М. Н. Катков
правитьПо поводу погребения митрополита Филарета
правитьНаконец наступила пора привыкнуть к великой утрате, понесенной нашей церковью и нашим отечеством. Ряд скорбных торжеств, сколько церковных, столько же и народных, завершен. Смертные останки великого иерарха возвращены земле. «Теперь, по окончании всех этих печальных торжеств, — пишут нам из Лавры, — у нас гробовая и поистине тяжелая тишина». И не в одной Лавре долго будет ощущаться пустота, оставленная этим погребением. В лице почившего взят у нас старейший из наших иерархов, пятьдесят лет украшавший собою церковь, — но также и старейший из исторических вечно-памятных деятелей нашей эпохи и нашей страны, великий ум, каких во всякую эпоху и во всякой стране бывает немного. Пятьдесят лет — много времени, но многоплодная деятельность Филарета простирается далеко за пределы этого срока, объемлет все столетие наше, которое уже близится к своей последней четверти. В своей памяти отшедший владыка оставил нам и потомкам нашим богатое наследие. Отныне он становится неистощимым предметом изучения, которое не преминет внести новые силы в наше сознание, в наше просвещение. Прошедшая жизнь великого ума, следившего за всем, на все отзывавшегося и во всем принимавшего участие, снова вступит в действие для созерцающей мысли и разумения.
Помещаем сегодня описание всего происходившего в Троицкой Сергиевской лавре 28-го при погребении тела, с которым за три дня пред сим простилась Москва, и последнюю надгробную речь, при этом произнесенную, так же как и знаменательное сообщение досточтимого наместника Лавры о. архимандрита Антония. К сожалению, мы не можем поместить сегодня слово, сказанное пред погребением проф. протоиереем Сергиевским, как вчера, при описании дней 26 и 27 ноября, мы не могли поместить речи, сказанные ректором Вифанской семинарии архимандритом Сергием и бакалавром академии иеромонахом Иоанном. Завтра мы пополним пропущенное, считая своим долгом в возможной для нашей газеты полноте сообщить все, что имеет отношение к событиям этих дней наполнявшим собою нашу первопрестольную столицу и имеющим столь великое значение в нашей народной жизни.
Могила закрылась, последнее слово сказано. Да будет теперь позволено положить на эту великую могилу благоухающий цветок, который сохранила для нее наша поэзия.
Мы восходим к давнему времени, за сорок лет пред сим. Это было в 1828 году. У Пушкина в одну из тех тяжелых минут душевного разлада, когда меркнет свет и жизнь теряет свое значение, минут всем более или менее знакомых, вырвался стих, изображающий это болезненное состояние упадка, уныния и ропота:
Дар напрасный, дар случайный,
Жизнь, зачем ты мне дана?
Иль зачем судьбою тайной
Ты на казнь осуждена?
Кто меня враждебной властью
Из ничтожества воззвал,
Душу мне наполнил страстью
Ум сомненьем взволновал?
Цели нет передо мною,
Сердце пусто, празден ум,
И томит меня тоскою
Однозвучный жизни шум.
На этот стон потерявшейся души, на этот ропот самопожирающего отчаяния вскоре появился в одном из тогдашних периодических изданий безыменный ответ:
Не напрасно, не случайно
Жизнь от Бога мне дана;
Не без воли Бога тайной
И на казнь осуждена.
Сам я своенравной властью
Зло из темных бездн воззвал,
Душу сам наполнил страстью,
Ум сомненьем взволновал.
Вспомнись мне, забытый мною!
Просияй сквозь мрачных дум!
И созиждется Тобою
Сердце чисто, правый ум!
Не всем, быть может, известно, что этот кроткий восстановляющий, врачующий голос шел от ныне почившего архипастыря. И вот как отозвалась тогда чуткая душа поэта на это святое слово назидающей любви:
В часы забав иль праздной скуки,
Бывало, лире я моей
Вверял изнеженные звуки
Безумства, лени и страстей.
Но и тогда струны лукавой
Невольно звон я прерывал,
Когда твой голос величавый
Меня внезапно поражал.
Я лил потоки слез нежданных,
И ранам совести моей
Твоих речей благоуханных
Отраден чистый был елей.
И ныне с высоты духовной
Мне руку простираешь ты
И силой кроткой и любовной
Смиряешь буйные мечты.
Твоим огнем душа палима,
Отвергла мрак земных сует
И внемлет арфе серафима
В священном ужасе поэт.
В каких чудных неувядающих чертах запечатлелся здесь облик ныне оплакиваемого иерарха!
Впервые опубликовано: Московские Ведомости. 1867. 30 ноября. № 262.