Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
БИБЛИОТЕКА НАУЧНОГО СОЦИАЛИЗМА ПОД ОБЩЕЙ РЕДАКЦИЕЙ Д. РЯЗАНОВАГ. В. ПЛЕХАНОВ
правитьСОЧИНЕНИЯ
правитьпод редакцией
- ) Первое мая 1891 года. Четыре речи рабочих, произнесенные на тайном собрании в Петербурге. Женева. 1892.
Много тяжелых впечатлений пережили в последнее десятилетие все русские люди, не совсем беззаботные на счет политики. Реакция усиливалась с каждым годом, торопясь взять назад, одну за другою, те, в сущности, весьма жалкие уступки, которые правительство вынуждено было сделать общественному мнению после крымской войны. Человек, именем которого сделаны были эти уступки, Александр II, этот Манилов на престоле, оказался, в глазах своего сына и преемника, опасным «потрясателем основ», чуть не якобинцем. Сочувствовать его реформам значило обнаруживать неблагонадежный образ мыслей. При таком положении дел энергичная борьба за политическую свободу становилась необходимой более чем когда-нибудь, а между тем революционное движение постоянно ослабевало, силы революционной «интеллигенции», еще недавно казавшиеся неистощимыми, быстро убывали.
Смолкли честные, доблестно павшие,
Смолкли их голоса одинокие,
За несчастный народ вопиявшие…
Торжество реакционеров было, по-видимому, надолго обеспечено. О России восьмидесятых годов без всякого преувеличения можно было сказать словами того же поэта:
Слышно только, о, ночь безрассветная,
Вихри злобы и бешенства носятся
Над тобою, страна безответная,
Все живое, все честное косится…
Но никакое правительство, никакая реакция не может остановить неотвратимый ход экономического развития. В то время, когда реакционеры праздновали свою победу над революционной гидрой, когда правительство издавало распоряжения, которые способны были бы изумить даже Николая Незабвенного, когда врагам царизма, казалось, надо было оставить всякую надежу, — в это печальное, мрачное время ни на минуту не прекращалось экономическое движение, роковым образом подготовляющее падение царского самовластия. Развитие капитализма шло все более и более ускоряющимся ходом, размывая и разлагая ту историческую почву, на которой выросло и окрепло наше самодержавие. Некогда сплошное деревенское население разделилось на два слоя, из которых один по своим интересам примыкает к крупной или мелкой буржуазии, а другой превращается в пролетариат. Крушение старых экономических порядков пробудило народ от его вековой спячки, подорвало его старые верования, вызвало у него новые нравственные и умственные потребности. Стремясь воскресить николаевские порядки, наши реакционеры очень последовательно добивались этой цели. Но они упустили из виду одну безделицу, именно, то обстоятельство, что русский народ настоящего времени не похож на русский народ времен Незабвенного. Печальные для них следствия этой маленькой ошибки понятны сами собой. Чем более свирепствовала реакция, тем сильнее становилось в народе недовольство существующим порядком вещей. Довольно смутное хотя, — тем не менее, — очень много обещающее в деревнях, оно принимает совершенно недвусмысленную окраску в крупных промышленных центрах. Промышленный рабочий стремится к политической свободе, он сознает ту неразрывную связь, которая существует между его экономическими целями и ведущими к ней политическими средствами. А это значит, что на сцену внутренней истории России выступает новая политическая сила, несравненно более грозная, чем сила нашей революционной «интеллигенции». Разубедившись в существовании и непрерывном росте этой силы, мы, социалисты, можем с спокойной уверенностью смотреть в будущее. «Пусть будет, что будет, а будет все-таки на нашей улице праздник», говорил когда-то Н. Г. Чернышевский. «Пусть будет, что будет, а будет все-таки то, что русский пролетариат освободит и самого себя и всю Россию» — скажем мы в свою очередь.
В наиболее развитых кружках русских рабочих, в этом авангарде русского революционного пролетариата, сознание социально-политических задач рабочего класса теперь уже приняло настолько определенные формы, что нашему брату революционеру — «интеллигенту» остается лишь принять их к сведению и руководству, навсегда прекратив свои многолетние искания самой лучшей из всех возможных программ. Рабочие ясно высказали свою программу, они ясно показали, что как в области политики, так и в области экономии они ни на волос не отклоняются от великих задач западного пролетариата.
Благодаря этому, всякого рода программные споры чрезвычайки упрощаются.
У нас привыкли толковать о русской самобытности, распространяться на ту тему, что Россия не Запад. Привычка эта вкоренилась так сильно, что даже мы, западники до конца ногтей, поклонники всего человеческого и ненавистники всего «самобытного», не можем не заплатить ей дань. Да, Россия не Запад! Да, русская жизнь имеет свои неоспоримые особенности! Но в чем заключаются они, эти особенности? Не удаляясь вглубь времен, мы можем сказать, что теперь они сводятся к следующему. Политическое сознание в русском рабочем классе пробудилось раньше, чет в русской буржуазии. Наша буржуазия требует пока только субсидий, гарантий, покровительственного тарифа и вывозных пошлин; русские рабочие требуют политических прав. Это значит, что рабочие опередили буржуазию и что все действительно передовые люди должны стать под знамя рабочих.
Тому, кто желал бы найти преувеличение в наших словах, мы предлагаем внимательно прочитать адрес, поднесенный петербургскими рабочими Н. В. Шелгунову незадолго до его смерти, и речи, сказанные рабочими на тайном рабочем собрании в Петербурге, созванном по поводу всемирной майской демонстрации. Ни адрес, ни речи не нуждаются в пространных толкованиях. И тот, и другие свидетельствуют в пользу политического сознания русских рабочих. Мы печатаем их, во-первых, потому, что полезно облегчить их распространение в более широких кругах рабочего класса, а, во-вторых, еще и потому, что они должны, по нашему мнению, произвести много и много обращений в рядах той «интеллигенции», которая до сих пор слушала толки о предстоящем пробуждении русского пролетариата как привлекательную, но совершенно фантастическую сказку.
В адресе Шелгунову нас приятнее всего поразил взгляд рабочих на литературные заслуги этого писателя. О них много говорили наши «передовые» писатели. Но замечательно, что рабочие взглянули на них совсем не с той стороны, с какой смотрели корифеи публицистики. Корифеи, в своих похвалах Шелгунову, толковали преимущественно о каких-то возвышенных туманностях. Рабочие выразили ему признательность за то, что он, своими статьями о пролетариате во Франции и Англии, дал им возможность ознакомиться с положением и движением их западноевропейских братьев. Это очень существенное различие.
Когда петербургские рабочие поднесли Г. И. Успенскому сочувственный адрес по поводу 25-летнего юбилея его литературной деятельности, он поздравил русских писателей с появлением нового читателя, читателя из народной среды. Адрес Шелгунову показывает, чего именно требует от писателей, на что охотнее всего отзывается этот новый читатель. Отождествив свои интересы с интересами западноевропейских рабочих, он естественно желает прежде всего подвести итог западноевропейскому рабочему движению.
Русский рабочий не может не быть западником, как русский интеллигент не мог не быть, по крайней мере, до известной степени и до поры до времени, самобытником. Русский социалист из «интеллигентной» среды знал, что западноевропейское рабочее движение есть исключительно движение рабочих. Но у себя на родине он видел лишь равнодушную ко всякого рода политическим вопросам народную массу. Не надеясь на поддержку со стороны этой массы, он невольно склонялся к тем теориям, которые уверяли его, что у нас в России, благодаря особенностям нашего экономического положения, можно сделать социалистическую революцию и без народа, хотя, разумеется, для него. А пока была у него такая склонность, ему труднее было усвоить учения современного научного социализма, чем верблюду войти в игольное ушко. Не то с рабочим. Как только пробуждается его политическая мысль, как только узнает он о великом западном движении, он тотчас же приходит к двум неоспоримым выводам: 1) по существу дела его экономическое положение, а следовательно, и его задачи, нисколько не отличаются от положения и задач его западных товарищей; 2) он во всех отношениях гораздо слабее западноевропейского рабочего. Так как первый вывод не оставляет места ни для каких самобытных утешений, то русский рабочий естественно склоняется к той уверенности, что он догонит западных рабочих, если только не станет сидеть сложа руки. Этой мужественной уверенностью дышат печатаемые нами речи рабочих по поводу майской демонстрации. «Да, товарищи, — говорит один из ораторов, — нам часто приходится читать или даже слышать о манифестациях рабочих на Западе, которые громадными и стройными колоннами движутся по городам и наводят страх на своих эксплуататоров; но стоит нам присмотреться к истории развития этой стройной массы, и тогда нам ясно станет, что эта масса произошла от такой же небольшой группы людей, как и мы. Взглянем, хотя бегло, на историческое развитие социал-демократической партии в Германии, этой самой сильной и стройной организации на Западе. Она тоже произошла от небольшой кучки людей… Эти рабочие первые сознали свои человеческие права и стали передавать свои убеждения другим рабочим, за что и стали преследоваться и высылаться правительством… Что же нам, русским рабочим, отчаиваться?» (см. 1-ю речь). Почти так же выражается и другой оратор: «Я думаю, что каждый из нас теперь (т. е. вспоминая о майской демонстрации) невольно сравнивает наши силы с силами западных рабочих; но смею надеяться, что ни один из нас от этого сравнения, глядя на нашу малочисленность, не придет в отчаяние, потому что все мы еще имеем настолько сил и энергии, чтобы не упасть духом и не опустить рук лишь от того, что дело приходится почти еще только начинать…». Далее он указывает, что и в западных странах рабочее движение имело очень скромное начало и лишь «постепенно увеличивалось, благодаря энергической деятельности» его участников.
Пока у нас господствовали теории самобытного «русского социализма», вопрос о политических задачах социалистов решался, если не всегда отрицательно, то всегда более или менее ошибочно. Не умея понять классового характера современного социалистического движения, русские социалисты плохо понимали и то, что всякая классовая борьба есть борьба политическая. Некоторые из них прямо противопоставляли социализм политике, а другие, хотя и не одобряли подобного противопоставления, но все-таки были убеждены, что одно дело социализм, а другое дело политика. Только поэтому они и могли спрашивать себя, не следует ли им сначала добиться решения политического вопроса, — т. е. завоевать политическую свободу, — а потом уже пе-рейти к вопросу социальному. Завоевать же политическую свободу они соби-рались силами так называемого общества, т. е. всех тех слоев населения, которые так или иначе, прямо или косвенно, живут на счет трудящегося народа, питаются плодами его эксплуатации. Рабочим даже и в голову не может прийти такая «самобытная» постановка политического вопроса. Для них вопрос этот неразрывно связан с вопросом экономическим. «Чтобы улучшить наше положение, — говорит третий оратор, — мы должны стремиться к заме-не существующего экономического строя, дающего широкий простор произвольной кулаческой эксплуатации, на более лучший и справедливый социалистический строй. Но для того, чтобы осуществить на деле такой экономический порядок, нам необходимо приобрести политические права, которых в настоящее время мы не имеем. Приобрести же политические права мы будем иметь возможность лишь только тогда, когда на нашей стороне будет такая организованная сила, которой правительство не решилось бы отказать в ее требованиях»… Все это ясно, все это последовательно, все убедительно, хотя и не всегда правильно выражено. Но с внешними недостатками изложения надо заранее помириться всем, кто сочувствует нарождающемуся движению русских рабочих. И это тем легче в данном случае сделать, что недостатки изложения с огромным избытком окупаются замечательными достоинствами содержания. Наши, красиво и гладко написанные, самобытные программы не выживали у нас иногда и трех лет; негладко изложенная в 3-й речи западническая программа русских рабочих останется непоколебимой до тех пор, пока не осуществится усилиями революционного пролетариата.
Это мы говорим «интеллигенции». Рабочим же мы скажем вот что. В третьей речи указывается «переходная ступень к будущему экономическому строю». «Государство выкупит всю землю, — говорит оратор, — находящуюся в частной собственности и будет отдавать ее в аренду людям, желающим заниматься земледелием в таком количестве, которое они могут обработать собственными силами. А для обзаведения хозяйством, необходимым при земледелии, и для устройства фабрик и заводов — рабочим, желающим работать на артельных началах, нужно учредить такой банк, который бы выдавал нуждающимся рабочим ссуды». Эти слова представляют собой единственное место в речах, могущее вызвать серьезные возражения. Каковы могут быть эти возражения, мы говорить не станем, потому что спорить о переходной ступени к будущему экономическому порядку мы не видим надобности. А не видим надобности потому, что ни нам и ни кому другому неизвестно, при каких именно обстоятельствах придется социалистам обдумывать и принимать свои переходные меры; между тем, в таком вопросе все зависит только от обстоятельств. Все это дело будущего времени, которое — особенно у нас в России — наверное не будет похоже на нынешнее. Но именно поэтому всякие переходные меры, придуманные на основании нынешних нужд русского народа, окажутся неприменимыми в то время, когда действительно можно и должно будет принять такие меры. Задачи социалистов заключаются в том, чтобы 1) выяснить рабочему классу причину его бедственного положения при современном общественном порядке; 2) показать ему необходимость замены этого порядка — социалистическим, в основу которого ляжет общественная собственность на все производительные средства, которые и будут употребляться в дело по плану, заранее составленному ввиду потребностей производителей, нужд самого производства (т. е. надобности в машинах, сыром материале, фабричных зданиях, перевозочных средствах и проч.), а также и всех других общественных нужд (постройки и поддержки общественных зданий, школ, больниц и проч., и проч., и проч.); 3) организовать рабочих в особую партию, враждебную всем партиям эксплуататоров и стремящуюся захватить в свои руки политическую власть, без которой невозможно экономическое освобождение рабочих; 4) так направлять свою деятельность, чтобы каждый шаг ее приближал социалистов к их цели и в этом смысле был бы переходной ступенью к будущему порядку вещей. А приближать социалистов к их цели могут вовсе не одни только законодательные меры. Чем более вызовем мы недовольства в рабочей массе, чем лучше выясним ей ее классовые интересы, чем более жажды борьбы возбудим мы в ней, тем ближе подвинется к нам наша великая цель. Само собою разумеется, что агитацию в массе можно вести только на основании ее существующих и сознанных ею нужд и потребностей. Сама собою разумеется также и то, что если социалистическая партия имеет силу, чтобы вырвать у своих врагов те или другие полезные для народа уступки, она непременно должна это сделать, иначе она превратится из партии в секту, устранившуюся от жизни и не влияющую на нее. Но такие уступки определяются состоянием экономии страны и соотношением ее политических сил в каждое данное время. Нет никакой возможности перечислить их все заранее. Конечно, более важные из них мы и теперь уже должны наметить и ни на минуту не упускать из виду. Такой уступкой, а лучше сказать, таким завоеванием должно быть завоевание русским рабочим классом политических прав и политической свободы. Это необходимое условие роста нашей партии. Пока нет политической свободы, нет политических прав у рабочих, ни о каких уступках со стороны эксплуататоров и речи быть не может. В глазах русских рабочих свержение самодержавия должно быть важнейшей и необходимейшей переходной ступенью к будущему экономическому порядку Впрочем, лица, произнесшие печатаемые нами речи, прекрасно знают это и, без сомнения, сумеют выяснить окружающим их товарищам-рабочим, до какой степени самодержавие препятствует удовлетворению их самых насущных нужд. В уменьи выяснить это народной массе заключается теперь вся тайна дальнейших успехов нашей партии. И как легко выяснить это в настоящее время, когда царизм привел Россию на край гибели! Россия голодает. Батюшка-царь и его правительство могут только усилить всенародное бедствие, сделать его постоянным, а уж ни в каком случае не помочь народу. Чтобы одолеть беду, народ должен взять свою судьбу в свои собственные руки, т. е. добиться созвания Земского Собора, который обсудит и примет меры для помощи голодающему народу и для улучшения его экономического положения. Распространяя в народе сознание необходимости Земского Собора, рабочие-социалисты окажут ему колоссальную услугу и в то же время приблизят торжество социализма.
О Земском Соборе теперь говорят очень многие, и — кто знает? — может быть, не сегодня-завтра, высшие классы потребуют от правительства его созвания. Но если бы он созван был благодаря настояниям одних этих классов, то они и были бы на нем полновластными хозяевами. Рабочие и крестьяне получили бы от него только то, что господам капиталистам и помещикам угодно было бы подарить им. Надо, чтобы дело приняло другой оборот, надо, чтобы на Соборе присутствовали истинные представители народа, а этого не будет, если рабочие не станут агитировать в пользу его созвания. Чем больше будут агитировать они, тем больше представителей будут они иметь на Соборе, а чем больше будет там их представителей, тем больше будет сделано в пользу народа.
Пусть же агитация для созвания Земского Собора явится первым и славным походом нарождающейся у нас рабочей партии!
Еще два слова. Отпраздновав 1-е Мая в 1891 году, рабочие, конечно, отпразднуют его и в нынешнем. От всей души желая им успеха, мы напоминаем им, что, принимая посильное участие в международной демонстрации пролетариата, они отныне обязаны также принимать участие и в его конгрессах. Русских рабочих ждут на конгрессе 1893 года в Швейцарии.