Правда о смерти Эрнеста Вальдемара (По; Ребус)/ДО
| ← Балъ. | Правда о смерти Эрнеста Вальдемара. : Разсказъ Эдгара Поэ | Черная кошка. → |
| Оригинал: англ. The Facts in the Case of M. Valdemar, 1845. — Перевод опубл.: 1883. Источникъ: Ребусъ. Еженедѣльный загадочный журналъ. 1883. Іюнь. №22. С. 201-203. |
- Википроекты
ПРАВДА О СМЕРТИ ЭРНЕСТА ВАЛЬДЕМАРА.
(Разсказъ Эдгара Поэ).
Эрнестъ Вальдемаръ, постоянно жившій въ Горлемѣ, въ Нью-Іоркѣ, былъ извѣстенъ въ литературѣ подъ псевдонимомъ Иссахара Маркса, въ жизни же славился и обращалъ на себя всеобщее вниманіе своей необыкновенной худобой и замѣчательно русыми баккенбардами, которыя представляли разительный контрастъ съ его черными волосами на головѣ, всѣми принимаемыми за парикъ. Вальдемаръ темперамента былъ очень нервнаго и потому представлялъ собою прекрасный субъектъ для магнетическихъ опытовъ. Послѣ первыхъ двухъ-трехъ испытаній я довольно легко могъ заставить его заснуть, но мнѣ не удавалось одно: воля его ни разу не подчинялась вполнѣ моему вліянію. Это я могъ приписать только разстройству его здоровья. Надо замѣтить, что еще за нѣсколько мѣсяцевъ до моего знакомства доктора констатировали въ немъ сильную степень чахотки и теперь онъ совершенно равнодушно ожидалъ своей смерти, какъ явленія неизбѣжнаго и нисколько его не пугавшаго.
Въ это же время я сильно заинтересовался магнитизмомъ и меня особенно назойливо преслѣдовалъ одинъ вопросъ. До сихъ поръ ни кого еще не магнитизировали при наступленіи смерти и мнѣ хотѣлось знать, имѣетъ ли въ подобномъ случаѣ магнетизмъ какое либо вліяніе и, при утвердительномъ рѣшеніи, на сколько времени можетъ остановить онъ разрушительное дѣйствіе смерти.
Когда пришла мнѣ въ голову эта мысль, — естественно я тотчасъ же подумалъ о Вальдемарѣ. Я откровенно передалъ ему всѣ эти интересовавшіе меня, послѣднее время, вопросы и, къ моему крайнему удивленію, онъ, всегда такъ индиферентно относившійся къ вопросамъ магнитизма, на этотъ разъ очень живо заинтересовался. Мы условились, что онъ непремѣнно позоветъ меня за сутки до того времени, когда, по опредѣленію докторовъ, наступитъ конечный срокъ его жизни. Болѣзнь его была одна изъ тѣхъ, которыя допускаютъ приблизительно точное опредѣленіе времени ихъ развязки.
И вотъ я получилъ какъ-то отъ Вальдемара записку, написанную имъ самимъ:
Вы можете придти теперь. Д. и Ф. единогласно утверждаютъ, что я протяну не болѣе, какъ до полночи завтрашняго дня; мнѣ кажется, что они опредѣлили вѣрно, а есть ошибка, такъ очень незначительная.
Минутъ пятнадцать послѣ полученія этой записки я былъ уже въ комнатѣ умирающаго. До этого я не видѣлъ его дней десять и былъ пораженъ теперь такой страшной перемѣной, какая произошла въ немъ за этотъ короткій промежутокъ времени. Лицо его было покрыто свинцовой блѣдностью, глаза совсѣмъ потухли, а худоба на столько поразительна, что скулы ясно выдавались подъ кожей. Дыханіе его было усиленно, пульсъ же почти нечувствителенъ. Тѣмъ не менѣе больной еще сохранялъ, видимо, душевныя способности и силы еще не совсѣмъ его покинули. Онъ говорилъ отчетливо и ясно и, когда я вошелъ къ нему въ комнату, что-то вносилъ въ свою записную книжку. Обложенныя вокругъ него подушки поддерживали его въ сидячемъ положеніи. Доктора Д. и Ф. стояли подлѣ него, оказывая ему всевозможную заботливость.
Пожавъ руку Вальдемара, я отвелъ докторовъ въ сторону и тщательно сталъ разспрашивать ихъ о состояніи его здоровья. Оказалось, что его лѣвое легкое уже цѣлыхъ полтора года не дѣйствовало вовсе, а правое — еще мѣсяцъ назадъ совершенно здоровое — теперь разлагалось съ удивительною быстротой. Единогласное мнѣніе докторовъ было таково, что Вальдемаръ умретъ въ Воскресенье, не позже полночи. Это было въ Субботу, въ 7 часовъ вечера.
Когда доктора удалились, обѣщавшись вернуться къ десяти часамъ ночи, я заговорилъ съ Вальдемаромъ о томъ опытѣ, который полагалъ я произвести. Онъ такъ же сочувственно, какъ и прежде, отнесся къ этому опыту и даже просилъ меня тотчасъ же начать его. Двое слугъ, бывшихъ при немъ, должны были помогать мнѣ. Но въ дѣлѣ такой серьезной важности въ присутствіи только такихъ мало авторитетныхъ свидѣтелей я не могъ не чувствовать нѣкоторой неувѣренности и потому старался, по возможности, отдалить исполненіе моего плана. Приходъ Теодора Л., медицинскаго студента, вывелъ меня изъ этого затрудненія. Я былъ нѣсколько знакомъ съ Л. и объявилъ ему о своемъ намѣреніи. Я спросилъ его внимательно замѣчать все, что будетъ происходить на его глазахъ и теперь, передавая этотъ разсказъ, я привожу только его же собственныя слова.
Сначала я думалъ подождать докторовъ, но настоянія самого Вальдемара и убѣжденіе, что времени терять нельзя, такъ какъ больной, видимо, таялъ, какъ свѣчка — все это заставило меня приступить къ дѣлу тотчасъ-же.
Было около 8 часовъ, когда я, взявъ руку Вальдемара, просилъ его подтвердить Л., что я дѣйствую по его собственному желанію.
Онъ слабо, но отчетливо проговорилъ:
— Да, я хочу быть замагнитизированъ.
И тотчасъ затѣмъ прибавилъ:
— Я боюсь только, не надолго-ли вы откладываете?
Въ то время, какъ онъ говорилъ это, я началъ пассы, которые какъ я зналъ, особенно скоро его усыпляли. При первомъ-же мановеніи руки, направленномъ поперегъ лба, онъ, видимо, сразу впалъ въ гипнотическое состояніе, но, хотя я употреблялъ все мое вліяніе, я не добился болѣе никакого видимаго результата вплоть до десяти минутъ одиннадцатаго, когда вернулись доктора Д. и Ф. Въ немногихъ словахъ я объяснилъ имъ свое намѣреніе и затѣмъ продолжалъ начатое, поперемѣнно замѣняя пассы горизонтальныя, пассами вертикальными, и пристально сосредоточивъ взглядъ свой на глазахъ умирающаго.
Во все продолженіе этого времени, пульсъ Вальдемара былъ вовсе нечувствителенъ, дыханье-же тяжелое и съ промежутками въ полминуты.
Такое состояніе длилось четверть часа, почти безъ перемѣны. Затѣмъ изъ груди умирающаго вырвался вздохъ, вздохъ естественный и въ тоже время ужасающе — глубокій. Тяжелое дыханіе прекратилось, оно стало не слышно, хотя и продолжалось съ тѣми-же промежутками. Оконечности умирающаго словно окоченѣли.
Около 11 часовъ я, наконецъ, замѣтилъ признаки, обличавшіе наступленіе дѣйствія магнетической силы. Взглядъ глазъ сталъ обращенъ какъ-то во внутрь, въ себя, — выраженіе, встрѣчающееся только въ случаяхъ сомнамбулизма. Быстрыми горизонтальными пассами я заставилъ больнаго замигать рѣсницами и минуту спустя онъ совершенно закрылъ глаза. Но всего этого для меня было еще недостаточно. Я продолжалъ мои пассы до тѣхъ поръ, пока всѣ члены больнаго не улеглись въ возможно удобное положеніе. Ноги были совершенно протянуты, руки свободно раскинулись на постели, голова слегка приподнята.
Когда я все это окончилъ, я пригласилъ присутствовавшихъ изслѣдовать больнаго. Доктора нашли, что онъ находится въ состояніи магнетической каталепсіи. Они очень заинтересовались. Одинъ изъ нихъ Д., даже рѣшилъ остаться съ нами на всю ночь.
До трехъ часовъ утра мы оставили Вальдемара въ покоѣ. Когда-же затѣмъ я подошелъ къ нему, — онъ находился все въ томъ-же положеніи и состояніе его нисколько не измѣнилось. Пульсъ былъ нечувствителенъ, дыханіе тихое, замѣтное только тогда, когда ко рту подносили зеркало, всѣ-же члены — холодные, какъ мраморъ. Подойдя къ Вальдемару, я сдѣлалъ небольшое усиліе, чтобы заставить его правую руку слѣдовать за моей въ движеніи, описанномъ надъ его головою. До сихъ поръ эти опыты съ нимъ мнѣ плохо удавались, а потому и на этотъ разъ я имѣлъ мало надежды. Но, къ моему величайшему удивленію, рука его вдругъ тихо и слабо поднялась и послѣдовала по направленіямъ, указываемымъ мною. Тогда я рѣшилъ попробовать заговорить съ нимъ.
— Вальдемаръ, сказалъ я, вы спите?
Онъ не отвѣчалъ, но я замѣтилъ дрожаніе его губъ и потому повторилъ вопросъ во второй и въ третій разъ. При третьемъ — легкая дрожь вдругъ пробѣжала по всему его тѣлу, вѣки сами собой полуприподнялись, губы лѣниво открылись и тихимъ едва понятнымъ шопотомъ произнесли слѣдующія слова:
— Да, я сплю теперь. Не будите меня. Дайте мнѣ такъ умереть.
Я коснулся его членовъ, — они были такъ же холодны. Его правая рука все такъ-же послушно повиновалась моей. Я снова сталъ спрашивать:
— Вальдемаръ, чувствуете ли вы все еще боль въ груди?
Отвѣтъ послѣдовалъ не тотчасъ; онъ былъ еще менѣе ясенъ.
— Боль? — нѣтъ… Я умираю…
Я больше не хотѣлъ безпокоить умирающаго. Но въ это время вернулся докторъ Ф. и былъ до крайности удивленъ, найдя своего паціента еще въ живыхъ. Онъ просилъ меня снова заговорить съ умирающимъ.
— Вальдемаръ, вы все еще спите? спросилъ я.
Какъ и раньше, прошло нѣсколько минутъ, прежде чѣмъ получился отвѣтъ. И въ этотъ промежутокъ времени умирающій, казалось, сбиралъ всѣ свои силы, всю энергію, чтобы заговорить. На повторенный мною вопросъ уже въ четвертый разъ онъ еще тише прежняго отвѣтилъ:
— Да, все еще… сплю… умираю…
Минутъ пять послѣ этого я не безпокоилъ больнаго. Доктора утверждали, что тотчасъ непременно должна наступить смерть. Я въ послѣдній разъ обратился все съ тѣмъ же вопросомъ:
— Вальдемаръ, вы все еще спите?
Въ то время, какъ произносилъ я эти слова, — въ лицѣ умирающаго произошла разительная перемѣна. Глаза, постепенно открывавшіеся поднимавшимися кверху вѣками, въ то же время закатились въ своихъ орбитахъ, кожа приняла мертвенный цвѣтъ, походившій скорѣе на бѣлую бумагу, чѣмъ на пергаментъ. Два красныя пятна, ярко выдававшіяся на провалившихся щекахъ, вдругъ стушевались, потухли. Въ то же время, верхняя губа поднялась кверху, оскаливъ зубы, нижняя же челюсть съ внятно слышимымъ трескомъ опустилась внизъ и страшно разинутый ротъ выставилъ черный, распухшій языкъ. Общій видъ больнаго сдѣлался до того мерзкимъ, отвратительнымъ что всѣ съ ужасомъ отступили отъ постели…
Больной не подавалъ больше признака жизни; ясно было, что онъ умеръ. Но… внезапно черный, распухшій языкъ быстро зашевелился, задрожалъ и дрожь эта продолжалась почти минуту. И затѣмъ изъ глубины неподвижныхъ, раскрытыхъ челюстей раздался голосъ… Голосъ этотъ былъ какой-то раздирающій, жосткій, мертвенный, онъ, казалось, выходилъ откуда-то издалека или изъ нѣдръ земли и производилъ на весь организмъ впечатлѣніе подобное тому, когда касаешься чего-нибудь липкаго, студенистаго, промозглаго. Произношеніе этого голоса было необыкновенно отчетливо, нѣтъ, больше: страшно, чудовищно отчетливо. Голосъ отвѣчалъ на вопросъ, который я ему только что передъ тѣмъ предложилъ. Я спрашивалъ Вальдемара, спитъ ли онъ? И онъ отвѣчалъ:
— Да…. нѣтъ…. Я спалъ…. а теперь… теперь я умеръ.
Никто изъ присутствовавшихъ не могъ подавить въ себѣ того неописуемаго, невѣроятнаго ужаса, какой произвели на каждаго эти нѣсколько словъ. Студентъ Л. упалъ въ обморокъ. Прислуга, какъ сумасшедшая, вы бѣжала изъ комнаты и не было никакой возможности вернуть ее. Почти битый часъ провели мы, приводя въ себя студента. Наконецъ, мы достигли желаемаго и тогда только снова занялись изслѣдованіемъ состоянія Вальдемара.
Теперь онъ уже не дышалъ. Подносимое ко рту зеркало уже болѣе не тускнѣло. Мои старанія заставить члены его, какъ прежде, повиноваться моей волѣ, теперь оказывались тщетными. Вліяніе магнетизма сказывалось только въ дрожащемъ движеніи языка. Всякій разъ, какъ я обращался къ нему съ вопросомъ, онъ, казалось, дѣлалъ громадное усиліе, чтобы отвѣтить; но воля его была слишкомъ непродолжительна. Къ вопросамъ постороннихъ онъ оказывался совсѣмъ нечувствительнымъ. Въ такомъ состояніи я оставилъ Вальдемара, выйдя изъ его дома въ 10 часовъ утра вмѣстѣ съ двумя докторами и студентомъ Л.
Съ тѣхъ поръ въ продолженіи почти семи мѣсяцевъ я каждый день посѣщалъ Вальдемара вмѣстѣ съ докторами и другими пріятелями. И все это время замагнитизированный онъ оставался все такимъ же, какъ и прежде. При немъ всегда находился кто-нибудь. Наконецъ, мы рѣшили вывести его изъ этой продолжительной каталепсіи. Я началъ пассы, употребляемые обыкновенно при этомъ, но они сначала оказывались безрезультатными. Затѣмъ закатившіеся кверху глаза стали потихоньку опускаться и изъ подъ вѣкъ обильно потекла какая-то желтоватая, густая матерія, отдававшая острымъ, непріятнымъ запахомъ.
Тогда докторъ Ф. выразилъ снова желаніе, чтобы я попробовалъ заговорить съ Вальдемаромъ.
— Вальдемаръ, сказалъ я: можете ли вы объяснить намъ теперь ваши чувства и ваши желанія?
На щекахъ Вальдемара тотчасъ, непосредственно за этимъ вопросомъ, опять появились яркія, красныя пятна, высунутый языкъ быстро скатился въ ротъ, и тотъ же ужасный голосъ снова раздался въ комнатѣ:
— Ради самого Бога!… скорѣй!… скорѣй!… заставьте меня опять заснуть!… или… или… скорѣй, разбудите меня… скорѣй!… Я вамъ говорю, что я умеръ!… умеръ!…
Я былъ пораженъ и въ продолженіи минуты положительно не зналъ, что дѣлать. Сначала я употребилъ было всю мою волю, чтобы успокоить моего паціента, опять привести его въ прежнее состояніе; но это мнѣ не удалось. Тогда я рѣшился разбудить его, вывести изъ каталепсіи.
И въ то время, какъ я производилъ пассы среди криковъ: умеръ! умеръ! срывавшихся не съ губъ, а съ языка этого бездыханнаго трупа, — все тѣло его вдругъ, въ одно мгновеніе, разложилось, разсыпалось въ мелкія крошки, истлѣло подъ моими руками. На кровати, предъ глазами присутствующихъ, лежала теперь безобразная, гніющая, промозглая, вонючая масса.