Позанявшись Гланвилемъ, я не могу не сказать о немъ особливо нѣсколько словъ, потому что его можно назвать первымъ научнымъ поборникомъ того, что мы нынѣ называемъ медіумическими явленіями. Онъ былъ человѣкъ необыкновенно блестящихъ дарованій и выдающійся въ свое время мыслитель. Въ этомъ сходятся всѣ его біографы. Въ 1661 г. онъ издалъ первое сочиненіе свое: «Тщета догматизма или увѣренности въ нашихъ сужденіяхъ»; a въ 1665 г. онъ издалъ другое, подъ заглавіемъ: «Научный скептицизмъ или сознаніе въ незнаніи — путь къ наукѣ», и посвятилъ его только что возникавшему Королевскому Обществу, которое за это и выбрало Гланвиля въ свои члены.
Сочиненіе это направлено противъ голословныхъ ученій въ наукѣ, противъ господствовавшей въ то время аристотелевской философіи и въ защиту того, что называлось новымъ методомъ — эспериментальнымъ и индуктивнымъ. Взгляды Гланвиля на источники человѣческаго пониманія изложены съ замѣчательной ясностью и систематичностью, въ особенности его разсужденія по вопросу о причинности; въ этомъ отношеніи онъ какъ бы расчистилъ путь для Юма въ томъ направленіи, которое произвело въ философіи одинъ изъ величайшихъ переворотовъ. Dugald Stewart говоритъ, что все сочиненіе это носитъ на себѣ печать остроумнаго, оригинальнаго и скептическаго генія (Allibone, Critical dictionary of english literature). — Hallam находитъ, что это сочиненіе — одно изъ немногихъ старинныхъ, заслуживающихъ быть перепечатаннымъ… «Гланвиль — говоритъ онъ — является передъ нами бунтовщикомъ противъ авторитета, противъ предубѣжденій привитыхъ воспитаніемъ, противъ поклоненія старинѣ. Онъ умѣлъ постоять за свою мысль съ поразительной отвагой». (Introduction to the literature of Europe. London, 1860, томъ IV, стр. 121).
И вдругъ этотъ геніальный скептикъ, годъ спустя, издаетъ сочиненіе: «Нѣсколько философскихъ разсужденій о существованіи колдуній и колдовства».
И вотъ біографы его, восхваливъ его выдающійся умъ, ученость, критическое отношеніе къ человѣческому. познаванію, восклицаютъ: «Между тѣмъ, по странному противорѣчію, Гланвиль, отвергавшій всякій авторитетъ разума и знанія, вѣрилъ въ колдовство». — «Какое невѣроятное сочетаніе высшихъ умственныхъ дарованій съ самыми унизительными суевѣріями!» (Гогоцкій. Философскій лексиконъ. — Dugald Stewart, loc. cit.).
И всѣ біографы на тотъ же ладъ, даже съ еще большимъ негодованіемъ.
Что же такое случилось, что могло вызвать въ Гланвилѣ рѣшимость отдать себя на осмѣяніе врагамъ своимъ, которые и такъ ополчились на него за первыя его сочиненія? Оказывается, что за три года до изданія этихъ «Разсужденій» онъ имѣлъ случай лично убѣдиться въ домѣ знакомаго своего, г. Монпессона, въ дѣйствительномъ существованіи того, что мы нынѣ называемъ медіумическими явленіями, a въ ту пору просто называли чертовщиной или колдовствомъ. Гланвиль увидѣдъ въ подобныхъ фактахъ наглядное и реальное доказательство возможности сверхъестественныхъ явленій, a вмѣстѣ съ этимъ, съ одной стороны, новое доказательство «Тщеты научнаго догматизма», a съ другой — и доказательство сверхчувственнаго бытія, которое онъ отстаивалъ противъ распростравявшагося уже въ то время атеизма и невѣрія.
Къ своимъ «Философскимъ разсужденіямъ» онъ и приложилъ разсказъ объ этомъ случаѣ, подъ заглавіемъ: «Тедворскій демонъ или напасти въ домѣ г. Монпессона, причиненныя чародѣйствомъ», a потомъ задался мыслью подкрѣпить свои «Разсужденія» и этотъ фактъ цѣлымъ рядомъ случаевъ изъ области неразгаданнаго. Такимъ образомъ и возникла его книжка «Побѣжденное саддукейство, или полное и наглядное доказательство существованiя привидѣній, духовъ и чародѣйства», первое изданiе которой вышло въ 1681 г.[1]).
Во вступленіи ко второй части этой книги, содержащей разсказы, онъ самъ выясняетъ свое положеніе въ слѣдующихъ выраженіяхъ: «Я очень хорошо знаю, какъ не лестно прослыть сочинителемъ сказокъ, и я, менѣе чѣмъ кто либо, имѣю расположенія къ подобному занятію. Ибо я никогда не имѣлъ таланта для сказыванія сказокъ и отъ писанія таковыхъ всегда имѣлъ особенное отвращеніе. Но изо всѣхъ разсказовъ нѣтъ таковыхъ, которые всего болѣе могли бы подорвать репутацію человѣка и надѣлать ему непріятностей, какъ разсказы о колдовствѣ и привидѣніяхъ, надъ которыми въ нашъ вѣкъ такъ усердно весьма многіе смѣются и издѣваются; въ нихъ не хотятъ видѣть ничего иного, какъ бабьихъ сказокъ, ибо эти господа безповоротно рѣшили, что вѣдьмы и привидѣнія — вещи невѣроятныя, смѣшныя, глупыя и невозможныя; a потому всѣ разсказы, утверждающіе ихъ фактическое существованіе, ничто иное какъ ложь и обманъ, a тѣ, кто имъ вѣрятъ — обманутые дураки и легковѣры»…
«Принимая все это въ соображеніе, нельзя не признать, что касаться области, въ которую я вступилъ — дѣло весьма смѣлое и рискованное… A такъ какъ я зналъ напередъ, что нѣтъ такого доказательства, которое могло бы преодолѣть предубѣжденія этихъ людей относительно нѣкоторыхъ фактовъ, то я и знаю, что я долженъ подвергнуться самымъ тяжкимъ порицаніямъ; все это я имѣю въ виду и готовъ вынести. Но ни одинъ человѣкъ не захочетъ подвергнуть себя этому по-пусту; такъ и я. Были причины, по которымъ я рѣшился на это. Вотъ онѣ:
„Бывши въ домѣ г. Момпессона во время таинственныхъ явленій, имѣвши случай самъ видѣть и слышать кое-что, и получивши изъ его устъ и другихъ достойныхъ довѣрія лицъ разсказъ обо всемъ происходившемъ, я рѣшился приложить его къ моимъ „Разсужденіямъ о колдовствѣ“, къ которому явленія эти имѣютъ близкое отношеніе“…
Далѣе, въ предисловіи къ той же части книги, Гланвиль говоритъ:
„Нѣтъ никого, хоть сколько-нибудь знакомаго съ современнымъ положеніемъ вещей, кто не зналъ бы, на сколько атеизмъ и невѣріе преуспѣли въ наши дни, и открыто, и свободно проповѣдуются. Въ особенности ученіе о душѣ, какъ о чемъ-то отличномъ отъ тѣла, о существованіи духовъ и будущей жизни ненавистно людямъ этого рода; но отступиться отъ этихъ положеній значитъ отступиться отъ религіи… Помимо священнаго писанія и философіи, утверждающихъ это ученіе, есть и другой путь для доказательства его положеній, который очень смущаетъ отрицателей — это факты чародѣйства и привидѣній. Если то и другое существуетъ, то въ этомъ мы находимъ реальное доказательство существованія духовъ и будущей жизни; такой аргументъ сильнѣе всякихъ умозрительныхъ разсужденій“…
Но намъ теперь непонятно, почему Гланвиль могъ видѣть подобное доказательство въ чародѣйствѣ. Это тотчасъ станетъ намъ ясно изъ того опредѣленія, которое, вслѣдъ за симъ, онъ даетъ этому понятію.. „Чародѣй есть тотъ, который можетъ дѣлать или повидимому дѣлаетъ необыкновенныя вещи, превышающія силу нашего искусства или выходящія изъ обычнаго порядка природы, при сообществѣ злыхъ духовъ. Эти необыкновенныя вещи дѣйствительно происходятъ, и не все — обманъ или самообманъ. Чародѣй служитъ орудіемъ, но не дѣйствующей причиной явленія; кажется, будто онъ совершаетъ его, но совершаетъ духъ, иногда непосредственно, какъ въ переносахъ и одержаніяхъ, a иногда посредственно, помощью естественныхъ силъ, напр. наводя болѣзнь, или употребляя чародѣя какъ орудіе, и причиняя вредъ зрѣніемъ или прикосновеніемъ. И все это въ силу договора между чародѣемъ и злымъ духомъ[2]).
Подъ словомъ же духъ надо разумѣть разумное существо, принадлежащее невидимому міру, будь то одинъ изъ падшихъ, называемыхъ дьяволами, или изъ низшихъ, называемыхъ демонами, или наконецъ злой духъ отшедшаго; a на сколько таковой духъ совершенно безплотенъ или нѣтъ — это до вопроса не относится“.
«И такъ — заканчиваетъ Гланвиль свое предисловіе — существуетъ чародѣйство или нѣтъ, это сводится къ вопросу о фактѣ; a фактъ можетъ быть доказанъ только непосредственнымъ свидѣтельствомъ внѣшнихъ чувствъ — нашихъ собственныхъ, или постороннихъ лицъ. Пытаться доказать фактъ отвлеченнымъ разсужденіемъ или умозрѣніемъ, это тоже самое, какъ если бы кто, посредствомъ алгебры или метафизики, доказывалъ, что римская имперія освована Юліемъ Кесаремъ. Человѣческое же свидѣтельство, въ нѣкоторыхъ случаяхъ, вполнѣ достовѣрно. Оно можетъ быть обставлено такъ, что не оставляетъ мѣста сомнѣнію. Ибо наши внѣшнiя чувства, въ нѣкоторыхъ случаяхъ свидѣтельствуютъ вѣрно, и не всѣ люди непремѣнно лгуны, обманщики и плуты, и въ особенности когда въ этомъ нѣтъ для нихъ разсчета. A то, что достаточно и твердо доказано, не должно быть отрицаемо потому только, что мы не знаемъ, какъ это можетъ быть, или что есть трудности въ пониманіи его. Иначе свидѣтельство чувствъ и знаніе — пропали, равно и вѣра. Ибо модусъ большинства вещей намъ невѣдомъ и самое очевидное въ природѣ представляетъ при попыткѣ его объясненія неодолимыя затрудненія, какъ я показалъ это въ моемъ „Научномъ скептицизмѣ“. („Побѣжденное саддукейство“. изд. 1688, стр. 267—274).
Теверь точка зрѣніа Гланвиля намъ ставовится совершенно ясной. Онъ преклонился передъ фактомъ, передъ нимъ преклоняемся и мы. Въ фактахъ. не поддающихся естественнымъ объясненіямъ, онъ видѣлъ наглядное и реальное доказательство существованія сверхчувственнаго міра, и въ этомъ доказательствѣ — самую твердую опору для поддержанія вѣры противъ нападокъ отрицателей. Поэтому нельзя ставить Гланвилю въ вину, если факты, повидимому совершенно сверхъестественные, онъ признавалъ таковыми и не находилъ основанія отвергать установившійся въ ту пору способъ ихъ объясненія. Факты, на кои онъ опирался, остались большею частью таковыми и теперь, и то, что въ продолженіе двухъ сотъ лѣтъ отвергалось и осмѣивалось, начинаетъ опять воскресать, признаваться, изучаться; только факты эти толкуются иначе, a наипаче другими именами окрещиваются. Не лишнимъ будетъ вкратцѣ пояснить это.
Факты, приводимые Гланвилемъ, распадаются на три совершенно опредѣленныя рубрики.
Къ первой принадлежатъ 8 случаевъ колдовства; приведены подлинныя показанія свидѣтелей, отобранныя судебнымъ порядкомъ, показанія потерпѣвшихъ отъ колдовства, a въ нѣкоторыхъ случаяхъ и признанія самихъ чародѣекъ. Послѣ истребленіи вѣдьмъ и колдуновъ въ XVI и XVII вѣкахъ, огнемъ и висѣлицей, говорить о нихъ перестали и нынѣ колдовство не признается. Но если откинуть все сказочное, невѣрное, ложное и преувеличенное изъ того, что до насъ дошло изъ этой области, то останется все-таки фактическій осадокъ, который можно формулировать въ слѣдующихъ словахъ: сущность дѣла обычныхъ чародѣйскихъ дѣяній сводится къ умышленному зловредному, физическому или психическому, воздѣйствію одного лица на другое прикосновеніемъ или на разстояніи.
Но что же теперь творится и говорится въ гипнотизмѣ? Не доказывается ли экспериментальнымъ путемъ возможность такого именно воздѣйствія (дурнаго или хорошаго), при помощи новооткрытой, чудодѣйственной силы, именуемой внушеніемъ? И это только на второмъ десяткѣ лѣтъ научнаго изслѣдованія этихъ явленій? Поразительно, что Гланвиль, еще за 200 лѣтъ до гипнотизма, провидѣлъ возможность того, что нынѣ называется внушеніемъ и далъ зтому понятію совершенно точное опредѣленіе, какъ видно изъ выписки приводимой Hallamʼомъ, писавшимъ также до гипнотизма (Іос. cit., стр. 122).
Ko второй рубрикѣ принадлежатъ 13 случаевъ явленія призраковъ. Эта самая слабая часть Гланвилевскаго сборника по необстоятельности фактическаго изложенія, и такіе разсказы, разумѣется, не удовлетворили бы лондонское общество психическихъ явленій. Но дѣло не въ обстоятельности изложенія даннаго случая, a въ фактической его возможности, въ признаніи за нимъ явленія не чисто галлюцинаторнаго характера.
Развѣ не этотъ фактъ воскресъ теперь, благодаря, стараніямъ помянутаго общества, доказавшаго возможность реальнаго, правдиваго содержанія въ прижизненныхъ и присмертныхъ призракахъ? Только называются они уже не привидѣніями, a правдивыми галлюцинаціями.
Къ третьей рубрикѣ, наконецъ, относятся 13 случаевъ непокойныхъ домовъ, разныхъ таинственныхъ безпорядковъ и преслѣдованій; нынѣ мы называемъ это самопроизвольными медіумическими явленіями. Въ ту пору ихъ также приписывали дѣйствію демоновъ или злыхъ духовъ, напущенныхъ чародѣйствомъ. Въ настоящее время и эти факты наконецъ пробиваютъ себѣ путь. Что касается „злыхъ духовъ“, то мы знаемъ, что и теперь, въ спиритизмѣ, все чудесное взваливается обыкновенно, если не на „злыхъ“, то вообще на какихъ-нибудь „духовъ“. Какъ видно, въ дѣлѣ пониманія и объясненія подобныхъ „необыкновенныхъ явленій“, мы, простые люди, ушли не далеко. Но въ послѣднее время за нихъ взялась наконецъ цѣлая фаланга людей ученыхъ и, кажется, не на шутку. И называется это уже не колдовствомъ, и не чертовщиной, a оккулътизмомъ.
Мы дожили до крайне интереснаго момента. Гидра „чудеснаго“ охватила своими могучими кольцами отважныхъ борцовъ. Задыхаясь признаютъ они себя побѣжденными! Одинъ — послѣ перваго несомнѣннаго прикосновенія таинственной руки — „угнетенъ“, но покоенъ; другой — негодуетъ, бранится, обзываетъ эти явленія дважды нелѣпыми. Да, тяжела эта рука! Цѣлый міръ инобытія, живучихъ, народныхъ вѣрованій подавляющимъ гнетомъ налегаетъ на смѣлаго изслѣдователя. Онъ теряется, бранитъ явленія за то что они „ставятъ его въ тупикъ“, за то что „они противорѣчатъ всему чему онъ учился“[3]); бранитъ самоё азбуку за то, что не можетъ читать ее! Да, это не мертвая сила, не механика! Тутъ надо съ волей и разумомъ самого явленія считаться. Уму „ученому“ — дѣло непостижное взаправду! Вѣдь остальное-то онъ все понимаетъ!!.
Чѣмъ кончится эта борьба? Вящшимъ-ли прославленіемъ матеріи, окончательнымъ-ли торжествомъ нерушимаго, индивидуальнаго духа — оправданіемъ воздыханій страждущаго человѣчества, томящагося въ юдоли плача — покажетъ будущее!..
A между тѣмъ факты остались и останутся фактами, и время для обѣленія Гланвиля въ подобныхъ „унизительныхъ суевѣріяхъ“ — настало.
Примечания
править- ↑ Въ примѣчаніи моемъ на стр. 404 вкралась ошибка о годѣ изданія этой книги.
- ↑ На сколько подобное понятіе было въ ту пору твердо установлено, это явствуетъ изъ того, что въ англійскомъ законодательствѣ значится статья, по которой всякая сдѣлка съ злымъ духомъ считается уголовнымъ преступленіемъ (статутъ primus Jacobi, гл. 12). Самъ Момпессонъ говоритъ, что онъ предалъ барабанщика суду за то, что онъ „дѣйствовалъ чрезъ злаго духа“ („fecit quendam malum spiritum negotiare“). — см. его письмо къ Collins’y; „Побѣжденное саддукейство“, изд. 1688 г., стр. 264.
- ↑ См. отвѣты Майерса и проф. Ришэ г-ну Ходжсону въ „Журналѣ“ Общ. Пс. Из., 1895 г., стр. 61, 74-75. („Реб.“ 1895 г. № 16, 19).