Евгений Чириков
правитьПрах мужа
правитьСперва несколько слов о вине…
Вино делает человека прямым, искренним и общительным. Поэтому захмелевший человек всегда бывает интересным собеседником. Вино творит изумительные чудеса: пессимиста превращает в оптимиста, позитивиста — в идеалиста и романтика, человека жестокого — в сентиментального и т. д. Поэтому подвыпившая компания бывает похожа на игру в шахматы, где рождается множество всяких неожиданных комбинаций, идей, настроений… Однако, необходима оговорка: с вином надо обращаться осторожно и помнить, что для вина, как и вообще для всех благ и наслаждений, дарованных небесами нам, смертным, должна быть некоторая граница, у которой необходимо остановиться. Перешедшая эту границу компания превращается в оркестр, в котором каждый инструмент настроен по-своему, или уподобляется евреям, только что перешедшим чрез Черное море и обреченным на продолжительные блуждания в пустыне…
Так вот, мы сидели в уютном кабачке «Павлиний глаз», попивали венгерское винцо и беседовали на всевозможные темы, количество которых возрастало с каждым выпитым графинчиком. Хотя похожий на Фальстафа хозяин кабачка весьма охотно выдавал своим посетителям «заграничные паспорта», но никто из нас не перешел положенной границы, хотя некоторые из друзей уже блуждали около пограничного кордона…
Женщин между нами не было и потому разговоры велись именно о женщинах, о любви, счастии, удачных и неудачных брачных сочетаниях, о самоубийствах на этой почве и вообще о смерти. Когда говорят о любви, то непременно выплывает и смерть!
— Любовь и смерть — две сестрицы! — сказал пессимист. — Это отлично изобразил какой-то художник: он изобразил прекрасную женщину в чувственном экстазе, с простирающимися к вам руками, а позади её дал тень, напоминающую смерть, как ее принято изображать…
— Ерунда! — отозвался оптимист. — Женщина сама есть символ жизни, плодородия и потому несовместима с идеей разрушения и смерти! Дурак был ваш символист-художник!
Молодой человек, добравшийся уже до самой «границы», поймал одним ухом спор о женщине и смерти, возмущенно замахал рукой и запел:
Без женщины мужчина — как без паров машина!..
Все захохотали, а пессимист раздраженно заметил:
— Пусть попоет, покуда холост! Вот женится и запоет по-другому: «при женщине мужчина — рабочая машина!». Ломовая лошадь! Рогатая скотина! Один из женатых обиделся:
— Ну, я вам скажу откровенно: мало радости бездомовым кобелем по улицам бегать. Вы, кажется, были женаты… Очевидно, не всегда придерживались таких взглядов на брак… Молодой человек! Не слушайте людей, претерпевших кораблекрушение в семейной жизни: они всегда пристрастны!.. Юноша налил новый бокал вина, со всеми чокнулся, плеснул вином на колени соседям и сказал, обводя компанию вдохновенным взором:
— Я хотел бы, господа, чтобы все красивые девушки и женщины имели одни губы, чтобы сразу всех поцеловать и… сразу на всех жениться!
— Скажите, какой Нерон народился! — проворчал пессимист, а юноша говорил еще вдохновеннее:
— Когда я вижу в церкви, как венчают, мне хочется спихнуть жениха и стать на его место! Когда я вижу на улицах свадебный поезд, я думаю: вот еще украли у меня одну милую и мне хочется побежать за поездом, остановить коляску с невестой, сесть на козлы и, забрав вожжи у кучера, повернуть лошадей к себе на квартиру!..
Потом, когда пессимист превратился в оптимиста, он подсел к жадному юноше, потрепал его по плечу и сказал:
— Выпьем на брудершафт! Вот когда-то и я был таким же.
А когда выпили на брудершафт, он крепко поцеловал названного брата и добавил:
— Ну, черт с тобой, все равно женишься… Но позволь дать тебе один дружеский совет: не женись на вдове! Сохрани тебя, Господи, и помилуй!
Юноша упирался:
— А если она — прекрасна? Если я ее люблю всеми… этими самыми… как их?
— Фибрами, что ли?
— Ну, вот-вот… фибрами! Если я… ну, понимаешь, не мм-агу без неё жить?
Видимо, юноша вообразил уже, что он действительно любит вдову и собирается на ней жениться. Так энергично он отстаивал свое право жениться именно на вдове! Собеседник печально покачал головою, чокнулся снова с юношей и сказал умоляющим тоном:
— Остановись! Откажись, пока не поздно!
— От чего? Я говорю пр… прип… прин… прин-ци-пиально!
— Тогда еще один совет: если она — вдова, спроси ее предварительно: не огнепоклонница ли она?
— Что ты городишь? Н… не понимаю.
— Теперь везде крематории. Особенно здесь, за границей. Сожжение праха! Если твоя вдова — поклонница этой формы погребения, бери шляпу и беги вон! Беги без оглядки!
Тут вмешались в разговор соседи. Скептик заметил:
— А не все ли равно, как нас схоронят после смерти!
— Не лучше ли сразу разложиться на составные элементы и частью вознестись к небесам и носиться с облаками, частью, в виде углекислоты, попасть в цветы и растения, чем гнить и быть паштетом для червей?!..
— Не в этом дело, господа! И я имею в виду не загробное бытие, а жизнь на земле! Если вдова — огнепоклонница, то у ней непременно есть урна с прахом мужа. Вот тут-то и зарыта собака!..
— Какая собака? Это вы — про покойника?
— Нет. Про живого!
— Господа! Он сам женат на вдове… Очевидно, имеет основание…
— Да, именно! Основание и опыт! Я действительно был женат на вдове, но сейчас это дело прошлое. Извольте, я буду откровенен и расскажу вам всю эту историю…
— Дайте еще графин!..
Принесли новый графин, налили, чокнулись и бывший пессимист стал рассказывать исповедь своего несчастного опыта:
— Я был вот такой же страстный и влюбчивый идеалист и романтик, как этот юноша, и безумно влюбился в одну вдовушку. Она была молода, здорова, красива, со средствами, великолепнейшая женщина! Загорелся я, как бревно, облитое керосином, и женился.
Она увезла меня на свою виллу, точно специально построенную для влюбленных. Парк, пруд, оранжерея, тишина, таинственность, уединение… Одним словом, рай да еще с разрешением грехопадений!.. Мы были так счастливы, так поглощены любовью и взаимностью, что нам завидовали птицы, цветы, бабочки… Ведь, влюбленные всегда убеждены, что их любовь — единственная, безграничная, вечная. Она постоянно говорила мне после поцелуев:
— Я буду любить тебя вечно! Мы не разлучимся с тобою даже после смерти! Признаться, я так далеко не простирал своих дум и меньше всего думал тогда о загробной жизни. Было вполне достаточно и этой, земной. Не так думала моя милая:
— Я хочу умереть раньше тебя! — шептала она, склоняясь ко мне на плечо, — если я умру раньше, ты сожжешь мое тело в крематории и будешь хранить мой пепел в урне! Если раньше умрешь ты, я сделаю так же, и мы с тобой никогда не разлучимся… никогда!
Я, конечно, в такие моменты думал не о пепле своей милой! Пепел не имеет таких ярко красных вздрагивающих губ, такой трепещущей груди, таких опьяненных счастием глаз и прочих прелестей, во власти которых я непрестанно пребывал… Одним словом — «ночи безумные, ночи бессонные». Все было, как поется в романсах и вдруг…
Однажды, в одну из таких безумных и бессонных ночей, когда мы блуждали как Адам с Евою, по своему раю, она остановилась в коридоре около двери, которой я раньше не замечал, отперла ее и ввела меня в странную траурную комнату. В переднем углу её возвышался пьедестал из чёрного мрамора, а на нем — мраморная ниша с гнездами для урн… Четыре урны, около одной из которых — свежие цветы. Здесь был полумрак и среди него мерцал красный огонек лампады внутри ниши пред рельефным распятием… Только что оторвавшись от земного блаженства, я не сразу понял, куда я попал, — помню только, что неприятно взволновался и растерялся. Она же, опустив свою головку ко мне на грудь, заплакала и сквозь всхлипывания и вздрагивания зашептала:
— Милый! Когда я умру, ты будешь хранить мой прах вот в этой урне…
— Не плачь. Не надо.
Я успокоил ее лаской и поцелуем, а потом спросил:
— А в этой урне? Где так много цветов?
— Там прах моего мужа… Пойдем отсюда… Я расстроилась…
Прах мужа! Только прах… Не скажу, однако, чтобы эта урна с прахом пробудила во мне умиление. Прах мужа!.. Я так сильно любил свою милую, что не хотел делиться её вниманием даже с прахом! А между тем, я стал замечать, что жена время от времени, особенно в промежутки меж приступов нашей любовной, лихорадки, делается религиозной, молится и ходит с цветами в траурную комнату. Я начал чувствовать, что мы не вдвоем, а втроём с прахом. Однажды, гуляя в парке лунной ночью и слушая соловьиное пение, мне захотелось еще раз почувствовать силу нашей страсти, но я нигде не находил своей милой. И вдруг слышу рыдания в запертой траурной комнате! Она там, около праха своего первого…! Хотелось ворваться в эту часовню, сбросить с пьедестала урну с прахом и силою увести свою жену. Конечно, я этого не сделал. Но ревность и раздражение стали вить гнездо в моей душе. Очевидно, вспоминает свою первую любовь! Может быть, умоляет прах своего мужа простить ей красоту наших безумий… Однажды, в минуты ревнивого раздражения, я не выдержал:
— Поди ты к своему праху! — сердито сказал я своей милой, когда она, побыв в черной комнате, подошла ко мне с ласками.
Она отпрянула, широко раскрыла на меня свои глаза, губы её дернулись судорогой и она прошептала:
— Как ты смеешь издеваться… Ты груб и глуп!.. Я не ожидала…
Вышла тяжелая неприятная сцена. Потом нам обоим было стыдно за те дерзости, которыми мы обменялись, и мы оба плакали и горячо мирились, доказывая друг другу непоколебимость своей страсти.
— Ты мне веришь теперь, что я люблю только тебя одного? — спрашивала она, смеясь сквозь слезы радости и блаженства. Конечно, я в этот момент верил, ибо наша страсть казалась единственной и всемогущей, как Бог… Но проходил момент и в душу снова ползли сомнения. Приходила мысль: вот, если я умру, она поместит мой прах рядом с прахом первого мужа, а будет изнывать в ласках с третьим, уверяя его, что любит только его одного! Это было невыносимо! Прах мужа стал отравлять все мои радости, все счастье, всю жизнь. Я решил от него избавиться: предложил жене поехать в Ниццу. Она встретила мой проект с восхищением и спустя несколько дней мы уезжали, покидая нашу виллу с черной комнатой… Наконец-то мы только вдвоем! Однако, уже на станции железной дороги я начал мучиться подозрением: в числе её вещей был какой-то особенный чемодан, который она дарила исключительным вниманием. Я намеревался сдать его в багаж с другими вещами, она точно испугалась…Что там, в этом пузатом чемоданчике? Неужели?.. Нет, нет! Конечно, там — драгоценности! И все таки всю дорогу я подозрительно посматривал в сторону этого чемоданчика и, словно, чувствовал, что… он там!
— Что у тебя там, в этом чемодане?
— Ах, какой ты любопытный! Какое тебе дело?
В Ницце мы заняли номер в лучшем отеле, на набережной. Лазурное море заглядывало к нам в комнату, из сада вливалась музыка и опьяняющий аромат цветущих роз. Вся природа была насыщена любовной радостью. Только бы любить!.. Но прошла ночь, а на другой день, вернувшись с деловой прогулки, я увидал на туалете жены знакомую ненавистную мне урну с прахом, тонувшую в ярких цветах! И вот снова я утратил и радость и самообладание. Что-нибудь одно: или любовь или панихида!
— Я не желаю брачной постели на могиле!..
— Ты грубый, противный! Я не люблю тебя… Он был в тысячу раз лучше…
— Ах, вот как? Тогда живите с вашим прахом, а я… уступаю вас ему…
Я в раздражении схватил со столика револьвер, хотя тут же и вспомнил, что он — незаряженный. Но жест был сделан… Она бросилась ко мне, упала на колени, цеплялась за мои руки и ноги и в отчаянии рыдала… Я опустил руку с револьвером, но лицо мое всё-таки осталось трагическим.
— Клянусь тебе! Одного тебя, только тебя…
В исступлении она бросилась к туалетному столу, схватила урну, от-била крышку о железо кровати и высыпала золу и пепел в умывальное ведро…
— Теперь веришь? веришь?..
— Вот то же будет и с моим прахом! — мысленно решил я и произнес:
— О, женщины! Ничтожество вам имя! — так сказал Шекспир…
Так я победил прах мужа. Соперник исчез безвозвратно, но счастье не возвращалось к нам. Жену угнетала мысль о совершенном ею кощунстве и она мучаясь сама и мучила меня. Мы вернулись на свою виллу, точно после похорон нашего счастья. Точно оба овдовели! Жена прежде всего бросилась в траурную комнату и долго здесь рыдала, упав на колени пред пустым местом, где стоял прах мужа. Ночью, под осенний ветер, она плакала и обвиняла меня в… чем?
— Ты опоганил мне душу! Ты толкнул меня свершить такое кощунство, которому нет названия! Ты, как дьявол, купил мое тело и… Ты…
— Замолчи! Ты хочешь, чтобы я тоже обратился в прах и попал в твои урны? Так знай: это тебе не удастся!
Я вскочил с брачного ложа, наскоро оделся и стал укладывать чемодан. Завывал осенний ветер, гремела железная крыша, в стекла окон барабанил дождь и где-то скулила собака… А она ныла и продолжала нескончаемую истерику.
Я уехал и не вернулся. Впрочем, она меня и не приглашала… А спустя год я получил от неё письмо: она требовала развода, потому что собиралась выйти замуж за третьего!
Что ж, вероятно, он будет счастлив: получит прекрасную жену, а с ней вместе великолепную виллу без моего праха! Кто знает: может быть, я был только орудием Провидения, ниспосланным будущим новобрачным для очищения путей счастия от праха и тлена?
Источник текста: журнал "Иллюстрированная Россия " № 6, 1925 г.
Исходник здесь: Фонарь. Иллюстрированный художественно-литературный журнал.