Призрак покойного мистера Джэмса Барбера (Диккенс)/С 1851 (ДО)

Призрак покойного мистера Джэмса Барбера
авторъ Чарльз Диккенс, переводчикъ неизвѣстенъ
Оригинал: англ. The Ghost of the late Mr. James Barber, опубл.: 1850. — Изъ сборника «Pearl-Fishing; Choice Stories from Dickens' Household Words; First Series». Перевод опубл.: 1851. Источникъ: az.lib.ru со ссылкой на хурналъ «Современникъ», 1851, томъ XXX, № 12, с. 167—174

Призракъ покойнаго мистера Джэмса Барбера.

править

— Ты говоришь: «счастіе»; нѣтъ! вовсе не правда! Подобнаго ничего не существуетъ. Жизнь не есть игра случая; это не шахматная игра. Если ты теряешь, то пеняй на самаго себя…

Эти слова были сказаны молодымъ лейтенантомъ британскаго флота мичману среднихъ лѣтъ, а вдобавокъ его старшему брату.

— Не скажешь ли ты, что счастіе вовсе не участвовало при производствѣ въ лейтенанты джентльмена Боббина и при моей послѣдней неудачѣ? возразилъ мичманъ.

— Боббинъ хотя и денди, но онъ хорошій морякъ, а…. лейтенантъ взглянулъ въ сторону и замолчалъ.

— А я нехорошій, конечно ты прибавилъ бы, еслибъ только было у тебя побольше смѣлости. Но я тебѣ скажу, что въ этомъ отношеніи, я гораздо лучше Боббина.

— На практикѣ, можетъ быть, не спорю, потому что ты десятью годами раньше его въ службѣ. Я не говорю о практикѣ, но о теоріи, которая также въ своемъ родѣ дѣло важное, и въ которой отказался отъ экзамена, продолжалъ молодой офицеръ довольно серьёзно и съ видомъ печальнаго упрека. — Ты никогда не изучалъ теоріи.

— Однако, послушай, мастэръ Фердинандъ, сказалъ пожилой мичманъ, начиная обнаруживать свое неудовольствіе: — мнѣ кажется, что такой разговоръ вовсе не кстати между братьями послѣ пятилѣтней разлуки.

Молодой лейтенантъ взялъ за руку брата и просилъ его не принимать горячо къ сердцу словъ, сказанныхъ съ добрымъ намѣреніемъ.

— Ну, хорошо, хорошо, отвѣчалъ мичманъ съ принужденнымъ смѣхомъ. — Другой разъ будь поосторожнѣе, тѣмъ болѣе, что самъ никогда не былъ лучше того, кому дѣлаешь упреки.

— Я признаюсь въ этомъ съ сожалѣніемъ; но меня исправила несчастная кончина бѣднаго Барбера.

— Чья? спросилъ старшій братъ, откидываясь назадъ и отталкивая отъ себя стаканъ. — Ужь не Веселаго ли Джэмми, какъ мы звали его, — моего однокашника на бригѣ «Роллакъ»?

— Именно его.

— Какъ! неужели онъ умеръ?

— Умеръ.

— Да это былъ нашъ задушевный пріятель. Безъ Веселаго Джэмми никогда не совершались береговыя наши путешествія во время якорныхъ стоянокъ. Онъ понималъ жизнь отъ носы до кормы, отъ топика и до киля. Онъ зналъ всѣхъ и каждаго, начиная съ перваго лорда до послѣдняго человѣка въ мірѣ. Я самъ видѣлъ, какъ съ нимъ поздоровался дюкъ, а спустя минуту его поддѣлъ какой-то странствующій актеръ и по пріятельски угостилъ въ тавернѣ. Однажды онъ взялъ меня на балъ къ герцогинѣ Доррингтонъ, гдѣ всѣ его знали и онъ зналъ всѣхъ, а оттуда отправился въ Сидровые Погреба, гдѣ одинаково былъ на дружеской ногѣ со всѣми странными людьми. Онъ, былъ «братъ», «членъ», «благородный грандъ» и «президентъ» всѣхъ-возможныхъ обществъ. Зналъ все, что дѣлалось въ клубахъ и что говорилось въ фэшіонебельномъ свѣтѣ. Зналъ, что давалъ лучшіе обѣды, и всегда былъ приглашаемъ на лучшіе балы. Былъ чудесный знатокъ шампанскаго, и на скачкахъ каждый старался держать за него пари. Умѣлъ роспѣвать модные романсы: и былъ четвертымъ изъ тѣхъ, кто могъ танцовать польку при первомъ, ея появленіи. Портеръ, валлійскіе кролики, буртонскій эль были также коротко ему знакомы, какъ и римскій пуншъ, французская кухня и итальянскіе пѣвцы. На морѣ онъ всегда былъ что называется душою общества: устроивалъ театры, разсказывалъ анекдоты и пѣлъ комическія пѣсни, которые смѣшили даже коммиссара.

— Обширность и разнообразіе свѣдѣній, оказалъ лейтенантъ Фидъ: — совершенно испортили всю его карьеру. — Въ послѣднее время, какъ тебѣ извѣстно, онъ былъ отставленъ отъ службы за невоздержность и неспособность.

— Когда ты видѣлъ его въ послѣдній разъ?

— Въ-живыхъ? спросилъ Фердинандъ Фидъ, мѣняясь въ лицѣ.

— Безъ сомнѣнія! Ужь не хочешь ли ты увѣрить, что видѣлъ его призракъ?

Лейтенантъ молчалъ; а мичманъ вкусилъ длинный глотокъ своей любимой микстуры изъ равныхъ частей воды и рому и намекнулъ своему младшему брату, чтобъ тотъ разсказалъ призракъ матросамъ, потому что онъ рѣшительно не намѣренъ былъ ни слушать его разсказа, ни вѣрить ему. Вслѣдъ за тѣмъ сдѣлалъ другое предложеніе, которое состояло въ томъ, чтобы Фердинандъ выплеснулъ за бортъ «Корабля» (такъ называлась гостиница, въ которой сидѣли братья передъ открытымъ, полукруглымъ окномъ) безсильный свой напитокъ, и выпилъ бы что нибудь покрѣпче для очищенія своихъ умственныхъ способностей.

— Пускай смѣются надъ моимъ заблужденіемъ, если только можно назвать это заблужденіемъ, сказалъ младшій Фидъ: — но чрезъ него я очень много выигралъ по службѣ; и если только привидѣнія показываются, то я видѣлъ привидѣніе Джэмса Барбера. Тебѣ извѣстно, что я, точно также, какъ ты и Барберъ, едва ли не погибъ отъ пристрастія къ удовольствію и невоздержной жизни, какъ вдругъ Барберъ, или пожалуй считай его за кого хочешь, явился мнѣ на помощь.

— Дай послушать, что за чудеса: я вижу, что сегодня у меня есть расположеніе къ привидѣніямъ.

— Это было въ 18.. году, когда я возвратися въ отечество на «Стрѣлѣ», съ депешами отъ береговъ Африки; ты стоялъ тогда въ Тагѣ на кораблѣ «Бобстэй». Стоянка наша, какъ тебѣ извѣстно, была самая голодная; каждый, кто только бывалъ у невольничьихъ береговъ, непремѣнно возвращается въ отечество съ рѣшимостью «сняться съ дрейфа» при первой возможности. Моя рѣшимость была непреклонная. По прибытіи въ портъ, я тотчасъ же отправился отыскивать веселаго Джэмми………

— Что весьма легко было сдѣлать, еслибъ только ты зналъ, гдѣ нужно искать его.

— Я зналъ и отправился къ нему навѣрняка. Надобно сказать, что около того времени: всѣ его аристократическіе друзья крайне наскучили ему. Свѣтскость потеряла для него пріятную прелесть свою, и я нашелъ его присутствующимъ въ гостинницѣ «Гюйсъ». Онъ принялъ меня въ разверстыя объятія, и мы отправились въ «береговыя путешествія». Безъ содроганія я не могу вспомнить о томъ, какъ провели мы цѣлую недѣлю. Мы бросались съ бала въ трактиръ, изъ театра на ужинъ, изъ клуба въ погребъ. У насъ недоставало времени ходить пѣшкомъ, поэтому мы разъѣзжали въ кэбахъ. На четвертую ночь, когда я началъ чувствовать, что силы покидаютъ меня, когда тѣже самые романсы, тѣже кадрили, таже плохая виски, тотъ же удушливый табачный дымъ и по утрамъ тѣже мучительныя наказанія надоѣли мнѣ, — я замѣтилъ Джэмми, что надобно приписать особенному чуду, если онъ умѣетъ переносить все это въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ. Вѣроятно, ты почелъ бы наказаніемъ, прибавилъ я: — еслибъ былъ обязанъ проводить годъ за годомъ въ этомъ тяжкомъ положеніи.

— Что же онъ сказалъ на это? спросилъ Филинъ.

— Я никакъ не полагалъ, чтобы слова мои такъ сильно огорчили его. Онъ бросилъ на меня свирѣпый взглядъ и отвѣчалъ: «я и то обязанъ!»

— Какже это онъ объяснилъ тебѣ?

— Онъ до такой степени свыкся съ невоздержностью и до такой степени разстроилъ свое здоровье, что привычка обратилась для него въ другую натуру. Сильное ощущеніе служило для него главнымъ условіемъ жизни, такъ что отъ не смѣлъ быть совершенно трезвымъ, подъ опасеніемъ свалиться съ ногъ, какъ пушечное ядро въ воду.

Мичманъ держалъ въ рукѣ стаканъ, но не рѣшался пить его.

— Хорошо, сказалъ онъ; — что же дальше?

— Путешествія наши продолжались еще два вечера. Я не выдержалъ; да мнѣ кажется, что и самый чугунъ не выдержалъ бы этого. Я слегъ въ постель; горячка сильно развилась во мнѣ.

Фердинандъ былъ взволнованъ и выпилъ больной глотокъ лимонада

— Знаю, знаю: ни къ чему распространяться! отвѣчалъ старшій братъ, поднося къ губамъ стаканъ грогу. — Ты очень былъ нехорошъ; я слышалъ это отъ Сетона, который выбрилъ тебѣ голову.

— Едва только я поправился, какъ «Стрѣда» получила приказаніе отправиться назадъ, и я далъ клятву.

— И взялъ залогъ, можетъ быть! возразилъ мичманъ, слегка искрививъ свои губы.

— Нѣтъ! я рѣшился больше трудиться и меньше проводить время въ праздности. У насъ былъ славный морской наставникъ, и командиръ нашъ принадлежалъ къ числу рѣдкихъ морскихъ офицеровъ. Я предался наукамъ, и, какъ кажется, черезчуръ усердно, потому что снова слегъ въ постель. «Стрела», какъ тебѣ извѣстно, вполнѣ соотвѣтствовала своему названію, и мы черезъ пять недѣль были уже у береговъ Ямайки. Однажды вечеромъ, въ то время, какъ мы стояли на якорѣ въ Кингстонской бухтѣ, къ намъ явился Сетанъ, получившій степень доктора, и разсказалъ мнѣ то, чего долго не рѣшался открыть никому.

— Что же бы, напримѣръ?

— Что въ самый день моего отъѣзда изъ Лондона Джэмсъ Барберъ умеръ отъ ужаснаго припадка delirium tremens.

— Бѣдный Джэмми! печально сказалъ старшій Фидъ, прибѣгая для утѣшенія къ своему стакану. — Думалъ ли я, распѣвая твои веселыя пѣсни, что видѣлся съ тобой въ послѣдній разъ!

— Но я съ нимъ видѣлся не въ послѣдній разъ, возразилъ лейтенантъ съ трепетомъ.

Мичманъ принялъ безпокойный видъ:

— Продолжай, продолжай! сказалъ онъ.

— Спустя три года, намъ приказали воротиться домой, и въ январѣ мы уже были распущены. Я отправился въ Портсмутъ, выдержалъ экзаменъ и получилъ лейтенанта.

Послѣднія слова произвели на бѣднаго Филипа непріятное впечатлѣніе.

— Когда отданъ былъ приказъ по флоту, продолжалъ Фердинандъ: — мнѣ нужно было сдѣлать обѣдъ моимъ сослуживцамъ, и я сдѣлалъ его въ гостинницѣ «Салопіанъ» на Чарингъ-Кроссѣ. Въ безпредѣльной радости моей при производствѣ въ чинъ, я совершенно позабылъ о своей рѣшимости соблюдать трезвость и избѣгать что называется «общества». Я снова предался разгульной жизни, снова начались береговыя путешествія; я принималъ всѣ приглашенія на обѣды, ужины и балы — и каждое утро дорого платился за нихъ. Прежнія связи возобновились и стали производить прежнія слѣдствія. Однажды утромъ, возвращаясь домой, я чувствовалъ во всемъ составѣ своемъ тотъ самый хаосъ, которымъ начался мой страшный недугъ.

— Ага! тебѣ вѣрно славно попало въ макушку?

— Я помню, что начинало разсвѣтать. Желая освѣжиться, я вскочилъ въ шлюбку и отправился въ Гринвичъ.

— Видно, что ты порядочно нагрузился.

— Не спрашивай, пожалуста! мнѣ не нравится даже малѣйшій намекъ на тогдашнія мои ощущенія. Голова моя горѣла. Шлюпка, по видимому, летѣла по двадцати миль въ часъ. Несмотря на эту невѣроятную быстроту, я довольно ясно услышалъ, что меня кто-то кликалъ. Я оглянулся во всѣ стороны, но никого не видѣлъ. Я заглянулъ черенъ бортъ и въ ту минуту почувствовалъ, что кто-то дотронулся до моего плеча съ другой стороны: дрожь пробѣжала по тѣлу; я повернулся и увидѣлъ….

— Кого? спросилъ мичманъ, притаивъ дыханіе.

— Что-то похожее на Джэмса Барбера.

— Что же, онъ былъ мокрый?

— Также сухъ, какъ ты…. Я призвалъ на помощь всю свою твердость… Кто со мной? — вскричалъ я. — Тутъ вѣрно кроется недоразумѣніе!

" — Рѣшительно никакого, былъ отвѣтъ. — Я дѣйствительно Джэмсъ Барберъ. Пожалуста, не пугайся: я не сдѣлаю тебѣ ни малѣйшаго вреда.

— Но….

« — Я знаю, что ты хочешь сказать — прервалъ незваный гость. Сетонъ не обманулъ тебя…. я здѣсь временной гость.»

При этихъ словахъ разсудокъ возвратился ко мнѣ, и я отъ души пожелалъ, чтобы другъ мой опять исчезъ туда, откуда явился.

— Гдѣ прикажешь высадить тебя? спросилъ я.

« — Гдѣ нибудь: для меня все равно. Мнѣ дозволено отлучаться на цѣлую ночь, и даже съ тѣмъ, чтобы раньше утра я не возвращался; а ты знаешь, какія теперь длинныя ночи.»

Я не могъ возразить на это ни слова.

— "Фердъ Фидъ, продрожалъ, голосъ, выходившій, по видимому, изъ глубины пятидесяти саженъ, и, несмотря на быстроту, съ которой мы неслись по теченію, шлюбка наша вдругъ повернула вправо, какъ будто въ лѣвый бортъ ея ударилась огромная волна. — Фердъ Фидъ, ты помнишь, какъ я любилъ убивать время? помнишь, какъ по цѣлымъ ночамъ я пѣлъ, плясалъ, пилъ, ужиналъ, а на другой день спалъ и наливался содой? помнишь, какимъ счастливцемъ я казался? Глупцы были тѣ, въ томъ числѣ и ты, которыя завидовали мнѣ, еще разъ повторяю тебѣ, что я во всю свою жизнь, не зналъ, что такое счастіе, " и голосъ опустился въ глубину еще на нѣсколько саженъ. «Какъ часто я готовъ былъ отдать цѣлый міръ на то только, чтобъ сдѣлаться рыночнымъ садовникомъ или какимъ нибудь развозчикомъ, особливо въ то время, когда, при выходѣ моемъ изъ какой нибудь таверны на Ковентъ-Гарденскомъ рынкѣ, меня сопровождали восклицанія: какой весельчакъ! какой счастливецъ! мы не хотимъ итти домой до самого утра|… Но теперь я ужасно наказанъ за мои заблужденія. Какъ ты думаешь, что я теперь дѣлаю каждую ночь за мной — ну, да тамъ за что бы то ни было — какъ ты думаешь, что я дѣлаю теперь въ наказаніе?»

— Шатаешься по ночамъ, я думаю, отвѣчалъ я.

« — Нѣтъ!»

— Твое дѣло мутить воду въ Темзѣ, отъ захожденія до восхожденія солнца?

« — Нѣтъ, хуже того. Ха, ха! (И хохотъ его, раздавался, какъ удары въ мѣдный тазъ.) Я желалъ бы, чтобъ наказаніе мое только этимъ и ограничилось. Нѣтъ, нѣтъ! я долженъ каждую ночь бросаться съ одного блестящаго бала на другой, изъ одного публичнаго дома въ другой. На балахъ я долженъ до извѣстнаго срока — не забудь, каждую ночь — протанцовать всѣ кадрили, нѣсколько полекъ и вальсовъ съ самыми неловкими дамами, и прежде чѣмъ оставлю балъ, долженъ съѣсть извѣстное количество черстваго пирожнаго и жосткой дичи. Послѣ того мнѣ приходится отправляться въ какой нибудь погребъ или собраніе пѣвчихъ и выслушать „Привѣтствую тебя, радостное утро“, „Мэйнгеръ Ванъ Донкъ“, „Счастливый край“, — смотрѣть на подражаніе лондонскимъ актерамъ и прослушать цѣлую кантату поэтической импровизаціи. Я долженъ также выкурить двѣнадцать сигаръ и заключить все это бездоннымъ стаканомъ крѣпкаго грога. О, берегись, Фердъ Фидъ, берегись! прими мой совѣтъ; сдержи свою клятву и никогда, никогда не измѣняй ей. На морѣ не пей ничего крѣпче чаю, на берегу, будь умѣренъ въ своихъ удовольствіяхъ; не обращая ночь въ день; не измѣняй полезныхъ удовольствій въ неистовое дебоширство, цвѣтущее здоровье на болѣзнь, и…. ну да я не хочу больше говорить объ этомъ… Обѣщай мнѣ исполнить все; мало этого, ты долженъ дать мнѣ клятву!„

— При этихъ словахъ мнѣ послышалось, что изъ воды выходило страшное клокотанье.

— Если мнѣ удастся до окончанія сезона вынудить шесть торжественныхъ клятвъ, то наказаніе окончится вмѣстѣ съ закрытіемъ Парламента.“

„ — Что, же, даешь ли ты мнѣ клятву?“ снова спросилъ голосъ, въ которомъ выражались и убѣжденіе и мучительное отчаяніе.

— У меня едва достало духу высказать свое согласіе.

— Десять тысячъ благодарностей! воскликнулъ голосъ. — Теперь я уйду. Меня ждутъ еще кружка бѣлаго эля, телячья котлета и грогъ, которые я долженъ уничтожить. (Мы находились въ это время подлѣ Лондонскаго моста.) Пожалуста не приказывай подъѣзжать къ берегу; я доберусь до него, не безпокоя твоего лодочника?»

— Больше я ничего не помню. Когда чувства мои возвратились ко мнѣ, я лежалъ въ постели, въ этомъ самомъ домѣ, походилъ на тѣнь, гораздо хуже той, какою былъ при первой горячкѣ.

— Должно быть это было тогда, какъ тебѣ во второй разъ обрили голову, сказалъ Филипъ, оставляя свой стаканъ строну темъ.

— Такъ точно.

— И ты, въ самомъ дѣлѣ вѣришь, что это былъ призракъ Джэмса Барбера? спросилъ Фидъ весьма серьезно.

— Я считаю безразсуднымъ сомнѣваться въ томъ.

Филипь всталъ и началъ расхаживать по комнатѣ, въ глубокой задумчивости. Онъ бросилъ нѣсколько серьёзныхъ взглядовъ на брата и нѣсколько грустныхъ взглядовъ на стаканъ грогу. Въ теченіе этихъ размышленій изъ груди его вырывались тяжелые вздохи: вѣроятно, они относились къ воспоминаніямъ о «бѣдномъ Джэмсѣ». Результатъ его размышленій былъ слѣдующій:

— Фердъ! сказалъ онъ: — давича я говорилъ тебѣ, чтобъ ты выплеснулъ за окно свой лимонадъ. Не дѣлай этого. Лучше выплесни туда свой грогъ.

Лейтенантъ поступилъ по приказанію.

— И вели пожалуста подать сюда содовой воды; вѣдь наконецъ надобно же пить хоть что нибудь.


Въ прошломъ году я имѣлъ удовольствіе плыть вмѣстѣ съ мистеромъ Фидомъ старшимъ на кораблѣ «Бомботль.» Онъ совершенно пересталъ употреблять грогъ и никогда не пьетъ вина, не разведеннаго водой, подъ тѣмъ предлогомъ, что цѣльное вино можетъ повредить его занятіямъ, къ которымъ, мимоходомъ сказать, онъ весьма прилеженъ. Онъ исполняетъ должность старшаго мичмана и считается однимъ изъ лучшихъ офицеровъ на «Бомботлѣ». На томъ же кораблѣ служитъ и Сетонъ, въ качествѣ медико-хирурга.

Однажды послѣ веселаго обѣда (къ которому приглашенъ былъ и Фидъ) во время якорной стоянки въ Кадикской бухтѣ, разговоръ случайнымъ образомъ перешелъ на появленіе Веселаго Джэмми, сдѣлавшейся достовѣрнымъ разсказомъ на всемъ британскомъ флотѣ. При этомъ случаѣ Стонъ принялъ трудъ разъяснить эту загадку по правиламъ медицины:

— Дѣло въ томъ, сказалъ онъ: — что видѣнное командиромъ «Стрѣлы» (въ это время Фердинандъ получилъ подъ команду свой прежній корабль) было оптическій призракъ, созданный тѣмъ болѣзненнымъ состояніемъ мозга, которое происходитъ отъ сильнаго употребленія горячихъ напитковъ и вообще отъ сильной невоздержности. Мы называемъ это transient monomania. Я могъ бы показать вамъ въ книгахъ цѣлыя дюжины подобныхъ привидѣній, еслибъ только у васъ достало терпѣнія пересмотрѣть ихъ.

Каждый изъ насъ объявилъ, что не видитъ въ томъ необходимости, повѣрили доктору на-слово, хотя я вполнѣ былъ убѣжденъ, что кромѣ меня всѣ были увѣрены въ дѣйствительности postmortem появленія Веселаго Джэмми передъ Фидомъ младшимъ.

Призракъ ли, нѣтъ ли, но разсказъ лейтенанта имѣлъ свое дѣйствіе и обратилъ Филипа Фида изъ самаго невнимательнаго и невоздержнаго въ одного изъ самыхъ трезвыхъ и лучшихъ офицеровъ британскаго флота. Отъ души желаю ему скораго производства въ лейтенанты.

П. Клэй. Лейтен. корол. флота.
74-хъ пуш. корабль "Бомботль".