Островский А. Н. Полное собрание сочинений. В 12-ти т. Т. 10.
М., «Искусство», 1978.
ПО ПОВОДУ ПРОЕКТА «О ПРЕМИЯХ ИМПЕРАТОРСКИХ ТЕАТРОВ ЗА ДРАМАТИЧЕСКИЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ»
править«Разница петербургских актеров от московских: игра премьеров и неразвитость, необразованность актеров. Актеры-писатели: Каратыгии и Григорьев (борьба их против реальности и противупоставление водевиля с остротами)…».
<Запись о Савиной и Васильевой>:
«Nessun maggior dolore, che ricordarsi del tempo felice nella miseria»[1], — говорит Дант. Сердце сжимается и невольно выступают слезы, когда вспомнишь, что было 20 лет тому назад и что стало теперь. Тогда в Москве не было премирующих актрис, но были вот какие силы: Васильева, Медведева, две Бороздины и Колосова. Савина более всего напоминает Колосову, с тою только разницей, что у Колосовой, как у актрисы, прошедшей школу, было несравненно больше живости и ловкости на сцене: она играла с блеском мольеров-скпе роли и в комедиях Шекспира, прекрасно исполняла главные роли в «Воспитаннице» и «Воеводе», особенным же совершенством отличалось исполнение ею роли дворничихи в пьесе «На бойком месте», которая при всей верности действительности была проникнута необыкновенной грацией.
Тогда московская труппа отличалась замечательной полнотой: кроме Колосовой, для комедии на более серьезные роли была Васильева; умная, образованная женщина, с большим разнообразным талантом, она была лучшей исполнительницей в комедиях Скриба и современных французских писателей; с ней в первый раз была поставлена «Бедная невеста» (1853 г.). Роль Марьи Андреевны была ее торжеством; такое исполнение смело можно назвать совершенством; вот уж 30 лет прошло со дня первого представления «Бедной невесты», десятки актрис переиграли роль Марьи Андреевны с успехом, но ни одна из них не только не сравнялась, но даже близко не подошла к такому полному и всестороннему олицетворению этого лица, в каком оно явилось в исполнении Васильевой. Ее же несравненной игре в роли Мамаевой, конечно при отличном исполнении своих ролей и прочими артистами, я обязан небывалым успехом пьесы «На всякого мудреца довольно простоты». Я не говорю о многих других ролях, в которых игра ее до сих пор памятна для всех. Васильева, обладая богатыми природными средствами, отлично подготовленная школой, не отказывалась ни от одной роли и играла везде, где ее участие могло принести пользу пьесе. Она играла Корделию в «Лире». По возвращении с мужем из Парижа, куда он ездил лечить глаза, она играла с ним, Шумским и Живокини одноактный водевиль «Тайна женщины (Из мира студентов и гризеток)». Этот одноактный водевиль публика смотрела с таким же удовольствием, как и большую пьесу; сами французы удивлялись верности и живости исполнения парижских типов.
Васильева играла царицу Марфу в «Самозванце» и старую няньку в «Воеводе»; у нее был хороший голос, и пела она с большим уменьем, а в «Испанском дворянине» (Don CИsar de Basan) она играла цыганку Маритану и танцевала качучу, как танцовщица. Одной роли она никогда не разыгрывала — это примирующей актрисы.
Были и еще как подспорье для комедии два блестящих таланта: симпатичная водевильная актриса Бороздина 1-я, с прекрасной наружностью, с полным голосом, она постоянно вносила на сцену веселость и оживление; в случае надобности она пела и в русской опере, например в «Марте». Сестра ее — Бороздина 2-я, увековечившая роли Липочки в комедии «Свои люди — сочтемся» и Варвары в «Грозе». Везде, где нужно было в бойкой, рискованной роли не выйти из пределов грации и приличия, она была незаменима; ее стройная фигура, выразительное лицо и серебряное контральто до сих пор памятны всем ее видевшим. К этому женскому персоналу были и хорошие дублерки, например красавица Воронова, Никифорова и др.".
К стр. 216 относится запись:
«Актеру, долго игравшему в провинции, стоит огромного труда выучить роль, — это мы видели в Москве на Берге, а в Петербурге на Виноградове, актере талантливом и очень полезном. Полтавцев готовил роль Чацкого и все-таки роли не знал и ему подсказывали из кресел; оказалось, что публика знала роль лучше артиста».
К стр. 204 была сделана следующая запись:
«Когда труппа держится на премьере, а остальные артисты посредственны, публика и восхищается им, а не пьесами. Говорят: „Мы идем смотреть Мартынова, Самойлова или Ольриджа, Ристори, Росси, Сальвини“: для публики все равно, в какой бы они пьесе ни играли. Когда хороша вся труппа, тогда публика идет смотреть пьесу и наслаждаться пьесой. Эту мысль высказал, кажется, еще Гёте, когда управлял Веймарским театром, да мы и без него это знаем и чувствуем. Когда труппа основана на премьере (как это всегда было в Петербурге), то публика в спектакле одного примирующего актера и вызывает после каждого действия, забывая часто о пьесе и об авторе. Когда вся труппа слажена и полна, когда вторые и третьи роли исполняются артистически, как это было в Москве, пьеса становится правдивой, как сама жизнь. Тогда после каждого акта публика вызывает „всех“ и непременно автора; после нескольких вызовов „всех“ публика начинает разбираться и вызывает актеров поодиночке.
А было и так со мной: публика не дает артистам кончить акта и вызывает автора в середине действия; тут уже, видимо, действует пьеса, а не роль какая-нибудь.
При таком исполнении, при таком успехе молва о пьесе расходится быстро и проникает всюду, ее пересмотрят все, кто только имеет возможность быть в театре.
И при слабой труппе игра хорошего актера в первых ролях, конечно, доставляет много эстетического удовольствия, но такое удовольствие доступно немногим, чтобы его испытывать, нужно иметь развитой изящный вкус и способность критики. Пьеса же, разыгранная полной и хорошо слаженной труппой, доставляет наслаждение непосредственное, она захватывает душу видимой, осязаемой правдой, такое наслаждение одинаково доступно всей публике, снизу доверху. Особенное наслаждение доставляет такое исполнение публике свежей, вкус которой еще не пресыщен и не забит разнообразием художественных впечатлений сомнительного достоинства, и такое наслаждение не бесплодно, оно действует на свежие души, улучшая их и облагораживая (см. мою статью). Эту публику преимущественно и должны иметь в виду императорские театры, они должны привлечь эту публику, укрепить ее за собой, сделать свои спектакли для нее необходимостью, так как главное назначение их воспитательное. Не для забавы же и не для развлечения праздных людей существуют императорские театры, только в видах нравственного преуспеяния можем не жалеть тех затрат, которые падают на драматические театры».
КОММЕНТАРИЙ
правитьВпервые опубликовано в издании: А. Н. Островский, Полное собрание сочинений в 16-ти томах, т. 12, стр. 336—339.
Рукописные источники:
черновой автограф (ЧА) (ЦГАЛИ).
Печатается по ЧА текст, не вошедший в окончательный (см. наст. том, стр. 197—245).
«Nessun magglor dolore…» — строка из песни пятой «Божественной комедии» Данте.
Качуча — испанский танец с кастаньетами. В обиход русского театра вошел в 1840—1850-е гг.
…Гёте, когда управлял Веймарским театром.-- См. прим. к стр. 284.
А было и так со мной: публика не дает артистам кончить акта и вызывает автора в середине действия…-- Г. Н. Федотова позднее вспоминала об инциденте, имевшем место во время премьеры пьесы «На всякого мудреца довольно простоты» 6 поября 1868 г.: «…произошел небывалый случай. После монолога и ухода Глумова Островский был вызван несколько раз во время действия, при действующих лицах на сцене. Такого случая другого я больше в жизни пе помню» («Рус. слово», 1911, 2 июня).
(См. мою статью).-- Имеется в виду «Записка о положении драматического искусства в России в настоящее время» (см. наст. том, стр. 126—143.
- ↑ «Нет более ужасного страдания, как вспоминать о светлых временах в несчастье» (итал.).