Демьян Бедный. Собрание сочинений в пяти томах
М., ГИХЛ, 1954
Том пятый. Стихотворения, басни, поэмы, повести (1941—195)
Статьи. Письма (1912—1945)
Составление и подготовка текста А. А. Волкова
Примечания И. С. Эвентова
В бытность мою на царском фронте в 1914 году я в первые пять месяцев войны не разлучался с записной книжечкой, которую держал за голенищем. Накопилось у меня исписанных книжек несколько. Но все они погибли в декабре того же года. Вырвавшись на две недели домой, я прихватил с собой и мои книжечки. В Финляндии, когда я ехал лесной дорогой в деревню Мустамяки, мой возница, безрукий Давид, вдруг засуетился, стал подхлестывать лошадь и оглядываться.
Сзади где-то фыркали лошади и заливался колокольчик.
— Пиона едет! — заявил безапелляционно Давид.
— Шпион?!
— Пиона! — повторил Давид.
— Гони!.. И сразу сверни во двор к Иорданскому. Свернули. Колокольчик прозвенел мимо.
Вбежав в дом Иорданского, я моментально веемой записные книжки и письма швырнул в печку. Все горело. На следующий день в мою квартиру привалили — жандармский полковник, человек пять охранников и еще какие-то типы. Меня не было дома. Перетряхнули все, забрали все рукописи и письма, вплоть до детских. После такого случая мне не оставалось ничего другого, как раньше истечения срока отпуска подрать на фронт. Я так и сделал. Потом пришлось давать тягу обратно. Но это другое дело. Суть в том, что я долго-долго не переставал жалеть о гибели моих записок. Были мной записаны изумительные вещи. Свежие записи, на месте. Повторить нельзя.
Один случай из записанных мной особенно врезался мне в память.
Где-то под Краковом читаю я солдату, Николаю Головкину, газету кадетскую «Речь». Газета, захлебываясь от восторга, описывает патриотическую манифестацию интеллигенции и студентов: с иконами и трехцветными флагами чуть ли не стояли на коленях у Зимнего дворца.
Головкин слушал-слушал, потом сплюнул и изрек:
— По-рож-ж-жняки!
Охарактеризовать более метко русскую интеллигенцию нельзя было.
А сколько таких метких суждений мною было записано! И все погибло.
Понятно поэтому, с какой жадностью я набросился года четыре назад на походные записки тов. Л. Войтоловского «По следам войны». Они для меня некоторым образом возмещали мою потерю.
Я читал рукопись. Теперь записки в трехтомном издании выходят в печатном виде. Сомневаться в их успехе не приходится ни на минуту. Такой книги (за исключением разве книги С. З. Федорченко «Народ на войне») об империалистической войне у нас еще не было. Ни историку, ни психологу, ни тем более художнику, желающему понять, истолковать, изобразить настроение народной многомиллионной массы, брошенной в пекло империалистической бойни, нельзя будет миновать записок тов. Войтоловского. Но и каждый читатель, который непосредственно к ним обратится, получит неисчерпаемое удовольствие и неоспоримую пользу.
Чтоб узнать мужика, надо с ним пуд соли съесть и, во всяком случае, не пренебрегать ни одной самомалейшей возможностью, счастливым случаем узнать его поближе, разгадать его подлинный лик.
Припоминаю случай с В. И. Лениным. Владимир Ильич как-то в 1918 году, беседуя со мной о настроении фронтовиков, полувопросительно сказал:
— Выдержат ли?.. Не охоч русский человек воевать.
— Не охоч! — сказал я и сослался на известные русские «плачи завоенные, рекрутские и солдатские», собранные в книге Е. В. Барсова «Причитания северного края»:
И еще слушай же, родная моя матушка,
И как война когда ведь есть да сочиняется,
И на войну пойдем, солдатушки несчастные,
И мы горючими слезами обливаемся,
И сговорим да мы бесчастны таковы слова:
«Уж вы, ружья, уж вы, пушки-то военные,
На двадцать частей, пушки, разорвитесь-то!»
Надо было видеть, как живо заинтересовался Владимир Ильич книгой Барсова. Взяв ее у меня, долго он ее мне не возвращал. А потом, при встрече, сказал: «Это противовоенное, слезливое, неохочее настроение надо и можно, я думаю, преодолеть. Старой песне противопоставить новую песню. В привычной своей, народной форме — новое содержание. Вам следует в своих агитационных обращениях постоянно, упорно, систематически, не боясь повторений, указывать на то, что вот прежде была, дескать, „распроклятая злодейка служба царская“, а теперь служба рабоче-крестьянскому, советскому государству, — раньше из-под кнута, из-под палки, а теперь сознательно, выполняя революционно-народный долг, — прежде шли воевать за черт знает что, а теперь за свое и т. д.».
Вот какую идейную базу имела моя фронтовая агитация.
У тов. Войтоловского в его записках правдиво и художественно изображено, как народ воевал «за черт знает что» и как он ума набирался.
Многое из записок этих может быть использовано и нашими агитаторами.
Следовало бы даже из трех томов выбрать особый сжатый сборничек, который был бы весьма и весьма подходящ для изб-читален.
Да мало ли как мог бы быть использован неисчерпаемый материал, заключенный в этих записках.
Сам я сюжет для моей сказки «Болотная свадьба» взял отсюда. Есть еще в записках сказка «Хут». Гениальнейшее народное символическое изображение мировой войны. Я на него давно нацелился. Материала хватит не на меня одного.
Записки должны быть всесторонне использованы.
В предисловии к первому тому настоящих «походных записок» я писал. «Ни историку, ни психологу, ни тем более художнику, желающему понять, истолковать, изобразить настроение многомиллионной массы, брошенной в пекло империалистической бойни, нельзя будет миновать записок тов. Войтоловского. Но и каждый читатель, который непосредственно к ним обратится, получит неисчерпаемое удовольствие и неоспоримую пользу».
Многочисленные печатные отзывы о первом томе отличались редким единодушием, горячо и сочувственно подтверждая мои слова. Никто, однако, из рецензентов недосказал того, чего я в предисловии не мог сказать в силу ряда причин, среди которых редчайшая скромность автора «походных записок» занимала не последнее место.
Досказал недосказанное… Максим Горький. Досказал так, как только мог досказать такой, как он, громадный и исключительно чуткий ко всему талантливому писатель. Вот отрывок из его письма, адресованного автору «записок»:
«С потрясающим увлечением прочитал Вашу книгу. Думаю, что Вы дали ею все основания для того, чтоб сердечно поздравить Вас с работой замечательно удачно сделанной и, бесспорно, имеющей глубочайшую историческую важность.
Большие слова? Не бойтесь. Для меня Ваша книга совершенно покрывает высоко ценимую мною работу Федорченко „Народ на войне“, да и вообще это самое ценное, что сказано у нас — и всюду — о мужике на войне…
Объективизм, с которым Вы пишете, это почти объективизм художника; местами я вспоминал „Войну и мир“ Л. Толстого.
Честь Вашему мужеству! Ибо книга, помимо всех ее достоинств, написана и мужественно… Правда ее ослепляет и очень многому учит.
Нет, — хорош русский писатель, когда он смотрит зорким, честным глазом!»
Так отозвался Максим Горький. Действительно, «большие слова» сказал добрейший Алексей Максимыч. Однакож я уверен, что, ознакомившись с настоящим, вторым, томом «походных записок» Л. Н. Войтоловского, сам Алексей Максимыч — да и остальные вдумчивые читатели — найдут даже в этих «больших словах» недосказанность, недооценку.
Перед нами — это уже теперь совершенно ясно! — не просто «работа, замечательно сделанная… почти с объективизмом художника», а большое полотно большого писателя, медленно развертывающаяся, широчайшая, не «почти», а насквозь подлинно-художественная эпопея, в которой, как, пожалуй, ни в какой другой книге, нашли художественно-правдивое отображение — «все липовое: и цари, и святые, и штабы», вся бестолочь прежней русской жизни, бесконечная выносливость и житейская мудрость простого народа, столь же бесконечная бездарность и подлость правящего класса и последние — то «наступательные», то «оборонительные» — судорожные, несмысленные и между собой не связанные движения гигантского государственного организма, в котором центрально-нервная система замирала в последних стадиях паралича.
Развал… Обреченность… Гибель…
И вот в эту-то злую пору у народа, у наилучшей его части, брошенной на голый, беззащитный, безоружный, «убойный» фронт, «обмокла кровью душа… и пошли думки разные…»
Любовно подслушанные и правдиво записанные Л. Н. Войтоловским, эти народные думки производят на нас, читателей, потрясающее впечатление.
Претворенные народом в живое и спасительное действие, эти думки привели погибавшую, парализованную Россию к потрясающему событию.
Имя этому событию — Октябрьская революция.
ПРИМЕЧАНИЯ править
Предисловия к книге Л. Войтоловского «По следам войны» (стр. 285). — Впервые опубликованы в первом издании книги Л. Войтоловского «По следам войны» (первый том ее вышел в свет в 1925 г., второй — в 1926 г.; предисловия Бедного датированы 19 июля 1925 г. и 2 августа 1926 г.).
Войтоловский Л. Н. — журналист и критик, до революции сотрудничавший в ряде буржуазно-либеральных изданий, автор одного из первых критических отзывов о творчестве Д. Бедного (см. прим. к «Письмам к П. П. Мирецкому»). Будучи врачом по образованию, в 1914 г. был мобилизован на фронт в Галицию. «По следам войны» — его фронтовые записки, относящиеся к первому году войны (с августа 1914 г. по сентябрь 1915 г.). Книга обладает рядом художественных достоинств, отмеченных М. Горьким в его письме к автору и Д. Бедным в предисловиях. В то же время книге присущи черты пацифизма, мелкобуржуазной ограниченности в понимании войны; этот серьезный недостаток, к сожалению, не отмечен в предисловиях Д. Бедного.
Сказка Д. Бедного «Болотная свадьба» была написана в 1925 г. Вошла в IX том собрания сочинений, 1928. Вторая сказка, повидимому, написана не была.
Предисловия печатаются по 3-му изданию книги Л. Войтоловского «По следам войны», издательство писателей в Ленинграде, 1934.