А. С. Серафимович. Собрание сочинений в четырех томах. Том 3.
М., «Правда», 1980
Ждут командующего, ждут комиссаров.
Среди ноябрьских снегов, среди похолодевших лесов, среди пустынной мути туманов сыны Красной Армии чувствуют себя оторванными, одинокими — редкие газеты, ни одного журнала, нет полевой почты, и от этого нет возможности снестись с отцом, с матерью, с невестой, с другом.
Часами лежать в секретах на холодной молчаливой земле, сжимать холодную сталь винтовки и все смотреть, все смотреть, не сморгнув, не спуская глаз, в мутно колышущийся туман, где мучительно никого не видно. И каждую минуту быть готовым услышать свист пуль. Пусть приедет командующий, комиссары.
Они не скажут им:
— Здорово, ребята!
И они не гаркнут в ответ:
— Здравия желаем!
Нет! Пусть они расскажут им, что делается на белом свете.
Но ведь у них есть свои комиссары? Да, есть! И они любят своих комиссаров, доверяют им, делят с ними опасности и труды, и комиссары великолепно им рассказывают о всех событиях.
Но они привыкли к ним, привыкли к их лицам, глазам, голосу, речи. А им хочется, чтоб кто-то новый, со своим лицом, со своей речью пришел к ним оттуда, из того мира, который кипит и от которого они так бесконечно отделены.
И это вовсе не смешно.
В двадцати пяти верстах от железной дороги, в трехстах верстах от губернского города, а как будто тысяч за пять, за семь.
Все, что делается для Красной Армии, идет, ослабевая по мере приближения к фронту, к линии позиций.
Чем дальше от фронта, тем штабы и резервные войска лучше обслуживаются.
Штабы и окрестное население завалены литературой. На фронт приходят огрызки.
В Симбирск из Москвы почта доставляет газеты на пятый-шестой день, а контрагентство ЦИКа организовало прекрасную доставку газет на четвертый день.
На фронте же, в двадцати верстах от железной дороги, газеты получаются тюками раза три в месяц.
— Слыхали мы, есть поезд товарища Ленина, — говорят красноармейцы, — будто везде ездит, литературу раздает, газеты, агитаторов привозит. Почему же до нас никогда не доедет? Ай мы уж неприкаянные? Хоть бы одним глазком на него глянуть…
Для фронта в Симбирск со специальным поездом доставлены были целых две труппы: драматическая и оперная.
Театр был битком набит — красноармейцы, штабные, советские работники. Слушают хорошее пение, смотрят пьесы.
Чудесно!
Но вот как говорят о себе красноармейцы на фронте:
— Какая наша жизнь! Пришел с линии, поел, лег, отогрелся, поспал, поднялся — в заставу, в секрет. Вернулся, поел, отоспался — в заставу, в секрет, в патрули. Вернулся, пожрал, завалился — опять в заставу, в секрет, в патрули. Так и идет круговорот. Слов нет, на то война, а все же хочется хоть немножко продрать глаза, глянуть на свет белый. Оно, конечно, газеты приходят, да ведь придет недели в полторы, в две номера два, ну, накинешься, обсосешь всю, а там жди опять полторы-две недели. В месяц-то и выходит: пять-шесть газет, не больше, прочтешь, Оно уж не гонишься за тем, чтобы каждый день газеты, хочь два раза в неделю, и то бы наблагодарились, а главное, чтоб без пропусков. А то два номера получишь, а номеров семь-восемь не дошлют, так и не знаешь, чего там на белом свете делается. Слыхали мы, в город актеры приехали играть красноармейцам. Вот хорошо, и об нас подумали. Ждем-пождем, все то же у нас: жрем, спим, да в заставе, в секрете сидим, а про актеров не слыхать. Наконец прослыхали: в городе играют, а к нам и не думают. Та-ак. у Красной Армии по усам текло, в рот не попало.
Пролетариат Москвы, Петрограда искренне, любовно, по-братски заботится о Красной Армии. Заботятся и центральные учреждения. Заботятся и комиссары и штабы — все заботятся. Но странное дело: чем ближе к фронту, тем дальше заботы от фронта.
Словом «фронт» иногда обозначают и тонкую черту позиции, где люди умирают, и штабы за четыреста — шестьсот верст от позиций.
Так вот там, где люди умирают, они не видят развлечения, скудно видят литературу и читают в большие промежутки по два, по три номера. Совсем не видят беллетристики, которую жаждут.
А фронт за шестьсот верст аккуратно получает раньше почты газеты, которые доставляют ежедневно специальные курьеры издательства ЦИКа.
На фронт за шестьсот верст от позиции приезжают артисты, музыканты. Там — концерты, пение, музыка, здесь — одинокий свист ветра, заметающий снегом в пустынном поле людей с застывшими винтовками в стынущих руках.
Что за нелепость!
Я спрашиваю: почему же артисты не едут туда, где они действительно нужны?
Отвечают: там небезопасно.
Так на какой же леший тогда они нужны! Возиться с ними для тыла, тратить на них народные деньги, чтобы Красная Армия облизывалась, ведь это же вздор!
В моменты боевых операций никто их не приглашает. В моменты затишья для них риску не больше, чем сломать головы на железной дороге при обычно возможной катастрофе.
Надо иметь в виду, что на позицию лучше всего присылать не труппу, а труппки в четыре-пять человек музыкантов, певцов, драматических артистов. Они дадут концерт, споют, сыграют, поставят пьесу вроде «Медведя» Чехова. Пианино почти в каждой большой деревне найдется: либо в помещичьем доме, либо у попа. А если нет, обойдутся и без пианино.
Придется ходить не по паркету, не по коврам, придется переночевать не в отеле, а в крестьянской избе или поповском доме; придется верст двадцать проехать не в вагоне первого класса, а на санях. Придется выступать не на оборудованной сцене, а в помещичьем или поповском доме или в деревенской школе.
Но пусть же помнят, что они сделают громадное дело. Пусть помнят, что они будут идти рядом с усталыми бойцами, вливая в них новые силы, тем покупая новые победы, а стало быть, сохраняя сотни и тысячи драгоценных молодых жизней.
Там, в центрах России, не могут себе и представить, какую огромную, ни с чем не сравнимую роль сыграют здесь артисты.
Красная Армия самыми суровыми мерами борется с пьянством, с самогонкой. Помогите же бороться искусством, благородными развлечениями.
ПРИМЕЧАНИЯ
правитьПо усам текло. Впервые — газ. «Правда», 1918, 15 декабря, под рубрикой «Впечатления».