В. В. Стасов.
По поводу одного слуха
правитьВ. В. Стасов. Избранные сочинения в трех томах
Том первый. Живопись. Скульптура. Музыка
Редколлегия: Е. Д. Стасова, С. К. Исаков, М. В. Доброклонский, А. Н. Дмитриев, Е. В. Астафьев
Государственное издательство «Искусство», Москва, 1952
В последнее время многими газетами был повторен распространившийся вдруг в публике слух, что нынешний директор театров, С. А. Гедеонов, оставляет свое место. Слух этот был столько же неожидан, сколько и странен! Как? Едва только наши театральные дела стали понемногу приходить в порядок, едва понемногу они начали направляться к чему-то хорошему, и вдруг опять переворот, опять перемена личности, опять опасность попасть в прежние безысходные трущобы. Просто больно становится, когда подумаешь, до какой степени трудно, чтоб у нас продолжалось и росло без перерыва всякое доброе вновь народившееся дело. Поминутно видим, что-нибудь проглянет у нас, сверкнет — и тотчас же опять все по-прежнему погружается в мрак и тьму непроглядную.
А между тем, что, казалось бы, проще той мысли, что если где выступил человек полезный, дельный, двигающий дело свое вперед, — нужно уцепиться за него обеими руками, следует держать его так крепко, чтоб он надолго остался на своем месте и просто прирос к нему, пока способен приносить тут какую-нибудь капитальную пользу.
Но в том-то вся и беда, что мы еще мало научились людей ценить, что всё и все у нас нипочем, какие бы ни были заслуги, какая бы ни была принесенная польза. Право, иной раз подумаешь, у нас и нивесть сколько людей дельных и способных. Один отвалился — ну, все равно, другой будет.
На наши глаза, как, вероятно, и на глаза всей публики (об этом не раз было говорено даже и в печати), нынешнее театральное управление решительно лучше всех своих предшественников.
Прежде траты были баснословны, а между тем, результаты, по отношению к публике, были просто ни на что не похожи. В те времена было очень забавно сравнивать всю обстановку, все условия русской драматической и оперной сцены на наших театрах. Для наших актеров и певцов достаточно было самое скудное вознаграждение, для наших пьес — достаточны были самые несчастные лохмотья вместо костюмов, самые жалкие отрепья вместо декораций. Но теперь все изменилось. Русская сцена возвысилась; ее уже уважают и любят; наши пьесы, наши оперы стали иметь значение, наши исполнители не стушевываются уже на задний план при сравнении с иностранцами, и публика начинает сознавать, что у них есть свои задачи и свои способности, которые не могут быть заменены чужеземными задачами и способностями. И вот, в этом-то деле возвышения нашего собственного театрального уровня, в привлечении на нашу сцену лучших художественных сил и исполнительских талантов, особенно важную роль играл, в продолжение целых трех лет, нынешний директор театров.
Ему на каждом шагу приходилось бороться с устарелым театральным уставом 1827 года. Представьте себе устав, сделанный — и то на время, всего на один только год, в виде опыта, почти 50 лет назад! Спрашивается, на что он может быть нынче годен? Ведь тогда, когда его начертали малосведущей рукой, еще не было у нас ровно никакого театра: не было на сцене ни пьес Грибоедова, Гоголя, Островского, ни опер Глинки, Даргомыжского; не могло быть, значит, и таких исполнителей русских, которые в состоянии были бы выполнить подобные создания. Что же у нас было? Понимается, было на сцене одно иностранное. Следовательно, само собою понимается, что весь устав 1827 года был от начала до конца создан в пользу иностранных опер, в пользу иностранных актеров и певцов, в пользу иностранных декораторов и т. д. Но если прежние директоры могли, по апатии или непониманию, мириться с таким странным законоположением, лишь вследствие какого-то чуда уцелевшим у нас до сих пор, то человек, понимающий свою задачу, любящий и разумеющий хоть сколько-нибудь настоящее положение вещей, не мог уже с ним мириться. И вот отсюда исходит та бесконечная борьба, которую должен был постоянно вести, со старыми порядками и со старыми людьми, нынешний директор. В этой борьбе и в удачных, хотя и частных только победах — главная заслуга С. А. Гедеонова. Старинный устав был настоящий деспот, настоящий канцелярский чиновник и больше ничего: назначил себе цифру 1143 руб., как высшее вознаграждение русскому актеру или певцу, и уже никого знать себе не хотел, хотя бы тут должны были попасть под его тяжелую руку какие угодно таланты, какие угодно гении. Так точно было и с авторами: устав порешил, что нельзя русскому драматическому автору или оперному композитору давать более 1143 руб. — и затем остальное было для него трын-трава. Уставу любопытны и дороги были только иностранные авторы, композиторы и исполнители, которым он позволял расточать русские рубли десятками и десятками тысяч. Что же оставалось делать понимающему дело директору? Ему оставалось лавировать, обходить всякими манерами отсталый закон — ему оставалось не мытьем, так катаньем добиваться, чтоб на первый раз хоть с артистами поступали по-человечески и чтоб русских талантливых людей перестали унижать в честь иностранцам. И вот, на основании выдвинутой вперед системы контрактов, обошедшей казенное 1143-рублевое жалованье, лучшие наши артисты получают теперь уже приличное содержание: так, например, г-жа Лавровская получает около 10 000 руб., г-жа Левицкая — около 9000, г-жа Платонова — около 6000, г. Мельников — около 6000, г. Никольский — около 5000 руб. Но не все удавалось в равной степени энергическому поборнику нового необходимого порядка вещей, и такие талантливые художники, как, например, декораторы Шишков и Бочаров, продолжают, несмотря на все свои огромные, прежде неслыханные, услуги русскому театру, получать те же злосчастные 1143 руб. только потому, что они русские, между тем как гг. Роллер и Вагнер получают по 4 и по 2 тысячи потому только, что они иностранцы, а, по понятиям устава 1827 года, хорошему художнику не полагается у нас быть русским. Еще меньше было удачи нынешнему директору, когда речь зашла о композиторах, и все у нас знают, что, вопреки всем его стараниям, все-таки оказалось невозможным дать за оперу «Каменный гость» Даргомыжского хоть одной копейкой больше 1143 руб. — устав не велит! Правда, многие могли бы при этом заметить: «Ладно, устав не велит! Однако ведь сколько нарушений этого устава поделано до сих пор, сколько брешей в нем совершалось, когда того хотели. За что же одни композиторы должны терпеть больше всех? Нельзя ли и по части композиторов обойти устарелый устав, чтоб не одни только Верди получали 15 000 русских рублей за самые плохие свои оперы?» Все это можно было бы заменить. Ну, да уж что делать. Станем у моря сидеть, ждать погоды. Так или иначе, но нынешнему директору театров наших удалось в короткое время (с 1867 года) в такой степени возвысить Мариинский театр, что он стал просто неузнаваем. Последняя постановка, именно постановка лучшей гениальной русской оперы «Руслан и Людмила», совершенно позабытой и просто презираемой прежними дирекциями, может решительно считаться эпохой в истории русского театра. Тут каждая подробность громко кричит о заслугах нынешнего директора. Постановка, какой прежде никогда у нас не было; целая группа артистов, каких прежде у нас не бывало; дирижер, какого тоже прежде у нас в театре не бывало, и все они — вызванные и водворенные тут инициативой самого директора. Наконец, восстановление chef d’oeuvre’a во всей его полноте — это тоже факт, какого прежде никогда у нас не бывало. Теперь если б Глинка и Даргомыжский встали из гробов, они не стали бы уже более жаловаться, что их произведения уродуют, а им самим подрезывают крылья и убивают всякий порыв творчества (вспомните только горькие жалобы на дирекцию обоих великих композиторов наших в их печатных автобиографиях).
Пожалуй, найдутся люди, которые скажут: «Да, все это прекрасно, и вы совершенно правы, говоря о значительных заслугах нынешней дирекции. Но ведь все это — сторона художественная, эстетическая! И действительно, она в последнее время сильно процветает, она выросла. Но сторона хозяйственная, финансовая — вот где весь вопрос! Наверное, все эти усовершенствования стоят нашему казначейству все дороже и дороже, расточительности нет пределов, бюджет превышается с каждым годом все более и более, и, наконец, это кончится бог знает чем!» Но дело в том, что ни для кого теперь не тайна (кто только хочет знать), что с самого 1867 года театр стоит с каждым годом казначейству все менее и менее; и это несмотря на небывалые постановки и увеличенные жалованья. Еще в 1866 году дефицит был, говорят (по петербургским театрам) свыше 500 000 руб. Уже в 1867 году он был только в 350 000 руб., и с тех пор едва ли доходит до 100 000 руб.; чтоб короче сказать, в три года сбережено более 1 000 000 рублей. Это ли не громадный результат? Какого еще директора нужно, особливо в ту минуту, когда этот энергический и разумный деятель и в отношении к Александрийскому театру собирался приступить к таким же коренным преобразованиям, какие совершил относительно Мариинского?
1871 г.
Комментарии
правитьВсе статьи и исследования, написанные Стасовым до 1886 года включительно, даются по его единственному прижизненному «Собранию сочинений» (три тома, 1894, СПб., и четвертый дополнительный том, 1906, СПб.). Работы, опубликованные в период с 1887 по 1906 год, воспроизводятся с последних прижизненных изданий (брошюры, книги) или с первого (газеты, журналы), если оно является единственным. В комментариях к каждой статье указывается, где и когда она была впервые опубликована. Если текст дается с другого издания, сделаны соответствующие оговорки.
Отклонения от точной передачи текста с избранного для публикации прижизненного стасовского издания допущены лишь в целях исправления явных опечаток.
В тех случаях, когда в стасовском тексте при цитировании писем, дневников и прочих материалов, принадлежащих разным лицам, обнаруживалось расхождение с подлинником, то вне зависимости от причин этого (напр., неразборчивость почерка автора цитируемого документа или цитирование стихотворения на память) изменений в текст Стасова не вносилось и в комментариях эти случаи не оговариваются. Унификация различного рода подстрочных примечаний от имени Стасова и редакций его прижизненного «Собрания сочинений» 1894 года и дополнительного IV тома 1906 года осуществлялась на основе следующих принципов:
а) Примечания, данные в прижизненном издании «Собрания сочинений» Стасова с пометкой «В. С.» («Владимир Стасов»), воспроизводятся с таким же обозначением.
б) Из примечаний, данных в «Собрании сочинений» с пометкой «Ред.» («Редакция») и вообще без всяких указаний, выведены и поставлены под знак «В. С.» те, которые идут от первого лица и явно принадлежат Стасову.
в) Все остальные примечания сочтены принадлежащими редакциям изданий 1894 и 1906 годов и даются без каких-либо оговорок.
г) В том случае, когда в прижизненном издании в подстрочном примечании за подписью «В. С.» расшифровываются имена и фамилии, отмеченные в основном тексте инициалами, эта расшифровка включается в основной текст в прямых скобках. В остальных случаях расшифровка остается в подстрочнике и дается с пометкой «В. С.», т. е. как в издании, принятом за основу, или без всякой пометки, что означает принадлежность ее редакции прижизненного издания.
д) Никаких примечаний от редакции нашего издания (издательства «Искусство») в подстрочнике к тексту Стасова не дается.
В комментариях, в целях унификации ссылок на источники, приняты следующие обозначения:
а) Указания на соответствующий том «Собрания сочинений» Стасова 1894 года даются обозначением — «Собр. соч.», с указанием тома римской цифрой (по типу: «Собр. соч.», т. I).
б) Указание на соответствующий том нашего издания дается арабской цифрой (по типу: «см. т. 1»)
в) Для указаний на источники, наиболее часто упоминаемые, приняты следующие условные обозначения:
И. Н. Крамской. Письма, т. II, Изогиз, 1937 — «I»
И. Е. Репин и В. В. Стасов. Переписка, т. I, «Искусство», 1948 — «II»
И. Е. Репин и В. В. Стасов. Переписка, т. II, «Искусство», 1949 — «III»
И. Е. Репин и В. В. Стасов. Переписка, т. III, «Искусство», 1950 — «IV»
Указание на страницы данных изданий дается арабской цифрой по типу: «I, 14».
Статья впервые напечатана в 1871 году («С.-Петербургские ведомости», № 50); была написана в связи с распространившимся слухом о том, что директор имп. петербургских театров Гедеонов оставляет свое место.
Отмечая заслуги Гедеонова в подъеме и развитии художественной деятельности имп. театров, Стасов несколько преувеличивает значение его работы на посту директора.
После первых постановок «Ивана Сусанина», «Руслана и Людмилы» и «Русалки», ранее весьма посредственно поставленных, действительно новые возобновления опер Глинки и Даргомыжского были сделаны более тщательно. Но если в 1836 и 1842 годах (годы постановок «Ивана Сусанина» и «Руслана») в театре была аристократическая публика, то в эпоху 60-х годов в театр пришел новый зритель и потребовал реалистического раскрытия оперных произведений. Заслуга Гедеонова состоит в том, что он понял это новое направление в искусстве и сумел, в известной мере, ответить на запросы жизни.
Несмотря на эти бесспорные заслуги Гедеонова в области реализации новых постановок русской классики, в его деятельности, как директора петербургских театров, не все было благополучно. Так, он не сумел возглавить борьбу со старым театральным уставом, созданным в имп. театрах еще в 1827 году и являвшимся большим тормозом в развитии русской театральной культуры.
Стасов справедливо обрушивается на этот устав, притесняющий права русских артистов, композиторов и драматургов, произведения которых исполнялись на казенной императорской сцене.
На факт притеснения русских артистов дирекцией имп. театров указывал еще А. И. Герцен. В статье «М. С. Щепкин» А. И. Герцен приводит следующий полуисторический, полуанекдотический разговор М. С. Щепкина с директором театра Гедеоновым, когда Щепкин, выступая в защиту прав русских артистов на выплату следуемых им по положению наградных денег, пригрозил Гедеонову разоблачением в «Колоколе» нечестных действий дирекции. Разговор, который произошел у М. С. Щепкина с Гедеоновым, был следующий:
« — Я должен буду беспокоить министра, — заметил артист.
— Хорошо, что вы сказали: я ему доложу о деле, и вам будет отказ.
— В таком случае, я подам просьбу государю.
— Что вы это! С такими дрязгами соваться к его императорскому величеству? Я, как начальник, запрещаю вам.
— Ваше превосходительство, — сказал, откланиваясь Щепкин, — деньги эти принадлежат, в этом и вы согласны, бедным артистам; они мне поручили ходатайствовать об их получении; вы мне отказали и обещаете отказ министра. Я хочу просить государя, — вы мне запрещаете, как начальник… Мне остается одно средство: я передам все дело в „Колокол“.
На другой день сумма была назначена артистам» (А. И. Герцен. Полн. собр. соч., т. XVI, стр. 508—509).