Источник: Предисловие к «Гамлету» в переводе А. Кронеберга // Шекспир В. Полное собрание сочинений В. Шекспира в переводе русских писателей: В 3 т. / Под ред. Д. Михаловского. СПб., 1899. Т. 3. С. 139—145.
Въ 1603 году явился впервые «Гамлетъ» въ печати подъ слѣдующимъ заглавіемъ: «Трагическая исторія Гамлета, принца датскаго, сочиненная Вилліамомъ Шекспиромъ и изданная въ томъ видѣ, какъ она была играна въ Сити, въ Лондонѣ, домашними актерами его свѣтлости, а также въ обоихъ университетахъ, Кембриджскомъ и Оксфордскомъ, и еще въ другихъ мѣстахъ». Единственный экземпляръ этого изданія сохранился въ библіотекѣ герцога Девонширскаго; переизданъ былъ потомъ «Гамлетъ» въ 1604 году, и на заглавномъ листѣ этого изданія значилось, что «онъ дополненъ и увеличенъ авторомъ почти вдвое противъ прежняго». Между этимъ изданіемъ и знаменитымъ Джонсоновымъ 1623 года, «Гамлетъ» былъ изданъ еще три раза, въ 1603, 1609 и въ 1611 годахъ. Изъ этого ряда изданій видно, что «Гамлетъ» обратилъ на себя вниманіе англійской публики; но гораздо важнѣе то, что онъ уже во второмъ изданіи явился передѣланнымъ и дополненнымъ и новая обработка сюжета въ этомъ изданіи — придавшая драмѣ тотъ видъ, въ которомъ мы съ ней знакомимся въ настоящее время — выказываетъ, что авторъ вновь много и много обдумывалъ это произведеніе. Такъ, напримѣръ, во второмъ изданіи прибавлена вся сцена встрѣчи Гамлета съ войсками Фортинбраса; въ извѣстной всѣмъ молитвѣ короля нѣтъ тѣхъ искусно вплетенныхъ въ нее противоположностей, которыя такъ хорошо передаютъ намъ состояніе его духа. Кромѣ того, въ этой передѣлкѣ «Гамлета» замѣтно влiянie его классическихъ драмъ и особенно «Юлія Цезаря», обработкою которыхъ онъ уже занимался въ то время.
Сюжетъ «Гамлета», наравнѣ съ сюжетами большей части драмъ Шекспира, не изобрѣтенъ Шекспиромъ. Истopiя Гамлета была прежде всего разсказана Саксономъ Грамматикомъ въ его «Хроникѣ», потомъ пересказана во франкскомъ сборникѣ новеллъ у Бельфорре — и, наконецъ, впрочемъ, уже гораздо позднѣе, Гамлетовой обработки сюжета — явилась въ англійскомъ переводѣ, подъ заглавіемъ «History of Hamblett». Предполагаютъ, впрочемъ, что и прежде Шекспира, который впервые задумалъ писать «Гамлета» около 1597 года, сюжетъ этотъ былъ уже обработанъ для англійской сцены, потому что именно въ концѣ XVI вѣка на старинной англійской сценѣ были въ большой модѣ пьесы, основанныя на мщеніи сына за смерть отца. Вѣрнѣе всего будетъ предположить, что Шекспиръ знакомь былъ съ французской передѣлкой разсказа Саксона Грамматика. По принятой нами системѣ, приведемъ здѣсь этотъ разсказъ въ большомъ извлеченіи, опустивъ только мѣста, наименѣе важныя для исторіи «Гамлета» Шекспира.
«Рорикъ, король датскій» — такъ разсказываетъ Саксонъ Грамматикъ — "по смерти Гервендиля предоставилъ управленіе Ютландіей двоимъ его сыновьямъ, Фенго и Хорвендилю. Посдѣдній въ скоромъ времени успѣлъ пpioбрѣсти громкую славу своими морскими походами и побѣдами на морѣ. Побѣды эти, кромѣ славы, доставили ему и огромныя богатства, которыми онъ такъ щедро дѣлился съ Рорикомъ, что успѣлъ, наконецъ, заслужить его полное расположеніе къ себѣ, которое заключилъ тѣмъ, что выдалъ за него свою дочь Геруту, съ которою Хорвендиль прижилъ сына Амлета. Успѣхи и счастье Хорвендиля возбудили зависть въ братѣ его, Фенго, и онъ сталь изыскивать средства къ тому, чтобы погубить брата. Удобное мѣсто и удобный случай къ совершенію злодѣйства вскорѣ представились, и Фенго не погнушался братоубійства. Къ этому ужасному преступленію присоединилъ онъ вскорѣ и кровосмѣшеніе, женившись, вопреки всѣмъ законамъ, на вдовѣ убитаго имъ брата. Въ томъ именно и заключается проклятіе, тяготѣющее надь преступленіемъ, что оно всегда влечетъ и побуждаетъ къ новымъ преступленіямъ . Въ глазахъ Геруты хитрый Фенго умѣлъ очень искусно скрыть истинный поводъ къ братоубійству, увѣривъ ее, что онъ убилъ Хорвендиля изъ любви къ ней и, притомъ, зная навѣрно, что тотъ, пылая тайною ненавистью къ Герутѣ, будто бы имѣлъ намѣреніе ее погубить. Эта хитрая выдумка, конечно, весьма легко и скоро пріобрѣла ему самую искреннюю привязанность со стороны простодушной Геруты.
"Амлетъ, который очень хорошо видѣлъ все это со стороны, но боялся подвергать жизнь свою опасности, нашелъ за лучшее набросить на себя личину тихаго безумія. Ежедневно сталъ онъ являться при дворѣ, окутанный въ грязныя лохмотья, перепачкавъ себѣ и руки, и тѣло всякою нечистотою. Онъ подкрашивалъ себѣ лицо и употреблялъ всѣ средства, чтобы прикинуться веселымъ дурачкомъ, чтобы и въ словахъ, и въ дѣйствіяхъ его нельзя было видѣть даже тѣни разума. Всѣ, видѣвшіе его, простодушно жалѣли о немъ, потому что онъ представлялся имъ уже не человѣкомъ, а несчастнымъ существомъ, близкимь къ животному. Амлетъ, въ присутствіи постороннихъ, болѣе всего любилъ сидѣть передъ очагомъ, изъ котораго онъ выгребалъ голыми руками горячія уголья и, вырѣзывая кривыя палочки изъ дерева, засушивалъ ихъ на этихъ угольяхъ. Когда его спрашивали, что онъ такое дѣлаетъ, онъ отвѣчалъ всѣмъ, что готовить острое opyжіe для отмщенія за смерть отца своего. Большею частью такой отвѣть возбуждалъ улыбки и насмѣшки, хотя эти, повидимому, смѣшныя приготовленія впослѣдствіи и очень помогли Амлету при выполненіи его замысловъ. Вскорѣ, однакожъ, нѣкоторые, болѣе проницательные — наблюдая ту ловкость и то искусство, съ какимъ онъ занимался своими странными приготовленіями — нашли, что Амлетъ не долженъ быть сумасшедшимъ, а только подъ личиною сумасшествія старается скрыть большой запасъ ума и хитрости; эти-то проницательные люди и порѣшили, что лучшимъ средствомъ къ открытію истины было бы, безъ сомнѣнія, то, если бы Амлета удалось тайно свести съ женщиною необыкновенной красоты, которая бы могла возбудить въ его сердцѣ пламень чувственности. Сила природы въ ея стремленіи къ плотскимъ наслажденіямъ такъ велика, что самое искусное прикидываніе не можетъ выдержать борьбы съ этимь стремленіемъ (sic). До слуха короля дошли эти рѣчи и предположенія, и онъ согласился испытать Амлета, сведя его въ густомъ лѣсу съ молодой дѣвушкой, которая была съ самаго ранняго дѣтства подругою его забавъ и досуга. Посторонніе свидѣтели должны были втайнѣ присутствовать при ихъ свиданіи и слѣдить за Амлетомъ. Но молочный братъ Амлета во время поѣздки къ лѣсу успѣлъ тайнымъ знакомь предупредить принца о томъ, что его ожидаетъ измѣна и что онъ долженъ быть на сторожѣ. Принцъ понялъ и вполнѣ оцѣнилъ предупрежденіе своего тайнаго друга; онъ не только во время поѣздки съумѣлъ окончательно сбить съ толку всѣхъ окружавшихъ его придворныхъ — потому что безпрестанно перемѣшивалъ самые безумные поступки съ здравыми и двусмысленно-острыми рѣчами — но даже и по прибытіи на мѣcтo, предназначенное для его встрѣчи съ красавицею, обманулъ общія ожиданія. Встрѣтивъ въ лѣсной глуши подругу своего дѣтства, онъ схватилъ ее на руки и, пылая страстью, унесъ ее въ отдаленное мѣсто чащи, окруженное отовсюду топями, гдѣ вскорѣ и достигъ цѣли своихъ желаній. Пресыщенный наслажденіями, онъ упросилъ дѣвушку, которая и до того уже любила его, никому не говорить ни слова о томъ, что произошло между ними.
"По возвращеніи къ придворнымъ, Амлетъ, осыпанный вопросами и шутливыми намеками на приготовленное ему приключеніе, отвѣчалъ прямо, что удовлетворилъ своимъ желаніямъ, но потомъ такъ запуталъ всѣхъ своими сравненіями и описаніемъ разныхъ подробностей свиданія, что всѣ только смѣялись надъ глупостью несчастнаго принца. Дѣвушка, спрошенная, въ свою очередь отвѣчала прямо, что между ними ничего предосудительнаго не произошло — и всѣ ей охотно повѣрили.
«Этимъ неудачнымъ опытомъ, однакоже, не удовольствовались. Одинъ изъ друзей короля Фенго, который былъ болѣе смѣлымъ, чѣмъ проницательнымъ, предложилъ испытать безуміе Амлета еще и другимъ способомъ, который, по его мнѣнію, могъ всего легче привести къ открытію истины. Фенго, по его мнѣнію, долженъ былъ, подъ предлогомъ важнаго дѣла, отлучиться не надолго изъ замка своего, а на это время Амлета слѣдовало запереть въ одну комнату съ матерью его и довѣренному лицу доставить возможность втайнѣ прислушаться къ ихъ разговору, въ которомъ уже, конечно, Амлету и въ голову не могло бы прійти — если у него есть хоть капля здраваго разсудка — скрываться въ чемъ-либо передъ своею родною матерью. Предположеніе придворнаго понравилось королю, а придворный, сверхъ того, еще и вызывался принять на себя опасную обязанность подслушиванья. Однакожъ, Амлетъ сумѣлъ и на этотъ разъ обмануть враговъ своихъ. Постоянно опасаясь измѣны, онъ, по приходѣ въ комнату матери, не тотчасъ отказался отъ своего обычнаго притворства, а сначала, распѣвая пѣтухомъ и размахивая руками, какъ крыльями, сталъ прыгать и скакать по всей комнатѣ, вскочилъ на постель и, отыскавъ подъ пологомъ ея спрятавшаго придворнаго, немедленно убилъ его, изрубилъ на куски, сварилъ его мясо и выбросилъ вмѣстѣ съ костями на съѣденіе свиньямъ (sic). Потомъ, возвратившись къ матери, которая горько плакала, принимая послѣдній поступокъ Амлета за проявленіе его безумія, онъ съумѣлъ умною и сильною рѣчью довести ее до слезъ и возвратить на путь добродѣтели. Несмотря на то, что весь дворъ, по-прежнему, истолковывалъ поступокъ Амлета въ его пользу, король Фенго, узнавъ о смерти придворнаго, сталъ болѣе, чѣмъ когда-либо, опасаться принца и изобрѣтать всевозможныя средства для того, чтобы отъ него избавиться. Не рѣшаясь его убить открыто или тайно, онъ придумалъ, наконецъ, отправить его въ Британію съ двумя довѣренными лицами, которымъ и вручилъ дощечку съ рунами, а въ тѣхъ рунахъ значилось, что Амлета, тотчасъ по его прибытіи въ Британію, слѣдуетъ умертвить. Не ожидая ничего добраго отъ своей поѣздки въ Британію, Амлетъ простился со всѣми, какъ бы навсегда разставаясь съ ними, и просилъ мать свою справить по немъ тризну въ случаѣ, если черезъ годъ онъ не вернется къ ней; а, между тѣмъ, плывя по морю къ берегамъ Британіи, воспользовался удобнымъ случаемъ: похитилъ у спящихъ спутниковъ своихъ дощечку съ рунами и, послѣ того какъ ему удалось искусно стереть все написанное на ней, онъ, въ свою очередь написалъ на ней, что король Британіи долженъ умертвить его спутниковъ, сообщниковъ Фенго, а за него, Амлета, въ награду за его необыкновенный умъ и смѣтливость, отдать свою дочь замужъ».
Вслѣдъ за этимъ Саксонъ Грамматикъ очень подробно описываетъ пребываніе Амлета въ Британіи и переплетаетъ разсказъ свой замѣчательнымъ количествомъ удивительно разнообразныхъ добавленій и чертъ, очевидно заимствованныхъ изъ обширнаго круга сѣверныхъ народныхъ сказокъ. Въ разсказѣ своемъ онъ, однакожъ, приходить болѣе или менѣе къ тѣмъ же самымъ результатамъ, какіе извѣстны всѣмъ изъ содержанія Шекспировскаго «Гамлета»: спутники убиты, а онъ, изумивъ короля своимъ умомъ и проницательностью, получаетъ въ награду руку его дочери.
«Черезъ годъ послѣ того Амлетъ возвратился на родину, около самаго того времени, когда при дворѣ приготовлялись справить по немъ тризну. Ко двору явился онъ въ прежнихъ своихъ грязныхъ лохмотьяхъ, прикидываясь, какъ и прежде, сумасшедшимъ. На пиру опоилъ онъ всѣхъ придворныхъ до того, что они заснули, а онъ — покрывъ ихъ сѣтями, которыя снялъ со стѣны, закрѣпивъ и перепутавъ эти сѣти посредствомъ тѣхъ кривыхъ палочекъ, которыхъ нѣкогда онъ такъ много заготовилъ — вышелъ самъ изъ залы пиршества и зажегъ ее съ четырехъ сторонъ. Послѣ того устремился онъ въ спальню своего дяди и, разбудивъ его грознымъ крикомъ, пронзилъ мечомъ; потомъ, между тѣмъ какъ измѣнникъ Фенго испускалъ послѣднее дыханіе, а придворные его, опутанные двойными узами — сномъ опьяненія и сѣтью — погибали подъ горящими развалинами залы, самъ Амлетъ скрылся на время, чтобы увидѣть издали, какъ выскажется народъ въ отношеніи ко всему, что случилось. Когда, на другой день, народъ не высказалъ никакого сожалѣнія о гибели Фенго и его придворныхъ, Амлетъ собралъ своихъ друзей, объяснилъ народу въ длинной рѣчи причины, побудившія его поступить такъ жестоко съ дядей и его сообщниками, а потомъ, по желанію народа, сталъ имъ править и перевезъ изъ Британіи въ Ютландію свою молодую супругу».
Въ этой грубой и дикой сагѣ о Гамлетѣ e сть только самыя общія и довольно блѣдныя черты сходства съ «Гамлетомъ» Шекспира. Такими общими чертами является притворное сумасшествie принца и путешествіе его въ Англію, вмѣстѣ съ коварною поддѣлкою того письма, которое должно было его погубить. Все остальное, все лучшее внесено въ драму геніемъ Шекспира. Подъ сомнѣніемъ остается только одна сцена — именно сцена театра, которая, судя по тому, что актеры въ «Гамлетѣ» представляютъ передъ королемъ, королевой и придворными легко могла быть заимствована изъ какого-нибудь итальянскаго источника. Но, вообще говоря, едва ли когда бы то ни было приходилось поэту заимствовать содержаніе драматическаго произведенія изъ болѣе грубаго и плоше обработаннаго разсказа и создавать изъ него болѣе нѣжное, болѣе возвышенное въ нравственномъ отношеніи произведеніе.
О «Гамлетѣ» Шекспира было, вообще, уже такъ много писано, что трудно сказать о немъ что-нибудь новое, никѣмъ еще незамѣченное и невысказанное. Замѣчательно, однакоже, то, что онъ не былъ оцѣненъ на родной почвѣ.
Впервые понятъ былъ «Гамлетъ» такимъ геніемъ, который, быть-можетъ, одинъ имѣлъ до сихъ поръ право судить о Шекспирѣ, какъ одаренный почти равною съ Шекспиромъ силою творчества: Гёте, въ своемъ «Вильгельмѣ Мейстерѣ», первый разгадалъ ту великую загадку, которую Шекспиръ задалъ будущимъ поколѣніямъ въ своемъ «Гамлетѣ», при чемъ понялъ вполнѣ нравственную задачу труднѣйшей изъ Шекспировскихъ трагедій, хотя и не вполнѣ вѣрно очертилъ характеръ Гамлета, нѣсколько преувеличивъ его хорошія стороны. Гёте видитъ въ Гамлетѣ «прекрасное, благородное и высоконравственное существо, которому недостаетъ только той силы духа, какая бываетъ въ гepoѣ, почему онъ и склоняется подъ тягостью ноши, которую онъ не можетъ ни вынести, ни сбросить съ себя».
Мнѣніе Гёте о Гамлетѣ встрѣтило себѣ сильнѣйшее противорѣчіе въ оцѣнкѣ знаменитаго критика драматическихъ произведеній древняго и новаго мира — въ Августѣ Шлегелѣ, который въ своихъ «Лекціяхъ о драматическомъ искусствѣ и литературѣ» высказалъ совершенно противоположный взглядъ на Гамлета. Признавая нѣкоторыя достоинства этого типа, онъ въ то же время рѣшился укорить Гамлета и «въ слабости воли, и въ прирожденномъ влеченіи къ хитрости и притворству, и въ недостаткѣ рѣшимости, доходящемъ почти до трусости». Въ этихъ двухъ мнѣніяхъ о Гамлетѣ, высказанныхъ замѣчательнѣйшими дѣятелями конца XVIII и начала XIX столѣтія, заключаются десятки тысячъ мнѣній, разборовъ и очерковъ Гамлетова типа, которыми такъ богата Шекспировская литература всѣхъ странъ и народовъ и отголоскомъ которыхъ была въ нашей литературѣ статья И. С. Тургенева «Донъ-Кихотъ и Гамлетъ».
Не вдаваясь ни въ какія философскія опредѣленія, замѣтимъ только, что Шекспиръ ни въ одной изъ своихъ драмъ не заглядывалъ такъ далеко въ глубь человѣческой души, а потому Гамлетъ и явился подъ его перомъ человѣкомъ по преимуществу, тѣмъ слабымъ человѣкомъ, который и при всемъ желаніи не уживаться съ окружающимъ его зломъ, принужденъ бываетъ бороться съ собою и употреблять иногда отчаянныя усилія для выполненія того, что онъ признаетъ своимъ священнымъ долгомъ. Такое выполненіе долга тѣмъ болѣе является тяжелымъ для Гамлета, что ударъ судьбы, и ударъ непомѣрно тяжкій, постигаетъ его врасплохъ, неожиданно, среди той ежедневной обстановки, надъ которою мы привыкли не задумываться. Тотъ ударъ, который постигаетъ Гамлета въ самомъ началѣ драмы, разомъ выводитъ его изъ апатіи, къ которой онъ является способнымъ по своей склонности къ мечтамъ и размышленію. — И вотъ онъ, обыкновенный и слабый смертный, чувствуетъ, какъ ему на сердце тяжелымъ камнемъ ложится обязанность страшной кровавой мести за убійство отца. Будь онъ человѣкъ дюжинный, изъ числа тѣхъ, которые болѣе или менѣе равнодушны и къ добру, и къ злу, изъ тѣхъ, которые сгоряча одинаково способны и на хорошій, и на дурной поступокъ, ему бы, конечно, ничего не стоило рѣшиться на убійство дяди. Но драматизмъ его положенія именно въ томъ и состоитъ, что онъ, по природѣ своей, ни шагу не можетъ сдѣлать безъ разсужденія, да, сверхъ того, и тѣ свѣдѣнія, какія получаетъ онъ отъ тѣни своего отца, не служатъ, по его мнѣнію, достаточными доказательствами совершеннаго дядею злодѣйства; слова тѣни являются только какъ-бы подтвержденіемъ подозрѣній, которыя сами собой, Богъ вѣсть откуда, закрались въ его душу еще и до явленія тѣни, которыя его печалили, можетъ-быть, даже заставили упрекать себя въ томъ, что онъ слишкомъ черно смотритъ на людей. Проникнутый ужасомъ съ самой той минуты, когда тѣнь указала ему убійцу, онъ посвящаетъ жизнь свою одной цѣли: онъ долженъ убѣдиться въ истинѣ того, что ему сообщила тѣнь, отыскать, во чтобы то ни стало, такія доказательства правоты для его словъ, которыя бы могли ему послужить законною причиною, оправдывающей всякое, самое ужасное, самое кровавое мщеніе. Онъ, наконецъ, убѣждается въ томъ, что тѣнь не обманула его; онъ находить, наконецъ, настоящаго виновника преступленія; онъ уже заноситъ руку, чтобы поразить его, но мысль, что онъ тоже готовится совершить yбiйствo, останавливаетъ его руку, задерживаетъ его рѣшеніе и вынуждаетъ его придумывать разныя оправданія, на основаніи которыхъ онъ бы могъ извинить свою, впрочемъ, совершенно естественную медленность. То ему кажется, что надо подождать болѣе удобнаго случая, который бы помогъ ему достойнымъ образомъ отмстить за страшное преступленіе, такъ отмстить, чтобы память объ его мести, о наказаніи преступника за преступленіе, сохранилась и въ сказаніяхъ отдаленнаго потомства; то воображеніе его, настроенное тяжкимъ состояніемъ духа, рисуетъ ему такіе образы мести, которые ему нравятся, которые сулятъ ему даже минутное наслажденіе страданіями пораженнаго врага, возможностью продлить месть даже и за предѣлами жизни. И изъ этой тяжкой борьбы — борьбы, которая уже задолго до окончанія своего заставляетъ Гамлета смотрѣть на себя, какъ на человѣка мертваго, заставляетъ его закрывать глаза на то, что есть лучшаго въ жизни — изъ этой борьбы Гамлетъ выходить побѣдителемъ, правда, при помощи случайностей, поставившихъ его въ безвыходное положеніе, но все же побѣдителемъ, потому что онъ выполняетъ долгъ мщенія съ полнымъ сознаніемъ всей великости совершаемаго имъ дѣла. И въ этомъ послѣднемъ шагѣ своей жизни, какъ и въ очень многихъ другихъ, Гамлетъ нимало не выказываетъ не только трусости, но даже и колебанія; онъ чувствуетъ, что уже настало время совершить ему давно задуманное, что онъ уже не можетъ уклониться отъ исполненія тяжкаго долга. Да, Гамлетъ вовсе не герой; онъ не принадлежитъ къ числу тѣхъ рыцарей безъ страха и упрека, которые ни во что ставили ни свою, ни чужую жизнь; но онъ можетъ, вообще, назваться слабымъ только по отношенію къ великости и тягости того долга, который прихотливая судьба вздумала на него возложить.
Прекрасно съумѣлъ Шекспиръ обставить Гамлета съ двухъ сторонъ характерами Лаэрта и Гораціо, совершенно различными, но одинаково хорошо оттѣняющими Гамлета. Одинъ изъ нихъ прямо противоположенъ несчастному принцу: пылкій до ярости, Лаэртъ до нельзя способенъ увлекаться и, поддавшись увлеченію, не разбираетъ средствъ для достиженія того, что ему кажется цѣлью; онъ является у Шекспира образцомъ избалованной свѣтской молодежи, любящимъ удовольствія и шалости, однимъ изъ тѣхъ людей, которые живутъ широко и скоро, живутъ не задумываясь и не дорожатъ жизнью нисколько, потому что не понимаютъ ея цѣны. Это многимъ даетъ поводъ считать ихъ благородными и храбрыми; но и тѣмъ, и другимъ кажутся они скорѣе всего потому, что сердце у нихъ почти никогда не спрашивается головы.
Гораціо тоже молодъ, но кажется не молодымъ, потому что болѣе другихъ думаетъ и чувствуетъ, потому что привыкъ даже и въ обыкновенныя явленія жизни всматриваться глубже, чѣмъ другіе люди. Глубокая благородная и высоко-нравственная природа его еще болѣе ycпѣла развиться вслѣдствіе того, что онъ получилъ хорошее научное образованіе, которое значительно расширило и прояснило его взглядъ на вещи, дало возможность окончательно созрѣть чисто-философскому уму его. Гораціо не легко привязывается къ кому бы то ни было, потому что знаетъ людей и больше по теоріи вѣритъ въ людскую добродѣтель; за то ужъ, привязавшись къ человѣку, онъ способенъ остаться навѣки неизмѣнно вѣрнымъ ему другомъ; такъ привязался онъ къ Гамлету, отъ котораго не могутъ отлучить его ни опасности, ни несчастія, съ которымъ ему бы хотѣлось лечь и въ могилу. И онъ уже готовъ выполнить это, когда умирающій другъ налагаетъ на него тяжкую и послѣднюю обязанность: жить и передать потомству грустную и правдивую повѣсть о несчастіяхъ Гамлета.
Оба вышеразобранные нами характера — Лаэртъ и Гораціо — созданы и внесены въ драму самимъ Шекспиромъ: въ основномъ сказаніи о Гамлетѣ у Саксона Грамматика этихъ двухъ лицъ нѣтъ; нѣтъ тамъ и третьяго лица — Офеліи, которая тоже создана Шекспиромъ, но не такъ удачно, какъ Лаэртъ и Гораціо, введена въ круговоротъ драматическаго дѣйствія. Ея отношенія къ Гамлету остаются загадкою; его любовь къ ней высказывается ясно только одной фразой надъ ея гробомъ и потому именно Офелія остается для всякаго очень милымъ существомъ, которое возбуждаетъ къ себѣ невольную жалость, но которое остается мало понятнымъ, и кажется при всей законченности своей, какъ-будто недочерченнымъ.
Ульрици старался доказать, что «Гамлетъ» заслуживаетъ названіе nepвой изъ Шекспировскихъ драмъ столько же по характеру своего главнаго героя, сколько и вообще по всей постройкѣ драмы. Съ этимъ мнѣніемъ согласиться трудно: по сравненію съ другими драмами того же періода (особенно съ «Макбетомъ» и съ «Антоніемъ и Клеопатрой»), «Гамлетъ» все же является гораздо болѣе слабымъ по общей разработкѣ и постановкѣ драматическаго сюжета.
И все же ни одна изъ драмъ Шекспира не служить такимъ громаднымъ и могущественнымъ доказательствомъ той изумительной силы анализа, съ какою великій поэтъ умѣлъ отнестись къ характеру своего героя. Какъ ни грустно, какъ ни тяжело впечатлѣніе, оставляемое въ душѣ каждаго зрителя большею частью сценъ «Гамлета», начиная отъ первой сцены во дворцѣ и до знаменитаго разговора съ могильщиками, надо, однакоже, согласиться, что «Гамлетъ» ярче всѣхъ другихъ алмазовъ блеститъ въ томъ царственномъ вѣнцѣ, который Шекспиръ одинъ носитъ между всѣми драматическими поэтами!
Мы имѣемъ пять полныхъ переводовъ «Гамлета» на русскій языкъ и двѣ передѣлки той же пьесы, обработанныя для россійскаго театра Сумароковымъ и Висковатовымъ. Всѣ переводы и передѣлки сдѣланы стихами. Вотъ ихъ полный титулъ:
1) Гамлетъ. Т рагедія Александра Сумарокова. Спб. Печатано при Императорской Академіи Наукъ въ 1748 году. (въ 8-ую д. л., стр. 1—68.) Перепечатана въ «Россійскомъ Ѳеатрѣ» (1786, ч. I, стр. 239—306) и въ «Полномъ Собраніи всѣхъ сочиненій Александра Сумарокова» (1787, ч. III, стр. 59—119).
Сумароковъ, въ своей передѣлкѣ, воспользовался только сюжетомъ шекспировскаго «Гамлета», да и тотъ перекроилъ на свой ладъ. Напримѣръ ему показалось неприличнымъ выводить на сцену пришлецовъ изъ могилы — и онъ замѣнилъ явленіе тѣни отца Гамлета просто сномъ, привидѣвшимся герою. Изъ Полонія придворнаго льстеца, сдѣлалъ злодѣя, и такъ далѣе. Наконецъ, онъ совершенно переиначилъ окончаніе трагедіи: вмѣсто кровавой развязки, которою Шекспиръ заключаетъ своего «Гамлета», Сумароковъ оканчиваетъ свою передѣлку наказаніемъ порока и торжествомъ добродѣтели, то-есть смертью Полонія и соединеніемъ двухъ любящихъ сердецъ — Гамлета и Офеліи — законнымъ бракомъ, при чемъ Офелія, обращаясь къ своему возлюбленному, говорить:
Ступай, мой князь, во храмъ, яви себя въ народѣ,
А я пойду отдать послѣдній долгъ природѣ!
2) Гамлетъ, трагедія въ пяти дѣйствіяхъ въ стихахъ для россійскаго театра обработанная С. Висковатовымъ, членомъ ученаго комитета Горныхъ и Соляныхъ Дѣлъ и другихъ ученыхъ обществъ. Спб. Въ морской типографіи. 1811. (Въ 8-ую д. л., стр. 1—56).
Тоже. Новое изданіе. Спб. Печатано въ типографіи вдовы Плюшаръ. 1829. (Въ 8-ую д. л., стр. I—VI и 1—56).
У Шекспира заимствованъ одинъ сюжетъ — все остальное измѣнено и передѣлано, не исключая и самаго положенія дѣйствующихъ лицъ: такъ, напримѣръ, Гамлетъ сдѣланъ царствующимъ королемъ, всюду преслѣдуемымъмечтою, то есть — тѣнью убитаго отца, Клавдіо — его родственникомъ и главою заговора, Офелія — его дочерью и т. д. Конецъ также измѣненъ: Кдавдіо убиваетъ Гертруду, Гамлетъ закалываетъ Клавдіо, но самъ остается живъ, хотя и не женится на Офеліи.
3) Гамлетъ. Трагедія въ пяти дѣйствіяхъ. Сочиненіе Шекспира. Перевелъ съ англійскаго М. В. (Вронченко). Спб. Въ типографіи медицинскаго департамента министерства внутреннихъ дѣлъ. 1828 . (Въ 8-ую д. л., стр. I—XXIV и 1—205).
Еще прежде появленія въ свѣтъ полнаго перевода Вронченко, два отрывка изъ этой трагедіи, именно — сцена III и IV третьяго дѣйствія и извѣстный монологъ Гамлета (Быть или не быть), были напечатаны въ «Московскомъ Телеграфѣ» (1827, ч. 18, № 23, отд. I . стр. 95—108 и 1828, ч. 21, отд. I , стр. 68—69).
4) Гамлетъ, принцъ датскій. Драматическое представленіе. Сочиненіе Вилліама Шекспира. Переводъ съ англійскаго Николая Полевого. Москва. Въ типографіи Августа Семена, при Императорской Медико-Хирургической Академіи. 1837. (Въ 8-ую д. л., стр. 1—207). Перепечатано, въ исправленномъ видѣ, въ «Репертуарѣ» (1840, № 3, стр. 1—46) и «Драматическихъ Сочиненіяхъ и Переводахъ Н. А. Полевого» (1843, ч. III . стр. 1—237). Переводъ приспособленъ къ сценѣ.
5) Гамлетъ, Трагедія В. Шекспира. Переводъ А. Кронеберга. Харьковъ. Въ Университетской типографіи 1844. (Въ 8-ую д. л., стр. 1—234).
Тоже. Изданіе второе. Москва. Въ типографіи Грачева и Комп. 1861. (Въ 8-ую д. л., стр. 1—234).
Отрывокъ изъ этого перевода (дѣйствіе III , сцены III и IV), подъ заглавіемъ: Сцены изъ «Гамлета», былъ напечатанъ въ «Молодикѣ» 1843, ч. I , стр. 210—226).
Вотъ отзывъ Бѣлинскаго о переводѣ Кронеберга:
"Переводъ его (Кронеберга) положительно хорошъ… Г. Кронебергъ владѣетъ богатыми средствами для того, чтобы съ успѣхомъ переводить Шекспира: онъ отъ отца своего наслѣдовалъ любовь къ этому поэту, изучилъ его подъ руководствомъ отца своего, посвятившаго изученію Шекспира всю жизнь свою и написавшаго о немъ нѣсколько сочиненій европейскаго достоинства; онъ прекрасно знаетъ англійскій языкъ (зная притомъ отлично языки нѣмецкій и французскій) и хорошо владѣетъ русскимъ стихомъ. При такихъ средствахъ, будь у насъ потребность узнать Шекспира какъ великаго поэта, а не какъ романтическаго мелодраматиста, сценическаго эффектера, — Кронебергъ, можетъ быть, обогатилъ бы русскую литературу замѣчательно хорошимъ переводомъ всего Шекспира.
«Для людей, которые въ литературѣ видятъ не забаву въ праздное время, а занятіе дѣльное, „Гамлетъ“ въ переводѣ г. Кронеберга долженъ быть замѣчательнымъ литературнымъ п pi обрѣтеніемъ. Жаль, что только отъ такихъ, слишкомъ немногочисленныхъ судей, переводчикъ долженъ ожидать награды за свой безкорыстный, добросовѣстный и прекрасно выполненный трудъ!» («Сочиненія В. Бѣлинскаго», ч. 9, стр. 119).
6) Гамлетъ, принцъ датскій. Трагедія въ пяти дѣйствіяхъ В. Шекспира. Переводъ съ англійскаго М. Загуляева . («Русскій Mipъ», 1861, №№ 98, 100 и 102, приложеніе, стр. 1—41). Перепечатанъ въ «Драматическомъ Сборникѣ» (1862, кн. II , стр. 1—151).
7) Гамлетъ, принцъ датскій. Трагедія Шекспира. Переводъ А. Л. Соколовскаго. Спб. въ типографіи Безобразова. 1883. Также въ изданныхъ А. Л. Соколовскимъ, сдѣланныхъ имъ переводахъ всѣхъ сочиненій Шекспира.
Кромѣ названныхъ пяти полныхъ переводовъ и двухъ передѣлокъ «Гамлета», мы имѣемъ еще четыре отрывка изъ той же трагедіи. Вотъ они:
8) Отрывокъ изъ "Гамлета, драмы Шекспира. Переводъ М. Строева. («Московскій Наблюдатель», 1839, ч. II, отд. I, стр. 9—20). Дѣйствіе Ш, сцена III .
9) Монологъ Гамлета въ концѣ второго дѣйствія. Переводъ Константина Званцова.(«Театральный и Музыкальный Вѣстникъ», 1859, № 1, стр. 7—8).
10) Быть или не быть? Монологъ Гамлета. Переводъ П. Попова («Ярославскія Губернскія Вѣдомости», 1860, № 27, стр. 205).
11) Отрывокъ изъ VII сцены IV дѣйствія. Переводъ Ѳ. Устрялова. («Сочиненія Генриха Гейне», 1864, т. III , стр. 223).