М. Н. Катков
правитьПрава и значение гласности
правитьМы вполне ценим тот тон доброго расположения, с каким «Северная Почта» или, через нее, главное управление по делам печати по временам отзывается о наших мнениях, даже в тех случаях, когда они подают повод к какому-нибудь недоразумению. Мы не можем всегда рассчитывать на согласие с нашими мнениями или на сочувствие нашим взглядам; но нам утешительно то, что наши побуждения и общий характер нашей публичной деятельности не подвергаются вопросу и сомнениям в административных сферах. Мы далеки от всякого побуждения употреблять во зло ту долю свободы, которая предоставлена нашей печати, хотя в то же время видим наш долг в том, чтобы воспользоваться этою долей вполне. Всякий неоглашенный или неразъясненный факт, всякое невысказанное или недостаточно высказанное мнение тяготит нашу совесть как неисполненный долг, если только, по нашему убеждению, мы могли тем способствовать какому-либо полезному делу или предотвратить какой-либо вред. Мы считали бы себя недостойными нашей публичной деятельности, если б уклонялись от соединенных с нею нравственных обязанностей, если бы не отвечали на призыв обстоятельств и по силам не делали того, что делали. Может быть, в наших суждениях и заявлениях нам нередко случалось выходить из обычной колеи и вступить на новые, еще не проложенные пути; но мы в этом не сознаем за собой никакого злоупотребления, начиная с той статьи, в которой мы впервые решились высказаться против революционных попыток, опиравшихся на заграничные русские издания и приобретавших в России фальшивую силу под покровом таинственности, до последней статьи нашей о симбирских пожарах, над которыми до сих пор остается такой же покров фальшивой таинственности, хотя причины их ни для кого не тайна. Мы упомянули о нашей последней статье о пожарах, потому что известия, на которых она основана, вызвали в ныне полученном нумере «Северной Почты» небольшую заметку, которую здесь и выписываем:
В последнее время напечатаны были в «Московских Ведомостях» на основании частных корреспонденций и затем перепечатаны в некоторых с.-петербургских периодических изданиях известия и слухи относительно подробностей производившегося в г. Симбирске расследования о причинах бывших там в 1864 г. пожаров.
Так как означенное дело подлежит еще дальнейшему производству, но до окончательного его разъяснения и предания виновных суду по закону преждевременное оглашение упомянутых известий и слухов не может не препятствовать существенно успешному движению следственных розысканий, противореча вместе с тем смыслу ст. 141 уст. о предупр. и пресеч. преет, и ст. 341 улож. о наказ, (т. XIV и XV св. закон, изд. 1857 г.).
Тон этой заметки не заключает в себе ничего лично для нас обидного или притеснительного и соответствует тем добрым отношениям, в которых мы желали бы навсегда оставаться к надзирающему за делами печати управлению. Но она вызывает нас на объяснение по предмету, который имеет гораздо больший интерес, чем наши личные отношения. Эта заметка касается важного общественного интереса, на страже которого доводится нам стоять. Мы нимало не сетуем за напоминание, которое нам делается; смеем надеяться, что и на нас не посетуют за объяснение по поводу недоразумения, тяжесть которого мы готовы взять на себя, с тем только, чтоб устранение его обратилось не в ущерб, а в пользу общему делу. Недоразумение объясняется тем, что печать и общественное мнение на Руси — дело новое. Оно только что родилось, только что вызвано к жизни совершающимися преобразованиями нынешнего царствования. Общественное мнение уже признано как нечто законно существующее, но к нему еще не успели привыкнуть, с ним еще не успели освоиться. Нашей печати даровано политическое право, которое обязывает ее действовать тем с большим усердием, чем выше ценит она это право; наша печать освобождена от предварительной цензуры; ей предоставлена обозначенная законом область, где она может свободно вращаться, не сталкиваясь ни с какими формальными условиями, которые приходилось нам нередко нарушать в силу побуждений, гораздо более обязательных и законных; но нынешнее положение печати есть еще такая новость у нас, что всякое серьезное слово колет глаза, и о ней нередко судят так, как будто бы она все еще находилась под цензурой, как будто бы она еще и при цензуре не приобрела некоторого значения, как будто бы вокруг нас еще не совершилось тех преобразований, которыми ознаменовалось нынешнее царствование, как будто, наконец, мы находимся не только за три года, но даже за десять лет перед сим. Все это в порядке вещей, и за все это мы не сетуем. Но мы во что бы то ни стало должны удерживать положение, занятое печатью, и не должны отступать. Положение, занятое нашей печатью, есть дорогое приобретение нашей общественной жизни, есть наша новая государственная польза. Если мы, действующие в этой сфере, будем оставаться равнодушны к вопросу о правах и обязанностях, с нею связанных, и не позаботимся о правильном толковании их, то кто же позаботится об этом? Основываясь не на одних только общих началах, но и на положительном законодательстве, мы были вправе касаться в печати тех предметов, которых касались. Слава Богу, нет таких узаконений, которые отнимали бы у нас право исполнять добросовестно нашу обязанность перед обществом, нет узаконения, которое препятствовало бы нам касаться, как мы касались, дела о поджогах. Коль скоро нет таких узаконений, которые делали бы невозможными и честную печать, и общественное мнение, и всякий общий интерес в России, то мы несем на себе нравственную обязанность не оставлять подобных предметов без внимания и высказывать откровенно наше мнение, хотя бы оно и не согласовывалось с мнениями тех или других административных лиц, из коих ни к одному не находились мы и не можем находиться ни в каких обязательных отношениях. Чем могли бы мы оправдать себя в наших собственных глазах и во мнении каждого из наших читателей, если бы мы при том положении, которое заняла наша печать, при тех требованиях, которые на нее возлагаются, стали рассказывать публике о том, что происходит в Берлине, Париже и Нью-Йорке, храня молчание о том, что происходит у нас, если бы мы стали говорить обо всем, только не об этих пожарах, осветивших своим заревом всю Россию, или ограничиваться лишь перечнем городов и сел, ставших жертвою пламени, и вопреки очевидности, совести и здравому смыслу уверять публику, что все это происходило от причин, совершенно случайных и самых невинных? Нам говорили, что гласность в этом деле может причинить панику, — как будто речь шла о каком-либо секретном деле, как будто предмет, о котором шла речь, не был сам по себе громадною и ужасающею гласностью, как будто об этом предмете не говорила уже вся Россия от мала до велика и как будто народ, среди которого это бедствие происходило, не видел ясно его свойств и причин! Мы, с своей стороны, были вполне убеждены, что самая широкая и откровенная гласность в печати всего вернее может в подобных случаях предупреждать панику, успокоивать народ и способствовать прекращению бедствия, — и последствия доказали, что мы не ошибались. Мы не скрывали истинного характера поджогов, мы не затаивали доходивших до нас сведений, мы поддерживали этот вопрос в печати, и дурных результатов не оказалось, слава Богу, никаких. Недавно мы имели случай представить положительные доказательства того, что гласность имела своим последствием не панику, а восстановленное доверие общества к существующему порядку; мы приводили цифры, которые в поразительной очевидности показали, что параллельно с возраставшею по этому предмету гласностью поднимались и упавшие акции страховых обществ. Первое заявление со стороны администрации, которым публика обязана начальнику северо-западного края, оказало благотворное действие, и если произвело панику, то разве только в среде поджигателей, потому что вскоре затем поджоги прекратились.
Сообщенное нами известие о происходившем в Симбирске следствии ни в чем не противоречит существующим у нас законам относительно гласности. Статья «Свода Законов» 141 уст. о предупр. и пресеч. прест, и ст. 341 улож. о наказ., сколько мы понимаем их, нимало не относятся к этому вопросу. Того, что по этому специальному делу сообщалось в нашей газете, оне касаются не более, чем и всего прочего, что в ней и во всех газетах сообщается.
Статья 341 улож. о наказ, предусматривает ответственность, которой подвергается тот, «кто дозволит себе без разрешения главного или местного начальства объявить что-либо во всенародное известие». Все известия, которые печатаются ныне в каждом нумере как нашей, так и всех прочих газет, печатаются без предварительного разрешения каких бы то ни было властей. Постановления о делах печати определяют с точностью, в каких случаях требуется в настоящее время разрешение администрации для напечатания чего-либо во всеобщее известие; сюда относятся постановления дворянских, городских и земских собраний, но отнюдь не те сведения, которые были сообщены нами касательно «подробностей производившегося в Симбирске расследования о причинах бывших там в 1864 г. пожаров». Со вступления в силу нового закона о печати полицейские власти не считают себя обязанными контролировать даже частные объявления, печатаемые в газетах, и что касается до редакции «Московских Ведомостей», то ей приходится не в силу полицейских запрещений, а по собственному усмотрению не принимать иных объявлений о выходящих в свет книгах, хотя бы оне и были одобрены цензурою и не подавали повода ни к каким против себя преследованиям.
Другая из цитированных статей еще менее может быть приводима против нас в вышесказанном специальном случае. Вот текст этой статьи: «Запрещается чинить ложные разглашения и распространять рассуждения, умствования и толки, предосудительные для правительства, и рассеивать слухи о военных и политических происшествиях, к нарушению народной тишины и покоя клонящиеся» (ст. 141 Уст. о предупр. и пресеч. преcт., т. XIV Св. Зак. изд. 1857 г.). Мы думаем, что известия о поджигателях не имеют ничего общего со слухами о военных и политических происшествиях, к нарушению тишины и покоя клонящимися, и что ныне действующий положительный закон не дозволяет толковать эти слова в смысле указа, изданного в конце прошлого столетия перед началом французской революции, когда в России не было никакой печати и когда имелось в виду пресечь то, что изустно передавалось в публичных сборищах. Мы не думали также, чтобы сообщенные нами известия могли относиться к категории «рассуждений, умствований и толков, предосудительных для правительства». Правда, мы ежедневно толкуем, рассуждаем и умствуем в нашей газете: в этом грехе мы не можем не повиниться; но мы остаемся при убеждении, что наши рассуждения, толки и умствования, каковы бы они ни были, не заключают в себе ничего предосудительного для правительства, по крайней мере если разуметь под правительством не какие-либо отдельные и преходящие явления, не те или другие административные лица, а верховную власть и государственную пользу, которым мы все, административные или неадминистративные лица, равно присягали. Ничего предосудительного в этом смысле мы не говорили, потому что ничего подобного не имели на уме и, не имея ничего подобного на уме, считали своим правом и вместе долгом не понижать, а возвышать свой голос. Во всяком случае, не нам судить о вреде или пользе нашей деятельности; но действовать иначе мы не можем.
Не могли ли сообщенные нами сведения и слухи «препятствовать существенно успешному движению следственных розысканий»? Нет, мы убеждены в том, не могли. Мы не сообщали ничего такого, что уже не было совершившимся фактом, что не было уже известно в народе, что не было уже предметом повсеместных толков. Никаких подробностей следствия не было сообщено нами, кроме того, что следствие сначала шло туго, а потом пошло успешно, и что арестованы довольно значительные лица, которых имена повторяются всеми и которые, однако, не были названы нами. Несравненно большие подробности сообщали мы недавно по другому следственному делу, именно о подделке билетов внутреннего займа, и «Северная Почта» перепечатала эти сведения, как теперь эти немногие сообщенные нами сведения по симбирскому следствию, вызвавшие заметку «Северной Почты», были перепечатаны другою, не менее официальною газетой, служащею органом министерству военному. Следственному делу могли бы повредить только такие сообщения, которыми разглашались бы соображения и намерения следователя или меры, им втайне принимаемые. Ничего подобного не было в тех известиях, которые мы сочли возможным и должным сообщить в печати.
Правосудие в тех странах, где оно издавна пользуется тем благоустройством, которое только теперь сообщается ему в России, не видит для себя никаких затруднений в гласности; напротив, в ней-то оно и находит одно из самых надежных обеспечений для себя, одно из самых главных условий своей благоуспешности. Преступления разыскиваются там всенародно, с пособием и участием общества.
В нынешнее трудное и столь знаменательное время, — время, требующее полной взаимности и единодушия между правительством и общественными силами, — должно радоваться, что интересы правительственные и общественные начинают сближаться между собою и вступать в солидарность. Боже сохрани, если в нынешнее время, исполненное стольких опасностей, снова заглохнет в обществе только что пробудившаяся жизнь, если оно погрузится в уныние и апатию, если оно забудет о солидарности своих интересов с интересами государственными и оставит правительство в темноте и одиночестве!..
Впервые опубликовано: Московские ведомости. 1865. 16 декабря. № 276.