огонь погаснетъ, сказала принцесса.

Графиня опустилась на колѣни предъ огнемъ.

Портретъ не хотѣлъ такъ скоро поддаваться уничтоженію и пламя долго скользило по улыбающемуся лицу гордаго короля Но, наконецъ, золото расплавилось, портретъ выпалъ изъ оправы и упалъ въ пепелъ.

Елизавета закрыла лицо руками и горячія слезы потекли изъ подъ бѣлыхъ пальцевъ.

Принцесса же стояла, высоко поднявъ голову и скрестивъ руки. У нея не дрогнула бровь, глядя на уничтоженіе всего ей дорогаго, а когда, чрезъ нѣсколько мгновеній, все превратилось въ пепелъ, она привлекла къ себѣ графиню, обняла и поцѣловала ее.

— Благодарю тебя, Елизавета. Возьми и береги письма моей матери. Я знаю, что въ твоихъ рукахъ они будутъ въ надежномъ мѣстѣ. Приведи ихъ въ порядокъ. Въ нихъ много мудрости, прочти ихъ, если хочешь знать, какъ умѣла любить моя мать… Твоя оставила тебя слишкомъ рано, бѣдное дитя. А теперь, ступай, отдохни. Я не хочу видѣть сегодня никого, даже и тебя, моя дорогая Елизавета. Спокойной ночи. Я устала… смертельно устала.

Еще долго сидѣла графиня, погруженная въ мрачныя мысли. Слова принцессы: «благодарю тебя, Елизавета», снова раздались у нея въ сердцѣ. Проливая слезы о горѣ своей повелительницы, Елизавета припомнила также свое собственное тяжелое горе. Все ея мрачное прошлое снова возставало предъ нею. Она находила горе и разочарованіе Шарлотты въ своихъ собственныхъ горькихъ страданіяхъ, которыя она считала уже подавленными, но которыя чувствовались теперь съ двоякою горечью.

Она думала о своемъ первомъ горѣ, когда она нашла свою нѣжно любящую мать неподвижною и блѣдною. Она лежала, украшенная цвѣтами. Руки, нѣжно гладившія ее по щекамъ, были сложены, а крѣпко стиснутыя губы не давали отвѣта на ея жалобы.

Наплакавшись вволю, она крѣпко заснула и похоронное пѣніе пробудило ее отъ сна. Когда надъ возлюбленной покойницей наложили холмъ земли, у Елизаветы не было болѣе слезъ и большія опустѣлыя комнаты, гдѣ только рѣдко видѣла она своего серьезнаго, строгаго отца, казались ей большимъ склепомъ, въ которомъ никогда не раздадутся слова радости.

Но однажды, послѣ двухъ лѣтъ спокойной, одинокой жизни, когда Елизаветѣ было девять лѣтъ, отецъ привезъ съ собою красивую, стройную женщину, съ золотистыми, бѣлокурыми волосами, и вмѣстѣ съ нею цѣлую толпу прислуги.

Для всѣхъ другихъ произошла большая перемѣна, только не для Елизаветы, которая по прежнему жила съ своей старой гувернанткой.

Снова прошелъ годъ и явилось на свѣтъ маленькое, хорошенькое существо. У Елизаветы явилась подруга игръ, на которую она перенесла всю свою любовь. Она страстно ухаживала за ребенкомъ, ни на минуту не оставляла его, хотя у малютки была цѣлая толпа прислуги.

Маленькая Валеска вскрикивала отъ радости, когда являлась Елизавета, и горько плакала, когда гувернантка на короткое время разлучала ее съ сестрою.

Гувернантка умерла, когда Елизаветѣ было шестнадцать лѣтъ, а маленькой Валескѣ шесть.

Большія имѣнія отца Елизаветы лежали вдали отъ столицы и родители ни за что не желали разставаться съ дѣтьми. Мачиха любила Елизавету уже за ту преданность и любовь, которыя она питала къ маленькой Валескѣ, а разлучать сестеръ нечего было и думать, поэтому отецъ выписалъ учителя изъ Вѣны, который долженъ былъ научить дочерей богатаго, знатнаго магната всѣмъ наукамъ, а также и музыкѣ, такъ какъ у Валески былъ хорошенькій голосъ.

Отецъ хотѣлъ взять стараго ученаго, но однажды явился молодой человѣкъ, съ скромными манерами, умными глазами и еще болѣе, умными рѣчами.

Молодой учитель былъ сынъ обѣднѣвшаго дворянина; онъ зналъ всѣ науки, игралъ въ шахматы такъ хорошо, какъ только могъ желать старикъ, пѣлъ пѣсни Вольфрама фонъ-Эшенбаха, точно такъ же, какъ и Ave Maria, и ѣздилъ на охоты съ хозяйкою замка съ большей граціей, чѣмъ знатнѣйшіе дворяне.

Маленькая Валеска любила сидѣть у него на колѣняхъ и слушать въ сумеркахъ сказки, имѣвшія глубокій смыслъ, и всѣ говорившія о Св. Елизаветѣ, которая была патронессой юнаго учителя и его любимой святой, такъ какъ ея имя упоминалось во всѣхъ его сказкахъ. У Св. Елизаветы были такіе же глаза, какъ у сестры Валески, Св. Елизавета являлась ему во снѣ и давала ему въ знакъ милости цѣловать свои руки.

Такъ прошло два года.

Ученицы все болѣе привязывались къ своему учителю, старый, молчаливый отецъ становился къ юношѣ все довѣрчивѣе, а его жена все болѣе и болѣе хвалила юношу.

Только одни уста молчали, когда Валеска кричала отъ радости, бросаясь на встрѣчу своему учителю…

О! счастливое время молчаливой любви!

Елизавета, погруженная въ эти воспоминанія давно прошедшаго, сидѣла, закрывъ лицо руками, и глубокій стонъ вырвался у нея изъ груди,

Но дальше! дальше!

Елизавета снова глядѣла въ зеркало прошлаго и старалась закалить свое сердце для будущихъ дней.

Валеска, маленькая, прелестная Валеска, выдала любовь сестры.

О! ужасный, несчастный день, который былъ основаніемъ всѣхъ послѣдующихъ страданій! А между тѣмъ, этотъ день былъ такъ ясенъ, воздухъ былъ полонъ благоуханія цвѣтовъ!…

На терассѣ дворца сидѣло все графское семейство. Валеска распѣвала съ жаворонками, когда изъ сада появился учитель съ большимъ букетомъ цвѣтовъ.

— Отдай его твоей Св. Елизаветѣ, сказала Валеска. Опустись же предъ нею на колѣни, какъ вчера, во время прогулки въ лѣсу. А ты, Елизавета, обними его за шею и поцѣлуй. Онъ такъ добръ. Я вдвойнѣ люблю его за то, что ты его любишь.

Валеска такъ рано и неожиданно произнесла смертный приговоръ надъ только что возродившейся любовью!

Мрачное молчаніе послѣдовало за ея словами. Духъ захватило у Елизаветы; она сидѣла, не шевелясь, готовая лишиться чувствъ… Еще теперь сердце, ея билось сильнѣе при воспоминаніи объ этой минутѣ… Какъ долго продолжалась она! Елизаветѣ казалось, что цѣлую вѣчность…

Наконецъ, графъ всталъ.

— Отведи дочерей въ ихъ комнату, сказалъ онъ женѣ своимъ обычнымъ, спокойнымъ голосомъ.

Но, тѣмъ не менѣе, этотъ голосъ пронзилъ сердце Елизаветы, какъ обоюдоострый мечъ.

Только что начало разсвѣтать, когда Елизавета, проведя ночь безъ сна, хотѣла открыть дверь, но дверь была заперта.

Рано утромъ изъ воротъ замка выѣхалъ экипажъ. Окна были закрыты занавѣсками, такъ что не было видно, кто сидѣлъ въ немъ. Кучеръ графа правилъ лошадьми.

Прошло еще нѣсколько часовъ, затѣмъ явилась сильно взволнованная графиня.

— Иди за мной, несчастная, сказала она. Только слѣпое повиновеніе можетъ тебя снова примирить съ отцемъ. Ты отправишься въ монастырь и пробудешь тамъ до тѣхъ поръ, пока отцу будетъ угодно взять тебя, чтобъ передать твоему будущему супругу, князю X. Будь благоразумна. Всякое противорѣчіе безполезно. Отецъ безжалостенъ. Даже слезы Валески, когда она умоляла не разлучать васъ, не въ состояніи были смягчить его.

Елизавета не плакала болѣе и молча послѣдовала за мачихою, которая чрезъ нѣсколько часовъ оставила ее въ пріемной монастыря.

Наступила ночь, безконечная ночь….

Молитвы сестеръ, ея собственныя молитвы не давали Елизаветѣ никакого утѣшенія. Неизвѣстность о судьбѣ возлюбленнаго терзала ея сердце.

Монахинямъ позволялось каждый день прогуливаться часъ въ монастырскомъ саду.

Елизавета хворала уже четыре недѣли и двѣ сестры поддерживали ее на прогулкѣ.

Онѣ довели ее до скамьи, стоявшей въ тѣни большаго вяза, а сами ходили, разговаривая, по дорожкамъ сада, думая, что ихъ больная дремлетъ.

Дѣйствительно, Елизавета постоянно была погружена въ полудремоту. Вдругъ какой-то маленькій предметъ упалъ ей на колѣни. Это была стрѣла, на тупомъ концѣ которой прикрѣплена была бумажка.

Елизавета быстро спрятала бумажку на груди, а стрѣлу сунула въ песокъ.

Придя къ себѣ въ келью, она прочитала слѣдующее:

«Возлюбленная! скоро наступитъ для тебя минута освобожденія. Въ томъ счастіи, которое постигло меня теперь, мнѣ не достаетъ только твоего присутствія. Я разбогатѣлъ, получивъ наслѣдство отъ бездѣтнаго родственника. Богатство есть сила, и этой силой мнѣ удастся покорить твоего гордаго, тщеславнаго отца. Завтра, въ этотъ же часъ, жди меня на этомъ мѣстѣ. Я долженъ видѣть тебя и говорить съ тобою, хотя бы мнѣ пришлось поплатиться за это жизнью»…

— Да, прошептала Елизавета, онъ поплатился за это жизнью! Мои горячія молитвы не могли отвратить несчастія.

Насталъ назначенный часъ и Елизавета снова сидѣла на скамьѣ въ саду, только надъ нею на монастырской стѣнѣ, между вѣтвями вяза, появилось лицо учителя, весело сіявшее отъ удавшейся хитрости. Одѣтый въ костюмъ рабочаго, онъ, съ молотомъ въ рукахъ, чинилъ монастырскую стѣну, попорченную мѣстами. Онъ пробрался въ садъ, щедро заплативъ тому рабочему, котораго замѣнилъ. Безцѣльно поколачивая молотомъ то тамъ, то сямъ, онъ началъ тихій разговоръ.

Завтра отецъ долженъ былъ возвратиться изъ путешествія, тогда онъ хотѣлъ отправиться для переговоровъ и получить отъ него Елизавету, если не добромъ, такъ. силою. Въ послѣднемъ случаѣ бѣгство должно было спасти влюбленныхъ.

Затѣмъ онъ сталъ шептать слова утѣшенія и любви и даже тогда, когда за Елизаветой пришли уже монахини, онъ, повидимому, продолжалъ работу, чтобъ имѣть возможность взглядомъ проводить Елизавету.

Въ эту минуту… что это такое было?.. Раздался выстрѣлъ и съ крикомъ «убійца!» юноша упалъ со стѣны. Предъ воротами монастыря поднялся шумъ. Ворота были открыты и представился ужасный видъ.

На землѣ лежалъ смертельно раненый молодой рабочій, тогда какъ около него собралось нѣсколько любопытныхъ.

Елизавета вырвалась изъ рукъ монахини и первый, кого она увидала, былъ слуга ея отца, съ дымившимся ружьемъ въ рукахъ. Со страшнымъ крикомъ упала Елизавета на колѣни предъ умирающимъ, прижала его окровавленную голову къ своей груди, покрыла его лицо страстными поцѣлуями, не обращая вниманія на толпу зрителей; которая все увеличивалась, и на то, что сестры съ ужасомъ бросились отъ нее.

— Елизавета, я люблю тебя!.. Прощай! тихо повторила графиня Цаваки послѣднія слова своего умирающаго возлюбленнаго. Прощай! прощай!.. Ты никогда не обманывалъ меня и пожертвовалъ для меня жизнью, какъ я пожертвовала бы своею для тебя!.. Я еще живу, но только мыслями о тебѣ, вспоминая о твоей любви!

Послѣ долгой болѣзни Елизавета оправилась. Здоровье молодости было сильнѣе страданій.

Прошелъ еще годъ и она должна была постричься. Графиня Цаваки компрометировала свое древнее имя: въ присутствіи благочестивыхъ сестеръ, она совершила страшное преступленіе — держала въ своихъ объятіяхъ молодаго рабочаго. Ея возвращеніе въ общество сдѣлалось на вѣки невозможнымъ. Даже назначенный для нея супругъ, князь X., былъ настолько великодушенъ, что забылъ, что нѣкогда просилъ руки богатой графини. Да, сестры также были настолько великодушны, что дали ей покрывало, подъ которымъ она должна была провести всю жизнь въ раскаяніи въ стѣнахъ монастыря, искупляя свои грѣхи.

Но стѣны монастыря были ненавистны для грѣшницы, она не находила въ нихъ мѣста для своей растерзанной души. Она думала слишкомъ по-свѣтски и находила, что благочестіе сестеръ только наружное, что ихъ молитвы простая привычка, что все ихъ благочестіе и обряды только внѣшняя церемонія.

Жизнь ея была страшно пуста среди монастыря, который каждый день напоминалъ ей о потерянномъ счастіи, она бѣжала всѣхъ и скрывалась въ своей кельи. И тутъ взяли съ нея обѣщаніе постричься.

День постриженія былъ уже близокъ, а между тѣмъ, ея душа все еще стремилась къ освобожденію изъ ужасныхъ стѣнъ. Родные уже давно считали ее умершей и съ ихъ стороны нечего было разсчитывать на освобожденіе.

Тогда однажды Курляндская принцесса остановилась въ монастырѣ. Въ то время Шарлотта была еще въ первой молодости.

Настоятельница пригласила ее присутствовать при постриженіи молодой дѣвушки и при этомъ разсказала ея преступленіе.

— Я хочу видѣть ее, сказала Шарлотта.

Блѣдная послушница была приведена къ принцессѣ.

— Ты хочешь постричься по убѣжденію? спросила Шарлотта.

— Нѣтъ, по принужденію, отвѣчала Елизавета.

— Разскажи мнѣ твою судьбу, дитя мое.

Тогда Елизавета разсказала принцессѣ свою судьбу, совершенно такъ же, какъ припоминала ее теперь въ сумеркахъ.

— Ты должна ѣхать со мною. Мнѣ нужна подруга при дворѣ, согласна ли ты?

— Да, я буду для тебя всѣмъ, такъ какъ ты мой ангелъ спаситель, сказала Елизавета, такъ же какъ и тогда, поднимаясь съ кресла, чтобъ пройти въ спальню.

— О! сонъ приноситъ утѣшеніе, со вздохомъ сказала она. Валеска также спитъ теперь глубокимъ сномъ смерти.

Гордый и холодный отецъ умеръ еще раньше. Елизавета не видала его съ того ужаснаго весенняго дня. Валеска вышла замужъ за курляндскаго дворянина, котораго странный случай привелъ въ ея замокъ въ Польшѣ, затѣмъ она умерла, оставивъ сына.

Такъ говорилось въ письмѣ, присланномъ Елизаветѣ, когда смерть ея близкихъ сдѣлала ее богатой наслѣдницей.

Она узнала объ этомъ, путешествуя съ своей повелительницей, и со времени смерти Валески не слышала ничего о своихъ родныхъ.

Такъ прошли годы.

Елизавета дожила до зрѣлыхъ лѣтъ и ея преданность и дружба къ принцессѣ дѣлались все сильнѣе, такъ какъ эта любовь и дружба были единственною цѣлью ея жизни.

ГЛАВА II.
Курляндецъ въ Вестфаліи.

Въ долинахъ и на возвышенности Тевтобургскаго лѣса видны еще слѣды древнихъ замковъ. Вестфалія есть въ то же время колыбель многихъ курляндскихъ дворянскихъ родовъ и многіе нравы и обычаи, характеризующіе Вестфалію, перенесены въ Курляндію и напоминаютъ переселившимся сюда семействамъ ихъ происхожденіе.

На югозападѣ, въ шести часовомъ разстояніи отъ Тевтобургскаго лѣса, въ графствѣ Равенсбургъ, на десять миль восточнѣе Мюнстера стоялъ старинный городъ Герфордъ, обязанный своимъ основаніемъ женскому католическому монастырю. Этотъ монастырь во время реформаціи былъ превращенъ въ княжескій женскій институтъ. Всѣ окрестности принадлежали заведенію. До 1347 года онъ пользовался совершенной независимостью, а въ 1647 году настоятельница его, Анна фонъ-Лимбургъ, передала его герцогу Вильгельму Юлихскому. Послѣ того, какъ Герфордъ, въ 1615 году, попалъ въ руки нидерландцевъ, онъ былъ въ томъ же году занятъ бранденбуржцами, которые тоже вскорѣ принуждены были уступить его католической партіи нѣмецкихъ князей. Въ 1631 году городъ былъ свободнымъ имперскимъ городомъ и, наконецъ, въ 1647 году перешелъ окончательно подъ власть Бранденбурговъ.

Окруженный невысокими холмами, самый городъ Герфордъ лежитъ въ долинѣ. На юговостокъ, не болѣе, какъ на разстояніи одной мили стоить на рѣкѣ Веррѣ маленькій городъ Уффельнъ, въ томъ мѣстѣ, гдѣ отъ Верры отдѣляется рукавъ, который протекаетъ сѣвернѣе Герфорда, впадаетъ въ Аа и течетъ вмѣстѣ съ нею въ Везеръ. Чрезъ самый Герфордъ протекаетъ небольшой ручеекъ, подъ названіемъ Эльза. И такимъ образомъ, раздѣленный этими двумя рукавами, городъ представляетъ три части: старый городъ, новый городъ и радевикъ.

Въ 1685 году въ Герфордѣ было около восьми тысячъ жителей и онъ велъ довольно обширную торговлю. Въ старомъ городѣ былъ общій судъ и общая ратуша; но въ каждой части города была особенная церковь, а въ новомъ городѣ свой собственный судъ. Весь городъ состоялъ изъ каменныхъ домовъ, окруженныхъ стѣнами, съ круглыми башнями и остроконечными крышами, и, кромѣ того, былъ укрѣпленъ валами и бастіонами, возведенными, по всей вѣроятности, въ III вѣкѣ.

Въ новомъ городѣ находилась церковь св. Іоганна. Ея четырехъугольныя колонны съ высокими, остроконечными крышами были видны во всемъ Герфордѣ. Затѣмъ, въ старомъ и новомъ городѣ было по церкви и, наконецъ, кромѣ того, существовала католическая церковь для небольшой общины этой вѣры.

Въ городѣ были двѣ большія, красивыя улицы. Княжескій институтъ для дѣвицъ, настоятельницей котораго должна была быть непрѣменно имперская принцесса, помѣщался въ старомъ городѣ и назывался имперскимъ свободнымъ институтомъ. Институтъ этотъ состоялъ подъ покровительствомъ супруги курфюрста Бранденбургскаго и отъ нея зависѣло помѣщеніе въ институтъ особъ на всю жизнь, или на извѣстное время.

Къ институту принадлежали большія имѣнія и другой институтъ на горѣ. Церковь института была старѣйшая и величайшая во всемъ городѣ; она была построена въ 815 году, а въ 1356 увеличена въ смѣшанномъ готическомъ и романскомъ вкусѣ аббатиссой Литгарди фонъ-Бикененъ.

На западной сторонѣ института находились двѣ готическія башни; одна изъ нихъ съ высокой, остроконечной крышей, другая была еще не совсѣмъ окончена и потому покрыта плоской крышей.

Въ институтской церкви, такъ же какъ и въ другихъ церквахъ города, были боковыя пристройки. Съ сѣверной стороны было пристроено четырехъ угольное зданіе съ одной башней, называемое капитуломъ, въ которомъ помѣщались дортуары или спальни, и жилыя комнаты дамъ, жившихъ въ институтѣ. Между ними находилась зала, въ которой происходили всякія собранія во время празднествъ, а также и для молитвы. Къ этой залѣ примыкалъ садъ института, окруженный высокими стѣнами, по гладкимъ дорожкамъ котораго прогуливались сестры.

На южной сторонѣ зданія находилась высокая, каменная терасса, къ которой вели широкія, плоскія ступени и съ которой представлялся видъ на весь городъ Герфордъ и ближайшія окрестности. Отсюда видна была также широкая дорога, ведущая изъ Герфорда въ сосѣдній городъ.

Въ началѣ этой дороги помѣщалось старинное зданіе, выстроенное изъ камня, съ плоской крышей. Вокругъ втораго этажа всего дома шла галлерея, поддерживаемая каменными колонами, и образовывала такимъ образомъ навѣсъ надъ нижнимъ этажемъ. Въ домъ вела большая входная дверь, надъ которою, на каменной доскѣ, была надпись:

Unser Eingang, segne Gott

Wie im Leben, so im Tod.

(Благослови Боже нашъ входъ, какъ въ жизнь, такъ и въ смерть).

Невысокая стѣна окружала все строеніе и виднѣвшіяся изъ-за нея вѣтви каприфолій и дикихъ розъ позволяли предполагать, что тутъ помѣщался принадлежащій къ дому садъ.

Въ этомъ домѣ жилъ ректоръ прихода церкви Пузинна.

Въ нижнемъ этажѣ налѣво помѣщалась школа, тогда какъ направо былъ рабочій кабинетъ ректора и жилище его помощника. Въ верхнемъ этажѣ, съ большими окнами, помѣщались женскія комнаты, а въ задней его части комнаты для прислуги.

Въ началѣ декабря 1685 года, однажды, когда шелъ сильный снѣгъ, веселая толпа дѣтей, выбѣгала изъ школы, направлялась частью въ городъ, частью въ ближайшія деревни. Съ веселыми криками дѣти перебрасывались снѣжными комьями, не смотря на строгіе взгляды стоявшаго въ дверяхъ помощника ректора, такъ какъ завтра, послѣ завтра и еще нѣсколько дней должны были быть праздники Рождества, а къ возобновленію ученія онъ, конечно, забудетъ свой гнѣвъ.

По всей вѣроятности, также думала молоденькая женщина, глядѣвшая, улыбаясь, изъ окна втораго этажа на веселыя игры беззаботной юности. Ея прекрасное лицо, съ тонкими чертами, окруженное пепельными, бѣлокурыми волосами, имѣло серьезное выраженіе, а въ темноголубыхъ, задумчивыхъ глазахъ скрывалось тайное горе.

Она была средняго роста и на ней было надѣто темное, шерстяное платье, кисейные рукава и такой же воротникъ. Ея талію стягивалъ металлическій поясъ.

— Дѣти всегда одинаковы, сказала молодая женщина, какъ бы про себя, но обращаясь къ своей сосѣдкѣ, которая сидѣла напротивъ нея и не спускала глазъ съ чулка, который поспѣшно вязала. Посмотри, Лизбета, я почти готова была бы думать, что эта маленькая, бѣлокурая дѣвочка — я сама, такое живое воспоминаніе возбуждаетъ она во мнѣ. Я также когда-то носила такіе же грубые башмаки, также пестро было мое платье, также нѣжно повязывала мнѣ голову краснымъ платкомъ Маргарита, когда я ходила вмѣстѣ съ нею въ деревенскую церковь.

— Неужели ты не можешь забыть этого, Эльза? Я никогда не думаю о прошломъ, а ты вѣчно вспоминаешь старые годы и остатокъ твоей веселости навѣки исчезаетъ.

Та, которая говорила такимъ образомъ, была еще не старая женщина, со свѣжимъ лицомъ и умными, черными глазами, но волосы на вискахъ уже посѣдѣли и на лбу виднѣлись глубокія морщины. Она была одѣта въ черное платье, а руки ея дрожали отъ поспѣшности или отъ внутренняго волненія.

— Радость и смѣхъ, Лизбета, удѣлъ счастливыхъ, но и въ печальныхъ воспоминаніяхъ лежитъ своего рода мучительное наслажденіе, если они соединяются съ воспоминаніями о дорогихъ существахъ. Они единственное счастіе тѣхъ, которые не родились для наслажденія полнымъ счастіемъ.

Молодая женщина снова взяла работу, давно выпавшую у нея изъ рукъ, и иголка быстро заходила въ ея маленькихъ пальчикахъ, какъ будто она старалась наверстать потерянное время.

— Я думаю, дитя, сказала пожилая женщина почти шепотомъ, что ты имѣешь достаточныя причины не причислять себя къ числу несчастныхъ. Послѣ всѣхъ потерь, у тебя остается вѣрный мужъ, Эльза, мой братъ, который сдѣлался поддержкою насъ обѣихъ.

— Но счастливъ ли онъ нашимъ обладаніемъ? со вздохомъ сказала молодая женщина. Какое-то безпокойное чувство заставляетъ его постоянно передвигаться съ мѣста на мѣсто. Онъ стремится къ идеи, осуществленіе которой въ наше время невозможно. Его связь съ благородными людьми, также одушевляемыми этой идеей, приноситъ ему только ту пользу, что поддерживаетъ его надежды. Но что могутъ сдѣлать единичныя личности противъ сильнаго потока? Онѣ могутъ быть только разбиты. Если моему мужу и его единомышленникамъ удастся со временемъ пріобрѣсти себѣ приверженцевъ, то противъ нихъ возстанутъ всѣ іезуиты, для которыхъ полезно народное суевѣріе, процессы колдуновъ будутъ все увеличиваться и жертвами ихъ будутъ дѣлаться люди, чѣмъ нибудь возбудившіе ихъ недовѣріе. Какая страшная опасность угрожаетъ людямъ, которые желаютъ просвѣтить народъ. Я не могу не трепетать, когда онъ отправляется вырывать изъ рукъ инквизиціи новыя жертвы, я всегда боюсь, что когда нибудь онъ будетъ пораженъ въ неровной борьбѣ, и мы принуждены проводить страшные дни и ночи, когда онъ въ отсутствіи. И ты еще требуешь, чтобы я была весела!… Но весела ли ты сама, Лизбета?

Лизбета печально покачала головою и провела рукою по глазамъ.

— Ты говоришь, сказала она помолчавъ, что твой мужъ не имѣлъ никакого успѣха, но развѣ нѣтъ людей, которые ему преданы, которые охотно слѣдуютъ его ученію? Развѣ нѣтъ такихъ также, которымъ онъ спасъ жизнь своимъ мужествомъ или своимъ краснорѣчіемъ?… Развѣ ты не видишь каждый день предъ глазами его помощника, который преданъ ему, какъ собака, и съ радостью исполняетъ его малѣйшій знакъ?.. Развѣ ты не видишь въ немъ спасенную жертву самаго безумнаго суевѣрія?… Развѣ онъ недостаточно вознагражденъ за всѣ усилія друзей человѣчества?.. А какъ уважаетъ этотъ спасенный тебя, меня и весь нашъ домъ, съ какой радостью онъ исполняетъ всякую работу, если дѣло идетъ о томъ, чтобы получить твою благодарность. Мнѣ кажется, что за одну твою улыбку онъ готовъ пойти въ огонь и воду.

— О! въ его лицѣ мы пріобрѣли вѣрнаго друга и слугу!.. И, не смотря на все это, Лизбета, мнѣ не нравится его взглядъ. Онъ уменъ, ловокъ, ученъ, но онъ слишкомъ, по моему мнѣнію, благочестивъ на словахъ, слишкомъ льстивъ въ своей преданности, тогда какъ поведеніе его недостаточно открыто. Онъ окруженъ какой-то таинственностью. Онъ знаетъ почти всѣхъ людей въ городѣ. Онъ даже имѣетъ доступъ въ княжескій институтъ и я недавно видѣла, какъ высокомѣрная графиня фонъ Левентруцъ милостиво кланялась ему, а онъ поклонился до земли. Поздно ночью въ его комнатѣ все еще горитъ огонь и я часто вижу его тѣнь, движущуюся взадъ и впередъ, какъ будто онъ кончаетъ какую нибудь спѣшную ночную работу. Ты знаешь, что я не могу спать, когда мой мужъ далеко отсюда, я часто подхожу къ окну и гляжу на звѣздное небо, какъ бы ища въ звѣздахъ нашей будущей судьбы.

— Я не вижу въ немъ ровно ничего, что пугало бы меня, сказала Лизбета. Онъ почтителенъ и прилеженъ и къ тому же благочестивъ, такъ какъ каждое воскресенье я вижу, что онъ идетъ въ церковь, съ книгою въ рукахъ, и встрѣчающіеся дружески кланяются ему.

Лизбета вдругъ замолчала, такъ какъ снаружи послышались громкіе крики и шумъ.

— Посмотри на твоихъ воспитанниковъ, Эльза. Ты забыла имъ дать сегодня корму и они напоминаютъ тебѣ о себѣ.

Эльза поспѣшно набросила на плечи шаль, тогда какъ Лизбета вышла и скоро возвратилась съ корзинкою, въ которой лежали куски хлѣба.

Эльза вышла на галлерею въ среднюю дверь.

Множество голубей уже сидѣло и летало около галлереи и не боясь приближались къ молодой женщинѣ.

Щеки ея покраснѣли отъ свѣжаго, зимняго воздуха, она наклонилась чрезъ перила и глядѣла на покрытую снѣгомъ улицу, которую золотили утренніе лучи солнца.

На дорогѣ показалась группа всадниковъ, впереди которыхъ ѣхалъ одинъ рыцарь. Скоро онъ подъѣхалъ къ самому дому.

Его обшитый мѣхомъ долманъ развѣвался по вѣтру, большая круглая шляпа, украшенная перьями, оставляла въ тѣни лобъ и глаза.

Доѣхавъ до дома, онъ удержалъ лошадь и съ любопытствомъ взглянулъ на галлерею, какъ чужестранецъ, желающій осмотрѣть все окружающее.

Эльза съ удивленіемъ, не шевелясь, глядѣла на всадника.

Ихъ взгляды встрѣтились.

Незнакомецъ поблѣднѣлъ, затѣмъ онъ медленно снялъ шляпу и почтительно поклонился.

Еще одинъ взглядъ, затѣмъ онъ пришпорилъ коня, такъ что тотъ сдѣлалъ большой прыжокъ, и такъ быстро поскакалъ въ городъ, что остальные шесть всадниковъ съ трудомъ слѣдовали за нимъ.

— Какъ долго ты остаешься на холодѣ, дитя мое? услышала Эльза голосъ Лизбеты, появившейся въ дверяхъ. Идемъ въ комнату, завтракъ уже поданъ… Боже мой, какъ холодны твои руки! Что съ тобою! ты смотришь такъ, какъ будто съ тобою случилось несчастіе. Я правду говорила, ты слишкомъ долго пробыла на холодѣ

Съ этими словами, Лизбета схватила за руки молодую женщину и повела ее въ комнату. Тутъ она сняла съ нея шаль и, такъ какъ Эльза не говорила ни слова, то Лизбета внимательно вглядывалась въ ея лицо и увидала на немъ выраженіе страха и удивленія.

— Да, Лизбета, случилось несчастіе, шепнула наконецъ Эльза. Я видѣла принца Александра!: Онъ проѣхалъ мимо самаго нашего дома.

— Тебѣ показалось, дитя мое. Ты, вѣрно, опять думала о прошломъ?

— Нѣтъ, я не ошиблась, потому что, когда наши взгляды встрѣтились, онъ снялъ шляпу и поклонился мнѣ… Но скажи, Лизбета, какъ ты думаешь, что привело его сюда?

— Лейтгольдъ объяснитъ намъ это, отвѣчала пожилая женщина, тогда какъ Эльза отрицательно покачала головою.

Въ это время дверь отворилась и въ комнату тихими шагами вошелъ Магнусъ Лейтгольдъ помощникъ ректора.

— Съ вами Богъ и всѣ святые, уважаемая барышня и барыня. Позвольте мнѣ передать въ ваши руки письмо моего благороднаго господина., съ пожеланіемъ, чтобъ въ немъ заключалось для васъ пріятное извѣстіе.

— Благодарю тебя, Лейтгольдъ, отвѣчала Лизбета вѣжливо, но коротко.

Тогда, какъ Эльза распечатывала письмо, Лейтгольдъ отошелъ на задній планъ.

Лейтгольдъ былъ худой, выше средняго роста, человѣкъ, лѣта же его было трудно опредѣлитъ. Коротко остриженные волосы плотно прилегали къ головѣ, лобъ его былъ не великъ съ высоко поднятыми бровями, изъ-подъ которыхъ выглядывали свѣтлосѣрые глаза. Слегка крючковатый носъ и тонкія губы были бы красивой формы и все лицо было бы не дурно, еслибы не гладко выбритый и чрезъ-чуръ острый подбородокъ, отнимавшій у его физіономіи всякую правильность. Его взглядъ казался холоднымъ и безучастнымъ ко всему земному. Тѣмъ не менѣе, часто молнія любопытства, задумчивости или хитрости мелькала въ его глазахъ, когда онъ думалъ, что за нимъ никто не наблюдаетъ.

— Онъ возвращается сюда завтра. Это письмо немного опередило его, сказала Эльза, съ сверкающимъ взглядомъ. Да благословенъ Богъ! съ нимъ не случилось ничего дурнаго.

— Да, да благословенъ Богъ! повторилъ Лейтгольдъ, сложивъ руки. Я достану вамъ зелени изъ-подъ снѣга, такъ какъ ваши нѣжныя руки должны, не смотря на зиму, поднести нашему господину вѣнокъ.

— Да, пожалуйста, сдѣлай это добрый Лейтголѣдъ, улыбаясь сказала Эльза.

Лизбета уже давно была на дворѣ и сообщала прислугѣ веселое извѣстіе о томъ, что послѣ четырехънедѣльнаго отсутствія ректоръ возвращается завтра, и снова въ домѣ будетъ настоящій господинъ

Лизбета только что хотѣла подняться на лѣстницу, когда на встрѣчу ей попался Лейтгольдъ.

— Г. Лейтгольдъ, сказала она, пристально глядя на него, во время вашего короткаго пребыванія здѣсь я уже замѣтила, что вы не только отлично извѣстны въ городѣ, но, какъ кажется, знаете и окрестности лучше даже, чѣмъ мы. Какимъ образомъ вамъ удалось устроить такъ, чтобъ вы во всякое время могли имѣть доступъ въ княжескій институтъ, куда не пускаютъ никого, кромѣ людей, принадлежащихъ къ прислугѣ института, или придворныхъ особъ?

— Это нетрудно объяснить, многоуважаемая барышня, сказалъ Лейтгольдъ, низко кланяясь, всѣ знаютъ, что ректоръ спасъ мнѣ жизнь, когда я чуть было не сдѣлался жертвою народной ярости. Всѣмъ извѣстно, что я вѣрный слуга секретаря курфюрста Кункеля, что я много видѣлъ и много пережилъ, что я знаю многое, касающееся тайной магіи. Знатныя дамы любятъ предсказанія и мнѣ, многоуважаемая барышня, приходится дѣлать имъ маленькія пробы моего таланта, конечно, въ тайнѣ, совсѣмъ въ тайнѣ. Есть пожилыя дамы, которыя, вмѣстѣ съ молитвой о хлѣбѣ насущномъ, могли бы не безъ основанія просить «не введи насъ во искушеніе».

Лизбета засмѣялась.

— Впрочемъ, прибавилъ Лейтгольдъ, будущее можно узнавать по звѣздамъ, по картамъ, и въ худшемъ случаѣ, даже и по кофейной гущѣ.

— И все это ты знаешь? сказала Лизбета съ удивленіемъ, однако не безъ примѣси любопытства. Берегись, мой братъ, ректоръ, не потерпитъ у себя подобныхъ вещей и, если узнаетъ объ этомъ, то твое положеніе въ нашемъ домѣ сильно ухудшится, а твоя репутація, какъ учителя дѣтей, также пострадаетъ.

— Вы не презираете меня, многоуважаемая барышня, шепнулъ Лейтгольдъ, поэтому я составлю вамъ со временемъ гороскопъ.

— Это что такое? спросила Лизбета, чувствуя невольное уваженіе къ учености Лейтгольда, который показался ей теперь въ еще болѣе благопріятномъ свѣтѣ, чѣмъ прежде.

— Это опредѣленіе человѣческаго характера и его будущаго, составленное по звѣздамъ, отвѣчалъ Лейтгольдъ.

— Боже мой! да вѣдь это чисто дьявольское искусство.

Сказавъ это, Лизбета сдѣлала шагъ назадъ и закрыла лицо руками. Внутренняя дрожь и холодъ въ корридорѣ заставили ее задрожать всемъ тѣломъ.

— Въ такомъ случаѣ, ты дѣйствительно колдунъ и, можетъ быть, можешь по временамъ превращаться во всякое животное?

— Нѣтъ, я не въ состояніи сдѣлать этого, но я могу открывать въ людяхъ животныя страсти, какъ напримѣръ: зависть, злость, хитрость и другіе пороки, такимъ образомъ злой человѣкъ можетъ проникнуть въ душу благороднаго. Предо мною никто не можетъ представляться, я вижу всякаго насквозь.

— Какой странный человѣкъ, съ смущенной улыбкой сказала Лизбета, начинавшая подозрѣвать, что Лейтгольдъ удовлетворитъ ея любопытству, скажи мнѣ только, не ожидали ли въ институтъ пріѣзда какого нибудь Курляндскаго принца и если да, то пріѣхалъ ли онъ?

— Гмъ! гмъ… я ничего не слышалъ. Но прежде чѣмъ я пойду завтра вечеромъ ко всенощной, я буду знать, пріѣхалъ ли Курляндскій принцъ, положитесь въ этомъ на меня, такъ какъ…

Въ эту минуту служанка быстро распахнула дверь и прекратила разговоръ.

Лейтгольдъ, поклонившись, отошелъ, а Лизбета, первый разъ погруженная въ задумчивость, отправилась въ кухню и, къ удивленію кухарки, была очень разсѣянна.

Утромъ на слѣдующій день домъ ректора былъ убранъ по праздничному.

На разсвѣтѣ Лейтгольдъ, въ сопровожденіи двухъ маленькихъ мальчиковъ, отправился за городъ, съ корзиною на плечахъ, и черезъ часъ вернулся обратно, неся полную корзину зелени. Служанки посыпали полъ въ сѣняхъ бѣлымъ пескомъ и украсили лѣстницу мохомъ и зеленью. Лейтгольдъ поставилъ имъ маленькія елки предъ дверью, черезъ которую долженъ былъ пройти его господинъ.

Когда, наконецъ, все было приведено въ порядокъ, онъ отправился въ людскую, чтобъ получить изъ рукъ Анны-Софіи свой завтракъ.

Онъ нашелъ экономку уже одѣтою въ праздничный костюмъ. На ея головѣ былъ надѣтъ чепчикъ съ пестрыми лентами.

Но не одна экономка, вся прислуга была въ праздничныхъ костюмахъ и съ нетерпѣніемъ ожидала пріѣзда хозяина.

Но съ такимъ же нетерпѣніемъ, какъ и служанки, ходила Лизбета изъ комнаты въ комнату, нѣсколько разъ поправляя одну и ту же бѣлую скатерть, которая безъ малѣйшей складочки лежала на столѣ.

Она поминутно выглядывала въ окно, чтобъ посмотрѣть, не ѣдетъ ли кто нибудь.

А гдѣ же была въ это время Эльза?

Она была необыкновенно хороша въ бѣломъ, шерстяномъ платьѣ, съ голубыми рукавами и съ золотой сумкой на поясѣ. На головѣ у нея былъ надѣтъ граціозный бархатный шведскій чепчикъ, а бѣлокурыя косы спускались на спинку.

Все это Лизбета сама надѣла на Эльзу и радовалась, что она, наконецъ, замѣнила темное платье свѣтлымъ, праздничнымъ.

Даже сама Лизбета глядѣлась въ зеркало. Темнокрасный лифъ и темносиняя юбка недурно шли къ ней. Правда, на головѣ у нея оставался по прежнему черный бархатный чепчикъ, но развѣ особа ея лѣтъ могла носить что нибудь другое? Къ тому же, ея мысли часто бывали такъ печальны, какъ прошлое!.. Да, какъ прошлое!

— Кажется, я слышу шаги Эльзы, думала Лизбета. Я боюсь, какъ бы она не угадала моихъ мыслей, потому что она также умна, можетъ быть, даже, умнѣе Лейтгольда…. А! дитя, это ты, я только что о тебѣ думала.

— Лизбета, солнце уже почти заходитъ, а его все еще нѣтъ. Я не могу отъ нетерпѣнія оставаться на мѣстѣ… Что, если съ нимъ случилось какое нибудь несчастіе? Пойдемъ, разскажи мнѣ что нибудь изъ прежнихъ временъ, о твоемъ добромъ отцѣ, Лизбета, я сегодня такъ много думала о немъ и объ Маргаритѣ. Но, не сердись на меня…. хотя я спокойно ходила по всему дому, тѣмъ не менѣе, я не могла отдѣлаться отъ печальныхъ образовъ прошлаго. Появленіе принца безпокоитъ меня. Многія воспоминанія, которыя уже отодвинулись назадъ въ моей душѣ, снова выдвигаются на первый планъ. Меня охватило сильное желаніе увидать мою благородную покровительницу, Софію-Шарлотту… Итакъ рада была бы ее видѣть!.. Предъ тобою, Лизбета, я могу выразить это желаніе, ты не найдешь въ немъ ничего дурнаго, ты помнишь, что меня привязываетъ къ ней чувство благодарности…. Но при мужѣ я не могу назвать ея имени… Это огорчаетъ меня, Лизбета. Она вырвала меня изъ униженія и только несчастіе снова разлучило насъ съ нею… что могла она сдѣлать противъ ужаснаго событія, совершившагося въ Курляндіи въ то время когда она была далеко. Повторяю тебѣ, Лизбета, она была добрымъ ангеломъ моей юности. Сколько прекрасныхъ знаній и благородныхъ мыслей пробудила она въ моей душѣ!.. казалось, какъ будто она подозрѣвала, что, если я и не княжескаго рода, то все таки происхожу изъ благороднаго семейства. То, что она начала сѣять во мнѣ благороднаго и прекраснаго, то окончательно развилъ во мнѣ мой мужъ. Я благодарна ему такъ же какъ и ей, и не могу разлюбить ни котораго изъ нихъ… Но, можетъ быть, ничего бы не было, если бы старая Маргарита не бросила въ меня перэвоначально сѣмянъ любви и истины…

Съ какимъ самоотверженіемъ оберегала она меня отъ всякихъ лишеній. Какъ защищала она меня съ львиной смѣлостью отъ всякихъ нападеній, которыя были нерѣдки въ окружавшей ее грубой средѣ.

— Тебѣ не слѣдовало бы предаваться сегодня воспоминаніямъ о прошломъ, Эльза, съ волненіемъ возразила Лизбета, сажая молодую женщину рядомъ съ собой. Но, если это тебя успокоитъ, то говори о ней, о той, которая тебя такъ любила. Я съ удовольствіемъ выслушаю тебя.

Эльза пожала руку Лизбетѣ и продолжала:

— Время скорѣе проходитъ въ болтовнѣ. Я знаю много печальныхъ разсказовъ изъ моего дѣтства, хочешь, я разскажу тебѣ одинъ изъ нихъ и ты узнаешь, почему меня прозвали на родинѣ каменной дѣвственницей?..

Одинъ разъ Маргарита взяла меня далеко отъ нашего мѣста жительства; мы жили въ имѣніи герцогини, недалеко отъ замка Дуббельнъ. Тамъ былъ большой лугъ, который нужно было скосить, Множество старыхъ и молодыхъ мужчинъ и женщинъ занимались косьбой.

Я сидѣла на опушкѣ лѣса, съ вѣнкомъ изъ хорошенькихъ цвѣтовъ на колѣняхъ, вдали отъ косарей. Маргарита нѣжно пригладила мнѣ волосы, повязала голову краснымъ платкомъ и натянула его на лобъ, чтобъ я не загорѣла отъ солнца. Затѣмъ она шепнула мнѣ:

— Милочка моя, сиди спокойно и не вставай съ мѣста, пока я не позову тебя.

Изъ любви къ Маргаритѣ, я была всегда послушна и на этотъ разъ, по обыкновенію, спокойно осталась сидѣть на мѣстѣ.

Уже нѣсколько времени я слышала въ лѣсу веселые голоса и съ удовольствіемъ прислушивалась къ смѣху маленькой дѣвочки, платье которой мелькало въ травѣ.

Маргарита рѣдко позволяла, чтобъ я играла съ деревенскими дѣтьми и я сама, видя ихъ грубыя манеры, съ испугомъ уходила отъ нихъ къ Маргаритѣ и сама не желала играть съ ними.

Тутъ же я съ удивленіемъ смотрѣла на хорошенькія платья господскихъ дѣтей. Они необыкновенно понравились мнѣ и мнѣ хотѣлось поиграть съ ними. Я хотѣла любить ихъ, если бы они подошли ближе и взяли меня съ собою.

Ихъ было трое и они были отъ меня на разстояніи не болѣе ста шаговъ.

Два довольно высокихъ мальчика везли тележку, изъ которой поминутно вываливали въ траву свою маленькую сестренку. Она полуплача, полусмѣясь вставала, стряхивая траву съ своихъ длинныхъ локоновъ и съ хорошенькаго бѣлаго платья, съ голубыми лентами, которыя развѣвались по вѣтру, а затѣмъ бѣжала рядомъ съ тележкой.

Тутъ она подошла близко ко мнѣ и всѣ трое остановились.

— Что ты тутъ дѣлаешь? крикнулъ старшій изъ мальчиковъ. Поди сюда, помоги намъ везти тележку. Мы запряжемъ тебя вмѣсто лошади.

Между тѣмъ маленькая дѣвочка уже опустилась около меня на колѣни и играла съ цвѣтами, которые я подала ей.

— О! ты была бы для меня хорошенькой подругой! подумала я.

И, съ улыбкой на губахъ, хотѣла обнять ребенка.

— Ты съ ума сошла! крикнулъ смѣясь второй мальчикъ. Дурочка! ты не можешь обнимать маленькую баронессу.

— Ну, иди, я тебя запрягу, холодно сказалъ старшій, схватывая меня за руку и таща къ тележкѣ. Ты съ Эбергардомъ будете лошадьми, Белла будетъ подталкивать сзади, а я поѣду кататься.

— Я не хочу быть лошадью, сказала я, становясь рядомъ съ хорошенькой дѣвочкой.

— Ого! мы заставимъ тебя это сдѣлать! крикнулъ мальчикъ.

И, прежде чѣмъ я успѣла опомниться, онъ ударилъ меня хлыстомъ по спинѣ.

— Сію минуту оставьте ребенка, юнкеръ!.. услышала я задыхающійся голосъ Маргариты, она для васъ не игрушка!

— Теперь я ни за что не оставлю ее, негодную.

— Оставьте ее, юнкеръ, а не то, вамъ будетъ худо! съ гнѣвомъ крикнула Маргарита.

— Такъ вотъ тебѣ, старая нищая!

И мальчикъ ударилъ Маргариту по лицу.

Въ то же мгновеніе юнкеръ лежалъ на травѣ, а я была на рукахъ у Маргариты и со слезами обнимала ее за шею, а она, не обращая вниманія на крики мальчиковъ, пошла чрезъ лугъ къ нашей хижинѣ.

Я глядѣла вслѣдъ хорошенькой, маленькой дѣвочки, съ которой я бы такъ охотно стала играть, и слезы все сильнѣе текли у меня изъ глазъ.

— Видишь ли, милочка, господскія дѣти еще хуже нашихъ. Берегись ихъ.

Съ этими словами Маргарита посадила меня на порогъ нашего дома.

— Останься здѣсь; ты будешь тутъ въ большей безопасности, чѣмъ если будешь ходить со мною.

Давъ мнѣ кусокъ хлѣба съ медомъ, Маргарита хотѣла уйти.

Путь къ лугу былъ далекъ. Маргарита вытирала потъ, покрывавшій ея лобъ и утѣшала меня, такъ какъ я не хотѣла оставаться одной и слезы снова полились у меня изъ глазъ. Въ эту минуту появился старшій надсмотрщикъ надъ рабочими, въ сопровожденіи двоихъ людей.

— Иди со мной сейчасъ же къ помѣщику. Онъ былъ самъ на лугу и приказалъ сейчасъ же отвести васъ къ нему. Проготовляйся. Прежде чѣмъ солнце зайдетъ, мы должны быть тамъ.

Я видѣла, какъ Маргарита поблѣднѣла, какъ она, дрожа, повязала голову платкомъ и спросила въ полголоса:

— Должна ли я взять съ собою ребенка?

— Какъ хотите. Объ этомъ намъ ничего не сказано.

Тогда Маргарита со вздохомъ взяла меня за руку и мы вмѣстѣ пошли по той же дорогѣ, по которой только что сейчасъ пришли.

По мѣрѣ того, какъ мы подвигались, я замѣтила, что лицо Маргариты становилось все спокойнѣе и она все нѣжнѣе цѣловала меня, взявъ меня на руки. У меня же, я не знаю почему, сильно билось сердце.

Наконецъ, мы пришли на помѣщичій дворъ.

На широкихъ ступеняхъ крыльца сидѣлъ въ креслахъ управитель герцогскаго замка, такъ какъ въ то время, когда герцогиня не жила въ Дуббельнѣ, ея управляющій занималъ ея мѣсто и пользовался всевозможными развлеченіями.

Прежде всего мнѣ бросился въ глаза его ледяной взглядъ. Онъ то широко раскрывалъ глаза, то закрывалъ ихъ съ злою улыбкой.

Казалось, онъ только что сошелъ съ лошади, такъ какъ былъ одѣтъ въ костюмъ для верховой ѣзды, и съ нетерпѣніемъ вертѣлъ хлыстомъ, который держалъ въ рукахъ.

Маргарита спокойно подошла къ нему.

— Какъ ты осмѣлилась поднять руку на юнкера? рѣзко сказалъ помѣщикъ, указывая на стоявшихъ за нимъ мальчиковъ.

— Я хотѣла освободить словами этого ребенка, отвѣчала Маргарита, указывая на меня, но юнкеръ, не слушаясь, ударилъ меня по лицу…

— Я спрашиваю тебя: осмѣлилась ли ты поднять на него руку?

— Да, сказала Маргарита, я оттолкнула его отъ ребенка, и толкнула его, чтобъ освободить отъ него дѣвочку.

— Возьмите ее и привяжите на эту скамейку. Вы знаете, что нужно дѣлать.

Я съ ужасомъ оглядѣлась вокругъ и увидѣла посреди двора скамейку, около которой стояли двое людей, съ короткими кнутами въ рукахъ. Невыразимый ужасъ охватилъ мое сердце. Я крѣпко вцѣпилась руками въ платье Маргариты.

— Меня зовутъ Маргарита Монгеймъ, я внучка строителя этого замка, сказала Маргарита. Я принадлежу къ дворнѣ герцогини, и меня могутъ судить только мои господа. Если я сдѣлала что нибудь дурное, то простите мнѣ, или же отправьте меня къ моимъ господамъ.

— Твой господинъ я, пока я живу въ этомъ замкѣ. И, получивъ наказаніе, которое послужитъ урокомъ для другихъ, ты можешь отправиться къ своей работѣ.

— Никогда! Я старуха, пощадите меня для этого ребенка!… Я разскажу вамъ исторію малютки!..

Помѣщикъ злобно улыбнулся.

— Басни. На этомъ ты меня не поймаешь. Я знаю, какова можетъ быть исторія деревенской дѣвченки. У меня достаточно подобныхъ, у моихъ крѣпостныхъ… Дѣлайте ваше дѣло… Тебѣ не избѣгнуть наказанія.

— Господинъ!.. крикнула Маргарита, и справедливый гнѣвъ звучалъ въ ея голосѣ, будьте человѣчны, не наносите мнѣ при малюткѣ этого позора!.. дѣвочка…

По знаку помѣщика, слуги бросились на Маргариту.

Она вырвалась изъ рукъ одного и съ силою оттолкнула отъ себя другаго.

— А! такъ ты еще сопротивляешься! крикнулъ помѣщикъ. Она осмѣлилась поднять на васъ руку, отрубите ей правую руку!

Все это я слышала, какъ во снѣ. Странное онѣмѣніе охватило меня, какъ будто желѣзное кольцо сжимало мнѣ сердце и лобъ. Я не могла пошевелить ни однимъ членомъ и въ то же время, я невыразимо страдала при мысли, что въ моемъ присутствіи съ Маргаритой такъ ужасно обращались и хотѣли отрубить дорогую для меня руку….

Эта мысль сводила меня съ ума. Я чувствовала, что я умру вмѣстѣ съ Маргаритой, если это случится….

— Оставь эти воспоминанія, Эльза, перебила Лизбета. Къ чему сегодня вызываешь ты эту ужасную сцену? Меня приводитъ въ ужасъ эта жестокость и я не въ состояніи слушать далѣе исторію твоихъ страданій, бѣдное, дорогое дитя.

— Конецъ хорошъ, Лизбета, со вздохомъ сказала Эльза. Слушай дальше.

— Вѣроятно, крикъ, которымъ разрѣшилось мое онѣмѣніе и съ которымъ я бросилась въ ноги къ помѣщику, былъ ужасенъ. Я крѣпко обняла его колѣни и безъ чувствъ упала къ его ногамъ.

Когда я пришла въ себя, вокругъ меня раздавались громкіе голоса. Я лежала на колѣняхъ у Маргариты и ея, покрытое слезами, лицо, наклонялось надо мною.. Старый помѣщикъ исчезъ, только второй юнкеръ стоялъ около Маргариты, съ ярко красными щеками и и сверкающими глазами.

— Ты можешь теперь идти спокойно, старуха, сказалъ онъ. Я уже успѣлъ смягчить гнѣвъ отца, а съ братомъ, который первый ударилъ тебя, я также сумѣю справиться….

— Но ты не знаешь, что спасло Маргариту отъ жестокаго наказанія? дрожащимъ голосомъ спросила Лизбета.

— Маргарита разсказала мнѣ потомъ, что, когда отецъ произнесъ ужасный приговоръ, юнкеръ съ просьбою наклонился къ нему, но другой братъ заставилъ его замолчать. Но, когда я упала безъ чувствъ, онъ наклонился къ старику и шепнулъ ему на ухо нѣсколько словъ. Глаза старика засверкали, губы задрожали отъ гнѣва, но, тѣмъ не менѣе, онъ крикнулъ: «стойте!» Я не спрашивала болѣе. Меня охватило отвращеніе къ знатнымъ людямъ. Я вздрагивала при всякомъ шумѣ и при малѣйшемъ испугѣ меня охватывало онѣмѣніе. Это случается со мною до сихъ поръ. Послѣ этого мы сейчасъ же ушли съ Маргаритою домой и съ тѣхъ поръ она водила меня только въ уединенныя мѣста.

Она въ уединеніи пасла свое маленькое стадо. Тамъ я постоянно и жила около нея, слушая мелодичное пѣніе лѣсныхъ птичекъ и по своему разговаривая съ цвѣтами. Въ тѣхъ, у которыхъ были бѣлые лепестки, были души знатныхъ дѣтей, тогда какъ въ темнокрасныхъ лепесткахъ помѣщались души бѣдняковъ.

Но, Лизбета, уже наступаютъ сумерки. Ступай скажи, чтобъ во всемъ домѣ зажигали огни. Ты видишь, какъ скоро идетъ время въ разговорахъ. Мужъ долженъ скоро пріѣхать.

Лизбета встала при послѣднихъ словахъ молодой женщины и удалилась. Эльза же осталась, скрестивъ руки на груди и опустивъ голову.

Въ душѣ ея поднималась боязнь, что она не дождется сегодня мужа, и она съ тихимъ вздохомъ подошла къ окну.

Вдругъ ей послышались шаги.

Да, это была его спокойная, увѣренная походка.

Дверь отворилась и на порогѣ появилась фигура, закутанная въ широкій плащъ.

— Здравствуй, возлюбленный! вскрикнула молодая женщина, бросаясь на встрѣчу вошедшему. Какъ поздно ты пришелъ! Какъ долго я жду тебя!

Тогда вошедшій, какъ бы желая избѣгнуть объятій, протянулъ впередъ руки и молча сдѣлалъ еще шагъ впередъ.

Въ ту же самую минуту сзади его показалась другая фигура, вошедшая также спокойно и тихо, точно его двойникъ.

Эльза съ удивленіемъ отступила на средину комнаты.

— Здравствуй, сказалъ ректоръ.

Но голосъ его звучалъ странно и рѣзко.

— Никогда еще по возвращеніи я не находилъ моего дома такимъ мрачнымъ и негостепріимнымъ, какъ сегодня.

Яркій лучъ свѣта мелькнулъ въ комнатѣ и, какъ бы въ опроверженіе этихъ словъ, въ дверяхъ сосѣдней комнаты появилась Лизбета, держа въ каждой рукѣ по восковой свѣчѣ.

Крикъ радости при видѣ любимаго брата замеръ у нея на губахъ, когда она взглянула на него.

Эльза стояла съ смертельно блѣднымъ лицомъ, точно въ столбнякѣ, неподвижно посреди комнаты. Ректоръ, въ свою очередь, съ изумленіемъ отступилъ шагъ назадъ при видѣ человѣка, вошедшаго передъ нимъ въ домъ. Но онъ быстро оправился и поспѣшно пошелъ къ нему на встрѣчу.

— Принцъ Александръ! беззвучно сказалъ онъ, что привело вашу свѣтлость подъ мою кровлю? Какому несчастному случаю долженъ я приписать ваше появленіе?

— Конечно, случаю. Но не называйте его несчастнымъ. Я нашелъ домъ пустымъ и мною руководилъ только случай, но то дѣло, которое привело меня къ вамъ, такъ важно, что мое появленіе не нуждается въ оправданіяхъ. Окажите мнѣ на одинъ часъ гостепріимство подъ вашей кровлей и мы простимся навсегда, такъ какъ въ вашемъ взглядѣ я вижу прежній гнѣвъ и непримиримую ненависть прежняго несчастнаго времени.

— Не напоминайте мнѣ объ этомъ. Глубокая рана еще не закрылась!! ваше появленіе снова растравляетъ ее… Но садитесь, ваша свѣтлость. Вы не должны сказать, что съ потерею чести и имени, я сдѣлался невѣжливымъ.

Горькая улыбка мелькнула у него на губахъ.

Между тѣмъ, измученная Эльза опиралась на руку Лизбеты. Возвратившійся мужъ не бросилъ на нее ни одного взгляда. Когда же она тихо взяла его за руку, то ледяной холодъ этой руки испугалъ ее.

— Позвольте мнѣ сначала оправиться, сказалъ принцъ. Въ моей душѣ сталкивается столько чувствъ.

Ректоръ сталъ молча ходить взадъ и впередъ по комнатѣ.

Наконецъ, онъ спросилъ съ особеннымъ удареніемъ на каждомъ словѣ:

— Я полагаю, ваша свѣтлость, что вы прикажете женщинамъ оставить комнату, прежде чѣмъ мы начнемъ нашъ разговоръ?

— Мое порученіе касается васъ и вашей супруги, г. ректоръ, твердо отвѣчалъ принцъ Александръ.

— Хорошо, Лизбета, дорогая сестра, оставь насъ.

Лизбета низко поклонилась и нерѣшительно оставила комнату, нѣсколько разъ обернувшись назадъ.

— Я буду кратокъ. Мой путь ведетъ меня завтра рано далеко отсюда. Я пріѣхалъ въ Герфордъ не подозрѣвая, что вы здѣсь. Я привезъ вамъ послѣдній поклонъ моего умирающаго отца…

Ректоръ поднялся.

— Не перебивайте меня. Ваши возраженія, г. ректоръ, я выслушаю потомъ. Вамъ будетъ достаточно, если я скажу вамъ, что мой отецъ въ послѣднюю минуту думалъ о васъ съ любовью и, я принужденъ сказать, съ раскаяніемъ. «Найдите тѣхъ, сказалъ онъ, которымъ я въ минуту заблужденія причинилъ столько горя и которые, по моей волѣ, сдѣлались изгнанниками изъ своей родины». Вы слышите, мой благородный отецъ призналъ себя виновнымъ… «Передайте имъ мой послѣдній поклонъ и скажите имъ, что они могутъ вернуться обратно на родину и получить ихъ имѣнье Руцау, имя котораго они должны носить въ воспоминаніе обо мнѣ».

Глубокое молчаніе послѣдовало за этими словами.

— Вы позволите мнѣ, ваша свѣтлость, дать отвѣтъ также и отъ имени моей супруги, прервалъ, наконецъ, ректоръ молчаніе.

Его голосъ звучалъ рѣзко и холодно. Онъ выпрямился и приблизился къ принцу.

— Мы съ благодарностью отклоняемъ это великодушное предложеніе герцога. Нога наша никогда не будетъ тамъ, гдѣ мы потеряли все, что у насъ было дорогаго. Та страна, съ которой мы простились, потерявъ честь и имя, болѣе не наша родина. Тѣ мѣста, гдѣ человѣкъ родится, называются его родиной, но почва нашей имѣетъ ужасныя пятна, которыя наполняютъ ужасомъ наши сердца… Я живу здѣсь подъ чужимъ именемъ и честно исполняю свой долгъ. Прошлое, конечно, миновало, но оно начертано въ нашихъ сердцахъ огненными буквами. Всѣ связи, соединявшія меня съ моей родиной, разорваны, вмѣстѣ со смертью моего отца погибло и его имя.

Эльза закрыла руками покрытое слезами лицо.

— Я такъ и зналъ! прошепталъ принцъ. Вы даете мнѣ такой же отвѣтъ? прибавилъ онъ, обращаясь къ Эльзѣ.

И взглядъ его съ глубокимъ сожалѣніемъ остановился на ея наклоненной головѣ.

— Воля моего мужа также и моя, прошептала Эльза.

— Въ такомъ случаѣ, мнѣ не остается ничего болѣе, какъ проститься и пожелать вамъ всего хорошаго. Наши дороги никогда болѣе не встрѣтятся. Я со спокойнымъ, радостнымъ сердцемъ вступлю теперь въ борьбу, такъ какъ я имѣлъ счастіе исполнить послѣднюю волю умирающаго отца… Прощайте.

Принцъ невольно протянулъ руку, но она медленно снова опустилась, не встрѣтивъ пожатія.

Ректоръ стоялъ, отвернувшись и опустивъ глаза.

Только Эльза тихо прошептала:

— Прощайте. Да благословитъ васъ Богъ!

ГЛАВА III.
Усердный слуга.

Рождество давно уже прошло.

Внизу, въ школьной комнатѣ стоялъ Магнусъ Лейтгольдъ, вооруженный палкою, которой онъ указывалъ на черную доску, на которой были написаны громадныя буквы.

Ко всеобщему удивленію, строгій Лейтгольдъ въ этотъ день не замѣчалъ, что на его вопросы давали невѣрные отвѣты. Худой, блѣдный помощникъ ректора казался еще желтѣе, чѣмъ обыкновенно; морщины на его лбу выдвигались рѣзче, а обыкновенно спокойный, равнодушный взглядъ разсѣянно бродилъ съ предмета на предметъ.

— Ступайте, сказалъ онъ, наконецъ. Урокъ конченъ, только уходите тихо.

Съ этими словами, Лейтгольдъ пошелъ къ дверямъ, а вслѣдъ за нимъ тѣснилась удивленная толпа ребятишекъ.

Когда всѣ дѣти вышли, Лейтгольдъ тщательно заперъ дверь и затѣмъ медленно направился къ дверямъ, такъ называемой комнаты ректора и нерѣшительно взялся за ручку.

Внутри комнаты ничто не шевелилось, но наверху лѣстницы появилась Лизбета и махнула Лейтгольду рукою.

— Зайди ко мнѣ на минуту, Лейтгольдъ, сказала она ему. Прислуга въ людской, а супруга ректора, наконецъ, заснула послѣ многихъ безсонныхъ ночей. Поэтому ходи тише.

Лейтгольдъ пошелъ на цыпочкахъ.

— Я иду, барышня, радостно прошепталъ онъ. Клянусь моей душой! я уже давно хотѣлъ видѣться съ вами, но это было почти невозможно устроить.

Съ этими словами, Лейтгольдъ поднялся по лѣстницѣ и Лизбета молча отворила для него дверь въ гостиную.

— Что такое я хотѣла сказать, Лейтгольдъ?.. нерѣшительно начала она, когда оба усѣлись.

И въ ея голосѣ слышенъ былъ страхъ и въ то же время надежда.

— Да… Знаете вы, что происходитъ у насъ въ домѣ? Меня давитъ точно тяжелый камень, и ректоръ какъ будто придавленъ невидимою ношею.

— Да, печально сказалъ Лейтгольдъ, съ того вечера какой-то злой духъ остался въ нашемъ домѣ, вмѣсто уѣхавшаго гостя. Ректоръ очень рѣдко зоветъ меня къ себѣ и уже съ давнихъ поръ не обращался ко мнѣ ни съ какимъ вопросомъ, ни съ какимъ порученіемъ, школу онъ предоставилъ одному мнѣ, но мои мысли далеки отъ нея.

— Скажи мнѣ, добрый Лейтгольдъ, еще тише шепнула Лизбета, зачѣмъ собственно пріѣзжалъ къ намъ Курляндскій принцъ? Подслушивать не мое занятіе, такъ какъ братъ считаетъ это порокомъ, но небольшое любопытство онъ не можетъ осудить, въ особенности, если это любопытство вызывается участіемъ; поэтому ты можешь мнѣ сказать, зачѣмъ пріѣзжалъ Курляндскій принцъ?

— Большимъ несчастіемъ было то, что я захотѣлъ узнать это какъ можно скорѣе. Въ то время, какъ я наводилъ справки въ институтѣ, Курляндскій принцъ былъ въ замкѣ Левентруцъ и, возвращаясь въ Герфордъ, заѣхалъ по дорогѣ въ нашъ, домъ, тогда какъ его единственный спутникъ, шталмейстеръ, ожидалъ его предъ домомъ верхомъ на лошади. О! если бы я тогда видѣлъ это!… но я думалъ, когда стало смеркатся, что ректоръ уже не пріѣдетъ, и испугъ мой былъ не малый, когда я увидалъ у нашихъ воротъ всадника, державшаго подъ узцы другую лошадь. Я тихонько скользнулъ по лѣстницѣ и увидалъ, какъ вошелъ въ комнату одинъ человѣкъ, тогда какъ другой еще стоялъ въ дверяхъ. Но супруга ректора обратилась къ пришедшему съ нѣжными словами, на которыя онъ, вѣроятно, отвѣтилъ бы точно такъ же, если бы не подошелъ супругъ…

— Молчи, Лейтгольдъ! вскричала Лизбета, возвышая голосъ. Какъ осмѣливаешься ты сѣять плевелы среди пшеницы?.. Неужели ты рѣшаешься подозрѣвать жену твоего благодѣтеля?

— Такое подозрѣніе далеко отъ меня, барышня, возразилъ Лейтгольдъ, бросая на нее мрачный взглядъ. Но я ненавижу этого принца, точно такъ же какъ… какъ ненавидитъ его мой господинъ. Онъ принесъ несчастіе въ этотъ домъ. Я больше не вижу моей прекрасной госпожи, она также мало нуждается въ Лейтгольдѣ, какъ и самъ ректоръ. Клянусь Богомъ! Я имѣлъ бы право уничтожить принца, такъ какъ онъ отнялъ у моего бѣднаго господина то, что для него дороже на свѣтѣ.

Лизбета съ ужасомъ отскочила.

— Лейтгольдъ! ты не въ своемъ умѣ?.. Какъ осмѣливаешься ты говорить такія безсовѣстныя сплетни?

— Неужели вы думаете, барышня, что я спокойно сплю въ то время, когда мой господинъ не спитъ цѣлыя ночи, и у меня въ комнатѣ отдаются его шаги? Неужели вы думаете, что я не подсматриваю за его поступками?.. Неужели вы думаете, что я не знаю, насколько онъ несчастенъ. О! я не напрасно подслушивалъ съ жаждущимъ мести сердцемъ, какъ мой господинъ часто стонетъ… И если вы хотите знать все, то я много разъ слышалъ, какъ онъ говоритъ: «все, все погибло, даже и она»!.. Для меня было достаточно знать, что ректоръ этого прок…

— Развѣ ты не христіанинъ? вскричала Лизбета. Гдѣ же твое благочестіе, что ты проклинаешь, какъ язычникъ?.. Ты настоящій волкъ въ овечьей шкурѣ.

— Въ самомъ дѣлѣ? сказалъ Лейтгольдъ.

И Лизбетѣ показалось, что въ его глазахъ дѣйствительно сверкнула хитрость и кровожадность волка.

Но почти въ то же мгновеніе Лейтгольдъ снова опустилъ глаза. Только странная улыбка мелькнула у него на губахъ, когда онъ продолжалъ:

— Человѣкъ слабъ по природѣ, многоуважаемая барышня. Очень можетъ быть, что горе о судьбѣ моего господина сдѣлало меня несправедливымъ, поговоримъ теперь о другомъ.

— Нѣтъ! нѣтъ! Лейтгольдъ! съ волненіемъ вскричала Лизбета. Ты долженъ сначала сказать мнѣ, что ты услышалъ, стоя на лѣстницѣ за своимъ господиномъ.

— «Здравствуй, возлюбленный! какъ поздно ты пришелъ. Какъ давно я жду тебя!»

— Не можетъ быть? Это не могло относиться къ гостю! Ты дуракъ, Лейтгольдъ, сказала Лизбета. Нѣтъ сомнѣнія, это относилось къ моему брату.

— Г. ректоръ долженъ лучше знать это, усмѣхнувшись, сказалъ Лейтгольдъ. Однажды вечеромъ онъ спросилъ меня: «Лейтгольдъ, если бы у тебя была жена, которую бы ты очень любилъ, и ты узналъ бы, что другой человѣкъ проѣхалъ много, много миль для того, чтобъ увидать ее, и если этотъ человѣкъ нѣкогда носилъ твою жену на рукахъ, что подумалъ бы ты объ этомъ»?…

— Что сказалъ ты?.. Боже мой! вскричала Лизбеяа, крѣпко сжимая руки Лейтгольда.

— Я сказалъ, что я не сталъ бы довѣрять этой женщинѣ и убилъ бы моего соперника.

— «Даже если бы онъ былъ знатнымъ господиномъ?»

— Даже и тогда.

— О! ты гораздо хуже, чѣмъ я думала. Все погибло! вскричала Лизбета со слезами. Впрочемъ, я уже замѣтила, что онъ не довѣряетъ мнѣ, не довѣряетъ, Эльзѣ. Онъ избѣгаетъ насъ въ теченіе четырехъ недѣль, съ тѣхъ поръ, какъ пріѣхалъ. Онъ отговаривается работой и не считаетъ меня достойной откровенно говорить со мной!.. Это несправедливо!.. это не по-христіански! И это благочестивый человѣкъ, который дѣлаетъ такъ много добра преступникамъ…. Эльза молча переноситъ свое несчастіе, она слишкомъ горда, чтобъ спросить: «за что поступаешь ты со мною такъ?» когда же я хочу съ нимъ поговорить, онъ меня отталкиваетъ и говоритъ: «Ступай, Лизбета, оставь меня, мнѣ ничто не поможетъ».

— Нѣтъ, ему можно помочь, сказалъ Лейтгольдъ, какъ бы просыпаясь отъ сна. И когда моему господину нечего будетъ бояться, онъ снова излѣчится на вѣки, а она забудетъ его и будетъ попрежнему весела и любезна. Она снова будетъ давать Лейтгольду порученія, говоря: сдѣлайте то-то, сдѣлайте это, добрый Лейтгольдъ.

Лизбета поглядѣла на своего собесѣдника испытующимъ взглядомъ и, хотя не вполнѣ понимала его, тѣмъ не менѣе, сказала:

— Да, сдѣлай все, что можешь, для возстановленія семейнаго спокойствія, добрый Лейтгольдъ. Позаботься о спокойствіи Элтзы и прогони недовѣріе и ревность ея мужа. Это сдѣлаетъ насъ всѣхъ снова счастливыми.

— Да, я сдѣлаю это. Это такъ же вѣрно, какъ то, что я вашъ усердный слуга. Но, пустите меня, можетъ быть, онъ во мнѣ нуждается. Вы должны съ сегодняшняго дня думать обо мнѣ еще лучше, я постараюсь оправдать это.

Лейтгольдъ протянулъ руку Лизбетѣ, она слабо пожала ее и оба разстались.

На этотъ разъ господинъ дѣйствительно нуждался въ немъ.

Анни-Софія встрѣтила его на дворѣ.

— Ты долженъ идти къ барину, сказала она, указывая на дверь въ комнату ректора.

Лейтгольдъ поспѣшно вошелъ и засталъ своего господина спокойно сидящимъ у стола и осматривающимъ запечатанное письмо.

— Это ты, Лейтгольдъ? спросилъ ректоръ, не оглядываясь.

— Къ вашимъ услугамъ.

— Хорошо. У меня есть для тебя порученіе, которое трудно исполнить и которое требуетъ столько же благоразумія, сколько и аккуратности.

— Самое трудное для меня легко, если дѣло идетъ о томъ, чтобъ доставить вамъ удовольствіе.

— Хорошо, Лейтгольдъ. Благодарю тебя. Чрезъ два дня ты долженъ ѣхать въ Берлинъ и передать письмо, которое я тебѣ дамъ, въ руки человѣка, котораго затѣмъ долженъ проводить сюда. Понялъ ли ты? Письмо это къ ректору Томазіусу. Ты найдешь его въ маленькомъ домикѣ, у бранденбургскихъ воротъ. Надъ домикомъ вывѣска: «Тутъ продаются маскарадные костюмы». Это письмо ты долженъ передать ему съ словами «Богъ за всѣхъ», а получающій долженъ отвѣтить: «Но также за насъ и за справедливое дѣло». Пребываніе въ Берлинѣ для этого человѣка опасно, а наше предпріятіе неисполнимо, осужденнаго четвертуютъ и всѣ наши старанія спасти его напрасны. Все это, впрочемъ, написано въ письмѣ. Но ты долженъ передать на словахъ, что, если онъ будетъ колебаться еще болѣе, то его собственная жизнь подвергнется опасности, такъ какъ за нимъ уже наблюдаютъ. Скажи ему это, не забудь. На этотъ разъ намъ невозможно открыто бороться съ духовенствомъ, не подвергая самихъ себя опасности и не лишая себя на будущее время возможности дѣйствовать… Но ты не слушаешь меня, Лейтгольдъ! вскричалъ ректоръ, замѣтивъ, что его помощникъ пристально глядитъ предъ собою, какъ бы видя какое-то видѣніе.

— Нѣтъ, я слышалъ все, что вы говорили, и вѣрно исполню ваше приказаніе.

— Ты долженъ дѣйствовать осторожно, продолжалъ ректоръ, и хорошо сдѣлаешь, если не забудешь этого, такъ какъ въ Берлинѣ твоя свобода также подвергается опасности. Поэтому я совѣтовалъ бы тебѣ переодѣться нищенствующимъ монахомъ. Мой другъ и товарищъ называется Томазіусъ… Не забудь того, что ты будешь охранять не только главу нашего союза, но и друга моей молодости, моего вѣрнаго товарища. Помни, что ни одинъ волосъ не долженъ упасть съ его головы. Если ты не найдешь его въ указанномъ мѣстѣ, ты долженъ ждать, пока онъ вернется подъ эту кровлю. Торговецъ масками одинъ изъ нашихъ, но я не особенно ему довѣряю. Онъ человѣкъ измѣнчивый.

Ректоръ глубоко вздохнулъ.

— Ну, что же ты еще стоишь, Лейтгольдъ? мое порученіе кончено. Тебѣ нужно многое приготовить къ далекому пути. Впрочемъ, постой. Мой другъ желаетъ меня видѣть и переговорить со мною объ одномъ важномъ дѣлѣ. Ты скажи ему, что я слишкомъ утомленъ, слишкомъ боленъ, чтобъ въ настоящее время предпринять вмѣстѣ съ нимъ путешествіе въ Іену, но что я очень желаю его видѣть, онъ обѣщался мнѣ остановиться здѣсь, подъ моей кровлей. Скажи ему все это и сдѣлайся проводникомъ его сюда, слугой такимъ же вѣрнымъ и преданнымъ, какъ и мнѣ.

— Вы не имѣете для меня болѣе никакого порученія? спросилъ Лейтгольдъ. Это слишкомъ легкое. Прикажите мнѣ сдѣлать что нибудь, что было бы вамъ полезно, что принесло бы вамъ миръ и счастіе.

Ректоръ тихо покачалъ головою. Его большіе, серьезные глаза внимательно поглядѣли в.ъ блѣдное лицо его помощника, блуждающій взглядъ котораго и странный видъ бросились ему въ глаза.

— Ты боленъ, Лейтгольдъ?.. Въ такомъ случаѣ, ты не можешь ѣхать? съ безпокойствомъ сказалъ ректоръ.

— Нѣтъ, но я оставляю васъ здѣсь въ безпокойствѣ, въ волненіи, а я хотѣлъ бы видѣть васъ спокойнымъ и счастливымъ.

— Ты добрый человѣкъ, Магнусъ. Но не заботься теперь обо мнѣ. Сдѣлать то, что я тебѣ поручилъ, должно быть твоимъ священнымъ долгомъ.

— Ваша честь, сказалъ Лейтгольдъ, притворно равнодушнымъ тономъ, тогда какъ поспѣшность, съ которой онъ говорилъ, служила доказательствомъ противнаго, скажите мнѣ, если знаете, состоитъ ли Курляндскій принцъ на бранденбургской службѣ, какъ это мнѣ говорили въ институтѣ? Я долженъ быть въ этомъ увѣренъ.

— Какое тебѣ до него дѣло? съ гнѣвомъ сказалъ ректоръ, пристально глядя въ глаза Лейтгольду. Можетъ быть, у тебя есть также порученіе къ принцу? Въ такомъ случаѣ, ты навѣрное найдешь его въ Потсдамѣ, при дворѣ курфюрста… Кто посылаетъ тебя къ принцу?

Странное выраженіе мелькнуло въ глазахъ Лейтгольда.

— Мнѣ нужно многое покончить съ нимъ, ваша честь. Но я никогда не мечталъ, чтобъ этотъ знатный господинъ могъ послѣдовать за мною до Герфорда.

— Не будь дуракомъ, наивный, засмѣялся ректоръ, и губы его дрогнули съ презрѣніемъ. Онъ, конечно, пріѣхалъ сюда не изъ-за тебя.

— Я это знаю. Но нехорошо то, что, когда онъ выходилъ, мы съ нимъ столкнулись при яркомъ свѣтѣ на лѣстницѣ и онъ узналъ меня. Это я замѣтилъ по удивленію, выразившемуся на его лицѣ.

— Но что общаго имѣешь ты съ принцемъ?

— Ваша честь, это короткая исторія, но она была причиной многихъ несчастій. Мой бывшій господинъ, камеръ-юнкеръ Кункель, имѣлъ, какъ вамъ извѣстно, свою лабораторію. Я былъ его слугою и мнѣ приходилось дѣлать многое, что мнѣ не особенно нравилось. Докторъ Кункель быль странный человѣкъ: кромѣ изученія химіи, магіи, зоологіи и другихъ странныхъ вещей, онъ занимался также наблюденіями надъ человѣческимъ организмомъ и вліяніемъ на него животнаго магнетизма. У меня были полны руки работы. Я долженъ былъ постоянно доставлять ему пуделей, зайцевъ и другихъ животныхъ, которыхъ онъ очень часто живыхъ подвергалъ ужаснымъ операціямъ. Поэтому на островкѣ, гдѣ помѣщалась его лабораторія, было множество собакъ и кошекъ, которыхъ онъ подвергалъ своимъ наблюденіямъ. Двѣ громадныя собаки были постоянными моими спутниками, и я съ моимъ господиномъ пугали многихъ этими, дѣйствительно дикими, животными, которыя не легко пускали въ домъ чужихъ.

Однажды я купалъ собакъ въ рѣкѣ, такъ какъ былъ жаркій день, а густая шерсть дѣлала для собакъ жару невыносимой. Въ эту минуту на мосту раздался стукъ лошадиныхъ копытъ. Чрезъ него скакалъ какой-то всадникъ, сопровождаемый двумя красивыми собаками.

Въ одно мгновеніе оба Черныхъ, какъ я называлъ нашихъ собакъ, бросились съ лаемъ за всадникомъ и одинъ изъ нихъ, прежде чѣмъ я успѣлъ опомниться, схватилъ лошадь за горло и вырвалъ у нея кусокъ мяса.

Въ то же мгновеніе сверкнула точно молнія. Раздался выстрѣлъ и убитая собака покатилась на землю, тогда какъ другая была страшно искусана двумя собаками всадника.

Всадникъ соскочилъ съ лошади въ то время, какъ я старался развести собакъ.

Наконецъ, я привязалъ къ ошейнику Чернаго мой кожанный поясъ и такимъ образомъ удержалъ его.

Кровь сильно текла изъ раны лошади.

Тогда всадникъ подошелъ ко мнѣ, и я съ ужасомъ, замѣтилъ, что онъ направляетъ оружіе на втораго Чернаго.

— Господинъ, вскричалъ я, не дѣлайте этого! Магистръ отомститъ вамъ за это.

— Сначала собака, а потомъ придетъ и твоя очередь, негодяй! Если ты держишь въ домѣ бѣшеныхъ собакъ, то твой долгъ сначала привязать ихъ, а затѣмъ уже вести въ воду. Впрочемъ, за твою небрежность пули будетъ много, достаточно и хлыста!

— Я не лакей, сударь, а свободный человѣкъ, которому не нравятся кнуты. И чужой человѣкъ, прежде чѣмъ заговорить съ кѣмъ нибудь, долженъ былъ бы спросить, кто онъ такой, чтобъ быть съ нимъ вѣжливымъ.

— Негодяй! крикнулъ всадникъ, какъ смѣешь ты говорить со мною такимъ образомъ?

И, прежде чѣмъ я опомнился, онъ ударилъ меня хлыстомъ по лицу, и этотъ ударъ до сихъ поръ жжетъ мое сердце…

Голосъ Лейтгольда дрогнулъ.

— Я припомню ему этотъ ударъ, ваша честь, не будь я сыномъ моего отца!

— Дальше!.. дальше! повторилъ ректоръ, съ участіемъ слушавшій разсказъ своего помощника.

— Когда я получилъ ударъ, въ концѣ аллеи появился мой господинъ, а вокругъ насъ собралась уже порядочная толпа народа. И это публичное оскорбленіе губило мою репутацію, я это чувствовалъ, такъ какъ большая часть народа и безъ того ненавидѣла меня, потому что я, по приказанію моего господина, постоянно осматривалъ островъ съ собаками, чтобъ ничья посторонняя нога, ничей посторонній глазъ не нарушали нашего одиночества, и мы могли бы, не стѣсняясь, предаваться нашимъ наукамъ, въ которыхъ я точно также находилъ большое удовольствіе.

Въ народѣ ходили слухи, что у насъ по ночамъ можно видѣть больше, чѣмъ двѣ черныхъ собаки, что я тоже превращаюсь въ громадную собаку, съ сверкающими глазами и оскаленными зубами для того, чтобъ не допускать къ моему господину нищихъ за милостыней, такъ какъ мой господинъ дѣлалъ много добра.

Но возвратимся снова къ принцу, такъ какъ всадникъ былъ онъ. Мой господинъ низко ему поклонился, затѣмъ подошелъ ко мнѣ и сказалъ, что наказаніе, которое я получилъ, слишкомъ мало, сравнительно съ несчастіемъ, котораго я былъ причиной. Онъ самъ. взялъ лошадь подъ уздцы, тогда какъ многіе изъ толпы начали приставать къ нему съ просьбами и жалобами на меня за то, что я не пускаю ихъ къ нему.

— Будьте спокойны, дѣти мои, смѣясь сказалъ онъ, раздавая деньги. Одинъ изъ моихъ помощниковъ лежитъ на землѣ, на будущее время у меня останется ихъ только двое.

Эта шутка касалась басенъ, распространенныхъ въ народѣ, но ей суждено было имѣть для меня печальныя послѣдствія.

Лошадь принца была оставлена моимъ господиномъ на излѣченіе, тогда какъ принцъ сѣлъ на одну изъ нашихъ лошадей.

Вскорѣ послѣ этого до насъ дошелъ слухъ, что принцъ отправился въ Курляндію. Съ этихъ поръ я едва осмѣливался показываться на улицу и избѣгалъ брать съ собой Чернаго. Но, тѣмъ не менѣе, я часто слышалъ, какъ вслѣдъ за мною кричали: оборотень! колдунъ! и другія подобныя прозвища.

Однажды, въ началѣ ноября, къ намъ на островъ явились мужъ съ женою, въ лохмотьяхъ, ведя съ собою ребенка. Они явились просить милостыню у магистра. Послѣдній вышелъ изъ дверей, а Черный съ лаемъ бросился на ребенка, такъ что тотъ громко вскрикнулъ отъ испуга. Я самъ не показывался, чтобы не возбудить противъ себя раздраженія. Между тѣмъ, бѣдняки, богато одаренные, ушли отъ хозяина. Но ребенокъ, вслѣдствіе испуга или, можетъ быть, голода и холода, умеръ на слѣдующей недѣли.

Тогда отецъ его началъ увѣрятъ, что бросившаяся на ребенка собака была не дѣйствительная собака, а я. Два дня спустя послѣ этого я долженъ былъ отправиться въ городъ и чуть было не сдѣлался жертвою народной ярости. Меня бы бросили въ рѣку, подъ ледъ, если бы вы великодушно не спасли меня. Бываютъ люди, близость которыхъ приноситъ несчастіе другимъ.

— Точно также много горя перенесъ я, благодаря этому человѣку, встрѣча съ которымъ была для тебя такъ несчастлива.

— Вы болѣе не встрѣтитесь съ нимъ. Это такъ же вѣрно, какъ то, что меня зовутъ Магнусъ Лейтгольдъ и что я вашъ усердный и вѣрный слуга!

— Ступай, мой вѣрный Лейтгольдъ, и исполняй твой долгъ. Вотъ деньги. Ихъ тебѣ понадобится много, возьми ихъ и оставь меня одного, мнѣ нужно приготовиться къ завтрашнему дню, такъ какъ я буду говорить проповѣдь въ церкви на горѣ. Кромѣ того, мнѣ еще сегодня нужно посѣтить умирающаго больнаго. Прощай, и да хранитъ тебя Богъ!

Лейтгольдъ почтительно поцѣловалъ протянутую ему руку и удалился.

У дверей онъ долго стоялъ задумавшись и вертѣлъ въ рукахъ туго набитый кошелекъ.

— Много! очень много!.. прошепталъ онъ. Но я могу употребить ихъ на то, чтобъ погубить его! Все устраивается такъ легко, какъ будто такъ и должно быть. Я даже не обдумалъ моего плана, до такой степени онъ казался мнѣ неисполнимымъ. Но теперь мой господинъ самъ посылаетъ меня въ Берлинъ и снабжаетъ меня всѣмъ необходимымъ, чтобъ погубить его. Мой ударъ будетъ не такъ тяжелъ, какъ вашъ, знатный господинъ, не такъ позоренъ, не такъ постыденъ, какъ вашъ… Нѣтъ, я нанесу его въ тишинѣ, онъ будетъ невидимъ никому, но онъ будетъ вѣрнѣе вашего!..

Лизбетѣ не пришлось больше видѣться съ Лейтгольдомъ.

Она не мало удивилась бы, если бы видѣла, какъ Магнусъ Лейтгольдъ, придя къ себѣ въ комнату, поспѣшно заперся, завѣсилъ окна, растопилъ огонь въ печкѣ и поставилъ на него нѣсколько большихъ и маленькихъ тиглей, какъ онъ быстро мѣшалъ что-то, то въ одномъ, то въ другомъ, смѣшивалъ разныя жидкости, затѣмъ задумчиво глядѣлъ, какъ эта смѣсь принимала то одинъ, то другой цвѣтъ, и какъ, наконецъ, онъ былъ видимо доволенъ, когда изъ всѣхъ этихъ различныхъ составовъ образовался, наконецъ, одинъ; какъ, наконецъ, удивилась бы Лизбета, если бы она видѣла, какъ Лейтгольдъ взялъ маленькаго пуделя и поднесъ каплю приготовленной смѣси къ его розовому носику. Съ какимъ испугомъ всплеснула бы она руками, если бы видѣла, что животное въ то же мгновеніе упало мертвымъ.

Съ тихимъ, адскимъ хохотомъ, Лейтгольдъ вылилъ приготовленную имъ жидкость въ роговую склянку.

Что касается мертвой собаки, то онъ вынесъ ее и зарылъ въ дальнемъ концѣ сада.

ГЛАВА IV.
Маскарадъ.

Въ курфюрстерскомъ домѣ буря мало-по малу утишилась. Сомнительный, непріятный вопросъ о завѣщаніи прошелъ, благодаря энергіи Доротеи, хотя, можетъ быть, и не къ выгодѣ всего государства, такъ какъ завѣщаніе влекло за собою раздѣленіе страны. Доротея обезпечила положеніе своихъ дѣтей, такъ какъ, по завѣщанію курфюрста, всѣмъ дѣтямъ давались одинаковыя части страны, такъ что всѣ члены Бранденбургскаго дома назначались царствующими особами. Документъ былъ пересланъ императору и послѣдній, не колеблясь, утвердилъ его вполнѣ.

Въ благодарность за это Фридрихъ Вильгельмъ, 22 марта 1686 года, подписалъ двадцати-лѣтній союзъ съ Австріей, на очень выгодныхъ для Бранденбурга условіяхъ.

Всѣ должны были по неволѣ примириться съ тѣмъ, чего нельзя было измѣнить. Какъ ни волновался курнринцъ на это раздѣленіе страны, тѣмъ не менѣе, онъ былъ достаточно уменъ, чтобъ, наконецъ, подать руку примиренія, и какъ онъ, такъ и его прелестная супруга, казалось, искали рѣшительнаго примиренія.

Повидимому, всѣ забыли, что старшій принцъ Эмилій умеръ въ Страсбургѣ неожиданно, въ 1674 году, и что смерть его сопровождалась странными симптомами. Никто не старался болѣе выставлять неожиданную смерть первой супруги курнринца насильственной, а говорили, что она, по свидѣтельству докторовъ, умерла отъ горячки. Всѣ находили достойнымъ порицанія, что братъ курнринца, принцъ Леопольдъ, съ гнѣвомъ отказался подписать документъ, въ которомъ давались права царствующихъ особъ его братьямъ отъ другой матери.

И дѣйствительно, съ нѣкотораго времени на церемоніяхъ потсдамскаго двора царствовала необычайная веселость и непринужденность. Принцесса Софія-Шарлотта много помогла примиренію раздраженныхъ сторонъ. Ей съ молодости были хорошо извѣстны всѣ дѣла при курфюрстерскомъ дворѣ и поэтому нѣтъ ничего удивительнаго, что она во всѣхъ случаяхъ произносила вѣрный приговоръ.

Поэтому она находила вполнѣ естественнымъ, что мать защищаетъ права своихъ дѣтей, и старанія Доротеи достигнуть успѣха находили полную поддержку въ принцессѣ тамъ, гдѣ дѣло касалось отношеній Доротеи къ дѣтямъ отъ перваго брака.

Что же касается курфюрста, то онъ казался озабоченнѣе, чѣмъ когда либо.

Его давнишняя болѣзнь все болѣе усиливалась, но въ государственныхъ дѣлахъ онъ еще выказывалъ прежнюю энергію. Его постоянно видали на маневрахъ. Онъ оказывалъ большое участіе французскимъ выходцамъ, давалъ имъ права гражданства въ своемъ государствѣ, мѣста въ арміи и при дворѣ.

Этотъ великодушный образъ дѣйствій не замедлилъ принести свои плоды.

Людовикъ XIV изгналъ изъ своего государства многихъ представителей литературы, которые оживили умственную жизнь въ Берлинѣ. Искусство и литература получили одинаково интеллигентныхъ представителей.

Не мало было изумленіе всего высшаго общества, когда супруга курфюрста назначила въ Потсдамѣ маскарадъ 24 ноября 1686 года.

Подобный праздникъ былъ необычайнымъ явленіемъ. Весь Олимпъ, казалось, спустился для него на землю. Минезингеры и крестоносцы поднимались по широкимъ ступенямъ замка, ведя подъ руку амазонокъ и фей.

Залы дворца были уже наполнены толпою масокъ. Тутъ Орлеанская дѣва шла подъ руку съ римскимъ императоромъ Титомъ, тогда какъ пилигримъ велъ подъ руку пастушку; тамъ шутъ короля Лира хлопалъ по плечу нѣмецкаго императора Максимиліана и оба, братски обнявшись, уходили въ сосѣднюю комнату, гдѣ прелестныя вакханки предлагали вино.

Рядомъ съ Зигфридомъ шла смѣющаяся Сафо, тогда какъ Кримгильда не стыдилась идти подъ руку съ аббатомъ.

Пестрая, оживленная толпа волновалась, какъ море. Съ галлерей неслись звуки музыки двухъ оркестровъ, игравшихъ по очереди. Въ боковыхъ залахъ слышался плескъ фонтановъ, искусственные бесѣдки и гроты манили отдохнуть.

Въ десять часовъ открылись главныя двери и курфюрстъ явился, въ сопровожденіи супруги и всего семейства, за ними слѣдовалъ цѣлый полкъ придворныхъ дамъ и кавалеровъ въ фантастическихъ маскарадныхъ костюмахъ.

Курфюрстъ былъ одѣтъ въ костюмъ Карла Великаго; Доротея — Амалатвентой, благородной дочерью готскаго короля Аталарика; Софія-Шарлотта, одѣтая въ костюмъ египетской царицы Клеопатры, шла подъ руку со своимъ братомъ, принцемъ Александромъ, одѣтымъ нашей.

Принцесса Зондербургская, одѣтая весталкой, шла подъ руку съ принцемъ Леопольдомъ, одѣтымъ точно въ такой же костюмъ, какъ и принцъ Александръ.

Графиня Цаваки явилась въ костюмѣ Св. Елизаветы, съ распущенными волосами, съ золотой повязкой на лбу и съ корзинкою, полной розъ, въ рукѣ, она шла подъ руку съ французскимъ посланникомъ Ребенакомъ. который вѣрно скопировалъ костюмъ Людовика XIV.

По знаку курфюрста начались танцы. Во время антрактовъ разгоряченные танцоры спѣшили въ боковыя комнаты, чтобъ освѣжиться и, соединясь въ группы, поболтать.

До полуночи никто не долженъ былъ снимать масокъ и поэтому многіе оставались неузнанными.

— Какая смѣшная суматоха и, по правдѣ сказать, она мнѣ не особенно нравится, говорила одна придворная летучая мышь другой, которая, безъ маски, исполняла обязанность червя, точащаго дерево, и усердно точила честь и доброе имя всѣхъ окружающихъ и которой одно только чужое несчастіе доставляло удовольствіе.

— Дорогая графиня, вы не угадали, кто такой изящный неаполитанецъ, разносящій всему обществу такіе сладкіе апельсины и умѣющій дѣлать такіе изящные поклоны?

— Ахъ, Боже мой! я цѣлый вечеръ стараюсь узнать, кто онъ, и, сколько ни перебираю нашихъ знакомыхъ, я не могу найти ни одного, который могъ бы сравняться съ нимъ въ ловкости и любезности. Я съ нетерпѣніемъ ожидаю время снятія масокъ.

— Принцесса Зондербургская что-то слишкомъ много разговариваетъ сегодня съ принцемъ Леопольдомъ.

— Онъ, кажется, слишкомъ молодъ для нея, сказала другая. И о чемъ только можетъ говорить Курляндская принцесса съ своимъ роднымъ братомъ? посмотрите только туда, въ голубую гостиную. Тамъ, въ гротѣ, вы увидите ея, отдѣланное жемчугомъ, платье. А вотъ и принцъ Леопольдъ съ принцессой Зондербургской идутъ сюда!

— Нѣтъ, они повернули въ зеленую комнату супруги курфюрста и садятся въ оконную нишу, это поразительно. До свиданія, любезная графиня. Я хочу поглядѣть на нихъ поближе. Завтра будетъ, о чемъ поболтать за шоколадомъ.

— Прощайте, прощайте, моя милая. Вотъ тамъ идетъ графиня Цаваки — Св. Елизавета!… Ха, ха, ха. Она, кажется, ищетъ свою повелительницу, можетъ быть, эта молчаливая особа поговоритъ со мною сегодня. Я уже давно горю желаніемъ поговорить съ нею наединѣ. Благодаря маскараду, это очень удобно.

Танцы снова начались.

Танцоры бросились въ залу, остались только очень немногіе, не находившіе никакого удовольствія въ этомъ развлеченіи, или же принужденные отказаться отъ него по лѣтамъ.

— Не видала ли ты Курляндскаго принца, прелестная Янбелла? тихо говорилъ странный неаполитанецъ украшенной цвѣтами пастушкѣ.

— А! смѣясь сказала прелестная Хлоя, великодушный неаполитанецъ, дай мнѣ яблско Ириды, чтобъ я была сегодня красавицей изъ красавицъ.

— Съ удовольствіемъ, мой ангелъ, но скажи мнѣ сначала, гдѣ мнѣ найти Курляндскаго принца? Я его вѣрный слуга, и мнѣ нужно сообщить ему важное извѣстіе.

— Ты найдешь его съ принцессой Зондербургской, мусульманинъ ухаживаетъ за нѣмецкой принцессой! Давай скорѣе яблоко и тогда можешь уходить.

Неаполитанецъ скоро дошелъ до зеленой комнаты Доротеи.

— Сеньоръ, сеньора, не откажитесь отъ южныхъ плодовъ, говорилъ торговецъ фруктами, любезно кланяясь. Слава Бранденбургу! слава Курляндіи! но на ихъ почвѣ не растетъ сладкихъ апельсиновъ, какіе растутъ подъ голубымъ небомъ Италіи.

— Подойди ближе, пріятель, сказалъ принцъ Леопольдъ. Принцесса, выберите себѣ самые лучшіе, а изъ вашихъ прелестныхъ рукъ я надѣюсь получить и мою сладкую награду.

— Онъ принимаетъ васъ за Курляндскаго принца, шепнула принцесса Зондербургская.

— Это прелестно! Я очень радъ. Благодаря этому костюму, сегодня со мною, такъ же какъ и съ графами Дона, которые оба одѣты крестоносцами, случаются весьма забавные недоразумѣнія… Но, принцесса, апельсины дѣйствительно великолѣпны и освѣжаютъ въ этой жарѣ…. А гдѣ же неаполитанецъ?.. Впрочемъ, танцы уже начинаются. Принцесса, надѣюсь, вы окажете мнѣ честь танцовать со мною гавотъ?

Музыка уже сыграла прелюдію любимаго танца, пары устраивались, и принцъ Леопольдъ вошелъ съ своей дамой въ ряды танцующихъ, тогда какъ молодая супруга принца танцовала съ однимъ изъ графовъ Дона.

Летучая мышь, сидѣвшая въ рядахъ зрителей, рядомъ съ двумя парами, шепнула:

— Какъ хороша сегодня молодая княгиня Радзивилъ, а между тѣмъ, ея мужъ не обращаетъ на нее вниманія, и танцуетъ со старой Зондербургъ.

— Все имѣетъ свои причины, дорогая, графиня, Зондербургь имѣетъ вліяніе и пользуется довѣріемъ супруги курфюрста.

— Но какъ разсѣянно танцуетъ принцъ Леопольдъ.

— Пройдемъ поближе къ Курляндскому принцу.

— А! онъ разговариваетъ съ фонъ-Шенингомъ.

— Поищемте Курляндскую принцессу. Она слишкомъ избѣгаетъ общества. Я вижу ее все еще въ прежней бесѣдкѣ.

Летучая мышь не ошиблась.

Въ искусственномъ гротѣ, увитомъ ліанами, сидѣла принцесса Шарлотта съ братомъ своимъ, принцемъ Александромъ.

Разговоръ ихъ казался далеко не веселымъ.

Шарлотта сидѣла, скрестивъ руки, и пристально глядѣла на брата, съ видимымъ волненіемъ, тогда какъ принцъ закрывалъ глаза, какъ будто даже слабый свѣтъ въ гротѣ казался ему черезъ-чуръ яркимъ.

Принцесса долго сидѣла, погруженная въ задумчивость, наконецъ, она нарушила молчаніе, очевидно, послѣдовавшее за длиннымъ разговоромъ.

— Не сердись на меня, дорогой братъ, сказала она дрожащимъ отъ волненія голосомъ, но послѣ того, какъ ты сказалъ мнѣ, я хочу обдумать, что еще остается намъ сдѣлать. Твое путешествіе было обильно событіями. Дай Богъ, чтобъ оно не было несчастливымъ. Ты долго былъ въ отсутствіи!

— Слишкомъ долго для меня. Знай, что я познакомился въ Герфордѣ съ твоими двумя непріятельницами, графинями Липпе, и настоятельница Елисавета передала мнѣ о ихъ враждебности подъ строгой тайной. Когда она приняла меня у себя, у нея была графиня Горнъ, и враждебный взглядъ этой дамы, съ которымъ она вышла изъ комнаты, по приказанію ландъ-графини, еще до сихъ поръ живъ у меня въ памяти. Не забывай, сестра, что, когда ты займешь мѣсто начальницы института, у тебя будутъ три непріятельницы, вражда которыхъ вызвана ихъ безплодными стараніями отбить у тебя мѣсто.

— Въ такомъ случаѣ, меня ждетъ тамъ много непріятностей, но все таки я надѣюсь, что терпѣніемъ и миролюбіемъ я сумѣю подавить вражду и примириться съ женщинами, оскорбленными въ своемъ тщеславіи. Но, во всякомъ случаѣ, я буду на сторожѣ противъ моихъ враговъ. Эта преспектива очень печальна и мое будущее высокое положеніе не радуетъ меня… Но не видалъ ли ты фрейленъ фонъ-Нольде?

— Она, какъ кажется, добровольно оставила княжескій институтъ и живетъ частью въ замкѣ Левентруцъ, частью въ институтѣ на горѣ, гдѣ она исполняетъ должность пріорши, когда послѣдняя, по семейнымъ дѣламъ, уѣзжаетъ изъ заведенія. Въ замкѣ Левентруцъ я видѣлъ Герту Нольде только мелькомъ и едва успѣлъ обмѣняться съ нею поклономъ и парой словъ. Да и это она, казалось, сдѣлала неохотно, затѣмъ поспѣшно удалилась и за столомъ я видѣлъ только красавицу супругу барона и его сестру, графиню Розабеллу фонъ-Глейхенъ, которая, какъ вдова, живетъ у своего брата. Поклонъ канцлера Путкаммера доставилъ Левентруцу большое удовольствіе. Мы много говорили съ нимъ о Курляндіи, и я долженъ сознаться тебѣ, Шарлотта, что фонъ-Левентруцъ прекрасный человѣкъ, конечно, уже не молодой, крайне гордый, но въ то же время необыкновенно любезный въ обществѣ. Другой братъ моложе его, столь же красивый по наружности, далеко не такъ пріятенъ въ обществѣ. Онъ слишкомъ много хвастается и показался мнѣ надменнымъ со всѣми, кто не желаетъ ему льстить. Прежде чѣмъ отправиться въ Герфордъ, я пять дней пользовался гостепріимствомъ въ замкѣ Левентруца. Но дочь Нольде все время была для меня невидима. Что-то таинственное окружаетъ эту дѣвушку. Въ Герфордѣ я быстро исполнилъ мое порученіе, но, прежде чѣмъ выѣхать изъ города, я видѣлся съ дочерью Бенгъ-Штрема. Вспомнивъ желаніе умирающаго отца, я пожелалъ исполнить его волю… О! лучше бы я никогда этого не дѣлалъ!..

Принцъ замолчалъ и отвернулся, чтобъ подавить свое волненіе.

— Ты видѣлъ Эльзу? Возможно ли это!

— Я случайно нашелъ ее. Она живетъ съ мужемъ въ Герфордѣ. Онъ подъ другимъ именемъ занимаетъ должность ректора и учителя бѣдныхъ при церкви Пузинна. Это все, что я узналъ о немъ.

— Возможно ли, что ты былъ такъ счастливъ, что передалъ ему прощаніе нашего благороднаго отца.

— Это было не большимъ счастіемъ, Шарлотта, мрачно отвѣчалъ принцъ. Его прежняя ненависть неугасима и я никогда не прощу этому человѣку, но въ то же время мнѣ показалось, что онъ никогда не былъ болѣе достоинъ зависти. Я былъ нечаяннымъ свидѣтелемъ его счастія.

— Я очень рада за него. Но, какъ тебя приняли, дорогой братъ, разскажи мнѣ.

— Меня приняли прелестно, но этотъ пріемъ относился не ко мнѣ, мрачно отвѣчалъ принцъ. Мое появленіе вызвало всеобщее смущеніе. Я говорилъ тебѣ, Шарлотта, что они съ гордостью оттолкнутъ все. Я говорилъ тебѣ, что великодушіе нашего благороднаго отца не будетъ имѣть вліянія на этого человѣка, непримиримаго врага нашего семейства.

— Не раскаивайся въ томъ, что сдѣлалъ, дорогой братъ, хотя меня огорчаетъ то, что дочь Нольде и Эльза забыли меня. Тѣмъ не менѣе, я не сержусь на нихъ, онѣ, конечно, имѣютъ причины не любить Кеттлеровъ, но меня огорчаетъ, что онѣ непримиримо ненавидятъ ихъ. И тѣмъ не менѣе, мы ничего не можемъ измѣнить…. Но, однако, кончая теперь мой жизненный путь, я не вижу вокругъ себя ни дружбы, ни любви и, если бы не ты и не Елизавета, я была бы несчастнѣйшей женщиной. Да и тебя теперь, дорогой братъ, я должна надолго лишиться. Не или въ кровавую борьбу за чужое дѣло; мое сердце трепещетъ при мысли, что ты будешь подвергаться опасности. Помни предостереженіе благороднаго фонъ-Рекке.

— А я никогда такъ не желалъ броситься въ шумъ битвы, какъ теперь, возразилъ принцъ, неужели я долженъ лежать, какъ сибаритъ, на мягкой постелѣ въ то время, когда мусульмане притѣсняютъ христіанъ? Послѣ этой войны я отдохну надолго, можетъ быть, навсегда. И мысль, что я сдѣлалъ нѣчто для общечеловѣческаго блага и для спасенія моихъ единовѣрцевъ, будетъ всю жизнь утѣшать меня…. Ты плачешь, Шарлотта? Меня также тяготитъ сегодняшняя веселость. Развѣ теперь время предаваться дѣтскимъ играмъ?

— Уйдемъ, я устала смотрѣть на эту пеструю толпу.

— Сними маску и дай мнѣ руку. Мнѣ кажется, твоя вѣрная Елизавета уже ищетъ тебя, вотъ она идетъ къ намъ.

Дѣйствительно, въ эту самую минуту у входа въ гротъ появилась графиня Цаваки, задыхаясь отъ скорой ходьбы, съ искаженнымъ лицомъ. Ея голосъ дрожалъ, походка была невѣрна.

— Принцесса, случилось ужасное несчастіе! Благодареніе Богу! я вижу съ вами принца Александра. Безпорядокъ и смятеніе въ танцовальной залѣ ужасные. Я сразу была увѣрена, что безъ чувствъ лежитъ принцъ Леопольдъ, но нѣкоторые кричали:, «принцъ Курляндскій», другіе — принцъ Бранденбургскій, до тѣхъ поръ, пока маска не была снята съ его лица, но теперь, кажется, всѣ знаютъ, что это сынъ курфюрста, такъ какъ послѣдній самъ держитъ его въ объятіяхъ.

Принцъ Александръ поспѣшилъ въ залу, а обѣ дамы видѣли, какъ супруга курфюрста, поддерживаемая принцессой Зонденбургской, блѣдная, какъ смерть, шла въ сосѣднюю залу.

Шарлотта, быстро рѣщась, подозвала къ себѣ графиню Цаваки.

— Елизавета, я должна попытаться утѣшить несчастную женщину. Несчастный случай снова уничтожитъ все… Ступай, Елизавета, и постарайся принести мнѣ извѣстіе, что принцъ поправляется. Нѣтъ ничего мудренаго упасть въ обморокъ въ такую жару… Ступай, Елизавета, можетъ быть, ты принесешь намъ позднее утѣшеніе. Боже мой! какое несчастіе!.. Теперь все, все погибло, если только онъ умретъ!..

Блестящій маскарадъ имѣлъ ужасный конецъ.

Всѣ приглашенные спѣшили скорѣе оставить дворецъ. Кареты и носилки толпились предъ входомъ и, прежде чѣмъ пробила полночь, замокъ уже погрузился во мракъ.

Только наверху, въ комнатѣ супруги курфюрста, видны были тѣни, съ безпокойствомъ ходившія взадъ и впередъ.

И огни эти погасли только съ первыми лучами солнца, освѣтившими спокойное лицо принца Леопольда, скончавшагося послѣ кратковременной агоніи.

Это новое ужасное событіе произвело такое потрясающее впечатлѣніе на курфюрста, что силы совершенно оставили его. Онъ не приказалъ производить розысковъ, но глубокое горе терзало его.

И когда колокола всего государства печально возвѣстили о кончинѣ юнаго принца, курфюрстъ, въ молчаливомъ горѣ, закрылъ лицо руками.

Только черезъ день снова появился курфюрстъ предъ придворными. Онъ казался спокойнымъ, но его блестящій взглядъ погасъ, гордая фигура сгорбилась подъ вліяніемъ этого новаго, непредвидѣннаго удара.

ГЛАВА V.
Послѣдній смотръ.

Подснѣжники давно уже распустились, молодая трава покрывала поля, курфюрстерскій замокъ весело освѣщался лучами солнца, но въ саду все было тихо, большія окна были закрыты и никто не ходилъ по дорожкамъ.

Въ комнатѣ Доротеи сидѣли три женщины, закутанныя въ траурные костюмы, молча, сложивъ руки.

Тонкій лучъ солнца, пробивавшійся сквозь жалузи, освѣщалъ лобъ супруги курфюрста, лежавшей на постелѣ.

— Кажется, она заснула, шепнула принцесса Зондербургская на ухо принцессѣ Шарлоттѣ. Докторъ приказалъ вчера не открывать оконъ. Для нервныхъ больныхъ темнота и спокойствіе необходимы, а ты, Елизавета, открыла окно и птичье щебетаніе можетъ разбудить ее.

— На воздухѣ такъ хорошо, шепнула Елизавета. Теплый воздухъ и солнечные лучи, мнѣ кажется, дадутъ принцессѣ новыя силы; мнѣ кажется, что тамъ, гдѣ расположеніе духа мрачно, солнечный лучъ можетъ имѣть отличное вліяніе.

Въ это время принцесса Доротея глубоко вздохнула и поднялась.

— Мы очень благодарны вамъ, графиня, сказала она. Позвольте мнѣ выглянуть изъ комнаты. Воздухъ приноситъ мнѣ пользу, но мракъ дѣйствуетъ на меня тяжело. И это должно быть также и для васъ, мои дорогія. Откройте окна, я хочу посмотрѣть на Божій міръ… Мнѣ кажется, какъ будто я долго, долго лежала въ могилѣ.

Супруга курфюрста медленно поднялась, тогда какъ Елизавета открыла занавѣсы.

Въ гордой принцессѣ произошла ужасная перемѣна. Ея глубоко ввалившіеся глаза и худыя, впалыя щеки указывали на продолжительныя, тяжелыя страданія.

Но она твердыми шагами подошла къ окну. Горькая улыбка мелкнула у нея на губахъ, но затѣмъ въ глазахъ ея сверкнула почти радость.

— Сколько чудесъ произошло въ то время, какъ я лежала больна, сказала она. А гдѣ мой супругъ, курфюрстъ?

— Курфюрстъ уже нѣсколько недѣль предается лихорадочной дѣятельности, сказала Шарлотта. Онъ въ настоящее время въ Кроссенѣ. Наши войска чрезъ нѣсколько дней отправляются на помощь императору и Александръ, нашъ возлюбленный братъ, также идетъ вмѣстѣ съ своимъ полкомъ.

Принцесса отвернулась, чтобъ скрыть свой взволнованный видъ.

— Шарлотта, сказала Доротея, обнимая принцессу, когда онъ вернется побѣдителемъ, твоя радость будетъ тѣмъ больше и заставитъ тебя забыть печаль разлуки. Съ какимъ удовольствіемъ хотѣла бы я быть около курфюрста, чтобъ посмотрѣть, какъ отправятся на бой эти храбрецы.

— Что же намъ мѣшаетъ сдѣлать это, принцесса? сказала принцесса Зондербургская. Такое недалекое путешествіе, — намъ придется проѣхать не болѣе дня, — можетъ быть только пріятно въ такую погоду. Свѣжій воздухъ часто оказываетъ больнымъ большую пользу, а развѣ всѣ мы не больны однимъ и тѣмъ же?..

— Хорошо, сказала Доротея. Завтра, рано утромъ, мы отправимся въ путь. Насъ будетъ сопровождать графъ Грумбковъ, который выберетѣнамъ конную свиту. Докторское позволеніе я получу сама, а вы, принцесса Шарлотта и принцесса Зондербургская, будете моими спутницами, вмѣстѣ съ графиней Цаваки.

Оживленная мыслью о предстоящемъ путешествіи, Доротея встала почти веселая.

— Вотъ что, сказала она, помолчавъ немного, и снова мрачная тѣнь мелькнула по ея блѣдному лицу.

— Вотъ что. По какой дорогѣ мы поѣдемъ? Мнѣ кажется, что теперь мы, болѣе чѣмъ когда либо, имѣемъ причины избѣгать дороги чрезъ Берлинъ.

— Напротивъ того, принцесса, сказала Шарлотта, и краска досады выступила у нея на щекахъ. Я предлагаю ѣхать чрезъ Берлинъ, хотя это немного удлинитъ намъ путь въ Кроссенъ.

— Вы хотите, чтобы мой народъ снова оскорбилъ насъ и посмѣялся надъ нами.

— Вы должны принудить себя, принцесса, показываться народу. Чѣмъ долѣе вы будете скрываться отъ него, тѣмъ болѣе будете вы подавать поводовъ къ недостойнымъ подозрѣніямъ. Нѣтъ, въѣзжайте, гордо поднявъ голову, въ вашъ городъ, безстрашно глядите въ глаза толпѣ и всѣ преклонятся предъ вашей непорочностью.

— Клянусь Богомъ, принцесса, ваше мужество величественно, и если бы я была мущиной и вы также, то я непремѣнно взяла бы васъ къ себѣ канцлеромъ, если не полководцемъ, такъ какъ я сама съ удовольствіемъ встала бы во главѣ моего храбраго войска. Идемте, Шарлотта, ваше мужество воодушевило меня, ѣдемте, я съ удовольствіемъ покоряюсь вашему благородному рѣшенію.

Казалось, что само небо благопріятствуетъ этому путешествію, такъ какъ на небѣ не было ни одного облачка и погода была необыкновенно тепла для весны.

Рано утромъ, предъ замкомъ, кони нетерпѣливо били копытами. Восемь всадниковъ уже сидѣли на коняхъ, окружая курфюрстерскую парадную карету.

Вскорѣ супруга курфюрста сидѣла въ каретѣ, вмѣстѣ со своими спутницами, и экипажъ быстро катился къ Берлину.

Шарлотта старалась поддерживать разговоръ на веселую тему. Но на дорогѣ уже стояли тысячи любопытныхъ и тамъ и сямъ раздавались крики:

— Супруга курфюрста!.. супруга курфюрста!

Шарлотта сидѣла рядомъ съ Доротеей, которая была повидимому, совершенно спокойна.

Наконецъ экипажъ въѣхалъ въ Берлинъ, гдѣ имъ приходилось ѣхать мимо большихъ группъ любопытныхъ, въ которыхъ раздавались отдѣльные голоса.

Фонъ-Грумбковъ ѣхалъ у самыхъ дверецъ кареты.

— Прикажите ѣхать тише, графъ, сказала Шарлотта.

Графъ съ удивленіемъ поглядѣлъ на принцессу.

— Ваша свѣтлость, мнѣ кажется, было бы лучше, если бы ускорили нашъ переѣздъ.

— Народъ давно не видалъ своей правительницы, онъ долженъ вдоволь насмотрѣться на нее, твердо возразила принцесса.

— Супруга курфюрста! раздавались все громче отдѣльные голоса.

— Стой!.. приказала Шарлотта.

Карета вдругъ остановилась.

Удивленныя, любопытныя физіономіи окружили ее.

Неразборчивый шумъ поднялся въ заднихъ рядахъ, но не слышно было ни одного браннаго слова.

Женщина съ блѣднымъ, больнымъ ребенкомъ нерѣшительно подошла къ каретѣ.

— Дайте милостыню бѣдной женщинѣ, ваше величество.

Шарлотта сняла съ руки золотой браслетъ.

— Возьми это для твоего больнаго ребенка.

Грубая рука протянулась къ ней.

— Помогите, принцесса, бѣдному слѣпому.

Тогда Доротея высунулась изъ кареты.

— Мы основали госпиталь для калѣкъ, обратитесь завтра къ управителю коллегіи бѣдныхъ.

Сказавъ это, она бросила ему въ шляпу золотой.

— Да здравствуетъ супруга курфюрста! раздалось въ толпѣ.

— Да здравствуетъ Локуста! крикнулъ въ заднихъ рядахъ какой-то нищій, въ лохмотьяхъ.

Услышавъ это восклицаніе, Грумбковъ хотѣлъ сдѣлать знакъ кучеру ударить по лошадямъ, какъ вдругъ въ концѣ улицы показалась бранденбургская гвардія, подъ предводительствомъ одного офицера.

Офицеръ ускорилъ бѣгъ своей лошади, увидавъ издали экипажъ курфюрста. Онъ думалъ показать свое усердіе.

— Дорогу для экипажа супруги курфюрста! крикнулъ онъ издали. Позвольте, графъ, проводить мнѣ ихъ высочество, обратился онъ къ Грумбкову.

Шарлотта поспѣшно шепнула что-то графу.

— Позвольте васъ поблагодарить, г. капитанъ, отъ имени нашей повелительницы, громко сказалъ Грумбковъ. Но мы не видимъ надобности въ вашей защитѣ, такъ какъ ея высочество вполнѣ убѣждена, что нигдѣ не можетъ быть въ большей безопасности, какъ среди своего народа.

— Ура!.. Да здравствуетъ принцесса Доротея! раздалось со всѣхъ сторонъ.

Шапки и платки полетѣли кверху и Доротея съ благодарностью раскланивалась изъ экипажа, карета покатилась, а офицеръ поспѣшно повернулъ лошадь, чтобъ избѣжать насмѣшекъ толпы, которая въ Берлинѣ не имѣетъ обыкновенія сдерживаться.

Мужественная Доротея, которая посѣщала съ мужемъ крѣпости и не боялась грома орудій, лежала измученная въ своей каретѣ, тогда какъ Шарлотта, тихо улыбаясь, предавалась своимъ мыслямъ.

Дальнѣйшій путь продолжался безъ остановки. Серьезныя, почти строгія черты лица Доротеи приняли усталое выраженіе. Она сидѣла съ закрытыми глазами и окружающія не осмѣливались нарушать ея молчанія.

Выѣхавъ изъ города, карета быстро катилась впередъ по мягкому песку, по которому не слышно было стука лошадиныхъ копытъ.

— Слышала она или нѣтъ ужасное восклицаніе? шепнула графиня Цаваки принцессѣ Зондербургской.

— Я видѣла, какъ она поблѣднѣла, но сила ея характера настолько велика, что она, вспомнивъ данное обѣщаніе, постаралась овладѣть собою, чтобъ не испортить плана кампаніи, придуманнаго принцессой Шарлоттой, кромѣ того, никто не поддержалъ отдѣльнаго восклицанія. Но я должна признаться, что ужасъ леденилъ мнѣ грудь, тогда какъ я улыбаясь глядѣла на васъ и на принцессу.

— Мнѣ случалось видѣть болѣе ужасныя вещи и я хорошо знаю, что намъ нечего бояться. Нѣмецкій народъ любитъ своего правителя и гордится имъ, и потому уважаетъ также и его супругу, и ей слѣдовало бы только немного побѣдить свою гордость и недовѣріе, чтобъ пріобрѣсти вполнѣ преданность и любовь своего народа. Покойная супруга курфюрста много помогала бѣднымъ и они помнятъ ее еще и теперь. Нѣмцы отъ природы вѣрны, невзыскательны и безпечны, но они желаютъ, чтобъ ихъ уважали. Часто для нихъ дружелюбный взглядъ ихъ повелительницы дороже блестящаго, дорогаго подарка, и поэтому я убѣждена, что планъ принцессы Шарлотты принесетъ прекрасные плоды. Но тише, она открыла глаза.

— Странная вещь, какіе сны вызываетъ душевное утомленіе, сказала Доротея взволнованнымъ голосомъ. Въ то время, какъ я сидѣла съ закрытыми глазами и шепотъ моихъ дамъ началъ убаюкивать меня, я въ то же время сохраняла сознаніе, не забывала, что мы ѣдемъ въ Кроссенъ, что нашъ экипажъ катится по лѣсной дорогѣ, но въ то же время я сквозь закрытыя вѣки ясно видѣла идущую рядомъ съ каретой нашу несчастную прабабку. Я ясно видѣла ея строгія черты лица изъ-подъ бѣлаго вуаля. Ея длинное бѣлое платье развѣвалось по вѣтру и она провожала нашу карету тѣмъ же шагомъ, какъ нашъ добрый Грумбковъ, тогда какъ развѣвавшійся вуаль служилъ ей крыльями, которыя несли ее. Я видѣла ее именно такою, какою она изображена въ Берлинѣ, на статуѣ, только черты ея лица не имѣли холодной неподвижности камня. Въ ея опущенномъ взглядѣ виднѣлась глубокая печаль.

Дамы смущенно переглянулись.

Шарлотта первая пришла въ себя.

— Я часто вижу подобные сны, сказала она, ихъ можно было бы назвать почти видѣньями, но это только обманъ, принцесса, такъ какъ самый крѣпкій сонъ можетъ въ одно мгновеніе овладѣть нами.

— Можетъ быть, задумчиво сказала Доротея. Но знаете вы преданіе о бѣлой женщинѣ, родоначальницѣ Гогенцоллернскаго дома?

Такъ какъ всѣ молчали, Доротея продолжала:

— Хорошо, я разскажу вамъ эту исторію, какъ сама прочла ее въ латинскомъ сборникѣ. Прекрасная Анжела, дочь герцога изъ рода Меранъ, была выдана безъ любви за графа фонъ-Орнамюнде, но несла цѣпи этого ненавистнаго союза съ тихой покорностью судьбѣ, пока, наконецъ, въ 1293 году, ея мужъ умеръ, оставивъ молодую вдову съ двумя прелестными мальчиками. Графъ Нюренбергскій, Альбрехтъ Красивый, чувствовалъ сильную склонность къ молодой вдовѣ, но родственники графа Орнамюнде были противъ этого брака, и любовь графа Альбрехта не была настолько сильна, чтобъ побороть всѣ препятствія, такъ какъ бракъ долженъ былъ состояться тогда, когда дѣти будутъ совершеннолѣтними.

Доротея остановилась и глубоко вздохнула.

Затѣмъ, помолчавъ немного, продолжала:

— Вдругъ оба сына въ одно и то же время захворали и оба умерли. Осмотръ маленькихъ труповъ учеными медиками не помогъ, не помогло и то, что они утверждали, что дѣти умерли отъ черной оспы, никто не вѣрилъ отчаянію несчастной матери. Ее бросили въ тюрьму. Пытки не вызвали у несчастной ни одного крика, что же касается Альбрехта Красиваго, то онъ не думалъ болѣе о той, которую ея враги прозвали Локустою. Она умерла въ тюрьмѣ и ея могила осталась неизвѣстной ея родственникамъ.

Но ея духъ блуждаетъ, не находя покоя, цѣлыя столѣтія и, когда какой нибудь мужской отпрыскъ Гогенцоллернскаго дома долженъ умереть, она является, какъ бы предупреждая, съ печально опущенной головой. Такой видѣли ее слуги замка по ночамъ и, въ воспоминаніе о ней, одинъ иностранный художникъ, бывшій въ замкѣ, гдѣ она появилась предъ смертью курфюрста Георга, нарисовалъ ее образъ такъ, какъ онъ сохранился въ его памяти.

— Ваше высочество, сказалъ Грумбковъ, есть много разныхъ преданій и почти каждое знатное семейство имѣетъ какого нибудь предка, который бродитъ по замкамъ. Что же касается благородной дамы, то мы не видали этого видѣнія, какъ ни часто приходится намъ ходить ночью по корридорамъ замка въ Берлинѣ. Наши преданія имѣютъ свою поэзію и часто служатъ основаніемъ исторіи. Очень часто какая нибудь старая, забытая пѣсня или то, что занимаетъ нашу фантазію во время бодрствованія, снится намъ и таинственныя образа облекаются въ плоть и кровь въ нашихъ видѣніяхъ.

Доротея задумчиво кивнула головой какъ бы соглашаясь.

Но какое-то тяжелое предчувствіе охватило всѣхъ.

— Мы остановимся вотъ въ этомъ домѣ, прервалъ. Грумбковъ молчаніе, указывая на красную крышу, мелькавшую между двумя холмами, солнце уже заходитъ и ваше высочество окажете милость отдохнуть въ этомъ домѣ.

Дальнѣйшее путешествіе до Кроссена совершилось вполнѣ благополучно и пріѣзжія были встрѣчены курфюрстомъ и его свитой съ радостнымъ удивленіемъ. Только молодой курпринцъ раскланялся съ мрачнымъ видомъ и сейчасъ же отошелъ прочь къ возвышенности, на которой были собраны войска.

Курфюрстъ въ нѣсколько недѣль замѣтно измѣнился. Глубокое горе выражалось на его лицѣ. Стройная фигура сгорбилась, лицо сильно похудѣло и желтоватая блѣдность смѣнила прежній свѣжій цвѣтъ лица.

Шарлотта видѣла, какъ поблѣнѣла Доротея, здороваясь съ мужемъ. Не было никакихъ вопросовъ, ни отвѣтовъ, всѣ чувствовали одно и то же въ первую минуту свиданія.

Въ эту минуту подскакалъ въ полной военной формѣ принцъ Александръ, въ сопровожденіи Бюрена. Его взглядъ былъ спокоенъ и серьезенъ, только руки слегка дрожали, когда онъ обнималъ Шарлотту.

— Прощай, дорогая сестра, вспоминай обо мнѣ въ молитвахъ, шепнулъ онъ ей. Не забывай, что я люблю тебя всѣмъ сердцемъ. Не плачь, Шарлотта. Когда храбрые люди идутъ на войну, нечего плакать, тѣмъ болѣе, когда они идутъ съ радостнымъ сердцемъ. Поклонись отъ меня Курляндіи, поклонись всѣмъ, которые помнятъ меня. Прощай, такъ угодно Богу, до свиданія.

Съ этими словами, онъ отъѣхалъ и сталъ около курфюрста, на холмѣ.

Деръ-Флингеръ, Шверинъ и Шенингъ послѣдовали за нимъ.

Съ холма видно было движеніе всего войска, которое подвигалось длинными, сомкнутыми рядами.

— Да здравствуетъ Фридрихъ Вильгельмъ! раздались тысячи голосовъ.

Ряды храбрецовъ слѣдовали одинъ за другимъ и въ сердцѣ курфюрста поднималось тяжелое предчувствіе. Онъ печальнымъ взглядомъ глядѣлъ вслѣдъ своимъ войскамъ.

— Можетъ быть, это послѣдній смотръ, печально сказалъ онъ.

Затѣмъ, какъ бы желая прогнать тяжелыя мысли, онъ повернулся къ деръ-Флингеру.

— Мы надѣемся, что Богъ дастъ намъ успѣхъ, быстро сказалъ онъ. Наши бранденбуржцы молодцы и пойдутъ за своими начальниками въ самый адъ.

Старый деръ-Флингеръ провелъ рукою по глазамъ и молча кивнулъ головою въ знакъ согласія, стараясь подавить вздохъ, вызванный въ немъ печальнымъ чувствомъ.

— Храни Ботъ нашего курфюрста! раздалось въ рядахъ.

Мимо проходилъ полкъ Александра; курфюрстъ протянулъ руку принцу и долго печально глядѣлъ ему въ глаза.

— Прощай, мой храбрецъ. Да хранитъ тебя Богъ! Только избѣгай опасности, сынъ мой. Мы достаточно убѣждены въ твоей храбрости. Я надѣюсь, что графы Дона будутъ охранять тебя. Счастливый путь.

Принцъ пришпорилъ коня и, махая шляпой, съѣхалъ съ холма. Громкіе крики ура встрѣтили его.

Курфюрстъ отвернулся въ сторону и вынулъ изъ кармана маленькій молитвенникъ, который онъ всегда носилъ при себѣ.

— Дѣти, началъ онъ громкимъ голосомъ, Einefeste Burg ist unser Gott…. (Богъ наша твердая опора).

И въ то время, когда знаменщики наклонили знамена, военный оркестръ заигралъ пѣсню Лютера.

Шарлотта закрыла руками покрытое слезами лицои упала на грудь вѣрной Елизаветы.

— Я не увижу его больше, Елизавета.

— Успокойтесь, принцесса, надѣйтесь на свиданіе, шепнула графиня.

Но ея взглядъ печально устремился, туда, гдѣ солнце скрывалось за темными тучами.

ГЛАВА VI.
Бѣлая женщина.

Роскошные потсдамскіе сады распустились во всемъ великолѣпіи.

Померанцы цвѣли въ большихъ кадкахъ, уставленныхъ по обѣимъ сторонамъ главной аллеи. Большіе фонтаны отливали на солнцѣ всѣми цвѣтами радуги.

Солнце уже клонилось къ западу и тѣни все увеличивались.

Наверху, на каменной террасѣ, появилась принцесса Шарлотта, въ сопровожденіи своей повѣренной.

— Не утѣшай меня, Елизавета, говорила Шарлотта, подходя къ периламъ. Я не въ состояніи переносить болѣе этого положенія. Изъ Курляндіи все еще нѣтъ никакого извѣстія и Александръ также не держитъ слова. Курфюрстъ такъ молчаливъ и задумчивъ, и не говоритъ ни слова о послѣднемъ сраженіи. Боже мой! когда пройдетъ это ужасное время!.. И знаешь, Елизавета, я не могу отдѣлаться отъ мысли, что видѣніе Доротеи по дорогѣ въ Кроссенъ было тяжелымъ предзнаменованіемъ. Назови меня суевѣрной, но въ моихъ снахъ я также вижу тѣнь женщины и она походитъ на самою Доротею. Часто я вижу ее въ замкѣ, въ Митавѣ, выходящею изъ комнатъ покойной герцогини. Эта ужасная исторія страшно взволновала меня. Я не нахожу сна, а если начну дремать, то сейчасъ же вижу покрытое покрываломъ лицо таинственнаго привидѣнія… и оно преслѣдуетъ меня даже когда я не сплю. Я сержусь сама на себя. Ты знаешь, какъ я всегда стараюсь не вѣрить разсказамъ о сверхъестественномъ. И если хочешь, ты можешь надо мною смѣяться, но я не ѣзжу съ Доротеей въ Берлинъ для того, чтобъ не увидать тамъ случайно статую бѣлой женщины.

На эту взволнованную рѣчь Елизавета ничего не возразила и задумчиво глядѣла вдаль. Она отлично знала, что принцесса теперь въ такомъ состояніи, что не послушается голоса разсудка.

— И замѣть, продолжала Шарлотта, какъ курфюрстъ съ каждымъ днемъ все болѣе и болѣе поддается болѣзни, которая уничтожаетъ его силы. Врачи шепчутся между собою, не зная, что предпринять, и всѣ средства Менцеля не помогаютъ. Повторяю тебѣ, Елизавета, если Богъ не сдѣлаетъ чуда, то Бранденбургъ потеряетъ великаго правителя, а его супруга, свою единственную, могущественную поддержку.

Елизавета развернула шаль, которую держала въ рукахъ, и накинула ее на плечи принцессы.

— Мы всѣ въ рукахъ Божьихъ, ваша свѣтлость, шепнула она, и не къ чему прибавлять новое горе, безпокоясь за будущее. Посмотрите, принцесса, на горизонтѣ загорѣлась ваша звѣзда, какъ она ясна и прекрасна! почему бы вашей будущности не быть такой же? Вечеръ сегодня великолѣпный. До насъ доносится нѣжный запахъ цвѣтущихъ померанцевъ, вся природа погружена въ спокойствіе. Неужели же только мы должны вѣчно не находить себѣ успокоенія? Даже продолжительное счастіе невыносимо. Самое лучшее желать довольства самимъ собою, къ чему мучить себя напрасными предчувствіями, когда и безъ того въ жизни такъ много дѣйствительно дурнаго.

— Ты права, Елизавета, но я не въ состояніи оттолкнуть отъ себя тяжелаго предчувствія. Посмотри, каменныя статуи боговъ, мнѣ кажется, смотрятъ на насъ, какъ мертвецы, закутанные въ саваны. Я никогда не украсила бы паркъ подобными каменными фигурами. При лунномъ свѣтѣ онѣ похожи на духовъ, онѣ напоминаютъ мнѣ тяжелую ночь, пережитую мною нѣкогда въ Версалѣ. Тогда онѣ смотрѣли на меня также безжалостно, какъ судьба!… Пойдемъ Елизавета.

— Конечно, пойдемте, принцесса, вамъ необходимо отдохнуть. Я посижу сегодня у вашей постели и прочту вамъ какую нибудь балладу старинныхъ пѣвцовъ о Витекиндѣ, храбромъ Саксонскомъ герцогѣ, и его благочестивой дочери. Но что съ вами, дорогая принцесса?

— Посмотри, Елизавета, кто такое ходитъ тамъ, около пруда, въ длинномъ бѣломъ одѣяніи!…. Она идетъ, сюда… Посмотри, ты сама увидишь, что я говорю правду… Теперь скажи мнѣ: вѣришь ли ты въ бѣлую женщину?

Елизавета дѣйствительно увидала бѣлую фигуру, медленно двигавшуюся взадъ и впередъ.

Обѣ женщины стояли, не будучи въ состояніи двинуться съ мѣста.

Принцесса крѣпко сжимала руку своей довѣренной, Вокругъ было такъ тихо, что Елизавета могла слышать біеніе собственнаго сердца.

— Если я не ошибаюсь, наконецъ заговорила графиня, то движенія этой фигуры слишкомъ напоминаютъ землю. Духъ не станетъ поднимать платья, чтобъ не запачкать его вечерней росой. Дорогая принцесса, ваше воображеніе сыграло съ нами плохую шутку. Если я не ошибаюсь, такъ это ходитъ сама принцесса Доротея. Теперь къ ней подходитъ какой-то человѣкъ и низко кланяется… Но почему она вдругъ съ ужасомъ отступаетъ отъ него?… Вотъ они идутъ рядомъ. Боже мой! принцесса, это…

— Бюренъ, едва слышно прошептала Шарлотта, и медленно опустилась на скамью. Бюренъ… и такъ поздно… Онъ хотѣлъ говорить одинъ съ Доротеей… Горе мнѣ, Елизавета! онъ не привезъ ничего хорошаго!… Отведи меня въ мою комнату, у меня земля колеблется подъ ногами… Поди узнай, въ чемъ дѣло. Я съ лихорадочнымъ нетерпѣніемъ буду ждать тебя и считать минуты…

Настала очередь принцессы Доротеи утѣшать Шарлотту.

Забывъ свое собственное горе, супруга курфюрста взяла на себѣ тяжелую обязанность передать Шарлоттѣ о смерти ея возлюбленнаго брата.

Принцъ погибъ во время штурма Офена и съ нимъ вмѣстѣ много храбрецовъ изъ Бранденбургскаго войска.

Предчувствіе принцессы оправдалось.

Никто не видалъ слезъ и тяжелаго горя Шарлотты, кромѣ ея вѣрной Елизаветы. И когда, наконецъ, чрезъ нѣсколько дней, принцесса призвала къ себѣ Бюрена, онъ нашелъ ее очень блѣдной, но спокойно сидящей въ креслахъ въ ея будуарѣ, а графиня Цаваки почти испугалась того равнодушнаго тона, которымъ Шарлотта просила сѣсть шталмейстера принца.

Загорѣлое лицо Бюрена носило на себѣ слѣды большой усталости. Онъ мужественно сражался рядомъ съ принцемъ и не отходилъ до тѣхъ поръ, пока его не поразила смертельная пуля. Затѣмъ онъ сопровождалъ въ Берлинъ трупъ своего господина и теперь передавалъ его близкимъ послѣдній привѣтъ покойнаго..

— Что такое привезли вы мнѣ, шталмейстеръ? Все, что бы вы не сказали, не можетъ быть печальнѣе того, что случилось, но я хочу только узнать, какъ умеръ мой братъ, скажите мнѣ все.

— Позвольте мнѣ, ваша свѣтлость, передать вамъ послѣднія слова принца и его послѣднюю волю, онъ приказалъ мнѣ, между прочимъ, передать вамъ въ собственныя руки этотъ свертокъ. Отъ него зависитъ судьба одного человѣка, которую измѣнить вы въ со стояніи. Такъ говорилъ онъ, когда я принялъ отъ него бумаги, и теперь послушно передаю ихъ вамъ.

— Возьми бумаги, Елизавета, сказала Шарлотта. Въ настоящую минуту я не въ состояніи ни защитить, ни улучшить, чьей бы то ни было, судьбы, я чувствую себя очень слабой. Можетъ быть, со временемъ, я это сдѣлаю, теперь же мнѣ нужны всѣ мои силы. Говоря это, она передала Елизаветѣ свертокъ бумагъ, положенный въ кожанный футляръ.

— Это должно быть важное дѣло, если мой братъ пересылаетъ его мнѣ на храненіе, прочти въ свободный часъ.

Она повернулась къ Бюрену.

— Разскажите мнѣ все, повторила она.

— Мы совершили трудный переходъ, ваше свѣтлость, соединенный съ сверхчеловѣческими усиліями. Но воины не обращаютъ вниманія на дождь и непогоду, не смотрятъ на то, что ихъ голова покоится на сырой землѣ; наши солдаты шли безостановочно, подвигаясь впередъ все ближе къ цѣли; нашъ предводитель служилъ блестящимъ примѣромъ для всѣхъ.

Однажды, когда мы были уже близко отъ нашей цѣли, насъ застала страшная непогода. Дождь лилъ ручьями, громъ и молнія сверкали, не переставая. Тогда генералъ Шенингъ приказалъ остановиться въ монастырѣ, башни котораго виднѣлись изъ-за лѣса. Направо отъ насъ былъ городъ Краковъ, а монастырь этотъ былъ въ честь Св. Стефана.

Привратникъ сдѣлалъ кислое лицо, увидя предъ собою солдатъ. По всей вѣроятности, ему уже видѣлись пожары и другіе ужасы войны.

Но, когда онъ узналъ, что это бранденбуржцы, онъ довѣрчиво открылъ намъ ворота и мы вступили на священную почву.

Вскорѣ мы сидѣли за длиннымъ столомъ и лакомились жареной рыбой.

— Э! святой отецъ, весело сказалъ нашъ принцъ, неужели вы будете кормить благородныхъ воиновъ постной пищей? Позовите ко мнѣ вашего хранителя вина, такъ какъ, клянусь Богомъ! отъ одной рыбы не можетъ быть такого круглаго лица, какъ у патера Ансельма и другихъ братьевъ. Изъ нихъ вышли бы славные солдаты, такъ кажутся они сильны, а едва ли это было бы возможно, если бы они строго постились.

Тогда явился хранитель вина, который представлялъ собою вѣрный образъ большаго боченка съ краснымъ носомъ.

— Ну, Св. Вакхъ, сказалъ принцъ, дайте намъ вина! Мы такіе люди, которые не пьютъ воды.

Сначала монахъ отказывался удовлетворить наше желаніе, но въ эту минуту къ намъ приблизились двое свѣтскихъ братьевъ и подали намъ отличное вино.

Простите меня, принцесса, что я повторяю вамъ всѣ эти подробности, но мы обязаны были виномъ принцу, хотя онъ самъ выпилъ только нѣсколько глотковъ. Затѣмъ мы отправились отдыхать.

На слѣдующее утро я нашелъ принца одиноко гуляющимъ по монастырскому саду.

Остальные уже уѣхали, я же наканунѣ, спрыгнувъ съ лошади, слегка повредилъ себѣ ногу и мы остались до вечера.

— Бюренъ, сказалъ принцъ, отводя меня въ сторону, прежде чѣмъ я уѣду отсюда, мнѣ нужно исполнить одно обѣщаніе. Позаботься, чтобъ никто не помѣшалъ мнѣ переговорить съ однимъ молодымъ, больнымъ послушникомъ, который гуляетъ тамъ, подъ тѣнью деревьевъ. Заговори ты съ двумя другими, которые, кажется, наблюдаютъ за нимъ. Разскажи имъ, что дѣлается въ свѣтѣ, монахи любопытны и любятъ знать все, что не имѣетъ ничего общаго съ ихъ обязанностями. Идите же, шталмейстеръ, я скоро послѣдую за вами.

Исполнить порученіе принца было легче, чѣмъ я думалъ, такъ какъ, не успѣлъ я заговорить, какъ меня буквально осыпали вопросами. Я постарался отвести обоихъ моихъ собесѣдниковъ въ другую сторону сада, тогда какъ мой господинъ сѣлъ рядомъ съ блѣднымъ, больнымъ послушникомъ.

Одинъ изъ моихъ собесѣдниковъ былъ умный юноша съ темными глазами и еще не обритой головой. Онъ особенно осыпалъ меня вопросами, къ тому же Курляндія казалась ему очень дорога. Онъ много спрашивалъ меня о городахъ и деревняхъ и мнѣ показалось, что я уже видѣлъ его прежде въ Курляндіи.

Но это только мнѣ показалось. Онъ учится въ монастырѣ и коротко сказалъ мнѣ, что надѣется быть схоластикомъ. Затѣмъ, когда я устремилъ на него испытующій взглядъ, онъ вдругъ замолчалъ.

Тогда я заговорилъ о другомъ и такимъ образомъ мы незамѣтно проболтали цѣлый часъ.

Когда начали звонить къ молитвѣ, монахи поспѣшно оставили меня.

Вечеромъ я сѣлъ на лошадь, точно такъ же какъ и мой господинъ, и мы направились далѣе къ Йену.

— Мы поспѣли какъ разъ во время, ваша свѣтлость. Турки были уже предъ Вѣной и надо было спѣшить дать сраженіе. Мы сталкивались съ бѣжавшимъ народомъ, стремившимся бѣгствомъ спасти себя и свое имущество. Множество женщинъ сидѣли по дорогѣ, держа дѣтей на рукахъ и оплакивая свое несчастіе. Тогда принцъ останавливалъ коня и всѣмъ помогалъ, чѣмъ могъ.

Бюренъ помолчалъ нѣсколько мгновеній.

Принцесса закрыла глаза руками.

Елизавета тихо отвернулась и подошла къ окну.

Затѣмъ Шарлотта прошептала:

— Дальше!… дальше, шталмейстеръ! Не пропускайте ничего, что касается моего брата. Я какъ будто вижу его предъ собою. Еще мальчикомъ, а потомъ юношей, онъ часто утѣшалъ страждущихъ.

— Теперь я перейду къ сраженію, принцесса. Вы знаете, что Абдеррахманъ, какъ кровожадный шакалъ, скрывался въ Офенѣ. Мы выгнали его изъ его вѣрнаго убѣжища, послѣ того какъ императоръ Леопольдъ и храбрый курфюрстъ Баварскій напрасно старались выгнать его. Собаки турки только показывали имъ зубы и Карлъ Лотарингскій напрасно пытался взять штурмомъ сильную крѣпость.

Наступило 26 іюня. О! кровавый день!.. Вы должны были бы, ваша свѣтлость, видѣть въ этотъ день бранденбуржцевъ.

На каждаго изъ нихъ приходилось по семи турокъ, даже болѣе. Смерть сняла тутъ обильную жатву.

Ярость и хитрость турокъ были чисто животныя.

Но довольно, къ чему описывать вамъ ужасныя сцены, которыя стали бы тревожить ваше спокойствіе.

Мы вѣрно держались другъ около друга, пока смерть не разлучила насъ. Мой господинъ и я, мы были еще рядомъ и вмѣстѣ съ нами были оба графа Дона. Мы почти уже взобрались на вершину крѣпостнаго рва, когда генералъ крикнулъ:

— Назадъ, принцъ! Избѣгайте опасности! Не идите туда, тамъ падаетъ цѣлый дождь пуль и вырываетъ изъ рядовъ много солдатъ. Сюда, ко мнѣ! вамъ угрожаетъ смерть!..

— Дальше! дальше! прошептала Шарлотта, когда шталмейстеръ нерѣшительно замолчалъ.

— Неужели вы думаете, генералъ, крикнулъ принцъ въ отвѣтъ, что я пришелъ въ Офенъ для того, чтобъ сидѣть за печкой? Я пролью мою кровь до послѣдней капли въ честь Бранденбурга. Впередъ, товарищи.

Въ эту минуту на принца бросился храбрый турокъ. Ударомъ сабли принцъ разрубилъ ему голову, но тоже упалъ пораженный пулей.

Я хотѣлъ поднять его, но мы упали оба. Я первый пришелъ въ чувство. Рядомъ со мною, лежалъ покрытый кровью принцъ, а рядомъ съ нимъ оба графа Дона, убитые непріятельскими выстрѣлами. Я старался перевязать рану своего господина, хотя сраженіе все еще продолжалось. Въ эту минуту къ намъ подошла помощь и мнѣ удалось поспѣшно перенести принца въ лагерь. Наши палатки были разбиты на берегу Дуная. Я еще не терялъ надежды, принцесса, но большая потеря крови имѣла роковыя послѣдствія и принцъ умеръ отъ ранъ 16 августа. День, который я никогда не забуду! Мы привезли дорогой трупъ въ Вѣну. Я до послѣдней минуты не оставлялъ моего господина, но къ чему это послужило? Онъ самъ оставилъ насъ и мнѣ остается только сожалѣть, что непріятельская пуля не выбрала себѣ цѣлью моей груди вмѣсто его!.. Больше, принцесса, я ничего не могу вамъ сообщить, кромѣ послѣднихъ словъ нашего умирающаго героя. «Отправляйся, другъ мой, сказалъ онъ мнѣ, поклонись моей родинѣ. Я охотно умираю, такъ какъ не слишкомъ дорожилъ жизнью. Передай все мое моей благородной сестрѣ. Я безгранично люблю ее. Скажи ей, чтобъ она не печалилась обо мнѣ и съ любовью вспоминала меня.»

Бюренъ замолчалъ и Шарлотта съ трудомъ поднялась.

— Теперь вамъ остается исполнить послѣдній долгъ, сказала она дрожащимъ голосомъ, проводить покойнаго въ склепъ его отцевъ.

Шталмейстеръ печально опустилъ глаза.

— Курфіорстъ сказалъ онъ наконецъ, желаетъ оказать умершему герою послѣдній долгъ въ Бранденбургѣ. Въ Берлинѣ во всѣхъ церквахъ назначены заупокойныя обѣдни и самъ Фридрихъ Вильгельмъ будетъ сопровождать погребальное шествіе до границы своего государства.

— Прощайте, г. шталмейстеръ, поспѣшно сказала принцесса, какъ бы желая сократить разговоръ. Мы никогда не забудемъ вашей вѣрности и преданности.

Съ трудомъ пріобрѣтенное спокойствіе Шарлотты окончилось, она съ волненіемъ оперлась на плечо Елизаветы и, шатаясь, вышла изъ комнаты, оставивъ Бюрена одного.

Онъ долго стоялъ на прежнемъ мѣстѣ, скрестивъ руки на груди, погруженный въ задумчивость.

Различныя заботы волновали его. Онъ зналъ, что смерть принца произведетъ перемѣну въ его собственной судьбѣ. Конечно, онъ могъ служить при дворѣ Фридриха Казиміра, но теперь это казалось ему еще менѣе желательнымъ, чѣмъ когда либо. Онъ отлично зналъ, что его положеніе, благодаря интригамъ придворныхъ, будетъ становиться все тяжелѣе. Они смотрѣли на него, какъ на неблагороднаго выскочку. Онъ былъ имъ тѣмъ непріятенъ, что спокойно исполнялъ свой долгъ и не гнулъ спины. Благодаря своему уму и благоразумной бережливости, онъ составилъ себѣ нѣкоторую независимость, но все это не могло защитить его отъ сплетенъ и осужденія тѣхъ, которые завидовали его положенію при герцогскомъ семействѣ.

Шталмейстеръ поступилъ на службу къ Кетлерамъ, будучи въ Польшѣ корнетомъ. Его смѣлый образъ мыслей и откровенность характера вскорѣ заслужили ему расположеніе герцога Іакова, а военныя знанія и неустрашимость обратили на него вниманіе молодаго принца. Онъ сталъ съ нимъ неразлученъ и сопровождалъ его въ его послѣднемъ походѣ противъ турокъ.

Умирая, принцъ Александръ отказалъ все свое состояніе сестрѣ и эти бумаги Бюренъ передалъ графинѣ Елизаветѣ, которая должна была позаботиться о дѣлахъ принцессы.

Зная хорошо положеніе герцогскаго Двора, едва ли можно было надѣяться получить это наслѣдство. Тѣмъ не менѣе надо было употребить въ дѣло всѣ средства, чтобъ защитить права принцессы.

Во время своего пребыванія въ Польшѣ, Бюренъ успѣлъ продать, хотя и съ нѣкоторою потерею, имѣнія графини Цаваки и вырученная за нихъ сумма должна была дать графинѣ средства на довольно долгое время.

Шталмейстеръ съ удовольствіемъ бросилъ взглядъ на висѣвшую у него чрезъ плечо сумку, въ которой лежали документы, обезпечивавшіе графинѣ значительное состояніе.

Послѣ долгой задумчивости Бюренъ, наконецъ, рѣшился оставить будуаръ принцессы и, поспѣшно сойдя съ лѣстницы, направился къ лѣвому Флигелю, гдѣ помѣщались комнаты графини.

Придя туда, онъ попросилъ дежурнаго пажа сейчасъ же доложить о немъ.

Пажъ нерѣшительно отворилъ дверь въ маленькую пріемную, глядя на шталмейстера полулюбопытнымъ, полуудивленнымъ взглядомъ, и попросилъ его немного подождать, такъ какъ графиня еще находится у принцессы.

Бюренъ молча кивнулъ головою и вошелъ въ маленькую, круглую комнату, очень просто меблированную.

Тутъ онъ сѣлъ на стулъ съ высокой спинкой и, опустивъ голову на грудь, думалъ, какимъ образомъ поступить съ герцогомъ въ томъ случаѣ, если онъ будетъ колебаться передать принцессѣ наслѣдство послѣ брата.

Задумчивость Бюрена была нарушена шелестомъ платья.

Онъ всталъ и пошелъ на встрѣчу графини, поспѣшно вошедшей въ комнату.

— А! г. шталмейстеръ, вы исполняете мое желаніе прежде, чѣмъ я его выразила, сказала она.

И ея печальный взглядъ сверкнулъ веселѣе.

— По всей вѣроятности, вы сообщите мнѣ что нибудь утѣшительное и уничтожите мои опасенія, которыя пробудились во мнѣ относительно дѣлъ моей повелительницы. То, что вы скажете мнѣ, не долженъ никто слышать, войдите поэтому въ мой рабочій кабинетъ и поговоримъ, какъ добрые друзья, уважающіе и довѣряющіе другъ другу.

Елизавета пошла впередъ и Бюренъ молча послѣдовалъ за нею.

Когда, по прошествіи часа, шталмейстеръ снова переступалъ порогъ кабинета, онъ видимо вздохнулъ съ облегченіемъ и въ глазахъ его сверкнула почти веселость.

Когда онъ вышелъ въ садъ, какая-то женская фигура высунулась вслѣдъ ему изъ окна.

Мы узнали бы въ этой фигурѣ лицо придворной летучей мыши, съ желтыми волосами, на этотъ разъ безъ маски. Она съ любопытствомъ глядѣла своими сѣрыми, безъ рѣсницъ, глазками вслѣдъ удаляющемуся шталмейстеру и только тогда, когда онъ совершенно исчезъ изъ виду, она закрыла окно, сѣла къ письменному столу, обмакнула перо въ чернила и поспѣшно стала писать, казалось, продолженіе уже начатой записки.

Письмо начиналось такимъ образомъ:

«Ея свѣтлости, графинѣ Горнъ, деканиссѣ въ женскомъ княжескомъ институтѣ въ Герфордѣ».

Въ припискѣ говорилось слѣдующее:

"Сію минуту я была возмущена видомъ шталмейстера Бюрена. Этотъ человѣкъ безъ всякаго стыда вышелъ изъ комнаты графини Цаваки, пробывъ тамъ болѣе часу. И такъ, слухъ, пришедшій сюда изъ Курляндіи, что эта Св. Елизавета безстыдная Цирцея, принимающая мужчинъ у себя въ комнатахъ, вполнѣ справедливъ. У благочестивой графини бюргерскія страсти, какъ и у ея госпожи, которая часто съ ужасающей снисходительностью раздаетъ черни милостыню и собираетъ здѣсь нищихъ каждую недѣлю.

«Дорогая кузина, сумѣйте принять ваши мѣры, когда Курляндская принцесса явится къ вамъ въ Герфордъ настоятельницей, отъ чего спаси Богъ. Насколько курфюрстъ дѣйствуетъ въ пользу Шарлотты, я еще до сихъ поръ не знаю навѣрное, но мы должны употребить всѣ силы, чтобъ помѣшать дальнѣйшимъ попыткамъ у старой настоятельницы. Теперь уже нечего опасаться появленія въ Герфордѣ для этой цѣли Курляндскаго принца, такъ какъ онъ палъ въ сраженіи при Офенѣ. У насъ весь дворъ снова погруженъ въ глубокую печаль. Курфюрстъ, болѣе страдающій, чѣмъ когда либо, тѣмъ не менѣе, находится въ Берлинѣ, ожидая трупа принца, который желаетъ принять торжественно».

«Супруга курфюрста рѣдко оставляетъ свои покои, а если это случится, то она выходитъ въ обществѣ Зондергаузенъ и своей невѣстки, и отправляется къ Курляндской принцессѣ, которая, какъ кажется, большая пріятельница со своей теской. Обѣ Шарлотты часто гуляютъ рука въ руку, въ сопровожденіи Цаваки. Эта дружба супруги будущаго курфюрста возбуждаетъ во мнѣ сильную боязнь, которую вы, дорогая кузина, безъ сомнѣнія, раздѣляете. Союзъ этихъ могущественныхъ особъ направленъ противъ насъ и во главѣ стоитъ старая, мрачная Доротея, которая еще никогда не была расположена ни къ одной невѣсткѣ такъ, какъ расположена теперь къ курпринцессѣ. Намъ надо вооружиться, дорогая кузина, и только увѣренность, что вашъ курьеръ человѣкъ надежный, дозволяетъ мнѣ передать этой бумагѣ, что настало ужасное время, и если бы мы не находили утѣшенія въ молитвѣ, то наши сердца были бы растерзаны недостойнымъ поведеніемъ придворныхъ особъ».

«Затѣмъ, призвавъ на васъ милости святыхъ ангеловъ, остаюсь ваша, любящая васъ, покорная слуга и кузина графиня Эмеренція фонъ Дюстернрокъ Лайбахъ».

Графиня сложила письмо маленькимъ четырехъугольникомъ, обвязала его шелковой ниткой и приложила на нее восковую печать, затѣмъ подошла къ двери, открыла ее и, прежде чѣмъ снова возвратиться къ столу, оглянулась назадъ, видимо ожидая кого-то.

Чрезъ нѣсколько минутъ, въ комнату вошелъ человѣкъ и остановился въ почтительной позѣ у порога.

— Вѣрный ли ты человѣкъ? спросила его графиня, бросая на него мимолетный взглядъ. Я ожидала видѣть лейбъ-егеря графини, но теперь вижу, что она прислала другаго.

— Я имѣю честь пользоваться такимъ же довѣріемъ, какъ и Фейтъ, которому начинаютъ измѣнять его силы и онъ не можетъ предпринимать такихъ дальнихъ путешествій, отвѣчалъ стоявшій у дверей человѣкъ, съ желтымъ лицомъ, высоко поднятыми бровями и равнодушными, ничего не говорящими, глазами.

Черные усы и борода скрывали губы и подбородокъ этого человѣка, одѣтаго въ черный кафтанъ, фигура котораго произвела на графиню странное впечатлѣніе, хотя онъ стоялъ съ самымъ почтительнымъ видомъ. Тѣмъ не менѣе, въ тонѣ его голоса не звучало той униженности, которую привыкли видѣть знатные въ своихъ слугахъ.

Фрейленъ полуповернула голову и, пробуя твердость печати, спросила:

— Вы уже давно служите у графини Горнъ?

— Я имѣю честь быть лейбъ-егеремъ баронессы фонъ-Левентруцъ.

Фрейленъ широко раскрыла глаза и взглянула прямо въ лицо посланному.

— А! въ такомъ случаѣ, на васъ можно положиться. Баронесса одна изъ преданнѣйшихъ нашихъ друзей. Безъ сомнѣнія, она уже давно испытала васъ.

— Я служу у нихъ не болѣе года, но я всегда вѣрно служу господамъ, которые довѣряютъ мнѣ. Баронесса Левентруцъ такая госпожа, какую я долго желаю имѣть. Она повелительна, немного капризна, но великодушна, и у нея нѣтъ болѣе вѣрнаго слуги, чѣмъ я.

Фрейленъ невольно сдѣлала шагъ впередъ.

Этотъ человѣкъ говорилъ такъ почтительно, но въ то же время такъ странно и свободно. Въ его круглыхъ глазахъ сверкалъ лучъ хитрости и придавалъ его лицу, выражавшему теперь только равнодушіе, твердую рѣшимость и увѣренность.

— Какъ васъ зовутъ? спросила графиня.

Посланный сначала колебался, но недолго, и отвѣчалъ:

— Меня зовутъ Магнусъ такъ же какъ звали бывшаго ученика доктора Кункеля, имѣвшаго въ Потсдамѣ свою лабораторію. Мое имя имѣетъ особенный магнетизмъ для благородныхъ дамъ княжескаго института, которымъ я всегда доставляю множество извѣстій. Пробывъ здѣсь три дня, я слышалъ очень многое, такъ какъ прислуга любитъ болтать, а изъ этой болтовни можно извлечь и защиту своимъ друзьямъ и клевету противъ своихъ враговъ… Но, простите мнѣ, графиня, что я такъ говорю, но въ эту минуту я думаю о моемъ новомъ господинѣ, баронѣ фонъ-Левентруцъ.

— Вы странный человѣкъ, сказала Эмеренція, съ удивленіемъ слушавшая посланнаго. Баронъ курляндецъ и не пользуется у насъ особеннымъ уваженіемъ и, сколько мы слышали, пользовался имъ еще менѣе на своей родинѣ. Вы его слуга, но простите, мнѣ пишутъ, что хотя слуга Магнусъ хорошо извѣстенъ въ институтѣ, тѣмъ не менѣе, онъ былъ помощникомъ ректора?

— Да, графиня, былъ… былъ, мрачно повторилъ Магнусъ, нахмуривъ брови и сжимая губы.

— Нѣтъ ли у васъ еще какого нибудь приказанія? поспѣшно прибавилъ онъ. Время идетъ и вы знаете, что мой путь не близокъ.

Почти испуганная рѣзкимъ тономъ, которымъ были сказаны эти слова, Эмеренція машинально подала ему письмо.

Затѣмъ она сунула руку въ сумку, висѣвшую у пояса, какъ бы желая дать посланному награду и хотѣла еще разъ сказать ему, чтобы онъ былъ скроменъ.

Но Магнусъ остановилъ ее.

— Не нужно, Фрейленъ, мы умѣемъ хранить врученныя намъ посланія, не безпокойтесь, я умѣю также молчать.

Графиня съ испугомъ и уваженіемъ поглядѣла на посланнаго, въ руки котораго она дала такъ много, и долго еще глядѣла на дверь послѣ того, какъ онъ исчезъ за нею.

ГЛАВА VII.
Что происходило въ домѣ ректора.

Между тѣмъ, въ теченіе года, обстоятельства много измѣнились подъ кровлею ректора.

Съ того дня, какъ Лейтгольдъ отправился въ Берлинъ съ порученіемъ своего господина, въ поведеніи ректора видно было странное безпокойство. Онъ не въ состояніи былъ долго сидѣть на одномъ мѣстѣ. Даже его рабочій кабинетъ, въ которомъ онъ сидѣлъ прежде по цѣлымъ часамъ, кажется, сдѣлался ему невыносимымъ.

Онъ почти не училъ дѣтей и, наскоро спросивъ у нихъ уроки, сейчасъ же отпускалъ ихъ и уходилъ въ садъ, гдѣ по цѣлымъ часамъ сидѣлъ, погруженный въ мрачную задумчивость, пока, наконецъ, голосъ Лизбеты нерѣшительно напоминалъ ему, что Эльза уже ждетъ его, чтобъ произнести предъобѣденную молитву.

Обыкновенно послѣ этого ректоръ спокойно и молча вставалъ и вслѣдъ за Лизбетою появлялся въ комнатѣ, гдѣ Анна-Софія, съ ярко красными щеками, уже подавала первое блюдо.

Во время обѣда ректоръ не обращалъ ни на кого вниманія. Всѣ кушанья оставались у него почти нетронутыми, а онъ питался однимъ хлѣбомъ и стаканомъ вина.

Эльза, сидя рядомъ съ мужемъ, съ отчаяніемъ думала, чѣмъ бы разогнать мрачныя тучи на челѣ любимаго человѣка.

— Давно ли уѣхалъ, Лейтгольдъ, знаешь ты, Эльза? спрашивалъ онъ почти всегда въ срединѣ обѣда.

На что Эльда отвѣчала:

— Я полагаю, уже болѣе двухъ мѣсяцевъ.

— Какъ долго, со вздохомъ говорилъ онъ. Тогда ему слѣдовало бы уже давно вернуться.

Затѣмъ онъ поспѣшно вставалъ и выходилъ на галлерею, чтобъ посмотрѣть на далекую дорогу, не ѣдетъ ли кто нибудь, а Эльза печально глядѣла ему вслѣдъ.

Не одно недовѣріе мучило его душу, его терзало что-то еще болѣе тяжелое, и она охотно прощала ему мрачную встрѣчу въ первой день свиданія; прощала ту холодность, съ которой онъ обращался съ ней съ этого вечера.

Точно также какъ ректоръ желалъ возвращенія Леіітгольда, желала этого и Лизбета.

Наконецъ, однажды вечеромъ, явился Лейтгольдъ совершенно неожиданно, утомленный и блѣднѣе, чѣмъ когда либо. Онъ молча поклонился на дружелюбный привѣтъ Лизбеты, и, замѣнивъ рясу нищенствующаго монаха своимъ обыкновеннымъ платьемъ, исчезъ въ комнатѣ ректора, который уже ждалъ его съ нетерпѣніемъ.

Прошло довольно много времени.

Наверху Эльза бродила по галлереи и глядѣла въ садъ, ярко освѣщенный луною.

— Что такое можетъ сообщить ему Лейтгольдъ? думала молодая женщина. Дай Богъ, чтобъ это было что нибудь хорошее. Лизбета, или ложись спать. Я сейчасъ послѣдую за тобою. Не жди меня, сказала Эльза наклоняясь къ окну.

И Лизбета почти испугалась тона ея нѣжнаго голоса.

— Мнѣ страшно, отвѣчала она. Я слышу голосъ твоего мужа, говорящаго необыкновенно громко, совершенно противъ его обыкновенія. Неужели ты не слышишь?.. Боже мой! что такое происходитъ?

Лизбета стояла, широко раскрывъ глаза и поднявъ къ небу руки.

— Ты слышишь, онъ задыхается отъ гнѣва.

Но Эльза уже оставила галлерею.

Она поспѣшно сбѣжала съ лѣстницы и остановилась у двери дрожащей рукою держась за ручку.

— Какъ ты осмѣлился сдѣлать это, негодяй? Ясно слышенъ былъ голосъ ректора. Прочь съ глазъ моихъ! мнѣ слѣдовало бы убить тебя, какъ бѣшеную собаку. О! если добро должно приносить такіе ужасные плоды, то можно было бы крикнуть въ лицо всему человѣчеству. «Не дѣлайте другъ другу ничего хорошаго, тогда съ вами не будетъ случаться дурнаго!» Затѣмъ наступило таинственное молчаніе. Потомъ изъ груди ректора вырвался глухой стонъ, но такой отчаянный, что Эльза, громко вскрикнувъ отъ испуга, распахнула дверь и бросилась въ комнату.

Она не замѣтила, что Лейтгольдъ стоялъ, прислонясь къ стѣнѣ, блѣдный, какъ привидѣніе, она видѣла только полное отчаянія лицо мужа и дрожа обняла его за шею, прижала его голову къ своей груди и рыд, ая сказала:

— Взгляни на меня, возлюбленный. Это я. Изъ состраданія, взгляни на меня хоть разъ.

Эльза чувствовала, что звукъ ея голоса произвелъ на мужа впечатлѣніе электрическаго удара.

Онъ открылъ глаза и печально взглянулъ ей въ лицо, но въ его взглядѣ лежала цѣлая бездна любви.

Онъ выпрямился, не выпуская ее изъ объятій, спокойствіе снова возвратилось къ нему, и онъ заговорилъ беззвучнымъ голосомъ, хотя каждое его слово, казалось, падало, какъ тяжелый ударъ, на голову преступника, по прежнему стоявшаго у стѣны.

— Погляди на него, Эльза, говорилъ ректоръ. Это проклятый, котораго Богъ оттолкнулъ отъ себя. Погляди на него, моя дорогая. Онъ жестоко отомстилъ мнѣ за тебя, слишкомъ жестоко!.. Нѣтъ, отвернись отъ него! Твой чистый взглядъ не долженъ останавливаться на такомъ злодѣѣ.

Сдѣлавъ шагъ впередъ, ректоръ указалъ на дверь и тихо сказалъ:

— Сначала закрой дверь, которая чрезъ нѣсколько мгновеній снова откроется, чтобъ закрыться за тобою навсегда. Я спасъ тебѣ жизнь и за это ты, въ ослѣпленіи, но все-таки желая сдѣлать мнѣ удовольствіе, какъ ты говоришь, совершилъ неслыханное преступленіе, которое Богъ никогда не проститъ тебѣ, точно такъ же не прощу тебѣ я. Но я не хочу губить тебя. Нѣкогда я спасъ тебя отъ смерти, теперь я буду молчать, чтобъ ты могъ жить съ мученіями твоей совѣсти. Ты можешь немного загладить твою вину относительно меня, если постараешься никогда не встрѣчаться со мною болѣе… Мы никогда не знали другъ друга, запомни это хорошенько. А теперь, ступай.

Ректоръ повернулся къ двери и повелъ Эльзу съ собою.

— Госпожа, попросите за меня, неожиданно прошепталъ Лейтгольдъ, съ мольбою протягивая руки къ Эльзѣ.

Послѣдняя сдѣлала шагъ назадъ, устремивъ умоляющій взглядъ на мужа.

— Не дотрогивайся до нея! крикнулъ ректоръ. Того, что я сказалъ, не измѣнятъ никакія мольбы въ свѣтѣ.

— Если вы оттолкнете меня, сказалъ Лейтгольдъ, то вы не сдѣлаете меня лучше, подумайте о Люцеферѣ, который весело промѣнялъ потерянный рай на адъ, чтобъ отомстить божеству, которое считало себя такимъ же непогрѣшимымъ, какъ и вы!.. Будьте великодушны, оставьте меня у себя! Я буду питаться крохами, падающими съ вашего стола!.. Попросите за меня, госпожа. Я на будущее время буду служить только вамъ!.. Неужели у васъ не найдется ни одного ласковаго слова для бѣднаго грѣшника?

Въ этой просьбѣ звучала насмѣшка. Эльза съ ужасомъ отступила. Ректоръ же распахнулъ дверь и дрожащимъ голосомъ сказалъ:

— Развѣ ты не понимаешь, что одинъ твой видъ тяжелъ для меня? Окажи мнѣ послѣднюю лучшую услугу: — прими мою благодарность и ступай вонъ.

Лейтгольдъ молча переступилъ черезъ порогъ.

Еще разъ обернулся онъ назадъ и его глаза казались глазами мертвеца.

Но цѣлый хаосъ дикихъ чувствъ бушевалъ въ груди этого человѣка. Въ немъ трепетали всѣ змѣи ненависти, мести и оскорбленной гордости.

Вздохнувъ съ облегченіемъ, ректоръ закрылъ дверь. Затѣмъ подошелъ въ Эльзѣ, которая, сложивъ руки, стояла, не шевелясь, неподвижно устремивъ взглядъ въ землю.

И только тогда, когда слезы появились у нея на щекахъ, окаменѣніе прошло и слабая улыбка освѣтила ея блѣдное лицо.

Тогда ректоръ посадилъ ее въ кресло и, остановись предъ нею, молча съ любовью глядѣлъ на нее.

— Эльза! Моя дорогая!… сказалъ онъ, помолчавъ немного. Отдохни здѣсь, оправься. Для тебя это было слишкомъ много. Я едва въ состояніи повѣрить тому, что онъ сдѣлалъ.

— Я чувствую, что это должно быть что нибудь очень дурное и сержусь на него за то, что онъ смѣлъ такъ огорчить тебя. Скажи мнѣ, что это такое, чего ты не могъ простить при всемъ твоемъ великодушіи.

— Онъ былъ мой злѣйшій врагъ. Онъ, какъ вѣрный слуга, съ адской хитростію подсмотрѣлъ мою слабость… Я едва замѣтилъ, какъ онъ развелъ огонь… Я говорю объ огнѣ недовѣрія и ревности… Нѣтъ, не перебивай меня. Ты знаешь, Эльза, что несчастіе дѣлаетъ недовѣрчивымъ… а я былъ несчастливъ. Я потерялъ слишкомъ много… Но мнѣ все таки остается то, что для меня дороже всего на свѣтѣ. И мысль потерять это заставляетъ меня вздрагивать до глубины души… Нашъ единственный ребенокъ также умеръ… Прости мнѣ, что я снова пробуждаю твое горе, вспоминая объ этомъ.

Слезы Эльзы потекли сильнѣе и ея взглядъ печально устремился на маленькій портретъ, нарисованный на слоновой кости, висѣвшій напротивъ, на стѣнѣ. На портретѣ былъ нарисованъ мальчикъ, съ бѣлокурой, кудрявой головкой, одѣтый въ бѣлое платье и державшій въ рукахъ пальмовую вѣтвь.

Закрытые глаза и неподвижное выраженіе лица не оставляли никакого сомнѣнія, что это портретъ маленькаго покойника.

— Хотя вы съ Лизбетой и не говорите объ этомъ, но я знаю, что наши мысли часто одинаково заняты нашимъ любимцемъ. Но къ чему воспоминаніе о старомъ торѣ, послѣ него произошло нѣчто худшее, что влечетъ за собою горькое раскаяніе… Этого не случилось бы, если бы я не взялъ въ домъ Лейтгольда, онъ раздражилъ мою ревность, заставивъ меня думать, что принцъ пріѣхалъ только для тебя. Я не хотѣлъ сначала этому вѣрить, но твоя нѣжная встрѣча… слова, съ которыми ты къ нему обратилась… Я сотни разъ повторялъ ихъ въ душѣ, сотни разъ, можетъ быть, повторялъ ихъ громко, а этотъ злодѣй подстрѣкалъ меня и сумѣлъ настроить меня, какъ онъ думалъ, для своей цѣли.

Только теперь поняла Эльза, въ чемъ дѣло, и съ горькой улыбкой протянула мужу руки.

— Мой привѣть относился къ тебѣ. Для тебя одного былъ украшенъ нашъ домъ. Ты принялъ мое удивленіе за нечистую совѣсть и это огорчаетъ меня… Но не будемъ объ этомъ говорить. Я не хочу, чтобъ ты такъ горько раскаивался въ ничтожномъ проступкѣ. Скажи мнѣ только, что сдѣлалъ тебѣ Лейтгольдъ, за что ты съ такимъ гнѣвомъ выгналъ его изъ дома.

Ректоръ наклонился къ Эльзѣ и шепнулъ ей на ухо:

— Онъ убійца!.. Онъ думалъ, что я ненавижу принца также смертельно, какъ ненавидитъ онъ самъ… Не пугайся, его планъ не удался и пала другая жертва. Заклинаю тебя, забудь, что я тебѣ сказалъ, и никогда не выдавай Лизбетѣ этой тайны!.. Скажи ей, что Лейтгольдъ поступилъ на службу къ другимъ… что онъ ушелъ, и ты не знаешь куда. Прошу тебя, скажи ей, что я не хочу, чтобъ его имя упоминалось у насъ въ домѣ, онъ для насъ мертвъ. Обѣщай мнѣ исполнить мое желаніе, моя возлюбленная?

Эльза машинально положила руку въ руку мужа.

Она начала терять сознаніе.

— Боже мой! прошептала она. Я ровно ничего не понимаю. Курляндскій принцъ прямо отправился на войну.

— Слава Богу, сказалъ ректоръ, покушеніе на его жизнь не удалось, хотя… Но, не пугайся, дитя мое, время приноситъ съ собою спокойствіе. Если бы онъ погибъ, я никогда бы не могъ забыть этого.

— Въ такомъ случаѣ, ты не ненавидишь благороднаго брата моей возлюбленной покровительницы? сказала Эльза?

И лучъ радостнаго удивленія сверкнулъ въ ея глазахъ.

Ректоръ молча покачалъ головою и чрезъ нѣсколько мгновеній сказалъ:

— Ты не знаешь, какъ боролся я противъ чувства, которое хотѣло замѣнить во мнѣ ненависть къ нему. Ты не знаешь, какъ сердился я на себя за то, что старая преданность къ герцогскому дому часто пробуждалась во мнѣ. Я считалъ величайшимъ преступленіемъ чувствовать что нибудь другое, кромѣ гнѣва противъ тѣхъ, которые сдѣлали насъ несчастными, ты не знаешь, что я, тогда, на мѣстѣ казни, гдѣ такъ жестоко былъ убитъ мой бѣдный отецъ, положивъ руку на горячій пепелъ костра, поклялся въ вѣчной ненависти къ Кетлерамъ, которая должна была передаваться отъ отца къ сыну. И дѣйствительно, никто не могъ ненавидѣть горячѣе, чѣмъ ненавидѣлъ ихъ я. Я мучился, видя твою любовь къ принцессѣ, выражавшуюся часто въ пустякахъ. Ты съ испугомъ замолкала, когда на тебя устремлялся мой мрачный взглядъ. А тѣмъ не менѣе, я долженъ былъ говорить себѣ, что безъ нея, никогда не видалъ бы тебя, что если бы не она, никто не вырвалъ бы тебя изъ несчастія, что она подняла тебя до себя… Такъ часто я мысленно былъ самъ не согласенъ съ собою. Нашъ ребенокъ умеръ и я увидѣлъ, что моей ненависти не суждено перейти къ сыну. И, глупецъ, я принялъ это, какъ наказаніе моей снисходительности, какъ будто нашъ Богъ есть Богъ ненависти и мести.

Ректоръ замолчалъ, а Эльза съ удивленіемъ глядѣла на него. Только тутъ поняла она, что онъ долженъ былъ выстрадать.

Его лобъ былъ покрытъ мелкими морщинами, его высокая фигура сгорбилась. Куда дѣвалась его. прежняя веселая улыбка?

Какъ быстро прошло счастливое время, прошло, можетъ быть, навсегда. Но нѣтъ, темныя тучи надъ ихъ головами уже расходились и вечерняя звѣзда ярко сверкала. Надежда на перемѣну къ лучшему въ ихъ судьбѣ невольно прокралась въ сердце Эльзы.

Вдругъ тихій голосъ мужа вновь вывелъ ее изъ задумчивости.

— Знаешь, дитя мое, говорилъ онъ, вся моя ненависть и жажда мщенія кажутся мнѣ теперь недостойными меня. Глупо ненавидѣть дѣтей за преступленія отцевъ. Теперь я знаю, Эльза, почему я тогда такъ жестоко оскорбилъ принца. Я чувствовалъ, что онъ тебя любитъ такъ же, какъ и я… Прошу тебя выслушай меня, ты узнаешь все…. Нѣтъ, не отвертывайся отъ меня съ испугомъ. Я видѣлъ любовь въ егов зглядѣ, въ его прощаніи. Для меня было достаточно одной минуты, чтобъ убѣдиться въ этомъ… Взглядъ любви проницательнѣе взгляда дикаго орла. Какъ ненавидѣлъ я его въ тотъ вечеръ, когда онъ печально и въ то же время съ глубокой любовью глядѣлъ на тебя… Я знаю, что мои слова поразили его, какъ ударъ кинжала, но въ то же время, я не въ состояніи былъ подавить гнѣва, который вызвало во мнѣ его серьезное достоинство…. И какъ ничтожно кажется мнѣ теперь все мое поведеніе. О! если бы онъ снова протянулъ мнѣ теперь руку примиренія! клянусь Богомъ! я прижалъ бы ее къ моимъ губамъ!….

Громко и радостно вскрикнувъ, бросилась Эльза къ нему на грудь.

Онъ же продолжалъ:

— Теперь, когда рука Провидѣнія защитила его жизнь, я понялъ, что онъ уважалъ въ тебѣ идеалъ женщины, что его любовь была возвышенна. Тебя нельзя видѣть и не любить. Я не могу помѣшать этому, такъ какъ не могу помѣшать вѣтру дуть на тебя и солнечному лучу освѣщать тебя… Ты моя, мнѣ должно быть достаточно этого счастія.

Эльза не слышала ничего, кромѣ послѣднихъ словъ.

— Да, твоя! прошептала она. И этого счастія довольно… Но развѣ ты не слышишь безпокойныхъ шаговъ Лизбеты? Пойдемъ, она тревожится о насъ. Видишь, заря уже занимается. Мнѣ кажется, что теперь все должно измѣниться къ лучшему.

ГЛАВА VIII.
Замокъ Левентруцъ.

На одной изъ лѣсистыхъ возвышенностей, между Герфордомъ и Тевтобургскимъ лѣсомъ, возвышался замокъ, построенный изъ сѣраго камня, съ высокими башнями, далеко видными въ окрестности.

Все строеніе представляло собою громадный четырехъугольникъ, на переднемъ фасадѣ котораго стояли три башни, въ одной изъ которыхъ помѣщалась церковь, а наверху ярко сверкалъ золотой крестъ.

Во весь второй этажъ замка шла широкая терраса, подъ которой внизу помѣщались большія сѣни, чрезъ которыя входили въ большую залу, отдѣланную чернымъ и бѣлымъ мраморомъ.

Направо корридоръ велъ въ башню, а налѣво находились пріемныя комнаты графа фонъ-Левентруцъ.

Широкая лѣстница вела во второй этажъ, гдѣ помѣщались женскія комнаты.

Внизу, у подножья лѣстницы, стояли два бородатыхъ герольда, а наверху — два пажа монотонно прохаживались взадъ и впередъ, ожидая сигнала своей повелительницы.

Свѣтъ проникалъ сквозь высокія, створчатыя окна, съ пестрыми стеклами.

Громадная спальня хозяйки дома, съ глубокими мраморными нишами, массивными дубовыми дверями, тяжелой мебелью и тяжелыми шелковыми занавѣсками, производила мрачное впечатлѣніе, а ея холодный воздухъ леденилъ сердце.

Въ одной изъ нишъ, закрывъ лицо руками, неподвижно сидѣла женская фигура. Черты ея лица были немного рѣзки, но безукоризненны.

Эта женщина казалась еще молодой и ея густые, черныя волосы падали локонами на спину. Она была одѣта въ дорогое желтое, шелковое платье и ея величественный видъ указывалъ на нее вполнѣ справедливо, какъ на хозяйку этого замка.

Она встала, оттолкнула ногою лежавшую на полу лютню, затѣмъ открыла окно и ворвавшійся въ комнату яркій лучъ солнца освѣтилъ ея смуглое лицо.

Освѣщенные яркимъ свѣтомъ большіе, черные глаза, румяныя щеки и свѣжія, красныя губы придавали ихъ обладательницѣ видъ молодости, которая уже давно покинула ее.

Она нѣсколько времени молча глядѣла на дворъ, затѣмъ, какъ бы успокоившись, закрыла окно, вышла на средину комнаты, подошла къ столу, на которомъ лежали различныя женскія рукодѣлья, книги и свертки пергамента. Тутъ она ударила въ металлическій гонгъ.

Громкій звонокъ раздался въ комнатѣ и на порогѣ появился пажъ.

— Позовите ко мнѣ его преподобіе, отца Ансельма, и позаботьтесь, чтобъ никто не вошелъ ко мнѣ, пока я не позвоню. А когда мой егерь придетъ за приказаніями, то скажите ему, что я чрезъ часъ поѣду въ Герфордъ, и чтобы лошадь была готова. Собаки также могутъ сопровождать меня.

Сказавъ это, графиня сдѣлала знакъ рукой и пажъ, низко поклонившись, удалился.

Тогда графиня нѣсколько разъ поспѣшно прошлась по комнатѣ.

Ея темныя брови были мрачно нахмурены, губы крѣпко сжаты.

Когда же дверь отворилась, она остановилась почти съ испугомъ.

— Да благословитъ васъ Богъ и всѣ святые, возлюбленная дочь! раздался сладкій голосъ монаха.

Говоря это, онъ протянулъ руку, какъ бы желая благословить ее, но графиня коротко поклонилась и, пригласивъ сѣсть монаха, еще нѣсколько разъ прошлась по комнатѣ, потомъ вдругъ остановилась передъ нимъ.

Глаза ея мрачно сверкнули. Она провела рукой по лбу и заговорила:

— Никто не слышитъ насъ здѣсь, достойный отецъ. Мужъ мой, его братъ и сестра отправились на охоту, мы успѣемъ устроить, все… Я говорю все, патеръ Ансельмъ, потому что сегодня мы видимся въ послѣдній разъ. — Какою же цѣною — это вы мнѣ скажете… — Я знаю, вы сговорчивы, когда набить вашъ кошелекъ, и я наполню его до краевъ. Но въ послѣдній разъ — запомните это хорошенько… Пожалуйста не возмущайтесь. Притворное негодованіе здѣсь неумѣстно. Мы съ вами сообщники, поэтому оставьте лицемѣріе для другихъ, которыхъ мы еще можемъ надѣяться обмануть… Вы знаете, что я никогда не имѣла бы мужества, не смотря на всю мою жажду мести, совершить это дѣло, если бы вы не соблазнили меня. Я была тогда молода, горяча и жаждала мести… Я вѣрно и аккуратно исполнила ваше порученіе, за это вы приняли меня въ вашу святую церковь и, какъ духовникъ, отпустили мнѣ всѣ грѣхи.

Короткій, рѣзкій смѣхъ сопровождалъ послѣднія слова.

Графиня снова начала ходить по комнатѣ, тогда какъ монахъ съ безпокойствомъ слѣдилъ за нею. Сложивъ полныя руки на груди, онъ казался воплощеніемъ христіанскаго смиренія. Только время отъ времени легкая улыбка мелькала на его толстыхъ губахъ, но она сейчасъ же исчезла, когда графиня прервала свою ходьбу и снова заговорила.

— Вы воспользовались тогда моимъ отчаяннымъ положеніемъ, чтобъ привести въ вашу церковь заблудшую овцу. Если бы мой супругъ не познакомился съ красавицей полькой, въ чемъ была виновата каменная статуя святаго, то никакихъ несчастій не было бы, такъ какъ тогда онъ уже далъ мнѣ свое слово сдѣлать меня своей законной супругой предъ рожденіемъ моего и его ребенка. Но, вмѣсто этого, однажды онъ явился и сообщилъ мнѣ, что я должна уступить мѣсто новой хозяйкѣ, которую онъ скоро введетъ въ домъ. Она не должна была найти меня здѣсь, такъ какъ это было бы оскорбленіемъ для нея. Мои слезы и просьбы, даже безумныя угрозы, — ничто не помогло. Она должна была пріѣхать на другой день съ своимъ семействомъ и другими гостями. Деньги, которыя мой мужъ предложилъ мнѣ тогда, я бросила къ его ногамъ и оставила его домъ.

Тутъ графиня замолчала и тихо прошептала, какъ бы про себя:

— Это было наказаніемъ за мою измѣну ему.

— Expereiitia est optima recum magistrae, возлюбленная дочь, сказалъ монахъ.

Графиня продолжала:

— Сколько времени пробродила я, — я сама не знаю, куда я шла, — я и теперь не помню. Мое недостойное существованіе поддерживалось состраданіемъ бѣдныхъ крестьянъ, пока я однажды, не желая быть имъ въ тягость, взяла моего ребенка и бѣжала отъ нихъ. Послѣдняя драгоцѣнность, которая у меня была, была продана тамъ. Я бы погибла отъ холода и истощенія, если бы не одинъ цыганъ, который, сострадательнѣе, чѣмъ отецъ моего ребенка, спасъ меня и взялъ къ себѣ. О! если бы этого не было, мнѣ не пришлось бы къ старымъ грѣхамъ прибавлять новыхъ… Но успокойтесь, вы не найдете во мнѣ кающейся Магдалины, но, какъ мой духовникъ, вы можете знать, почему я безъ всякихъ угрызеній совѣсти исполнила ваше порученіе… Вы должны знать по себѣ, многоуважаемый отецъ, что тотъ, кто не останавливается предъ первымъ грѣхомъ, тому послѣдующіе гораздо легче совершить. Вы уже знаете, какъ я, очарованная любовью рыцаря Левентруца, измѣнила моему мужу и бѣжала съ рыцаремъ. Мы оба не могли жить послѣ этого въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ насъ знали, и потому онъ отправился въ Вѣну и я вмѣстѣ съ нимъ, но, по его желанію, я скоро должна была оставить это мѣсто моего счастія… Послѣ этого я отомстила имъ обоимъ за вынесенныя мною страданія… Но вы, патеръ Ансельмъ, погубили юную, цвѣтущую жизнь изъ одной алчности и я была только орудіемъ въ вашихъ рукахъ.

— Umniae ad majorim Deu gloriam, дорогая дочь, кротко улыбаясь, сказалъ патеръ.

И его сверкающіе глаза, похожіе на глаза змѣи, благочестиво устремились къ небу.

Графиня бросила на него взглядъ ненависти и глубочайшаго презрѣнія и затѣмъ продолжала:

— Скрываясь въ цыганской палаткѣ, я составляла всевозможные безумные планы, которые сейчасъ же бросала и снова выдумывала другіе. Погруженная въ мое отчаяніе, я услышала однажды, какъ цыганка разсказывала, что одна богатая дочь магната ищетъ себѣ управительницу, которая знала бы по-нѣмецки и въ то же время могла бы присматривать за юнымъ наслѣдникомъ. Я сейчасъ же рѣшилась. Я бросила ребенка, — что я могла, что я должна была съ нимъ дѣлать, — и отправилась въ Краковъ. Тамъ меня направили къ вамъ, духовному отцу госпожи, которая искала себѣ управительницу. Она не взяла бы ее безъ рекомендаціи своего духовника. Вы жили въ то время въ Вѣнѣ, такъ какъ не успѣли еще выстроить монастыря въ честь Св. Стефана. Но я отправилась къ вамъ, въ Вѣну и вы стали моимъ благодѣтелемъ. Отчасти потому, что я вамъ понравилась, отчасти потому, что я была одинока, вы удостоили меня чести сдѣлать изъ меня ваше орудіе. Въ одинъ прекрасный день я была свидѣтельницей ужаса возвратившагося супруга, которому я поднесла его новорожденнаго наслѣдника… Я еще теперь какъ сейчасъ вижу его испуганный взглядъ, вижу его борьбу съ гнѣвомъ, который онъ долженъ былъ побѣдить, чтобъ не выдать себя предъ больной женой. Онъ бросилъ на новорожденнаго только равнодушный взглядъ и это было для меня удовлетвореніемъ. Я держала его счастіе въ своихъ рукахъ. Онъ зналъ, что одно мое слово можетъ его уничтожить. Его смертельная боязнь за любимую жену еще не удовлетворяла моей жажды мщенія…. Нѣтъ, я чувствовала, что, кромѣ жажды мщенія, во мнѣ пробуждается моя прежняя страсть къ нему. Мысль уступить его навсегда другой была для меня хуже смерти!… Такимъ образомъ, я стояла между супругами, какъ судьба, но не угрожающая, а полная самоотверженія и смиренія. Пока она была больна, я охраняла ея сонъ и сонъ ея ребенка. Ея ангельская красота и кротость заставили бы меня полюбить ее, если бы онъ не любилъ ее больше меня. Когда она благодарила меня нѣжными словами, я взглядывала на него и видѣла, какъ онъ желаетъ избѣгнуть моего взгляда. Но мнѣ казалось, что страхъ ко мнѣ въ немъ улегся, что онъ думаетъ, будто я изъ любви къ нему подавила свою ненависть. Дуракъ!… Глядя на его прекрасные глаза, я не могла забыть его горячихъ клятвъ любви, о которыхъ уже забыло его измѣнчивое сердце.

Наконецъ, пришелъ день, когда больная, казалось вышла изъ опасности. Въ это время ему пришлось отправиться въ путешествіе, чтобъ осмотрѣть дальнія имѣнія своей жены, и онъ уѣхалъ спокойно, такъ какъ я была около больной и, кромѣ того, для утѣшенія выздоравливающей были приглашены вы. А больная вѣрила вамъ, такъ какъ была женщина дѣйствительно благочестивая.

Тогда однажды, вы пришли ко мнѣ, какъ соблазнитель, и, упомянувъ о той благодарности, которой я вамъ обязана, вы въ то же время выразили сожалѣніе, что съ выздоровленіемъ больной мои услуги окажутся излишними, такъ какъ она вмѣстѣ съ мужемъ отправится въ Италію. Вы дали мнѣ понять, что угадали мою страсть къ рыцарю и что онъ, побѣжденный моей красотою и любовью, безъ сомнѣнія, скоро забудетъ свою болѣзненную жену, если она падетъ жертвою своей болѣзни… Таковы были ваши слова, многоуважаемый патеръ, и я, очарованная вашими обѣщаніями, почти потерявъ разсудокъ, дала слово сдѣлать все, чему вы меня учили.

Чрезъ нѣсколько дней я разсказала больной, что мнѣ явился во снѣ Св. Стефанъ такимъ, какимъ я видѣла его статую на перекресткѣ. Онъ держалъ въ своихъ каменныхъ рукахъ маленькаго мальчика и гнѣвнымъ голосомъ сказалъ: «Ступай къ матери этого ребенка и скажи ей, что она должна спасти себя и своего ребенка отъ вѣчной погибели, такъ какъ ея дни сочтены.» Больная женщина вздрогнула, смертельная блѣдность покрыла ея лицо…

Графиня съ угрожающимъ видомъ подняла руки, какъ бы призывая проклятіе на голову монаха, но онъ поспѣшно отвернулся, вынулъ изъ-за пояса четки, на которыхъ висѣло распятіе, и сталъ въ полголоса поспѣшно творить молитву, тогда какъ графиня, подойдя къ нему, продолжала:

— «Такъ какъ ея дни сочтены» — эти слова имѣли на молодую женщину дѣйствіе электрическаго удара. Она вздрогнула всѣмъ тѣломъ и крѣпко ухватилась за шелковое одѣяло, тогда какъ ея безпомощный взглядъ упалъ на постель ребенка. Я же продолжала: «Посвяти твоего ребенка церкви, построй монастырь въ честь опозореннаго Св. Стефана, и пусть мальчикъ воспитывается въ стѣнахъ монастыря до своего совершеннолѣтія, когда можно будетъ произнести обѣтъ.» Молодая женщина не слышала далѣе, такъ такъ лишилась чувствъ. Тогда явились вы, многоуважаемый отецъ, со сверткомъ пергамента въ рукахъ, я же должна была уйти. Когда я вернулась въ комнату больной, чрезъ два часа, то увидала ее сидящей на постели, съ лихорадочно горящими щеками и сверкающими глазами, со сверткомъ пергамента на колѣняхъ.

Вы подавали ей перо, помоченное въ чернила, и нѣсколькими взмахами пера вы превратились въ настоятеля монастыря Св. Стефана, а ребенокъ, вмѣстѣ съ материнскимъ состояніемъ, былъ переданъ въ ваши святыя руки.

Окончивъ, графиня сдѣлала шагъ назадъ, глубоко вздохнула и почти съ торжествомъ взглянула на искаженное лицо монаха, съ блѣдныхъ, дрожащихъ губъ котораго, вмѣсто молитвы, срывались только какіе-то отрывистые звуки.

Наконецъ, онъ оправился.

— Возлюбленная дочь, съ горечью сказалъ онъ, оставьте въ покоѣ мертвецовъ. Вспомните, что, благодаря мнѣ, вы вышли за вашего теперешняго супруга и пользуетесь въ настоящее время богатствомъ и уваженіемъ.

— О! я слишкомъ часто вспоминаю обо всемъ этомъ, съ горечью вскричала графиня. И теперь призвала васъ къ себѣ для того, чтобъ сказать вамъ, что я не расположена на будущее время дѣлать богатые дары вашей церкви, что я не согласна болѣе исполнять тѣ требованія, которыя вы время отъ времени предъявляли мнѣ. Я не согласна болѣе поддерживать большими денежными суммами вашей церкви, ихъ большая часть попадала въ вашъ собственный карманъ. Сегодня вы получите отъ меня послѣдній подарокъ и наши счеты будутъ навсегда покончены. Не думайте подѣйствовать на меня угрозами, такъ какъ я, въ случаѣ крайности, готова броситься къ ногамъ моего благороднаго мужа… Что со мною будетъ послѣ этого, дня меня имѣетъ гораздо менѣе значенія, чѣмъ вы, можетъ быть, думаете. Но не забудьте также, что мое униженіе повлечетъ за собою и ваше, поэтому я совѣтую вамъ довольствоваться тѣмъ, что вы успѣли награбить, и выпустить на свободу юношу, котораго вы, я знаю это, хотите принудить къ безбрачію. Выпустите его на свободу, такъ какъ я хочу, чтобъ онъ вошелъ, какъ законный наслѣдникъ, въ домъ своего отца. Я никогда не видѣла снова моего собственнаго сына, и даже не пробовала отыскивать его, такъ какъ мой мужъ ничего не зналъ о его существованіи, и я скрыла отъ него мое пребываніе у цыганъ. Теперь я желаю, насколько это отъ меня зависитъ, украсить дни моего супруга, возвративъ ему сына. Это должно быть сдѣлано, я же позабочусь, чтобъ состояніе молодаго человѣка перешло вашей церкви. Надѣюсь вамъ этого достаточно?.. Но вы молчите и улыбаетесь… Развѣ вы не знаете, что теперь 1688 годъ и что въ этомъ году молодому человѣку долженъ исполниться двадцать одинъ годъ? Что вы колеблетесь? Вы не знаете желѣзной воли моего супруга. Онъ вторично пожелаетъ взять къ себѣ сына и на этотъ разъ добьется своего, такъ какъ долженъ узнать отъ самого юноши, каково его расположеніе. Вамъ не удастся скрыть мальчика, какъ тогда, не удастся сказать, что онъ отправленъ путешествовать, чтобъ посмотрѣть на Божій міръ. Вы сумѣли тогда успокоить отцовское недовѣріе. Вы сумѣли заставить мальчика написать письмо, въ которомъ онъ говоритъ, что всѣ радости свѣта и отеческая любовь для него ничто въ сравненіи съ уединеніемъ въ святыхъ стѣнахъ, что онъ испытываетъ райское наслажденіе въ любви ко Христу и тому подобное, все это, конечно, было продиктовано вами… Вы видите, многоуважаемый отецъ, что многолѣтнія сношенія съ вами сдѣлали меня проницательной, и между нами безполезно всякое притворство. Сынъ моего мужа не былъ бы его сыномъ, если бы родился съ любовью къ монашеству. По всей вѣроятности, вы скрывали отъ мальчика его происхожденіе. Вы, по всей вѣроятности, забыли параграфъ завѣщанія матери его, въ которомъ говорится, что юноша не можетъ поступить въ монахи противъ воли отца. Вы долго вели фальшивую игру, но я вамъ не мѣшала, потому что знала, что вмѣстѣ съ молодымъ наслѣдникомъ войдутъ въ домъ враждебные мнѣ элементы, что съ его появленіемъ окончится мое царство здѣсь, въ особенности, если онъ, побѣжденный красотою фрейленъ фонъ-Нольде, изберетъ ее себѣ въ супруги. Все это пугало меня, но я не хочу долѣе измѣнять судьбы… Я утомилась властію, въ то время какъ мой несчастный брошенный ребенокъ живетъ, можетъ быть въ нищетѣ… Впрочемъ, это дѣла не касается, я хотѣла только сказать вамъ прямо, что мнѣ не для кого жить, и на будущее время вы можете видѣть во мнѣ врага… Можетъ быть, придетъ день, когда я умру отъ вашей руки… скоропостижной смертью… но мнѣ все равно; все, что я вамъ сейчасъ сказала, записано и если вамъ удастся убить мое тѣло, то мой духъ останется и поразитъ васъ вѣрнѣе, чѣмъ вашъ ядъ и кинжалъ поразили бы меня.

Монахъ вскочилъ и подошелъ къ графинѣ. Его сверкающій взглядъ устремился на ея лицо, затѣмъ быстро оглядѣлъ всѣ находившіеся въ комнатѣ предметы. Его губы конвульсивно дрожали, тѣмъ не менѣе, онъ заговорилъ сладкимъ голосомъ.

— Какъ можете вы говорить со мною такимъ образомъ? Ваши слова поражаютъ мое сердце, какъ удары кнута. А въ то время, какъ вы поражаете меня, я съ нетерпѣніемъ жду той минуты, когда примирюсь съ вами и разстанусь съ вами въ мирѣ. Но то, что я скажу, не утѣшитъ васъ и — горѣ мнѣ, что я долженъ сообщить вамъ такую вещь, которая еще болѣе ожесточитъ противъ меня ваше сердце. Кто вамъ говоритъ, будто мы хотимъ принудить юношу вступить въ монашество? Клянусь кровью Христа, наша церковь не знаетъ принужденія. Но ребенокъ былъ слабаго сложенія, его болѣзненное тѣло требовало постояннаго самоотверженнаго ухода братьевъ и его духъ былъ мало воспріимчивъ въ истинамъ святой религіи, только въ минуту просвѣтлѣнія онъ посвятилъ себя церкви, подъ покровительствомъ которой былъ воспитанъ. Слава Богу, боязнь о спасеніи его души пришла къ нему еще во время.

Сказавъ это, монахъ благочестиво сложилъ руки и поднялъ глаза къ небу.

— Что вы говорите?… съ ужасомъ вскричала графиня, крѣпко сжимая руки монаха. Вы лжете, патеръ!… вы лжете!..

— Какъ можете вы говорить такимъ образомъ, дорогая дочь во Христѣ? холодно отвѣчалъ патеръ, и въ его глазахъ сверкнула злобная радость.

Не смотря на это, я сдѣлаю, однако, все, что въ моихъ силахъ. Его жизнь будетъ охраняться съ двойнымъ усердіемъ. Дай Богъ, чтобъ я нашелъ его хотя бы въ агоніи, въ которой оставилъ его, уѣзжая сюда. Одинъ молодой монастырскій ученикъ его лѣтъ, ухаживаетъ за нимъ и, можетъ быть, я еще пришлю вамъ добрыя извѣстія. Прощайте, я спѣшу исполнить ваше приказаніе. Не забывайте, что вы мнѣ обѣщали. Миръ вамъ.

Графиня опустилась на стулъ и закрыла лицо руками.

Патеръ благословилъ ея склоненную голову, но она до тѣхъ поръ не подняла ее, пока шаги его не замолкли вдали.

Тогда она медленно встала, поправила свое дорогое платье, машинально пригладила волосы, затѣмъ взяла шляпу съ широкими полями, лежавшую на столѣ, надвинула ее на лобъ и подошла къ окну, которое поспѣшно открыла.

Вдохнувъ въ себя свѣжій воздухъ, она нѣсколько успокоилась. Она быстро оглядѣла дворъ, который былъ пустъ. Только у подъѣзда два конюха держали красивую лошадь. Графиня обернулась, вышла изъ комнаты, спустилась съ лѣстницы, вскочила на лошадь и, сопровождаемая двумя собаками, одна поскакала по маленькой тропинкѣ, которая вела въ горы.

Часъ спустя, лейбъ-егерь Магнусъ Лейтгольдъ, также верхомъ, оставилъ замокъ.

Онъ зналъ, что когда его госпожа уѣзжаетъ въ горы, то ея возвращенія приходится долго ожидать, тѣмъ не менѣе, онъ мрачно и съ досадой повернулъ на ту же узкую тропинку, по которой уѣхала графиня.

Причина, почему графиня такъ часто ѣздила одна въ горы, была для Лейтгольда загадкой, которую онъ давно хотѣлъ разрѣшить, и это удалось ему безъ большаго труда.

Однажды, возвращаясь изъ Герфорда по кратчайшей дорогѣ, черезъ горы, онъ увидалъ графиню въ самомъ уединенномъ мѣстѣ. Она сидѣла на берегу озера и молча, задумчиво слѣдила за его прихотливыми волнами. У ногъ ея лежали собаки, а въ сторонѣ была привязана къ дереву лошадь.

Въ другой разъ онъ увидалъ ее разговаривающей съ бѣднымъ угольщикомъ изъ горъ. Словъ Лейтгольдъ не могъ разобрать, хотя дорого бы далъ, чтобъ узнать, о чемъ говорилось.

Въ замкѣ было много загадокъ, которыя Лейтгольдъ хотѣлъ разрѣшить, такъ какъ имѣлъ обыкновеніе узнавать дѣла тѣхъ, съ которыми случайно сталкивался, и благодаря этому, всегда пользовался особенными выгодами, какъ бы ни было низко его положеніе въ домѣ. Благодаря врожденной проницательности, его комбинаціи почти всегда были вѣрны и никто лучше его не умѣлъ узнавать всевозможныхъ тайнъ или мистифицировать другихъ.

Лейтгольдъ былъ золъ по природѣ и съ годами эта злоба все увеличивалась и сдѣлалась преобладающей чертой его характера. Казалось, что духъ мрака поселился въ немъ.

Можетъ быть, на другомъ пути, Магнусъ Лейтгольдъ могъ бы сдѣлаться знаменитымъ. Но онъ уже давно привыкъ смотрѣть на свою жизнь, какъ на насмѣшку. Онъ самъ говорилъ, что обязанъ своимъ существованіемъ злому капризу судьбы. Ученикъ Кункеля, онъ скоро угадалъ, что его соединяютъ съ учителемъ узы крови. Но грубость и рѣзкость, съ которыми ученый обходился со своимъ ученикомъ, сдѣлали мальчика скрытнымъ и недовѣрчивымъ, а юношу суровымъ и жестокимъ. Впослѣдствіи ненависть подавила въ немъ всякое чувство благодарности.

Когда онъ, благодаря ученому, чуть не сдѣлался жертвою народной ярости, то всѣ его злыя наклонности пробудились въ немъ съ новой силой, и только попавъ въ домъ своего освободителя, онъ часто началъ чувствовать, что ему было бы легче, если бы онъ могъ получить возможность долго прожить въ этой сферѣ.

Но тутъ произошло несчастіе. Совпаденіе между его врагомъ и врагомъ ректора, его слѣпая жажда мщенія, принудила его дѣйствовать и тогда все погибло.

Но возвратимся снова къ нашему разсказу.

Проѣхавъ довольно далеко, Лейтгольдъ вдругъ остановилъ лошадь.

На травѣ, почти у самыхъ его ногъ, сидѣлъ старикъ угольщикъ.

— А! здравствуй, Фельтенъ. Что ты тутъ дѣлаешь въ травѣ? Ты только испугалъ лошадь, скажи-ка мнѣ лучше, что такое говорила съ тобою барыня?

Лейтгольдъ уже соскочилъ съ лошади и, держа ее подъ уздцы, сѣлъ рядомъ съ старикомъ на траву.

— Что мнѣ разсказывать, когда она ушла съ моею дочерью въ лѣсъ.

— Ушла съ твоей дочерью въ лѣсъ?.. съ видимымъ удивленіемъ повторилъ лейбъ-егерь.

Старикъ кивнулъ головою.

Лейтгольдъ продолжалъ задавать вопросы. Онъ зналъ, что его госпожа не вернется по этой дорогѣ, и оба собесѣдника еще долго сидѣли на травѣ.

Лейбъ-егерь становился все любезнѣе и, наконецъ, подарилъ старику серебряную монету, которую тотъ съ хитрой улыбкой опустилъ въ карманъ.

Солнце уже не такъ горячо пекло разговаривающихъ. День клонился къ вечеру. Сосѣдній лѣсъ тихо шумѣлъ, какъ во снѣ. Пчелы заботливо летали надъ травою. Небо было ясно, не видно было ни одного облачка.

Вдругъ съ горы по дорогѣ покатилось нѣсколько камней изъ-подъ ногъ двухъ путешественниковъ, спускавшихся по трудной дорогѣ.

Лейтгольдъ прикрылъ глаза рукою и поглядѣлъ въ ту сторону, откуда покатились камни.

— Странствующіе евреи, презрительно сказалъ онъ, ихъ нынче расплодилось множество. Они одолѣваютъ помѣщичьи дома своимъ нищенствомъ.

Между тѣмъ, въ это самое время путешественники проходили мимо нихъ и униженно кланялись, не получая отвѣта на свои поклоны.

Старый еврей былъ въ черномъ кафтанѣ, несъ на спинѣ большой мѣшокъ и опирался на палку. Высокая, молодая дѣвушка, шедшая босикомъ, не несла ничего, но заботливо поддерживала старика. Видимо утомленные, они медленно шли по дорогѣ.

Пройдя полчаса, молодая дѣвушка остановилась.

— Я не въ состояніи идти далѣе, прошептала она. Мои ноги всѣ изранены и шабашъ наступитъ раньше, чѣмъ мы дойдемъ до какого нибудь жилища.

— Остановимся, я также усталъ. И мѣсто здѣсь такъ удобно, что никто не помѣшаетъ нашей вечерней молитвѣ.

Уже тогда, когда они спускались по узкой тропинкѣ, взглядъ еврея становился все мрачнѣе. Онъ не замѣчалъ удивленія дѣвушки, которая по временамъ останавливалась, пораженная представлявшимися живописными картинами.

На всѣ вопросы дочери онъ не только не отвѣчалъ, но, казалось, даже не слышалъ ихъ.

Со вздохомъ снялъ онъ со сгорбленной спины тяжелый мѣшокъ, который дочь помогла ему опустить на траву.

Затѣмъ дѣвушка со сверкающимъ взглядомъ отошла еще нѣсколько шаговъ, съ удивленіемъ любуясь красивымъ ландшафтомъ. Скоро она дошла до берега озера, гдѣ стояла лодка, и войдя въ воду по щиколку, освѣжила свои усталыя ноги. Затѣмъ она вскочила въ лодку, наклонилась надъ водою и вымыла себѣ лицо и шею свѣжей водой. Затѣмъ распустила волосы, глядя въ прозрачное, разстилавшееся предъ нею зеркало.

Между тѣмъ, старикъ, что-то тихо шепча про себя, подошелъ къ ней на нѣсколько шаговъ, онъ также опустилъ руки въ воду, затѣмъ, повернувшись лицомъ къ заходящему солнцу, началъ молиться въ полголоса.

— Отецъ, сказала дѣвушка, пойдемъ въ замокъ, который видѣнъ отсюда. Тамъ должны быть женщины, а женщины всегда сострадательны, онѣ дадутъ намъ, гдѣ преклонить голову. Можетъ быть, для насъ найдется уголокъ въ людской.

— Я не хочу входить въ домъ содомитянъ, Юдифь, моя голубка. Нѣкогда тамъ жилъ старый, жестокій рыцарь, который гналъ евреевъ, заходившихъ къ нему на дворъ и искавшихъ у него правосудія. Его потомки, юные рыцари, должны быть еще хуже его. Пусть Аббадонъ затемнитъ ихъ путь!

Дѣвушка, не слыша гнѣвныхъ словъ старика, съ восхищеніемъ вскричала:

— Посмотри, отецъ, серебряныя рыбки!.. И какъ много!

Вынувъ изъ кармана маленькій кусокъ хлѣба, Юдифь накрошила его и бросила въ воду.

Въ одно мгновеніе рыба бросилась къ нему и вскорѣ дѣвушка, весело вскричавъ, схватила одну изъ рыбъ, которую уронила въ лодку.

— Оставь, Юдифь, дитя мое, сказалъ старикъ, когда мы придемъ въ Уффельнъ, у тебя будутъ такія же рыбы, какъ эти, такъ какъ твой отецъ теперь уже не грязный нищій. У него есть деньги, которыя онъ заработалъ во Франкфуртѣ, и ты будешь жить, какъ принцесса. У тебя будетъ ожерелье изъ монетъ и шелковыя платья, какъ у дочери богатаго набоба. Всѣ наши несчастія кончились и Іегова…

Еврей замолчалъ. На тропинкѣ раздался стукъ копытъ и задыхающійся отъ ярости голосъ крикнулъ:

— Прочь отсюда, сволочь! Что вы тутъ дѣлаете, у пруда съ форелями?.. Вы крадете господскую рыбу. Погодите, это вамъ дорого обойдется.

Юдифь, не будучи въ состояніи выговорить ни слова, стояла посреди лодки, держа въ рукахъ рыбу, которую она только что хотѣла снова спустить въ воду, тогда какъ ея отецъ спокойно повернулся къ всаднику, уже соскочившему съ лошади, и ожидалъ его приближенія.

— Я прежде всего накажу тебя, воровка! крикнулъ онъ, подходя и сжавъ кулаки.

Юдифь вскрикнула и отступила назадъ. Рыба упала обратно въ воду, но Лейтгольдъ грубо схватилъ полубезчувственную дѣвушку и громкій крикъ вырвался изъ ея груди.

— Оставь ее и лучше прибей меня! крикнулъ еврей. Оставь ее!.. Не смѣй дотрогиваться до нее, проклятый гой!..

Блѣдный отъ ярости, съ гнѣвно сверкающими глазами, повернулся Лейтгольдъ и бросилъ дѣвушку.

— Какъ ты смѣешь, собака жидъ, позорить христіанина!..

Сверкнулъ ножъ и, прежде чѣмъ Юдифъ успѣла броситься къ отцу, старикъ, обливаясь кровью, упалъ на землю.

Съ громкимъ крикомъ отчаянія кинулась дѣвушка къ отцу и въ то же самое время на тропинкѣ появилась графиня. Съ развѣвающимся отъ вѣтра вуалемъ и раскраснѣвшимися щеками, она была прелестна непринужденно сидя въ сѣдлѣ.

Съ удивленіемъ поглядѣла она на группу и сдѣлала егерю повелительный знакъ подойти.

Тогда Лейтгольдъ передалъ ей, что евреи хотѣли украсть форели, что дѣвушка защищалась, а старикъ сталъ бранить его и тогда онъ, не помня себя отъ гнѣва, поразилъ его ножемъ.

Въ то время, какъ Лейтгольдъ разсказывалъ все это своей госпожѣ съ почтительными жестами, Самуилъ Барухъ открылъ глаза.

— Юдифь! дитя мое! прошепталъ онъ. Я смертельно пораженъ и долженъ умереть отъ нечестивой руки гоя!… Ты должна ненавидѣть ихъ, должна ихъ обманывать, должна отомстить христіанамъ за твоего отца!.. Ты слышишь меня, Юдифь, моя жемчужина! моя бѣдная, брошенная лань! Ты должна поступить, какъ Юдифь, отрубившая голову Олоферну. Клянись мнѣ именемъ Іеговы мстить всѣмъ христіанамъ безъ исключенія!… Клянись, Юдифь! слышишь ли ты?… Иначе ты на вѣкъ лишишься блаженства въ будущей жизни!…. Мое проклятіе постигнетъ тебя, если ты не исполнишь моего завѣта!

Тогда, обезумѣвъ отъ горя, Юдифь положила свою дрожащую руку на грудь умирающаго отца и сказала:

— Я клянусь!

Графиня, нахмуривъ брови, повернулась къ своему лейбъ-егерю.

— Вы хотите быть осужденнымъ, какъ убійца? Мой супругъ самъ строго осудитъ васъ и вамъ придется бросить службу у меня. Скорѣе уѣзжайте… Я вижу по дорогѣ сюда приближается какой-то поѣздъ, спѣшите скрыться, прежде чѣмъ васъ застанутъ.

Лейтгольдъ вскочилъ въ сѣдло и поспѣшно поскакалъ прочь.

Графиня нѣсколько мгновеній глядѣла ему вслѣдъ, затѣмъ съ безпокойствомъ взглянула въ противоположную сторону и направила туда свою лошадь.

Голосъ графини странно поразилъ Баруха; онъ съ трудомъ поднялся, но когда взглядъ его упалъ на всадницу, онъ всплеснулъ руками, глаза его отъ ужаса почти выскочили изъ орбитъ и въ сильнѣйшемъ волненіи онъ вскричалъ:

— О! проклятая!…. Справедливый Боже!…

Кровь хлынула у него изъ раны.

Онъ былъ мертвъ.

Юдифь громко вскрикнула и безъ чувствъ упала на траву…

По дорогѣ, проходившей около самаго озера, двигался длинный поѣздъ, состоявшій изъ нѣсколькихъ экипажей, въ сопровожденіи всадниковъ.

Отъ поѣзда отдѣлились двое и поскакали по направленію къ лугу.

Графиня направила свою лошадь на встрѣчу этимъ всадникамъ, ни разу не оглянувшись назадъ. Любопытство влекло ее впередъ.

До нея доносился колокольный звонъ изъ Герфорда и шумъ собравшейся большой толпы.

Теперь она уже ясно замѣтила развѣвавшіяся знамена и сидѣвшихъ въ носилкахъ женщинъ. Между тѣмъ, въ это время поѣздъ остановился, тогда какъ два всадника подъѣхали къ графини.

Вѣжливо отвѣчая на ихъ поклоны, она узнала въ одномъ изъ нихъ барона фонъ-Дедебура, а въ другомъ ландъ-маршала фонъ-Морріена.

— Извините, благородная графиня, сказалъ баронъ, но вѣтеръ донесъ до насъ громкій крикъ, какъ намъ показалось, человѣка въ смертельной опасности, а такъ какъ мы издали видѣли васъ ѣдущей верхомъ и знаемъ, что здѣсь ваши владѣнія, то и поспѣшили предложить вамъ свою помощь.

— Позвольте узнать, кто васъ посылаетъ, господа, спросила графиня, гордо поднявъ голову.

— Насъ посылаетъ вновь избранная настоятельница княжескаго женскаго института въ Герфордѣ, которая въ настоящее время въѣзжаетъ въ свои владѣнія, отвѣчалъ баронъ.

— А! уже!… Какъ кажется, она очень спѣшитъ и не отдохнула ни минуты послѣ долгаго пути, чтобъ не отложить приготовленнаго въ честь ее пріема, насмѣшливо сказала графиня. Здѣсь не случилось ничего особеннаго, только, по моему приказанію, убили еврея, по всей вѣроятности, имѣющаго сношенія съ разбойниками. Мой путь велъ меня въ Герфорду, но крикъ дѣвушки, шедшей съ евреемъ, также привлекъ меня на лугъ. Эта сволочь шляется теперь по всей странѣ… Но, однако, господа, извините, я тороплюсь.

Коротко поклонившись, она повернула лошадь и, свернувъ съ проѣзжей дороги, повернула на узкую горную тропинку, которая была кратчайшимъ путемъ къ Герфорду.

Послѣ получаса быстрой ѣзды, графиня вдругъ удержала свою лошадь.

Съ возвышенности, на которой она находилась, ей былъ видѣнъ весь городъ Герфордъ, лежавшій почти у ея ногъ.

Солнце уже было близко къ закату и голубоватый туманъ скрывалъ собою даль. Въ то время, какъ на горахъ солнце еще свѣтило, долина была уже погружена во мракъ.

Всадница почти совсѣмъ остановила лошадь и задумчиво глядѣла вдаль. Но вдругъ ей послышался стукъ лошадиныхъ копытъ и въ недалекомъ разстояніи отъ ней появилась, поднимавшаяся съ другой стороны, всадница, которая, съ перваго взгляда, казалась однихъ лѣтъ съ графиней, но въ дѣйствительности была старше и худѣе ее. Ея безпокойный взглядъ, остановившійся на графинѣ, не имѣлъ въ себя ничего женственнаго. Губы были сурово сжаты, брови нахмурены. Вся ея физіономія казалась состарѣвшейса раньше времени.

Она твердо сидѣла въ сѣдлѣ и энергическою рукою правила конемъ.

— Здравствуйте, графиня Горнъ! крикнула графиня подъѣзжавшей всадницѣ. Куда вы такъ спѣшите?

— Я ѣхала къ вамъ.

Графиня Горнъ ударила лошадь кнутомъ и чрезъ нѣсколько мгновеній была уже рядомъ съ графиней.

— Какъ это кстати, сказала она, здѣсь за нами никто не наблюдаетъ и мы можемъ поговорить на свободѣ.

Сказавъ это, она соскочила съ лошади, и, привязавъ ее къ кустарнику, сѣла на обломокъ скалы, тогда какъ ея пріятельница помѣстилась рядомъ съ нею, держа въ рукахъ узду своей лошади.

Дама института устремила свой сверкающій взглядъ на разгоряченное ѣздою лицо своей красивой сосѣдки.

— Знаете, что, графиня, сказала она, дѣлая рѣзкое удареніе на каждомъ словѣ, мы очень скоро увидимъ въ стѣнахъ Герфорда новую настоятельницу?

Графиня молча кивнула головою.

— Она очень спѣшитъ, продолжала пріѣзжая. Она ѣдетъ изъ Гессенъ-Касселя и пріѣхала сюда ранѣе, чѣмъ мы ожидали. Курьеръ привезъ сегодня это непріятное извѣстіе и окрестные рыцари спѣшатъ принять ее. Во главѣ ихъ стоитъ баронъ фонъ-Дедебуръ, маршалъ Морріенъ и егермейстеръ, графъ фонъ-Биландъ, точно такъ же какъ фонъ-Менингъ. По приказанію маршала, во всемъ городѣ зажжена иллюминація, звонятъ въ колокола и всѣ совѣтники, священники и ученые оставили стѣны Герфорда, и съ развѣвающимися знаменами въ рукахъ, спѣшатъ на встрѣчу Курляндской принцессѣ, какъ будто она уже оказала какія нибудь великія заслуги. Въ особенности, красиво украшенъ курляндскими и прусскими знаменами старый домъ ректора, весь украшенный цвѣтами и зеленью, тогда какъ супруга ректора, во главѣ одѣтыхъ въ бѣлое деревенскихъ дѣтей, усыпаетъ цвѣтами дорогу новой настоятельницѣ. Эта торжественная встрѣча заставляетъ думать, что она уже имѣетъ большія связи въ Герфордѣ. Хотя очень можетъ быть, что объ этомъ пріемѣ позаботился курфюрстъ, и, какъ мы слышали, баронъ фонъ-Морріенъ уже вступилъ въ отправленіи своихъ обязанностей, какъ гофмаршалъ принцессы. Но все это, дорогая графиня, мало безпокоитъ насъ, и я отправилась, по обыкновенію, къ вамъ, тогда какъ мои пріятельницы, княгиня Диппе, какъ деканисса, и графиня Залэнъ, какъ казначейша, остались въ Герфордѣ по обязанности. Вы же должны еще сегодня прочесть вотъ это письмо, которое, къ сожалѣнію, вслѣдствіе медленности нашего слуги, слишкомъ поздно попало къ намъ въ руки.

Говоря это, графиня Горнъ вынула изъ кармана своего темнаго бархатнаго платья свернутую бумагу и, развязавъ шелковую ленту, которой она была перевязана, прочла слѣдующее:

"Многоуважаемая, возлюбленная кузина! прежде всего, посылаемъ вамъ нашъ дружескій поклонъ и желаемъ, чтобъ это письмо застало васъ въ добромъ здоровья и радости. Наше же сердце подавлено горемъ о кончинѣ величайшаго человѣка своего времени. Случилось то; чего мы всѣ давно боялись. Не помоглои то, что супруга курфюрста приказала уничтожить статую бѣлой женщины въ Берлинѣ. Не смотря на это, духъ гогенцоллерской прабабки прошелъ чрезъ нашъ домъ и отнялъ у насъ лучшее украшеніе страны.

«Для васъ, дорогая кузина, будетъ полезно знать, что Курляндская принцесса находится въ настоящее время въ Гессенъ-Касселѣ, куда она уѣхала сейчасъ же послѣ смерти курфюрста, откуда полагаетъ направиться въ Герфордъ, какъ вновь избранная настоятельница монастыря. Это послѣднее дѣло Фридриха Вильгельма и, какъ вы видите, оно увѣнчалось успѣхомъ»

«Здѣсь, при дворѣ, говорятъ, что принцесса должна дѣлать долги, такъ какъ ея большое состояніе сильно разстроено дурнымъ управленіемъ. Обратите вниманіе, дорогая кузина, что ваша настоятельница, для того, чтобъ удовлетворить поддержанію своего двора, принуждена будетъ дѣлать и въ Герфордѣ такіе же займы; а этимъ путемъ можно репутацію этой дамы… но я не хочу этого говорить и мнѣ остается, какъ доброй христіанкѣ, довольствоваться тѣмъ, что я указала вамъ цѣль, которой вы сами сумѣете достигнуть. Я не забуду васъ въ моихъ молитвахъ и надѣюсь на исполненіе нашихъ благочестивыхъ желаній. Да будетъ надъ вами милость Божья, а также и надъ вашей послушной кузиной Эмеренціей».

Солнце скрылось уже за горами. Темносипее небо приняло красноватый оттѣнокъ, мало-по-малу перешедшій въ темнофіолетовый цвѣтъ, темнота стала распространяться и на возвышенностяхъ и скоро все окружила глубокая ночь, а обѣ дамы все еще сидѣли, погруженныя въ оживленный разговоръ.

У ихъ ногъ городъ сверкалъ огнями и казался какъ бы огненнымъ моремъ; колокольный звонъ замолкъ и въ ночной тишинѣ вѣтеръ доносилъ смутный говоръ человѣческихъ голосовъ.

Наконецъ, графиня Горнъ поднялась.

— Прощайте. Я буду сама привозить вамъ извѣстія или же вы будете пріѣзжать за ними въ Герфордъ, сказала она, многозначительно улыбаясь и протягивая на прощаніе руку.

Чрезъ мгновеніе она уже сѣла на лошадь и скакала обратно въ городъ, тогда какъ графиня отправилась въ противоположномъ направленіи, ускоривъ шагъ своей лошади.

Много мыслей и чувствъ толпилось у нея въ душѣ и она предалась задумчивости.

Время отъ времени она съ досадой качала головою, какъ бы желая прогнать непріятныя мысли или воспоминанія, не дававшія ей покою; она думала о томъ, что сталось съ еврейской дѣвочкой, на которую она бросила только мимолетный взглядъ?

Сильный ударъ хлыста заставилъ лошадь пуститься въ галопъ, но чрезъ мгновеніе графиня уже снова погрузилась въ задумчивость, а лошадь, повинуясь только своему инстинкту, наконецъ, привезла свою госпожу въ замокъ.

ГЛАВА IX.
Ярмарка въ Герфордѣ.

Вскорѣ послѣ въѣзда Курляндской принцессы въ Герфордъ, колокола монастыря снова звонили и на этотъ разъ возвѣщали о ежегодной извѣстной ярмаркѣ, важное значеніе которой глубоко запечатлѣно въ умѣ каждаго благочестиваго вестфальца.

По всѣмъ дорогамъ и тропинкамъ двигались разодѣтые крестьяне, толкавшіе предъ собою легкія тележки, тогда какъ стройныя дѣвушки погоняли къ Герфорду нагруженныхъ мулловъ и лошадей.

Эта ярмарка была устроена въ память святыхъ Гервазіуса и Протасіуса, а потому громкій говоръ народа примѣшивался къ фанатическимъ и благочестивымъ пѣснямъ нищенствующихъ монаховъ и продавцевъ образковъ.

Весь народъ стремился по направленію къ востоку, на ту сторону Верры. Тамъ, на холмѣ, между группами домовъ, возвышался благородный женскій институтъ, который находился въ зависимости отъ княжескаго института въ Герфордѣ.

Обитательницы этого института были лютеранки, хотя онъ былъ обязанъ своимъ основаніемъ святому Гервазіусу, и принадлежавшая къ нему церковь имѣла простую четырехъугольную колокольню съ остроконечной крышей, такую же, какъ южная башня въ княжескомъ институтѣ.

Благородный институтъ былъ основанъ въ 1111 году и въ ризницѣ его лежалъ стволъ дерева, считавшійся святымъ. На этомъ деревѣ нѣкогда сидѣла голубка, которая, какъ Валаамова ослица, заговорила человѣческимъ языкомъ и приказала пастуху идти въ городъ и сказать настоятельницѣ женскаго княжескаго института, что на этомъ мѣстѣ должна быть основана церковь и монастырь въ честь Св. Гервазіуса.

Но люди поэтому особенно праздновали память этого святаго, что въ день Гервазіуса и Протазіуса происходила постоянная ярмарка.

Внизу, у подножія горы, на самомъ берегу Верры, стояла маленькая капелла, у которой собрались продавцы образковъ и разныхъ реликвій и нищенствующіе монахи, принимавшіе каждаго пришедшаго громкими пѣснями и провожавшіе подававшихъ милостыню благословеніями.

Напротивъ нихъ располагались продавцы ковровъ и купцы, пользовавшіеся какимъ нибудь почетомъ или же тѣ, которые нуждались въ удобномъ помѣщеніи по ломкости своего товара.

Эту ярмарку посѣщали знатнѣйшія особы, аристократія города, ученые, совѣтники, бюргеры, зажиточные крестьяне и бѣдняки и каждый приносилъ свою лепту къ ногамъ двухъ святыхъ, которые, нарисованные неопытной рукою на громадномъ холстѣ, глядѣли на всѣхъ неподвижными, ничего не выражающими глазами.

Въ этомъ году ярмарка была особенно оживлена и всѣхъ привлекалъ не только ясный лѣтній день, но и присутствіе новой настоятельницы, пріѣхавшей изъ Остзейскаго края. Объ этомъ знали уже всѣ.

Предъ монастыремъ стояли украшенныя золотомъ носилки, ожидавшія выхода настоятельницы, которая должна была дѣлать визиты. Двое всадниковъ на красивыхъ коняхъ и четверо, одѣтыхъ въ пурпуръ и золото. пажей стояли около носильщиковъ и улыбаясь позволяли окружающимъ любоваться на свои роскошные костюмы.

Въ институтѣ, въ маленькой пріемной залѣ, просто меблированной и украшенной только портретами покойныхъ настоятельницъ института, стояла, окруженная своими дамами, новая настоятельница; каждая изъ дамъ уже слышала отъ нея нѣсколько задушевныхъ словъ.

Начальницы института были совершенно побѣждены любезностью и благороднымъ достоинствомъ Шарлотты. Младшія сестры стояли, собравшись группами, и слушали дружелюбныя слова Курляндской принцессы, которая, хотя съ чужимъ акцентомъ, но самымъ краснорѣчивымъ образомъ разспрашивала объ интересахъ и обычаяхъ института.

Величественная фигура настоятельницы была одѣта въ богатое бархатное платье, отдѣланное горностаемъ; голубая орденская лента, знакъ ея новаго достоинства, украшала ея грудь, а маленькая жемчужная корона украшала голову.

Немного блѣдное лицо принцессы, съ серьезными глазами, освѣщалось дружелюбной улыбкой. И эта улыбка совершенно уничтожала глубокую печаль, которая, въ минуты у единенія, должна была выступать рѣзче.

Въ залѣ не осталось почти ни одной женщины, которой настоятельница не пожала бы руки и не поцѣловала бы въ лобъ; только одна стояла неподвижно въ самомъ далекомъ уголкѣ залы и до сихъ поръ не сдѣлала ни одного шага, чтобъ получить пожатіе и поцѣлуй новой начальницы.

Глубокая печаль и огорченіе виднѣлись въ темноголубыхъ глазахъ молодой дѣвушки. Опустивъ голову на грудь, съ сильно бьющимся сердцемъ, стояла Герта фонъ-Нольде и слушала слова той, къ которой она не осмѣливалась приблизиться и которая принадлежала къ числу людей, которыхъ, по желанію отца, она должна была строго избѣгать.

Существовало только одно средство уничтожить эту страшную фамильную ненависть между Нольде и Кетлерами и этимъ средствомъ было доказательство, что дочь Нольде нѣкогда любила убійцу своего отца. Но гдѣ было это доказательство? Все это было придумано Кетлерами, чтобъ прикрыть свои поступки но даже… если бы доказательство было, что какая нибудь Нольде была привязана къ Кетлерамъ, то едва ли она могла любитъ ихъ больше Герты.

Особенно сильно чувствовала это Герта въ тотъ день, когда до нея дошло извѣстіе, что онъ палъ на полѣ чести вмѣстѣ съ множествомъ другихъ храбрыхъ брандербуржцевъ. Это было грѣхомъ противъ Бога, противъ покойнаго отца и противъ бѣднаго кузина Левина, любившаго ее, и которому она упрямо отказывала, говоря, что никогда не оставитъ института и никогда не выйдетъ замужъ. Она разсердила также друга своего отца, сказавъ ему, что онъ долженъ отказаться отъ исполненія своего любимаго желанія, что она не можетъ и никогда не будетъ женою его сына, если бы даже онъ изъ-за нея оставилъ монастырь.

Убѣжденный въ побѣдѣ, отецъ Левентруцъ только улыбнулся на это и подумалъ: — женщины всегда говорятъ такъ, всегда противятся замужеству, но если у мальчика течетъ въ жилахъ хоть капля моей крови, то онъ, конечно, ни за что не станетъ монахомъ, и не въ первый разъ любовь вызываетъ взаимность.

Такъ утѣшалъ себя Левентруцъ, а Герта молча опускала голову, не рѣшаясь оскорбить его противорѣчіемъ и разстраивать его хорошее расположеніе духа.

Всѣ эти мысли толпились теперь въ душѣ Герты въ то время, когда она, точно очарованная голосомъ настоятельницы, не могла двинуться съ мѣста.

Между тѣмъ, Софія-Шарлотта уже прощалась и

Герта рѣшила оставить залу, прежде чѣмъ попадется ей на глаза. Поэтому она поспѣшно повернулась, чтобъ незамѣтно добраться до двери. Но уже почти дойдя до нея, она вдругъ была замѣчена настоятельницей.

Лучъ радости сверкнулъ въ глазахъ Шарлотты и Герта остановилась, какъ прикованная къ мѣсту.

— Дорогое дитя! какъ я рада тебя видѣть! радостно вскричала Шарлотта. Привѣтствую тебя на порогѣ моей новой родины.

Говоря это, она протянула руки.

Яркая краска покрыла лицо молодой дѣвушки, но почти въ то же мгновеніе уступила мѣсто смертельной блѣдности.

Одно мгновеніе она колебалась, затѣмъ, какъ бы подъ вліяніемъ невидимой силы, бросилась впередъ и, громко вскрикнувъ, рыдая упала на грудь, въ которой скрывалось также много горя по дорогомъ умершемъ, какъ и въ ея груди.

— Мы скоро снова увидимся, не правда ли, сказала Шарлотта.

Молодая дѣвушка печально покачала головою.

— За сегодняшнимъ свиданіемъ не послѣдуетъ втораго, прошептала она на ухо настоятельницѣ. Я и теперь поступаю противъ обѣщанія, даннаго умирающему отцу. Простите меня. Вамъ никогда не узнать, какъ тяжело для меня исполненіе этого обѣщанія. Прощайте.

Настоятельница молча протянула руку. Герта прижала ее къ губамъ и поспѣшно удалилась.

Софія-Шарлотта, мрачно нахмуривъ брови, переступила черезъ порогъ, сопровождаемая поклонами и благословеніями институтскихъ дамъ.

Въ то время, какъ настоятельница была въ институтѣ, ея довѣренная, графиня Цаваки, выходила изъ носилокъ и направилась къ лавкѣ ювелира, въ которой иностранный торговецъ показывалъ блестящія украшенія какой-то знатной дамѣ.

Эта дама была одѣта такъ же дорого, какъ и красиво. На ней было надѣто бархатное платье, украшенное золотой вышивкой. Шляпа, съ широкими полями, была надѣта на затылокъ и украшена бѣлымъ перомъ, которое падало на черные локоны.

Рядомъ съ дамой стоялъ кавалеръ, одѣтый такъ же изысканно. Это былъ мужчина высокаго роста, уже вышедшій изъ юношества.

Синій съ золотомъ костюмъ его не оставлялъ желать ничего лучшаго; локоны его бѣлокураго парика окружали красивое лицо, съ холодными голубыми глазами, которые были постоянно полузакрыты рѣсницами. Его бѣлыя руки были украшены кольцами. Онъ поминутно прижималъ къ губамъ и къ носу надушенный кружевной нлатокъ, какъ будто не желалъ дышать окружающей его плебейской атмосферой.

— Все это дрянь, высокомѣрно говорилъ онъ, и годится развѣ для плебеевъ. Я видѣлъ гораздо лучшія вещи на ярмаркѣ въ Константинополѣ и другихъ большихъ городахъ.

Сказавъ это, онъ поднялъ свои полузакрытые глаза на даму подъ вуалемъ, одѣтую въ темное платье, которая стояла рядомъ съ его спутницей и молча разсматривала то то, то другое украшеніе.

Скоро лейбъ-егерь, стоявшій за дамою въ бархатномъ платье, получилъ шкатулку съ украшеніями, за которыя его госпожа заплатила пригоршню золота.

Вслѣдъ за этимъ дама и ея спутникъ удалились, послѣ того, какъ дама шепнула своему лейбъ-егерю нѣсколько словъ и скрылась въ темнотѣ со своимъ спутникомъ.

Тогда графиня Цаваки оттолкнула украшенія, которыя разсматривала, и шепотомъ спросила купца:

— Куда вы отправитесь, оставивъ Герфордъ?

— Прямо на корабль. Я ѣду далеко за моря, отвѣчалъ купецъ.

— Въ такомъ случаѣ, вы такой человѣкъ, который сумѣетъ оцѣнить драгоцѣнности въ старинной оправѣ. Приходите завтра вечеромъ въ княжескій женскій институтъ и приносите съ собою хорошо набитый кошелекъ. Скажите ваше имя пажу у воротъ. Не забудьте, вечеромъ.

Глаза купца засверкали отъ удовольствія. Онъ сложилъ руки въ знакъ повиновенія и низко поклонился.

Графиня сейчасъ же вышла изъ лавки и спокойно пошла на встрѣчу настоятельницы, которая въ эту самую минуту появилась въ дверяхъ института со своей свитой.

Почти въ ту же минуту изъ толпы вышелъ лейбъ-егерь и, подойдя къ ювелиру, шепнулъ:

— Какъ только вы возвратитесь изъ института, я буду ждать васъ при выходѣ изъ города, я проведу васъ къ той особѣ, которой вы сейчасъ только продали украшенія. Она любитъ вещи въ старинной оправѣ и, если у васъ найдутся такія для продажи, то вы получите такую щедрую прибыль, что не будете раскаиваться. Если вы боитесь за свою безопасность, то возьмите съ собою хорошо заряженное ружье, тогда какъ я пойду рядомъ съ вами невооруженный.

Подумавъ нѣсколько времени, купецъ, наконецъ, согласился и лейбъ-егерь поспѣшилъ присоединиться къ своей госпожѣ и брату ея супруга.

Но, прежде чѣмъ онъ успѣлъ дойти до нихъ, онъ увидалъ, что его госпожу кто-то остановилъ.

— Э! золотая моя! кричала маленькая сгорбленная цыганка, сидѣвшая на краю дороги. Золотая моя, наконецъ-то я тебя нашла. Не вырывайся отъ меня, я не выпущу тебя до тѣхъ поръ, пока ты не успокоишь старой цыганки. Старая Беппи слишкомъ долго искала васъ. Выслушайте меня, моя красавица.

— Ты съ ума сошла, прошептала графиня, тогда какъ сильная блѣдность покрыла ея лицо, но въ глазахъ сверкнулъ гнѣвъ и досадливая улыбка мелькнула на губахъ.

Она поспѣшно наклонилась, какъ бы желая освободить платье изъ желтыхъ, морщинистыхъ рукъ старухи и шепнула:

— Будь благоразумна, старуха. Не то, я прикажу тебя повѣсить.

Но старуха не выпускала ее.

— Вотъ возьми это золото, громко сказала графиня.

— Вы должны выслушать меня, во имя вашего мальчика, шепнула старуха, устремивъ неподвижный взглядъ на лицо графини. Постарайтесь устроить это незамѣтно. Слышите ли, я хочу, чтобъ вы меня выслушали.

Графиня оглянулась назадъ.

Лейбъ-егерь былъ еще далеко отъ нея, а вниманіе всей толпы было устремлено на носилки въ которыхъ несли новую настоятельницу.

— Завтра, рано утромъ, у горнаго источника, протекающаго по долинѣ, около замка Левентруцъ, поспѣшно шепнула графиня. Берегись, чтобъ намъ никто не измѣнилъ, и будь благоразумна для собственной своей пользы.

Поспѣшно шепнувъ это, графиня, съ гордымъ видомъ, пошла вслѣдъ за высокими носилками настоятельницы.

Къ ней скоро подошелъ братъ ея мужа и вывелъ ее изъ толпы, а вслѣдъ за ними шелъ лейбъ-егерь.

Внизу, у маленькой капелы, куда направилась настоятельница, также собралась большая толпа народа, чтобъ еще разъ удовлетворить свое любопытство.

Воспользовавшись этой минутой, продавецъ реликвій расхваливалъ свои сокровища. Предъ нимъ, на травѣ, въ ящикѣ съ стеклянной крышкой, лежалъ локонъ Св. Розаліи, платокъ кающейся Магдалины, рядомъ съ гвоздями, которыми былъ прибитъ къ кресту Св. Петръ, затѣмъ кусокъ платья Св. Клавдіи лежалъ рядомъ съ бѣлымъ платкомъ Св. Елизаветы и концемъ копья Св. Георгія, которымъ онъ побѣдилъ дьявола.

Вокругъ этого продавца собралась большая толпа зрителей, посреди которой стояли двое мужчинъ въ темныхъ костюмахъ ученыхъ.

Старшій изъ нихъ съ удивленіемъ качалъ головою, слушая перечень реликвій, который громко распѣвалъ продавецъ.

Наконецъ, онъ подошелъ къ торговцу и громкимъ голосомъ спросилъ:

— И неужели вы думаете, что всѣ эти вещи, которыя здѣсь разложены, могутъ дѣлать чудеса?

Говоря это, незнакомецъ мрачно глядѣлъ на вещи, продажею которыхъ обманщикъ поддерживалъ свое существованіе.

— Сомнѣніе уничтожаетъ всю ихъ силу, отвѣчалъ продавецъ, но тотъ, кто съ вѣрою прибьетъ гвоздь Св. Петра къ своей двери, того не убьетъ молнія, не постигнетъ ни болѣзнь, ни горе, ни бѣдность.

— Въ такомъ случаѣ, вмѣсто того, чтобъ тащить ваши сокровища на рынокъ, вамъ слѣдовало бы украсить ими вашъ домъ, чтобъ предохранить себя отъ всякихъ несчастій, насмѣшливо сказалъ незнакомецъ. Что заставляетъ васъ продавать ваши сокровища другимъ?

— О! сударь, тотъ, кто вѣритъ, долженъ заботиться о томъ, чтобъ и его братъ также имѣлъ возможность раздѣлить съ нимъ милости Божіи.

Незнакомецъ мрачно нахмурилъ лобъ, глаза его засверкали.

— Божественная милость состоитъ въ молитвѣ и трудѣ. Небесный даръ — это истина, которой учитъ насъ Лютеръ, тогда какъ суевѣріе ведетъ только къ злоупотребленію священными предметами и омрачаетъ человѣческій духъ, поэтому въ свѣтѣ нѣтъ никакого чуда, кромѣ того, которое Богъ совершаетъ съ нашими сердцами.

Монахъ съ ужасомъ поглядѣлъ въ лицо ученаго, который, въ своемъ темномъ костюмѣ и черномъ бархатномъ беретѣ, походилъ на странствующаго студента.

Вынувъ изъ кармана пригоршню денегъ, незнакомецъ бросилъ ее монаху, говоря.

— Вотъ, возьмите эти деньги на предстоящій вамъ далекій путь.

Сказавъ это, онъ, къ ужасу народа, толкнулъ ногою ящикъ съ реликвіями.

Ропотъ неудовольствія поднялся въ толпѣ, но въ то же время слышались голоса, кричавшіе:

— Онъ правъ!.. Дайте ему говорить!.. этотъ человѣкъ мудрецъ, мы знаемъ его. Онъ уже двѣ недѣли гоститъ у ректора!… Его мысли такъ же справедливы, какъ и его рѣчь!… Тише! онъ хочетъ говорить! Слушайте его!…

Громкій голосъ незнакомца снова безстрашно раздался въ толпѣ.

— Стыдитесь, монахъ, вашей торговли, возвращайтесь обратно и постарайтесь болѣе не грѣшить, но сюда не показывайтесь никогда. Здѣсь вѣра сильнѣе суевѣрія.

Затѣмъ онъ повернулся и спокойно пошелъ вслѣдъ за ректоромъ, предъ которымъ толпа разступалась.

Въ эту минуту къ нимъ поспѣшно подошелъ пажъ.

— Многоуважаемый господинъ, меня посылаетъ къ вамъ настоятельница княжескаго монастыря. Она проситъ васъ къ себѣ въ такое время, когда вамъ будетъ угодно. Она будетъ ждать васъ въ институтѣ, въ Герфордѣ.

Ректоръ и его гость съ удивленіемъ переглянулись.

— Она, по всей вѣроятности привлекаетъ насъ къ отвѣтственности за нашъ своевольный поступокъ? сказалъ старшій.

— Никогда, возразилъ ректоръ. Намъ нечего бояться этой дамы въ этомъ отношеніи.

— Мы исполнимъ приказаніе принцессы, отвѣчалъ тогда гость.

Пажъ почтительно поклонился и вернулся къ носилкамъ.

Въ эту минуту раздался громкій крикъ. Какое-то странное существо, въ разорванномъ платьѣ, съ растрепанными волосами, вдругъ бросилось на лейбъ-егеря гордой графини фонъ-Левентруцъ.

— Убійца!.. кричала дѣвушка. Это онъ, онъ, который убилъ моего бѣднаго отца!.. Онъ причина всѣхъ моихъ несчастій!

Гнѣвъ сверкнулъ въ глазахъ Лейтгольда. Онъ съ силою оттолкнулъ дѣвушку.

— Эта дѣвка сошла съ ума! крикнулъ онъ.

Толчекъ былъ такъ силенъ, что дѣвушка лишилась чувствъ, и лейбъ-егерь, переступивъ черезъ нее, поспѣшилъ за своей госпожею, тогда какъ толпа съ удивленіемъ глядѣла ему вслѣдъ.

Дойдя до берега рѣки, графиня фонъ-Левентруцъ, съ помощью своего спутника, вскочила на лошадь, а Лейтгольдъ помогъ сѣсть въ сѣдло брату своего господина, затѣмъ также вскочилъ на лошадь, и всѣ трое удалились по направленію къ Бельфильду.

Услышавъ крикъ, ректоръ подошелъ къ одному изъ бюргеровъ, который почтительно приподнялъ шапку, и, указывая на безчувственную дѣвушку, сказалъ:

— Отнесите несчастную ко мнѣ и посмотрите, что можно для нея сдѣлать. Она, кажется, не здѣшняя.

— Г. ректоръ, она сумасшедшая. Она уже раньше говорила безумныя рѣчи. Къ тому же, она еврейка, и вы загрязните порогъ вашего дома, позволивъ ей переступить чрезъ него.

— Стыдитесь, съ гнѣвомъ сказалъ ректоръ, гдѣ ваше христіанское милосердіе, которое повелѣваетъ намъ быть одинаково сострадательными ко всѣмъ?.. Вотъ, возьмите талеръ за труды. Дѣвушку же я поручаю вашему покровительству. Доброе дѣло очиститъ васъ отъ всякаго позора. Идите скорѣе и сдѣлайте, что я вамъ сказалъ.

Ректоръ повернулся и отошелъ на встрѣчу приближавшимся къ нему женѣ и сестрѣ.

Эльза, не опуская глазъ, глядѣла вслѣдъ за носилками, въ которыхъ сидѣла настоятельница и, въ сопровожденіи своихъ всадниковъ, направлялась къ городу.

ГЛАВА X.
Открытія и интриги.

— Въ этихъ стѣнахъ должны царствовать благородный миръ и постоянное единодушіе и всѣ наши стремленія должны быть направлены ко благу нашего ближняго.

Такъ говорила, глубоко вздыхая, Шарлотта на третій день своего вступленія въ свою новую должность, такъ говорила Герфордская настоятельница, и ея взглядъ былъ внимательно устремленъ на задумчивое лицо ея повѣренной.

— Считаешь ли ты меня достаточно сильной для этого, Елизавета, продолжала она, какъ думаешь ты, исчезнетъ ли враждебное настроеніе моихъ могущественныхъ противницъ, если я буду обращаться съ ними съ дружелюбіемъ и терпѣніемъ тамъ, гдѣ человѣческой гордости и тщеславію, можетъ быть, слѣдовало бы возмутиться? Думаешь ли ты, что у меня хватитъ силъ побѣдить враговъ спокойнымъ достоинствомъ, о которомъ говорилъ мнѣ мой умирающій отецъ. Но для того, чтобъ имѣть возможность дѣйствовать хладнокровно, я должна успокоиться относительно моихъ личныхъ дѣлъ. У меня не можетъ быть ни мужества, ни спокойствія, если на этихъ дняхъ герцогъ не пришлетъ ко мнѣ Путкаммера, какъ обѣщался въ послѣднемъ письмѣ. Въ противномъ случаѣ, намъ придется забыть, что Курляндскій герцогъ нашъ братъ. Клянусь Богомъ, Елизавета, я готова обратиться за защитой моихъ правъ даже къ императору и тогда процессъ неизбѣженъ.

Шарлотта съ волненіемъ подошла къ окну и сильная краска гнѣва выступила у нея на лицѣ.

Черезъ нѣсколько мгновеній, она снова повернулась къ графинѣ, тогда какъ на глазахъ ея сверкали слезы.

— Скажи пожалуйста, гдѣ мнѣ найти мужества смѣло стоять передъ лицомъ враговъ, когда мое сердце отягчено заботами о насущномъ хлѣбѣ, содержаніи нашей прислуги, объ устройствѣ празднествъ по случаю назначенія меня настоятельницей, которыя почти обязательны для меня! На какія средства сдѣлаемъ мы все это? Мои окружающіе не должны ни на мгновеніе подозрѣвать, въ какомъ положеніи мои дѣла. Что касается меня, то я не вижу никакого выхода, и если Путкаммеръ не пріѣдетъ, то наши средства изсякнутъ въ скоромъ времени.

Шарлотта бросилась въ кресло и закрыла лицо руками.

Елизавета тихо подошла къ ней.

— Возлюбленная повелительница! сказала она, мы найдемъ средства, во что бы то ни стало, скрыть отъ нашихъ враговъ наше стѣсненное положеніе.

Шарлотта подняла голову.

— Какимъ образомъ, Елизавета?

— Наша касса полнѣе, чѣмъ вы думаете, принцесса, тихо отвѣчала графиня. Еще сегодня, изъ опасенія, что вы можете испытать какое нибудь стѣсненіе, я сдѣлала нѣчто, что, можетъ быть, навлечетъ на меня гнѣвъ вашей свѣтлости. Но это былъ единственный исходъ въ томъ случаѣ, если герцогъ не пожелаетъ исполнить своего обѣщанія.

— Что же такое ты сдѣлала, говори?

— Я продала драгоцѣнность, которую вы очень рѣдко носили и которую не узналъ бы даже ни одинъ курляндецъ, при томъ же я продала купцу, который отправляется въ далекое путешествіе. Признайтесь, принцесса, что я не могла сдѣлать ничего лучшаго?

— Это украшеніе я надѣвала въ послѣдній разъ на прощальный обѣдъ въ родительскомъ домѣ, печально сказала Шарлотта. Оно получено мною отъ моей крестной матери, Герфордской настоятельницы, моей предшественницы, съ нимъ у меня связаны дорогія воспоминанія, но я охотно утѣшусь въ этой потерѣ, такъ какъ она спасетъ мою честь. Съ тѣхъ поръ, какъ я оставила Курляндію, я ни разу не надѣвала этого украшенія. Гдѣ оно, у тебя?

— Оно лежитъ въ шкатулкѣ вмѣстѣ съ важными бумагами вашей свѣтлости, тамъ ожерелье и браслеты.

— Ступай, принеси мнѣ ихъ, Елизавета. На ожерельѣ виситъ крестъ, который мнѣ въ дѣтствѣ подарила въ Версалѣ принцесса Оранская; онъ былъ мнѣ всегда крайне дорогъ, къ тому же, на немъ вырѣзано имя принцессы, которое могло бы выдать насъ.

Графиня удалилась, а Шарлотта осталась одна; взглядъ ея задумчиво проводилъ пріятельницу, а затѣмъ, устремился на окружавшую ея обстановку, которая потеряла видъ древности и простоты, которая была во времена покойной настоятельницы: Елизавета привезла съ собой дорогія картины, статуи, ковры, вышитыя, дорогія бархатныя драппировки и украсила ими пріемную залу. Прежняя старинная мебель, во вкусѣ возрожденія, была переставлена въ сосѣднія комнаты. Полы были устланы дорогими коврами и всѣ комнаты уставлены красивою мебелью.

Шарлотта съ молчаливымъ удивленіемъ осматривала всѣ эти слѣды заботливости ея вѣрной Елизаветы.

На маленькомъ пюпитрѣ лежала библія и рядомъ съ ней портретъ покойнаго принца Александра, при видѣ котораго принцесса невольно подумала о томъ времени, когда она часто видѣла дорогаго брата около себя, когда Эльза садилась у ея ногъ и весело болтала, занимаясь работой. Она невольно припомнила, какъ принцъ усердно помогалъ ей приводить въ порядокъ запутанныя нитки. Какъ часто взглядъ его нѣжно останавливался на бѣлокурой головкѣ молодой дѣвушки.

Шарлотта глубоко вздохнула. Все это давно прошло и оставило по себѣ только тяжелое воспоминаніе. Мысли ея снова приняли другое направленіе. Она вспомнила о подругѣ своей молодости, красавицѣ Варварѣ Бломбергъ. Вспомнила, какъ Елизавета, въ первый разъ увидавъ Эльзу, сказала, что никто болѣе не походилъ на ея дорогую Валеску, какъ эта дѣвочка изъ простаго народа. Затѣмъ Эльза принуждена была ее оставить, сама принцесса отправилась въ Гессенъ-Кассель, и во время ея отсутствія совершилось ужасное дѣло съ амтманомъ.

При воспоминаніи объ этомъ взглядъ ея омрачился.

— Ужасное событіе! прошептала она, но, кажется, старая ненависть къ намъ смягчилась, такъ какъ жена ректора усыпала мнѣ дорогу цвѣтами вмѣстѣ съ дѣтьми, а самъ ректоръ стоялъ въ первомъ ряду, когда меня встрѣчали, и его взглядъ говорилъ краснорѣчивѣе почтительнаго поклона, которымъ онъ встрѣтилъ меня. Этотъ взглядъ говорилъ, что все… все забыто, и за это я хочу его поблагодарить сегодня. Но кто былъ другой, который такъ безстрашно выступилъ противъ суевѣрія?

Смѣлый поступокъ незнакомца сначала испугалъ принцессу, но теперь она радовалась возможности познакомиться съ этимъ человѣкомъ, и ихъ свиданіе было уже близко.

Затѣмъ воспоминанія принцессы снова возвратились къ Гертѣ Нольде. Она думала о томъ очарованіи, которое распространялось вокругъ молодой дѣвушки, о фанатической ненависти отца, котораго даже не смягчило приближеніе смерти и который вырвалъ у своей дочери обѣщаніе, дѣлавшее ее несчастной…

— Герта не должна была такъ поступать, думала настоятельница, закрывъ лицо руками, и, погруженная въ задумчивость, она не замѣтила, какъ долго была въ отсутствіи Елизавета.

Возвратившись обратно, графиня была видимо разсѣянна и принесла съ собой, кромѣ креста, еще свертокъ бумагъ.

— Простите меня, ваша свѣтлость, сказала она, что я пробыла въ отсутствіи такъ долго, но купецъ уже ждалъ меня въ пріемной и я, довольная такъ скоро покончить дѣло, поспѣшила передать ему драгоцѣнность. Онъ сразу предложилъ мнѣ шесть тысячъ золотыхъ гульденовъ и я, не торгуясь, передала ему вещь, снявъ только крестъ.

— Благодарю тебя, Елизавета, но что ты еще принесла?

— Это свертокъ пергамента, который прислалъ намъ принцъ Александръ мы долго оставляли его безъ вниманіи. Можетъ быть, теперь какъ разъ время заняться чужой судьбой, чтобъ отвратить мысли отъ своей собственной. Если вы позволите, я сломаю печать.

— Сдѣлай одолженіе, равнодушно сказала Шарлотта, но послушай, мнѣ кажется, я слышу шаги.

— Ректоръ и его другъ Томазіусъ, доложилъ въ эту минуту пажъ.

— А, безстрашный теологъ, прошептала настоятельница.

Она оттолкнула свертокъ пергамента и пошла на встрѣчу посѣтителямъ, которые низко поклонились ей.

— Вы приказали, сказалъ ректоръ, и мы исполняемъ ваше приказаніе.

— Я хотѣла поблагодарить людей, которые дѣйствуютъ такъ безстрашно. Мы были вчера свидѣтелями вашего мужества и благодаримъ васъ за него, такъ какъ, если бы было много людей, такъ борющихся за истину и вѣру, то кровавыя жертвы фанатической злобы и алчности совершенно прекратились бы.

Говоря, настоятельница подошла къ своимъ гостямъ и взглянула на ректора, который что-то внимательно разсматривалъ въ окно.

Взглядъ настоятельницы послѣдовалъ за его взглядомъ.

— Этотъ человѣкъ опять здѣсь. Что онъ тутъ дѣлаетъ? сказала принцесса. Мнѣ кажется, что это тотъ самый, на котораго несчастная сумашедшая на ярмаркѣ указывала, какъ на убійцу своего отца. Но кто тотъ, съ которымъ онъ вмѣстѣ выходитъ изъ воротъ?

Елизавета, въ свою очередь, подошла къ окну и ея проницательный взглядъ сразу узналъ графскаго лейбъ-егеря, выходившаго вмѣстѣ съ ювелиромъ.

Отчаяніе выразилось на ея лицѣ, но она не произнесла ни слова.

— Позвольте мнѣ, принцесса, предостеречь васъ отъ этого человѣка; онъ былъ моимъ помощникомъ и оказался недостойнымъ. Теперь онъ егеръ-мейстеръ въ замкѣ Левентруцъ, сказалъ ректоръ. Было бы много лучше, если бы онъ не могъ входить въ эти священныя стѣны.

— Въ такомъ случаѣ, я прикажу, чтобъ его не пускали. Во садитесь, господа, и поговоримъ о чемъ нибудь другомъ.

Настоятельница вскорѣ увлеклась разговоромъ съ ректоромъ и Томазіусомъ, но графиня слѣдила за разговоромъ съ видимой разсѣянностью.

— Надѣюсь, господа, вы поужинаете сегодня съ нами, говорила Шарлотта, я почти имѣю на это ваше согласіе и мнѣ доставляетъ громадное удовольствіе говорить о нашей родинѣ съ моимъ землякомъ и его другомъ.

Принцесса позвонила, вошелъ пажъ.

— Прикажите приготовить ужинъ въ голубой гостиной, сказала она.

Пажъ удалился.

Черезъ полчаса дверь отворилась и Софія-Шарлотта, подъ руку съ ректоромъ, переступила черезъ порогъ голубой залы, гдѣ должно было отпраздноваться примиреніе ея съ сыномъ казненнаго герцогскаго амтмана.

Было уже очень поздно, когда ректоръ, прощаясь, цѣловалъ ея руку.

— Поклонитесь вашей супругѣ, сказала Шарлотта. Я надѣюсь скоро быть у васъ. Мнѣ хочется также узнать, что сталось съ бѣдной еврейкой, судьбу которой вы хотите устроить. Въ день моего въѣзда сюда, по приказанію графини Левентруцъ, было совершено убійство, по крайней мѣрѣ, я такъ заключаю изъ словъ моихъ приближенныхъ, которыхъ я послала, услышавъ крикъ о помощи. Какъ вы думаете, права ли я?

Ректоръ, ни слова не говоря, опустилъ голову, моего мрачный взглядъ говорилъ краснорѣчивѣе словъ.

Послѣ того, какъ гости оставили принцессу, она долго ходила по комнатѣ, наконецъ, спросила графиню:

— Отчего ты вдругъ стала такъ молчалива, даже за столомъ ты не принимала участія въ разговорѣ. Воспоминанія оживили меня; такъ пріятно встрѣтить на чужбинѣ единоплеменника. Какъ должна уважать я этого человѣка, который по нашей винѣ лишился родины! Передъ такимъ благородствомъ должна склоняться даже царственная голова, а ты, Елизавета, была совершенно безучастна и не раздѣляла моей радости.

— Простите меня, принцесса, сказала Елизавета, но у меня была сильная головная боль, которую въ послѣднее время я испытываю очень часто.

— Бѣдняжка! въ такомъ случаѣ, ступай, отдохни, тогда какъ я останусь здѣсь; мнѣ не хочется спать, я распечатаю этотъ свертокъ и буду читать его содержаніе пока, наконецъ, не утомлюсь. Ступай, пришли мнѣ черезъ часъ мою камеръ-фрау и завтра постарайся быть веселѣе.

Она поцѣловала графиню въ лобъ и проводила до дверей.

Затѣмъ, когда Елизавета удалилась, принцесса взяла свертокъ, опустилась въ кресло и при яркомъ свѣтѣ восковыхъ свѣчъ, стоявшихъ передъ ней, съ видимымъ удивленіемъ начала читать латинскую надпись, которая прежде всего попалась ей въ глаза.

Сначала она съ жаромъ принялась за чтеніе и листы быстро поворачивались, но потомъ чтеніе пошло медленнѣе, какъ будто бы она хотѣла собраться съ мыслями. Затѣмъ, опять начала читать очень быстро, не обращая вниманія, что ея горничныя ждутъ ея болѣе часу, такъ какъ сторожъ на дворѣ пробилъ полночь…

Послѣ полудня въ этотъ же самый день, графиня Левентруцъ предприняла свою обычную прогулку въ лѣсъ. Она твердою рукою правила своимъ бѣлымъ конемъ.

Одинокая спутница, скакавшая въ лѣсной глуши, въ сопровожденіи двухъ собакъ, напоминала гордую Туснельду Тевтобургскаго лѣса, или княгиню Витекиндъ, когда она, закутанная въ бѣлое покрывало, скачетъ ночью по лѣсу, согласно народному преданію.

Бѣдные крестьяне, издали видѣвшіе графиню, молча крестились и нисколько не удивлялись, что прекрасная всадница такъ неожиданно исчезла въ густомъ лѣсу.

Недалеко отъ хижины угольщика, которая стояла въ глубокомъ оврагѣ, окруженная соснами и дубами, сидѣло на срубленномъ древесномъ стволѣ какое-то существо, съ глубоко впалыми, сверкающими глазами. Голова, покрытая пестрымъ платкомъ, изъ-подъ котораго волосы спускались на грудь, слегка качалась. Вся фигура внушала собою почти страхъ.

Старуха тяжело дышала и по временамъ сильный кашель прекращалъ разговоръ, который она вела сама съ собою.

Наконецъ она стала прислушиваться. Между соснами появилась всадница и подъѣхала къ самой старухѣ, при видѣ которой лошадь чуть не бросилась въ сторону отъ испуга.

— Наконецъ-то, вы явились, золотая моя, громко крикнула старуха. Я дожидаюсь васъ здѣсь съ ранняго утра. Вы, конечно, не знаете, что Беппи больна и страшно устала послѣ долгаго пути.

Старуха сказала это жалобнымъ тономъ и, какъ бы въ подтвержденіе своихъ словъ, указала дрожащей рукой на свои слабыя, больныя ноги.

— Сойдите съ лошади, сказала она, вы. видите, я не могу подняться, такъ какъ у меня болятъ ноги.

Дама сошла съ лошади, поправила платье и сѣла рядомъ съ цыганкой.

Старуха говорила все съ большимъ жаромъ и ея голосъ, наконецъ, превратился въ таинственный шепотъ. Гордая графиня все ниже наклонялась къ старухѣ и вдругъ схватила ее за руки.

— Ты говоришь, что уже два года онъ живетъ въ монастырѣ Св. Стефана и что онъ хорошъ собою?

— Клянусь Богомъ.

— Старуха, ты должна сама передать письмо въ руки патера Ансельма. Я не могу найти человѣка, который исполнилъ бы мое порученіе лучше тебя.

Старуха покачала головой.

— Съ моими больными ногами мнѣ едва дотащиться до города и я знаю, что это мое послѣднее путешествіе на землѣ. Меня ждетъ далекій, мрачный путь, изъ котораго нѣтъ возврата, и я съ радостью умру, такъ какъ возвратила вамъ вашего мальчика. Теперь его судьба въ вашихъ рукахъ. Но если я не могу сама отнести вашего посланія, то у меня есть человѣкъ, который исполнитъ это не хуже меня.

Въ то время, какъ графиня вынула изъ сумки табличку для письма и поспѣшно набросала карандашемъ нѣсколько словъ, Беппи вынула изъ-за пазухи маленькій свистокъ, приложила его къ губамъ и раздался громкій свистъ.

Почти въ то же мгновеніе подобный же свистъ отвѣчалъ ей изъ глубины лѣса. Беппи съ довольнымъ видомъ кивнула головой. Графиня оглядѣлась вокругъ и ея взглядъ, казалось, хотѣлъ проникнуть въ лѣсной мракъ. Ей послышалось, какъ будто она слышитъ въ кустахъ какой-то шелестъ.

— Ищи Діана, сказала она собакѣ, и въ то же мгновеніе обѣ собаки съ громкимъ лаемъ бросились въ кусты. Но въ ту же самую минуту около старухи появился высокій, смуглый молодецъ.

— Вы меня звали, Беппи? сказалъ онъ.

— Да, сынъ мой, ты долженъ точно и молча исполнить мое порученіе. Тебѣ придется сдѣлать далекій путь. Ступай въ Вѣну, гдѣ остановился нашъ таборъ. На этотъ разъ я не послѣдую за тобой.

Она остановилась и болѣзненный стонъ вырвался изъ ея груди.

— Это далекое путешествіе будетъ съ твоей стороны послѣдней мнѣ услугой. Чѣмъ скорѣе и лучше ты проберешься въ монастырь Св. Стефана, тѣмъ больше получишь вознагражденія отъ этой дамы. Поѣзжай верхомъ. Патеръ Ансельмъ, который постоянно покупалъ у насъ вѣнки изъ розъ, долженъ получить отъ тебя изъ рукъ въ руки вотъ эту записку.

Беппи замолчала, измученная сдѣланнымъ надъ собою усиліемъ, и, бормоча про себя, опустила голову на грудь.

Въ это время цыганъ взялъ отъ графини записку, которую тщательно спряталъ у себя на груди. Пригоршня золота, данная графиней, вызвала на лицѣ его довольную улыбку.

Черезъ минуту онъ уже исчезъ во мракѣ лѣса.

Графиня снова сѣла на лошадь.

— Я слишкомъ слаба, сказала Беппи, дайте мнѣ кого нибудь, кто проводилъ бы меня до города.

— Хорошо, тебя проводитъ угольщикъ, холодно сказала графиня. Онъ и его дочь настолько умны, что сдѣлаютъ это за вознагражденіе, которое получатъ отъ меня. Прощай, вотъ идетъ угольщикъ, обратись къ нему.

— Mon собаки, должно быть, у тебя? сказала графиня подходившему крестьянину. Пошли ихъ ко мнѣ.

— Онѣ уже убѣжали домой, отвѣчалъ угольщикъ.

— Съ кѣмъ? крикнула графиня.

— Съ вашимъ лейбъ-егеремъ.

Графиня страшно поблѣднѣла, но не сказала ни слова и, ударивъ лошадь хлыстомъ, быстро исчезла между деревьями.

*  *  *

Уже нѣсколько дней въ людской стараго дома ректора появился новый, непріятный гость, котораго вся прислуга избѣгала, хотя онъ молча сидѣлъ въ своемъ углу.

Блѣдное, худое лицо Юдифи, съ испуганнымъ, тяжелымъ взглядомъ, постоянно опускавшимся въ землю, производило непріятное впечатлѣніе на всю прислугу ректора. Всѣ съ неудовольствіемъ избѣгали ея, даже старались не быть съ ней въ одной комнатѣ.

Достаточно было той доброты, съ которою ректоръ и его супруга обращались съ несчастной.

Такъ думали всѣ и даже Лизбета не стыдилась раздѣлять это мнѣніе.

Дѣвушка была теперь причесана, одѣта въ чистое платье и сапоги.

Если кто нибудь заговаривалъ съ ней, то не получалъ никакого отвѣта, только одна жена ректора видѣла въ ея большихъ, печальныхъ глазахъ не одно упрямство и злобу, какъ другіе, но и безграничное горе, и постоянно старалась утѣшать дружескими словами неблагодарную еврейку.

Юдифь молча исполняла всѣ приказанія, но не обращала никакого вниманія на любопытные вопросы и насмѣшки прислуги. Когда же, наконецъ, ректоръ позвалъ ее къ себѣ и спросилъ, хочетъ ли она остаться у нихъ до тѣхъ поръ, пока не захочетъ вернуться къ своимъ единовѣрцамъ, она тихо отвѣчала: «да, хочу».

Вдругъ, однажды, Юдифь неожиданно исчезла и возвратилась только поздно вечеромъ въ загрязненномъ платьѣ, но снова сейчасъ же съ удвоеннымъ усердіемъ принялась за работу, какъ бы желая возвратить потерянное время.

Однажды Лизбета сидѣли у открытаго окна и поспѣшно шила маленькій чепчикъ, который по временамъ одѣвала на свой кулакъ, какъ вдругъ на улицѣ, передъ окномъ, раздались звуки флейты и тамбурина. По улицѣ проходили цыгане и остановились передъ домомъ. Привлеченные шумомъ, ректоръ съ женой подошли къ открытому окну и вмѣстѣ съ ними ихъ гость.

Лизбета уже давно спрятала свою работу въ сумку за поясомъ и что-то бормотала на счетъ безстыжихъ попрошаекъ, тогда какъ пальцы ея отсчитывали мѣдныя монеты, которыя она хотѣла бросить оборваннымъ цыганскимъ ребятишкамъ.

Четверо здоровыхъ цыганъ несли какую-то старуху и поставили свои носилки на землю, чтобъ, въ свою очередь, вмѣшаться въ толпу.

На носилкахъ лежала маленькая, худая старуха, похожая на мумію. Она съ трудомъ приподнялась и что-то въ родѣ улыбки мелькнуло у нея на губахъ. Взглядъ ея остановился на окнѣ, гдѣ сидѣла Эльза.

— Дочь Бенгъ-Штрема! наконецъ-то я снова вижу тебя! Ступай сюда, ко мнѣ, и прими свое наслѣдство. Поспѣши, такъ какъ я умираю.

Эльза нерѣшительно пошла на зовъ; вмѣстѣ съ мужемъ подошла она къ старухѣ.

Тогда Беппи отвязала отъ своего пояса привязанный къ нему серебряный кубокъ и сказала:

— Возьми его, я счастлива, что могу передать его въ твои руки. Онъ можетъ принести тебѣ счастье и твой юный наслѣдникъ будетъ пить изъ серебрянаго бокала въ воспоминаніе о своихъ предкахъ. Бенгъ-Штремы были всѣ знатные господа и пили изъ него нѣкогда вмѣстѣ со шведскимъ королемъ. Нашему племени онъ также принесъ счастье. Благодаря ему, отецъ нашего короля, женою котораго я была, получилъ нѣкогда жизнь.

Со страннымъ чувствомъ взяла Эльза старинное наслѣдіе своего семейства, путешествовавшее черезъ весь свѣтъ и, наконецъ, снова возвратившееся къ ней.

Задумчиво глядѣла она на тонкую работу кубка со шведскимъ королевскимъ гербомъ.

— Благодарю тебя, сказала Эльза. Если у тебя есть какое нибудь желаніе, то скажи, я охотно все исполню.

— Пойдемъ отсюда, Эльза, сказала Лизбета, мнѣ страшно глядѣть на старуху.

Дѣйствительно, Беппи глядѣла почти умирающимъ взглядомъ и едва дышала.

— Беппи больна, сказала она. Дай мнѣ твою бѣлую ручку, нѣкогда я прочла на ней много горя, теперь я хочу найти счастье.

Она протянула свою руку, но та снова безсильно упала.

— Мой таборъ не хочетъ оставить меня умереть здѣсь, прошептала старуха. Они хотятъ взять съ собой свою королеву, но имъ придется похоронить меня въ ближайшемъ лѣсу, далеко отъ Курляндіи.

Она замолчала, потомъ вдругъ вскрикнула:

— Играйте танецъ мертвецовъ Бѣдная Майя, наконецъ, уходитъ въ другой міръ, гдѣ найдетъ своего повѣшеннаго возлюбленнаго… Какъ все вертится… все все старый помѣщикъ со своей палкой. Инко! мой милый, берегись его палки, знатный господинъ не промахнется, такъ какъ онъ всегда цѣлитъ въ сердце бѣдняковъ. Все горитъ огонь поднимается до самой крыши… Сюда, сюда, сынъ мой, ты не можешь спасти своего знатнаго брата…

Голосъ старухи перешелъ въ шепотъ.

— Все превратилось въ пыль и развалины, снова сказала она. Дай мнѣ руку, Инко, мой милый! Другаго Инко я сдѣлала дворяниномъ… Маленькій Инко будетъ знатнымъ господиномъ…

Голова старухи откинулась назадъ, улыбка мелькнула на губахъ, — все было кончено. Цыганская королева умерла. Флейты и тамбурины давно смолкли. Цыгане, съ непокрытыми головами и опущенными взглядами, столпились около мертвой повелительницы, затѣмъ закрыли ея мертвое лицо, подняли носилки и все шествіе молча направилось къ сосѣднему лѣсу.

Въ эту самую минуту къ дому поднесли носилки и изъ нихъ вышли двѣ женщины подъ вуалями.

Удивленіе семейства ректора было не мало, когда къ нимъ вдругъ вошелъ пажъ и доложилъ о пріѣздѣ настоятельницы княжескаго института.

Съ покраснѣвшими отъ радости глазами, послѣдовала Эльза за пажемъ, чтобъ у дверей встрѣтить знатную посѣтительницу.

Настоятельница подняла вуаль и поцѣловала Эльзу въ лобъ, тогда какъ та покрывала поцѣлуями ея руки.

— Какое счастье, принцесса, видѣть васъ подъ нашей кровлей, шептала Эльза, поспѣшно поднимаясь по лѣстницѣ, которая вела во второй этажъ, гдѣ были пріемныя комнаты.

Ко всеобщему удивленію, на нижнихъ ступеняхъ лѣстницы сидѣла еврейка, скрестивъ руки на груди, и, казалось, спала.

— Вставай, Юдифь, сказалъ ректоръ, тебѣ здѣсь не мѣсто. Иди работать.

Дѣвушка медленно поднялась и окинула всѣхъ взглядомъ, но Шарлотта сдѣлала ей знакъ остаться.

— Ты сирота, отца которой убили? Зачѣмъ вы пришли въ Герфордъ?

— Мы направлялись въ Уффольнъ, отвѣчала Юдифь. Курляндскій герцогъ изгналъ евреевъ.

— Въ такомъ случаѣ, ты моя соотечественница, сказала принцесса, дѣлая нѣсколько шаговъ къ молодой дѣвушкѣ. Подойди ко мнѣ поближе, погляди на меня, я Курляндская принцесса и сестра того герцога, который васъ изгналъ. Но здѣсь мое царство, и если ты хочешь, то будешь находиться подъ моей защитой.

Юдифь не двинулась съ мѣста и, крѣпко стиснувъ губы, глядѣла себѣ подъ ноги.

— Она не въ состояніи оцѣнить вашей доброты, ваша свѣтлость, вмѣшался ректоръ, поэтому оставьте ее идти своей дорогой.

Но Шарлотта сдѣлала еще нѣсколько шаговъ и положила руку на плечо дѣвушки.

— Съ тобой дурно обращались, бѣдное дитя, поэтому ты никому не вѣришь, кромѣ своихъ единовѣрцевъ, мрачно сказала Шарлотта. Но здѣсь правосудіе равно для всѣхъ, и твой народъ получитъ одинаковыя со всѣми человѣческія права.

Темные глаза Юдифи медленно поднялись. Страхъ, удивленіе и недовѣріе выразились на ея блѣдномъ лицѣ; лучъ радости, мелькнувшій въ ея глазахъ, быстро погасъ, она снова опустила голову и сказала:

— Юдифь будетъ повиноваться, но не будетъ никого любить.

— Дѣлай, какъ знаешь, улыбаясь сказала принцесса. Идемъ, Елизавета, на ближайшемъ собраніи нашего ордена мы позаботимся объ ея соотечественникахъ.

Сказавъ это, принцесса, сопровождаемая семействомъ ректора, стала подниматься по лѣстницѣ.

Софія-Шарлотта провела около часу въ семействѣ ректора и въ то время, какъ она разговаривала съ ректоромъ, его женой и гостемъ, Лизбета открыла маленькимъ ключикомъ большой сундукъ, стоявшій въ комнатѣ ректора, и вынула изъ него серебряную посуду стариннаго фасона, которой никогда не видѣла даже Анна-Софія, удивленіе и восторгъ которой не знали границъ.

Лизбета поспѣшно налила золотые стаканы краснымъ виномъ и положила печенье на блестящій серебряный подносъ. Тутъ она рѣшилась наскоро удовлетворить любопытство Анны-Софіи.

— Всѣ эти вещи — наслѣдство Бенгъ-Штремовъ; они были знатные люди, предки твоей госпожи, и подъ ихъ кровлей бывало много царственныхъ особъ.

При прощаніи принцесса передала гостю ректора два запечатанныхъ письма, изъ которыхъ на одномъ на адресѣ стояло: «императорскому канцлеру, въ Вѣнѣ», а на другомъ: «Гройсмейстеру ордена іезуитовъ».

Съ тѣхъ поръ, какъ Елизавета продала драгоцѣнность настоятельницы, прошло уже три недѣли и опасенія графини, что вещь была куплена графиней фонъ-Левентруцъ съ злымъ намѣреніемъ, казались ей теперь менѣе естественными. Мало по малу ея безпокойство уменьшилось и, когда, однажды, графиня фонъ-Левентруцъ пріѣхала верхомъ на дворъ института, чтобъ отправиться кататься вмѣстѣ съ княгинями Липпе и Горнъ, Елизавета, при видѣ красиваго и оживленнаго лица графини, разсердилась сама на себя за свое недовѣріе и совершенно успокоилась.

Елизавета не мало не удивлялась, что ни одна изъ институтскихъ дамъ не стремилась сблизиться съ ней, и приписывала это своей собственной несообщительности.

Что касается настоятельницы, то въ послѣднее время она сдѣлалась мрачнѣе, казалось, что въ ней происходила борьба гнѣва съ внутреннимъ безпокойствомъ. Путкаммеръ все еще не пріѣзжалъ и казалось, что герцогъ забылъ послать канцлера.

Въ воздухѣ и во всемъ окружающемъ Шарлотту носилось что-то тяжелое.

Дамы института собирались только на молитву, что происходило пять разъ каждый день.

Настоятельница назначила собраніе въ залѣ капитула, но оно не состоялось, потому что двѣ изъ знатнѣйшихъ дамъ института сказались больными. Черезъ недѣлю должно было произойти второе собраніе, на которое были приглашены даже попечительницы школъ для бѣдныхъ и пріютовъ для сиротъ, находившихся подъ начальствомъ института.

Елизавета сама не знала, почему она была обезпокоена этимъ намѣреніемъ своей повелительницы; хотя Шарлотта и не сообщала о цѣли этого собранія, тѣмъ не менѣе, графиня боялась, что настоятельница желаетъ ввести измѣненія въ порядокъ институтской жизни.

Обѣ княгини Липпе точно исполняли свои обязанности, и вели себя съ достоинствомъ, но держались такъ надменно и скрытно, что нельзя было и думать о сближеніи съ ними. Личности этихъ дамъ оставались бы для настоятельницы загадкой, если бы она не была предупреждена заранѣе, что должна ихъ остерегаться.

Однажды Софія-Шарлотта мелькомъ сказала, что дамы могли бы собираться на молитву вмѣсто пяти разъ только три, для того, чтобъ остающееся время употреблять на помощь несчастнымъ.

Елизавета не могла забыть всеобщаго молчанія и неудовольствія, выразившагося на лицахъ дамъ при этомъ замѣчаніи настоятельницы.

— Ей придется побороть много препятствій, думала Елизавета и, погруженная въ свою озабоченность, пошла отыскивать свою повелительницу, чтобъ подѣлиться съ ней своимъ безпокойствомъ.

Вдругъ она услышала въ корридорѣ шелестъ платья. Сама настоятельница поспѣшно шла къ ней.

— Какъ я рада, Елизавета, что, наконецъ, нашла тебя. Онъ пріѣхалъ.

— Кто онъ? съ безпокойствомъ спросила графиня.

— Курьеръ сообщилъ мнѣ о пріѣздѣ Путкаммера.

— Слава Богу! прошептала графиня.

— Путкаммеръ остановился въ замкѣ Левентруцъ, продолжала настоятельница. Тамъ происходятъ приготовленія къ большимъ празднествамъ, которыми думаютъ встрѣтить юнаго наслѣдника. Всѣ обитатели института и большое число окрестныхъ дворянъ будутъ приглашены на эти празднества. Графъ Левентруцъ въ восторгѣ, такъ какъ его наслѣдникъ отказался отъ принятія монашества.

— Нѣтъ сомнѣнія, что монахи выпустили его не даромъ, задумчиво сказала Елизавета.

Настоятельница кивнула головой.

— Этотъ молодой наслѣдникъ особенно занимаетъ меня, сказала она, помолчавъ немного. Онъ воспитывался въ монастырѣ св. Стефана, а то, что я узнала о печальной судьбѣ одного, по всей вѣроятности, также знатнаго молодаго монаха, изъ бумагъ, присланныхъ моимъ братомъ, такъ странно, что я, во что бы то ни стало, хочу узнать, не имѣлъ ли юный наслѣдникъ фонъ Левентруцъ какихъ нибудь сношеній съ молодымъ человѣкомъ, возбудившимъ мое состраданіе. Я должна узнать, находится ли молодой монахъ въ числѣ живыхъ или уже нѣтъ, объ этомъ мнѣ можетъ сообщить только его товарищъ, и всѣ интриги настоятеля Ансельма будутъ быстро выведены на свѣтъ свидѣтельствомъ молодаго наслѣдника. Я уже сообщала о поступкахъ этого монаха императорскому канцлеру въ Вѣнѣ. Наша медленность, Елизавета, была, можетъ быть, причиной многаго дурнаго. Если бы мы ранѣе познакомились съ содержаніемъ бумаги, то ранѣе освободили бы несчастную жертву. Осталось ли у тебя въ памяти имя, которое называла умирающая цыганка. Мнѣ кажется, это было имя Инко.

— Что же общаго можетъ имѣть это имя съ тѣми бумагами? съ удивленіемъ спросила Елизавета.

— Очень можетъ быть, что оно имѣетъ отношеніе. Посмотри сюда. Этотъ маленькій портретъ былъ приложенъ къ пергаменту.

Говоря это, настоятельница подала Елизаветѣ маленькій, нарисованный на слоновой кости, портретъ прелестной молодой дѣвушки.

Нѣсколько мгновеній графиня молча смотрѣла на портретъ и возвратила его принцессѣ, говоря:

— Я не могу видѣть ни одной бѣлокурой головки, не подумавъ о моей маленькой Валескѣ. Взглядъ дѣвушки на этомъ портретѣ совершенно ея взглядъ, только серьезнѣе, такъ сказать, осмысленнѣе, чѣмъ взглядъ веселаго ребенка, котораго я такъ любила въ моей юности. Даже при взглядѣ на жену ректора, которая похожа на Валеску только тѣмъ, что обѣ хороши собою, я не могу не вспомнить о моей покойной сестрѣ.

— Для чего былъ приложенъ этотъ портретъ къ пергаменту?

— Это мать несчастнаго юноши. Но пойдемъ со мной и прочти, какъ я прочла, эти бумаги, можетъ быть, тебѣ удастся разгадать то, что для меня осталось таинственнымъ. Въ бумагахъ нѣтъ ни одного числа или имени, которыя могли бы навести насъ на истинный путь и дать возможность узнать, кто этотъ несчастный. Только одинъ знаетъ это и этотъ одинъ — патеръ Ансельмъ, настоятель монастыря святаго Стефана, но отъ него нельзя надѣяться узнать добромъ, что бы то ни было. Иди!

Настоятельница пошла впередъ и передала Елизаветѣ свертокъ пергамента, который графиня съ волненіемъ развернула и прочла:

«In nomine patris filii et spiritus sancti».

"Начиная эти записки, я хотѣлъ бы, чтобъ онѣ попали въ добрыя руки и могли бы облегчить мою судьбу.

"У моей кельи соловьи распѣваютъ на свободѣ и солнечные лучи ярко освѣщаютъ подо мною каменный полъ и разогрѣваютъ даже камни; они согрѣваютъ камни, но не сердца людей, которые молятся и поютъ вмѣстѣ со мною и, тѣмъ не менѣе, остаются непросвѣщенными словами милосердія Всевышняго. Священное пѣніе не согрѣваетъ ихъ. Сегодня мнѣ исполнилось 18 лѣтъ. Я одинъ, совсѣмъ одинъ, такъ какъ я потерялъ Иво! Я долженъ находить утѣшеніе въ молитвѣ; я долженъ умертвить всѣ земныя желанія и подавить всѣ стремленія молодаго сердца. Въ лицѣ патера Иво, моего товарища и надсмотрщика, они отняли у меня лучшаго друга. Теперь за мной наблюдаютъ новые братья, въ рѣчахъ и взглядахъ которыхъ звучатъ притворство и измѣна.

"Пользуясь, повидимому, свободой, я, тѣмъ не менѣе, не могу сдѣлать шага безъ присмотра.

"Я сдѣлался молчаливѣе, чѣмъ когда либо, и тщательно храню каждую мысль отъ подслушивающихъ, меня товарищей.

"Какъ только я помню себя, я всегда жилъ въ монастырѣ, подъ присмотромъ благочестиваго брата Иво. Онъ научилъ меня быть чистымъ, какъ голубь, но въ то же время не презирать хитрости мудрой змѣи. Теперь ни то, ни другое не помогутъ мнѣ, такъ какъ въ лицѣ Иво я потерялъ мою поддержку.

"Когда я кроплю святой водой молящихся пилигримовъ, останавливающихся въ нашемъ монастырѣ, я хотѣлъ бы быть каплей воды, которую они уносятъ на своихъ платьяхъ, хотя бы мнѣ пришлось высохнуть отъ лучей солнца.

"Я молюсь только объ одномъ — о свободѣ. Было время, когда я не молился такъ, когда я съ вѣрой глядѣлъ на небо и вѣрилъ даже обманчивымъ, сладкимъ словамъ патера Ансельма! Но это давно прошло, и только благоразумію Иво я обязанъ тѣмъ, что долго не возбуждалъ недовѣрія.

"Я еще теперь помню, какъ меня, тринадцатилѣтняго мальчика, наказали за непослушаніе и любопытство, которыя принудили меня взобраться на стѣну.

" — «Трехдневный арестъ и четыре удара кнутомъ», приказалъ патеръ Ансельмъ.

" — Предоставьте мнѣ наказать его, многоуважаемый отецъ! вскричалъ Иво негодующимъ голосомъ.

"Сердце дрогнуло во мнѣ; я такъ любилъ Иво. Вечеромъ втораго дня ареста, во время котораго я долженъ былъ питаться водой и хлѣбомъ, ко мнѣ пришелъ Иво, въ сопровожденіи двухъ братьевъ.

" — Несчастный сынъ! крикнулъ онъ мнѣ, молись два часа, прежде чѣмъ отойдешь ко сну. Вотъ тебѣ молитвенникъ, читай его. Ты не долженъ ложиться въ постель раньше, чѣмъ не прочтешь молитвенникъ десять разъ.

"Говоря это, онъ далъ мнѣ книгу и вмѣстѣ съ ней еще какую-то маленькую вещь и, не удостоивъ меня ни однимъ взглядомъ, оставилъ съ монахами мою келью.

"Я машинально взялъ книгу и увидѣлъ приложенную къ ней маленькую склянку, наполненную, краснымъ виномъ, у горлышка которой была привязана маленькая записка: «Выпей это, а завтра, во время наказанія кнутомъ, кричи громче. Сожги записку и брось склянку въ окно». Я сдѣлалъ, какъ было сказано въ запискѣ, и мнѣ стало сразу веселѣе.

"На утро слѣдующаго дня ко мнѣ пришелъ Иво, въ сопровожденіи двухъ братьевъ. Онъ положилъ лѣвую руку ко мнѣ на голову, а правой взмахнулъ кнутомъ, но кнутъ опустился не на мои обнаженныя плечи, а на платье, такъ какъ я громко закричалъ. Уже при третьемъ ударѣ успокоенные монахи повернулись и ушли изъ кельи.

"На слѣдующій день пришелъ Иво, чтобы лѣчить раны, которыхъ на мнѣ не было.

" — Будь благоразуменъ, сынъ мой, и не вставай нѣсколько дней съ постели.

"Въ то же время онъ принесъ мнѣ бѣлаго хлѣба и и сладкихъ плодовъ.

" --Не забывай, прибавилъ онъ, что патеръ Иво въ присутствіи монаховъ долженъ быть твоимъ врагомъ; другое дѣло, когда мы останемся одни.

"Но съ этого времени я долженъ быть постоянно на сторожѣ. Патеръ Иво былъ данъ мнѣ въ надсмотрщики; патеръ Ансельмъ имѣлъ съ нимъ частые разговоры и странная улыбка мелькала на губахъ Иво, когда его звали изъ нашей кельи къ настоятелю.

"Такимъ образомъ мнѣ исполнилось 16 лѣтъ, а я еще ничего не могъ узнать о моихъ родителяхъ! Монастырскіе ученики, которые вмѣстѣ со мной воспитывались у монаховъ, находились подъ строгимъ присмотромъ и сейчасъ же по окончаніи уроковъ, я снова передавался въ руки постояннаго моего спутника, патера Иво.

«Однажды Иво открылъ мнѣ подъ строгой тайной, что моя мать дала обѣщаніе посвятить меня церкви за то, что мой отецъ оскорбилъ св. Стефана, что мой отецъ, бѣдный курляндскій дворянинъ, женился на богатой духовной дочери патера Ансельма, что ея громадное состояніе сдѣлало моего отца богатѣйшимъ человѣкомъ въ странѣ, что, затѣмъ, все материнское состояніе перейдетъ къ монастырю, какъ только я выражу желаніе постричься и такимъ образомъ искуплю грѣхи моихъ родителей».

Прочтя до этого мѣста, Елизавета на мгновеніе оставила чтеніе, такъ какъ не могла разобрать буквъ полными слезъ глазами.

— Боже мой! прошептала она, Валеска была замужемъ за курляндскимъ дворяниномъ; она оставила сына, но я никогда не могла узнать, что съ нимъ сталось. Безъ сомнѣнія, его нѣтъ уже въ числѣ живыхъ, такъ какъ иначе, я не могла бы быть единственной наслѣдницей отцовскаго состоянія. То, что меня пугаетъ, есть только призракъ моего воображенія.

Она снова взяла рукопись и съ жаромъ продолжала чтеніе.

"Однажды, опираясь на плечо Иво и глядя черезъ монастырскую стѣну, я увидѣлъ шествіе странствующихъ венгерскихъ музыкантовъ; я съ удивленіемъ услышалъ веселыя мелодіи и мнѣ крайне понравилась эта музыка, столь разнившаяся отъ нашей монашеской. Я увидѣлъ стройныхъ дѣвушекъ и женщинъ въ пестрыхъ платьяхъ и мужчинъ, со смуглыми лицами и черными, вьющимися волосами. Иво сказалъ мнѣ, что это странствующіе цыгане.

"Въ то время, когда они шли мимо, изъ ихъ рядовъ отдѣлилась дряхлая старуха и подошла къ монастырскимъ дверямъ, которыя привратникъ сейчасъ же отворилъ ей. Я слѣдилъ за толпой до тѣхъ поръ, пока она не скрылась въ отдаленіи.

" — Я хотѣлъ бы путешествовать вмѣстѣ съ ними! вскричалъ я, пряча на грудь моего друга покрытое слезами лицо.

"Иво ничего не отвѣчалъ, но, подумавъ нѣсколько минутъ, сказалъ:

" — Если завтра мнѣ удастся получить согласіе настоятеля на наше съ тобой путешествіе въ капеллу св. Франциска, то не показывай радости, а только опусти голову, какъ будто ты молишься.

"Онъ сдѣлалъ, какъ говорилъ, и чрезъ нѣсколько дней мы, босикомъ, въ грубыхъ платьяхъ, опоясанные веревками, оставили монастырскія стѣны. Мой патронъ, каменный св. Стефанъ, стоявшій въ маленькой капеллѣ у монастырскихъ воротъ, глядѣлъ на насъ въ этотъ день гораздо кротче. Искаженное болью лицо святаго было освящено яркимъ солнцемъ и казалось улыбающимся. Я едва былъ въ состояніи послѣдовать совѣту Иво, который приказалъ мнѣ идти тихо, съ опущенной головой, и не оглядываться по сторонамъ. Я съ восторгомъ наслаждался временной свободой и забылъ на мгновеніе, что мое монашеское платье повелѣваетъ мнѣ самоотверженіе, уничиженіе и отреченіе отъ всего мірскаго!

"Мы остановились въ зеленомъ лѣсу и мнѣ казалось, что птицы пѣли тутъ веселѣе, чѣмъ въ мрачномъ монастырскомъ саду Я не помнилъ себя отъ радости и съ удивленіемъ замѣтилъ, какъ двѣ ясныя капли сверкнули въ глазахъ моего добраго Иво и медленно покатились по щекамъ.

" — Ты плачешь? съ удивленіемъ спросилъ я.

" — Это мои первыя слезы радости и онѣ вызваны тобою.

"Я сѣлъ рядомъ съ нимъ, обнялъ его за шею и такимъ образомъ мы долго просидѣли молча. Передъ нами разстилались зеленые холмы и ущелья. У нашихъ ногъ маленькая деревенька смотрѣлась въ волны голубаго озера, а на холмѣ стояла маленькая церковь, изъ которой колокольный звонъ весело доносился до насъ.

"Отъ озера, по направленію къ намъ, ѣхало нѣсколько всадниковъ; впереди ѣхали два рыцаря въ шлемахъ, перья которыхъ развѣвались по вѣтру. За ними слѣдовали двое слугъ, везя съ собою дорожный багажъ. Иво выступилъ немного впередъ и долго глядѣлъ вслѣдъ всадникамъ, ѣхавшимъ по направленію къ нашему монастырю. Онъ задумчиво возвратился ко мнѣ.

" — Тотъ самый рыцарь, который ѣдетъ теперь на бѣлой лошади, былъ у насъ въ монастырѣ однажды ночью, четыре года тому назадъ, прошепталъ Иво. Когда о немъ доложили, патеръ Ансельмъ видимо смутился. Онъ поспѣшно удалилъ меня, приказавъ не выходить съ тобой изъ кельи. Слуга, приносившій намъ пищу, былъ единственнымъ человѣкомъ, котораго къ намъ допускали. Я дорого бы далъ, чтобъ узнать, что сдѣлаетъ Ансельмъ теперь, когда насъ нѣтъ.

"Я мало обратилъ вниманія на слова Иво и скоро послѣ этого мы продолжали нашъ путь.

"Въ этомъ путешествіи я познакомился со свѣтомъ и въ то же время съ величайшимъ горемъ, которое никогда не оставитъ меня.

"Черезъ нѣсколько дней мы пришли въ столицу и я съ удивленіемъ глядѣлъ на пестрое оживленіе улицъ и площадей. Я даже имѣлъ случай полюбоваться на блестящій турниръ, но въ особенности я былъ ослѣпленъ богатствомъ церквей, красотой женщинъ и дѣвушекъ и гордыми всадниками, которые всѣ съ состраданіемъ глядѣли на насъ, бросая намъ милостыню.

"Мы по цѣлымъ днямъ стояли на колѣняхъ на церковныхъ ступеняхъ и видѣли процессіи, проходившія мимо насъ съ развѣвающими знаменами.

"Я не входилъ во внутренность церкви и не вставалъ со ступени лѣстницы, гдѣ каждый день проходила мимо меня хорошенькая дѣвушка и каждый день говорила мнѣ: «Молись за меня, благочестивый братъ, моя мать тяжело больна». Затѣмъ она опускала маленькую монету мнѣ въ руку и я съ жаромъ молился о выздоровленіи матери, дочь которой была прелестнѣе небесныхъ ангеловъ.

"Иво уже давно звалъ меня идти далѣе къ капеллѣ Св. Франциска, но я не обращалъ вниманія на его слова. Казалось, ничто не могло меня оторвать отъ этой лѣстницы.

"Прошло четыре дня, въ которые я напрасно ждалъ мою незнакомку. На четвертый день въ то время, какъ Иво стоялъ, погруженный въ задумчивость, я всталъ со ступени и сѣлъ на скамью подъ тѣнью тѣнистаго дуба, закрывъ лицо руками. Я, вѣроятно просидѣлъ бы такъ очень долго, вдругъ песокъ заскрипѣлъ подъ чьими-то шагами и передо мною, закрытая чернымъ вуалемъ, остановилась звѣзда, ярко освѣтившая ночь моей жизни. Она молча глядѣла, тогда какъ яркая краска покрыла мнѣ лицо.

" — Она умерла и похоронена, тихо сказала она. Наши молитвы не могли ее спасти; онѣ были недостаточно горячи.

" — Да, онѣ были недостаточно горячи, повторилъ я въ глубинѣ сердца, такъ какъ я больше молился за себя и за тебя. Но я только подумалъ это и не сказалъ ничего.

" — Она оставила меня одну одну въ рукахъ опекуна, котораго я ненавижу.

" — Да, одну, одну, а твоего опекуна я ненавижу еще болѣе, чѣмъ ты!

" — Неужели ты не найдешь для меня ни одного слова утѣшенія, благочестивый братъ?

"Этотъ нѣжный упрекъ поразилъ меня такъ, что я смутился.

"Я не знаю, что шептали мои губы, но я протянулъ къ ней дрожащую руку, какъ бы благословляя.

"Моя душа наполнилась страшнымъ горемъ; я молился, чтобъ подавить внутреннюю душевную борьбу, и, сдѣлавъ знаменіе креста, наконецъ, отступилъ и, почти потерявъ сознаніе, оперся на дерево.

" — Прощайте, братъ, да защититъ васъ Богъ! тихо прошептала она и повернулась, чтобы уйдти.

"Прежде чѣмъ вы уйдете, скажите ваше имя, прошепталъ я.

" — Беатриса, отвѣчала она.

" — Святая Беатриса, помолись за меня! вскричалъ я, и потокъ горячихъ слезъ облегчилъ мою душу.

"Она вдругъ остановилась; ея глубокопечальный взглядъ встрѣтился съ моимъ, казалось, она хотѣла вернуться ко мнѣ, но въ эту минуту раздалось громкое пѣніе пилигримовъ, отправлявшихся къ гробу Св. Франциска; мы должны были присоединиться къ нимъ. Иво подошелъ ко мнѣ и, взявъ меня за руку, увлекъ въ ряды пилигримовъ. Я шатаясь послѣдовалъ за нимъ, но на поворотѣ дороги еще разъ оглянулся; она все еще стояла на прежнемъ мѣстѣ, но ея лицо было закрыто вуалемъ, также какъ и моя бѣдная душа.

"Далекій путь прошелъ въ молитвахъ, но меня из бавили отъ бичеванія, такъ какъ патеръ Иво сказалъ, что я боленъ.

"Пилигримы стояли на колѣняхъ передъ мощами Св. Франциска и я между ними. Всѣ цѣловали голый черепъ, покрытый рѣдкими волосами и повернутый лицомъ къ стѣнѣ. Видъ мощей, а еще болѣе мысль о прикосновеніи къ нимъ, возбудили во мнѣ ужасъ; тѣмъ не менѣе, я нерѣшительно приложился губами къ пожелтѣвшей головѣ.

"Послѣ шестинедѣльнаго отсутствія, мы отправились обратно домой. Наступила уже осень; вѣтеръ дулъ холоднѣе, тучи чаще закрывали солнце; мы молча шли рядомъ. Я мало уже мечталъ о свободѣ, напротивъ, мнѣ хотѣлось скорѣе вернуться въ мою спокойную, мрачную келью, съ висѣвшимъ на стѣнѣ распятіемъ изъ слоновой кости.

"Только теперь я вполнѣ понялъ всю тяжесть отреченія и когда Иво, вскорѣ послѣ нашего возвращенія, сообщилъ мнѣ, что одинъ изъ рыцарей, которыхъ мы встрѣтили на пути, былъ мой отецъ, который пріѣзжалъ для того, чтобъ утвердить меня въ намѣреніи исполнить желаніе матери, то все вокругъ меня погрузилось во мракъ и горькое чувство заставило меня спросить, по какому праву они такъ безжалостно распоряжаются жизнью своего ребенка?

"Отецъ оставилъ мнѣ письмо, въ которомъ просилъ меня во всемъ повиноваться волѣ настоятеля. Онъ писалъ, что не желаетъ видѣть меня, пока мнѣ не исполнится 21 годъ, и выражалъ надежду, что я добровольно соглашусь искупить душевное спасеніе моихъ родителей.

"Я много разъ со слезами смотрѣлъ на маленькій портретъ моей матери, который онъ оставилъ мнѣ. Я напрасно старался открыть въ ея темноголубыхъ глазахъ суровость и безжалостность. И такъ какъ ея лицо и бѣлокурые локоны напоминали мнѣ дорогое существо, образъ котораго наполнялъ мое сердце, то я прижималъ портретъ къ губамъ и шепталъ: «молись за меня, Беатриса».

"Однажды, въ воскресенье, изнуренный постомъ и молитвой, съ глубокой болью въ груди, я сидѣлъ въ кельѣ; глаза мои читали «Отче нашъ», но губы шептали слова, которыя патеръ Ансельмъ строго осудилъ бы. Вдругъ дверь отворилась и на порогѣ показался самъ патеръ Ансельмъ.

" — Слѣдуй за мной, сынъ мой! сказалъ онъ.

"Я машинально всталъ и послѣдовалъ за настоятелемъ въ ту часть монастыря, гдѣ находились его комнаты. Никогда еще моя нога не была тамъ. Когда, наконецъ, мы пришли въ комнаты настоятеля, то я былъ пораженъ обстановкой. Мягкая мебель, малиновый бархатъ, драгоцѣнные ковры, заглушавшіе шаги и дорогія картины окружали насъ со всѣхъ сторонъ. Меня поразило въ особенности, большое количество портретовъ красивыхъ женщинъ, далеко не въ монашескихъ костюмахъ и позахъ.

"Рядомъ въ комнатѣ я увидѣлъ накрытый столъ; двое послушниковъ убирали на столѣ, но, по знаку настоятеля, сейчасъ же удалились. Тогда онъ подошелъ къ одной боковой двери, отдернулъ портьеру и позвалъ Иво, который пришелъ къ намъ со сверткомъ бумаги въ правой рукѣ. Мой взглядъ былъ давно устремленъ на маленькую бѣлую перчатку, лежавшую на полу у стола, которая никакъ не могла принадлежать никому изъ монаховъ. Эта загадка невольно заняла меня, но Иво уже стоялъ посреди комнаты и настоятель сдѣлалъ ему знакъ сѣсть, такъ какъ самъ, тяжело вздохнувъ, сѣлъ въ мягкое кресло.

" — Подойди ближе, возлюбленный сынъ, сказалъ онъ, обращаясь ко мнѣ. До сихъ поръ ты былъ послушнымъ и примѣрнымъ воспитанникомъ; надѣюсь, что и теперь ты останешься такимъ же. Эта рукопись должна быть доказательствомъ твоего послушанія и желанія навсегда посвятить себя Богу. Ты долженъ подписать ее только твоимъ именемъ Степана и этимъ обезпечишь свое собственное блаженство и спасеніе душъ твоихъ родителей.

"По знаку настоятеля, Иво подошелъ ближе; я съ ужасомъ глядѣлъ ему въ лицо, но его опущенный взглядъ не подалъ мнѣ никакой надежды, только лобъ его былъ нахмуренъ, какъ будто солнце, освѣщавшее комнату, мѣшало ему глядѣть, а рука его, державшая бумагу, слегка дрожала.

"Наступила рѣшительная минута и я, собравшись съ мужествомъ, твердо и рѣшительно сказалъ:

" — Многоуважаемый отецъ! Дайте мнѣ время подумать и обсудить до тѣхъ поръ, пока мнѣ исполнится 21 годъ; теперь я еще не чувствую себя достойнымъ вступить въ орденъ; я долженъ сначала примирить съ Богомъ моего внутренняго человѣка. Моя душа все еще жаждетъ свободы; я все еще стремлюсь въ свѣтъ; меня еще не оставило желаніе служить благу тѣхъ моихъ братьевъ, которые менѣе достойны, чѣмъ тѣ, среди которыхъ я живу. Пусть мой отецъ рѣшитъ мою будущность, пусть онъ скажетъ, долженъ ли я быть схоластикомъ или монахомъ. Я хотѣлъ бы услышать это изъ его собственныхъ устъ.

"Я едва перевелъ духъ, и видѣлъ, какъ блѣдное лицо Иво стало еще блѣднѣе. Во взглядѣ настоятеля сверкнула ярость, но его голосъ звучалъ ласковѣе, чѣмъ когда либо.

" — Бѣдный, безумный сынъ мой! я самъ постараюсь наставить тебя на путь истины, я самъ буду приходить къ тебѣ въ келью, буду съ тобой молиться и, если нужно, буду бичевать тебя, если это необходимо, чтобъ умертвить въ тебѣ грѣховнаго человѣка. Я хорошо понимаю, что въ тебѣ возмущается твоя плоть, тогда какъ духъ твой былъ бы достаточно силенъ, чтобъ побѣдить всѣ препятствія. Возвращайся обратно, возлюбленный сынъ, молись и учись уничиженію. Смотри сюда, насъ окружаетъ роскошь, ты видишь на столѣ благоухающія кушанья и сладкое вино, но я смотрю на нихъ духовными глазами и раздѣляю съ братьями ихъ простую трапезу. Я вхожу въ эти покои только для тайныхъ объясненій и для испытаній, которыя налагаю на братьевъ во славу Божію.

"Ты же долженъ научиться отреченію, какъ научился ему я.

"Я видѣлъ, какъ Иво сжалъ губы, чтобъ удержаться отъ улыбки.

"Настоятель взялъ рукопись, затѣмъ протянулъ намъ обоимъ руки для поцѣлуя и отпустилъ насъ.

"Съ этого дня начались мои страданія; патеръ Ансельмъ каждый день являлся ко мнѣ въ келью и въ то время, какъ его губы шептали молитвы, его кнутъ тяжко падалъ на мои обнаженныя плечи. Я гордо удерживался, насколько могъ, отъ всякихъ криковъ и только кусалъ до крови губы.

"Однажды я лежалъ измученный на каменномъ полу моей кельи и молилъ объ освобожденіи, Иво, съ мрачными, сверкающими глазами, сидѣлъ въ кельѣ, погруженный въ задумчивость.

" — Эта мука должна кончиться, сынъ мой, сказалъ онъ, мы убѣжимъ отсюда. Я уже давно думалъ объ этомъ, но не могъ найти безопаснаго пути, такъ какъ, если насъ поймаютъ, то намъ не миновать мученической смерти, меня похоронятъ заживо.

"Сердце дрогнуло во мнѣ отъ ужаса, когда я услышалъ эти слова, спокойно сказанныя Иво. Но я и такъ былъ заживо погребенъ и что значили физическія мученія, сравнительно съ медленной нравственной мукой.

" — О, Иво! я согласенъ на все, вскричалъ я, протягивая руки, но бѣжимъ скорѣе, иначе мои силы приходятъ къ концу и я погибну на моемъ тяжеломъ пути.

"Между тѣмъ, Иво шепталъ, какъ бы про себя:

" — Да, бѣжимъ обратно въ свѣтъ, изъ котораго я бѣжалъ, обманутый любовью и дружбой. Я хотѣлъ найти спокойствіе для моей бѣдной души въ этихъ священныхъ стѣнахъ, но нашелъ здѣсь, такъ же какъ и въ свѣтѣ, одно лицемѣріе, алчность и притворное благочестіе.

"Еще и теперь, когда я, слабый тѣломъ и душой, медленно, но вѣрно иду къ смерти, я съ ужасомъ вспоминаю о томъ, что Иво погибъ изъ-за меня, за меня онъ подвергся мученической смерти. Эта мысль отравляетъ мои послѣднія минуты и всѣ мои страданія ничто, въ сравненіи съ раскаяніемъ, которое вызываетъ во мнѣ смерть Иво.

"Но мое перо не должно останавливаться; я хочу описать мою судьбу, пока во мнѣ есть еще остатокъ силъ и пока новый сострадательный надсмотрщикъ позволяетъ мнѣ это дѣлать.

"И такъ, вернемся назадъ, къ ужаснѣйшимъ минутамъ моей жизни.

"Должно быть вѣтеръ подслушалъ послѣднія слова Иво и перенесъ ихъ въ уши настоятеля, или же насъ выдалъ кто нибудь изъ братьевъ, но это все равно. Въ тотъ же самый вечеръ, мнѣ дали новаго товарища и сказали, что Иво отправляется въ далекое путешествіе, что его посылаютъ къ папѣ отвезти важные документы.

"Сначала я было повѣрилъ этой сказкѣ, но что-то въ глубинѣ души запрещало мнѣ вѣрить ей.

"Я по цѣлымъ днямъ не спускалъ глазъ съ дверей, такъ какъ считалъ невозможнымъ не увидѣть его болѣе.

"Однажды, ночью, мой безпокойный сонъ былъ нарушенъ тихимъ стукомъ, который былъ сейчасъ же покрытъ шумомъ множества голосовъ, доносившихся до меня изъ нижнихъ келій. Я сталъ прислушиваться съ лихорадочнымъ волненіемъ, тогда какъ мой надсмотрщикъ, казалось, крѣпко спалъ. Тогда я услышалъ тихій, хорошо знакомый мнѣ голосъ. Я съ громкимъ крикомъ вскочилъ, такъ что уснувшій братъ мгновенно проснулся.

" — Иво, Иво, это ты? громко закричалъ я, прижимаясь горячимъ лбомъ къ камню и царапая его ногтями. Но камень не тронулся.

"Тогда послышалось громкое пѣніе и сквозь стѣну доносились до меня удары молотка. Я вспомнилъ слова Иво, что монахъ, пытающійся бѣжать, наказывается погребеніемъ заживо.

"Мнѣ казалось, что все вокругъ меня объято пламенемъ. Мой надсмотрщикъ схватилъ меня на руки, затѣмъ наступила глубокая ночь вокругъ меня и во мнѣ.

"Должно быть, я долго спалъ, такъ какъ, когда проснулся, то моя длинная, худая фигура была одѣта въ бѣлое, длинное платье. Я лежалъ на постелѣ и солнце ярко свѣтило въ открытое окно комнаты, которой я никогда не видѣлъ.

"У моей постели сидѣлъ молодой патеръ, погруженный въ чтеніе старой книги. Я глубоко вздохнулъ. Монахъ поднялъ голову, и на меня взглянули прелестные, умные глаза. Сидѣвшій около меня былъ еще только послушникомъ, а монахъ, сидѣвшій въ ногахъ моей постели, поднялся по знаку перваго и всталъ, чтобы принести мнѣ лѣкарство.

" — Ты выздоровѣлъ, юноша, слава Богу! Я не считалъ твою болѣзнь смертельной и потому такъ усердно ходилъ за тобой. Вѣрь мнѣ, я защищаю страдающихъ, такъ же какъ самого себя, а ты тяжело страдалъ. Дай мнѣ руку…. Хорошо, теперь мы друзья. Въ бреду ты разсказалъ мнѣ исторію твоей жизни. Я постараюсь быть умнѣе, Иво, и мужественнѣе, чѣмъ онъ… Да, не удивляйся, но тише, сюда идутъ.

"Молодой ученикъ, не предназначавшійся быть монахомъ, часто заставлялъ меня забывать мою судьбу.

"Подъ предлогомъ учиться вмѣстѣ со мной, онъ тайно досталъ все необходимое для письма, и далъ мнѣ обѣщаніе, если я умру, передать эти записки въ руки моего отца.

"Его имя похоже на Иво, и когда мы остаемся: одни, я часто называю его такъ. Но мы видимся одни только по ночамъ, днемъ съ нами всегда третій.

"Сегодня гроза; небо покрыто темными тучами, крупныя капли дождя уже падаютъ на руку, которую я просунулъ за окно. Небо не должно было бы быть сегодня такимъ гнѣвнымъ, такъ какъ сегодня я сталъ, наконецъ, монахомъ, въ честь Св. Стефана.

"Юный монастырскій ученикъ, по имени Инко, дѣлаетъ много изъ любви ко мнѣ; онъ постоянно сопровождаетъ меня въ моихъ прогулкахъ и ищетъ мнѣ уединенныя мѣста въ саду. Я съ удовольствіемъ слушаю его разсказы; онъ видѣлъ Курляндію, былъ при герцогскомъ дворѣ, имѣлъ возможность наблюдать людей, и нашелъ и тамъ много дурнаго.

"Люди повсюду дурны. Я пожертвовалъ Иво изъ любви къ свѣту, и теперь искупаю мой грѣхъ медленной смертью. Моя душа съ трудомъ разстается съ тѣломъ, но я надѣюсь освободиться, прежде чѣмъ мнѣ исполнится 21 годъ.

"Эта мысль наполняетъ мою душу тихою радостью.

"Дождь льетъ ручьями, вся природа кажется въ борьбѣ сама съ собой. Вѣтеръ ломаетъ сучья деревьевъ.

"Я вижу лежащее на землѣ птичье гнѣздо, маленькія птички мечутся вокругъ убитыхъ дѣтей.

"Я умираю, но обо мнѣ никто не будетъ жалѣть, развѣ, можетъ быть, молодой монастырскій ученикъ, печальный взглядъ котораго напоминаетъ мнѣ возлюбленнаго Иво.

"Непогода привела къ намъ гостей. Подъ нашей кровлей остановился принцъ и его спутникъ, тогда какъ другіе отправились дальше, въ Вѣну.

"Человѣкъ, со смѣлымъ взглядомъ, — Курляндскій принцъ, такъ сказалъ мнѣ мой товарищъ Инко, и сейчасъ же отошелъ, тогда какъ патеръ Ансельмъ приближался ко мнѣ съ принцемъ.

"Я имѣлъ случай обмѣняться съ нимъ нѣсколькими словами и замѣтилъ, что при этомъ патеръ Ансельмъ былъ сильно взволнованъ, и какъ можно скорѣе увелъ отъ насъ принца.

"Гости остановились внизу, подо мною, въ маленькой молитвенной залѣ. Я ясно слышалъ ихъ разговоры.

"Они говорили о походѣ.

"Какъ часто желалъ я быть военнымъ; къ тому же немного нужно мужества, чтобъ пожертвовать несчастною жизнею, но нужны нечеловѣческія силы, чтобъ выносить видъ настоятеля, который выказываетъ теперь ко мнѣ любовь и заботливость отца.

"Когда его губы дотрогиваются до моего лба, мнѣ кажется, что ядовитое дыханіе вливается въ мою душу. Страшная ненависть бушуетъ во мнѣ. Если бы я вонзилъ ножъ въ его грудь, то освободилъ бы міръ отъ злодѣя. Но мои руки были бы запятнаны кровью и я не могъ бы подымать ихъ къ небу, чтобъ молиться о соединеніи съ Беатрисой.

"Но одну мысль я хочу привести въ исполненіе. Я сегодня же хочу передать принцу исторію моей жизни, которую я ношу у себя въ груди.

"Я останусь одинъ съ чужестраннымъ принцемъ; благородное сердце этого чужестранца, которое я вижу въ его глазахъ, ручается мнѣ, что онъ, не колеблясь, исполнитъ мою просьбу.

"Онъ, можетъ быть, позаботится, чтобъ въ моей судьбѣ произошла перемѣна.

"Боже мой! какъ оживляетъ меня эта мысль!

"Можетъ быть, мнѣ еще удастся насладиться свободой, хотя недолго.

«О! молись за меня, моя Беатриса!»

*  *  *

Елизавета уронила рукопись на колѣни.

— Боже мой! какая ужасная тайна, и гдѣ ея разгадка?

Съ этимъ новымъ вопросомъ на губахъ и съ новой заботой въ сердцѣ, пошла графиня къ себѣ въ спальню.

Заря уже занималась, когда она, наконецъ, сомкнула усталые глаза, но и во снѣ судьба несчастнаго брата Стефана преслѣдовала ее.

ГЛАВА XI.
У домашняго очага.

Въ западной башнѣ замка Левентруцъ, въ круглое окно которой свѣтили заходящіе лучи осенняго солнца, ходилъ взадъ и впередъ, заложивъ руки за спину, высокій мужчина.

Онъ былъ видимо въ нетерпѣніи и досадѣ, что ясно выражалъ его взглядъ. Онъ былъ сложенъ атлетомъ, его благородная голова была покрыта длинными, сѣдѣющими волосами. Черты лица были хотя неправильны, но носили на себѣ рѣзкій отпечатокъ рыцарскаго мужества и отважности. Глаза были живы и умны, а губы улыбались слегка саркастически. Его наружность нельзя было назвать красивой, но, во всякомъ случаѣ, она принадлежала къ числу останавливающихъ на себѣ вниманіе.

Легкая, почти юношеская, походка заставляла считать графа фонъ-Левентруцъ, гораздо моложе, чѣмъ онъ былъ на самомъ дѣлѣ.

Круглая комната, въ которой онъ находился, отличалась изысканною простотой, но была не лишена извѣстнаго комфорта. Надъ широкимъ мраморнымъ каминомъ висѣли принадлежности охоты; посреди комнаты стоялъ массивный письменный столъ, на которомъ стояли песочные часы и лежали книги и принадлежности для письма; тигровыя и волчьи шкуры покрывали полъ.

Утомившисъ долгимъ ожиданіемъ, графъ сѣлъ передъ каминомъ и сталъ такъ сильно мѣшать огонь, что искры летѣли по всей комнатѣ. Внизу послышались шаги.

— Наконецъ-то онъ пришелъ, прошепталъ графъ, но не поднялъ головы и не перемѣнилъ положенія.

Дверь отворилась и появился братъ графа, юнкеръ Балдуинъ, съ которымъ мы уже познакомились на Герфордской ярмаркѣ.

— Извини, пожалуйста, что я заставилъ тебя немного ждать. Меня задержала Бела. Я долженъ былъ дать лѣкарство ея больной собаченкѣ, за которой ухаживаетъ Герта Нольде.

— Фрейленъ фонъ-Нольде, лучше бы сдѣлала, если бы отколотила собаченку, съ досадой сказалъ графъ. Скверное животное рветъ только ковры и недавно разорвала платокъ моей жены. Белѣ слѣдовало бы быть съ собакой строже, въ особенности въ виду того, какъ строго обходится она съ горничными, если онѣ забудутъ ей нагрѣть туфли.

Юнкеръ поднялъ брови и съ особеннымъ удареніемъ отвѣчалъ:

— У нашей сестры нѣтъ бюргерскихъ слабостей; она похожа на нашу гордую мать, которая всегда помнила, чѣмъ она обязана своему роду.

Графъ иронически засмѣялся.

— Да, конечно, я еще не забылъ, какъ Бела, будучи дѣвушкой, всегда прежде всего узнавала, кто отецъ и мать дѣвушекъ, съ которыми она знакомится, и какъ, однажды, одна дочь бѣднаго пастора, представившаяся Белѣ, какъ принцесса мессопотамская, получила отъ сестры слѣдующій отвѣтъ:

— «Ты, конечно, не курляндская баронесса, но я постараюсь играть съ тобой».

— И дѣйствительно, маленькая, мнимая принцесса цѣлый вечеръ пользовалась особеннымъ расположеніемъ Белы и она долго не могла понять, почему всѣ такъ громко смѣялись, когда она представила дочь пастора своей какой-то подругѣ, какъ принцессу. Бела легкомысленно пожертвовала свою любовь, чтобъ только пріобрѣсти звучный титулъ, но ты, желающій по наружности слѣдовать примѣру твоихъ благородныхъ предковъ, дѣлаешь такія дѣла, которыя, по моему мнѣнію, не согласуются съ достоинствомъ благороднаго дворянина. Меня крайне удивляетъ, какъ ты настолько унижаешься, что по секрету просишь у слугъ въ долгъ денегъ, которыя они получаютъ отъ меня, какъ жалованье.

— Эбергардъ! угрожающимъ тономъ вскричалъ юнкеръ.

— Къ тому же, спокойно продолжалъ графъ, ты употребляешь эти деньги на оргіи; но пора тебѣ разстаться съ твоими вакханками, точно такъ же, какъ и съ твоими пріятелями, съ которыми ты держишь дорогія пари и предпринимаешь разныя дорого стоющія развлеченія.

Юнкеръ хотѣлъ съ досады вскочить, но графъ жестомъ удержалъ его и продолжалъ:

— Ты сейчасъ увидишь, что я отлично все знаю, мнѣ даже извѣстно, что ты имѣешь въ Кельнѣ богато отдѣланную квартиру и содержишь цѣлую толпу лакеевъ. Вслѣдствіе такой жизни, всѣ твои деньги давно истрачены, кромѣ того, я давалъ тебѣ, не смотря на твое поведеніе, большую сумму каждый годъ въ виду того, что ты будешь моимъ наслѣдникомъ, если мой сынъ предпочтетъ монашескую рясу свѣтской жизни. Но, къ счастью, мой сынъ передумалъ и возвратился сюда, чтобъ доказать, что онъ дѣйствительно мой сынъ. Какъ кажется, монастырская жизнь не имѣла на него удручающаго вліянія; его рѣчи также свободны, какъ и поступки, въ его глазахъ свѣтится чистосердечіе и мужество.

Графъ на минуту остановился, лицо его видимо прояснилось, когда онъ заговорилъ о сынѣ. Затѣмъ онъ снова повернулся къ брату, который сѣлъ противъ него на стулъ, и, скрывъ волненіе подъ улыбкой, продолжалъ:

— Я считаю въ настоящее время моимъ долгомъ, обратить твое вниманіе на твое настоящее положеніе, которое измѣняется съ возвращеніемъ моего сына. Ты знаешь, я никогда не былъ скупъ; до сихъ поръ я не отказывалъ тебѣ ни въ чемъ, въ настоящее же время я принужденъ самъ вознаградить моего сына за состояніе его матери, доставшееся монастырю, и ты знаешь, что я никогда не измѣняю того, что разъ рѣшилъ.

Юнкеръ всталъ, подошелъ къ окну и, нахмуривъ лобъ, глядѣлъ вдаль.

— Затѣмъ, Балдуинъ, продолжалъ графъ, кладя руку на плечо брату, съ твоей стороны, очень похвально, что ты занимаешься Стефаномъ, но мнѣ не нравятся уединенныя прогулки, которыя ты съ нимъ предпринимаешь. Мнѣ было бы очень досадно, если бы ты передалъ ему твои взгляды на извѣстныя вещи, на которыя ты смотришь какъ-то поверхностно. Я не желаю, чтобъ онъ исполнялъ свой долгъ такъ же небрежно, какъ и ты.

Ты знаешь, что я ненавижу притворство, и скорѣе прощу человѣку надменныя слова, чѣмъ ложь или трусость.

Дворянинъ, отъ котораго пахнетъ духами и который закрываетъ глаза, когда долженъ отвѣтить на поклонъ трудолюбиваго бюргера, для меня человѣкъ недостойный. По моему, преимущество дворянина заключается не въ одномъ рожденіи. Благодаря этимъ взглядамъ, я былъ въ постоянной враждѣ съ моими единоплеменниками и сильно упалъ въ ихъ мнѣніи уже потому, что не твердо держался законовъ, созданныхъ эгоизмомъ знатныхъ, которые, въ своемъ ничтожествѣ, отворачиваются отъ благодарящаго ихъ человѣка. Я знаю, братъ, ты выше всего ставишь гербъ и происхожденіе человѣка, но это не мѣшаетъ тебѣ изъ выгоды, и когда никто этого не видитъ, брать деньги у человѣка, стоящаго ниже тебя во всѣхъ отношеніяхъ, а затѣмъ, въ кругу тебѣ равныхъ, безжалостно смѣяться надъ нимъ. Такое поведеніе, братъ, я называю трусостью и неблагороднымъ страхомъ передъ людскимъ мнѣніемъ, который не имѣетъ ничего общаго съ благородствомъ. Мой сынъ не долженъ имѣть подобныхъ взглядовъ. Ты сумѣлъ заставить забыть, что нѣкогда путешествовалъ по странѣ изъ дома въ домъ, какъ нищенствующій рыцарь; послѣ того, какъ мы потеряли все наше имущество, ты смѣялся надо мной, когда я, предпочтя униженію трудъ, поступилъ на короткое время управляющимъ къ одному изъ моихъ друзей, тогда какъ ты самъ не стыдился жить милостыней. Въ настоящее время ты пытаешься отрицать прошлое и распускаешь слухъ, будто это былъ не ты, а нашъ покойный братъ. Берегись, Балдуинъ, я сумѣю защитить покойнаго отъ такой славы, такъ какъ, конечно, онъ, благодаря своему легкомыслію, растратилъ громадное состояніе, но послѣ того, какъ онъ потерялъ ребенка и жену, онъ имѣлъ мужество, такъ же какъ и я, взяться за работу, пока, наконецъ, ранняя смерть не похитила его.

Графъ замолчалъ и, глубоко вздохнувъ, провелъ рукой по лбу.

Казалось, его воспоминанія возвратились къ далекому прошлому.

— Ты кончилъ, наконецъ? насмѣшливымъ тономъ спросилъ юнкеръ. Стоитъ припоминать всѣ прошлыя глупости! Что же касается твоего сына, то онъ можетъ дѣлать, что ему угодно, но меня удивляетъ, что ты говоришь это, какъ будто ты самъ въ молодости былъ святымъ, хотя у насъ на родинѣ еще до сихъ поръ вспоминаютъ твои безумныя шалости.

— Да, онѣ были безумны, я съ этимъ согласенъ, но никогда — безчестны.

— Что же можно найти дурнаго въ томъ, что я, посѣщая разныхъ помѣщиковъ, какъ странствующій рыцарь, никогда не хотѣлъ повиноваться тамъ, гдѣ привыкъ повелѣвать, и нашъ покойный дядя не могъ сдѣлать ничего лучшаго, какъ во время передать намъ свое славное имя и громадное состояніе. Посмотри на твою жену, Эбергардъ, она относительно меня менѣе щепетильна, хотя ее всѣ считаютъ или за испанскую графиню или за курляндскую баронессу. Она всегда умѣетъ такъ вести себя, что ее часто принимали даже за египетскую принцессу, я самъ не знаю до сихъ поръ, гдѣ ты нашелъ красавицу, но, даю тебѣ честное слово, мало забочусь объ этомъ и нахожусь съ ней въ самыхъ лучшихъ родственныхъ отношеніяхъ, и надѣюсь, ты не станешь дѣлать мнѣ выговоръ, что твоя жена часто выбираетъ меня спутникомъ въ прогулкахъ.

Балдуинъ сказалъ все это очень тихо, но пристально глядѣлъ на брата, хотя и дѣлалъ видъ, что все его вниманіе устремлено на разглядываніе его собственныхъ ногтей.

Графъ нѣсколько разъ тяжело перевелъ духъ, затѣмъ спокойно сказалъ:

— Мнѣ нечего болѣе говорить тебѣ, нашъ разговоръ конченъ.

Юнкеръ злобно обернулся, высунулся въ окно и крикнулъ егерю:

— Лейтгольдъ! подай мнѣ лошадь, ты будешь сопровождать меня въ Герфордъ; затѣмъ онъ слегка кивнулъ брату и гордыми шагами удалился изъ комнаты.

— Такъ же вѣрно какъ то, что я пріобрѣлъ себѣ въ лицѣ брата непримиримаго врага, мнѣ кажется, что этотъ Лейтгольдъ исполняетъ здѣсь должность шпіона. Его косые взгляды и тихая походка крайне мнѣ не нравятся. Это нужно измѣнить.

Думая такимъ образомъ, графъ закрывалъ окно, вдругъ двѣ сильныя руки опустились ему на плечи и громкій голосъ сказалъ по-латышски:

— Здравствуй, другъ.

Графъ вдрогнулъ и, радостно вскрикнувъ, очутился въ объятіяхъ пожилаго мужчины.

— Путкаммеръ! тебя ли я вижу? вскричалъ онъ.

Скоро друзья сидѣли у камина, погруженные въ оживленный разговоръ.

Путкаммеръ разсказалъ о герцогскомъ дворѣ, о причинѣ своего посольства, которое не заключало въ себѣ ничего пріятнаго для настоятельницы. Онъ говорилъ, что герцогъ по болѣзни отправился заграницу купаться и это путешествіе, совершенное съ громадной свитой, стоило большихъ денегъ, вслѣдствіе чего герцогъ не въ состояніи исполнить требованія сестры и посылалъ со своимъ канцлеромъ только небольшую часть той суммы, которую она ожидала.

Затѣмъ онъ перешелъ къ описанію дѣлъ на родинѣ и заключилъ словами:

— Теперь я привезъ тебѣ давно обѣщанныхъ курляндскихъ собакъ и вмѣстѣ съ нимъ ихъ воспитателя, но съ Баярдомъ мнѣ пришлось проститься, онъ перешелъ къ герцогу и стоитъ теперь на его конюшнѣ.

Друзья еще долго сидѣли при огнѣ, довѣрчиво разговаривая. Путкаммеръ уже зналъ вкратцѣ исторію своего друга и былъ крайне обрадованъ, что его единственный сынъ возвратился домой. Они весело чокнулись въ воспоминаніе молодости и съ пожеланіемъ счастья на будущее.

Затѣмъ наступило продолжительное молчаніе и каждый, казалось, былъ занятъ своими мыслями.

Наконецъ, графъ помѣшалъ огонь въ каминѣ и нерѣшительно спросилъ:

— А что говорятъ обо мнѣ на родинѣ?

Путкаммеръ задумчиво поглядѣлъ на друга. Вопросъ былъ поставленъ такъ прямо, что онъ долженъ былъ отвѣчать на него также прямо, поэтому онъ спокойно сказалъ:

— Съ тѣхъ поръ, какъ принцъ былъ у тебя въ. замкѣ, наши соотечественники, какъ кажется, немного примирились съ тобой.

Ты знаешь, какъ легко попасть въ немилость и затѣмъ снова въ милость знатныхъ. Особенная милость и немилость часто зависятъ отъ самыхъ пустыхъ причинъ.

Сначала ты имѣлъ несчастіе оскорбить тщеславіе одной изъ могущественныхъ салонныхъ змѣй, затѣмъ ты былъ такъ неосмотрителенъ, что открыто вызвалъ клеветника, и когда онъ, изъ трусости, отказался драться съ тобой, ты отправился въ общество и былъ такъ глупъ, что ударилъ оскорбителя хлыстомъ по лицу въ присутствіи дамъ и родителей оскорбленнаго тобою юнкера. Это былъ скандалъ, мой милый, и страшное преступленіе противъ приличій. Высшее общество прощаетъ всѣ скрытые грѣхи, но ни за что не проститъ подобнаго неосмотрительнаго взрыва вполнѣ справедливаго негодованія. Ты легко могъ бы погубить своего противника хитростью, но тебѣ не слѣдовало открыто бороться съ нимъ. Ты, бѣдняга, всегда былъ слишкомъ прямодушенъ, слишкомъ благороденъ.

Путкаммеръ замолчалъ, устремивъ разстроганный взглядъ на склоненную голову своего друга, спокойно сидѣвшаго противъ него.

— Ты совсѣмъ не дипломатъ, продолжалъ Путкаммеръ, подождавъ немного. Ты желаешь улучшить свѣтъ по своей мѣркѣ и употребляешь на это слишкомъ много благородства, которое не приноситъ пользы ни тебѣ, ни другимъ. Свѣтъ желаетъ, чтобъ его обманывали и наиболѣе покровительствуетъ тому, кто его наиболѣе обманываетъ. Слѣдовательно, оставимъ его такимъ, каковъ онъ есть. Тотъ, кто пробуетъ бороться противъ общаго теченія — всегда гибнетъ. Тебѣ достаточно должно быть, что мнѣніе о тебѣ твоихъ лучшихъ друзей осталось неизмѣнно.

Говоря это, онъ взялъ руку графа и съ волненіемъ пожалъ.

— Затѣмъ, Эбергардъ, прибавилъ Путкаммеръ, я часто былъ твоимъ помощникомъ въ разныхъ безумныхъ выходкахъ, но твоя послѣдняя выходка, заслужившая тебѣ такое неодобреніе, заставила забыть даже твое похищеніе красавицы жидовки.

Графъ вздрогнулъ.

— Тише, сказалъ онъ, оглядываясь. Не вспоминай объ этомъ дѣлѣ, оно было проклятіемъ всей моей жизни. Эта несчастная женщина страстно полюбила меня и приняла мое минутное увлеченіе за истинную любовь. Я никогда не могу разорвать этой цѣпи и, разъ попавъ въ нее, не могу освободиться. Въ настоящее время у меня даже нѣтъ на это силъ. Надѣюсь, что, ты не хочешь сказать…

— Ради Бога! сказалъ Путкаммеръ съ испугомъ, вставая, вспомни о твоей женѣ.

— Ты узнаешь то, чего я не довѣрялъ никому, и увидишь, что я оказываю справедливость моей женѣ, съ горькой улыбкой сказалъ графъ.

Онъ всталъ, закрылъ дверь, затѣмъ медленно вернулся назадъ и началъ:

— Ты знаешь, другъ мой, каково было тогда положеніе нашего семейства. Моя мать умерла отъ горя, когда убѣдилась, что расточительность мужскихъ членовъ нашего семейства совершенно расшатала наше благосостояніе. Мой отецъ, много лѣтъ спустя, умеръ скоропостижно, когда, однажды ночью, наша лучшая усадьба неожиданно сгорѣла. Во время этого пожара мой второй братъ потерялъ своего единственнаго ребенка, а мы — всѣ еще оставшіяся у насъ драгоцѣнности. Это довершило наше разореніе. Балдуинъ, любимый сынъ удалился съ остаткомъ нашего великолѣпія; я получилъ менѣе всѣхъ. Ни моя наружность, ни мои внутреннія качества немогли пріобрѣсти мнѣ расположенія родителей, такъ какъ я не могъ одобрять ни безграничнаго высокомѣрія моей матери, ни деспотическихъ взглядовъ отца. Еще будучи мальчикомъ, я имѣлъ мужество противорѣчить тамъ, гдѣ считалъ это нужнымъ, и благодаря этому сдѣлался ненавистнымъ родителямъ. Что же было удивительнаго, послѣ этого, что я больше бывалъ въ людскихъ, чѣмъ въ нашихъ гостиныхъ? Часто съ нашимъ лѣсничимъ я удалялся на охоту и проводя дни и ночи въ лѣсу, развивалъ свои физическія силы; но кромѣ того, пріобрѣталъ взгляды народа и невольно возмущался при видѣ того рабства, въ которомъ находились курляндскіе крестьяне. Когда, впослѣдствіи, я поступилъ въ высшую школу, я часто испытывалъ тоску по родинѣ, и тогда пѣніе латышскихъ пѣсенъ нѣсколько облегчало меня.

Возвратившись домой, я нашелъ домъ пустымъ, мать умершей, а отца поступившимъ къ герцогинѣ управителемъ замка Дубельнъ. Мой отецъ остался съ братомъ въ Курляндіи, а я поѣхалъ въ Вестфалію, къ богатому дядѣ фонъ-Левентруцъ, который былъ всегда враждебно настроенъ противъ моихъ родителей. Остальные мои братья не рисковали обратиться къ нему, мнѣ же было нечего терять и я надѣялся на мою счастливую звѣзду. На пути туда я встрѣтилъ свою злую звѣзду. У меня былъ слуга, молодой малый, почти моихъ лѣтъ, по имени Клаусъ, веселый и беззаботный юноша и такой же любитель разныхъ безумныхъ выходокъ, какъ и его господинъ. Мы отлично понимали другъ друга, онъ понималъ мои малѣйшіе намеки, когда дѣло шло объ исполненіи моихъ приказаній. Ты знаешь исторію о прекрасной Реввекѣ. Въ началѣ причиною всего было легкомысліе. Молодая, красивая, тщеславная женщина, стремившаяся возвыситься, не могла находить удовольствія быть женой ненавистнаго ей мужа. Ей нужна была другая сфера дѣйствій. Благодаря учености своего отца, она получила извѣстное образованіе. Она была настолько глупа, что приняла мое ухаживаніе за глубокую страсть, а я былъ достаточно тщеславенъ, чтобъ не разсѣивать ея заблужденія.

Когда я прожилъ у дяди полгода, онъ, казалось, примирился со мной и съ моимъ семействомъ. Я понравился ему, особенно онъ восхищался моимъ безстрашіемъ и любовью къ разнымъ безумнымъ выходкамъ: онъ не только не старался меня удерживать, но, казалось, даже поощрялъ. Мой Клаусъ тоже пользовался его расположеніемъ. Онъ даже покровительствовалъ моимъ отношеніямъ къ еврейкѣ. Онъ щедро давалъ мнѣ деньги на разныя предпріятія и радовался, что мы обманывали «ревниваго Шмуля», какъ онъ звалъ мужа Реввеки.

Судьбѣ угодно было наказать мою игру священнѣйшимъ чувствомъ. Мой дядя назначилъ меня своимъ наслѣдникомъ съ тѣмъ, чтобы вмѣстѣ съ состояніемъ я принялъ и его имя. Мнѣ предоставлялось также право раздѣлить наслѣдство, если я захочу, съ братьями. Послѣ этого я простился съ дядей, но Реввека не согласилась покинуть меня. Изъ состраданія, или изъ тщеславія, но я взялъ ее съ собой и привезъ въ Курляндію, но, пріѣхавъ туда, я не могъ жить съ ней, не возбуждая вниманія и неудовольствія. Ты знаешь, какой позоръ ожидалъ человѣка, имѣющаго сношенія съ еврейкой. Я долженъ былъ быть постоянно на сторожѣ и, признаться, я самъ уже давно считалъ недостойной связь, которую завелъ. Благодаря щедрости дяди, я располагалъ большими средствами и отправился въ Вѣну и тутъ мнѣ удалось получить мѣсто. Въ шумѣ большаго города, красавица Реввека совершенно исчезла, къ тому же, она жила очень уединенно и скромно и только рѣдко, и то подъ густымъ вуалемъ, показывалась на улицѣ.

Къ моему крайнему удивленію, я открылъ въ ней, рядомъ съ красотой, тонкій умъ, который могъ бы меня привязать къ ней, если бы дикая ревность не подавила въ ней всѣ другія чувства. Ея недовѣріе не только оскорбляло меня, но также и раздражало. И чѣмъ болѣе она наблюдала за мною, тѣмъ болѣе сталъ я развлекаться; угрозы только раздражали меня и совершенно убили послѣдній остатокъ любви.

Однажды Клаусъ принесъ мнѣ приглашеніе на охоту на волковъ отъ одного моего бывшаго товарища по университету, имѣніе котораго находилось въ нѣсколькихъ миляхъ за Вѣной. Я съ удовольствіемъ принялъ это приглашеніе и, воспользовавшись яснымъ, зимнимъ днемъ, отправился въ маленькихъ саняхъ, взявъ Клауса кучеромъ, въ имѣніе своего пріятеля.

Когда мы ѣхали по уединеннымъ мѣстамъ, Клаусъ пѣлъ курляндскія пѣсни. Такимъ образомъ, мы быстро подвигались впередъ и, наконецъ, доѣхали до одного лѣса. Тутъ, у перекрестка, стояла маленькая деревянная часовня и въ ней какой-то католическій святой. Протянутыя руки деревяннаго изображенія и искаженное страданіями лицо должно было представлять какого нибудь мученика въ минуты его сильнѣйшихъ страданій. Большой ротъ былъ выкрашенъ въ ярко красный цвѣтъ, точно такой же, какъ щеки и носъ, и производилъ такое впечатлѣніе, какъ будто бы художникъ обмакнулъ кисть въ кровь и ею разрисовалъ лицо святаго.

— «Это святой Стефанъ, сказалъ Клаусъ, указывая на деревянную фигуру. Вѣтеръ навѣрно свалитъ его сегодня, и завтра онъ будетъ лежать въ снѣгу».

— Жаль красавца, сказалъ я, смѣясь, такъ какъ, въ его легкой одеждѣ, онъ рискуетъ замерзнуть. Поди и поставь его подъ крышу.

Клаусъ выскочилъ изъ саней и отодвинулъ святаго въ уголъ.

— Хорошо, сказалъ я смѣясь, что же намъ теперь съ нимъ сдѣлать?

— «Возьмите съ собой, сказалъ Клаусъ. Мы ѣдемъ сегодня безъ слугъ и потому пріѣдемъ въ чужоа имѣніе, какъ бѣдняки».

Сказавъ это, онъ поставилъ святаго за санями к крѣпко привязалъ его.

И въ то время, какъ я смѣялся надъ выходкой моего слуги, онъ быстро ударилъ по лошадямъ и мы скоро уѣхали.

Прежде чѣмъ пріѣхать въ имѣніе моего друга, мы должны были проѣхать нѣсколько деревень; я, погруженный въ задумчивость, совсѣмъ забылъ о стоящемъ за мной святомъ, и уже поздно замѣтилъ раздраженныя лица встрѣчавшихся на пути людей и брошенный въ насъ камень совершенно неожиданно сбилъ у Клауса съ головы шапку; я тутъ только понялъ, что, оскорбивъ святаго, мы раздражили народъ. Я обернулся, чтобъ отвязать статую, и замѣтилъ въ эту минуту, что за нами гналась цѣлая толпа съ палками, испускавшая дикіе крики.

— Клаусъ!.. крикнулъ я, пошелъ скорѣе, опасность больше, чѣмъ я думалъ. Пошелъ скорѣе!

Я думалъ, что мнѣ удастся развязать святаго, но это было невозможно, такъ какъ ремень былъ привязанъ очень крѣпко, а отъ скорой ѣзды по неровной дорогѣ, толчки мѣшали развязать его.

Между тѣмъ, толпа увеличивалась, изъ всѣхъ хижинъ выскакивали любопытные и сейчасъ же превращались въ нашихъ враговъ. Большинство задыхалось отъ усталости, но уже за нами и впереди насъ начинали появляться всадники. Я понялъ, что намъ хотятъ перерѣзать дорогу; нужно было постараться спастись въ безопасное мѣсто.

Рядомъ со мной лежало заряженное ружье, но я рѣшился употребить его только въ послѣдней крайности. Между тѣмъ, наши лошади начали утомляться а Клаусъ сознался мнѣ съ испугомъ, что онъ сбился съ дороги.

— Кому принадлежитъ эта усадьба? сказалъ я, но все равно, поѣдемъ къ ней, можетъ быть, намъ удастся спастись отъ преслѣдователей.

Клаусъ исполнилъ мое приказаніе и черезъ нѣсколько минутъ мы въѣзжали въ широко открытыя ворота и черезъ мгновеніе остановились передъ широкими дверьми.

Едва успѣли наши лошади остановиться, какъ на встрѣчу выбѣжала толпа прислуги, но всѣ остановились въ изумленіи, при видѣ страннаго украшенія за санями. Когда мы пріѣхали, всѣ переглядывались съ удивленіемъ, нѣкоторые крестились; между тѣмъ, недалеко отъ усадьбы раздались страшные крики и шумъ. Но я уже снова оправился и въ то время, какъ Клаусъ отвязывалъ святаго, я спокойно поднялся по лѣстницѣ и крикнулъ перваго попавшагося мнѣ лакея, чтобъ онъ доложилъ обо мнѣ хозяину замка. Между тѣмъ, дворъ наполнялся крестьянами; яркая краска покрыла мнѣ лицо, когда отворилась дверь и появился серьезный старикъ. Его взглядъ остановился на мнѣ, онъ слегка поклонился на мой поклонъ, затѣмъ указалъ мнѣ на комнату, въ которую была открыта дверь и богатая отдѣлка которой уже давно привлекала мое вниманіе.

Мое положеніе было похоже на положеніе школьника, пойманнаго въ шалости, который ищетъ себѣ какого нибудь извиненія. Мое роковое положеніе не отняло у меня соображенія и, не смотря на раздававшійся со двора шумъ, я въ короткихъ словахъ объяснилъ помѣщику необдуманный поступокъ моего слуги.

Физіономія старика нисколько не измѣнилась и онъ отвѣчалъ мнѣ на дурномъ нѣмецкомъ языкѣ, съ иностраннымъ акцентомъ, что считаетъ мое положеніе очень дурнымъ.

— «Молодой человѣкъ, сказалъ онъ, религіозный фанатизмъ очень силенъ въ народѣ и я, право, не знаю, чѣмъ намъ удастся успокоить раздраженную толпу. Конечно, я постараюсь уговорить ихъ. Во всякомъ случаѣ, вамъ невозможно будетъ продолжать вашъ путь».

— Позвольте мнѣ самому переговорить съ народомъ, сказалъ я, меня очень огорчаетъ, что приходится путать васъ въ это дѣло.

— «Вы умѣете говорить по-польски?» сказалъ старикъ.

Я отвѣчалъ, что не умѣю.

— «Вы видите, что мнѣ приходится дѣйствовать за васъ». Сказавъ это, онъ вышелъ въ дверь и скоро я услышалъ его голосъ. Онъ говорилъ съ толпой изъ окна, но, по видимому, не могъ достигнуть благопріятнаго результата.

Еще никогда не былъ я въ такомъ непріятномъ положеніи; я проклиналъ мое легкомысліе и давалъ себѣ обѣщаніе, навсегда отказаться отъ глупыхъ продѣлокъ. Я съ нетерпѣніемъ ходилъ взадъ и впередъ по мраморному полу, вдругъ взглядъ мой случайно упалъ на зеркало передо мною. Сзади меня, въ открытыхъ дверяхъ, стояло ангельское существо; я поспѣшно обернулся и забылся, весь погруженный въ восхищеніе. Тогда она слегка вскрикнула, подбѣжала ко мнѣ и, непринужденно взявъ меня за руку, сказала:

— «Сдѣлайте все, чего требуетъ отъ васъ злой Іона; онъ возбуждаетъ противъ васъ народъ, который хочетъ побить васъ каменьями, если вы не сдѣлаете путешествія босикомъ къ святому, вмѣстѣ съ тѣмъ они требуютъ новое одѣяніе и новую часовню для оскорбленнаго Стефана. Другіе же требуютъ на постройку новой деревянной церкви сто талеровъ».

Я не въ состояніи былъ сказать ни слова. Въ темноголубыхъ, невинныхъ глазахъ молодой дѣвушки было столько прелести, что я стоялъ, какъ пораженный.

— «Что же вы будете дѣлать?» спросила она, тяжело дыша.

Я могъ только прижать руку къ груди и низко поклониться, но вѣроятно, мой сверкающій взглядъ испугалъ ее, такъ какъ она покраснѣла и отступила.

Графъ вернулся съ гнѣвнымъ лицомъ.

— «Они требуютъ всенароднаго покаянія, сказалъ онъ. Ты здѣсь, Валеска?» прибавилъ онъ, обращаясь къ молодой дѣвушкѣ.

Она опустила голову и сказала нѣсколько словъ, которыя я не понялъ. Что послѣ этого случилось, ты легко можешь угадать. Я не въ состояніи передать тебѣ словами, какъ я полюбилъ прелестную дѣвушку.

Но, слушай дальше. При первомъ взглядѣ на нее, во мнѣ совершился переворотъ; я въ глубинѣ души благословлялъ святаго и готовъ былъ обнять Клауса. Какое-то предчувствіе говорило мнѣ, что я нашелъ въ этомъ домѣ мое счастье. Вмѣсто ста талеровъ, я поспѣшно далъ вдвое болѣе, съ радостью подарилъ нападающимъ мое дорогое ружье и вдобавокъ пару лошадей, на которыхъ предводитель толпы глядѣлъ съ особеннымъ восторгомъ. Благодаря этому, мнѣ не пришлось босымъ идти на поклоненіе святому, удовлетворились моимъ чистосердечнымъ раскаяніемъ, которое я старался выражать жестами.

Затѣмъ толпа, неся святаго, удалилась. Что касается меня, то я получилъ позволеніе отъ моего молчаливаго хозяина пробыть у него до тѣхъ поръ, пока Клаусъ приведетъ изъ Вѣны новыхъ лошадей.

Съ трудомъ удалось мнѣ добиться расположенія стараго графа, которое выразилось тѣмъ, что онъ приглашалъ меня сыграть съ нимъ партію въ шахматы. Но въ промежутки я часто имѣлъ случай разговаривать съ дочерью.

Мать Валески умерла нѣсколько лѣтъ тому назадъ и мѣсто ея заняла старая, полуглухая родственница. Большое вліяніе на это семейство имѣлъ духовникъ Валески, пользовавшійся въ домѣ особенными правами, котораго слушался даже самъ суровый хозяинъ.

Мало-по-малу недовѣріе ко мнѣ графа исчезло, только онъ долго не могъ простить мнѣ оскорбленія святаго, а его благочестивая дочь смотрѣла на меня испуганными глазами, когда я пробовалъ представить въ смѣшномъ видѣ происшествіе съ деревяннымъ святымъ. Печальный взглядъ ея дѣтскихъ глазъ заставилъ меня замолчать и я остерегался опечалить ее другой разъ.

Я не предчувствовалъ, какое ужасное значеніе будетъ имѣть святой въ моей послѣдующей жизни.

Возвращаясь на короткіе промежутки въ Вѣну, я спокойно встрѣчалъ испытующіе взгляды Реввеки; на ея слезы и упреки я отвѣчалъ холодными утѣшеніями, которыя раздражали ее еще болѣе прежнихъ гнѣвныхъ отвѣтовъ. Но мою душу наполнялъ безграничный миръ; я не думалъ безпокоиться о будущемъ Реввеки, которую я думалъ вознаградить большою суммою денегъ. Валеска уже была моей невѣстой и я хотѣлъ мало-по-малу приготовить Реввеку къ разлукѣ со мной. Вдругъ, однажды, старый графъ прислалъ мнѣ сказать, что онъ съ дочерью и старухой родственницей будетъ у меня на слѣдующій день. Это извѣстіе поразило меня, какъ молнія. По всей вѣроятности, старикъ узналъ о моей связи съ Реввекой и надо было, во что бы то ни стало, устроить такъ, чтобъ они не нашли ее у меня.

Избавь меня отъ описанія этой сцены, другъ мой. Реввека ушла, бросивъ мнѣ подъ ноги деньги, которыя я далъ ей. Она ушла со смертельно-блѣднымъ лицомъ и сверкающимъ ненавистью взглядомъ. Я со вздохомъ поглядѣлъ ей вслѣдъ и раскаяніе зашевелилось у меня въ душѣ, такъ какъ она уходила, какъ Агарь, можетъ быть, унося съ собою другое, несчастное существо, которому суждена была нищета и несчастье. Эта мысль отравила радость свиданія съ Валеской и тяжелымъ камнемъ легла мнѣ на сердце.

Я уже говорилъ тебѣ, что въ домѣ моей невѣсты, католическій ея духовникъ пользовался, особымъ вліяніемъ даже надъ самимъ графомъ. Лицо священника напоминало мнѣ физіономію Януса и все его поведеніе, на мой взглядъ, было крайне двулично. Я началъ даже ненавидѣть его, когда замѣтилъ, съ какимъ страхомъ повиновалась Валеска малѣйшему его взгляду. Моя антипатія къ нему увеличивалась съ каждымъ днемъ и скоро я не дѣлалъ этого тайной. Но какъ скоро это замѣтила Валеска, она со слезами стала умолять не лишать ее расположенія друга ея матери.

Если бы она потребовала, чтобъ я позволилъ монаху бичевать себя, то я и тогда исполнилъ бы ея желаніе, такъ какъ это маленькое, нѣжное существо дѣлало изъ меня все, что хотѣло.

Графъ замолчалъ; лицо его странно измѣнилось, глаза сверкали необыкновеннымъ блескомъ. Онъ покачалъ головой, какъ бы желая освободиться изъ-подъ чьей-то власти.

— Пойдемъ, Эбергардъ, сказалъ канцлеръ, сведи меня къ твоимъ дамамъ, тамъ мы разсѣемъ печальныя воспоминанія веселыми разговорами.

Онъ ударилъ рукой по плечу своего стараго друга и хотѣлъ поднять его.

— Я скоро кончу, тихо отвѣчалъ графъ. Все, что теперь послѣдуетъ, такъ ужасно, что я спѣшу окончить разсказъ.

Канцлеръ со вздохомъ сново сѣлъ и печально глядѣлъ въ каминъ.

— Годъ неописаннаго счастья быстро промчался, продолжалъ Эбергардъ. Я жилъ съ молодой женой въ одномъ изъ нашихъ имѣній, недалеко отъ Вѣны, какъ вдругъ получилъ извѣстіе, что въ одномъ имѣніи моей жены произошелъ пожаръ, который грозитъ уничтожить весь лѣсъ. Я долженъ былъ ѣхать самъ. Съ тяжелымъ сердцемъ разстался я съ женой, но она сама утѣшала меня и совѣтовала быть мужественнѣе.

Патеръ Ансельмъ, жившій въ то время въ Вѣнѣ, часто бывалъ у насъ и просилъ на время моего отсутствія переѣхать къ намъ въ домъ, чтобъ быть защитникомъ моей жены.

Отецъ Валески былъ молчаливѣе, чѣмъ когда либо, и, повидимому, страдалъ отъ мрачной меланхоліи; онъ рѣдко бывалъ у насъ и меня сильно безпокоило, что мнѣ пришлось передать мой авторитетъ ненавистному мнѣ монаху.

Предчувствіе не обмануло меня, я оставилъ домъ въ несчастную минуту. Когда я возвратился, то нашелъ жену полувыздоровѣвшей, а Реввека поднесла мнѣ моего новорожденнаго сына.

— Что ты говоришь, Эбергардъ! съ испугомъ, вскричалъ канцлеръ.

— Однако, это было такъ. Слушай дальше. Сердце похолодѣло у меня въ груди, но Реввека глядѣла на меня, какъ на чужаго, а Валеска съ жаромъ восхваляла свою новую компаніонку. Я ничего не сказалъ, но жестокая женщина отравила всю мою радость. Однако, Реввека избѣгала видѣться со мной наединѣ и, расчитывая на ея молчаніе, я началъ понемногу оправляться отъ ужаснаго удара.

Благодаря бдительному уходу, Валеска скоро поправилась, но я не могъ радоваться моему счастью, хотя поведеніе Реввеки не внушало мнѣ никакихъ опасеній. Тогда, однажды вечеромъ, пріѣхалъ гонецъ отъ отца Валески, тайно передавшій мнѣ письмо. Нѣсколько словъ, написанныхъ слабымъ почеркомъ, требовали, чтобъ я немедленно пріѣхалъ къ графу. Онъ писалъ, что боленъ и просилъ, чтобъ дочери не говорили о его болѣзни. Подъ предлогомъ дѣлъ, я простился съ женой и, съ растерзаннымъ сердцемъ, отправился въ имѣніе стараго графа, лежавшее въ нѣсколькихъ миляхъ отъ нашего.

Пріѣхавъ туда, я нашелъ его лежащимъ въ постели. Онъ совершенно спокойно сказалъ мнѣ, что рѣшился передать мнѣ свою послѣднюю волю, такъ какъ чувствуетъ, что близокъ его конецъ.

Въ это время я узналъ, что у него есть еще дочь, которая живетъ въ Остзейскомъ краѣ. Она должна была получить въ наслѣдство его дальнія имѣнія и большой капиталъ. Для этой цѣли старикъ далъ мнѣ адресъ человѣка, который долженъ былъ въ Курляндіи привести въ порядокъ дѣла его дочери. Я хотѣлъ распространиться на счетъ этого, но старикъ не далъ мнѣ сказать ни слова, мрачно отвернулся, и я понялъ, что тутъ скрывается какая-то семейная тайна.

Между тѣмъ, положеніе графа становилось все хуже и я не могъ рѣшиться оставить его. Послѣ того, какъ онъ сдѣлалъ послѣднія распоряженія, онъ сдѣлался, повидимому, совершенно безучастенъ ко всему. Однажды вечеромъ задушевными словами онъ благодарилъ меня за мою самоотверженность, поцѣловалъ меня въ первый и послѣдній разъ и только въ эту минуту я понялъ, что любилъ этого молчаливаго и серьезнаго человѣка болѣе моего роднаго отца.

Когда онъ тихо скончался, я вернулся домой и по дорогѣ думалъ, какъ сообщить Валескѣ о печальномъ событіи, не повредивъ ея слабому здоровью.

Желаніе видѣть ее скорѣе заставляло меня торопиться и черезъ два часа я уже былъ дома.

Я не обратилъ вниманіе на молчаливый пріемъ слугъ, погруженный весь въ мысль о счастливомъ будущемъ.

Я нашелъ жену въ сильной лихорадкѣ, но мысль увидѣть меня передъ смертью поддерживала ее и дозволила ей бороться со смертью. Когда же я пріѣхалъ, она сдѣлалась спокойнѣе и я сталъ надѣяться на выздоровленіе. Вскорѣ, къ ужасу своему, я узналъ, что она, въ благочестивомъ усердіи, посвятила нашего сына монастырю, который долженъ былъ быть построенъ въ честь святаго Стефана.

Страшно огорченный, я ничего не возражалъ и согласился на все, какъ будто подъ вліяніемъ дурнаго сна. Меня нисколько не удивило, когда жена представила мнѣ патера Ансельма, какъ воспитателя нашего сына. Внѣ себя отъ горя, я обнималъ Валеску, не понимая, что я говорю, но мнѣ кажется, что при имени святаго и патера Ансельма я громко засмѣялся, какъ сумашедшій. Тогда Валеска тихо прошептала: — «Молись вмѣстѣ со мной, Эбергардъ!» И я молился съ ней, шепча молитву также какъ и она, все тише и тише. И когда она, наконецъ, замолчала, въ моихъ объятіяхъ лежалъ только ея трупъ.

Я не помню, сколько времени шепталъ я молитву, пока, наконецъ, Валеску вырвали у меня изъ рукъ. Прошло много дней, а я все еще шепталъ конецъ ея молитвы: — «прощай, Эбергардъ, до свиданія!»

— Бѣдный другъ! вскричалъ канцлеръ, сильно взволнованный. Въ то время, какъ я считалъ тебя счастливѣйшимъ смертнымъ, ты такъ горько страдалъ. Но пойдемъ къ твоимъ дамамъ, оставь эти воспоминанія.

— Ты ошибаешься, другъ мой, съ печальной улыбкой возразилъ Эбергардъ, ни моя жена, ни моя сестра не терпятъ беззаботной веселости подъ кровлей этого дома. Въ то время, какъ одна постоянно въ дурномъ расположеніи духа и предается благочестію, другая скачетъ по уединеннымъ дорогамъ, какъ ночная валькирія, или же держитъ совѣтъ съ институтскими дамами.

Но я надѣюсь, продолжалъ онъ, что съ возвращеніемъ сына и наслѣдника у меня въ домѣ станетъ веселѣе.

— Но что же, однако, сталось съ Реввекой? спросилъ канцлеръ.

Графъ нѣсколько мгновеній молча глядѣлъ на друга и затѣмъ, дѣлая ударенія на словахъ, сказалъ:

— Ты увидишь ее сегодня и найдешь, что ее еще до сихъ поръ можно причислить къ числу красавицъ.

— Эбергардъ, я говорю теперь о красавицѣ еврейкѣ.

— Ты не далъ досказать моей исторіи до конца, слушай дальше.

Канцлеръ тяжело вздохнулъ и снова сѣлъ.

Восковыя свѣчи давно догорѣли; огонь въ каминѣ также потухъ и только послѣднія искры слегка свѣтились. Графъ сидѣлъ, опустивъ голову, и спокойнымъ голосомъ продолжалъ:

— Реввека не обращала вниманія на то, что за всѣ ея заботы она не получала ни взгляда, ни благодарности. Патеръ Ансельмъ распоряжался всѣмъ въ домѣ. Они оба не старались вырывать меня изъ моей летаргіи и когда я услышалъ, что вещи укладываютъ для путешествія въ Италію, я ничего не возражалъ, такъ какъ былъ боленъ и тѣломъ и душой. Патеръ Ансельмъ передалъ моего сына попеченію монахинь, а самъ отправился съ нами на югъ.

Мои спутники переносили мое дурное расположеніе духа съ удивительною кротостью. Я жилъ, погруженный въ безутѣшное горе, и смотрѣлъ на свое существованіе, какъ на совершенно безполезное, такъ какъ не могъ даже заботиться о своемъ сынѣ. Такимъ образомъ я прожилъ долгое время совершенно равнодушный ко всему. Но мало-по-малу спокойствіе и терпѣніе моихъ друзей успокоили и меня.

Незамѣтнымъ для меня образомъ, Реввека сумѣла возбудить во мнѣ интересъ къ внѣшнему міру.

Она любила науки и окружила себя умными людьми, покровительствовала музыкѣ и другимъ искусствамъ. Она умѣла завлекать меня въ разговоръ о вещахъ, которыя прежде были для меня дороги.

Однимъ словомъ, не прошло трехъ лѣтъ, какъ Ансельмъ, обратившій ее въ католицизмъ, сталъ уговаривать меня сдѣлать изъ Реввеки законную мою супругу, на что я, желая загладить старую несправедливость, согласился. Тогда патеръ оставилъ насъ для присутствія при окончаніи постройки новаго монастыря въ честь святаго Стефана…

Канцлеръ всталъ и съ волненіемъ ходилъ по комнатѣ.

— Она… она… твоя жена, шепталъ онъ.

Но Эбергардъ, не обращая никакого вниманія на своего друга, продолжалъ:

— Я не имѣю никакого повода сожалѣть объ этомъ. Она, надменная со всѣми, со мной всегда была кротка и благочестива, какъ Мадонна, которой она теперь поклоняется. Къ тому же, она самоотверженно чтитъ память покойной и даже отказалась отъ моей благодарности, когда я, однажды, войдя къ себѣ въ кабинетъ, нашелъ портретъ Валески въ натуральную величину, который Реввека приказала нарисовать съ миніатюрнаго портрета покойной. Этотъ образъ вызвалъ во мнѣ горькую радость, но затѣмъ меня охватило страстное желаніе увидѣть покойную. Прежняя меланхолія овладѣла мною и я позволилъ унести портретъ Валески въ спальню Реввеки.

Когда я, наконецъ, проживя въ Италіи 8 лѣтъ, получилъ это имѣніе отъ моего дяди, графиня фонъ-Левентруцъ безъ труда пріобрѣла общее уваженіе. Умъ, красота и самоувѣренность, въ соединеніи съ нашимъ богатствомъ, сдѣлали изъ Реввеки первую даму во всей окрестности. Мнѣ доставляло удовольствіе, когда ее принимали то за дочь дожа, то за испанскую принцессу, и я, какъ мужъ такой женщины, возбуждалъ общую зависть.

Графъ сказалъ это съ насмѣшливой улыбкой и, подойдя къ другу, взялъ его за руку и продолжалъ:

— Повѣрь мнѣ, мнѣ часто доставляло удовольствіе видѣть, какъ она вела всѣхъ за собой. Гордыя институтскія дамы, надменныя жены помѣщиковъ добивались, какъ милости, улыбки еврейки.

Однимъ словомъ, я и моя жена мы можемъ тщеславиться тѣмъ, что окрестные дворяне всѣ считаютъ насъ за образецъ.

Ты видишь, другъ мой, конецъ моей исторіи веселѣе, чѣмъ ты думалъ. А теперь, пойдемъ къ дамамъ.

— Нѣтъ, Эбергардъ, сегодня я не могу этого сдѣлать, мрачно сказалъ Путкаммеръ. Мнѣ кажется, что тайна графини Левентруцъ будетъ написана у меня на лицѣ. Нѣтъ, позволь мнѣ ѣхать въ Герфордъ, теперь еще не такъ поздно, чтобъ настоятельница не могла меня принять.

— Хорошо, я провожу тебя, сказалъ Эбергардъ. Я также не буду сегодня ужинать и дамы, какъ это часто случается, могутъ поужинать однѣ.

ГЛАВА XII.
Фальшивый рабъ.

Въ спальнѣ графини Левентруцъ, въ оконной нишѣ, сидѣли мать и сынъ. Юноша снова повторялъ матери тотъ же самый вопросъ, съ которымъ онъ уже обращался къ ней при первомъ свиданіи.

— Вы вторая супруга моего отца и хотите замѣнить мнѣ потерянную мать, прелестный образъ которой глядитъ на насъ изъ ниши сосѣдней залы. — Не опускайте занавѣсъ надъ дорогимъ образомъ покойной. Оставьте его открытымъ, сказалъ онъ, когда графиня устремила на портретъ мрачный взглядъ.

— Но почему же вы оставляли меня такъ долго въ нищетѣ и ждали, чтобъ состраданіе цыганки навело меня на истинный путь, гдѣ я уже поздно пріобрѣлъ то образованіе, которое прилично мальчику моего положенія? Почему все это, почему?

На эти вопросы она едва была въ состояніи отвѣчать, какимъ образомъ могла она объяснить ему все?

Когда же онъ задумчиво глядѣлъ на нее съ недовѣріемъ, графиня нѣжно обнимала его и прижимала къ сердцу, и лицо ея принимало такое выраженіе, что Герта Нольде снова могла бы найти въ ней сходство съ каменной статуей Клеопатры.

Вѣчное «почему» ея сына, котораго она представляла себѣ скромнымъ, боязливымъ ученикомъ Лойолы, было ей невыразимо тяжело. Она говорила ему, что все это должно было такъ быть, что она еще сама не можетъ разъяснить ему этой загадки.

Когда же онъ спрашиваетъ, почему не позволяютъ ему называться его настоящимъ именемъ, а велятъ называться Стефаномъ, именемъ, которое постоянно напоминаетъ ему о его рано умершемъ монастырскомъ товарищѣ, котораго онъ видѣлъ погребеннымъ, прежде чѣмъ оставилъ монастырь, и который также долженъ былъ быть сыномъ знатныхъ родителей.

Все это давало молодому человѣку много пищи для размышленій и когда мать со слезами заклинала его не говорить объ этомъ отцу, такъ какъ съ этимъ у того связаны печальныя воспоминанія, то юноша желалъ узнать хоть отъ матери объясненіе своей судьбы.

Онъ далъ обѣщаніе сдѣлать все, чтобъ не раздражать отца, но ему было вдвойнѣ тяжело отвѣчать на вопросы отца такимъ образомъ, какъ научила его мать и повторять то же самое дядѣ Балдуину, который глядѣлъ на него особенно испытующимъ взглядомъ и умѣлъ такимъ образомъ ставить вопросы, что юноша долженъ былъ употреблять все свое искусство, чтобы не сбиться въ отвѣтахъ.

Такое положеніе сдѣлалось почти невыносимымъ для характера молодаго человѣка; къ этому прибавилось еще то, что въ родительскомъ домѣ онъ встрѣтилъ людей, съ которыми онъ встрѣчался уже ранѣе. Къ числу ихъ принадлежала фрейленъ Нольде, которую онъ однажды видѣлъ мелькомъ, когда былъ еще бѣденъ и несчастенъ и, не подозрѣвая будущаго, мечталъ пуститься въ далекій свѣтъ съ прелестной дѣвушкой.

Теперь онъ видѣлъ ее каждый день, но старался какъ можно меньше оставаться съ ней наединѣ. Другая дама, которая теперь была его близкой родственницей, оказалась та самая, портретъ которой передалъ ему его умирающій господинъ, чтобъ возвратить ей обратно. Онъ ненавидѣлъ ее за то, что она позволила погибнуть на поединкѣ своему возлюбленному и затѣмъ вышла замужъ за его убійцу.

Лобъ его сильно нахмуривался, когда она протягивала ему свою нѣжную ручку и почти съ любовью глядѣла на него своими прекрасными глазами.

Она видѣла въ стройномъ юношѣ, съ открытымъ, благороднымъ лицомъ, только высокороднаго наслѣдника знатнаго дома. Онъ носилъ прекрасные бархатные костюмы такъ непринужденно, какъ будто бы выросъ въ нихъ…

Послѣ короткаго разговора мать оставила его и юноша, погруженный въ мрачную задумчивость, едва замѣтилъ ея уходъ. Онъ не въ состояніи былъ оставаться въ душныхъ стѣнахъ; онъ долженъ былъ выйдти на чистый воздухъ, чтобъ спокойно обдумать свое странное положеніе.

Ему казалось, что онъ, какъ сказочный принцъ долженъ, по капризу злой волшебницы, снова опуститься въ ничтожество, изъ котораго она сама выдвинула его.

Погруженный въ задумчивость, онъ быстрыми шагами прошелъ черезъ дворъ замка и направился въ южную сторону, гдѣ находился паркъ. Царствовавшій въ паркѣ прохладный полусвѣтъ, нѣсколько успокоилъ его волненіе, и онъ, со свойственнымъ ему хладнокровіемъ и ясностью духа, сталъ обдумывать свою будущность.

Взглядъ его невольно остановился на лучѣ одѣта, проскользнувшемъ чрезъ густую листву деревъ. Этотъ свѣтъ выходилъ изъ западной башни, изъ комнатъ прелестной графини Беллы.

Онъ нерѣшительно направилъ свои шаги въ ту сторону и скоро услышалъ раздававшійся изъ одного окна звучный голосъ Герты Нольде.

Молодая дѣвушка сидѣла у открытаго окна, со старой толстой книгой въ рукахъ, и читала больной графинѣ Беллѣ вечернія молитвы такимъ нѣжнымъ и въ то же время такимъ звучнымъ голосомъ, что каждое слово далеко разносилось въ ночной тишинѣ.

Юноша остановился, слушая хорошо знакомыя ему слова молитвы. Невольная краска выступила у него на щекахъ.

— Какъ много долженъ я говорить неправды, чтобъ исполнить волю моей матери, думалъ онъ. Добра ли она или зла? Къ чему заставляетъ она привыкать меня ко лжи, которую я привыкъ ненавидѣть.

Почему не долженъ я никогда вспоминать о моемъ дѣтствѣ и почему не могу я упоминать, что былъ въ далекой Курляндіи воспитанникомъ дрессировщика собакъ? Конечно, прошедшее дворянина должно бы быть инымъ. Онъ долженъ бы былъ спать на шелковыхъ постеляхъ и съ дѣтства быть окруженъ толпою прислуги. На двѣнадцатомъ году у меня должна была бы быть своя собственная верховая лошадь.

Ничего подобнаго молодой человѣкъ не могъ бы разсказать о себѣ.

Онъ вполнѣ понималъ, что гордость его отца должна была оскорбляться юношескими воспоминаніями его сына, поэтому, тяжело вздохнувъ, онъ снова рѣшился тщательно отгонять отъ себя мысли о прошломъ и считать свою прошедшую жизнь тяжелымъ сномъ. Но это было невозможно, такъ какъ онъ постоянно, какъ нарочно, встрѣчалъ людей, напоминавшихъ ему это прошлое, которое онъ хотѣлъ забыть.

Таковы были мысли молодаго юнкера въ то время, какъ Герта Нольде все съ большимъ жаромъ продолжала чтеніе. Свѣтъ лампы ярко освѣщалъ красивый профиль молодой дѣвушки; ея нѣжный голосъ вполнѣ гармонировалъ съ прелестнымъ личикомъ, еще сохранившимъ дѣтское выраженіе.

Она сидѣла, слегка наклонивъ голову, тогда какъ вечерній вѣтерокъ игралъ ея локонами.

Точно очарованный стоялъ юнкеръ. Никогда еще хорошо знакомыя слова молитвъ не производили на него такого сильнаго впечатлѣнія, какъ въ этотъ вечеръ. Страстное стремленіе къ свѣту и истинѣ охватило его. Онъ безсильно сжалъ кулаки и гнѣвно топнулъ ногой.

— Я трусъ, прошепталъ онъ, даже тогда, когда я поступалъ дурно, я зналъ, почему я дуренъ, и теперь, клянусь Богомъ, я хочу узнать, почему меня принуждаютъ ко лжи.

Вдругъ въ кустахъ послышались тихіе шаги; молодой человѣкъ стоялъ, полузакрытый кустами дикихъ розъ, и съ удивленіемъ поглядѣлъ по тому направленію, откуда услышалъ шаги. Затѣмъ, вдругъ онъ замѣтилъ ружейное дуло направленное къ окну, какъ будто бы прелестная головка читавшей была цѣлью для смертоноснаго оружія.

Будучи не въ состояніи произнести ни слова, юноша схватилъ за руку егермейстера, который, потерявшись отъ испуга, уронилъ ружье.

— Вы съ ума сошли! вскрикнулъ, наконецъ, молодой человѣкъ задыхающимся отъ ужаса голосомъ.

Прошло мгновеніе, затѣмъ Лейтгольдъ тихо засмѣялся и, прижавъ палецъ къ губамъ, шепнулъ:

— Какъ можете вы такъ обращаться со мной, баринъ? Я охочусь за дичью, вся прислуга въ замкѣ знаетъ это, къ тому же, ружье заряжено недостаточно для того, чтобы убить человѣка.

— Вы могли бы испугать даму, которая тамъ сидитъ, сказалъ юнкеръ, стыдясь своего испуга. Развѣ вы не слышите, что и такъ помѣшали благочестивому занятію фрейленъ. Уходите скорѣе и никогда, больше здѣсь не показывайтесь!

Темнота не позволяла юнкеру хорошо разсмотрѣть черты лица егеря, но онъ невольно поглядѣлъ по тому направленію, по которому взглянулъ Лейтгольдъ, прежде чѣмъ удалиться.

Герта высунулась изъ окна и вглядывалась въ темноту. Затѣмъ закрыла окно и снова сѣла за книгу, но чтеніе ея уже не доносилось въ садъ. Молодой человѣкъ хотѣлъ удалиться, въ свою очередь, но еще разъ взглянувъ наверхъ, онъ былъ удивленъ, что на широкомъ каменномъ карнизѣ что-то шевелится; какая-то вещь развѣвалась по вѣтру, но это была не птица.

Къ ногамъ молодаго человѣка упалъ маленькій головной платокъ, какіе носятъ вестфальскія служанки.

Онъ съ удивленіемъ подошелъ ближе къ стѣнѣ и при слабомъ свѣтѣ лампы увидалъ блѣдное, обрамленное темными волосами, лицо и испуганные глаза. Ни слова не говоря, онъ испуганно подался назадъ, не зная, видитъ ли онъ дѣйствительное существо или этотъ образъ плодъ его фантазіи.

Нѣтъ, это было дѣйствительное лицо, лицо Юдифи, искаженное гнѣвнымъ страхомъ или злою радостью и казавшееся отъ этого старше, чѣмъ было на самомъ дѣлѣ. Она неслышно скользнула на землю и подошла къ нему.

Она была почти одного роста съ нимъ, но страшно худа. Съ распущенными по плечамъ волосами, она была похожа на Эвмениду, которыя опоясывались змѣями.

— Дайте мнѣ мой платокъ, юнкеръ, иначе я не могу вернуться, такъ какъ онъ не мой.

Говоря это, она, протянула къ нему руку. Машинально, точно подъ вліяніемъ дурнаго сна, юноша подалъ ей платокъ, она поспѣшно схватила его и скрылась въ кустахъ.

Тогда молодому человѣку пришло въ голову, что Юдифь никогда не знала его, и ему захотѣлось узнать, во что бы то ни стало, почему она подслушиваетъ въ такомъ опасномъ положеніи, что заставило ее наблюдать за фрейленъ, что привело ее въ замокъ, какъ попала она въ Вестфалію?

На всѣ эти вопросы Юдифь должна была ему отвѣтить.

Онъ бросился вслѣдъ за нею, но она была уже далеко и, подобравъ платье, бѣжала по травѣ. Юноша также побѣжалъ вслѣдъ за нею.

— Остановись! кричалъ онъ, выслушай меня, я не сдѣлаю тебѣ ничего дурнаго.

Дѣвушка вдругъ споткнулась, но сейчасъ же оправилась и побѣжала еще скорѣе, видимо желая уйдти, во что бы то ни стало.

— Юдифь, прошу тебя, остановись! крикнулъ юноша, опускаясь, измученный, на древесный пень у самаго берега пруда, тогда какъ дѣвушка продолжала бѣжать.

На поворотѣ дороги она остановилась. Луна вышла изъ-за башни замка и освѣщала окрестность серебристымъ свѣтомъ.

— Что вамъ отъ меня нужно? вдругъ сказала она, у меня нѣтъ съ вами никакихъ дѣлъ.

— Я сейчасъ же отпущу тебя, какъ только ты отвѣтишь на нѣсколько вопросовъ, отвѣчалъ юноша.

Юдифь нерѣшительно подошла ближе; ея глубоко ввалившіеся глаза бросили на юнкера злой взглядъ.

— Скажи мнѣ, началъ юнкеръ, что заставило тебя занять твое мѣсто тамъ наверху, на карнизѣ? Зачѣмъ ты подслушивала? Это дурное занятіе и я хочу знать, кто заставилъ тебя имъ заниматься.

Юдифь молча и мрачно глядѣла въ землю.

— Я хочу знать, какъ попала ты въ Вестфалію, такъ какъ ты не принадлежишь къ евреямъ этой страны, и я знаю, твоя родина далеко отсюда.

Она странно засмѣялась, затѣмъ подошла къ нему еще на нѣсколько шаговъ.

— Конечно, вы желаете это знать, знатный господинъ, насмѣшливо сказала она, но не думайте, чтобъ я не знала, кто вы такой. Не думайте, чтобъ дѣвушка, имя которой такъ хорошо вамъ извѣстно, не узнала своего земляка. Я, слава Богу, не слѣпая.

Она наклонилась къ юнкеру и шепнула ему на ухо:

— Но вы не должны меня бояться, вы хорошо дѣлаете, что обманываете ихъ всѣхъ. Я хочу быть вашей сообщницей, если вы хотите погубить до послѣдняго проклятыхъ гоевъ.

— Ты съ ума сошла! вскричалъ юнкеръ, схвативъ Юдифь за руку. Еще одно слово и я убью тебя.

Она задумчиво опустила голову на грудь, нисколько не испугавшись его гнѣва.

— Если вы сдѣлаете это, я буду счастлива, вдругъ сказала она, какъ бы охваченная глубокою печалью. По крайней мѣрѣ, я не должна была бы бродить какъ дикіе звѣри, а нашла бы спокойствіе въ могилѣ.

Какъ бы подъ вліяніемъ сильнаго горя, она опустилась на колѣни и рыдая закрыла лицо руками.

При первыхъ словахъ дѣвушки, гнѣвъ юноши исчезъ, уступивъ мѣсто состраданію. Онъ глядѣлъ на плачущую и думалъ, что имѣетъ дѣло съ сумасшедшей, переходящей отъ одного пароксизма къ другому.

Онъ всталъ, чтобъ уйдти, но Юдифь вскочила и остановила его умоляющимъ жестомъ.

Тогда тихо и поспѣшно, со страхомъ оглядываясь вокругъ, Юдифь разсказала, какъ она должна была оставить съ отцемъ Курляндію, какъ, по дорогѣ, благодаря счастливому случаю, отецъ ея пріобрѣлъ значительную сумму денегъ, какъ они надѣялись добраться до роднаго города и поселиться тамъ навсегда, какъ, наконецъ, они оба пришли въ Вестфалію, гдѣ былъ убитъ ея отецъ, какъ она преслѣдуетъ убійцу, чтобъ убить его, въ свою очередь, какъ библейская Юдифь убила Олоферна.

При этихъ словахъ глаза ея гнѣвно сверкали.

— Поглядите сюда, юнкеръ, сказала она съ дикимъ, смѣхомъ, я до тѣхъ поръ не прекращу моихъ ночныхъ прогулокъ, пока этотъ ножъ не вонзится въ грудь моего смертнаго врага. Я найду его, во что бы то ни стало, хотя сегодня онъ открылъ уголокъ, изъ котораго я наблюдаю за его шагами, но Іегова дастъ мнѣ силы поразить его, какъ молнія.

Пораженный, не въ состояніи выговорить ни слова, слушалъ юнкеръ разсказъ дѣвушки, только теперь понялъ онъ, что она говоритъ.

— Развѣ графъ ничего не знаетъ объ этомъ дѣлѣ? мрачно сказалъ онъ. Ты говоришь, что убійца Лейтгольдъ. Видѣлъ ли кто нибудь, кромѣ тебя, когда онъ совершалъ убійство.

— Она… она это видѣла… гордая графиня, ваша мать; да, и она защищала убійцу.

— Молчать! гнѣвно крикнулъ юноша, тогда какъ краска стыда и гнѣва покрыла его лицо. — Теперь я знаю, что я долженъ дѣлать, сказалъ онъ, и ты увидишь, что я не искалъ власти. Если она ведетъ фальшивую игру, у меня хватитъ гордости и мужества отказаться отъ моего дворянства; я брошу его, хотя бы мнѣ пришлось сдѣлаться такимъ же бѣднымъ и несчастнымъ, какъ ты!

— О! не дѣлайте этого, сказала она умоляющимъ тономъ, я не могу видѣть васъ въ нищетѣ. Никому не желаю я счастья такъ, какъ вамъ; такъ какъ я помню тотъ день, когда вы изъ-за меня подвергнулись гнѣву стараго дрессировщика собакъ. Я помню ваше состраданіе къ бѣдной, раненой еврейской дѣвушкѣ, помню, какъ вы предлагали ваши услуги моему отцу, который за это проклялъ васъ. Я всегда обладала кошачьимъ зрѣніемъ и, разъ увидавъ ваше лицо, я никогда не могла его забыть. Какъ можетъ Юдифь не желать вамъ добра, когда вы въ темныя ночи приходили въ жидовскій кварталъ и каждый разъ оставляли на подоконникѣ нѣсколько серебряныхъ монетъ. Я не мѣшала вамъ дѣлать доброе дѣло и брала ваши деньги для себя и для моихъ товарищей по несчастію. Когда же въ шабашъ я молилась, то всегда призывала на васъ благословеніе Іеговы.

— Въ такомъ случаѣ, ты мнѣ другъ, тихо сказалъ юноша.

— Нѣтъ, я не знаю этого слова, но я знаю, что вы единственный человѣкъ, котораго я не хочу ненавидѣть, такъ какъ я ненавижу другихъ.

Наступило молчаніе. Вѣтеръ тихо шелестилъ листьями деревьевъ. Юдифь снова опустилась на колѣни. Юнкеръ закрылъ лицо руками и горячія слезы стыда, раскаянія и оскорбленной гордости катились у него по лицу. Его честь, вся его будущность была въ рукахъ бѣдной еврейки, обѣщавшей ему молчаніе и покровительство.

Мрачные планы мелькали у него въ головѣ; онъ хотѣлъ бѣжать обратно въ монастырь или куда нибудь въ другое мѣсто, только прочь изъ замка.

Наконецъ, она встала.

— Прощайте, юнкеръ, сказала она, я ухожу, я не хочу никогда видѣть вашего лица; вы меня не знаете. Прощайте! Дайте мнѣ идти своей дорогой и какъ только я исполню свое дѣло, я навсегда исчезну для васъ.

Молодой человѣкъ съ трудомъ могъ привести въ порядокъ свои мысли. Какъ ни былъ онъ занятъ своей собственной судьбой, тѣмъ не менѣе, онъ спросилъ Юдифь, куда она идетъ и гдѣ думаетъ найти себѣ убѣжище.

— Я живу у ректора, отвѣчала она. Его жена добра, какъ ангелъ; я хотѣла бы, чтобъ она была

зла, тогда я могла бы ее ненавидѣть. Но по вечерамъ я ухожу, такъ какъ они читаютъ слова Распятаго. Сегодня я пришла сюда и услышала тѣ же самыя слова, отъ которыхъ бѣжала, изъ устъ прелестной дѣвушки, терпѣливо переносящей капризы больной, капризной женщины, сердце которой закрыто для божественныхъ словъ такъ какъ наполнено ядомъ и горечью.

— О комъ ты говоришь, Юдифь? спросилъ юнкеръ.

— О комъ же, какъ не о сестрѣ вашего отца, о прелестной графинѣ, которая обращается со своей прислугой, какъ съ собаками, а съ своей собакой, какъ съ сокровищемъ, которая спитъ на шелкѣ и бархатѣ! На нее я не сержусь, такъ какъ она, въ своемъ богатствѣ, такъ же бѣдна, какъ Юдифь въ своей нищетѣ Никто не любитъ ее, хотя она окружена людьми, которые могли бы ее любить.

— Она не одна, Юдифь, никѣмъ не любима, сказалъ юноша. Погоди, мое благополучіе скоро кончится и меня, какъ фальшиваго раба, со стыдомъ и позоромъ выгонятъ изъ дома.

— О, этого никогда не случится! простонала Юдифь. Я лучше готова пожертвовать собственною жизнью. Я не хочу быть виною вашего несчастья. Моя смерть освободитъ васъ отъ страха и стыда, который долженъ васъ мучить, пока вы будете знать, что жива Юдифь, знающая вашу тайну.

Юнкеръ печально покачалъ головой.

— Глупое дитя, сказалъ онъ, глубоко взволнованный Ты хочешь принести безполезную жертву. Дай мнѣ свою руку.

Юдифь съ ужасомъ отступила, яркая краска покрыла ея блѣдное лицо, и она съ глубокимъ волненіемъ сказала:

— Вы называете меня глупой? А между тѣмъ, ваша глупость больше моей. Неужели вы думаете, что я, какъ моя отступница мать, захочу сдѣлаться клятвопреступницей изъ-за любви гордаго юнкера? Нѣтъ, нѣтъ, Юдифь не будетъ клятвопреступницей, какъ ея мать, изъ-за грѣховъ которой мнѣ приходится переносить въ этомъ мірѣ муки геенны. Знайте, я уже давно могла бы вонзить ножъ въ грудь убійцы, я нашла его одинъ разъ спящимъ въ лѣсу, тогда какъ его лошадь паслась около. Я могла бы убить его въ ту минуту, когда онъ открываетъ потайную дверь за кустами дикихъ розъ и спускается внизъ, часто одинъ, часто въ сопровожденіи графини или знатныхъ особъ, въ числѣ которыхъ я видѣла юнкера Балду ина. Погодите, не спрашивайте меня пока ни о чемъ. Прежде чѣмъ луна снова выглянетъ изъ-за тучъ, за которыми она спряталась, я разскажу вамъ все, чтобъ вы узнали мой позоръ, который разлучитъ меня съ отцемъ даже послѣ моей смерти, такъ какъ Іегова, въ справедливомъ гнѣвѣ, оттолкнетъ меня. Горе мнѣ, клятвопреступницѣ!

— Несчастная, я тебя не понимаю, сказалъ юноша, глубоко взволнованный. Мнѣ кажется, ты сходишь съ ума.

— Когда я пришла сюда, чтобъ убить, продолжала Юдифь, говоря какъ бы сама съ собою, я снова услышала тѣ же слова, отъ которыхъ бѣжала изъ дома ректора. Нѣжныя уста хорошенькой фрейленъ говорили «благословляйте проклинающихъ васъ и дѣлайте добро оскорбляющимъ васъ». Днемъ и ночью эти слова преслѣдуютъ меня, звучатъ у меня въ ушахъ и какъ должны они быть благодатны для тѣхъ, которые могутъ принять ихъ въ свои вѣрующія сердца. «Благословенны миротворцы, такъ какъ они Бога узрятъ», сказалъ Назареянинъ. Я же не могу найти мира. Я стараюсь закалить мое сердце противъ ученій Святаго человѣка, но, куда бы я ни бѣжала, я слышу его слова; въ тишинѣ лѣса, когда гремитъ лѣсъ, я молюсь: «Боже справедливый! накажи моихъ враговъ молніей твоего гнѣва»; но въ моихъ ушахъ ясно я громко звучитъ: «Любите другъ друга, какъ я возлюбилъ васъ». О! юнкеръ, что значатъ страданія какой нибудь Юдифи, которая носитъ на себѣ проклятіе своего народа, въ сравненіи съ страданіями Распятаго, взявшаго на себя грѣхи всего свѣта! По вечерамъ, когда нѣжный голосъ жены ректора доносится въ мою комнату и я поневолѣ слушаю исторію страданій сына Давида, я рву на себѣ волосы, разрываю платье отъ гнѣва, горя со стыда за ослѣпленіе и несправедливость моего народа, который распялъ на крестѣ Царя мудрости, терпѣнія и кротости. Какъ могу я молиться, чтобъ Іегова уничтожилъ моихъ враговъ, какъ могу я просить, чтобъ онъ далъ мнѣ силы поразить ихъ, какъ нѣкогда Юдифь поразила Олоферна, когда я ежедневно вижу подъ кровомъ ректора столько дѣлъ состраданія. Я поклялась отцу мстить христіанамъ и, между тѣмъ, сдѣлалась клятвопреступницей. Я до сихъ поръ не могла исполнить того, въ чемъ поклялась умирающему отцу, такъ какъ и въ мысляхъ, и въ душѣ я христіанка. Горе мнѣ!

Послѣднія слова вырвались изъ груди Юдифи, какъ дикій крикъ, и она рыдая закрыла лицо руками.

— Напротивъ того, счастье тебѣ, Юдифь, вскричалъ юнкеръ дрожащимъ голосомъ, стараясь поднять дѣвушку. Ты нашла истинный путь; теперь тебѣ нечего бояться. Я самъ постараюсь укрѣпить тебя на пути къ спасенію, такъ чудно открывшемся для тебя.

— Нѣтъ, нѣтъ! дико закричала Юдифь, не соблазняйте меня. Я сказала вамъ это только для того, чтобъ вы знали, какъ охотно я умерла бы, чтобъ найти успокоеніе отъ этихъ мукъ. Я не нарушу данной клятвы и исполню то, что обѣщала. Пустите меня идти моей дорогой, такъ какъ я умру раньше, чѣмъ сдѣлаюсь христіанкой. Слушайте, прибавила она, я слышу стукъ лошадиныхъ копытъ; никто не долженъ видѣть гордаго юнкера, говорящимъ съ еврейкой. Прощайте!

Когда черезъ мгновеніе молодой человѣкъ, оправившись отъ удивленія, оглядѣлся вокругъ, Юдифь уже исчезла. Онъ глубоко вздохнулъ, откинувъ со лба темные локоны. Холодный вѣтеръ подулъ черезъ прудъ и заставилъ юношу вздрогнуть.

На невысокомъ, поросшемъ лѣсомъ, холмѣ показался всадникъ; юнкеръ поднялся; испуганная лошадь встала на дыбы, затѣмъ вдругъ остановилась, удержанная сильной рукой.

— Кто тутъ? раздался голосъ графа.

— Это я, отецъ.

— Ты, Стефанъ? Что ты тутъ дѣлаешь? Возъми мою лошадь подъ уздцы, пойдемъ домой.

Стефанъ повелъ лошадь и молча шелъ рядомъ съ отцемъ, послѣдній казался также погруженнымъ въ задумчивость, наконецъ, сказалъ:

— Я сдѣлалъ сегодня адскую поѣздку; я провожалъ Путкаммера въ Герфордъ и на обратномъ пути, въ лѣсу встрѣтился со всевозможною сволочью. Даже сейчасъ мнѣ перебѣжало дорогу какое-то странное существо. На опушкѣ я видѣлъ группу людей, собравшихся вокругъ костровъ, а дальше, въ лѣсу, у старыхъ развалинъ, мнѣ показалось, что какъ будто сквозь кусты мелькнуло оружіе. Это глупо, но я почти готовъ былъ думать, что старый Витекиндъ поднялся изъ могилы съ цѣлымъ войскомъ. Странныя фигуры двигались по лѣсу. Были ли это цыгане или кто другой, все равно, я завтра же прикажу обыскать весь лѣсъ и забрать скрывающихся тамъ подозрительныхъ людей. Я полагаю, Стефанъ, что подобное занятіе доставитъ тебѣ удовольствіе.

— Да, я буду очень радъ, графъ, тихо отвѣчалъ юноша.

— Что такое съ тобой? вскричалъ графъ. Ты долженъ звать меня отцемъ, не иначе.

Юноша подошелъ къ графу, взялъ его руку и почтительно прижалъ къ губамъ.

— Позвольте мнѣ завтра переговорить съ вами наединѣ, все равно утромъ или вечеромъ, но мнѣ нужно сказать вамъ много важнаго.

— Завтра? Нѣтъ, мое сокровище, это неудобно. Завтра я обѣщался Путкаммеру показать мою охоту и принять отъ него курляндскихъ охотничьихъ собакъ вмѣстѣ съ ихъ надсмотрщикомъ, и ты долженъ присутствовать при этомъ, мой милый. Послѣ этого намъ придется вмѣстѣ съ женой еще многое привести въ порядокъ, такъ какъ гости останутся у насъ надолго. Послѣ обѣда я долженъ буду сыграть партію въ шахматы съ Путкаммеромъ, такъ какъ давно уже не имѣлъ этого удовольствія.

— Въ такомъ случаѣ, назначьте мнѣ часъ, когда я могу передать вамъ вещь, имѣющую большую важность, какъ для васъ, такъ и для меня.

— Хорошо, хорошо, мой милый, но теперь, когда къ намъ пріѣхалъ другъ, котораго мы давно не видѣли и время пребыванія котораго у насъ очень ограниченно, ты долженъ отложить свое желаніе. Я готовъ держать пари, что тебѣ хочется имѣть вторую охотничью лошадь; я даю ее тебѣ. А можетъ быть, тебѣ хочется охотничью собаку или лучшаго сокола, для этого не нужно говорить много. Ты знаешь, что всѣ твои желанія съ удовольствіемъ исполняются.

— Нѣтъ, мое дѣло гораздо важнѣе и серьезнѣе.

— А! теперь я знаю, въ чемъ дѣло. Ха, ха, ха, ты хочешь говорить о прелестной Гертѣ? Не правда ли, это перлъ красоты и кротости, живой образъ ея отца, моего стараго друга, довольнымъ тономъ сказалъ графъ, ударивъ сына рукой по плечу. Ты сильно спѣшишь, мой милый, такое счастье не дается скоро. Но мы уже пріѣхали. Прощай, спокойной ночи; ты можешь видѣть ее во снѣ, сколько угодно.

ГЛАВА XIII.
Герфордская настоятельница.

— Готова ли ты, Елизавета, говорила настоятельница, испытующимъ взглядомъ глядя на графиню, которая стояла въ оконной нишѣ, отвернувшись лицомъ отъ своей повелительницы. Колебаться поздно. Колоколъ уже прозвонилъ часъ назначеннаго собранія и мы рѣшились не заставлять ждать ни друзей, ни враговъ. Подойди, дай мнѣ посмотрѣть твой костюмъ. Сегодня ты должна быть одѣта не такъ просто, какъ всегда.

Сама настоятельница была одѣта въ роскошный костюмъ. Бѣлое, атласное платье, украшенное дорогими кружевами, было почти совсѣмъ закрыто пурпурной мантіей, обшитой горностаемъ и спускавшейся съ плечъ. Широкая орденская лента была одѣта на груди принцессы и прикрѣплена къ поясу дорогимъ брилліантовымъ аграфомъ, діадема изъ жемчуга и рубинъ украшала голову Софіи-Шарлотты и скрывалась на затылкѣ подъ бѣлымъ кружевнымъ вуалемъ.

Настоятельница взяла свертокъ бумагъ, содержаніе которыхъ прочла еще разъ, и, приготовившись такимъ образомъ сдѣлать важный шагъ, ждала появленія дамъ и кавалеровъ своей свиты.

Елизавета вышла изъ оконной ниши, блѣдная и разстроенная, глядя на свою повелительницу взволнованнымъ взглядомъ.

— Не ходите сегодня на собраніе, принцесса, умоляющимъ тономъ сказала она. Вамъ не слѣдуетъ рѣшаться быть теперь въ гнѣздѣ хищныхъ птицъ, онѣ задумали дурное.

— Я не понимаю тебя, Елизавета, съ удивленіемъ возразила Шарлотта. Развѣ я здѣсь не повелительница? развѣ я не имперская настоятельница? Я сообщу имъ мою волю и онѣ будутъ мнѣ повиноваться. Я назначу сегодня достойное наказаніе для обѣихъ княгинь Липпе.

— Ваша свѣтлость! печально перебила Елизавета, церемонимейстеръ просилъ меня передать вамъ просьбу, чтобы вы распустили сегодняшнее собраніе, выставивъ причиной этого ваше нездоровье.

— Никогда, графиня! съ волненіемъ вскричала Шарлотта. Я не вижу никакой причины сдѣлать это и не взяла бы обратно свое слово, если бы въ дѣйствительности была не совсѣмъ здорова. Но я никогда не чувствовала себя сильнѣе тѣломъ и душой, какъ сегодня. Клянусь Богомъ и Его святыми, я не позволю, чтобъ у меня велась фальшивая игра.

Нѣсколько минутъ графиня боролась съ сильнымъ внутреннимъ волненіемъ, затѣмъ почти беззвучно сказала:

— Въ такомъ случаѣ, принцесса, мнѣ остается исполнить тяжелый долгъ и сообщить вамъ, что знатнѣйшіе члены Герфордскаго института рѣшились закрыть вамъ доступъ въ большую залу капитула.

Настоятельница съ удивленіемъ отступила, затѣмъ съ принужденной улыбкой сказала:

— Надъ тобой подшутили, Елизавета, зная твою любовь и преданность ко мнѣ, тебя хотѣли напугать. Это очень глупая шутка и мы накажемъ тѣхъ, которые ея выдумали.

Елизавета печально опустила голову и замолчала.

Настоятельница нѣсколько минутъ стояла задумавшись, затѣмъ поспѣшно прошлась нѣсколько разъ по комнатѣ. Свертокъ бумаги, который она держала, упалъ на землю. Ея величественная фигура, казалось, сдѣлалась еще выше.

Наконецъ, она остановилась передъ графиней.

— Кто могъ дать тебѣ это порученіе? сказала она рѣзкимъ и громкимъ голосомъ.

— Мнѣ сказалъ это баронъ фонъ-Морріенъ тихо отвѣчала Елизавета.

— Въ такомъ случаѣ, это возстаніе, измѣна, прошептала настоятельница. О, я раздавлю головы этимъ змѣямъ! Довольно терпѣнія и состраданія, онѣ почувствуютъ всю силу моего гнѣва, я выведу на свѣтъ ихъ преступленіе и онѣ, опозоренныя своею собственною виною, принуждены будутъ навсегда оставить это княжеское убѣжище.

Обыкновенно кроткое выраженіе лица Шарлотты совершенно исчезло, лобъ ея мрачно нахмурился, а темные глаза метали молніи гнѣва. Такой видъ имѣли Іаковъ Кетлеръ и великій курфюрстъ въ минуты гнѣва. Также стояла теперь Шарлотта, какъ богиня справедливости, дрожа отъ волненія.

— Ради Бога, принцесса, сказала Елизавета, скажите мнѣ, какое преступленіе совершили эти гордыя женщины, которое заслуживаетъ такого сильнаго гнѣва съ вашей стороны?

— Ты узнаешь ихъ преступленіе, Елизавета, пока еще ты одна, и только полное повиновеніе княгинь можетъ заставить меня сохранить отъ свѣта эту позорную тайну.

Она подошла ближе къ Елизаветѣ, наклонилась къ ея уху и шепнула нѣсколько словъ.

Графиня вздрогнула, слегка вскрикнувъ.

— Теперь ты видишь, что эти знатныя преступницы имѣли полное основаніе искать моей снисходительности, а между тѣмъ, онѣ возмутились противъ ничтожнаго наказанія, которое я назначила имъ, чтобъ защитить ихъ отъ большаго позора. Теперь мы поступимъ съ ними такъ, какъ онѣ этого желаютъ. Имъ не удастся безнаказанно оскорблять дочь Кетлера; онѣ сами сдѣлали мою снисходительность невозможной. Теперь я буду для нихъ только строгая начальница.

— Принцесса, нерѣшительно сказала Елизавета, великій курфюрстъ и вашъ благородный отецъ никогда не дѣйствовалъ подъ вліяніемъ гнѣва, неужели вы не хотите дѣйствовать по примѣру этихъ людей, память которыхъ вы такъ высоко чтите.

Шарлотта, съ измученнымъ видомъ, опустилась въ кресло; лобъ ея слегка прояснился. Она долго, пристально смотрѣла на солнечный лучъ, проникавшій въ открытое окно и игравшій на ея пурпурной мантіи. Затѣмъ, она вдругъ, какъ бы утомленная блескомъ, закрыла глаза. По ея блѣднымъ щекамъ покатились слезы на дорогіе брилліанты, украшавшіе ея платье и полную заботы грудь.

Елизавета молча стояла, скрестивъ руки; она знала, что въ подобныя минуты взволнованный ходъ мыслей ея повелительницы мало-по-малу сглаживается, какъ море, успокаивающееся послѣ сильной бури.

— Что бы ты сдѣлала, заговорила, наконецъ, Шарлотта, если бы была на моемъ мѣстѣ? Ты знаешь, какъ часто я слушаюсь твоего совѣта. Ты почти всегда спокойна. Ты часто лучше меня устраивала мои дѣла, поэтому говори, не стѣсняйся.

— Я, принцесса, прежде всего постаралась бы ихъ обмануть; я назначила бы собраніе здѣсь, въ вашихъ комнатахъ, выставивъ причиной хотя бы то, что, вслѣдствіе легкаго нездоровья, вы не рѣшаетесь идти въ залу капитула по длинному корридору, гдѣ всегда почти дуетъ сквозной вѣтеръ, и поэтому вы просите всѣхъ дамъ, всѣхъ патронессъ школъ для бѣдныхъ и кавалеровъ нашего княжескаго института явиться сюда, къ вамъ.

— Ты права, улыбаясь сказала настоятельница. По моему, съ ними нечего стѣсняться въ выборѣ средствъ. Затѣмъ, когда мы все устроимъ, ты отправишься со мной въ Вѣну. Я хочу получить у императора неограниченное полномочіе, чтобъ имѣть возможность во всякое время защищать свои права. Сегодня а поговорю о другихъ вопросахъ. Что же касается княгинь Липпе, то, до моего возвращенія, я посажу ихъ подъ арестъ. Ты поторопишься приготовить все къ отъѣзду, но прежде всего я должна поговорить съ Путкаммеромъ.

Принцесса позвонила и сказала вошедшему пажу:

— Проведите, ко мнѣ курляндскаго канцлера. Прибывшіе кавалеры и дамы пусть собираются въ моей пріемной залѣ и ждутъ моихъ приказаній.

Пажъ ушелъ и черезъ нѣсколько минутъ въ комнату вошелъ канцлеръ, выразительное лицо котораго было сильно взволновано.

Отвѣтивъ на его почтительный поклонъ, настоятельница пригласила его сѣсть, и, не прошло получаса, какъ она описала старинному другу и слугѣ своего отца то тяжелое положеніе, въ которомъ она находилась, и свои опасенія за возможность дальнѣйшихъ демонстрацій.

Канцлеръ, казалось, былъ не особенно удивленъ такимъ разсказомъ, повидимому, онъ уже бросилъ взглядъ на тяжелое положеніе настоятельницы. Сейчасъ же послѣ его прибытія его прежде всего поразило какое-то тяжелое настроеніе всѣхъ обитателей института. Не только дамы института, но даже прислуга имѣла какой-то особенный видъ.

Дежурные кавалеры и пажи исполняли свои обязанности молча и съ такими серьезными лицами, какъ будто присутствовали при исполненіи печальной церемоніи.

Рыцари и дамы настоятельницы улыбались принужденною улыбкой, за столомъ разговоры не вязались. Казалось, надъ институтомъ носится буря, угрожающая разразиться надъ головами его жителей. Ядъ, клевета и зависть раздѣлили благочестивыхъ сестеръ и дружно держались только тѣ, которыхъ соединяло стремленіе къ дурной цѣли.

Это настроеніе видно было даже во время молитвы, и даже графиня Елизавета, не смотря на свое гордое спокойствіе и внѣшнее равнодушіе, узнала о заговорѣ, составлявшемся противъ нея и ея повелительницы. Слухи, которые распускали о прошломъ графини, заставляли ее только улыбаться съ презрѣніемъ, но въ глубинѣ души ее огорчало то, что говорилось противъ принцессы.

Настоятельница, сама того не желая, пріобрѣла себѣ новаго врага въ лицѣ гордой графини фонъ-Левентруцъ тѣмъ, что обратила мало вниманія на эту даму, которая, какъ казалось, держала въ рукахъ всѣ нити тайнаго заговора, и была оскорблена холодною любезностью настоятельницы, которая до сихъ поръ не приглашала графиню на церковные праздники, часто происходившіе въ институтѣ и на которыхъ прежде гордая графиня присутствовала постоянно.

Къ этому присоединилось еще то, что настоятельница строго приказала запретить входъ въ институтъ лейбъ-егерю графини, который пользовался особенною любовью и расположеніемъ всѣхъ дамъ института. Но съ тѣхъ поръ, какъ Лейтгольдъ не могъ болѣе являться въ институтъ, его госпожа появлялась въ немъ почти каждый день съ блестящей свитой; два пажа всегда носили ея дорогой шлейфъ и она исчезала въ комнатахъ княгинь Липпе или графини Горнъ, и до поздней ночи видѣлся огонь въ комнатахъ княгинь, а лошади графиня съ нетерпѣніемъ били копытами по песку, пока, наконецъ, ихъ госпожа не отправлялась въ обратный путь.

Сестра графини фонъ-Левентруцъ была нѣкогда фрейлиной принцессы, но дѣтскій, перемѣнчивый характеръ молодой дѣвушки и ея непріятныя качества не нравились принцессѣ Шарлоттѣ, которая была очень рада, когда дѣвушка быстро и, недолго думая, отдала свою руку одному кавалеру, благодаря интригамъ котораго другой пожертвовалъ жизнью. Все дѣло было устроено такъ ловко, что мнѣніе свѣта не могло найти въ этомъ поступкѣ ничего дурнаго, но Шарлотта съ презрѣніемъ отказалась имѣть съ тѣхъ поръ какія бы то ни было отношенія съ графиней Беллой и, можетъ быть, это было одной изъ причинъ, по которой принцесса не желала безъ приглашенія являться въ замокъ Левентруцъ.

Что касается графини Левентруцъ, то она смотрѣла на это, какъ на тяжелое оскорбленіе. Привыкнувъ ко всевозможному вниманію со стороны дамъ института, она не мало была раздражена, когда узнала, что настоятельница и ея любимая дама были съ визитомъ у ректора.

Злая улыбка мелькнула на губахъ графини при этомъ извѣстіи и она вполнѣ присоединилась къ мнѣнію институтскихъ дамъ, которыя пожимали плечами, говоря: о «неблагородныхъ страстяхъ Курляндской принцессы, которая не только превратила свою бывшую горничную въ свою подругу, но еще старалась возвысить, назначивъ ее патронессой новаго пріюта для бѣдныхъ сиротъ.»

Все это Шарлотта сообщила канцлеру, который выслушалъ ее въ мрачномъ молчаніи.

Упоминаніе о графинѣ фонъ-Левентруцъ вызвало странную улыбку на губы канцлера, но онъ вспомнилъ обѣщаніе хранить тайну своего друга, къ тому же, онъ горѣлъ желаніемъ увидѣть женщину, которая держала въ рукахъ судьбу Эбергарда.

Послѣ котораго совѣщанія Путкаммера съ настоятельницей, послѣдняя послала за мажордомомъ института, старымъ, худымъ человѣкомъ, съ строгими чертами лица, покрытаго безчисленнымъ множествомъ морщинъ. Изъ подъ густыхъ его бровей сверкали проницательные глаза. Манеры старика были такъ же увѣренны и опредѣленны, какъ и его языкъ. Онъ былъ одѣтъ въ скромный, но вполнѣ приличный костюмъ изъ темной шелковой матеріи.

— Фонъ-Брандовъ, сказала Шарлотта, отвѣчая на почтительный поклонъ старика, вы уже давно другъ и вѣрный слуга нашего дома и даже рѣшились послѣдовать за мною въ чужую страну. Въ настоящую минуту я потребую отъ васъ исполненія приказанія, которое еще больше докажетъ мнѣ вашу преданность.

Старикъ молча поклонился.

— Я дамъ вамъ важное порученіе, отъ точнаго исполненія котораго зависитъ многое. Поэтому вы должны удвоить вашу бдительность.

— Многоуважаемая принцесса, отвѣчалъ Брандовъ, приказывайте, все будетъ исполнено.

— Вы должны устроить такъ, чтобъ къ княгинямъ Липпе былъ приставленъ строгій караулъ и онѣ не могли бы оставлять своихъ комнатъ. Помните хорошенько, вы не должны пускать къ нимъ никого, кромѣ ихъ прислугъ.

Фонъ-Брандовъ съ удивленіемъ отступилъ назадъ и устремилъ вопросительный взглядъ на канцлера, который спокойно стоялъ у камина, скрестивъ руки.

— Подумайте, ваше свѣтлость! прошепталъ старикъ, княгини Липпе пользуются въ институтѣ большимъ уваженіемъ и, кромѣ того, съ ихъ стороны можно ожидать сопротивленія. Очень возможно, что остальныя дамы попытаются сильно противодѣйствовать вашему приказанію. Простите, что я позволяю себѣ дѣлать замѣчанія, но мнѣ кажется, что вокругъ насъ дѣлается что-то недоброе. Вокругъ института бродитъ разная сволочь; съ нѣкотораго времени множество нищихъ шатается по окрестностямъ, но они не столько просятъ милостыню, сколько ведутъ постоянные переговоры съ дамами института, старый хромой Фельтенъ вѣчно толкается на базарѣ и угощаетъ кучу оборванцевъ, уже, конечно, не на свои деньги. Я уже давно замѣчаю все это, ваша свѣтлость, и принялъ всѣ зависящія отъ меня мѣры. Охрана института усилена, всей прислугѣ выдано оружіе и мы надѣемся, что не случится ничего дурнаго.

— А, такъ вотъ какъ, Брандовъ, сказала Шарлотта, въ такомъ случаѣ, я вижу еще болѣе надобности показать врагамъ наше неограниченное могущество Княгини должны сейчасъ же отправиться подъ арестъ; вы должны исполнить это подъ опасеніемъ моего гнѣва и потери мѣста. Вотъ мои приказанія, передайте ихъ маршалу, который находится въ настоящее время вмѣстѣ съ другими кавалерами въ пріемной.

Говоря это, она подала старику бумагу съ княжескою печатью.

— Остальныхъ дамъ ожидаетъ та же участь, продолжала принцесса, если которая нибудь изъ нихъ преступитъ правила ордена или же выкажетъ сопротивленіе. Мы еще держимъ въ нашихъ рукахъ бразды правленія и сумѣемъ защитить честь и достоинство этого святаго дома!

Принцесса поспѣшно прошлась нѣсколько разъ по комнатѣ; горькая улыбка мелкала на ея дрожащихъ губахъ, наконецъ, она остановилась.

— Идите, другъ мой, сказала она, мои приказанія неизмѣнны. Завтра я ѣду въ Вѣну и поручаю институтъ вашему присмотру, наши кавалеры помогутъ вамъ, я возьму очень немного прислуги, мои почтенные кавалеры не будутъ сопровождать меня. Мы скоро увидимся, мой добрый Брандовъ, и тогда будутъ приняты всѣ мѣры для нашей безопасности. Не забывайте вашихъ обязанностей.

— Я готовъ пожертвовать жизнею, чтобъ исполнить ваши приказанія, отвѣчалъ Брандовъ, почтительно цѣлуя протянутую ему руку настоятельницы, и со вздохомъ удалился.

Въ эту минуту въ дверяхъ снова появилась Елизавета. На ней было надѣто черное бархатное платье, вышитое жемчугомъ, но на груди и на рукахъ не было ни малѣйшаго украшенія, только длинный, затканный серебромъ вуаль спускался у нея съ головы, прикрѣпленный однимъ крупнымъ брилліантомъ въ старинной оправѣ, сверкавшимъ, какъ одинокая звѣзда.

Настоятельница бросила разсѣянный взглядъ на костюмъ своей любимицы. Видно было, что ея мысли заняты другимъ.

— Ваша свѣтлость, сказала Елизавета, дамы и кавалеры собрались, по вашему приказанію, въ маленькой пріемной, между ними нѣтъ только графинь Горнъ и Сайенъ, но за то я видѣла ректора съ супругой, которые также приглашены на собраніе.

— Хорошо, Елизавета, вѣроятно графини Горнъ и Сайенъ явятся позднѣе. Что касается княгинь Липпе, то онѣ на долгое время освобождены отъ службы.

Настоятельница повернулась.

— Идемте, канцлеръ, примемте гостей.

По знаку руки принцессы, дежурный камергеръ широко растворилъ двери и, войдя въ пріемную, еще разъ повторилъ собравшимся гостямъ, что ея свѣтлость, по причинѣ нездоровья, собираетъ засѣданіе, вмѣсто залы капитула, у себя въ комнатахъ.

Дѣйствительно, яркая краска гнѣва на лицѣ Шарлотты уступила мѣсто болѣзненной блѣдности, вполнѣ подтверждавшей слова объ ея нездоровьѣ.

У настоятельницы для каждаго была любезная улыбка и ласковое слово. На поцѣлуй руки, она отвѣчала поцѣлуемъ въ лобъ.

Не одинъ холодный, косой взглядъ въ тайнѣ взволновалъ настоятельницу, но между дамами было не мало и такихъ, которыя глядѣли на принцессу съ довѣріемъ и во взглядахъ которыхъ виднѣлись вѣрность и чистота сердца.

Нѣжно поцѣловавъ въ лобъ жену ректора, которая съ любовью прижалась къ рукѣ настоятельницы, послѣдняя указала ей на одно изъ пустыхъ креселъ, расположенныхъ полукругомъ вокругъ высокаго бархатнаго кресла, на которое должна была сѣсть сама Шарлотта. Стоявшія направо отъ настоятельницы кресла княгинь Липпе и графина Горнъ были еще пусты. Мужчины, по обыкнонію, собрались въ кучки на заднемъ планѣ залы.

Только единъ старый секретарь уже сидѣлъ за столомъ, покрытымъ краснымъ бархатомъ, на которомъ лежали бумага и принадлежности для письма.

Прошло около получаса; разговоръ становился все оживленнѣе; интересъ въ первый разъ затронутыхъ вопросовъ и послѣднихъ донесеній служащихъ въ институтѣ все болѣе и болѣе поглощали вниманіе настоятельницы. Ректоръ подалъ донесеніе о сиротахъ, принятыхъ въ основанный Шарлоттою пріютъ, а жена его получила изъ кассы института небольшую сумму денегъ на одежду вновь принятыхъ воспитанницъ.

Баронъ фонъ-Ледебуръ съ жаромъ разговаривалъ о чемъ-то съ курляндскимъ канцлеромъ Путкаммеромъ, а егермейстеръ, графъ Биландъ, по секрету сообщалъ маршалу Морріену о приказаніи настоятельницы содержать княгинь Липпе подъ строгимъ арестомъ. Баронъ фонъ-Мюнихъ подошелъ къ нимъ и, не подозрѣвая ихъ опасеній, пригласилъ ихъ, по порученію графа фонъ-Левентруцъ, принять участіе въ большой шахматной игрѣ, устраиваемой на завтра въ честь канцлера, а также и въ охотѣ, которая должна была послѣдовать послѣ игры.

Настоятельница только что хотѣла передъ закрытіемъ засѣданія сообщить о своемъ отъѣздѣ, какъ вдругъ въ залѣ появился дежурный камергеръ и доложилъ о прибытіи графинь Горнъ, Сайенъ и Левентруцъ.

При послѣднемъ имени настоятельница вздрогнула, но сейчасъ же оправилась и, слегка нахмуривъ брови, сказала:

— Эти дамы явились очень поздно, но я рада ихъ видѣть.

Сдѣлавъ общій поклонъ всему собранію и слегка поклонившись настоятельницѣ, графиня Горнъ прошла чрезъ залу и, занявъ свое мѣсто, сказала:

— Мы явились сюда, уважаемая принцесса, по вашему приглашенію, но также и для того, чтобъ спросить, по какому праву нашимъ подругамъ и сестрамъ, діакониссамъ, княгинямъ фонъ-Линпе, запрещено оставлять ихъ покои?

— Пользуясь предоставленнымъ намъ правомъ, мы приказали арестовать этихъ дамъ за ихъ неповиновеніе, гордымъ и возвышеннымъ голосомъ отвѣчала Софія-Шарлотта. И, къ сожалѣнію, мы будемъ принуждены напомнить нашимъ возлюбленнымъ сестрамъ и кавалерамъ института объ необходимой осмотрительности въ ихъ словахъ и дѣйствіяхъ, чтобъ съ ними не случилось того же, что съ ихъ возмутившимися сестрами.

Блѣдное лицо графини Горнъ еще болѣе поблѣднѣло, глаза ея странно засверкали и насмѣшливая улыбка появилась на тонкихъ губахъ. Она гордымъ взглядомъ окинула собраніе, но не въ состояніи была произнести ни слова.

Въ громадной комнатѣ царствовало общее молчаніе, нарушаемое только легкимъ шелестомъ платьевъ.

— Г. ректоръ! сказала настоятельница, обращаясь къ ректору, разговаривавшему съ канцлеромъ, но замолчавшему отъ удивленія. Мы обращаемся къ вамъ съ просьбой тщательно наблюдать за границами нашихъ владѣній, чтобъ черезъ нихъ не проникали посторонніе бродяги, сѣющіе неудовольствіе, какъ между домашней прислугой, такъ и между полевыми рабочими. Мы отлично знаемъ, что происходитъ вокругъ насъ, и намъ уже извѣстны предводители, ведущіе все дѣло, прикрываясь своими княжескими гербами и не стыдящіеся нарушать чужія права, тогда какъ ихъ собственные поступки должны были бы…

Настоятельница вдругъ прервала свою рѣчь въ ту минуту, какъ взглядъ ея случайно упалъ на графиню Левентруцъ, пристально глядѣвшую на Елизавету.

Что касается послѣдней, то она сидѣла, какъ пораженная громомъ, и не въ состояніи была отвести взгляда отъ графини Левентруцъ. Въ эту минуту послѣдняя гордыми шагами приблизилась къ настоятельницѣ.

— Позвольте мнѣ, сказала она съ улыбкой, сдѣлать возраженіе относительно поступка вашего съ княгинями Липпе. Онѣ царскаго происхожденія и такъ какъ онѣ выбрали своимъ убѣжищемъ институтъ по собственной волѣ, точно также онѣ желаютъ навсегда оставить его и становятся подъ мое покровительство.

Настоятельница бросила на графиню строгій взглядъ, затѣмъ спокойно отвѣчала:

— Пока онѣ еще члены княжескаго института и должны оправдаться въ неповиновеніи и серьезныхъ проступкахъ противъ правилъ ордена. Поэтому, графиня, я совѣтую вамъ имѣть терпѣніе и посовѣтовать то же самое вашимъ подругамъ, пока не придетъ время ихъ оправданія. Васъ же мы благодаримъ за доказательство вашего участія, но…

Настоятельница снова остановилась; торжествующая улыбка мелькнула на губахъ графини Левентруцъ, такъ какъ она чувствовала, что взглядъ Софіи-Шарлотты пристально устремленъ на надѣтую на ней драгоцѣнность. Массивная оправа дѣлала украшеніе тяжелымъ и некрасивымъ, но дорогіе камни заставляли забывать эту оправу.

На графинѣ Левентруцъ было надѣто цѣлое состояніе. На ней было такъ много драгоцѣнностей, что всѣ онѣ вмѣстѣ дѣлали даже непріятное впечатлѣніе излишества.

Снова наступило тяжелое молчаніе. Взглядъ настоятельницы обратился на ея любимицу Елизавету, которая, близкая къ обмороку, сидѣла въ своемъ креслѣ. Она въ одно мгновеніе узнала проданную ею драгоцѣнность и понимала, что графиня надѣла ее только для того, чтобъ доставить торжество враждебной принцессѣ партіи, доказавъ, что разстроенные финансы принцессы ни для кого болѣе не тайна.

Едва въ состояніи будучи подавить свое волненіе, Шарлотта не видѣла никакого исхода изъ своего тяжелаго положенія. Вдругъ графиня Елизавета быстро встала, подошла, опустивъ голову, къ своей повелительницѣ и заговорила прерывающимся отъ слезъ голосомъ:

— Простите меня, принцесса, но я не могу колебаться долѣе, и здѣсь, передъ всѣмъ собраніемъ, признаюсь въ моемъ проступкѣ противъ васъ.

То украшеніе, которое надѣто на графинѣ Левентруцъ и которое вы, какъ кажется, узнали, я получила нѣкогда отъ васъ въ подарокъ. Я не сумѣла достойно почтить этотъ даръ повелительницы, тщеславіе и высокомѣріе заставили меня продать это украшеніе въ устарѣлой оправѣ за ничтожную цѣну, чтобъ купить, вмѣсто него, надѣтый на мнѣ дорогой венеціанскій вуаль. О, принцесса! я вполнѣ заслужила то униженіе, которое постигаетъ меня, заслужила вашъ справедливый гнѣвъ и недостойна долѣе пользоваться вашимъ расположеніемъ.

Сказавъ эту рѣчь тихимъ, умоляющимъ голосомъ, но достаточно громкимъ, чтобъ быть слышнымъ всему собранію, Елизавета замолчала.

Мгновенное молчаніе, вызванное этой сценой, было прервано отвѣтомъ настоятельницы.

При первыхъ словахъ графини, принцесса едва могла подавить свое глубокое волненіе. Она сразу поняла самоотверженный поступокъ своей любимицы и ей было горько, что придется унизить ее передъ всѣми, но другаго исхода не было. Надо было принять протянутую руку помощи, чтобъ уничтожить враждебную злобу враговъ.

Многимъ изъ присутствующихъ признаніе графини показалось вполнѣ вѣроятнымъ; за то торжество графини Левентруцъ и ея партіи было совершенно уничтожено. Онѣ съ досадой переглядывались и были возмущены, что повѣрили ложнымъ извѣстіямъ, и въ то же время жалѣли о напрасныхъ трудахъ, которыхъ стоило имъ устройство этого сюрприза настоятельницѣ.

Нѣкоторые изъ присутствующихъ, не понимавшіе дѣйствительнаго положенія дѣла, съ видимымъ состраданіемъ глядѣли на графиню Цаваки и сожалѣли что такая достойная женщина позволила себѣ увлечься самымъ обыкновеннымъ тщеславіемъ, и черезъ это подверглась опасности лишиться любви и уваженія своей повелительницы.

Только одинъ изъ всѣхъ не былъ обманутъ, и этотъ одинъ ясно видѣлъ сквозь сѣть хитрости и злобы. Онъ слишкомъ хорошо зналъ денежныя дѣла настоятельницы, и еще болѣе зналъ благородное самоотверженіе Елизаветы. Проникнутый любовію и уваженіемъ къ Елизаветѣ, онъ тѣмъ болѣе былъ раздраженъ противъ ея противниковъ.

Онъ былъ возмущенъ, что жена его друга, являлась сообщницей или слѣпымъ орудіемъ враждебной партіи. Въ послѣднемъ случаѣ, графиня, конечно, менѣе заслуживала осужденія, но ея насмѣшливая улыбка и торжествующіе взгляды, которыми она обмѣнивалась съ графиней Горнъ, видя смущеніе настоятельницы, — все это показало ему, что жена его друга дѣйствовала вполнѣ сознательно.

Возмущенный до глубины души, Путкаммеръ рѣшился чувствительно наказать эту надменную, гордую женщину и ждалъ удобной минуты, чтобъ сдѣлать это.

Рѣчь настоятельницы нарушила ходъ его мыслей.

— Мнѣ очень жаль, графиня, начала принцесса, что я принуждена открыть въ васъ такія качества, которыя сильно огорчаютъ меня. То украшеніе, отъ котораго у васъ остался только солитеръ, которымъ прикрѣплена ваша вуаль, было мнѣ крайне дорого и я только поэтому подарила его вамъ. Вы должны искупить вашу вину и отдать затканный серебромъ вуаль и солитеръ, котораго еще недостаетъ графинѣ, также за полцѣны, какъ вы продали и остальное. Отдайте вырученныя за нихъ деньги благородной дочери Бенгъ-Штрема, супругѣ ректора, онѣ окажутъ большую поддержку сиротамъ ея пріюта.

Елизавета встала съ кроткою улыбкою, подошла къ графинѣ Левентруцъ и передала ей вуаль съ солитеромъ, взявъ отъ нея деньги, для передачи женѣ ректора.

Въ эту минуту къ дамамъ подошелъ канцлеръ.

— Положительно, графиня, сказалъ онъ, это украшеніе такъ хорошо, что я, хотя и мужчина, готовъ завидовать вамъ. Большое счастье, что вы можете назвать эти вещи своими. Клянусь Богомъ, античная красота этихъ камней напоминаетъ времена Византійской имперіи, или даже болѣе отдаленныя времена. Можетъ быть, происхожденіе этихъ камней можно отнести ко времени Вавилонскаго столпотворенія и они были бы достойны украшать собою прекрасную «Реввеку».

Повидимому беззаботныя слова канцлера произвели сильное впечатлѣніе на графиню. Казалось, ее поразилъ ударъ электричества; она страшно поблѣднѣла и, не произнеся ни слова, упала въ кресло. Казалось, насмѣшливо улыбающееся лицо Путкаммера показалось ей головой Медузы.

Канцлеръ отошелъ, низко поклонившись.

Это происшествіе было для присутствующихъ новою загадкою, такъ какъ всѣ видѣли въ словахъ Путкаммера только простую любезность, сказанную женѣ его друга, у котораго онъ гостилъ.

Настоятельница поднялась и въ нѣсколькихъ словахъ сообщила собранію о своемъ завтрашнемъ отъѣздѣ въ Вѣну.

Она прощалась съ своими дамами и кавалерами въ то время, какъ графини Горнъ и Сайенъ приблизились къ своей пріятельницѣ. Послѣдняя поспѣшно вытерла кружевнымъ платкомъ выступившій у нея на лбу потъ и, прошептавъ что-то о жарѣ въ залѣ, поклонилась настоятельницѣ и удалилась, въ сопровожденіи обѣихъ графинь.

Со страннымъ чувствомъ и серьезными опасеніями оставили ректоръ съ женой пріемную. Путкаммеръ простился, съ трудомъ подавляя свое волненіе, чтобъ вмѣстѣ съ остальными кавалерами отправиться по приглашенію своего друга.

Канцлеръ рѣшился сопровождать настоятельницу въ Вѣну, но предварительно хотѣлъ открыть своему другу опасную игру, которую вела его жена.

Встрѣча въ замкѣ съ женщиной, которая, онъ зналъ, была теперь его врагомъ, была неизбѣжна и тѣмъ не менѣе, ему было любопытно знать, какой пріемъ его ожидаетъ.

Настоятельница и ея любимица, наконецъ, остались однѣ.

Шарлотта крѣпко обняла Елизавету; графиня, тихо плача, опустила голову на грудь своей возлюбленной повелительницы.

— Ты снова спасла меня, да, мы спасены, но не надолго.

— Это украшеніе мы должны, во что бы то ни стало, пріобрѣсти обратно, сказала графиня, оно не должно оставаться въ рукахъ этой женщины, чего бы это для меня ни стоило. Можетъ быть, мнѣ удастся убѣдить графа, чтобы онъ возвратилъ намъ нашу драгоцѣнность за двойную сумму противъ той, за которую она продана. Я открою ему, для какой цѣли воспользовалась ею его жена. Графъ справедливъ и всѣмъ извѣстно его благородство.

— Елизавета, съ горькой улыбкой сказала настоятельница, не забывай, въ какомъ плохомъ положеніи наши финансы. По возвращеніи изъ Вѣны, мнѣ придется начать процессъ противъ герцога, моего брата. О, сколько горя и заботъ скрывается подъ моей горностаевой мантіей! Я хотѣла бы быть бѣднѣйшей изъ моихъ подданныхъ, такъ какъ я болѣе, чѣмъ кто либо, нуждаюсь въ состраданіи, потому, что людская злоба отравляетъ мнѣ всѣ радости жизни. Дочери Кетлера приходится обвинять въ похищеніи роднаго брата, чтобъ спасти остатокъ своего состоянія! О, глупецъ тотъ, кто мнѣ завидуетъ!

— Дочь Іакова Кетлера наслѣдовала сильный духъ своего отца, тихо возразила графиня, и этому духу всѣ должны покоряться.

— Да, и такъ же какъ у него, у меня есть вѣрные друзья, правда немного, но они стоятъ многихъ. Идемъ отсюда; мнѣ кажется, въ этой комнатѣ еще остались злыя мысли собравшихся здѣсь, которыя давятъ мнѣ грудь, какъ тяжелый камень.

ГЛАВА XIV.
Новыя событія и открытія.

Взволнованный предупрежденіями настоятельницы, ректоръ принужденъ былъ повѣрить слухамъ, которые давно уже ходили вокругъ него; онъ принужденъ былъ повѣрить, что его бывшій помощникъ поддерживаетъ таинственныя и опасныя связи съ знатными лицами.

Ректоръ уже давно раскаялся, что не предалъ этого человѣка суду. Слова Юдифи, что егерь убилъ ея отца, заставили, наконецъ, ректора пожаловаться графу Левентруцу на Лейтгольда. Когда послѣдняго спросили, онъ сознался въ своей винѣ и, представившись раскаявшимся, извинялъ себя тѣмъ, что совершилъ убійство въ раздраженіи, вызванномъ бранью еврея. Вслѣдствіе этого, за его преступленіе онъ былъ наказанъ только церковнымъ покаяніемъ. Покаяніе это уже окончилось и только пріобрѣло Лейтгольду всеобщее состраданіе, такъ какъ онъ подвергся наказанію за недостойнаго еврея.

Но теперь у ректора явились новыя подозрѣнія и онъ рѣшился немедленно дать знать бранденбургскому суду; онъ очень хорошо понималъ, что преданіе Лейтгольда суду вызоветъ для него тысячу непріятностей, что придется открыть ужасную тайну и что онъ самъ можетъ показаться подозрительнымъ за то, что не сдѣлалъ этого ранѣе. Тѣмъ не менѣе, послѣ короткой борьбы съ самимъ собою, онъ рѣшился, въ предупрежденіе дальнѣйшихъ несчастій, поставить преступника въ невозможность вредить, отдавъ его подъ арестъ. Онъ уже убѣдился, что его доброта и молчаніе приносили самые дурные плоды, и рѣшился не останавливаться ни предъ чѣмъ, чтобъ только подвергнуть Лейтгольда заслуженному наказанію. Но необходимо было, чтобъ Лейттгольдъ былъ устраненъ, не возбуждая особенныхъ толковъ.

Ректоръ написалъ секретное письмо Грумбкову, особеннымъ расположеніемъ котораго онъ пользовался, такъ же какъ и его другъ Томазіусъ, но нужно было найти посланнаго, на вѣрность котораго можно было бы положиться. Запечатанное письмо уже нѣсколько дней лежало въ кабинетѣ ректора, но онъ все еще не могъ найти подходящаго человѣка. Окрестности были наполнены пришлыми бродягами, которые выдавали себя за путешествующихъ торговцевъ. Ректоръ лучше всего желалъ бы поѣхать самъ, но положеніе дѣлъ было таково, что его отлучка была невозможна ранѣе возвращенія настоятельницы.

Ему оставался только одинъ путь и онъ рѣшился, въ худшемъ случаѣ, повѣрить это дѣло графу Левентруцу съ тѣмъ, чтобъ тотъ, при первомъ подозрѣніи противъ Лейтгольда, посадилъ егеря подъ арестъ.

Такимъ образомъ, сидѣлъ онъ у себя въ кабинетѣ, возвратившись съ собранія, и, закрывъ лицо руками, обдумывалъ все, что говорило за и противъ этого рѣшенія.

Празднество въ замкѣ Левентруцъ, на которое онъ также былъ приглашенъ, не могло дать возможности тайно переговорить съ хозяиномъ замка, поэтому ректоръ рѣшился не отправляться по этому приглашенію, а написать графу и просить его о свиданіи, которое тотъ назначилъ бы ему на слѣдующій день.

Расположеніе духа ректора было таково, что онъ не въ состояніи былъ идти на какое бы то ни было празднество, къ тому же, онъ не любилъ охоты и гораздо болѣе предпочиталъ кабинетныя занятія. Но онъ крайне уважалъ графа и любилъ его общество, если имѣлъ возможность провести вечеръ въ кругу избранныхъ друзей графа.

Извинительное письмо, съ прибавленіемъ къ нему просьбы, было уже запечатано и ректоръ глядѣлъ въ окно, думая, кого выбрать посломъ.

Въ эту минуту взглядъ его упалъ на Юдифь, которая сидѣла на дворѣ, на краю колодца, погруженная въ мрачную задумчивость, окруженная цѣлой толпой собравшихся вокругъ птицъ; пристально глядя въ землю, она не обращала вниманія на то, что происходило вокругъ и мысли ея, казалось, были далеко. Страшная судьба молодой дѣвушки заставляла ее казаться старше, чѣмъ она была въ дѣйствительности. Но ея ввалившіяся щеки и сверкающій взглядъ внушали каждому скорѣе страхъ, чѣмъ состраданіе.

Послѣ долгаго ожиданія, видя, что на дворъ никто не выходитъ, ректоръ, наконецъ, рѣшился послать еврейку въ комнату для прислуги, гдѣ всѣ, очевидно, собрались на молитву, чтобъ вызвать кого нибудь. Какъ вдругъ ему пришло въ голову, что, можетъ быть, онъ не найдетъ болѣе быстраго посла, чѣмъ сама Юдифь.

— Юдифь! крикнулъ онъ.

Дѣвушка подняла голову и оглядѣлась вокругъ, точно проснувшись, потомъ поспѣшно вскочила и разогнала птицъ,

— Чувствуешь ли ты себя достаточно сильной, чтобъ отнести это письмо въ замокъ Левентруцъ.

Глаза Юдифи сверкнули и она быстро протянула руку.

— Да, господинъ. Прикажете сегодня же принести отвѣтъ?

— Нѣтъ, только постарайся найдти самого графа. Ступай. Вся прислуга на молитвѣ, она утомилась послѣ трудовъ, тогда какъ ты сидишь здѣсь, ничего не дѣлая. Не слѣдуетъ предаваться праздности, она внушаетъ дурныя мысли. Отчего ты не работаешь? Ты больна?

— Нѣтъ, господинъ, я достаточно сильна, чтобъ сдѣлать то, что вы прикажете. Но я не могу сидѣть въ кухнѣ, у очага. Я не знаю, куда дѣваться отъ жара. Въ лѣсу, гдѣ я похоронила отца, прохладно и спокойно. Когда я передамъ графу ваше письмо, я подожду тамъ до утра, потому не безпокойтесь, если Юдифь не вернется сегодня ночью.

Казалось, дѣвушка была чѣмъ-то особенно взволнована.

Ректоръ съ удивленіемъ поглядѣлъ на нее, но она опустила глаза и избѣгала его взгляда.

— Давайте же, поспѣшно сказала она. Вечеръ наступаетъ и, прежде чѣмъ солнце зайдетъ за деревья, я пройду уже больше полдороги.

Она схватила письмо и поспѣшными шагами пройдя черезъ дворъ, быстро исчезла изъ глазъ.

Волнуемый страннымъ чувствомъ, оставилъ ректоръ свой кабинетъ и поднялся во второй этажъ. Онъ рѣшился удалить Юдифь изъ дома и послѣдовать, такимъ образомъ, благоразумнымъ совѣтамъ сестры, которая уже давно была недовольна присутствіемъ жидовки.

Въ это же время, въ тотъ же день, въ замкѣ Левентруцъ давался парадный обѣдъ. Въ комнатахъ прекрасной графини Беллы было тихо и пустынно. Фрейленъ фонъ-Нольде была въ отсутствіи, въ институтѣ на горѣ, и графини Левентруцъ также не было въ комнатѣ Беллы, такъ что въ этотъ день у больной красавицы не было ея обычныхъ собесѣдницъ. Вслѣдствіе этого, она имѣла тѣмъ болѣе причинъ быть недовольной своей новой горничной, которая не умѣла достаточно хорошо ухаживать за ея любимой собачкой, Зефиромъ. Это важное обстоятельство сильно разстроило расположеніе духа прекрасной графини, къ этому присоединилось еще то, что духота въ комнатѣ не могла быть освѣжена чрезъ открытыя окна, такъ какъ со двора доносился громкій шумъ, который слишкомъ разстроилъ бы слабые нервы дамы, если бы она рѣшилась позволить открыть окна.

Лицо Беллы раскраснѣлось отъ гнѣва и глаза метали молніи.

— Зефиръ! мой милый, говорила графиня, насъ съ тобой оставили. Тебѣ не нравится даже и ѣда, мой единственный, вѣрный другъ.

Собака потянулась и снова легла на шелковую подушку.

Снова наступило молчаніе.

Вдругъ, графиня сѣла. Казалось, ей пришла въ голову новая мысль.

Она поспѣшно позвонила и въ дверяхъ показалось улыбающееся лицо новой вестфальской горничной.

— Анна-Марія, позови ко мнѣ юнкера Балдуина, приказала Белла. Иди скорѣе, онъ въ банкетной залѣ.

Анна-Марія простояла нѣсколько мгновеній въ нерѣшимости, затѣмъ отвѣчала:

— Его нѣтъ въ залѣ. Но за то Бабетта ждетъ на дворѣ.

— А! горничная Герты. Хорошо, впусти ее, и пойди найди мнѣ юнкера. Поди ко мнѣ ближе, сказала она добродушнымъ тономъ, когда вошла Бабетта. Совсѣмъ ближе, изъ-за шума на дворѣ я не слышу, что ты говоришь… Молчи, Зефиръ, прибавила она, обращаясь къ залаявшей собачкѣ. Лежи на подушкѣ. А ты, Бабетта, поболтай со мною, пока вернется юнкеръ. Это хоть немножко развлечетъ меня. Мое здоровье такъ слабо, что я не могу выходить изъ комнатъ, я не могу переносить шума и съ нетерпѣніемъ жду, когда, наконецъ, возвратится фрейленъ Герта.

Въ эту минуту Бабетта вынула изъ кармана и подала Беллѣ сложенную записку.

Графиня поспѣшно схватила ее и едва прочла написанныя на ней нѣсколько строчекъ, какъ вдругъ поспѣшно вскочила съ мѣста, уронивъ съ колѣнъ расположившагося на нихъ Зефира, и, забывъ свою слабость, поспѣшно начала ходить взадъ и впередъ.

— Ты знаешь, что тутъ написано? спросила она, остановившись предъ Бабеттой.

— Какъ могу я это знать, улыбаясь отвѣчала та.

— Теперь я должна сію минуту говорить съ юнкеромъ, прошептала графиня. Боже мой! какъ долго онъ не идетъ. Графъ Эбергардъ превратилъ нашъ замокъ въ домъ умалишенныхъ.

Она поспѣшно позвонила, но на звонокъ никто не явился.

Она застонала отъ гнѣва и раздраженія.

— Иди, сказала она, и скажи твоей госпожѣ, что ее обманули, что моего брата, благороднаго юнкера Балдуина, несправедливо обвиняютъ, чтобъ разлучить его съ твоей барышней, что я выведу эту ложь на чистую воду.

— Чтобъ разлучить юнкера Балдуина съ моей барышней? прошептала Бабетта. Мнѣ кажется, что трудно двумъ людямъ стоять другъ отъ друга дальше, чѣмъ они. Этого только не доставало, чтобъ моя овечка вышла за волка! Я лучше хотѣла бы…. Но храни васъ Богъ, графиня, я же должна уйти до наступленія вечера.

Графиня разорвала письмо на мелкіе клочки и бросила ихъ Бабеттѣ.

— Боже мой! это ужасно! вскричала она. Развѣ возможно повѣрить, чтобъ мой братъ рѣшился участвовать въ какомъ-то заговорѣ со всякой сволочью. Малютка, кажется, помѣшалась. Конечно, правда, что Балдуинъ тратитъ ужасныя суммы и никогда не держитъ своихъ обѣщаній относительно ихъ возвращенія, но, Боже мой! это ничто иное, какъ забывчивость, но онъ всегда такъ веселъ, такъ уменъ и забавенъ, что я люблю его больше всѣхъ. Его рыцарское поведеніе выдвигаетъ его изъ среды ему равныхъ. А какъ онъ заботится о сестрѣ, тогда какъ Эбергардъ почти не обращаетъ на меня вниманія.

Черезъ нѣсколько минутъ явилась Анна-Марія, съ ракраснѣвшимся отъ жара лицомъ, и объявила, что юнкеръ Балдуинъ уѣхалъ еще прошлую ночь вмѣстѣ съ лейбъ-егеремъ и никто не знаетъ куда.

— Убирайся! сказала графиня, махнувъ рукой, меня раздражаетъ твое лицо.

И она съ досадой повернулась къ стѣнѣ.

Но вдругъ она смѣясь всплеснула руками.

— Боже мой! Зефиръ, сказала она, что ты тутъ сдѣлалъ?

Ея досада мгновенно исчезла.

Дѣйствительно, Зефиръ лежалъ, окруженный цѣлой кучей пожелтѣлыхъ листовъ. Бѣдное животное скучало, такъ же какъ его госпожа, и, привыкнувъ считать за ничто все, лежавшее на коврѣ, разорвало брошенный на полъ графинею молитвенникъ. Вырвавъ всѣ листы, Зефиръ трудился надъ толстымъ пергаментнымъ переплетомъ, какъ вдругъ Бабетта бросилась къ нему и, тихо браня собаку, собрала листы къ себѣ въ подолъ.

Когда Бабетта, простившись съ Анной-Маріей, собиралась уходить, она увидала, что ея уходу мѣшаетъ новое происшествіе.

Вся прислуга стояла, собравшись вокругъ Юдифи, закидывая ее вопросами, для чего она явилась въ замокъ.

— Скажите мнѣ только, гдѣ я могу найти графа, говорила еврейка, задыхаясь отъ усталости, обращаясь къ одному изъ лакеевъ.

— Если тебѣ нужно его видѣть, отправляйся къ павильону, въ лѣсу, они охотятся тамъ на фазановъ. Но, стой, лейбъ-егерь уже вернулся, передай ему твое порученіе. Можетъ быть, при видѣ тебя, онъ почувствуетъ раскаяніе и возьметъ тебя съ собою на лошади въ лѣсъ.

— Меня прислалъ ректоръ и я тороплюсь, возразила Юдифь. Скажите мнѣ, гдѣ лейбъ-егерь?

— Онъ пошелъ теперь въ арсеналъ.

— Скажите мнѣ, гдѣ онъ?

— Въ западной башнѣ, подъ комнатой графини Глейенъ.

Глаза еврейки снова сверкнули и она поспѣшно сказала:

— Вотъ, возьмите записку, если я не найду егеря, то передайте ее вмѣсто меня. Вы преданы вашему господину. Я не могу идти въ горы, это слишкомъ далеко для моихъ усталыхъ ногъ. Прощайте.

Она повернулась и поспѣшно пошла по направленію къ западной башнѣ.

— Не туда, крикнулъ одинъ изъ лакеевъ, тамъ нѣтъ выхода на дорогу.

Но Юдифь не обратила никакого вниманія на его слова и скоро исчезла изъ глазъ присутствующихъ.

— Она идетъ къ графинѣ, сказалъ тогда дворецкій. Вѣроятно, у нея есть къ ней какое нибудь посланіе отъ институтскихъ дамъ. Но графиня въ дурномъ расположеніи духа, ея горничная бѣгала по всему дому, розыскивая юнкера Балдуина, который еще вчера, вооруженный съ ногъ до головы, уѣхалъ изъ замка. Клянусь Богомъ, съ нѣкотораго времени здѣсь происходятъ такія вещи, которыхъ благочестивый христіанинъ не въ состояніи объяснить себѣ.

Съ этими словами, дворецкій прощался съ Бабеттой, протягивая ей руку на прощаніе.

— Да, Богу извѣстно, сказала она, что со смертью Курта, нѣтъ человѣка, который могъ бы съ одного взгляда разузнать, въ чемъ дѣло.

*  *  *

Между тѣмъ, Юдифь вошла въ паркъ и, не доходя недалеко до западной башни, остановилась, тяжело дыша. Ея блѣдное лицо сдѣлалось еще блѣднѣе, безцвѣтныя губы были крѣпко сжаты, и она торжествующимъ взглядомъ глядѣла на блестящій, длинный ножъ, который держала въ рукахъ.

Затѣмъ, она снова взглянула на окна западной башни, которыя были ярко освѣщены лучами заходящаго солнца.

— Да поможетъ мнѣ Іегова и Аббадонъ! прошептала она. Я не сдѣлалась христіанкой и хочу отвратить отъ своей головы проклятіе отца, который лишился жизни изъ-за меня, я отниму жизнь у его убійцы, какъ завѣщалъ мнѣ отецъ умирая, я сдѣлаю это безъ страха и раскаянія, такъ какъ я ненавижу его, точно семь египетскихъ казней, и избавлю свѣтъ отъ измѣнника… Да, онъ измѣняетъ своему господину. Я видѣла своими глазами, какъ онъ ночью выноситъ оружіе изъ арсенала, и передаетъ его разной сволочи. Если онъ не дѣлаетъ ничего дурнаго, то къ чему выноситъ онъ оружіе потихоньку, чрезъ маленькую дверь? Я могла бы сказать объ этомъ ректору или графу, но приказаніе мертвеца запрещаетъ мнѣ сдѣлать это. Гои должны уничтожать другъ друга. Я должна обманывать ихъ и, убивъ убійцу моего отца, я не хочу ничего дѣлать на пользу христіанъ. Но я сама не хочу оскорблять и губить ихъ, я лучше готова сжечь мои руки, только этого одного я ненавижу, такъ какъ онъ отнялъ у меня мою единственную поддержку.

Такія мысли толпились въ головѣ Юдифи, она вдругъ выпрямилась и глядѣла предъ собой взглядомъ леопарда, бросающагося на добычу. Затѣмъ, она, какъ стрѣла, помчалась чрезъ кусты и чрезъ мгновеніе остановилась предъ маленькой дверью въ башню, скрытой кустами.

Въ это мгновеніе старая, заржавленная желѣзная дверь въ подземелье башни отворилась, появились длинныя, худыя руки, несшія большую охапку ружей, и положившія ихъ на траву; чрезъ нѣсколько мгновеній худая фигура Юдифи, скользнула въ открытую дверь. Съ кинжаломъ въ рукахъ, удерживая дыханіе, стояла она въ узкомъ, темномъ корридорѣ, ведшемъ въ подземелье. Фонарь слабо освѣщалъ корридоръ.

Дѣвушка тихонько сняла башмаки и осторожно пошла дальше.

Лейтгольдъ стоялъ, разсматривая пару пистолетовъ, которые собирался заткнуть за поясъ.

Юдифь пошла впередъ.

Ужасный ударъ кинжала долженъ былъ поразить на смерть лейбъ-егеря. Но, казалось, онъ былъ духомъ этого подземелья, застрахованнымъ отъ всякой попытки убить его, такъ какъ кинжалъ сломился объ него пополамъ и со звономъ упалъ на полъ, тогда какъ Юдифь въ то же мгновеніе почувствовала, что сильныя руки схватили ее. Испугъ совершенно парализовалъ ея силы и она, какъ безумная, глядѣла на насмѣшливое лицо своего противника, тогда какъ онъ крѣпко сжималъ ея худыя руки.

— Такъ это ты!.. И твоя угроза убить меня была не шутка, смѣясь сказалъ онъ. Дура! я покончу съ тобою разъ навсегда и здѣсь никто не помѣшаетъ мнѣ отправить тебя туда же, куда я отправилъ твоего отца. Посмотри, ты хотѣла убить меня, глупая дѣвчонка, но не подумала, что люди моего сорта, имѣющіе основаніе бояться за свою жизнь, такіе люди умѣютъ быть настолько предусмотрительными, что носятъ кольчуги, отъ которыхъ отскакиваютъ всякіе удары кинжала.

Лейтгольдъ потащилъ дѣвушку впередъ, но она защищалась всѣми силами. Она вспомнила разсказы прислуги объ ужасной подземной тюрьмѣ, въ которой много лѣтъ тому назадъ совершались ужасныя злодѣянія. Говорили, что эта тюрьма на нѣсколько саженъ ниже поверхности земли, и что жертва, брошенная туда, можетъ жить нѣсколько времени, среди ужасныхъ гадовъ, жертвою которыхъ наконецъ дѣлается. Мысль объ этомъ, какъ молнія, мелькнула въ головѣ Юдифи, волосы дыбомъ стали у нея на головѣ отъ ужаса и сердце перестало биться. Но она не произнесла ни слова. Она чувствовала, что, не смотря на все ея сопротивленіе, Лейтгольдъ скоро справится съ нею.

— Я не прошу, чтобъ ты пощадилъ меня, прошептала она, только убей меня сразу.

Лейтгольдъ на мгновеніе выпустилъ ее, но только для того, чтобъ сейчасъ же схватить еще крѣпче.

Вдругъ эта сцена освѣтилась яркимъ свѣтомъ, и въ отверстіи маленькой боковой двери, на верху длинной лѣстницы, появилась графиня фонъ-Левентруцъ, съ серебрянымъ подсвѣчникомъ въ рукѣ.

— Что тутъ такое? Я слышала говоръ. Гдѣ вы? надо скорѣе выносить оружіе, пока еще не поздно. Вы, кажется, съ ума сошли, прибавила она, увидѣвъ, въ чемъ дѣло, что вамъ сдѣлала дѣвушка?

— Она хотѣла убить меня, графиня, и я теперь хочу поступить съ нею такъ же, какъ она хотѣла поступить со мною.

— Отпустите ее сейчасъ же. Теперь не время думать о мщеніи, надо скорѣе доставить оружіе въ горы, пока не вернулся мой супругъ. Малѣйшее промедленіе опасно, и намъ можетъ не представиться такого удобнаго случая. Говорю вамъ, отпустите ее.

Графиня нетерпѣливо топнула ногой, и глаза ея гнѣвно сверкнули.

Тогда Лейтгольдъ оттолкнулъ отъ себя дѣвушку, но вынулъ изъ-за пояса пистолетъ и прицѣлился въ Юдифь.

— Вы съ ума сошли! крикнула графиня. Или вы хотите собрать сюда людей вашимъ выстрѣломъ? Княгини Липпе будутъ вамъ очень благодарны за это.

Лейтгольдъ съ громкимъ проклятіемъ, опустилъ оружіе. Но, прежде чѣмъ уйти, онъ повернулся къ дѣвушкѣ, упавшей на колѣни и закрывшей лицо руками.

— На сегодня ты отдѣлалась дешево, сказалъ онъ, но берегись еще разъ встрѣтиться со мною. Я убью тебя, какъ бѣшеную собаку, и даже графиня не въ состояніи будетъ защитить тебя.

Сказавъ это, онъ взялъ свой фонарь и быстро исчезъ въ узкомъ корридорѣ.

Взволнованная пережитой, ужасной минутой, Юдифь все еще стояла на колѣняхъ. Вдругъ она почувствовала, что рука графини опустилась ей на плечо.

— Ступай отсюда, сказала она, и иди скорѣе. Ты не можешь оставаться здѣсь долѣе.

Юдифь медленно поднялась, собрала распустившіеся волосы и повернулась, чтобъ удалиться.

— Погоди немного, прибавила графиня, не забудь, что я тебѣ скажу. Тебя привлекла сюда жажда мщенія, ты узнала этотъ входъ, извѣстный только посвященнымъ. Если ты скажешь объ этомъ хоть одно слово, я безжалостно отдамъ тебя въ руки твоего врага.

Юдифь молча кивнула головою.

— Что заставило тебя поступить такимъ образомъ, продолжала графиня. Можетъ быть, Лейтгольдъ обманулъ тебя?

— Изъ-за себя я не стала бы убивать его, отвѣчала дѣвушка, улыбнувшись своими блѣдными губами. Но я поклялась сдѣлать это на груди умирающаго отца. Я ненавижу убійцу, отнявшаго у меня мою единственную поддержку, сдѣлавшаго несчастной навсегда дочь Самуила Баруха.

Казалось, что у ногъ графини вдругъ разверзлась пропасть. Она глядѣла на дѣвушку широко раскрытыми, испуганными глазами.

Затѣмъ она сдѣлала нѣсколько шаговъ впередъ; подсвѣчникъ дрожалъ у нея въ рукѣ, но она высоко подняла его, и яркій свѣтъ освѣтилъ съ головы до ногъ одѣтую въ бархатъ и драгоцѣнности знатную даму, приготовившуюся, въ праздничномъ костюмѣ, встрѣтить возвращающагося супруга и блистать за ужиномъ, но тотъ же самый свѣтъ освѣтилъ грубо одѣтую еврейку, стоявшую предъ знатной дамой, съ распущенными волосами и въ разорванномъ платьѣ, какъ изображеніе горя и нищеты.

Юдифь почувствовала, какъ графиня дотронулась до ея руки дрожащей рукою.

— Ты сказала Самуила Баруха? тихо прошептала графиня. Ты его дочь?… Но что я говорю, развѣ мало евреевъ, носящихъ это имя? Говори скорѣе: онъ никогда не жилъ въ этой странѣ, и ты родилась далеко, далеко отсюда?

— Нѣтъ, печально сказала Юдифь, здѣсь наша родина. Мой отецъ провелъ въ несчастій многіе годы; изъ-за своей измѣнницы жены, богатый Барухъ превратился въ бѣдняка. Здѣсь онъ нашелъ смерть отъ руки убійцы, и вы сами защитили человѣка, убившаго его.

Графиня съ громкимъ крикомъ схватилась за сердце.

— Да, прошептала она, твоя правда, твоя мать измѣнница. Вся ея жизнь была ложь, и грѣховная любовь сдѣлала ее преступницей. О! эта любовь была сильнѣе той, которая называется материнской любовью!

Юдифь устремила свой печальный, полубезумный взглядъ на красавицу графиню.

— Что вы знаете о моей матери? тихо сказала она, знатная, богатая христіанка не можетъ имѣть ничего общаго съ грѣшницей-еврейкой, которая изъ-за богатаго гоя оставила домъ своего супруга и своего беззащитнаго ребенка.

— Хочешь ли ты снова найти твою мать и простишь ли ты ее?

— Нѣтъ, рѣзко сказала Юдифь. Я не въ состояніи была бы снять съ ея души проклятіе Самуила Баруха и отдать ей мое сердце, которое она оттолкнула отъ себя, и которое отъ несчастій сдѣлалось злымъ и ожесточеннымъ, нѣтъ, я не хочу ее видѣть, такъ какъ я всегда помню о ея позорѣ.

Въ мрачномъ взглядѣ графини, выражалось отчаяніе, смѣшанное съ раскаяніемъ и состраданіемъ. Подсвѣчникъ звеня упалъ на землю, и обѣихъ женщинъ окружила мрачная ночь.

Долго все было тихо, затѣмъ вдругъ раздался дрожащій голосъ:

— Поди сюда, Юдифь, мое бѣдное дитя.

И нѣжныя руки обняли дѣвушку за шею.

— Поди сюда. Твоя мать хочетъ исправить то, что она сдѣлала противъ тебя.

Нѣжныя руки гладили растрепанные волосы и на мгновеніе Юдифь, какъ очарованная, опустила голову на плечо графини.

— О! я лучше бы хотѣла лежать внизу въ тюрьмѣ, между змѣями, прошептала она, падая безъ чувствъ.

Снаружи раздались громкіе звуки роговъ, лай собакъ, крики охотниковъ и звонъ оружія.

Со смѣхомъ и шутками поднимались пріѣзжіе гости по ступенямъ подъѣзда, а чрезъ нѣсколько мгновеній, собрались въ банкетной залѣ.

— Что это, Мельхіоръ? спрашивалъ графъ, обращаясь къ дворецкому. А! записка отъ ректора. Я знаю, въ чемъ дѣло: нашъ добрый ректоръ, какъ это съ нимъ часто случается, извиняется множествомъ дѣлъ. Ну, мнѣ очень жаль, я былъ бы радъ видѣть его у себя, но нечего дѣлать, завтрашняя охота и общая шахматная игра обойдутся и безъ него.

Сказавъ это, графъ, не распечатывая записку, положилъ ее въ карманъ.

— Скажи графинѣ, что мы ждемъ ее къ ужину, Мельхіоръ, пошли къ ней пажа. А вы, господа, слѣдуйте за мною, такъ какъ утомленіе сегодняшняго дня должно удвоить нашъ аппетитъ.

Хорошее расположеніе графа омрачилось на мгновеніе, когда вернувшійся чрезъ нѣсколько минутъ пажъ объявилъ ему, что графиня нездорова.

— Женскіе капризы! мы это знаемъ, пробормоталъ графъ, обращаясь къ Путкаммеру. Мы привыкла не видѣться съ нею по цѣлымъ днямъ, но мнѣ не нравится, что она позволяетъ себѣ оскорблять моихъ гостей и я сумѣю показать ей свое неудовольствіе.

Разговоръ на этомъ покончился и отсутствіе единственной дамы сдѣлало ужинъ еще непринужденнѣе.

Въ то время, когда гости веселились, недалеко отъ нихъ страдала человѣческая душа.

Хозяйка замка спокойнымъ и кроткимъ голосомъ передала вошедшему пажу свое извиненіе, тогда какъ за мгновеніе предъ тѣмъ, она оттолкнула ногою брилліантовое ожерелье, которое сорвала съ себя, точно оно жгло ее. Это было герцогское украшеніе, которое она сегодня, на зло канцлеру и для того, чтобъ сбить его съ толку, снова надѣла на себя.

Когда пажъ удалился, она опустилась въ кресло и неподвижно глядѣла предъ собою. Только поминутно измѣнявшееся выраженіе ея блѣднаго лица указывало на внутреннюю борьбу демоновъ тьмы съ ангелами свѣта, и змѣи отчаянія терзали сердце несчастной.

— О! Боже!.. стонала она. Все, все напрасно. Что можетъ доставить мнѣ миръ — ничто, кромѣ вѣчнаго забвенія!..

Вдругъ она вскочила.

Въ корридорѣ послышались шаги.

— Простите, графиня, раздался изъ корридора голосъ пажа. Но какая-то дама, подъ густымъ вуалемъ, непремѣнно желаетъ васъ видѣть по важному дѣлу. Она не хочетъ сказать свое имя.

Графиня провела рукою по глазамъ.

— О! я и забыла, что онѣ тамъ, въ институтѣ, имѣютъ на меня право, прошептала она. Вѣроятно, княгиня Липпе въ нетерпѣніи присылаетъ ко мнѣ кого нибудь.

Она встала и махнула рукой.

Пажъ исчезъ.

Тогда графиня, наклонясь, подняла съ полу ожерелье и бросила его на столъ, гдѣ лежали другія драгоцѣнности.

— Простите меня, графиня, раздался чрезъ нѣсколько мгновеній въ дверяхъ звучный голосъ, простите, что я явилась къ вамъ въ домъ такъ поздно.

Съ этими словами графиня Цаваки подняла вуаль.

— Поспѣшный отъѣздъ настоятельницы, продолжала она, который будетъ имѣть мѣсто завтра рано утромъ, не позволяетъ мнѣ избрать другаго времени, такъ какъ я сопровождаю принцессу, и въ то же время мнѣ необходимо до отъѣзда переговорить съ вами по одному важному дѣлу; я пріѣхала по поводу украшенія, которое я прошу васъ возвратить мнѣ обратно за ту цѣну, которой оно дѣйствительно стоитъ.

Въ сильномъ смущеніи, не будучи въ состояніи произнести ни слова, графиня взяла украшеніе, лежавшее предъ нею. Матовый свѣтъ фонаря, висѣвшаго на потолкѣ, слабо освѣщалъ лица обѣихъ женщинъ, тѣмъ не менѣе, взглядъ Елизаветы не только замѣтилъ страшный безпорядокъ въ комнатѣ, но точно также и разстройство хозяйки, выражавшееся во всей ея фигурѣ.

— Да… да, берите эту драгоцѣнность, графиня, поспѣшно прошептала она. Съ тѣхъ поръ, какъ я ее купила, она приноситъ мнѣ несчастье. Берите ее. Деньги мнѣ не нужны, отдайте ихъ бѣднымъ, мои руки никогда не прикоснуться къ этому золоту. Возьмите ихъ обратно вмѣстѣ со шкатулкой, въ которой лежали купленныя мною драгоцѣнности, и которую я передамъ вамъ сейчасъ.

Графиня позвонила.

Въ комнату вошелъ пажъ, держа свѣчи въ обѣихъ рукахъ.

Хозяйка дома сдѣлала ему знакъ слѣдовать за нею.

Елизавета осталась, пораженная страннымъ поведеніемъ графини, и съ удивленіемъ глядѣла ей вслѣдъ. При яркомъ свѣтѣ свѣчей, лицо графини Левентруцъ казалось смертельно блѣднымъ.

Отворивъ дверь, графиня вышла въ сосѣднюю комнату.

Но чье улыбающееся лицо глядѣло изъ-за мрачной фигуры хозяйки дома, и выглядывало изъ золотой рамы, какъ живое? Украшенные цвѣтами, золотистые волосы окружали прелестное, женское личико; маленькія руки были небрежно сложены на колѣняхъ, а глаза глядѣли вдаль, съ задумчивой улыбкой.

— Валеска!… невольно вскричала Елизавета.

Графиня Левентруцъ вздрогнула.

— Кто называетъ здѣсь это имя?

— Простите меня, графиня, прошептала Елизавета, но скажите мнѣ, ради Бога, жива ли та дама, портретъ которой я вижу?

— Это первая супруга моего мужа, мрачно отвѣчала графиня.

Елизавета почти безъ чувствъ упала въ кресло, маленькій миніатюрный портретъ, приложенный къ запискамъ молодаго несчастнаго монаха, былъ вѣрной копіей съ этого портрета.

И такъ, несчастный, перенесшій такое ужасное обращеніе, былъ сынъ Валески, сынъ и наслѣдникъ графа — племянникъ Елизаветы.

Но какъ могло случиться, что графъ оставилъ безнаказаннымъ такое ужасное обращеніе съ сыномъ?

Эти мысли толпились въ головѣ графики. Она говорила себѣ, что тутъ скрывается какая-то мрачная тайна, о которой графъ, вѣроятно, не знаетъ.

Забывъ совершенно цѣль своего посѣщенія, она стояла не спуская глазъ съ портрета.

Въ эту минуту къ ней подошла графиня Левентруцъ.

— Вотъ то, что вы желали получить, сказала она. Я никогда еще не отдавала съ такимъ легкимъ сердцемъ ни одного украшенія.

Елизавета молча поклонилась и взяла шкатулку чернаго дерева, въ которой лежало сокровище.

Она хотѣла еще узнать, былъ ли наслѣдникъ графа сыномъ Валески или же сыномъ второй жены. Но утомленный, безжизненный взглядъ графини удержалъ Елизавету отъ всякихъ вопросовъ и она нерѣшительно удалилась.

У дверей ее встрѣтилъ канцлеръ въ дорожномъ костюмѣ.

— Позвольте мнѣ, графиня, сказалъ онъ, присоединиться къ числу лицъ, сопровождающихъ ваши носилки. Я услышалъ о вашемъ прибытіи и, такъ какъ намъ съ вами ѣхать по одному пути, то вы позволите мнѣ увеличить число сопровождающихъ васъ всадниковъ моей свитой, такъ какъ можно опасаться нападенія въ горахъ, гдѣ собралось множество бродягъ, число которыхъ, не смотря на всѣ мѣры, все увеличивается.

Елизавета поклонилась и, въ сопровожденіи канцлера, спустилась съ лѣстницы.

Внизу, въ сѣняхь, ее ожидали остальные гости и самъ графъ низко поклонился ей.

— Ваше посѣщеніе можно назвать почти таинственнымъ, любезно сказалъ Эбергардъ, къ сожалѣнію, вы избрали для посѣщенія такое время, когда мы были заняты гостями.

Вдругъ новая идея мелькнула въ головѣ Елизаветы.

— Позвольте мнѣ, благородный рыцарь, сказала она, попросить у васъ совѣта относительно одного таинственнаго событія. Но такъ какъ въ настоящее время вамъ, можетъ быть, неудобно разговаривать со мною, то я прошу васъ прочесть бумаги, которыя я завтра пришлю вамъ, прочесть ихъ, какъ можно скорѣе, и когда я возвращусь, то попрошу у васъ разрѣшенія этой загадки.

Сказавъ это, она протянула руку, которую графъ почтительно поцѣловалъ, затѣмъ подобрала платье и быстро пошла къ носилкамъ, ожидавшимъ ее у дверей.

Въ свою очередь, Путкаммеръ, поцѣловавшись со своимъ другомъ и его сыномъ и пожавъ руки остававшимся гостямъ, помогъ графини сѣсть въ носилки и закрылъ дверцы. Всадники окружили носилки полукругомъ, факельщики пошли впередъ и все шествіе двинулось чрезъ мостъ на дорогу.

— Странная женщина, улыбаясь сказалъ графъ, она требуетъ отъ меня разрѣшенія какой-то загадки, а между тѣмъ, сама она загадочнѣе всѣхъ… Ну, господа, я совѣтую вамъ отправиться по своимъ комнатамъ, такъ какъ завтра мы рано ѣдемъ въ горы. Кромѣ того, предъ завтракомъ надо будетъ осмотрѣть собакъ. Ты, Стефанъ, выберешь себѣ самыхъ лучшихъ… Ноя совсѣмъ и забылъ, гдѣ Балдуинъ и его егерь? сколько мнѣ кажется, его не было уже за обѣдомъ. Если онъ не вернется до полуночи, то надо будетъ отправиться розыскивать его, ты, Фридолинъ, оставайся караулить, тогда какъ мы всѣ пойдемъ отдохнуть. Очень можетъ быть, что чрезъ часъ намъ снова придется сѣсть на коней.

Графъ раскланялся съ гостями, поцѣловалъ сына въ лобъ и отправился немного отдохнуть.

Въ то время, какъ графу снились дурные сны, въ которыхъ его жена и придворная дама Курляндской принцессы играли большую роль, на опушкѣ лѣса, въ древесныхъ пняхъ, сидѣли двое.

Лунный свѣтъ, проникавшій сквозь листья, освѣщалъ ихъ головы и въ нихъ легко можно было узнать юнкера Балдуина и его лейбъ-егеря.

Обыкновенно полузакрытые глаза юнкера были широко открыты и онъ внимательно слушалъ разсказъ егеря.

— Да, баринъ, говорилъ Лейтгольдъ, продолжая, свой разсказъ, я могъ бы безъ шума разбить ей голову, но графиня съ гнѣвомъ топнула ногой. Но я сдержу свое слово: какъ только эта жидовка попадется мнѣ на глаза, я съ ней покончу… Но, слушайте дальше. Едва успѣли мы отнести оружіе въ безопасное мѣсто, какъ у воротъ появилась вся охота и я поспѣшилъ сюда, къ вамъ. Роковая минута настала, графъ; настоятельница рано утромъ оставляетъ институтъ, а вечеромъ мы соберемся въ старыхъ развалинахъ; сторонники Липпе дадутъ намъ сигналъ съ другой стороны и мы посмотримъ, кто запретитъ Лейтгольду войти во дворъ института… Развѣ только самъ чортъ. Я былъ бы очень радъ, если бы они стали сопротивляться, тогда, по крайней мѣрѣ, я имѣлъ бы случай разбить ихъ широкіе курляндскіе лбы. Завтра у насъ будетъ работа и я завоюю себѣ у новой настоятельницы мѣсто привратника.

Глаза Лейтгольда налились кровью, а юнкеръ съ испугомъ попятился.

— Эта работа меня не радуетъ, со вздохомъ сказалъ онъ, такъ какъ я не люблю бывать тамъ, гдѣ разбиваютъ головы. Я люблю миръ и спокойствіе, я привыкъ къ жизни въ довольствѣ, которое, какъ ты знаешь, дѣлаетъ людей мягче. Если бы я не далъ слово Липпе, то, клянусь Богомъ! я ни за что не впутался бы въ это дѣло.

— Трусъ! съ досадою прошепталъ Лейтгольдъ.

Затѣмъ, онъ снова повернулся къ юнкеру и заговорилъ рѣзкимъ голосомъ:

— Я не знаю ничего о томъ, какъ жизнь въ довольствѣ дѣлаетъ человѣка мягкимъ, такъ какъ я никогда не зналъ довольства, никогда не видалъ другихъ ласкъ, кромѣ толчковъ, насмѣшекъ и ударовъ, а такое обращеніе дѣлаетъ изъ мыслящаго человѣка, который при томъ не трусъ, то, что я есть.

— Да, да, я увѣренъ, что ты можешь убить человѣка, не моргнувъ, если ты его ненавидишь, или если этого требуетъ твоя выгода, отвѣчалъ юнкеръ, сбивая пыль хлыстомъ съ своихъ блестящихъ охотничьихъ сапогъ.

— Меня этому учили съ дѣтства, мрачно отвѣчалъ егерь. Мой господинъ рѣзалъ живыхъ собакъ, онъ вырѣзывалъ у нихъ у живыхъ сердце, ослѣплялъ птицъ и другихъ животныхъ въ честь хирургіи и когда десяти лѣтній мальчикъ плакалъ, видя страданія несчастныхъ животныхъ, то въ наказаніе онъ долженъ былъ самъ дѣлать то же. Мой господинъ всовывалъ ножъ въ мою маленькую руку и руководилъ ею. Мало-помалу я примирился съ этимъ, пересталъ чувствовать состраданіе и, чѣмъ больше закалялось мое сердце, чѣмъ яснѣе становился мой взглядъ, тѣмъ сильнѣе были мои кулаки, и, въ то же время, я стремился сдѣлаться ученымъ, не смотря на мое низкое положеніе. Впослѣдствіи я понялъ, что благочестіе заключается въ наружности, и научился обманывать глупцовъ благочестивымъ видомъ. Вы знаете, какой успѣхъ имѣло это въ институтѣ, юнкеръ… Не думайте, чтобы я говорилъ все это съ цѣлью выставить себя предъ вами въ особенномъ свѣтѣ, — нѣтъ, вы единственный человѣкъ, предъ которымъ я не хочу притворяться, точно также, какъ графиня единственная женщина, которая можетъ располагать мною и дѣлать изъ меня все, что угодно, такъ какъ я чувствую, что тѣ же самые демоны, которые терзаютъ меня, воодушевляютъ и ее ко всему злому. Было время, когда я былъ такъ глупъ, что преклонялся предъ женской кротостью. Но это давно прошло. Клянусь Богомъ, только тотъ дѣйствительно человѣкъ, кто сумѣлъ подняться изъ ничего, какъ я; и вы, если бы хотѣли, могли бы многому у меня научиться.

— Вы, кажется, съ ума сходите, сказалъ юнкеръ, намъ пора ѣхать. Я долженъ быть дома до полуночи. Я боюсь, что насъ могутъ схватиться. Вы тщеславный дуракъ, что смѣете говорить про графиню, будто она вамъ равная. Берегитесь слишкомъ высоко поднимать глаза.

— Къ чему вы переиначиваете мои слова по своему. Впрочемъ, что касается знатности, то съ нею часто случаются странныя вещи. Графиня Горнъ знаетъ одного стараго арфиста изъ Уффельна, который поетъ странныя исторіи и баллады, и съ тѣхъ поръ, какъ однажды вечеромъ, этотъ арфистъ пропѣлъ свои пѣсни предъ графиней Левентруцъ, какъ ему приказала графиня Горнъ, съ тѣхъ поръ, говорю я, графиня Горнъ имѣетъ такую власть надъ нашей госпожей, что сдѣлала изъ нея игрушку въ своихъ рукахъ. Не правда ли, это для васъ ново, мой знатный господинъ?

Юнкеръ вскочилъ.

— Въ чемъ заключается содержаніе той пѣсни, которую пропѣлъ старый арфистъ?

Егерь таинственно засмѣялся.

— Если бы вы узнали содержаніе этой пѣсни, то завтра же снова сдѣлались бы богатымъ наслѣдникомъ и остались бы имъ навсегда.

Юнкеръ недовѣрчиво поглядѣлъ на егеря, затѣмъ съ гнѣвомъ вскричалъ:

— Если ты будешь играть мною, то, клянусь дьяволомъ! я задушу тебя, соблазнитель!

— Если вы не хотите, то я ничего не сказалъ, равнодушно возразилъ егерь. Я не соблазнитель, я только говорю вамъ, что вы можете надѣяться, Юному наслѣднику придется ждать еще долго, такъ какъ его отецъ здоровъ и крѣпокъ, какъ старый дубъ. Мало ли какое можетъ случиться несчастіе… какой-нибудь неудачный выстрѣлъ на охотѣ… паденіе въ пропасть… Подобные случаи бывали со многими наслѣдниками… Но ваша сестрица, вѣроятно, уже соскучилась безъ васъ, садитесь на лошадь, юнкеръ, и ѣдемъ домой.

Оба молча поѣхали рядомъ, каждый былъ погруженъ въ свои мысли, но у юнкера не выходили изъ головы слова егеря: «Мало ли какое можетъ случиться несчастіе… какой нибудь неудачный выстрѣлъ на охотѣ… паденіе въ пропасть.»

А между тѣмъ, завтра была назначена большая охота на животныхъ и на людей, на имущество и на честь.

Юнкеръ испугался своихъ собственныхъ мыслей, ударилъ по лошади и поскакалъ впередъ.

Лейтгольдъ остановился на нѣсколько мгновеній на небольшомъ возвышеніи, такъ какъ лошадь его не хотѣла идти впередъ.

— Впередъ! крикнулъ онъ.

Тогда на холмѣ поднялась какая-то фигура и лошадь снова бросилась впередъ.

Легкій испугъ заставилъ вздрогнуть всадника; не сказавъ ничего о случившемся, онъ догналъ юнкера; они были недалеко отъ замка и направо отъ нихъ лежалъ прудъ, поверхность котораго была ярко освѣщена луною.

ГЛАВА XV.
Снова найденная.

Въ недоумѣніи глядѣла Юдифь вслѣдъ обоимъ всадникамъ. Придя въ себя, послѣ обморока въ подземельѣ, она была утомлена, разбита и почти безсознательно дошла до могилы отца.

— Слышишь ли ты, меня, Самуилъ Барухъ? говорила она. Я снова нашла ее… Я ее видѣла… правда, почти какъ во снѣ. Но мнѣ кажется, я еще чувствую ея горячее дыханіе. Она хороша, какъ царица… Она прижимала меня къ сердцу, какъ свое собственное дитя… Если бы она осталась твоей женою, то она была бы слишкомъ хороша для твоего дома, и подъ твоею кровлей ея мудрость изчезла бы, точно разсѣянная вѣтромъ… Я знаю теперь, Самуилъ Барухъ, что когда я думаю умно, то эти мысли я наслѣдовала отъ нея, а когда я зла, то это ты научилъ меня ненавидѣть и проклинать враговъ. Ты хранилъ меня, какъ зеницу своего ока и честно и нечестно добывалъ для меня кусокъ хлѣба, но она гладила мнѣ волосы своими нѣжными руками, она цѣловала меня въ губы и мое сердце билось отъ счастія въ тотъ самый мрачный часъ, когда я чуть не умерла. Теперь я пришла, Самуилъ Барухъ, чтобъ умереть около тебя, но я не могу проклинать ее, такъ какъ она защитила меня въ минуту опасности.

Юдифь говорила все тише и тише, событія послѣднихъ часовъ перепутали всѣ ея мысли, голова ея опустилась и, скрестивъ руки на груди, она упала около могилы. Вѣтеръ развѣвалъ ея волосы, а роса мочила платье, но привычка переносить холодъ и вѣтеръ позволила ей уснуть спокойнымъ сномъ усталости и послала спокойныя и пріятныя сновидѣнія.

*  *  *

Утромъ на слѣдующій день, юнкеръ Стефанъ, вспомнивъ приказаніе отца, ожидалъ его на лѣстницѣ, чтобъ вмѣстѣ осмотрѣть лошадей и выбрать собакъ.

Въ банкетной залѣ гости завтракали и не спѣша наслаждались дорогимъ виномъ, тогда какъ юный наслѣдникъ, въ темнозеленомъ бархатномъ кафтанѣ, казалось, не спѣшилъ присоединиться къ нимъ. Въ то же время и осмотръ не особенно занималъ его. Много красивыхъ лошадей было проведено мимо него, не вызвавъ у него ни одного слова одобренія, тогда какъ стоявшая въ сторонѣ большая, старая лошадь, казалось, привлекла все его вниманіе. На лошади сидѣлъ старый, сѣдой человѣкъ, въ мѣховой шапкѣ; сѣдыя, густыя брови почти закрывали его глубоковпалые глаза. На немъ былъ надѣтъ синій кафтанъ, подпоясанный чернымъ кожаннымъ поясомъ, а на ногахъ курляндскіе башмаки.

Этотъ костюмъ позволялъ узнать въ старикѣ иностраннаго дрессировщика собакъ, привезенныхъ въ подарокъ графу.

Съ перваго дня пріѣзда канцлера вся прислуга удивлялась, что онъ вмѣстѣ съ такими красивыми собаками привезъ такого ужаснаго дрессировщика. Съ той минуты, какъ юнкеръ не спускалъ глазъ со старика, послѣдній былъ въ странномъ волненіи, которое, правда, выражалось неособенно замѣтно, но человѣкъ, хорошо знавшій старика, сказалъ бы, что онъ сильно взволнованъ. Онъ нѣсколько разъ выпрямлялся, поправлялъ поясъ, который немного стѣснялъ его, надвигалъ шапку на правое ухо, или снова сбивалъ ее назадъ. Наконецъ, онъ почти нерѣшительно прошепталъ на чужомъ языкѣ:

— Ахъ! ты, мошенникъ! наконецъ-то я снова нашелъ тебя!

Старика нисколько не удивило, что снова, найденный его воспитанникъ сдѣлался знатнымъ господиномъ; для него это подразумѣвалось само собою, а теперь онъ только спокойно и довольно улыбнулся и не удивился даже тогда, когда юнкеръ, забывъ все, поспѣшно бросился къ нему и, обнявъ его за шею, сказалъ на непонятномъ языкѣ:

— Янушъ, другъ мой, наконецъ-то я нашелъ тебя!

— Да, съ помощью Бога, сказалъ старикъ, повидимому, довольно спокойно, но въ глазахъ его сверкнули слезы.

— Посмотри, какимъ я сдѣлался знатнымъ господиномъ.

— Почему же тебѣ было не сдѣлаться знатнымъ? возразилъ Янушъ.

— Похожъ ли я на графскаго сына? съ волненіемъ спросилъ юнкеръ.

— Совсѣмъ похожъ.

— Тебѣ будетъ у меня хорошо, старый другъ.

— Мнѣ ужъ и такъ хорошо, мой милый…. Я хотѣлъ сказать молодой баринъ.

— До свиданія. Дай же мнѣ руку.

— Я не могу выпустить изъ рукъ собакъ, отвѣчалъ Янушъ, съ принужденной улыбкой глядя чрезъ плечо юнкера.

Молодой человѣкъ обернулся.

За нимъ стоялъ графъ.

— Какія дурныя наклонности, сказалъ онъ. Вмѣсто того, чтобъ завтракать съ гостями, ты разговариваешь съ послѣднимъ изъ моихъ слугъ; кто научилъ тебя говорить по-латышски? Сколько я знаю, въ краковскомъ монастырѣ этому не учатъ.

Тутъ юнкеръ понялъ всю ложность своего положенія.

Гости уже выходили на дворъ и онъ сильно поблѣднѣлъ, но твердымъ голосомъ поспѣшно сказалъ:

— Въ разговорѣ, о которомъ я просилъ васъ, отецъ, я дамъ вамъ объясненіе того, кто научилъ меня латышскому языку. Постарайтесь для себя и для меня, чтобъ этотъ разговоръ состоялся скорѣе.

*  *  *

Графиня Белла, по обыкновенію, лежала на своей шелковой постели и внимательно разсматривалала вышитыя шелкомъ туфли, когда ея братъ Балдуинъ, одѣтый въ охотничій костюмъ, съ пистолетами за поясомъ, поспѣшно вошелъ къ ней.

— Боже мой! Балдуинъ, сказала она, не поднимая головы, какъ можешь ты входить ко мнѣ безъ доклада.

— Прости, сестра. Но я тороплюсь, внизу уже садятся на лошадей, а я хотѣлъ предъ отъѣздомъ пожелать тебѣ добраго утра и узнать, что тебѣ надо.

— Ну, отвѣчала Белла съ нервной поспѣшностью, тотъ, кто, какъ я, осужденъ на одиночество и общество своихъ горничныхъ, можетъ желать только одного спокойствія. Поставь твой стулъ и садись. Вчера я посылала за тобой не для меня, но до меня дошли свѣдѣнія, что ты завелъ недостойныя тебя связи, и что тебя часто видѣли довѣрчиво разговаривающимъ съ чернью. Я полагаю, что это не идетъ такому дворянину, какъ ты.

Юнкеръ вскочилъ.

— Довольно! вскричалъ онъ. Я уже не школьникъ, которому можно читать нравоученія. Ты знаешь, Белла, я не люблю, чтобъ въ мои дѣла кто либо мѣшался, въ особенности женщины.

Сказавъ это, онъ снова опустился въ кресло.

— Право можно подумать, что люди говорятъ правду, такъ сильно ты разсердился изъ-за пустяковъ, сказала Белла, прикладывая платокъ къ глазамъ.

— Послушай, Белла, сказалъ Балдуинъ, беря ее за руку, я всегда былъ тебѣ добрымъ братомъ, всегда любилъ тебя, оставь же ихъ сплетни и не заботься о сплетникахъ. Что можетъ знать о насъ человѣкъ низкаго происхожденія, каковъ ректоръ, а я увѣренъ, что всѣ эти слухи дошли къ тебѣ отъ него.

— Мнѣ кажется, что онъ знатнаго происхожденія, прошептала Белла, такъ же какъ и его жена, любимица настоятельницы.

— Выше нашего происхожденія нѣтъ, презрительно возразилъ юнкеръ, дразня хлыстомъ Зефира, который ворча показывалъ ему зубы, впрочемъ, сестрица, все это пустяки, поговоримъ немного и ты увидишь, правъ ли я. Развѣ ты забыла, что я держу себя, можетъ быть, достойнѣе моего брата, Эбергарда. Впрочемъ, чтожъ, вѣдь иногда необходимо солгать, ты сама всегда съ удовольствіемъ слушаешь мою болтовню и чѣмъ больше я лгу, тѣмъ тебѣ это больше нравится, надо только умѣть лгать.

Белла засмѣялась.

— Ты противный, Балдуинъ.

— Однако, Белла, сказалъ юнкеръ, охотничьи рога трубятъ къ отъѣзду. Сидя около тебя, забываешь все… Кстати, не хочешь ли ты купить пеструю, вышитую накидку, она стоитъ пятьсотъ гульденовъ?

— Какъ это должно быть хорошо, сказала Белла, но мнѣ кажется, что цѣна немного высока.

— Нисколько, княгиня Липпе даетъ за нее шестьсотъ гульденовъ.

— Нѣтъ! нѣтъ!.. мы перекупимъ у нея! вскричала Белла. Но ты взялъ у меня уже тысячу гульденовъ на покупку браслета точно такого же, какъ у графини Горнъ, только съ двумя лишними брилліантами, но до сихъ поръ я еще не видала браслета. Мнѣ кажется, я жду его уже слишкомъ долго.

— Ахъ, Белла, подождать подольше и получить хорошую вещь ничего не значитъ. Недѣли чрезъ двѣ пріѣдетъ иностранный купецъ, которому я далъ деньги на покупку браслета и привезетъ тебѣ вещь, достойную украсить царскую руку.

— Купи мнѣ маленькую тибетскую кошку, Балдуинъ, возьми на нее деньги у меня на столѣ. Кошка развлечетъ мое уединеніе, такъ какъ жена Эбергарда, и Герта Нольде совсѣмъ забыли меня, а институтскія дамы, кажется, умерли.

Юнкеръ улыбнулся.

Въ эту минуту на дворѣ снова раздались звуки трубъ.

Балдуинъ поспѣшно сунулъ руку въ карманъ поцѣловалъ руку сестры и, сопровождаемый ея ласковымъ взглядомъ, поспѣшно удалился.

*  *  *

Графъ Эбергардъ сидѣлъ въ лѣсу, на поросшемъ мхомъ камнѣ, видимо измученный. Пажъ держалъ предъ нимъ серебряный бокалъ съ питьемъ.

— Не пей! погоди пить, отецъ, говорилъ Стефанъ, лежавшій около графа на травѣ. Вино холодное, а холодный напитокъ можетъ повредить тебѣ, ты такъ разгоряченъ.

— Въ такомъ случаѣ, выпей ты впередъ, мой милый, такъ какъ ты не могъ разгорячиться, потому что въ то время, когда другіе охотились, ты спокойно ѣхалъ. Гдѣ твое мужество? твоя сила? Развѣ ты не сынъ своего отца?

Юнкеръ поблѣднѣлъ.

— Сегодняшняя охота была убійствомъ, тихо прошепталъ онъ. Я не могу видѣть, какъ животное, въ смертельномъ страхѣ, ищетъ выхода и падаетъ подъ выстрѣлами окружившихъ его охотниковъ. Другое дѣло охотиться на оленей, подвергаясь самъ опасностямъ, тутъ, по крайней мѣрѣ, представляется возможность испытать свои силы; простите меня, отецъ, но подобная охота кажется мнѣ благороднѣе.

— Ты такъ-же справедливъ, какъ и твой отецъ, сынъ мой, но слишкомъ ученъ для Левентруца. Солнце уже заходитъ, продолжалъ графъ, я чувствую себя утомленнымъ и хотѣлъ бы быть уже дома.

— Въ такомъ случаѣ, поѣдемъ домой по ближайшей дорогѣ, другіе пріѣдутъ вслѣдъ за нами, сказалъ Стефанъ.

— Какой ты сегодня лѣнивецъ. Нѣтъ, прежде чѣмъ вернуться домой, ты долженъ застрѣлить хоть что нибудь.

Сказавъ это, графъ смѣясь вскочилъ въ сѣдло и, въ сопровожденіи егеря, поскакалъ въ лѣсъ. Сигнальные рожки начали сзывать гостей и предложеніе графа сдѣлать послѣднюю облаву было встрѣчено съ восторгомъ.

Мѣсто Стефана было подъ высокимъ старымъ дубомъ, напротивъ него стоялъ старый графъ, а направо и налѣво, въ недалекомъ разстояніи, Лейтгольдъ и юнкеръ Балдуинъ, затѣмъ остальныя мѣста занимали маршалъ, шталмейстеръ, мундшенкъ княжескаго института и другіе гости, приглашенные на охоту.

Въ кустахъ послышался трескъ.

— Впередъ, Стефанъ! крикнулъ Балдуинъ, пора.

Стефанъ сдѣлалъ шагъ впередъ, но въ ту же минуту на шею къ нему бросилось какое-то странное существо.

— Юдифь!.. ради Бога!.. откуда ты? съ удивленіемъ прошепталъ юнкеръ.

Въ эту минуту раздался выстрѣлъ и дѣвушка опустилась на колѣни.

Графъ бросилъ на землю свое ружье и чрезъ нѣсколько мгновеній былъ на мѣстѣ несчастнаго случая.

— У нея пуля въ спинѣ! крикнулъ графъ. Скорѣе, помогите.

Блѣдный, съ дрожащими губами, стоялъ около графа Балдуинъ, а рядомъ Лейтгольдъ, тогда какъ другіе спѣшили подать помощь.

Стефанъ стоялъ на колѣняхъ и поддерживалъ Юдифь, стараясь остановить кровь своимъ платкомъ.

— Слава Іеговы! этого не случилось! прошептала дѣвушка. Планъ убійцъ не удался. Берегитесь, юнкеръ, лейбъ-егеря Лейтгольда и его господина.

Она съ трудомъ перевела духъ и замолчала.

— Наклонитесь ко мнѣ ближе, сказала она, наконецъ, съ большимъ трудомъ, послѣ долгаго молчанія. Знаете, я нашла женщину, которая называетъ себя моей матерью. Вы знаете ее исторію, такъ какъ подслушали ее въ ту ночь, когда отецъ разсказывалъ ее мнѣ. Вы пришли видѣть нищету нашего народа и увидали, что мы терпимъ муки геенны. Когда вы увидите прекрасную Реввеку, скажите ей, что я думала только о ней.

Дѣвушка съ трудомъ сѣла.

— Скажите ей, продолжала она, что я простила ей все. Обѣщайте мнѣ сказать это.

Стефанъ съ удивленіемъ глядѣлъ на нее,

— Она помѣшалась, печально сказала онъ. Приди въ себя, Юдифь. Я не знаю ни одной женщины, которая звалась бы Реввекой.

— Графиня фонъ-Левентруцъ зовется Реввекой. Она моя мать. Это такъ же вѣрно, какъ то, что Богъ даетъ мнѣ счастливую смерть.

— Графиня твоя мать? съ ужасомъ сказалъ Стефанъ.

— Моя и твоя, прошептала дѣвушка. Да будетъ благословенъ Іегова и твой Богъ.

— Я положительно не могу ничего понять. Мысли мои мѣшаются, простоналъ Стефанъ.

— И я защитила васъ своей собственной жизнью, улыбаясь продолжала Юдифь. Тамъ лежитъ Самуилъ Барухъ, я не сдѣлалась христіанкой!…

Она испуганнымъ взглядомъ поглядѣла на графа, который взялъ ее изъ рукъ Стефана и опустилъ на траву.

Юдифь заснула вѣчнымъ сномъ и Стефанъ нѣжно закрылъ полуоткрытые глаза мертвой.

— Наконецъ-то ты нашла спокойствіе, прошепталъ онъ. Для меня же жизнь еще такъ тяжела, что я почти хотѣлъ бы быть на твоемъ мѣстѣ.

*  *  *

Послѣ этой охоты не было шахматной игры.

Гости, взволнованные печальнымъ случаемъ, молчаливо вернулись въ замокъ. Никто не рѣшался передавать другъ другу своихъ мыслей, а тѣмъ не менѣе, всѣ подозрѣвали, что выстрѣлъ былъ сдѣланъ не случайно и что подъ видомъ неосторожности скрывалось покушеніе, на преступленіе. Никто не могъ отдѣлаться отъ подозрѣній, что это было тайное покушеніе на жизнь юнаго наслѣдника.

По возвращеніи, графъ потребовалъ къ себѣ своего брата и его лейбъ-егеря, но ему отвѣчали, что юнкеръ Балдуинъ съ маленькимъ отрядомъ вооруженныхъ людей отправился въ лѣсъ на подкрѣпленіе пограничнымъ стражамъ.

Что же касается графини, то она еще не возвращалась изъ Герфорда, куда отправилась утромъ.

Затѣмъ, рано утромъ, какой-то посланный привезъ свертокъ бумагъ съ приказаніемъ передать ихъ лично графу и дворецкій передалъ своему господину большой пакетъ.

Придя къ себѣ въ комнату, графъ Эбергардъ съ удивленіемъ развернулъ свертокъ, въ который была вложена запечатанная записка, слѣдующаго содержанія:

"Благородный рыцарь!

"Поспѣшите познакомиться съ содержаніемъ этихъ бумагъ. Онѣ были ввѣрены принцу Александру Курляндскому, который получилъ ихъ на пути въ Вѣну, гдѣ долженъ былъ разстаться съ своимъ полкомъ, чтобъ передать польскому королю, находившемуся въ Краковѣ, тайное посланіе отъ курфюрста Бранденбургскаго. Непогода заставила его заѣхать въ одинъ монастырь подъ Краковомъ, устроенный въ честь св. Стефана, гдѣ онъ получилъ эти бумаги отъ умирающаго молодаго монаха, содержаніе ихъ очень легко можетъ имѣть для васъ большую важность. Когда я возвращусь, печальная загадка будетъ рѣшена для насъ обоихъ.

Графиня Елизавета Цаваки".

Это имя поразило графа.

— Скорѣе зажгите еще свѣчи, приказалъ онъ, и дрожащими руками разорвалъ свертокъ.

— Графиня Цаваки!… шепталъ онъ. Боже мой! Развѣ была другая графиня этого имени, кромѣ Валески?

Когда, чрезъ два часа, дежурный пажъ вошелъ въ комнату графа, онъ нашелъ своего господина въ ужасномъ состояніи. Онъ лежалъ въ креслѣ, закрывъ лицо руками. На полу предъ нимъ были разбросаны бумаги и маленькій медальонъ.

При шумѣ шаговъ вошедшаго, графъ вскочилъ, а пажъ, привыкшій никогда не нарушать молчанія своего господина, тихо вышелъ изъ комнаты, въ ожиданіи дальнѣйшихъ приказаній.

Полночь уже давно прошла, а между тѣмъ, пажа никто не звалъ. Тогда онъ снова рѣшился войти въ комнату своего господина и, думая, что графъ боленъ серьезно, сейчасъ же далъ знать объ этомъ юнкеру Стефану.

Это печальное извѣстіе заставило молодаго человѣка поспѣшить къ своему благодѣтелю.

При видѣ его, графъ Эбергардъ пошевелился, протянулъ руки и громкій стонъ, какъ крикъ раненаго льва, вырвался у него изъ груди.

— Боже мой! что случилось? вскричалъ Стефанъ, опускаясь къ ногамъ графа.

— А! ты здѣсь? сказалъ онъ. Кто ты такой? Они убили моего сына и ты, несчастный, желалъ воспользоваться его правами? Какъ осмѣливаешься ты являться ко мнѣ?

Юнкеръ вскочилъ и выпустилъ руку отца.

— Теперь вы недостаточно сильны, сказалъ онъ, чтобъ выслушать то, что я уже давно хотѣлъ передать вамъ. Большое несчастіе заставляетъ васъ поступить рѣзко и несправедливо съ несчастнымъ. О! еслибы вы могли меня выслушать!.. Очень можетъ быть, что моя судьба несчастнѣе вашей. Молодой монахъ умеръ, какъ святой, и я закрылъ ему глаза. Онъ былъ вашъ сынъ!… Да… Теперь, при видѣ этихъ бумагъ, я понялъ все. Я знаю ихъ содержаніе. И этотъ маленькій медальонъ я часто видѣлъ у него въ рукахъ. Онъ умеръ смертью мученика и его надо горько оплакивать. Мой же конецъ будетъ покрытъ позоромъ и стыдомъ.

Юнкеръ закрылъ лицо руками и замолчалъ.

Графъ глядѣлъ то на юношу, то на лежавшій предъ нимъ маленькій портретъ. Затѣмъ, онъ провелъ рукою по глазамъ и сдѣлалъ знакъ Стефану подойти.

— Я навсегда потерялъ его, мрачно сказалъ онъ. Есть ли что нибудь въ свѣтѣ, что могло бы утѣшить меня? Ты говоришь, что былъ около него, хорошо, разскажи мнѣ все, я хочу тебя выслушать. Сонъ бѣжитъ меня, а тебѣ не даетъ покоя твоя вина. Подойди сюда, сядь у моихъ ногъ.

— Если я виновенъ, то виновенъ невольно, и съ той минуты, какъ я сталъ подозрѣвать, что васъ хотятъ обмануть посредствомъ меня, я не находилъ ни минуты покоя и адскій огонь терзалъ мнѣ душу. Выслушайте меня, я не хочу долѣе молчать. А когда вы меня выслушаете, мы простимся, и только въ знакъ вашей милости позвольте мнѣ похоронить убитую еврейку. Затѣмъ, мы разстанемся навсегда. Какъ мое появленіе было для васъ дурнымъ сномъ, такъ воспоминаніе о васъ будетъ цѣлебнымъ бальзамомъ для всѣхъ страданій моей будущей жизни.

Въ сосѣдней комнатѣ дежурный пажъ еще долго слышалъ тихую рѣчь юнкера.

На востокѣ начала показываться свѣтлая полоска свѣта и разговоръ въ комнатѣ графа становился все громче.

— А! вскричалъ графъ, я заставлю ее отвѣтить! Горе тѣмъ, кто виноватъ въ его смерти! Я прикажу четвертовать лицемѣрнаго Ансельма, духовника моей жены. Что же касается Реввеки, то она должна отвѣтить, знала ли она объ этомъ ужасномъ дѣлѣ. О! горе этой женщинѣ, несчастію всей моей жизни! Горе ей, когда она явится мнѣ на глаза!… А ты — ты все таки мой сынъ, мой брошенный сынъ. Я снова нашелъ тебя, какъ завѣщаніе святаго Стефана. Не плачь, осуши твои слезы, ты по прежнему мой Стефанъ. Ты заслужилъ это своей судьбою и его.

Юнкеръ громко рыдалъ.

Вдругъ въ сосѣдней комнатѣ пажъ услышалъ, что въ комнатѣ графа съ шумомъ отодвинули кресло.

— Тамъ случилось какое нибудь несчастіе, я не могу ждать далѣе, подумалъ пажъ, и поспѣшилъ къ двери.

Отецъ и сынъ стояли обнявшись.

— Я такъ и думалъ, прошепталъ пажъ. Молодой человѣкъ разсѣялъ всѣ его дурныя мысли. Слава Богу, я во время позвалъ его.

Съ этими словами, пажъ неслышно затворилъ дверь и рѣшилъ немного отдохнуть и наверстать потерянный сонъ.

Думая это, онъ повернулся къ окну.

— Боже мой! вскричалъ онъ, въ Герфордѣ пожаръ! Я ясно слышу звонъ набата. Надо подать имъ помощь. Сегодня мнѣ не суждено отдыхать.

Чрезъ нѣсколько минутъ, громкіе звуки роговъ раздались въ замкѣ. Заспанные гости вскакивали на коней. Во главѣ ихъ былъ графъ и его сынъ и вся толпа поспѣшно поскакала къ Герфорду….

Вечеромъ, въ тотъ же самый день, Герта Нольде сидѣла у себя въ комнатѣ, въ институтѣ на горѣ, съ ярко красными щеками, и приводила въ порядокъ пожелтѣвшіе листы стараго разорваннаго молитвенника; пергаментъ и три свернутыхъ письма, на которыхъ, не смотря на поблѣднѣвшія чернила, ясно можно было разобрать имена и числа, лежали предъ нею. Эти записки вывалились изъ переплета молитвенника тогда, какъ Бабетта занималась тѣмъ, что разрывала вторую половинку переплета, пощаженную зубами Зефира, чтобъ посмотрѣть, что находится внутри.

— А посмотрите сюда, барышня, тутъ еще два связанныхъ вмѣстѣ письма. Взгляните и прочтите.

— Я не въ состояніи разобрать ихъ, Бабетта. Гдѣ можетъ быть Левинъ? Тутъ такъ много латинскихъ словъ. Онъ силенъ въ этомъ языкѣ. Но, посмотри, тутъ стоитъ имя Агнесы Нольде, а тутъ герцога Вильгельма. Какъ ты думаешь, Бабетта, мнѣ кажется, что это письма герцога Вильгельма и нашей прабабки, Агнесы Нольде. Она была предана герцогу, не смотря на то, что онъ приказалъ такъ жестоко убить ея отца.

Бабетта всплеснула руками.

— Можетъ ли это быть, барышня? Я сама уже начинала сомнѣваться въ справедливости этого. Кто же теперь правъ. Мнѣ кажется, что, если бы теперь старый господинъ всталъ изъ могилы, я безстрашно сказала бы ему: «это была не бабья сказка, вы напрасно бранили меня. Посмотрите, что здѣсь написано». И такъ, они писали другъ другу… Вотъ кстати пріѣхалъ и баронъ, онъ сходитъ съ коня и скоро объяснитъ намъ все, что тутъ написано.

— Ступай Бабетта, оставь насъ.

— Иду, иду. Прошу васъ, будьте къ нему добры, какъ была бы я счастлива, если бы вы не были къ нему такъ жестоки.

На порогѣ Бабетта столкнулась съ Левиномъ.

— Да благословитъ Богъ вашъ приходъ, съ волненіемъ сказала старуха. Надѣйтесь, все устроится къ лучшему.

Не малаго труда стоило разобрать старыя письма; даже самому Левину Нольде едва удалось разобрать, наконецъ, ихъ содержаніе.

Было уже поздно и при свѣтѣ лампы они оба сидѣли вмѣстѣ, стараясь объяснить значеніе странно написанныхъ буквъ и часто неясный смыслъ словъ.

Наконецъ, оба письма были прочитаны и разобраны достаточно для того, чтобъ можно было судить о глубокой привязанности герцога Вильгельма и Фрейле въ Нольде.

— Слава Богу, Левинъ, сказала, наконецъ, Герта, глубоко вздохнувъ, хотя старинная ненависть Кетлеровъ и Нольде имѣла основаніе, но эти бумаги позволяютъ мнѣ, не совершая особенно большаго грѣха, противъ памяти моего отца, уважать Кетлеровъ и…

— Любить ихъ отъ всего сердца договорилъ баронъ. Да, ты могла бы дѣлать это, дорогая Герта, даже и тогда, если бы этихъ бумагъ не было. Оставь только для меня маленькій уголокъ въ твоемъ любвеобильномъ сердцѣ.

Герта протянула ему обѣ руки.

— Добрый Левинъ, чѣмъ заслужила я такую вѣрность.

— О! моя возлюбленная! любовь къ тебѣ выросла вмѣстѣ со мною и окончится только съ моею смертью.

— Дорогой Левинъ!..

— И ты послѣдуешь за мною на родину? тихо спросилъ онъ.

— Да.

— Слышишь, что это такое?

— Я слышу звонъ колоколовъ въ институтской церкви.

— Въ такой необычный часъ.

— Это набатъ, Левинъ. Посмотри въ окно, какое ужасное зарево.

— Княжескій институтъ горитъ! вскричалъ баронъ, взглянувъ въ боковое окно. Мой конь ждетъ меня осѣдланный внизу и моя свита также. Намъ будетъ много работы.

— Да защититъ васъ Богъ!

— Прощай, моя возлюбленная, вы не подвергаетесь здѣсь никакой опасности. Чрезъ нѣсколько минутъ, если будетъ угодно Богу, я снова буду около тебя.

Герта рыдая упала въ объятія вошедшей кормилицы, тогда какъ рыцарь въ сопровожденіи своей вооруженной свиты, выѣзжалъ въ ворота, затворившіяся сейчасъ же вслѣдъ за нимъ.

Дорога къ княжескому институту уже была покрыта любопытными и жаждующими добычи бродягами.

— Пропустите! кричалъ Левинъ, обнажая мечъ и стараясь пробить себя дорогу въ толпѣ. Надо скорѣе всего занять ворота! кричалъ онъ. Тамъ идетъ самая ожесточенная борьба. Я вижу облака дыма, вырывающіяся изъ оконъ залы капитула. Впередъ! дай Богъ, чтобъ не было уже поздно.

— Здѣсь нѣтъ прохода, говорилъ высокій, здоровый человѣкъ, повидимому, защищавшій средній входъ въ институтъ.

— Для такихъ негодяевъ, какъ ты, конечно нѣтъ! крикнулъ Левинъ.

И сильный ударь меча заставилъ сторожа пошатнуться.

— Они разграбили казну княжескаго института и раскрали церковную утварь! кричала какая-то женщина, поспѣшно бѣжа на встрѣчу всадникамъ. Брандовъ лежитъ связанный, а привратникъ плаваетъ въ крови.

— Чортъ ихъ побери! крикнулъ одинъ изъ всадниковъ. Мы должны защитить Брандова. Впередъ!

Когда всадники пробрались, наконецъ, во дворъ, они не могли сразу добраться до входа внутрь института. Повсюду была страшная сумятица и драка. Небольшое число служащихъ въ институтѣ защищались, какъ умѣли. Къ тому же, въ институтѣ не было рыцарей, обязанныхъ защищать его, такъ какъ всѣ они были приглашены на охоту въ замокъ Левентруцъ.

Ризница была разграблена, тамъ и сямъ на полу валялась серебряная утварь.

— Убійцы!.. злодѣи! кричалъ ректоръ, съ мечомъ въ рукахъ, стремившійся защитить входъ въ институтъ. Клаусъ! бѣги въ башню, смѣни звонаря, онъ, кажется, утомился; на колокольнѣ не должны переставать звонить.

Съ пріѣздомъ Левина и его свиты, явившихся на подкрѣпленіе ректора, борьба загорѣлась съ новой силой.

— Гдѣ женщины? кричалъ Левинъ. Гдѣ хранится священная утварь?

Тогда, въ сопровожденіи ректора и толпы вооруженныхъ, онъ бросился по лѣстницѣ въ залу капитула и нашелъ тамъ княгинь Липпе, графиню Горнъ, графиню Сайэнъ и другихъ институтскихъ дамъ, собравшихся вокругъ постели, на которой лежалъ, тяжело раненый, юнкеръ Балдуинъ.

— Помоги мнѣ, Левинъ, простоналъ раненый, не то я умру. Я потерялъ страшно много крови. Позови доктора.

— Ты получилъ достойную награду за свою измѣну! вскричалъ Левинъ.

Затѣмъ, повернувшись къ женщинамъ, онъ спросилъ:

— Кто виноватъ во всемъ этомъ?.. Я спрашиваю, не какъ судья, а какъ человѣкъ, глубоко возмущенный лицемѣріемъ и измѣною.

— Я вижу, къ институту приближается городская милиція, прошептала графиня Сайэнъ, глядѣвшая въ окно, страшно поблѣднѣвъ. А отъ княжескаго епископа нѣтъ еще до сихъ поръ никакого извѣстія!…

Восходящее солнце освѣтило своими блѣдными лучами мѣсто побоища.

Борьба уже прекратилась, и наступившее спокойствіе производило тяжелое впечатлѣніе.

Большинство бунтовщиковъ, частью тяжело раненыхъ, частью связанныхъ, находились подъ надежнымъ присмотромъ.

Пожаръ, зажженный безчестными руками, былъ погашенъ; но почернѣвшія стѣны и одна обвалившаяся башня указывали на разрушающую силу огня. Выломанныя окны и двери говорили объ ужасныхъ событіяхъ прошлой ночи. Всѣ сундуки были разломаны, сокровища похищены и разбросаны повсюду.

На верху, въ залѣ капитула, юнкеръ Балдуинъ спалъ вѣчнымъ сномъ и никто не заботился о его трупѣ. Всѣ поиски Лейтгольда были напрасны, — онъ исчезъ безслѣдно.

Снаружи собирали печальные остатки сгорѣвшихъ драгоцѣнностей. Сломанные и обрызганные кровью мечи достаточно указывали на дикость борьбы и служили печальными свидѣтелями человѣческаго безумія.

Цѣль возмущенія была забыта. Борьба за честь и славу превратилась въ убійство и грабежъ. Княгини Липпе горько раскаивались, что призвали себѣ на помощь людей, которые поступали, какъ дикіе звѣри, повинуясь только своимъ страстямъ, и, когда не осталось другаго выхода, сдались со стыдомъ. При появленіи графа Левентруца со свитою и при видѣ высшихъ институтскихъ сановниковъ, явившихся вмѣстѣ съ нимъ, толпа бродягъ была охвачена ужасомъ. Большая часть бунтовщиковъ бѣжала въ горы и графъ съ ужасомъ и удивленіемъ узналъ въ числѣ раненыхъ своихъ собственныхъ людей, которыхъ юнкеръ Балдуинъ увелъ съ собою, какъ будто для подкрѣпленія пограничной стражи.

— Неужели же я окруженъ одними измѣнниками, печально вскричалъ графъ, и мой собственный братъ находится между ними. Ѣдемъ, Стефанъ, домой. Это слишкомъ много для такого старика, какъ я. Я не въ состояніи переносить долѣе волненія сегодняшняго дня.

Юнкеръ послѣдовалъ за отцемъ, отъ котораго не отходилъ ни на шагъ.

Графъ въ одну ночь, казалось, постарѣлъ на нѣсколько лѣтъ. Его гордый сталъ согнулся и даже волосы почти совсѣмъ посѣдѣли, тогда какъ его усталый взглядъ глядѣлъ безучастно даже на собственнаго сына.

*  *  *

Прошло нѣсколько недѣль.

И въ этотъ промежутокъ времени совершилось множество событій. Въ институтѣ снова водворился наружный миръ и институтскія дамы вели тихую, замкнутую жизнь, избѣгая другъ друга, какъ бы подъ тяжестью собственной вины.

Съ тѣхъ поръ, какъ въ замкѣ Левентруцъ случилось большое несчастіе, графиня Горнъ каждый день, заливаясь слезами, по нѣсколько часовъ лежала въ молитвѣ предъ алтаремъ и молилась за спасеніе души несчастной женщины, бывшей орудіемъ ея злобы, женщины тайну которой графиня Горнъ узнала отъ стараго арфиста и которой пользовалась для того, чтобы держать несчастную въ полнѣйшемъ повиновеніи. Но съ тѣхъ поръ, какъ графиня Левентруцъ умерла, вслѣдствіе несчастнаго паденія съ лошади, раскаяніе терзало графиню Горнъ и она горько оплакивала смерть единственной подруги, какъ она звала покойную. Всѣ вѣрили этому и уважали глубокую скорбь графини.

Графъ Левентруцъ снова держалъ въ рукахъ бумагу и не въ состояніи былъ отвести глазъ отъ написанныхъ на ней нѣсколькихъ словъ. Это было послѣднее прощаніе Реввеки.

Въ немъ заключалось слѣдующее:

«Я искупаю смертью мои преступленія».

Лошадь, возвратившаяся въ замокъ безъ всадницы, слишкомъ хорошо дала понять графу, въ чемъ дѣло.

Онъ нашелъ несчастную недалеко отъ горнаго ручья, лежавшую, прислонившись головою къ древесному пню, съ печальной улыбкой на навѣки сомкнутыхъ устахъ.

По возвращеніи своемъ, Елизавета нашла разрѣшенной не одну тяжелую загадку.

Все случившееся въ это время изгнало надолго радость изъ многихъ семействъ.

Но надежды стараго графа Левентруца снова оживали въ его сынѣ, и спокойная веселость Елизаветы часто оживляла роскошные покои опустѣлаго замка.

Когда, въ день празднованія рожденія молодаго наслѣдника, старый дрессировщикъ собакъ подошелъ въ числѣ прочей прислуги, чтобъ униженно поцѣловать полу платья своего господина, послѣдній вскричалъ:

— Нѣтъ, Янушъ, нѣтъ! не забывай никогда, что ты мой другъ. Съ этого дня ты можешь отдыхать. Ты достаточно потрудился на своемъ вѣку!…

Софія-Шарлотта снова съ торжествомъ въѣзжала въ институтъ. Елизавета пріѣхала впередъ, чтобъ позаботиться о достойномъ пріемѣ и устранить все, что могло бы раздражить или непріятно подѣйствовать на ея повелительницу.

Зависть и неудовольствіе, казалось, совершенно исчезли изъ института.

Низко опустивъ голову, приблизились къ своей на чальницѣ княгини Липпе и глубокое раскаяніе виднѣ лось во взглядѣ графики Горнъ.

Настоятельница благодарила за пріемъ любезными словами и улыбкой. Все казалось забытымъ, какъ дурной сонъ.

— Елизавета, мы снова нашли тотъ миръ, къ которому стремились, говорила настоятельница въ день своего возвращенія, и я полагаю также, что мои права защищены навсегда.

Колокола собора снова громко звонили, но на этотъ разъ ихъ звонъ былъ радостный. Въ этотъ день настоятельница княжескаго института была воспріемницей изъ купели маленькой бѣлокурой дочки ректора, которую назвали Шарлоттой.

По обвиненію настоятельницы и графа Левентруца, патеръ Ансельмъ былъ арестованъ.

Онъ спокойно и не моргнувъ глазомъ позволилъ себя заковать въ цѣпи. На слѣдующее утро тюремщикъ нашелъ его мертвымъ на соломѣ. Кольцо, которое забыли снять у него съ пальца, заключало въ себѣ ядъ, который спасъ патера отъ постыдной казни.

Прошли года.

Графъ Левентруцъ былъ уже давно погребенъ и графиня Белла также скончалась жертвою нервной болѣзни.

Сѣдая Елизавета качала на колѣняхъ дѣтей своего племянника и разсказывала имъ сказки о прекрасной Валескѣ и Св. Стефанѣ.

Въ горахъ уже давно появился пустынникъ, старый, худой человѣкъ, съ глубоко ввалившимися глазами и длинной, сѣдой бородой, у котораго не доставало правой руки. На томъ мѣстѣ, гдѣ графиня Левентруцъ такъ несчастливо упала съ лошади, старикъ построилъ себѣ хижину и его единственная рука дѣлала много добра. Старый Магнусъ собиралъ для института лѣчебныя травы, лѣчилъ людей и скотъ, но онъ никогда не оставлялъ своей хижины и по цѣлымъ часамъ, когда луна стояла высоко на небѣ, можно было слышать тихія молитвы старика.

Дѣятельность Софіи-Шарлотты была также благодѣтельна, какъ дѣятельность старика; она осушила много слезъ, утѣшила многихъ несчастныхъ.

Уже давно замокъ Левентруцъ превратился въ развалины. Вѣтеръ и непогода свили себѣ гнѣздо тамъ, гдѣ нѣкогда царствовали роскошь и великолѣпіе, но въ народной памяти еще долго будутъ жить воспоминанія о графѣ Эбергардѣ, о вѣрной Елизаветѣ и ея благородной повелительницѣ, Герфордской настоятельницѣ.

Конецъ.

"Библіотека для Чтенія". №№ 4—6, 1882