ПО ЗАКОНУ.
правитьНадо, чтобъ все было по закону… Это ужъ сдѣлайте ваше одолженіе… Тамъ какъ-никакъ, а чтобы законъ былъ соблюденъ. Непремѣнно-съ. Вотъ для чего требуется умъ. Да хоть бы такой случай… Прелюбопытнѣйшая исторія… Я тогда еще человѣкомъ былъ и жилъ, можно сказать, воеводой: квартира готовая, отопленіе, освѣщеніе — тоже, лошади, прислуга, жалованье, окромѣ казеннаго, большое, къ праздникамъ награды, а тамъ и еще то, да се, — однимъ словомъ, матеріальное обезпеченіе полное… И отъ всѣхъ къ тебѣ почетъ… Какъ вспомнишь теперь, точно во снѣ приснилось… Рвешь на себѣ волоса, да ужъ поздно. Эхъ-хе-хе! судьба, судьба, батенька мой!.. А какая исторія? Видите ли. По случаю земельнаго устройства мастеровыхъ въ Налкинскомъ заводѣ надо было немножечко мужиковъ припугнуть… А, главная статья, мужиченко тамъ былъ одинъ, грамотный, каналья, такъ вотъ его, собственно… Разумѣется, и такъ были приняты мѣры, но ихъ оказалось недостаточно… Хорошо-съ. Говоритъ мнѣ какъ-то разъ управляющій г. Фонъ-Энде эдакъ политично: «Нельзя ли», говоритъ, «того»… А я, дуракъ, испугался… — «Какъ же такъ?» говорю — «это превышеніе власти»… Однимъ словомъ, оказалъ я себя полнымъ осломъ. Понятное дѣло, что онъ больше и разговаривать со мною не сталъ, а повелъ линію повыше, обратился къ самому Корнилову-Серебрянскому. Написалъ донесеніе, не отъ себя, конечно, а черезъ другое лицо, а кромѣ того частное письмецо уже отъ себя лично. Сообщалось, что такъ и такъ, проживающій обыватель Трофимовъ въ Бога не вѣруетъ, по случаю раскола въ церковь не ходитъ, существующія установленія опровергаетъ, занимается ложнымъ истолкованіемъ законовъ и возмущаетъ заводское населеніе, отчего все общество приходитъ въ разстройство, ну и прочее, какъ обыкновенно… Что отъ этого у лѣсничаго окна выбили, перепугали дѣтей и супругу, и что многіе мужики въ кабакѣ ругали управляющаго поматерно, и еще доносилось, что неизвѣстно гдѣ и при какихъ обстоятельствахъ Трофимовъ списалъ собственноручно законъ 1893 года и читалъ его разнымъ лицамъ, допуская при семъ произвольныя толкованія, что, на требованіе лѣсничаго и заводскаго надзирателя показать имъ этотъ законъ, отвѣчалъ отказомъ и съ дерзостью возражалъ, послѣ чего скрылъ законъ неизвѣстно куда. Все это — въ оффиціальномъ донесеніи, а въ частномъ письмѣ пожаловался и на меня. Вотъ хорошо. Пріѣзжаетъ въ Налкинскій заводъ самъ Серебрянскій, распушилъ меня — страсть! «Ты», говоритъ, «болванъ, ты», говоритъ, «оселъ, ты», говоритъ, пустяковаго дѣла не умѣешь сдѣлать; ты, говоритъ, «баба, а не чиновникъ»! Ну, распушилъ, однимъ словомъ!.. А между прочимъ, передъ управляющимъ за меня заступился. Ловкій былъ человѣкъ, одно слово — артистъ!.. «Онъ», говоритъ, «по закону ничего не могъ, а законъ», говоритъ, «прежде всего». Словомъ, такъ дѣло повернулъ, что г. Фонъ-Энде долженъ былъ передо мной же извиниться — вотъ какъ!.. Толковали они, толковали, наконецъ, Серебрянскій и говоритъ: «Нѣтъ», говоритъ, «сурьезнаго ничего тутъ сдѣлать нельзя, а если хотите, страху нагнать можно… Можно, говоритъ, эдакую видимость устроить, въ родѣ представленія». На томъ и порѣшили. Великолѣпно. «Посмотримъ», думаю, какую такую видимость онъ устроитъ. Хорошо-съ. Серебрянскій тутъ же отдалъ мнѣ строжайшій приказъ, чтобы тотъ переписанный Трофимовымъ законъ къ 21 августа былъ непремѣнно разысканъ, потомъ отобѣдалъ у управляющаго, поигралъ въ картишки и уѣхалъ. Остался я, можно сказать, въ недоумѣніи. Разыскать законъ… А какъ его разыскать? Нѣтъ, вы скажите, какъ и гдѣ его разыскать? Повальный обыскъ произвести? Очень хорошо, а онъ, можетъ быть, въ огородѣ спрятанъ, или въ лѣсу зарытъ, а? тогда какъ? Пріѣзжаю домой, а мысль эта у меня все изъ головы не выходитъ: какъ бы такъ почище да поаккуратнѣе это дѣльце устроить? И вѣдь придумалъ таки! и ловкую штуку придумалъ, потому, что башка-то у меня тоже на мѣстѣ… Ну, какъ вы думаете, что я сдѣлалъ?.. а?.. Готовъ пари держать, что не угадаете… Ха, ха, ха, ха… Взялъ я тройку лошадей и поѣхалъ въ Палкинскій заводъ. Не доѣзжая эдакъ версты двѣ, снялъ я съ себя всю амуницію, надѣлъ пиджачекъ, брюки, суконный картузъ на голову, отпустилъ лошадей, а самъ съ узелочкомъ въ рукахъ пѣшечкомъ. Прихожу на заводъ, потолкался на рынкѣ, никто меня не узнаетъ, наконецъ захожу къ знакомому одному человѣку, Трефилію Фокину по фамиліи. Трефилій мужикъ богатый, полированный, даромъ что созлый раскольникъ. Какъ увидалъ онъ меня, такъ и ахнулъ: «Господи Исусе! это какъ? въ такомъ видѣ? что это? что съ вами, Ерофей Петровичъ?» — А вотъ, говорю, со службы прогнали, такъ пробираюсь теперь въ городъ новую должность искать. — «Ахъ, ты, говоритъ, Господи! Вотъ оно!»… Пріютилъ онъ меня, можно сказать, какъ родного, напоилъ, накормилъ, водочка, само собой, на столѣ появилась, а самъ все ахаетъ, да меня жалѣетъ, что я должности такой хорошей рѣшился. — Ну! говорю, хороша должность! да я, говорю, радъ радехонекъ, что раздѣлался съ ними, будь они всѣ со свѣту прокляты! самая собачья служба, говорю, лаешься лаешься, рвешь-рвешь, сколько грѣха на душу принимаешь, а прогнали — весь тутъ, ступай по бѣлу свѣту въ чемъ мать родила. Вѣдь это, говорю, только со стороны смотрѣть наша служба хороша, а вы посмотрите въ натурѣ. Хоть бы то взять, что половину жалованья надо отдать Корнилову-Серебрянскому, а тамъ изворачивайся, какъ знаешь. Вотъ и продаешь душу чорту. А вы полагаете, это легко? Нѣтъ, дружище, потому что и у нашего брата душа есть и совѣсть есть, хоть и замаранная. Вотъ заводы шестьсотъ рублей платятъ, такъ вѣдь за это ты у нихъ лакей. Дороги не чинятъ, гони мужиковъ, несчастіе какое, шахта обвалилась, человѣка машиной изувѣчило — укрывай! народъ истязай! Да еще спасибо, что платятъ, а то и не платили бы — все равно, то же самое, потому что сила!.. — Говорю это я, и такъ оно натурально у меня выходитъ, потому что и въ самомъ дѣлѣ все это правда. Вотъ хорошо; потихоньку да помаленьку, дошли мы и до межевого дѣла… Сталъ я тутъ расписывать эти дѣла, да такъ, что даже самъ себѣ удивился. Шире — далѣ, выпиваемъ, говоримъ по душѣ, наконецъ того цѣлуемся и обнимаемся. Вижу, размякъ мой Трефилій, то-есть окончательно… «Эхъ!» говоритъ, познакомлю я тебя съ человѣкомъ однимъ, ты съ нимъ поговори! вотъ, говоритъ, человѣкъ! умница, грамотный и всѣ законы знаетъ… Пойдемъ къ нему въ гости"… Пошли и приходимъ къ тому самому Трофимову. Тамъ опять — водочка, опять разговоры, и договорились мы до того, наконецъ, что однимъ словомъ, полная у насъ свобода печати!.. Ха, ха, ха! ей-Богу!.. Наконецъ вытаскиваетъ хозяинъ изъ-за божницы тотъ самый переписанный законъ и давай читать. «Вотъ», говоритъ, «какъ по закону, а они что»? И пошелъ, и пошелъ. Я, разумѣется, поддакиваю. — А гдѣ же ты, спрашиваю, этотъ законъ досталъ? — Онъ было замялся, да Трефилій его успокоилъ: «Не бойся, говоритъ, ничего, — онъ теперь, говоритъ, все равно, что свой братъ». Ну, тотъ и сознался: «У писаря, говоритъ, въ волости. Сначала не давалъ было, боялся: полномоченнымъ, говоритъ, и то не даемъ». Ну, я изъ милости сталъ просить, никому, говорю, не покажу, только самъ почитаю. Ну, онъ и далъ мнѣ на вечеръ, а я взялъ, да ночью-то его и переписалъ". Превосходно-съ. Почитали мы, почитали, положили опять законъ на божничку, еще поговорили, потомъ воротились къ Трефилію Фокину и здорово таки тамъ урѣзали!.. Угостилъ онъ насъ пельменями… Ну, однимъ словомъ, полнымъ мерзавцемъ я противъ него оказался… На другой день просыпаюсь утромъ, развязываю свой узелокъ, надѣваю амуницію во всемъ блескѣ, иду хозяина будить: «Вставай, говорю, Фокинъ!» Вскочилъ онъ, посмотрѣлъ на меня, затрясся весь и побѣлѣлъ, какъ платокъ. Ну, затѣмъ живо понятыхъ, старосту, старшину съ обыскомъ къ Трофимову… Отобрали у него законъ, а самого посадили въ чижевку… И только что, Господи благослови, управился я, какъ динь-динь-динь: ѣдутъ!.. «Ну, что? ну, какъ?» спрашиваетъ. — Готово, говорю. «Молодецъ!» говоритъ. Посадили Трофимова въ телѣгу и отправили со стражникомъ въ городъ, а мы всѣ поѣхали къ управляющему въ карты играть. Понятное дѣло пошелъ въ заводѣ страшный переполохъ. Пошли пересуды, разговоры, наговорили того, чего и не было вовсе. Писаря вскорѣ уволили. Ничего, нагнали страху, дѣйствительно. Послѣ того за полверсты завидитъ тебя мастеровой, такъ шапку съ головы, подлецъ, спѣшитъ снять… Такъ вотъ какая исторія… Вы спрашиваете, чѣмъ дѣло кончилось? Да ничѣмъ. Вѣдь надо было только одну видимость сдѣлать, декорацію, такъ сказать, обстановку… Ну, и сдѣлали, и все по закону… Вы спрашиваете, какъ по закону? Ха, ха, ха! не понимаете? Очень просто. Продержали Трофимова подъ арестомъ три дня и выпустили. Что въ этомъ противозаконнаго? вѣдь всякаго мужика можно подъ арестъ посадить мало ли за что… Все по закону-съ… А между прочимъ, обстановочка-то эта, торжественность эта… ха, ха, ха!.. Нѣтъ, батенька мой, что ни говорите, а тутъ большой умъ требуется.