Правила Эпиктета (Эпиктет)/ДО

Правила Эпиктета
авторъ Эпиктет, пер. Михаил Александрович Энгельгардт

Оригинал: древнегреческій, опубл.: 1901. — Перевод опубл.: 1901. Источникъ: az.lib.ru

Правила Эпиктета

Переводъ съ французскаго М. А. Энгельгардта Правила Эпиктета *). *) Переведены съ греческаго и снабжены примѣчаніями М. Гюйо. Ред.

I.
Различіе между тѣмъ, что зависитъ, и тѣмъ, что не зависитъ отъ насъ *).

*) Заглавія вставлены въ текстѣ нами. (Гюйо).

I. Изъ вещей однѣ зависятъ отъ насъ, другія не зависятъ. Зависятъ отъ насъ: мнѣніе, желаніе, похоть, отвращеніе — словомъ, все, что нами создается. Не зависятъ отъ насъ: тѣло, имущество, репутація, почести — словомъ, все, что не нами создается^[1].

II. Вещи, которыя зависятъ отъ насъ, но своей природѣ свободны; никто не можетъ имъ помѣшать, ничто не можетъ ихъ затормозить; тѣ же, которыя не зависятъ отъ насъ — вещи безсильныя, рабьи, которымъ можно помѣшать, чуждыя вамъ {Такимъ образомъ, идея свободы, отодвинутая на второй планъ древними греческими философами, здѣсь снова занимаетъ первое мѣсто. Платоники и перипатетики искали прежде всего безличнаго блага, τὸ ἀγαϑόν; стоики ищутъ своей личной свободы, ἡ ἑλευϑερία, и находятъ въ ней единственное истинное благо.}.

III. Помни же, если ты вздумаешь считать свободными вещи, по самой природѣ своей рабьи, и твоими собственными — чуждыя тебѣ, — ты будешь угнетенъ, удрученъ, смущенъ, ты станешь обвинять боговъ и людей^[2]. Но если ты считаешь своимъ только то, что и есть твое, и чуждымъ то, что въ дѣйствительности тебѣ чуждо — никто никогда не принудитъ тебя сдѣлать что либо, никто не помѣшаетъ тебѣ сдѣлать что либо; ни на кого ты не станешь жаловаться, никого ты не станешь обвинять; ты не совершишь ни одного поступка недобровольно; никто тебѣ не повредитъ, и никакихъ враговъ у тебя не будетъ, такъ какъ ты даже не будешь въ состояніи страдать отъ какого либо вреда {По мнѣнію стоиковъ, дурное и вредное, хорошее и полезное не въ томъ, что терпишь, а въ томъ, что думаешь и желаешь: стало быть ало не можетъ явиться къ вамъ извнѣ, и вотъ почему мудрый не имѣетъ враговъ. Единственный врагъ стоика — онъ самъ съ своими страстями, опасеніями, желаніями; поэтому онъ долженъ всегда остерегаться ловушекъ съ своей собственной стороны (ср. XLVII). Открыть эти ловушки ему помогаетъ разумъ; избѣжать ихъ — воля. Вокругъ себя стоикъ видитъ только друзей; вселенная полна друзьями: μεστά φίλων πάντα. Отсюда милосердіе стоиковъ, вытекающее не изъ принципа любви и обращенія къ внѣшнему міру, а изъ принципа достоинства и сосредоточенія въ себѣ самомъ.}.

IV. Итакъ, если ты стремишься къ такимъ великимъ вещамъ, помни, что добиваться ихъ нужно не съ умѣреннымъ рвеніемъ: съ однѣми изъ чуждыхъ вещей ты долженъ распроститься навсегда, о другихъ не думать теперь^[3]. Ибо, если ты хочешь имѣть въ одно время истинное благо и почести или богатство^[4], то, можетъ быть, не добьешься даже этихъ послѣднихъ изъ за стремленія къ первому, и ужъ во всякомъ случаѣ не добьешься тѣхъ благъ, которыя одни доставляютъ свободу и счастье.

V. Итакъ, при всякомъ тягостномъ представленіи пріучись говорить: ты только образъ и видимость, а вовсе не предметъ, которымъ ты кажешься. — Затѣмъ изслѣдуй его и суди его согласно правиламъ, которыхъ ты держишься; изъ нихъ же первое и главное — разсмотрѣть, идетъ ли дѣло о вещахъ, которыя зависятъ отъ насъ, или о такихъ, которыя отъ насъ не зависятъ. Если дѣло идетъ объ этихъ послѣднихъ, будь готовъ сказать: это де меня не касается {«Это до меня не касается», потому что внѣ нашей свободной воли и ея дѣлъ (τά προαιρετά) нѣтъ ничего хорошаго или дурного, все безразлично. По мнѣнію стоиковъ, только наша свобода сообщаетъ вещамъ ихъ цѣну; мы сами, и только мы, квалифицируемъ вещи, дѣлаемъ однѣ ихъ нихъ хорошими, другія дурными, посредствомъ хорошаго или дурного употребленія. — Принципъ совершенно оригинальный и чреватый послѣдствіями (см. введеніе и объясненія). — Но всего чаще наше воображеніе берется квалифицировать вещи и дѣлаетъ это на основаніи чувственнаго страданія или удовольствія. Оттого и выходить, что смерть, изгнаніе и проч. кажутся вамъ бѣдствіемъ; въ этомъ виновно наше воображеніе. Разумъ, исправляя его ошибку, долженъ разсѣять видимости, скрывающія отъ насъ предметы, ложныя мнѣнія, заставляющія насъ бояться или желать, онъ долженъ обратиться къ самимъ предметамъ и опредѣлить ихъ значеніе сообразно содѣйствію или противодѣйствію, которое онѣ оказываютъ нашей свободѣ (см. V, VI, X).}.

II.
Вещей, которыя не зависятъ отъ насъ, не слѣдуетъ ни желать, ни бояться.

I. Помни, что въ желаніи заключается надежда овладѣть желаемой вещью; въ отвращеніи — надежда избѣжать вещи, возбуждающей отвращеніе; и тотъ, кто обманулся въ своемъ желаніи, несчастенъ; тотъ, кто настигнуть вещью, отъ которой бѣжалъ, — жалокъ. Избѣгай же Лишь тѣхъ вещей, которыя, завися отъ тебя, противны природѣ, и ты не будешь настигнутъ тѣмъ, отъ чего бѣжишь {По мнѣнію стоиковъ, верховное правило морали — слѣдовать природѣ: Sequi naturam. Хорошо и должно быть предметомъ желанія то, что согласно съ природой; дурно и должно быть избѣгаемо то, что противорѣчитъ ей. — Но остается еще узнать, что согласно съ природой я что противорѣчитъ ей. По мѣрѣ того, какъ стоицизмъ развивается, онъ усматриваетъ сущность человѣческой природы и верховное правило поведенія въ моральной свободѣ: то, что благопріятствуетъ этой свободѣ — хорошо; что мѣшаетъ ей — дурно. Этимъ самымъ стоицизмъ, искавшій сначала нравственный законъ въ природѣ внѣшнихъ объектовъ, переходитъ отъ внѣшняго къ внутреннему и ищетъ обоснованія моральнаго закона въ самой волѣ человѣка (ἔλευϑερὶα αὑτόνομος). Замѣтимъ сходство этой доктрины съ ученіемъ Канта о «свободной волѣ».}. Но если ты желаешь избѣжать болѣзни, или смерти, или бѣдности, ты будешь жалокъ.

II. Итакъ, не распространяй твоего отвращенія на вещи, который не зависятъ отъ насъ, а обрати его только на вещи, которыя, завися отъ насъ, противорѣчатъ природѣ. Что до желанія, то подави его совершенно въ данный моментъ^[5]. Ибо, если ты желаешь какой либо изъ вещей, которыя не зависятъ отъ насъ, ты будешь несчастенъ: съ другой же стороны, изъ тѣлъ вещей, которыя зависятъ отъ насъ и которыхъ слѣдуетъ желать, ни одна еще не доступна тебѣ^[6]. Итакъ, старайся только приближаться къ вещамъ или удаляться отъ нихъ движеніемъ добровольнымъ, но не особенно энергичнымъ, съ оговорками и умѣряя свой порывъ {Съ оговорками или, точнѣе, съ исключеніемъ, съ изъятіемъ, μεϑ'ὑπξαιρὲσεως. У стоиковъ была цѣлая теорія на этотъ счетъ (см. Сенека, De вар. secess., 30; De benefic. IV, 34; De tranquill. 13). По ихъ мнѣнію, мудрый можетъ желать чего нибудь только подъ условіемъ быть всегда готовымъ устранить, исключитъ изъ своихъ желаній (ὑπξαιρείσϑαι) все то, что можетъ несоотвѣтствовать имъ въ явленіяхъ, мы должны нѣкоторымъ образомъ формировать наши желанія сообразно природѣ вещей; внѣшнія вещи измѣнчивы, случайны, преходящи, и наши желанія должны быть готовы измѣняться, приходитъ, исчезать, какъ онѣ. Не говоря же: я пойду туда-то, во: я пойду туда то, если ничто не, помѣщаетъ мнѣ. Предусматривая, такимъ образомъ, препятствія и разочарованія, этимъ самымъ избѣгаешь ихъ; такъ какъ препятствіе, предвидимое и желаемое мною, уже не препятствіе для меня; разочарованіе ожидаемое — не разочарованіе. — Въ одномъ только случаѣ исключеніе не имѣетъ мѣста: когда дѣло идетъ о вещахъ, которыя зависятъ отъ насъ; въ такомъ случаѣ намъ позволительно желать абсолютно и безусловно, такъ какъ здѣсь желать — значитъ мочь.}.

III.
Надо изслѣдовать природу каждаго предмета, которымъ пользуешься.

По поводу каждаго предмета, который привлекаетъ душу, или приноситъ пользу, или заставляетъ дорожить собой — не забудь спросить себя, какова природа этого предмета. Начинай съ неважныхъ вещей и, если любишь глиняную вазу, говори: — То, что я люблю, только глиняная ваза; — въ такомъ случаѣ, ты не смутишься, если она разобьется^[7]. Когда цѣлуешь своего ребенка или свою жену, говори: — То, что я цѣлую, только человѣческое существо; въ такомъ случаѣ ты не смутишься, если они умрутъ^[8].

IV.
Надо наслѣдовать природу каждаго дѣйствія, которое предпринимаешь.

Когда ты собираешься предпринять какое нибудь дѣйствіе, представь въ памяти своей, какова природа этого дѣйствія. Если, напримѣръ, ты идешь взять ванну, представь себѣ, что происходитъ въ баняхъ: людей, которые брызгаютъ въ другихъ водой, толкаютъ ихъ, оскорбляютъ, обкрадываютъ, и ты съ большей увѣренностью предпримешь свое дѣло, если скажешь себѣ напередъ: я хочу взять ванну, но я хочу также сохранить мою свободную волю сообразной природѣ^[9]. То же и при каждомъ дѣйствіи^[10]. Ибо такимъ образомъ, если съ тобой приключится какая нибудь непріятность во время купанья, ты будешь готовъ сказать: я хотѣлъ не только взять ванну, но и сохранить мою свободную волю сообразной природѣ; а я не сохраню ее, если стану раздражаться на то, что происходитъ.

V.
Насъ могутъ смущать только наши мнѣнія.

Людей смущаютъ не вещи, а мнѣнія, составленныя людьми о вещахъ^[11]. Напримѣръ, смерть не представляетъ ничего ужаснаго: въ противномъ случаѣ и Сократъ нашелъ бы ее ужасной; но мнѣніе о смерти, какъ о чемъ то ужасномъ — вотъ что собственно ужасно^[12]. Итакъ, когда мы угнетены или огорчены, не будемъ обвинять другихъ, а только самихъ себя, т. е. ваши мнѣнія. Невѣжда обвиняетъ другихъ въ своихъ бѣдствіяхъ; тотъ, кто начинаетъ учиться — самого себя^[13]; тотъ, кто научился — ни себя, ни другихъ^[14].

VI.
Единственное, чѣмъ мы можемъ гордиться, это хорошее примѣненіе нашихъ мнѣній.

Не гордись чужимъ преимуществомъ^[15]. Если бы возгордившаяся лошадь сказала: «Я прекрасна», это бы еще куда ни шло, но когда ты говоришь съ гордостью: «У меня прекрасная лошадь», — знай, что ты хвастаешься лошадиными достоинствами^[16]. Что же собственно твое? Употребленіе, которое ты дѣлаешь изъ своихъ представленій {«Употребленіе твоихъ способностей, χρῆπς φαντασιῶν». Надо различать, по мнѣнію стоиковъ, чувственныя представленія и моральное употребленіе, которое мы изъ нихъ дѣлаемъ. Представленія, напр., о прекрасной лошади являются къ намъ извнѣ и неизбѣжно; но примѣненіе этихъ представленій, напр.. когда мы гордимся красотой лошади — произвольно и свободно. «Пользоваться своими представленіями и, еще короче, пользоваться собою» — выразительные термины, часто употребляемые стоиками для обозначенія внутренней свободы духа, располагающаго и распоряжающагося всѣми внѣшними вещами въ видахъ собственнаго блага. — «Vivlt is qui se utitur, — говорить Сенека. Qui vero latitant et torpent, hl in domo sunt tanquam in condiüvo. Horum licet in limine ipso nomen marmori inscribas; mortem suam antecesserunt».}. Итакъ, если ты станешь пользоваться этими представленіями сообразно природѣ, тогда только будь гордъ; ибо ты будешь гордъ благомъ, которое тебѣ принадлежитъ.

VII.
Все, что не мы, должно имѣть для насъ только второстепенное значеніе.

Если, во время путешествія по морю, твой корабль пристанетъ къ берегу и ты выйдешь запастись водой, ты можешь, мимоходомъ, на пути, подобрать раковину или сорвать растеніе; но ты долженъ помнить о кораблѣ и безпрестанно оглядываться, не зоветъ ли тебя кормчій; если же онъ зоветъ тебя, бросай все, чтобы онъ не велѣлъ заковать тебя и бросить въ трюмъ корабля, какъ скотину^[17]. Такъ и въ жизни: разъ тебѣ даны, вмѣсто раковины и растенія, жена и ребенокъ, ничто не мѣшаетъ тебѣ принять ихъ; но если кормчій зоветъ тебя, бѣги на корабль, бросивъ всѣ эти вещи, даже не оборачиваясь^[18]. А если ты старъ, никогда не удаляйся отъ корабля, чтобы на призывъ кормчаго не оказаться отсутствующимъ^[19].

VIII.
Умѣть уступать необходимости, значитъ — быть свободнымъ.

Не требуй, чтобы то, что происходитъ, происходило такъ, какъ ты желаешь; но желай, чтобы все происходило такъ, какъ оно происходитъ — и твоя жизнь пойдетъ счастливо^[20].

IX.
Человѣкъ не можетъ встрѣтить другого препятствія, вродѣ себя самого.

Болѣзнь — препятствіе для тѣла, но отнюдь не для свободной воли, если только послѣдняя сама того не хочетъ. Хромота — препятствіе для ноги, но отнюдь не для свободной воли. Обо всемъ, что происходитъ, говори то же самое. Ты убѣдишься, что все можетъ быть препятствіемъ для какой нибудь другой вещи; для тебя же — нѣтъ.

X.
Каждой идеѣ или образу, которые является какъ извнѣ, соотвѣтствуетъ въ насъ какая нибудь способность, дающая возможность располагать ими.

Какой бы предметъ ни явился тебѣ, не забудь, обратившись къ себѣ самому, поискать, какою способностью обладаешь ты относительно употребленія этого предмета. Увидѣвъ красиваго мужчину или красивую женщину, ты найдешь по отношенію къ нимъ способность сдержанности. Если тебѣ предстоитъ трудъ, ты найдешь мужество, если обида — найдешь терпѣніе. Когда ты привыкнешь къ этому, образы, являющіеся тебѣ, не будутъ въ состояніи увлечь тебя съ собою {Потому что человѣкъ, обратившись къ самому себѣ, всегда найдетъ въ себѣ способность располагать этими образами, δύναμις χρηοτική; вѣрнѣе сказать, не найдетъ ее готовой, прирожденной, а выработаетъ, создастъ ее самъ; мы не получаемъ откуда-то мужество, терпѣніе, а создаемъ ихъ сами, хотѣніемъ: Quid tibi opua est ut sis bonus? veile. (Сенека, Epist. 80).}.

XI.
Терять и возвращать.

Никогда не говори о чемъ бы то ни было: я потерялъ, но я возвратилъ. Умеръ твой сынъ? — ты его возвратилъ. Умерла твоя жена? — ты ее возвратилъ^[21]. У меня отняли землю. Опять-таки вещь, которую ты возвратилъ. Но у меня отнялъ ее злой человѣкъ. Не все ли тебѣ равно, черезъ кого потребовалъ ее у тебя тотъ, кто далъ ее тебѣ. Пока онъ оставляетъ ее за тобой, пользуйся ею, какъ чужой вещью, какъ пріѣзжій пользуется гостинницей^[22].

XII.
Отреченіе отъ всѣхъ внѣшнихъ вещей есть цѣна, которой покупается счастье.

I. Хочешь преуспѣвать въ мудрости? — оставь разсужденія вродѣ: «Если я стану пренебрегать моимъ имуществомъ, мнѣ нечѣмъ будетъ жить; если я не буду наказывать моего раба, онъ сдѣлается негодяемъ» Ибо лучше умереть съ голода, не зная тоски и опасеній, чѣмъ жить въ изобиліи съ смущенной душой; и лучше пусть твой рабъ будетъ негодяемъ, чѣмъ ты несчастенъ^[23].

II. Начинай же съ мелочей. Твой маленькій запасъ масла разлился? У тебя отняли вино? Говори: «Такою цѣною покупается безстрастіе, такою цѣною покупается невозмутимость, даромъ ничего не получишь». А когда зовешь раба, думай про себя: «Быть можетъ, онъ не услышитъ или, услышавъ, не захочетъ исполнить мое желаніе; но, чтобы спокойствіе моей души находилось въ зависимости отъ него — нѣтъ, такого преимущества онъ не получитъ».

XIII.
Казаться и быть.

Если хочешь преуспѣвать въ мудрости, не бойся въ отношеніи внѣшнихъ вещей прослыть безумцемъ и глупцомъ^[24]. Согласись казаться ничего не смыслящимъ; и если кто нибудь обращаетъ на тебя вниманіе, не довѣряй самому себѣ. Знай, что нелегко сохранить одновременно свободную волю, сообразную природѣ, и внѣшнія блага; но безусловно необходимо, если ты интересуешься какою либо изъ этихъ двухъ вещей, пренебречь другой {Эта мысль — комментарій къ словамъ Сократа: «Не казаться хорошимъ человѣкомъ, а быть имъ вотъ къ чему должно стремиться» (Ѳогдіаи, 82; Воспоминанія, I, VII 1, 11, VI, 39). — Эсхилъ сказалъ также О Гадателѣ Амфіорсѣ; οὐ γάφ δοκεῖν ἄριστος, ἀλλ' εῖναι ϑέλει (Sept, ad Theb., 578). Извѣстно, какъ афиняне въ самомъ театрѣ примѣнили эти слова къ Аристиду.

Ср. прекрасное мѣсто у Сенеки (epist. 81): Si gratum esse non licebit, niai ut videar ingratus; si reddere beneflcium non aliter quam per apeclem ipjuriae potero, aequlssimo anlmo ad honeatum consilium, per median infamlam, tendam. Nemo mlhl videtur pluris aestimare virtutem, nemo illt esse magla dévolus, quam qui boni virl famam perdidit ne conscientiam perderet. — См. Поясненія.}.

XIV.
Можно сдѣлаться независимымъ отъ всякаго человѣка, сдѣлавшись господиномъ своихъ желаній въ отношеніи всѣхъ вещей.

I. Если ты хочешь, чтобы твои дѣти, и твоя жена, и твои друзья жили вѣчно — ты безумецъ, такъ какъ желаешь, чтобы вещи, независящія отъ тебя, зависѣли отъ тебя, а вещи чуждыя тебѣ, были твоими. Точно также, если ты хочешь, чтобы рабъ твой не совершалъ проступковъ — ты глупецъ, такъ какъ желаешь, чтобы порокъ былъ не порокомъ, а чѣмъ-то другимъ^[25]. Напротивъ, если ты хочешь не быть обманутымъ въ своихъ желаніяхъ, ты можешь достигнуть этого^[26]. Стремись же къ тому, чего можешь достигнуть.

II. Тотъ всегда является господиномъ другого человѣка, кто држитъ доставить этому послѣднему то, что ему нравится, избавить его отъ того, что ему не нравится. Ты хочешь быть свободнымъ: не желай же и не избѣгай того, что зависитъ отъ другого; иначе ты непремѣнно будешь рабомъ^[27].

XV.
Сравненіе жизни съ пиромъ.

Помни, что ты долженъ вести себя въ жизни, какъ на пиру. Если блюдо, обходя столъ, дошло до тебя, протяни руку и возьми его, соблюдая приличія. Прошло мимо? — не задерживай его. Еще не дошло до тебя? — не простирай далеко своего желанія, но жди, пока блюдо окажется подлѣ тебя. Относись точно такъ же къ дѣтямъ, женѣ, почестямъ, богатству, и ты сдѣлаешься достойнымъ гостемъ боговъ^[28].

Если же ты не берешь того, что тебѣ предлагаютъ, а пренебрегаешь имъ. ты будешь не гостемъ только, а товарищемъ боговъ {Сенека заходить дальше: «Мудрый — говоритъ онъ — смотритъ на вещи съ такимъ же равнодушіемъ и презрѣніемъ, какъ Юпитеръ; и превосходитъ его, потому, что Юпитеръ не можетъ пользоваться всѣми этими вещами, а онъ, человѣкъ, не хочетъ». «Мудрый отличается отъ Бога только продолжительностью существованія (tempore tantum)». «Терпите мужественно: этимъ самымъ вы превзойдете Бога. Богъ не доступенъ бѣдствіямъ; вы — выше ихъ». «Есть пунктъ, въ которомъ мудрый превосходитъ Бога, именно: Богъ обязанъ мудростью своей природѣ, а по себѣ самому. Великое дѣло, оставаясь слабымъ человѣкомъ, обладать спокойствіемъ Бога». Такъ какъ древніе представляли себѣ Бога совершенной природой, безразличнымъ добромъ (τὸ ἀγαϑόν), то Сенека и Эпиктетъ имѣли основаніе доказывать превосходство человѣческой воли надъ этой абстракціей. Истинная доброта и истинная мудрость, какъ Божеская, такъ и человѣческая, та, которая осуществляется свободно: «въ мудрости, — говорить Сенека, — драгоцѣнно и неоцѣнимо то, что она не есть даръ, что всякій обязанъ ею только самому себѣ, и безполезно требовать ее отъ кого бы то ни было».}. Такъ поступали и Діогенъ^[29], и Гераклитъ^[30], и тѣ, кто походить на нихъ; они были божественны и съ полнымъ правомъ считались таковыми.

XVI.
Слѣдуетъ обнаруживать состраданіе, не испытывая его.

Если ты видишь человѣка, горюющаго потому, что кто либо изъ близкихъ его умеръ, или потому, что его сынъ отправляется въ путешествіе, или потому, что онъ самъ потерялъ состояніе, — остерегайся увлечься этимъ представленіемъ и вообразить этого человѣка жертвою бѣдствій, находящихся внѣ его вой; но будь готовъ сказать: «Не событія удручаютъ его, такъ какъ другіе не удручены ими; а его мнѣнія о событіяхъ»^[31]. Но снизойди на словахъ къ его горю; и даже, въ случаѣ надобности, горюй вмѣстѣ съ никъ; только остерегайся горевать внутренно {Удивительное состраданіе, слишкомъ похожее на комедію. Состраданіе, по мнѣнію стоиковъ, чувственное и ирраціональное состояніе души, а мудрый долженъ во всемъ искать только разума; слѣдовательно, онъ отвергнетъ состраданіе: Ἑλεος εῖναι πάϑος καὶ συστολὴν ἄλογον (Діог. Лаэрц, мі Zenon). «Succurret, говорить Сенека, non misеrebitur».}.

XVII.
Сравненіе человѣческой жизни въ театровъ.

Помни, что ты актеръ въ комедіи, которая разыгрывается, какъ угодно господину:^[32] если онъ хочетъ длинную, играй длинную; короткую — играй короткую; если онъ хочетъ, чтобы ты сыгралъ роль бѣдняка, играй ее съ изяществомъ; равно какъ и роль калѣки, чиновника, плебея. Ибо твое дѣло — хорошо сыграть данную тебѣ роль, но выбрать ее — дѣло другого^[33].

XVIII.
Предвѣщанія.

Когда воронъ каркаетъ, предвѣщая бѣду, не давай воображенію увлечь тебя; но тотчасъ разберись въ своихъ мысляхъ и скажи: эти предвѣщанія вовсе не касаются меня; онѣ касаются или моего бреннаго тѣла, или моего маленькаго имущества, или моей маленькой репутаціи, или моихъ дѣтей, или моей жены^[34]. Для меня всѣ предвѣщанія счастливыя, если я того хочу; такъ какъ, что бы ни случилось, отъ меня зависитъ извлечь изъ случившагося благо.

XIX.
Какимъ образомъ можно стать непобѣдимымъ. Усматривать благо только въ насъ самихъ — средство подавить въ себѣ зависть.

I. Ты можешь быть непобѣдимъ, если снисходишь до сраженія лишь въ томъ случаѣ, когда въ твоей власти побѣдить.

II. Видя кого либо осыпаннымъ почестями или достигшимъ власти, или вообще процвѣтающимъ, остерегайся — увлеченный своимъ воображеніемъ — считать его счастливымъ^[35]. Въ самомъ дѣлѣ, если сущность блага заключается въ томъ, что зависитъ отъ насъ — ни зависть, ни ревность не будутъ имѣть мѣста^[36]. И ты самъ захочешь быть не полководцемъ, не префектомъ, не консуломъ, а свободнымъ; къ свободѣ же ведетъ лишь одна дорога: презрѣніе къ тому, что не зависитъ отъ насъ.

XX.
Никакое оскорбленіе не можетъ быть нанесено намъ другими, а только нами самими.

Помни, что оскорбляетъ тебя не тотъ, кто ругаетъ или кто бьетъ тебя: а твое мнѣніе о нихъ, будто они тебя оскорбляютъ. Кто нибудь раздражилъ тебя: знай, что тебя раздражило твое мнѣніе о немъ. Старайся же, прежде всего, не дать твоему воображенію увлечь тебя; ибо, если на первый разъ ты выиграешь время и отсрочку, то впослѣдствіи тебѣ легче будетъ управлять самимъ собою.

XXI.
Что мы должны всегда имѣть передъ глазами.

Пусть смерть, изгнаніе и всѣ вещи, которыя кажутся ужасными, ежедневно будутъ передъ твоими глазами, особливо смерть; и ты никогда не подумаешь ничего инакаго, никогда не пожелаешь чего либо слишкомъ сильно^[37].

XXII.
Прилѣпляться въ благу, не опасаясь насмѣшекъ.

Если ты любишь философію, не медли приготовиться къ издѣвательствамъ, къ насмѣшкамъ большинства, которое будетъ хохотать надъ тобой, будетъ восклицать: «Какъ онъ скоро вернулся къ намъ философомъ!» и «Откуда у него эта пышная мина?^[38]» — Ты же не строй пышной мины, по прилѣпляйся къ вещамъ, которыя считаешь лучшими, какъ будто бы самъ Богъ предназначилъ тебя къ этому; и помни, что если ты останешься имъ вѣренъ — тѣ самые, кто раньше смѣялся надъ тобою, будутъ удивляться тебѣ^[39]; если же ты уступишь этимъ людямъ, то навлечешь на себя удвоенныя насмѣшки съ ихъ стороны.

XXIII.
Прилѣпляться въ благу, на желая похвалы.

Если, паче чаянія, тебѣ случается обращаться къ внѣшнимъ вещамъ съ цѣлью угодить кому либо, — знай, что тебѣ не удастся твое предпріятіе^[40]. Итакъ, будь философомъ въ отношеніи всѣхъ вещей и довольствуйся этимъ. Если же хочешь казаться философомъ, кажись имъ самому себѣ — это въ твоей власти {Персій, I. 70.

Scire tuum nihil est, nisi te scire hoc sciat alter!

At pulchrum est digito inonstrari et dlceri: Hic est!}.

XXIV.
Прилѣпляться къ тому, что зависитъ отъ насъ, значить быть истинно полезнымъ самому себѣ и другимъ, нашимъ друзьямъ, нашей родинѣ.

I. Пусть не удручаютъ тебя такія мысли: «Я проживу безъ чести, какъ ничтожный человѣкъ». Ибо если безчестіе дурно, ты не можешь впасть во что либо дурное или постыдное по волѣ другого. Твое ли дѣло получить отличіе или быть приглашеннымъ на пиръ? Вовсе нѣтъ. Въ чемъ же безчестіе? И какимъ образомъ станешь ты ничтожнымъ человѣкомъ? Вѣдь только въ вещахъ, которыя зависятъ отъ тебя, ты долженъ показать себя чѣмъ нибудь? а въ этой области развѣ ты не можешь пріобрѣсти величайшее значеніе?

II. Но мои друзья останутся безъ помощи. — Что ты говоришь — безъ помощи? Они не получатъ отъ тебя денегъ, ты не сдѣлаешь ихъ римскими гражданами? А кто тебѣ сказалъ, что эти вещи принадлежать къ числу тѣхъ, которыя зависятъ отъ насъ, а не тѣхъ, которыя намъ чужды? Притомъ, кто можетъ дать другому, чего самъ не имѣетъ"^[41].

III. Накопляй же, говоришь ты, чтобъ и мы обладали. — Если я могу накопить богатство, сохранивъ неприкосновенными стыдъ, совѣсть, великодушіе — укажи мнѣ путь, я накоплю. Но если вы требуете, чтобъ я потерялъ мои блага, мои собственныя блага, ради того, чтобы вы пріобрѣли вещи, которыя, вдобавокъ, вовсе не составляютъ блага — то смотрите сами, какъ вы несправедливы и неблагоразумны^[42]. Такъ то! что же вы больше цѣните: деньги или друга, вѣрнаго и скромнаго. Помогите-ка лучше мнѣ сдѣлаться такимъ и не требуйте, чтобы я дѣлалъ что либо, изъ за чего потеряю подобныя блага^[43].

IV. Но, говоришь ты, отечество останется безъ поддержки съ моей стороны. — Еще разъ, о какой поддержкѣ ты толкуешь? Правда, оно не получитъ отъ тебя ни портиковъ, ни термъ. Но что жъ изъ этого? Вѣдь оружейникъ не снабжаетъ его обувью, или кожевникъ оружіемъ. Пусть каждый исполняетъ свое дѣло. И если ты подготовилъ^[44] для него гражданина, честнаго и скромнаго, развѣ ты не оказалъ ему услуги? Конечно, да. Такимъ образомъ, и самъ ты не будешь безполезенъ для твоего отечества {«И самъ ты не будешь безполезенъ для твоего отечества: οὑδέ συ ἀνωϕελἡς». Функція стоическаго мудреца — быть прежде всего полезнымъ себѣ самому и человѣчеству; его истинное отечество міръ; и если онъ окажется полезнымъ другому отечеству, тому, въ которое его забросила случайность рожденія, то лишь между прочимъ, не въ счетъ. Его разумъ, будучи универсальнымъ, во созданъ ли для того, чтобы переходить границы города или страны? — Сенека, объявляя, какъ и Эпиктетъ, что міръ есть общее отечество, желаетъ, однако, чтобы мудрецъ занимался дѣлами своей страны. Въ этомъ отношеніи онъ правъ: лучшій способъ послужить человѣчеству, этой всеобщей родинѣ — посвятить себя служенію нашей ограниченной родинѣ; нужно, такъ сказать, утвердиться на опредѣленной почвѣ; служить человѣчеству — вещь прекрасная, но слишкомъ неопредѣленная.

Сенека перебираетъ различныя должности, которыя могъ бы занимать философъ въ римскомъ отечествѣ; къ несчастію, всѣ эти должности оказываются въ рукахъ имперіи, найдется ли хоть одна, которая не была бы недоступной философу? — «Ему не позволяется больше служить въ войскахъ? Хорошо, пусть же онъ обратится къ общественнымъ должностямъ. Онъ принужденъ оставаться частнымъ лицомъ? Пусть онъ сдѣлается ораторомъ. Ему велѣно молчать? Пусть онъ будетъ безмолвнымъ адвокатомъ за своихъ согражданъ. Опасно явиться на Форумъ? Хорошо, пусть же у себя дома, въ театрѣ, на праздникахъ онъ будетъ надежнымъ согражданиномъ, вѣрнымъ другомъ, воздержнымъ собутыльникомъ. Если онъ не можетъ исполнять обязанности гражданина, пустъ исполняетъ обязанности человѣка!» Итакъ, лишь только Римъ потерялъ республиканское устройство, Сенека уже видитъ съ грустью, какъ всѣ должности послѣдовательно ускользаютъ отъ философа. Мудрено ли, что позднѣе, когда деспотизмъ еще болѣе развился, когда единственнымъ средствомъ служить государству осталось «дарить ему портики или термы», стоикъ по неволѣ оставляетъ эту падшую родину, довольствуется тѣмъ, что будетъ для нея «небезполезенъ», и видитъ только двѣ вещи: себя и міръ; свой разумъ, который нужно освободить, и всемірный разумъ, который нужно понять.}.

V. Какое же мѣсто, говоришь ты, займу я въ государствѣ? — То, которое сможешь занять, сохраняя совѣсть и стыдъ; но если, желая послужить государству, ты утратишь ихъ, въ чемъ же можешь быть ему полезенъ, сдѣлавшись безстыднымъ и безчестнымъ?

XXV.
Какою цѣлью покупаются внѣшнія блага.

I. Такого-то предпочли тебѣ на праздникѣ, или отличили поклономъ, или приняли въ совѣтъ вмѣсто тебя; если это блага, радуйся, что они достались на его долю; если жъ это бѣдствія, не огорчайся, что они миновали тебя; но разъ ты не дѣлаешь того, что дѣлаютъ другіе для достиженія вещей, которыя не зависятъ отъ насъ, ты не долженъ претендовать на равную съ другими участь.

II. Какъ могутъ достичь одного и того же тотъ, кто не посѣщаетъ знатнаго, и тотъ, кто постоянно торчитъ у него? Тотъ, кто не сопровождаетъ его, и тотъ, кто его сопровождаетъ? Тотъ, кто льститъ ему и тотъ кто ему не льстить. Ты несправедливъ и ненасытенъ, если, не уплачивая цѣны, которой получаются эти блага, желаешь получитъ ихъ даромъ.

III. Почемъ продается салатъ? по оболу, кажется. Вели кто нибудь, давъ оболъ, получилъ салатъ, а ты, не давъ ничего, не получилъ — не думай, что ты имѣешь меньше, чѣмъ тотъ, кто получилъ салатъ: у него салатъ, у тебя оболъ, котораго ты не отдалъ.

IV. Вотъ и здѣсь тоже. Такой-то не приглашаетъ тебя на обѣдъ? Его потому, что ты не далъ ему цѣну, за которую онъ продаетъ свой обѣдъ: онъ продаетъ его за похвалу, за комплиментъ. Дай же ему цѣну, которую онъ требуетъ, если находишь это выгоднымъ. Но если не хочешь дать ее и, тѣмъ не менѣе, хочешь взять, ты ненасытенъ и глупъ.

V. Развѣ ты ничего не получилъ вмѣсто этого обѣда? Вотъ что ты получилъ: ты по льстилъ тому, кому не хотѣлъ льстить, и не подвергался оскорбленіямъ со стороны его слугъ^[45].

XXVI.
Какъ узнать законъ природы.

Мы можемъ узнать цѣль природы по вещамъ, относительно которыхъ не расходимся во мнѣніяхъ другъ съ другомъ. Напримѣръ, когда чужой рабъ разобьетъ чашу, ты готовъ сказать: «Это обыкновенный случай». Знай же, что если разобьютъ твою, ты долженъ показать себя такимъ же, какимъ ты былъ, когда разбилась чужая. Приложи это правило къ болѣе важнымъ случаямъ. Умеръ чужой сынъ или жена; всякій скажетъ: «Такова участь человѣческая!» Но всякій, у кого умеръ его собственный сынъ, восклицаетъ: «О, я несчастный!» Слѣдовало бы помнить, какія чувства мы испытываемъ, узнавая, что тѣ же несчастія случились съ другими^[46].

XXVII.
Цѣль міра.

Какъ не ставятъ цѣль для того, чтобы не достигнуть ее, такъ и сущность зла не существуетъ въ мірѣ^[47].

XXVIII.
Проституція души.

Если бы кто нибудь отдавалъ твое тѣло въ распоряженіе перваго встрѣчнаго, ты бы негодовалъ; но самъ ты отдаешь свой духъ въ распоряженіе перваго встрѣчнаго до такой степени, что если онъ оскорбляетъ тебя, твой духъ смущается и волнуется — и ты не стыдишься этого?

XXIX.
Какъ нужно наслѣдовать дѣйствіе прежде, чѣмъ предпринять его.

I. Изслѣдуй сначала условія и послѣдствія каждаго дѣйствія, а потовъ уже берись за него. Иначе, ты начнешь съ жаромъ, а потомъ, когда обнаружатся затрудненія, ретируешься со стыдомъ^[48].

II. Ты хочешь побѣдить на Олимпійскихъ играхъ? Я то же, клянусь богами! вѣдь это отличная штука. Но разсмотри, что предшествуетъ этому предпріятію и что слѣдуетъ за нимъ, и тогда уже принимайся за дѣло. Тебѣ нужно соблюдать дисциплину, подчиниться извѣстному режиму, воздерживаться отъ лакомства, упражняться непремѣнно въ опредѣленные часы, какъ въ зной, такъ и въ холодъ; не пить ни свѣжей воды, ни вина, когда вздумается; словомъ, подчиниться учителю, какъ врачу. Потомъ, во время борьбы, тебѣ придется кататься въ пыли, иной разъ вывихнуть руку, свернуть ногу, наглотаться песку; иногда вытерпѣть побои и, при всемъ томъ, остаться побѣжденнымъ.

III. Взвѣсивъ все это, дѣлайся атлетомъ, если еще остаешься при своемъ желаніи. Иначе ты уподобишься дѣтямъ, которые играютъ то въ атлета, то въ гладіатора, сейчасъ трубятъ въ трубу, а минуту спустя декламируютъ трагедію; такъ поступаешь и ты: сегодня атлетъ, завтра гладіаторъ, потомъ риторъ, потомъ философъ, а всей своей душой ничто^[49]. Какъ обезьяна, ты передразниваешь все, что видишь, и безпрестанно переходишь отъ одного пристрастія къ другому. Это потому, что ты взялся за дѣло не разсмотрѣвъ его, не изучивъ его со всѣхъ сторонъ, а наобумъ, увлекаемый легкомысленнымъ желаніемъ.

IV. Такъ, нѣкоторые люди хотятъ философствовать, потому что увидали философа или слышали кого нибудь, кто говорилъ, какъ Евфратъ (а можетъ ли кто нибудь говорить, какъ онъ?)^[50].

V. Человѣкъ, изслѣдуй сначала дѣло, какъ оно есть, а потомъ свою собственную природу и можешь ли ты нести такое бремя. Ты хочешь быть атлетомъ или борцомъ? Разсмотри свои руки, бедра; испытай свои чресла: одинъ человѣкъ родится для одного дѣла, другой для другого.

VI. Не думаешь ли ты, собираясь стать философомъ, что тебѣ можно будетъ ѣсть и пить по прежнему, сохранять прежнія стремленія и прежнія отвращенія? Тебѣ нужно будетъ бодрствовать, трудиться {Трудиться: πονεῖν. Извѣстно, какое важное значеніе имѣла эта идея въ стоической доктринѣ. Аристиппъ и Эпикуръ считали высшимъ благомъ удовольствіе ἡδονἡ, бездѣятельность, ἄνεσις. Въ силу рѣзкой реакціи противъ этихъ системъ, Антисфенъ и Зенонъ провозгласили высшимъ благомъ трудъ — πόνος, напряженіе — τόνος. Эпикурейской инертности они противупоставили напряженіе и работу. Какъ" міръ съ его смѣной явленій представляетъ, по мнѣнію стоиковъ, различныя фазы вѣчной борьбы: — борьбы разума съ матеріей, души міра съ ея внѣшней оболочкой — такъ жизнь человѣческая, сокращенный образъ жизни Цѣлаго, состоитъ въ борьбѣ разума съ чувственностью, души съ тѣломъ. Живетъ тотъ, кто неустанно борется съ своимъ тѣломъ, своими страстями и желаніями; тотъ почти Богъ, кто одержитъ побѣду въ этой борьбѣ.}, удаляться отъ своей семьи, выносить презрѣніе раба, насмѣшки встрѣчныхъ, быть послѣднимъ во всемъ: въ почестяхъ, въ должностяхъ, въ малѣйшемъ дѣлѣ^[51].

Взвѣсь всѣ эти вещи и рѣшай, хочешь ли пріобрѣсть взамѣнъ безстрастіе, свободу, невозмутимость; если нѣтъ, не приближайся къ намъ; или ты будешь, какъ ребенокъ, сегодня философомъ, завтра ростовщикомъ, тамъ риторовъ, танъ прокураторомъ Цезаря. Нельзя совмѣстить всѣ эти вещи разомъ. Тебѣ слѣдуетъ быть однимъ и тѣмъ же человѣкомъ — или хорошимъ, или дурнымъ; слѣдуетъ заботиться или о главной части твоего я, или о внѣшнихъ предметахъ; слѣдуетъ примѣнить свое искусство или къ внутреннимъ, или къ внѣшнимъ вещамъ, т. е., слѣдуетъ быть философомъ или обыкновеннымъ человѣкомъ.

XXX.
Мѣрило обязанностей.

Обязанности вообще соразмѣряются съ отношеніями, въ которыя мы поставлены. У тебя есть отецъ; тебѣ приказано заботиться о немъ, уступать ему во всемъ, выносить отъ него брань, побои. — Но у меня дурной отецъ. — Развѣ ты связанъ естественно съ хорошимъ отцомъ? Нѣтъ, просто съ отцомъ. — Мой брать поступаетъ со мною несправедливо. — Сохрани къ нему отношеніе брата и разбирай не то, что онъ дѣлаетъ, а то, что ты долженъ дѣлать, чтобы сообразовать свою волю съ природой. Никто, кромѣ тебя самого, не можетъ оскорбить тебя, если ты не хочешь этого, и ты будешь оскорбленъ лишь въ томъ случаѣ, когда считаешь себя оскорбленнымъ. Равнымъ образомъ, ты узнаешь свои обязанности къ сосѣду, согражданину, полководцу, если разсмотришь, какія отношенія связываютъ тебя съ ними {Можно согласиться со стоиками, что наши обязанности измѣняются или опредѣляются природой и нашими внѣшними отношеніями. Такъ, рамка измѣряетъ и ограничиваетъ картину. Но не слѣдуетъ смѣшивать картину съ рамкой, какъ дѣлаютъ стоики. Наши обязанности возлагаются на насъ извнѣ, природой вещей; мы сами возлагаемъ ихъ на себя; не будь этого, моральная обязанность была бы только физической или естественной обязанностью. Мы одни можемъ возлагать на себя дѣйствительныя, подлинныя обязанности, мы одни устанавливаемъ моральный законъ. Мы говоримъ, напримѣръ: я хочу быть благодарнымъ; разъ этотъ законъ установленъ, природа доставляетъ намъ случаи для его приложенія: она даетъ намъ отца, мать. Въ отношеніи къ нимъ прежде всего мы приложимъ моральный законъ благодарности. Затѣмъ природа окружаетъ насъ братьями, родственниками и проч. Этимъ самымъ она помогаетъ намъ формулировать и исполнять наши различныя обязанности, во сама обязанность, т. е. нравственный долгъ, создается волей, а не природой. Сами стоики поняли это смутно и поставили выше естественно подобающаго (καϑἧκον, officium medium) совершенно подобающее (καϑἧκον τέλειον, officium perfectum) и морально обязательное (το δέον, quad oportel). См. Цицеронъ, De finibus, III, XVII.}.

XXXI.
Истинный культъ божества.

I. Знай, что главное условіе почитанія боговъ — имѣть правильныя мнѣнія о нихъ^[52]; вѣрить, что они существуютъ и управляютъ всѣми вещами пристойно и справедливо; что самъ ты созданъ, дабы повиноваться имъ, принимать все происходящее, сообразоваться съ нимъ добровольно, какъ съ дѣломъ всеблагого разума. Въ такомъ случаѣ ты никогда не будешь жаловаться на боговъ и никогда не обвинишь ихъ въ пренебреженіи къ тебѣ.

II. А сдѣлаться такимъ ты можешь лишь въ томъ случаѣ, если отнимешь добро и зло отъ вещей, которыя не зависятъ отъ насъ, и станешь полагать его въ тѣхъ, которыя зависятъ отъ насъ. Въ самомъ дѣлѣ, если ты считаешь худыми или хорошими внѣшнія вещи, то, не получивъ тѣхъ, которыя желаешь, или подвергшись тѣмъ, которыхъ боишься, ты непремѣнно осудишь и проклянешь творцовъ этихъ вещей.

III. Дѣйствительно, всякое живое существо родится, чтобы избѣгать вещей, кажущихся ему вредными, и ихъ причинъ; любить вещи, кажущіяся ему полезными, и ихъ причины. И не можетъ того быть, чтобъ человѣкъ, который считаетъ себя пострадавшимъ отъ какого либо, вреда, возлюбилъ то, что, по его мнѣнію, причинило этотъ вредъ, какъ не можетъ онъ радоваться самому вреду^[53].

IV. Вотъ почему сынъ осыпаетъ упреками отца, если этотъ послѣдній не дѣлится съ нимъ тѣмъ, что тотъ считаетъ благомъ. Точно также Этеокла и Полиника сдѣлало врагами мнѣніе, будто тираннія есть благо^[54]. По той же причинѣ земледѣлецъ осыпаетъ упреками боговъ^[55], а также и матросъ, а также и купецъ, а также и тотъ, кто потерялъ, жену и дѣтей. Ибо только тамъ, гдѣ есть польза, можетъ быть благочестіе^[56]. Поэтому, кто соблюдаетъ правило желать и избѣгать только того, чего слѣдуетъ желать и избѣгать, тотъ соблюдаетъ этимъ самымъ благочестіе.

V. Нужно всегда дѣлать возліянія, жертвы и приношенія сообразно обычаямъ страны, правильно, не мѣшкая я не зѣвая, не скупо и не расточительно^[57].

XXXII.
Намъ надо совѣтоваться съ оракулами.

I. Когда ты собираешься прибѣгнуть къ искусству гадателя, имѣй въ виду слѣдующее: ты, конечно, не знаешь того, что должно случиться, и обращаешься къ гадателю, чтобы узнать; но ты знаешь качество того, что должно случиться, по крайней мѣрѣ, если ты философъ^[58]. Ибо если это одна изъ тѣхъ вещей, которыя не зависятъ отъ насъ, то она не можетъ быть ни добромъ, ни зломъ.

II. Не приноси же къ оракулу ни желаніи, ни отвращеніи и не трепещи, приближаясь къ нему; но знай, что все, что случится — безразлично, и вовсе до тебя не касается; чтобы ни случилось, въ твоей власти сдѣлать изъ случившагося хорошее употребленіе, и никто не помѣшаетъ тебѣ въ этомъ. Подходи же къ богамъ съ увѣренностью, какъ къ совѣтникамъ. Впрочемъ, когда ты получишь отъ нихъ совѣтъ, вспомни, кого ты взялъ въ совѣтники и кому окажешь неповиновеніе, если не будешь имѣть къ нимъ довѣрія.

III. Спрашивай оракула, какъ предписывалъ Сократъ^[59], лишь о тѣхъ вещахъ, гдѣ вопросъ сводится къ происшествію и ни разумъ, ни искусство не помогутъ узнать о предметѣ, который тебя интересуетъ^[60].

Но, когда тебѣ нужно подвергнуться опасности ради друга или отечества, не спрашивай оракула, долженъ ли ты рискнуть. на это; ибо если гадатель объявитъ, что жертвы оказались неблагопріятными, то очевидно, это знаменіе предвѣщаетъ тебѣ гибель или потерю какого нибудь члена, или изгнаніе; а между тѣмъ разумъ доказываетъ, что тебѣ во всякомъ случаѣ надо остаться подлѣ друга или подвергнуться опасности ради отечества. Слушайся же великаго гадателя, Аполлона Пифійскаго, который выгналъ изъ своего храма того, кто не помогъ другу въ борьбѣ съ убійцами {Разсказываютъ, что двое людей, на пути въ Дельфы, попались въ руки разбойниковъ. Одинъ былъ убитъ, другой, убѣжавшій не оказавъ помощи товарищу, явился къ оракулу. Но Богъ выгналъ его, сказавъ; „Находясь подлѣ друга, когда его убивали, ты не помогъ ему; ты не чисть, уходи изъ этого святого мѣста“. (См. Симплицій, Comment. in Enchirid. XXXII).

Правда, изъ разсказа слѣдуетъ, что этотъ человѣкъ не могъ спасти своего друга; но онъ долженъ былъ умереть вмѣстѣ съ нимъ.}.

XXXIII.

I. Не мѣшкая, выработай себѣ родъ образца или типа поведенія, которому будешь слѣдовать, оставаясь ли наединѣ съ самимъ собою, или въ присутствіи другихъ людей^[61].

II. Храни молчаніе, по возможности, или говори лишь необходимое и въ самыхъ краткихъ словахъ. Рѣдко, и лишь когда случай того требуетъ, разговаривай, но никогда о пустякахъ, ни о гладіаторахъ, ни объ играхъ въ циркѣ, ни объ атлетахъ, ни о кушаньяхъ и напиткахъ, — темы, которыя у всѣхъ на устахъ; а въ особенности не говори ничего о людяхъ, ни ради похвалы, ни ради порицанія, ни ради сравненія.

III. Вели можешь, направляй своими рѣчами рѣчи твоихъ собесѣдниковъ къ благопристойнымъ темамъ; если же тебя окружаютъ иностранцы, молчи.

IV. Не смѣйся ни слишкомъ много, ни слишкомъ часто, ни слишкомъ громко^[62].

V. Не клянись никогда, если это возюжно; если же нѣтъ, клянись какъ можно рѣже.

VI. Не води компаніи съ фатами и пошлыми людьми. Если же случится, слѣди ея собой, чтобъ не впасть самому въ пошлыя манеры. Ибо знай, кто водится съ грязнымъ пріятелемъ, запачкается объ него, хотя бы самъ былъ чистъ.

VII. Изъ всего, что касается тѣла, какъ ѣда, питье, одежда, домъ, прислуга, имѣй лишь строго необходимое. Все же, что служить для хвастовства или сластолюбія, устрани совершенно.

VIII. Что до утѣхъ Венеры, оставайся, по возможности, чистъ до брака; если пользуешься ими, пользуйся по закону. Но не допекай тѣхъ, кто пользуется ими иначе, и не хвастайся походя своей воздержностью^[63].

IX. Если тебѣ передадутъ, что такой то дурно говорилъ о тебѣ, не опровергай того, что было сказано, а отвѣть: „Безъ сомнѣнія, ему неизвѣстны другіе мои недостатки, разъ онъ не упомянулъ о нихъ“^[64].

X. Нѣтъ надобности часто бывать въ театрѣ, при случаѣ сходи, но относись съ участіемъ и интересомъ не къ какой либо изъ партій^[65], а къ самому себѣ: то-есть, желай, чтобы случилось то, что случится, и чтобы побѣдилъ тотъ, кто побѣдитъ; въ такомъ случаѣ ничто не потревожитъ тебя. Избѣгай совершенно поощрять кого бы то ни было, смѣяться надъ кѣмъ бы то ни было, принимать участіе въ бурныхъ движеніяхъ толпы. А возвращаясь, не распространяйся о происшедшихъ событіяхъ; это отнюдь не послужитъ къ исправленію твоей души, такъ какъ будетъ казаться, что ты повергнутъ въ изумленіе зрѣлищемъ {Стоическій мудрецъ не долженъ ничему удивляться: удивляться — значитъ быть смущеннымъ; удивляться какой либо внѣшней вещи — значитъ унизиться передъ ней и потерять свою независимость; извѣстны стихи Горація».

Nil admirari ргоре res una…

Solaque qnae posait facere et servare beatum.}.

XI. Не бывай — ни случайно, ни по легкомыслію — на чтеніяхъ извѣстнаго рода людей; но если попадешь на такое чтеніе, сохраняй свою серьезность, свое спокойствіе и старайся не докучать другимъ^[66].

XII. Если тебѣ предстоитъ бесѣда съ кѣмъ либо, особенно съ тѣми, кто считается первыми лицами въ городѣ, размысли, какъ поступили бы въ такомъ случаѣ Сократъ или Зенонъ; такимъ образомъ, зная, что дѣлать, ты съ честью выйдешь изъ всякаго происшествія.

XIII. Если ты собираешься навѣстить какого-нибудь могущественнаго человѣка, представь себѣ, что не застанешь его дома, или что тебя не примутъ, или что двери захлопнутся передъ тобою, или что онъ не обратить на тебя вниманія. Если, тѣмъ не менѣе, идти нужно, ступай и терпи все, что случится, но никогда не говори себѣ: «Не стоило этого дѣлать». Ибо это языкъ вульгарнаго человѣка, способнаго обижаться внѣшними вещами^[67].

XIV. Въ разговорѣ не повторяй то и дѣло о своихъ подвигахъ и объ опасностяхъ, которымъ ты подвергался; такъ какъ, если тебѣ доставляетъ удовольствіе разсказывать о нихъ, то другимъ не доставляетъ удовольствія тебя слушать.

XV. Не старайся смѣшить: это скользкій путь и приведетъ къ тому, что ты сдѣлаешься вульгарнымъ и потеряешь уваженіе своихъ друзей.

XVI. Такъ же опасно увлекаться непристойными темами. Случится тебѣ присутствовать при такомъ разговорѣ — строго разбрани его участниковъ, если обстоятельства позволяютъ; если же нѣтъ — молчаніемъ, краской въ лицѣ, суровымъ видомъ показывай, что подобныя рѣчи возбуждаютъ въ тебѣ негодованіе.

XXXIV.
Какимъ образомъ можно бороться съ удовольствіемъ.

Если явится представленіе о какомъ нибудь удовольствіи, слѣди за собой, какъ при всякихъ другихъ представленіяхъ, и остерегайся увлечься имъ; пусть лучше вещь ожидаетъ тебя, получивъ отъ тебя отсрочку^[68]. Затѣмъ сравни два момента: одинъ, когда ты будешь наслаждаться удовольствіемъ, другой, когда, насладившись, ты раскаешься и станешь упрекать самого себя; потомъ противопоставь имъ радость, которую ты испытаешь, если воздержишься, и похвалы, которыми будешь надѣлять самого себя. Ты находишь возможнымъ предпринять дѣйствіе? Берегись, чтобы его чары, удовольствія и соблазны не одолѣли тебя; противопоставь имъ нѣчто лучшее: сознаніе, что ты одолѣлъ въ этой борьбѣ.

XXXV.
Къ чему бояться, что тебя увидятъ за дѣломъ?

Когда ты дѣлаешь то, что по твоему должно сдѣлать, не старайся остаться незамѣченнымъ, хотя бы дюжинные люди считали это дѣло дурнымъ. Ибо, если ты дурно поступаешь — избѣгай самого поступка; если же нѣтъ, зачѣмъ бояться тѣхъ, кто осудитъ тебя несправедливо?^[69].

XXXVI.
Надо отдѣлять въ нашемъ поведеніи душу отъ тѣла, какъ день отъ ночи.

Предложенія «теперь день», «теперь ночь» — имѣютъ большее значеніе, если ихъ высказываютъ отдѣльно, и не имѣютъ никакого, если ихъ соединяютъ вмѣстѣ; точно также брать для себя лучшую часть — вещь превосходная въ отношеніи тѣла; но съ точки зрѣнія общественныхъ обязанностей, которыя нужно соблюдать на банкетѣ, это вещь недостойная^[70]. Итакъ, когда будешь обѣдать съ кѣмъ нибудь, не думай только о качествѣ блюдъ, но помни объ уваженіи къ хозяину.

XXXVII.
Не мѣнять роли.

Если ты берешь на себя роль не по силамъ, то играешь ее плохо; а ту, которую могъ бы исполнить, бросаешь.

XXXVIII.
Ложный шагъ.

Какъ, прогуливаясь, ты остерегаешься наступить на мозоль или отдавить себѣ ногу, такъ точно остерегайся оскорбить главную часть самого себя^[71]. Если мы будемъ думать объ этомъ при каждомъ дѣйствіи, то съ большей увѣренностью можемъ приниматься за дѣло.

XXXIX.
Мѣрило собственности.

Настоящимъ мѣриломъ владѣнія должны быть для каждаго потребности тѣла, какъ нога есть мѣрка сандаліи. Если ты замкнешься въ этихъ предѣлахъ, то соблюдешь мѣру; если же перейдешь ихъ, то покатишься точно въ пропасть. Такъ и съ обувью, разъ она превосходитъ потребности ноги; ты захочешь сначала золоченую, потомъ пурпуровую, потомъ вышитую; ибо, разъ мѣра перейдена, нѣтъ болѣе никакихъ границъ.

XL.
О воспитаніи женщинъ.

Лишь только женщинамъ исполнится четырнадцать лѣтъ, мужчины называютъ ихъ своими любовницами; отсюда онѣ заключаютъ, что у нихъ нѣтъ никакихъ достоинствъ, кромѣ способности доставлять удовольствіе мужчинамъ; а потому начинаютъ рядиться и въ нарядахъ полагаютъ всю свою надежду. А стоило бы попытаться убѣдить ихъ, что, кромѣ скромности и стыда, ничто не можетъ сдѣлать ихъ почтенными {Стоицизмъ, доказывая, что назначеніе и достоинство разумнаго и свободнаго существа въ немъ самомъ, а никакъ не внѣ его, подготовлялъ освобожденіе всѣхъ тѣхъ существъ, которыя казались созданными не для самихъ себя, а для пользы или удовольствія другого: таковы были сначала рабы, потомъ женщины, положеніе которыхъ часто было не лучше рабьяго.

Эпиктетъ въ этомъ отношеніи только продолжатель Сократа. Стоить прочесть въ Экономикѣ Ксенофонта разговоръ между молодыми супругами, приводимый Сократомъ: отношенія между мужчиной и женщиной понимаются въ немъ въ чисто современномъ смыслѣ. "Когда она освоилась со мной и привыкла говорить свободно, я предложилъ ей слѣдующіе вопросы: «Скажи мнѣ, жена, начинаешь ли ты понимать, почему я выбралъ тебя и почему твои родители выдали тебя за меня?.. Если божество дастъ намъ дѣтей, мы постараемся общими усиліями воспитать ихъ какъ можно лучше, такъ какъ оба будемъ счастливы найти въ нихъ подъ старость защитниковъ и поддержку. Но съ нынѣшняго дня этотъ домъ становится нашимъ общимъ домомъ. Все, что у меня есть, я отдаю въ наше общее владѣніе, а ты уже отдала то, что принесла съ собою. Теперь нечего считаться, кто изъ насъ доставилъ больше; надо только помнить, — что тотъ, кто лучше будетъ управлять общимъ добромъ, сдѣлаетъ самый драгоцѣнный вкладъ».

"На эти слова, Сократъ, жена возразила мнѣ: «въ чемъ я могу тебѣ помочь? На что я гожусь? Все лежитъ на тебѣ. Моя мать сказала мнѣ, что мое дѣло вести себя хорошо». — "Да, клянусь Юпитеромъ! — отвѣчалъ я — и мой отецъ говорилъ мнѣ то же самое; но обязанность мужчины и женщины, которые ведутъ себя хорошо, въ томъ то и заключается, чтобы достигать возможно большаго благополучія и приращенія своего имущества законными и честными средствами. Благо семьи и дома требуетъ работы внутри и внѣ. А божество заранѣе приспособило природу женщины къ внутреннимъ домашнимъ заботамъ и трудамъ; природу мужчины къ внѣшнимъ. Тѣло мужчины въ состояніи вынести холодъ, зной, путешествіе, войну; съ другой стороны, божество дало женщинѣ склонность, миссію кормить новорожденныхъ; такимъ образомъ, женщина должна хранить добро, мужчина отражать тѣхъ, кто вздумаетъ нанести дому вредъ.

"Такъ какъ на одинъ изъ нихъ не обладаетъ природой, совершенной во всѣхъ отношеніяхъ, то они нуждаются другъ въ другѣ, и союзъ ихъ тѣмъ болѣе полезенъ, что каждый можетъ пополнять то, чего не хватаетъ другому. Итакъ, жена, ознакомившись съ функціями, которыя возложены на каждаго изъ насъ божествомъ постараемся, чтобы каждый исполнялъ свои какъ можно лучше.

«Правда, продолжалъ я, есть одна функція, которая быть можетъ, понравится тебѣ меньше другихъ; именно, если кто либо изъ твоихъ рабовъ заболѣетъ, ты должна будешь позаботиться о его леченіи, такъ какъ заботиться нужно обо всѣхъ. — Клянусь Юпитеромъ! — отвѣчала моя жена — никакую обязанность я не буду исполнять такъ охотно, какъ эту… Но самое сладкое счастье наступитъ, когда, ставши болѣе совершенной, чѣмъ я, ты сдѣлаешь изъ меня твоего слугу; когда, не опасаясь, что старость умалитъ твое значеніе въ семьѣ, ты, напротивъ, будешь питать увѣренность, что съ годами сдѣлаешься еще лучшей подругой для меня, еще лучшей воспитательницей для дѣтей, еще болѣе уважаемой хозяйкой дома. Ибо красота и доброта не зависятъ отъ молодости: онѣ растутъ въ жизни въ глазахъ людей подъ вліяніемъ добродѣтелей».}.

XLI.
Черезчуръ заботиться о своемъ тѣлѣ — глупость.

Признакъ глупости — посвящать много времени заботамъ о тѣлѣ, напр., долго упражняться, долго ѣсть, долго пить, удѣлять много времени другимъ тѣлеснымъ потребностямъ. Все это нужно дѣлать между прочимъ; духу должны быть посвящены всѣ наши заботы^[72].

XLII.
Быть кроткимъ съ тѣмъ, кто причиняетъ зло, такъ какъ они заблуждаются.

Если кто нибудь дурно обходится съ тобой или дурно говоритъ о тебѣ, помни, онъ дѣлаетъ или говоритъ это, думая, что такъ ему и слѣдуетъ поступать; вѣдь онъ можетъ руководиться только своимъ мнѣніемъ, а не твоимъ; если же его мнѣніе ошибочно, значитъ страдаетъ одъ, потому что онъ заблуждается. Въ самомъ дѣлѣ, если кто нибудь считаетъ ошибочнымъ вѣрный силлогизмъ, — не силлогизмъ же отъ этого страдаетъ, а человѣкъ, который заблуждается^[73]. Исходя изъ этого, ты будешь относиться кротко къ тому, кто оскорбляетъ тебя, ибо при каждомъ оскорбленіи скажешь: «Это показалось ему хорошимъ» {Сенека, de sap. const. 17: Solent dicere: Miserum me! Puto: non intellexit! — De irâ, II. 34. Irascitur aliquls? Tu contra beneficiis provoca. — De Benef., VII. 31: Vlncit malos pertinax bonitas. — См. въ Поясненіяхъ, извлеченія изъ Разговоровъ Эпиктета и Мыслей Марка Аврелія.

Эта стоическая идея милосердія и прошенія обидъ слишкомъ отзывается фатализмомъ; ея источникъ скорѣе — понятая и принятая необходимость, чѣмъ свободная и любящая воля. Для стоиковъ, какъ и для сократиковъ, всякій порокъ есть незнаніе, ошибка, иллюзія: οὑδεις κακὸς ἑκών. Потому то и слѣдуетъ прощать порочному человѣку, какъ прощаютъ камню, который васъ ушибъ. Единственное лѣкарство противъ порока, какъ и противъ невѣжества, есть знаніе: стоитъ только видѣть добро, чтобы ему слѣдовать, какъ раньше слѣдовалъ злу; знаніе, разъ вошедшее въ разумъ, тотчасъ вводить добро въ волю; всякое знаніе есть добродѣтель, всякая добродѣтель есть званіе; а высшее знаніе есть совершенная добродѣтель. Этотъ моральный детерминизмъ нелегко примирить съ замѣчательнымъ представленіемъ стоицизма о добровольномъ выборѣ ἡ προαὶρβσις) и личной независимости (τὸ ἐώ'ἡμῖν).}.

XLII.
Двѣ ручки.

Каждая вещь имѣетъ двѣ ручки: за одну ее легко снести, за другую невозможно. Твой брать поступаетъ съ тобою несправедливо? — не относись къ этому со стороны несправедливости: за эту ручку но снесешь; лучше отнесись съ такой стороны: онъ твой братъ, человѣкъ, вскормленный вмѣстѣ съ тобою; при такомъ отношеніи ты возьмешься за вещь съ того конца, за который ее можно снести.

XLIV.
Не смѣшивай себя съ тѣмъ, что принадлежитъ тебѣ.

Плохо разсуждаетъ тотъ, кто говоритъ: «Я богаче васъ, слѣдовательно, я лучше васъ; я краснорѣчивѣе, слѣдовательно, я лучше». Разсуждая правильно, надо сказать: «Я богаче васъ, слѣдовательно, мое богатство превосходитъ ваше; я краснорѣчивѣе, слѣдовательно, мои рѣчи превосходятъ ваши». Но самъ ты не богатство и не рѣчи.

XLV.
Не осуждать поведенія другого.

Такой то беретъ ванну слишкомъ рано^[74]. Не говори: «Онъ поступаетъ дурно», а скажи: «Это слишкомъ рано». Такой то пьетъ много вина. Не говори: «Онъ поступаетъ дурно», а скажи: «Это слишкомъ много». Ибо, не узнавъ мотивовъ его рѣшенія, какъ можешь ты знать, дурно ли онъ поступаетъ?^[75]. Такимъ образомъ, тебѣ не случится видѣть и понимать одно, а высказываться о другомъ^[76].

XLVI.
Не назвать сей философомъ, а быть онъ.

I. Никогда не называй себя философомъ и не болтай о философскихъ теоріяхъ передъ чернью; но дѣлай то, что вытекаетъ изъ этихъ теорій, подобно тону, какъ на пиру не разсуждай, какъ слѣдуетъ ѣсть, а ѣшь, какъ слѣдуетъ. Помни, какъ рѣшительно Сократъ отвергалъ всякое хвастовство. Молодые люди являлись къ нему съ просьбой рекомендовать ихъ другимъ философамъ, и онъ исполнялъ ихъ просьбу; такъ выносилъ онъ пренебреженіе!^[77].

II. Если, въ кругу невѣждъ зайдетъ разговоръ о теоретическомъ вопросѣ — ты помалкивай, ибо очень опасно извергать немедленно то, чего еще не переварилъ^[78]. А если тебѣ говорятъ, что ты де ничего не знаешь и ты не конфузишься своего невѣжества, знай, въ такомъ случаѣ, что ты уже приложилъ руку къ дѣлу мудрости. Ибо овцы не показываютъ пастухамъ, сколько онѣ съѣли, но, переваривъ свой кормъ внутри, производятъ наружу шерсть и молоко. Такъ и ты не налагай передъ чернью правилъ, а переваривъ послѣднія, обнаруживай дѣла, которыя ими порождаются^[79].

XLVII.
Быть человѣкомъ строгой жизни, но хвастаясь этимъ.

Если ты воздержанъ во всемъ, что касается тѣла, не хвастайся, этимъ; и если пьешь воду, не говори кстати и некстати: я пью воду. Хочешь пріучаться къ подвигу? — дѣлай это для себя, а не для другихъ. Не обнимай статуи^[80], но когда томишься палящей жаждой, набери въ ротъ свѣжей воды и выплюнь ее и никому не говори объ этомъ.

XLVIII.
Признаки, по которымъ можно узнать обыкновеннаго человѣка и философа.

I. Состояніе и характеръ обыкновеннаго человѣка: онъ никогда не ожидаетъ полезнаго или вреднаго отъ себя самого, а всегда отъ внѣшнихъ вещей.

II. Состояніе и характеръ философа: все, что полезно или вредно, онъ ожидаетъ отъ себя самого.

III. Признаки человѣка, преуспѣвающаго въ мудрости: никого не порицаетъ и не хвалитъ; ни на кого не жалуется, никого не обвиняетъ; не говоритъ о себѣ, какъ о лицѣ, имѣющемъ значеніе или обладающемъ знаніями. Если ему помѣшали въ какомъ либо дѣлѣ, обвиняетъ только себя; если его хвалятъ, смѣется про себя надъ хвалящимъ^[81]; если бранятъ, не защищается^[82]. Но онъ слѣдитъ и наблюдаетъ за собой, какъ за выздоравливающимъ, опасаясь возмутить въ чемъ-либо спокойствіе, зарождающееся въ немъ раньше, чѣмъ оно окрѣпнетъ.

IV. Онъ отрѣшился отъ всякаго желанія, онъ перенесъ свое отвращеніе исключительно на тѣ вещи, которыя, завися отъ насъ, противорѣчать природѣ. Онъ умѣряетъ свои порывы къ какимъ бы то ни было вещамъ. Если его считаютъ глупцомъ или невѣждой, онъ ничуть не тревожится этимъ. Словомъ, онъ остерегается самого себя, какъ врага, какъ человѣка, разставляющаго ему ловушки.

XLIX.
Комментировать философовъ — не значитъ быть философомъ.

Если кто-нибудь хвастается тѣмъ, что можетъ понять и объяснить Хризиппа^[83], скажи про себя: значитъ, если бы Хризиппъ не писалъ темно, этому человѣку нечѣмъ было бы гордиться^[84]? А я, — чего я хочу? Знать природу и слѣдовать ей. Итакъ, я ищу, кто мнѣ ее объяснитъ и услыхавъ, что таковъ Хризиппъ, иду къ нему. Но я не понимаю его произведеніе; ищу, кто мнѣ ихъ растолкуетъ. Пока, мнѣ рѣшительно нечѣмъ гордиться. Когда же я нашелъ толкователя, мнѣ остается примѣнить надѣлѣ правила, которыя онъ разъясняетъ, — только это можетъ сдѣлать меня гордымъ. А если я только восхищаюсь искусствомъ толкователя, — что я такое, какъ не грамматикъ вмѣсто философа; разница лишь въ томъ, что вмѣсто Гомера я объясняю Хризиппа. Пусть лучше, если мнѣ скажутъ: «Объясни мнѣ Хризиппа», я покраснѣю отъ того, что не могу согласовать мои дѣйствія съ моими словами.

L.
Моральные займы.

Всѣмъ этимъ правиламъ оставайся вѣренъ какъ законамъ, преступать которые грѣхъ. Что будутъ говорить о тебѣ, о томъ не заботься: это ужъ не твое дѣло.

LI.
Практика и теорія.

Когда же ты признаешь себя достойнымъ осуществлять лучшее и не преступать болѣе ни въ чемъ того, что предписываетъ тебѣ разумъ? Даны тебѣ принципы, которые ты долженъ былъ одобрить; и ты ихъ одобрилъ; какого же еще учителя ожидаешь ты, чтобы свалить на него заботу о твоемъ исправленіи, а? Ты вѣдь не ребенокъ, ты уже взрослый человѣкъ. Если теперь небрежешь о себѣ и распускаешь себя, откладываешь и откладываешь, безъ конца назначаешь и пропускаешь день, съ котораго начнешь слѣдить за собой, то въ концѣ-концовъ утратишь да же сознаніе того, что вовсе не преуспѣваешь въ мудрости и проживешь и умрешь дюжиннымъ человѣкомъ {Древніе моралисты постоянно возвращаются къ этой темѣ: нечего откладывать до завтра. Все, что въ нашей власти — также въ нашей власти сегодня, какъ и завтра. Откладывать до завтра, значитъ создавать себѣ препятствіе сегодня, связывать свою свободу. Поэтому, говоритъ Эпиктетъ, въ другомъ мѣстѣ: «то, что можно съ пользою отложить, еще полезнѣе оставить совсѣмъ». — «Мы но живемъ, — энергически говоритъ Сенека, — мы приготовляемся жить; мы откладываемъ все: non vivunt, aed victuri sunt, omnia differant».-- А поэтъ-стоикъ Персій: "Я сдѣлаю это завтра, говоришь ты? — Ты сдѣлаешь завтра, какъ сегодня. — Какъ! трудно тебѣ уступить мнѣ день? — Но когда этотъ день пройдетъ и забрезжетъ новое утро, мы уже истратимъ это «завтра», ставшее «вчера», и новое завтра поведетъ за собой наши годы, оставаясь вѣчно недостижимымъ:

Jam eras hesternum consumpsimus; aliud cras

Egerit hos annos, et semper paulum erit ultra.}.

Итакъ, считай себя уже достойнымъ жить, какъ человѣкъ зрѣлый; и преуспѣвающій въ мудрости: пусть все, что кажется тебѣ лучшимъ, будетъ для тебя ненарушимымъ закономъ. Предстоитъ ли трудъ, или удовольствіе, слава или безславіе, помни, что это и есть сраженіе, Олимпійскія игры, и что отступать уже нельзя: въ одинъ день и въ одномъ дѣлѣ твоя зарождающаяся мудрость будетъ утрачена или спасена.

Именно такимъ образомъ Сократъ сдѣлался совершеннымъ, не прилѣпляясь ни къ чему, кромѣ разума, во всѣхъ вещахъ, какія только представлялись ему. И ты, хотя ты еще не Сократъ, долженъ, однако, жить, какъ человѣкъ, желающій стать Сократомъ.

LII.
Три части философіи.

Первая и самая необходимая часть философіи — та, которая трактуетъ о практическомъ приложеніи теорій: напримѣръ, не лгать^[85]. Вторая — та, которая содержитъ доказательства: напримѣръ, какимъ принципомъ доказывается, что не слѣдуетъ лгать^[86]. Третья — та, которая подтверждаетъ и поясняетъ остальныя, напримѣръ, какъ убѣдиться въ томъ, что это есть доказательство^[87]? Что такое доказательство? что такое послѣдовательное разсужденіе? что такое противорѣчіе?что истинно, что ложно?

Третья часть необходима для второй, вторая необходима для первой, но самая необходимая, на которой нужно сосредоточиться — это первая; Мы же поступаемъ наоборотъ. Мы копаемся надъ третьей и ей посвящаемъ весь нашъ трудъ, тогда какъ первую оставляемъ совершенно безъ вниманія. Вотъ почему мы лжемъ, хотя аргументы, которые доказываютъ, что лгать не слѣдуетъ, у насъ подъ рунами^[88].

LIII.
Различныя изрѣченія.

Пусть въ умѣ твоемъ всегда присутствуютъ слѣдующія мысли:

Веди меня, Юпитеръ, и ты, Судьба,

Въ то мѣсто, которое вы назначили для меня,

Я послѣдую за вами безъ колебаній; если бы я отказался,

Я былъ бы виновенъ и все-таки послѣдовалъ бы за вами *).

Кто умѣетъ уступать необходимости,

Того мы считаемъ мудрымъ и свѣдущимъ въ вещахъ божественныхъ. **)

«О, Критонъ, если это угодно богамъ, пусть такъ и будетъ!»

«Анитъ и Мелить могутъ убить меня, но не повредить мнѣ» ***).

• ) Это стихи Клеанта, поэта-философа. Извѣстна его исторія. Родившись въ Ассосѣ, въ Эоліи, около 310 года, онъ готовился къ профессіи атлета, когда познакомился съ Зенономъ въ Афинахъ. Принужденный бѣдностью работать у Афинскихъ садовниковъ, онъ по ночамъ поливалъ растенія, а днемъ слушалъ Зенона и учился. Онъ былъ преемникомъ Зенона въ Отоѣ. Сохранился его гимнъ Юпитеру; вотъ нѣсколько выдержекъ: «Привѣтъ тебѣ, о славнѣйшій изъ безсмертныхъ, существо, которое обожаютъ подъ тысячью именъ, Юпитеръ, вѣчно могущественный, тебѣ, хозяинъ природы, тебѣ, управляющему всѣми вещами посредствомъ закона. Всякому смертному надлежитъ обращаться къ тебѣ съ молитвой; такъ какъ отъ тебя мы родились, и ты надѣлилъ насъ даромъ — словами, — насъ однихъ изъ всѣхъ тварей, живущихъ и ползающихъ на землѣ. Тебѣ мои хвалы, тебѣ вѣчный даръ моихъ пѣсенъ. Необъятный міръ, что вращается вокругъ земли, сообразуетъ съ твоей волей свои движенія и безропотно повинуется твоимъ велѣніямъ. Верховный царь вселенной, твоя власть простирается на всѣ вещи. Ни на землѣ, благодѣтельный богъ, ни въ эфирномъ и божественномъ небѣ, ни въ морѣ, ничто не совершается безъ твоей воли, кромѣ преступленій, совершаемыхъ злыми въ ихъ безуміи… Юпитеръ, творецъ всѣхъ благъ, богъ, котораго скрываютъ мрачныя тучи, властитель грома, извлеки людей изъ ихъ пагубнаго невежества; разсѣй мракъ ихъ души, отецъ нашъ, и дай вамъ уразумѣть мысль, которая тебѣ служитъ для управленія міромъ по справедливости». — Стихи, цитируемые Эпиктетомъ, переведены на латинскій языкъ Сенекой (Epist. 107). который прибавляетъ къ нимъ слѣдующій, еще болѣе энергичный стихъ:

Ducunt valentem fata, nolentem trahunt.

• • ) Эти два стиха принадлежатъ Эврипиду, у котораго Эпиктетъ и Маркъ Аврелій часто заимствуютъ цитаты.

• • • ) Эти. два изрѣченія заимствованы: одно изъ Критона, другое изъ Апологіи. Эпиктетъ любилъ ихъ цитировать. См. также Марка Аврелія.

---

Текст издания: Стоицизм и христианство: Эпиктет, Марк Аврелий и Паскаль / Жан Мари Гюйо. Переводчики: И. Нахамкис, М. Энгельгардт. — 1901.

---

1. Это различіе между тѣмъ, что зависитъ отъ человѣка и тѣмъ, что зависитъ отъ внѣшнихъ причинъ — основная идея моральной системы стоиковъ, о которой Цицеронъ сказалъ: Respondent prima extremis, media utrisque, omnibus omnia.
2. Изъ общихъ принциповъ стоицизма вытекаютъ, какъ видимъ, практическія послѣдствія. Извѣстно, какое значеніе стоики, какъ и эпикурейцы, придавали отсутствію безпокойства, невозмутимости, Въ эту эпоху раболѣпія и униженія каждый чувствовалъ желаніе замкнуться въ невозмутимомъ спокойствіи, такъ сказать, уйти въ самого себя. Это обращеніе къ себѣ самому было полезно для философіи, направивъ ее отъ внѣшнихъ вещей — къ внутренней личности; отъ объектовъ мыслимыхъ — къ мыслящему субъекту; отъ объектовъ желаемыхъ къ самой волѣ, словомъ, отъ интеллектуальной точки зрѣнія къ моральной.
3. Надо распроститься съ вещами, совершенно несовмѣстимыми съ достоинствомъ и свободой, каковы, напр., ложь, лесть, низость и проч.; надо отложить попеченіе о вещахъ, которыя случайно могутъ совмѣститься съ свободой, напр., богатство, извѣстность, etc.
4. Родъ моральнаго эклектизма, къ которому стремились эпикурейцы.
5. Стоическій мудрецъ, всемогущій въ своемъ внутреннемъ мірѣ, измѣняетъ или подавляетъ по своей волѣ свои желанія и опасенія: онъ «обработываетъ свою душу, какъ плотникъ дерево, кожевникъ кожу». — См. Объясненія.
6. «Ни одна еще не доступна тебѣ», т. е., ты достигъ еще только первой ступени посвященія и неспособенъ отличать я преслѣдовать то, что дѣйствительно желанно.
7. Намекъ на тѣло, этотъ «бренный сосудъ», въ которомъ заключена душа (см. Разговоры Эпиктета и Мысы Марка Аврелія). «Первое средство, говоритъ Эпиктетъ въ Разговорахъ, лучшее средство, главное средство, которое является, такъ сказать, ключомъ ко всему — это привязываться къ кому бы то ли было только какъ къ вещи, которая можетъ быть похищена у васъ, къ вещи, природа которой тождественна съ природой глинянаго сосуда или стеклянной чаши. Сосудъ разобьется, — и вспомнивъ, чѣмъ онъ былъ, мы не станемъ огорчаться. Точно также, когда ты обнимаешь своего ребенка, друга, брата, не отдавайся всецѣло своему побужденію, не давай хода твоей радости, но сдерживай ее и умѣряй ее, какъ тѣ, кто, идя за тріумфаторомъ, напоминаютъ ему, что онъ человѣкъ.
8. Безъ сомнѣнія вполнѣ „естественно“, что хрупкій сосудъ разбивается и смертный человѣкъ умираетъ. Но еще вопросъ, можетъ ли естественное удовлетворить мой разумъ, мою моральную волю, какъ утверждаютъ стоики. Въ самомъ дѣлѣ, если я люблю кого нибудь истинной любовью, то люблю не смертную вещь, но отдѣляя душу отъ бренной оболочки, отъ которой не хочетъ отдѣлить ее Эпиктетъ; привязываюсь къ ней, не подвластной уничтоженію. Такимъ образомъ, я исправляю, преобразовываю самое природу, превозмогаю своей волей необходимость ея законовъ и, можетъ быть, въ этомъ то и заключается суть любви къ другому. Когда, затѣмъ, законы природы, взявъ свое, показываютъ мнѣ, что не только свободная душа заключалась въ любимомъ существѣ, но и тѣло, подвластное необходимости, мудрено ли, что „я смущаюсь“? Я испытываю въ этомъ случаѣ не только огорченіе, но и негодованіе, сознаніе своего рода несправедливости со стороны природы. Стоики усматривали во всякомъ страданіи только пассивное измѣненіе чувствительности; но моральное страданіе — это воля, которая борется съ природой и, по ихъ же выраженію, работаетъ, „трудится“ надъ ея исправленіемъ; въ этомъ смыслѣ страданіе хорошо, его роль въ здѣшнемъ мірѣ — постоянно противупоставлять нашъ моральный идеалъ нашей физической природѣ и, путемъ этого контраста, побуждать нашу природу къ совершенствованію.
9. Извѣстно, какое важное значеніе имѣла ванна у древнихъ; оттого моралисты постоянно обращаются къ этому предмету, какъ къ одному изъ самыхъ обыкновенныхъ житейскихъ актовъ: ванну брали, какъ говорить Марціалъ, находя: „nam thermis iterum cunctis iterumque lavatur“. Ванну брали утромъ, вечеромъ, передъ главной ѣдой, передъ какимъ нибудь важнымъ рѣшеніемъ, иногда передъ рѣшеніемъ вопроса о жизни и смерти. Ванна, говорили древніе, укрѣпляетъ члены и просвѣтляетъ умъ. Большинство источниковъ были посвѣщены Геркулесу, богу силы. Въ баняхъ сталкивались различные классы общества: богатые и бѣдные, патриціи и плебеи. Сами императоры не брезгали иногда посѣщать публичныя бани.
10. То есть, всѣ наши частныя дѣйствія надо подчинять общему рѣшенію, которое должно управлять нашей жизнью: рѣшенію быть свободнымъ. — Та же теорія у Канта.
11. См. Введеніе и Объясненія.
12. См. послѣднія строки Апологіи, которую Платонъ влагаетъ въ уста Сократу: „О, мои судьи, надѣйтесь на смерть и помните, что для добраго нѣтъ ничего дурного“ и въ жизни, ни послѣ смерти, и что боги никогда не оставляютъ его; ибо то, что выпадаетъ мнѣ на долю сегодня, не есть дѣло случая; но для меня очевидно, что умереть и освободиться отъ житейскихъ заботъ есть высшее счастье, на которое я могу разсчитывать; и я не сержусь за него ни на судей, приговорившихъ меня, ни на моихъ обвинителей. А между тѣмъ, не таково было ихъ намѣреніе, побудившее обвинить и осудить меня; напротивъ, они думали причинить мнѣ зло, и за это я могъ бы попенять на нихъ… Но время разстаться: — мнѣ, чтобы умереть, вамъ, чтобы жить. Чей жребій лучше? Никто не знаетъ этого, кромѣ Бога».
13. Сенека (Epist. 66): Nihil damnavi, nisi me.
14. Онъ не обвиняетъ никого, потому что понимаетъ все и терпитъ все.
15. «Можно хвалиться только тѣмъ, что твое — говорить Сенека (Epiet. XLI). Виноградъ хвалятъ, когда тычины ломятся подъ тяжестью гроздій. Предпочтутъ ли ему виноградъ съ золотыми гроздьями или золотыми листьями? Нѣтъ, достоинство винограда въ его плодородіи; такъ и у человѣка нужно хвалить то, что принадлежитъ человѣку. Онъ имѣетъ хорошихъ рабовъ, великолѣпный дворецъ, обильную жатву, большіе доходы; все это не онъ, а его обстановка. Удивляйтесь въ немъ тому, чего нельзя ни дать ему, ни отнять у него; тому, что есть собственность человѣка; то-есть его душѣ, а въ душѣ — мудрости».
16. Тонкое и вѣрное замѣчаніе. Извѣстно, что Калигула велѣлъ построить мраморную конюшню для своего коня и собирался даже назначитъ его консуломъ. Не заходя такъ далеко, многіе и въ наше время хвастаются достоинствами лошади. — По поводу изрѣченій этого рода Паскаль говорить: «Манера Эпиктета… наилучшая для усвоенія, такъ какъ состоитъ въ подборѣ мыслей, порожденныхъ повседневными разговорами».
17. По мнѣнію одного изъ комментаторовъ Правилъ (см. Симилицій, in Énchirid.), море съ его вѣчными перемѣнами и волненіями представляетъ міръ. Корабль, приносящій и уносящій души — судьба или случай. Кормчій — Богъ. Берегъ, у котораго останавливается корабль — мѣсто нашего обитанія, наша родина, наша семья. Сойти на берегъ за водой — символъ занятій, необходимыхъ для жизни. Растенія и раковина представляютъ вещи второстепенныя, не необходимыя для насъ, которыя даются и отнимаются «великимъ Все», и которыя мы должны брать или отдавать, не спуская глазъ со Всего, управляемаго внутреннимъ Провидѣніемъ.
18. Можно броситъ «всѣ эти вещи» съ покорностью, если это дѣйствительно вещи; но нельзя такъ легко разставаться съ людьми, да и не должно.
19. Эту характеристику жизни, согласно стоическимъ воззрѣніямъ, можно сравнить съ характеристикой жизни по христіанскимъ воззрѣніямъ, которую набрасываетъ Боссюэтъ въ одной изъ своихъ краснорѣчивѣйшихъ тирадъ: «Жизнь человѣческая подобна дорогѣ, ведущей въ ужасную пропасть… Я хотѣлъ бы вернуться назадъ: Иди! Иди! Непобѣдимая тяжесть, неодолимая сила увлекаетъ васъ, надо безостановочно приближаться къ пропасти. Тысячи препятствій, тысячи тяготъ утомляютъ и удручаютъ насъ по пути. И если бы еще можно было избѣжать этой ужасной пропасти! Нѣтъ, нѣтъ; надо идти, надо бѣжать, такова скоротечность годовъ. Мы утѣшаемся однако, встрѣчая время отъ времени предметы, которые развлекаютъ насъ: струящіяся воды, быстро увядающіе цвѣты. Хотѣлось бы остановиться: Иди! иди! А между тѣмъ видимъ, какъ падаетъ все, мимо чего прошелъ; страшное разрушеніе! неизбѣжная гибель! Утѣшаешься, потому что удалось сорвать мимоходомъ нѣсколько цвѣтковъ, которые вянуть въ рукахъ отъ утра къ вечеру, нѣсколько плодовъ, которые теряешь, едва отвѣдавъ: навожденіе! иллюзія! Вѣчно увлекаемый впередъ, ты приближаешься къ ужасной пропасти; уже все начинаетъ тускнѣть: сады не такіе цвѣтущіе, цвѣты не такіе пышные, ихъ краски не такъ ярки, луга не такъ веселы, воды не такъ свѣтлы, все мутнѣетъ. Тѣнь смерти является; начинаешь чувствовать близость роковой бездны. Но приходится вступать на самый край. Еще шагъ, ужасъ смущаетъ чувство, голова кружится, глаза блуждаютъ. Надо идти, хочешь отступить вспять, невозможно, все погибло, все улетучилось, все исчезло».
20. Сенека, de provid., 5: Quid est boni viri? praebere se fato.-- Посредствомъ этого принесенія себя въ жертву судьбѣ, этого добровольнаго подчиненія необходимости событій, стоики надѣются обрѣсти въ самой необходимости событій свободу души.
21. Это почти слова Іова: Dominus dedit, dominus abatulit.-- Что у избранника Іеговы было покорностью произвольнымъ и неисповѣдимымъ велѣніямъ Господа Бога, то у философа является свободнымъ подчиненіемъ, разумнымъ и необходимымъ закономъ природы, которую онъ понимаетъ и любитъ. Nihil indignetur sibi accidere, говоритъ Сенека (epist. 74), aciatque ilia ipsa quibus laedi videtur ad conservationem univerei pertinere, et ex his esse quae cursum mundi officiumque consummant.-- И въ другомъ мѣстѣ: Non pat et Deo, sed assentior. Ex animo ilium, non quia necesse est, sequor (epist. 96).
22. Эта мысль, поразившая Паскаля, цитируется у него также, какъ правило XVII, въ разговорѣ съ de-Saci. — Ср. Сенека, ad Marc. 10; Quidquid est hoc, quod circa nos ex adventitia fulget, liberi, honoree, opes… aliens commodatique apparatus sunt. Nihil horum dono datur, collaturis et ad dominos redituris instrumentis scena adornatur.
23. См. въ Поясненіяхъ разсказъ Эпиктета о томъ, какъ у него украли его желѣзную лампу.
24. См. Поясненія: «Простите мнѣ, какъ прощаютъ влюбленнымъ; я не принадлежу себѣ, я безумецъ!» — говоритъ Эпиктетъ съ увлеченіемъ, не лишеннымъ ироніи.
25. Безъ сомнѣнія, нельзя желать, чтобы порокъ не былъ порокомъ, но можно желать, чтобы порока не было.
26. Желая только того, что зависитъ отъ тебя.
27. Сенека (epist): Nunquam major est animus quam ubi aliena seposult; et fecit sibi pacem nihil tlmendo: fecit sibi divitias nihil concnpiscendo. — «Кого можно назвать богатымъ человѣкомъ?» — спрашивали у Эпиктета. — «Того, чьи желанія удовлетворены», — отвѣчалъ онъ.
28. Это сравненіе жизни съ пиромъ только рѣзче обнаруживаетъ ошибку стоической доктрины, которая смѣшиваетъ блюда съ участниками пира, поведеніе, котораго нужно придерживаться въ отношеніи блюдъ, съ поведеніемъ въ отношеніи людей.
29. Діогенъ Синопскій, съ его бочкой, замѣнявшей домъ, зернами, служившими пищей, и водой въ качествѣ питья, — Діогенъ, который, будучи рабомъ, сумѣлъ остаться искреннимъ, — всегда оставался типомъ истиннаго мудреца въ глазахъ стоиковъ и циниковъ. Эпиктетъ постоянно приводитъ его въ примѣръ.
30. У Гераклита Эфесскаго стоики заимствовали отчасти свою концепцію міра.
31. «Такъ какъ другіе не удручены имя». — Это соображеніе кажется страннымъ, но вполнѣ соотвѣтствуетъ духу стоицизма. Въ самокъ дѣлѣ, по мнѣнію стоиковъ, зло реально лишь въ томъ случаѣ когда оно поражаетъ разумъ, а не воображеніе; а разумъ универсаленъ, стало быть то, что кажется зломъ разуму одного индивидуума, должно казаться таковымъ же разуму всѣхъ остальныхъ индивидуумовъ. Предположимъ, напротивъ, что событіе, считаемое зломъ, случилось съ какимъ либо индивидуумомъ и только этотъ индивидуумъ удрученъ имъ, — это зло не затрогиваетъ разума, стало быть, не есть настоящее зло. — Ср. эту мысль съ гл. XXVI; см. Поясненія.
32. Сенека, Epist. 77: Quomodo fabula, etc vita; non quam din, sed quam bene acta sit, refert. Nihil ad rem pertinet, quo loco desinas. Quocumque voles desiw. tantum bonam clausulam impone.-- Ср. Маркъ Аврелій, XII, 36. «О человѣкъ, ты былъ гражданиномъ вселенной; не все ли тебѣ равно, былъ ты имъ пять лѣтъ или три года?… Актеръ уволенъ изъ театра антрепренеромъ, который его нанялъ. — Да я еще не сыгралъ пяти актовъ, а сыгралъ только три! — Вѣрно, но въ жизни три акта составляютъ полную комедію. Ступай же съ миромъ; тотъ, кто увольняетъ тебя, не гнѣвается». — Ср. Боссюэта, Sermon sur la mort; «Я вступаю въ жизнь съ обязательствомъ оставить ее, являюсь, чтобы исполнить свою роль; являюсь, чтобъ показаться, какъ и другіе; затѣмъ нужно исчезнуть. Я вижу, какъ люди проходятъ передо мной; другіе увидятъ, какъ я пройду и, въ свою очередь, явятъ тоже зрѣлище своимъ преемникамъ, а въ концѣ концовъ всѣ сольются въ небытіи. Я пришелъ лишь для того, чтобы пополнить число; больше я ни на что не нуженъ; и пьеса была бы разыграна ничуть не хуже, еслибъ меня не было въ театрѣ».
33. Вѣрно ли, что между людьми распредѣлены готовыя роли? Эти фаталистическія теорія, съ увлеченіемъ принятыя Паскалемъ, должны, повидимому, убивать человѣческую иниціативу. Въ дѣйствительности, каждый изъ насъ самъ назначаетъ себѣ роль въ этой жизни, и сами люди сообща разыгрываютъ, какъ умѣютъ, великую человѣческую комедію. Исполняютъ хорошо только ту роль, которую приняли добровольно; еще лучше исполняютъ ту, которую сами создали.
34. Это значить слишкомъ мало интересоваться тѣмъ, что касается другихъ. Тѣ, кого я люблю, не должны ли быть для меня какъ бы вторыми я?
35. Тацитъ (Анналы, VI): Neque mala vel bona, quae vulgus pulet. Multos qui confllctari adversls vldeantur, beatos; ac plerosqne, quanquam magnas per opes, miserrimos: si till gravem fortunam constanter tolerent; hi prospera inconsulte utantur.
36. Зависть и ревность являются у васъ вслѣдствіе безсилія, вслѣдствіе бѣдности: тотъ не завидуетъ, кто богатъ всѣми благами; а если единственныя истинныя блага заключаются въ нашей волѣ, то каждый можетъ ими обладать, стоить только захотѣть. Итакъ, въ отношеніи воли всѣ — богатые и бѣдные, великіе и малые — равны: моральное богатство, по выраженію Сенеки, распредѣляется, не дѣлясь: «оно цѣликомъ достается каждому и цѣликомъ всѣмъ».
37. Паскаль цитируетъ эту мысль въ Рололоря съ де-Саси. Онъ понимаетъ ее, безъ сомнѣнія, въ христіанскомъ смыслѣ, т. о. въ томъ смыслѣ, что Эпиктетъ желаетъ этимъ постояннымъ представленіемъ смерти принизить насъ въ нашихъ собственныхъ глазахъ, заставить насъ почувствовать наше безсиліе и смириться передъ Богомъ. Далекій отъ этого, Эпиктетъ желаетъ, чтобы мы стали выше смерти и воображаемыхъ золъ, которыя нашъ разумъ предводитъ и принимаетъ, чтобы мы познали свое могущество, почувствовали Бога, который въ насъ, и поднялись къ Богу, который надъ нами.
38. Какъ извѣстно, Эпиктетъ, пытаясь говорить о философіи римскому простонародью, былъ принужденъ къ молчанію взрывами хохота и насмѣшекъ.
39. Это случилось съ самимъ Эпиктетомъ.
40. Это предпріятіе — отысканіе свободы и мудрости.
41. См. въ Поясненіяхъ главу Эпиктета о дружбѣ и истинныхъ друзьяхъ.
42. «Несправедливы» — требуя, чтобы мудрый пожертвовалъ собственными благами; «неблагоразумны» желая, какъ блага, вещей, которыя вовсе не составляютъ блага.
43. Это мѣсто, повидимому, намекаетъ на людей, понимающихъ дружбу въ смыслѣ Эпикура, какъ полезнѣйшее изъ всѣхъ пріобрѣтеній: друзей заводятъ ради выгоды, чтобъ получатъ, а не давать. Нужно, говорить Эпикуръ, культивировать дружбу, какъ воздѣлываютъ поле, чтобъ получить урожай. — Однако, самъ Эпикуръ, увлеченный почтеніемъ и культомъ дружбы, повидимому, не совмѣстимыми съ его доктриной, сказалъ въ одномъ изъ своихъ правилъ: «Надо иной разъ и умереть за друга».
44. Своимъ наставленіемъ и примѣромъ. См. Поясненія.
45. Эта глава остроумна, въ ней заключается также глубокая мысль; сколько людей сдѣлались бы бѣдняками, если бы у нихъ отняли все, что овя купили цѣной своей нравственности.
46. Развѣ тутъ нѣтъ разницы: мы любимъ особенною и чисто личною любовью тѣхъ, кто связанъ съ нами, тогда какъ остальныхъ людей мы любимъ безличною любовью?
47. Цѣль сотворенія міра — осуществленіе добра: существованіе зла доказывало бы, что Богъ или природа, поставивъ себѣ эту цѣль, не достигли ея — что немыслимо для всемогущей причины. Итакъ, зло не существуетъ въ мірѣ, по мнѣнію стояковъ; оно существуетъ только въ вашемъ воображеніи, которое принимаетъ боль и смерть за Зло; но разумъ и воля, поправляя воображеніе, устраняютъ это зло, присущее намъ: то есть устраняютъ всякое зло. Нравственный человѣкъ оправдываетъ Бога.
48. Сенека, De ira, II, 31: Turpissimam, aiebat Fabius, imperatori excusationem esse: Non putavi. Ego turpissimam homini puto. Omnia puta, exspecta… Semper fulurum aliquid quod le offendat, existima.
49. И въ наше время не мало такихъ большихъ дѣтей.
50. Евфратъ, о которомъ говоритъ съ такою похвалой Эпиктетъ, и о которомъ онъ упоминаетъ въ другомъ мѣстѣ (Dissert. II. 15; VII, 57), былъ египетскій философъ. (Ср. Плиній младшій, Epist. L 10). По словамъ Діона, онъ лишилъ себя жизни, чтобъ набѣжать бѣдствія старости.
51. Это напоминаетъ слова Христа: «Послѣдніе будутъ первыми». Но, по ученію христіанства, они будутъ первыми въ другомъ мірѣ, въ будущей жизни: по ученію стоиковъ, они первые теперь, въ этой жизни: этимъ первенствомъ они не обязаны никому, даже Богу: они обязаны имъ самимъ себѣ, они обладаютъ имъ въ своемъ сознаніи.
52. Deum coluit qui novit, сказалъ Сенека. — Стоики энергично боролись съ внѣшнимъ культомъ, этимъ скопищемъ извѣстныхъ и нелѣпыхъ обрядовъ. И въ этомъ отношеніи они заставляютъ человѣка обратиться къ нему самому, если онъ хочетъ обрѣсти Бога, пусть ищетъ его не въ внѣшнемъ мірѣ, не въ храмѣ, не въ обрядностяхъ, а въ себѣ самомъ, своимъ разумомъ, своей любовью. «Освободите Бога» — скажетъ Дидро. Сенека и Персій рисуютъ портретъ языческаго Тартюфа, который проситъ у боговъ того, что постыдился бы просить у людей: «До полнаго безумія дошли ныньче люди! — говорить Сенека (Epiet. 41 и 10). Они бормочатъ вполголоса безстыжія просьбы на ушко богамъ. Если кто нибудь слушаетъ ихъ, они умолкаютъ. Они не посмѣли бы сказать людямъ того, что говорятъ богамъ»! — А Персій: «Люди были бы поставлены въ очень затруднительное положеніе, если бы ихъ заставили произносить свои молитвы во всеуслышаніе, aperto vivere vote. Мудрость, честь, добродѣтель — вотъ чего просятъ громко, чтобъ слышали сосѣди; а вотъ молитва, которую бормочать чуть слышно: „О! еслибъ мнѣ довелось увидѣть великолѣпныя похороны моего дяди!… Если бы мой воспитанникъ, котораго я прижимаю къ сердцу и послѣ котораго я законный наслѣдникъ, могъ получить свой отпускъ. Вѣдь въ концѣ-концовъ это было бы счастьемъ для него: онъ страдаетъ отъ язвъ, желчь душитъ и изводить его“… О, души, пригнутыя къ землѣ и чуждыя небесныхъ вещей! (О curvae in terras animae et caelestinm inanes!). Зачѣмъ приносить въ храмъ такія мысли и судить о томъ, что угодно богамъ, по вашей испорченной плоти?» (Сатиры, II, 7, 44).
53. Въ этомъ параграфѣ излагается оригинальное воззрѣніе. Идея нравственнаго блага, высшаго, чѣмъ физическое благо и зло, необходима для истиннаго благочестія. Только нравственный человѣкъ можетъ любить Бога, такъ какъ только онъ можетъ объяснить и оправдать міръ; если бы не существовало моральнаго блага, сколько зла было бы во вселенной!
54. Сынъ, осыпающій упреками отца, это человѣкъ, хулящій Бога; Этеоклъ и Полиникъ — люди, которые, будучи братьями, слишкомъ часто бываютъ братьями врагами. — Эпиктетъ не однажды возвращается къ этому сравненію съ братьями врагами (см. Поясненія).
55. Безъ сомнѣнія, въ случаѣ неурожая.
56. То есть; тамъ, гдѣ человѣкъ не находятъ для себя пользы, ему не за что быть признательнымъ; а безъ признательности не можетъ быть благочестія. Эпиктетъ вовсе не хочетъ сказать, что благочестивымъ можно быть только ради выгоды.
57. Ср. Воспоминанія, IV, III. «Вотъ что меня огорчаетъ, Сократъ: никто не благодаритъ боговъ, какъ слѣдуетъ, за ихъ благодѣянія. — Не тревожься этимъ, Эйтидемъ. Ты знаешь отвѣтъ Дельфійскаго оракула тѣмъ, кто спрашиваетъ его, какъ нужно чтить боговъ. Слѣдуйте законамъ вашей страны. А законъ всѣхъ странъ предписываетъ каждому жертвовать по его средствамъ. Какой же способъ почитанія боговъ можетъ быть лучше и благочестивѣе того, который они сами предписываютъ!!
58. По системѣ стоиковъ, разумъ и воля человѣческіе создаютъ качество и цѣну вещей (См. выше).
59. „Сократъ находилъ смѣшнымъ обращаться къ богамъ съ такими вопросами, рѣшать которые мы можемъ сами съ помощью данныхъ намъ богами способностей: это все равно, что спрашивать у нихъ, должны ли мы довѣрить свою колесницу искусному или неумѣлому кучеру, свой корабль плохому или хорошему лоцману. Онъ называлъ нечестивой манію спрашивать боговъ о томъ, что мы легко можемъ узнать путемъ разсчета или примѣнивъ мѣру и вѣсъ. — Будемъ изучать то, что боги позволили намъ знать--говорилъ онъ; но прибѣгнемъ къ искусству гадателя, чтобы узнать о вещахъ, которыя отъ васъ скрыты; боги сообщаются съ тѣми, кого взыщутъ своей милостью“. (Воспоминанія, 1, 1).
60. Напримѣръ, въ наукѣ, въ философіи, въ морали, въ естественной религіи можно пользоваться разумомъ; поэтому безполезно совѣтоваться съ жрецами и гадателями о томъ, какъ намъ думать, какъ поступать, какъ познавать и чтить Бога, и проч. Во всемъ этомъ только разумъ можетъ руководить нами. — Напротивъ, въ эмпирическихъ искусствахъ, въ торговлѣ, напр., когда все высчитано, неожиданное происшествіе можетъ разстроить всѣ разсчеты; чтобы предвидѣть это событіе, позволительно обращаться къ богамъ. — Низведенное до такой скромной роли, искусство гаданія неизбѣжно должно было исчезнуть. Не преминули замѣтитъ, что не только въ наукѣ, но и въ житейскихъ дѣлахъ, лучшій гадатель все-таки разумъ. Такимъ образомъ, философія отпала у теологіи всѣ ея привилегіи; философъ, благомыслящій человѣкъ, сталъ настоящимъ жрецомъ, единственнымъ истиннымъ служителемъ Божества (См. Разговоры и Мысли Марка Аврелія).
61. Планъ поведенія, набросанный ниже, сжатый очеркъ античной жизни. — Стоики требовали, чтобы человѣкъ не жилъ, какъ придется (praeter propter vita vivitur), а выработалъ общій планъ поведенія, которому бы подчинилъ всю свою жизнь и съ которымъ бы сообразовалъ всѣ свои дѣйствія. Эту идею одинъ изъ новѣйшихъ моралистовъ, Франклинъ, развилъ въ своей картинѣ морали.
62. Какъ извѣстно, древніе, особенно римляне, придавали большое значеніе тому, что они называли decorum — важности и внушительности манеръ. Не удивительно, что Эпиктетъ запрещаетъ философу смѣяться; хотя это запрещеніе не безусловное: мудрый — говоритъ Сенека — долженъ подъ важной внѣшностью сохранять внутреннюю веселость, которая наполняетъ его грудъ, не искажая лица: „Animus debet esse alacer et Adens, et saper omnia erectus. Res severa est verum gaudlum; caeterae hilaritates non Implent pectus, sed frontem remittent; leves sunt (Сенека, epiet. 23)“.
63. „Оставайся, по возможности, чистъ“. Христіанство, какъ высшая правда, скажетъ: „Оставайся чистъ всегда“. Въ другомъ мѣстѣ самъ Эпиктетъ, говоря о философѣ, восклицаетъ: „Его душа должна быть чище солнца“.
64. Этотъ совѣтъ не такъ возвышенъ, но болѣе удобоисполнимъ, чѣмъ Евангельское: „Если тебя ударятъ въ правую щеку, подставь лѣвую“.
65. Партіи зеленыхъ и синихъ возницъ, маленькихъ и длинныхъ щитовъ. Римляне относились съ страстнымъ интересомъ къ той или другой изъ этихъ партій, къ тому или другому изъ этихъ цвѣтовъ: mine favent раппо, pannum amant, — говоритъ Плиній младшій (IX, 6. — См. Тертулліанъ, de Spectac. с. 9; Кассіодоръ, Var. 1. III, epist. 51). Позднѣе дрались изъ за синихъ или зеленыхъ, и по окончаніи представленія кровь лилась на улицахъ.
66. Извѣстно, какую роль играли публичныя чтенія въ Римѣ и въ древности вообще; древніе, не зная книгопечатанія, замѣняли его какъ умѣли, "Нанимали залу, разставляли скамьи, распространяли объявленія, разсылали рабовъ по городу приглашать любителей, затѣмъ, когда великій день наступилъ, поэтъ (или вообще писатель) поднимается на эстраду, расчесанный, въ красивомъ бѣломъ платьѣ, съ большимъ рубиномъ на пальцѣ и, смягчивъ голосъ глоткомъ маслянистаго питья, читаетъ стихи съ томнымъ и умирающимъ видомъ. «И посмотрите — говорить Персій — какъ наши олухи римляне млѣютъ отъ удовольствія, испуская легкія восклицанія, по мѣрѣ того, какъ тирада развивается и щекочетъ ихъ чувства». Восторгъ становится такимъ шумнымъ, что самъ поэтъ, смущенный отъ радости и весь раскраснѣвшійся, долженъ положить ему предѣлъ, сказавъ: довольно! «Такъ вотъ для чего — восклицаетъ Персій — ты сохнешь и блѣднѣешь надъ книгами! До чего мы дошли? En pallor seniumque, о mores!» Мало того, эти похвалы въ извѣстномъ смыслѣ покупаются; ихъ не даютъ даромъ, а продаютъ. Слушатели — собутыльники, бѣдные кліенты, которыхъ кормитъ и одѣваетъ амфитріонъ поэтъ. «Вы угощаете деликатными блюдами, дарите старый, плащъ озябшему кліенту, а потомъ заявляете: я люблю правду. Скажите мнѣ правду о моихъ стихахъ. Да развѣ они могутъ сказать правду»? (См. Martha, Les moralistes sous Vempire romain, Perse).
67. Стоикъ долженъ говорить: «Это дѣло стоитъ или не стоитъ дѣлать» не тогда, когда дѣло уже сдѣлано, а раньше, передъ тѣмъ какъ браться за него. Размышленіе должно предшествовать дѣйствію, а не слѣдовать за нимъ. Разсмотрѣвъ дѣйствіе и рѣшивъ, что оно должно быть исполнено, надо его исполнять и затѣмъ уже принимать съ покорностію всѣ послѣдствія.
68. Не мы должны ожидать вещей, а вещи должны нѣкоторымъ образомъ дожидаться нашего желанія.
69. На это разсужденіе нечего возразить.
70. День для Эпиктета символъ человѣческой души, ночь — символъ тѣла. Сказать: такая то вещь полезна — можно также, какъ сказать: въ данный моментъ день. Фраза имѣетъ смыслъ. Сказать: такая то вещь полезна для тѣла — можно, какъ сказать: въ данный моментъ ночь. Фраза тоже имѣетъ смыслъ. Но если говорить: когда бываетъ ночь, бываетъ день; или: полезное для тѣла полезно для души, — то подобныя фразы являются безсмыслицей. Итакъ, нужно во всѣхъ вашихъ дѣйствіяхъ и во всѣхъ мысляхъ, различать душу и тѣло, какъ день отъ ночи.
71. Главная часть — разумъ, воля. Это сравненіе самой тривіальностью своей ярче обнаруживаетъ ошибку того, кто заботится о ногѣ, когда ходить, и не заботится о душѣ, когда дѣйствуетъ.
72. Сенека (Epist. 65). «Major sum, et ad majora genitus, quam ut tnanciplum sim mei corporis quod equidem non allier asplcio, quam vinculum aliquod libertatl meae circumdatum».
73. Но если бы силлогизмъ былъ живъ, если бы истина была живою, могла ли бы она такъ легко примириться съ тѣмъ, что ее не понимаютъ и не любятъ? Она могла бы простить тому, кто не ищетъ и не желаетъ ея, но не могла бы остаться равнодушной. Также и мудрецъ долженъ прощать несправедливому человѣку; но онъ не можетъ и не долженъ видѣть несправедливость безъ скорби. Стоики черезчуръ уподобляютъ человѣка силлогизму, абстрактному разсужденію; забывая, что это разумъ, живущій и дѣйствующій; воля, которая не только въ себѣ не допускаетъ зла, но и вокругъ себя не желаетъ его видѣть.
74. Однимъ изъ излишествъ въ древнемъ Римѣ были ванны во всякое время, даже по выходѣ изъ за стола: crudi timidique lavantur, говорить Горацій.
75. Въ самомъ дѣлѣ, мы не можемъ высказываться о намѣреніяхъ другого, судить другого. Мы можемъ, правда, порицать я наказывать всѣ дѣйствія, нарушающія наше право; но проникнуть въ сферу внутренней отвѣтственности дѣйствующаго, судить его самого — невозможно. Мы оцѣниваемъ матеріальный фактъ, какъ мудрецъ Эпиктета можетъ измѣрить матеріально количество выпитаго вина или констатировать ранній часъ ванны; но мы не можемъ знать мысли, породившей фактъ, «задней мысли». Такимъ образомъ, индивидуумъ есть единственный судья — въ моральномъ смыслѣ этого слова — самого себя, и во всѣхъ дѣйствіяхъ, которыя не касаются общества или правъ другого, его совѣсть должна служить единственной санкціей.
76. Сенека (Epist 68): Non est quod Inscribes tibi phllosophlam. — И въ другомъ мѣстѣ (20): Illud te rogo atque hortor ut phllosophiam in praecordia ima demlttas et experimentum tui profectns capias, non oratione, nec scripto, sed animi firmitate ci cuplditatum diminutione. — И еще въ другомъ мѣстѣ (16): Philosophie non in verbis, sed in rebus est.
77. См. объ этомъ въ Театетѣ полуироническое, полусерьезное мѣсто, гдѣ Сократъ, сравнивая свое искусство съ профессіей своей матери, разсказываетъ о своемъ вліяніи на учениковъ и объ образѣ дѣйствій, котораго онъ держится въ ихъ отношеніи: «Богъ приказалъ мнѣ помогать рожденію другихъ, но по позволилъ рожать самому. Самъ я вовсе не ученый, и мой умъ не производить никакихъ отпрысковъ, никакихъ такихъ мудрыхъ открытій; но тѣ, кто посѣщаетъ меня, хотя бы нѣкоторые изъ нихъ казались вначалѣ совершенными неучами, всѣ, съ Божьею помощью, оказываютъ въ концѣ концовъ, послѣ нѣсколькихъ посѣщеній, поразительные успѣхи, очевидные для нихъ самихъ и для другихъ… Они находятся въ такомъ же положеніи, какъ беременныя женщины: страдаютъ еще сильнѣе, чѣмъ тѣ, и проводятъ въ мукахъ дня и ночи. Дѣло коего искусства умѣть вызвать и утолить эти боли. Вотъ что случается съ одними; но есть и другіе, Теэтеть, которые кажутся мнѣ неспособными родить; я понимаю, что они не нуждаются въ моихъ попеченіяхъ; я отъ всей души довѣряю ихъ другимъ и могу сказать, что съ Божьей помощью угадываю довольно хорошо, къ кому ихъ направить въ ихъ же интересахъ. Очень многихъ я предоставилъ Продину; немало и другимъ мужамъ удивительной учености». См. также Клитофонъ.
78. Сенека (Epiet. 103): Mnltis fuit periculi causa, insolenter tractata et contumaclter. Vltia sibi detrahat, non alll exprobret: non abhorreat а publicis moribne. — Concoqnamns ilia: altoqui in шешогіаш ibnnt, non in Ingenium (84).
79. Эпиктетъ, говорить Паскаль (Разговоръ съ де-Саси), поясняетъ на тысячу ладовъ, какъ долженъ поступать человѣкъ. По его мнѣнію человѣкъ долженъ быть скромнымъ, скрывать свои хорошія намѣренія, особливо вначалѣ, и исполнять ихъ втайнѣ: ничто такъ но портитъ ихъ, какъ выставленіе на показъ. См. Поясненія.
80. «Не обнимай статуи». Комментаторы тщетно пытались понять смыслъ этой фразы. Каждый давалъ свое объясненіе, такое же ошибочное, какъ всѣ другіе. Между тѣмъ, смыслъ фразы ясенъ, если сравнить это мѣсто съ аналогичнымъ мѣстомъ въ Разговорахъ: «Не слѣдуетъ пріучаться къ вещамъ экстраординарнымъ и противуестественнымъ… Въ самомъ дѣлѣ, трудно плясать на канатѣ и не только трудно, но и опасно. Слѣдуетъ ли, однако, изъ этого, что и мы должны учиться плясать на канатѣ, размахивать пальмовой вѣткой или держатъ въ объятіяхъ статую, стоя на немъ?»
81. Эпиктетъ (Apud. Stob., VII, 17J: «Слѣдуетъ хвалить Агриппина за то, что, несмотря на свои великія заслуги, онъ никогда не хвалилъ самого себя; а если кто нибудь другой хвалилъ его — краснѣлъ».
82. «Царственная вещь, — говорить Антисфенъ, — дѣлая добро, слышать какъ тебя поносятъ».
83. Хризиппъ, знаменитѣйшій изъ писателей-стоиковъ, родился въ Солесѣ, въ Киликіи, около 280 года. Онъ былъ ученикомъ Клеанта и его преемникомъ, какъ глава Стой. Плодовитѣйшій писатель древности, онъ оставилъ чудовищную массу произведеній, но ни одно изъ нихъ не дошло до насъ. Онъ славился своей тонкой діалектикой; о немъ говорили, что, если бы боги хотѣли пользоваться логикой, то могли бы примѣнить только логику Хризиппа. Въ лицѣ его стоицизмъ отклонился отъ морали-къ логикѣ, причемъ часто впадалъ въ казуистику и игру словами. Онъ умеръ около 207 г.
84. О сколькихъ комментаторахъ можно бы сказать тоже самое и въ наше время?
85. Практическая мораль, которая выводитъ изъ моральныхъ теоремъ правила поведенія.
86. Теоретическая мораль, которая въ стоицизмѣ сливается съ метафизикой и физикой.
87. Логика.
88. Мысль очень важная, такъ какъ резюмируетъ методъ стоиковъ, методъ прежде всего практическій и пренебрегавшій теоріей. «Мы ищемъ во всѣхъ вещахъ — говоритъ Эпиктетъ въ другомъ мѣстѣ — того, что имѣетъ отношеніе въ благу и свободѣ». Первые греческіе философы были физики; Платонъ и Аристотель метафизики; Эпиктетъ и римскіе стоики — моралисты: они усматриваютъ въ морали истинное основаніе всякой философіи.