Преступники (Аверченко)/ДО
| ← Еврейский анекдот | Преступники | Одинокий Гржимба → |
| Изъ сборника «Избранные разсказы». Опубл.: 1910. Источникъ: А. Т. Аверченко. Избранные разсказы. — Изданіе редакціи журнала "Пробужденіе". С.-Петербургъ, 1913. — az.lib.ru |
Спавшаго пристава 2-го стана Бухвостова разбудили и сообщили, что мужики привезли на его усмотрѣніе двухъ пойманныхъ ими людей: Савелія Шестихатку и неизвѣстнаго, скрывшаго свое имя и званіе.
Въ препроводительной бумагѣ изъ волости сообщалось, что присланные люди нарушили «уголовныя узаконенія на предметъ наказаній за гражданскія несоотвѣтствія»…
Ниже писарь простымъ человѣческимъ языкомъ сообщалъ, что оба пойманные вели себя ниже всякой критики: Шестихатка ворвался къ арендатору еврею Зальману, перебилъ и переломалъ всѣ его вещи, ранилъ ручкой отъ сковороды жену арендатора, а арендаторову сыну оторвалъ ухо; доставленный въ волость, избилъ волостного старшину, выбилъ десятскому два зуба, а ему, писарю, пытался повредить, переднія конечности
Оторванное ухо и два выбитыхъ зуба препровождались здѣсь же при бумагѣ, завернутые въ заскорузлую, пропитавшуюся кровью, тряпку.
Второй — неизвѣстный человѣкъ — былъ уличенъ въ томъ, что, пойманный на огородахъ, не могъ назвать своего имени, а при обыскѣ у него нашли пачку прокламацій, бомбу и рыжую фальшивую бороду.
Приставъ Бухвостовъ прочелъ препроводительную бумагу, засвисталъ и, почесавъ небритую щеку, проворчалъ:
— Прохвостъ — народъ.
И по его лицу нельзя было узнать, о комъ онъ это думалъ: о мужикахъ, нарушившихъ его сонъ, Шестихаткѣ, оторвавшемъ ухо арендаторову сыну, или о неизвѣстномъ, занимавшемся темнымъ, таинственнымъ и ужаснымъ дѣломъ.
Приставъ открылъ дверь изъ канцеляріи въ переднюю и крикнулъ десятскому:
— Пускай по очереди.
Въ комнату вошелъ высокій черный мужикъ въ коротенькомъ армячкѣ, съ узенькими калмыцкими глазками и волосами, вѣеромъ топорщившимися на его шишковатой костистой головѣ.
Онъ остановился у стола и угрюмо потупилъ взоръ на носокъ лѣваго разорваннаго сапога.
Приставъ Бухвостовъ быстро подошелъ къ нему, энергичнымъ движеніемъ руки взбросилъ кверху его опущенную голову и, прищурясь, сказалъ:
— Хорошъ!.. Эхъ ты, Шестихатка! Тебѣ не Шестихаткой быть, а…
Приставъ хотѣлъ сказать что-то очень забавное, что заключало бы въ себѣ юмористическое переиначиванье фамиліи Шестихатки и, вмѣстѣ съ тѣмъ, звучало бы насмѣшкой надъ его поведеніемъ, но, — вмѣсто этого, приставъ неожиданно докончилъ:
— …А сволочью!
Потомъ приставъ Бухвостовъ перешелъ на серьезный, дѣловой тонъ.
— На тебя вотъ доносятъ, что ты устроилъ арендатору погромъ, оторвалъ его сыну ухо, избилъ старшину и выбилъ десятскому зубы. Правда это?
Черный мужикъ посмотрѣлъ исподлобья на пристава и прогудѣлъ:
— Правда.
— Извольте видѣть, — всплеснулъ руками приставъ. — Онъ же еще и признается. Что тебѣ сдѣлалъ арендаторъ?
Мужикъ еще разъ внимательно поглядѣлъ на пристава и сказалъ:
— Я жидовъ завсегда бью.
— За что же ты ихъ бьешь?
— Они Христа мучили, а также не уважаютъ начальство. Я за неуваженіе больше.
— Гмъ… — замялся приставъ. — Но драться ты все-таки не имѣешь права!
— Да какъ же, — развелъ руками мужикъ. — Я имъ говорю: дайте срокъ, господинъ губернаторъ всѣхъ васъ перевѣшаетъ, а онъ мнѣ, — арендаторъ, — говорить: что мнѣ твой губернаторъ — я его за три рубля куплю.
— Неужели такъ и сказалъ?
— Форменно! Обожди, говорю, будетъ извѣстно господину приставу объ твоихъ словахъ. А онъ, паскуда, смѣется: ежели, говорить, губернаторъ у васъ три цѣлковыхъ стоитъ, такъ пристава за полтинникъ пріобрѣсти можно. А-а, говорю… такъ?
Приставъ неожиданно захохоталъ.
— Такъ ты… значитъ… сыну… ухо?
— Начисто! Форменно. Потому я такъ разсуждаю: ежели ты оскорбилъ мое начальство, господина пристава — имѣю я право твоему щенку ухи пооборвать? Имѣю. Форменно.
— Ха-ха! Ахъ ты… чудакъ! Этакая непосредственная душа. Но ты, однако, вотъ пишутъ — цѣлый кавардакъ тамъ устроилъ. Зачѣмъ арендаторшу сковородкой вздулъ?
— Она, ваше благородіе, насчетъ супруги вашей неправильно выразилась. Насчетъ добродѣтелей.
— А-а… — криво улыбнулся приставъ. — Хорошо-съ. Мы объ этомъ разспросимъ арендаторшу. Вотъ нехорошо только, братецъ, что ты старшину оскорбилъ и зубы вынулъ десятскому. Зачѣмъ?
— Они тоже. Я говорю:— не смѣйте меня брать, я за господина пристава старался, а они мнѣ: а что твой приставъ за такая цаца? Такъ и сказали — цаца! Потемнѣло у меня. Объ начальствѣ такъ?! Ну, развернулся…
— Ха-ха! Ха-ха! Ты, я вижу, — не глупый парень… съ правилами! А дѣло твое придется прекратить — прекурьезное оно ужъ очень… Ступай, Шестихатка. Постой! водку, небось, пьешь, Шестихатка?
Приставъ Бухвостовъ порылся въ карманѣ и вынулъ полтинникъ.
— На… выпьешь тамъ гдѣ-нибудь.
— Форменно. Я бы, ваше благородіе, насчетъ сапожковъ взыскать съ вашей милости. Нѣтъ ли какихъ? Пообдержался я съ сапогами.
— Ладно ужъ! Веселый ты парень… Я тебѣ свои дамъ, ношенные — два мѣсяца всего носилъ. Такъ сковородкой ты ее?
— А мнѣ что? Трахнулъ, да и все. Съ ними такъ и нужно.
Приставъ вышелъ изъ канцеляріи въ спальню и черезъ минуту вынесъ сапоги.
— Вотъ, — сказалъ онъ. — Бери. Ступай, братъ! Иди себѣ.
— Ваше благородіе! Можетъ пальтишко какое…
— Ну, ну… иди ужъ! Довольно тебѣ! Не проѣдайся. Эй, Парфенъ! выпусти его — пусть идетъ себѣ… Да тащи сюда другого. Прощай, Шестихатка. Такъ — цаца, говорятъ? Ха-ха! Ха-ха!
— Прощайте, ваше благородіе! Оно дальше еще смѣшнѣе будетъ. Желаю оставаться!
Десятскій ввелъ другого человѣка, привезеннаго мужиками, и, толкнувъ его для порядка въ спину, вышелъ.
— А-а, соколъ ясный! Леталъ, леталъ, да и завязилъ коготь… Давно вашего брата не приходилось видѣть… Какъ Эрфуртская программа поживаетъ?
Передъ приставомъ стоялъ небольшой коренастый человѣкъ, съ бычачьей шеей, въ жокейской изодранной шапчонкѣ и, опустивъ тяжелыя сѣрыя вѣки, молча слушалъ…
— Конечно, объ вашемъ соціальномъ положеніи нечего и спрашивать: лиддитъ, меленитъ, нитроглицеринъ и тому подобный бикфордовъ шнуръ…
Потомъ, перемѣнивъ тонъ, приставъ посмотрѣлъ въ лицо неизвѣстному и сухо спросилъ:
— Сообщники есть?
— Не было, — тихо отвѣтилъ неизвѣстный,
— Ну, конечно. Я такъ и думалъ! Что-жъ, господинъ ниспровергатель… Звѣрь вы, очевидно, красный: въ городъ намъ съ вами ѣхать придется. Ась?
— Да я изъ городу и есть.
— Вотъ какъ? Какой же это вѣтеръ занесъ васъ на синюхинскіе огороды?
— Зачѣмъ мнѣ на синюхинскіе огороды? Я на Боркино ѣхалъ, ваше благородіе!
— Ну, да! Такъ что старшина и писарь и мужики оклеветали васъ? Бѣдненькій!
— Чортъ попуталъ, ежели такъ сказать!
— Не-уже-ли? Что вы говорите! Первый разъ слышу объ участіи этого господина въ вашихъ организаціяхъ… Небось, и на убійство шли не сами по себѣ, а наущаемые симъ конспираторомъ.
— Да убійства никакого и не было! Такъ хотѣлъ… попугать.
— Конечно! Бросишь ее подъ ноги — легкій испугъ и нервное сотрясеніе… Ха-ха! Ваша платформа, конечно, предусматриваетъ любовь и великодушіе къ ближнему? А? Что же вы молчите?
Неизвѣстный переступилъ съ ноги на ногу и сказалъ:
— Пьянъ былъ!
— Что-о-о?
— Пьянъ былъ. А они… За сѣно… тридцать копеекъ. Развѣ это возможно?
— Какое сѣно? Что вы?
— Ихнее. Я имъ говорю: — Христа на васъ нѣтъ, а они:— тамъ, говорятъ, есть или нѣтъ, а мы безъ расчета — Васьки не отпустимъ.
— Ничего не постигаю! Какой Васька?
— Чугрѣевскій. Я на чугрѣевскомѣ ѣхалъ. И такъ мнѣ обидно стало! Ахъ, вы, говорю, такіе-сякіе… Пыли вашей не останется…
— Стой, стой, милый! Я ничего не разберу. Кому ты это сказалъ?
— Арендателю.
— Да бомба-то здѣсь причемъ?
— Бомба ни причемъ.
— Такъ чего же ты, чортъ тебя возьми, арендатора путаешь?! Бомбу ты гдѣ взялъ?
— Не бралъ я ее, ваше благородіе. Зачѣмъ намъ… намъ чужого не нужно.
Приставъ побагровѣлъ.
— Да ты кто такой?!
— Опять же чугрѣевскій. Они: — тридцать копеекъ, говоритъ, дозвольте. Ка-акъ? Гдѣ такой законъ, чтобъ за гнилое сѣно?.. Ну, и пошло.
— Что пошло?
— Съ пьянаго человѣка что взять, ваше благородіе? Извѣстно — ничего.
— Ты братъ что-то хвостомъ виляешь… Безтолковымъ прикидываешься! Мужичкомъ-дурачкомъ!!
— Дурачокъ и есть. Нешто вумный будетъ жидятамъ ухи рвать? Съ пьяну. Зудъ у меня ручной. А какъ очухаешься, видишь — да-а-а… Завинтилъ!
Приставъ Бухвостовъ прыгнулъ къ неизвѣстному и вцѣпился ему въ горло.
— Ты… ты… Какъ тебя… зовутъ?
— Меня-то? А Савеліемъ. У Чугрѣева въ амбарныхъ. Савелій Шестихатка по хвамеліи.
Приставъ Бухвостовъ оттолкнулъ отъ себя Савелія и съ ревомъ вылетѣлъ въ переднюю
— Ушелъ? Упустили мерзавца?!
Оставшись одинъ, Савелій поднялъ недоумѣнно брови и сказалъ, обращаясь къ портрету въ золотой рамѣ:
— Вотъ поди-жъ… Не выпьешь — ничего, а выпьешь — сичасъ въ восторгъ приходишь: тому ухо съ корнемъ выдралъ, этому зубы… Ежели съ такимъ характеромъ, то уховъ, братъ Шестихатка, для тебя жидята не напасутъ. Жирно!