Г. П. Данилевский
правитьПредисловие к сборнику южно-русских сказок
(Из Украйны).
править
Источник текста: Г. П. Данилевский — Из Украйны. Сказки и повести (в трех частях). Том 1.
Типография торгового дома С. Струговщикова, Г. Похитонова, Н. Водова и Ко, Санкт-Петербург, 1860 г.
Оставляя на суд читателей мое издание украинских сказок и повестей, я позволяю себе на этих, уступаемых каждому авторскому самолюбию, страницах предисловия, сказать несколько слов о моих сказках.
Украинские простонародные сказки принадлежат к тем явлениям южно-русской жизни, который, к сожалению, невозвратно и на глазах всех, ежедневно умирают, за одно со многими живописными сторонами украинского быта. Кто ребенком еще, двадцать или тридцать лет назад, слышал их множество, в каком-нибудь затаённом уголке своей родины, теперь их там уже не найдет и десятой доли. — «Няня, помнишь, ты мне говорила удивительную сказку про Мышиную шубку, про Удода и про Жабку-букавку? Не вспомнишь ли? Расскажи теперь!» — «И, пиночку! Не вспомню! То уже было так давно, что и быльем поросло!» — «А не вспомнишь ли ты сказки про Царя Ирода и про то, как Господь и Апостол Петр нищими ходили по земле?» — "Не вспомню и этих Сказано, память как решето стала!
Но ранние впечатления детства, наперекор няням и забывчивым сверстникам, упорно остаются в памяти. Иной и не ответит, как заронилась в нем известная сказка. Она пройдет с ним всю жизнь, до конца, нераздельно со многими другими, дорогими картинами детских воспоминаний: с низеньким домиком, в три окошка, под соломенной крышей; с заглохлым вишневым садом; с кухней, у которой постоянно раздавался веселый голос краснобая — повара, теперь уже покойника; с усиленной детской беготней в холодноватые, румяные осенние сумерки, в околицу хутора и обратно; и с теми длинными зимними вечерами, когда, по местному поверью «можно уже говорить сказки» не боясь, что от них, как например летом, будут падать овцы и коровы.
Разумеется, сказки говорит старая-престарая баба Ульяна или дед Дорош. Сказки давно уже кончены; свет в хате давно потух. А у изголовья постели всю ночь, до утра, стоит и не отходит смоляной бычок, выручающий хозяев из бедности; зовет гусей на помощь Ивашко, которого хочет съесть ведьма; звенит жалобный голосок красавицы — рыбки, бывшей когда-то хуторянкой; стучит в лету дощечка, поджидающая в гости страшную кобылью голову; шепчутся и шелестят всякие травы, которых понимает бедный казак — пленник в Крыму; отзывается голос брата, обращенного в козленка; поет переселенья в свирель душа зарезанной девочки; юлит носатый коротышка; солнце беседует с матерью — зарею вечернею; и карабкаются в потемках, по потолку и по кровати, крохотные, как мушки, души младенцев — утопленников; а из-за угла выглядывают рога лукавой — козы и уши плутяги из плутяг, пронырливой лисички — сестрички…
Старина любила сказки. Шумно доигрывая концерт своей привольной, хотя и беспутной жизни, наши предки любили, подобно герою несравненной повести Даля, сказать под вечер своему слуге: «Ну, теперь же ты меня положи, да укрой, да подоткни; а теперь перекрести меня, а теперь скажи сказку; а уже засну я сам…» — Нынче наши народные сказки стали заметно исчезать и перерождаться, вместе с нашими "народными песнями, создавшими такого поэта, как автор «Гайдамаков»…
Первый познакомил читателей с южно-русскою народною сказкой г. Бодянские, под именем Иськи Матерынки, напечатавший, в начале тридцатых годов, три сказки на украинском наречии. Известные южно-русские писатели наши М. А. Максимович и П. А. Кулиш также издали в подстрочном переводе и в подлиннике несколько южно-русских сказок. В. И. Даль переделал в повесть известную нашу сказку про лисицу и волка. Наконец, г. Афанасьев! издал, в своем известном собрании, образцы дословно записанных с языка народа южно-русских сказок. Последний вид издания народных сказок самый лучший и необходимый, но не вполне доступный русским читателям….
Из целого ряда собранных и записанных мною украинских сказок я выбирал более поэтические и более подходящие к русской речи. Сказка не песня. Песня из века в век переходит почти в одном и том же виде, закалённая и, так сказать, запаянная в известный размер стиха и напева. Для неё возможен один только род художественной передачи — дословный перевод. — Сказка другое дело. В ней дорог, прежде всего, и более всего самый вымысел, ее миф, ее пленительные, веками созданные образы. Рассказывается она почти всегда «своими словами»… Неизменными передаются в ней одни те вставочные места, где герои сказок, дети, зверки или птицы, поют. И замечательно, что эти места не только, в противоположность всей сказке, передаются в стихах, но еще именно и непременно поются. В сказках каждого народа есть ненужные длинноты и частые повторения одних и тех же мест. Я передавал сказки, сокращая в них одни повторения и за то сохраняя каждое меткое и живописное их выражение. Дословно переводя в этих сказках одни слова напевов и веками привитых к ним прибауток и присловий, я искал для выбранных мною сказок, между прочим, и неуловимых особенностей языка их подлинников: простоты и сжатости образов…
Насколько я в этом успел, передаю на суд читателей.
20 Декабря 1859 г.