ПОЭТ ФАКТА
правитьЧеловек, в которой можно сказать очень много и никогда не скажешь всего. Блестящий мастер, в совершенстве знавший секрет неповторимого воздействия слова. Яркая индивидуальность, в которой сочным сгустком сплелись острое, оригинальное словотворчество и чеканная ясность бытового, повседневного фарта.
Он был самим собой всегда — на улице и на редакционном совещании, в случайной встрече и на заранее подготовленном выступлении. Может быть, поэтому он так остро ненавидел эти торжественные выступления с именами маститых, с широким репертуаром программного пустословия.
— Кому к чорту нужны эти вечера, — говорил он, — эта поэтические парады?
Литература должна войти в быт, литература должна стать служанкой политики, средством восприятия лозунга, художественным овеществлением «текущих задач». Пожалуй, никто так не поработал в этой области, как Маяковский.
Помнится, с какой резкостью он выступал против «литературных страниц». Когда ему бросили однажды упрек в том, что он способствовал затиранию литературной страницы в газете, он со свойственной ему прямотой рявкнул:
— Да, я открыто стремился к тому, чтобы она сдохла. Кому нужно, чтобы литература в газете занимала свой специальный угол? Либо она будет во всей газете каждый день, на каждой странице, либо ее совсем не нужно. Гоните к чорту такую литературу, которая подается в виде дессерта!
Многое из того, что говорил Маяковский, стало сейчас бытом. Идея сделать газету ЛИТЕРАТУРНОЙ, и самое литературу ГАЗЕТОЙ, орудие текущей политики, эта идея нашла себе выражение в очерке, в ЛИТЕРАТУРНОЙ форме изображения газетного факта.
Запомнился следующий факт: редакция одного московского журнала. Маяковский читает свой очередной стихотворный памфлет «О дряни». Кончил.
— Ну, как?
— Хорошо.
Общее молчание. Один из редакционных сотрудников говорит:
— Мне кажется, Владимир Владимирович, вот это место политически неясно. Здесь надо было бы сказать…
— Какое место?
Короткий обмен мнениями. Маяковский, задумывается — на минуту, не больше.
— Придется исправить.
— Неважно, Владимир Владимирович!
— Как это неважно! На кой чорт нужны мои произведения, если они будут политически неясны!
Как часто хочется повторять эти слова многим нашим поэтам!
Еще один факт.
Та же редакция. Маяковский встречается с рабкором, который принес рассказ.
— Дай-ка.
Читает первую страницу. Потом сжато:
— Выбрось это в помойную яму.
Рабкор моргает глазами. Маяковский неумолим:
— Выбрось к чорту. Так старые девы пишут. «Мой дорогой гудочек», «мой славный паровозик». Это — литература для импотентов, а не для рабочих.
И дальше простые и ясные слова о том большом и великом, что дала революция и что нельзя разменивать сентиментальной слякотью пошлых сравнений.