По Каме и Уралу: путевые записки XIX — начала XX вв.
Пермь, 2011.
По Вишере
(Из путевых набросков)
[1897(?) г.]
править
21 августа 189.. года я выехал из Чердыни. Под горою вилась река Колва; вдали верст за 30 темнел красивый Полюдов камень, напоминающий постамент памятника Петру I в Петербурге; верстах в пяти виднелось село Покче. Стояло чудное теплое утро… Минут через 25 мы уже ехали через Покчу, и мимо мелькали среди лачужек каменные и деревянные хоромы покчинских магнатов — этих царьков печорского края, у которых по торговле или скорее по обмену жизненных продуктов: хлеба, соли, чаю, сахару, вина, табаку и других на семгу, сиги, рябчики и пушной товар — население Печоры чуть не в крепостном праве. У них разделена Печора, у каждого свои селения, куда уже другой покчинец, а также и чердынец не смеет проникнуть, где торгует и ведет мену только облюбовавший эту местность… От Чердыни идет прелестно содержимый тракт, по обеим сторонам которого от Покчи вплоть до с. Вильгорта, на расстоянии верст десяти, тянется хвойный лес. В 2-х верстах от Вильгорта, в селе Камгорте перевоз через р. Колву, и опять вплоть до с. Искора, верст 14, хвойный лес с тою же чудною дорогою. На половине пути переправа через небольшую нарядную речку Низьву с чистою, прозрачною водою, с окаймленными лесом и кустарником берегами. От Искора до д. Бахарей идет на протяжении верст 35 прескверная проселочная дорога. Около Бахарей, верстах в шести от дороги стоит могучим великаном Полюд; здесь он менее красив: покрытый весь лесом, он напоминает мохнатую шапку Машука, у подножия которого раскинулся Пятигорск.
В Бахари я приехал, когда уже стало темнеть. Я вышел на берег полюбоваться Вишерою. На противоположном берегу ее через сгустившуюся темноту еще виднелись покрытые лесом очертания холмистых возвышенностей, и в расположенных на них деревушках светились огоньки. В местах четырех по реке лучили рыбу1; горящие в лодках смолистые коренья далеко по воде отбрасывали яркие снопы света, которые то удалялись, то приближались, смотря по движению лодок… Теплая, темная ночь. Кругом полная тишина, изредка прерываемая плеском остроги у лодок… Что-то чарующее было в этой картине, я долго любовался ею… По возвращении меня ждала уха из вишерских рыб — харюза и линя, очень вкусных и нежных.
Часов в шесть утра мне подали пару лошадей в тележке, и я с одним из ближнего селения крестьянином отправился на вершину Полюда. Дорога все идет в гору, версты через две делается невозможною для передвижения: всюду пни, корни, в низменных, болотистых местах выбоины, наполненные грязью и водою, в которых тонут лошади и колеса по ступицу. Лес становится гуще, началась «Парма», по местному выражению. Наконец, останавливаемся; ямщик выпрягает лошадей и, разведя костер, оставляем их под охраною сестры ямщика, девочки лет 15. Сами втроем отправляемся на вершину. Подъем не особенно крут; только пройдя версты две, у самой вершины Полюда, она делается значительно круче. Лес к вершине редеет и делается низкорослым. Вот и вершина Полюда, небольшая площадка с нагроможденными на ней камнями, с одной стороны она совершенно отвесна. Но что за дивный вид! Далеко, далеко вьется узкою лентою Вишера; отчетливо видны камни — Ветлан и Говорливский, село Говорливское и другие селения, ютящиеся по берегам Вишеры: внизу синеют на далекое пространство вековые леса; Чердынь с ее семью церквами вся на виду; затем Покча, Вильгорт, Искор, Ныроб, а там еще дальше, верст за двести, высятся вершины других великанов Урала….
Спутники мои рассказывали, что в Полюде есть пещера, в которой находится окаменелый богатырь, и каждому, дошедшему до него, дает полную горсть золота, но только возвращаясь обратно, нужно не оглядываться, иначе также обратишься в окаменелость! Входа же в пещеру не могли указать… Между Чердынью и Полюдом набежала небольшая тучка, пошел мелкий дождик, и Чердынь занавесилась от нас, как кисеею…
Часов в двенадцать дня я отправился дальше. От Бахарей Вишера принимает характер горной реки, и вследствие быстроты течения поднимается уже не на веслах, а на шестах; один с шестом становится в корме, а другой, для легкости обыкновенно женщина, в носовой части лодки, длинной и узкой, в «душегубке», как их здесь называют. Действительно, чтобы не вывернуться из такой лодки, нужно в ней сидеть или лежать спокойно, особенно не двигаясь. Случается, что вишерцы целые дни, за небольшим отдыхом, простаивают в лодке, подымаясь по течению. И с какой ловкостью они управляют ею: вот кажется лодка так и заденет, наткнется на торчащие из воды камни, разобьется; но один верный взмах шеста и послушная лодка проходит там, где ей следует, лавируя между каменьями в нескольких вершках от них… В двух верстах от Бахарей на значительном протяжении зубчатыми стенами тянется красивый камень Ветлан. Чем дальше, тем берега, покрытые хвойным и лиственным лесом, гористые и крутые, переходя часто в совершенно отвесные скалы, уступы, делаются все живописнее и живописнее; изредка, где берега более пологи, открываются холмистые дали с раскинутыми в них селениями. На дне реки через светлую, совершенно прозрачную воду виден каждый камешек…
Местами часть реки для ловли рыбы запружена камнями, лесом, хворостом; посредине таких запруд оставлен проход для воды, где она шумно и быстро мчится. Такие запруды способствуют к засорению фарватера и мешают передвижению лодок… Полюд как грозный страж сопровождает нас; на одном из поворотов реки он виден чуть не весь, от подошвы до вершины… Вот он, могучий седовласый старец, мимо которого пролетели тысячелетия, хмуро смотрит на нас и как будто шепчет: "Что вы, пигмеи! сравнительно с теми народами, которые прошли мимо меня…. более богатыми и промышленными, чем вы… Плыли мимо меня лодочки и суденышки Чуди2, бесследно исчезнувшей в пучине времен… Здесь, кругом меня, было целое царство Биармия… Чердынь вашу, теперь небольшой глухой городишко, я знал когда-то богатой, ведущей торговое сношение с Грецией, Персией, Индией и другими странами… Я видел дивные, горевшие золотом и драгоценными каменьями храмы, воздвигнутые в честь бога Юмалы3… Теперь же… от былого величия остались только одни безмолвные курганы, да городища! "
Впереди на смену Полюду уже выступают другие стражи Урала, а Полюд, окончивши свою сторожевую службу, скрывается от взоров…
Вдали, на горе показалась небольшая деревянная церковь села Говорливского и невзрачные лачужки обитателей села. Село расположено на Говорливском камне, который тянется над самою рекою отвесными, гладкими, слоистыми стенами. Я нигде не слыхал такого замечательного эха, как здесь. Как бы слово не было сказано, тихо ли, громко ли, эхо передает внятно каждый слог слова, сохраняя до мельчайшей точности самый тембр голоса, слышишь положительно повторение своего собственного голоса… В стороне от Говорливского камня выступает вдали новый страж Урала Помяненный камень с своими многочисленными вершинами-уступами. Очертания берегов принимают разные причудливые формы: то из скал и уступов созидаются развалины замков и башен, то из них группируются разные фантастические фигуры каких-то громадных зверей, птиц, чудовищных голов с разинутыми пастями, черными впадинами вместо глаз…
Чаще попадаются перекаты, «переборы», как их здесь называют, где Вишера бурлит, шумит, волнуется, пенится. Вот у самого берега выдается в виду громадный камень, вода около него шумит, кружится; ход лодки от быстроты течения замедляется; лодочники уже не медленно забрасывают шесты, а вертят их колесом, чтобы чаще концами шеста упираться о дно реки и тем скорее миновать быстрое течение… Стемнело… Вдали показались два огонька, красный и синий, и целый фейерверк искр, в скором времени мимо проплыл небольшой пароходик «Велс»… Взошла луна. Красавица Вишера сделалась еще величавее. Гул воды на переборах и рыбных запорах разносится в ночном воздухе по реке. Вода серебрится. Утесы и камни, облитые лунным светом, отдают матовым блеском в местах, не покрытых растительностью. Где-то там в лесу гогочет филин своим резким, неприятным звуком… Августовская ночь обдает летним теплом, пронизывая только изредка влажною, холодною струею… На горе мелькнули огоньки. Мы подъехали к деревне Велгур. Звонко слышится в деревне лай собак, перекатываясь эхом в соседних горах, как будто во всех уголках окружающих Велгур гор разбросаны целые стаи собак…
Рано утром мы поплыли дальше. Недалеко от Велгура Дыроватый камень, отвесно стоящий над водою и весь испещренный узкими отверстиями, входами; под ним Вишера очень быстра. Затем дальше, верстах в пяти от камня, у самой реки расположено несколько каменных глыб, колонн (столбов, как их здесь называют), у дер. Сыпучи открывается чудный горизонт, справа возвышаются горы Гремячева и Сыпучинская, а там впереди далеко горделивый страж Урала Золотой камень, окутанный дымкою тумана. За дер. Сыпучи около дер. Писанной тянется такими же отвесными стенами, как Говорливский и Ветланский, Писанный камень, который получил свое название от надписей, находящихся на одной из его стен. Эти надписи в настоящее время представляют какие-то очертания, что-то вроде человеческих фигур, голов, оленей, нарисованных каким-то темно-красным веществом. Я слышал предположение, что эти надписи сделаны кочующими здесь ранее вогулами и означают извещение одного вогула другому о том, что он с товарищами на оленях отправился на охоту. Вишерцы дают более поэтическое толкование, что эти надписи — письмена древних вишерских царей. В дер. Акчим я заночевал…
Раннее утро. Река окутана туманом. Белые известковые скалы напротив Акчима, на противоположном берегу Вишеры, как покрытые саваном привидения, выглядывают из-за тумана… Лодка давно уже оставила позади себя Акчим… Фон реки несколько меняется. Уклоны на переборах круче, вода на них, набегая на находящиеся в реке камни, волнуется, бурлит, бьет каскадами. Лодка с трудом поднимается. Берега делаются менее крутыми, горизонты расширяются; и вдалеке покрытые лесом горы, при освещении их солнцем, принимают разные оттенки окрасок, только что ярко-зеленая полоса леса уже от набежавшего на солнце облачка кажется темною, черною; а там опять новые тоны окрасок… Давно уже миновали Ябурский камень. Вишера по-прежнему гудит и воет среди каменьев на переборах. Вдали опять показался покрытый дымчатою пеленою Золотой камень. Ветерок делается свежее, даль туманится, заволакивается тучами. С левой стороны надвигается камень Боец. Здесь большой перекат. Вода бурлит, пенится. Весной это место очень опасно для сплава судов с чугуном, течение наносит суда прямо на камень, и вода, ударяясь об него, громадными валами разбегается по реке, дробясь на более мелкие валы среди русла реки. Напротив Бойца впадает речка Золотиха, она бешено рвется, воды почти не видно, одна только пена несется в Вишеру. Тут же, недалеко от устья Золотихи стоит разбитая барка, а на берегу сложен вынутый из воды чугун. Солнце скрылось, даль потемнела, грозовые тучи все больше и больше хмурятся, ветер крепчает и препятствует движению лодки, гул леса сливается с шумом реки… Часу в первом дня мы были как раз на половине пути до Усть-Улса, проплыли 22 версты, и лодочники изъявили желание отдохнуть. У берега стоят две большие закрытые лодки; на берегу устроена из кольев и бересты небольшая палатка, в которой помещается сколоченный из досок стол, кругом стола, с трех сторон, лавки; над палаткою на шесте развивается казенный флаг. Оказалось, что мы остановились на месте расчистки фарватера реки. Около палатки я встретил заведывающего работами по расчистке с молодым человеком — одним из служащих. Я проголодался, и мы мигом устроили в палатке завтрак: у меня нашлись жареные цыплята, курица, а у них рябчики…
Часа через два, когда лодочник с дочерью отдохнули, я тронулся в дальнейший путь. Потянулись мимо меня один за другим Гостинный, Ваинский, Ереминский, Ветренный и другие камни. Под вечер показались новенькие домики пристани Кутимского завода с целым караваном вновь выстроенных судов для сплава чугуна. Самый же завод находится в 35 верстах от реки. Слышится свисток, и небольшой, как игрушка, локомотивчик ходко бежит по берегу Вишеры по направлению к лесу. На противоположном берегу против заводской пристани раскинулись на горе невзрачная деревушка Усть-Улс. Из деревни, с верху горы, открывается красивая панорама: кругом ютятся горы, вдали хорошо видны на одной из вершин Кваркуша два столба, «уши», как их здесь называют. Чутко прислушивается ими седовласый Урал, как новая промышленная жизнь начинает бить могучим ключом в этих дебрях, рассекая кайлою и динамитом недра его…
Деревня Усть-Улс населена русскими и вогулами, совершенно уж обрусевшими и оседлыми. Кочующие вогулы появляются у Чувала; в это время, как мне передавали, в верстах 30 от Чувала находилось кочевье вогула Степана… Небольшие пароходы доходят до Усть-Улса только весною и то после спада большой воды, во время которой они не могут совладать с течением по быстроте его; летом же движению пароходов препятствует мелководье и камни на перекатах. Впрочем теперь фарватер реки исправляется, и река делается более судоходною.
На следующий день я отправился в Кутимский завод по конно-железной дороге. Мне подали маленький вагончик, запряженный одною лошадью. Посредине вагончика устроен диван на четыре места, два спереди и два сзади, последние занял я и один из ехавших также в Кутимский завод, на одном из передних поместился кучер, на другом наш багаж. С боков и сверху вагончик был обтянут рогожами. При встречах с рабочими поездами — с дровами и лесом — наш вагончик, опрокидывая на бок, мигом сбрасывали с рельсов, и по проходе поезда мигом опять ставили на путь. День был пасмурный, дул холодный ветер, пронизывая насквозь в плохо защищенном вагончике.
Дорога шла вблизи реки Улс, среди леса, гор и скал. Вот вагончик делает крутой поворот, и мы едем по расчищенному динамитом горному уступу; над нами стоит отвесная скала, внизу обрыв, а там на дне его бешено ревет и скачет с камня на камень весь покрытый белою пеною Улс. У самого завода протекает речка Кутим, от которой завод и получил свое название. Кругом завода горы, из них по своей величине и вышине выдается Кваркуш, вершина которого белела от выпавшего там в то время снега… Кутимский завод основан лет восемь тому назад, но уже представляет довольно порядочное селение, состоящее из небольших новеньких деревянных домиков, преимущественно казарм для рабочих и квартир для служащих. Местного населения здесь нет, все пришлое, в большинстве из других губерний, постоянно меняющееся. Для выплава чугуна устроены две доменные печи. Руда очень богатая по своему содержанию.
С постройкой Кутимского завода жизнь населения вишерского края совершенно изменилась. Ранее единственным промыслом населения этого края были звероловство и охота, но промысел этот не давал хорошего заработка населению, так как находился в руках нескольких крупных чердынских капиталистов, которые, снабжая охотников под продукты охоты всем необходимым: хлебом, свинцом, порохом, дробью, — ставили все это по весьма высокой цене, а при получении от охотников убитых ими зверей и птиц, напротив, давали за них крайне низкие цены. Теперь уже немногие из вишерцев занимаются охотою. Большинство из них занято работами при заводе, доставкою грузов водою на завод и сплавом по Вишере чугуна. Хлебопашеством же как ранее, так и теперь, особенно жители Сыпучинской волости, по неплодородию почвы и суровости климата, почти вовсе не занимаются.
В тот же день вечером я выехал из завода обратно с тем же пассажиром, с которым ехал вперед. Ночь была темная, осенняя. Добравшись до полустанка, на половине пути мы узнаем, что навстречу нам с пристани только что вышел локомотивчик. Ехать навстречу ему с тем чтобы заблаговременно очистить путь для прохода его, сбросив вагончик с рельсов, — мы опасались, так как за темнотою и шумом от движения вагончика боялись не усмотреть где-нибудь на повороте своевременно приближение локомотива, который тогда может нас и смять, и опрокинуть куда-нибудь в обрыв; или же испугать лошадь, которая, бросившись в сторону, сама может опрокинуть вагончик. Ожидать прибытия локомотивчика на полустанок пришлось бы долго, так как они, делая еще только маневры (в это время заводоуправление только что намеревалось заменить конное движение паровым), ходили очень медленно; да наконец, он мог и не дойти до полустанка, вернуться обратно, и нам пришлось бы пробыть всю ночь. Мы сообщили о своем затруднении по телефону заводской администрации. Последовал ответ, что сделано распоряжение о возвращении локомотивчика обратно. Но пока эта процедура продолжалась, нам пришлось просидеть на полустанке часа два и уже поздно ночью возвратиться в Усть-Улс. Деревня еще не спала, галдение пьяных ватаг далеко разносилось в ночной тишине. С повышением, вследствие хороших заработков, материального благосостояния населения, в последнее время развилось и сильное пьянство по деревням, особенно в дер. Усть-Улс, где всегда скопляется и живет много пришлого люда.
Я встал часов в шесть утра. Моросил как из сита мелкий осенний дождик. Окружающие деревню горы скрылись во мгле. Пока пили чай и приготовляли лодку плыть далее, на Белые Мхи, дождик перестал; и когда я садился в лодку, солнце уже выглядывало из-за морока. Немного выше деревни в Вишеру впадает Улс. Здесь Вишера делает крутой поворот на север, до сего ее течение было с северо-востока на юго-запад… Берега по-прежнему живописны. Красивыми отвесными уступами повисли над водой Цалковский, Кырымский, Федоскин камни. Вдали синеет вершина какой-то горы. Уклоны на перекатах еще больше, и вода уже изрядными валами мчится по ним. Часов в двенадцать, на половине пути, привернули к шалашу вогул, вышедших из дер. Усть-Улс для уборки сена. У шалаша был разложен огонь и грелся медный чайник с водою. В шалаше был старик, три его сына и две молодухи — жены сыновей, они добродушно и приветливо приняли нас. Отдохнувши часа полтора, напившись чаю и поблагодаривши хозяев за гостеприимство, поплыли дальше. Пошел дождь, и даль покрылась мглою. В сумерках были на Белых Мхах… Как приятно было после долгих скитаний в лодке и ночевок в лачугах вишерских деревень отдохнуть в теплой, просторной, светлой, уютно меблированной комнате в доме заведывающего рудником, за чайным столом с шипящим самоваром, среди небольшого общества, и уснуть, не опасаясь нашествия клопов.
Утром я отправился на одну из ближайших скал, «чурок», как по Вишере называют вообще все скалы, полюбоваться двумя стражами Урала — Юбрышкиным и Чувальским камнями, на которых будет добываться железная руда для предполагаемых к постройке на Белых Мхах и Чувале заводов; но, к моему сожалению, оба камня были в тумане; только подножие Юбрышкина камня еще было несколько видно… На Белых Мхах со мною случайно съехались земский начальник, податной инспектор, и мы все, в том числе и наш хозяин, после завтрака поплыли на Чувал… Шел дождик… Наконец, после камня Прапощенского показался величавый Чувал; по нем лохмотьями ползли дождевые облака, вершина была в тумане. Но небо скоро прояснилось, и Чувал предстал во всем своем величии с круглою как голова и голою, без всякой растительности вершиною. Вдали виднелся красивый по своим очертаниям Курыксарский камень, над ним нависли красно-багровые от заходящего солнца облака. Река как зеркало отражает густою тенью растущий на крутых берегах лес. Даль и лес темнеют. Вода принимает разные оттенки окрасок, посредине реки идет еще светлая полоса от заката… Перебор… Река шумит, пенится, волны идут от одного берега до другого. Берега, горы, лес от надвигающейся темноты принимают неопределенные очертания. Вода чернеет. Голая голова Чувала как шапкою покрылась темнотою. Курыксарский камень тучею навис впереди. Где-то в лесу шумит горный поток. Вдали светятся приветливо огоньки… Через полчаса нас радушно принимает заведывающий чувальским рудником. Так же приятно было после дневного переезда отдохнуть за чайным столом, в теплом уютном уголке. Хозяин, большой любитель винта, раскинул столик. И хмурый Чувал своей лысою головою в первый раз еще внимал непонятным ему словам: «пас», «два пики», «без козырей», «пять бубен», «малый шлем в червах»!..
Утро следующего дня было ясное, совершенно летнее, так что мы в одних сюртуках пили утренний чай на террасе, выходящей на высокий берег Вишеры. Роскошный вид открывается с террасы: с одной стороны ее стоит грозным великаном Чувал, с другой вдали высится красивый Курыксарский камень, внизу хрустальные воды Вишеры, на противоположном берегу, высоком и гористом, вековые леса. Так и не хочется оторваться от этой чудной, но суровой по тону картины… На руднике всего два небольших домика, в одном из них помещается заведывающий рудником, а в другом человека три-четыре рабочих. Добыча руды и никаких других работ на руднике, как и на Белых Мхах, пока не производится…
В полдень я выехал обратно; осень давала себя чувствовать, опять моросил мелкий дождичек, который и мочил меня весь обратный путь. Стражей Урала — Золотого, Помяненного и других камней из-за тумана и мглы не было видно. Только Писанный, Говорливский, Ветлан неприветливо смотрели своими мокрыми отвесными стенами в воды Вишеры. По высоким берегам её стлался туман. В воздухе было холодно и сыро. Я, закрытый брезентом, в непромокаемом плаще неподвижно сидел в лодке, шибко мчавшейся по быстрому течению реки и управляемой теперь уже веслами…
Примечания
правитьПечатается по изданию: Мейер Ф. А. По Вишере // Пермские губернские ведомости. — 1898. — № 5, 6, 7.
Федор Андреевич Мейер родился 24 апреля 1851 г. в г. Шадринске Пермской губернии, в семье потомственного дворянина, юриста. В 1882 г. поступил на государственную службу. Был секретарем Чердынского и Соликамского уездных по крестьянским делам присутствий, состоял в штате мировых судей Осинского уезда. С сентября 1893 г. работал в Чердынском, Соликамском и Верхотурском уездных земствах, в 1895—1897 гг. являлся членом Чердынской уездной земской управы. В течение многих лет возглавлял Пермское общество дворянской опеки. В 1898—1899 гг. активно публиковался в «Пермских губернских ведомостях». Ф. А. Мейер умер 8 декабря 1918 г. и был похоронен в Перми на новом кладбище (Известия Пермского губисполкома. 1918. 11 дек.).
Справка составлена редактором Т. И. Быстрых на основании статьи: Шумилов Е. Н. Скромный представитель провинциальной печати // Журналистика и краеведение: материалы науч.-практ. конф., посвящ. 100-летию со дня рождения Б. Н. Назаровского и А. П. Гайдара. — Пермь, 2004. — С. 71-72.
Кроме этого, по мнению редактора, есть все основания полагать, что статья «Из воспоминаний о Д. Д. Смышляеве», опубликованная в «Пермских губернских ведомостях» в 1908 г. (11 ноября, № 246) и подписанная инициалами «Ф. М.», принадлежит перу Ф. А. Мейера. Статья перепечатана в первом выпуске «Смышляевского сборника» (Пермь, 2009). Таким образом, можно установить еще некоторые биографические сведения о Мейере, в частности, о его учебе в Санкт-Петербургском университете, о встречах с Д. Д. Смышляевым и пр.
1 «Лучить рыбу» — браконьерский способ ловли рыбы острогой в ночное время при освещении поверхности воды факелами или горящим смольем.
2 Чудь — древнерусское название эстов, а также других финских племен к востоку от Онежского озера, по рекам Онеге и Северной Двине.
3 Бог Юмала — в финской мифологии сильный и могущественный бог. Особенно почитался в Биармии. Ему приписывалось создание мира и человека.