Поэмы Оссиана (Макферсон)/ДО

Поэмы Оссиана
авторъ Джеймс Макферсон, пер. Екатерина Вячеславовна Балобанова

Оригинал: англійскій, опубл.: 1822. — Перевод опубл.: 1890. Источникъ: az.lib.ru

ПОЭМЫ ОССІАНА

ДЖЕМСА МАКФЕРСОНА.

(J. Macpherson. — Poems of Ossian). Изслѣдованіе, переводъ и примѣчанія Е. В. Балобановой. Изданіе журнала «Пантеонъ Литературы». С.-ПЕТЕРБУРГЪ. Типографія Н. А. Лебедева, Невскій просп., д. № 8. 1890.

Предисловіе.

Не смотря на огромное значеніе Оссіана для всей европейской литературы, онъ у насъ не только совершенно забытъ, но даже мы не имѣемъ въ настоящее время ни одного его перевода. Извѣстный переводъ Кострова съ французскаго перевода Le-Tourneur’а, въ послѣдній разъ переизданный въ 1818 г., давно сталъ библіографической рѣдкостью; отдѣльныя-же пѣсни, переведенныя Карамзинымъ и Иваномъ Захаровымъ и разсѣянныя по журналамъ конца прошлаго столѣтія, какъ то: въ «Московскомъ Журналѣ», въ «Зрителѣ», въ «Чтеніи для вкуса и развлеченія», еще менѣе доступны современному читателю.

Теперь-же, при общемъ стремленіи къ фольклоризму, для котораго несомнѣнно Оссіанъ Макферсона никогда не терялъ своего значенія, мнѣ казалось необходимымъ пополнить этотъ пробѣлъ въ нашей переводной литературѣ.

Предлагаемый переводъ поэмъ Оссіана Макферсона сдѣланъ мною съ изданія Кэмпбелля 1822 г. (The poems of Ossian translated by James Macpherson. Authenticated by Hugh Campbell. London) и заключаетъ въ себѣ 22 поэмы Оссіана, которыя входятъ во всѣ англійскія изданія. Кромѣ того, мною переведены тѣ древне-ирландскія сказанія и пѣсни, которыя имѣютъ соотношеніе съ поэмами Макферсона.

Хотя у меня былъ подъ рукою текстъ послѣднихъ на древнеирландскомъ языкѣ, но, не надѣясь на свое знаніе его, я воспользовалась англійскими переводами O’Curry, Skene, J. Campbell’я, сличивъ ихъ по возможности съ оригиналомъ. Тѣ-же изъ памятниковъ, для которыхъ я не имѣла готоваго перевода, я привожу только въ своихъ пересказахъ съ оригинала.

Источниками для моего изслѣдованія послужили:

1) The book of Leinster, памятникъ XII и facsimile, изд. Ирландской академіей въ Дублинѣ въ 1880 г.

2) O’Curry, Lectures on the manuscript materiale of ancient Irish.

3) Windish Irishe texte.

4) Irish Folk-Lore-Camerson and Ferguson.

5) Gaelic Texts А by J. Campbell.

Кромѣ того, я пользовалась сочиненіями:

1) O’Curry: Manners and Customs of the ancient Irish.

2) Talvy: Die Unächtheit der Lieder Ossian’s.

3) Blair’s: Critical Dissertation on the poems of Ossian.

4) Blackee: The language and litterature of the Scottish Highlands.

5) Windish (переводъ) L’ancienne légende irlandaise et les poйsies Ossianiques. Revue Celtique V, 5.

6) De Jubainville: Introduction à l'étude de la littérature Celtique и др.

Всѣмъ извѣстно, какое сильное впечатлѣніе произвело въ Европѣ появленіе въ 1760 г. поэмъ Оссіана Макферсона, создавшаго или, лучше сказать, упрочившаго тотъ литературный стиль, который долго господствовалъ въ Германіи, Англіи и у насъ. Оссіанъ немедленно былъ переведенъ на всѣ европейскіе языки. Имъ увлекались всѣ, начиная съ Клопштока, Гердера, Гете и кончая Суворовымъ и Наполеономъ.

Помимо чисто литературнаго впечатлѣнія, произведеннаго Оссіаномъ, онъ былъ вовлеченъ въ исторію Гомеровскаго вопроса: въ немъ видѣли такое-же прямое отраженіе народной поэзіи, какъ въ Одиссеѣ и Иліадѣ, и онъ опредѣлилъ надолго теченіе нѣмецкой критики.

Уже въ 40-выхъ годахъ прошлаго столѣтія, классическое направленіе въ литературѣ стало уступать мѣсто сентиментальному, которое пускаетъ прочные корни вездѣ и особенно въ Англіи, гдѣ Томсонъ еще за 30 лѣтъ до Руссо въ своихъ «Временахъ года» обращается къ природѣ. Ричардсонъ — въ романѣ, Георгъ Лило — въ драмѣ завершаютъ начатое «Временами года» Томсона и обусловливаютъ успѣхъ Оссіана Макферсона, явившагося въ 1760 г. въ Эдинбургѣ подъ заглавіемъ: «Fragments of ancient poetry, collected in the Highlands and translated from the gaelic or erse language by James Macpherson». Макферсонъ въ предисловіи къ своему изданію называетъ себя простымъ переводчикомъ старинной рукописи, сохранившей поэзію барда Оссіана, сына Фингала, жившаго въ III ст. въ горной Шотландіи. Сначала вышло всего 15 пѣсенъ, но общество богатыхъ шотландскихъ патріотовъ, польщенное въ своей національной гордости успѣхомъ пѣсенъ, дало Макферсону средства на новое путешествіе въ Гайлэндъ съ цѣлью открытій; въ 1762 г. вышло новое изданіе этихъ пѣсенъ съ весьма значительнымъ прибавленіемъ (числомъ до 39), представлявшимъ результатъ вышесказанной поѣздки. Съ этого изданія, если не ошибаюсь, сдѣланъ переводъ Le-Tourneur’а, съ котораго, въ свою очередь, переводилъ Костровъ, не знавшій англійскаго языка. Впрочемъ, Костровъ перевелъ не всѣ пѣсни, а только 24, по числу пѣсенъ Иліады и Одиссеи. Въ 1765 г. явилось новое изданіе Оссіана въ двухъ томахъ, значительно исправленное, состоявшее изъ 22-хъ пѣсенъ (всѣ слишкомъ искусственныя были исключены и съ предисловіемъ доктора Блэра, профессора риторики и литературы въ Эдинбургскомъ университетѣ. Съ этого-то изданія и сдѣланы всѣ послѣдующія и оно-то легло въ основаніе изданія Кэмпбелля, съ которымъ имѣла дѣло я.

Вліяніе Оссіана въ Англіи на поэтовъ Озерной школы, на Бериса и даже Байрона, не подлежитъ сомнѣнію; но нигдѣ не было оно такъ прочно, какъ въ Германіи. Клопштокъ, Гете, Гердеръ и всѣ поэты Sturm und Drang’а болѣе или менѣе отразили на себѣ это вліяніе, и, можетъ быть, не слишкомъ смѣло сказать, что Оссіанъ является исходной точкой того романтически-національнаго направленія нѣмецкой литературы, которое господствовало почти до половины нашего столѣтія. Слѣды вліянія Оссіана легко прослѣдить и у насъ до Пушкина включительно, но этотъ вопросъ ждетъ еще своего изслѣдователя.

Въ литературномъ мірѣ первый, обратившій вниманіе на Макферсоновскаго Оссіана, былъ докторъ Блэръ, напечатавшій диѳирамбъ этому произведенію, въ подлинность котораго онъ совершенно вѣрилъ, а затѣмъ представившій и свои изслѣдованія по этому вопросу. Юнгъ указалъ ему на нѣкоторые историческіе анахронизмы, вкравшіеся въ поэмы Макферсоновскаго Оссіана, и просилъ Блэра разобраться въ нихъ хорошенько. Макферсонъ утверждалъ, что его поэмы переведены съ одной древней рукописи, сохранившейся въ семействѣ Кіанъ-Рональдовъ. Юнгъ совѣтовалъ показать этотъ манускриптъ какимъ нибудь спеціалистамъ, которые могли-бы констатировать вѣрность перевода (Talvi, р. 15). Макферсонъ самъ испортилъ свое дѣло, не отозвавшись ничѣмъ на это, да и вообще, до 1775 г. не выступалъ ни съ однимъ разъясненіемъ обращенныхъ къ нему вопросовъ, предоставляя своимъ друзьямъ полемику съ противниками. Въ 177 5 г. знаменитый критикъ Джонсонъ, вернувшись изъ своей поѣздки въ Гайлэндъ, куда онъ ѣздилъ для изученія древней шотландской поэзіи, напалъ съ крайнимъ ожесточеніемъ на Макферсона, не щадя даже его личности: онъ заявлялъ громогласно, что Макферсоновскій Оссіанъ есть простая мистификація, такъ какъ эрзійскій языкъ до такой степени грубъ и бѣденъ, что, конечно, не могъ служить для выраженія тѣхъ мыслей, которыя находятся въ этомъ произведеніи, и что, вообще, самые древніе памятники письменности на этомъ языкѣ не старѣе одного столѣтія. Сторонники Макферсона не остались въ долгу и заставили Джонсона признаться, что онъ незнакомъ ни съ гаэльскимъ, ни съ эрзійскимъ языками. Но это не поправило дѣла Макферсона, который, наконецъ, былъ вынужденъ выйти изъ своей апатіи и заявить печатно, что онъ выставитъ оригиналъ своего перевода у книгопродавца Бэккера въ Эдинбургѣ, для всѣхъ желающихъ съ нимъ познакомиться.

Нѣтъ никакихъ указаній на то, что это обѣщаніе было когда-либо выполнено, да и едвали его выполненіе въ такой формѣ послужило-бы къ чему нибудь.

Въ 1778 г. явилась новая анонимная книга, подъ заглавіемъ: «Произведенія Каледонскихъ бардовъ»; она состояла изъ нѣсколькихъ древнихъ каледонскихъ пѣсевъ, переведенныхъ на англійскій языкъ, какъ потомъ оказалось, большимъ знатокомъ эрзійскаго языка Джономъ Кларке.

Въ предисловіи онъ говоритъ, что сознаетъ незначительность этихъ поэмъ въ сравненіи съ Оссіаномъ, даетъ массу деталей о жизни и обычаяхъ каледонцевъ и разсказываетъ о литературномъ походѣ противъ Макферсона, передъ геніемъ котораго онъ преклоняется.

Въ 1780 г. явился весьма солидный сторонникъ послѣдняго — Джонъ Смитъ, напечатавшій сочиненіе о шотландскихъ друидахъ подъ заглавіемъ «Гаэльскія древности», кромѣ того, разсужденія о подлинности Оссіана съ ссылками на людей, видѣвшихъ оригиналъ Макферсоновскаго перевода и, что всего важнѣе, — переводъ англійской прозой четырнадцати гаэльскихъ пѣсенъ, изъ которыхъ одиннадцать были приписаны самому Оссіану, а остальныя тремъ бардамъ, его современникамъ, вмѣстѣ съ нимъ считавшимся создателями золотого вѣка шотландской поэзіи. Черезъ нѣсколько лѣтъ Смитъ издалъ и оригиналъ своихъ четырнадцати поэмъ. Эти поэмы, хотя и непохожія на Макферсоновскаго Оссіана по стилю, были до того сходны съ нимъ по духу, что могли служить вѣскимъ доказательствомъ въ его пользу.

Въ 1787 г. споръ разгорѣлся снова: нѣкій Шау, прежній сторонникъ Макферсона, предпринявшій даже путешествіе въ Гайлэндъ съ цѣлью найти подтвержденія указаній Блэра и Смита, вернулся оттуда съ убѣжденіемъ въ полной подложности Макферсоновскаго Оссіана и недобросовѣстности его адептовъ. Отпаденіе Шау было тяжелымъ ударомъ Оссіановскому вопросу: борьба приняла характеръ узко-національный и болѣе и болѣе отдалялась отъ научной критики. Ирландскіе ученые приняли въ этой борьбѣ очень горячее участіе, такъ что, не смотря на склонность Тальви принять ихъ выводы, нельзя не видѣть крайне пристрастной окраски многихъ изъ ихъ доказательствъ. До Макферсона никто не оспаривалъ ирландскаго происхожденія Финіанскихъ героевъ, и посягательство послѣдняго на нихъ поставило вопросъ и съ этой стороны на національную почву.

Въ 1797 г. Гайлэндское Общество назначило комиссію для изслѣдованія вопроса о подлинности Оссіана, которая и издала черезъ восемь лѣтъ отчетъ о своихъ изысканіяхъ. Результаты, добытые ею, вообще говоря, были весьма незначительны: въ двадцать лѣтъ, которыя прошли со времени появленія Макферсоновскаго Оссіана, многое утратилось и измѣнилось въ Гайлэндѣ. Конечно, найдено было нѣсколько пѣсенъ о Финіяхъ; многія изъ нихъ по преданію были Оссіановскія, но ничего похожаго на Макферсоновскій переводъ не было найдено.

Не болѣе благопріятно и свидѣтельство старыхъ рукописей, собранныхъ комиссіей: чтобы Дональдъ Смитъ могъ возстановить одну страницу въ 22 строки Макферсоновскаго текста, ему нужно было употребить 15 страницъ изъ десяти различныхъ рукописей. Въ дополненіе къ отчету, комиссія издала множество писемъ большею частью извѣстныхъ людей, желавшихъ доказать подлинность Оссіана, но, въ дѣйствительности, ничего существеннаго не доказавшихъ; многіе изъ нихъ утверждали, что въ дѣтствѣ слыхали подобныя пѣсни, но этимъ ничего не было сказано.

Многіе современники съ Вальтеръ-Скоттомъ во главѣ дѣлаютъ серьезный упрекъ комиссіи въ томъ, что она задалась предвзятой мыслью возстановить вѣру въ подлинность Макферсоновскаго Оссіана, а не преслѣдовала цѣли, для которой была собрана — возстановленіе истины, какой-бы она ни явилась.

Дѣйствительно, безтактность комиссіи бросается въ глаза безпрестанно. Напримѣръ, она разсылаетъ циркуляръ съ шестью вопросными пунктами по поводу Оссіана ко всѣмъ лицамъ, обществамъ и учрежденіямъ, которыя хоть малѣйшимъ образомъ могли быть заинтересованы въ раскрытіи истины или могли знать что либо объ Оссіанѣ. Но ни одинъ экземпляръ этого циркуляра не былъ посланъ въ Ирландію, гдѣ несомнѣнно могли пролить всего больше свѣта на это дѣло, такъ какъ многіе тамошніе ученые знали гаэльскій языкъ. Дублинская библіотека и архивы частныхъ лицъ имѣли массу неразработаннаго матеріала въ видѣ старинныхъ рукописей, анналовъ, манускриптовъ, имѣвшихъ, можетъ быть, какое-нибудь отношеніе къ вопросу.

Тальви, кромѣ того, прямо обвиняетъ комиссію въ недобросовѣстномъ и неточномъ переводѣ найденныхъ рукописей и въ тенденціозномъ искаженіи ихъ, когда попадалось что-либо не въ пользу шотландскаго происхожденія финіанскихъ героевъ. Напримѣръ, въ одномъ мѣстѣ, гдѣ Фергусъ называется пѣвцомъ финіевъ изъ Эрина, слѣдовало перевести Bard of the Tinnians of Erin, переведено-же bard from Erin heroes, t. e. пѣвецъ эринскихъ героевъ.

Но трудно предположить, чтобы члены комиссіи, люди, во всякомъ случаѣ, извѣстные въ свое время, допускали такія искаженія намѣренно; всего легче объяснить это незнакомствомъ ихъ съ гаэльскимъ языкомъ, вслѣдствіе чего имъ приходилось полагаться во всемъ на Дональда Смита, узкое народничество котораго доводило его до абсурдовъ.

Въ 1807 г., наконецъ, появились оригиналы Макферсона, или, лучше сказать, появилось одиннадцать гаэльскихъ пѣсенъ и между ними двѣ большія эпопеи: «Фингалъ» съ дословными латинскимъ и англійскимъ переводами и «Темора» — съ латинскимъ. Это было все, что нашлось въ бумагахъ Макферсона послѣ его смерти и что было передано имъ еще при жизни Джону Меккензи, но ни одного стараго манускрипта, ничего похожаго на его переводъ; надо, значитъ, предположить, что у него ничего подобнаго и не было, или что онъ намѣренно уничтожилъ всякій слѣдъ оригинала, что, конечно, невѣроятно.

Сенклеръ, одинъ изъ запоздавшихъ защитниковъ Макферсона въ періодъ борьбы, говоритъ, что манускриптъ Оссіановскихъ произведеній гораздо раньше Макферсона, въ 1745 г., находился въ одной шотландской школѣ во Фландріи, но былъ уничтоженъ невнимательнымъ отношеніемъ учениковъ. Извѣстія объ этомъ манускриптѣ имѣются и изъ другихъ довольно достовѣрныхъ, источниковъ, только, конечно, Сенклеръ идетъ слишкомъ далеко, утверждая, что это былъ манускриптъ, тожественный съ Макферсоновскимъ Оссіаномъ, хотя нѣтъ основанія соглашаться и съ ирландскимъ ученымъ Друммондомъ, считающимъ этотъ манускриптъ экземпляромъ ирландскаго финіанскаго сказанія.

Не смотря на поднятую такимъ образомъ критикою бурю по вопросу о подлинности Оссіана Макферсона, вопросъ этотъ, по крайней мѣрѣ съ существенной своей стороны, остается открытымъ. Что же касается до вопроса о національности Осеіановскихъ героевъ, то въ настоящее время онъ не можетъ быть предметомъ спора.

Жители сѣверной Шотландіи и Ирландіи принадлежали къ одному племени, сохраняли сравнительно до поздняго времени свои національныя черты, благодаря тому, что римское завоеваніе не коснулось ни той, ни другой страны (дальше залива Фризы Firth римляне не пошли на сѣверъ Шотландіи, а въ Ирландіи они и совсѣмъ не были. — Момсенъ, У т. стр. 162—165). Страны эти находились въ постоянныхъ сношеніяхъ, и весьма вѣроятно, что жители Гайлэнда даже были прямыми выходцами изъ Ирландіи (Ebrard. Zur Ossian Frage-Zeitchrift der Lit. № 29, 1869 г.). И несомнѣнно, что отечество Оссіановской легенды — Ирландія, по крайней мѣрѣ, она самый древній источникъ.

Историческія событія, служащія основаніемъ для Оссіановской легенды, относятся по ирландскому разсчету къ 174—284 гг. по P. X.; о нихъ упоминается въ самыхъ древнихъ ирландскихъ рукописяхъ начала и середины XII в. Конечно, трудно придавать значеніе хронологіи этихъ рукописей, но по имѣющимся даннымъ въ разныхъ ирландскихъ хроникахъ можно съ увѣренностью сказать, что Оссіановская эпоха предшествовала введенію христіанства въ Ирландіи. По преданіямъ, Ирландія составляла одно королевство, во главѣ котораго стоялъ король Тары (Теморъ по древне-ирландски). Съ древнѣйшихъ временъ король выбиралъ вождей для каждаго отдѣльнаго клана, а самъ былъ вождемъ вождей. Сто двадцать первымъ королемъ былъ Коннъ (Conn Cétcbathach), т. е. Коннъ «Ста битвъ». Онъ имѣлъ друида, дочь котораго Мюрни (Murai) отличалась необыкновенной красотой. Дядя Конна, Куммаллъ, вождь его дружины, извѣстной подъ именемъ феніевъ, просилъ руки Мюрни и, когда ему отказали, силой увезъ ее. Отецъ Мюрни обратился въ Конну за защитой, и послѣдній приказалъ Куммаллу возвратить Мюрни отцу или покинуть Ирландію.

Куммаллъ отказался послушаться, и началась война между дядей и племянникомъ. Куммаллъ убитъ, Мюрни, отвергнутая отцемъ, который хочетъ ее сжечь, ищетъ убѣжища у замужней сестры Куммалла, и тамъ родится у нея сынъ ФинъМак Кумгалъ. Когда Финъ выросъ, онъ мститъ клану Морна, къ которому принадлежалъ убійца его отца. Этотъ разсказъ извѣстенъ въ рукописи 1100 г. подъ названіемъ «Причина битвы при Кнухѣ», переводъ котораго я здѣсь и предлагаю. Нѣсколько хорошихъ копій этого сказанія находятся въ Ирландской королевской академіи. Я пользовалась текстомъ, приведеннымъ у Windish’а въ Kurzgefasste Grammatik, р. 121. Стихотворныя вставки всѣ одного размѣра: строфа имѣетъ двѣ длинныя строки изъ семи слоговъ, каждая длинная строка оканчивается односложнымъ словомъ. Cnucha--мѣстность, называемая теперь Castle Cnoch, по ирландски Caislen Cnucha близь Дублина на рѣкѣ Лиффей — Liffey.

Fotha Catha Cnuoha in so.

Причина битвы при Кнухѣ.

1. Когда Кахаиръ Моръ¹), сынъ Федельмхи Фирурглайя²), сына Кормака Гельтай Гаиха³) былъ въ королевствѣ Темрах’а⁴), а Коннъ «Ста битвъ»⁵) въ Сенандосѣ⁶), странѣ вождя. Кахаиръ имѣлъ знаменитаго друида по имени Нуаду⁷), т. е. сына Ахи⁸), сына Дахи⁹), сына Брокана¹⁰), сына Финтана¹¹)изъ Туахъ-Дахи въ Брега,¹²). Друидъ просилъ у Кахаира землю въ Лайгенѣ¹³), потому что зналъ, что въ Лайгенѣ она останется наслѣдственной въ его родѣ. Кахаиръ предоставилъ ему выборъ земли. Страна, выбранная друидомъ, была Альму¹⁴). Та, что была женой Нуаду, была Альму, дочь Бекайна¹⁵).

2. И дунъ¹⁶) былъ построенъ тогда въ Альму, и аламу¹⁷) втиралась въ его стѣны, пока онѣ не стали совсѣмъ бѣлы, и отъ этого-то, можетъ быть, и было приложено имя Альму къ аламу, о чемъ было скаpано:

Совсѣмъ бѣла дуна боевой славы,

Какъ будто-бы подучала известь изъ Ирландіи

Отъ аламу, который онъ придалъ своему дому,

Оттого-то и приложилось аламу къ Альму¹⁸).

Жена Нуаду Альму настаивала, чтобы ея имя дали холму, и это ея требованіе было удовлетворено именно для того, чтобы ея имя было на томъ холму, такъ какъ въ немъ она была погребена, о чемъ было сказано:

Альму прекрасная была женщина,

Жена Нуаду великаго, сына Ахи.

Она настаивала и спорившіе согласилась,

Чтобы ея имя находилось на томъ прекрасномъ холму¹⁹).

3. Нуаду имѣлъ извѣстнаго сына по имени Таджъ²⁰), сынъ Нуаду. Райріу²¹), дочь Донъ-Дума²²), была его женой. Знаменитый друидъ былъ также Таджъ. Смерть пришла къ Нуаду, и онъ оставилъ свой дунъ таковъ, какъ онъ былъ, своему сыну, и Таджъ сталъ друидомъ Кахаира на мѣсто своего отца. Райріу родила Таджу дочь, Мюрни-Мункаймъ²³) — ея имя. Дѣвочка выросла въ большой красотѣ, такъ что сыновья королей и могущественныхъ вождей Ирландіи имѣли обыкновеніе ухаживать за ней. Куммаллъ²⁴), сынъ Тренмора²⁵), король-воинъ Ирландіи, былъ тогда на службѣ Кона²⁶). Онъ также, подобно всѣмъ другимъ лицамъ, сватался къ дѣвушкѣ. Нуаду отказалъ ему, потому что онъ зналъ, что ему придется оставить Альму изъ-за него, такъ какъ одна и та-же женщина была матерью Куммалла и отца страны, именно Федельмидъ Рехтмаръ²⁷). Тѣмъ не менѣе, приходитъ Куммаллъ и убѣгаетъ съ Мюрни, у которую беретъ силой въ бѣгство съ собой, такъ какъ она не была отдана ему.

4. Таджъ приходитъ къ Кону и разсказываетъ свое оскорбленіе отъ Куммалла и начинаетъ подзадоривать Кона и упрекать его. Коннъ посылаетъ пословъ въ Куммаллу и приказываетъ ему оставить Ирландію или возвратить дочь Таджу. Куммаллъ сказалъ, что не хочетъ отдавать ее, но всякую другую вещь онъ отдалъ-бы, только не женщину. Коннъ посылаетъ своихъ солдатъ и Ургренда²⁸), сына Лугдаха и Луагви²⁹), и Дайри Дерка³⁰), сына Эхахъ³¹), и его сына Эда³²) (котораго послѣ звали Голль³³) аттавовать Куммалла.

5. Куммаллъ собираетъ свою армію противъ нихъ, и битва Кнуха происходитъ между ними, и Куммаллъ былъ убитъ тамъ, и избіеніе его народа было ужасно. Куммаллъ палъ отъ Голля, сына Морна, Лухетъ³⁴) ранилъ его глазъ. И отсюда это имя Голля придано ему, какъ было сказано:

Эдъ было имя сына Дайра

До тѣхъ поръ, какъ Лухетъ «славы» ранилъ его;

Съ тѣхъ поръ, какъ высокое копье ранило его,

Его стали звать Голль³⁵).

Голль убилъ Лухета, и по этой-то причинѣ главнымъ образомъ и существовала родовая вражда между сынами Морни и Фина. Дайра имѣлъ два имени, а именно: Морни и Дайра.

6. Мюрни пошла послѣ того въ Конъ, потому что отецъ оттолкнулъ ее и не пустилъ ее къ себѣ, потому что она была беременна, и онъ сказалъ своимъ людямъ, чтобы они сожгли ее³⁶) и тѣмъ не менѣе онъ не посмѣлъ погубить ее, боясь Кона (Конда), и дѣвушка спросила Конда, что она должна дѣлать. Кондъ сказалъ: «иди», сказалъ онъ, «къ Фіакалу»³⁷), сыну Конхинда, въ Темрайгъ-Мереи³⁸) и освободись тамъ, потому что женой Фіакала была сестра Куммалла Бодбалль Бендронъ³⁹). Кондла⁴⁰), слуга Конда, пошелъ съ ней, проводилъ ее, пока она не пришла къ дому Фіакала въ Темрайгъ Мерси. Гостепріимство было оказано дѣвушкѣ тамъ, и ея прибытіе туда было благопріятно. Дѣвушка освободилась послѣ и родила сына, и Демни было имя, данное ему.

7. Послѣ того мальчикъ воспитывался тамъ, пока не сдѣлался способнымъ нанести разореніе каждому, кто былъ ему врагомъ. Тогда онъ провозгласилъ битву или поединокъ противъ Таджа, или-же чтобы полная пеня⁴¹) за его отца была выдана ему. Таджъ сказалъ, что пойдетъ судиться съ нимъ въ томъ; такой судъ данъ былъ ему именно, чтобы Альму, какъ она есть, была уступлена ему на-вѣки, и Таджъ долженъ былъ оставить ее. Это такъ и было сдѣлано. Таджъ оставилъ Альму Фину и пришелъ въ Туахъ-Дахи⁴²), въ свою собственную родовую землю, и онъ жилъ въ Кнухъ-Реинѣ⁴³), который теперь называется Тулахъ-Таджи⁴⁴), потому отъ него онъ былъ названъ Таджи съ того времени до нынѣшняго; такъ съ тѣхъ поръ говорится это:

Финъ проситъ у Таджи башенъ

За убійство Куммалла великаго,

Битвы безъ отсрочки, безъ отлагательства

Или пусть получитъ онъ поединокъ,

Потому что Таджъ не былъ способенъ

Поддержать битву противъ высокаго князя.

Онъ оставилъ ему — и этого было ему достаточно, —

Альму въ томъ самомъ видѣ, какъ она стояла⁴⁵).

8. Финъ пришелъ послѣ въ Альму и жилъ въ ней и она-то и была его главнымъ мѣстопребываніемъ, въ которомъ онъ жилъ. Финдъ и Голль заключили миръ; послѣ этого, и пеня его отца была выдана кланомъ Морни Финду, и они жили мирно, пока не случилась ссора между Темаиръ-Луакра⁴⁶), когда Банбъ-Синна⁴⁷), сынъ Майленайга⁴⁸), былъ убитъ, о чемъ было сказано:

Потомъ они жили въ мирѣ

Финъ и Голль могучихъ дѣлъ,

Пока Банбъ-Синна не былъ убитъ,

Слѣдя за кабаномъ въ Темаиръ-Луакра⁴⁹).

Личность Фина является здѣсь обрисованною чертами историческими, безъ примѣси миѳическаго элемента, безъ фантастическихъ преувеличеній. Онъ наслѣдовалъ своему отцу Куммаллу въ управленіи феніями, которые составляли въ Ирландіи постоянную національную армію, предназначенную для поддержанія королевскаго могущества и для защиты острова отъ непріятельскаго нашествія. Ихъ имя, по-ирландски fiann, употреблялось во множественномъ числѣ — fianna, по тому что всякая провинція имѣла свой собственный контингентъ феніевъ. Въ мирное время любимѣйшимъ занятіемъ феніевъ была охота. Повсюду въ странѣ были выстроены хижинки, въ которыхъ охотники могли ночевать, и многія изъ приключеній Фина, о которыхъ сохранились народныя пѣсни, случились на охотѣ: напр. — преслѣдованіе Деармуида Финомъ за предпочтеніе его красавицей Грэнъ, и гибель Деармуида отъ кабана.

Разсказы приключеній Фина или Фингала и феніевъ носятъ несомнѣнно характеръ болѣе новый, чѣмъ циклъ сказаній о Кухулинѣ, съ которымъ онъ не смѣшивается почти и теперь въ Ирландіи. Такъ, Фингалъ никогда не появляется на военной колесницѣ, послѣдняя при немъ уже исчезла изъ народной памяти; тогда какъ разсказы о Кухулинѣ, Медбѣ и др. того-же цикла полны подобными подробностями и въ самыхъ древнихъ источникахъ носятъ характеръ сказочный. Конечно, народная фантазія послѣдующихъ вѣковъ надѣлила Фина достаточнымъ количествомъ разныхъ фантастическихъ прикрасъ, такъ что изучающій Фина только въ романтическихъ разсказахъ послѣдующаго времени можетъ имѣть о немъ совершенно неправильное представленіе. Финъ сдѣлался любимымъ героемъ народныхъ пѣсенъ, и многія черты болѣе древняго цикла были перенесены на него; такъ, напр., разсказъ о дѣтствѣ Кухулина перенесенъ на Фина. Что всего болѣе характеризуетъ время Фина — это фіанны или феніи. Сила ихъ уже не заключается только въ нѣкоторыхъ привиллегированныхъ личностяхъ, какъ во времена героическія въ тѣсномъ смыслѣ, но уже во всѣхъ феніяхъ вообще. Желающій получить званіе фенія долженъ былъ умѣть сочинить военную пѣсню, показать свою ловкость на войнѣ и превосходно умѣть" бѣгать и защищаться на бѣгу, а также дать клятву въ слѣпомъ повиновеніи вождю. Я привожу изъ O’Curry (Mann, and Customs of the ancient Irish. 2 v., стр. 381—382) правила поступленія въ феніи при Фин-мак-Куммаллѣ или Кумхалѣ:

1) Никто не былъ допущенъ на большое празднество въ Уснохѣ (Ульстерѣ) или на совѣщанія на пиру Тары, пока его отецъ, его мать, его триба и его родичи не дали удостовѣренія, что они не будутъ мстить за его смерть другимъ, чтобы онъ не могъ ожидать мести за себя помимо его самого я чтобы друзья его не преслѣдовались, какое-бы зло онъ ни совершилъ.

2) Никто не былъ допущенъ въ Фіанну, пока не сдѣлается поэтомъ и не прочитаетъ 12 книгъ поэзіи.

3) Никто не былъ допущенъ въ Фіанну, пока не была вырыта широкая яма, въ которой онъ долженъ былъ стоять до колѣнъ со своимъ щитомъ въ одной рукѣ и съ орѣховой палкой въ длину руки воина въ другой. Девять воиновъ, вооруженныхъ девятью копьями, подходятъ на разстояніи девяти бороздъ и бросаютъ сразу въ него всѣ девять копій и, если онъ былъ раненъ, несмотря на щитъ и орѣховую палку, онъ не могъ быть принятъ въ Фіанну.

4) Никто не былъ допущенъ въ Фіанну, пока его волосы не были заплетены и потомъ онъ не былъ прогнанъ сквозь нѣсколько лѣсовъ съ цѣлой арміей феніевъ, преслѣдующихъ его съ серьезнымъ намѣреніемъ его ранить, когда разстояніе между ними будетъ въ величину дерева, — и, если они настигали его, онъ не былъ принятъ въ Фіанну

5) Никто не былъ принятъ въ Фіанну, если оружіе дрожало въ его рукахъ.

6) Никто не былъ принятъ въ Фіанну, если хоть одна прядь его волосъ была выдернута изъ его косы вѣткой въ лѣсу, когда онъ пробѣгалъ тамъ.

7) Никто не былъ принятъ въ Фіанну, если нога его сломала хоть одну сухую вѣтку на пути.

8) Никто не былъ принятъ въ Фіанну, если онъ не могъ перескочить черезъ вѣтку дерева на высотѣ своего лба и нагнуться подъ нее не выше своего колѣна, не замедляя своего бѣга, благодаря гибкости и искусству тѣла.

9) Никто не былъ принятъ въ Фіанну, если онъ не могъ вынуть рукою занозы изъ своей пятки, не останавливая своего бѣга.

10) Никто не былъ принятъ въ Фіанну, пока не поклянется въ вѣрности королю или начальнику Фіанны.

Всѣ феніи пользовались огромными привиллегіями. Всякая охота принадлежала, феніямъ, и кто, не бывши имъ, убивалъ оленя, долженъ былъ отдать за него быка, и корову — если убивалъ лань. Никто не имѣлъ права выдавать своей дочери замужъ прежде, чѣмъ спроситъ три раза феніевъ, не хочетъ-ли кто-нибудь изъ нихъ жениться на ней; если являлся феній, его предпочитали. Страна должна была очень страдать отъ такого ига, и понятно, что требовательность феніевъ сдѣлалась несносной самимъ королямъ, что и произвело катастрофу: Карбъ, ирландскій король, выдалъ свою дочь за одного маленькаго короля, не спросивъ феніевъ. При этомъ извѣстіи феніи, подъ предводительствомъ Оссина, сына Фина, заговорили о своихъ привиллегіяхъ и потребовали удовлетворенія. Разсерженный Карбъ объявилъ войну феніямъ, и битва при Гобарѣ рѣшила ихъ участь: феніи, раздѣленные на два враждебные клана (Морни и Лейнстера), дрались другъ противъ друга. Самъ король Карбъ и сынъ Оссина Оскаръ или Оскуръ погибли въ битвѣ (хроника Лейнстера средины XII в.). Но въ битвѣ при Гобарѣ нанесенъ былъ ударъ военнымъ силамъ Ирландіи. Сто лѣтъ спустя, или нѣсколько больше, явился въ Ирландіи св. Патрикъ, и христіанство одержало рѣшительную побѣду надъ всѣмъ старымъ строемъ ирландской жизни.

Послѣдній изъ феніевъ, пережившихъ битву при Гобарѣ, былъ по преданію Оссіанъ, сынъ Фина. По одной изъ сохранившихся версій, Оссіанъ вмѣстѣ съ Мальвиной прожили гораздо дольше возможной человѣческой жизни, и оба въ глубокой старости видѣли св. Патрика и дожили до побѣды христіанства. По другой, очень оригинальной версіи (существуетъ пересказъ у Windish’а, L’ancienne légende irlandaise, Revue Celtique 5 t.), ко времени появленія св. Патрика, Оссіанъ уже давно находился въ странѣ «вѣчной юности». Елисейскія поля языческой Ирландіи, куда былъ занесенъ на бѣлой лошади какою-то феей. Вдругъ у Оссіана явилось желаніе увидѣть опять Эринъ; его отпускаютъ съ заклинаніемъ не сходить съ бѣлой лошади. Вернувшись на землю, Оссіанъ забываетъ заклятіе и, видя людей, тщетно силящихся сдвинуть огромный камень, хочетъ имъ помочь, сходитъ съ коня и, дотронувшись до земли, обращается въ дряхлаго старика. Конь исчезаетъ, Оссіанъ не можетъ больше вернуться въ страну вѣчной юности, а между тѣмъ окружающій его міръ ему измѣнилъ, сталъ чуждымъ. Здѣсь Оссіанъ встрѣчается со св. Патрикомъ. Существуетъ масса пѣсенъ объ ихъ свиданіи и вставокъ въ пѣсни отдѣльными эпизодами, кромѣ того — разговоры между этими двумя представителями столь различныхъ эпохъ. О’Curry первый обратилъ вниманіе на нѣкоторое число отдѣлъ ныхъ поэмъ, принадлежащихъ къ этому циклу легендъ и находящихся въ разныхъ древнихъ рукописяхъ. Но замѣчательно, что большая часть этихъ пѣсенъ приписана не Оссіану, но самому Фину.

Вообще, какъ я сказала выше, ирландская легенда принадлежитъ къ первымъ вѣкамъ нашей эры и не можетъ быть отнесена къ христіанской норѣ. Болѣе древній циклъ Кухулина, вѣроятно, принадлежитъ къ 1-му и не позже II-го в., такъ какъ, согласно Виндишу, по ирландскому разсчету времени, король Конхобаръ (Abrath ruadh — краснобровый) умеръ въ первой половинѣ 1 в.; по O’Curry онъ умеръ за 6 л. до P. X. Кухулинъ считается иногда его современникомъ, иногда современникомъ Кона «Ста битвъ», годъ смерти котораго считается между 123—157 гг. по P. X.; вторая цифра, вѣроятно, вѣрнѣе, потому что Финъ-макъ-Кумгалъ былъ современникомъ внука Кона-Кормака, а годъ его смерти опредѣляется между 277—283 гг. Циклъ этотъ отразилъ массу чертъ, напоминающихъ то, что мы знаемъ о гальскихъ кельтахъ по Цезарю, и даетъ обширную картину древней жизни чистыхъ кельтовъ, жизни, о которой мы не имѣемъ другихъ свѣдѣній, кромѣ очень отрывочныхъ, собранныхъ Момсеномъ въ третьемъ томѣ Римской исторіи. Эти свѣдѣнія о гальскихъ кельтахъ находятъ подтвержденіе и въ ирландскихъ сказаніяхъ. Кромѣ того, мы здѣсь знакомимся и съ спеціально ирландскими бытовыми чертами, встрѣчаемъ самыя мельчайшія подробности обыденной жизни, — описаніе одежды, цвѣтъ плаща, тонкость матеріала его, украшенія, утварь, оружіе, какъ праздновали праздники, каковы были жилища, устройство залъ совѣщаній, пиршествъ и т. д. Ирландія была тогда страной не земледѣльческой, а большія стада; быковъ, барановъ и свиней составляли все богатство ея обитателей. Ирландскіе герои сражались на военныхъ колесницахъ и, стоя, бросались въ битву, предоставляя возницамъ управлять лошадьми. Шлемовъ они, вѣроятно, не носили, потому что цвѣтъ волосъ ирландскаго героя всегда отмѣченъ.

Самое драгоцѣнное сказаніе этого цикла по массѣ бытовыхъ подробностей — Túain Bé Cualgne, т. е. воровство коровъ Куальжа. Существуютъ два варіанта этого текста, которые отличаются только подробностями. Я держусь пересказа Виндиша (Anc. leg. irl. 5 у. Revue Celt. стр. 71—73), но имѣю и пересказъ О’Curry (III у. р. 93—104).

Сказаніе начинается діалогомъ между королемъ Коннаута (Connaugh) Элилломъ (Ailill) и его женой Медбъ (Medbh). Различныя части легенды имѣютъ свои спеціальныя имена, и это начало называется: «Разговоръ на ложѣ», потому что собесѣдники отдыхаютъ да царскомъ ложѣ.

«Это совершенная правда», сказалъ Эллиль своей женѣ, «что жена хорошаго человѣка — хорошая женщина, потому что ты теперь лучше, чѣмъ была, когда я тебя взялъ». Королева не соглашается и, не унижая своего мужа, убѣждаетъ его, что онъ только одинъ и хорошъ для нея: она желала имѣть мужемъ того, у кого не было ни скупости, ни ревности, ни страха, и только въ немъ она нашла человѣка столь-же удаленнаго отъ этихъ пороковъ, какъ и она сама. Затѣмъ, она говоритъ, что она богаче короля. Это возбуждаетъ между ними споръ и, чтобы его разрѣшить, нужно принести поштучно всѣ драгоцѣнности короля и королевы; здѣсь передъ нами является весьма любопытный перечень всѣхъ предметовъ, бывшихъ въ то время въ употребленіи: глиняныя и желѣзныя вещи, вазы, урны, квашни, котлы, кольца, цѣпи, драгоцѣнные камни, золотыя украшенія, пурпуровыя одежды, также голубыя, черныя, зеленыя, желтыя, сѣрыя, пестрыя, коричневыя, съ крапинками и полосатыя; наконецъ, ихъ большія стада овецъ, лошадей, свиней и рогатаго скота. Они считали и разсчитывали и нашли обѣ части равными. Но между скотомъ короля находился благородный бѣлоснѣжный быкъ, который, хотя и родился отъ коровы «бѣлые рога», принадлежавшей королевѣ, но не захотѣлъ остаться подъ господствомъ женщины и перешелъ въ стадо короля. Благодаря этому быку, Медбъ была побѣждена. Ей теперь казалось, что у нея нѣтъ ничего, такъ какъ въ ея стадахъ не было такого быка. И вотъ она узнаетъ, что Дара, король Куальи’а (маленькая земля въ провинціи Ульстеръ), имѣетъ именно такое животное. Медбъ не хочетъ получить его въ подарокъ, но желаетъ имѣть его втеченіе года на племя, послѣ чего она отдастъ его Съ пятьюдесятью коровами въ придачу, какъ знакъ благодарности. Послы королевы идутъ къ Дару и получаютъ отъ него благопріятный отвѣтъ. Имъ оказываютъ гостепріимство, приготовляютъ пиръ; они пьютъ и ѣдятъ и на пиру разговариваютъ о любезностяхъ короля Дара. Вдругъ одинъ изъ нихъ началъ увѣрять, что Дара былъ-бы принужденъ силой отдать быка, если-бы не отдалъ его охотой. Это подслушалъ управляющій Дара, пересказалъ своему королю, и послѣдній, разсердившись, отослалъ пословъ ни съ чѣмъ.

Медбъ рѣшила тогда употребить силу, чтобы получить быка. Она созвала черезъ пословъ всѣхъ знаменитыхъ героевъ; они прибыли со своими людьми и оставались двѣ недѣли въ королевской резиденціи, пока друиды ждали благопріятнаго знаменія. Въ день отъѣзда Медбъ хочетъ справа объѣхать въ колесницѣ со своимъ возницей войско, чтобы вызвать благопріятныя предзнаменованія. Вдругъ предстала передъ нею чудесная молодая женщина съ желтыми волосами; на ней плащъ разноцвѣтныхъ цвѣтовъ, застегнутый золотою булавкой, ея рубашка съ брыжжами заткана золотыми нитями, низъ ея лица узокъ, ея лобъ широкъ, ея брови мрачны и густы, тѣнь ея рѣсницъ падаетъ до половины ея щекъ, ея губы похожи на кораллы, ея зубы на жемчужный дождь, пролившійся въ ея ротъ, у нея три косы, изъ которыхъ двѣ окружаютъ голову, а третья падаетъ до пятъ.

Она держитъ въ рукахъ серебряную палочку (коклюшку), которая служить для тканья кружева; каждый ея глазъ имѣлъ три вѣка; три черныхъ коня везутъ ея колесницу,

"Какъ тебя зовутъ? «спросила Медбъ видѣніе. — „Федельмъ — ясновидящая Коннаута — мое имя“…-- „Откуда ты?“ — „Изъ Шотландіи, гдѣ я научилась предсказывать будущее“. — „Владѣешь ли ты чарами imboss forosna“. — „Конечно“. Но Федельмъ не употребляетъ ни одного способа, извѣстнаго другимъ для произведенія чаръ: ей достаточно одного взгляда, чтобы увидать будущее. Затѣмъ, слѣдуетъ стихотворная вставка, одна изъ тѣхъ, которыми испещрены ирландскія легенды. Три раза Медбъ спрашиваетъ: — „Федельмъ ясновидящая, какъ ты видишь армію?“ Три раза Федельмъ отвѣчаетъ: „Я ее вижу окровавленной“.

Медбъ не хочетъ вѣрить этому предсказанію, она возражаетъ, что проклятіе тяготѣетъ надъ непріятельской землей и что нѣкоторые изъ знаменитыхъ героевъ Ульстера изгнаны и находятся въ ея арміи. Спрошенная въ четвертый разъ, Федельмъ объясняетъ, откуда придетъ угрожающее несчастіе.

Онѣ видятъ прекраснаго молодого героя, похожаго на Кухудина, и отъ этого-то ужаснаго героя, съ которымъ никто не можетъ сравниться по силѣ) ловкости и храбрости, пострадаетъ армія; благодаря ему, кровь окраситъ кожу храбрыхъ, ихъ тѣла будутъ растерзаны, и женщины Коннаута будутъ плакать. Армія выступаетъ. Маршрутъ ея описанъ такъ ясно и подробно, что его можно нанести на карту. Останавливаются лагеремъ каждую ночь. Искусный Фергусъ, уроженецъ Ульстера, ведетъ армію Медбъ противъ своей родины, которую онъ оставилъ послѣ того, какъ коварный Конхобаръ изгналъ Мак-Уснеховъ, тогда какъ Фергусъ поручился за ихъ безопасность. Но когда армія подходитъ къ границѣ Ульстера, у Фергуса просыпается любовь въ родинѣ, и онъ предупреждаетъ объ опасности. Но за какое-то преступленіе тяготѣетъ проклятіе надъ жителями Ульстера и лишаетъ ихъ силы. Одинъ Кухудинъ составляетъ исключеніе. Вмѣстѣ со Своимъ отцомъ онъ находится близко къ границѣ. Ихъ лошади пасутся вокругъ каменнаго столба и объѣдаютъ траву до земли, — лошади Кухулина даже поѣдаютъ землю до твердаго камня. Кухулинъ узнаетъ отъ посла Фергуса о приближеніи непріятеля: е Поди, предупреди людей Ульстера», сказалъ онъ отцу, «потому что я долженъ идти на свиданіе съ Федельмой!» Онъ это обѣщалъ и сдержитъ свое слово, не смотря на возраженія отца. Но передъ уходомъ онъ оставляетъ знакъ своей силы: одной рукой онъ срубаетъ дерево, однимъ ударомъ сгибаетъ стволъ въ кольцо, пишетъ на немъ нѣсколько словъ огамомъ и бросаетъ это кольцо на столбъ, на который оно плотно надѣвается.

Первые развѣдчики являются, находятъ эту загадку, и армія здѣсь останавливается. Фергусъ сейчасъ узнаетъ по нѣкоторымъ даннымъ, что Кухулинъ прошелъ здѣсь, и онъ прочелъ слова. Они означали: «Не идите дальше, пока не встрѣтите человѣка, достаточно смѣлаго, чтобы бросить такое-же кольцо одной рукой. Запрещаю моему другу Фергусу это дѣлать». Здѣсь опять стихотворная вставка. Фергусъ спрашиваетъ друида, что это значитъ, и друидъ отвѣчаетъ, что Кухулинъ хотѣлъ этимъ остановить ихъ нашествіе. Необходимо надо уничтожить это препятствіе, иначе, кольцо полетитъ за человѣкомъ, его сдѣлавшимъ, и онъ до слѣдующей зари отомститъ самымъ жестокимъ образомъ. Король и королева думаютъ хитростью избѣжать опасности и направляютъ армію въ обходъ черезъ большой лѣсъ, и имъ приходится прокладывать себѣ дорогу собственными силами, а къ довершенію бѣды пошелъ сильный снѣгъ, люди проваливались въ него до пояса, колесницы до колесъ, нельзя было и думать о снѣ въ эту ночь.

На другой день Кухулинъ вернулся отъ Федельмы. На своей боевой колесницѣ онъ нѣсколько разъ объѣзжаетъ непріятельскую армію, потомъ ѣдетъ впередъ и останавливается у брода; здѣсь онъ вырываетъ однимъ ударомъ стволъ дерева съ четырьмя сучками, пишетъ на нихъ слова огамомъ и бросаетъ этотъ стволъ одной рукой въ бродъ, стволъ разсѣкаетъ большой камень и зарывается двумя третями въ землю. Этотъ разъ случается несчастіе съ развѣдчиками: Кухулинъ разбиваетъ имъ головы и накалываетъ ихъ на четыре сучка брошеннаго дерева, а лошадей, везущихъ окровавленныя тѣла развѣдчиковъ, онъ направляетъ въ сторону арміи. Тамъ это производитъ большое смятеніе. Медбъ держитъ военный совѣтъ, всѣ думаютъ, что Ульстеръ поднялся и большая армія идетъ имъ на встрѣчу. Но когда подходятъ къ броду, то видятъ только стволъ о четырехъ сучкахъ и слѣды одной колесницы и одного человѣка. Друидъ объясняетъ этотъ новый знакъ. Это опять заклятіе, чтобы остановить армію, потому что нельзя идти впередъ, пока какой-нибудь одинъ человѣкъ одной рукой не подниметъ ужаснаго дерева. Фергусъ одинъ можетъ это сдѣлать, но и подъ нимъ ломается 14 колесницъ, прежде чѣмъ заклятіе снято и т. д.

Чтобы нагляднѣе показать разницу по тону и содержанію обоихъ цикловъ ирландскихъ сказаній, я привожу еще въ подробномъ пересказѣ сказаніе «О ложѣ болѣзни Кухулина» (Serglige Conculaind); что-же касается до стиля, то я отсылаю интересующихся къ моему предисловію къ пѣснѣ Макферсоновскаго Оссіана «Смерть Кухулина», гдѣ переведено мною почти цѣликомъ одно изъ сказаній этого цикла. (Сказаніе «О ложѣ болѣзни Кухулина» находится въ Lebor на h’Uidre, но я пользовалась текстомъ, помѣщеннымъ Windish’омъ въ Irishe Texte, стр. 205—227). Сказаніе это, очень интересное по тону и колориту, представляется какимъ-то сводомъ нѣсколькихъ легендъ, на что обращаетъ вниманіе и Виндишъ въ предисловіи къ этому сказанію, стр. 202: напр., жену Кухулина въ первой части называютъ Ethne, а потомъ Emer; Loeg ѣдетъ два раза въ одно и то-же мѣсто за одними и тѣми-же свѣдѣніями, повторяются почти слово въ слово одни и тѣ-же событія съ тѣми-же лицами — гл. 13—19 и 33—34; главною-же вставкою, совершенно не идущею сюда по содержанію, является разсказъ объ избраніи короля Ирландіи; я не имѣю возможности заняться здѣсь детально разборомъ этого сказанія, а потому ограничусь его пересказомъ.

Главы: 1 и 2.

Большой праздникъ ежегодно праздновался въ Ульстерѣ на равнинѣ Мурхемни (Murthemne), владѣніи Кухулина; три предшествующихъ и три послѣдующихъ за концомъ лѣта дня (samfuin). Прежде, чѣмъ начинались игры и состязанія, прежде ѣды и питья, вош: ы имѣли обыкновеніе одинъ за другимъ прославлять свои подвиги и побѣды и, въ доказательство ихъ, они показывали кончики языковъ убитыхъ враговъ и, чтобы превзойти другъ друга, часто примѣшивали кончики языковъ рогатаго скота. Но такой обманъ старались раскрыть, и для этого каждый долженъ былъ положить свой мечъ къ себѣ на колѣни; тогда мечъ свидѣтельствовалъ противъ мужа, хваставшаго ложнымъ трофеемъ, такъ какъ въ старыя времена демоны говорили черезъ оружіе.

Главы: 3—6.

Однажды весь Ульстеръ собрался на этотъ праздникъ и только не доставало Коналла (Conall Cernach) «побѣдителя» и Фергуса, сына Ройга (Fergus mac Roig); одинъ былъ молочный братъ, а другой — воспитатель Кухулина. Пока ихъ ждали, прошло нѣкоторое время и спустилось на озеро множество прекрасныхъ птицъ. И женщины ничего болѣе не желали, какъ имѣть по подобной птицѣ на каждомъ плечѣ, какъ высказываетъ королева Leborham’а, обратившаяся за помощью къ Кухулину. Онъ сначала выслушиваетъ это неохотно, но затѣмъ сдается, садится на колесницу и наноситъ птицамъ искусный ударъ своимъ мечемъ, и птицы пойманы. Каждая женщина получаетъ по двѣ, только его жена Ethne Ingubai уходитъ съ пустыми руками, и Кухулинъ утѣшаетъ ее, обѣщая достать птицъ въ другой разъ.

Главы: 7—8.

Вскорѣ послѣ этого показываются на морѣ двѣ удивительныя птицы. Онѣ связаны золотою цѣпью и поютъ тихую, усыпляющую пѣснь. Напрасно предостерегали Кухулина и Loeg управляющій колесницей и сама Ethne отъ волшебства этихъ птицъ. Онъ старается завладѣть ими, но его ловкость обманула его. Унылый прислоняется онъ къ скалѣ и засыпаетъ. Во снѣ видитъ двухъ женщинъ, изъ которыхъ одна въ зеленомъ, а другая въ красномъ плащѣ; онѣ подходятъ улыбаясь, бьютъ его до полусмерти и тогда исчезаютъ.

Главы: 9—12.

Когда Кухулинъ просыпается, онъ не сразу получаетъ даръ слова, а полупивши его, требуетъ быть перенесеннымъ въ Tete-Brec, дворецъ въ Emain'ѣ, резиденціи Кухулина. Тамъ остается онъ, не говоря ни слова, цѣлый годъ до того-же дня. Fergus Conall Lugais Reoderg и Etline обступали его ложе, когда вошелъ незнакомый человѣкъ. Онъ назвался Oengus, сынъ Aed Arat’а, и пришелъ по порученію своихъ сестеръ Liban и Fann. Фаннъ желаетъ имѣть мужемъ Кухулина и хочетъ прислать Либанъ его вылѣчить, приглашаетъ его пріѣхать въ ея прекрасную страну. Кухулинъ отправляется къ скалѣ, у которой заснулъ годъ назадъ въ тотъ-же день. (11 г. объ явленіи Oengus’а — стихотворная вставка).

Главы 13—14:

Либанъ появляется тутъ и сообщаетъ ему, что Фаннъ, покинутая своимъ мужемъ Manannán, обращаетъ свою любовь на него, и что король Labraid’а, супругъ Либан’ы, предлагаетъ ему Фаннъ въ награду, если Кухулинъ цѣлый день будетъ биться съ врагами короля. Страна Лоброида есть «Mog-Mell» — счастливыя поля.

Главы 15—20:

Въ этихъ главахъ прозаическія мѣста перемѣшиваются съ стихотворными. Кухулинъ посылаетъ наконецъ Loeg’а съ Либанъ, чтобы онъ привесъ ему извѣстія о странѣ. Loeg приходитъ на островъ Лоброидъ, куда они переѣхали въ маленькой бронзовой лодкѣ. Лоброида не было на островѣ, но скоро они услышали громъ его колесницы, онъ появился, приниженный заботою и исходомъ предстоящей битвы. Loeg вернулся къ Кухулину и разсказалъ ему, что онъ видѣлъ.

Главы 21—24:

Къ то же время собрались короли областей, за исключеніемъ Конхобара, потому что Ульстеръ былъ во враждѣ съ другими областями, чтобы избрать короля Эрина. Тогда совершили дѣйствіе, называемое «пиромъ быка», tarb-fess: зарѣзывали бѣлаго быка, человѣкъ ѣстъ мясо, пьетъ похлебку, пока не на сытится, и тогда ложится спать въ то время, какъ четыре друида говорятъ заклятіе. Во снѣ ему тогда является человѣкъ, котораго слѣдуетъ избрать въ короли. На этотъ разъ также былъ указанъ молодой благородный человѣкъ съ двумя красными глубокими полосами на тѣлѣ, который въ Emain Macba стоялъ у изголовья больного человѣка. Были отправлены туда послы, и Lugaid Reoderg, любимецъ Кухулина, стоявшій у его изголовья, соотвѣтствуетъ описанію.

Главы 25—27:

Слѣдуетъ длинная рѣчь Кухулина, въ которой онъ наставляетъ Lugaid’а въ его обязанностяхъ короля; Lngaid обѣщается исполнить его наставленія.

Глава 28.

Кухулинъ посылаетъ Loeg’а къ своей женѣ Emer сказать, что силы его уменьшаются. Loeg, прежде чѣмъ идти, ищетъ средства веселыми словами исторгнуть Кухулина изъ состоянія слабости.

Глава 29:

Продолженіе предъидущихъ стараній Loeg’а и большая стихотворная вставка.

Глава 30:

Emer огорчена, что никто больше не старается помочь Кухулину, идетъ въ Emain и, съ своей стороны, старается развеселить ослабѣвшаго героя. Бончается опять стихами.

Главы 31—34.

Отъ словъ Emer Кухулинъ приподнимается, проводитъ рукой по своему лицу и отгоняетъ слабость и оцѣпенѣніе и идетъ, пока не достигаетъ мѣста, котораго искалъ. Тутъ приближается къ нему Либаннъ и приглашаетъ его въ свое жилище. Кухулинъ спрашиваетъ о Лоброидѣ. Либанъ изображаетъ его великолѣпіе, но Кухулинъ не хочетъ принять приглашенія женщины. Рѣшено, что пойдутъ Loeg съ Либанной. Они встрѣчаютъ Aed-Abrat со своими дочерьми въ Oenach Lidga. По возвращеніи Loeg описываетъ Кухулину, что онъ видѣлъ тамъ необыкновеннаго.

Главы 35—36.

Кухулинъ ѣдетъ съ Loeg на островъ Лоброида Это было вскорѣ послѣ большой битвы; безчисленны были колесницы враговъ Лоброида. Два ворона зловѣщимъ карканьемъ возвѣщаютъ присутствіе Кухулина, который открылъ враждебныя дѣйствія тѣмъ, что пронзилъ мечемъ Eochaida Zúil, который раннимъ утромъ мылся у ручья; Кухудинъ убиваетъ также Senacha Siabortha и неистовствуетъ такъ ужасно, что Labraid проситъ бросить убійство. Loeg знаетъ ненасытность своего господина и велитъ приготовить три бочки съ холодной водою чтобы охладить его горячность. Вода первой бочки, въ которую Кухулинъ становится, закипаетъ; во второй — вода еще такъ горяча, что никто не выдерживаетъ ея жара, и только въ третьей сносно-горяча.

Главы 37—38.

Женщины воспѣваютъ Кухулина, Либаннъ привѣтствуетъ его и Кухулинъ разсказываетъ о своемъ боѣ. Здѣсь стихи не соотвѣтствуютъ прозаическому разсказу.

Главы 39—40:

Кухулинъ живетъ мѣсяцъ Съ Фаннъ. Они разлучаются, но скоро опять встрѣчаются на условномъ мѣстѣ. Это все узнаетъ Emer, жена Кухулина. Точитъ ножи и съ пятнадцатью дѣвушками выѣзжаетъ она, чтобы убить Фаннъ, которую защищаетъ Кухулинъ.

Главы 41—43:

Emer дѣлаетъ ему упреки. Кухулинъ хвалитъ Фаннъ, но умными словами Emer опять привлеченъ въ ней.

Глава 44:

Фаннъ хочетъ его вернуть и Emer хочетъ того-же. Фаннъ жалуется на свою несчастную любовь.

Главы 45—46:

Этотъ конфликтъ развязываетъ Manannan, мужъ Фанны. Онъ, покинувшій ее, узнаетъ объ ея положеніи и внезапно является, видимый только ею. Фаннъ пугается, но въ пѣснѣ, которую она поетъ, незамѣтно страха. Она напоминаетъ мужу дни своего былого счастья, отказываясь отъ Кухулина, обращается къ Manannвn у, чтобы удалиться освобожденной отъ стыда.

Глава 47:

Огорченіе Кухулина отъ потери Фаннъ выражается въ сильныхъ прыжкахъ. Долго остается онъ, не принимая пищи, въ горахъ.

Глава 48.

Emer идетъ въ Emain и проситъ Конхобара на помощь. Заклинаніемъ друидовъ удается привести въ себя Кухулина. Онъ требуетъ пить. Ему подаютъ волшебное питье, послѣ котораго у него исчезаетъ всякое воспоминаніе о Фаннъ. Emer, которой надобно забыть ревность, получаетъ подобное-же питье. Маnannan потрясъ своимъ плащемъ между Кухулиномъ и Фаннъ, чтобы они никогда болѣе не встрѣчались.

Познакомившись съ ирландскими преданіями и отмѣтивши въ нихъ два совершенно различные по тону цикла: болѣе древній — Кухулина, съ сказочнымъ характеромъ, и болѣе новый Феніанскій или Оссіановскіи, въ которомъ сверхъестественный элементъ или отсутствуетъ совсѣмъ, какъ въ сказаніи «Причина битвы при Кнухѣ», или не заслоняетъ собой исторической основы сказанія, какъ въ трехъ пѣсняхъ, приписанныхъ Оссину и Финну въ книгѣ Лейнстера, мы перейдемъ къ шотландскимъ преданіямъ.

Не смотря на сборники шотландскихъ народныхъ пѣсенъ Джона Кларке, изданныхъ въ 1778 г., и Смита въ 1780 г., противники Макферсона продолжали утверждать, что собственно шотландскихъ сказаній о Финѣ и Оссіанѣ не существовало, и все. что издалъ Макферсонъ, были отрывки собранныхъ имъ ирландскихъ преданій и смѣшанныхъ съ сочиненными самимъ.

Теперь мы можемъ сказать достовѣрно не только, что шотландская народная легенда о Финѣ и Оссіанѣ несомнѣнно существовала, но что она и до сихъ поръ существуетъ въ устахъ народа и что хотя-бы она создалась не непосредственно, но давно локализировалась въ горахъ и долинахъ сѣверной Шотландіи и имѣетъ свои особенности и отличія отъ ирландской. Такимъ образомъ Макферсону не зачѣмъ было собирать свой матеріалъ въ Ирландіи.

Противники Макферсона главнымъ образомъ нападали на тонъ его Оссіана: меланхолическій тонъ, говорили они, свойственъ произведеніямъ XVIII в., а не пѣснямъ первобытнаго барда. Теперь можно съ увѣренностью сказать, что этотъ меланхолическій тонъ свойственъ шотландской Оссіановской поэзіи, если не первоначальной, то по крайней мѣрѣ той, которую могъ застать Макферсонъ въ Гэйландѣ. Я привожу здѣсь двѣ пѣсни, приписанныя Оссіану въ Ирландіи и Шотландіи, чтобы показать разницу той и другой. Ирландская пѣсня, приписанная Оссину, имѣетъ своимъ основнымъ содержаніемъ одинъ эпизодъ битвы при Гобарѣ въ 284 г. по P. X. и описываетъ поединокъ Оскура, сына Оссина, и Корире, короля Ирландіи. Текстъ ея находится въ книгѣ Лейнстера.

1, 2. Огамъ въ камнѣ, камень надъ могилой, на мѣстѣ, гдѣ обыкновенно проходили люди; сынъ короля Эрина былъ тамъ убитъ могучимъ копьемъ на бѣлой лошади.

3, 4. Каирпре нанесъ сильный ударъ, сидя верхомъ на своей лошади, хорошей въ битвѣ; незадолго до своей собственной смерти убилъ онъ Оскара правой рукой.

5, 6. Оскаръ нанесъ сильный ударъ (threw а mighty throw) сердито, запальчиво, какъ левъ, и убилъ Каирпре, внука Кона, прежде чѣмъ они подняли крики битвы, боевой кличъ.

7, 8. Искусны въ битвѣ, велики были юноши, принявшіе смерть въ бою; незадолго до встрѣчи ихъ оружія перечень ихъ дѣлъ былъ длиннѣе ихъ жизни.

9. 10. Я самъ былъ въ бою на южномъ берегу зеленаго Габаира (Gabhair), я убилъ дважды пятьдесятъ воиновъ, это я убилъ ихъ моей рукой.

II. Стихъ мною не переводимъ.

12. Я убилъ-бы вепря въ глухомъ лѣсу, я отнялъ-бы яйца у мстительной птицы.

13, 14. Тотъ Огамъ (Ogham), находящійся въ камнѣ, вкругъ котораго пали убитые, еслибы Финъ, «боецъ битвъ», былъ живъ, долго помнилъ-бы онъ Огама (Windish. Irishe Texte, р. 159. Съ перевода O’Curry.

Шотландская пѣсня, приписанная Оссіану или Оссину, сохранилась въ сборникѣ Лесморскаго священника 1555 г., переводъ мой сдѣланъ съ англійскаго: The langnage and littйrature of the Scottish Highlands-Blackie, стр. 80. Подлинника я не видала.

«Долго не проходятъ облака надо мною. Эта ночь была длинная ночь, день, который идетъ, длинный день, и вышелъ онъ изъ еще болѣе тяжелаго дня. Не такой онъ, какимъ-бы я его хотѣлъ: нѣтъ уже теперь дивныхъ восторговъ поля битвъ, поединковъ, праздниковъ оружія, нѣтъ пѣсенъ, арфъ, прелестныхъ дѣвъ, горячихъ сердецъ, нагруженныхъ кораблей, богатыхъ праздниковъ щедраго повелителя, преслѣдованій оленя, тихаго разговора съ милой. Увы! я долженъ жить для того, чтобы не знать веселья дома и въ полѣ, безъ звука охотничьяго рога, безъ собакъ и ихъ лая, безъ легкаго копья, безъ веселья отроковъ… Долго, долго не проходятъ облака надо мною! Нѣтъ болѣе грустнаго человѣка въ этомъ большомъ свѣтѣ, какъ я въ эту ночь… Бѣдный старикъ безъ силъ въ костяхъ, стою здѣсь я, Оссіанъ, сынъ Фина, послѣдній потомокъ высокаго рода. Стою подъ холодными сѣрыми тучами, слушаю звонъ колоколовъ, и тучи ночныя идутъ надо мной безконечно»…

Въ этой пѣснѣ Оссіанъ является слѣпымъ старцемъ, пережившимъ весь свой родъ и стоящимъ на границѣ двухъ міровъ: отжившаго языческаго и нарождающагося христіанскаго. Въ такомъ-же видѣ является онъ и въ ирландскихъ сказаніяхъ, въ которыхъ очень часто говорится и о его свиданіи со св. Патрикомъ, но тонъ ихъ совершенно другой: по крайней мѣрѣ тѣхъ, которыхъ мнѣ удалось видѣть въ вышеприведенныхъ источникахъ.

При просмотрѣ сказаній, записанныхъ въ Шотландіи по сборникамъ Clarcke, 1778 г., и въ изданіяхъ Оссіановскаго общества, мнѣ бросилось въ глаза полное смѣшеніе обоихъ ирландскихъ цикловъ, которые, какъ я замѣтила выше, на своей родинѣ не смѣшиваются до поpднѣйшаго времени. Такъ у Кларке въ одной изъ пѣсенъ, приписанныхъ Фергусу, Конхобаръ является не только современникомъ Фингала, но и другомъ Оскара, внука его. При томъ характерно, что Конхобаръ все-таки сражается на колесницѣ, а Оскаръ пѣшкомъ. Ирландская легенда хотя и лишаетъ друида его священнаго характера и считаетъ пришлецомъ изъ Британіи, но тѣмъ не менѣе изображаетъ его, какъ волшебника, врача, жреца, учителя и даже пророка. Напр. въ «Изгнаніи сыновей Уснеха» («Longes mac-n-Usnig». Windish, Irishe Texte, 69—71) матери Дердріу (Derdriu, стр. 70) было предсказано друидомъ Кахбадомъ (Catbbad), что у нел родится дочь необыкновенной красоты, и всѣ послѣдующія событія. Одна изъ извѣстныхъ ирландскихъ легендъ Tochmar Etaine (Windish. Irishe Texte, стр. 115—120) приписываетъ друиду весьма характерныя черты волшебника:

Этайна (Etaine) — богиня, прожившая много лѣтъ въ мірѣ боговъ, родится, такъ сказать, во второй разъ въ Ирландіи отъ жены одного изъ вождей Ульстера — извѣстнаго и въ шотландской легендѣ Конхобара. Въ этомъ образѣ она дѣлается супругою ирландскаго короля Эохаида (Eochiad). Но богъ Мидеръ, любившій ее въ прежнемъ существованіи, пожелалъ снова соединиться съ нею и, вопреки ея желанію, выигралъ ее въ кости у короля и исчезъ съ нею на глазахъ всѣхъ эринскихъ вождей. Эохаидъ обратился за помощью въ друиду Далану (Dalаn), который цѣлый годъ жилъ въ уединеніи и обдумывалъ свое предпріятіе и, наконецъ, при помощи четырехъ волшебныхъ палочекъ, на которыхъ онъ вырѣзалъ огамическіе знаки, онъ узналъ мѣстопребываніе Этайны въ волшебномъ гротѣ Breh-Leth.

Тогда онъ отправился къ королю, который, въ свою очередь, искалъ ее вездѣ черезъ своихъ пословъ, но, конечно, безуспѣшно, и посовѣтовалъ идти съ войскомъ къ гроту и отнять Этайну. Король послушался, и богъ Мидеръ принужденъ возвратить королеву. Такимъ образомъ, волшебство друида побѣдило бога.

Всего чаще друиды являются въ роли врача и учителя. За примѣрами послѣдняго я отсылаю желающихъ къ О’Curry «Manners und Customs of the ancient Irish» v. И, стр. 179—288 of Druids and druidism in ancient Erinn. Я только ограничусь напоминаніемъ, что есть намеки на друидовъ въ роли священнослужителя и въ Оссіановскомъ ирландскомъ циклѣ. При королѣ Коннѣ «Ста битвъ» (Conn Cetchathach), т. е. во II ст., Голль, сынъ Морна, одинъ изъ воиновъ Конна и герой легенды Финна и Оссина, убилъ короля Мюнстера Mog-Neid mac Durgthine, и друидъ Dergdamsa попросилъ Конна «Ста битвъ» дозволить ему похоронить короля Мюнстера, и затѣмъ совершилъ погребеніе, при чемъ положилъ короля въ широкую могилу, а Съ нимъ его оружіе и его одежды, и затѣмъ спѣлъ родъ восхваленія, начинающагося такъ: «Могила Махъ-Неида на равнинѣ Туалейла; съ нимъ его копье на его плечѣ, съ нимъ его дротикъ, быстро-поражающій, съ нимъ его шлемъ, съ нимъ его мечъ». (O’Curry. The battle of Megh Lean).

Въ ирландской легендѣ и древняго, и Оссіановсваго цикловъ генеалогія героевъ связана съ друидами: герой древнихъ сказаній Конхобаръ родился отъ друида Кохбода. Въ Оссіановскомъ циклѣ — Мюрни, мать Фина, бабка Оссина, была дочь друида Таджъ. Таджъ, сынъ Нуаду, замѣстилъ своего отца въ качествѣ королевскаго друида, сначала при Кахаирѣ Великомъ, а затѣмъ при Коннѣ «Ста битвъ» («Fotta Catha Cnucha». Windish. Kurzgefasste irishe Gram. p. 121)

Въ шотландской легендѣ друиды и даже филли отсутствуютъ совершенно; ихъ вездѣ замѣнили барды, но безъ всякаго священнаго характера: бардъ — пѣвецъ военныхъ подвиговъ, но онъ иногда и вождь, бардъ пѣвецъ старины, увеселитель пировъ, разсказчикъ и всегда посланникъ, посредникъ; его не убиваютъ враги, онъ идетъ къ нимъ свободно. Но нигдѣ не видно, чтобы онъ замѣнилъ друида въ народномъ самосознаніи. Еще одна изъ особенностей шотландской легенды — это отсутствіе бытовыхъ подробностей. Оссіанъ является пережившимъ своихъ, съ презрѣніемъ смотрящимъ на мелкихъ людей, ихъ замѣстившихъ, жизнь которыхъ ему чужда и неинтересна, а подробности и картины прошлаго какъ-бы исчезли изъ его памяти. Такимъ образомъ, шотландская легенда является намъ, во-первыхъ, меланхолической по тону, во-2-хъ, смѣшавшей оба ирландскіе цикла; въ 3-хъ, съ полнымъ отсутствіемъ друидовъ и, наконецъ, безъ бытовыхъ подробностей. Я не пойду по шаткому пути Skene, который силится доказать, что Шотландія имѣетъ свои самостоятельно развившійся Оссіановскій циклъ, при чемъ считаетъ всѣ ирландскія свѣдѣнія недобросовѣстными и невѣрными, а слово fоann, fianna — именемъ племени, которое предшествовало Скоттамъ въ Ирландіи и Альбанѣ, т. е. Шотландіи: «They were of the population who immediatly preceded the Scots in Erinn and in Alban-they belong to that period in the history of bath countries before а political separation had token place between them — стр. 78. Я вполнѣ признаю зависимость Оссіановской шотландской легенды отъ ирландской: она сказывается уже и въ томъ, во 1-хъ, что рядомъ съ Фингаломъ и Оссіаномъ являются въ ней всѣ герои ирландскихъ сказаній, и во-2-хъ, особенно въ сношеніи Оссіана со св. Патрикомъ. Конечно, шотландская легенда гораздо новѣе даже по содержанію, такъ какъ въ ней играютъ большую роль скандинавскіе пираты, а съ ними Шотландія познакомилась не ранѣе конца VIII и начала IX в.; въ исторіи-же Ирландіи они никогда не имѣли такого значенія.

Но, конечно, вопросъ, какъ образовалась шотландская легенда, не можетъ быть рѣшенъ окончательно. Явилась-ли она самостоятельно въ Шотландіи, или есть только версія ирландскихъ сказаній — сказать невозможно. Во всякомъ случаѣ, приведенная Skene самая древняя гаэльская пѣснь, взятая имъ изъ манускрипта: Written prior to the year 1500 Intrad. p. 84, есть только копія одной изъ трехъ ирландскихъ пѣсенъ, приписанныхъ Оссину въ книгѣ Лейнстера; начинается она такъ: „Мои глаза сомкнулись сномъ, мое копье было съ моимъ щитомъ, мой мечъ былъ въ моей рукѣ, а моя рука была подъ ухомъ“ и т. д. А пѣснь Лесморскаго Сборника, приведенная выше, конечно, не могла явиться первоначально въ такомъ видѣ.

Макферсонъ въ свою поѣздку въ Гэйлэндъ въ 1762 г. (есть свѣдѣнія довольно достовѣрныя, что его сопровождали въ ней извѣстные знатоки мѣстнаго нарѣчія — Морисонъ и Александръ Макферсонъ — Blackie. The language of the Scot.) нашелъ уже готовыя сказанія, и ему не нужно было сочинять своихъ на ирландской основѣ, какъ думаетъ Тальви. И дѣйствительно, Оссіанъ Макферсона отражаетъ всѣ особенности шотландскихъ сказаній: 1) Тонъ его настолько меланхоличенъ, что прямо зарождается сомнѣніе, не продуктъ-ли онъ человѣка XVIII в. Тальви обвиняетъ его прямо въ поддѣлкѣ общаго тона, но намъ слѣдуетъ вспомнить пѣснь Лесморскаго Сборника.

2) Смѣшеніе цикловъ настолько полное, что Виндишу Оссіанъ Макферсона представляется какимъ-то калейдоскопомъ, въ которомъ совершенно нельзя разобраться. Но и здѣсь можно замѣтить, что герои древняго цикла — Кухулинъ, Конналъ и др., хотя и являются современниками Фингала и Оссіана, но всегда на колесницѣ, и въ эпопеѣ „Фингалъ“ есть даже весьма подробное описаніе ея.

3) У Макферсона, какъ и въ шотландскихъ сказаніяхъ, Оссіанъ пережилъ всѣхъ своихъ и оплакиваетъ погибель великаго рода, не интересуясь современными людьми и современной жизнью, а изъ прошлаго воспѣвая только славныя битвы и подвиги Фингала и его споівижниковъ.

4) Друиды тоже не играютъ никакой роли, а барды являются только въ роли увеселителей и посланниковъ, съ обыкновенными аттрибутами народно-родовыхъ пѣвцовъ, прославляющихъ подвиги своихъ вождей-героевъ, способствуя сохраненію памяти о нихъ въ народѣ; за это ихъ берегли, ими дорожили. Есть.намеки на то, что не прославленный бардомъ умершій герой не попадаетъ въ воздушный дворецъ Лоды, но это не зависитъ отъ самого барда: обыкновенно Фингалъ обращается къ нему съ приказаніемъ прославить того или другого изъ героевъ. Вообще почти не существуетъ никакихъ данныхъ, чтобы судить о религіозномъ культѣ Оссіановскихъ героевъ: единственный богъ Котъ-Лода считается Кемпбеллемъ скандинавскимъ, потому что всегда на сторонѣ Лохлина противъ Фингала. Макферсонъ, въ предисловіи къ изданію 1762 г., объясняетъ это весьма странно: онъ говоритъ, что Оссіанъ былъ выше своего времени и своего народа. Но, вѣроятно, это объясняется гораздо проще не тѣмъ, что Оссіанъ былъ „esprit fort“, а тѣмъ, что сказанія, пройдя черезъ христіанское время, утратили всякую память о религіозномъ культѣ, сохранивши только представленія о загробной жизни, да и тѣ съ христіанскими наслоеніями: души добрыхъ и храбрыхъ возсѣдаютъ въ воздушномъ дворцѣ Лоды, души не погребенныхъ блуждаютъ въ туманахъ озера Лего. Существуютъ двѣ характерныя особенности этихъ представленій: отсутствіе ада и мученій для злыхъ, которые только изгоняются изъ воздушнаго дворца Лоды, и постоянное общеніе умершихъ съ живыми.

Стиль Оссіана Макферсона нисколько не напоминаетъ ни средневѣковыя поэмы, ни Гомера, что-бы ни говорили противники Макферсона: англійскій текстъ представляетъ кадансированную прозу, иногда съ чисто народными оборотами, постоянными эпитетами, двойными сравненіями и рядомъ — напыщенныя слова и картины природы почти современной кисти; въ примѣчаніяхъ къ каждой пѣснѣ я стараюсь отмѣтить и т ѣ, и другія. Изъ эпитетовъ есть очень характерные и ничѣмъ не напоминающіе Гомера или романтическую поэзію: напр., — эпитетъ „звучащій“ къ крылу, „свистящій“ ко мху, не говоря о чисто-народныхъ. Сравненія: радость раковинъ — пиво, ротъ пѣсенъ — бардъ, руки битвъ — воины, сынъ горна — огонь, совершенно почти kenningar’ы. Картины природы однообразны, т. е. повторяются въ довольно узкихъ предѣлахъ: картинами тумана, вѣтра, бурной ночи, вздымающагося моря почти исчерпывается весь ихъ запасъ, но онѣ иногда необыкновенно величественны.

Особенность Оссіановскаго стиля у Макферсона — это вставки пѣсеннаго характера; стиль ихъ нѣсколько болѣе пѣвучъ и всегда есть повторенія, родъ refrain. Такихъ вставокъ множество, напр., въ „Смерти Кухулина“, въ „Фингалѣ“ и др. (онѣ мною всегда отмѣчены и представляютъ какъ будто-бы остатокъ стихотворныхъ вставокъ, столь свойственныхъ ирландскимъ сказаніямъ). На Макферсона очень нападали за анахронизмы, встрѣчающіеся въ его поэмахъ, напр. за башни, поросшія мхомъ, дворцы и пр., тогда какъ Ирландія до XII в. не знала почти каменныхъ построекъ, а дикая Шотландія и по-давно. Но, кромѣ неизбѣжности такихъ анахронизмовъ, въ эпическихъ сказаніяхъ каждаго народа, на этотъ разъ обвиненія даже не совсѣмъ умѣстны: „мхомъ поросшихъ башенъ“ у Оссіана почти не встрѣчается, а о дворцахъ мы имѣемъ свѣдѣнія изъ ирландскихъ источниковъ — конечно, дворцы не въ нашемъ смыслѣ: при царѣ Eochaidh, жившемъ за нѣсколько столѣтій до P. X.. былъ основанъ новый дворецъ въ Teamarin'ѣ или Тарѣ, который прежде назывался Mur-Ollamhon или дворецъ Ollamh’а. Тогда каждый провинціальный король имѣлъ свой дворецъ: король Мюнстера — Long Mumham; Лейнстера — Long-Laigham (O’Curry. vol. ШШ. Buildings in anc. Erinn). Собственно слово long значитъ корабль и сосудъ по Виндишу, и я не знаю, почему этого рода зданіямъ было дано такое названіе. Въ древней Ирландіи было 4 рода построекъ:

Rath, заключающій въ себѣ нѣсколько концентрическихъ зданіи изъ земли и дерева, крытыхъ глиной и тростникомъ или ивовыми вѣтвями и окруженныхъ земляной стѣной.

Lis — то-же самое зданіе, но непремѣнно изъ земли и глины.

Dun — нѣсколько круглыхъ домовъ изъ ивовыхъ вѣтвей съ крышей въ видѣ полушарія, и непремѣнно обнесенныхъ рвомъ или валомъ.

Caiseal — каменная стѣна съ жилымъ домомъ въ центрѣ, а впослѣдствіи церковью.

Хотя существуетъ предположеніе, что Ирландія не знала каменныхъ построекъ до XII в., но въ Ann. of the Four Master говорится, что Caiseal съ каменными стѣнами встрѣчались въ Ирландіи гораздо раньше нашей эры (O’Curry, II v., стр. 9); если даже не придавать большого значенія этой хронологіи, все-таки можно предположить, что каменныя постройки были извѣстны въ Ирландіи раньше XII в., т. е. именно каменныя стѣны и круглые дома.

Оссіанъ Макферсона отражаетъ гораздо менѣе культурную жизнь. Хотя говорится тамъ и о дворцахъ, и о залахъ пиршествъ, но исключительно по отношенію въ Тарѣ въ Ирландіи или къ сосѣдямъ — жителямъ острововъ. Описаній дворца Тары и его совѣщательнаго зада сохранилось очень много. Къ книгѣ Лейнстера есть пѣсня, приписываемая поэту короля Ульстера Conor Mac Nessa, въ которой говорится о характерѣ совѣщательныхъ собраній Тары. Обыкновенная-же жизнь героевъ Оссіана Макферсона проходитъ въ пещерахъ: въ пещерѣ живетъ и Оссіанъ, и Мальвина, Кухулинъ, Романъ и др. Залъ пиршествъ, если это не Тара, обыкновенно гдѣ-то далеко, „за вздымающимися волнами океана“ и въ большинствѣ случаевъ достичь этихъ залъ невозможно: или герой умираетъ, или его слава погибаетъ, и онъ не можетъ вернуться, или тамъ все умерло и разрушено. Я вездѣ перевожу — „залъ пиршествъ“ ирландское fess, хотя это было мѣсто совѣщательныхъ собраній вождей трибъ. Здѣсь вѣшались трофеи войны и оружіе убитыхъ героевъ, здѣсь-же висѣли и арфы бардовъ. Каждый воинъ и каждый бардъ имѣлъ тутъ свое постоянное мѣсто.

Оссіанъ Макферсона говоритъ только объ одномъ музыкальномъ инструментѣ: объ арфѣ (criut по-ирландски), о которой сохранилась масса преданій (O’Curry, III у. Mus. and mus. instr. in anc. Erinn); въ Ирландіи даже древнѣйшія сказанія рядомъ съ cuit говорятъ и о многострунной арфѣ и тимпанѣ.

Точно также въ Ирландіи даже въ древнихъ памятникахъ сохранились извѣстія объ оленьихъ рогахъ и чашахъ, употребляемыхъ на пирахъ: при королѣ Eremon'ѣ по Four. Mast, царствовавшемъ около 1020 г. до P. X., были введены кубки для питья, изъ рога (O’Curry, III v. Dress, and ornom in anc. Erinn). Между тѣмъ, Оссіанъ Макферсона и его современники Гэйлэнда не знаютъ никакихъ кубковъ и пьютъ изъ „раковинъ“ какой-то напитокъ, вѣроятно, пиво или медъ.

То-жe и съ оружіемъ: всѣ памятники древнихъ ирландцевъ говорятъ о мечахъ и копьяхъ и только въ одномъ памятникѣ, приведенномъ у O’Curry, v. II. Weapons in anc. Erinn, упоминается о стрѣлахъ, но съ эпитетомъ варварскія». У Макферсона-же стрѣлы играютъ такую-же роль, какъ копья и мечи, причемъ странно, что стрѣлы чаще всего употребляются въ событіяхъ, въ которыхъ играютъ роль герои древняго ирландскаго цикла: Кухулинъ убитъ стрѣлой, Гольбина тоже и т. д. Но зато совершенно не встрѣчается здѣсь метательныхъ круглыхъ камней древне-ирландскаго цикла, которые почему-то называются кельтскими и большая коллекція которыхъ сохраняется въ музеѣ ирландской королевской академіи.

Конечно, вопросъ объ Оссіанѣ Макферсона, остававшійся открытымъ болѣе 100 лѣтъ, можетъ быть рѣшенъ современными изслѣдователями совершенно не такъ, какъ намѣчался тогда. Никто не станетъ теперь оспаривать ирландскаго происхожденія героевъ и не можетъ задаться мыслью доказать подлинность пѣсенъ, приписанныхъ Оссину, Ойсину или Оссіану, барду III-го ст. Мы можемъ только постараться отдѣлить народную основу пѣсенъ отъ литературной обработки самого Макферсона. Къ сожалѣнію, и эта задача весьма трудна: прежде всего слѣдовало-бы сравнить языкъ Макферсоновскаго манускрипта съ современнымъ ему гаэльскимъ языкомъ и такимъ образомъ выяснить его время. Но, въ настоящемъ случаѣ, едвали возможно это сдѣлать: послѣ изданія 1806 г. Макферсоновскаго гаэльскаго текста, исправленнаго комиссіей по гаэльской библіи, самъ оригиналъ, кажется, былъ уничтоженъ, а вновь изданный текстъ, изданія Blacwood’а, еще разъ исправленъ, слѣдовательно, для насъ не имѣетъ значенія. Во-вторыхъ, слѣдовало-бы познакомиться съ стихотворнымъ размѣромъ манускрипта. У ирландцевъ, какъ я сказала выше, строфа состояла изъ 2-хъ длинныхъ строкъ или полустишій, изъ которыхъ каждое содержитъ 7 слоговъ; это наружная рифима; внутренняя соединяетъ два полустиха каждой длинной строки. Тотъ-же размѣръ встрѣчается и въ изданныхъ въ 1782 г. Смитомъ четырнадцати гаэльскихъ пѣсняхъ. Размѣръ въ изданіи Блеквуда не довольно опредѣленный, да и едва-ли сохраненъ точный. Въ-третьихъ, слѣдовало бы познакомиться съ сборниками сказаній и пѣсенъ, современныхъ Макферсону, въ Шотландіи, чтобы опредѣлить, какой матеріалъ онъ могъ застать въ Гэйлэндѣ. Но, къ сожалѣнію, и тутъ, кромѣ 11 -ти пѣсенъ изданія Кларке (я имѣла только англійскій текстъ), и 14-ти пѣсенъ, изданія Смита, мы не имѣемъ ничего. Въ этомъ отношеніи Гэйлэндское Оссіановское общество сдѣлало большую ошибку, не издавъ тѣхъ пѣсенъ и сказаній, которыя сообщались ему въ періодъ борьбы. Правда, при отчетѣ 1806 г. оно издало письма, нѣкоторыхъ извѣстныхъ тогда лицъ, но это, конечно, намъ ни къ чему служить не можетъ.

Теперь мы можемъ только высказать предположеніе, что Макферсонъ, бывши въ Гэйлэндѣ съ двумя филологами-знатоками гаэльскаго языка, прямо записалъ тамъ пѣсни, но при господствовавшемъ тогда настроеніи постыдился въ этомъ признаться. Многія изъ этихъ пѣсенъ или записаны были тщательнѣе, или въ самомъ дѣлѣ имѣлся для нихъ какой нибудь письменный памятникъ — только въ нихъ менѣе литературной обработки, чѣмъ въ другихъ. Къ этой первой группѣ принадлежатъ: «Дархула», «Смерть Кухулина», «Карикъ-Тура» и почти всѣ маленькія поэмы, родъ эпико-лирическихъ кантиленъ. Другія носятъ слѣды свода — здѣсь легко отмѣтить повторенія и спайки; только врядъ-ли этотъ сводъ былъ сдѣланъ самимъ Макферсономъ, вѣроятнѣе, что кѣмъ-нибудь ближе стоявшимъ къ народу. Къ этой второй группѣ принадлежатъ: «Фингалъ», «Темора» и «Котъ Лода». Третья группа пѣсенъ, содержаніе которыхъ, конечно, не противорѣчитъ преданіямъ, отличается въ высшей степени искусственностью: дѣланныя, вычурныя описанія, Гомеровскіе эпитеты и пр., — напр. «Пѣснь Сельмы», «Латмонъ», «Картонъ», «Война Кароса», «Берратонъ», здѣсь какъ будто-бы была записана одна схема, все-же остальное сочинено. Но такихъ пѣсенъ гораздо меньше по числу, по крайней мѣрѣ изъ числа 22-хъ, вошедшихъ въ изданіе 1765 г. Конечно, и пѣсни первой группы не избѣжали нѣкоторой литературной обработки: было-бы несправедливо предъявлять

Макферсону требованія о передачѣ пѣсенъ ві ихъ первоначальномъ видѣ; въ его время всѣ зачитывались искаженнымъ переводомъ Иліады Гомера, сдѣланнымъ Поппомъ, который прямо взялся исправить ее для образованной публики, и Байронъ находилъ этотъ переводъ выше оригинала.

Въ моемъ предисловіи къ каждой пѣснѣ я старалась по возможности выдѣлить литературную обработку и разобраться въ имѣющемся матеріалѣ. Къ сожалѣнію, средства современнаго, да еще и иностраннаго изслѣдователя весьма ограничены.

Въ примѣчаніяхъ, сдѣланныхъ мною къ народной пѣснѣ, я пользовалась для бытовыхъ чертъ: «The book of Leinster», изд. 1880 г., Windisch: «Irische Texte», 1880 и 85 гг., и O’Curry: «On the Manhers and customs of the ancient Irish» 1873 г.

Для этимологіи: Windisch’s Wörterbuch (къ Irische Texte. 1880 г.), Zeuss «Grammatica Celtica» 1871 г. и этимологическими объясненіями H. Cempbell’я въ его изданіи Оссіана 1822 г., провѣряя послѣднія всегда по Zeuss’у; для сѣверошотландскаго нарѣчія пользовалась небольшимъ лексикономъ: «Critical dictionary of the Gaйlic and english languages» Clarcke. 1779 г. Къ сожалѣнію, этотъ рѣдкій экземпляръ сгорѣлъ въ прошломъ году у лица, которому онъ принадлежалъ, и я не имѣла возможности получить другой подобный. Для географическихъ указаній: предисловіе къ изданію H. Cempbell’я «Data of the map» и историческій атласъ «Spruner-Menke» изд. 1880 г.

Всѣ остальные источники будутъ мной оговорены каждый разъ въ примѣчаніи.

¹) Cathair Mor или великій, имя англизированное въ Карла. Его передѣлали въ Карла Великаго. Смерть его относится по анналамъ къ 177 г. по P. X.

²) Fedelmhi Firurglais, второе имя, вѣроятно, эпитетъ.

³) Согшаіе Geltai Gaith: можетъ быть, эпитетъ «вѣтеръ».

⁴) Temrach, т. е. Тага — страна Meath’а.

⁵) Cètcbathach.

⁶) Cenandos.

⁷) Nuadu.

⁸) Achi.

⁹) Dathi.

¹⁰) Brocain.

¹¹) Fintaio.

¹²) Thaith Datbi а Bregaib — древняя страна, заключавшая большую часть теперешняго Meath’а и окрестностей Дублина.

¹³) Laigen — теперь Лейнстеръ.

¹⁴) Alma, теперь гора Allen, близъ Newbribge въ странѣ Kildaren.

¹⁵) Becain.

¹⁶) Dun — древній типъ постройки въ Ирландіи: нѣсколько скученныхъ круглыхъ зданій, построенныхъ въ искусственномъ углубленіи и обнесенныхъ валомъ или рвомъ. O’Curry: Man. und Cust. of ancient Irish 8 v. ІІI.

¹⁷) Окрашивающее вещество.

¹⁸) Стихотворная вставка.

¹⁹) Стихотворная вставка.

²⁰) Tadg.

²¹) Rairiu.

²²) Duind-Duma.

²³) Murni-Muncaim.

²⁴)Cummall.

²⁵) Frenmoir.

²⁶) Cuind.

²⁷) Fedelmid-Rechtmar.

²⁸) Urgrend mac Lugdach.

²⁹) Luagni.

³⁰) Dáiri Derc.

³¹) Mac Echach.

³²)А’ed.

³³) Goll — слѣпой.

³⁴) Luchet.

³⁵) Стихотворная вставка.

³⁶) Въ нѣкоторыхъ разсказахъ Ирландіи сохранилось преданіе о томъ, что сжигали женщинъ за прелюбодѣяніе. Напр. книга Лейнстера, разсказъ «Core Mac Lugdacb».

³⁷) Fіа cal mac Conchind.

³⁸) Temraig-Mairci.

³⁹) Bodball-Bendron.

⁴⁰) Condla.

⁴¹) Cric.

⁴²) Tuath-Dathi.

⁴³) Cauc-Rein.

⁴⁴) Talach — холмъ.

⁴⁵) Стихотворная вставка.

⁴⁶) Temair-Léiacra.

⁴⁷) Banb Sinna.

⁴⁸) Mac Mailenaig.

⁴⁹) Стихотворная вставка.

Фингалъ
Поэма въ шести пѣсняхъ

Предисловіе.

Эта эпопея представляетъ очевидный сводъ нѣсколькихъ эпико-лирическихъ кантиленъ, сдѣланный, можетъ быть, самимъ Макферсономъ, а еще вѣроятнѣе кѣмъ-нибудь другимъ, стоявшимъ ближе къ народу. Сводъ этотъ характеренъ тѣмъ, что здѣсь встрѣчаются въ соотношеніи герои обоихъ ирландскихъ цикловъ: древняго — Кухулинъ и болѣе новаго — Финъ или Фингалъ, причемъ Кухулинъ является героемъ-богатыремъ меньшей силы и меньшаго значенія, чѣмъ Фингалъ; послѣдній даже старше своего предшественника: внукъ Фингала, Оскаръ, уже принимаетъ участіе въ войнахъ, а Кухулинъ представленъ голубоокимъ юношей.

Содержаніе эпопеи — борьба Кухулина, вождя ирландскихъ трибъ, во вреня малолѣтства Кормака, короля Ирландіи, со скандинавами. При первомъ извѣстіи о появленіе Лохлина (т. е. скандинавовъ), Кухулинъ обращается за помощью къ Фингалу, но, не дождавшись его прихода и вопреки совѣту благоразумныхъ друзей своихъ, начинаетъ борьбу и терпитъ полное пораженіе. Тогда является Фингалъ, разбиваетъ скандинавовъ, беретъ въ плѣнъ ихъ короля Сварана, но затѣмъ все кончается общимъ благополучіемъ: плѣнный отпущенъ, Ирландія освобождена, мертвые оплаканы, а живые жаждутъ новыхъ подвиговъ.

Источника или основы для этой эпопеи мы до сихъ поръ не знаемъ. Въ 1883 г. Mistr. Wakey записала въ Кольренѣ, въ Сѣверной Ирландіи, народную пѣсню о борьбѣ Кухулина съ Лохлиномъ: Кухулинъ разбитъ, но надѣется отомстить при помощи подходящаго на лодкахъ Фингала. Пѣсня эта по содержанію совершенно соотвѣтствуетъ первой пѣснѣ эпопеи; но, въ сожалѣнію, почтенная дама прислала мнѣ ее не въ оригиналѣ, а въ переводѣ и даже въ стихотворномъ переложенія, такъ что, кромѣ невозможности прослѣдить правильность перевода, можетъ явиться довольно основательное подозрѣніе, что это — пѣсня, въ Макферсоновской обработкѣ, вернувшаяся въ народъ. Самое характерное въ этой эпопеѣ то, что, при совершенномъ искаженіи хронологіи событій, все-таки она сохраняетъ за Кухулиномъ характерную черту древняго цикла — колесницу; Кухулинъ одинъ сражается на ней, всѣ другіе и даже рядомъ съ нимъ сражаются пѣшими. Въ первой пѣснѣ описана весьма подробно его колесница со сказочными украшеніями и съ именами коней, везущихъ ее, и тамъ же есть очень характерное описаніе битвы между Свараномъ и Фингаломъ — несомнѣнно въ пѣшемъ поединкѣ: «Отъ нашихъ ногъ деревья въ лѣсахъ выворачивались съ корнемъ, скалы сдвигались съ мѣстъ, ручьи измѣняли свое теченіе, съ ропотомъ убѣгая отъ насъ» и т. д.

Правда, иногда къ Сварану, Канналу и другимъ вождямъ прилагается эпитетъ «рожденный на колесницѣ», но это скорѣе обыкновенное явленіе устойчивости эпитета, тоже перенесеннаго изъ древняго цикла, чѣмъ воспоминаніе колесницы, совершенно утраченной въ ирландской легендѣ Оссіановскаго цикла и, конечно, не перешедшей въ шотландскую — еще болѣе позднюю.

Самые характерные эпитеты и сравненія принадлежатъ первой пѣснѣ Фингала, которая, и помимо сообщенія Mistr. Wakey, представляется наименѣе пострадавшей отъ литературной обработки: всѣ герои простоволосы, безъ шлемовъ, и отмѣченъ цвѣтъ волосъ; эпитеты однообразны и устойчивы: щитъ непремѣнно горбатый или съ отмѣченнымъ цвѣтомъ — темно-бурый, сѣрый, лазоревый; Эринъ, т. е. Ирландія — зеленый, бардъ — былыхъ временъ и т. п. Сравненія тоже очень характерныя, встрѣчаются даже двойныя, руки битвъ (воины), сынъ горна (огонь), крѣпость раковинъ (вино), ротъ пѣсенъ (бардъ). Картинъ немного и, хотя онѣ и могутъ сойти за романтическія — тоже волна прибрежья, деревья, гнущіяся отъ вѣтра, звучащіе эхомъ холмы, — но скорѣе это картинныя сравненія, чѣмъ картины. Конечно, мы не встрѣчаемь подобныхъ ландшафтовъ въ ирландской легендѣ, но изъ приведенной уже нами пѣсни, приписанной Оссину и сохраненной намъ Лесморскимъ сборникомъ XVI ст., нельзя не усмотрѣть, что лирическія описанія не чужды шотландской народной поэзіи. Два коротенькіе эпизода, вставленные въ эту первую пѣсню, вѣроятно, тоже отголоски какого-нибудь преданія. Въ первомъ — воинъ убиваетъ другого, а дѣвушка, возлюбленная убитаго, мститъ убійцѣ, который, въ свою очередь, умирая, успѣваетъ убить дѣвушку. Во второмъ, еще болѣе короткомъ эпизодѣ, воины сражаются за пятнистаго быка, черезъ нѣсколько строкъ превратившагося въ «бѣлаго, какъ снѣгъ» (Не отголосокъ-ли это знаменитаго быка королевы Меббъ Táin Bé Cúlagne)? Одинъ изъ воиновъ убитъ, а сестра убійцы, невѣста убитаго, идетъ отыскивать его тѣло и умираетъ около него. Въ этихъ эпизодахъ мы не встрѣчаемъ почти ни эпитетовъ, ни картинъ; соотношенія съ содержаніемъ эпопеи нѣтъ никакого; видимо, они внесены Макферсовомъ туда-же, куда были почему либо отнесены его предшественниками и, конечно, не сочинены, такъ какъ сохранили многія черты быта, встрѣчающіяся и у O’Curry: «Manners and customs, of the ancient Irish».

Собственно этимъ вторымъ эпизодомъ заканчивается первая пѣсня Фингала: послѣдующія заключительныя строки довольно водянисты и незначительны.

Вся 2-я пѣсня искусственна, съ массою излишнихъ вставокъ и лишнихъ подробностей: передъ битвой всѣ спятъ, кромѣ Коннала, одного изъ вождей Кухулинова войска, и вотъ является ему тѣнь Кругала, наканунѣ убитаго воина, и предрекаетъ гибель всего Эрина. Конналь будитъ Кухулина и совѣтуетъ ему отложить битву съ Лохлнномъ до прихода Фингала. Тотъ не соглашается; тѣмъ временемъ наступаетъ утро, и является посолъ отъ Сварана, предлагающій постыдный миръ (вся эта часть пѣсни какъ будто нарочно вставлена, чтобы связать послѣдующее съ предъидущимъ, и вставка совсѣмъ другого пера или времени). На миръ Кухулинъ не согласенъ, возгорается бой, и Эринъ побѣжденъ, остается Кухулинъ съ бардомъ Карриль’емъ, «былыхъ временъ», Конналомъ и немногими уцѣлѣвшими сподвижниками. Пѣсня заканчивается довольно театральнымъ эффектомъ: когда, казалось, все погибло, является развѣдчикъ и возвѣщаетъ приходъ Фингала.

Самыя характерныя мѣста этой пѣсни — два внесенные въ нее эпизода: первый прямо взятъ изъ Tain Be Culagne, въ которомъ королева Меббъ и ея мужъ хвастаются другъ передъ другомъ своимъ имуществомъ, причемъ у нихъ оказывается всего поровну, и только у короля есть бѣлоснѣжный быкъ котораго не имѣетъ королева, и изъ этого выходитъ цѣлый рядъ приключеній. Въ эпизодѣ 2-й пѣсни Фингала у Макферсона король Каирбаръ проситъ Кухулина раздѣлить его имущество между нимъ и его женой Девгалой; Кухулинъ ихъ дѣлитъ поровну, причемъ остается единственный бѣлоснѣжный быкъ, котораго Кухулинъ отдаетъ Каирбару и навлекаетъ на себя гнѣвъ Девгалы. Такимъ образомъ и тутъ, и тамъ одинъ в тотъ-же мотивъ борьбы за бѣлаго быка, остающагося отъ дѣлежа поровну. Второй эпизодъ характеренъ мотивомъ переодѣванія дѣвушки въ воина, совершенно отличнымъ отъ извѣстныхъ мотивовъ такихъ переодѣваній. Изъ сравненія въ этой пѣснѣ можно отмѣтить только сравненіе съ пожаромъ въ пустынѣ, попадавшееся мнѣ также въ пѣсняхъ современной Ирландіи, напр. въ сборникѣ Smith’a.

3-я пѣсня посвящена вся Фингалу, Кухулина въ ней не встрѣчается, и она носитъ характеръ эпизодическій. Начало пѣсни — совершено литературное описаніе утра, послѣ котораго въ видѣ вступленія, помѣщенъ длинный эпизодъ юношеской любви Фингала къ сестрѣ короля Лохлина Агандекки, убитой ея отцомъ, вѣроломнымъ Старно и, какъ спайка, лирическое описаніе чувствъ Фингала подъ вліяніемъ этихъ воспоминаній: желаніе увидать Сварана, брата Агандевки, который очень любилъ сестру, приглашеніе его на пиръ въ Фингалу; — приглашеніе не принято, и на утро разгорается битва, кончающаяся полнымъ пораженіемъ Лохлина, послѣ котораго опять эпизодъ о подвигахъ Фингала во дни его юности. Опущеніе всего этого нисколько не повредило-бы смыслу и является совершенно случайнымъ. Эпитеты встрѣчаются даже Гомеровскіе: богоподобный родъ, благородный; но оригинальныхъ нѣтъ; изъ картинъ можно развѣ отмѣтить описаніе битвы. Окончаніе пѣсни чисто лирическое и почти тожественно съ пѣсней Оссіана Лесморскаго сборника: «Слѣпой и покинутый, въ слезахъ брожу я между мелкими людьми» и т. д.

4-я пѣсня гораздо оригинальнѣе по стилю, хотя по содержанію она не отличается отъ предъидущей и является случайнымъ эпизодомъ: Оссіанъ обращается къ Мальвинѣ, по преданію дочери Тоскура, вдовѣ Оскура (не перестановка-ли это одного имени?), которая вмѣстѣ съ Оссіаномъ пережила весь славный родъ Фингала. Онъ разсказываетъ ей свою молодость, любовь Евералиннъ, его жены, время, когда они сошлись, битвы изъ-за нея, затѣмъ прославляетъ Оскура или Оскара, описываетъ его битву съ Лохлиномъ, подвиги Фингала при этомъ. Пѣсня кончается появленіемъ Кухулина, удалившагося въ пещеру послѣ пораженія; онъ сѣтуетъ о гибели своей славы — опять чисто лирическое причитанье, не противорѣчащее правдѣ. Эпитеты в картины гораздо оригинальнѣе; встрѣчаются, напр., эпитеты: путница облаковъ, наѣздники бури, высоко-прыгающій король копій. Описанія красоты, громкаго голоса, битвы — положительно пластичны. Въ первый разъ встрѣчается здѣсь описаніе знамени, которое вообще играло большую роль въ ирландскихъ трибахъ: каждый вождь имѣлъ свое знамя, и здѣсь описано весьма подробно знамя Фингала, которое, какъ широкая голубая раковина ночнаго неба, т. е. луна, освѣщало окружающее.

5-я и 6-я пѣсни носятъ очень яркую литературную окраску и выдѣлить первоначальную основу почти невозможно; кромѣ того, онѣ полны лиризма.

5-я пѣсня начинается восхваленіемъ Фингала и описаніемъ его поединка съ Свараномъ, причемъ повторяется почти слово въ слово описаніе ихъ-же битвы 1-ой пѣсви. Сваранъ взятъ въ плѣнъ, и Фингалъ собирается отдохнуть, но является юноша, предлагающій сразиться, и хотя Фингалъ отказывается, но юноша настаиваетъ и умираетъ отъ раны: недостаточно ясно, отъ руки-ли Фингала или отъ прежней раны; Фингалъ его щадитъ въ поединкѣ, но онъ говоритъ, что его поясъ скрываетъ смертельную рану, снимаетъ его и умираетъ; передъ смертью онъ проситъ Фингала воздвигнуть ему могилу и отослать его оружіе женѣ. Фингалъ оплакиваетъ юношу и посылаетъ за своими сыновьями; тогда онъ узваетъ, что его младшій сынъ Рино погибъ въ битвѣ. Здѣсь совершенно лирическое мѣсто: Фингалъ прощается съ умершимъ, велитъ его похоронить рядомъ съ убитымъ сейчасъ юношей и предлагаетъ барду спѣть пѣсню старины и повѣдать, кто здѣсь похороненъ изъ героевъ: видимо, дѣло происходитъ около чьей-то могилы, можетъ быть, на кладбищѣ на вершинѣ Лены, о которомъ говоритъ O’Curry. Man. and cust. vol. II стр. 41. Уллинъ поетъ о Ламдергѣ, одномъ изъ героевъ древняго цикла, и его милой — Гельгоссѣ. Изъ всего эпизода замѣчательно, что Ламдергъ ходилъ биться съ какимъ-то великаномъ Ульфаддой (Ulfadda — длинная борода) и по возвращеніи обратился за свѣдѣніями къ какому-то Алладу, старцу, живущему въ каменномъ кругѣ, который дѣйствительно и указываетъ похитителя дѣвушки. Ламдергь идетъ къ врагу и скатываетъ камень — знакъ войны. Они бьются и оба умираютъ. Въ концѣ пѣсни является Карриль, бардъ Кухулина, в идетъ лирическая бесѣда съ Оссіаномъ.

6-я пѣсня начинается описаніемъ пира у Фингала и пѣніемъ бардовъ. Плѣнный Сваранъ сидитъ среди пирующихъ и его развлекаетъ Уллинъ пѣснью старины объ отцѣ Фингала, гостепріимно принятомъ на Скандинавскомъ берегу и женившемся на дочери короля Лохлина. Въ этомъ эпизодѣ опятъ мотивъ преодѣванія дѣвушки въ воина и опять того-же характера, какъ и предъидущій. Послѣ пира Сваранъ отпущенъ обратно. Затѣмъ идетъ новый эпизодъ, совершенно непонятный и ничѣмъ не связанный съ разсказомъ, и съ какими-то намеками на таинственный культъ Брумо, за которымъ слѣдуетъ чудесное описаніе охоты Фингала, встрѣча съ Кухулиномъ, пиръ и отъѣздъ Фингала.

Эпопея написана кадансированной прозой.

Во всякомъ случаѣ, нельзя отрицать, что 1-я пѣсня и нѣкоторые эпизоды сохранили многое изъ своей первоначальной народной основы, какъ нельзя не видѣть вставокъ и спаекъ другого стиля и колорита, какъ напр. во 2-й и 3-й пѣсняхъ.

ФИНГАЛЪ. Пѣсня первая.

Кухулинъ сидѣлъ у стѣнъ Туры ¹) подъ звучно шелестящимъ деревомъ; его копье было прислонено къ скалѣ, его щитъ лежалъ на травѣ близъ него. Въ то время, какъ онъ думалъ о могучемъ Каирбарѣ ²), героѣ; убитомъ вождемъ въ битвѣ, пришелъ развѣдчикъ съ береговъ океана, Моранъ ³), сынъ Фихила ⁴).

«Вставай», сказалъ юноша, «Кухулинъ; вставай: я вижу корабли сѣвера. Многочисленны, вождь народа, враги наши! Многочисленны герои рожденнаго моремъ Сварана ⁵)!» — «Моранъ», возразилъ голубоокій вождь ⁶). «Ты всегда дрожишь, сынъ Фихила!» Твой страхъ увеличилъ число враговъ. Это Фингалъ, король пустынь, идетъ съ помощью къ зеленому Эрину потоковъ ⁷). «Я видѣлъ ихъ вождя», сказалъ Моранъ: — «онъ великъ, какъ блестящая скала ⁸). Копье его — разбитая молніей сосна ⁹), щитъ — восходящая луна ¹⁰). Онъ сидѣлъ на берегу, подобно облаку тумана на безмолвномъ холмѣ ¹¹). Многочисленны, вождь героевъ, сказалъ я, многочисленны наши руки битвъ ¹²). Правильно твое имя, мощный человѣкъ, но много могучихъ мужей видно съ открытыхъ вѣтрамъ стѣнъ Туры ¹³)».

Какъ шумъ прибоя на скалѣ заговорилъ онъ: «Кто, подобный мнѣ, можетъ явиться въ этой странѣ? Герои не могутъ устоять въ моемъ присутствіи — они повергаются на землю моей рукой. Кто можетъ противостоять Сварану въ битвѣ? Кто, кромѣ Фингала, короля бурной Сельмы ¹⁴)? Однажды бились мы на Мальморѣ ¹⁵); отъ нашихъ ногъ деревья въ лѣсахъ выворачивались съ корнемъ; скалы сдвигались съ мѣстъ, ручьи измѣняли свое теченіе, съ ропотомъ убѣгая отъ насъ. Три дня возобновлялся бой; герои держались въ отдаленіи и трепетали ¹⁶). На четвертый Фингалъ сказалъ было, что Король Океана палъ! Но Сваранъ возразилъ: онъ еще стоитъ. Пусть мрачный Кухулинъ ¹⁷) сдается тому, который такъ-же силенъ, какъ бури его страны».

«Нѣтъ», отвѣтилъ голубоокій вождь: «я никогда не сдавался смертному! Мрачный Кухулинъ побѣдитъ или погибнетъ! Иди, сынъ Фихила, возьми мое копье. Ударь въ звучный щитъ Семо ¹⁸). Онъ виситъ на скрипящихъ воротахъ Туры ¹⁹). Не миръ возвѣщаетъ его голосъ: мои герои, услышавъ его, повинуются». Онъ пошелъ. Онъ ударилъ въ горбатый щитъ ²⁰). Скалы и холмы отвѣчаютъ. Звукъ распространяется по лѣсу: лани содрогаются на оленьемъ озерѣ. Курахъ ²¹) сбѣгаетъ съ отозвавшейся скалы и Конналъ, кровавое копье ²²). Бѣлоснѣжная грудь Кругала ²³) сильно дышетъ. Сынъ Фави покинулъ темнобурую лань ²⁴). «Это щитъ битвы», сказалъ Ронноръ ²⁵)! «Это копье Кухулина», сказалъ Лугаръ ²⁶). Сынъ моря ²⁷), надѣнь свое вооруженіе! Кальмаръ ²⁸), подними свою звучащую сталь! Пуно ²⁹), наводящій ужасъ герой, возстань! Балбаръ, покинь красное дерево Кромлы! Преклони твое колѣно, о Эхъ ³⁰), спустись съ потоковъ Лены! Ка-толь ³¹), ползи, вытягиваясь по безмолвному вереску Мора: твое тѣло бѣло, какъ пѣна взволнованнаго океана, когда мрачные вѣтры взметаютъ его на скалистый Кухонъ ³²).

Теперь я вижу вождей въ гордости ихъ минувшихъ дѣлъ. Ихъ души воспламенены воспоминаніемъ о битвахъ старины и дѣяніяхъ былыхъ временъ. Ихъ глаза какъ пламя; ихъ взглядъ ищетъ враговъ страны; ихъ могучія руки сжимаютъ свои мечи; ихъ тѣло, одѣтое въ сталь, сверкаетъ молніями. Они спускаются, какъ потоки съ горъ ³³): каждый стремится со своего холма; вожди битвъ свѣтятся въ вооруженіи своихъ отцовъ. Темны и мрачны слѣдующіе за ними герои, подобно скопищу дождевыхъ тучъ за красными свѣтилами неба. Доносятся звуки гремящаго оружія. Сѣрыя собаки завываютъ. Пѣсня битвы доносится урывками. Утесистая Кромла ³⁴) отзывается кругомъ эхомъ. Они стоятъ на темномъ верескѣ Лены ³⁵), какъ осенній туманъ, застилающій холмы, когда темными, разорванными массами садится онъ высоко и подымаетъ голову къ небу. «Гей», сказалъ Кухулинъ: «сыны узкихъ долинъ! вы, охотники даней! Другая забава затѣвается: она подобна мрачной, вздымающейся волнѣ прибрежья ³⁶). Или мы будемъ биться, сыны войны, или сдадимъ Лохлину зеленый Эринъ! Говори ты, о Конналъ ³⁷), первый изъ людей, ломающій щиты! Ты часто сражался съ Лохлиномъ — не подымешь-ли ты и теперь копье своего отца?»

«Кухулинъ!» спокойно отвѣтилъ вождь: «копье Коннала остро! Оно любитъ блестѣть въ битвѣ и соединять на себѣ кровь тысячъ. Хотя моя рука стремится въ битву, сердце мое стоитъ за миръ Эрина. Взгляни, первый въ битвѣ Корнака, на черные корабли Сварана. Ихъ мачты такъ-же многочисленны, какъ олени на озерѣ Лего. Его корабли подобны лѣсамъ, одѣтымъ туманомъ, когда деревья гнутся одно за другимъ подъ порывами вѣтра. Многочисленны вожди въ битвѣ. Конналъ стоить за миръ! Фингалъ, первый изъ смертныхъ, не поднялъ-бы руки, — Фингалъ, который шатаетъ сильныхъ, какъ бурный вѣтеръ — верескъ, когда потоки ревутъ по склонамъ звучащей эхомъ Коны ³⁸) и на холмы спускается ночь со всѣми облаками».

«Бѣги ты, человѣкъ мира, сказалъ Кальмаръ, бѣги, сказалъ сынъ Маха ³⁹). Иди, Конналъ, къ тихимъ холмамъ, гдѣ копье никогда не сверкаетъ въ битвѣ. Преслѣдуй темно-бурую лань Кромлы: останавливай твоими стрѣлами прыгающихъ оленей Лены. А ты, Кухулинъ, голубоокій сынъ Семо, разсѣй сыновей Лохлина ⁴⁰)! Опустоши ряды, составляющіе ихъ гордость. Пусть ни одинъ корабль царства снѣговъ ⁴¹) не вздымается на мрачно-ревущихъ волнахъ Инистора ⁴²). Подымитесь, мрачные вѣтры Эрина ⁴³), подымитесь! Завойте, вихри богатой ланями Лары ⁴⁴). Пусть умру я въ бурю, растерзанный въ облавѣ гнѣвными тѣнями мужей; пусть умретъ Кальмаръ среди бурь, если когда-нибудь охота настолько-же была ему забавой, какъ битва щитовъ».

«Кальмаръ», возразилъ тихо Конналъ, «я никогда не обращался въ бѣгство, юный сынъ Маха! Я былъ стремителенъ съ моими друзьями въ бою; но мала еще слава Коннала! Битва была выиграна въ моемъ присутствіи; храбрые одержали верхъ! Но сынъ Семо, услыша мой голосъ, взгляни на древній тронъ Кормака. Отдай богатство и половину страны за миръ, пока Фингалъ не придетъ на наше прибрежье. Если-же ты выберешь войну, я тоже подниму мечъ и копье. Моя радость будетъ среди тысячъ, мой духъ, какъ молнія, пронесется по крану битвы».

«Мнѣ пріятенъ шумъ оружія», возразилъ Кухулинъ, "пріятнѣе грома небесъ передъ весеннимъ ливнемъ. Но собирайтесь всѣ блестящія племена, чтобы я могъ видѣть сыновъ войны. Пусть проходятъ они верескомъ, блестя, какъ солнечный лучъ передъ бурей, когда восточный вѣтеръ собираетъ облака, а Морвенъ вторитъ ему эхомъ своихъ дубовъ ⁴⁵). Но гдѣ мои друзья битвы, поддержка моего оружія въ опасности? Гдѣ ты, бѣлогрудый Кахбаръ? Гдѣ эта туча войны, Духокаръ? ⁴⁶) Развѣ покинулъ ты меня, о Фергусъ ⁴⁷), въ дни бурь? Фергусъ, первый на веселомъ пиру! Сынъ Росса ⁴⁸), рука смерти! сходишь ты, какъ олень съ Мальмора, какъ лань съ твоихъ звучащихъ эхомъ холмовъ. Гей ты, сынъ Росса! что омрачаетъ душу битвы?

«Четыре камня ⁴⁹) воздвигаются на могилѣ Бахба», возразилъ вождь. "Эти руки положили въ землю Духокара, тучу битвы! Кахба, сынъ Торкана, ты былъ лучемъ свѣта Эрина! А ты, о храбрый Духомаръ, туманъ болотистаго Лано ⁵⁰), когда онъ движется по раввинамъ осени, разнося смерть среди тысячъ. Морна! ⁵¹) Прекраснѣйшая изъ дѣвъ! тихъ и спокоенъ твой сонъ въ скалистой пещерѣ! Ты пала во мракъ, подобно звѣздѣ, быстро бѣгущей въ пустынѣ, когда путникъ одинокъ и оплакиваетъ скоротечный лучъ свѣта.

Эпизодъ: «Разскажи», сказалъ голубоокій сынъ Семо, «разскажи, какъ пали герои Эрина? Поражены-ли они сынами Лохлина, сражаясь въ битвѣ героевъ, или иное что заключило сильныхъ рукою въ тѣсные и темные дома».

«Кахба», отвѣтилъ герой, "палъ отъ меча Духомара подъ дубомъ шумныхъ потоковъ. Духомаръ пришелъ въ пещеру Тура; онъ сказалъ достойной любви Морны: «Морна, красивѣйшая изъ женщинъ, любезная дочь Кормака, могучей руки! почему остаешься ты одна, окруженная камнями въ пещерѣ скалы. Потокъ журчитъ кругомъ. Старое дерево стонетъ отъ вѣтра. Озеро взволновано передъ тобой; мрачныя тучи на небѣ. Но ты точно снѣгъ на верескѣ; твои волосы — туманъ Кромлы, когда онъ вьется надъ холмомъ и освѣщается лучемъ востока! Твоя грудь — два нѣжныхъ утеса, видные изъ Бранно потоковъ; твои руки подобны двумъ бѣлымъ столбамъ въ залахъ великаго Фингала!»

«Откуда», возразила прекрасно-волосая дѣвушка, «откуда пришелъ ты, Духомаръ, самый мрачный изъ людей? Темны и страшны твои брови! Красны твои вращающіеся глаза! Появился-ли Сваранъ на морѣ? Что скажешь ты о врагахъ, Духомаръ?» — «Я вернулся съ холма, о Морна, съ холма темно-бурыхъ ланей. Трехъ убилъ я изъ моего натянутаго лука. Три было со мной широко прыгающія собаки ⁵²). Достойная любви дочь Кормака, я люблю тебя, какъ мою душу. Я убилъ для тебя величественнаго оленя ⁵³). Высоко держалъ онъ вѣтвистую голову и быстры были его ноги, какъ вѣтеръ».

«Духомаръ», спокойно возразила дѣва, «я не люблю тебя, мрачнаго человѣка! Жестоко твое каменное сердце, мрачно твое ужасное чело! Но Кахба, юный сынъ Тормана, — онъ любовь Морны. Онъ свѣтлый лучъ въ день мрачной бури! Видѣлъ-ли ты сына Тормана, любимаго всѣми на холмахъ его оленей? Здѣсь дочь Кормака ждетъ прихода Кахбы».

«Долго будетъ ждать Морна», сказалъ Духонаръ, «долго будетъ ждать она Кахбу. Взгляни на этотъ обнаженный мечъ — по немъ струится кровь Кахбы. Долго будетъ ждать Морна. Онъ палъ при потокѣ Бранно! На Кромлѣ воздвигну я ему могилу, дочь Кормака, съ лазоревымъ щитомъ ⁵⁴). Обрати на Духонара свой взглядъ: его рука могуча, какъ буря».

«Развѣ палъ сынъ Торкана?» сказала дѣвушка голосомъ, прерывающимся отъ отчаянія. «Развѣ палъ на своихъ откликающихся эхомъ холмахъ юноша съ бѣлоснѣжной грудью? Первый въ охотѣ на оленей, губитель чужеземцевъ съ океана, ты приносишь горе мнѣ, Духонаръ! Жестока твоя рука для Морны! Дай мнѣ этотъ мечъ, мой врагъ! Я люблю струящуюся кровь Кахба». Онъ отдалъ мечъ, сдавшись на ея слезы, она проявила его мужественную грудь! Онъ упалъ, какъ камень на пути горнаго потока и, вытянувъ руку, сказалъ: «дочь Кормака съ лазоревымъ щитомъ, Морна, холоденъ мечъ въ моей груди. Я чувствую его холодъ. Передай меня дѣвѣ Мойна; ⁵⁵) Духонаръ былъ мечтой ея сновъ! Она воздвигнетъ мнѣ могилу. Охотникъ разнесетъ мою славу. Но вынь мечъ изъ моей груди, Морна, сталь холодна!» Она подошла вся въ слегахъ; она вынула мечъ изъ его груди, онъ пронзилъ ея бѣлое тѣло, ея прекрасныя кудри разсыпались по землѣ, ея струящаяся кровь бѣжитъ изъ ея бока, ея бѣлыя руки окрашены краснымъ, она лежитъ въ судорогахъ смерти — пещера отвѣчала эхомъ на ея стоны.

«Миръ» сковалъ Кухулинъ, «миръ духу героевъ! Ихъ дѣла въ битвѣ были велики, пусть они носятся вокругъ меня на облакахъ. Пусть показываютъ мнѣ свои воинственные облики, тогда будетъ тверда въ опасности душа моя, рука моя подобна грому неба. Но ты являйся мнѣ въ лучѣ луны, о Морна! у окна моего убѣжища, когда мысли мои обращены къ миру, когда миновалъ громъ оружія! Собирайте силы всѣхъ племенъ. Идите въ битву за Эринъ. Сопровождайте колесницу моихъ битвъ. Радуйтесь при звукѣ моей ѣзды ⁵⁶). Помѣстите три копья у меня сбоку. Слѣдуйте за моими горячими конями. Пусть моя душа крѣпнетъ при видѣ моихъ друзей, ужаснѣе становится битва тамъ, гдѣ блеститъ мое копье».

Какъ потокъ пѣны стремится изъ мрачной, тѣнистой глубины Кромлы, когда громъ гремитъ въ небѣ и черная ночь закрываетъ холмы. Изъ-за разорванныхъ тучъ бури смотрятъ тусклые облики тѣней. Такъ неистовы, такъ необозримы и ужасны стремящіеся сыны Эрина. Вождь подобенъ киту океана: доблесть его бьетъ водометомъ, и волны его могущества разливаются но берегу. Сыны Лохлина услыхали шумъ, подобный звуку зимней бури. Сваранъ ударилъ въ свой горбатый щитъ: онъ позвалъ сына Арно. «Что за жужжанье слышно на горѣ, точно скопище мухъ вечеромъ? Это сыны-ли Эрина спускаются или громкій вѣтеръ реветъ въ отдаленномъ лѣсу? Таковъ шумъ Гормалы, когда готовы вздуться бѣлыя вершины ея волнъ. О сынъ Арно, взойди на холмъ; взгляни на темную поверхность вереска».

Онъ пошелъ. Онъ быстро возвратился, дрожа; его глаза диво блуждали. Его сердце сильно бьется въ груди. Его слова сбивчивы, отрывисты и медленны. «Встань, сынъ океана, встань, вождь темно-бурыхъ щитовъ. Я вижу мрачный горный потокъ битвы, тѣсно-двигающуюся мощь сыновъ Эрина! Колесница войны приближается, какъ пламя смерти! Быстрая колесница Кухулина, благороднаго сына Семо ⁵⁷). Она выгнута сзади, какъ волна, взметающаяся на утесъ, какъ разбитый солнцемъ туманъ на верескѣ; ея бока, унизанные камнями, блестятъ, какъ море вокругъ ночной лодки; изъ гладкаго тиса ея ось; ея сидѣнье изъ самой гладкой кости. Бока наполнены копьями; ея дно — подножіе героевъ. Справа передъ колесницей видѣвъ фыркающій конь съ большой гривой, широкогрудый, широко-прыгающій, сильный сынъ холма. Громко и звучно его копыто; его грива летитъ за нимъ, какъ клубы дыма надъ гребнемъ скалъ. Широки бока коня! Имя его Сулинъ-Сифадда ⁵⁸). Слѣва передъ колесницей видѣнъ фыркающій конь! Съ тонкой гривой, высокой головой, сильнымъ копытомъ, быстрый, прыгающій сынъ холма. Дуфронналъ ⁵⁹) его имя у бурныхъ сыновъ меча! Тысячи ремней привязываютъ колесницу къ быстрымъ конямъ; гладко-полированныя уздечки покрыты клубами пѣны. Узкіе ремни, роскошно усаженные драгоцѣнными камнями, окружаютъ стройная шеи коней. Вотъ коня, которые, какъ шубы тумана, летятъ надъ долинами, богатыми потоками. Въ ихъ бѣгѣ — стремительность оленя, мощь орловъ, спускающихся на добычу. Ихъ шумъ точно зимній вѣтеръ на склонахъ Гормалы съ снѣжной вершиной. Внутри колесницы видѣнъ вождь, сильный рукою сынъ меча. Имя героя Кухулинъ, сынъ Семо, король раковинъ. Его красныя щеки подобны моему гладкому луку. Широко открыты его голубые, блуждающіе глава подъ мрачной дугой его бровей. Его волосы развеваются вокругъ его головы, подобно пламени, когда, наклонившись впередъ, онъ направляетъ свое копье. Онъ подвигается, какъ буря, по богатой потоками долинѣ». — «Когда обращался я въ бѣгство?» возразилъ король. «Когда бѣжалъ Сваранъ отъ битвы копій? Когда уклонялся онъ отъ опасности, вождь съ мелкой душой? Я встрѣчалъ бурю Гормалы, когда пѣнистыя волны вздымались до неба. Я встрѣчалъ бурю тучъ: побѣжитъ-ли Сваранъ отъ героя? Еслибы самъ Фингалъ былъ передо мною, моя душа не померкла-бы отъ страха. Возстаньте на битву, мои тысячи. Разлейтесь вокругъ меня, какъ гудящее море. Собирайтесь вокругъ блестящей стали вашего короля; крѣпкіе, какъ скалы моей родины, съ радостью встрѣчающія бурю, когда ихъ темныя сосны клонятся по вѣтру».

Какъ мрачныя, бурныя тучи осени, выдвигаясь изъ-за двухъ звучащихъ эхомъ холмовъ, приближаются другъ въ другу герои. Какъ два глубокихъ потока съ высокихъ скалъ, встрѣчающіеся, смѣшивающіеся и стремящіеся въ равнину, громко, сурово и мрачно встрѣтились въ битвѣ Лохлинъ съ Иннисъ-Фаиль’омъ ⁶⁰). Вождь поражаетъ вождя и мужъ мужа, сталь звенитъ о сталь; звонко трескаются шлемы; кровь льется и дымится вокругъ. Тетива скрипитъ на гладкихъ лукахъ. Стрѣлы высоко носятся по поднебесью. Копья мелькаютъ, какъ круги свѣта, освѣщающіе лицо ночи. Этотъ шумъ войны подобенъ шуму взволнованнаго океана, когда онъ высоко вздымаетъ свои волны, и послѣднему раскату грома въ небѣ. Хотя сто бардовъ Кормака были тамъ, сто бардовъ, готовыхъ воспѣть битву, но слабъ былъ ихъ голосъ, чтобы сохранить будущихъ временамъ пахать о подвигахъ. Много было павшихъ героевъ, далеко разлилась кровь храбрыхъ.

"Плачьте вы, сыны пѣсенъ, оплакивайте смерть благороднаго Сахалина ⁶¹). Пусть вздыхаетъ Фіона ⁶²) на одинокихъ, равнинахъ ея милаго Ардана ⁶³). Они пали какъ два оленя пустыни, отъ руки могучаго Сварана, ⁶⁴) когда среди тысячъ онъ свирѣпствовалъ, подобно разрушительному духу бури, когда онъ сидитъ, мрачный, на тучахъ сѣвера и радуется смерти моряка. Не дремала рука твоя, вождь острова тумановъ, много было гибели отъ твоей руки, сынъ Семо! Подобенъ лучу неба билъ его мечъ, пронзая сыновъ долины, когда пораженный народъ падалъ и всѣ холмы пылали кругомъ. Дуфронналъ фыркалъ надъ тѣлами героевъ; Сидфадда омочилъ свое копыто въ крови. Битва осталась позади ихъ, какъ поверженныя деревья въ пустынѣ Кромлы, когда вихрь пролетитъ надъ верескомъ, нося на себѣ духовъ ночи. Плачь на утесахъ бурныхъ вѣтровъ, дѣва Инистора! Наклони свою красивую голову надъ воинами, ты милѣе духовъ холма, когда они движутся въ солнечномъ лучѣ въ полдень надъ безмолвнымъ Морвеномъ! Онъ палъ, твой юноша, поверженъ блѣдный подъ мечемъ Кухулина! Доблесть не возвеличитъ твоего возлюбленнаго для соединенія съ дочерью королей. Тренаръ ⁶⁵) умеръ, дѣва Инистора! Его сѣрыя собаки воютъ въ его домѣ, видя проходящую тѣнь. Его ненатянутый лукъ виситъ въ его залѣ; ни звука на холмѣ его оленей.

Какъ тысячи волнъ стремятся въ утесамъ, такъ приблизилось войско Сварана. Какъ скала встрѣчаетъ тысячу волнъ, такъ Эринъ встрѣтилъ Сварана копій. Смерть поднимаетъ вокругъ свои голоса и мѣшаетъ ихъ со звономъ щитовъ. Каждый герой — столбъ мрака; мечъ — лучъ огня въ его рукѣ. Поле звучитъ изъ края въ край, точно сто молотовъ ударяютъ другъ за другомъ по красному сыну горна. Кто это на верескѣ Лены такъ темны и мрачны? Кто они, подобные двумъ тучамъ, съ мечами, какъ сіянье молніи надъ ихъ головами? Невысокіе холмы смутились кругомъ, скалы, покрытыя мхомъ, дрожатъ. Кто же иной, какъ не сынъ океана и рожденный на колесницѣ вождь Эрина. Съ нетерпѣніемъ обращались къ нимъ глаза ихъ друзей, когда они явились, мрачные, надъ верескомъ. Но ночь скрываетъ вождей своими облаками я кончаетъ ужасный бой.

На мшистомъ откосѣ Кромлы помѣстилъ Доргла ⁶⁶) оленя, раннюю добычу охоты, пока герои не покинули еще холма. Сто юношей собираютъ верескъ, десять воиновъ сторожатъ пламя, триста выбираютъ гладкіе камни. Дымъ пира разносится далеко ⁶⁷). Великая душа Кухулина, вождя Эрина, сосредоточилась. Онъ облокотился на свое свѣтлое копье и заговорилъ сыну пѣсенъ Каррилу ⁶⁸) былыхъ временъ, сѣдовласому сыну Кинфлина ⁶⁹). «Развѣ этотъ пиръ приготовленъ только для меня одного, тогда какъ король Лохлина остается на берегу Эрина далеко отъ оленей своего холма и звучныхъ залъ его пиршествъ. Встань, Карриль былыхъ временъ, и передай мои мысли Сварану. Скажи ему съ бурныхъ водъ, что Кухулинъ даетъ свой пиръ. Пусть послушаетъ онъ здѣсь звукъ моихъ лѣсовъ подъ тучами ночи, потому что холодны и мрачны вѣтры, бушующіе надъ пѣной его морей. Пусть здѣсь онъ послушаетъ пѣсни героевъ, и похвалитъ дрожащую арфу».

Старый Карриль съ нѣжнымъ голосомъ пошелъ. Онъ позвалъ короля темно-бурыхъ щитовъ. «Встань со шкуры добычи твоей охоты, встань, Сваранъ, король лѣсовъ. Кухулинъ даетъ праздникъ раковинъ. Раздѣли пиръ голубоокаго вождя Эрина» Онъ отвѣчалъ, подобно суровому ропоту Кромлы передъ бурей. «Еслибы всѣ дочери Инисъ-файль’а протянули ко мнѣ свои бѣлоснѣжныя руки, еслибы. подымались отъ вздоховъ ихъ груди и нѣжные ихъ глаза блистали любовью, и тогда неподвижный, какъ тысячи утесовъ Лохлина, остался-бы здѣсь Сваранъ до утра, когда молодой лучъ востока освѣтитъ мнѣ смерть Кухулина. Пріятенъ моему слуху вѣтеръ Лохлина, онъ реветъ надъ моими морями; онъ говоритъ въ воздухѣ съ моими парусами и напоминаетъ мнѣ о моихъ зеленыхъ лѣсахъ, о зеленыхъ лѣсахъ Гормалы, часто отвѣчающихъ эхомъ моимъ вѣтрамъ, когда мое копье обагрено на охотѣ за вепремъ. Пусть мрачный Кухулинъ сдастъ мнѣ древній тронъ Кормака, или потоки Эрина потекутъ на холмахъ въ красной пѣнѣ отъ крови ихъ героевъ, бывшихъ ихъ гордостью».

«Зловѣщъ явукъ Сваранова голоса», сказалъ Баррель былыхъ временъ. «Зловѣщъ для него одного», сказалъ голубоокій сынъ Семо. "Но, Барриль, возвысь свой голосъ, разскажи о дѣлахъ минувшихъ временъ: отгони ночь пѣніемъ и дай праздникъ печали, потому что много героевъ и дѣвъ любви прошло по Инисъ-файлѣ и пріятны были пѣсни печали, раздававшіяся на скалахъ Альбіона, когда шумъ охоты затихъ и потоки Бона отвѣчали голосу Оссіана.

Эпизодъ: «Въ былые дни», запѣлъ Карриль, «пришли сыны океана къ Эрину! Тысячи кораблей направлялись по волнамъ къ милымъ равнинамъ Уллина ⁷⁰). Сыны Инисъ-файля возстали встрѣтить племя темно-бурыхъ щитовъ. Каирбаръ, первый изъ людей, былъ тамъ и Грударъ — статный юноша! Долго бились они за пятнистаго быка, который мычалъ въ отвѣчающемъ эхомъ верескѣ Гольбуна ⁷¹). Каждый считалъ его своимъ и часто смерть была на концѣ ихъ стали. Бокъ о бокъ бились герои. Чужеземцы океана бѣжали. Чье имя славнѣе на холму именъ Каирбара и Грудара? Но, увы, зачѣмъ еще промычалъ быкъ въ отвѣчающемъ эхомъ верескѣ Гольбуна. Они увидали его бѣлаго, какъ снѣгъ, скачущимъ по вереску. Ярость вождей вернулась.

На травянистыхъ берегахъ Лубара ⁷²) они бились; Грударъ палъ, обливаясь кровью. Свирѣпый Каирбаръ пришелъ въ долину, гдѣ Брассолисъ ⁷³), прекраснѣйшая изъ его сестеръ, одиноко пѣла пѣсню горя. Она воспѣвала подвиги Грудара, любимаго ею въ глубинѣ души. Она горевала о нонъ, бывшемъ на полѣ крови, но еще надѣялась на его возвращеніе. Ея бѣлая грудь виднѣлась изъ-подъ ея одежды, какъ луна изъ-за ночныхъ тутъ, когда ея край свѣтится изъ-за мрака, покрывающаго ея дискъ. Ея голосъ въ пѣсняхъ горя былъ нѣжнѣе арфы. Ея душа была полна Грударомъ. Тайный взоръ ея обращался къ нему: Когда вернешься ты, въ своемъ оружіи, могучій на войнѣ?

„Возьми, Брассолисъ“, сказалъ пришедшій Каирбаръ, „возьми этотъ окровавленный щитъ. Повѣсь высоко въ моихъ валахъ оружіе моего врага“. Ея нѣжное сердце билось въ ея груди. Смущена, блѣдна, она бѣжала; она нашла своего юношу въ крови. Она умерла на верескѣ Кроилы. Здѣсь погребенъ ихъ прахъ, Кухулинъ! Эти одинокіе тисы выросли надъ ихъ могилами и защищаютъ ихъ отъ бури. Прекрасна была Брассолисъ на равнинѣ, прекрасенъ былъ Грударъ на холму. Бардъ сохранятъ ихъ имена и передастъ ихъ будущимъ временамъ!»

«Пріятенъ твой голосъ, Карриль», сказалъ голубоокій вождь Эрина. «Пріятны твои слова о былыхъ временахъ. Они подобны тихому дождю весны, когда солнце свѣтитъ на полѣ и легкое облако пролетаетъ надъ холмами. Ударь по арфѣ въ честь моей любви, одинокаго луча солнца на Дунскайт'ѣ ⁷⁴); ударь по арфѣ въ честь Брагелы ⁷⁵), которую я оставилъ на островѣ тумана, въ честь супруги сына Семо. Ты обращаешь свое прекрасное лицо со скалы, ища парусъ Кухулина. Далеко катится море, его бѣлая пѣна принята тобой за мои паруса. Уйди, моя возлюбленная, потому что уже ночь и холодный вѣтеръ поетъ въ твоихъ волосахъ. Уйди въ залъ моихъ пиршествъ, думай о временахъ, которыя прошли. Я не вернусь, пока буря войны не стихнетъ. О Конналъ, говори о войнѣ и оружіи и отгони ее изъ моей памяти. Прекрасна со своими развѣвающимися волосами бѣлогрудая дочь Сорглана».

Медленно-говорящій Конналъ возразилъ: «Берегись племени океана. Вышли на землю твой ночной отрядъ — сторожить силы Сварена. Кухулинъ, я стою за миръ, пока не придетъ племя Сельмы, пока не придетъ Фингалъ, первый изъ людей' и не заблеститъ, подобно солнцу, на нашихъ поляхъ». Герой ударилъ въ щитъ тревоги, воины ночи двинулись. Оставшіеся заснули въ верескѣ оленя и спали подъ суровымъ вѣтромъ. Духи недавно умершихъ были близко и носились въ темныхъ тучахъ, и далеко въ мрачномъ безмолвіи Лены слышны были слабые голоса смерти.

¹) The ruetling sound.

²) Cairbar — имя, встрѣчающееся и въ ирландской легендѣ цикла Кухулина, «Спертъ Кухулина», «Ложе болѣзни Кухулина» и пр., по-гаэльски значить сильный, могучій.

³) Moran — по-гаэльски много.

⁴) Fithil одинъ изъ бардовъ меньшаго достоинства.

⁵) Sea-born Svaran — вѣроятно, скандинавскій вождь.

⁶) Blue-eyed chief.

⁷) Green Erin of streams.

⁸) Glittering rock.

⁹) His spear is а blasted pine.

¹⁰) His shield the rising moon.

¹¹) Like а cloud of miest on the silent hill.

¹²) Двойное сравненіе.

¹³) Tura’s windy walle.

¹⁴) Selma of storms.

¹⁵) Malmor — большая гора, большой холмъ.

¹⁶) Картина битвы весьма характерная.

¹⁷) Dark-Cuthnllin.

¹⁸) Soundiug shield.

¹⁹) Tura’s rustling gate.

²⁰) Bossy shield.

²¹) Curach--Cn--raoch — безуміе битвы.

²²) Of the blody spear.

²³) Crugal--Cruth--geal — бѣлокурый.

²⁴) Dark — brown.

²⁵) Ronnor.

²⁶) Lugar.

²⁷) Son of the sea.

²⁸) Calmar.

²⁹) Puno.

³⁰) Eth.

³¹) Ca-tol.

³²) Очень характерное сравненіе и картина, тѣмъ болѣе, что и Cuthon — Cu--thón значитъ звукъ, печальный звукъ, звукъ волны.

³³) Like streame Crom the monntaina.

³⁴) Rocky Cromla.

³⁵) Lena’а dusky heath.

³⁶) It is like the dark roling of that wave on the coast.

³⁷) Конналъ по шотландскимъ преданіямъ былъ сынъ Caith-balt, короля Tongorais или острова голубыхъ волнъ, вѣроятно, одного изъ Гебридскихъ острововъ.

³⁸) Coda самая высокая изъ горъ хребта Леви.

³⁹) Matha.

⁴⁰) Имя скандинавцевъ у ирландцевъ.

⁴¹) Vessel of the kingdom of Snow.

⁴²) Dаrk-rolling waves Inistore — Оркнейскіе острова.

⁴³) Dark winde of Erin.

⁴⁴) Roar whirlwind of Lara of hinde.

⁴⁵) Очевидно, не народная картина.

⁴⁶) Cloud in war Duchômar — черный, страшный человѣкъ.

⁴⁷) Fergue — бардъ и преемникъ Фингала, по преданію, пережилъ съ Оссіаномъ битву при Габарѣ (книга Лейпстера).

⁴⁸) Son of Rossa! arm of death.

⁴⁹) Могилу вождя отмѣчали четырьмя камнями, по словамъ Кэмбелля: Man of the Scot.

⁵⁰) Lano — вѣроятно, вмѣсто Logo.

⁵¹) Morna — Muirne — самая красивая.

⁵²) Long--bonnding doge.

⁵³) Stately deer.

⁵⁴) Blue shield — роды и кланы отличались цвѣтомъ одежды и оружія. O’Curry. Man. and Cuet. of the ancient Irish — v. III.

⁵⁵) Moina — нѣжная.

⁵⁶) Course.

⁵⁷) Описаніе колесницы Кухулина, нигдѣ не встрѣчаемое въ циклѣ Оссіана такъ какъ память народная успѣла забыть окончательно колесницу.

⁵⁸) Sulin--Sifadda въ другомъ мѣстѣ Sisadda--Sithfadda, т. е. широкаго хода.

⁵⁹) Dufronnal.

⁶⁰) Innig--fail.

⁶¹) Sithâllen — красивый человѣкъ.

⁶²) Fiöna — красивая дѣва.

⁶³) Ardan — гордость.

⁶⁴) Два вождя — Сихалинъ и Арданъ.

⁶⁵) Trenar.

⁶⁶) Dorglas.

⁶⁷) Такое описаніе пира найдено мной и въ шотландской народной сказкѣ «Ulfada». Grand fathee tales. Edinbnrg, 1872.

⁶⁸) Carril.

⁶⁹) Kinfline.

⁷⁰) Ullin — теперь Ульстеръ.

⁷¹) Golb--bhean — кривой холмъ.

⁷²) Lubar, Labhar — рѣка въ Ульстерѣ, теперь называется иначе — Sixmile waters.

⁷³) Brassolis — бѣлогрудая женщина.

⁷⁴) Danecaitb.

⁷⁵) Bragèla.

Пѣсня вторая.

Конналъ лежалъ у звучнаго горнаго потока подъ старымъ дубомъ. На мшистомъ камнѣ лежала его голова. Сквозь верескъ Лены онъ слышалъ голосъ ночи. Онъ лежалъ вдалекѣ отъ героевъ: сынъ меча не боялся врага. Герой видѣлъ во снѣ мрачный, красный потокъ огня, спускающійся съ холма. Кругахъ, вождь, павшій въ битвѣ, несся въ лучѣ. Онъ палъ отъ руки Сварана, сражаясь въ битвѣ героевъ. Его лицо было подобно лучу заходящей луны, его одежды — тучамъ на холмѣ; его глаза — два угасающихъ огня. Чернѣла рана на его груди.

«Кругалъ», сказалъ могучій Конналъ, «сынъ Дедгала, знаменитый на холмѣ оленей! Зачѣмъ ты блѣденъ и унылъ, ты, сокрушитель щитовъ? Ты никогда не блѣднѣлъ отъ страха, — что безпокоитъ умершаго Кругала?» Туманный и въ слезахъ стоялъ онъ и протягивалъ свою блѣдную руку къ герою. Невнятно заговорилъ онъ своимъ слабымъ голосомъ, точно вѣтерокъ въ тростникѣ Лего.

«Мой духъ, Конналъ, на моихъ холмахъ, — но мое тѣло въ пескахъ Эрина. Ты никогда не будешь говорить съ Кругаломъ, не найдешь его одинокихъ слѣдовъ въ верескѣ. Я такъ-же легокъ, какъ вѣтеръ Кромлы. Я двигаюсь, подобный мраку тумана. Конналъ, сынъ Кольгара, я вижу облако смерти: оно мрачно повисло надъ равнинами Лены. Сыновья зеленаго Эрина должны пасть. Удались съ поля духовъ». Какъ темнѣющая луна, онъ исчезъ среди свистящаго вѣтра. «Остановись», сказалъ могучій Конналъ, «остановись, мой темно-красный другъ. Побудь въ этомъ лучѣ неба, сынъ открытой вѣтрамъ Кромлы.

Въ какой пещерѣ твое одинокое жилище? Какой холмъ съ зеленой вершиной — мѣсто твоего покоя? Не услышимъ-ли мы тебя въ бурѣ? не услышимъ-ли въ шумѣ горнаго потока, когда слабые сыны вѣтра являются и, едва видные, проходятъ надъ пустыней»?

Сладко-гласый Конналъ всталъ въ своемъ звонкомъ оружіи. Онъ ударилъ въ свой щитъ надъ Кухулиномъ. Сынъ битвы проснулся. «Зачѣмъ», сказалъ повелитель колесницы, — «приходитъ Конналъ ко мнѣ ночью? Мое копье могло-бы отвѣтить на этотъ звукъ, и Кухулинъ оплакалъ-бы смерть друга. Говори, Конналъ, сынъ Кольгара, говори: твой совѣтъ — лучъ неба». — «Сынъ Семо!» возразилъ вождь, «тѣнь Кругала вышла изъ своей пещеры. Звѣзды тускло мерцали сквозь его туманный обликъ. Его голосъ былъ подобенъ звуку отдаленнаго потока. Онъ вѣстникъ Смерти. Онъ говорилъ о темномъ и узкомъ жилищѣ. Ищи мира, вождь Эрина, или бѣги по вереску Лены».

«Онъ говорилъ съ Конналомъ», возразилъ герой, «хотя звѣзды мерцали сквозь его туманный обликъ! Сынъ Кольгара, — это вѣтеръ шелестѣлъ въ твоемъ ухѣ. А если это былъ обливъ Кругала, то зачѣмъ не заставилъ ты его явиться мнѣ? — Спросилъ-ли ты его, гдѣ его пещера, гдѣ жилище этого сына вѣтра?

Мой мечъ нашелъ-бы этотъ голосъ и заставилъ-бы Кругала высказать все, что онъ знаетъ. Но не велико его знаніе, Конналъ, онъ былъ здѣсь сегодня. Онъ не могъ еще уйти за наши холмы! И кто могъ предсказать тамъ ему наше паденіе?» — «Духи летаютъ на облакахъ и мчатся на вѣтрѣ», сказалъ голосъ мудрости, Конналъ. — «Они сходятся въ своихъ пещерахъ и говорятъ о смертныхъ».

«Такъ пускай толкуютъ они о смертныхъ, о всякомъ человѣкѣ, кромѣ вождя Эрина. Пусть будетъ онъ забытъ въ ихъ пещерѣ. Я не побѣгу отъ Сварана. Если я долженъ пасть, моя могила останется напоминать о моей славѣ будущимъ временамъ. Охотникъ прольетъ слезу на моемъ камнѣ. Печалью наполнится жилище высокогрудой прекрасной Брагелы. Не смерти боюсь я, боюсь бѣгства. Фингалъ видѣлъ меня побѣдителемъ. Ты, мрачная тѣнь холмовъ, явись сама ко мнѣ, приди на твоемъ лучѣ неба, покажи мнѣ смерть въ твоихъ рукахъ, — но и тогда не побѣгу я, слабый сынъ вѣтра! Иди, сынъ Кольгара, ударь въ щитъ, онъ виситъ между копьями. Пусть мои воины встанутъ по звуку его въ разгарѣ войнъ Эрина. Хотя Фингалъ и замедляетъ Свой приходъ съ племенемъ его бурныхъ острововъ, но мы будемъ биться, о Сынъ Кольгара, и умремъ въ битвѣ героевъ».

Звукъ щитовъ распространился далеко. Герои поднимаются, какъ хребты голубыхъ катящихся волнъ. Они стояли въ верескѣ, какъ развѣсистые дубы со своими широкими вѣтвями, когда они отвѣчаютъ холодному вѣтру, и ихъ увядающіе листья кружатся въ вихрѣ. Высокія вершины Кромлы покрыты сѣдыми облаками. Утро дрожитъ на полуосвѣщенномъ океанѣ. Голубой туманъ медленно ползетъ и скрываетъ сыновей Инисъ-Файля.

«Вставайте-же», говоритъ король темно-бурыхъ щитовъ, «вы, пришедшіе съ волнъ Лохлина. Сыновья Эрина бѣжали отъ нашего оружія, — преслѣдуйте ихъ по долинамъ Лены. Морла, иди въ жилище Кормака. Посовѣтуй ему сдаться Сварану, пока его народъ не склонился въ могилу, и молчаніе не распространилось надъ его островомъ». Они шумно поднялись, какъ стая морскихъ птицъ, когда волны спугиваютъ ихъ съ берега. Этотъ звукъ былъ точно шумъ тысячи потоковъ, встрѣчающихся въ долинѣ Кона, когда, послѣ ночной бури, они кружатся въ темномъ водоворотѣ при блѣдномъ свѣтѣ утра.

Какъ мрачныя тѣни осени проносятся надъ холмами, покрытыми травой, такъ угрюмы, мрачны и быстры одинъ за другимъ проходятъ вожди звучныхъ лѣсовъ Лохлина. Король, высокій какъ олень Морвена, стройно подвигался передъ ними. Его блестящій щитъ у его бока сверкалъ, какъ ночью пламя на верескѣ, когда міръ молчаливъ и темень, и путникъ видитъ духовъ, играющихъ въ этомъ лучѣ. Туманно мерцаютъ вершины окружающихъ холмовъ и неясно виднѣются ихъ дубы. Вѣтеръ съ взволнованнаго моря разсѣялъ спустившійся туманъ. Сыны Эрина показались, какъ гряда скалъ на прибрежьѣ, когда моряки въ бурный вѣтеръ дрожатъ у незнакомыхъ береговъ.

«Иди, Морла, иди», сказалъ король Лохлина, «предложи имъ миръ. Предложи тѣ условія, что мы даемъ королямъ, когда ихъ народы склоняются передъ нашими мечами, когда храбрые погибли въ бою, и дѣвы плачутъ въ полѣ». Высокій Морда пошелъ, пошелъ сынъ Сварха ¹) и величаво подвигался юноша. Онъ сказалъ голубоокому вождю Эрина, окруженному меньшими героями: «прими миръ Сварана», сказалъ воинъ, миръ, который онъ даетъ королямъ, когда народы склоняются передъ его мечемъ. Оставь намъ богатыя потоками долины Эрина и дай намъ свою супругу и собаку: твою высокогрудую супругу, прекрасную, какъ небо, твою собаку, перегоняющую вѣтеръ. Отдай это въ доказательство слабости твоего оружія и тогда живи подъ нашей властью! — «Скажи Сварану, скажи, что гордое сердце — Кухулинь никогда не сдается. Я даю ему мрачно-бушующее море; я даю его народу могилы въ Эринѣ. Никогда не достанется чужестранцу солнечный лучъ моей любви; никогда лань холмовъ Лохлина не побѣжитъ передъ стремительнымъ Луахомъ ²). — „Надменный вождь колесницы“, сказалъ Морла, „развѣ ты хочешь сражаться съ моимъ королемъ, королемъ, котораго корабли съ многочисленными мачтами могли-бы увезти въ море весь твой островъ. Такъ малъ зелено-холмистый Эринъ для того, кто управляетъ бурными волнами“. — „Въ словахъ я уступаю многимъ, Морла, — мой мечъ не уступитъ никому. Эринъ не будетъ подъ властью Кормака, пока Конналъ и Кухулинъ живы! О Конналъ, первый изъ могучихъ людей, ты слышишь слово Морла. Будешь-ли ты и теперь думать о мирѣ, ты, сокрушитель щитовъ? Духъ павшаго Кругала! зачѣмъ грозилъ ты намъ смертью? Узкое жилище приметъ меня въ сіяніи славы. Сыны Эрина, подымите копье и склоните лукъ, — налетите на врага во мракѣ“ какъ духи бурной ночи!»

Тогда ужасный, дикій, глубокій мракъ битвы съ ревомъ распространился кругомъ, какъ туманъ, клубящійся въ долинѣ, когда буря скрываетъ спокойный солнечный свѣтъ неба. Кухулинъ въ оружіи идетъ впереди, какъ гнѣвный духъ передъ тучей, когда онъ мечетъ молніи и держитъ мрачные вѣтры въ своей рукѣ. Карриль далеко на верескѣ приказываетъ трубить въ рогъ битвы. Онъ поетъ пѣсню и изливаетъ свою душу въ умы храбрыхъ.

«Гдѣ», говоритъ ротъ пѣсенъ, "гдѣ павшій Кругалъ? Онъ лежитъ на землѣ, забытый; зала раковинъ безмолвна. Печальна жена Кругала. Она чужеземка въ жилищѣ своей печали. Но кто-же его, какъ лучъ солнца, бѣжитъ передъ рядомъ враговъ? Это Дегрена ³), прекрасная супруга павшаго Кругала. Ея волосы развѣваются по вѣтру, глава ея красны, ея голосъ рѣзокъ. Блѣденъ и безтѣлесенъ твой Кругалъ. Его обликъ въ пещерѣ холма. Онъ приходитъ говорить за ухо во время твоего сна, онъ возвышаетъ свой слабый голосъ, какъ жужжанье горныхъ пчелъ, какъ рой мухъ вечеромъ. Но Дегрена падаетъ, какъ утреннее облако. Мечъ Лохлина въ ея боку. Каирбаръ, она пала, надежда твоей юности! Она пала, о Каирбаръ, мечта часовъ твоей юности ⁴)!

Свирѣпый Каирбаръ слышитъ погребальный звукъ. Онъ кидается, какъ волна океана. Онъ видитъ смерть своей дочери: онъ бушуетъ среди тысячъ. Его копье встрѣчаетъ сына Лохлина; битва распространяется отъ крыла къ крылу. Какъ сотня вѣтровъ въ рощахъ Лохлина, какъ огонь въ соснахъ сотни холмовъ, такъ разрушительно звонко подсѣваются ряды людей. Кухулинъ рубитъ героевъ, какъ волчецъ; Сваранъ опустошаетъ Эринъ: Курахъ ⁵) палъ отъ его руки. Каирбаръ горбатаго щита, Моргланъ ⁶), лежитъ въ послѣднемъ покоѣ. Каольтъ ⁷) трепещетъ, умирая. Его бѣлая грудь покрыта кровью, его желтые волосы разсыпались въ пыли его родной земли. Онъ часто давалъ пиры тамъ, гдѣ теперь палъ. Онъ часто тутъ вызывалъ голосъ арфы, когда его собаки скакали отъ радости, а молодые охотники приготовляли лукъ.

Тихо подвигается Сваранъ, какъ потовъ, стремящійся изъ пустыни. Онъ покрываетъ небольшіе холмы въ своемъ теченіи, скалы на половину потонула въ немъ. Но Кухулинъ стоялъ передъ нимъ, какъ холмъ, вершиной достигающій небесныхъ облаковъ. Вѣтры спорятъ въ верхушкахъ сосенъ, градъ гремитъ по скаламъ, но, крѣпкій въ своей силѣ, стоитъ онъ и покрываетъ своею тѣнью молчаливую долину Кона! Такъ Кухулинъ затемнялъ сыновей Эрина и стоялъ среди тысячъ. Какъ горный источникъ, струилась кровь умиравшихъ героевъ и оба врыла Эрина таяли, какъ снѣгъ въ солнечный день.

«О, сыны Эрина», сказалъ Грумалъ, «Лохлинъ побѣждаетъ въ подѣ. Зачѣмъ боремся мы, какъ камышъ съ вѣтромъ. Побѣжимъ въ холмамъ темно-бурыхъ ланей». Онъ побѣжалъ, какъ олень Морвена, его копье — дрожащій лучъ свѣта позади него. Немногіе побѣжали съ Грумал’омъ, вождемъ малодушнымъ. Они пали въ битвѣ героевъ на звучащемъ эхомъ верескѣ Лены. Вождь Эрина высоко стоялъ на своей колесницѣ, украшенной драгоцѣнными камнями ⁸). Онъ убилъ могучаго сына Лохлина и сказалъ поспѣнно Конналу: «Конналъ, первый изъ смертныхъ людей, ты направилъ это оружіе смерти. Неужели мы не станемъ биться съ врагомъ, хотя сыны Эрина я бѣжали. Карриль, сынъ былыхъ временъ, собери моихъ друзей на этомъ холмѣ, заросшемъ кустарникомъ. Здѣсь, Конналъ, будемъ стоять, какъ скала, и спасемъ нашихъ бѣгущихъ друзей».

Конналъ поднялся на драгоцѣнную колесницу. Они выставляютъ свои щиты, подобно темнѣющей лунѣ, дочери звѣзднаго неба, когда она подвигается туманнымъ кругомъ по небу, и люди ждутъ страшныхъ перемѣнъ. Сифадда взбѣгаетъ на холмъ и Дуфронналъ, гордый конь. Какъ волны, слѣдующія за китомъ, нахлынули за ними враги. Теперь на высокихъ склонахъ Кромлы стояли немногіе печальные сыны Эрина, какъ лѣсъ, по которому пронеслось пламя, увлекаемое вѣтромъ бурной ночи ⁹). Сильно опустошенные, мрачно стояли они, какъ ива, не сохранившая для игры вѣтра ни одного листа.

Кухулинъ стоялъ у дуба, онъ молча смотрѣлъ воспламененными глазами и слушалъ вѣтеръ въ своихъ развѣвающихся волосахъ. Пришелъ Моранъ, сынъ Фихила, развѣдчикъ съ береговъ океана. «Корабли», закричалъ онъ, «корабли съ пустынныхъ острововъ! Идетъ Фингалъ, первый изъ людей, сокрушитель щитовъ! Волны лѣнятся передъ чернымъ носомъ его корабля, его мачты съ парусами подобны лѣсу въ облавахъ». — «Дуйте, вѣтры, сказалъ Кухулинъ, несущіеся на мой туманный островъ. Приди причинить смерть тысячамъ, король звучной Сельмы. Твои паруса, мой другъ, для меня облако утра, твои корабли — свѣтъ неба, а ты самъ — столбъ огня, ночью озаряющій землю. Конналъ, первый изъ людей, какъ пріятны намъ друзья въ печали! Но ночь сгущается кругомъ — гдѣ теперь корабли Фингала? Здѣсь проведемъ часы мрака и будемъ ждать луны. неба».

Вѣтры шумятъ въ лѣсахъ, потоки несутся со скалъ, дождь собирается надъ вершиною Кромлы. Красныя звѣзды мерцаютъ среди несущихся облаковъ. Печально на берегу потока, звону котораго отвѣчаетъ дерево, печально сидитъ на берегу потока вождь Эрина; тамъ и Конналъ, сынъ Кольгара, тамъ и Карриль былыхъ временъ. «Несчастна рука Кухулина», сказалъ сынъ Семо, «несчастна рука Кухулина съ тѣхъ поръ, какъ убилъ онъ своего друга! Ферда ¹⁰), сынъ Даммана, я любилъ тебя, какъ самого себя!»

— «Теперь разскажи, Кухулинъ, сынъ Семо, какъ палъ сокрушитель щитовъ», сказалъ Конналъ. «Хорошо я помню сына благороднаго Даммана — высокъ онъ былъ и прекрасенъ, какъ небесная радуга. Пришелъ изъ Альбіона Ферда — вождь ста холмовъ. Онъ научился владѣть щитомъ въ стѣнахъ Мура и заслужилъ дружбу Кухулина; мы вмѣстѣ ходили на охоту, верескъ былъ нашимъ общимъ ложемъ.

Девгала ¹¹) была супруга Каирбара, вождя равнинъ Уллина. Она сіяла красотой, но въ ея сердцѣ жила гордость; она полюбила этотъ солнечный лучъ юности, сына благороднаго Дамыана. „Каирбаръ“, сказала бѣлорукая Девгала, „дай мнѣ половину стада: я не хочу оставаться въ твоемъ жилищѣ. Дѣли стада, мрачный Каирбаръ!“ — „Пускай Кухулинъ“, сказалъ Каирбаръ, „раздѣлитъ мое стадо на холму: его грудь — жилище справедливости- Уходи ты, свѣтъ красоты“. — Я пошелъ и раздѣлилъ стада; оставался бѣлоснѣжный быкъ ¹²): я далъ этого быка Каирбару. Гнѣвъ Девгалы разгорѣлся.

„Сынъ Даммана“, начала красавица, „Кухулинъ огорчилъ мою душу. Я должна слышать о его смерти или покроетъ меня потовъ Лубара. Моя блѣдная тѣнь будетъ странствовать около тебя и сокрушаться о моей уязвленной гордости. Пролей кровь Кухулина или пронзи эту волнующуюся грудь“. — „Девгала“, сказалъ прекрасноволосый юноша, „какъ убью я сына Семо — онъ другъ моихъ сокровеннѣйшихъ мыслей! подыму-ли я на него мечъ?“ Она плакала три дня передъ вождемъ, на четвертый онъ сказалъ, что будетъ биться: „Я буду биться съ моимъ другомъ, Девгала, но я желалъ-бы пасть отъ его меча. Могъ-ли бы я бродить одинъ на холму? Могъли бы я видѣть могилу Кухулина?“ — Мы бились на равнинѣ Мури. Наши мечи избѣгали раны. Они скользили по нашимъ стальнымъ шлемамъ, они звенѣли по гладкимъ щитамъ. Девгала была близко и, улыбаясь, сказала сыну Даммана: „Твоя рука слаба, солнечный лучъ юности ¹³)! Твой возрастъ недостаточно силенъ, чтобы владѣть сталью. Сдайся сыну Семо: онъ скала на Мальморѣ“. Слезы были на главахъ юноши. Онъ сказалъ мнѣ прерывающимся голосомъ: „Кухулинъ, подними свой горбатый щитъ. Защищайся отъ руки твоего друга. Моя душа полна горя: я долженъ убить вождя людей!“ Я вздохнулъ, какъ вѣтеръ въ разсѣлинѣ утеса. Я поднялъ высоко остріе моей стали. Свѣтлый лучъ битвы палъ, первый изъ друзей Кухулина! Несчастна рука Кухулина съ тѣхъ поръ, какъ герой палъ!»

«Полонъ горя разсказъ сына колесницы ¹⁴)», сказалъ Карилль былыхъ временъ, "онъ уноситъ мою душу назадъ, къ старымъ временамъ, къ днямъ былыхъ годовъ. Часто слыхалъ я о Комалѣ, который также убилъ своего любимаго друга. Но побѣда сопровождала его мечъ, битва бывала рѣшена въ его присутствіи.

Комалъ былъ сынъ Альбіона, вождь сотни холмовъ! Его олени пили изъ тысячи потоковъ, тысячи утесовъ отвѣчали голосу его собакъ. Его лицо было нѣжно отъ юности, но рука его причиняла смерть героямъ. Одна милая была у него и прекрасна была она, дочь могущественнаго Конлоха ¹⁵). Среди женщинъ она казалась лучемъ солнца, ея волосы были воронова крыла ¹⁶). Ея собаки были пріучены въ охотѣ, ея тетива звенѣла отъ вѣтра. Ея душа остановилась на Комалѣ. Часто ихъ глаза встрѣчались съ любовью. Они охотились вмѣстѣ и счастье было въ ихъ тайныхъ рѣчахъ. Но дѣвушку любилъ Грумалъ, мрачный вождь туманнаго Ардвена. Онъ подстерегалъ ея одинокіе шаги въ верескѣ, врагъ несчастнаго Комала.

Однажды, утомленные охотой, когда туманъ скрылъ ихъ друзей, Комалъ и дочь Конлоха встрѣтились въ пещерѣ Ронана. Это было обычное убѣжище Комала. Ея стѣны были увѣшаны его оружіемъ. Тамъ было до сотни щитовъ съ ремнями ¹⁷), до сотни шлемовъ изъ звучной стали. «Отдохни здѣсь», сказалъ онъ, «любовь моя, Гольбина: ты свѣтъ пещеры Ронана! Олень появляется на вершинѣ горы Мора. Я ухожу, но я скоро вернусь». — «Я страшусь», сказала она, «мрачнаго Грумала, моего врага: онъ посѣщаетъ пещеру Ронана. Я отдохну среди оружія, но возвращайся скорѣе, мой милый». — Онъ пошелъ къ оленю Моры. Дочь Конлоха захотѣла испытать его любовь. Она одѣла свое прекрасное тѣло въ его доспѣхи ¹⁸), она вышла изъ пещеры Ронана. Онъ принялъ ее за врага. Его сердце забилось. Онъ измѣнился въ лицѣ и глаза его потемнѣли. Онъ натянулъ лукъ. Стрѣла полетѣла. Гольбина упала въ крови. Онъ бѣшено побѣжалъ навалъ: онъ звалъ дочь Конлоха. Нѣтъ отвѣта въ пустынной скалѣ. «Гдѣ ты, любовь моя?» Онъ увидалъ, наконецъ, ея трепещущее сердце, бившееся на пущенной имъ стрѣлѣ. «О дочь Конлоха, ты-ли это?» Онъ упалъ въ ней на грудь. Охотники нашли злополучную пару; потомъ онъ пошелъ на холмъ. Но часты и одиноки были его шаги вокругъ темнаго жилища его любви. Пришли корабли съ океана. Онъ сражался, и чужеземцы корабля бѣжали. Онъ искалъ смерти на полѣ битвы. Но кто могъ убить могущественнаго Комала? Онъ отбросилъ свой темно-бурый щитъ: стрѣла настигла его мужественную грудь ¹⁹). Онъ покоится со своей милой Гольбиной при шумѣ звучныхъ волнъ. Моряки, поднимаясь на волнахъ сѣвера, видятъ ихъ зеленыя могилы.

¹) Swarth.

²) Luath — собака Кухудина. Книга Лейнстера.

³) Degrena--Deo-grena — солнечный лучъ.

⁴) Совершенно современный оборотъ.

⁵) Curach.

⁶) Morglan.

⁷) Ca-olt.

⁸) Одинъ Кухулинъ, герои древняго цикла, сражается на колесницѣ.

⁹) Сравненіе съ пожаромъ въ пустынѣ, въ полѣ или въ лѣсу попадалось мнѣ въ пѣсняхъ современной Ирландіи.

¹⁰) Ferds, son of Damman.

¹¹) Devgala, Deugala.

¹²) Эпизодъ, взятый изъ Fain Bé Culаgne.

¹³) Sun-beam of youth.

¹⁴) Son of the car.

¹⁵) Conloch.

¹⁶) Her hair was the wing of the rаveu; обыкновенно красавицы шотландскихъ и ирландскихъ пѣсенъ желто-волосы и бѣлокуры.

¹⁷) Of thougs.

¹⁸) Мотивъ переодѣванія дѣвушки воиномъ, встрѣчаемый и въ другихъ народныхъ пѣсняхъ.

¹⁹) Красивая, но, конечно, не народная картина.

Пѣсня третья.

«Пріятны слова пѣсни», сказалъ Кухулинъ, «дороги сказанія былыхъ временъ. Они подобны тихой росѣ утра на вершинѣ утесовъ оленей, когда солнце еще слабо освѣщаетъ его откосы, а синее озеро спокойно въ долинѣ. О, Карриль, возвысь опять твой голосъ! Пускай услышу я пѣснь Сельмы, которую пѣли на моихъ веселыхъ пирахъ, когда Фингалъ, король щитовъ, былъ тамъ и разгорался, слыша про дѣла своихъ отцовъ».

«Фингалъ, ты, житель битвы» ¹), сказалъ Карриль, "рано начались твои военные подвиги. Лохлинъ былъ уничтоженъ твоимъ гнѣвомъ, когда твоя молодость спорила съ красотою дѣвъ. Онѣ улыбались красивому, цвѣтущему лицу героя, но смерть быль въ его рукахъ. Онъ былъ стремителенъ, какъ воды Лоры ²). Его воины слѣдовали за нимъ, какъ тысячи ревущихъ потоковъ. Они взяли въ плѣнъ короля Лохлина на войнѣ; они возвратили его его кораблямъ. Его высокомѣрное сердце надулось гордостью; смерть юноши была рѣшена въ его душѣ, потому что никто иной, кромѣ Фингала, не-осиливалъ мощи могучаго Старно ⁴). Онъ сидѣлъ въ залѣ своихъ раковинъ ⁵) въ Лохлинѣ, землѣ лѣсовъ. Онъ позвалъ сѣдовласаго Снивана, который часто пѣвалъ въ кругу гостей Лоды, когда камень могущества ⁶) слушалъ его голосъ, и битва превращалась въ поле доблести.

«Иди, сѣдовласый Сниванъ», сказалъ Отарно, «иди на скалу Ардвена ⁷), окруженную моремъ, скажи королю Сельмы, — онъ прекраснѣйшій изъ его тысячъ, скажи ему: я даю ему мою дочь, самую милую дѣву, чья бѣлоснѣжная грудь подымалась отъ дыханія. Ея руки бѣлы, какъ пѣна моихъ волнъ, ея душа великодушна и кротка. Пусть придетъ онъ со своими самыми храбрыми героями въ дочери потаеннаго зала ⁸). Сниванъ пришелъ въ жилищу Сельмы; прекрасноволосый ⁹) Фингалъ сопровождалъ его шаги. Его воспламененная душа летѣла къ дѣвушкѣ, когда онъ подымался на волнахъ сѣвера. „Привѣтствую тебя, король утесистаго Морвена“, сказалъ темный Старно, „привѣтствую героевъ могущества, сыновей отдаленнаго острова! Три дня будемъ пировать въ моихъ валахъ, три дня будемъ преслѣдовать моихъ вепрей, чтобы ваша слава могла дойти до дѣвушки, которая живетъ въ потаенномъ залѣ“.

Старно рѣшилъ ихъ смерть. Онъ далъ пиръ раковинъ. Фингалъ, который сомнѣвался во врагѣ, сохранилъ свое стальное оружіе. Сыны смерти ⁹) испугались, они бѣжали отъ главъ короля. Голосъ задушевной радости зазвучалъ, трепещущія арфы веселья натянулись. Барды пѣли битву героевъ, они пѣли вздымающуюся грудь любви. Тамъ былъ Уллинъ, бардъ Фингала, сладкій голосъ звучной Коны ¹⁰). Онъ хвалилъ домъ Лохлина и вождя, спустившагося съ высоты Морвена. Дочь Лохлина услыхала. Она оставила жилище ея потаеннаго вздоха. Она пришла во всей своей красотѣ, какъ луна изъ-за тучъ востока. Она сіяла своей привлекательностью. Ея шаги были, какъ музыка пѣсенъ. Она увидала юношу и полюбила его, о немъ былъ тайный вздохъ ея души. Ея голубые глава обращались на него тайно, она благословляла ¹¹) вождя звучнаго Морвена.

Третій день со своими лучами ярко свѣтилъ надъ лѣсомъ вепрей. Впереди подвигался темный Старно и Фингалъ, король щитовъ. Половину дня они провели на охотѣ, копье Сельмы было красно отъ крови. Тогда-то дочь Старно съ голубыми глазами, полными слегъ, тогда-то пришла она съ голосомъ любви и сказала королю Морвена: „Фингалъ, съ высоты сошедшій вождь, не довѣряй гордому сердцу Старно, въ этомъ лѣсу помѣстилъ онъ своего вождя. Опасайся лѣса смерти. Но помни, сынъ острова, помни Агандекку ¹²), спаси меня отъ гнѣва моего отца, король бурнаго Морвена!“

Юноша пошелъ, не обращая вниманія; его герои были около него. Сыны смерти падали подъ его рукой и Гормала отзывалась кругомъ. Сыны охоты собрались передъ жилищемъ Старно. Мрачнѣе тучи было чело короля. Его глава горѣли, какъ свѣтило ночи. „Приведите сюда“, онъ сказалъ, — „Агандекку къ ея возлюбленному королю Морвена. Его рука обагрена кровью моего народа, ея слова звучали не напрасно“. Она пришла съ глазами красными отъ слезъ, она пришла съ распущенными, развѣвающимися волосами. Ея бѣлая грудь подымалась отъ порывистыхъ вздоховъ, какъ пѣна многоводнаго Лубаро. Старно пронзилъ ея бокъ сталью. Она пала, какъ комъ снѣга, который скатывается со скалъ Рована, когда лѣса безмолвны, и эхо усиливается въ долинѣ. Фингалъ взглянулъ на своихъ доблестныхъ вождей — его доблестные вожди взяли оружіе. Поднялся ревъ ужасной битвы, Лохлинъ бѣжалъ или падалъ. Онъ скрылъ блѣдную дѣвушку съ нѣжной душой въ своемъ подымающемся на волнахъ кораблѣ ¹³). Ея могила воздвигнута на Ардвенѣ, море реветъ кругомъ ея тѣснаго жилища».

«Благословенна ея душа», сказалъ Кухулинъ, «благословенъ ротъ пѣсенъ ¹⁴). Могуча была юность Фингала, могуча его рука въ старости. Лохливъ еще разъ падетъ передъ королемъ звучащаго вхомъ Морвена ¹⁵). Покажи свое лицо изъ-за тучъ, о луна! Свѣти его бѣлымъ парусамъ на волнахъ, а ты, какой либо могучій духъ неба, скрывающійся на этой низко! тучѣ, отврати его темные корабли отъ скалъ, ты наѣздникъ бури!» ¹⁶).

Таковы были слова Кухулина у звучнаго горнаго потока, когда Кальмаръ, раненый сынъ Маха, всходилъ на холмъ. Весь въ крови, пришелъ онъ съ поля. Онъ опирался на свое гнущееся копье. Ослабѣла рука битвы, но сильна душа героя! — «Привѣтъ тебѣ, сынъ Маха», сказалъ Конналъ, «привѣтствуютъ тебя твои друзья. Но зачѣмъ прерывистый вздохъ вырывается изъ груди его, никогда прежде не знавшей страха?» — И никогда Конналъ не узнаетъ страха — онъ вождь острой стали ¹⁷). Моя душа разгорается въ опасности, при громѣ оружія. Я изъ рода битвъ. Мои отцы никогда не знали страха.

Эпизодъ: Кормаръ ¹⁸) былъ первымъ изъ моего рода. Онъ носился въ бурѣ волнъ. Его черная лодка подымалась на волнахъ океана, онъ несся на крыльяхъ вѣтра. Однажды духъ ночью поднялъ бурю: вздулось море и скалы отвѣчали ему. Вѣтеръ гналъ облава, молніи перелетали на огненныхъ крыльяхъ. Онъ испугался и вернулся на землю, а потомъ устыдился своего страха я кинулся обратно на волны искать сына вѣтра. Трое юношей управляли несшейся по волнамъ лодкой — онъ стоялъ съ обнаженнымъ мечемъ. Когда проносился 'низко-нависшій туманъ, онъ ловилъ его кудрявую голову, мечъ его искалъ врага въ темной глубинѣ. Сынъ вѣтра покинулъ воздухъ. Луна и звѣзды возвратились. Такова была смѣлость моего рода. Кольмаръ таковъ-же, какъ его отцы. Опасность бѣжитъ отъ его поднятаго меча. Кто больше отваживается, тотъ больше успѣваетъ!

Но теперь, сыны зеленаго Эрина, уходите-же изъ кроваваго вереска Лены. Соберите печальный остатокъ нашихъ другей и присоединитесь въ мечу Фингала! Я слышалъ звонъ подходящаго войска Лохлина. Кольмаръ останется и будетъ биться. Мой голосъ, друзья мои, будетъ такъ звонокъ, будто тысячи слѣдуютъ за мной. Но, сынъ Семо, вспомни меня. Вспомни о мертвомъ тѣлѣ Кольмара. Когда Фингалъ опустошитъ поле, положи меня подъ камни памятника, чтобы будущія времена могли радоваться моей извѣстности".

— «Нѣтъ, сынъ Маха», сказалъ Кухулинъ, «я никогда не оставлю тебя здѣсь. Моя радость въ неравномъ бою, моя душа растетъ въ опасности. Конналъ и Карриль былыхъ временъ, уведите печальныхъ сыновъ Эрина. Когда битва окончится, ищите насъ на этой узкой дорогѣ: мы падемъ бливъ этого дуба въ потокѣ битвы тысячъ. О сынъ Фихила, спустись со своимъ летящимъ копьемъ и бѣги черезъ верескъ Лены. Скажи Фингалу, что Эринъ палъ. Проси прійти короля Морвена: о, пусть онъ придетъ, какъ солнце въ бурю, чтобы возвратить островъ».

Сѣрое утро зачиналось надъ Кромлой. Сошли сыны моря. Кольмаръ съ разгорѣвшейся гордой душой стоялъ впереди, чтобы встрѣтить ихъ. Но блѣдно было лицо вождя. Онъ опирался на отцовское копье, то копье, которое онъ принесъ изъ Лары, когда душа его матери была печальна, душа одинокой Альклехи ¹⁹), увядающей въ многолѣтнемъ горѣ. Но теперь герой падаетъ медленно, какъ дерево на равнинѣ. Мрачный Кухулинъ стоитъ одинъ, какъ утесъ въ песчаной долинѣ. Море приходитъ со своими волнами и реветъ вокругъ его твердыхъ сватовъ, его вершина покрыта пѣной, холмы кругомъ отзываются эхомъ.

Теперь изъ сѣраго тумана океана показываются бѣлопарусныя суда Фингала. Ихъ высокія мачты кажутся лѣсомъ, когда они одно за другимъ качаются на катящихся волнахъ. Сваранъ увидалъ ихъ съ холма. Онъ вернулся отъ сыновъ Эрина. Какъ звучное море омываетъ сотни острововъ Инистора ²⁰), такъ шумно, обширно, необъятно обратились противъ короля сыновья Лохлина. Но Кухулинъ, наклоняясь со е левами, печально и медленно волоча за собой свое длинное копье, опускается на землю въ лѣсѣ Кромлы и оплакиваетъ своихъ павшихъ друзей. Онъ страшится лица Фингала, который привыкъ привѣтствовать его съ полей слезы.

«Сколько здѣсь лежитъ моихъ героевъ, вождей рода Эрина, тѣхъ, которые были веселы въ валѣ пиршествъ, когда поднимался звонъ раковинъ. Но никогда уже не найду я ихъ слѣдовъ въ верескѣ, никогда больше не услышу ихъ голосовъ на охотѣ: блѣдны, безмолвны, повержены на кровавое море они, бывшіе мои друзья. О, духи недавно-умершихъ, встрѣтьте Кухулина въ его верескѣ, когда шелестъ листьевъ звучитъ въ пещерѣ Туры. Здѣсь, удалившись это-всѣхъ, я буду лежать, никому невѣдомый. Ни одинъ бардъ не услышитъ обо мнѣ. Сѣрые камни не будутъ воздвигнуты въ память моей славы. Оплакивай меня вмѣстѣ съ мертвыми, о Брагела ²¹), погибла моя слава». Таковы были слова Кухулина, когда онъ опустился на землю въ лѣсахъ Кромли ²²).

Фингалъ, во весь ростъ стоя на своемъ кораблѣ, протянулъ передъ собой свое блестящее копье. Ужасно было сверканье его стали; оно было какъ зеленый метеоръ смерти ²³), опускающійся въ верескѣ Мальмора, когда путникъ одинокъ и полная луна затмилась на небѣ.

«Битва кончена», сказалъ король, «я вижу кровь моихъ друзей. Печаленъ верескъ Лены, грустны дубы Кромлы. Охотники пали во цвѣтѣ силъ. Нѣтъ болѣе сына Семо. Рино ²⁴) и Филланъ ²⁵), мои сыновья, трубите въ рогъ Фингала. Взойдите на этотъ холмъ на берегу, вызывайте дѣтей врага, сзывайте ихъ съ могилъ Ламдарга ²⁶), вождя былыхъ временъ. Пусть вашъ голосъ будетъ какъ голосъ вашего отца, когда онъ во всей силѣ начиналъ битву. Я жду Сварана на берегу Лены, пустъ придетъ онъ со всѣмъ своимъ народомъ. Сильны въ битвѣ друзья убитаго!»

Прекрасный Рино, какъ молнія, блеститъ кругомъ; мрачный Филланъ спустился, какъ тѣнь осени; голоса ихъ раздались надъ верескомъ Лены. Сыны океана услыхали рогъ Фингала. Какъ ревущій приливъ океана, возвращающійся отъ царства снѣговъ, такъ мощно, такъ мрачно, такъ стремительно спустились сыны Лохлина. Впереди ихъ показался король въ вловѣщей красѣ своего оружія. Гнѣвомъ горѣло его темносмуглое лицо, его глаза сверкали огнемъ доблести. Фингалъ увидѣлъ сына Старно, онъ вспомнилъ Агандекку, потому что Сваранъ слегами юности оплакалъ свою бѣлогрудую сестру. Онъ послалъ Уллина пѣсенъ ²⁷) просить его на пиръ раковинъ, потому что въ памяти Фингала встало пріятное воспоминаніе его первой любви.

Уллинъ пришелъ шагами старости и сказалъ сыну Старно: «О ты, живущій далеко, какъ утесъ, окруженный своими волнами! Приди на пиръ короля и проведи день въ покоѣ. Завтра будемъ биться, Сваранъ, и будемъ разбивать звучные щиты». — «Сегодня будемъ мы ломать звучные щиты», сказалъ гнѣвный сынъ Огарно. «Завтра будетъ, готовъ мой пиръ, но Фингалъ будетъ лежать на землѣ». — «Пусть будетъ вавтра готовъ его пиръ», сказалъ Фингалъ съ улыбкой. «Сегодня, сыны мои, мы будемъ разбивать звучные щиты. Оссіанъ, стой бливъ моей руки. Голь ²⁸), подыми свой грозный мечъ. Фергусъ ²⁹), натяни свой согнутый лукъ; брось по воздуху свое копье, Филланъ. Подымите ваши щиты, какъ дискъ темной луны; ваши копья пусть будутъ метеорами смерти. Слѣдуйте за мной по пути моей славы, сравняйтесь со мной въ подвигахъ битвы!»

Какъ сотни вѣтровъ на Морвенѣ, какъ потоки сотни холмовъ, какъ тучи, летящія другъ за другомъ по небу, какъ темный океанъ осаждаетъ пустынный берегъ, такъ шумно, такъ обширно, такъ ужасно смѣшались войска на звучномъ верескѣ Лены. Стоны людей раздавались надъ холмами, точно тучи ночью скопляются надъ Коной; раскаты грома гремятъ, и тысячи духовъ вскрикиваютъ сразу въ глухомъ вѣтрѣ. Фингалъ стремился со всей своей силой, ужасный, какъ духъ Тренмора, когда въ вихрѣ вѣтра онъ приходитъ на Морвенъ взглянуть за дѣтей его славы. Дубы шумятъ на своихъ горахъ и скалы падаютъ передъ нимъ. Быстро переносится онъ съ холма на холмъ, мелькая какъ молнія ночью. Руки моего отца были въ крови, когда онъ размахивалъ своимъ блестящимъ копьемъ. Онъ вспоминаетъ битвы своей юности, поле опустошено на его пути.

Рино идетъ, какъ столбъ огня. Темно чело Голя, Фергусъ стремится впередъ на своихъ, какъ вѣтеръ быстрыхъ ногахъ, Филланъ подобенъ туману на холмѣ, Оссіанъ спускается, какъ утесъ. Я восхищался мощью короля. Многіе пали отъ моей руки, зловѣщъ былъ блескъ моего меча! Мои волосы не были тогда сѣды, не дрожали мои руки отъ старости, мои глаза еще не сомкнулись во мракѣ, мои ноги не слабѣли въ бѣгѣ.

Кто можетъ разсказать о гибели народовъ? Кто можетъ разсказать о дѣлать могучихъ героевъ, когда кипучій въ своемъ гнѣвѣ Фингалъ уничтожилъ сыновей Лохлина? Стоны подымались за стонами, отъ холма къ холму, пока ночь не по крыла всѣхъ. Блѣдные, оглушенные, подобно стаду оленей, сходятся на Ленѣ сыны Лохлина. Мы сѣли и слушали живую арфу на берегу благороднаго потока Лубара ³⁰). Фингалъ самъ былъ бливъ врага. Онъ слушалъ разсказы своихъ бардовъ. Его богоподобный родъ ³¹), вожди былыхъ временъ, являлись въ пѣснѣ. Полный вниманія, опираясь на свой щитъ, сидѣлъ король Морвена. Вѣтеръ развѣвалъ его волосы, его мысли были обращены во днямъ минувшихъ лѣтъ. Близъ него, опираясь на свое острое копье, стоялъ мой юный, мой доблестный Оскаръ. Онъ любовался королемъ Морвена: его дѣла воодушевляли его.

«Сынъ моего сына», началъ король, «о, Оскаръ, гордость юности, я видѣлъ блескъ твоего меча, я гордился моимъ родомъ, наслѣдуй славу нашихъ отцовъ, будь тѣмъ, чѣмъ они были, когда жилъ Тренморъ, первый изъ людей, и Трохалъ ³²), отецъ героевъ. Они юношами сражались въ битвѣ, о нихъ была пѣснь бардовъ. О, Оскаръ, повергай сильнаго рукой, пощади слабаго. Какъ многоводный потокъ устремляйся на враговъ твоего народа, будь вѣтеркомъ, что колышетъ траву, для тѣхъ, кто проситъ твоей помощи. Такъ жилъ Тренморъ, таковъ былъ Трохалъ и таковъ былъ Фингалъ. Моя рука была поддержкой обиженнаго, слабый отдыхалъ за блескомъ моей стали».

Эпизодъ: «Оскаръ! я былъ молодъ, какъ ты, когда милая Файнасоллисъ ³³) пришла, этотъ лучъ солнца, этотъ кроткій свѣтъ любви, дочь короля Брака ³⁴). Я тогда вернулся изъ вереска Коны, и немногіе слѣдовали за мной. Далеко явилась бѣлопарусная лодка, мы увидали ее, какъ туманъ, несущійся по вѣтру надъ моремъ. Она скоро приблизилась, мы увидали прекрасную. Ея бѣлая грудь подымалась отъ вздоховъ, вѣтеръ игралъ ея распущенными темными волосами, слезы катились по ея румянымъ щекамъ. Дочь красоты, сказалъ я спокойно, о чемъ вздыхаетъ твоя грудь? Не могу-ли я, не смотря на всю мою молодость, защитить тебя, дочь моря? Хотя мечъ мой и не всѣхъ превосходить въ бою, но сердце мое неустрашимо».

«Къ тебѣ я бѣгу», сказала она со вздохомъ, «о князь могучихъ людей, въ тебѣ я бѣгу, вождь щедрыхъ раковинъ, защитникъ слабой руки. Мнѣ предназначался самый лучшій изъ племени звучнаго острова короля Брака; холмы Кромлы слышали вздохи любви въ несчастной Файнасоллисъ. Вождь Сора находилъ меня прекрасной, онъ полюбилъ дочь Брака! Его мечъ — лучъ свѣта. Но мрачно его чело я буря въ душѣ его. Въ бурномъ морѣ я избѣгаю его, но вождь Сора меня преслѣдуетъ». — «Отдохни за моимъ мечемъ», сказалъ я, «успокойся въ мирѣ, лучъ свѣта! Угрюмый вождь Сора долженъ будетъ бѣжать, если рука Фингала подобна его душѣ. Въ уединенной пещерѣ я могу скрыть тебя, дочь моря, но Фингалъ никогда не бѣжитъ. Я радуюсь въ бурѣ мечей, когда грозитъ опасность». — Я видѣлъ слезы на ея щекахъ, я сожалѣлъ красавицу Брака. Но вотъ, какъ отдаленный, ужасный валъ, показался корабль бурнаго Барбара. Его высокія мачты, одѣтыя бѣлоснѣжными парусами, качаются надъ моремъ. Бѣлыми гребнями разбѣгается вода по бокамъ, мощь океана звучитъ. «Приди», сказалъ я, «приди съ ревущаго океана, ты, наѣздникъ бури, раздѣли пиръ въ моемъ жилищѣ. Это домъ чужестранцевъ».

«Дѣвушка, дрожа, стояла около меня: онъ натянулъ лукъ — она пала. „Вѣрна твоя рука“, сказалъ я, „но слабъ былъ твой врагъ“. Мы бились на жизнь и смерть — онъ палъ отъ моего меча. Мы положили въ двѣ каменныя могилы несчастныхъ юныхъ любовниковъ. Таковъ былъ я въ моей юности, о Оскаръ, будь ты, какъ Фингалъ, въ тотъ возрастъ. Никогда не ищи битвы, по не избѣгай ея, когда она придетъ»!

"Темноволосые Филланъ и Оскаръ, вы такъ стремительны въ бѣгѣ. Бѣгите впередъ по вереску, посмотрите на сыновей Лохлина. Вдали я слышу шумъ ихъ ногъ, какъ отдаленные звуки въ лѣсахъ.

«Идите, чтобы не могли они бѣжать отъ моего меча по волнамъ сѣвера, потому что многіе вожди Эрина лежатъ здѣсь на мрачномъ ложѣ смерти! Повержены были дѣти войны, сыновья звучащей эхомъ Кромлы». Героя побѣжали, какъ два темныхъ облака, какъ двѣ темныя тучи, колесницы духовъ, когда мрачныя дѣти воздуха выходятъ пугать несчастныхъ людей. Тогда-то Голь, сынъ Морни, стоялъ, какъ утесъ ночью. Его копье отразило свѣтъ звѣзды, его голосъ гремѣлъ, какъ множество потоковъ.

«Сынъ битвы», вскричалъ вождь, «о Фингалъ, король раковинъ! пусть барды многихъ пѣсенъ усыпляютъ друзей Эрина. Фингалъ, вложи въ ножны твой мечъ смерти, а народъ твой пусть бьется. Мы остаемся вдали отъ славы, одинъ нашъ король — сокрушитель щитовъ! Когда утро встанетъ на нашихъ холмахъ, въ отдаленіи смотри на наши дѣла. Пусть Лохлинъ почувствуетъ мечъ сына Морни, чтобы барды могли пѣть о немъ. Таковъ былъ изстари обычай въ благородномъ родѣ Фингала. Таковъ былъ и твой собственный, король мечей, въ битвѣ копій».

«О сынъ Морни», отвѣтилъ Фингалъ, «я радуюсь твоей славѣ. Бейся, но мое копье будетъ близко, чтобы помочь тебѣ въ опасности. Подымайте, подымайте свой голосъ, вы, сыны пѣсни, и усыпляйте меня. Здѣсь ляжетъ Фингалъ подъ вѣтромъ ночи. И если ты, Агандекка, среди дѣтей твоей страны близко скрываешься въ порывѣ вѣтра, среди высоко качающихся мачтъ Лохлина, приди ко мнѣ въ сновидѣніи, моя красавица, покажи твое прекрасное лицо моей душѣ».

Стройно зазвучало много арфъ и много голосовъ. Они пѣли о благородныхъ дѣлахъ Фингала, о его благородномъ родѣ, и иногда въ хвалебныхъ звукахъ слышно было имя Оссіана. Я часто сражался и часто побѣждалъ въ битвахъ копій. Но слѣпой и покинутый, въ слезахъ, я брожу съ мелкими людьми! О! Фингалъ, я не нижу тебя съ твоимъ воинственнымъ родомъ. Дикіе олени кормятся на зеленой могилѣ могучаго короля Морвена. Миръ твоей душѣ, король мечей, наиславнѣйшій за холмахъ Коны.

¹) Dweller of battle.

²) Кемпбелъ, издатель Маквереона, полагаетъ, что это Don-Lora въ сѣверной части страны Антріумъ, противоположной Морвену (стр. 44, т. 1).

³) Starno, отецъ Сварана, короля Лохлина (Скандинавія), въ другахъ поэмахъ Макферсона является очень жестокихъ и кровожаднымъ.

⁴) Зала раковинъ, т. е. пировъ; по свѣдѣніямъ Блэра, шотландцы пили вино или какой нибудь другой напитокъ изъ раковинъ, — вѣроятно, вино, знакомство съ которымъ они могли получить отъ римлянъ, своихъ сосѣдей. O’Curry ничего не говоритъ о раковинахъ, онъ описываетъ кубки изъ рога, изъ металла: Man. and. cuatom. vol. III of dress. and ornom. in ancient Erinn. Зала — особое помѣщеніе для пировъ или совѣщаній по Блэру и O’Curry: vol III, of buildings, furniture etc. in ancient Erinn.

⁵) The stone of power — по Кэмбелю это намекъ на религіозный культъ скандинавовъ (v. I, р. 44).

⁶) Ardven — часть теперешняго Argyleshire — гряда высокихъ горъ.

⁷) Secret hall. Дѣвушки Скандинавіи не пользовались такой свободой, какъ дочери Шотландіи и Ирландіи.

⁸) Tair--haired.

⁹) Sone of death--двойное сравненіе убійцы.

¹⁰) The eweet voice of reeounding Сона.

¹¹) She blest — очевидно, выраженіе современное.

¹²) Agandecca.

¹³) Bounding ehip.

¹⁴) Blessed be the mouth of the song.

¹⁵) Echoing Morven.

¹⁶) The rider of storm.

¹⁷) Chief of the pointed steel.

¹⁸) Cormar.

¹⁹) Alecletha.

²⁰) Inietore--lnei Ore, F. B. 93.

²¹) Bragela--mua Кухулина, въ ирландскихъ преданіяхъ ее зовутъ Emar.

²²) Родъ refrain.

²³) The green meteor of death — непонятное для меня опредѣленіе.

²⁴) Ryno — младшій сынъ Фингала.

²⁵) Fillan — младшій вождь. — Fial. — р. 310. 31. Irische-Texte.

²⁶) Lamdarg — ирландскій герой древняго цикла.

²⁷) Ullin of songe.

²⁸) Gaul — слѣпой по старо-ирландски; герой сказаніи и причина битвы при Кнухѣ.

²⁸) Fergus — бардъ и сынъ Фингала, перевившій также битву при Габорѣ.

²⁹) Lubar’e gentle etream.

³⁰) Godlike race.

³¹) Trothal будто-бы отецъ Трейнора.

³²) Fainae’ollis.

³³) По мнѣнію Кэмбеля, Craca — одинъ изъ острововъ по близости Шотландіи (р. 54, v. 1).

Пѣсня четвертая.

Кто идетъ съ пѣснями съ холма, какъ радуга надъ дождливой Леной? Это дѣва съ голосомъ любви, бѣлогрудая дочь Тоскара! Часто слышала ты мою пѣснь, часто лились слезы красоты. Пришла-ли ты на битву твоего народа слышать о дѣлахъ Оскара? Когда перестану я плакать у потоковъ звучной Коны? Мои года прошли въ битвѣ. Моя старость омрачена горемъ. — Дочь съ бѣлоснѣжной рукой, я не былъ такъ печаленъ и слѣпъ, я не былъ такъ печаленъ и одинокъ, когда Евераллинъ ¹) любила меня, Евераллинъ съ темными волосами, бѣлогрудая дочь Бранно ²). Тысячи героевъ искали дѣвушки; она отказала любви тысячъ, она презирала сыновъ меча — пріятенъ ея главамъ былъ Оссіанъ. Я пошелъ за дѣвушкой на зыбучіе пески Лего ³). Тамъ были двѣнадцать человѣкъ изъ моего народа, — сыны бурнаго Морвена! Мы пришли къ Бранно, другу чужестранцевъ, Бранно звучной кольчуги ⁴). «Откуда пришли вы, стальныя руки» ⁵), онъ сказалъ. «Не легко получить дѣвушку, которая отказала голубоокимъ сынамъ Эрина! Но привѣтъ тебѣ, сынъ Фингала. Счастлива дѣвушка, которая ждетъ тебя! Если-бы у меня было двѣнадцать дочерей красоты, ты могъ-бы выбирать, сынъ славы!»

Онъ открылъ жилище дѣвушки, темноволосой Евераллинъ ⁶). Радость была въ нашихъ мужественныхъ грудяхъ, мы привѣтствовали дѣву Бранно. На верху надъ нами, на холмѣ явился народъ величаваго Корнака ⁷); съ вождемъ было восемь героевъ, далеко свѣтился верескъ отъ ихъ оружія. Вотъ Колла, вотъ Дурра ⁸), наносящій раны, вотъ могущественный Тоскаръ ⁹) и Таго ¹⁰); такъ стоялъ побѣдоносный Фресталъ ¹¹), Дайра ¹²) счастливыхъ подвиговъ, Дала ¹³), оплотъ битвы на тѣсномъ пути. Мечъ сверкалъ въ рукѣ Кормака. Пріятенъ былъ видъ героевъ! У Оссіана было восемь героевъ: Уллинъ, бурный сынъ войны ¹⁴), Мулло ¹⁵) великодушныхъ дѣлъ, благородный, пріятный Скелаха ¹⁶), Огланъ ¹⁷) и гнѣвный Сердалъ ¹⁸), Думариканъ — чело смерти ¹⁹). Не остался позади и Отаръ ²⁰), такъ извѣстный далеко на холмахъ Ардвена.

Огаръ встрѣтилъ могучаго Дала лицомъ къ лицу на полѣ героевъ. Битва вождей была какъ вѣтеръ на пѣнистыхъ волнахъ океана. Не забывалъ своего короткаго меча Огаръ, оружіе, которое, онъ любилъ. Девять разъ онъ всадилъ его въ бокъ Дала; бурная битва рѣшилась. Три раза ударилъ я въ щитъ Кормака, три раза сломалъ онъ свое копье. Но несчастливъ былъ юноша любви — я снесъ ему голову и пять разъ потрясъ его за волосы. Друзья Кормака побѣжали. Это-бы сказалъ мнѣ, милая дѣва, когда я бился въ битвѣ, что слѣпой, покинутый и одинокій, я буду проводить ночь. Крѣпка должна была бы быть его кольчуга и рука несравнима въ битвѣ.

Звукъ музыки замолкъ надъ мрачнымъ верескомъ Лены; сильно дулъ порывистый вѣтеръ; могучій дубъ отряхалъ свои листья. Объ Евераллинѣ думалъ я, когда пришла она во всемъ блескѣ красоты. Ея голубые глаза были полны слезъ. Она стояла на облакѣ передъ моими взорами и говорила слабымъ голосомъ: «Вставай, Оссіанъ, вставай и спаси моего сына, спаси Оскара, князя людей ²¹). Близъ краснаго дуба, у потока Лубара, онъ бьется съ сынами Лохлина». Она скрылась опять въ своемъ облакѣ. Я одѣлся въ сталь, мое копье поддерживало мои шаги, мое бряцающее оружіе звенѣло. Я напѣвалъ, какъ я привыкъ въ опасности, пѣсни о герояхъ былыхъ временъ. Лохлинъ услыхалъ меня, точно дальній громъ. Они бѣжали; мой сынъ преслѣдовалъ.

Я звалъ его, какъ отдаленный потокъ. Оскаръ обернулся на Лену. «Не старайся преслѣдовать врага», я сказалъ, «хотя Оссіанъ за тобою». Онъ пришелъ, и пріятенъ былъ моему уху звонъ стали Оскара. — «Зачѣмъ остановилъ ты мою руку», сказалъ онъ, "пока смерть не настигла всѣхъ? Мрачны и ужасны встрѣтили они у потока твоего сына и Фвллана. Они поджидали мрака ночи. Наши мечи побѣдили многихъ. Но какъ вихри ночи гонятъ океанъ на бѣлые пески Моры, такъ мрачно подвигались сыны Лохлина по звучному вереску Лены. Духи ночи кричали вдали, я видѣлъ свѣтила смерти. Дай мнѣ разбудить короля Морвена, улыбающагося въ опасности, — онъ подобенъ солнцу на небѣ, показывающемуся въ бурю.

Фингалъ проснулся отъ сна и опирался на щитъ Тренмора, — темно бурый щитъ его отцовъ, подымаемый ими въ битву въ старину. Герой видѣлъ во снѣ печальный образъ Агандекки. Она пришла съ океана, она медленно, одиноко двигалась надъ Леной. Ея лицо было блѣдно, какъ туманъ Кромлы. Мрачны были слезы на ея щекахъ, она часто протягивала свою туманную руку изъ-подъ своей одежды, изъ-подъ облаковъ пустыни; она подняла свою прозрачную руку къ Фингалу и отвратила свои безмолвные глаза. «О чемъ плачешь ты, дочь Старно?» сказалъ Фингалъ со вздохомъ, «почему твое лицо такъ блѣдно, прекрасная путница облаковъ ²²)?» Она унеслась по вѣтру Левы. Она покинула его въ глухую ночь, она оплакивала сыновей своего племени, которые должны были пасть отъ руки Фингала.

Герой вскочилъ, проснувшись. Онъ видѣлъ еще ее въ глубинѣ своей души. Звучные шаги Оскара приблизились. Король видѣлъ сѣрый щитъ ²³) у его бока, потому что слабые лучи утра появились надъ водами Уллина. «Что дѣлаютъ враги въ своемъ страхѣ?» сказалъ вставшій король Морвена, «бѣгутъ-ли они черезъ пѣну океана, или задутъ битвы стали?» Но зачѣмъ спрашивать Фингалу: ранній утренній вѣтеръ доноситъ ихъ голоса. «Бѣги по вереску Лены, Оскаръ, пробуди нашихъ друзей!»

Король стоялъ, какъ камень Лубара. Трижды поднималъ онъ свой ужасный голосъ, — олень вздрагивалъ у источниковъ Кромлы, вершины утесовъ потрясались, какъ тысячи горныхъ потоковъ, что стремятся, ревутъ и пѣнятся, и какъ облака сгущаются передъ бурей на голубомъ лицѣ неба, такъ на встрѣчу ужасному голосу Фингала собираются сыны пустыни. Пріятенъ былъ голосъ короля Морвена воинамъ его страны. Часто водилъ онъ ихъ въ битву, часто возвращался съ добычей враговъ! «Пойдемте биться», сказалъ король, «вы, сыны звучной Сельмы, пойдемъ на смерть тысячъ: сынъ Комхала увидитъ битву, мой мечъ будетъ размахиваться на холмѣ для защиты моего народа въ битвѣ; но никто не будетъ нуждаться въ ней, воины, пока бьется сынъ Морни, вождь могучихъ людей. Онъ будетъ направлять мою битву, чтобы слава его могла быть воспѣта въ пѣснѣ! О вы, духи умершихъ героевъ, вы, наѣздники бури ²⁴) Кромлы, примите моихъ павшихъ людей съ радостью и отнесите ихъ на свои холмы. И пусть вѣтеръ Лены носитъ ихъ надъ моими морями, чтобы они могли являться маѣ въ безмолвныхъ свахъ и восхищать мою душу во время покоя! Филланъ и Оскаръ съ темными волосами, Рино съ острой сталью, смѣло идите въ битву, смотрите на сына Морни, — пусть будутъ ваши мечи, какъ его, въ борьбѣ: смотрите на дѣла его рукъ, защищайте друзей вашего отца, вспомните вождей былыхъ временъ. Дѣти мои, я все-же увижу васъ, хотя-бы и пали вы здѣсь въ Эринѣ. Скоро наши холодныя, блѣдныя тѣни встрѣтятся въ облакѣ при бурномъ вѣтрѣ Коны.» Король Сельмы ушелъ, какъ темное, бурное облако, пересѣкаемое красной молніей небесъ, убѣгающее на западъ отъ утреннихъ лучей; ужасенъ свѣтъ его оружія, двѣ пики въ его рукѣ. Его сѣдые волосы развѣваются по вѣтру, онъ часто оглядывается на битву. Три барда сопровождали сына славы, чтобы передавать его слова вождямъ. Высоко на откосѣ Кромлы онъ сидѣлъ, размахивая свѣтлымъ мечемъ, и мы двигались по его знаку.

Радость освѣтила лицо Оскара, его щеки были красны, его глава проливали слезы. Мечъ, какъ лучъ огня въ его рукѣ. Онъ пришелъ и улыбаясь сказалъ Оссіану: «О управляющій битвой стали, отецъ мой, выслушай твоего сына, уйди съ могучимъ вождемъ Морвена. Дай мнѣ славу Оссіана. Если я паду здѣсь, о вождь, вспомни эту бѣлоснѣжную грудь, одинокій солнечный лучъ моей любви, бѣлорукую дочь Тоскара. Съ красными щеками наклоняется она со скалы надъ потокомъ, ея мягкіе волосы распадаются по ея груди, когда она ищетъ взглядомъ Оскара. Скажи ей, что я сталъ на моихъ холмахъ легконосящимся сыномъ вѣтра, скажи ей, что въ облавѣ я могу явиться милой дѣвушкѣ Тоскара!»

— «Воздвигни, Оскаръ, воздвигни лучше мою могилу, я не хочу, я не уступлю тебѣ битвы. Первая и самая кровавая въ битвѣ рука моя будетъ учить тебя, какъ сражаться. Но не забудь, мой сынъ, положить этотъ мечъ, этотъ лукъ, рогъ моихъ оленей со мной въ тотъ мрачный и узкій домъ, который отмѣченъ однимъ сѣрымъ камнемъ. Оскаръ, у меня нѣтъ милой, которую поручилъ-бы я заботамъ моего сына, нѣтъ болѣе Евераллины, милой дочери Бранно».

Таковы были наши слова, когда достигъ до насъ громкій голосъ Голя, усиленный вѣтромъ. Онъ высоко размахивалъ мечемъ своего отца. Мы кинулись на раны и смерть. Какъ, волны съ ревомъ вздуваютъ надъ пучиной свои бѣлые гребни какъ тинистыя скалы встрѣчаютъ шумныя волны, такъ нападали и бились враги. Воинъ схватывался съ воиномъ, сталь звучала о сталь. Щиты звенѣли и воины падали. Ихъ мечи подымались и ударяли, какъ сотни молотовъ по красному сыну горна ²⁵).

Голъ налетѣлъ, какъ вихрь въ Ардвенѣ. Его мечъ наносилъ гибель героямъ. Сваранъ былъ, какъ огонь пустыни въ шелестящемъ верескѣ Гормалы! Какъ передамъ я въ пѣснѣ смерть многихъ копій? Мой мечъ поднимался высоко и пылалъ въ битвѣ крови. Ужасенъ былъ ты, Оскаръ, мой лучшій, мой славнѣйшій сынъ. Я радовался въ глубинѣ души, когда его мечъ мелькалъ надъ убитыми. Враги бѣжали, сломя голову, сквозь верескъ Лены. Мы преслѣдовали и убивали. Какъ камни катятся по скаламъ, какъ топоры ²⁶) звучатъ въ лѣсахъ, какъ отрывистые, зловѣщіе раскаты грома надъ холмами, такъ слѣдовали ударъ за ударомъ и смерть за смертью отъ руки Оскара и Оссіана.

Но Сваранъ окружилъ сына Морни, какъ волны окружаютъ Инистору. Видя это, король привсталъ на своемъ холмѣ и хватился было за копье. «Иди, Уллинъ, иди, мой престарѣлый бардъ», началъ король Морвена, «напомни могучему Голю битвы ²⁷), напомни ему объ его отцахъ. Поддержи пѣснью слабѣющую битву, потому что пѣсня оживляетъ бой». Высокій Уллинъ пошелъ шагами старости и сказалъ королю мечей: «Сынъ вождя благородныхъ коней ²⁸), высоко-прыгающій король копій! ²⁹) Могучая рука во всѣхъ опасностяхъ, твердое сердце, которое никогда не уступаетъ! Вождь остроконечнаго оружія смерти ³⁰), срази врага, пусть ни одинъ бѣлый парусъ не качается вокругъ мрачной Инисторы. Будь рука твоя подобна грому, глаза — пламени, а сердце — крѣпкому утесу. Размахивай мечемъ, какъ метеоромъ ночи, поднимай свой щитъ, какъ пламя смерти. Сынъ вождя благородныхъ коней, руби врага! Уничтожай!» Сердце героя сильно билось. Но Сваранъ пришелъ съ битвой. Онъ разсѣкъ щитъ Гола надвое. Сыны Сельмы побѣжали.

Наконецъ Фингалъ поднялся въ оружіи. Трижды прозвучалъ его ужасный голосъ, Кромла отвѣчала кругомъ. Тихо стояли сыны пустыни, они опустили свои покраснѣвшія лица къ землѣ, стыдясь присутствія короля. Онъ пришелъ, какъ дождевая туча въ солнечный день, когда медленно подвигается она по холмамъ, а поля ожидаютъ ливня. Безмолвіе сопровождаетъ его медленное движеніе, но скоро подымается буря. Сваранъ увидалъ ужаснаго короля Морвена. Онъ остановился среди своего бѣга. Мрачно оперся онъ на свое копье, осматриваясь кругомъ своими красными глазами. Безмолвенъ и высокъ казался онъ, какъ дубъ на берегу Лубара съ вѣтвями, изстари обожженными молніей небесъ. Онъ наклоняется надъ потовомъ и сѣрый мохъ свиститъ отъ вѣтра ³¹). Такъ стоялъ король. Тогда медленно удалился онъ къ высокому вереску Лены. Его тысячи окружали героя. Мракъ спустился на холмъ.

Фингалъ, какъ лучъ съ неба, блеститъ среди своего народа. Его герои собираются вокругъ него. Онъ кричитъ мощнымъ голосомъ: «Поднимите высоко мои знамена; пусть разносятся они по вѣтру Лены, какъ огонь на сотнѣ холмовъ. Пусть они звучатъ по вѣтру Эрина и напоминаютъ намъ битву. Вы, сыны ревущихъ потоковъ, низвергающихся съ тысячи холмовъ, будьте около короля Морвена, слушайте слова его могущества. Голь — сильнѣйшая рука смерти ³²), Оскаръ будущихъ битвъ ³³), Конналъ, сынъ лазоревыхъ щитовъ Соры ³⁴), темноволосый Дермидъ ³⁵), Оссіанъ, король многихъ пѣсенъ! ³⁶) будьте вблизи вашего отца». Мы подняли солнечный лучъ битвы — знамя короля. Каждый герой преисполненъ былъ радостью, когда стало оно развѣваться по вѣтру. Сверху оно было украшено золотомъ, какъ широкая голубая раковина ночного неба ³⁷), и каждый герой имѣлъ свое знамя и каждый своихъ мрачныхъ людей!

«Смотрите», сказалъ король щедрыхъ раковинъ ³⁸), «какъ Лохлинъ раздробился на Ленѣ. Они стоятъ, какъ разорванныя облава на холмѣ или полувыгорѣвшій дубовый лѣсъ, когда сквозь его вѣтви мы видимъ небо и мелькающіе на немъ метеоры. Пусть каждый вождь изъ среды друзей Фингала стремится захватить толпу тѣхъ, кто такъ сердито смотритъ, и пусть ни одинъ сынъ звучныхъ лѣсовъ не качается на волнахъ Инисторы!»

— «Мнѣ», сказалъ Голь, «будутъ семь вождей, что пришли съ озера Лано». «Пусть мрачный король Инисторы», сказалъ Оскаръ, «выходитъ противъ моего меча». «Противъ моего — король Инискона ³⁹)», сказалъ Конналъ, стальное сердце. ⁴⁰) «Вождь Мюданъ ⁴¹) или я», сказалъ темноволосый Дермидъ, «будетъ покоиться на холодной, глинистой землѣ». Мой выборъ, хотя я слабъ и слѣпъ теперь, былъ воинственный король Терманъ ⁴²); я обѣщалъ, что рука моя добудетъ щитъ смуглаго героя. «Счастливы и побѣдоносны будьте, мои вожди», сказалъ Фингалъ съ кроткимъ взглядомъ. «Сваранъ, король ревущихъ волнъ, — ты выборъ Фингала!» Тогда, какъ сто различныхъ вѣтровъ, что несутся изъ многихъ долинъ, подвинулись раздробленные, мрачные сыны Сельмы; Кромла отзывалась вокругъ. Какъ могу я разсказать о гибели, когда мы столкнулись въ борьбѣ оружія. О дочь Тоскара, окровавлены были наши руки. Мрачные ряды Лохлина падали, какъ песокъ прибрежья ревущей Коны. Наше оружіе побѣдило на Ленѣ, каждый вождь исполнилъ свое обѣщаніе. Ты часто сиживала около журчащаго Бранно, о дѣвушка, часто подымалась твоя грудь, бѣлая какъ пухъ лебедя, когда онъ медленно плаваетъ по озеру, а сбоку вѣтры дуютъ въ его распущенное крыло. Ты видала, какъ красное солнце медленно заходило въ тучу, ночь сгущалась кругомъ на горахъ въ то время, какъ порывистый вѣтеръ гудѣлъ въ узкихъ долинахъ. Наконецъ льется дождь, раскаты грома гремятъ, молнія сверкаетъ на скалахъ. Духи пролетаютъ въ огненныхъ лучахъ, сильные, горные потока стремятся съ горъ. Таковъ былъ шумъ битвы, дѣва бѣлоснѣжныхъ рукъ. Зачѣмъ, дочь Тоскара, зачѣмъ эта слеза? Дѣвы Лохлина имѣли причину плакать — народъ ихъ страны палъ. Окровавлены были голубые мечи рода моихъ героевъ! Но самъ я печаленъ, забытъ, и слѣпъ, уже не товарищъ героямъ. Дай мнѣ, милая дѣва, твои слезы, — я видѣлъ могилы всѣхъ моихъ друзей.

Тогда-то отъ руки Фингала, къ сожалѣнію, палъ герой. Сѣдые волосы его лежали въ пыли. Онъ поднялъ свои погасающіе глаза на короля. «Черезъ меня ты палъ», сказалъ сынъ Комхала ⁴³), «ты, другъ Агандекки! Я видѣлъ твои слезы о дѣвѣ моей любви въ жилищѣ кроваваго Старно ⁴⁴). Ты былъ врагомъ враговъ моей возлюбленной и палъ отъ моей руки. Воздвигни, Уллинъ, воздвигни могилу Махону ⁴⁵) и соедини его имя съ именемъ Агандекки въ пѣснѣ. Дорога была ты моей душѣ, дѣва Ардвена, заключенная теперь въ мрачномъ жилищѣ».

Кухулинъ изъ пещеры Кромлы ⁴⁶) Слышалъ шумъ битвы. Онъ зоветъ Коннала, вождя мечей, Карриля былыхъ временъ. Сѣдовласые герои слышатъ его голосъ; они берутъ свои острыя копья. Они пришли и увидали потокъ битвы, какъ столпившіяся волны океана, когда мрачный вѣтеръ дуетъ съ глубины и катитъ ихъ на песчаную долину. Кухулинъ разгорѣлся при этомъ видѣ, мрачно хмурится его чело, его рука на мечѣ его отцовъ, его красные глаза устремлены на врага. Три раза пытался онъ вмѣшаться въ битву, три раза былъ остановленъ Конналомъ. «Вождь острова тумановъ», онъ сказалъ, «Фингалъ побѣждаетъ врага — не ищи доли въ славѣ-короля: онъ самъ подобенъ бурѣ». — «Тогда иди, Карриль, возразилъ вождь, иди поздравитъ ⁴⁷) короля Морвена. Когда Лохлинъ падетъ, какъ потокъ послѣ дождя, когда шумъ битвы пройдетъ, пусть тогда твой голосъ прозвучитъ въ его ушахъ въ похвалу короля Сельмы. Отдай ему мечъ Каихбата ⁴⁸): Кухулинъ не достоинъ поднять оружіе своихъ отцовъ! Придите вы, о духи уединенной Кромлы, вы, души вождей, которыхъ уже нѣтъ, слѣдуйте по стопамъ Кухулина, говорите съ нимъ въ пещерѣ его печали. Никогда больше не буду я славенъ между могучими страны. Я уже отсвѣтившій лучъ, туманъ уже отлетѣвшій, когда поднялся вѣтеръ утра и разогналъ его на тѣнистыхъ скатахъ холма. Конналъ, не говори мнѣ больше объ оружіи — отошла моя слава! Мои вздохи смѣшаются съ вѣтромъ Кромлы, пока мои шаги не затихнутъ. А ты, бѣлогрудая Брагела, плачь о погибели моей славы, никогда не вернусь я къ тебѣ, солнечный лучъ моей любви.»

¹) Everallin.

²) Branno.

³) То Logo’e sable surge, хотя Legon не имѣетъ зыбучихъ песковъ.

⁴) Branno of the sounding mail.

⁵) Arms of steel — двойное сравненіе.

⁶) Dark-baired Everallin.

⁷) Stately Cormac. Король Ирландіи Кормакъ былъ малолѣтенъ, по преданію Ирландіи, во время Фингала; отецъ его Art умеръ въ 227 г. по P. X. — Такимъ образомъ 200 лѣтъ прошло между обоими преданіями.

⁸) Durra of wunde.

⁹) Toecar--Toscur шотландскихъ преданій, вѣроятно, Oscur.

¹⁰) Tago.

¹¹) Frestai.

¹²) Daira of the happy deeds.

¹³) Dala the battle’s bulwark in the narrow way.

¹⁴) Stormy son of war.

¹⁵) Mullo of the generons deeds.

¹⁶) The noble, the graceful Scelacha.

¹⁷) Oglan.

¹⁸) The wrathful Cerdal.

¹⁹) Duihariccan brows of death.

²⁰) Ogar.

²¹) Prince of men.

²²) Pair Wanderer of the cloude.

²³) Grey shield.

²⁴) Riders of the storm.

²⁵) Опять двойное сравненіе.

²⁶) Крайне странное слово.

²⁷) Gaul of battle.

²⁸) Son of the chief of generous steeds.

²⁹) High--bounding king of spears.

³⁰) Chief of the pointed arme of death.

³¹) The grey moss whistless in the wind — очень образное выраженіе.

³²) Gaal — strengest arm of death.

³³) Oscar of the future figths.

³⁴) Connal, son of the blue shields of Sora.

³⁵) Dermid of the dark-brown hair — одинъ изъ сыновей Фингала, традиціонный предокъ клана — Кэмбель изъ Argylle Campbell — стр. 71, v. I.

³⁶) Ossian, king ot many songe.

³⁷) Двойное сравненіе.

³⁸) King of generons shells.

³⁹) Iniscona.

⁴⁰) Heart of Steel.

⁴¹) Mudau.

⁴²) Terman.

⁴³) Comhal — можетъ быть, Congal--Aidni S е М. 21, 13.

⁴⁴) Bloody Starno.

⁴⁵) Mathon.

⁴⁶) Пещера эта существуетъ до сихъ поръ и носитъ названіе пещеры горы, такъ какъ она находится въ скалѣ, выдавшейся въ море, куда дорога едва проходила.

⁴⁷) Современный оборотъ рѣчи.

⁴⁸) Caithbat — Дѣдъ Кухулина, по преданію, извѣстный друидъ (сказаніе: Ethne и др.)

Пѣсня пятая.

На откосѣ звучной Кромлы говорилъ Конналъ вождю благородной колесницы ¹): «Зачѣмъ такъ мраченъ сынъ Семо? Наши друзья могущественны въ бою, извѣстенъ ты, о воинъ: много смертей причинила твоя сталь. Часто встрѣчала Брагела съ блестящими отъ радости голубыми глазами, часто встрѣчала она своего героя, возвращавшагося въ кругу доблестныхъ, когда его мечъ былъ красенъ отъ кровопролитія, когда его враги были безмолвны въ полѣ могилъ. Пріятны были ея слуху барды, когда твои дѣла оживали въ пѣснѣ.

Но смотри на короля Морвена, онъ двигается внизу, какъ столбъ огня. Его мощь подобна потоку Лубара ²) или вѣтру звучной Кромлы, когда онъ срывалъ ночью вѣтвистый лѣсъ съ твоихъ утесовъ. Счастливъ твой народъ, о Фингалъ, твоя рука окончитъ его войны. Ты первый въ его опасностяхъ, наимудрѣйшій въ дни его мира. Ты говоришь, и тысячи повинуются, войска дрожать при звукѣ твоей стали. Счастливъ твой народъ, о Фингалъ, король звучащей эхомъ Сельмы. Кто это приходитъ такой мрачный и страшный, точно громъ сопровождаетъ его на пути? Кто же, какъ не сынъ Старно идетъ на встрѣчу короля Морвена. Смотри на битву героевъ! Она буря океана, когда два духа встрѣчаются въ отдаленіи и спорятъ за бурныя волны.

Охотникъ на своемъ холмѣ слышитъ шумъ, онъ видитъ приближающіеся къ берегу Ардвена высокіе валы».

Таковы были слова Коннала, когда герои встрѣчались въ битвѣ. Тамъ былъ звонъ оружія, тамъ каждый ударъ былъ подобенъ сотнѣ молотовъ на наковальнѣ! Ужасенъ бой королей, страшенъ взглядъ ихъ очей! Ихъ темнобурые щиты разбились пополамъ, сталь ихъ шлемовъ разлетѣлась. Они отбрасываютъ оружіе, герои схватываются: они крѣпко обхватываютъ другъ друга жилистыми руками, кружатся, напрягаются и валятъ на землю широко развитыя тѣла. Но когда сила ихъ проявилась во всей ея красотѣ, отъ топота ихъ ногъ потрясались холмы, утесы подпрыгивали на своихъ мѣстахъ, зеленые кусты были вырваны съ корнемъ. Наконецъ сила Сварана ослабѣла, — король лѣсовъ связанъ. Вотъ что видѣлъ я на Конѣ, но Коны я больше не увижу. Такъ видѣлъ я два темныхъ холма, сдвинутые съ ихъ мѣстъ силой стремительнаго потока. Они поворачивались, падая, и вершины ихъ высокихъ дубовъ сталкивались. Они рухнули вмѣстѣ со всѣми своими утесами и деревьями. Потоки измѣнили свое течете. Красные обломки видны издали. «Сыны дальняго Морвена», сказалъ Фингалъ, «стерегите короля Лохлина. Онъ силенъ, какъ тысяча его волнъ; его рука обучена въ войнѣ, его родъ идетъ изъ древнихъ временъ. Голь, ты первый изъ моихъ героевъ; Оссіанъ, король пѣсенъ, подожди: онъ другъ Агандекки — преврати въ радость его печаль. Но Оскаръ, Филланъ и Рино, вы, дѣти рода, преслѣдуйте Лохлинъ черезъ Лену, чтобы ни одинъ корабль впередъ не носился по мрачно-ревущимъ волнамъ Инисторы». Они вдругъ понеслись черезъ верескъ. Онъ медленно подвигался, какъ грозовая туча, когда знойная долина лѣтомъ безмолвна и мрачна, съ мечемъ, похожимъ на лучъ солнца, ужаснымъ, какъ несущійся метеоръ ночи. Онъ подошелъ въ вождю Лохлива, онъ сказалъ сыну волнъ: «Кто это такой, тотъ мрачный и печальный у утеса ревущаго потока? Онъ не можетъ плыть по теченію. Какъ статенъ вождь! его горбатый щитъ на его боку, его копье — какъ дерево пустыни. Юноша съ темнокрасными волосами, не изъ враговъ-ли ты Фингала?»

— «Я сынъ Лохлина», онъ вскричалъ, «сильна моя рука въ битвѣ, моя жена плачетъ дома: Орла ³) никогда не вернется»! — «Бьется или сдается герой», сказалъ Фингалъ благородныхъ дѣлъ ⁴), «враги не побѣждаютъ въ моемъ присутствіи, мои друзья приглашены въ мое жилище. Сынъ волнъ, слѣдуй за мной, раздѣли пиръ моихъ раковинъ, преслѣдуй оленя моихъ пустынь, будь другомъ Фингала». — «Нѣтъ», сказалъ герой, «я помогаю слабымъ. Моя сила поддерживаетъ слабаго въ оружіи, мой мечъ никогда не находилъ равнаго. О воинъ! пусть король Морвена сдастся». — «Я никогда не сдавался, Орла! Фингалъ не сдавался человѣку; вынь свой мечъ и выбери себѣ врага. Многочисленны мои герои».

«Такъ развѣ король отказывается биться?» сказалъ Орла темно-бураго щита. «Фингалъ — равный Орла, одинъ онъ изъ всего его рода. Но, король Морвена, если я паду, такъ какъ каждый воинъ долженъ когда нибудь умереть, — воздвигни мою могилу, въ туманѣ пусть она будетъ возвышаться на Ленѣ. Пошли, по темно-голубымъ волнамъ, мечъ Орла любимой женѣ, чтобы она могла со слезами показать его своему сыну и зажечь въ его душѣ жажду битвы.»

«Сынъ печальнаго разсказа» ⁵), сказалъ Фингалъ, «зачѣмъ возбуждаешь мои слезы. Придетъ день, когда каждый воинъ долженъ будетъ умереть, и дѣти увидятъ ихъ безполезное оружіе въ жилищѣ. Но, Орла, твоя могила будетъ воздвигнута, твоя бѣлогрудая супруга будетъ плакать надъ твоимъ мечемъ.»

Они бились въ верескѣ Лены. Слаба была рука Орла. Мечъ Фингала опустился и разбилъ его щитъ на двое. Онъ упалъ, блестя по землѣ, какъ луна надъ разъяреннымъ потокомъ. «Король Морвена», сказалъ герой, «подними свой мета и пронзи мою грудь. Раненаго и слабаго въ битвѣ покинули здѣсь друзья мои. Печальный разсказъ дойдетъ до моей мигой на берегъ бурной Лота, — когда она одиноко бродитъ въ лѣсу и вѣтеръ шумитъ въ листьяхъ».

«Нѣтъ», сказалъ король Морвена, «я никогда не раню тебя, Орла. Пусть видитъ она тебя на берегу Лоты, избѣгнувшаго руки войны. Пусть твой сѣдовласый отецъ, вѣроятно, слѣпой отъ старости, услышитъ звукъ твоего голоса и порадуется въ своемъ жилищѣ; пусть съ радостью встанетъ герой и протянетъ руки, ища сына!» «Но никогда не найдетъ его, Фингалъ», сказалъ юноша многоводной Лота, «я долженъ умереть на верескѣ Лены, чужеземные барды будутъ говорить обо мнѣ. Мой широкій поясъ стягиваетъ смертельную рану. Я сброшу его на вѣтеръ.»

Темная кровь струилась изъ бока, онъ упалъ блѣдный на верескъ Лены. Фингалъ наклонился къ нему, когда онъ умиралъ, и созвалъ своихъ младшихъ вождей. «Оскаръ и Филланъ, мои сыновья, воздвигните высоко памятникъ Орла. Здѣсь лежатъ останки темноволосаго героя далеко отъ его милой жены. Здѣсь пусть лежитъ онъ въ своемъ узкомъ жилищѣ, далеко отъ звучной Лота. Слабый найдетъ его лукъ дома, но не въ силахъ будетъ натянуть его. Его вѣрные псы воютъ на его холмахъ, рады будутъ вепри, которыхъ онъ преслѣдовалъ. Пала рука битвы! Поверженъ могучій среди доблестныхъ. Напрягите голосъ и трубите въ рогъ, сыны короля Морвена! Вернемся къ Сварану, чтобы проводить ночь съ пѣснью. Филланъ, Оскаръ и Рино, неситесь по вереску Лены. Гдѣ ты, Рино, молодой сынъ славы? Ты не привыкъ послѣднимъ отзываться на голосъ твоего отца!»

— «Рино», сказалъ Уллинъ, первый изъ бардовъ, — «съ страшными тѣнями своихъ отцовъ: съ Фрахтомъ ⁶), королемъ щитовъ, съ Тренморомъ ⁷) могучихъ дѣлъ. Юноша поверженъ, юноша блѣдный лежитъ въ верескѣ Левы». «Самый быстрый моего рода палъ, готовый первый натянуть лукъ. Я едва зналъ тебя! зачѣмъ палъ юный Рино? Но спи спокойно на Ленѣ. Фингалъ скоро увидитъ тебя. Скоро не слышно будетъ моего голоса и исчезнутъ мои слѣды. Барды будутъ разсказывать объ имени Фингала, камни будутъ говорить обо мнѣ. Но Рино, ты палъ, не дождавшись своей славы! Уллинъ, настрой твою арфу для Рино, разскажи, каковъ былъ-бы вождь. Прощай, первый во всѣхъ битвахъ! Не буду я уже направлять твоего дротика! Ты, который былъ такъ прекрасенъ, я не увижу тебя больше. Прощай!». Слезы были на главахъ короля: страшенъ былъ его сынъ на войнѣ. Его сынъ, который былъ какъ ночной пожаръ на холмѣ, когда лѣсъ разрушается въ его бѣгѣ, и путникъ дрожитъ отъ звука огня. Но вѣтеръ гонитъ его. Онъ убѣгаетъ отъ взора, и мракъ воцаряется.

«Чья слава въ этой темно-зеленой могилѣ?» началъ король щедрыхъ раковинъ. «Здѣсь поставлены четыре камня съ вершинами, заросшими мхомъ. Они указываютъ узкое жилище смерти! Пусть близко покоится Рино, въ сосѣдствѣ съ храбрыми лежитъ онъ. Здѣсь лежатъ нѣсколько славныхъ вождей и съ сыномъ моимъ будутъ летать на облавахъ. О, Уллинъ, смой пѣсню старины, пробуди твои воспоминанія на этой могилѣ! Если они никогда не бѣжали съ поля битвы, пусть мой сынъ покоится рядомъ. Съ ними онъ будетъ лежать здѣсь далеко отъ Морвена, на звучащихъ эхомъ долинахъ Лены».

Эпизодъ: «Здѣсь», сказалъ бардъ пѣсенъ, «здѣсь покоится первый изъ героевъ. Безмолвенъ Ламдергъ ⁸) въ этомъ мѣстѣ; молчаливъ Уллинъ, король мечей. Но кто кротко улыбается съ своего облава, показывая мнѣ свое милое лицо? Почему, дочь, почему такъ блѣдна ты, первая изъ дѣвъ Кромлы? Спишь-ли ты съ врагами въ битвѣ, бѣлогрудая дочь Туахала ⁹)? Теба любили тысячи, но Ламдергъ былъ тебѣ милъ. Онъ пришелъ ко мшистымъ башнямъ Сельмы и, ударяя въ свой темный щитъ, сказалъ: „Гдѣ ты, Гельхосса ¹⁰), моя любовь, дочь благороднаго Туахала? Я оставилъ ее въ залахъ Сельмы, когда бился съ великаномъ Ульфада“ ¹¹). „Возвращайся скорѣе, о Ламдергъ“, она сказала, „я остаюсь здѣсь въ печали.“ Ея бѣлая грудь подымалась отъ вздоховъ, ея щеки были омочены слезами. Но я не вижу, чтобы она шла мнѣ на встрѣчу умиротворить мою душу послѣ войны. Безмолвно жилище моей радости! Я не слышу голоса барда. Бранъ ¹²) не потрясаетъ своими цѣпями у воротъ, радуясь приходу Ламдерга. Гдѣ Гельхосса, моя любовь, нѣжная дочь великодушнаго Туахала?»

«Ламдергъ», сказалъ Ферхіосъ ¹³), сынъ Айдона, «Стройная Гельхосса бродитъ по Кромлѣ. Она и дѣвушки лука преслѣдуютъ убѣгающаго оленя!» — «Ферхіосъ», возразилъ вождь Кромлы, — «никакой звукъ не достигаетъ до слуха Ламдерга, безмолвно въ лѣсахъ Лены, не видно мнѣ бѣгущаго оленя! Нѣтъ преслѣдующей собаки, не вижу моей милой Гельхоссы, прекрасной какъ полная луна, встающая надъ холмомъ. Иди, Ферхіосъ, иди къ Алладу ¹⁴), сѣдовласому сыну утеса. Онъ живетъ въ каменномъ кругѣ, онъ можетъ знать что-нибудь о прекрасной Гельхоссѣ!»

Сынъ Айдона пошелъ. Онъ заговорилъ уху старости: «Алладъ, житель скалъ, ты, который одиноко дрожишь! Что видѣли твои глаза старости?» — «Я видѣлъ», отвѣтилъ Алладъ престарѣлый, "Уллина ¹⁵), сына Каирбара, онъ пришелъ во мракѣ съ Кромлы, онъ напѣвалъ угрюмую пѣснь, какъ сильный вѣтеръ въ обнаженномъ лѣсу. Онъ взошелъ въ залъ Сельмы: «Ламдергъ», сказалъ онъ, «самый страшный изъ людей, бейся или сдайся Уллину». — «Ламдерга, сына битвы, нѣтъ здѣсь», возразила Гельхосса, «онъ сражается съ Ульфадой, могучимъ вождемъ. Его здѣсь нѣтъ, ты первый изъ людей, но Ламдергъ никогда не сдается, онъ будетъ биться съ сыномъ Каирбара». — «Мила ты», сказалъ ужасный Уллинъ, «дочь благороднаго Туахала, я отвезу тебя въ жилище Каирбара: храбрый будетъ владѣть Гельхоссой. Три дня я останусь на Бронлѣ ждать сына битвы Ламдерга. На четвертый Гельхосса моя, если могучій Ламдергъ убѣжитъ».

«Алладъ», сказалъ вождь Кромлы, "миръ твоимъ снамъ въ пещерѣ! Ферхіосъ, труби въ рогъ Ламдерга такъ, чтобы Уллинъ могъ слышать въ своемъ жилищѣ. Ламдергъ, какъ ревущая буря, взошелъ на холмъ Сельмы. Онъ напѣвалъ на пути угрюмую пѣснь, какъ шумъ падающаго потока. Онъ мрачно стоялъ на холмѣ, какъ туча, мѣняющая свою форму отъ вѣтра. Онъ скатилъ камень — знакъ войны ¹⁶) Уллинъ услыхалъ въ залахъ Каирбара. Герой съ радостью услыхалъ своего врага. Онъ взялъ копье своего отца, улыбка освѣтила его темносмуглыя щеки, когда онъ привязывалъ мечъ въ боку. Кинжалъ блисталъ въ его рукѣ. Онъ насвистывалъ по дорогѣ..

Гельхосса видѣла безмолвнаго вождя, онъ какъ клубъ тумана поднимался на холмъ; она ударила себя въ бѣлую волнующуюся грудь и безмолвна, въ слезахъ страшилась за Ламдерга. «Каирбаръ, сѣдовласый вождь раковинъ», сказала дѣвушка съ нѣжной рукой, «я натяну лукъ на Кромлѣ, я вижу темно-бурыхъ ланей». Она поспѣшила на холмъ. Напрасно. Мрачные герои бились. Зачѣмъ буду я пересказывать королю Сельмы, какъ бились гнѣвные герои? Прежде палъ Уллинъ. Молодой Ламдергъ, блѣдный, пришелъ къ дочери благороднаго Туахала. «Чья кровь, мой милый», сказала она, дрожа, «чья кровь струится по боку воина?» — «Уллина кровь», возразилъ вождь. «Ты красивѣе снѣга, Гельхосса, пусть отдохну я здѣсь немного». Могучій Ламдергъ умеръ. Неужели такъ рано заснулъ ты на землѣ, вождь пѣнистой Сельмы? Три дня она оплакивала свою любовь. Охотники нашли ее холодной, они воздвигли эту могилу для всѣхъ троихъ. Твой сынъ, король Морвена, можетъ покоиться здѣсь съ героями.

«И здѣсь мой сынъ упокоится», сказалъ Фингалъ, «голосъ ихъ славы достигъ моихъ ушей. Филланъ и Фергусъ ¹⁷), принесите сюда Орла, блѣднаго юношу съ потока Лоты, не съ неравнымъ придется лежать Рино, когда Орла съ нимъ рядомъ. Плачьте вы, дочери Морвена, вы, дѣвушки бурной Лоты, плачьте! Какъ дерево они выросли на холмахъ, они пали, какъ дубъ въ пустынѣ, когда онъ лежитъ поперекъ потока и сохнетъ отъ вѣтра. Оскаръ, вождь всей молодежи, ты видишь, какъ они пали! Какъ они, будь славенъ на землѣ, какъ они, будь пѣснью бардовъ. Ужасны были ихъ образы въ битвѣ, но спокоенъ былъ Рино въ дни мира: онъ былъ какъ радуга далеко надъ потокомъ, когда солнце сіяетъ на морѣ, когда безмолвны жилища оленей на холмѣ. Покойся, младшій изъ моихъ сыновей, покойся, Рино, на Ленѣ. Насъ также не будетъ. Каждый воинъ падетъ въ свои день!»

Такова была печаль короля мечей, когда Рино лежалъ на землѣ. Такова должна быть печаль Оссіана, когда ты самъ ушелъ! Я не слышу далеко на Конѣ твоего голоса, мои глаза не различаютъ тебя. Часто, одинокій и мрачный, сижу я на твоей могилѣ и ощупываю ее руками. Иногда мнѣ чудится голосъ, но это только пролетающій вѣтеръ. Давно уже заснулъ Фингалъ, управляющій битвой!

Тогда Голъ ¹⁸) и Оссіанъ сидѣли со Свараномъ на мягкихъ и зеленыхъ берегахъ Лубара; я игралъ на арфѣ для увеселенья короля, — но угрюмо было его чело. Онъ обращалъ свои красные глава не Лену, герой оплакивалъ свое войско. Я поднялъ мои глаза на вершину Кромлы, я увидалъ сына благороднаго Семо. Печально и медленно онъ уходилъ съ своего холма къ одинокой пещерѣ Туры, онъ видѣлъ побѣду Фингала и смѣшалъ свою радость съ горемъ. Солнце блестѣло на его оружіи. Конналъ медленно слѣдовалъ за нимъ, они исчезли за холмомъ, какъ два огненныхъ столба ночью, когда вѣтры гонятъ ихъ черезъ горы и звучитъ горящій верескъ. Его пещера — въ скалѣ у пѣнистаго ревущаго потока; дерево наклонилось надъ ней; стѣны ея отвѣчаютъ эхомъ порывистому вѣтру. Здѣсь отдыхаетъ вождь Эрина, сынъ благороднаго Семо. Его мысли — о битвахъ его войска; слезы на его щекахъ. Онъ оплакиваетъ свою исчезнувшую славу, улетѣвшую, какъ туманъ Коны. Брагела, ты слишкомъ далеко, чтобы ободрить душу героя, но пусть онъ увидитъ твой прекрасный образъ въ умѣ, чтобы его мысли могли вернуться къ одинокому солнечному лучу его любви. Кто идетъ съ старческими кудрями? Это сынъ пѣсенъ. Привѣтъ тебѣ, Карриль былыхъ временъ! Твой голосъ точно арфа въ залахъ Туры, твои слова такъ-же пріятны, какъ ливень, падающій на поле, прожженное солнцемъ. Карриль былыхъ временъ, зачѣмъ пришелъ ты отъ сына благороднаго Семо?

"Оссіанъ, король мечей, " отвѣтилъ бардъ, «ты лучше можешь спѣть пѣсню: Карриль давно знаетъ тебя, направляющаго битву. Часто игралъ я на арфѣ для милой Евераллины. Ты также часто присоединялъ свой голосъ къ моему у Бранно въ валахъ щедрыхъ раковинъ и часто съ нашими голосами слышенъ былъ нѣжный голосъ Евераллинъ. Однажды она пѣла о паденіи Кормака, юноши, который умеръ изъ-за любви къ ней. Я видѣлъ слезы на ея щекахъ и на твоихъ, вождь людей! Ея душа была тронута его несчастьемъ, хотя она не любила его. Какъ хороша была среди тысячи дѣвушекъ дочь благороднаго Бранно!»,

"Не пробуждай, Карриль, " возразилъ я, «не пробуждай ея памяти въ моемъ умѣ. Моя душа смягчается при ея воспоминаніи, мои глаза наполняются слезами. Блѣдна въ землѣ она, нѣжно-румяная красавица моей любви ¹⁹). Но сядь на верескѣ, бардъ, и дай намъ слушать твой голосъ — онъ пріятенъ, какъ легкій весенній вѣтеръ, вздыхающій въ ухѣ охотника, когда онъ просыпается отъ радостныхъ словъ и слышитъ музыку духовъ на холмѣ».

¹) The chief of the noble car.

²) Lubar — самая большая рѣка близъ Кромлы, песчанаго холма, которая течетъ черезъ Лену, и по южному подножью холма впадаетъ въ Lochueagh — озеро оленей Оссіана. Cambell, 1 т, р. 77.

³) Orla.

⁴) Fingal of the noble deeds.

⁵) Son of the mournful tale.

⁶) Frathil king of shields.

⁷) Trenmor of mighty deeds.

⁸) Lamderg--Lamh--dhearg — кровавая рука.

⁹) Tnathal — мрачный.

¹⁰) Gelchossa — бѣлоногая.

¹¹) Ulfadda — длинная борода.

¹²) Bran — обыкновенное имя сѣрой собаки и въ настоящее время въ Сѣверной Шотландіи. (Кембеллъ, стр. 83, т. I).

¹³) Ferchios — побѣдитель.

¹⁴) Allad — друндъ. Здѣсь онъ названъ сыномъ утеса, такъ какъ его жилище въ пещерѣ, а каменный кругъ — остатки друическаго жертвенника. Друидамъ приписывалось сверхъестественное знаніе. Отсюда, по мнѣнію Кэмбелля, стр. 84, т. I, распространенное въ Гейландѣ и на островахъ преданіе объ ясновидѣніи предковъ.

¹⁵) Ullin, по Кэмбеллю, т. 1, стр. 86, было не имя, а родъ титула, принадлежащаго старшему сыну вождя Ульстера.

¹⁶) Вызовъ на поединокъ.

¹⁷) Fergus — сынъ Финна, пережившій битву при Габарѣ.

¹⁸) Goll — слѣпой.

¹⁹) The softhy--bluehing fair of my love.

Пѣсня шестая

Тучи ночи, сгущаясь, опускаются; мракъ водворяется въ оврагахъ Кромлы. Звѣзды сѣвера встаютъ надъ катящимися волнами Эрина, онѣ поднимаютъ свои огненныя головы сквозь летящій туманъ неба. Далекій вѣтеръ шумитъ въ лѣсу. Безмолвна равнина смерти. Надъ мрачной Леной звучитъ въ моихъ ушахъ голосъ Карриля. Онъ поетъ о друзьяхъ нашей юности, о дняхъ прежнихъ лѣтъ, когда мы встрѣтились на берегахъ Лего, когда въ кругу мы передавали другъ другу радость раковины ¹); Кромла отвѣчала его голосу. Духи тѣхъ, о которыхъ онъ пѣлъ, пришли въ своемъ шумящемъ вѣтрѣ; видно было, какъ наклонялись они, съ радостью прислушиваясь къ звуку ихъ хвалы. Миръ душѣ твоей, Карриль, въ вихрѣ твоихъ вѣтровъ. Ахъ, еслибы ты пришелъ въ мое жилище, когда я одинокъ ночью. И ты приходишь, другъ мой: я часто слышу твою легкую руку на моей арфѣ, когда она виситъ на далекой стѣнѣ и ея слабые звуки доходятъ до моего слуха ²). Зачѣмъ не говоришь ты со мною въ печали и не разскажешь мнѣ о моихъ друзьяхъ? Но ты уходишь въ твоемъ журчащемъ вѣтрѣ, — вѣтеръ свиститъ въ сѣдыхъ волосахъ Оссіана.

Теперь на откосѣ Моры ³) собрались герои на пиръ. Тысяча старыхъ дубовъ горѣла на вѣтру. Крѣпость раковинъ ⁴) обходила кругъ. Души воиновъ разгорались радостью, но безмолвенъ былъ король Лохлина, отъ печали покраснѣли его гордые глаза, онъ часто обращался къ Ленѣ: онъ помнилъ, что онъ пораженъ. Фингалъ опирался на щитъ своихъ отцовъ, его распущенные сѣдые волосы тихо развѣвались по вѣтру и свѣтились при лучѣ ночи. Онъ видѣлъ печаль Сварана, и сказалъ первому изъ бардовъ:

«Воспой, Уллинъ, воспой пѣснь мира. Отврати ною душу отъ войны. Пусть мое ухо забудетъ въ этихъ звукахъ ужасный шумъ оружія. Пусть сто арфъ приблизятся., чтобы развеселить короля Лохлина. Онъ долженъ уйти отъ насъ съ радостью Никто не уходилъ печальнымъ отъ Фингала. Оскаръ! Блескъ моего меча направленъ противъ могучихъ въ битвѣ, — мирно лежитъ онъ, когда воины сдаются въ войнѣ».

«Тренморъ», говорилъ ротъ пѣсенъ, "жилъ во времена прошлыхъ лѣтъ. Онъ вздымался на волнахъ сѣвера — товарищъ бури ⁵). Высоки скалы страны Лохлина; ихъ лѣса, полные ропота звуковъ, виднѣлись герою сквозь туманъ, — онъ убралъ свои бѣлогрудые паруса. Тренморъ преслѣдовалъ кабана, который ревѣлъ въ лѣсахъ Гормалы. Многіе бѣжали его присутствія, но этотъ катался, умирающій отъ копья Тренмора. Три дня пировалъ онъ въ открытыхъ вѣтрамъ башняхъ Гормалы и получилъ право выбора въ битвѣ. Страна Лохлина не имѣла героя, который не сдался-бы Тренмору. Раковина радости шла кругомъ съ пѣснями въ честь короля Морвена, того, кто пришелъ по волнамъ, перваго изъ могучихъ людей.

Когда-же наступило четвертое сѣрое утро ⁶), герой спустилъ на воду свою лодку. Онъ ходилъ вдоль безмолвнаго берега и призывалъ бурный вѣтеръ: издалека доносились его громкіе порывы, шумѣвшіе позади лѣсовъ. Покрытый стальнымъ оружіемъ, явился ему сынъ лѣсистой Гормалы. Красны были его щеки и прекрасны его волосы. Его кожа была подобна снѣгу Морвена. Кротко смотрѣли его голубые и улыбающіеся глаза, когда онъ заговорилъ королю мечей: «Постой, Тренморъ, постой, первый изъ людей, ты еще не побѣдилъ сына Лонвала ⁷). Мой мечъ часто встрѣчалъ храбрыхъ, — благоразумные избѣгали силы моего лука».

— «Прекрасно-волосый юноша», возразилъ Тренморъ, «я не стану биться съ сыномъ Лонвала: твоя рука еще слаба, солнечный лучъ юности! Вернись къ темно-коричневымъ ланямъ Гормалы». — «Но я уйду только съ мечемъ Тренмора», возразилъ юноша, — «и буду ликовать при звукѣ моей славы. Дѣвы соберутся съ улыбкой вокругъ того, кто побѣдилъ могучаго Тренмора, онѣ вздохнутъ вздохомъ любви и полюбуются на длину твоего копья, когда я понесу его между тысячами, поднимая блестящій конецъ къ солнцу».

— «Ты никогда не понесешь моего копья», сказалъ разгнѣванный король Морвена. — «Твоя мать найдетъ тебя блѣднымъ на берегу и увидитъ надъ темно-голубой пучиной паруса того, кто убилъ ея сына». — «Я не подниму твоего копья», возразилъ юноша, «моя рука еще не окрѣпла отъ лѣтъ. Но лукомъ моихъ отцовъ научился я поражать врага въ отдаленіи. Сбрось прежде твою тяжелую стальную кольчугу на землю. Пускай теперь свою стрѣлу, вождь Морвена!» Онъ увидѣлъ ея волнующуюся грудь. Это была сестра короля. Она видѣла его въ залѣ пиршествъ ⁸) и полюбила его юное лицо. Копье выпало изъ рукъ Тренмора; покраснѣвъ, онъ опустилъ голову. Дѣва была для него лучемъ свѣта, встрѣчающимъ сыновъ пещеры, когда они возвращаются посѣтить солнечныя поля и опускаютъ свои ослѣпленные глава.

«Вождь открытаго вѣтрамъ Морвена», начала дѣвушка съ бѣлоснѣжными руками, «позволь мнѣ укрыться на твоей вздымающейся лодкѣ, далеко отъ любви Корло ⁹). Онъ ужасенъ для Инибаки ¹⁰), какъ громъ пустыни: онъ любитъ меня въ мрачной гордости, онъ потрясаетъ десятью тысячами копій»

«Оставайся покойно», сказалъ могучій Тренморъ, — «успокойся за щитомъ моихъ отцовъ. Я не побѣгу отъ вождя, хотя-бы онъ потрясалъ десятью тысячами копій».

Три дня ждалъ онъ на берегу: онъ трубилъ въ свой рогъ, онъ вызывалъ на битву Корло съ его звучныхъ холмовъ. Но Корло не пришелъ биться. Король Лохлина сошелъ съ его холма. Онъ пировалъ на ревущемъ берегу. Онъ отдалъ дѣвушку Тренмору.

«Король Лохлина», сказалъ Фингалъ, «твоя кровь течетъ въ жилахъ твоего врага; наши отцы встрѣчались въ битвѣ, потому что они любили состязаніе копій, но часто они пировали въ валахъ, и ходила кругомъ радость раковины. Пусть твое жилище освѣтится радостью и твое ухо насладится арфой. Ужасна буря твоего океана, которая выставила твою до шесть; твой голосъ былъ какъ голосъ тысячъ, когда они бьются въ битвѣ. Подними завтра, подними твои бѣлые паруса по вѣтру: ты братъ Аганденки! Прекрасна, какъ полуденный лучъ, проникаетъ она въ мою печальную душу. Я видѣлъ твои слезы о красавицѣ, я щадилъ тебя въ залахъ Старно, когда мои мечъ былъ красенъ отъ рѣзни, когда мои глаза были полны слезъ о дѣвушкѣ. Но, можетъ быть, ты выберешь битву? Битва, которую твои отцы дали Тренмору, твоя, чтобы ты могъ уйти славнымъ, какъ солнце, закатывающееся на западъ».

— «Король рода Морвена», сказалъ вождь звучнаго Лохлина, «никогда Сваранъ не будетъ биться съ тобой, первый изъ тысячи героевъ. Я видѣлъ тебя въ залахъ Старно; тогда ты немногимъ былъ старше меня, и я сказалъ въ своей душѣ: когда подниму я копье, какъ благородный Фингалъ? Мы бились съ тѣхъ поръ, воинъ на откосѣ мшистаго Мальмора; потомъ мои волны принесли меня въ твоимъ заламъ, и пиръ тысячи раковинъ распространился. Пусть барды передадутъ будущимъ временамъ имя побѣдителя, потому что благороденъ былъ бой Мальмора. Но многіе изъ кораблей Лохлина потеряли своихъ юношей на Ленѣ. Возьми ихъ ты, король Морвена, и будь другомъ Сварана! Когда твои сыны придутъ на Гормалу, пиръ раковинъ распространится, и битва будетъ готова въ долинѣ». "Ни кораблей, возразилъ король, «не возьметъ Фингалъ, ни земель многихъ холмовъ: мнѣ довольно пустыни съ ея оленями и лѣсами. Плыви на своихъ волнахъ ты, благородный другъ Аганденки, распусти твои бѣлые паруса на встрѣчу утреннимъ лучамъ, вернись къ звучащимъ эхомъ холмамъ Гормалы». «Миръ твоей душѣ, король раковинъ», сказалъ Сваранъ темно-бураго щита. «Во время мира ты подобенъ весеннему вѣтру, въ битвѣ — горный потокъ. Возьми теперь дружески мою руку, король отвѣчающей эхомъ Сельмы! Пусть барды оплакиваютъ тѣхъ, кто палъ, пусть Эринъ предастъ землѣ сыновъ Лохлина! Поднимите высоко мшистые камни въ ихъ славу, чтобы дѣти сѣвера отнынѣ могли видѣть мѣсто, гдѣ бились ихъ отцы, чтобы охотникъ могъ сказать, когда онъ облокотится на мшистую могилу: „я здѣсь бились Фингалъ и Сваранъ, герои былыхъ временъ!“ Такъ будетъ говорить онъ отнынѣ, и наша слава сохранится на вѣки».

«Сваранъ», сказалъ король холмовъ, «сегодня наша слава велика, но мы исчезнемъ, какъ сонъ, ни звука не останется въ нашихъ поляхъ битвы; наши могилы затеряются въ верескѣ. Охотникъ не будетъ знать мѣста нашего покоя. Наши имена могутъ быть слышны въ пѣсняхъ, но что въ этомъ, если уже нѣтъ болѣе нашей славы? О Оссіанъ, Карриль и Уллинъ, вы знаете героевъ, которыхъ уже нѣтъ. Пойте намъ пѣсни былыхъ временъ. Пусть ночь пройдетъ при звукахъ и утро вернется съ радостью». Мы пѣли королямъ, и сто арфъ смѣшивали свои звуки съ нашимъ голосомъ. Лицо Сварана просіяло, какъ полная луна на небѣ, когда тучи исчезаютъ и оставляютъ ее покойную, круглую среди неба.

«Гдѣ Карриль», сказалъ Фингалъ, «Карриль былыхъ временъ, гдѣ сынъ Семо, король острова тумановъ? Онъ удалился, какъ метеоръ смерти, въ страшную пещеру Кромлы». «Кухулинъ», сказалъ Карриль былыхъ временъ, лежитъ въ страшной пещерѣ Кромлы. Его рука на мечѣ его силы, его мысли о потерянныхъ имъ битвахъ. Печаленъ король копій, до сихъ поръ непобѣдимый въ войнѣ. Онъ посылаетъ свой мечъ ¹¹), чтобы онъ отдыхалъ у бока Фингала, потому что ты, какъ буря пустыни, уничтожилъ всѣхъ его враговъ. Возьми, Фингалъ, мечъ героя: его слава исчезла, какъ туманъ, когда онъ летитъ передъ ревущимъ вѣтромъ вдоль освѣщенной долины".

«Нѣтъ», возразилъ король, «Фингалъ никогда не возьметъ его меча: его рука могуча въ войнѣ, его слава никогда не падетъ. Многіе побѣждены въ битвѣ, чья слава выросла послѣ ихъ пораженія. О Сваранъ, король звучныхъ лѣсовъ, оставь свою печаль! Знамениты и побѣжденные, если они храбры. Они подобны солнцу въ тучѣ, когда оно невидимо озаряетъ изъ-подъ нея холмы и траву».

Грумалъ ¹²) былъ вождемъ Коны. Онъ искалъ битвы на всѣхъ берегахъ; его душа радовалась крови, его слухъ — звону оружія. Онъ вывелъ своихъ воиновъ на Кроку ¹³). Король Крока вышелъ къ нему на встрѣчу изъ своего лѣса, потому что тогда въ кругѣ Брумо ¹⁴) онъ говорилъ камню власти. Свирѣна была битва героевъ за дѣвушку со снѣжной грудью. Слава дочери Крока дошла до Грумала на потокахъ Коны. Онъ поклялся получить бѣлогрудую дѣвушку или умереть на звучномъ Брокѣ. Три дня бились они, на четвертый Грумалъ былъ взятъ въ плѣнъ. Далеко отъ друзей они помѣстили его въ ужасномъ кругѣ Брумо, гдѣ часто, говорятъ, духи мертвыхъ завывали кругомъ внушавшаго имъ ужасъ камня. Но потомъ онъ просіялъ, какъ столбъ огня въ небѣ. Они пали отъ его могучей руки. Грумалъ получилъ всю свою славу.

«Превозносите вы, барды былыхъ временъ», продолжалъ великій Фингалъ, «превозносите высоко героевъ, чтобы душа занята была ихъ славой, чтобы духъ Сварана не былъ печаленъ! Они лежатъ въ верескѣ Моры, сердитый вѣтеръ воетъ надъ вождями». Сотни голосовъ, какъ одинъ, встаютъ, сотни арфъ звучатъ. Они пѣли о былыхъ временахъ, могучіе вожди прежнихъ лѣтъ. Когда теперь услышу я барда? Когда порадуюсь я славѣ моихъ отцовъ? Арфа не звучитъ на Морвенѣ. Голосъ музыки не раздается надъ Боной. Умеръ съ могучими бардъ, — нѣтъ болѣе славы въ пустынѣ!

Утренніе лучи дрожатъ на востокѣ; они мерцаютъ на откосѣ Кромлы. Надъ Леной слышенъ рогъ Сварана. Сыны океана собираются вокругъ. Безмолвно и печально они качаются на волнахъ. Вѣтеръ Эрина вздуваетъ ихъ паруса; бѣлые, какъ туманъ Морвена, они несутся по морю. «Зовите», сказалъ Фингалъ, «зовите моихъ собакъ, широко прыгающихъ сыновей охоты ¹⁵), зовите бѣлогрудаго Брана и огрызающагося, сильнаго Дуаха ¹⁶). Филланъ и Рино! Но его здѣсь нѣтъ! Моб сынъ покоится на ложѣ смерти. Филланъ и Фергусъ, трубите въ рогъ, чтобы радость охоты возстала, чтобы олень Кромлы услышалъ и вздрогнулъ на озерѣ ланей!» ¹⁷) Пронзительный звукъ распространяется но лѣсу. Сыны вершины Кромлы поднимаются. Тысячи собакъ сразу выбѣгаютъ, сѣрыя, несущіяся но вереску. Отъ каждой собаки падаетъ олень; три — отъ бѣлогрудаго Брана; онъ гонитъ ихъ на Фингала, чтобы радость короля была велика. Одинъ олень палъ на могилѣ Рино. Печаль Фингала вернулась. Онъ видѣлъ, какъ спокойно лежалъ камень надъ нимъ, надъ тѣмъ, кто былъ первый на охотѣ. "Не встанешь ты больше, о мой сынъ, раздѣлить пиръ Кромлы! Скоро скроется твоя могила и трава выростетъ на твоемъ гробу; сыны слабыхъ пройдутъ мимо — они не будутъ знать, гдѣ лежитъ могучій.

«Оссіанъ и Филланъ, сыны моей силы, Голь, вождь голубой стали войны, взойдемъ на холмѣ въ пещеру Кромлы! Найдемъ вождя битвъ Эрина! Не стѣны-ли это Мури ¹⁸), сѣрыя и одинокія, возвышающіяся надъ верескомъ? Король раковинъ печаленъ, и его залы безмолвны и покинуты. Пойдемъ, найдемъ Кухулина и отдадимъ ему всю нашу радость! Не Кухулинъ-ли это, Филланъ, какъ столбъ дыма надъ верескомъ? Вѣтеръ Кромлы дуетъ мнѣ въ лицо, я не узнаю моего друга».

— «Фингалъ», возразилъ юноша, «это сынъ Семо. Угрюмъ и печаленъ герой; его рука на его мечѣ». — «Привѣтъ тебѣ, сынъ битвы, сокрушитель щитовъ». — «Привѣтъ тебѣ», возразилъ Кухулинъ, «привѣтъ всѣмъ сынамъ Морвена! Радостно твое присутствіе, Фингалъ, какъ солнце на Кромлѣ, когда охотникъ оплакивалъ его отсутствіе зимой и видитъ его сквозь тучи. Твои сыны какъ звѣзды сопровождаютъ тебя: они свѣтятъ ночью. Не такимъ видалъ ты меня, Фингалъ, возвращающагося съ войны въ свою страну, когда короли міра ¹⁹) бѣжали и радость вернулась къ холмамъ оленей»! «Многочисленны твои слова, Кухулинъ», сказалъ Коннанъ ²⁰) малой славы. «Твои слова многочисленны, сынъ Семо, но гдѣ твои военные подвиги? Зачѣмъ пришли мы черезъ океанъ помогать твоему славному мечу? Ты бѣжишь въ пещеру печали, а Коннанъ ведетъ твою битву! Отдай мнѣ это блестящее оружіе, отдай его, вождь Эрина!» — «Ни одинъ герой», возразилъ вождь, «не искалъ оружія Кухулина, и тысяча героевъ искала-бы напрасно, мрачный юноша! Я бѣжалъ въ пещеру печали только, когда Эринъ палъ у своихъ потоковъ».

— «Юноша съ слабой рукой», сказалъ Фингалъ, «Коннанъ, замолчи! Кухулинъ знаменитъ въ бою, ужасенъ всему свѣту! Часто слышалъ я о твоей славѣ, ты, бурный вождь Инисъ-файля! Подними свой бѣлый парусъ къ острову тумановъ. Взгляни на Брагелу, опирающуюся на ея утесъ: ея нѣжные глава въ слезахъ, вѣтеръ относитъ ея длинные волосы съ ея вздыхающей груди. Она прислушивается къ вѣтру ночи, не услышитъ-ли голосовъ твоихъ гребцовъ, не услышитъ-ли пѣсни моря, звука твоей отдаленной арфы»! — «Долго будетъ ждать она, напрасно прислушиваться! Кухулинъ никогда не вернется. Могучій я увидѣть Брагелу, чтобы вызвать вздохи изъ ея груди? Фингалъ, я былъ всегда побѣдителемъ въ битвахъ копій». — «И послѣ ты будешь побѣдителемъ», сказалъ Фингалъ щедрыхъ раковинъ, «слава Кухулина разростется, какъ вѣтвистое дерево Кромлы. Многія битвы ждутъ тебя, вождь, многочисленны будутъ раны отъ твоей руки! Принеси сюда оленя, Оскаръ. Приготовь пиръ раковинъ, пусть наши души развеселятся послѣ опасности и наши друзья радуются въ нашемъ присутствіи!»

Мы сѣли, мы пировали, мы пѣли. Душа Кухулина воспрянула, сила его руки вернулась. Радость освѣщала его лицо.

Уллинъ запѣлъ, Карриль поднялъ голосъ, и присоединился къ бардамъ и воспѣвалъ битвы копій, битвы, въ которыхъ я бился. Теперь я уже больше не сражаюсь. Слава моихъ старинныхъ подвиговъ умолкла. Я сижу одинокъ на могилахъ моихъ друзей.

Такъ прошла ночь въ пѣніи. Мы увидали съ радостью возвращеніе утра. Фингалъ всталъ въ верескѣ и потрясалъ своимъ блестящимъ копьемъ. Сначала онъ направился въ равнинамъ Лены; мы слѣдовали въ нашемъ оружіи.

«Распустите паруса, сказалъ король, поймаемъ вѣтеръ, дующій съ Лены» ²¹). Мы поднялись на волнахъ съ пѣснями; мы стремились съ радостью среди пѣны пучины.

¹) Въ жилищѣ Бранно, близъ Лизбурна.

²) Существуетъ повѣрье и теперь въ сѣверной Шотландіи, что тѣни умершихъ входятъ въ дома въ извѣстные дни и дотрогиваются до музыкальныхъ инструментовъ (Grand-fathers tales, I у. 172 р.).

³) Мора, вѣроятно, маленькая цѣпь невысокихъ холмовъ къ востоку отъ Лены, параллельно съ Кромлой.

⁴) Вино — двойное сравненіе.

⁵) Companien of the storm.

⁶) Очень характерное выраженіе.

⁷) Lonval.

⁸) Мотивъ переодѣванья дѣвушки въ воина опять тотъ-же, что и въ предъидущихъ случаяхъ: сильный врагъ преслѣдуетъ дѣвушку своей любовью. Дѣвушка узнается всегда одинаково.

⁹) Corio.

¹⁰) Inibaka.

¹¹) Мечъ Кухулина и въ ирландскихъ сказаніяхъ играетъ огромную роль. O’Curry: Mannere and Castoms v II. р. 324.

¹²) Grumal.

¹³) Сгоса.

¹⁴) Circle of Brumo — недостаточно ясно, какой это культъ.

¹⁵) The long--bounding sons of the chase.

¹⁶) Lnath.

¹⁷) Вѣроятно, Lochneag.

¹⁸) Muri.

¹⁹) Кэмбель говоритъ (т. IV, стр. 101), что во многихъ древнихъ пѣсняхъ римляне называются «королями міра»; мнѣ ни разу не удалось встрѣтить такой эпитетъ.

²⁰) Connan изъ рода Морни.

²¹) Попутный вѣтеръ Фингалу отъ Лены въ Морвену.

ЛАTМОНЪ. ПРЕДИСЛОВІЕ.

Содержаніе. Латмонъ, сынъ Нуата, напалъ, во время отсутствія Фингала, на его страну. Не встрѣчая препятствій, онъ дошелъ до мѣстожительства Фингала, но послѣдній вернулся, и Латмонъ отступилъ за гору; ночью Оссіанъ и Голь врасплохъ нападаютъ на него и, послѣ поединка, дѣлаютъ его своимъ плѣнникомъ.

Это одна изъ самыхъ искусственныхъ поэмъ Оссіана Макферсона, можетъ быть, съ начала до конца сочиненная послѣднимъ; несомнѣнно, что въ ней отразилось міровоззрѣніе культурнаго человѣка XVIII в. Дѣйствія въ поэмѣ весьма мало, она сплошь дидактическаго, поучительнаго характера: отецъ поучаетъ сына, какъ слѣдуетъ вести себя, чтобы уважали въ старости, молодые люди поучаютъ другъ друга, какъ надо обращаться съ врагомъ и вести себя по отношенію другъ къ другу; Латмонъ поучаетъ одного изъ своихъ приближенныхъ, посовѣтовавшаго поскорѣе напасть на малочисленнаго врага; наконецъ, Фингалъ поучаетъ плѣннаго Латмона.

Стиль не имѣетъ ничего характернаго — ни эпитетовъ, ни картинъ; единственно встрѣчается часто повторяющійся эпитетъ «на колесницѣ рожденный» и нѣсколько гомеровскихъ: прекрасно-волосый, сребро-кудрый и т. п. Есть одна вставка съ refrain: «Зачѣмъ не отдыхаешь ты въ твои годы», но она не характерна, а картина заходящаго солнца послѣ бури въ ней совершенно современной кисти.

Въ именахъ и положеніяхъ этой поэмы есть нѣкоторое сходство съ извѣстнымъ сказаніемъ: «Битва при Кнухѣ», списковъ котораго есть множество; — я пользовалась текстомъ O’Curry: Manuscr. and Mater., — но сходство это весьма отдаленное.

ЛАTМОНЪ ¹).

Сельма, твои залы ²) безмолвны! Ни звука въ лѣсахъ Морвена! Однѣ только волны плещутъ на берегъ. Тихій лучъ солнца освѣщаетъ поле. Дочери Морвена выходятъ, какъ радуга; онѣ смотрятъ въ сторону зеленаго Эрина, не покажутся-ли бѣлые паруса короля. Онъ обѣщалъ вернуться, но поднялись вѣтры сѣвера.

Кто это стремится съ восточнаго холма, какъ мрачный потокъ? Не Латмонъ-ли то съ войскомъ? Онъ услыхалъ объ отсутствіи Фингала, его душа возрадовалась, и онъ ввѣрился вѣтру сѣвера. Зачѣмъ пришелъ ты, Латмонъ? Могучихъ нѣтъ въ Сельмѣ, зачѣмъ пришелъ ты съ протянутымъ копьемъ! Развѣ дочери Морвена сражаются? ³) Но остановись въ своемъ стремленіи, могучій потокъ, — развѣ ты не видишь, Латмонъ, этихъ парусовъ? Почему исчезаешь ты, Латмонъ, какъ туманъ надъ озеромъ? Бурный вихрь преслѣдуетъ тебя — Фингалъ идетъ по твоимъ слѣдамъ!

Король Морвена проснулся, когда мы неслись по темноголубымъ волнамъ. Онъ протянулъ руку къ копью, герои окружили его. Мы узнали, что онъ видѣлъ своихъ отцовъ, они часто посѣщали его во снѣ, когда мечъ врага заносился надъ нашей землей и битва темной тучей вставала передъ нами. «Куда дѣвался ты, вѣтеръ?» сказалъ король Морвена: «или ты носишься среди звѣздъ полудня, или нагоняешь дожди на чужія земли? Почему не долетаешь ты до моихъ парусовъ, до голубой поверхности моихъ морей? Врагъ въ странѣ Морвена, а король отсутствуетъ! Но пусть каждый надѣнетъ свою кольчугу и возьметъ свой щитъ, пусть всѣ поднимутъ свои копья надъ волнами и обнажатъ свои мечи. Передъ нами Латмонъ со своимъ войскомъ, Латмонъ, бѣжавшій отъ Фингала въ равнинахъ Лоны ⁴), но онъ возвращается съ новой силой, какъ ручьи сливаются въ потокъ, ревущій среди нашихъ холмовъ». Таковы были слова Фингала. Мы устремились въ заливъ Корманы ⁵). Оссіанъ поднялся на холмъ, онъ трижды ударилъ въ свой горбатый щитъ, скалы Морвена отвѣчали эхомъ, и разбѣжались легкіе олени. Врагъ смутился, онъ собралъ свое мрачное войско при моемъ появленіи. Я стоялъ, какъ туча на хохмѣ, наслаждаясь своей молодостью. Морни ⁶) сидѣлъ подъ деревомъ у ревущихъ водъ Струмоны ⁷), его старческія кудри были сѣды, онъ опирался на палку, молодой Голь ⁸) былъ вблизи героя, слушая разсказы о битвахъ отцовъ. Часто вскакивалъ онъ, разгораясь душой, слушая о великихъ подвигахъ Морни. Старецъ услыхалъ звукъ щита Оссіана, онъ узналъ сигналъ войны. Онъ разомъ поднялся съ своего мѣста, его сѣдые волосы откинулись назадъ, онъ вспомнилъ дѣла минувшихъ лѣтъ. «Сынъ мой», сказалъ онъ «прекрасноволосому» ⁹) Голю: "я слышу звукъ битвы. Король Морвена вернулся, его сигналы доносятся по вѣтру. Иди въ залы Струмоны, принеси оружіе Морни — принеси щитъ, служившій моему отцу въ старости, потому что моя рука начинаетъ слабѣть, а ты надѣнь мое оружіе, Голь, и стремясь въ первую изъ твоихъ битвъ, пусть твоя рука сравняется славой съ твоими отцами, несись по полю, какъ орелъ на своихъ крыльяхъ. Нечего бояться тебѣ смерти, сынъ мой, храбрые падаютъ со славой, ихъ щиты удерживаютъ мрачный потокъ врага, ихъ старческіе кудри покрываются славой. Ты-же видишь, Голь, какъ почитаютъ меня въ старости ¹⁰): когда Морни идетъ, юность встрѣчаетъ его со страхомъ и отворачиваетъ свои взоры въ безмолвной, радости, когда онъ проходитъ. Я никогда не бѣжалъ отъ опасности, сынъ мой, мой мечъ всегда блестѣлъ во мракѣ битвы. Чужестранецъ ¹¹) исчезалъ передо мной, могучій повергался въ моемъ присутствіи.

Голь принесъ оружіе Морни, престарѣлый воинъ одѣлся въ сталь и взялъ мечъ, обагренный кровью храбрыхъ. Онъ пошелъ на встрѣчу Фингалу, его сынъ шелъ за нимъ. Сынъ Кумгалла всталъ съ радостью, когда онъ подошелъ въ своихъ сѣдыхъ кудряхъ.

«Вождь ревущей Струмоны», сказалъ Фингалъ, воспрянувъ душой: "зачѣмъ вижу тебя въ оружіи, когда мощь твоя тебѣ измѣнила? Часто блисталъ Морни въ битвѣ, какъ лучъ заходящаго солнца, когда онъ разсѣиваетъ бури на горахъ и приноситъ миръ озареннымъ полямъ. Зачѣмъ не отдыхаешь ты въ твои годы! Твоя слава уже въ пѣснѣ, твой народъ, видя тебя, благословляетъ послѣдніе дни могучаго Морни. Зачѣмъ не отдыхаешь ты въ твои годы? Враги исчезнутъ и при появленіи Фингала.

«Сынъ Кумгала», возразилъ вождь: "сила руки Морни ослабѣла: я пытаюсь вынуть изъ ноженъ мечъ моей юности, но онъ остается на мѣстѣ, я поднимаю копье, во оно падаетъ, не долетѣвъ до намѣченной цѣли ¹²).

Я чувствую тяжесть моего щита. Мы погибаемъ, какъ трава на холмѣ, и утраченная сила уже не возвращается. У меня есть сынъ Фингалъ, его душа восхищалась подвигами Морни, но его мечъ еще не поднимался противъ врага, его слава еще не родилась. Я пришелъ съ нимъ на войну направлять его руку въ битвѣ. Его слава будетъ свѣтомъ для моей души въ мрачные часы моей старости. О. пусть имя Морни вабудется, пусть герои говорятъ только: «Вотъ отецъ Голя!» ¹³).

«Король Струмоны», возразилъ Фингалъ, "пускай Голь подниметъ свой мечъ въ бою, но пусть подниметъ онъ его при Фингалѣ, — моя рука защититъ его юность! А ты оставайся въ- залахъ Сельмы, ты услышишь о нашей славѣ. Попроси бардовъ настроить арфы и пѣть, чтобы тѣ, кто палъ, радовались въ своей славѣ, а душа Морни сіяла весельемъ. Оссіанъ, ты сражался въ битвахъ, кровь чужеземцевъ на твоемъ копьѣ, — будь вмѣстѣ съ Големъ, но не отходите отъ Фингала, чтобы враги не застигли васъ порознь и слава ваша не погибла-бы въ моемъ присутствіи.

Я видѣлъ Голя въ оружіи, и моя душа слилась съ его душой! Пламя битвы горѣло въ его глазахъ, онъ смотрѣлъ съ радостью на враговъ. Мы тихо обмѣнялись словами дружбы. Мы вынули наши блестящіе мечи и пробовали на открытомъ мѣстѣ, за лѣсомъ, силу нашихъ рукъ.

Ночь сошла на Морвенъ. Фингалъ сидѣлъ у горящаго дуба, Морни въ своихъ развѣвающихся сѣдыхъ кудряхъ сидѣлъ съ нимъ. Они говорили о былыхъ временахъ, о великихъ дѣлахъ ихъ отцовъ. Три барда повременамъ играли на арфѣ. Пѣсня Уллина была прекрасна — онъ запѣлъ о могучемъ Кумгаллѣ, но чело Морни омрачилось, онъ обратилъ свои красные глаза на Уллина, и внезапно превратилась пѣсня барда. Фингалъ, наблюдавшій престарѣлаго героя, кротко сказалъ: «Вождь Струмоны, откуда эта мрачность? Забудь былое. Наши отцы бились въ битвѣ, но мы встрѣчаемся на пиру. Наши мечи обращены на врага нашей страны; онъ исчезнетъ передъ нами въ полѣ. Забудь былое, герой мшистой Струмоны».

«Король Морвена», возразилъ вождь, «я вспоминаю твоего отца съ радостью. Онъ былъ ужасенъ въ битвахъ, гнѣвъ вожди былъ смертоносенъ. Мои глава наполнились слезами, когда король героевъ палъ. Храбрые гибнутъ, Фингалъ, слабые остаются на холмахъ. Сколько героевъ погибло въ дни Морни! Но я не избѣгалъ битвы, не бѣгалъ отъ боя храбрыхъ. Теперь пускай друзья Фингала идутъ на отдыхъ, уже ночь кругомъ насъ, имъ нужны силы для битвы съ „рожденнымъ на колесницѣ“ ¹⁴) Латмономъ. Я слышу шумъ его войска, какъ раскатъ грома надъ годами. Оссіанъ и прекрасно-волосый Голь, вы молоды и легки на ногу, — наблюдайте за врагами Фингала съ лѣсистаго холма, но не подходите къ нимъ: при васъ нѣтъ вашихъ отцовъ, чтобы защитить васъ! не дайте вашей славѣ погибнуть съ перваго же раза, вамъ еще мало од^/ ной вашей юношеской доблести.

Мы выслушали слова вождя съ радостью и мы пошли, звеня нашимъ оружіемъ, направляясь къ лѣсистому холму; небо горѣло звѣздами, метеоры смерти пролетали надъ полемъ, отдаленный шумъ врага поразилъ нашъ слухъ. Тогда Голь, полный храбрости, сказалъ мнѣ, полуобнаживъ свой мечъ: Сынъ Фигнала, почему кипитъ душа Голя, мое сердце сильно бьется, мои шаги не тверды, моя рука дрожитъ на мечѣ. Когда я смотрю на врага, моя душа разгорается. Я вижу его спящее войско. Не такъ-ли дрожатъ души храбрыхъ въ битвѣ копій? Какъ возрадовалось-бы сердце Морни, еслибы мы устремились на врага! Наша слава разнеслась-бы въ пѣснѣ и храбрые любовались бы нашимъ дѣломъ!»

«Сынъ Морни», сказалъ я, «моя душа любить войну, я былъ-бы радъ отличиться въ поединкѣ, чтобы передать имя мое бардамъ, но если врагъ побѣдитъ, какъ взглянуть мнѣ въ глаза королю — они ужасны во гнѣвѣ, какъ пламя смерти. Я не хочу подвергаться его гнѣву. Оссіанъ побѣдитъ или падетъ. Но живетъ-ли память побѣжденныхъ? — они проходятъ, какъ тѣни, но слава Оссіана будетъ жить, его дѣла будутъ равны дѣламъ отцовъ. Устремимся въ нашемъ оружіи, кинемся въ битву, сынъ Морни. Но, Голь, если ты вернешься одинъ, поди въ милые для меня залы Сельмы, скажи Евераллинѣ, что я палъ со славой, отдай мой мечъ дочери Бранно, пускай передастъ его Оскару, когда настанутъ года его юности».

«Сынъ Фингала», возразилъ Голь со вздохомъ, «какъ мнѣ вернуться послѣ гибели Оссіана? что скажетъ мой отецъ, что скажетъ Фингалъ, король людей? Слабые отвратятъ свои взоры и скажутъ: „Вотъ идетъ Голь, оставившій своего друга, лежащаго въ крови“. Нѣтъ, не увидятъ меня слабые иначе, какъ въ туманѣ моей славы. Оссіанъ, я слышалъ отъ моего отца о великихъ дѣлахъ героевъ, объ ихъ великихъ подвигахъ въ одиночку — ихъ души росли въ опасности».

«Сынъ Морни», возразилъ я, входя впереди него въ верескъ, «наши отцы похвалятъ нашу храбрость, оплакивая наше пораженіе, лучъ радости озаритъ ихъ душу, когда глаза ихъ будутъ полны слезъ, они скажутъ: „наши сыновья не погибнутъ безвѣстно, они сѣяли смерть кругомъ себя“. Но зачѣмъ намъ думать о тѣсномъ жилищѣ, мечъ защищаетъ храбраго! Но смерть преслѣдуетъ бѣгство слабыхъ, объ ихъ славѣ никогда не слышно».

Мы устремились. во тьмѣ въ ревущему потоку, который катитъ вокругъ врага свои голубыя воды, между деревьевъ, вторящихъ его шуму своимъ шелестомъ. Мы подошли къ берегу потока и увидали спящее войско;. ихъ огни погасли въ долинѣ, ихъ одинокіе сторожа бродили вдали. И оперся на копье, чтобы перепрыгнуть потокъ; но Голь взялъ меня за руку и сказалъ слова храбрыхъ. «Неужели, сынъ Фингала, нападемъ мы на спящаго врага? Устремимся-ли мы, какъ ночной вѣтеръ, который тайкомъ вырываетъ молодыя деревья? Не такъ заслужилъ свою славу Фингалъ, не такими дѣлами установилась слава убѣленнаго сѣдинами Морни! Ударь, Оссіанъ, ударь въ щитъ, пусть поднимутся тысячи, пусть онѣ встрѣтятъ Голя въ его первой битвѣ, онъ хочетъ испытать силу своей руки».

Моя душа возрадовалась отъ словъ воина, моя горячія слезы пролились. «И враги встрѣтятъ тебя, Голь», я сказалъ, «и слава сына Морни загремитъ! Но не удаляйся отъ меня, мой герой, пустъ сталь твоя блеститъ близъ Оссіана, пусть наши руки соединятся въ битвѣ. Голь, видишь-ли ты ту скалу? Ея сѣдые бока едва видны при свѣтѣ звѣздъ. Если враги насъ одолѣютъ, станемъ спиной къ скалѣ, и они побоятся подойти близко къ нашимъ копьямъ, потому что смерть въ нашихъ рукахъ!»

Я трижды ударилъ въ мой звучный щитъ. Врагъ проснулся, трепеща. Ми устремились въ нашемъ звенящемъ оружіи, враги толпами побѣжали черезъ верескъ, они подумали, что пришелъ могучій Фингалъ, сила руки ихъ ослабѣла, звукъ ихъ бѣга былъ подобенъ свисту пламени, когда оно несется по обнаженному лѣсу. Тогда-то копье Голя летало съ силой, тогда-то мечъ его поднимался! Креморъ ¹⁵) палъ и могучій Летъ ¹⁶), Дунтормо ¹⁷) бился весь въ крови, сталь пронзила бокъ Крото ¹⁸), когда онъ привсталъ, опираясь на свое копье, и черный потокъ хлынулъ изъ раны и залилъ полу-погасшій дубъ. Катминъ ¹⁹), слыша шаги героя за собой, влѣзъ на обнаженное дерево, но копье пронзило его сзади; вскрикнувъ, упалъ онъ умирая, а мохъ и сухія вѣтви полетѣли вслѣдъ за нимъ и покрыли голубое оружіе Голя.

Таковы были дѣда сына Морни въ первой изъ его битвъ, но не спалъ мечъ и у твоего бока, послѣдній изъ рода Фингала! Оссіанъ ринулся впередъ, полный силы, народъ падалъ передъ нимъ, какъ падаетъ трава подъ палкой мальчика, когда онъ со свистомъ размахиваетъ ею въ полѣ и сбиваетъ сѣдобородыя головки волчеца, но мальчикъ идетъ беззаботно, направляясь въ пустыню.

Настало сѣрое утро, извилистый потокъ засвѣтился среди вереска, враги собрались на холмѣ, и гнѣвъ Латмона разгорѣлся. Онъ опускаетъ въ ярости свои красные глава, онъ безмолвенъ въ своемъ гнѣвѣ. Онъ часто стучитъ въ свой горбатый щитъ, его шаги неровно звучатъ по вереску. Я увядалъ издали мрачнаго героя и сказалъ сыну Морни:

«Рожденный на колесницѣ вождь Струмоны, видишь-ли ты враговъ? Они въ гнѣвѣ собрались на холмѣ. Пойдемъ въ королю, онъ встанетъ, полный силы, и войско Латмона исчезнетъ. Мы окружены славой, воинъ, глаза старцевъ возрадуются. Но побѣжимъ, сынъ Морни, Латмонъ сходитъ съ холма!» — «Такъ замедлимъ наши шаги», возразилъ прекрасно-волосый Голь, «пускай не говоритъ врагъ съ улыбкой: „Посмотрите на воиновъ ночи, они, какъ духи, ужасны во мракѣ и исчезаютъ передъ лучемъ востока“. Оссіанъ, возьми щитъ Гормара ²⁰), который палъ близъ твоего копьи; престарѣлые герои порадуются, видя дѣла своихъ сыновъ».

Таковы были наши слова въ долинѣ, когда Сульматъ ²¹) подошелъ къ рожденному на колесницѣ Латмону, Сульматъ, вождь Дуты") съ темно-катящимся потокомъ Дувренны ²²). Зачѣмъ не стремишься ты, сынъ Нуата ²³), съ тысячею твоихъ героевъ? Зачѣмъ не сходишь ты съ твоимъ войскомъ, пока воины не убѣжали? Ихъ голубое оружіе свѣтится на утреннихъ лучахъ, они идутъ впереди насъ по вереску.

«Сынъ слабой руки», сказалъ Латмонъ, «зачѣмъ сойдетъ мое войско? Ихъ только двое, сынъ Дута, неужели пошлю я тысячи вооруженныхъ? Нуатъ стадъ-бы оплакивать въ своемъ жилищѣ погибель своей славы, онъ отвернулся-бы отъ Латмона, еслибы а подошелъ къ нему. Поди ты въ героямъ, вождь Дуты, я вижу величественную походку Оссіана, его слава достойна моей стали, пускай мы помѣряемся въ бою!» Благородный Сульмонъ пришелъ. Я порадовался словамъ короля, я поднялъ щитъ на руку. Голь вложилъ въ мою руку мечъ Морни. Мы вернулись въ журчащему потоку. Латмонъ подошелъ въ своей силѣ, его мрачное войско двигалось за нимъ, какъ туча, но сынъ Нуата былъ прекрасенъ въ своей стали. «Сынъ Фингала», сказалъ герой, «твоя слава выросла на нашей гибели; сколькіе изъ моего народа повергнуты твоей рукой, король людей! Подними опять твое копье противъ Латмона; срази сына Нуата, срази его вмѣстѣ съ его воинами или ты самъ падешь! Не будутъ говорить у меня дома, что люди мои гибли въ моемъ присутствіи, что они пали въ присутствіи Латмона, когда его мечъ отдыхалъ у его бока; голубые глаза Куты наполнились-бы слезами, она бродила-бы одиноко въ долинѣ Дунлатмона!»

«Не будутъ также говорить», возразилъ я, "что сынъ Фингала бѣжалъ. Оссіанъ не побѣжалъ-бы даже и тогда, когда бы мракъ скрывалъ его шаги, его духъ встрѣтилъ-бы его и сказалъ: «Неужели бардъ Сельмы боится врага? Нѣтъ, онъ не боится врага, онъ радуется среди битвы».

Латмонъ бросилъ свое копье. Оно пронзило щитъ Оссіана, я чувствовалъ холодную сталь въ моемъ боку, я вынулъ мечъ Морни, я разрубилъ копье надвое, блестящее остріе упало на землю. Сынъ Нуата кипѣлъ яростью. Сперва онъ высоко поднялъ свой звучный щитъ и затѣмъ опустилъ его. Ярко блестѣла мѣдная доска, когда черезъ нее смотрѣли его темные глаза. Но копье Оссіана пронзило блестящій горбъ и вонзилось въ стоявшее позади дерево, щитъ повисъ на дрожащемъ древкѣ, но Латмонъ все подвигался. Голь предвидѣлъ гибель вождя, онъ подставилъ свой щитъ подъ мой мечъ, когда онъ, сверкнувъ въ воздухѣ, опускался на короля Дунлатмона.

Латмонъ увидѣлъ сына Морни. Слезы потекли изъ его глазъ. Онъ бросилъ мечъ своихъ отцовъ на землю и проговорилъ слова храбрыхъ:

"Къ чему Латмону биться противъ первыхъ изъ людей? Ваши души — лучъ неба, ваши мечи — пламя смерти. Чья слава сравнится со славой героевъ, которыхъ подвиги столь велики даже въ юности. О, еслибы вы были въ залахъ Нуата, въ зеленомъ жилищѣ Латмона! Тогда не сказалъ-бы мой отецъ, что его сынъ сдался слабымъ. Но кто идетъ, какъ могучій потокъ по звучному вереску, небольшіе холмы сотрясаются передъ нимъ, а тысячи духовъ носятся на его блестящемъ оружіи, духи тѣхъ, кто палъ отъ руки короля звучнаго Морвена. Счастливъ ты, Фингалъ, твои сыновья будутъ биться въ твоихъ войнахъ, они идутъ впереди тебя, они возвращаются со славой. Фингалъ пришелъ въ своей кротости, радуясь тайно дѣламъ своего сына. Лицо Морни блестѣло радостью, его старые глаза тускло смотрѣла сквозь слезы. Мы пришла въ залы Сельмы. Мы сѣла вокругъ на пиру раковинъ. Дѣвы пѣсни пришли къ намъ и съ нами краснѣющая Евераллина. Ея волосы струились по ея снѣжной шеѣ, ея глаза тайно обращались на Оссіана. Она играла на арфѣ. Мы привѣтствовали дочь Бранно.

Фингалъ всталъ со своего мѣста и сказалъ Латмону, королю копій. Мечъ Тренмора качался у его бока, когда онъ поднималъ свою могучую руку. «Сынъ Нуата», сказалъ онъ, «зачѣмъ искалъ ты славы въ Морвенѣ! Мы не изъ племени безсильныхъ, наши мечи не блестятъ надъ слабыми. Когда поднимали мы тебя, Латмонъ, звуками войны? Фингалъ не любитъ битвы, хотя рука его сильна! Моя слава питается гибелью надменныхъ, молнія моей стали падаетъ на гордыхъ оружіемъ. Проходятъ битвы, воздвигаются могилы храбрыхъ. Воздвигаются могилы моего рода, о мои предки! Наконецъ я долженъ остаться одинъ, но останусь, покрытый славой; душа моя отлетитъ въ лучахъ свѣта. Латмонъ, вернись къ себѣ или обрати свои битвы на другія земли. Племя Морвена прославлено, враги его — сыны несчастныхъ.

¹) Lathmon.

²) The halle перевожу словомъ „залы“, такъ какъ въ жилищахъ древнихъ ирландцевъ были большія комнаты съ очагомъ посрединѣ», hall тоже значитъ и внутренность большой пещеры.

³) Болѣе позднее представленіе: женщины-воины въ одиночку, по крайней мѣрѣ, встрѣчаютъ въ ирландскихъ и сѣверо-шотландскихъ сказаніяхъ.

⁴) Lona.

⁵) Carmon’s bay близъ Каррикфергуса, противъ древняго Морвена.

⁶) Morni — вождь клана Морни. извѣстнаго по сказанію «Битва при Кнутѣ»; рукопись 1100 г. находится въ Дублинской Королевской Академіи, и по анналамъ и преданіямъ, кланъ Мории принималъ участіе въ битвѣ при Габарѣ противъ Лейпетера.

⁷) Strumon, т. е. Stru-moné — потокъ холмовъ, горный потокъ.

⁸) Gaul — слѣпой, именно тотъ Голь, который игралъ роль, по рукописи 1100 г., въ сказаніе о битвѣ при Кнухѣ. Здѣсь онъ является юношей, товарищемъ Оссіана, сына Фингала, тогда какъ по ирландскимъ преданіямъ онъ современникъ Кумгалла — отца Фингала.

⁹) Fair-haired — гомеровскій эпитетъ.

¹⁰) How the stepe of my age are hononred.

¹¹) Вѣроятно, скандинавы.

¹²) It falls short of the «mark» — не могла перевести иначе, какъ цѣль.

¹³) Опять современное понятіе.

¹⁴) Устойчивый эпитетъ.

¹⁵) Cremor.

¹⁶) Leth.

¹⁷) Dunthormo.

¹⁸) Crotho.

¹⁹) Cathmin.

²⁰) Gormar.

²¹) Sulmаth: Suil-mhath — человѣкъ добраго взгляда, человѣкъ, который не сглазитъ.

²²) Dutha.

²³) Duvranna, т. е. Dubh-bhranna — рѣка, сохранившая до сихъ поръ названіе Дувраны, впадающая въ озеро Бановъ въ Шотландіи.

²⁴) Nuath — имя отца Голя въ сказаніи «Причина битвы при Кнухѣ».

СМЕРТЬ КУХУЛИНА. ПРЕДИСЛОВІЕ.

Содержаніе этой пѣсни — борьба Кухулина, управляющаго Ирландіей во время малолѣтства Кормака, ея короля, съ враждебнымъ племенемъ, живущимъ на югѣ этого острова. Кухулинъ побѣждаетъ въ единоборствѣ вождя племени Торлаха, но затѣмъ самъ умираетъ отъ стрѣлы, пущенной кѣмъ-то изъ толпы враговъ, окружавшихъ тѣло Торлаха. Умирая, онъ передаетъ заботу объ Ирландіи черезъ барда своему другу Конналу, который въ этотъ моментъ отсутствуетъ.

Вѣроятно, существовали въ Шотландіи сказанія о борьбѣ и возстаніяхъ во время малолѣтства Кормака, такъ какъ мы встрѣчаемъ у Макферсона и въ «Фингалѣ», и въ «Тенорѣ» и др. поэмахъ разсказы изъ этой борьбы, причемъ повторяются всюду одни и тѣ-же имена героевъ и однѣ и тѣ-же подробности борьбы, кромѣ того общій тонъ ихъ простъ, меланхоличенъ и лишенъ всякихъ фантастическихъ украшеній, кромѣ явленій тѣней умершихъ. Макферсонъ не могъ сочинить основы ихъ, не могъ точно также и воспользоваться существующими ирландскими преданіями, потому что и на сей разъ сохранена особенность шотландскихъ сказаній: смѣшеніе цикловъ. Кухулинъ является современникомъ Кормака, жившаго почти тремя столѣтіями позднѣе Фингала, а кромѣ того Кухулинъ даже моложе послѣдняго: онъ умираетъ во цвѣтѣ лѣтъ, тогда какъ внукъ Фингала Оскаръ уже принимаетъ участіе въ битвахъ. Макферсонъ, въ предисловіи къ изданію 1765 г., говоритъ, что эта поэма есть только эпизодъ большой эпопеи о послѣднихъ подвигахъ Фингала, большая часть которой погибла. Но врядъ-ли можно придавать значеніе этому заявленію.

Подъ именемъ «Смерть Кухулина» существуетъ также и ирландское сказаніе, которое находится въ книгѣ Лейнстера, стр. 20а, но носитъ Совершенно иной характеръ и отражаетъ всѣ особенности ирландскихъ сказаній. стараго цикла: основа его фантастическая и изобилуетъ массою бытовыхъ подробностей; въ концѣ сказанія Кухулинъ является предвозвѣстникомъ христіанства. Такимъ образомъ, очевидно, что эта легенда, пройдя обыкновеннымъ путемъ черезъ христіанскую эпоху, сдѣлала изъ своего героя предвѣстника христіанства (иногда легенда шла дальше и прямо объявляла героя христіаниномъ. Даже Оссинъ или Оссіанъ въ нѣкоторыхъ ирландскихъ сказаніяхъ въ своихъ свиданіяхъ съ св. Патрикомъ проникается христіанскимъ міровоззрѣніемъ).

Я привожу здѣсь въ совращенномъ видѣ это ирландское сказаніе «О смерти Кухулина», книга Лейнстера стр. 20а. Оно имѣетъ съ Макферсоновской поэмой двѣ одинаковыя подробности: въ моментъ смерти Кухулина отсутствуетъ Конналъ, которому умирающій и завѣщаетъ черезъ третье лицо заботу о начатомъ дѣдѣ; вторая подробность — Кухулинъ убитъ неизвѣстно кѣмъ: у Макферсона стрѣлой, невѣдомо кѣмъ пущенной, въ ирландскомъ сказаніи — вслѣдствіе чаръ.

Съ моей точки зрѣнія, поэма Макферсоновскаго Оссіана «О смерти Кухулина» одна изъ наиболѣе сохранившихъ народную основу и первоначальный стиль: здѣсь мы встрѣчаемъ массу вставокъ, которыя можно бы предположить въ первоначальной формѣ стихотворными съ сохранившимися припѣвами и болѣе плавнымъ языкомъ. Я очень старалась передать этотъ оттѣнокъ и въ переводѣ, но врядъ ли мнѣ удалось это сдѣлать, а потому я отмѣчаю въ примѣчаніяхъ всѣ эти вставки.

«Смерть Кухулина». (Книга Лейнстера, стр. 20а. Совращенія по Svene).

Когда враги Кухулина собрались противъ него въ послѣдній разъ, его страна была наполнена огнемъ и дымомъ, и оружіе падало съ ихъ скалъ, и день его смерти подходилъ. Дурныя вѣсти дошли до него, и дѣвушка Леборхама ¹) сказала ему, чтобы онъ всталъ, хотя онъ былъ очень утомленъ битвой, защищая долину Мурхемви ²). Ніамъ, жена Коннала «побѣдителя», тоже сказала ему; тогда онъ вскочилъ, прыгнулъ къ своему оружію, накинулъ свой плащъ, но брошь упала и проколола ему ногу, предостерегая его. Тогда онъ взялъ свой щитъ и велѣлъ своему правящему колесницей Легъ ³) запречь его лошадь — Сѣраго изъ Маха ⁴).

«Я клянусь Богу, которому клянется мой народъ», сказалъ Легъ, «хотя (люди Конхобара V) Ульстеръ былъ вокругъ Сѣраго изъ Маха, они не могли впречь его въ колесницу. Я никогда не отказывалъ тебѣ до сего дни. Если ты хочешь, поди ты и поговори съ Сѣрымъ самъ». Кухулинъ пошелъ къ нему, и трижды конь поворачивался лѣвой стороной къ своему господину и ночью передъ Морригу (богиня войны) изломалъ колесницу, потому что ей не нравилось, что Кухулинъ шелъ на войну, такъ какъ она знала, что онъ не вернется назадъ въ Эмаинъ-Маха ⁵).

Тогда Кухулинъ укорялъ своего коня, говоря, что онъ не имѣлъ обыкновенія такъ поступать со своимъ хозяиномъ.

Тогда Сѣрый изъ Маха пришелъ и уронилъ свою толстую круглую слезу на кровавую рану Кхулиновой ноги, и тогда Кухулинъ вскочилъ въ колесницу и поѣхалъ вдругъ въ югу вдоль земли Мидъ и Люахаиръ ⁶).

И Леборхама встрѣтила его и умоляла не оставлять ихъ, и 50 королевъ, бывшихъ въ Эмайнъ-Махѣ и любившихъ его, плакали горькими слезами. Но онъ повернулъ свою колесницу направо, и онѣ жалобно и отчаянно завопили и всплескивали руками, потому что онѣ знали, что онъ не вернется къ нимъ.

Домъ его кормилицы, которая кормила его, былъ передъ нимъ на дорогѣ. Онъ привыкъ заходить туда, когда шелъ, проѣзжая мимо къ югу и съ юга. И она держала для него всегда сосудъ съ напиткомъ. И теперь онъ выпиваетъ напитокъ и ѣдетъ дальше, сказавъ своей кормилицѣ «прощай». Тогда онъ что-то замѣтилъ. Передъ нимъ на дорогѣ была Кронесъ ⁷) слѣпая на лѣвый глазъ. Она испекла на палкахъ изъ вороньяго дерева собаку съ ядами и заклинаньями. И одной изъ вещей, которыхъ Кухулинъ не долженъ былъ дѣлать — было подходить къ кухонному очагу и потреблять пищу. А другою изъ вещей, которую онъ не долженъ былъ дѣлать — было ѣсть мясо своей тетки (Cu-Chulain значитъ собака Куланса ⁸).

Онъ поспѣшилъ пройти мимо нихъ, потому что зналъ, что они были тутъ не для его добра.

Тогда сказала Кроне ему:

— «Посѣти насъ, о Кухулинъ».

— «Я, право, не хочу посѣтить васъ».

«Пища состоитъ изъ собаки», говоритъ она.

«Будь это большой кухонный очагъ, ты бы посѣтилъ насъ, но потому что тотъ, что здѣсь, малъ, ты не приходишь. Не пристойно великимъ не принимать малаго». Тогда онъ придвинулся въ ней, и Кроне дала ему бокъ собаки изъ своей лѣвой руки. И Кухулинъ ѣлъ изъ своей (лѣвой) руки и положилъ его подъ свою лѣвую лядвею. Руку, которой онъ ваялъ его, и лядвею, подъ которую онъ положилъ его, схватило отъ туловища до конца, такъ что силы въ нихъ не было.

Тогда онъ поѣхалъ по дорогѣ Мидъ-Люахаиръ вокругъ Неброихада и его врагъ Карире ⁹) изъ Эрина увидалъ его въ колесницѣ съ блестящимъ мечемъ наготовѣ въ рукѣ и со свѣтомъ доблести, сіявшимъ надъ нимъ, и его трехцвѣтные волосы, какъ струны золотыхъ нитей надъ краями наковальни хитраго колдуна.

«Этотъ человѣкъ идетъ къ вамъ, о мужи Эрина», сказалъ Еркъ, «ждите его», и такъ они сдѣлали стѣну изъ соединенныхъ щитовъ, и съ каждаго края Еркъ велѣлъ имъ поставить двухъ храбрѣйшихъ стрѣлковъ (метальщиковъ), чтобы биться другъ съ другомъ, и сатирика съ каждой изъ этихъ наръ. И сказалъ сатирикамъ, чтобы они просили у Кухулина его копье, потому что сыны Колатена предсказали о его копьѣ, что король будетъ убитъ имъ, если оно будетъ отдано, когда попросятъ его. И онъ велѣлъ людямъ Эрина издать громкій крикъ, и Кухулинъ устремился противъ нихъ на своей колесницѣ, выдѣлывая свои три громовые подвига, и работалъ своимъ копьемъ и мечемъ, такъ что половина ихъ головъ, череповъ, рукъ, ногъ и красныхъ костей были далеко разсѣяны по долинѣ Мурхемни. Въ числѣ, равномъ числу песчинокъ въ морѣ и звѣздъ въ небѣ, капель майской росы, хлопьевъ. снѣгу и градинъ, листьевъ въ лѣсу, моряковъ.въ маѣ и зелени подъ ногами, стоя въ лѣтній день, и поле было сѣро отъ ихъ мозга послѣ этого паденія и летанія оружія, причиненнаго Кухулиномъ въ ихъ средѣ. Тогда онъ увидалъ пару воиновъ, бившихся между собой, и сатирикъ призвалъ его вступиться, и Кухулинъ подскочилъ къ нимъ и двумя ударами кулака вышибъ ихъ мозги.

«Дай мнѣ это копье», говоритъ сатирикъ, «я клянусь въ томъ, въ чемъ клянется мой народъ, ты нуждаешься въ нею не болѣе меня. Мужи Эрина со мной здѣсь я я также съ ними.

Я осужу тебя, если ты не отдашь его».

«Я никогда еще не былъ осужденъ за скряжничество и грубость». При этомъ Кухулинъ бросилъ въ него копье древкомъ впередъ, и оно прошло сквозь его голову и убило девять человѣкъ позади него. Кухулинъ проѣхалъ сквозь войско, но Легъ, сынъ Буриля, досталъ копье.

«Кто падетъ отъ этого копья, сыны Колатена?» сказалъ Люгаидъ ¹⁰).

«Король падетъ отъ этого меча», говорятъ сыны Колатена.

Тогда Люгаидъ бросилъ копье въ Кухулинову колесницу, и оно попало въ управляющаго колесницей Легъ, сына Ріангабры, и его внутренности вышли на подушку колесницы.

Тогда сказалъ Легъ: «Сильно меня ранили».

Послѣ этого Кухулинъ выхватываетъ копье, и Легъ говоритъ ему: «прощай», и тогда сказалъ Кухулинъ: «Сегодня я буду витяземъ и буду управляющимъ колесницей».

Тогда онъ увидалъ вторую сражающуюся пару, и одинъ изъ нихъ сказалъ: «Это стыдно для него не вступаться». И Кухулинъ прыгнулъ къ нимъ и раздробилъ ихъ на куски о скалу.

«Это копье мнѣ, о Кухулинъ», сказалъ сатирикъ.

«Я клянусь, нѣмъ клянется мой народъ, ты имѣешь не болѣе потребности въ копьѣ, чѣмъ я»; «Зависитъ сегодня отъ моей руки, моей доблести и моего оружія уничтожить четыре пятыхъ Эрина (войска Каннахта, Меата, Ленстера и Мюнстера) сегодня стереть съ долины Мурхемни».

«Я осужу тебя», сказалъ сатирикъ.

«Я не обязанъ исполнять болѣе одного требованія сегодня и сверхъ того я уже заплатилъ за мою честь».

«Я осужу Ульстеръ за твою вину», сказалъ сатирикъ.

«Никогда еще не былъ осужденъ Ульстеръ за мой отказъ или за мою грубость.

Хотя малая часть жизни осталась мнѣ, Ульстеръ не будетъ осужденъ сегодня»:

Тогда Кухулинъ бросилъ копье къ нему рукояткой, и оно прошло сквозь его голову и убило девятерыхъ позади него, и Кухулинъ проѣхалъ сквозь войско, какъ мы сказали раньше.

Тогда Еркъ, сынъ Каирире, схватилъ копье.

«Кто падетъ отъ этого копья, о сыны Колатена?» говоритъ Еркъ, сынъ Каирире.

«Не трудно сказать: король падетъ отъ этого копья», сказали сыны Колатена.

«Я слышалъ, вы сказали, что король палъ-бы отъ копья, которое Лугаидъ давно уже бросилъ».

"И это правда, сказали сыны Колатена. Вслѣдствіе этого палъ король управляющихъ колесницей Эрина, именно управляющій колесницей Кухулина — Летъ, сынъ Ріантабры.

При этомъ Еркъ бросилъ копье отъ себя, и оно ударилось (заблистало) въ Сѣраго изъ Маха. Кухулинъ подхватилъ копье. И каждый изъ нихъ сказалъ другому: «прощай». При этомъ Сѣрый изъ Маха оставилъ его съ половиной увды подъ его шеей и ушелъ въ Сѣрый Линнъ Сліабъ Туахъ ¹¹).

Тогда Кухулинъ опять проѣхалъ сквозь войско и увидалъ третью пару сражающихся и онъ вмѣшался, какъ это дѣлалъ прежде, и сатирикъ спросилъ его копье, и Кухулинъ сначала отказалъ ему.

«Я осужу тебя», сказалъ сатирикъ.

"Я заплатилъ за мою честь сегодня.

«Я не обязанъ исполнять болѣе одного требованія сегодня».

«Я осужу Ульстеръ за твой поступокъ».

«Я заплатилъ за честь Ульстера», сказалъ Кухулинъ.

«Я осужу твой родъ», сталъ сатирикъ.

"Извѣстія, что я былъ обезчещенъ, никогда не достигнутъ страны, которой я не достигъ, потому что мало остается во мнѣ руки ¹²).

Такъ Кухулинъ бросилъ копье къ нему рукояткой впередъ, и оно прошло сквозь его голову и сквозь трижды девять другихъ мужей.

«Это есть милость съ яростью, о Кухулинъ», сказалъ сатирикъ.

Тогда Кухулинъ въ послѣдній разъ проѣхалъ сквозь войско, и Люгаидъ схватилъ копье и сказалъ:

«Кто падетъ отъ этого копья, сыны Колатена?»

«Король падетъ отъ него», стали сыны Колатена.

«Я слышалъ, вы стали, что король палъ-бы отъ этого копья, которое Еркъ бросилъ этимъ утромъ».

«Это правда», сказали они, «король коней Эрина палъ черезъ него, именно Сѣрый изъ Маха».

Тогда Люгаидъ бросилъ копье и пронзилъ Кухулина, и его

внутренности вышли на подушку колесницы, и его единственный конь Черный Сенглендъ ¹³) убѣжалъ съ половиной узды, висящей на немъ, и оставилъ колесницу и его хозяина, короля героевъ Эрина, упирающимъ одиноко въ равнинѣ.

Тогда сказалъ Кухулинъ: «Я бы охотно пошелъ такъ далеко, какъ это озеро, пить питье оттуда».

«Мы тебя отпустимъ», сказали они, «съ тѣхъ условіемъ, что послѣ ты вернешься къ намъ».

«Я буду просить васъ прійти за хной», сказалъ Кухулинъ, «если я не приду самъ».

Тогда Онъ собралъ свои внутренности въ свою грудь и пошелъ къ озеру.

И тамъ онъ пилъ его питье и выкупался самъ и вышелъ впередъ, чтобы умереть, призывая своихъ враговъ на встрѣчу.

На востокъ отъ озера простирался большой лугъ, и его глава поднялись на него, и онъ пошелъ въ каменному столбу, который былъ въ равнинѣ, и онъ надѣлъ свой поясъ вокругъ себя, чтобы онъ не могъ умереть ни сидя, ни лежа на землѣ, умеръ-бы стоя. Тогда всѣ люди сошлись вокругъ него, но они не смѣли подойти къ нему, потому что думали, что онъ живъ. «Стыдно вамъ, сказалъ Еркъ, сынъ Каирире, не снять головы человѣка въ отмщеніе за голову отца, которую онъ снесъ».

Тогда пришелъ Сѣрый изъ Маха въ Кухулину защищать его, пока его душа была въ немъ и пока оставался свѣтъ на челѣ героя.

Тогда Сѣрый изъ Маха обломалъ три красныхъ дерева вокругъ себя и 50 пало отъ его зубовъ и 30 отъ каждаго изъ его копытъ. Вотъ что онъ убилъ изъ войска. И съ тѣхъ поръ (говорятъ) не горячій былъ побѣдный бѣгъ Сѣраго изъ Маха послѣ рѣзни Кухулина.

И тогда спустилась птица на его плечо. «Этотъ столбъ не привыкъ быть подъ птицами», сказалъ Еркъ, сынъ Каирире.

Тогда Люгаидъ расправилъ волосы Кухулина на его плечахъ и отрѣзалъ его голову.

И тогда упалъ мечъ изъ руки Кухулина и отрубилъ Люгаиду правую руку, которая упала на землю.

И тогда Кухулинова правая рука была отрублена въ отместку за эту.

Люгаидъ и войско тогда ушли, унося съ собой голову Кухулина и его правую руку, и они пришли въ Нару, и тамъ смертное ложе его головы и его правой руки и полнаго его тѣла (его щита).

[Изъ Тары они пошли къ югу въ рѣкѣ Лиффей. Но въ то время войска Ульстера стремились напасть на своихъ враговъ, и Конналъ «побѣдитель», ѣхавшій въ колесницѣ во главѣ ихъ, встрѣтилъ Сѣраго изъ Маха, дымящагося отъ крови. Тогда Конналъ узналъ, что Кухулинъ убитъ. И онъ, и Сѣрый изъ Маха искали Кухулиновыхъ остатковъ].

Они увидѣли Кухулина у каменнаго столба. Тогда пришелъ Сѣрый изъ Маха и положилъ свою голову на Кухулинову грудь. И Конналъ сказалъ: «Тяжелая забота Сѣрому изъ Маха это тѣло».

И тогда Конналъ преслѣдовалъ войско, задумывая месть, потому что онъ былъ обязанъ отмстить за Кухулина.

Потому что здѣсь было товарищеское условіе между Кухулиномъ и Конналомъ «побѣдителемъ», именно, что тотъ, который изъ нихъ будетъ убитъ, будетъ отмщенъ другимъ. «Если я буду первый убитъ, сказалъ Кухулинъ, „какъ Скоро ты отмстишь за меня?“ — „Въ день, въ который ты будешь убитъ“, сказалъ Конналъ, „я отмщу за тебя раньше вечера“. „А если я буду убитъ“, сказалъ Конналъ, „какъ скоро ты отмстишь зa меня?“ — „Твоя кровь не охладѣетъ на землѣ“, сказалъ Кухулинъ, „когда отомщу за тебя“.

Такъ Конналъ преслѣдовалъ Люгаида въ Лиффей. Тогда Люгаидъ купался: „Бепо, смотри на равнину“, сказалъ онъ своему управляющему колесницей, „чтобы никто не пришелъ къ намъ незамѣченный“.

Управляющій колесницей смотрѣлъ.

„Одинъ всадникъ приближается къ намъ, и велика поспѣшность и быстрота, съ которой онъ идетъ.

Ты подумалъ-бы, что всѣ вороны Эрина были надъ нимъ.

Ты подумалъ-бы, что хлопья снѣгу покрыли долину передъ нимъ“.

„Непріятенъ всадникъ, что идетъ сюда“, сказалъ Лигандъ. — Это Конналъ (побѣдитель) верхомъ на Деви-Редъ. Птицы, что ты видѣлъ надъ нимъ, пыль отъ копытъ его лошади. Снѣжные хлопья, что ты видишь, покрывающіе долину передъ нимъ — пѣна съ губъ коня и съ узды его повода. (Посмотри опять», — сказалъ Люгаидъ, «по какой дорогѣ идетъ онъ». —

«Идетъ съ броду», сказалъ управляющій колесницей, «дорожкой, что проложило войско. (Пусть этотъ конь пройдетъ мимо насъ», сказалъ Люгаидъ, «мы не желаемъ биться противъ него».

Но когда Конналъ достигъ средины брода, онъ замѣтилъ Люгаида и его управляющаго колесницей и направился къ нимъ.

«Привѣтъ лицу должника», сказалъ Конналъ, «за убійство моего товарища Кухулина, и потому-то и вижусь съ тобой здѣсь».

Тогда они схватились биться на равнинѣ Аргетросъ, и здѣсь Конналъ ранилъ Люгаида своимъ дротикомъ.

Тогда они пошли въ мѣсту, называемому Ферта Люгдахъ.

"Я хочу, сказать Люгаидъ, получить отъ тебя справедливость людскую (правду).

«Что-же это?» сказалъ Конналъ «побѣдитель».

«Это — чтобъ ты употреблялъ только одну руку противъ меня, потому что я имѣю только одну руку».

«Ты это получишь», сказалъ Конналъ «побѣдитель». И тогда Конналова рука была привязана къ его боку веревкой.

Здѣсь въ этомъ пространствѣ между двумя стражами дня они бились, и никто изъ нихъ не бралъ верха надъ другимъ.

Когда Конналъ нашелъ, что онъ не беретъ верха, онъ увидалъ своего коня Деви-Редъ.

Конь подошелъ въ Люгаиду и вырвалъ кусокъ изъ его бока.

«Горѣ мнѣ», сказалъ Люгаидъ, «это несправедливость людская, о Конналъ!»

«Я даю ее только тебѣ отъ себя», сказалъ Конналъ. «Я не даю ея тебѣ отъ лица дикихъ звѣрей и безчувственныхъ вещей».

«Я знаю теперь», сказать Люгаидъ, «что ты не уйдешь, не унеся съ собой моей головы, такъ какъ мы унесли голову Кухулина. Такъ бери», сказалъ онъ, «мою голову въ прибавленіе въ твоей собственной и присоедини мое царство къ своему царству и мою доблесть къ твоей доблести, потому что я предпочитаю, чтобы ты былъ первымъ героемъ Эрина».

Послѣ этого Конналъ «побѣдитель» отрубилъ голову Люгаиду.

И Конналъ, и его люди Ульстера тогда вернулись въ Эмаинъ-Махъ. На этой недѣлѣ онъ вступилъ туда неторжественно. Но душа Кухулина явилась тамъ 50-ти королевамъ, которыя любили его, и онѣ его видѣли парящимъ на его призрачной колесницѣ надъ Эмаинъ-Махомъ и онѣ слышали, какъ онъ пѣлъ таинственную пѣсню о пришествіи Христа и днѣ судномъ.

¹) Leborcham. Дѣва Леборхама встрѣчается и въ другихъ сказаніяхъ этого цикла.

²) Murthemne — долина очень знаменитая по сказаніямъ Кухулинова цикла.

³) Loeg mac Riangabra — управляющій колесницей Кухулина и въ другихъ сказаніяхъ.

⁴) Конь Кухулина.

⁵) Emaiu-Macha — главный городъ Уистера, резиденція Конхобара.

⁶) Mide Meams, Luachra — Лейвстеръ.

⁷) Crones — кормилица Кухулина.

⁸) Cu-Chulain — Cu значитъ и собака, и сокращеніе имени Кухулина, а Cu-Chulain — собака Куланса.

⁹) Cairpre, Coirpre — король Эрина.

¹⁰) Lugaid — въ сказаніяхъ встрѣчаются два героя этого имени: любимецъ и врагъ Кухулина.

¹¹) Lino Sliab Tuait.

¹²) Мало остается силы.

¹³) Sainglend — второй конь Кухулиновой колесницы.

Смерть Кухулина.

«Вѣтеръ-ли то на щитѣ Фингала или это голоса прошлаго въ моемъ жилищѣ? Продолжай пѣть, сладкій голосу! ты такъ пріятенъ. Ты радостью наполняешь нотъ. Пой-же, Брагела, дочь „рожденнаго на колесницѣ“ Сорглана» ¹).

«Это бѣлая волна на утесѣ, а не паруса Кухулина. Часто обманываюсь я, принимая туманы за корабль моего милаго, когда они окружаютъ духовъ и расправляютъ свои сѣрыя крылья по вѣтру. Отчего ты замедляешь свой приходъ, сынъ великодушнаго Семо? — Четыре раза возвращалась осень со Своими вѣтрами и возмущала море Тогормы ²) съ тѣхъ поръ, какъ ты былъ въ шумѣ битвы и далеко отъ Брагелы. Холмы острова тумановъ ³), когда вы будете отвѣчать его собакамъ? Но вы темны въ вашихъ тучахъ. Печальная Брагела зоветъ напрасно. Клубясь садится ночь, обливъ океана исчезаетъ. Тетерева прячутъ подъ крыло головы, лань спитъ съ оленемъ пустыни; они поднимутся съ утреннимъ разсвѣтомъ и покормятся мхомъ на берегу потока. Но моя слезы вернутся съ солнцемъ, мои вздохи приходятъ съ ночью. Когда вернешься ты въ своемъ оружіи, вождь войнъ Эрина? ⁴)»

«Пріятенъ твой голосъ слуху Оссіана, дочь „рожденнаго на колесницѣ“ Сорглана ⁵). Но возвратись въ „залъ раковинъ“ ⁶) къ свѣту горящаго дуба. Слушай ропотъ моря: оно катится отъ стѣнъ Дунская: пусть сонъ Сомкнетъ твои голубые глаза, пусть явится тебѣ герой въ сновидѣніи. Кухулинъ сидитъ на озерѣ Лего у темно катящихся водъ. Ночь вокругъ героя; тысячи его воиновъ разсѣяны по вереску, сотни дубовъ горятъ въ туманѣ. Пиръ раковинъ дышится далеко; Карриль ⁷) на игрываетъ на арфѣ подъ деревомъ: его сѣдые волосы серебрятся при огнѣ, шелестящій вѣтеръ ночи близко и играетъ его престарѣлыми волосами. Его пѣсни о голубомъ Тогорма и его вождѣ, другѣ Кухулина». — «Зачѣмъ ты отсутствуешь, Конналъ ⁸), и въ дни мрачной бури? Вожди юга собрались противъ „рожденнаго на колесницѣ“ Кормака ⁹). Вѣтры задерживаютъ твои паруса: голубыя волны катятся вокругъ тебя. Но Кормакъ не одинъ: сынъ Семо сражается въ его войнѣ! Сынъ Семо бьется въ его битвахъ! Ужасъ чужеземца, онъ какъ пары смерти, медленно рождающіеся отъ удушливаго вѣтра; солнце краснѣетъ въ его присутствіи, народъ падаетъ кругомъ».

Такова была пѣснь Карриля, когда «сынъ врага» появился. Онъ отбросилъ свое тупое копье. Онъ сказалъ слова Торлаха ¹⁰), вождя героевъ зыбучихъ песковъ Лего ¹¹). Онъ тотъ, кто велъ свои тысячи биться противъ «рожденнаго на колесницѣ» Кормака, который былъ далеко въ звучныхъ залахъ Тенора ¹²): онъ учился натягивать лукъ своихъ отцовъ и поднимать копье. Недолго поднималъ ты копье, нѣжно-сіяющій лучъ юности! Смерть стояла за тобой, какъ темнѣющая половина луны за ея растущей свѣтлой. Кухулинъ всталъ передъ бардомъ ¹³), пришедшимъ отъ великодушнаго Торлаха. Онъ предложилъ ему «раковину радости». Онъ почтилъ сына пѣсенъ. «Сладкій голосъ на Лего», онъ сказалъ, «о чемъ слова Торлаха? Идетъ-ли онъ на нашъ пиръ или на битву, рожденный на колесницѣ сынъ Кантела ¹⁴)?» — «Онъ идетъ на битву», возразилъ бардъ, «къ звучной брани копій. Когда утро засвѣтлѣетъ на Лего, Торлахъ будетъ биться на равнинѣ. Встрѣть его въ твоемъ оружіи, король острова тумановъ. Ужасно копье Торлаха! оно — какъ метеоръ ночи; онъ поднимаетъ его, и люди падаютъ; блескъ его меча несетъ смерть». «Боюсь-ли я», возразилъ Кухулинъ, «меча, рожденнаго на колесницѣ Торлаха. Онъ храбръ, какъ тысяча героевъ, но моя душа любитъ битву; мечъ не отдыхаетъ у бока Кухулина, бардъ былыхъ временъ ¹⁵). Утро встрѣтитъ меня на равнинѣ и засвѣтится на голубомъ оружіи ¹⁶) сына Семо. Но садись на верескѣ, бардъ, дай намъ услышать твой голосъ. Раздѣли радостную раковину и послушай пѣснь Темора».

«Теперь не время», возразилъ бардъ, «слушать пѣснь радости, когда могучіе должны встрѣтиться въ битвѣ, какъ мощь волнъ Лего. Почему такъ мраченъ ты, Слимора ¹⁷) съ твоими безмолвными лѣсами? Звѣзда не блеститъ на вершинѣ, нѣтъ луннаго луча на его откосѣ. Но метеоръ смерти здѣсь: сѣрые водяные образы духовъ. Отчего ты такъ мраченъ, Слимора, съ твоими безмолвными лѣсами ¹⁸)?» Онъ сосредоточился въ звукѣ своей пѣсни, Карриль присоединилъ свой голосъ. Музыка была, какъ душѣ пріятныя и печальныя воспоминанія минувшей радости ¹⁹). Души ушедшихъ бардовъ слушали на откосѣ Слиморы. Звуки нѣжно распространялись по лѣсу. Безмолвныя долины ночи радовались. Такъ жужжанье горной пчелы доходитъ до уха Оссіана, когда онъ сидитъ въ безмолвіи дня въ долинѣ его вѣтровъ; временами вѣтеръ заглушаетъ его на пути, но милый звукъ возвращается. Косые лучи солнца озаряютъ поле, постепенно растетъ тѣнь холма.

«Спойте», сказалъ Кухулинъ своимъ ста бардамъ, «пѣснь о благородномъ Фингалѣ ²⁰), ту пѣснь, которую слышитъ онъ ночью, когда сонъ нисходитъ на него, когда барды вдали играютъ на арфѣ, и слабый свѣтъ освѣщаетъ стѣны Сельмы ²¹). Или пусть возстанетъ печаль Лара ²²): вздохи матери Кальмара ²³), когда она напрасно искала его на холмахъ, увидя лукъ его въ залѣ. Карриль, повѣсь щитъ Каихбата ²⁴) на этотъ сукъ. Пусть копье Кухулина будетъ близко, чтобы звукъ моей битвы могъ раздаться съ сѣрымъ лучемъ востока ²⁵). Герой прислонился къ щиту отцовъ». Пѣснь Лора началась. Сто бардовъ были вдалекѣ, около вождя — одинъ Карриль. Ему принадлежали слова пѣсни, печаленъ былъ звукъ его арфы.

«Альклеха ²⁶) съ престарѣлымъ взоромъ, мать рожденнаго на колесницѣ Кольмара, зачѣмъ смотришь ты въ пустыню, поджидая возвращенія сына. Это не его герои темнѣются на верескѣ, это не голосъ Кольмара, но это только отдаленный лѣсъ, Альклеха, это только ревъ горнаго вѣтра». «Кто прыгаетъ черезъ потокъ Лоры, сестра благороднаго Кольмара? Развѣ не видитъ Альклеха его копья? Но ея глаза слабы. Сынъ-ли это Маха, дочь моей любви?».

«Это только старый дубъ, Альклеха», возразила милая плачущая Алона ²⁷). Это только дубъ, Альклеха, склонившійся надъ потовомъ Лоры". «Но кто идетъ по равнинѣ? Печаль выражаетъ его походка. Онъ поднимаетъ-высоко копье Кольмара». «Альклеха, оно покрыто кровью». — «Но оно покрыто кровью враговъ, сестра рожденнаго на колесницѣ Кольмара. Его копье никогда не возвращалось не обагренное кровью, какъ и лукъ его изъ битвы сильныхъ. Битва кончалась съ его появленіемъ, онъ пламя смерти Алона. Юноша печальныхъ шаговъ, гдѣ сынъ Альклехи? Возвращается-ли онъ со славой среди своихъ звучныхъ щитовъ? Ты мраченъ и безмолвенъ! Такъ Кольмара нѣтъ больше! Не говори мнѣ, воинъ, какъ онъ палъ. Я не должна слышать о его ранахъ. Зачѣмъ смотришь ты въ пустыню, мать падшаго Кольмара?»

Такова была пѣснь Карриля, когда Кухулинъ лежалъ на своемъ щитѣ. Барды отдыхали на своихъ арфахъ. Сонъ сошелъ медленно кругомъ ²⁸). Сынъ Семо одинъ не спадъ. Его душа была погружена въ войну. Горящіе дубы начинали потухать. Слабый красный свѣтъ распространялся кругомъ. Слабый голосъ послышался!.. Тѣнь Кольмара пришла: туманная прокралась она съ лучемъ свѣта. Темна рана въ ея боку. Ея волосы въ безпорядкѣ распущены. Радость слабо освѣщала ея лицо. Она, казалось, приглашала Кухулина въ свою пещеру.

«Сынъ облачной ночи» ²⁹), сказалъ вставая вождь Эрина, «зачѣмъ смотришь ты на меня своими темными глазами, тѣнь благороднаго Кольмара? Не хочешь-ли ты, сынъ Маха, страхомъ изгнать меня изъ битвъ Кормака? Твоя рука не была слаба въ войнѣ: никогда твой голосъ не былъ за миръ. Какъ ты измѣнился, вождь Лоры, если теперь совѣтуешь бѣжать! Но Кольмаръ, я никогда не бѣжалъ, я никогда не боялся духовъ ночи. Мало твое познаніе, слабы твои руки, ихъ жилище въ вѣтрѣ.

Но моя душа укрѣпляется въ опасности и радуется шуму стали. Уйдя въ свою пещеру. Ты не духъ Кольмара: онъ любилъ битву. Его рука была какъ громъ неба». Онъ съ радостью удалился въ вѣтрѣ, потому что слышалъ голосъ хвалы себѣ. Слабый лучъ утра поднялся. Звукъ щита Каихбата раздался. Воины зеленаго Эрина собрались, какъ шумъ многихъ потоковъ. Звукъ рога войны слышенъ надъ Лего. Могучій Торлахъ пришелъ.

«Зачѣмъ пришелъ ты со своими тысячами, Кухулинъ?» сказалъ вождь Лего. «Я знаю мощь твоей руки. Твоя душа неугасаемый огонь. Зачѣмъ не сразиться намъ въ равнинѣ, и пусть наше войско увидитъ наши подвиги. Пусть они увидятъ насъ встрѣтившимися, какъ ревущія волны, что толпятся вокругъ утеса; моряки торопятся прочь и смотрятъ на ихъ борьбу со страхомъ». «Ты встаешь, какъ солнце, въ моей душѣ», возразилъ сынъ Семо. «Твоя рука могуча, Торлахъ, и достойна моего гнѣва. Уйдите-же, люди Уллина, къ тѣнистымъ откосамъ Слиморы. Смотрите на вождя Эрина въ день его славы. Карриль, скажи могучему Конналу, если Кухулинъ долженъ пасть, скажи ему, что я обвиняю въ этомъ вѣтры, ревущіе. надъ волнами Тогормы. Никогда не отсутствовалъ онъ, когда битва моей славы начиналась. Пусть будетъ его мечъ впереди Кормака, какъ лучъ неба. Пусть его совѣтъ звучитъ въ Темора въ день опасности».

Онъ устремился въ звукѣ своего оружія, какъ ужасный духъ Лоды ³⁰), когда онъ приходитъ въ шумѣ тысячи потоковъ и глаза его мечутъ битвы. Онъ сидитъ на тучѣ надъ моремъ Лохлина. Его могучая рука на его мечѣ. Вѣтеръ подымаетъ его огненные волосы. Убывающая луна освѣщаетъ его ужасное лицо и выясняются скрытыя мракомъ черты его лица ³¹). Такъ ужасенъ былъ Кухулинъ въ день своей славы. Торлахъ палъ отъ его руки. Его герои оплакивали. Они собрались кругомъ вождя, какъ тучи пустыни. Тысячи мечей поднялись, какъ одинъ, тысячи стрѣлъ полетѣли; но сынъ Семо стоялъ, какъ скала среди гудящаго моря. Они падали кругомъ. Онъ стоялъ въ крови. Темная Слимора далеко отвѣчала эхомъ. Сыны Уллина пришли. Битва распространилась надъ Лего. Вождь Эрина побѣдилъ. Онъ со славой вернулся на поле, по онъ возвратился блѣдный. Мрачная радость была на его лицѣ. Онъ молча смотрѣлъ передъ собой. Мечъ висѣлъ обнаженный въ его рукѣ, его копье качалось при каждомъ шагѣ.

«Kappиль», сказалъ вождь тайно, «мощь Кухулина падаетъ. Мои дни принадлежатъ прошедшему. Утро не наступитъ уже. для меня. Они будутъ искать меня въ Теморѣ, но не найдутъ. Кормавъ заплачетъ въ своемъ залѣ и скажетъ: „Гдѣ вождь Эрина?“ Но мое имя извѣстно. Моя слава въ пѣсни бардовъ. Юноша скажетъ тайно: „О пусть я умру, какъ умеръ Кухулинъ. Слава покрыла его, какъ одежда. Блескъ его славы великъ“.

Вынь стрѣлу изъ моего бока. Положи Кухулина подъ тотъ дубъ, поближе положи щитъ Каихбата, чтобы она могла видѣть меня окруженнымъ оружіемъ моихъ отцовъ». — «Развѣ палъ сынъ Семо?» сказалъ Карриль со вздохомъ. «Печальны стѣны Туры ³²). Горе живетъ въ Дунскаѣ. Твоя супруга осталась одна въ своей юности. Сынъ твоей любви одинокъ. Онъ придетъ къ Брагелѣ и спроситъ ее, зачѣмъ она плачетъ. Онъ обратитъ свои взоры на стѣну и увидитъ мечъ своего отца. „Чей этотъ мечъ?“ скажетъ онъ. Душа его матери печальна. Кто это подобный оленю пустыни въ звукѣ его бѣга? Его глаза озираются дико кругомъ, ища его друга. Конналъ, сынъ Кальмара, гдѣ былъ ты, когда могучій палъ? Развѣ моря Тогормы окружали тебя, горный-ли вѣтеръ надувалъ твои паруса? Могучій палъ въ битвѣ, а тебя не было здѣсь.

Пусть никто не разскажетъ этого ни въ Сельмѣ, ни въ лѣсной странѣ Морвена. Фингалъ будетъ печаленъ и будутъ горевать сыны пустыни». У темно-гудящихъ водъ Лего они воздвигли могилу героя. Луахъ ³³) лежитъ въ отдаленіи. Надъ мертвымъ зазвучала пѣснь бардовъ:

«Миръ душѣ твоей, сынъ Семо. Ты былъ могучъ въ битвѣ. Твоя сила была подобна силѣ потока. Твоя стремительность подобна крылу орла. Твой путь въ битвѣ былъ ужасенъ: смерть слѣдовала за твоимъ мечемъ. Миръ твоей душѣ, сынъ Семо, рожденный на колесницѣ вождь Дунская. Ты палъ. не отъ меча могучаго человѣка, не' пролита твоя кровь копьемъ храбраго. Стрѣла пронеслась по вѣтру, какъ жало смерти, и не замѣтила этого слабая рука, натянувшая лукъ. Миръ твоей душѣ въ пещерѣ, вождь острова тумановъ.

Разсѣялись могучіе въ Теморѣ, нѣтъ ихъ болѣе въ валахъ Кормака. Юный король горюетъ. Онъ не видитъ твоего возвращенія. Умолкъ звукъ твоего щита: его враги сбираются вокругъ. Тихъ будь твой покой въ твоей пещерѣ, вождь Эрина. Брагела не будетъ надѣяться на твое возвращеніе и не увидитъ твоихъ парусовъ надъ пѣной океана. Не будетъ она бродить по берегу, не будетъ она прислушиваться къ звуку гребцовъ. Она сидитъ въ залѣ раковинъ. Она видитъ оружіе того, кого уже нѣтъ больше. Твои глаза полны слезъ, дочь рожденнаго на колесницѣ Сорглана. Миръ твоей душѣ въ смерти, о вождь тѣнистой Туры».

¹) Of car-borne Sorglan.

²) Togorma, т. e. островъ голубыхъ волнъ — по-моему, одинъ изъ Гебрадовъ.

³) Ирландія.

⁴) Родъ refrain: можно было-бы въ первоначальномъ текстѣ предположить здѣсь стихотворную вставку.

⁵) Устойчивый эпитетъ, сохранившій воспоминаніе колесницы, давно утраченной народной памятью.

⁶) Каиды и провинціальный король имѣлъ свой дворецъ и въ каждомъ дворцѣ имѣлось помѣщеніе для пировъ и совѣщаній, стѣны котораго увѣшивались оружіемъ враговъ и умершихъ героевъ.

⁷) Carril — бардъ Кухулина.

⁸) Конналъ, другъ Кухулина, является во многихъ преданіяхъ рядомъ съ послѣднимъ, напр. смерть Кухулина, ложе болѣзни Кухулина и т. д.

⁹) Cormac — внукъ Конда или Кона «Ста битвъ», его царствованіе относится въ 270—283 г. нашей эры.

¹⁰) Вѣроятно, Torlath, король Коннаута, возмутившійся противъ короля Ирландіи во время малолѣтства Кормала.

¹¹) Озеро Лего близъ Лисбурна играетъ очень большую роль во всѣхъ шотландскихъ преданіяхъ.

¹²) Temora, т. е. Teambroth — дворецъ ирландскихъ королей. См. предисловіе.

¹³) Бардъ былъ посланникомъ, его особа была священна.

¹⁴) Cantéla — Cean-teola, по-моему, глава рода.

¹⁵) Эпитетъ.

¹⁶) Кухулинъ во всѣхъ шотландскихъ сказаніяхъ является съ лазоревымъ щитомъ.

¹⁷) Slimora — Slia’mor — большая гора, сохранила до сихъ поръ названіе Slienmors и находится въ 5 мил. отъ Connor-Temora, составляя отрогъ цѣпи горъ Лога, присоединяющейся къ Te-Mora-Connor съ ЮВ. и СВ. (H. Campbel. Dota of the Map. London 1822).

¹⁸) Refrain — тоже, вѣроятно, стихотворная вставка.

¹⁹) Совершенно современный оборотъ фразы и мысли.

²⁰) Hundred barde — въ сказаніи древне-ирландскаго цикла «Смерть Кухулина» играетъ родъ число 50, а не 100.

²¹) Картина точно изъ дворца какого-нибудь падишаха.

²²) Lara — рѣка въ сосѣдствѣ озера Лего (по Кэмбеллю 1 v. стр. 127).

²³) Кальмаръ — Calmar, сынъ Маха — Matha, смерть котораго описана въ поэмѣ Фингалъ, 3-я пѣсня.

²⁴) Caithbat — извѣстный герой ирландскихъ преданій Cathbad coémainech, т. е. красиволицый, coem — красивый, aineeh, aineech — лицо.

²⁵) Обыкновенный способъ объявленія войны или созыва дружины — первообразъ барабана — ударъ копьемъ вождя въ щитъ отцовъ.

²⁶) Alcletha: Aid--clatha = увядающая красота, вѣроятно, сочиненное имя.

²⁷) Alona — Alaine — чрезвычайная красавица.

²⁸) Картина боевого лагеря.

²⁹) Son of the cloudy night.

³⁰) Loda — по мнѣнію Квибемя, это скандинавскій Одинъ, что можетъ быть и имѣетъ нѣкоторое основаніе, что видно изъ поэмы Cath-Loda; по смыслу это божество всегда на сторонѣ скандинавовъ.

³¹) Описаніе могущества божества.

³²) Tura-Tara.

³³) Luath — собака Кухулина.

ДАPТУЛА. ПРЕДИСЛОВІЕ.

Предлагаемая здѣсь поэма Макферсона «Дартула» возбуждала и до сихъ поръ возбуждаетъ немало споровъ: въ Ирландіи существуетъ нѣсколько версій сказанія подъ названіемъ: «Longes mas-n-Usnig» — «Изгнаніе сыновей Усноха» по переводу заглавія Виндишемъ, хотя можетъ быть, точнѣе было-бы перевести (Странствованія сыновей Усноха: long — корабль, longes, longas — странствованіе на кораблѣ, которое, очевидно, имѣетъ основаніемъ одно и то-же преданіе. Только Макферсоновская версія мягче и несомнѣнно новѣе. Самъ Макферсонъ въ своемъ предисловіи говоритъ, что въ Гэйлэндѣ существуетъ слѣдующее преданіе: Уснотъ или Уснохъ, король Эты или Этглы, по берегу залива Loch-Etha, женился на дочери Семо Слисамѣ и имѣлъ трехъ сыновей — Натоса, Альюса и Ардана, которыхъ послалъ въ Ирландію учиться военному искусству въ знаменитому Кухулину. Пріѣхавъ въ Ульстеръ, они узнали о смерти Кухулина. и Нотосъ привялъ главное начальство надъ войскомъ и велъ успѣшно борьбу съ Каирбаромъ, ирландскимъ узурпаторомъ; но Каирбаръ убилъ Кормака, юнаго короля Ирландіи, и сдѣлался королемъ. Натосъ долженъ былъ вернуться въ Ульстеръ, чтобы затѣмъ переправиться на родину. Дартула, дочь Коллы, одного изъ мелкихъ вождей, жила въ Ульстерѣ въ плѣну у Каирбара. Она увидѣла Натоса, полюбила его и съ нимъ бѣжала. Но буря прибила ихъ къ ирландскому берегу, и Каирбаръ съ войскомъ окружили ихъ. Три брата защищались долго и упорно, но непріятель ихъ побѣдилъ, благодаря своему численному превосходству. Они были убиты, и Дартула закололась на трупѣ Натоса.

Поэма, приведенная Макферсономъ по-англійски, измѣняетъ нѣсколько подробности: Дѣло идетъ исключительно о бѣгствѣ Дартулы съ Натосомъ, объ ихъ невольномъ возвращеніи, вслѣдствіе бури. Поэма кончается битвой, гибелью юношей и Смертью Дартулы отъ раны, полученной въ битвѣ. Въ видѣ эпизодическаго разсказа введены и описанія битвы Каирбара съ отцомъ Дартулы и съ войскомъ Кормака и т. д.

Такимъ образомъ, если вѣрить Макферсону, существовала преданіе, которое или имъ переработано, или имъ былъ найденъ подобный памятникъ, слѣда котораго не осталось, какъ и не нашлось до сихъ поръ въ Гейлвидѣ слѣдовъ и самаго преданія, приведеннаго Макферсономъ. Между тѣмъ, въ Ирландіи существуетъ сказаніе Longes mac-n-Usnig, т. е. Изгнаніе сыновей Усноха, какъ я сказала выше, совершенно отвѣчающее внѣшней стороной событій Макферсоновскому пересказу. Это сказаніе сохранилось въ трехъ версіяхъ. Первую изъ нихъ приводитъ O’Curry въ переводѣ въ третьемъ томѣ Zeitschrift Atlantis. Это, по мнѣнію Виндиша, самая древняя версія (Irishe Texte, стр. 59), потому что находится въ древнѣйшихъ' рукописяхъ. Вторая Кетинга (Keating) находится въ его исторіи Ирландіи (Дублинское изд. 1811 г. I т. стр. 370—377) и есть только свободная передача того-же разсказа безъ стихотворныхъ вставокъ.

Третья — подъ заглавіемъ Deirdri, находящаяся въ I т. Transactions of the Gaelic Society (Dublin, 1808), говоритъ о борьбѣ сыновей Усноха за Deirdri и ихъ гибель. Всѣ эти три версіи независимы другъ отъ друга и, конечно, невозможно опредѣлить точно, когда и кѣмъ онѣ записаны и не было-ли другихъ имъ параллельныхъ. Стихотворныя вставки первой и третьей версій очень трудны для пониманія.

Вотъ содержаніе поэмы:

Fedlimid, поэтъ при дворѣ Конхобара, короля Ульстера, давалъ пиръ. Его жена била беременна и въ ту минуту, когда она проходитъ по комнатѣ, закричало дитя, еще не родившись. Всѣ гости очень испуганы и друидъ Батбадъ объясняетъ чудо слѣдующимъ образомъ: жена Fedelimid родитъ дочь необыкновенной красоты, которая принесетъ большія несчастія Ульстеру. Derdrui будетъ ея имя. Когда родилась дѣвочка, ее хотятъ немедленно убить, но Конхобаръ оставляетъ ее при себѣ, желая впослѣдствіи на ней жениться. Derdrui растетъ одиноко и никого не видя, кромѣ Конхобара и своей кормилицы. Разъ Derdrui увидѣла, какъ Конхобаръ зарѣзалъ теленка на снѣгу, а воронъ прилетѣлъ пить кровь, и она сказала, что хотѣла-бы имѣть мужа, у котораго щеки были бы такъ красны, какъ кровь, а тѣло такъ-же бѣло, какъ снѣгъ, а волосы такъ черны, какъ воронъ, и кормилица называетъ Noisi, сына Усноха, какъ отвѣчающаго ея желаніямъ. Дердруи встрѣчаетъ его и беретъ съ него слово ее увезти. Нуази призываетъ своихъ братьевъ и, вынужденные обстоятельствами, они убѣгаютъ вмѣстѣ съ Дердруи въ Шотландію. Шотландскій король принимаетъ ихъ въ свою свиту, но и здѣсь грозитъ опасность: одинъ изъ приближенныхъ короля уговариваетъ его жениться на этой знаменитой красавицѣ. Снова сыновья Усноха и Дердруи убѣгаютъ, и теперь они пріѣзжаютъ на одинъ островъ, гдѣ ихъ друзья убѣждаютъ ихъ вернуться въ Конхобару, который предлагаетъ прислать на островъ заложниками за нихъ Фергуса, Дунтога и своего сына, Кормака; но подъ разными предлогами не высылаетъ, замышляетъ измѣну, входитъ въ соглашеніе съ королемъ острова Эогономъ, своимъ бывшимъ врагомъ, который убиваетъ Нуази и возвращаетъ Дердруи Конхобару. Кормакъ и Фергусъ, огорченные предательствомъ, уѣзжаютъ въ Коннаутъ къ Алильлу и Медб'ѣ. Конхобаръ на конецъ овладѣваетъ Дердруидой, но она уже никогда не бываетъ веселой. «Кто тебѣ всѣхъ ненавистнѣе на свѣтѣ?» спрашиваетъ ее Конхобаръ. — «Ты и Эогонъ», отвѣчаетъ она. Конхобаръ грозитъ отправить ее. на годъ къ Зотову, насмѣхается надъ ней и заставляетъ ѣхать съ собой и Эогономъ въ колесницѣ — тогда Дердруи разбиваетъ себѣ голову о скалы.

Шотландское преданіе, какимъ оно является и въ предисловіи Макферсона, несомнѣнно новѣе и, если и имѣетъ внутреннюю связь съ ирландскими сказаніями, то съ тѣмъ, которое носитъ названіе Deirdri, только здѣсь играетъ роль не Конхобаръ, король Ольстера, а Cairbar, göl-Cairbre, одинъ изъ героевъ новѣйшаго цикла (тутъ опять смѣшеніе ихъ). Derdroi (gen. Derdrenn) названа Дартулой — Darthula, Noisi (gen. Noisen), Натосъ — Nattos, Andle-Althos. Usnoth или Usnoch, конечно, одно и то-же, и въ позднѣйшихъ ирландскихъ рукописяхъ th и ch очень часто замѣняютъ другъ друга.

Конечно, очень трудно опредѣлить степень литературной обработки въ этой поэмѣ, хотя, вѣроятно, она была значительна, не смотря на то, что мы не встрѣчаемъ ни гомеровскихъ эпитетовъ, ни искусственныхъ сравненій — разсказъ очень простъ, но зато мы рѣдко встрѣчаемся съ народными оборотами. Я склонна думать, что на этотъ разъ у Макферсона дѣйствительно былъ какой-нибудь памятникъ, можетъ быть, даже чисто школьный, а потому и не указанный имъ и не оставшійся въ его бумагахъ, какъ лишнее орудіе противъ него въ то время.

ДАРТУЛА. (Dar-thula).

Прекрасна ты, дочь неба, привлекательно безмолвіе твоего лица! Ты идешь полная прелести. Звѣзды сопровождаютъ твой голубой путь по небу. Облака радуются въ твоемъ присутствіи. О луна! они освѣщаютъ твои темные бока. Кто подобенъ тебѣ въ небѣ, свѣтило безмолвной ночи. Звѣзды пристыжены въ твоемъ присутствіи. Они отвращаютъ отъ тебя свои блестящіе глава. Куда удаляешься ты съ своего пути, когда ликъ твой темнѣетъ? Имѣешь-ли ты свое жилище, какъ Оссіанъ? Омрачена-ли ты печалью? Пали-ли сестры твои съ неба или уже нѣтъ тѣхъ, кто радовался съ тобой ночью. Да, онѣ пали, прекрасное свѣтило, и ты часто удаляешься ихъ оплакивать. Но и сама ты падешь когда нибудь ночью и покинешь твой голубой путь въ небѣ. Тогда звѣзды поднимутъ свои головы и рады будутъ онѣ, стыдившіеся въ твоемъ присутствіи: ты теперь одѣта твоимъ сіяніемъ. Выгляни въ свои небесныя врата. Разорви тучи, вѣтеръ, чтобы дочь ночи могла выглянуть, чтобы покрытыя кустами горы могли освѣтиться и океанъ катить свои бѣлыя волны въ ея свѣтѣ. Натосъ ¹) на морѣ и Альтосъ ²), «лучъ юности»; Арданъ ³) близъ своихъ братьевъ. Они мрачно подвигаются, сыны Уснота ⁴) уходятъ во мракѣ отъ гнѣва Каирбара ⁵) Эрина.

Чей этотъ туманный обликъ рядомъ съ ними? Ночь скрываетъ его красоту. Его волосы развѣваются по вѣтру океана. Его одежда клубится, какъ туманное облако. Онъ подобенъ красивому духу неба среди темнаго тумана. Кто это, какъ не Дартула ⁶), первая изъ дѣвъ Эрина. Она бѣжала отъ любви Каирбара съ Натосомъ «лазореваго щита» ⁷). Но вѣтры обманываютъ тебя, Дартула. Они не позволяютъ достичь твоимъ парусамъ лѣсистой Эты. Это не горы Натоса, это не ропотъ твоихъ звонкихъ волнъ. Залы Каирбара близки. Башни твоего врага поднимаютъ головы, Эринъ протягиваетъ въ море свою зеленую голову, гавань Туры принимаетъ твой корабль ⁸). Гдѣ были вы, вы, вѣтры юга, когда сыны моей любви были обмануты? Но вы играли на равнинѣ, гоняя бороду волчеца. Отчего не надували вы парусовъ Натоса, пока не явились-бы холмы Эты, пока не выросли, бы они въ облакахъ и не увидали бы возвращенія своего вождя? Долго былъ ты въ отсутствіи, Натосъ! день твоего возвращенія прошелъ. Но страна чужестранцевъ увидала тебя, милаго. Ты былъ милъ глазамъ Дартулы. Твое лицо было какъ утренній свѣтъ. Твои волосы какъ крыло ворона. Твоя душа была великодушна и нѣжна, какъ часъ заката солнца. Твои слова были какъ вѣтерокъ въ тростникѣ, какъ журчащій потокъ Лоры. Но когда разыгралась ярость битвы, ты былъ какъ море въ бурю. Звонъ твоего оружія былъ ужасенъ: войско исчезало, слыша твое приближеніе. Тогда-то Дартула увидала Тебя съ вершины ея мшистой башни, съ башни Селама ⁹), гдѣ жили ея отцы. «Милъ ты, о чужестранецъ», сказала она въ своей потрясенной душѣ. «Прекрасенъ ты въ битвахъ, другъ павшаго Кормака. Зачѣмъ нападаешь ты храбро, румяный юноша? Недостаточно твоей руки для битвы съ смуглымъ Каирбаромъ. О, если бы я могла быть освобождена отъ его любви, чтобы я могла порадоваться присутствію Натоса. Привѣтъ утесамъ Эты, они увидать слѣды его охотъ, они увидятъ его бѣлую грудь, когда вѣтеръ развѣваетъ его распущенные волосы». Таковы были слова Дартулы въ мшистыхъ башняхъ Седаны. Но теперь ночь вокругъ тебя. Вѣтеръ обманулъ твои паруса.. Вѣтры обманули твои паруса, Дартула. Громко звучатъ они. Прекратись на минуту, сѣверный вѣтеръ! пусть я услышу голосъ милой. Твой голосъ, Дартула, милъ среди рева вѣтровъ. «Это-ли скалы Натоса?» она сказала, «это-ли ревъ его горныхъ потоковъ? Приходнѣ-ли этотъ лучъ свѣта изъ темныхъ залъ Уснота ¹⁰). Туманъ распространяется кругомъ; лучъ слабъ и далекъ. Но свѣтъ души Дартулы живетъ въ вождѣ Эты. Сынъ великодушнаго У енота, почему этотъ порывистый вздохъ? Развѣ мы въ странѣ чужеземцевъ, вождь звучной Эты». — «Это не скалы Натоса», возразилъ онъ, «это не звукъ его потоковъ. Не видно свѣта изъ залъ Эты, потому что они далеко. Мы въ странѣ чужеземцевъ, въ странѣ жестокаго Каирбара. Вѣтры обманули насъ, Дартула. Здѣсь высятся холмы Эрина. Пойдемъ въ сѣверу, Альтосъ, иди, Арданъ, по берегу, чтобы врагъ не пришелъ во мракѣ, и не погибла-бы наша надежда на Эту. Я пойду въ этой мшистой башнѣ посмотрѣть, кто тамъ есть при лучѣ свѣта., Оставайся, Дартула, на берегу. Оставайся въ мирѣ ты, милый свѣтъ. Мечъ Натоса защищаетъ тебя, подобный молніи неба».

Онъ ушелъ. Она сидѣла одна, слушала прибой волнъ. Крупныя слезы у ней на глазахъ. Она ждетъ возвращенія Натоса. Она прислушивается къ его шагамъ, но шаговъ его не Слыхать. «Гдѣ ты, сынъ моей любви? Ревъ вѣтра окружаетъ меня. Темна облачная ночь. Но Натосъ не возвращается. Кто задерживаетъ тебя, вождь Эты? Не встрѣтили-ли враги героя въ битвѣ ночи?»

Онъ вернулся, но лицо его было мрачно. Онъ видѣлъ своего умершаго друга. Это была стѣна Туры. Духъ Кухулина бродилъ одиноко, часты были вздохи его груди. Его угасшіе глаза были ужасны. Его копье — какъ столбъ тумана. Звѣзды тускло мерцали сквозь его тѣло. Его голосъ былъ подобенъ глухому вѣтру въ пещерѣ. Его глаза — вдали мерцающій свѣтъ. Онъ разсказалъ повѣсть горя. Душа Натоса была печальна, какъ солнце въ день тумана, когда его лицо заплакано и неясно.

«Почему печаленъ ты, Натосъ?» сказала милая дочь Коллы. "Ты столбъ свѣта для Дартулы. Отрада ея главъ — вождь Эты. Есть-ли у меня другъ, кромѣ Натоса? Мой отецъ, мой братъ пали. Молчаніе царитъ на Селамѣ. Печаль распространяется по голубымъ потокамъ моей родины. Друзья мои пали съ Кормакомъ. Могучіе убиты въ битвахъ Эрина. Выслушай, сынъ Уснота, выслушай, Натосъ, разсказъ о моемъ горѣ.

"Вечеръ темнѣлъ на равнинѣ, голубые потоки исчезли передъ моими глазами. Рѣдкіе порывы вѣтра налетали на вершины лѣсовъ Селамы. Я сидѣла подъ деревомъ у стѣнъ моихъ отцовъ. Трутгилъ мелькнулъ въ моей думѣ, мой любимый братъ, онъ, кого не было въ битвѣ противъ дерзкаго Каирбара. Пришелъ сѣдовласый Колла, опираясь на свое копье. Его опущенное лицо было мрачно и печаль жила въ его душѣ. Мечъ героя на боку, шлемъ его отцовъ на его головѣ. Воспоминаніе о битвѣ сжимало ему грудь. Онъ старался удержать свои слезы. «Дартула, дочь моя, говорилъ онъ, ты послѣдняя изъ рода Коллы. Трутгилъ палъ въ битвѣ. Нѣтъ болѣе вождя Селамы. Каирбаръ со своими тысячами подходитъ къ стѣнамъ Селамы. Колла пойдетъ на встрѣчу его славѣ и отмстить за сына. Но гдѣ скрою я тебя, Дартула, съ темными волосами, ты мила, какъ небесный лучъ солнца, а друзья твои всѣ погибли»! «Развѣ убитъ сынъ битвъ?» ¹¹) сказала я съ порывистымъ вздохомъ. «Развѣ великая душа Трутгила не блистаетъ болѣе въ битвахъ? Моя безопасность, Болла, въ этомъ лукѣ. Я научилась попадать въ лань. Отецъ павшаго Трутгила, развѣ Каирбаръ не тотъ-же олень пустыни?

Лицо старости ¹²) освѣтилось радостью. Столпившіяся слезы его глазъ ¹³) потекли и губы Коллы задрожали. Его сѣдая борода развѣвалась по вѣтру. „Ты сестра Трутгила“, говоритъ онъ, „ты загораешься огнемъ его души. Возьми, Дартула, возьми это копье, этотъ мѣдный щитъ, этотъ блестящій шлемъ — это все доспѣхи воина-юноши. Съ появленіемъ утра надъ Селамой мы пойдемъ навстрѣчу рожденному на колесницѣ Каирбару. Но оставайся близъ оружія Боллы подъ тѣнью моего щита. Твой отецъ, Дартула, могъ когда-то защищать тебя, во дрожитъ его рука отъ старости, сила его ослабѣла“. Его душа потемнѣла отъ печали. Мы провели ночь въ скорби. Появился утренній свѣтъ — я блистала оружіемъ битвы. Сѣдовласый герой шелъ впереди. Сыны Селамы собрались вокругъ звучнаго щита Боллы. Но мало ихъ было въ долинѣ и волосы ихъ были бѣлы. Юноши пали вмѣстѣ съ Трутгяломъ въ битвѣ рожденнаго на колесницѣ Кормака. „Друзья моей юности“, сказалъ Болла, „не такимъ видѣли вы меня въ вооруженіи, не такимъ былъ и въ битвѣ, когда великій Конфаденъ палъ, но вы удручены печалью, мракъ старости приходитъ, какъ туманъ въ пустынѣ. Мой щитъ износился съ годами, мой мечъ прибитъ уже на мѣстѣ. ¹⁴). Я сказалъ въ душѣ, что вечеръ будетъ спокоенъ: твоя смерть будетъ подобна угасающему свѣту. Но буря вернулась; я склонился, какъ старый дубъ, всѣ мои вѣтви пали на Селамѣ. Я дрожу на мѣстѣ. Гдѣ ты съ павшими героями, о мой милый Трутгилъ? Ты не отвѣчаешь съ своего бурнаго вѣтра. Душа твоего отца печальна. Но а не буду больше печаленъ: Каирбаръ или Колла должны пасть! Я чувствую возвращающуюся силу моей руки. Мое сердце прыгаетъ при звукѣ войны“.

Герой вынулъ свой мечъ. Блестящіе клинки его народа поднялись. Они двигались по равнинѣ, ихъ сѣдые волосы развѣвались по вѣтру. Каирбаръ сидѣлъ на пиру на безмолвной равнинѣ Лоны ¹⁵). Онъ увидалъ приближеніе героевъ и позвалъ своихъ вождей на войну.

Зачѣмъ стала-бы я разсказывать Натосу, какъ разростался бой. Я видѣла тебя среди тысячъ, какъ лучъ небеснаго огня: онъ прекрасенъ, но ужасенъ; люди падали на его ужасномъ пути. Копье Коллы полетѣло — онъ вспомнилъ битвы своей юности. Вотъ прозвенѣла стрѣла — она пронзила бокъ героя. Онъ упалъ на свой отозвавшійся щитъ. Моя душа содрогнулась отъ страха: я прикрыла его своимъ щитомъ, но моя подымавшаяся грудь обнажилась. Каирбаръ пришелъ со своимъ копьемъ. Онъ увидалъ дѣву Селами. Радость отразилась на его смугломъ лицѣ. Онъ удержалъ поднятый мечъ. Онъ воздвигъ могилу Коллы. Плачущую онъ привезъ меня въ Селаму. Онъ говорилъ слова любви, но. моя душа была печальна. Я увидала щиты моихъ отцовъ, мечъ рожденнаго на колесницѣ Трутгила. Я увидала оружіе мертваго, слезы были на моихъ щекахъ! Тогда ты, Натосъ, пришелъ, и мрачный Каирбаръ бѣжалъ. Онъ бѣжалъ, какъ духъ пустыни передъ утреннимъ лучемъ. Его войско было не близко, и слаба была его рука противъ твоей стали. Зачѣмъ ты такъ печаленъ, Натосъ?» сказала милая дочь Коллы.

«Я бывалъ въ битвѣ еще въ юности, моя рука еще была не въ силахъ поднять копье, когда впервые явилась опасность; моя душа просіяла въ войнѣ, какъ узкая зеленая долина, когда солнце озаряетъ ее своими струистыми лучами, передъ тѣмъ, какъ спрятать ему свою голову въ бурѣ. Одинокій путникъ чувствуетъ мрачную радость: онъ видитъ медленно наступающій мракъ. Моя душа блистала въ опасности, прежде чѣмъ я увидалъ красавицу Селамы, прежде чѣмъ я увидалъ тебя, подобную звѣздѣ, которая ночью сіяетъ надъ холмомъ: туча подходитъ и угрожаетъ милому свѣту. Мы въ странѣ враговъ. Вѣтры обманули насъ, Дартула, не близка сила нашихъ друзей. Гдѣ найду я для тебя покой, дочь могучаго Коллы? Братья Натоса храбры и его собственный мечъ блисталъ въ битвѣ. Но что могутъ сыны Уснота передъ войскомъ темно-лицаго Каирбара? Пусть-бы вѣтры принесли твои паруса, Оскаръ, король людей. Ты обѣщалъ придти къ битвамъ павшаго Кормака. Тогда моя рука была-бы сильна, какъ огненная рука смерти. Каирбаръ дрожалъ-бы въ своихъ залахъ и миръ жилъ-бы кругомъ милой Дартулы. Но зачѣмъ падать душой — сыны Уснота могутъ еще побѣдить». —

«И они побѣдятъ, о Натосъ!» сказала ободряясь духомъ дѣвушка. «Никогда Дартула не увидитъ залъ мрачнаго Каирбара. Дай мнѣ это мѣдное орудіе, что блеститъ, какъ мелькнувшій метеоръ, я вижу его неясно въ темногрудой лодкѣ. Дартула будетъ участвовать въ битвѣ стали. Духъ благороднаго Коллы, я вижу тебя на этомъ облакѣ. Чей туманный образъ рядомъ съ тобой — рожденный-ли то на колесницѣ Трутгилъ? Увижу-ли я залы, того, кто убилъ вождя Селамы? Нѣтъ, я не увижу ихъ, духи моей любви».

Радость освѣтила лицо Натоса, когда онъ слушалъ бѣлогрудую дѣву. "Дочь Селамы, ты сіяешь въ моей душѣ. Приди съ твоими тысячами, о Каирбаръ! Сила Натоса вернулась. Ты не услышишь, престарѣлый Уснотъ, что твой сынъ бѣжалъ. Я помню твои слова на Этѣ. Когда мои паруса начинали надуваться, когда я распускалъ ихъ по направленію къ Эрину, по направленію мшистыхъ башенъ Туры. «Ты идешь», онъ сказалъ, «Натосъ, къ королю щитовъ. Ты идешь къ Кухулину, вождю людей, который никогда не бѣжалъ отъ опасности. Пусть твоя рука не будетъ слаба и твои мысли пусть не обращаются на бѣгство, иначе сынъ Семо скажетъ, что слабо племя Эты. Его слова могли-бы дойти до Уснота и опечалили-бы его душу въ его дворцѣ. Слеза была на щекѣ моего отца. Онъ далъ этотъ блестящій мечъ.

Я пришелъ въ заливъ Туры, но залы Туры были безмолвны: я посмотрѣлъ кругомъ и нечему было разсказать мнѣ о сынѣ благороднаго Семо. Я пошелъ въ залу раковинъ, гдѣ висѣло оружіе его отцовъ. Но оружіе было въ отсутствіи, и престарѣлый Ламхоръ ¹⁶) сидѣлъ въ слезахъ. „Откуда приходитъ оружіе стали?“ сказалъ подымаясь Ламхоръ. „Давно не было свѣта копья въ печальныхъ Стѣнахъ Туры. Приходите-ли вы съ бурнаго моря или изъ печальныхъ залъ Теморы?“.

„Мы приходимъ съ моря“, я сказалъ, „изъ высокихъ башенъ Уснота. Мы сыновья Слис-самы ¹⁷), дочери рожденнаго на колесницѣ Семо. Гдѣ вождь Туры, сынъ молчаливыхъ залъ? Но зачѣмъ спрашивать Натосу, когда онъ видитъ твои слезы. Какъ палъ могучій сынъ одинокой Туры?“ — „Онъ не палъ“, возразилъ Ламхоръ, „какъ безмолвная звѣзда ночи, когда она бѣжитъ сквозь мракъ и исчезаетъ. Но онъ былъ, какъ метеоръ, падающій въ отдаленной странѣ. Смерть сопровождаетъ его страшный путь. Самъ онъ знакъ войны. Печальны берега Лего и ревъ бурной Лоры! Тамъ палъ герой, сынъ благороднаго Уснота. Тамъ палъ герой въ бою, сказалъ я съ порывистымъ вздохомъ, его рука была Сильна въ войскѣ. Смерть мрачно слѣдила за его мечемъ. Мы пришли къ звучнымъ берегамъ Лего. Мы нашли его высокую могилу. Его друзья въ битвѣ были здѣсь: его барды многихъ пѣсенъ. Три дня мы оплакивали героя, на четвертый я ударилъ въ щитъ Каитбата. Герои собрались съ радостью вокругъ и потрясали своими -лучистыми копьями. Корлатъ былъ близко Съ своимъ войскомъ, другъ рожденнаго на колесницѣ Каирбара. Мы пришли, какъ лотокъ ночью. Его герои пали прежде насъ. Когда племя долинъ проснулось, они увидали ихъ кровь при утреннемъ свѣтѣ. Но мы понеслись, какъ Клубы тумана къ звучнымъ валамъ Кормака. Наши мечи поднялись на защиту короля. Но залы Теноры опустѣли: Кормакъ палъ въ своей юности, короля Эрина не было болѣе. Печаль овладѣла сынами Эрина. Они медленно мрачно удалились, какъ исчезаютъ за холмами тучи, долго грозившія дождемъ. Сыны Уснота шли въ своемъ горѣ къ звучному заливу Туры. Мы прошли мимо Селамы. Каирбаръ удалился, какъ туманъ Лано, когда его гонитъ вѣтеръ. Тогда-то увидалъ я тебя, Дартула, какъ свѣтъ солнца Эты. Милъ этотъ лучъ, я сказалъ, и толпившіеся вздохи тѣснились въ моей груди. Ты пришла въ своей красотѣ, Дартула, къ печальному вождю Эты. Но вѣтры обманули насъ, дочь Коллы, и врагъ близко“ ¹⁸).

„Да, врагъ близко“, сказалъ Альтосъ бурной силы, „я слышу его звенящее оружіе на прибрежьи. Я вижу мрачно развѣвающееся знамя Эрина. Слышенъ голосъ Каирбара, громкій, какъ падающій потокъ Кромлы. Онъ увидѣлъ темный корабль на морѣ, прежде чѣмъ мрачная ночь сошла. Его племя бодрствуетъ на равнинѣ Лены. Они поднимаютъ десять тысячъ мечей“.

„И пусть поднимаютъ они десять тысячъ мечей“, сказалъ Натосъ съ улыбкой. „Сыновья рожденнаго на колесницѣ Уенота никогда не дрожатъ въ опасности. Зачѣмъ катишься ты въ пѣнѣ, гудящее море Эрина, зачѣмъ несетесь вы на своихъ темныхъ крыльяхъ, вы, свистящія бури неба. Думаете-ли вы, бури, удержать Натоса на берегу. Нѣтъ, дѣти ночи, его душа удерживаетъ его! Альтосъ, принеси мнѣ оружіе отцовъ, ты видишь его, какъ оно блеститъ при звѣздахъ. Принеси копье Семо, оно стоитъ въ темно-трудомъ кораблѣ“.

Онъ принесъ оружіе. Натосъ одѣлъ блестящею сталью свои члены. Красива была поступь вождя. Радость его главъ была ужасна. Онъ взглянулъ на подходившаго Каирбара, вѣтеръ игралъ его волосами. Дартула безмолвно держалась около него. Она пристально смотрѣла на вождя, она старалась скрыть зарождающійся вздохъ. Двѣ слезы повисли на ея блестящихъ главахъ.

„Альтосъ“, сказалъ вождь Эты, „я вижу пещеру въ утесѣ. Помѣсти туда Дартулу, пусть твоя рука, мой братъ, будетъ сильна. Арданъ, мы встрѣчаемъ врага; зови на битву мрачнаго Каирбара. О, еслибъ онъ пришелъ въ своей звучной стали встрѣтить сына Уснота. Дартула, если ты спасешься, не обращай взоровъ на павшаго Натоса. Подними твои паруса, Альтосъ, въ звучащимъ лѣсамъ моей родины. Скажи вождю, что его сынъ палъ со славой, что мой мечъ не избѣгалъ битвы. Скажи ему, что я палъ среди тысячъ. Пусть радость его печали будетъ велика. Дочь Коллы, позови дѣвушекъ звучныхъ залъ Эты. Пусть поютъ онѣ о Натосѣ, когда тѣнистая осень вернется. О, пускай онѣ услышатъ голосъ Кона, голосъ Оссіана въ похвалу мнѣ! Тогда мой духъ могъ-бы радоваться среди ревущаго вѣтра“. И мой голосъ будетъ прославлять тебя, Натосъ, вождь лѣсистой Эты! Голосъ Оссіана возстанетъ для прославленія тебя, сынъ великодушнаго Уснота! Зачѣмъ меня не было на Ледѣ, когда битва состоялась! Тогда мечъ Оссіана защитилъ-бы тебя или и онъ палъ-бы самъ.

Мы сидѣли ту ночь въ Сельмѣ вокругъ раковины; вѣтеръ шумѣлъ, горный духъ ревѣлъ, порывъ вѣтра ворвался въ залъ и нѣжно, задѣлъ мою арфу. Звукъ былъ печаленъ и тихъ, какъ могильная пѣсня ¹⁹). Фингалъ первый услыхалъ, въ груди его столпились вздохи. Кто-нибудь изъ моихъ героенъ палъ, сказалъ сѣдовласый король Морвена. Я слышалъ звукъ смерти на' арфѣ. — Оссіанъ, трогай дрожащія струны. Вызови горе, чтобы твои духи могли пронестись съ радостью къ лѣсистымъ холмамъ Морвена. Я игралъ на арфѣ передъ королемъ, звукъ былъ печаленъ и тихъ. Наклонитесь съ своихъ облаковъ, сказалъ я, духи моихъ отцовъ, наклонитесь. Отложите на время кровавый ужасъ вашего полета — примите павшаго вождя: приходитъ-ли онъ изъ отдаленной страны или подымается съ бурнаго моря. Пусть близка будетъ его туманная одежда, его облачное копье, пусть мечъ героя погасающимъ метеоромъ свѣтится у его бока и пусть его образъ будетъ привлекателенъ, чтобы его друзья могли радоваться въ его присутствіи. Склонитесь съ вашихъ облаковъ, сказалъ я, духи моихъ отцовъ, склонитесь.

— Такова была моя пѣснь въ Сельмѣ подъ звуки слегка дрожащей арфы. Но Натосъ былъ на берегу Эрина, окруженный ночью. Онъ слышалъ голосъ врага среди рева бурныхъ волнъ. Безмолвно слушалъ онъ ихъ голосъ и опирался на свое копье. Утро вставало съ своими лучами. Сыны Эрина явились, какъ сѣрые утесы, покрытые деревьями, разсѣялись они по берегу. Каирбаръ стоялъ посреди, онъ угрюмо улыбался, когда увидалъ врага. Натосъ стремился впередъ въ своей мощи, и Дартула не могла оставаться сзади, она шла съ героемъ, подымая свое блестящее копье. — Кто это идетъ въ оружіи съ гордостью юности? Кто какъ не сыны Уснота — Альтосъ и темноволосый Арданъ.

„Выходи“, сказалъ Натосъ, — „выходи, вождь высокой Теноры. Пусть наша битва состоится на берегу передъ бѣлогрудой дѣвой. Съ Натосомъ нѣтъ его людей, они остались за этимъ волнующимся моремъ. Зачѣмъ привелъ ты свои тысячи противъ вождя Эты. Ты-же бѣжала отъ него въ битвѣ, когда друзья его были вокругъ его копья. Юноша гордаго сердца будетъ-ли биться съ тобой, король Эрина. Твои отцы не были ни королями, ни въ числѣ славныхъ. Есть-ли въ твоихъ залахъ оружіе враговъ или щиты былыхъ временъ? Каирбаръ извѣстенъ въ Тенорѣ, но онъ не бьется съ слабыми людьми“.

Слеза скатилась у рожденнаго на колесницѣ Натоса. Онъ обратилъ свои глаза на братьевъ. Ихъ копья понеслись сразу.

Три героя упали на землю, мечи ихъ высоко заблестѣли, ряды Эрина разбились, какъ гряды темныхъ облаковъ передъ порывомъ вѣтра. Тогда Каирбаръ приказалъ своимъ людямъ и они натянули тысячи луковъ. Тысяча стрѣлъ полетѣла. Сыны Уснота пали въ крови. Они пали, какъ три молодые дуба, которые стояли одиноко на холмѣ. Путникъ видѣлъ милыя деревья и удивился, какъ выросли они такъ одиноко: вѣтеръ пустыни подулъ ночью и сорвалъ ихъ зеленыя вершины, на слѣдующій день онъ вернулся, но они были вырваны съ корнемъ и оставался одинъ верескъ.

Мрачный Каирбаръ пришелъ. Дартула стояла въ безмолвномъ горѣ и смотрѣла на Ихъ гибель. Не было слезъ въ глазахъ ея, но во взорѣ была безумная печаль. Блѣдны были ея щеки. Дрожащія губы отрывисто произносили полувнятныя слова. Ея темные волосы развѣвались по вѣтру. „Гдѣ теперь твой возлюбленный, рожденный на колесницѣ, вождь Эты? Видѣла-ли ты жилище Уснота? видѣла-ли ты темно-коричневые холмы Фингала? Гулъ битвы моей раздался-бы въ Морвенѣ, еслибы вѣтры не принесли сюда Дартулы. Самъ Фингалъ былъ-бы побѣжденъ, и горе воцарилось-бы въ Сельмѣ“. Дартула выпустила свой щитъ изъ рукъ. Ея бѣлоснѣжная грудь обнажилась, но она обагрена кровью. Стрѣла пронзила ея сердце. Она упала на падшаго Натоса, какъ хлопокъ снѣга.

Ея волосы разсыпались по его лицу и кровь ихъ смѣшалась.

„Дочь Коллы, ты пала“, сказалъ Каирбаръ „сто бардовъ“. Безмолвны голубые потоки Селаны. Родъ Трутгила ²⁰) погибъ. Когда возстанешь ты, первая по красотѣ дѣва Эрина? Ты долго спишь въ могилѣ. Утро далеко, солнце не придетъ къ твоему ложу и не скажетъ: встань, Дартула, встань, первая изъ женщинъ! Весенній вѣтеръ дуетъ, цвѣты поднимаютъ свои головы на зеленыхъ холмахъ. Лѣса шелестятъ своими листьями. Уйди, солнце, дочь Коллы заснула. Она не явится въ своей красотѣ, она не будетъ ходить своей милой походкой.

Такова была пѣснь бардовъ, когда они воздвигали могилу. Я пѣлъ надъ могилой, когда король Морвена пришелъ въ зеленый Эринъ сразиться съ рожденнымъ на колесницѣ Каирбаромъ.

¹) Nathoe, т. е. юный, полный юности.

²) Althos прекрасный.

³) Ardan — гордость.

⁴) Usnoth’а.

⁵) Cairbar, т. е. Coirpre, умертвившій Кормака, короля Ирландіи, и завладѣвшій его трономъ, въ свою очередь, былъ убитъ Оскуропъ, сыномъ Оссина (хроника Лейпстера).

⁶) Dar-thola или Dart’huile, т. е. прекрасные глаза, по ирландскимъ преданіямъ была надѣлена необыкновенной красотой.

⁷) Эпитетъ, встрѣчающійся и въ пѣсняхъ Гэйланда.

⁸) Т. е. вѣтры занесли корабли въ Ирландію.

⁹) Selаma — возвышенное мѣсто. Знаменитая Сельма Фингала, конечно, слово того же корня.

¹⁰) Одна изъ самыхъ древнихъ построекъ въ Ульстерѣ; здѣсь еще въ XIV в. былъ замокъ, въ которомъ жилъ сэръ Эдвардъ, братъ Роберта Бруса.

¹¹) Двойное сравненіе.

¹²) Двойное сравненіе.

¹³) Тоже.

¹⁴) Обыкновеніе престарѣлаго воина: онъ прибивалъ свой мечъ и щитъ въ залѣ пиршествъ, какъ доказательство, что время его военныхъ подвиговъ прошло, и это называлось „время прибиванія оружія“.

¹⁵) Lona — туманная долина — долина близъ Бельфаста и теперь носить названіе Mo-Lona.

¹⁶) Lamh-mhor — могучая рука.

¹⁷) Slis-seamha — нѣжно-грудая, дочь Семо, вождя острова тумановъ.

¹⁸) Постоянно одинъ и тотъ-же припѣвъ.

¹⁹) По вѣрованію гэйландцевъ, такимъ образовъ возвѣщается смерть героевъ.

²⁰) Truthil — два героя одного имени, глава рода, изъ котораго Дартула и ея брать.

БИТВА ПРИ ЛОРѢ. ПРЕДИСЛОВІЕ.

Этой поэмѣ Макферсона посчастливилось больше, чѣмъ всѣмъ другимъ его пѣснямъ, въ дѣлѣ національнаго спора) возбужденнаго появленіемъ Оссіана Макферсона. Къ своемъ предисловіи въ этой пѣснѣ послѣдній говорить, что въ ней Оссіанъ обращается въ одному изъ кульдейскихъ отшельниковъ, „жителю уединенной пещеры“, что въ лѣсахъ и пещерахъ Гэйлэнда спасалось много такихъ выходцевъ изъ Ирландія. Ирландскіе-же ученые, напротивъ, старались доказать, что здѣсь говорится ни болѣе, ни менѣе, какъ о свиданіи Оссіана со св. Патрикомъ, а потому свиваніе это несомнѣнно ирландское, такъ какъ въ Гэйлвидѣ преданія о св. Патрикѣ никоимъ образомъ быть не могло. Г-жа Тальви идетъ дальше: она приводить народную пѣсню о вторженіи скандинавскаго вождя Эррагона въ Ирландію, доказывая, что битва при Лорѣ есть только перефразировка этой пѣсни. Дѣйствительно, поэма Макферсона и пѣсня, приведенная г-жею Тальви въ нѣмецкомъ переводѣ въ ея книгѣ „Die Unächtheit der Lieder Ossian’e“, стр. 91—99, очень похожи и по содержанію, и даже по деталямъ; но это, конечно, ничего не доказываетъ: г-жѣ Тальви могъ быть извѣстенъ одинъ варіантъ, Макферсонъ записалъ другой, а въ сборникѣ Кіарве есть третій — и, несомнѣнно, гэйлэндскій. Кромѣ того, г-жа Тальви, приводя переводъ пѣсни въ 1840 г., не говоритъ, когда она была найдена и записана — до или послѣ Макферсона; черезъ 80 лѣтъ, протекшихъ между по* явленіемъ поэмы у Макферсона и книгой Тальви, литературное произведеніе могло перейти въ народъ и сдѣлаться достояніемъ народной поэзіи, фактъ! встрѣчаемый нерѣдко. Что преданій о вторженіи скандинавовъ было очень много въ Гэйлвидѣ, это мы знаемъ и изъ сборниковъ Кдарке, Смита и др., — да иначе и быть не могло, такъ какъ съ скандинавскими пиратами гэйлэндцы познакомились гораздо раньше, чѣмъ ирландцы.

Битва при Лорѣ съ географическимъ указаніемъ мѣстности — Лора, есть маленькая рѣка на сѣверѣ Гэйлэнда — по моему мнѣнію, принадлежитъ къ сказаніямъ феніанскаго цикла послѣдняго періода, не носитъ смѣшаннаго характера пѣсенъ болѣе ранняго времени и отличается большой простотой». Я бы отнесла ее къ первой группѣ Макферсоновскихъ пѣсенъ, наименѣе пострадавшихъ отъ литературной обработки.

Романическій эпизодъ вставленъ сюда, конечно, какимъ нибудь позднѣйшимъ пѣвцомъ, а можетъ быть, и самимъ Макферсономъ.

Вторженіе Эррагона въ Эринъ.
(Тальви, стр. 91-99).

Король Лохлина былъ человѣкъ, побѣждавшій въ каждомъ спорѣ, Эргонъ, сынъ Аннира кораблей, король, опытный въ дѣлѣ оружія.

Король собралъ войско Лохлина, девять могущественныхъ князей соединились, воины Лохлина, славное войско.

И они дали клятву въ томъ, что они не возвратится, не ведя съ собою плѣннаго Финна. Но ни одинъ мечъ негодится раньше, чѣмъ испытаютъ его въ битвѣ.

Они отважно направили свои корабли къ берегамъ Эрина, и ихъ войско расположилось близко отъ того мѣста, гдѣ былъ Финнъ, окруженный своими воинами.

Къ Финну пришло извѣстіе, страшная вѣсть, для многихъ причина грусти и горя: призывъ къ войнѣ на сѣверномъ берегу героямъ Инисфайля.

Мы отослали къ нему дочь короля, дѣву съ голубыми глазами, и бѣлыми зубами, и послали съ нею сто коней, лучшихъ, которыми когда-либо управляли. И сто всадниковъ сидѣли на нихъ, сіяя на солнцѣ въ шелку. Когда она сошла къ берегу, она оставила за собою коней и всадниковъ. Она пошла впередъ въ войску, держа въ правой рукѣ два золотыхъ яблока; на плечахъ на одеждѣ были украшенія и затканы были изображенія деревъ.

— Что новаго приносишь ты отъ народа Финна, дѣвица съ кудрявыми волосами?

— "Твоя жена нарушила брачную клятву и.виновна въ постыдномъ поступкѣ. — Такъ Финнъ предлагаетъ тебѣ свою дружбу, я останусь у тебя заложницей. И сто коней получишь ты, лучшихъ, которыми когда-либо управляли.

"И сто всадниковъ сидятъ на нихъ, сіяя на солнцѣ въ шелку, — они твои; и поясовъ также сто, чудесно богатыхъ.

"Того, кто ихъ носитъ, болѣзнь не постигнетъ, мученія и боли они успокаиваютъ, — подарокъ, пріятный роженицѣ; они твои и еще больше!

"Сто блюдъ, которыя нѣкогда стояли передъ царями міра; тотъ, кто приметъ съ нихъ пищу, будетъ наслаждаться вѣчною младостью и силой.

"Ты ихъ получишь и сто кораблей, разрѣзающихъ волны во время быстраго прилива; на нихъ храброе войско, которое оставалось побѣдителемъ въ каждомъ сраженіи.

"Ты ихъ получишь и сто вождей, чтобы добывать даль въ трудной борьбѣ; ты ихъ получишь и сто коршуновъ, постоянныхъ побѣдителей въ воздухѣ.

"Ты ихъ получишь и сто жеребыхъ кобылъ и столько бѣлаго скота, сколько помѣстится въ одной долинѣ. Все это твое, герой!

"Возьми Подарки и возьми твою жену и заключи миръ съ нами!

— Никогда я не помирюсь съ Альдо, никогда съ вождями Финна!

"До тѣхъ поръ, пока Финнъ не сдѣлается моимъ плѣнникомъ, и я къ берегамъ погоню его скотъ!

— Говорю тебѣ, тебѣ герой, если ты слышишь меня, никогда Финнъ не будетъ твоимъ плѣнникомъ!

«Никогда, каково бы ни было твое войско, ты не погонишь его скота къ берегамъ! Но такъ какъ ты неразумно мнѣ отказываешь, то я ухожу — и прощай!»

— Не уходи, дѣва съ кудрявыми волосами, кроткая, женщина съ сладкимъ голосомъ; возьми драгоцѣнные камни и я самъ соединюсь съ тобою.

— Все-таки я ухожу, вождь этого войска, оттого что я не могу укротить твоего гнѣва, какъ ты не хочешь простить обоихъ, которые провинились.

Дочь короля вернулась въ домъ своего отца. Много шелковыхъ флаговъ поднялось. Фенніи выстроились въ битвѣ.

---

Семь разъ двадцать изъ рода героевъ, всѣ наши съ Альдо впереди пали отъ могучей руки Эррагона, противъ котораго выступило войско. Молча и гнѣвно стоялъ Финнъ и видѣлъ, какъ онъ побилъ Фенніевъ. «Кто хочетъ сразиться съ Эррагономъ, кто изъ Фенніевъ отомститъ за нашъ позоръ?»

Голль, храбрѣйшій герой, котораго труднѣе всѣхъ побѣдить, отвѣчалъ: «Позволь мнѣ испытать Эррагона въ борьбѣ, испробовать силу-героя!»

— Макъ-аннъ-Лутъ и смуглый Дермодъ, Макъ-аннъ-Лейсъ и прекрасный Діаранъ пусть пойдутъ съ тобою и будутъ защищать тебя, пусть будутъ тебѣ щитами съ обѣихъ сторонъ.

Восемь дней безъ перерыва продолжалось сраженіе между нашими войсками. Короля Лохлина, темнобураго щита, убилъ Голль на девятый день.

Ни одинъ не ушелъ отъ меча, ни одинъ не вышелъ радостно изъ битвы. Ни одинъ изъ войска короля Лохлина не возвратился въ родную землю.

Четыре раза двадцать и пять тысячъ человѣкъ пали отъ руки Тара и Голля. Двое отъ руки Оскара храбрыхъ дѣлъ и Карріаля съ бѣлой кожей.

Но при имени, которое ты мнѣ далъ, Патрикъ, «ротъ прекрасныхъ псалмовъ», не меньше пали черезъ Финна и меня, не меньше черезъ четырехъ другихъ.

Изъ Фенніевъ въ этой битвѣ пала половина на юго-западномъ берегу, но когда закатилось солнце, только осталась одна треть.

Битва при Лорѣ.

Сынъ далекой страны, живущій въ сокровенной пещерѣ! Слышу-ли я звукъ твоего лѣса или это голосъ пѣсни? Потокъ шумѣлъ въ моихъ ушахъ, но я слышалъ стройный голосъ. Хвалишь-ли ты вождей своей страны или духовъ вѣтра? Но одинокій житель скалъ, посмотри на эту заросшую верескомъ долину. Ты видишь зеленыя могилы съ ихъ ровной свистящей травой, ихъ камни съ покрытыми мхомъ вершинами; ты видишь ихъ, сынъ скалы, но глава измѣнили Оссіану.

Горный потокъ низвергается съ ревомъ и гонитъ свои воды вокругъ зеленаго холма. Четыре мшистые камня поднимаютъ свои головы среди увядшей травы. Два дерева, наклоненныя бурею, простираютъ кругомъ свои свистящія вѣтви. Вотъ твое жилище, Эррагонъ ¹), вотъ твой тѣсный домъ! Звукъ твоихъ раковинъ давно забытъ въ Сорѣ. Твой щитъ потемнѣлъ въ въ валѣ. Эррагонъ, король кораблей!²) вождь отдаленной Соры, какъ палъ ты на нашихъ горахъ. Какъ палъ могучій! Сынъ сокровенной пещеры, любишь-ли ты пѣсни? Слушай битву Лоры. Звонъ стали давно умолкъ; такъ громъ надъ потемнѣвшимъ холмомъ прогремитъ и замолкнетъ. Солнце возвращается въ своихъ безмолвныхъ лучахъ. Сіяющіе утесы и зеленыя вершины горъ улыбаются. Заливъ Коны принялъ наши корабли съ катящихся волнъ Эрина. Наши бѣлые паруса свободно висѣли на мачтахъ. Шумные вѣтры ревѣли за лѣсами Морвена. Рогъ короля прозвучалъ, олень вскочилъ съ своихъ утесовъ. Наши стрѣлы полетѣли въ лѣсахъ. Пиръ холма приготовленъ.

Велика была на утесахъ наша радость отъ пораженія ужаснаго Сварана ³). Два героя были забыты на нашемъ пиру, ярость въ ихъ груди кипѣла. Они втайнѣ угрожали своими красными глазами. Вздохъ вырывался изъ ихъ груди. Видно было, какъ они. разговаривали вмѣстѣ и бросили свои копья на землю. Они были два темныхъ облака среди нашей радости, подобные столбамъ тумана на успокоившемся морѣ. Они блестятъ на солнцѣ, но моряки боятся бури.

«Поднимите мои бѣлые паруса», сказалъ Мароннанъ ⁴), «поднимите ихъ по восточному вѣтру. Понесемся, Альдо, по пѣнѣ сѣверной волны. Мы забыты на пиру, но наше оружіе было красно отъ крови. Покинемъ холмы Фингала и будемъ служить королю Соры. Его обращеніе гордо. Война темнѣетъ кругомъ его копья. Прославимся, о Альдо, въ битвахъ другихъ странъ!.»

Они взяли свои мечи, свои щиты, съ ремнями. Они понеслись въ звучному заливу Люмара. Они пришли въ надменному королю Соры, «вождю прыгающихъ копій». Эррагонъ вернулся съ охоты. Его копье было красно отъ крови. Онъ склонилъ свое смуглое лицо къ землѣ и свистѣлъ на ходу. Онъ пригласилъ чужеземцевъ къ своимъ пирамъ. Они бились и побѣждали въ его битвахъ. Альдо вернулся въ своей славѣ въ свѣжимъ долинамъ Соры. Съ своей башни смотрѣла супруга Эррагона, смотрѣли влажные глаза Лормы. Ея желтые волосы ⁵) раздѣвались по вѣтру океана, ея бѣлая грудь волновалась, какъ снѣгъ на верескѣ, когда подымается легкій вѣтеръ и медленно капаетъ его при свѣтѣ. Она увидала молодого Альдо, какъ лучъ заходящаго солнца Соры. Ея нѣжное сердце вздыхало, слезы наполняли ея глаза. Ея бѣлая рука подпирала ея голову. Три дня она сидѣла въ жилищѣ и въ притворномъ весельѣ скрывала свою печаль; на четвертый она бѣжала съ героемъ по неспокойному морю. Они пришли въ мшистымъ башнямъ Конна, къ Фингалу, «королю копій».

«Альдо съ гордымъ сердцемъ», сказалъ Фингалъ, вставая въ гнѣвѣ: «развѣ я буду защищать тебя отъ ярости оскорбленнаго короля Соры? Кто теперь приметъ мой родъ въ свое жилище? Кто дастъ пиръ чужестранцамъ съ тѣхъ поръ, какъ Альдо, низкая душа, обезчестилъ мое имя въ Сорѣ? Иди на свои холмы ты, слабая рука, иди спрячься въ свои пещеры.

Въ печальной битвѣ должны мы биться съ мрачнымъ королемъ Соры. Духъ благороднаго Тренмора! когда перестанетъ сражаться Фингалъ? Я родился среди битвъ ⁶), я мои шаги до смерти моей будутъ въ крови. Но рука моя не вредила слабымъ, моя сталь не трогала безсильнаго оружіемъ. Я видѣлъ твои бури, Морвенъ, которыя опрокинутъ мое жилище, когда мои дѣти умрутъ въ битвѣ и некому будетъ жить въ Сельмѣ. Тогда придутъ слабые, но они не узнаютъ моей могилы, моя слава только въ пѣснѣ, мои дѣла будутъ точно сонъ для будущихъ временъ». Вокругъ Эррагона собрался его народъ, какъ бури вокругъ духа ночи, когда онъ сзываетъ ихъ съ вершинъ Морвена и готовъ выпустить на страну чужестранцевъ. Онъ пришелъ къ берегамъ Конны, онъ послалъ своего барда въ королю просить битвы тысячъ или страну многихъ холмовъ. Фингалъ сидѣлъ въ валѣ въ кругу друзей своей юности; молодые герои были на охотѣ далеко въ пустынѣ; сѣдовласые вожди толковали о другихъ временахъ, о дѣлахъ ихъ юности, когда пришелъ престарѣлый Нартморъ ⁷), вождь бурной Лоры ⁸). «Теперь не время», сказалъ Нартморъ. «слушать пѣсни былыхъ временъ: Эррагонъ хмурится на берегу и поднимаетъ тысячи мечей. Мраченъ король въ кругу своихъ вождей! Онъ подобенъ темнѣющей лунѣ среди метеоровъ ночи, когда они проносятся по ея лицу и даютъ утраченный ею свѣтъ». «Приди», сказалъ Фингалъ, «приди изъ твоего жилища, дочь моей любви! Приди изъ твоего жилища, Босмина ⁹), дѣва богатаго потоками Морвена! Нартморъ! ты возьми коней чужестранцевъ, сопровождай дочь Фингала. Пусть пригласитъ она короля Соры на нашъ пиръ въ тѣнистую долину Сельмы. Предложи ему, Босмина, миръ героевъ и богатство щедраго Альдо. Наша юность далеко, старость въ нашихъ дрожащихъ рукахъ».

Она пришла въ войско Эррагона, какъ лучъ свѣта въ тучу. Въ ея правой рукѣ виднѣлась искрящаяся раковина, въ ея лѣвой — золотая стрѣла; первая — радостный знакъ мира, послѣдняя — знакъ войны. Эррагонъ просіялъ въ ея присутствіи, какъ утесъ при внезапныхъ лучахъ солнца, когда они вырываются изъ разорванной тучи, раздѣленной шумящимъ вѣтромъ.

«Сынъ далекой Соры», начала нѣжно-краснѣющая дѣва, «приди на пиръ короля Морвена въ тѣнистымъ стѣнамъ Сельмы. Прими миръ героевъ, воинъ. Пусть темный мечъ покоится у твоего бока. Если же ты выбираешь царское богатство королей, тогда выслушай слова щедраго Альдо. Онъ даетъ Эррагону 100 коней, „дѣтей повода“, 100 дѣвушекъ далекихъ странъ, 100 летающихъ въ небѣ соколовъ съ свистящимъ крыломъ ¹⁰); твои же будутъ 100 поясовъ, чтобы опоясывать высокогрудыхъ дѣвъ, друзья рожденій героевъ, исцѣленіе сыновей муки ¹¹). Десять серебряныхъ раковинъ съ драгоцѣнными камнями будутъ сіять въ башняхъ Соры; яркая вода дрожитъ на ихъ звѣздахъ и кажется искрящимся виномъ; онѣ радовали однажды королей міра ¹²) среди твоихъ звучныхъ залъ и онѣ, герой, будутъ твоими или твоей бѣлогрудой супруги. Блестящіе глаза Лормы будутъ въ твоихъ залахъ, хотя Фингалъ любитъ великодушнаго Альдо, Фингалъ, никогда не оскорблявшій героя, хотя его рука сильна».

«Сладкій голосъ Конны», возразилъ король, "скажи ему, что напрасно приготовилъ онъ пиръ. Пусть Фингалъ отдастъ мнѣ свою добычу. Пусть онъ преклонится передъ моей властью. Пусть отдастъ мнѣ мечи своихъ отцовъ, щиты былыхъ временъ, чтобъ мои дѣти могли видѣть ихъ въ моихъ залахъ и сказать: «вотъ оружіе Фингала». — «Никогда не увидятъ они его въ твоихъ залахъ!» сказала вспыхнувшая гордостью дѣвушка: «оно въ рукахъ героевъ, никогда не сдававшихся въ войнѣ. Король звучной Соры, буря собирается на нашихъ холмахъ. Не предвидишь ты паденія своего народа, сынъ отдаленной страны!»

Она пришла въ молчаливые залы Сельмы. Король увидалъ ея опущенные глаза. Онъ всталъ съ своего мѣста во всей своей силѣ. Онъ встряхнулъ своими престарѣлыми кудрями, онъ взялъ звонкую кольчугу Тренмора, темнобурый щитъ своихъ отцовъ. Мракъ наполнилъ залъ Сельмы, когда онъ протянулъ руку къ своему копью; духи тысячъ были близко и предчувствовали смерть народа. Ужасная радость отразилась на лицахъ престарѣлыхъ героевъ. Они ринулись встрѣтить врага Ихъ мысли были о подвигахъ былыхъ временъ и о славѣ, выросшей изъ смерти.

Въ это время на старой могилѣ Трутхила появились охотничьи собаки. Фингалъ зналъ, что его юные герои слѣдовали за ними. Онъ остановился на своемъ пути. Оскаръ явился первымъ, затѣмъ сынъ Морни и родъ Неми Феркутъ ¹³) показалъ свой мрачный образъ. Дермидъ распустилъ свои темные волосы но вѣтру. Оссіанъ пришелъ послѣднимъ. Я напѣвалъ пѣснь былыхъ временъ. Съ помощью копья перебирался черезъ небольшіе потоки. Мои мысли были о могучихъ людяхъ. Фингалъ ударилъ въ свой горбатый щитъ и подалъ мрачный знакъ войны. Тысячи мечей, сразу обнаженныхъ, загорѣлись надъ волнующимся верескомъ. Три сѣдовласые Сына пѣсенъ подняли гармоническій печальный голосъ. Звучно раздавались шаги, когда мы густой, темной, мрачной толпой шли, какъ ливень во время бури въ узкой долинѣ.

Король Морвена сидѣлъ на своемъ холмѣ. Вѣтеръ приносилъ солнечный лучъ битвы. Друзья его молодости были близко со своими развѣвающимися кудрями старости. Радостью загорѣлись глаза героя при видѣ своихъ сыновъ войны, когда онъ среди блеска мечей взглянулъ на насъ, помнящихъ дѣянія нашихъ отцовъ. Эррогонъ пришелъ въ своей силѣ, какъ ревъ зимняго потока. Битва прекратилась кругомъ него, мрачная смерть шла вмѣстѣ съ нимъ.

«Кто идетъ», сказалъ Фингалъ, «какъ прыгающая лань, какъ олень звучной Конны? Его щитъ блеститъ у бока. Звонъ его оружія печаленъ. Онъ встрѣчаетъ Эррогона въ поединкѣ. Смотрите на битву вождей; она точно борьба духовъ въ мрачной бурѣ. Но неужели ты падаешь, сынъ холма, и твоя бѣлая грудь окрашена кровью? Плачь, несчастная Лорма, нѣтъ болѣе Альдо!» Король схватилъ копье своей мощи. Онъ былъ огорченъ паденіемъ Альдо. Онъ наклонилъ на врага свои горящіе Смертью глава, но Голь встрѣтилъ короля Соры. Кто можетъ передать битву героевъ? Могучій чужеземецъ палъ!

«Сыны Конны», громко закричалъ Фингалъ, «остановите руку смерти! Могучъ былъ тотъ, кто палъ. Много будутъ оплакивать его въ Сорѣ. Чужеземецъ придетъ къ его жилищу и удивится, что оно такъ безмолвно. Король палъ, о чужеземецъ! Радость въ его домѣ умолкла. Прислушайся къ звуку его лѣсовъ: можетъ быть, тамъ шепчетъ его духъ, но самъ онъ далеко на Морвенѣ подъ мечемъ чужеземнаго врага». Таковы были слова Фингала, когда бардъ затянулъ пѣсню мира. Мы остановили наши поднятые мечи. Мы поберегли слабаго врага. Мы положили Эррогона въ могилу. Я запѣлъ пѣсню горя. Клубясь опустились тучи ночи, нѣкоторымъ явился духъ Эррогона. Его лицо было облачно и мрачно, и едва слышный вздохъ вырвался изъ его груди. Миръ твоей душѣ, король Соры! Твоя рука была ужасна въ битвѣ. Лорма сидѣла въ залѣ Альдо. Она сидѣла при свѣтѣ горѣвшаго дуба. Ночь спустилась, но онъ не вернулся! Душа Лормы печальна. «Что задерживаетъ тебя, охотникъ Конны, вѣдь ты обѣщалъ вернуться? или далеко завлекъ тебя олень? вокругъ тебя не вздыхаютъ-ли мрачные вѣтры пустыни? Я въ странѣ чужестранцевъ, кто здѣсь мнѣ другъ, кромѣ Альдо. Приди съ своихъ звучныхъ холмовъ, о мой милый!»

Ея глава обращаются въ воротамъ. Она прислушивается въ ревущему вѣтру. Она думаетъ, что это шаги Альдо. Радость отражается на ея лицѣ, но печаль возвращается, какъ тонкое облако на лунѣ. «Неужели не вернешься ты, мой милый? Еслибъ увидала тебя на холмѣ! Луна на востокѣ. Спокойна и свѣтла поверхность озера. Когда увижу его собакъ, возвращающихся съ охоты? Когда услышу я его голосъ, ясно издали доносимый вѣтромъ? Приди съ своихъ звучныхъ холмовъ, охотникъ лѣсистой Конны!» Его прозрачный духъ явился на скалѣ, какъ туманный лучъ слабаго свѣта, когда луна вдругъ выглянетъ среди облаковъ, а полночный ливень шумитъ еще въ полѣ. Она слѣдуетъ по вереску за призрачнымъ образомъ. Она знала, что ея герой палъ. Вѣтеръ доносилъ до меня ея приближающійся плачъ, какъ печальный голосъ вѣтерка, вздыхающаго въ травѣ пещеры.

Она пришла. Она нашла своего героя. Ея голоса не было болѣе слышно. Молча смотрѣла она. Она была блѣдна и безумно печальна. Немногіе дни прожила она въ Коннѣ: она сошла въ могилу. Фингалъ приказалъ своимъ бардамъ, и они пѣли о смерти Лормы. Дочери Морвена оплакивали ее одинъ день ежегодно, когда мрачные вѣтры осени возвращались.

Сынъ далекой страны, ты живешь на полѣ славы. О пусть иногда раздастся твоя пѣснь въ честь тѣхъ, кто палъ. Пусть ихъ легкіе духи радуются вокругъ тебя, а душа Лормы приходитъ въ слабомъ лучѣ, когда ты лежишь отдыхая и луна смотритъ въ твою пещеру. Тогда ты увидишь, какъ она мила, но слеза остановилась на ея щекѣ.

¹) Erragon или Ferg-thonn, т. е. ярость волнъ. Въ ирландскихъ преданіяхъ; кромѣ приведеннаго г-жею Тальви, онъ извѣстенъ подъ именемъ Аннира.

²) King of chifs — эпитетъ, даваемый почти постоянно скандинавскимъ вождямъ.

³) Вожди, не принимавшіе участія въ битвѣ, все-таки приглашались на пиръ въ честь побѣдителя, если только они были или сосѣди, или союзники.

⁴) Ma-ronnan или Мананинъ — имя колдуна въ кельтскихъ сказаніяхъ 1-го цикла, отчего онъ явился здѣсь, и въ роли незначительной, — кажется мнѣ очень страннымъ.

⁵) The yellow hair — эпитетъ, постоянный для дѣвушекъ кельтскихъ народныхъ пѣсенъ; даже и теперь мы его встрѣчаемъ безпрестанно въ ирландскихъ и валлійскихъ пѣсняхъ, что можно видѣть въ сборникѣ Child’а.

⁶) Фингалъ, дѣйствительно, родился по преданію, во время поединка его отца съ вождемъ клана Морни.

⁷) Neart-mor — великій погонъ.

⁸) Lora, маленькая рѣчка, впадающая въ море на сѣверѣ Шотландіи.

⁹) Boe-mhiua — нѣжная рука, младшая изъ дочерей Финна, погибшая въ пожаръ Тары.

¹⁰) Свистящее или звенящее крыло — несомнѣнно, народный эпитетъ.

¹¹) Пояса съ мистическими авгурами, которые по преданію облегчали роды, и ихъ надѣвали на женщинъ съ мистическими церемоніями.

¹²) Королями міра звали римлянъ въ Шотландіи, такъ какъ сюда они доходили до налива Фризы; въ Ирландіи такого названія они получить не могли.

¹³) Fear-cuth, т. е. человѣкъ со словомъ, съ рѣчью — т. е. предводитель войска.

КАТЪ-ЛОДА. ПРЕДИСЛОВІЕ.

Катъ-Лода или Крутъ-Лода въ буквальномъ переводѣ означаетъ е образъ идущаго или приходящаго ¹): Поэма этого имени у Макферсона есть какъ бы продолженіе эпопеи Фингала и состоитъ изъ 3-хъ коротенькихъ пѣсенъ, соединенныхъ однимъ описаніемъ борьбы Фингала съ скандинавскими вождями Старно и Свараномъ.

Въ первой пѣснѣ есть намеки на романическій эпизодъ, подробно разсказанный въ поэмѣ «Фингалъ», и затѣмъ идетъ разсказъ объ освобожденіи дѣвушки, находящейся въ плѣну у Старно, о битвѣ съ послѣднимъ, побѣдѣ Фингала и смерти дѣвушки. Здѣсь собственно кромѣ романическаго эпизода, рисующаго отношеніе въ женщинѣ у кельтовъ, которое, къ сожалѣнію, не можетъ быть пока провѣрено, такъ какъ этотъ вопросъ, уже намѣченный въ наукѣ, все еще остается открытымъ, и поэтому мы его касаться не будемъ, — есть очень интересный намекъ на религіозное міровоззрѣніе, котораго, конечно, Макферсонъ сочинить не могъ и которое всецѣло принадлежитъ кельтскому народному самосознанію: загробная жизнь здѣсь не имѣетъ ни страданій греческаго миѳологическаго представленія, ни шума германской Валгаллы: храбрыхъ ждетъ раковина мира, а между слабыми и Лодой встаетъ его темный щитъ.

Вторая пѣсня есть несомнѣнная вставка даже весьма поздняя, можетъ быть, и самого Макферсона, совершенно не идущая въ дѣлу; здѣсь разсказывается опять-таки романическій эпизодъ о предкахъ Дут-маруно, одного изъ феніевъ, сподвижника Финна.

Третья пѣсня есть продолженіе первой, и снова является Лода, разсыпающій вѣтры и отмѣчающій ихъ своими знаками, хотя здѣсь мы видимъ позднѣйшее наслоеніе, даже нѣкоторую психологію: благородному Фингалу противопоставляется вѣроломный Старно, не понимающій своего вѣроломства.

Стиль всѣхъ трехъ пѣсенъ Катъ-Лоды украшенъ не народными оборотами, романтическими картинами и проч., но тѣмъ не менѣе намъ легче здѣсь отмѣтить вводныя мѣста и спайки, чѣмъ признать его весь искусственнымъ.

¹) Это единственный богъ, встрѣчающійся въ поэмахъ Макферсона — и то въ весьма туманномъ обликѣ.

КАТЪ-ЛОДА.

Пѣсня первая.
Сказаніе былыхъ временъ

Зачѣмъ, невидимый путникъ, зачѣмъ ты, колеблющій волчецъ Лоры, зачѣмъ, вѣтерокъ долины, покинулъ ты мое ухо? Не слышу я отдаленнаго рева потоковъ, ни звука арфы на скалахъ. Приди, охотница Луты. Мальвина, приди возвратить барду его душу. Мои глава остановились на озерахъ Лохлина и на темномъ, бурномъ заливѣ Уторно, гдѣ Фингалъ укрылся отъ океана и рева вѣтровъ. Мало героевъ Морвена въ незнакомой странѣ. Старно ¹) послалъ сына Лоды ²) звать Фингала на пиръ. Но Фингалъ вспомнилъ прошлое, и гнѣвъ его снова возгорѣлся. Никогда не увидитъ Фингалъ ни Гормалы «мшистыхъ башенъ», ни Старно. Образы погибшихъ, какъ тѣни, проносятся надъ его воспылавшей душой. Неужели забуду я этотъ лучъ свѣта, бѣлорукую дочь королей ³)? Иди, сынъ Лоды, Слова его для Фингала — пустой звукъ вѣтра, который колеблетъ волчецъ въ пустынныхъ осеннихъ долинахъ. «Рука смерти» Дутъ-маруно ⁴), Кромма-глассъ ⁵) «желѣзныхъ шлемовъ», Срутморъ ⁶) «житель битвъ», Кормаръ ⁷), чьи корабли носятся по океану столь же беззаботно, какъ метеоры на темныхъ, клубящихся тучахъ, возстаньте вокругъ меня въ невѣдомой странѣ! Дѣти героевъ, пусть каждый взглянетъ на свой щитъ, какъ Тренморъ, управляющій битвами. «Сойди во мнѣ», такъ говорилъ Тренморъ, «мой щитъ, висящій среди арфъ! Ты отбросишь этотъ потокъ или будешь валяться со мною на землѣ». Во гнѣвѣ столпились они вокругъ короля, ни слова не произносятъ, хватаясь за свои копья. Душа каждаго сосредоточена въ самой себѣ. Наконецъ, пробудился мгновенный звонъ ихъ звучныхъ щитовъ. Ночью каждый сталъ на своемъ холмѣ; мрачно стоятъ они. удалившись другъ отъ друга. Неровные звуки ихъ пѣсенъ прорываются сквозь ревъ вѣтра. Ярко свѣтитъ надъ ними луна. Вооруженнымъ пришелъ Дутъ-маруно изъ утесистой страны Кромы, пришелъ мрачный охотникъ на кабановъ. На своей темной ладьѣ появился онъ на волнахъ, когда зашумѣли лѣса Крумторма ⁸). Преслѣдуя мелькалъ среди враговъ. Нѣтъ для тебя страха, Дутъ-маруно! "Сыны отважнаго Комгала, долженъ-ли я идти впередъ среди ночной мглы и изъ-подъ этого щита взглянуть на ихъ мрачныя племена? Старно. «король озеръ», передо мной и Сваранъ, «бичъ чужеземцевъ». Не напрасно взываютъ они въ духу Лоды, камню могущества. Не вернется Дутъ-маруно, и одинокой останется жена его дома, на равнинахъ Кратмо-Кройлы ⁹), гдѣ встрѣчаются два ревущихъ потока; вокругъ холмы съ лѣсами, звучащими эхомъ, а вблизи океанъ катитъ свои волны. Мой сынъ бродитъ по полямъ, слѣдя взоромъ за кричащими чайками. Отдай Каннъ-донну ¹⁰) голову кабана, разскажи ему о радости отца, когда гордая сила Уторна была низвергнута его копьемъ. Разскажи ему о моихъ подвигахъ въ битвѣ. Скажи, гдѣ палъ его отецъ. — «Переплывая моря, не забывалъ я своихъ отцовъ», сказалъ Фингалъ. «Минувшія времена были для нихъ днями опасности. Не былъ я мраченъ при видѣ враговъ, хотя волосы мои были юны. Вождь Кратмо-Кройло, поле ночи мое».

Фингалъ ринулся въ своемъ оружіи широко-прыгающій черезъ потокъ Туртора ¹¹), зловѣщій ревъ котораго слышенъ ночью въ туманной долинѣ Гормолы. Лунный свѣтъ блеститъ на утесѣ, въ срединѣ стоитъ стройная фигура, образъ съ развѣвающимися волосами, подобно бѣлогрудымъ дѣвамъ Лохлина; не тверды и коротки ея шаги, вѣтеръ разноситъ обрывки ея пѣсенъ, по временамъ она ломаетъ свои бѣлыя руки, потому что печаль живетъ въ ея душѣ.

«Торнулъ Торно ¹²) съ престарѣлыми волосами», она сказала, «бродишь ли ты теперь въ Жуланѣ ¹³)? Ты палъ у своего же темнаго потока, отецъ Корванъ-Карглы! Но я вижу тебя часто, вождь Лулана, забавляющагося въ залахъ Лоды, когда темный покровъ ночи катится по небу. Ты иногда скрываешь луну своимъ щитомъ: я видѣла ее туманной на небѣ. Зачѣмъ я забыта въ моей пещерѣ, „король щетинистыхъ вепрей“? Посмотри изъ залъ Лоды на твою одинокую дочь!»

«Кто ты, голосъ ночи?» сказалъ Фингалъ. Она дрожа отвернулась. «Кто ты во мракѣ?» Она спряталась въ пещеру. Король развязалъ ремень ея рукъ, онъ спросилъ объ ея отцахъ. «Торкуль Торно», она сказала, "жилъ однажды у пѣнистаго потока Лулана; онъ жилъ, но теперь онъ въ валахъ Лоды, онъ потрясаетъ своей звучной раковиной. Онъ встрѣтилъ въ битвѣ Старно изъ Лохлина, долго бились темноглазые короли. Мой отецъ, Торкуль-Торно, съ лазоревымъ щитомъ, палъ въ крови у скалы при потокѣ Лулана. Я пронзила прыгающую лань, моя бѣлая рука собрала мои волосы отъ дующихъ вѣтровъ. Я услыхала шумъ; мои глаза были открыты, моя нѣжная грудь высоко поднималась, я шла впередъ къ Лулану встрѣтить Торкуль-Торно, но это былъ Старно, ужасный король. Его красные глаза обращались ко мнѣ съ любовью. Мрачно сдвигались морщины его лба надъ улыбающимся ртомъ. «Гдѣ мой отецъ», сказала я, «тотъ, что былъ такъ могучъ на войнѣ?» «Ты осталась одна посреди враговъ, дочь Торкуль Торно». Онъ взялъ мою руку. Онъ поднялъ паруса. Въ эту темную пещеру онъ помѣстилъ меня. Иногда онъ приходитъ, какъ спустившійся туманъ. Онъ поднимаетъ передо мной щитъ моего отца. Но часто проходитъ лучъ юности далеко отъ моей пещеры. Я вижу проходящаго сына Старно. Онъ живетъ одинъ въ моей душѣ". «Дѣва Лулана», сказалъ Фингалъ, «бѣлорукая дочь горя, туча, прерываемая молніями, повисла на твоей душѣ. Не смотри на темнѣющую луну, не смотри на тѣ метеоры неба. Защищаетъ тебя моя сверкающая сталь, ужасъ твоихъ враговъ. Эта Сталь принадлежитъ не слабому съ черной душой. Наши дѣвушки не запираются въ нашихъ пещерахъ, „потоковъ“. Онѣ не ломаютъ свои бѣлыя руки въ одиночествѣ. Онѣ, прекрасныя въ своихъ кудряхъ, наклоняются надъ арфами Сельмы. Ихъ голоса не раздаются въ дикой пустынѣ. Мы слушаемъ ихъ и смягчаемся при милыхъ звукахъ».

Фингалъ опять шелъ впередъ въ лонѣ ночи туда, гдѣ деревья Лоды качались среди бурныхъ вѣтровъ; тамъ были три камня съ верхушками, покрытыми мхомъ, и потокъ въ пѣнистомъ бѣгѣ, а надъ ними, клубясь, висѣли темно-красныя тучи Лоды. Высоко съ ихъ вершины смотрѣлъ духъ, полускрытый въ сѣромъ дымѣ. Его голосъ слышался по временамъ среди рева потока. Вблизи, склонясь надъ обнаженнымъ деревомъ, слушали слово его два героя: Сваранъ «озеръ» и Старно, «врагъ чужестранцевъ»; они мрачно опирались на свои темные щиты, ихъ копья устремлялись впередъ въ ночную тьму. Рѣзко шумѣлъ вѣтеръ ночи въ развѣвающейся бородѣ Старно.

Они услыхали походку Фингала. Воины поднялись въ своемъ оружіи. «Сваранъ, убей этого охотника», сказалъ Старно въ своей гордости «Возьми щитъ твоего отца — это скала въ битвѣ». Сваранъ бросилъ свое блестящее копье. Оно остановилось въ деревѣ Лоды. Тогда вышли враги съ мечами, они скрестили свое звенящее оружіе. Сквозь ремни щита Сварана проникаетъ лезвіе Луна ¹⁴). Щитъ упалъ, скатившись на землю. Разбитый шлемъ спалъ. Фингалъ остановилъ поднятую сталь. Гнѣвно стоялъ Сваранъ, безоружный. Онъ молча смотрѣлъ передъ собой, онъ бросилъ свой мечъ на землю, потомъ, медленно перейдя потокъ, онъ ушелъ насвистывая.

Но отецъ видѣлъ Сварана. Старно обращается назадъ въ гнѣвѣ. Мрачно сдвигаются морщины его лба отъ скопившейся ярости. Онъ ударяетъ въ дерево Лоды копьемъ. Онъ глухо запѣваетъ пѣсню. Они пришли къ войску Лохлина каждый своею мрачной тропой, какъ два покрытыхъ пѣной потока изъ двухъ дождливыхъ долинъ.

Фингалъ вернулся въ долину Тургоры. Загорѣлись прекрасные лучи востока, они освѣтили оружіе Лохлина въ рукѣ короля. Изъ пещеры вышла въ своей красѣ дочь Торкуль Торно. Она собрала свои волосы отъ вѣтра. Она поетъ дикую пѣсню, пѣснь Лулана «раковинъ», гдѣ когда-то жилъ ея отецъ. Она увидала окровавленный щитъ Старно; радость, какъ свѣтъ, разлилась по ея лицу. Она увидала разбитый шлемъ Сварана; омрачась она отшатнулась отъ Фингала. «Развѣ ты палъ у своихъ ста потоковъ, о милый печальной дѣвушки?»

Уторно, что поднимается изъ воды, на чьемъ откосѣ видны метеоры ночи, я видѣлъ потемнѣвшую луну, заходящую за твои звучные лѣса. На твоей вершинѣ поднимается туманный Лода, жилище тѣней умершихъ. Въ концѣ своего облачнаго дворца склоняется впередъ Крутъ-Лода ¹⁵) «мечей». Его образъ видѣнъ неясно въ расплывающемся туманѣ. Его правая рука на его щнтѣ; въ его лѣвой — вполовину видимая раковина. Кровля его ужаснаго жилища обозначается ночными огнями. Приближается племя Крутъ-Лоды — рядъ безформенныхъ тѣней. Онъ протягиваетъ глубокую раковину тѣмъ, кто блисталъ въ войнѣ; но между нимъ и слабыми встаетъ темный кругъ его щита. Онъ заходящій метеоръ для слабыхъ рукъ.

Прекрасная, какъ радуга надъ потоками, пришла бѣло-грудая дѣва Лулана.

¹) Starno, вѣроятію, одинъ изъ скандинавскихъ вождей, довольно часто упоминается въ Оссіановскихъ поэмахъ.

²) Сынъ Лоды или, точнѣе, по переводу, житель Лоды есть скорѣе служитель этого бога, т. е. не то жрецъ, не то друидъ, но не бардъ, какъ думала прежде.

³) Романическій эпизодъ, разсказанный подробно въ поэмѣ «Фингалъ».

⁴) Duth-maruno — черный и крѣпкій.

⁵) Cromma-glas — соединитель цвѣтовъ, носящій разноцвѣтные плащи.

⁶) Sruthmor — стремительный потокъ.

⁷) Corner--правящій въ морѣ.

Всѣ эти вожди сопровождали Крумгала въ его послѣднюю битву съ кланомъ Морни.

⁸) Crumthomo — одинъ изъ Оркадскихъ острововъ, по мнѣнію Кэмбелла.

⁹) Crathmo-craulo.

¹⁰) Cean-daona — глава народа. Это одинъ изъ популярнѣйшихъ героевъ феніанскаго цикла; его звали также вождемъ собакъ; по преданію, имя это было дано имъ самимъ. Дутъ-паруно, умирая, поручилъ ему своихъ собакъ, о которыхъ онъ очень заботился.

¹¹) Thurthor.

¹²) Torcul-Torno, согласно преданію, былъ владѣтелемъ Cruthluna, одного изъ острововъ Оркадскихъ или Гебридскихъ — не выяснено.

¹³) Lulan или Cruthluna, т. е. образъ лодки.

¹⁴) Лезвіе Луна, извѣстнаго оружейника, имя котораго сохранилось въ преданіяхъ.

¹⁵) Cruthloda — буквально — образъ ходящаго.

Пѣсня вторая.

«Гдѣ ты, сынъ короля?» сказалъ темноволосый Дутъ-Маруно. «Гдѣ палъ ты, юный лучъ Сельмы? Онъ не вернулся въ глухую ночь. Утро наступило въ У-торнѣ, солнце поднялось надъ утреннимъ туманомъ. Бонны, поднимите щиты въ моемъ присутствіи. Онъ не могъ пасть, какъ небесный огонь, мѣсто котораго не обозначено на землѣ. Онъ приходитъ, какъ орелъ съ неба, на своихъ стремительныхъ крыльяхъ, въ его рукѣ доспѣхи враговъ!» «Король Сельмы, наши души были печальны». «Враги близко къ намъ, Дутъ-Маруно, они подвигаются впередъ, какъ волны во время тумана, когда ихъ пѣнистыя вершины сверкаютъ надъ низко-стелющимися парами. Путникъ останавливается на своемъ пути, онъ не знаетъ, куда бѣжать ему». «Мы не дрожащіе путники.» Сыны героевъ вынимаютъ свою сталь. «Поднимается ли мечъ Фингала или поведетъ насъ могучій воинъ?»

«Дѣла старины», сказалъ Дутъ-Маруно, "подобны путямъ для нашихъ главъ. О Фингалъ, Тренморъ съ широкимъ щитомъ еще видѣнъ среди его прошедшихъ временъ. Не слаба была душа короля, дѣла его не темнѣютъ въ безъизвѣстности. Съ его сотни потоковъ пришли племена къ травянистой Нольгланѣ Кроны. Ихъ вожди были передъ ними. Каждый старался руководить войной, ихъ мечи были часто вполовину вынуты изъ ноженъ, ихъ красные глаза выражали ярость. Порознь стояли они и напѣвали свои мрачныя пѣсни. Кто изъ нихъ уступитъ другому? Ихъ отцы были равны въ бою. Тренморъ былъ тутъ съ своимъ народомъ, стройный, въ кудряхъ юности; онъ видѣлъ подходящаго врага, печаль наполнила его душу. Онъ просилъ вождей управлять по очереди; они руководили, но всѣ были отброшены прочь. Съ своего покрытаго мохомъ холма сошелъ Тренморъ съ лазоревымъ щитомъ. Онъ управлялъ широко-распространившейся битвой, и чужестранецъ палъ. Вокругъ него шли воины съ темнымъ челомъ, они ударили въ щитъ радости; какъ пріятный вѣтеръ, слава силы исходила изъ Сельмы. Вожди управляли по очереди въ битвѣ, пока опасность не наступила; тогда насталъ часъ Тренмора побѣдить въ полѣ.

«Извѣстны мнѣ дѣла отцовъ», сказалъ Кромла-Глассъ «щитовъ», «но кто теперь будетъ руководить битвой передъ племенемъ королей? Пускай каждый воинъ, скрытый туманомъ, ударитъ въ свой щитъ: духи могутъ спуститься во мракѣ и указать избраннаго для битвы. Они пошли, каждый на свой туманный холмъ; барды отмѣчали звуки щитовъ. Грочме всѣхъ звучитъ твой горбъ, Дутъ-Маруно. Ты долженъ управлять битвой. Подобно ропоту воды сошелъ родъ У-торна. Старно велъ битву и Сваранъ „бурныхъ острововъ“. Они смотрѣли впередъ изъ-за своихъ щитовъ съ пламенными глазами, какъ КрутъЛода, когда онъ смотритъ Изъ-за темнѣющей луны и мечетъ свои знаки среди ночи. Враги встрѣчаются у потока Тургора, они волнуются, какъ гряды волнъ, ихъ звучные удары мѣшаются, мрачная смерть летаетъ надъ войсками; они — тучи града, несущія въ себѣ порывистый вѣтеръ, ихъ ливни гудятъ, мѣшаясь, подъ ними вздувается мрачно-катящаяся пучина.

Битва мрачнаго У-торна, зачѣмъ мнѣ считать твои раны? Ты ушла съ минувшими годами и уже блѣднѣешь въ моей душѣ. Старно несетъ впередъ свой покровъ войны и Сваранъ свое мрачное крыло. Не безвреднымъ огнемъ блеститъ мечъ Дутъ-Маруно: Лохлинъ поверженъ надъ его потоками. Яростные короли задумчивы, они молча смотрятъ на бѣгъ ихъ страны. Рогъ Фингала раздался. Сыны лѣсистаго Альбіона ¹) возвратились; но многіе лежатъ у потока Туртора, лежатъ безмолвные въ своей крови. „Вождь Кратны“, сказалъ король. Дутъ-Маруно, „охотникъ вепрей“, не безвредно возвращается мой орелъ съ поля враговъ; бѣлогрудая Лануль ²) будетъ блистать у своихъ потоковъ, обрадуется Баннъ-донна, бродя по полямъ Кратны.»

«Кольгормъ ³)», возразилъ вождь, "былъ первымъ моего рода въ Альбіонѣ, Кольгарни, наѣздникъ океана по его воднымъ долинамъ, онъ убилъ своего брата въ У-торно, онъ оставилъ землю своихъ отцовъ. Онъ выбралъ себѣ мѣсто въ тиши у утесистаго Кратмо-Кройлы. Потомки его вошли въ года, они ходили на войну, но всегда погибали. Раны моихъ отцовъ — мои раны, король «звучныхъ острововъ». Онъ вынулъ стрѣлу изъ своего бока. Онъ палъ, блѣдный, въ незнакомой странѣ, его душа пришла къ его отцамъ на ихъ бурный островъ. Тамъ они преслѣдуютъ туманныхъ вепрей на полѣ вѣтровъ. Вожди стоятъ безмолвно вокругъ, какъ камни Лоды ⁴) на ихъ холмѣ; путникъ видитъ ихъ сквозь сумерки на своемъ одинокомъ пути. Онъ думаетъ, что это тѣни старцевъ, собирающихъ битвы ⁵).

Ночь сошла на У-торно. Тихо стоятъ вожди въ своемъ горѣ; вѣтеръ свиститъ, кружась въ волосахъ каждаго воина. Фингалъ наконецъ оторвался отъ мыслей, поглощавшихъ его душу. Онъ позвалъ Уллина «арфъ» и просилъ запѣть пѣсню. «Не былъ нынѣ погибшій падающимъ огнемъ, разъ промелькнувшимъ и скрывшимся въ ночи, не былъ онъ несущимся метеоромъ, онъ былъ подобенъ яркому лучу солнца, долго радующемуся на своемъ холмѣ. Вызови имена его отцовъ изъ ихъ древнихъ жилищъ». «У-торно, запѣлъ бардъ, „плывущій среди волнующихся морей“, отчего твоя голова такъ мрачна въ туманѣ океана? Изъ долинъ твоихъ вышло племя безстрашное, какъ орлы съ могучими крыльями, племя Кольгормы „желѣзныхъ щитовъ“, жителей дворца Лоды. На звучномъ островѣ Тормота поднимается Луртанъ, богатый потоками холмъ, онъ наклоняетъ свою лѣсистую голову надъ безмолвной долиной. Здѣсь у пѣнистаго источника Крурута жилъ Рурморъ ⁶), „охотникъ на вепрей“. Его дочь была прекрасна, какъ солнечный лучъ, бѣлогрудая Стрина-дона ⁷). Много королей-героевъ и героевъ „желѣзнаго щи га“, много юношей съ густыми кудрями приходили къ звучному дворцу Румора. Они приходили сватать дѣвушку, стройную охотницу дикаго Тормота, но ты равнодушно проходила мимо нихъ, высокогрудая Стрина-дона. Если она двигалась по вереску, ея грудь была бѣлѣе, чѣмъ пухъ Коны ⁷), если по берегу моря — чѣмъ пѣна катящагося океана. Ея глаза были двѣ яркія звѣзды, ея лицо — небесная радуга въ ливень. Ея темные волосы развѣвались вокругъ нея, какъ струистыя тучи. Ты наполняла души всѣхъ, бѣлорукая Стрина-дона.

Кольгарни пришелъ въ своей лодкѣ и Коркуль-Суранъ ⁸), „король раковинъ“. Братья пришли изъ У-торна домогаться солнечнаго луча дикаго Тормота. Она увидала ихъ въ ихъ звучной стали. Ея душа остановилась на голубоглазомъ Кольгарни Уллохлинъ ⁹), „ночное око“, заглянулъ и увидѣлъ Стрина-дону, ломающую руки. Сердито хмурились братья, молча встрѣчались ихъ горящіе глава. Они отвернулись и ударились въ свои щиты, ихъ руки дрожали на ихъ мечахъ, они стремились въ битву героевъ за длинноволосую Стрина-дону. Коркуль-Суранъ налъ въ крови. На своемъ островѣ разгнѣвалась мощь его отца, онъ прогналъ Кольгарни изъ У-торна бродить по волѣ вѣтровъ. На скалистомъ полѣ Кратмо-Кройлы поселился онъ у чужого потока. Но не мрачно жилъ въ одиночествѣ онъ — лучъ свѣта былъ близко, дочь звучащаго эхомъ Тормота, бѣлорукая Стрина-дона.»

¹) Конечно, это позднѣйшая вставка.

²) Lanul.

³) Colgorm былъ первымъ выходцемъ изъ Скандинавіи, согласно предисловію въ переводу Кэпбелля.

⁴) Надгробные камни.

⁵) До сихъ поръ въ горной Шотландіи сохранилось преданіе, что передъ бурей духи въ образѣ старцевъ въ бѣлыхъ плащахъ ходитъ съ большими мѣшками и собираютъ вѣтры, оттого бываетъ такое затишье передъ грозой. Можетъ быть, существовало подобное-же представленіе и о собирателяхъ битвъ.

⁶) Rurmor.

⁷) Strina-dons.

⁸) Растеніе встрѣчаемое на сѣверѣ Шотландіи и даже въ Исландіи, имѣющее длинныя бѣлыя нити, весьма похожіе на хлопчатую бумагу.

⁹) Corcul-Suran.

¹⁰) Ul-lochlin, т. е. ведущій въ Лохлинъ; такъ называлась одна изъ звѣздъ, восходящая на востокѣ.

Пѣсня третья.

Откуда приходитъ потокъ лѣтъ? Куда они катятся? Гдѣ скрыли они въ туманѣ свои разноцвѣтные бока?

Я вглядываюсь въ былыя времена, но они не ясны для глаза Оссіана, какъ отраженія мрачнаго свѣта на отдаленномъ озерѣ. Здѣсь подымается красный отблескъ войны, тамъ безмолвно живетъ слабый родъ, — они не отмѣчаютъ годовъ подвигами, такъ тихо проходятъ они для нихъ. Житель среди щитовъ, ты, пробуждающій слабѣющую душу, сойди со своей стѣны, арфа Коны, со своими тремя голосами ¹), сойди оживить былое и вернуть образы старины на потемнѣвшихъ отъ лѣтъ струнахъ. У-торно, "холмъ бурь, " я видѣлъ мой родъ на твоихъ откосахъ. Фингалъ наклонился ночью надъ могилой Дутъ-Мару но, близъ него слѣды его героевъ, охотниковъ на вепрей. У потока Туртора войско Лохлина скрыто въ тѣни. Гнѣвные короли стоятъ на двухъ холмахъ, они смотрятъ изъ-за своихъ горбатыхъ щитовъ, они смотрятъ на звѣзды ночи, красно-встающія на востокѣ. Крутъ-Лода наклоняется съ высоты, какъ безформенный метеоръ въ тучахъ, онъ разсылаетъ вѣтры и отмѣчаетъ ихъ своими знаками ²). Старно предвидѣлъ, что король Морвена не сдастся въ войнѣ.

Онъ дважды въ гнѣвѣ ударилъ въ дерево, онъ устремился впереди своего сына, онъ напѣвалъ зловѣщую пѣснь и вѣтеръ свистѣлъ въ его волосахъ. Отвернувшись другъ отъ друга, они стояли, какъ два наклоненные равными вѣтрами дуба, — каждый повисъ надъ своимъ звонкимъ ручьемъ и вѣтеръ качаетъ его вѣтви.

«Анниръ», сказалъ Старно «оверъ», «изстари былъ пожирающимъ огнемъ; глава его сѣяли смерть на полѣ битвы, его радость была въ паденіи людей. Кровь была для него лѣтній потокъ, приносящій радость засохшимъ долинамъ. Со своихъ мшистыхъ скалъ вышелъ онъ къ озеру Лутъ-Кармо навстрѣчу высокому Корманъ-Трунару ³) изъ богатаго потоками Урлора ⁴), живущаго на крылѣ битвы.

Вождь Урлора пришелъ къ Гормалѣ со своими темногрудыми кораблями. Онъ увидалъ дочь Аннира, бѣлорукую Файна-Брогалъ ⁵). Онъ увидѣлъ ее. Неравнодушно обращаетъ она глаза на гребца бурныхъ волнъ, она бѣжитъ въ его кораблю во мракѣ, какъ лунный свѣтъ сквозь большую долину. Анниръ преслѣдовалъ по пучинѣ, онъ созывалъ вѣтры неба. Не одинокъ былъ король — Старно былъ съ нимъ; молодой орелъ У-торна смотрѣлъ на моего отца. Мы вторглись въ бурный Урлоръ; высокій Корманъ-Трунаръ пришелъ со своимъ народомъ. Мы бились, но врагъ осилилъ. Мой отецъ стоялъ полный гнѣва, онъ сбивалъ молодыя деревца своимъ мечемъ. Его красные глава выражали ярость; я понялъ душу короля и ушелъ ночью. Съ поля я взялъ разбитый шлемъ и покрытый сталью щитъ; тупо было копье въ моей рукѣ. Я пошелъ искать врага.

На скалѣ сидѣлъ Кормакъ-Трунаръ у своего горящаго дуба, а рядомъ съ нимъ подъ деревомъ сидѣла полногрудая Файна-Брогаль. Я бросилъ свой разбитый щитъ передъ ней, я сказалъ слова мира. За своимъ гудящимъ моремъ лежитъ Анниръ „многихъ озеръ“. Король былъ убитъ въ битвѣ и Старно долженъ воздвигнуть его могилу. Меня, сына Лоды, онъ послалъ къ бѣлорукой Файнѣ просить ее послать локонъ съ полосъ, чтобы положить его съ ея отцомъ въ землю. И ты, король бурнаго Урлора, пусть битва прекратится, пока Анниръ не получитъ раковины отъ Брутъ-Лоды съ гордымъ взглядомъ. ⁶) Залившись слезами, она встала и оторвала локонъ своихъ волосъ, локонъ, который блуждалъ по вѣтру на ея волнующейся груди. Корманъ-Трунаръ далъ раковину и пригласилъ пировать съ ними. Я остался въ тѣни ночи и скрылъ мое лицо въ глубокомъ шлемѣ. Сонъ сошелъ на врага. Я поднялся, какъ бродячій духъ, и проявилъ бокъ Корманъ-Трунара; не спаслась и Файна-Брогаль — она упала и грудь ея обагрилась кровью. Зачѣмъ-же, дочь героевъ, ты пробудила мою ярость?

Утро наступило. Враги бѣжали, какъ исчезающій туманъ. Анниръ ударилъ въ свой горбатый щитъ, онъ позвалъ своего темноволосаго сына. Я пришелъ, покрытый льющейся кровью. Трижды воскликнулъ король, какъ внезапный порывъ вѣтра изъ-подъ тучи ночью. Мы праздновали три дня надъ мертвыми и призывали ястребовъ неба. Со всѣхъ сторонъ вѣтеръ принесъ ихъ пировать на тѣлахъ враговъ Аннира. Сваранъ! Фингалъ одинъ на своемъ ночномъ холмѣ. Пусть копье твое пронзитъ короля, — подобно Анниру, моя душа порадуется».

«Сынъ Аннира», сказалъ Сваранъ, «я не убиваю въ тѣни. Я подвигаюсь при свѣтѣ и вѣтеръ со всѣхъ сторонъ несетъ ястребовъ: они привыкли слѣдовать по моему пути, не безвредно пролетающему въ битвѣ». Гнѣвъ короля разгорѣлся, онъ трижды поднялъ свое блестящее копье, но, удержавшись, онъ пощадилъ своего сына и скрылся во мракѣ. У потока Туртора есть мрачная пещера — жилище Конбанкаргласса; тамъ положилъ онъ шлемъ королей, призывая дѣву Лулана, но она была далеко въ звучномъ дворцѣ Лоды.

Волнуясь гнѣвомъ, онъ пошелъ туда, гдѣ Фингалъ лежалъ одинъ. Король лежалъ на своемъ щитѣ, на своемъ завѣтномъ холмѣ. Мрачный охотникъ на щетинистыхъ вепрей, не слабая дѣва лежитъ передъ тобой, не мальчикъ на своемъ ложѣ изъ папоротника у журчащаго потока Туртора. Здѣсь ложе сильнаго, который встаетъ только на погибель врага. Охотникъ на щетинистыхъ вепрей, не буди сильнаго!

Шепча подошелъ Старно. Фингалъ всталъ въ оружіи. «Кто ты, сынъ ночи?» Молча онъ бросилъ копье. Они смѣшались въ ужасной борьбѣ. Щитъ Старно упалъ, разбившись надвое. Онъ привязанъ въ дубу. Разсвѣтъ показался, тогда-то Фингалъ увидалъ короля. Онъ молча остановилъ взоръ на немъ, онъ думалъ о былыхъ дняхъ, когда бѣлогрудая Агандека ходила, подобно музыкѣ пѣсенъ.- Онъ развязалъ ремни съ его рукъ. "Сынъ Аннира, " сказалъ онъ, "уходи къ Гормолѣ "раковинъ, « погасшіе лучи возвращаются, я вспоминаю твою бѣлогрудую дочь, ужасный король; уходи скорѣе, иди въ свое безмолвное жилищѣ, мрачный врагъ милой, пусть странникъ избѣгаетъ тебя, одинокаго въ твоемъ дворцѣ!»

Сказаніе былыхъ временъ!

¹) По словамъ O’Curry, круглыя арфы, употреблявшіяся древними кельтскими бардами, имѣли три струны.

²) Очень характерная картина.

³) Corman-trunar.

⁴) Urlor.

⁵) Foina-Brogal.

⁶) Пока не умретъ.

КОМАЛА. ПРЕДИСЛОВІЕ.

Эта драматическая поэма, несомнѣнно искусственная, написана, однако, въ довольно популярной въ старо-ирландскихъ сказаніяхъ формѣ. Существуетъ описаніе Торы, приписанное поэту Маи-Нессу, жившему при Конхобарѣ, и сохраненное книгой Ленстера, въ которомъ прямо говорится, что на пирахъ барды и ихъ ученики изображали въ лицахъ исторію прославляемаго героя, напр., воспѣвая «Смерть Кормака», бардъ и поэтъ Далланъ изображалъ короля Кормака, а его жену Ессу — какой-то Синаедъ.

Тѣмъ не менѣе предлагаемая драматическая поэма, какъ по стилю, такъ и по содержанію, вѣроятно, есть не что иное, какъ сочиненіе Макферсона на тему вѣроломнаго обмана измѣнникомъ Хидалланомъ своего вождя Фингала; это преданіе базируетъ на историческомъ фактѣ битвы Каледонскихъ трибъ съ Баракаллой въ 211 г. нашей эры.

По объясненію Макферсона, Комала, дочь Сарно, вождя Инисторы, невѣста Фингала, послѣдовала, переодѣтая воиномъ, за послѣднимъ, но была узнана Хидалланомъ, однимъ изъ сподвижниковъ Фингала и ея отвергнутымъ поклонникомъ, затаившимъ желаніе отомстить ей за отказъ. Однажды Фингалъ долженъ былъ оставить Комалу среди подругъ и спѣшить на встрѣчу нападавшимъ римлянамъ съ обѣщаніемъ вернуться въ тотъ же вечеръ, если останется въ живыхъ. Побѣдивъ римлянъ, онъ посылаетъ къ Комалѣ Хидаллана въ видѣ гонца, а тотъ, вмѣсто того, чтобы извѣстить о побѣдѣ Фингала, сообщаетъ о его смерти. Бокала поражена на смерть и когда является самъ Фингалъ, то сначала принимаетъ его за духа, явившагося за нею, а затѣмъ, узнавши наконецъ своего жениха, умираетъ отъ радости.

Многихъ изъ этихъ подробностей нѣтъ въ самой поэмѣ, напр., о переодѣваніи Комалы воиномъ, о томъ, что Хидалланъ ее узналъ и хотѣлъ отомстить за равнодушіе къ себѣ и т. д. Конечно, весьма было-бы интересно узнать, гдѣ почерпнулъ эти свѣдѣнія Макферсонъ и почему онъ не указалъ источниковъ, но, къ сожалѣнію, угнать этого мы никогда не будемъ въ состояніи.

КОМАЛА. Драматическая поэма. Лица:

Фингалъ.

Хидалланъ ¹).

Комала ²).

Мелилькома ³), Дерсагрена ⁴), дочери Морни.

Барды.

Дерсагрена.

Охота кончена. Утихло на Ардвенѣ, слышенъ только ревъ потока. Дочь Морни, приди съ береговъ Кроны. Положи свой лукъ и возьми арфу. Пусть наступитъ ночь съ пѣснями, пусть велика будетъ наша радость на Ардвенѣ.

Мелилькома.

Быстро приближается ночь, голубоглазая дѣва! Сѣрая ночь скрываетъ долину. Я видѣла оленя у потока Кроны, въ туканѣ онъ казался мшистымъ утесомъ, но онъ скоро убѣжалъ. Метеоръ носился вкругъ его развѣсистыхъ роговъ. Ужасныя лица минувшихъ временъ ⁵) смотрѣли съ облаковъ Кроны.

Дерсагрена.

Это признаки смерти Фингала. Король щитовъ палъ, и Каракуль ⁶) побѣдилъ! Поднимись со своего утеса, Комала, дочь Сарно, поднимись въ слезахъ! Палъ юноша твоей любви, его духъ на нашихъ холмахъ.

Мелилькома.

Вонъ Комала сидитъ одиноко. Около нея двѣ сѣрыя собаки поднимаютъ свои жесткія уши и нюхаютъ пролетающій вѣтеръ. Она подперла свою румяную щеку рукой, и горный вѣтеръ играетъ ея волосами. Ея голубые глаза обращены къ полямъ, гдѣ вся ея надежда. Гдѣ ты, Фингалъ? Ночь сгущается кругомъ.

Комала.

О Карунъ ⁷) потоковъ! Зачѣмъ вижу я твои воды въ крови? Или раздался шумъ 0итвы и. покоится король Морвена? Взойди, луна, дочь неба! Выглянь изъ-за облаковъ, поднимись, чтобы я могла видѣть блескъ его стали на полѣ надеждъ; или пусть метеоръ, свѣтящій нашимъ отцамъ ночью, появится въ своемъ красномъ сіяніи и покажетъ мнѣ путь въ моему павшему герою. Кто защититъ меня отъ страданій, отъ любви Хидаллана? Долго придется смотрѣть Комалѣ, пока не увидитъ она Фингала, окруженнаго своимъ войскомъ, какъ наступающій блестящій день среди утреннихъ дождевыхъ облаковъ.

Хидалланъ.

Остановись, туканъ мрачной Кроны, остановись на пути короля! Скрой его шаги отъ коихъ главъ, дай мнѣ забыть коего друга. Войско разсѣяно, звукъ его стали не теряется въ топотѣ толпы. О Карунъ! Кати свои кровавые потоки, вождь народа палъ!

Комала.

Кто палъ на звучныхъ берегахъ Каруна, сынъ облачной ночи? Былъ-ли онъ бѣлъ, какъ снѣгъ Ардвена, цвѣтущъ, какъ радуга? Были-ли его волосы нѣжны и волнисты, какъ туманъ надъ холмомъ въ солнечный день? Былъ-ли онъ подобенъ грому неба въ битвѣ, быстръ, какъ олень пустыни?

Хидалланъ.

О еслибы я могъ взглянуть на его милую, такъ красиво склонившуюся надъ скалой! Ея красные глаза отуманились слезами, ея пылающія щеки полу-скрыты ея кудрями. Подуй, о тихій вѣтеръ! Откинь густыя кудри дѣвушки, чтобъ я могъ видѣть ее въ печали, видѣть- ея бѣлую руку, милую щеку.

Комала.

Палъ-ли сынъ Кумгалла, вождь печальной долины? Громъ гремитъ на холмѣ. Молнія летитъ на крыльяхъ огня. Они не пугаютъ Комалы, потому что Фингалъ палъ. Скажи, вождь печальнаго разсказа, палъ-ли сокрушитель щитовъ?

Хидалланъ.

Племена разсѣяны на ихъ холмахъ! Они не услышатъ никогда болѣе голоса короля.

Комала.

Пусть позоръ преслѣдуетъ тебя въ долинахъ! Пусть гибель настигнетъ тебя, король міра! Пусть близка будетъ твоя могила, и пусть дѣва оплачетъ тебя, пусть она, какъ Комала, плачетъ въ дни своей юности! Зачѣмъ сказалъ ты мнѣ, Хидалланъ, что герой мой палъ? Я могла-бы еще нѣкоторое время надѣяться на его возвращеніе. Мнѣ казалось-бы еще, что я вижу его на далекой скалѣ, меня обманулъ-бы видъ каждаго дерева, и въ вѣтрѣ холма мое ухо слышало-бы звукъ его рога. О, еслибы я была съ нимъ на берегахъ Каруна! Я обливала бы его лицо слезами.

Хидалланъ.

Онъ не лежитъ на берегахъ Каруна, на Ардвенѣ герои воздвигаютъ его могилу. Взгляни на нихъ, луна, изъ-за облаковъ, пусть твой лучъ свѣтится на его груди, чтобы Комала могла видѣть его въ блескѣ его оружія.

Комала.

Подождите, сыны могилы, пока не увижу я моего милаго! Онъ оставилъ меня одну на охотѣ. Я не знала, что онъ шелъ на войну. Онъ сказалъ, что вернется съ ночью, король Морвена вернулся. Зачѣмъ, дрожащій житель утеса, не сказалъ ты мнѣ, что онъ долженъ пасть! ⁸) Ты видѣлъ его въ крови юности, но не сказалъ объ этомъ Комалѣ!

Мелилькома.

Что за звуки несутся съ Ардвена? Кто это виднѣется въ долинѣ? Кто идетъ, какъ мощный потовъ, чьи волны толпятся и блестятъ при лунѣ?

Комала.

Кто, какъ не врагъ Комалы, сынъ короля міра! Духъ Фингала, направляй лукъ Комалы съ облаковъ — пусть падетъ онъ, какъ олень пустыни! Но это Фингалъ, окруженный столпившимся войскомъ. Зачѣмъ пришелъ ты, мой милый, пугать и радовать мою душу?

Фингалъ.

Начинайте пѣсню, барды; вспомните битвы быстраго Каруна! Каракулъ бѣжалъ отъ нашего оружія въ поляхъ, видѣвшихъ его славу. Онъ скрывается вдали, какъ метеоръ, несущій въ себѣ духа ночи и озаряющій темные лѣса, когда вѣтры гонятъ его надъ верескомъ. Мнѣ послышался голосъ, — не съ моихъ-ли холмовъ принесся вѣтеръ? Не охотница-ли это Ардвена, бѣлорукая дочь Сарно? Взгляни со своего утеса, моя милая, дай мнѣ услышать голосъ Комалы.

Комала.

Возьми меня въ пещеру твоего покоя, о мой милый сынъ смерти.

Фингалъ.

Приди въ пещеру моего покоя. Буря прошла, солнце снова на нашихъ поляхъ. Приди въ пещеру моего покоя, охотница отвѣчающаго эхомъ Ардвена.

Комала.

Онъ вернулся со своей славой! Я дотрогиваюсь до его правой руки, бывшей въ битвѣ. Но я должна отдохнуть за утесомъ, пока моя душа не оправится отъ страха. Пусть приблизятся съ арфами; пойте пѣсни, дочери Морни.

Дерсагрена.

Комала убила трехъ оленей на Ардвенѣ, пламя поднимается на утесѣ. Приди на пиръ Комалы, король лѣсистаго Морвена.

Фингалъ.

Пойте, сыны пѣсенъ, битвы многоводнаго Каруна, чтобы моя бѣлорукая дѣва могла радоваться, пока я смотрю на пиръ моей милой.

Барды.

Катись, быстрый Карунъ, катись въ радости — сыны битвы бѣжали! Не видно коней на нашихъ поляхъ; они въ другихъ странахъ простираютъ крылья своей гордости. Теперь мирно будетъ вставать солнце и радостно наступать нотъ. Снова послышатся звуки охоты, щиты повиснутъ въ залѣ. Мы опятъ полюбимъ войну океана, ⁹) наши руки покраснѣютъ въ крови Лохлина. Кати свои волны, бурный Карунъ, кати въ радости: сыны битвы бѣжали!

Мелилькома.

Спустись ты, легкій туманъ; вы, лунные луни, поднимите ея душу! Блѣдная лежитъ дѣвушка на утесѣ. Нѣтъ Комалы болѣе!

Фингалъ.

Развѣ умерла дочь Сарно, бѣлогрудая дѣва моей любви! Явись мнѣ, Комала, въ моемъ верескѣ, когда я буду сидѣть одинокъ у потока моихъ холмовъ.

Хидалланъ.

Неужели замолкъ голосъ охотницы Ардвена? Зачѣмъ смутилъ я душу дѣвы? Когда я опять увижу тебя радостную на охотѣ за темно-бурой ланью?

Фингалъ.

Юноша мрачнаго чела, никогда больше не придешь ты на пиръ въ мои галы! Никогда не примешь ты участія въ моей охотѣ, мои враги никогда не падутъ отъ твоего меча ¹⁰). Проводи меня въ мѣсту ея покоя, чтобы я могъ видѣть ея красу. Блѣдна лежитъ она на утесѣ, холодный вѣтеръ поднимаетъ ея волосы. Ея тетива звенитъ при вѣтрѣ, ея стрѣла сломилась при ея паденіи. Пойте хвалу дочери Сарно, передайте имя ея вѣтрамъ неба.

Барды.

Смотрите, метеоръ носится надъ дѣвой! Смотрите, лунные лучи поднимаютъ ея душу. Вокругъ нея наклонились со своихъ облаковъ грозныя лица ея отцовъ. — Сарно мрачнаго чела, красные бѣгающіе глаза Фидалана. Когда поднимется твоя бѣлая рука? Когда зазвучитъ голосъ твой среди нашихъ скалъ? Напрасно будутъ въ верескѣ дѣвы искать тебя. Иногда ты будешь являться въ ихъ снахъ, чтобы успокоить ихъ души. Твой голосъ долго будетъ звучать въ ихъ ушахъ, онѣ съ радостью будутъ думать о своемъ снѣ. Метеоры носятся надъ дѣвой и лунные лучи поднимаютъ ея душу ¹¹).

Конечно, сочиненныя имена.

¹) Hidallan — измѣнникъ.

²) Comala — чернобровая дѣвушка.

³) Melilcoma — нѣжные взоры.

⁴) Dersagrena — блестящій лучъ.

⁵) Напоминаетъ Вергилія:

«Apparen derae facies inindcaque Troyoe.

Kumino magna defim».

⁶) Caracul — Каракала (p. 118, 217 г.). Въ 211 г. онъ сдѣлалъ нападете на каледонцевъ, но долженъ былъ отступить за извѣстную стѣну, построенную его отцомъ Септіемъ Северомъ противъ дикихъ шотландцевъ.

⁷) Carun или Cara’on — бурливая рѣка. Она и теперь называется Carron и впадаетъ въ фортъ немного сѣвернѣе Фалькирна.

⁸) «Otrembling dweller of the rock.» Вѣроятно, Макферсоновскій намекъ на св. Патрика или на друида, что врядъ-ли возможно предположить.

⁹) Пришедшихъ съ. океана, т.-е. скандинавовъ.

¹⁰) Полное изгнаніе изъ трибы.

¹¹) Романтическій refrain.

КАРРИКЪ-ТУРА. ПРЕДИСЛОВІЕ.

Это одна изъ самыхъ характерныхъ поэмъ и по стилю, и по содержанію. Здѣсь, собственно, связано нѣсколько обломковъ несомнѣнно народныхъ эпико-лирическихъ кантиленъ, но также и несомнѣнно потерпѣвшихъ сильно отъ литературной обработки. Начинается поэма очень красивой и сильной картиной заката солнца и прилива: волны приходятъ взглянуть на заснувшее солнце на западѣ, онѣ поднимаютъ свои дрожащія головы, онѣ видятъ его и убѣгаютъ въ страхѣ. Затѣмъ описывается пиръ у Фингала, и на пиру бардъ и женщина въ лицахъ изображаютъ романтическую полную лиризма повѣсть о Винвелѣ и Сильрикѣ, имена которыхъ не кельтскаго происхожденія и указываютъ, что барды черпали матеріалъ своихъ пѣсенъ не только изъ родныхъ преданій. Послѣ пира Фингалъ поднялъ паруса и поплылъ на освобожденіе Каррикъ-Туры, вѣроятно, Туры или Торы, и вотъ здѣсь описывается очень странный поединокъ бога Лоды съ Фингаломъ, въ которомъ побѣдителемъ является послѣдній. Что это за богъ Лода, достаточно не выяснено; онъ не похожъ на кельтскаго Брана и не есть скандинавскій Одинъ, во всякомъ случаѣ, хотя Кэмпбеллъ и порывается признать его за такового. Поэма кончается пиромъ, разсказами героевъ и новыми вставками, не относящимися къ дѣлу. Вообще, мы различаемъ здѣсь три, если не четыре обломка различныхъ сказаній, соединенныхъ вмѣстѣ довольно примитивнымъ образомъ. Стиль очень характеренъ и строго выдержанъ, почему а и склонна предположить, что сводъ этотъ сдѣланъ давно и лучшимъ знатокомъ чѣмъ Макферсонъ, хота весьма вѣроятно, что литературная обработка и принадлежитъ послѣднему.

КАРРИКЪ-ТУРА.

Покинулъ-ли ты твой голубой путь, золотоволосый сынъ неба ¹)? Западъ открылъ свои ворота, тамъ ложе твоего отдыха. Волны приходитъ взглянуть на твою красоту, онѣ поднимаютъ свои дрожащія головы, онѣ видятъ тебя въ твоемъ снѣ и убѣгаютъ прочь въ страхѣ. Отдыхай въ твоей тѣнистой пещерѣ, солнце, и вернись въ радости. Но пусть появятся тысячи лучей по звуку арфъ Сельмы, пусть свѣтъ распространяется въ залѣ: король раковинъ вернулся. Война Каруна миновала, какъ звукъ, который уже замолкъ. Пой пѣсню, бардъ: король вернулся со славой. Таковы были слова Уллина, когда Фингалъ вернулся изъ битвы, когда онъ вернулся въ сіяющей красотѣ молодости, въ своихъ густыхъ кудряхъ. Голубое оружіе ²) было на героѣ, какъ блестящее облако на солнцѣ, когда оно несется въ своей туманной одеждѣ и показываетъ только половину своихъ лучей. Его герои слѣдовали за королемъ. Пиръ раковинъ готовъ, Фингалъ обращается къ своимъ бардамъ и проситъ запѣть пѣсню.

«Голосъ звучной Коны», онъ сказалъ, «о барды „былыхъ временъ!“ ³). Вы, въ чьихъ думахъ возстаютъ голубыя войска ⁴) нашихъ отцовъ, играйте на арфѣ въ моемъ жилищѣ и дайте мнѣ послушать пѣсню. Пріятна радость горя, она подобна вѣтру весны, когда онъ нѣжно качаетъ вѣтви дуба, и молодые листы поднимаютъ свои зеленыя головы. Пойте, барды; завтра мы поднимемъ парусъ: мой голубой путь ⁵) лежитъ по океану въ стѣнамъ Каррикъ-Туры. Мшистыя стѣны Старна были жилищемъ Комала, тамъ благородный Катхулла давалъ пиры раковинъ. Вепри ихъ лѣсовъ были многочисленны, и часто звучалъ охотничій призывъ!»

«Кроннанъ ⁶), сынъ пѣсни», сказалъ Уллинъ, «граціозная Минона ⁷) надъ арфой, передай повѣсть Сильрика для удовольствія короля Морвена. Пусть Винвела придетъ въ своей красотѣ, какъ радуга, когда она показываетъ свою милую голову въ озерѣ и блеститъ заходящее солнце. Она идетъ, Фингалъ, ея голосъ нѣженъ, хота и печаленъ».

Винвела.

Мой милый сынъ холма. Онъ преслѣдуетъ безрогаго оленя, его сѣрыя собаки ⁸) бѣгутъ вокругъ него, тетива его лука звенитъ отъ вѣтра. Отдыхаешь-ли ты у источника скалы или у шумящаго горнаго потока? Камышъ колышется по вѣтру, туманъ несется надъ холмомъ. Я подойду въ моему милому невидимо, я хочу видѣть его со скалы. Милый, я увидала тебя первый разъ у стараго дуба Бранна ⁹); ты вернулся тогда съ охоты, красивѣйшій среди твоихъ друзей.

Сильрикъ.

Чей голосъ слышу я, голосъ, подобный лѣтнему вѣтру? Я не сижу у колышащагося тростника, я не слушаю потока на скалѣ. Далеко, Винвела ¹⁰), далеко ушелъ я въ войну Фингала. Мои собаки не сопровождаютъ меня, никогда больше не взойду я на холмъ. Не увижу я болѣе съ высоты неба милую у потока равнины, прекрасную, какъ радуга неба, какъ луна на западной волнѣ.

Винвела.

Такъ ты меня покинулъ, Сильрикъ? Я одинока на холмѣ. Олени видны на вершинѣ, они пасутся безъ страха, не пугаясь больше ни вѣтра, ни шелестящаго дерева. Охотникъ ушелъ далеко, онъ на полѣ могилъ. « Чужестранцы, дѣти волнъ ¹¹)», берегите моего милаго Сильрика.

Сильрикъ.

Если я долженъ пасть въ полѣ, воздвигни высоко мою могилу, Винвела. Сѣрые камни и груда земли отмѣтятъ меня будущимъ временамъ. Охотникъ, сѣвъ у насыпи, вынетъ пищу въ полдень и скажетъ: «Какіе-нибудь воины отдыхаютъ здѣсь», и моя слава оживетъ въ его хвалѣ. Вспомни меня, Винвела, когда я буду лежать низко въ землѣ.

Винвела.

Да, я вспомню тебя! Мой милый Сильрикъ падетъ! Что буду я дѣлать, мой милый, когда ты уйдешь навсегда? Черезъ эти холмы я пойду въ полдень, я пойду черезъ безмолвную вершину. Тамъ увижу я мѣсто твоего отдыха, когда возвращался ты съ охоты. Увы, мой Сильрикѣ падетъ, но я буду помнить Сильрика.

«И я помню вождя», сказалъ король лѣсистаго Морвена. «Ярость его жгла битву. Но теперь мои глаза не видятъ его болѣе. Я встрѣтилъ его однажды на холму, его щеки были блѣдны, его чело мрачно, вздохи его были часты, шаги его направлялись въ пустыню. Теперь его нѣтъ въ толпѣ моихъ вождей, теперь, когда слышенъ звукъ моихъ щитовъ, онъ не является съ другими; или лежитъ онъ въ тѣсномъ жилищѣ ¹²), вождь высокой Карморы? ¹³)»

"Кроннанъ, " сказалъ Уллинъ «былыхъ временъ», «спой пѣсню Сильрика, когда вернулся онъ къ своимъ холмамъ, а Винвелы уже не было больше. Онъ нагнулся къ ея сѣрому мшистому камню, онъ думалъ, что Винвела жива: онъ видѣлъ, какъ она красиво шла по равнинѣ, но ея блестящій образъ скоро исчезъ ¹⁴) — солнечный лучъ скрылся съ поля, и ед стало не видно. Выслушай пѣснь о Сильрикѣ; она нѣжна, но печальна».

"Я сижу у мшистаго источника, на вершинѣ холма вѣтровъ; одинокое дерево шелеститъ надо мною, темныя волны катятся надъ верескомъ. Внизу взволнованное озеро, олень спускается съ холма, но не видно охотника въ отдаленіи. Полдень, но все безмолвно. Печальны мои одинокія мысли, но ты являешься, о моя милая, моя странница, ты являешься надъ верескомъ, твои волосы развѣваются по вѣтру за тобой, твоя грудь колеблется отъ вэдоховъ, твои глаза полны слезъ о твоихъ друзьяхъ, которыхъ скрылъ туманъ холма. Тебя хотѣлъ-бы утѣшить я, моя милая, и доставить въ домъ твоего отца. Но она-ли это явилась, подобная лучу свѣта на верескѣ, прекрасная какъ луна осенью, какъ солнце въ лѣтнюю бурю? Черезъ скалы, черезъ горы идетъ ко мнѣ дѣва; она говоритъ, но какъ слабъ ея голосъ, точно вѣтеръ въ тростникѣ озера! «Возвращаешься-ли ты невредимымъ съ войны? Гдѣ твои друзья, мой милый? Я слышала о твоей смерти на холму, я слышала и оплакивала тебя, Сильрикъ!» — «Да, моя красавица, я вернулся, но одинъ изъ моего рода, ты не увидишь ихъ болѣе: я воздвигнулъ ихъ могилы на равнинѣ. Но зачѣмъ ты на пустынномъ холму? зачѣмъ одна ты въ верескѣ?»

«Одна я, о Сильрикъ, одна я въ темномъ жилищѣ отъ горя о тебѣ. Погибла я, о Сильрикъ, и лежу, блѣдная, въ могилѣ.» Она полетѣла, она понеслась прочь, какъ туманъ передъ вѣтромъ. «Отчего ты не остановишься, Винвела? Остановись и посмотри на мои слезы. Прекрасною ты являешься, Винвела, прекрасна ты была, когда жила. У мшистаго источника буду я сидѣть на вершинѣ холма вѣтровъ, когда полдень безмолвенъ вокругъ меня. О, говори со мной, Винвела, приди на блестящихъ крыльяхъ вѣтра, на вѣтрѣ пустыни приди. Дай мнѣ услышать твой голосъ, когда ты проносишься въ безмолвный полдень».

Такова была пѣснь Кроннана въ ночь веселья Сельмы. Но утро занялось на востокѣ, голубыя воды освѣтились. Фингалъ просилъ поднять паруса. Вѣтры съ ревомъ подули съ холмовъ, появились въ виду Инистора-мшистыя башни Каррикъ-Туры. Но на вершинѣ ихъ былъ знакъ гибели, сквозь дымъ виднѣлись языки сигнальнаго огня ¹⁵). Король Морвена ударилъ себя въ грудь. Онъ сразу схватилъ копье, его омраченное чело наклонилось впередъ къ берегу, онъ оглядывается на медленные вѣтры, его волосы въ безпорядкѣ на его спинѣ. Молчаніе короля было ужасно.

Ночь сошла на море. Заливъ Роты принялъ корабль. Скалы наклонились надъ берегомъ со своими звучными лѣсами. На вершинѣ кругъ Лоды, мшистый камень власти ¹⁶); узкая равнина простирается подъ ней, покрытая травой и старыми деревьями, сорванными полночными вѣтрами въ ихъ ярости съ утесистой скалы; тамъ бѣжитъ голубой потокъ, одинокій вѣтеръ океана гонитъ бороду волчеца, пламя трехъ дубовъ подымается, пиръ готовъ вокругъ, но душа короля печальна отъ грозящей опасности вождю Каррикъ-Туры.

Блѣдная, холодная луна встаетъ на востокѣ. Сонъ сходитъ на юношей, ихъ голубые шлемы ¹⁷) блестятъ при свѣтѣ, угасающій огонь потухаетъ. Но сонъ не сошелъ на короля: онъ всталъ среди своего оружія я медленно взошелъ на холмъ взглянуть на пламя башни Старна. Огонь былъ тусклъ и далекъ, луна скрывала свой красный обликъ на востокѣ, вѣтеръ дулъ съ горъ и несъ на своихъ крыльяхъ духа Лоды. Онъ, мрачный, шелъ на свое мѣсто, и потрясалъ своимъ ужаснымъ копьемъ ¹⁸). Его глаза блестѣли на его темномъ лицѣ, какъ огни, его голосъ болъ, какъ далекій громъ Фингалъ направилъ свое копье впередъ во мракъ ночи и громко закричалъ (поднялъ высоко свой голосъ):

«Сынъ ночи, уходи, зови вѣтры и улетай. Зачѣмъ приходишь при маѣ съ твоимъ туманнымъ оружіемъ? Испугаюсь-ли твоего ужаснаго образа, духъ мрачной Лоды? Слабъ твой щитъ изъ облаковъ, слабъ этотъ метеоръ — твой мечъ. Подуетъ вѣтеръ — и ты исчезъ. Бѣги отъ меня, сынъ ночи, зови вѣтры и улетай!»

«Ты гонишь меня съ моего мѣста», возразилъ глухой голосъ. «Народы поклоняются мнѣ ¹⁹); я обращаю битву въ поле храбрыхъ: я только взгляну на народы, и они исчезаютъ; изъ моихъ кудрей несется вѣтеръ смерти ²⁰); я ношусь на вѣтрахъ, впереди меня бури. Но мое жилище спокойно надъ облаками, милы поля моего отдыха».

"Живи же въ твоихъ милыхъ поляхъ, " сказалъ король, «забудь сына Кумгала, развѣ я прихожу съ моихъ холмовъ въ твои мирныя равнины? Встрѣчаю ли я тебя съ копьемъ на твоемъ облакѣ, духъ мрачной Лоды? Такъ зачѣмъ-же ты хмуришься, глядя на меня? Зачѣмъ потрясаешь ты воздушнымъ копьемъ? Ты хмуришься напрасно: я никогда не бѣжалъ отъ могучаго въ битвѣ. Развѣ сыны вѣтра могутъ напугать короля Морвена? Нѣтъ, онъ знаетъ слабость ихъ рукъ».

"Бѣги въ свою страну, " возразилъ духъ, «бери вѣтеръ и бѣги. Я держу вѣтры въ моей горсти, я направляю бурю. Король Соры мой сынъ, онъ преклоняется передъ камнемъ моей власти, онъ окружилъ битвой Каррикъ-Туру и онъ побѣдитъ. Бѣги въ свою страну, сынъ Кумгала, или испытаешь пламя моего гнѣва».

Онъ высоко поднялъ свое туманное копье. Онъ наклонилъ впередъ свой смертоносный образъ. Фингалъ, приближаясь, вынулъ свой мечъ, клинокъ смуглаго Луна ²¹). Блестящій путь стали, извиваясь, раздѣлилъ ужаснаго духа. Образъ исчезъ, расплываясь въ воздухѣ, какъ столбъ дыма, разбитый палкой мальчика, когда онъ поднимается изъ полуугасшаго горна.

Духъ Лоды вскрикнулъ, свертываясь и уносясь по вѣтру. Инисторъ вздрогнулъ отъ этого звука. Волны услыхали его въ своей глубинѣ и остановились отъ страха. Друзья Фингала вдругъ вскочили и схватили свои длинныя копья: они хватились короля, и тревожно зазвенѣло ихъ оружіе.

Луна встала на востокѣ. Фингалъ вернулся въ блескѣ своей силы. Радость его юношей была велика, ихъ души успокоились, какъ море послѣ бури. Уллинъ запѣлъ пѣснь радости, холмы Инистора веселились, пламя дуба поднялось высоко и начались разсказы героевъ.

Но Фротхалъ, гнѣвный король Соры, сидитъ печально у дерева. Войско его окружаетъ Каррикъ-Туру. Онъ съ гнѣвомъ смотрятъ на стѣны, онъ жаждетъ крови Катхулла, который однажды осилилъ его въ битвѣ. Когда царствовалъ въ Сорѣ Анниръ ²²), отецъ рожденнаго въ морѣ Фротхала, буря поднялась на морѣ и принесла Фротхала въ Инистору. Три дня онъ пировалъ въ залахъ Сарна и увидалъ темные глаза Комалы. Онъ полюбилъ ее пламенемъ юности и напалъ, чтобы овладѣть рукой дѣвушки. Катхуллъ встрѣтилъ вождя. Ужасная битва началась. Фротхалъ былъ связанъ во дворцѣ, три дня онъ томился одиноко; на четвертый Сарно послалъ его на его корабль, и онъ вернулся въ свою страну.

Но гнѣвъ на благороднаго Батхулла омрачалъ его душу. Когда воздвиглись камни славы ²³) Аннира, Фротхалъ пришелъ во всей своей силѣ. Битва возгорѣлась вокругъ Каррикъ-Туры и мшистыхъ стѣнъ Сарна.

Утро занялось надъ Инисторомъ. Фротхалъ ударилъ въ свой темный щитъ. Его вожди вздрогнули при этомъ звукѣ. Они встали, но ихъ глаза обратились къ морю. Они увидали Фингала, идущаго во всемъ своемъ блескѣ, и первый заговорилъ благородный Тубаръ. "Кто идетъ, какъ олень пустыни со всѣмъ своимъ стадомъ? Фротхалъ, это врагъ! Я вижу его наклоненное впередъ копье. Можетъ быть, это король Морвена, Фингалъ, первый изъ людей. Его дѣла хорошо извѣстны въ Лохлинѣ; кровь его враговъ въ валахъ Старна. Долженъ-ли а просить у нею мира королей? Ею мечъ — стрѣла неба ²⁴). «Сынъ слабой руки», сказалъ Фротхалъ, «неужели дни мои промчатся въ облакѣ? Неужели я сдамся, не побѣдивъ, вождь богатой потоками Торы? Тогда народъ въ Сорѣ сказалъ-бы: „Фротхалъ бѣжалъ, какъ метеоръ, мракъ встрѣтилъ его, и нѣтъ болѣе его славы“. Нѣтъ, Тубаръ, я никогда не сдамся, моя слава окружаетъ меня, какъ свѣтъ. Нѣтъ, я никогда не сдамся, вождь богатой потоками Торы!»

Онъ пошелъ впередъ съ потокомъ своего народа, но они встрѣтили скалу. Фингалъ стоялъ неподвижно. Разбитой толпой они отхлынули отъ него, но ихъ бѣгство было не благополучно: копье короля преслѣдовало ихъ шаги. Поле покрылось героями; поднимающійся холмъ спасъ врага.

Фротхалъ смотрѣлъ на бѣгство, въ груди его закипѣла ярость, онъ взглянулъ внизъ и позвалъ благороднаго Тубара. «Тубаръ, мой народъ бѣжалъ, моя слава перестала рости. Я буду биться съ королемъ, я чувствую, что душа моя горитъ. Пошли барда просить битвы, не противорѣчь словамъ Фротхала! Но, Тубаръ, я люблю дѣвушку; она живетъ у потока Таны, бѣлогрудая дочь Хермана, Ута съ нѣжными глазами. Она боялась убитаго Комала и тайно вздыхала, когда я распустилъ свои паруса. Скажи Утѣ „арфъ“, что я люблю ее».

Таковы были его слова, когда онъ рѣшился биться съ Фингаломъ. Нѣжный вздохъ Уты сопровождалъ его и былъ близокъ: она послѣдовала за своимъ героемъ въ доспѣхахъ мужчины. Она украдкой смотрѣла на юношу изъ-подъ покрывавшей ее стали. Она видѣла уходящаго барда, и копье трижды падало изъ ея руки. Ея распущенные волосы развѣвались по вѣтру, ея бѣлая грудь подымалась отъ вздоховъ. Она подняла свои глаза на короля, три раза собиралась она заговорить и не могла: голосъ измѣнялъ ей.

Фингалъ выслушалъ слова барда и пришелъ въ своемъ стальномъ оружіи. Они скрестили свои смертоносныя копья и подняли свои блестящіе мечи; мечъ Фингала опустился и разсѣкъ пополамъ щитъ Фротхала. Его прекрасное тѣло открылось; полусклонившись, онъ предвидитъ свою смерть. Душа Уты омрачилась, слеза скатилась по ея щекѣ, она кинулась прикрыть вождя своимъ щитомъ, но путь ея былъ прегражденъ упавшимъ дубомъ. Ея щитъ и шлемъ откатились. Ея бѣлая грудь подымается отъ вздоховъ, ея темнорусые волосы разсыпались по землѣ. Фингалъ пожалѣлъ бѣлорукую дѣвушку: онъ удержалъ поднятый мечъ! Слеза стояла въ глазахъ короля, когда, нагнувшись впередъ, онъ сказалъ: «Король богатой потоками Соры! не страшись меча Фингала: онъ никогда не былъ обагренъ кровью побѣжденныхъ, онъ никогда не пронзалъ павшаго врага. Пусть твой народъ благоденствуетъ у своихъ родныхъ потоковъ! Пусть дѣвы твоей любви будутъ довольны. Зачѣмъ гибнуть тебѣ въ юности, вождь многоводной Соры?» Фротхалъ услышалъ слова Фингала и увидѣлъ поднявшуюся дѣвушку: они стояли молча во всей своей красѣ, какъ два молодыхъ дерева долины, когда весенній дождь еще не высохъ на ихъ листьяхъ, а громкій вѣтеръ уже утихъ ²⁵). «Дочь Хермана ²⁶), сказалъ Фротхалъ, неужели пришла ты съ потоковъ Торы, чтобы видѣть своего воина побѣжденнымъ. Но онъ былъ побѣжденъ могучимъ, дѣвушка съ темными глазами. Слабый не побѣждалъ сына Аннира, рожденнаго на колесницѣ. Ужасенъ ты, король Морвена, въ битвѣ копій, но во время мира ты какъ солнце, когда оно свѣтить сквозь безмолвный ливень; цвѣты поднимаютъ къ нему свои красивыя головы, и легкій вѣтеръ колеблетъ своими звучными крыльями. О, еслибы ты былъ въ Сорѣ, еслибы ты принялъ тамъ мой пиръ, будущіе короли Соры увидали-бы твое оружіе и порадовались-бы славѣ своихъ отцовъ, видѣвшихъ могучаго Фингала».

«Сынъ Аннира», возразилъ король, «слава племени Соры будетъ извѣстна. Пѣсни возникаютъ, когда вожди сильны въ битвѣ, но если ихъ мечи заносятся надъ слабыми, если кровь слабыхъ обагряетъ ихъ оружіе, бардъ забудетъ о нихъ въ своей пѣснѣ, и могилы ихъ останутся неизвѣстными. Чужестранецъ придетъ и построитъ здѣсь домъ и снесетъ насыпанную землю; полуистлѣвшій мечъ поднимется тогда и, наклонившись надъ нимъ, чужестранецъ скажетъ: „Это оружіе вождей былыхъ временъ, но именъ ихъ нѣтъ въ пѣснѣ“. Приди, Фротхадъ, на пиръ въ Инистору, приведи туда и дѣвушку твоей любви, пусть наши лица заблестятъ радостью».

Фингалъ взялъ свое копье. Ворота Каррикъ-Туры открыты широко. Пиръ раковинъ готовъ. Раздался нѣжный голосъ музыки. Радостью блисталъ залъ. Слышенъ былъ голосъ Уллина, арфа Сельмы звучала. Ута радовалась его присутствію и просила спѣть пѣсню горя; крупная слеза повисла на ея рѣсницѣ, когда заговорила нѣжная Кримора ²⁷), Кримора, дочь Ринвала, жившаго у ревущаго потока Лоты ²⁸). Разсказъ былъ длиненъ, но милъ и нравился стыдливой Утѣ.

Кримора.

Кто спускается съ холма, подобный облаву, озаренному лучемъ запада? Чей голосъ громкій, какъ вѣтеръ, и пріятный, какъ арфа Карилля ²⁹), слышу я? Это идетъ мой милый въ свѣтлой стали, но печально его мрачное чело. Живъ ли еще могучій родъ Фингала? или другое горе омрачаетъ душу Кончала ³⁰)?

Конналъ.

Они живы, они возвращаются съ охоты, какъ потовъ свѣта; солнце освѣщаетъ ихъ щиты; какъ столбъ огня, сходятъ они съ холма. Громокъ голосъ юности, но война, моя милая, близка! Завтра смертоносные Дарго придетъ испробовать силу нашего племени; онъ пренебрегаетъ родомъ Фингала, родомъ битвъ и ранъ.

Кримора.

Конналъ, я видѣла его паруса, какъ сѣрый туманъ на темной волнѣ. Они медленно подвигаются къ землѣ. Конналъ, многочисленны воины Дарго.

Конналъ.

Принеси мнѣ щитъ отцовъ, горбатый, желѣзный щитъ Ринвала, щитъ, подобный полной лунѣ, когда она, темная, движется по небу.

Кримора.

Я принесу тебѣ щитъ, Конналъ, но онъ не защитилъ моего отца, павшаго отъ копья Гормара; и ты можешь пасть, Конналъ.

Конналъ.

Меня могутъ убить! Но, Кримора, воздвигни мою могилу. Сѣрые камни и холмъ земли сохранятъ мое имя будущимъ временамъ. Взгляни и ты. своими прекрасными глазами на мою могилу, ударивши себя въ горестно вздыхающую грудь. Хоть ты и прекрасна, какъ свѣтъ, но я не хочу оставаться здѣсь, когда друзья пойдутъ въ битву. Воздвигни мою могилу, Бримора, если я долженъ пасть.

Кримора.

Такъ дай мнѣ сверкающее оружіе, этотъ мечъ и копье изъ стали. Навстрѣчу Дарго пойду я съ Конналомъ и буду помогать ему въ битвѣ. Прощайте, скалы Ардвена дорогія! и вы, гордые потоки! Мы болѣе не вернемся. Наши могилы далеко отсюда.

«Развѣ они не вернулись?» спросила Ута, вздыхая. «Развѣ палъ могучій въ битвѣ, а Кримора осталась жива? Бродила-ли она одиноко съ печальной тоской по Конналу? Развѣ не былъ онъ юнъ и милъ, какъ лучъ заходящаго солнца?» Уллинъ видѣлъ слезы дѣвушки, онъ взялъ нѣжно-дрожащую арфу; пѣснь его была мила, но печальна, и молчаніе было въ Каррикъ-Турѣ.

«Осень мрачна на горахъ: сѣрый туманъ садится на вершины, вихрь слышится въ верескѣ. Мрачно катится рѣка черезъ узкую долину. Дерево стояло одиноко на холму и отмѣчало покоющагося Коннала, вѣтеръ кружилъ листья и покрывалъ ими могилу. Иногда виднѣются здѣсь тѣни умершихъ, когда задумчивый охотникъ одиноко и медленно проходитъ черезъ верескъ. Кто можетъ указать родоначальника твоею племени и пересчитать твоихъ отцовъ, Конналъ! Твой родъ выросъ, какъ дубъ на горѣ, встрѣчающій вѣтеръ своей гордой вершиной. Но теперь онъ вырванъ изъ земли. Кто займетъ твое мѣсто, Конналъ? Здѣсь звенѣло оружіе, здѣсь слышались стоны умирающихъ. Кровавы были битвы Фингала! Здѣсь палъ и ты, Конналъ. Твоя рука была какъ буря, твой мечъ — лучъ неба, твой ростъ — какъ скала на равнинѣ, твои глава — пламенный горнъ. Громче бури былъ твой голосъ въ битвахъ стали. Воины падали отъ твоего меча, какъ камышъ отъ палки мальчика. Могучій Дарго пришелъ, темнѣя отъ гнѣва. Его глаза какъ двѣ пещеры въ скалѣ. Блестя поднялись мечи съ обѣихъ сторонъ, громокъ былъ звонъ ихъ стали. Въ вооруженіи мужчины прекрасная Бримора, дочь Ранвала, была близко; ея желтые волосы ³¹) распущены по спинѣ, ея лукъ въ рукѣ. Она послѣдовала въ битву за юношей, за своимъ милымъ Конналомъ. Она пустила стрѣлу въ Дарго, но стрѣла ошибкой попала въ Коннала! Онъ падаетъ, какъ дубъ въ равнинѣ, какъ обломокъ Скалы съ каменистой горы. Что будешь дѣлать ты, несчастная дѣвушка? Онъ истекаетъ кровью. Ея Конналъ умираетъ. Всю ночь она плачетъ и весь день: „О Конналъ, мой милый, мой другъ!“ Оплакавши его она умираетъ отъ горя. Земля скрыла здѣсь на холму милую пару. Трава растетъ между камнями могилы. Я часто сижу въ печальной тѣни, вѣтеръ вздыхаетъ въ травѣ, ихъ память тѣснится въ ною душу. Безмятежно вы теперь спите вмѣстѣ, въ могилѣ на горѣ вы покоитесь одни». «И пусть будетъ тихъ ихъ покой», сказала Ута. — «Несчастныя дѣти богатой потоками Лоты! Я буду вспоминать ихъ со слезами, и, когда вѣтеръ зашумитъ въ лѣсахъ Торы и зареветъ потокъ, моя сокровенная пѣсня зазвучитъ, и они придутъ въ мою душу со своимъ горемъ».

Три дня пировали короли, на четвертый поднялись ихъ бѣлые паруса. Сѣверный вѣтеръ гналъ Фингала къ лѣсистой странѣ Морвена. Лода сидѣлъ въ своемъ облакѣ за кораблемъ Фротхала. Онъ наклонился впередъ со своими вѣтрами и надувалъ бѣлогрудые паруса. Раны его тѣла не были забыты. Онъ отнынѣ боялся руки короля.

¹) Солнце.

²) Каждый кланъ имѣлъ свой цвѣтъ щита.

³) Устойчивый эпитетъ.

⁴) Цвѣтъ одежды клана иногда соотвѣтствовалъ цвѣту щита.

⁵) Путь по морю.

⁶) Cronnan — печальный звукъ.

⁷) Min’onna — сладкая пѣсня.

Вѣроятно, родъ бродячихъ пѣвцовъ, о существованіи которыхъ говоритъ и поэтъ Мак-Нессо (кн. Лейн. 7. а).

⁸) Собаки всегда съ эпитетомъ «сѣрыя».

⁹) Старый дубъ Бранна, можетъ быть, бога смерти.

¹⁰) Vinvela, собственно, не кельтское имя, можетъ быть соотвѣтствуетъ кельтскому слову Bhén bheul, т. е. женщина съ тонкимъ голосовъ.

¹¹) Скандинавы.

¹²) Въ могилѣ.

¹³) Carn-mor — буквально высокій скалистый холмъ.

¹⁴) По вѣрованію кельтовъ, духи умершихъ любятъ являться въ уединенныхъ мѣстахъ.

¹⁵) Обыкновенный способъ объявлять объ опасности.

¹⁶) Непонятный намекъ на какой-то культъ.

¹⁷) Реторическій эпитетъ Макферсона.

¹⁸) Такое же описаніе Лоды мы встрѣчаемъ и въ поэмѣ «Смерть Кухулина».

¹⁹) The people bendbefore me.

²⁰) My nostrile pour the blost of deаth.

²¹) Luna въ нѣкоторыхъ сказаніяхъ Lun, оружейникъ временъ феніевъ, о немъ упоминается и въ ирландскихъ сказаніяхъ книги Лейнстера.

²²) Annir отецъ Эррагона, бывшій королемъ Ирландіи послѣ смерти его брата Фротила, — историческое лицо.

²³) Т. е. когда умеръ Анниръ.

²⁴) Молніи, двойное сравненіе.

²⁵) Характерное для стиля Макферсона картинное сравненіе.

²⁶) Херманъ — имя прямо германское.

²⁷) Cri-moro — ведшая душа.

²⁸) Lotha древнее имя рѣки на сѣверѣ Шотландіи; въ настоящее время она называется Торса.

²⁹) Garril. Можно предположить, что это не извѣстный по преданіямъ Карриль, сынъ Книфена, Кухулинова барда, а просто какой нибудь бардъ, отличающійся умѣньемъ сказывать, потому что Cor-ila — хорошее сказаніе или разсказъ.

³⁰) Connal, сынъ Діарана, однако изъ сподвижниковъ Фина, онъ былъ убитъ въ битвѣ противъ Дарго.

³¹) Желтые волосы — идеалъ красоты даже въ современныхъ ирландскихъ Пѣсняхъ см. Chaild’а.

Ойна-Моруль, Кольна-Дона и Ойтона.

ПРЕДИСЛОВІЕ.

Эти три поэмы любви, нѣчто въ родѣ стихотвореній ВЪ прозѣ, несомнѣнно литературно обработанныхъ, но тѣмъ не менѣе сохранившихъ свою первоначальную основу, такъ какъ напоминаютъ по стилю пѣсню Лесморскаго сборника, приведенную въ предисловіи, а по содержанію — нѣкоторыя лирическія пѣсни сборника Кларве, напр., Cri-mora, Morni и др.

Содержаніе всѣхъ трехъ поэмъ весьма несложное: Въ первой, Ойна-Моруль, Оссіанъ разсказываетъ объ одной изъ своихъ экспедицій въ дни молодости на островъ Фуарфэдъ для освобожденія своего союзника Маль-Орхола, дочь котораго, Ойна-Моруль, понравилась исконному врагу ихъ рода, Тормоду. Тормодъ, получивъ отказъ, напалъ на Фуарфэдъ и побѣдилъ Маль-Орхола, но въ свою очередь былъ побѣжденъ и даже взятъ въ плѣнъ Оссіаномъ, въ награду за что послѣднему была обѣщана Ойна-Моруль, но онъ подслушалъ ночью ея пѣсню, въ которой она изливаетъ свою любовь въ врагу своего рода Тормоду и прощается съ нимъ. Подслушавъ это признаніе, Оссіанъ примиряетъ первобытныхъ Монтеки и Капулетти, выдаетъ Ойну-Моруль замужъ за своего плѣнника, возвращаетъ ему свободу и благополучно возвращается домой.

Вторая поэма, Кольна-Дона, есть собственно очень поэтическое стихотвореніе въ провѣ почти безъ содержанія: Оссіанъ и его другъ Тоскаръ приглашены на пиръ сосѣднимъ вождемъ Каруломъ; на пиру Тоскаръ увидалъ дочь своего амфітріона, Кольну-Дону, и они влюбляются другъ въ друга. Послѣ пира дѣвушка переодѣвается воиномъ и идетъ за гостями, Тоскаръ ее узнаетъ и все кончается счастливымъ бракомъ.

Не менѣе поэтична, но очень печальна послѣдняя изъ этихъ поэмъ — «Ойтона». Невѣста Гола и сестра Латмона, Ойтона, остается одна во время экспедиціи своего клана противъ скандинавовъ, и вождь сосѣдняго острова Дунраммотъ, воспользовавшись отсутствіемъ всего мужского населенія, похищаетъ Ойтону и женится на ней насильно. Голь, увнавъ о похищеніи, нападаетъ на Дунраммота, убиваетъ его, но освобожденная Ойтона все-таки умираетъ, не переживши своего позора.

ОЙНА-МОРУЛЬ ¹).

Какъ непостоянное солнце проносится надъ травянистымъ холмомъ Лармона, такъ точно въ душѣ моей смѣняются разсказы старины; когда барды разошлись по своимъ мѣстамъ, а арфы повѣшены на стѣнахъ Сельмы, тогда приходитъ въ Оссіану одинъ голосъ и пробуждаетъ его душу: это голосъ минувшихъ годовъ, они развертываются передо мной со всѣми ихъ дѣяніями; я ловлю смѣняющіяся сказанія и передаю ихъ въ пѣснѣ. Не взволнованный потокъ пѣснь короля, она какъ музыка со струнъ Луты. Лута «многихъ струнъ» ²), не безмолвны твои богатыя потоками скалы, когда бѣлыя руки Мальвины двигаются по арфѣ. Свѣтъ моей души, разсѣвающій сумрачныя мысли, дочь Тоскара «шлемовъ», не послушаешь-ли моей пѣсни? Мы вернемъ, дѣва Луты, минувшіе годы. Еще въ дни короля, когда мои кудри были молоды, примѣтилъ я съ ночныхъ волнъ океана на верху Конъ-Катлинъ ³). Мой путь былъ въ острову Фуарфэду ⁴), къ лѣсистому жителю морей. Фингалъ посладъ меня на помощь Маль-Орхолу ⁵), королю Фуарфэда, потому что война окружила его, а наши отцы встрѣчались на пиру.

Въ Колъ-Койлэдъ ⁶) я убралъ мои паруса, я послалъ мой мечъ Маль Орхолу «раковинъ». Онъ узналъ знакъ Альбіона и обрадовался ⁷). Онъ пришелъ съ своего высокаго холма и съ горемъ взялъ меня за руку. «Зачѣмъ пришелъ ты, „родъ героевъ“, въ побѣжденному королю? Тонъ-Тормодъ ⁸) „многихъ копій“, вождь бурной Сардронлы ⁹), увидалъ и полюбилъ мою дочь, бѣлогрудую Ойна-Моруль. Онъ сватался, я отказалъ ему въ дѣвушкѣ, потому что наши отцы были врагами. Онъ пришелъ съ битвой къ Фуарфэду, мой народъ отступилъ. Зачѣмъ пришелъ, „родъ героевъ“, въ побѣжденному королю?»

«Я пришелъ», сказалъ я, «не для того, чтобы, какъ мальчикъ, издали смотрѣть на бой. Фингалъ помнитъ Маль-Орхола и его жилище для странниковъ: воинъ со своихъ волнъ сошелъ на лѣсистый островъ, ты не былъ тучей передъ нимъ, твой пиръ былъ готовъ съ пѣснями за это поднимется мой мечъ, и, можетъ быть, враги твои падутъ. Мы не забываемъ нашихъ друзей въ опасности, хотя и далека наша страна».

«Потомокъ отважнаго Тренмора, твои слова, какъ голосъ Крутъ-Лоды, когда онъ говоритъ изъ разорванной тучи, могучій житель неба. Многіе веселились на моемъ пиру, но всѣ они забыли Маль-Орхола. Я смотрѣлъ во всѣ стороны, но бѣлыхъ парусовъ не было видно. Теперь сталь звенитъ въ моемъ жилищѣ, а не радостныя раковины. Приди въ мой домъ, „родъ героевъ“, ночь съ темнымъ покрываломъ близка. Послушай пѣсенъ дѣвушекъ дикаго Фуарфэда».

Мы вошли. Арфа зазвучала подъ бѣлыми руками Ойны-Моруль. Она вызывала печальный разсказъ изъ каждой дрожащей струны. Я стоялъ въ безмолвіи, потому что прекрасна была въ своихъ кудряхъ дочь многихъ острововъ. Ея глаза были двѣ звѣзды, блестѣвшія сквозь шумный ливень; морякъ замѣчаетъ ихъ наверху и привѣтствуетъ милые лучи. Съ утромъ мы устремились въ битву къ шумящему потоку Тормулу ¹⁰). Врагъ подвигался по звуку горбатаго щита Тонъ-Тормода. Отъ крыла въ крылу разгорѣлся бой. Я встрѣтилъ Тонъ-Тормода въ битвѣ, далеко разлетѣлась его разбитая сталь. Я взялъ короля во время боя, я передалъ его Маль-Орхолу, крѣпко связаннаго ремнями. Радостенъ былъ пиръ въ Фуарфэдѣ, потому что врагъ палъ. Тонъ-Тормодъ отвернулся отъ Ойны-Моруль «острововъ».

«Сынъ Фингала», началъ Маль-Орхолъ, не забуду я тебя, когда ты уйдешь отъ меня; въ твоемъ кораблѣ будетъ свѣтъ — Ойна-Моруль, она зажжетъ радость въ могучей душѣ. Не будетъ она покинута въ Сельмѣ, жилищѣ королей".

Въ залѣ я лежалъ ночью. Мои глаза были полузакрыты сномъ. Сладкая музыка дошла до моего уха, она была, какъ подымающійся вѣтерокъ, что кружитъ сначала бороду волчеца, а потомъ летитъ темной тѣнью надъ травой. Это была дѣвушка дикаго Фуарфэда, она запѣла ночную пѣсню, она знала, что моя душа была текущій потовъ къ пріятнымъ звукамъ. «Кто смотритъ», пѣла она, «съ своей скалы надъ смыкающимся туманомъ океана? Его длинные кудри чернѣе врыла ворона развѣваются по вѣтру, величавы его шаги въ горѣ, слезы въ его глазахъ. Его мужественная грудь подымается надъ его бурной душой. Уходи, я далеко, я странница въ невѣдомыхъ странахъ. Хотя родъ королей окружаетъ меня, но моя душа мрачна. Зачѣмъ наши отцы были врагами, Тонъ-Тормодъ, любимый дѣвами»!

«Сладкій голосъ богатаго потоками острова», я сказалъ, «зачѣмъ горюешь ты ночью? Не черна душа потомковъ отважнаго Тренмора. Ты не будешь странствовать по неизвѣстнымъ потокамъ, голубоокая Ойна-Моруль. Въ этой груди есть голосъ, онъ не слышенъ другимъ ушамъ, онъ повелѣваетъ Оссіану слушать несчастныхъ въ часы ихъ страданій. Уйди, сладкій пѣвецъ ночи! Тонъ-Торнодъ не будетъ горевать на своей скалѣ».

Съ утромъ я освободилъ короля. Я отдалъ ему длинноволосую дѣву. Маль-Орхолъ услышалъ мои слова среди своихъ звучащихъ эхомъ залъ. Королъ дикаго Фуарфэда, зачѣмъ-бы плакать Тонъ-Тормоду? Онъ изъ рода героевъ и какъ пламя въ битвѣ. Ваши отцы были врагами, но теперь ихъ облачныя тѣни радуются въ смерти. Они протягиваютъ свои туманныя руки къ одной раковинѣ въ Лодѣ. Забудьте ихъ вражду, герои. Это была туча былыхъ временъ!

Таковы были дѣла Оссіана, пока еще его кудри не были бѣлы, хотя сіяла красотой «дочь многихъ острововъ». Дочь Луты, мы возвращаемъ минувшіе годы.

¹) Oina-Morul.

²) Luths, т. е. круглая арфа, по-ирландски cruta.

³) Con-cathlin, одна изъ звѣздъ семизвѣздія — т. е. большой Медвѣдицы.

⁴) Füarfed — одинъ изъ Ормудсихъ острововъ.

⁵) Mal-orchol — благородный огонь.

⁶) Col-coiled.

⁷) Шотландскій терминъ.

⁸) Tou-thormod.

⁹) Sordronlo — очень странное названіе и, по-моему, не кельтское.

¹⁰) Tormul.

КОЛЬНА-ДОНА ¹).

Коль-амонъ ²) «бурныхъ потоковъ», мрачный странникъ по отдаленнымъ долинамъ, я смотрю на твой путь среди деревьевъ близъ звучныхъ холмовъ Кар-ула ³). Тамъ живетъ свѣтлая Кольна-Дона, дочь короля. Ея глаза — мелькающія звѣзды, ея руки — бѣлая пѣна потоковъ. Ея грудь поднимается медленно отъ вздоха, какъ высокія волны океана. Ея душа была потокъ свѣта. Кто среди дѣвъ былъ подобенъ «любви героевъ?»

По повелѣнію короля, мы шли къ Кронѣ ⁴) «потоковъ»: Тоскаръ «травянистой Луты» и Оссіанъ, еще юный въ битвахъ. Три барда сопровождаютъ насъ съ пѣснями, три горбатыхъ щита явились передъ вами, потому что мы должны были поставитъ камень въ память прошлаго ⁵). У мшистаго потока Кроны Фингалъ разсѣялъ своихъ враговъ, онъ заставилъ чужеземцевъ отхлынуть, какъ взволнованное море. Мы пришли въ мѣсту славы; съ горъ спускалась ночь. Я срубилъ дубъ съ его холма и высоко зажегъ пламя. Я просилъ моихъ отцовъ взглянуть внизъ съ ихъ облачныхъ жилищъ, потому что они радуются славѣ ихъ потомковъ. Я взялъ камень съ потока при пѣснѣ бардовъ; струи крови враговъ Фингала повисли на тинѣ, покрывавшей его; подъ нимъ положилъ я недалеко другъ отъ друга три горба вражескихъ щитовъ ⁶). При усиливающемся или затихающемъ звукѣ ночной пѣсни Уллина Тоскаръ положилъ въ землю и кольчугу изъ звучной стали ⁷). Мы сняли тину съ камня и поручили ему говорить будущимъ годамъ. Тинистый сынъ потоковъ, теперь поднятый высоко ⁸), говори слабымъ, о камень, послѣ того, какъ родъ Сельмы падетъ! Въ бурную ночь путникъ ляжетъ около тебя, твой свистящій мохъ будетъ звучать въ его снахъ, и года, что прошли, вернутся ⁹). Битвы предстанутъ передъ нимъ; короли съ лазоревыми щитами сойдутъ въ бой и темнѣющая луна посмотритъ съ неба на взволнованное поле. Онъ проснется утромъ и увидитъ могилы воиновъ вокругъ; онъ будетъ разспрашивать о камнѣ, и старики отвѣтятъ: «Этотъ сѣрый камень воздвигнутъ Оссіаномъ, вождемъ былыхъ временъ».

Съ Колъ-амоны отъ Кар-ула пришелъ бардъ, «другъ странниковъ»; онъ просилъ насъ на пиръ королей въ жилище прекрасной Кольна-Доны. Мы пришли въ залъ арфъ. Тамъ Карулъ просіялъ въ своихъ престарѣлыхъ кудряхъ, когда онъ увидалъ передъ собой сыновей своихъ друзей, какъ двѣ молодыя вѣтви любимаго дерева.

«Сына могучаго», онъ сказалъ, «вы возвращаете дни старины, когда я впервые сошелъ съ волнъ въ богатую потоками долину Сельмы. Я преслѣдовалъ Дутмагарглосса ¹⁰), жителя вѣтра океана. Паши отцы были врагами, мы встрѣтились у вѣтряныхъ водъ Клуты ¹¹), онъ бѣжалъ моремъ, и мои паруса раздувались за нимъ. Ночь обманула меня въ пучинѣ. Я пришелъ къ жилищу королей, къ высокогрудымъ дѣвамъ Сельмы. Фингалъ вышелъ къ намъ со своими бардами и Конлохъ ¹²), „рука смерти“. Я пировалъ три дня въ залѣ и видѣлъ голубые глаза Эрина, Роскрану ¹³), дочь героевъ, свѣтъ рода Кормака. Я ушелъ незабытый: короли дали щиты Карулу, они висятъ высоко въ Коль-амонѣ въ память прошлаго Сыны отважныхъ королей, вы возвращаете дни старины». Кар-улъ зажегъ дубъ пировъ. Онъ сорвалъ два горба съ нашихъ щитовъ, онъ положилъ ихъ на землю подъ камнемъ, чтобы они говорили роду героевъ: когда наши сыны должны будутъ встрѣтиться въ гнѣвѣ, мой родъ, можетъ быть, взглянетъ на этотъ камень, приготовляя копье: «Развѣ наши отцы не встрѣчались въ мирѣ», скажутъ они и отложатъ щиты.

Ночь сошла. Пришла дочь Кар-ула съ длинными волосами. Смѣшавшись съ арфой, зазвучалъ голосъ бѣлорукой Кольма-Доны. Тоскаръ омрачился при видѣ любимой героями. Она пришла для его взволнованной души, какъ лучъ на мрачномъ бурномъ океанѣ, когда онъ прорвется сквозь тучу и освѣтитъ пѣнистый гребень волны.

Съ наступленіемъ утра мы пробудили лѣса своими криками и продолжали идти по слѣдамъ ланей и настигли ихъ у потока, къ которому онѣ всегда ходили. Мы возвращались долиною Кроны. Изъ лѣса выступилъ юноша со щитомъ и обломаннымъ копьемъ. «Откуда ты, бѣгущій молодой отпрыскъ? сказалъ Тоскаръ изъ Луты. Все-ли смирно въ Коль-амонѣ, вокругъ жилища прекрасной Кольна-Доны „арфь“?»

«Прекрасная Кольна-Дона жила въ богатомъ потоками Коль-амонѣ», сказалъ юноша, «она жила тамъ, но теперь она странствуетъ въ пустыняхъ съ сыномъ короля, съ тѣмъ, кто, находясь въ дому ея, вызвалъ любовь въ ея душѣ».

«Чужестранецъ разсказовъ», сказалъ Тоскаръ, «замѣтилъ-ли ты путь воина? Онъ долженъ пасть, отдай мнѣ твои горбатый щитъ». Въ гнѣвѣ схватилъ онъ щитъ. За нимъ открылась грудь дѣвушки, бѣлая, какъ грудь лебедя, красиво качающагося на легкихъ волнахъ. Это была Кольма-Дона «арфъ», дочь короля! Ея голубые глаза обратились на Тоскара и любовь ея зародилась.

¹) Colna-Dona — любимая героями.

²) Col-amon — узкая рѣка,

³) Carul — мрачный взоръ.

⁴) Crona — шумный ручей со множествомъ водопадовъ, впадавшій въ Каррону.

⁵) На обязанности бардовъ лежала постановка камней съ огамической надписью въ память того или другого событія.

⁶) и ⁷) Обыкновенно подъ памятникомъ, поставленнымъ въ честь какого-нибудь событія, зарывали или части щита, тамъ называемые горбы, или вооруженіе, отнятое у врага въ борьбѣ.

⁸) Камень обыкновенно ставили вертикально.

⁹) Очень поэтическое представленіе.

¹⁰) Duthmocarglos.

¹¹) Clutha.

¹²) Conloch.

¹³) Roscrana.

ОЙТОНА ¹).

Мракъ живетъ кругомъ Дунлатмона ²), хотя луна и показываетъ половину своего лица надъ холмомъ. Дочь ночи отворачивается, она видитъ приближающееся горе. Сынъ Морни на равнинѣ, но не слышно тамъ ни звука въ залахъ, ни одинъ длинный дрожащій лучъ свѣта не разсѣкаетъ мрака. Голосъ Ойтоны не слышенъ среди шума потоковъ Дувранны ³).

«Куда ушла ты въ своей красѣ, темноволосая дочь Нуата ⁴)? Латмонъ ⁵) въ полѣ храбрыхъ, но ты обѣщала оставаться въ жилищѣ, пока не вернется сынъ Морни ⁶), пока не вернется онъ изъ Струмона ⁷) къ дѣвѣ своей любви. Слезы были на твоихъ глазахъ, когда онъ уходилъ, тайный вздохъ подымался въ груди. Но ты не выходишь къ нему съ пѣснями, съ легко дрожащими звуками арфы».

Таковы были слова Голя ⁸), когда онъ пришелъ къ башнямъ Дунлатмона. Вороты были открыты и мрачны, вѣтры бушевали въ жилищѣ, деревья засыпали порогъ своими листьями, ропотъ ночи окружалъ его ⁹). Печаленъ и безмолвенъ сидѣлъ у скалы сынъ Морни, его душа дрожала за дѣвушку, но онъ не зналъ, куда ему идти ее искать. Сынъ Лета ¹⁰) стоялъ въ отдаленіи и слушалъ вѣтры въ его густыхъ волосахъ, но онъ не рѣшался заговорить, потому что видѣлъ печаль Голя. Сонъ сошелъ на вождей. Видѣнія ночи возстали. Ойтона стояла во снѣ передъ глазами сына Морни. Ея волосы были распущены въ безпорядкѣ, ея милые глава были полны слезъ, кровь окрашивала ея бѣлоснѣжныя руки, одежда на половину скрывала рану на ея груди. Она стояла передъ вождемъ, но ея голосъ былъ слабъ.

«Спитъ-ли сынъ Морни, тотъ, кто былъ милъ глазамъ Ойтоны? Спитъ-ли Голь на отдаленной скалѣ въ то время, когда дочь Нуата умираетъ? Море катится вокругъ мрачнаго острова Троматона ¹¹). Я сидѣла въ слезахъ въ пещерѣ, но я сидѣла не одна, о Голь, — мрачный вождь Кутхалы ¹²) былъ тамъ; онъ былъ тамъ въ ярости своей любви, что могла сдѣлать Ойтона?»

Болѣе сильный порывъ вѣтра проносится надъ дубомъ. Сонъ ночи исчезъ. Голь схватилъ свое острое копье, онъ стоялъ съ душой, полной гнѣва, его глаза обращались въ востоку, онъ обвинялъ запоздалый свѣтъ. Наконецъ, утро наступило, поднялся ревущій вѣтеръ съ холма. Герой поднялъ парусъ и понесся по волнамъ путаны. На третій день показался Троматонъ, какъ голубой щитъ среди моря; бѣлыя волны ревѣли, ударяясь въ его скалы. Печально сидѣла Ойтона на берегу, она смотрѣла на катящіяся воды и ея слезы текли; но когда она увидѣла Голя, вскочила и отвратила свои глаза: ея милое склонившееся лицо покраснѣло, ея бѣлыя опущенныя руки задрожали. Три раза порывалась она бѣжать его присутствія и три раза ея шаги ей измѣняли.

«Дочь Нуата», сказалъ герой, «зачѣмъ бѣжишь ты отъ Голя? Развѣ глаза мои несутъ пламя смерти? Развѣ ненависть омрачаетъ мою душу? Ты для меня лучъ востока, встающій надъ незнакомой страной. Но ты печально покрываешь свое лицо, дочь рожденнаго на колесницѣ Нуата. Развѣ врагъ Ойтоны близко? Моя душа стремится встрѣтиться съ нимъ въ бою. Мечъ дрожитъ у бока Голя и желаетъ блестѣть въ его рукѣ. Говори, дочь Нуата, развѣ ты не видишь моихъ слезъ»?

«Юный вождь Струмона», возразила дѣва, «зачѣмъ пришелъ ты по темно-голубымъ волнамъ къ печальной дочери Нуата? Зачѣмъ не исчезла я безвѣстно, какъ цвѣтокъ на скалѣ, который, невидимый никѣмъ, поднимаетъ свою красивую голову и подставляетъ свои увядшіе листья вѣтру? Зачѣмъ ты пришелъ, Голь, слушать мой предсмертный вздохъ? Я увядаю въ моей юности, мое имя не услышатъ болѣе или услышатъ со скорбью. Слезы Нуата должны катиться и ты долженъ печалиться, сынъ Морни, о погибшей славѣ Ойтоны. Но она будетъ спать въ узкой могилѣ, далеко отъ голосовъ огорченныхъ друзей. Зачѣмъ пришелъ ты, вождь Струмона, къ Скаламъ Троматона, омываемымъ морской волной?»

«Я пришелъ встрѣтить твоихъ враговъ, дочь рожденнаго на колесницѣ Нуата: или передо мной станетъ темный обликъ смерти вождя Кутхалы, или сынъ Морни падетъ! Ойтона, когда Голь ляжетъ, воздвигни его могилу на этой тинистой скалѣ и, когда темно-качающійся корабль пройдетъ, позови сыновъ моря, позови ихъ и отдай имъ этотъ мечъ, чтобы они отвезли его въ жилище Морни: тогда сѣдовласый вождь перестанетъ смотрѣть въ пустыню и ждать возвращенія своего сына».

«Будетъ-ли жива дочь Нуата», возразила она съ глубокимъ вздохомъ, «буду-ли я жить въ Троматонѣ, когда сынъ Морни падетъ? Мое сердце не изъ этой скалы и душа моя не беззаботна, какъ это море, которое подымаетъ свои голубыя волны навстрѣчу каждому вѣтру и катитъ ихъ при бурѣ. Порывъ вѣтра, который повергнетъ тебя, разсѣетъ вѣтви Ойтоны по землѣ. Мы погибнемъ вмѣстѣ, сынъ рожденнаго на колесницѣ Морни. Пріятны мнѣ и узкое жилище, и сѣрый камень смерти, потому что никогда не покинуть мнѣ твоихъ скалъ, о Троматонъ, окруженный моремъ!»

«Ночь сошла со своими облаками послѣ ухода Латмона, когда онъ пошелъ въ битву своихъ отцовъ въ покрытой мхомъ Дутормотѣ. Ночь пришла. Я сидѣла въ залѣ при лучѣ горящаго дуба. Вѣтеръ снаружи шумѣлъ на деревьяхъ, я слышала звуки оружія. Радость освѣщала мое лицо, я думала о твоемъ возвращеніи. Но не ты былъ это — пришелъ вождь Крутхалы, красноволосая сила Дунроммота ¹³).

Его глаза ярко горѣли, кровь моего народа была ни его мечѣ. Тѣ, кто защищалъ Ойтону отъ мрачнаго вождя, пали. Что могла я сдѣлать? Моя рука была слаба, я не могла поднять копья. Онъ схватилъ меня въ моей печати, среди моихъ слезъ и поднялъ паруса, боясь возвращенія Латмона, брата несчастной Ойтоны. Посмотри, онъ идетъ съ своимъ народомъ, темныя волны раздѣляются передъ нимъ. Куда пойдешь ты, сынъ Морни? Многочисленны воины твоего врага!»

«Мои шаги никогда не отвращались отъ битвы», сказалъ Голь, обнаживъ мечъ. «Развѣ начну я бояться, когда враги близко, Ойтона? Иди въ свою пещеру, моя милая, пока наша битва не кончится въ полѣ. Сынъ Лета, принеси луки нашихъ отцовъ, звучный колчанъ Морни. Пусть наши трое воиновъ натянутъ тетиву, мы сами поднимемъ копья. Ихъ цѣлое войско на скалѣ, но наши души сильны въ битвѣ».

Ойтона пошла въ пещеру. Смутная радость озарила ея душу, какъ красный путь молніи бурную тучу. Она рѣшилась. Слезы высохли въ ея одичалыхъ глазахъ. Дунроммотъ медленно приближался, онъ увидалъ сына Морни. Презрѣніе выражало его лицо, улыбка была на его красныхъ губахъ, его глава блуждали, полузакрытые мохнатыми бровями. «Откуда пришли сыны моря?» началъ мрачный вождь: «или вѣтры занесли васъ на скалы Троматона? или пришли вы, ища бѣлорукую дѣвушку? Сыны несчастныхъ, вы слабые люди. Неужели вы не боитесь Дунроммота? Его глаза не щадятъ слабыхъ, онъ любитъ проливать кровь чужестранцевъ. Ойтона — лучъ свѣта, и вождь Кутхала наслаждается имъ втайнѣ. Не хочешь-ли ты, какъ туча, закрыть отъ меня ея милый образъ, сынъ слабой руки? Ты могъ придти сюда, но вернешься-ли ты въ залы твоихъ отцовъ»? — «Развѣ не знаешь ты меня, красноволосый вождь Кутхала?» сказалъ Голь. — «Твои ноги были очень быстры въ верескѣ, когда въ битвѣ съ рожденнымъ на колестицѣ Латмономъ ты убѣгалъ, а мечъ сына Морни преслѣдовалъ твое войско въ лѣсистой странѣ Морвена. Дунроммотъ, твои слова грозны, потому что твои воины стоятъ за тобой, но я не боюсь ихъ, сынъ гордости: я не изъ племени слабыхъ».

Голь подходитъ въ оружіи. Донроммотъ спрятался за свое войско, но копье Голя пронзило мрачнаго вождя, а мечъ отрубилъ его голову, когда онъ склонялся, умирая. Сынъ Морни трижды потрясъ ее за волосы. Воины Дунроммота бѣжали. Стрѣлы Морвена преслѣдовали ихъ; десятеро изъ нихъ пали на мшистыхъ скалахъ, остальные подняли звучные паруса и понеслись по взволнованной пучинѣ. Голь возвращается въ пещерѣ Ойтоны и видитъ юношу, прислонившагося къ скалѣ; стрѣла пронзила его бокъ, его глава помутились подъ его шлемомъ. Душа Морни была печальна, и онъ сказалъ слова мира.

«Можетъ-ли рука Голя излѣчить тебя, юноша съ печальнымъ челомъ? Я искалъ травъ горъ, я собралъ ихъ на сокровенныхъ берегахъ ихъ потоковъ. Моя рука перевязывала раны храбрыхъ, ихъ глаза благословляли сына Моуни ¹⁴). Гдѣ жили твои отцы, воинъ? Были-ли они сынами могучаго? Печаль, какъ ночь, сойдетъ на твои родные потоки. Ты палъ въ юности».

«Мои отцы», возразилъ чужестранецъ, «были изъ могучаго рода, но они не будутъ опечалены — моя слава исчезла, какъ туманъ утра. Высоко поднимаются стѣны на берегахъ Дувранны и видятъ свои мшистыя башни въ потокѣ; позади нихъ подымаются скалы съ наклоненными соснами. Ты можешь видѣть это издали. Тамъ живетъ мой братъ. Онъ славенъ въ битвахъ. Отдай ему этотъ свѣтящійся шлемъ». Шлемъ выпалъ изъ рукъ Голя: это была раненая Ойтона. Она вооружилась въ пещерѣ и вышла, ища смерти ¹⁵). Ея отяжелѣвшія вѣки полузакрыты; кровь струится изъ раны.

«Сынъ Морни», сказала она, «приготовь тѣсную могилу: сонъ разростаясь, какъ мракъ, овладѣваетъ моей душой. Глаза Ойтоны туманны. О, еслибъ я оставалась въ Дувраннѣ! Въ прекрасномъ сіяніи моей славы годы мои текли-бы въ радости. Дѣвы привѣтствовали-бы мои шаги. Но я пала въ юности, сынъ Морни. Мой отецъ застыдится въ своемъ жилищѣ».

Она упала блѣдная на. утесъ Троматона. Печальный воинъ воздвигъ ея могилу. Онъ вернулся въ Морвенъ, и мы видѣли сумрачность его души. Оссіанъ взялъ арфу въ честь Ойтоны. Свѣтъ вернулся на лицо Голя, но онъ вздыхалъ иногда среди своихъ друзей, какъ вѣтеръ проносится рѣдкими взмахами крыльевъ послѣ затихшей бури.

¹) Oithona — бѣлоснѣжная волна.

²) Dunlathmou — дуна, т. е. жилище рода Латмона.

³) Duvranna.

⁴) Nuath, отецъ Ойтоны и Латмона, былъ друидомъ при Конхобарѣ Великомъ.

⁵) Lathmon; существуетъ цѣлая поэма о его экспедиціи въ Тару.

⁶) Gaul, сынъ Морни, сначала врагъ Латмона, а потомъ союзникъ и женихъ его сестры.

⁷) Strumona.

⁸) Gaul — слѣпой.

⁹) Красивая картина.

¹⁰) Leth — оруженосецъ Латмона и Нуата, а здѣсь онъ является другомъ Голя; Морло сынъ Лета, одинъ изъ феніевъ при Фингалѣ.

¹¹) Thomo-thon — тихо-звучащая волна.

¹²) Cuthal.

¹³) Dunrommoth.

¹⁴) Каждый феній долженъ былъ умѣть собирать лѣкарственныя травы и ими лѣчить.

¹⁵) Опять мотивъ переодѣванія дѣвушки въ воина.

КРОНА. ПРЕДИСЛОВІЕ.

Это опять стихотвореніе въ прозѣ почти безъ содержанія, съ явными остатками какого-то размѣра, съ refrain и чисто лирическими вставками: Мальвина, жена Оскара, по ирландскимъ преданіямъ, пережившая вмѣстѣ съ Оссіаномъ битву при Гобарѣ и весь ихъ родъ, оплакиваетъ своего мужа, а Оссіанъ, чтобы разсѣять ея грустныя мысли, разсказываетъ объ одной изъ своихъ экспедицій въ Крому для освобожденія престарѣлаго ея вождя отъ осаждавшаго его владѣтеля острова Тронмла, Ротмара. Оссіанъ пришелъ поздно: сынъ вождя Кромы и многіе изъ его сторонниковъ погибли, тѣмъ не менѣе Оссіанъ нападаетъ на Ротмара, побѣждаетъ его и освобождаетъ эту провинцію.

КРОМА ¹).

Это былъ голосъ моего милаго; рѣдко сходитъ онъ во снѣ Мальвины ²). Отворите ваши воздушные дворцы, отцы Тоскара «щитовъ». Отворите ворота вашихъ тучъ — шаги Мальвины близки: я слышала голосъ во время моего сна, я чувствую полетъ моей души. Зачѣмъ подулъ ты, вѣтеръ, съ темно катящагося лица озера? Твое звучащее крыло ³) Слышно было въ деревьяхъ, и сонъ Мальвины отлетѣлъ; но она видѣла своего милаго, когда его туманныя одежды развѣвались по вѣтру. Солнечный лучъ освѣщалъ ихъ и онѣ свѣтились, какъ золото чужеземцевъ. Это былъ голосъ моего милаго, рѣдко сходитъ онъ ко мнѣ во снѣ ⁴).

Но ты живешь въ душѣ Мальвины, сынъ могучаго Оссіана! Мои вздохи встаютъ съ лучемъ востока, мои силы падаютъ съ росою ночи. Въ твоемъ присутствіи, Оскаръ, я была прекраснымъ деревомъ, окруженнымъ вѣтвями, но твоя смерть пришла, какъ холодный вѣтеръ съ пустыни, и сбросила мою зеленую голову. Весна вернулась со своими ливнями, но листъ мой не возобновился. Дѣвы видѣли меня безмолвной въ жилищѣ, онѣ играли на арфѣ радости, но слезы были на щекахъ Мальвины; онѣ видѣли меня въ моемъ горѣ. «Зачѣмъ ты печальна», сказали онѣ: «ты, первая изъ дѣвъ Луты? Былъ-ли онъ для тебя величественъ и милъ, какъ лучь утра?»

"Пріятна твоя пѣснь уху Оссіана, дочь богатой потоками Луты ⁵). Ты слышала музыку ушедшихъ бардовъ во время твоего покоя, когда сонъ сомкнулъ твои глаза при ропотѣ Морута *). Когда ты возвращалась съ охоты въ дни солнца, ты слышала музыку бардовъ, и твоя пѣснь пріятна! Она пріятна, Мальвина, и она размягчаетъ душу. Есть радость въ горѣ, когда миръ водворится въ груди горюющаго. Но печаль подтачиваетъ несчастныхъ, дочь Тоскара, и дни ихъ коротки. Они увядаютъ, какъ невысохшій еще цвѣтокъ, наклоняющій свою отяжелѣвшую отъ ночной росы головку, подъ взглядомъ горячаго солнца ⁶).

Король приказалъ, я поднялъ парусъ и направился въ заливъ Кромы, въ звучный заливъ Кромы, въ миломъ Инисфайлѣ ⁷). Высоко на берегу поднялись башни Кротхара ⁸), короля копій. Кротхаръ извѣстный въ битвахъ своей юности, но теперь старость осѣнила вождя, а Ротмаръ ⁹) поднялъ мечъ надъ героемъ, и гнѣвъ Фингала загорѣлся; онъ послалъ Оссіана встрѣтить Ротмара въ битвѣ, потому что вождь Кромы былъ другомъ его юности. Я послалъ барда передъ собой съ пѣснями, я пришелъ въ залы Кротхара. Тамъ сидѣлъ вождь среди оружія его отцовъ, но глаза его измѣнили ему, его сѣдыя кудри развѣвались вокругъ посоха, на который воинъ опирался. Онъ напѣвалъ пѣсню былыхъ временъ. Когда звонъ нашего оружія достигъ его ушей, Кротхаръ всталъ, простеръ свою престарѣлую руку и благословилъ ¹⁰) сына Фингала.

«Осссіанъ», сказалъ герой, "сила руки Кротхара исчезла. О, еслибы я могъ поднять мечъ, какъ въ дни, когда Фингалъ бился на Струтѣ ¹¹); онъ былъ первымъ изъ людей, но Кротхаръ тоже имѣлъ свою славу. Король Морвена хвалилъ меня и далъ мнѣ въ руки горбатый щитъ Колмора, убитаго королемъ въ битвѣ; можетъ быть, ты видишь его на стѣнѣ, но глава Кротхара закрылись! Твоя сила равна-ли силѣ твоихъ отцовъ, Оссіанъ? Пусть старецъ притронется къ твоей рукѣ.

Я далъ мою руку королю, онъ взялъ ее своими престарѣлыми руками. Вздохъ поднялся изъ его груди и слезы потекли.

«Ты силенъ, мой сынъ», онъ сказалъ, "но не такъ, какъ король Морвена! Но кто подобенъ ему въ войнѣ среди могучихъ? Будемъ пировать въ моемъ залѣ и пусть мои барды запоютъ пѣсню. Велики тѣ, которые въ моихъ стѣнахъ, сыны звучной Кромы. Пиръ въ разгарѣ, арфы звучатъ и радость на пиру; но радость скрывала вздохъ, который мрачно тѣснится въ каждой груди, она была, какъ слабый лучъ луны, освѣщающій тучу неба. Подъ конецъ музыка умолкла и престарѣлый король Кромы заговорилъ; онъ заговорилъ безъ слезъ, но горе слышалось въ его голосѣ.

«Сынъ Фингала, развѣ не видишь ты, что мрачна радость Кротхара? Моя душа не была мрачна на пиру, когда мой народъ жилъ со мною; я радовался присутствію чужеземца, когда мой сынъ блисталъ въ моемъ жилищѣ. Но, Оссіанъ, онъ угасшій лучъ, не оставившій свѣтлаго слѣда за собой. Онъ палъ въ войнѣ своего отца. Ротмаръ, вождь травянистой Тромлы ¹²), услышалъ, что эти глаза закрылись, услышалъ, что оружіе мое повѣшено въ валѣ, и гордость его души возстала. Онъ пришелъ къ Кромѣ и мой народъ палъ передъ нимъ. Я схватилъ въ гнѣвѣ мое оружіе, но что могъ сдѣлать слѣпой Кротхаръ? Мои шаги были неровны, мое горе было велико. Я хотѣть вернуть тѣ дни, что прошли, дни, въ которые я бился и побѣждалъ на подѣ крови. Мой сынъ, прекрасноволосый ¹³) Фовор-горма ¹⁴), вернулся съ охоты; онъ еще не поднималъ своего меча въ вовнѣ, потому что рука его была молода, но душа юноши была велика, огонь доблести горѣлъ въ его глазахъ! Онъ видѣлъ неровные шаги своего отца, и вздохъ вырвался у него. „Король Кромы“, онъ сказалъ, „ты вздыхаешь, потому что у тебя нѣтъ сына, потому что рука Фовор-гормы слаба! Но я начинаю чувствовать, отецъ, свою силу, я вынулъ мечъ моей юности, я натянулъ лукъ. Дай мнѣ встрѣтить этого Ротмара съ сынами Кромы! Дай мнѣ встрѣтиться съ нимъ, о мой отецъ. Я чувствую горящую мою душу“. — „И ты встрѣтишься съ нимъ“, я сказалъ, „сынъ слѣпого Кротхара! Но пусть другіе пойдутъ впереди тебя, чтобы я могъ слышать шумъ твоихъ шаговъ при твоемъ возвращеніи, такъ какъ мои глаза не увидятъ тебя, прекрасноволосый Фовор-горма“. Онъ пошелъ, онъ встрѣтилъ врага, онъ палъ. Ротмаръ идетъ къ Кромѣ, онъ, убившій моего сына, близокъ со своими острыми копьями!»

«Теперь не время наполнять раковину», возразилъ я, схвативъ мое копье. Мой народъ увидѣлъ огонь моихъ главъ, всѣ они поднялись вокругъ меня. Ночью мы шли черезъ верескъ. Сѣрое утро началось на востокѣ. Зеленая узкая долина предстала передъ нами, былъ видѣнъ ея извивающійся потокъ. Мрачное войско Ротмара было на берегу во всемъ блескѣ оружія. Мы бились въ долинѣ. Они бѣжали и Ротмаръ палъ подъ моимъ мечемъ. День еще не сошелъ на западъ, когда я принесъ его оружіе Кротхару. Престарѣлый герой ощупалъ его своими руками и мысли его просвѣтлѣли отъ радости.

Народъ собирается въ валѣ. Раковины пира звенятъ. Десять арфъ зазвучали, пять бардовъ подходятъ и поютъ по очереди хвалу Оссіану: они изливали свои горящія души и струны отвѣчали ихъ голосамъ. Радость Кромы была велика: миръ вернулся въ страну. Ночь прошла съ безмолвіемъ, утро вернулось съ радостью. Ни одинъ врагъ съ блестящимъ копьемъ не пришелъ во мракѣ. Была велика радость Кромы, потому что ужасный Ротмаръ палъ. Я запѣлъ въ честь Фовор-гормы, когда они положили вождя въ землю. Престарѣлый Кротхаръ былъ тамъ, но его вздоха не было слышно: онъ искалъ рану своего сына и нашелъ ее въ его груди. Радость освѣтила лицо старца. Онъ пришелъ и сказалъ Оссіану: "Король копій, мой сынъ палъ не безславно. Юный воинъ не бѣжалъ, но встрѣтилъ смерть, когда онъ шелъ впереди въ своей силѣ. Счастливы тѣ, кто умеръ въ юности, если слава ихъ слышна ¹⁵). Слабый не увидитъ ихъ и не улыбнется при видѣ ихъ дрожащихъ рукъ, ихъ память будетъ прославляться въ пѣснѣ и молодыя слезы дѣвъ прольются. Старость же увядаетъ постепенно, слава ихъ молодости забывается, пока они еще живы. Они падаютъ безвѣстно, и вздоха ихъ сыновей не слышно: радость вокругъ ихъ могилъ, камень въ ихъ славу воздвигается безъ слезъ. Счастливы тѣ, кто умеръ въ юности, окруженный славой ¹⁶).

¹) Cromlo — одна изъ древнихъ ирландскихъ провинцій, если не ошибаюсь, на СЗ Ирландіи

²) Мальвина, жена Оскара; о ней существуетъ цѣлый радъ ирландскихъ преданій, согласно которымъ она пережила всѣхъ геніевъ, проживъ гораздо долѣе возможной человѣческой жизни, и была единственной спутницей Оссіана въ дни его старости. По другимъ версіямъ, она все-таки умерла раньше послѣдняго, которому было суждено видѣть насажденіе новой культуры и дожить до полной побѣды христіанства.

³) Звучащее крыло — очень характерный эпитетъ, совершенно не встрѣчающійся въ романтической поэзіи.

⁴) Родъ припѣва; видимо, вся эта вставка въ первоначальномъ видѣ — пѣлась. Я старалась сохранить въ ней пѣвучую прозу подлинника.

⁵) Lutha — тутъ игра словъ: Луто, круглая арфа, и Мальвину называютъ въ нѣкоторыхъ сказаніяхъ дѣвой Луты, потому что она хорошо пѣла а играла на арфѣ, а Макферсонъ здѣсь взвываетъ ее дочерью «богатой потоками Луты», какъ уроженкой съ береговъ Луты — рѣки.

⁶) Mor’ruth — большой потокъ. Морутъ впадаетъ въ море около Бельфаста, теперь его называютъ «Con’e woter», по преданію, отъ Кона «ста битвъ».

⁷) Картинное сравненіе.

⁸) Inisfail, одно изъ древнихъ именъ Ирландія.

⁹) Crothar.

¹⁰) Rothmar — roth-mar, странникъ верхомъ (roth — дорога, mar — лошадь).

¹¹) Макферсоновское выраженіе.

¹²) Strutha.

¹³) Tromlo — островъ.

¹⁴) Гомеровскій эпитетъ.

¹⁵) Frobher-gorm — блестящая игла копья.

¹⁶) и ¹⁷) Refrain.

КАЛЬТОНЪ И КОЛЬМАЛА. ПРЕДИСЛОВІЕ.

Содержаніе этой красивой поэмы почти тождественно съ содержаніемъ «Кавказскаго плѣнника». Начинается она обращеніемъ къ какому-то «жителю скалъ», одинокому отшельнику. Вѣроятно, въ основаніе ея легло какое-нибудь изъ многочисленныхъ преданій о свиданіи Оссіана съ Св. Патрикомъ, но замѣчательно, что постоянные намеки на «жителя скалъ», встрѣчаемые здѣсь, у Макферсона, всѣ совершенно тождественны и представляютъ такого рода картину: въ горахъ, въ лѣсу живетъ какой-то отшельникъ и часто поетъ. Оссіанъ, одинокій, слѣпой, бродитъ по тѣмъ же мѣстамъ, прислушивается къ пѣнію отшельника и въ свою очередь поетъ — разсказываетъ ему о быломъ; нѣтъ ни тѣни грусти о томъ, что отшельникъ есть продуктъ новой жизни, новаго міра, — какъ въ пѣснѣ Лесморскаго сборника, гдѣ Оссіанъ жалуется, что ему приходится стоять подъ сѣрыми тучами и слушать звонъ колоколовъ, — стоять одиноко среди новой, чужой жизни, или, какъ въ ирландскихъ преданіяхъ, — носящихъ тотъ же характеръ Здѣсь нѣтъ новой жизни: чужой отшельникъ также затерянъ среди пустыни, могилъ и скалъ, какъ и самъ Оссіанъ, но онъ еще несчастнѣе, онъ не знакомъ съ могучимъ, хорошимъ прошлымъ, и Оссіанъ ему разсказываетъ о немъ, жалѣетъ его. Нѣкоторые изслѣдователи ошибочно предполагаютъ, что это друидъ, такъ какъ даже память о друидахъ въ народномъ самосознаніи исчезла ранѣе Оссіановской легенды. Можетъ быть это воспоминаніе объ отшельникѣ есть намекъ на кульдеевъ, которые подверглись гоненію въ вѣкъ Діоклетіана, въ такомъ случаѣ, это позднѣйшее наслоеніе. Эпизодъ, о которомъ разсказываетъ Оссіанъ отшельнику, есть нападеніе Дунтальмо на вождя Тейты, Ратмора, который побѣжденъ и убить; Дунтадьмо беретъ въ плѣнъ мальчиковъ — сыновей послѣдняго, воспитываетъ ихъ, но когда они выростаютъ, видя съ ихъ стороны протестъ, заковываетъ ихъ и заключаетъ порознь въ пещеры въ одинокихъ мѣстахъ. Дочь Дунтадьмо Кольмала любитъ одного изъ юношей, Кальтона, переодѣвается воиномъ, освобождаеи его и они бѣгутъ къ Фингалу за помощью, чтобы освободить второго брата. Фингалъ посылаеи Оссіана, но они приходятъ слишкомъ поздно: Дунтадьмо убиваетъ на ихъ глазахъ юношу. Кальтонъ, горя душой отмстить за брата, ночью нападаетъ на врага, но, подавленный численностью, попадаетъ въ плѣнъ, и Кольмала бѣжитъ разбудить Оссіана, который спѣшить на выручку Кальтона, — побѣждаетъ Дунтальмо — и все кончается благополучно: дѣвушка узнана, Кальтонъ женится на ней, и они поселяются въ старомъ дворцѣ Ратмора.

Стиль этой поэмы довольно характеренъ — пѣвучъ, хотя не имѣетъ народныхъ эпитетовъ и, несомнѣнно, литературно обработанъ Макферсономъ.

Кальтонъ ¹) и Кольмала ²).

Пріятенъ голосъ твоей пѣсни, одинокій житель скалы. Онъ доносится въ звукѣ потока узкой долины ³). Моя душа просыпается, чужестранецъ, среди моего жилища. Я протягиваю руку къ копью, какъ въ дни былыхъ временъ. Я протягиваю руку, но она слаба, и вздохъ подымается въ моей груди. Не послушаешь-ли, сынъ скалы, пѣсни Оссіана ⁴)? Моя душа полна былыхъ временъ, радость моей юности возвращается. Какъ солнце появляется на западѣ послѣ того, какъ блестящій путь его скрывался бурей, зеленые холмы поднимаютъ свои влажныя головы, голубые потоки радуются въ долинѣ, такъ престарѣлый герой выходитъ, опираясь на свой посохъ, и его сѣдые волосы блестятъ при лучахъ свѣта. Видѣлъ-ли ты, сынъ скалы, щитъ въ жилищѣ Оссіана? — Онъ отмѣченъ ударами битвъ и блескъ его горбовъ потемнѣлъ, тотъ щитъ, что носилъ великій Дунтальмо ⁵), вождь богатой потоками Тейты ⁶). Дунтальмо носилъ его въ битвѣ передъ тѣмъ, какъ пасть отъ копья Оссіана. Послушай, сынъ скалы, разсказъ о былыхъ временахъ.

Ратморъ ⁷) былъ вождь Клуты. Слабые находили пріютъ въ его дворцѣ. Ворота Ратмора никогда не закрывались, его пиръ всегда былъ готовъ. Сыны чужестранцевъ приходили и благословляли щедраго вождя Клуты, барды пѣли пѣсни и играли на арфахъ, радость озаряла лица печальныхъ. Дунтальмо пришелъ въ своей гордости и устремился въ битву съ Ратморомъ. Вождь Клуты побѣдилъ. Гнѣвъ Дунтальмо разгорѣлся: онъ пришелъ ночью со своими воинами, и могучій Ратморъ палъ. Онъ палъ въ своихъ залахъ, гдѣ пиръ его часто былъ приготовленъ для чужестранцевъ.

Кольмаръ ⁸) и Кальтонъ ⁹), сыновья рожденнаго на колесницѣ Ратмора, были еще молоды. Они пришли съ радостью юности въ залъ ихъ отца; они увидали его въ крови, они залились слезами. Душа Дунтальмо смягчилась, когда онъ увидалъ юныхъ дѣтей. Онъ привезъ ихъ въ стѣны Альтейты ¹⁰), они выросли въ домѣ ихъ врага. Они натягивали лукъ въ его присутствіи и участвовали въ его войнахъ, но они видѣли разрушенныя стѣны ихъ отцовъ, они видѣли зеленый кустарникъ въ жилищѣ, — ихъ слезы проливались втайнѣ, иногда они не могли скрыть своего горя, и лица ихъ были печальны. Дунтальмо видѣлъ это, и мрачная душа его рѣшила ихъ смерть. Онъ заключилъ ихъ въ двѣ пещеры на звучныхъ берегахъ Тейты; солнце не могло проникнуть туда своими лучами, ни луна съ ночного неба. Сыны Ратмора оставались во мракѣ и предвидѣли свою смерть.

Прекрасноволосая голубоокая Кольмала, дочь Дунтальмо, плакала въ тиши: ея глаза остановились тайно на Кальтонѣ, душа ея была полна имъ, она дрожала за воина, но что могла сдѣлать Кольмала? Ея рука не могла-же поднять копья, не пристало ей носить мечъ у бока ¹¹). Ея бѣлая грудь никогда не поднималась подъ кольчугой, никогда ея глаза не внушали ужаса героямъ. Что можешь ты сдѣлать, о Кольмала для погибающаго рода? Ея шаги неровны, ея волосы распущены, дико смотрятъ ея полные слезъ глаза. Она пришла ночью въ залъ, она одѣла свое прекрасное тѣло сталью; одѣлась она въ сталь молодого воина, который палъ въ первой изъ своихъ битвъ. Она пришла въ пещеру Кальтона и отвязала ремни съ его рукъ.

«Встань, сынъ Ратмора», она сказала, «встань, — ночь темна. Убѣжимъ къ королю Сальмы, вождь павшей Клуты. Я сынъ Ламгала ¹²), жившаго въ залахъ твоего отца, я услышалъ о твоемъ мрачномъ жилищѣ въ пещерѣ, и моя душа встрепенулась. Встань, сынъ Ратмора, встань, — ночь темна!» — «Милый голосъ», возразилъ вождь, «сходишь-ли ты къ Кальтону съ облаковъ? Духъ его отца часто сходилъ къ нему во снѣ съ тѣхъ поръ, какъ солнце ушло отъ его глазъ, и мракъ воцарился вокругъ него. Или ты сынъ Ламгала, вождя, котораго я часто видалъ въ Клутѣ? Но неужели побѣгу я къ Фингалу, когда мой братъ Кольмаръ погибнетъ? неужели побѣгу я въ Морвенъ, когда герой останется заключеннымъ во мракѣ? Нѣтъ, лай мнѣ то копье, сынъ Ламгала, Кальтонъ защититъ своего брата!»

«Тысячи воиновъ», возразила дѣва, «простираютъ свои копья вокругъ рожденнаго на колесницѣ Кольмара. Что сможетъ Балатонъ противъ такого большого войска? Бѣжимъ къ королю Морвена — онъ придетъ войной: его рука поднята всегда за несчастнаго, молнія его меча окружаетъ слабаго. Встань, сынъ Ратмора, торопись — тьма уйдетъ. Встань, или твои шаги будутъ видны, и ты падешь въ юности!» — Герой всталъ, вздохнувши; его слезы лились о рожденномъ на колесницѣ Кольмарѣ. Онъ пришелъ съ дѣвой въ Сельму, но онъ не зналъ, что это была Кольмала. Шлемъ скрывалъ ея милое лицо, ея грудь покрывалась сталью. Фингалъ вернулся съ охоты и нашелъ милыхъ странниковъ; они были какъ два луча свѣта среди залы раковинъ. Король выслушалъ разсказъ юноши и обвелъ глазами вокругъ. Тысяча героевъ приподнялась передъ нимъ, стремясь на войну Тейты. Я быстро пришелъ изъ своего жилища, радость битвы сіяла въ моей груди. Король обратился къ Оссіану среди тысячи вождей.

«Сынъ моей мощи», началъ король, «возьми копье Фингала, поди къ звучному потоку Тейта и спаси рожденнаго на колесницѣ Кольмара; пусть слава твоя опередитъ тебя, какъ легкій вѣтерокъ, чтобы душа моя могла радоваться моему сыну, возобновляющему славу нашихъ отцовъ. Оссіанъ, будь ты какъ буря въ битвѣ, но будь милостивъ, когда врагъ поверженъ. — такъ выросла моя слава, мой сынъ; будь подобенъ вождю Сельмы. Когда надменные приходятъ въ мои залы, мои глава не видятъ ихъ, но моя рука простирается къ несчастному, мой мечъ защищаетъ слабаго».

Я радовался словамъ короля, я взялъ мое гремящее оружіе. Діаранъ ¹³) всталъ рядомъ со мной и Дарго ¹⁴), «король копій». Триста юношей слѣдовали за нами, милые чужестранцы были рядомъ со мной. Дунтальмо услышалъ шумъ нашего приближенія, онъ собралъ силы Тейты, онъ стоялъ на холмѣ со своимъ войскомъ, они были какъ разбитые громомъ утесы, когда ихъ склоненныя деревья опалены и обнажены и потоки ихъ изсохли въ своихъ руслахъ. Потокъ Тейты катится въ своей красѣ передъ ужаснымъ врагомъ. Я послалъ барда къ Дунтальму предложитъ битву на равнинѣ, но онъ улыбнулся во мракѣ своей гордости. Его безпокойное войско подвигалось на холмѣ, какъ горная туча, когда вѣтеръ подулъ и разсѣялъ клубящійся туманъ кругомъ.

Они привели Кольмара, связаннаго тысячами ремней, на берегъ Тейты. Вождь печаленъ, но величественъ; его глаза обращены на друзей, потому что мы стояли въ нашемъ оружіи, отдѣленные катящимися водами Тейты. Дунтальмо пришелъ со своимъ копьемъ и пронзилъ героя. Онъ упалъ въ крови на берегъ. Мы услыхали его стоны, — Кальтонъ кинулся черезъ нотокь, я прыгнулъ впередъ на моемъ копьѣ… Родъ Тейты палъ передъ нами. Облачная ночь спустилась. Дунтальмо отдыхалъ на скалѣ, среди стараго лѣса; ярость кипѣла въ немъ противъ рожденнаго на колесницѣ Кальтона. Но Кальтонъ стоялъ въ безмолвномъ горѣ, — онъ оплакивалъ павшаго Кольмара: Кольмаръ убитъ въ юности, прежде чѣмъ слава его возстала.

Я просилъ спѣть пѣсню горя, чтобы успокоить печальнаго вождя, но онъ стоялъ подъ деревомъ и часто бросалъ свое копье на землю. Влажные глаза Кольмалы проливали тихія слезы, она предвидѣла или смерть Дунтальмо, или храбраго вождя Клуты. Теперь прошла половина ночи, тишина и мракъ царствовали на полѣ. Сонъ успокоилъ глаза героевъ. Заходящая душа Кальтона была тиха, его глаза были полузакрыты, но ропотъ Тейты доносился до его слуха. Блѣдный, показывающій свои раны явился духъ Кольмара, онъ наклонилъ свою голову въ герою и поднялъ свой слабый голосъ.

«Неужто спитъ сынъ Ратмора ночью, когда братъ его палъ? Не отправлялись-ли мы вмѣстѣ на охоту? Не преслѣдовали-ли темнобурыхъ ланей? Ты не забывалъ Кольмара, пока онъ не палъ, пока смерть не сгубила его юности. Я лежу блѣдный подъ скалой Лано; о, встань Кальтонъ, — утро наступаетъ со своими лучами, Дунтальмо хочетъ надругаться надъ павшимъ».

Вѣтеръ унесъ его. Вставшій Кальтонъ видѣлъ слѣдъ его исчезновенія, онъ устремился въ звучной стали. Несчастная Кольмала вскочила, она послѣдовала за героемъ въ ночную тьму, волоча за собой копье. Но когда пришелъ Кальтонъ къ утесу Лоно ¹⁵), онъ нашелъ своего павшаго брата. Гнѣвъ закипѣлъ въ его груди, онъ устремился въ средину враговъ, — стоны и смерть поднялись. Враги сомкнулись вокругъ вождя, онъ связанъ и отведенъ въ мрачному Дунтальму. Раздались крики радости и эхо ночныхъ холмовъ отвѣчало.

Я вскочилъ при этомъ звукѣ и схватилъ копье моего отца. Діаранъ былъ рядомъ со мной и полный юной силы Дарго. Мы не нашли вождя Клуты, и наши души были печальны. Я испугался, что моя слава исчезнетъ, гордость моей доблести возгорѣлась. «Сыны Морвена», я сказалъ, «не такъ наши отцы бились. Они не отдыхали на полѣ чужестранцевъ, когда врагъ не былъ разбитъ. Ихъ мощь была мощью орловъ въ небѣ, и ихъ слава сохранилась въ пѣснѣ; но нашъ народъ падетъ постепенно, наша слава начинаетъ исчезать! Что скажетъ король Морвена, если Оссіанъ не побѣдитъ у Тейты? Возстаньте въ вашей стали, вы, воины! Слѣдуйте за звукомъ Оссіанова бѣга, онъ не вернется, не прославившись, къ звучнымъ стѣнамъ Сельмы!»

Утро освѣтило голубыя воды Тейты, Кольмала въ слезахъ стояла передо мной. Она разсказала о вождѣ Клуты; трижды копье выпадало изъ ея руки. Мой гнѣвъ обратился на странника, моя душа дрожала за Кальтона. «Сынъ слабой руки», сказалъ я, "развѣ воины Тейты сражаются въ слегахъ? Битвы не выигрываются горемъ, вздохъ не подымается въ груди воина. Иди къ"оленямъ Кармуны ¹⁶), въ мычащимъ стадамъ Тейты, но оставь это оружіе, «сынъ страха», какой нибудь воинъ подыметъ его въ битвѣ".

Я сорвалъ кальчугу съ ея плечъ, ея снѣжная грудь обнажилась; она краснѣя опустила голову. Молча взглянулъ я на вождей, копье выпало изъ моей руки, вздохъ вырвался изъ моей груди; но когда я услышалъ имя дѣвы, толпясь устремились мои слезы, я благословилъ ¹⁷) милый лучъ юности и далъ знакъ идти въ битву.

Зачѣмъ, сынъ утеса, сталъ-бы разсказывать тебѣ Оссіанъ, какъ умирали воины Тейты: они теперь забыты въ ихъ странѣ, не найти ихъ могилъ въ верескѣ! Годы прошли по нимъ со своими бурями, зеленыя насыпи разрушились, едва видна могила Дунтальма ¹⁸) или то мѣсто, гдѣ палъ онъ отъ копья Оссіана. Не одинъ сѣдой воинъ, полуслѣпой отъ старости, сидя ночью у горящаго дуба въ жилищѣ, разсказываетъ теперь своимъ внукамъ мои подвиги и паденіе мрачнаго Дунтальма. Лица юности обращаются въ сторону его голоса, удивленіе и радость сіяютъ въ ихъ глазахъ! Я нашелъ Кальтона, привязаннаго въ дубу, мой мечъ отрѣзалъ ремни съ его рукъ. Я отдалъ ему бѣлогрудую Кольмалу, они живутъ зъ валахъ Тейты.

¹) Calthon — старшій сынъ Ратмора.

²) Caol-mahl — маленькія брови.

³) и ⁴) См. предисловіе.

⁵) Dunthalmo.

⁶) Teutha — рѣка въ Ирландіи.

⁷) Rathmor (Rath — дорога, mor великій, любящій) можно перевести другъ странниковъ; не надо смѣшивать съ Rathmar (Rath — дорога, mar — конь), т. е. странствующій на конѣ (см. поэму «Кромла», прим. 10).

⁸) и ⁹) Colmar, Calthon — сыновья Ратмора.

¹⁰) Al-teutho — стѣна на берегу Тейты, стѣна Тейты.

¹¹) Мотивъ переодѣванія дѣвушки въ воина, но не для военныхъ цѣлей, доказательство, что кельтская женщина не похожа на валькирію, какъ увѣряетъ Освальдъ.

¹²) Lamgal.

¹³) Diaran, отецъ Коннала, убитый въ битвѣ при Кринорѣ.

¹⁴) Дарго сынъ Коннала. Въ сборникѣ Кларке, стр. 82, мы находимъ слѣдующую пѣсню объ этомъ Дарго, весьма похожую на поэмы Макферсона по стилю и даже содержанію:

"Жена Дарго пришла въ слезахъ, нѣтъ болѣе Дарго! Герой сражался противъ вождя Лорто и оставилъ одинокой Мингалу. Потемнѣла ея душа, какъ утро въ туманѣ, въ разлукѣ съ королемъ копій, но въ его присутствіи она горитъ, какъ утренняя звѣзда.

"Зачѣмъ ушелъ ты далеко мой милый? Зачѣмъ ушелъ ты, величественный сынъ Коннала и палъ далеко въ пустынѣ? Твоя рука тронула арфу, твой голосъ долетѣлъ до меня, какъ лѣтній вѣтеръ: Блѣдно было милое лицо, взоръ его закатился. Зачѣмъ палъ ты на вашемъ холму, ты, прекраснѣйшій лучъ солнца?

"Дочь Адонфина была мила взору храбраго, она была мила его взорамъ, и она была выбрана супругой Дарго. Но теперь ты одна, Мингала! Ночь прешла съ своими тучами; гдѣ ложе твоего покоя? гдѣ, какъ не въ могилѣ съ Дарго.

"Зачѣмъ не поднимаете вы камня, барды, зачѣмъ не открываете узкаго дома? Мингала хочетъ спать, она должна заснуть съ Дарго.

«Прошлую ночь я слышала пѣсни радости въ залахъ Ларто. Но тихо кругомъ моего ложа: Мингала покоится съ Дарго».

¹⁵) Lono.

¹⁶) Carmun.

¹⁷) Опять понятіе Макферсона.

¹⁸) Характерное мѣсто для стиля!

КАРТОНЪ. ПРЕДИСЛОВІЕ.

Содержаніе Картона слѣдующее: Картонъ, сынъ Клессамора, дяди Фингала по матери, и Мойны, дочери одного бретонца, пріѣхалъ мстить за гибель своего родного города, разрушеннаго Кумгадомъ, отцомъ Фингала. Своего отца Клессамора Картонъ не знаетъ, такъ какъ еще до его рожденія бретонцы изгнали Клессамора, и послѣдній въ поединкѣ убиваетъ сына, не подозрѣвая этого.

Существуетъ кельтская поэма «Duann na nlavi», имѣющая подобное содержаніе — тотъ-же мотивъ поединка отца съ сыномъ, мотивъ, намъ очень знакомый и по германскому эпосу и др., но поэма Макферсона не имѣетъ ничего общаго со своимъ прототипомъ ни по содержанію, за исключеніемъ вышесказаннаго мотива, ни по стилю: вѣроятно, Макферсонъ слышалъ или зналъ подобный разсказъ и на его канвѣ вышилъ свои собственные узоры. Всѣ описанія необыкновенно романтичны; передъ вами проходятъ цѣлыя законченныя картины, даже описаніе красоты Мойны напоминаетъ идеалъ красоты образованнаго общества XVIII вѣка.

Я не стану останавливаться на всѣхъ этихъ описаніяхъ, не имѣющихъ цѣны съ точки зрѣнія изслѣдователя, но должна сказать, что они очень поэтичны въ чтеніи, особенно картины природы и меланхолическій колоритъ лирическихъ мѣстъ.

КАРТОНЪ ¹).

Разсказъ изъ старинныхъ временъ о подвигахъ минувшихъ лѣтъ. Ропотъ твоихъ потоковъ, Лора ²), пробуждаетъ память прошлаго. Шумъ твоихъ лѣсовъ, Гормаллеръ, пріятенъ моему уху. Не знаешь-ли ты, Мальвина, утеса, съ его вершиной, покрытой верескомъ? Три старыхъ сосны склоняются съ его откоса, узкая долина зеленѣетъ у его подошвы, тамъ растутъ горные цвѣты и качаютъ свои бѣлыя головки при вѣтрѣ; одиноко растетъ тамъ волчецъ, склоняя свою сѣдую бороду. Два камня, вросшіе въ землю, выставляютъ свои мшистыя головы, горные олени избѣгаютъ этого мѣста, потому что они видятъ стоящаго тамъ туманнаго духа ³). О Мальвина, могучіе покоятся въ узкой долинѣ среди скалъ.

Разсказъ изъ старинныхъ временъ о подвигахъ минувшихъ лѣтъ. Это идетъ изъ страны чужеземцевъ, окруженный своими тысячами? Солнечный лучъ ярко освѣщаетъ ему путь, вѣтеръ родныхъ холмовъ развѣваетъ его волосы, лицо его успокоилось послѣ битвы, онъ тихъ, какъ вечерній лучъ, освѣщающій съ запада изъ-подъ тучи безмолвную долину Коны. Это это, какъ не сынъ Комгала ⁴), король могучихъ дѣлъ? Съ радостью видитъ онъ свои холмы и велитъ пѣть тысячи голосамъ: «Бѣжали вы на своихъ поляхъ, сыны далекой страны ⁵). Король міра сидитъ въ своемъ залѣ и слышитъ бѣгство своего народа. Онъ поднимаетъ свои гордые красные глаза, онъ беретъ мечъ своего отца. Вы бѣжали на своихъ поляхъ, сыны далекой страны».

Таковы были слова бардовъ, когда они пришли въ валы Сельмы. Тысяча факеловъ изъ чужой страны зажглись среди народа ⁶) Пиръ распространился кругомъ, ночь прошла въ радости. «Гдѣ благородный Клессаморъ ⁷)», сказалъ прекрасноволосый Фингалъ, «гдѣ братъ Морны въ часы моей радости? Печально и сумрачно проводитъ онъ дни въ долинѣ, отвѣчающей эхомъ Лоры, но, смотри, онъ спускается съ холма, какъ могучій вонь, видящій товарища въ бурѣ, и потрясаетъ своей блестящей гривой по вѣтру. Благословенна будь душа Клессамора ⁸)! Отчего такъ долго остается онъ вдали отъ Сельмы»? «Вернулся-ли вождь, окруженный славой?» сказалъ Клессаморъ: «такова была слава Кумгала въ битвахъ его юности. Часто проходили мы черезъ Карунъ ⁹) въ землю чужеземцевъ, наши мечи не возвращались, незапятнанные кровью, и не радовались короли міра! Зачѣмъ вспоминаю я времена нашихъ битвъ: въ моихъ волосахъ свѣтится сѣдина, моя рука забыла натягивать лукъ, и легче копье, которое я поднимаю. О еслибъ вернулась ко мнѣ моя радость, вернулась, какъ когда я увидѣлъ дѣву, бѣлогрудую дочь чужеземцевъ Мойну ¹⁰) съ темноголубыми глазами».

«Разскажи», сказалъ могучій Фингалъ, «разскажи о твоихъ юношескихъ дняхъ. Душа Клессамора омрачена горемъ, какъ солнце тучами. Печальны его одинокія мысли на берегахъ ревущей Лоры. Дай намъ услышать о горѣ твоей юности и мракѣ твоихъ дней». — «Это были дни міра», возразилъ великій Клессаморъ. "Я пришелъ на моемъ вздымающемся кораблѣ къ стѣнамъ и башнямъ Кальклуты ¹¹). Вѣтры ревѣли позади моихъ парусовъ и потоки Клуты ¹²) приняли мой черно-грудый корабль.

Три дня я провелъ въ жилищѣ Рейтамира ¹³) и увидѣлъ его дочь, подобную лучу свѣта. Радость раковинъ ходила вокругъ, и престарѣлый герой отдалъ мнѣ прекрасную. Какъ бѣлая пѣна волны была грудь ея, а глава, какъ свѣтящіяся звѣзды, воронова крыла были ея черные волосы, а душа возвышенна и кротка. Велика была ноя любовь въ Мойвѣ, мое сердце трепетало отъ радости. Но пришелъ сынъ чужеземца, вождь, любившій бѣлогрудую Мойну, его могучія слова раздавались въ залѣ, онъ часто полуобнажалъ свой мечъ. «Гдѣ могущественный Комгалъ», сказалъ онъ, «гдѣ неутомимый странникъ по вереску? ¹⁴) Не оттого-ли Клессаморъ такъ смѣлъ, что онъ идетъ къ Кальклутѣ?» — «Моя душа, воинъ», возразилъ я, «горитъ своимъ, собственнымъ огнемъ. Безъ страха стоялъ я среди тысячъ, хотя доблестные мужи были далеко. Чужеземецъ, могучи твои слова, потому что Клессаморъ одинокъ. Но мечъ мой дрожитъ у моего бока и стремится блистать въ моей рукѣ. Не говори больше о Комгалѣ, сынъ „открытой вѣтрамъ“ Клуты». Поднялась его гордая сила. Мы бились, онъ палъ подъ моимъ мечемъ. Берега Клуты слышали его паденіе, тысячи копій блестѣли вокругъ. Я бился, чужеземцы одолѣвали, я погрузился въ потокъ Клуты. Мои бѣлые паруса поднялись надъ волнами, и я поплылъ по темно-голубому морю. Мойна пришла къ берегу, ея красные глаза затемнялись слезами, ея распущенные волосы разлетались по вѣтру, и я слышалъ вдалекѣ ея горестный плачъ. Часто обращалъ я назадъ мой корабль, но вѣтры запада осилили. Никогда съ тѣхъ поръ не видалъ я ни Клуты, ни темнорусой Мойны. Она погибла въ Кальклутѣ, потому что я видѣлъ ед тѣнь. Я узналъ ее, когда она проходила темной ночью вдоль ропчущей Лоры, она была видна, какъ новая луна сквозь сгустившійся туманъ, когда небо сыплетъ на землю свои снѣжные хлопья, а міръ безмолвенъ и мраченъ".

«Пойте, барды», сказалъ могучій Фингалъ, «пойте хвалу несчастной Мойнѣ. Призовите ея духъ вашими пѣснями къ вашимъ холмамъ, чтобы она отдохнула съ прекрасными дѣвами Морвена, этими солнечными лучами минувшихъ лѣтъ, радостью древнихъ героевъ. Я видѣлъ стѣны Кальклуты, но онѣ были разрушены, огонь прошелъ но заламъ, и голосъ народа замолкъ. Потокъ Клуты измѣнилъ свое теченіе при паденіи стѣнъ, волчецъ раскачивалъ тамъ свои одинокія головки и мохъ свистомъ отвѣчалъ вѣтру. Лиса выгладывала изъ оконъ, густая трава, покрывавшая стѣны, волновалась вокругъ ея головы. Опустошено жилище Мойны, безмолвенъ домъ ея отцовъ. Пойте, барды, пѣсню печали въ землѣ чужеземцевъ. Они пали раньше насъ, и когда-нибудь паяемъ и мы. Зачѣмъ строишь ты жилище, сынъ крылатыхъ дней ¹⁵)? Сегодня смотришь ты со своихъ башенъ, но проходитъ нѣсколько лѣтъ и врывается вѣтеръ пустыни, онъ воетъ на опустѣвшемъ дворѣ и свиститъ въ полуразбитомъ щитѣ. Такъ пусть-же врывается вѣтеръ пустыни, мы будемъ славны въ свое время. Битва сохранитъ слѣдъ моей руки, а пѣсня бардовъ — мое имя. Пойте пѣсню, передавайте раковину кругомъ, пусть жилище мое наполнится радостью. Когда погибнешь ты, небесное солнце? Если когда нибудь погибнешь, могучій свѣтъ, если блескъ твой скоротеченъ, какъ слава Фингала, — наша слава переживетъ твои лучи».

Такова была пѣсня Фингала въ дни его радости. Тысячи его бардовъ наклонялись впередъ со своихъ мѣстъ и слушали голосъ короля: онъ звучалъ, какъ музыка арфы при весеннемъ вѣтеркѣ. Прекрасны были твои мысли. Фингалъ! Зачѣмъ нѣтъ у Оссіана твоей мощной души? Но ты стоишь одиноко, отецъ мой! Кто можетъ сравняться съ королемъ Сельмы?

Ночь прошла въ пѣсняхъ; утро вернулось съ радостью. Горы показали свои сѣрыя головы, голубой ликъ океана улыбался. Бѣлыя волны толпились вокругъ отдаленнаго утеса; туманъ медленно поднимался надъ озеромъ. Въ образѣ старика подвигался онъ по безмолвной долинѣ, его члены не шевелились, потому что духъ поддерживалъ его на воздухѣ. Онъ пришелъ къ жилищу Сельмы и разразился кровавымъ ливнемъ.

Одинъ король видѣлъ это, онъ предвидѣлъ смерть народа ¹⁶). Онъ безмолвно прошелъ въ свое жилище и взялъ копье своего отца. Кольчуга звенѣла на его груди; герои собрались кругомъ Фингала, они видѣли битву на его лицѣ, смерть армій на его копьѣ. Тысячи щитовъ сразу повисли на ихъ рукахъ, они обнажили тысячи мечей, все засверкало вокругъ жилища Сельмы, послышался звонъ оружія. Сѣрыя собаки завыли на своихъ мѣстахъ. Ни слова не сказали могучіе вожди. Всѣ замѣтили лицо короля и взялись за копья"Сыны Морвена", началъ король, «теперь не время наполнять раковины. Битва темнѣетъ кругомъ насъ, смерть блуждаетъ по странѣ. Духъ умершаго друга Фингала предупредилъ его о приближеніи врага, сыны чужеземцевъ идутъ по мрачно-волнующемуся морю; знаменіе показало, что съ воды надо ждать мрачной опасности для Морвена. Пусть каждый возьметъ свое высокое копье, пусть подпояшетъ отцовскій мечъ. Пускай темный шлемъ накроетъ голову и кольчуга одѣнетъ своимъ блескомъ грудъ каждаго изъ васъ. Битва приближается, подобно бурѣ; скоро мы услышимъ завыванья смерти». Герой подвигался передъ своимъ войскомъ, какъ туча, предшествующая зубчатой зеленой молніи на ночномъ небѣ, когда моряки предвидятъ бурю. Они стояли въ высокомъ верескѣ Коны и казались лѣсомъ бѣлогрудымъ дѣвамъ, онѣ предвидѣли смерть юношей и со страхомъ озирались на море; бѣлыя волны казались имъ отдаленными парусами, и слезы текли по ихъ щекамъ. Солнце встало надъ моремъ, и мы увидѣли вдали корабли; они налетѣли, какъ морской туманъ, и молодежь высадилась на берегъ. Ихъ вождь былъ окруженъ ими, какъ олень своимъ стадомъ. Его щитъ украшенъ золотомъ. Стройно шелъ король копій, онъ подвигался въ Сельмѣ, его тысячи слѣдовали за нимъ.

«Поди съ пѣснью мира», сказалъ Фингалъ, «поди, Уллинъ, „король мечей“. Скажи ему, что мы могучи въ войнѣ, что духи нашихъ враговъ многочисленны. Но знамениты всѣ пировавшіе въ моихъ валахъ, они показывали оружіе моихъ отцовъ въ чужой странѣ ¹⁷), сыны чужеземцевъ удивлялись и благословляла друзей изъ рода Морвена, такъ какъ имена націи извѣстны далеко. Короли міра дрожатъ среди своего войска».

Уллинъ ушелъ со своими пѣснями. Фингалъ облокотился на свое копье, онъ видѣлъ могучаго врага во всемъ вооруженіи, онъ благословилъ сына чужеземца. «Какъ прекрасенъ ты, сынъ моря», сказалъ король лѣсистаго Морвена, «твой мечъ — лучъ огня у твоего бока, твое копье — сосна, спорящая съ бурями. Измѣняющееся лицо луны не шире твоего щита. Румяно твое лицо, нѣжны кудри твоихъ волосъ, но это дерево можетъ пасть и память о немъ погибнетъ. Дочь чужеземца грустно будетъ смотрѣть на волнующееся море, дѣти скажутъ: „Мы видимъ корабль, можетъ быть, это король Кальклуты“, слезы польются изъ глазъ ихъ матери — всѣ мысли ея о томъ, это покоится въ Морвенѣ».

Таковы были слова короля, когда Уллинъ пришелъ къ могучему Картону, передъ нимъ онъ опустилъ на землю копье, онъ запѣлъ пѣсню міра. "Приди на пиръ Фингала, Картонъ, съ «волнующагося моря», раздѣли пиръ короля или подними копье войны. Духи нашихъ враговъ многочисленны, но знамениты друзья Морвена. Посмотри на это поле, Картонъ, много зеленыхъ холмовъ поднимается на немъ съ мшистыми камнями и свистящей ¹⁸) травой — это все могилы враговъ Фингала, «сынъ волнующагося моря!»

«Говоришь ли ты слабому оружіемъ», сказалъ Картонъ, бардъ «лѣсистаго» Морвена? Развѣ мое лицо блѣдно отъ страха, сынъ мирныхъ пѣсенъ? Почему ты думаешь омрачить мою душу разсказами о тѣхъ, кто палъ? Моя рука окрѣпла въ битвахъ, моя слава извѣстна далеко. Поди къ слабымъ оружіемъ, предложи имъ сдаться Фингалу. Развѣ не видалъ я павшей Кальклуты? И пойду-ли я пировать съ сыномъ Комгала Камгала, сжегшаго залы моихъ отцовъ! Я былъ молодъ и не понималъ причины слезъ дѣвушекъ. Столбы дыма, вздымавшіеся надъ моими стѣнами, нравились моимъ глазамъ. Я часто оглядывался съ удовольствіемъ, когда мои друзья бѣжали вдаль холма. Но когда наступили годы моей юности, я увидѣлъ мохъ на моихъ разрушенныхъ стѣнахъ; съ утра поднимались мои вздохи, съ наступленіемъ ночи начиналъ я проливать слезы. « Неужели я никогда не буду биться», говорилъ я въ душѣ, «съ дѣтьми моихъ враговъ? И я буду биться, о бардъ, я чувствую мощь моей души!»

Его народъ тѣснился вокругъ героя и разомъ поднималъ свои блестящіе мечи. Онъ стоялъ среди нихъ, какъ столбъ огня, слезы навертывались у него на глазахъ, потому что онъ думалъ о разрушенной Кальмутѣ, сосредоточенная гордость ¹⁹) проснулась въ его душѣ, онъ взглянулъ на холмъ, гдѣ наши герои блестѣли въ своемъ орудіи, его копье дрожало въ его рукѣ, наклоняясь впередъ, онъ казалось, угрожалъ королю.

«Неужели», сказалъ себѣ Фингалъ, "пойду я сейчасъ-же на встрѣчу юношѣ? Неужели я прегражу ему путь жизни, прежде чѣмъ онъ заслужитъ славу? Но бардъ тогда могъ-бы сказать, видя могилу Картона: "Фингалъ повелъ свои тысячи въ битву, прежде чѣмъ палъ благородный Картонъ ²⁰). Нѣтъ, бардъ будущихъ временъ, ты не уменьшишь славы Фингала! Мои герои будутъ биться съ юношей, а Фингалъ станетъ смотрѣть на битву. Если онъ побѣдитъ, я устремлюсь въ моей мощи, какъ ревущій потокъ Боны. Кто изъ моихъ вождей хочетъ встрѣтить въ битвѣ сына волнующагося моря? «Многочисленны его герои на берегу и могуче его ясеневое копье».

Катулъ ²¹) поднялся въ своей силѣ, сынъ жгучаго Лармора ²²). Триста юношей сопровождаютъ вождя — племя его родныхъ потоковъ. Слаба сказалась его рука противъ Картона, — онъ палъ, и его герои бѣжали. Конналъ ²³) вернулся къ битвѣ, но онъ сломилъ свое тяжелое копье, онъ остался лежать связанный на полѣ. Картонъ преслѣдовалъ его народъ.

«Клессаморъ», сказалъ король Морвена, «гдѣ копье твоей мощи? Какъ можешь ты смотрѣть на связаннаго Коннала, твоего друга съ потоковъ Лоры? Встань въ блескъ твоей стали, товарищъ храбраго Комгала! Пусть юноша Кальклуты почувствуетъ мощь племени Морвена». Онъ всталъ въ мощи своей стали, потрясая своими сѣдыми кудрями. Онъ укрѣпилъ щитъ на боку и устремился въ своей доблестной гордости.

Картонъ стоялъ на скалѣ, онъ видѣлъ стремившагося героя. Ему понравилась ужасная радость его лица, его сила при старческихъ кудряхъ. «Неужели подниму я это копье», сказалъ онъ, «копье, никогда не настигающее врага дважды ²⁴), или, можетъ быть, словами мира спасу я жизнь воина? Величава его старческая поступь, прекрасенъ конецъ его жизни. Можетъ быть, это мужъ Мойны, отецъ рожденнаго на колесницѣ Картона. Часто слыхалъ я, что онъ живетъ на отвѣчающемъ эхомъ потокѣ Лоры».

Таковы были его слова, когда Клессаморъ пришелъ и поднялъ высоко свое копье. Юноша подставилъ свой щитъ и произнесъ слова мира. «Воинъ „старческихъ кудрей“, развѣ нѣтъ у васъ юношей поднять копье? Развѣ нѣтъ у тебя сына, который укрылъ-бы щитомъ отца отъ руки юноши? Развѣ нѣтъ болѣе любимой твоей жены или плачетъ она надъ могилами твоихъ сыновей? Принадлежишь-ли ты въ роду королей? Какова будетъ слава моего меча, сразившаго тебя?»

«Она будетъ велика, сынъ гордости», возразилъ Клессаморъ. «Я отличался въ бою, но никогда не говорилъ своего имени врагу ²⁵). Сдайся мнѣ, „сынъ волны“. Тогда ты узнаешь, что мечъ мой оставилъ свой слѣдъ на многихъ поляхъ». — "Я никогда не сдавался, «король копій», возразилъ съ благородной гордостью Картонъ, «я также бился въ битвѣ и предвижу свою славу въ будущемъ. Не презирай меня, вождь людей, моя рука и мое копье могучи. Удались къ своимъ друзьямъ и дай сразиться со мной болѣе юному герою». — «Зачѣмъ уязвляешь ты мою душу?» возразилъ Клессаморъ со слезами. — «Рука моя не дрожитъ еще отъ старости, я могу еще поднять мечъ. Неужели побѣгу я на главахъ у Фингала, на глазахъ у того, кого я люблю? Сынъ моря, я никогда не бѣгалъ: вынь свое острое копье!»

Они бились, какъ бурные вѣтры, спорящіе за волну. Картонъ направилъ свое копье мимо цѣли: онъ все еще думалъ, что врагъ былъ мужъ Мойны. Онъ разбилъ сверкающее копье Клессамора и вырвалъ его блестящій мечъ. Но когда Картонъ связывалъ вождя, вождь выхватилъ кинжалъ своихъ отцовъ, онъ замѣтилъ незащищенный бокъ врага и пронзилъ его.

Фингалъ видѣлъ паденіе Клессамора, онъ пошелъ въ звенящей стали, войско оставалось безмолвно въ присутствіи короля, воины обратили на него взоры. Онъ приближался, какъ внезапный шумъ бури, предшествующій вѣтру; охотникъ, заслышавши его въ долинѣ, скрывается въ пещерѣ утеса. Картонъ оставался на мѣстѣ: кровь струилась изъ его бока. Онъ видѣлъ приближавшагося короля, его надежды на славу возродились, но блѣдны были его щеки, его волосы выбились изъ подъ сдвинутаго шлема; силы покинули Картона, но душа его была тверда. Фингалъ увидалъ кровь героя и удержалъ свое поднятое копье. «Сдайся, король мечей», сказалъ сынъ Комгала: «я вижу твою кровь. Ты былъ могучъ въ битвѣ, и твоя слава никогда не затмится». — «Ты-ли это столь славный король?» возразилъ рожденный на колесницѣ Картонъ. «Ты ли это, лучъ смерти, устрашающій королей міра? Но нужно ли спрашивать Картону: вѣдь онъ подобенъ потоку своихъ холмовъ, силенъ, какъ теченіе рѣки, быстръ, какъ орелъ неба! О, еслибы я бился съ королемъ, моя слава была-бы велика въ пѣснѣ, и охотникъ, видя мою могилу, сказалъ-бы: „онъ бился съ могучимъ Фингаломъ“. Но Картонъ умретъ неизвѣстнымъ: онъ растратилъ свои силы на слабыхъ».

«Но ты не умрешь неизвѣстнымъ», возразилъ король лѣсистаго Морвена: "мои барды многочисленны, Картонъ, — ихъ пѣсни дойдутъ до будущихъ временъ. Дѣти грядущихъ лѣтъ услышатъ о славѣ Картона, сидя вокругъ горящаго дуба и проводя ночь въ пѣсняхъ старины. Охотникъ, сидя въ верескѣ, услышитъ ревъ вѣтра и, поднявъ глаза, увидитъ скалу, на которой палъ Картонъ; онъ обратится къ своему сыну и укажетъ ему мѣсто, гдѣ бились могучіе. «Здѣсь король Кальклуты сражался, какъ сила тысячи потоковъ!»

Радость освѣтила лицо Картона, онъ поднялъ свои отяжелѣвшіе глава. Онъ отдалъ Фингалу свой мечъ, чтобы тотъ повѣсилъ его въ своемъ залѣ, чтобы память короля Кальклуты могла жить въ Морвенѣ. Битва замолкла въ полѣ, бардъ запѣлъ пѣсню мира. Вожди собрались вокругъ умирающаго Картона, они вздыхая слушали его слова. Молча опирались они на свои копья, пока говорилъ герой Кальклуты. Его волосы вздыхали ²⁶) по вѣтру, его голосъ былъ печаленъ и тихъ.

«Король Морвена», сказалъ Картонъ, «я палъ на половинѣ моего жизненнаго пути. Чужеземная могила приметъ въ юности послѣдняго изъ рода Ретамира. Мракъ одѣнетъ Кальклуту, тѣни горя — Кромлу. Воздвигни мнѣ память на берегахъ Лоры, гдѣ жили мои отцы. Можетъ быть, мужъ Мойны будетъ оплакивать своего павшаго Картона». Эти слова достигли сердца Клессамора: онъ молча упалъ на своего сына. Войско темнѣло ²⁷) вокругъ, ни одного голоса не слышалось въ долинѣ. Наступила ночь, луна съ востока смотрѣла на печальное поле. Но они стояли неподвижно, какъ безмолвный лѣсъ, поднимающій свою главу на Гормалѣ, когда громкіе вѣтры затихли и мрачная осень спустилась на равнину.

Три дня плавали они надъ Картономъ, на четвертый умеръ его отецъ. Они лежатъ въ узкой долинѣ среди скалъ, туманный духъ охраняетъ ихъ могилу. Тамъ часто видна милая Мойна, когда солнечные лучи ударяютъ въ скалу и все кругомъ въ тѣни. Тамъ видна она, Мальвина! Но не похожа она на дочерей холмовъ, ея одежда изъ чужой земли и она всегда одинока.

Фингалъ горевалъ о Картонѣ и, когда вернулась темная осень, онъ приказалъ своимъ бардамъ назначить день ²⁸), и часто назначали они дни и пѣли хвалу герою.

«Кто такой мрачный приближается съ ревущаго океана, подобно темнымъ тучамъ осени? Смерть дрожитъ въ его рукѣ, его глаза — пылающее пламя. Кто бушуетъ вдоль вереска ²⁹) темной Лоры? Кто, какъ не Картонъ, „король мечей“. Люди падаютъ! Смотри, какъ онъ идетъ, какъ злой духъ Морвена. Но здѣсь лежитъ прекрасный дубъ, повергнутый внезапнымъ вѣтромъ. Когда возстанешь ты, радость Кальклуты? Когда возстанешь ты, Картонъ? Кто такой мрачный приближается съ ревущаго океана, подобно темнымъ тучамъ осени?» Таковы были слова бардовъ въ дни ихъ печали. Оссіанъ часто присоединялъ свой голосъ и помогалъ ихъ пѣснѣ. Въ душѣ моей была печаль о Картонѣ: онъ палъ въ дни своей юности. А ты, Клессаморъ, гдѣ пребываешь ты въ вѣтрѣ? Забылъ-ли юноша свою рану? Летаетъ-ли онъ вмѣстѣ съ тобой на облакахъ? Я чувствую солнце, Мальвина, дай мнѣ уснуть. Можетъ быть, они являются мнѣ во снѣ; мнѣ кажется, я слышу ихъ слабый голосъ. Небесные лучи любятъ освѣщать могилу Картона. Я чувствую тепло вокругъ меня.

А ты, солнце, катящееся по небу, круглое, какъ щитъ моихъ отцовъ! Откуда твои лучи, о солнце, откуда твой вѣчный свѣтъ? Ты выходишь въ своей ужасающей красѣ, даже звѣзды прячутся на небѣ, холодная и печальная луна тонетъ въ волнахъ на западѣ. Но и ты само подвигаешься одиноко: кто могъ-бы сопутствовать тебѣ на твоемъ пути? Дубы, растущіе на горахъ, погибаютъ, сами горы разрушаются съ годами, океанъ наступаетъ и отступаетъ, сама луна скрывается съ неба, но ты остаешься неизмѣнно, ликуя на своемъ сіяющемъ пути. Когда міръ темнѣетъ отъ бури, когда громъ гремитъ и летаетъ молнія, ты смотришь во всей красѣ изъ-за облаковъ и смѣешься надъ бурей. Но тщетно сіяешь ты для Оссіана: онъ не можетъ видѣть больше твоихъ лучей, не знаетъ, струятся-ли твои желтые волосы ³⁰) по восточнымъ облавамъ или дрожишь ты у входа запада. Но, можетъ быть, ты, какъ и я временно, и ты будешь имѣть конецъ и будешь покоиться въ облавахъ, не внемля голосу утра. Радуйся теперь, солнце, въ силѣ твоей юности! Старость мрачна и непріятна, она подобна дрожащимъ лучамъ луны, свѣтящимся изъ-за разорванныхъ облаковъ, когда туманъ покрываетъ холмы, а сѣверный вѣтеръ гуляетъ въ долинѣ и путникъ возвращается съ поддороги.

¹) Carthon — ропотъ волны.

²) Lora — гора на сѣверѣ Ирландіи, близъ озера Леди Аитріумъ, названная теперь Дон-Лора, т. е. Гора Лоры.

³) Есть до сихъ поръ повѣрье, что олени видятъ духовъ и привидѣній.

⁴) Comhal, т. о. Комгалъ, отецъ Фингала, согласно историческимъ даннымъ (см. предисловіе). По ирландскимъ преданіяхъ, онъ-же Кумгалъ.

⁵) Фингалъ ходилъ сражаться съ римлянами на берегъ Коны; существуетъ масса разсказовъ объ этомъ сраженіи въ ирландскихъ преданіяхъ (Book of Leinster, b. 120).

⁶) Факелы были заимствованы у римлянъ.

⁷) Clessamor — clessamh-mor, т. е. великіе подвиги.

⁸) Выраженіе, часто встрѣчающееся у Макферсона.

⁹) Carun — пограничная линіи съ римлянами въ Шотландіи.

¹⁰) Moina. Мы находимъ въ преданіяхъ Ирландіи, Шотландіи и острововъ подобное имя и у мужчинъ, и у женщинъ; что оно означаетъ, трудно сказать.

¹¹) Balclntha, т. е. городъ Clude, вѣроятно, Alduth.

¹²) Clutha или Cluth — гаэльское имя рѣки Clade, что означаетъ «окружающая»; вѣроятно, она такъ названа, благодаря своему извилистому теченію. Отъ Clutha произошло латинское названіе Glotta.

¹³) Beuthamir.

¹⁴) Въ первомъ изданіи Макферсона прибавлено слово in Senta — «restless Wanderer in Scuta», т. e. Scoti, вѣроятно.

¹⁵) Гомеровскій эпитетъ.

¹⁶) Друидическій даръ, переданный бардакъ по преданію, что указываетъ, что и Фингалъ былъ бардъ, какъ его сынъ Оссіанъ.

¹⁷) Обычай мѣняться оружіемъ существовалъ у всѣхъ германскихъ и кельтскихъ племенъ.

¹⁸) Оригинальный эпитетъ, встрѣчающійся только въ ирландскихъ пѣсняхъ.

¹⁹) The crowded pride of bis soul arose.

²⁰) Fingal took his thousands to battle, before the noble Carthon feile, coвершенно безсмысленная фраза.

²¹) Cathal — Cath’hu’il, т. e. глава битвы.

²²) Larmor.

²³) Connal изъ преданій Кухулинова цикла.

²⁴) Можетъ быть понятно двоякимъ образомъ: 1) не требуется никогда ударять два раза врага, потому что онъ убитъ съ перваго раза; 2) не слѣдуетъ ударять два раза — второй ударъ спасаетъ отъ перваго, какъ въ повѣрьяхъ многихъ народовъ и кельтовъ, между прочимъ (См. «Кельтскія повѣсти» въ Журн. Мин. Народн. Просв., за декабрь 1889 г.).

²⁵) Обыкновенный мотивъ.

²⁶) His hair aighed in the wind.

²⁷) The host stood darkend around.

²⁸) He commаnded bis bards to mark the day when abadowy antumn returned, T. e. справлять тризну по героѣ осенью; но что означаетъ «oftin did chey mark the day» — не совсѣмъ понятно.

²⁹) Who roarg along dark Lora’а hearth.

³⁰) Т. е. желтые или золотые утренніе лучи солнца.

ВОЙНА КАРОСА. ПРЕДИСЛОВІЕ.

Въ шотландскомъ сборникѣ Гуильда есть нѣсколько пѣсенъ, относящихся къ борьбѣ шотландскихъ трибъ съ римлянами у знаменитой стѣны, построенной Агриколой противъ сѣверныхъ варваровъ въ югу отъ залива Фортъ.

Приведенная здѣсь поэма Оссіана Макферсона несомнѣнно относится въ подобнымъ пѣснямъ, хотя и не похожа на нихъ ни по стилю, ни по содержанію. Единственное сходство состоитъ въ описаніи битвы: римляне находятся за стѣной, шотландцы выманиваютъ ихъ въ открытое поле и здѣсь разбиваютъ ихъ, и даже выведенные римскіе всадники, обыкновенно непобѣдимые, на этотъ разъ, у Макферсона, побѣждены Оскаромъ, хотя послѣдній такъ-же, какъ и Оссіанъ — являются какими-то эпизодическими героями, притянутыми сюда какъ-то не кстати, что замѣтно и при поверхностномъ чтеніи. Безъ всякаго смысла притянутъ сюда и конецъ эпизода, разсказаннаго въ поэмѣ «Комала». Д-ръ Освальдъ (въ Archiv fhr das Studium der neuren Sprachen за 79 г., если не ошибаюсь, въ 3 Heft) считаетъ эту разбросанность доказательствомъ подлинности пѣсни: Оссіанъ въ старческой болтовнѣ нанизываетъ одно воспоминаніе за другимъ, не заботясь о послѣдовательности. По моему же мнѣнію, это просто два обломка пѣсенъ, записанные отдѣльно и сцѣпленные Макферсономъ совершенно произвольно. Даже стиль обѣихъ частей разнится одинъ отъ другого при внимательномъ чтеніи: эпизодъ Комалы имѣетъ тотъ-же полукадансъ, который отличаетъ большинство Макферсоновскихъ поэмъ, — чередованіе длинной и короткой фразы. Разсказъ о пограничной схваткѣ, напротивъ, не имѣетъ ни малѣйшаго каданса. Эпитеты и картины эпизода ничѣмъ не рознятся отъ эпитетовъ и картинъ первой группы Макферсоновскихъ поэмъ, разсказъ-же сохраняетъ нѣсколько чисто-эпическихъ выраженій и отражаетъ оригинальныя миѳическія подробности: о совѣщаніяхъ въ пещерахъ духовъ умершихъ, объ ихъ, такъ сказать, застольныхъ бесѣдахъ и проч. Поэтому я склоняюсь къ мысли, что приведенная здѣсь поэма «Война Кароса» принадлежитъ въ локальнымъ шотландскимъ преданіямъ, за исключеніемъ эпизода о Комалѣ, но, къ сожалѣнію, испорчена Макферсоновскими вставками.

ВОЙНА КАРОСА ¹).

Принеси, дочь Тоскара, принеси арфу! Свѣтъ пѣсни со тать въ душу Оссіана, она подобна полю, когда мракъ покрываетъ окружающее, и тѣни постепенно распространяются по долинѣ, озаренной солнцемъ. Я вижу моего сына, Мальвина, близъ мшистаго холма Ероны. Но это туманъ пустыни, окрашенный послѣднимъ лучомъ запада! Мнѣ милъ туманъ, принимающій образъ Оскара. Оставьте его въ покоѣ, вы, вѣтры, ревущіе на сторонѣ Ардвена. Это подходитъ къ моему сыну съ пѣсней? Палка въ его рукѣ и сѣдые волосы развѣваются по вѣтру. Несомнѣнно, радость освѣщаетъ его лицо; онъ, часто оглядываясь ²), смотритъ на Кароса. Это Рино «пѣсенъ», отправившійся взглянуть на врага. «Что дѣлаетъ Каросъ, король кораблей?» говоритъ сынъ теперь несчастнаго Оссіана: " "расправляетъ-ли крылья своей гордости ³) бардъ «былыхъ временъ?» — «Онъ расправляетъ ихъ», возразилъ бардъ, «позади защищающей его стѣны ⁴). Со страховъ смотритъ онъ изъ-за камня. Онъ видитъ тебя ужаснаго, какъ духа ночи, го вящаго волны на встрѣчу его кораблямъ».

«Иди ты, первый изъ моихъ бардовъ», говоритъ Оскаръ, «возьми копье Фингала, укрѣпи факелъ на его концѣ и размахивай имъ по вѣтру. Пригласи Кароса въ пѣснѣ подвигаться впередъ и покинуть катящіяся волны, скажи ему, что я жажду битвы, что моему луку прискучила охота Коны. Скажи ему, что могучихъ здѣсь нѣтъ и что моя рука молода».

Онъ пошелъ со звуками пѣсенъ. Оскаръ напрягъ свой голосъ, онъ достигъ до его героевъ на Ардвенѣ, какъ гулъ пещеры, когда море Тогормы катится передъ нею и деревья ея встрѣчаютъ ревущій вѣтеръ. Они окружаютъ моего сына, какъ потоки холмовъ, когда послѣ ливня они несутся въ гордой стремительности. Рино пришелъ въ могучему Каросу, онъ ударилъ своимъ горящимъ копьемъ. «Иди биться съ Оскаромъ, ты, пребывающій на ревущихъ волнахъ! Фингалъ далеко, онъ слушаетъ пѣсни бардовъ въ Морвенѣ: вѣтеръ его валъ играетъ его волосами, его ужасный мечъ у его бока, его щитъ, какъ заходящая луна. Иди биться съ Оскаромъ, герой одинокъ».

Онъ не пошелъ черезъ потокъ Карунъ ⁵). Бардъ вернулся съ пѣснями. Сѣрая ночь сгущается на Бронѣ, пиръ раковинъ приготовленъ. Сто дубовъ горятъ на вѣтру и освѣщаютъ верескъ, вдали въ отраженныхъ лучахъ виднѣются туманные облики мелькающихъ духовъ Ардвена. Комала ⁶) едва виднѣлась на своемъ метеорѣ, Хидалланъ ⁷) сумраченъ и туманенъ, какъ луна, тонущая въ ночной мглѣ.

«Почему ты печаленъ?» спросилъ Рино, одинъ только видѣвшій вождя. «Развѣ ты не получилъ еще своей хвалы? Пѣсни Оссіана раздавались, и твой дуть сіялъ въ вѣтрѣ, когда ты наклонялся съ своего облака, слушая пѣсню барда Морвена». «Развѣ глава твои видятъ вождя въ туманномъ метеорѣ ночи?» спросилъ Оскаръ. «Скажи, Рино, скажи, какъ палъ Хидалланъ, знаменитый въ дни нашихъ отцовъ? Его имя извѣстно на утесахъ Каны. Я часто видѣлъ потоки его холмовъ».

«Фингалъ», возразилъ бардъ, "прогналъ Хидаллана изъ своихъ битвъ. Душа короля была печальна по Комалѣ, и глаза его не могли видѣть вождя. Одинокъ и печаленъ шелъ онъ по вереску медленно и беззвучно. Его оружіе висѣло въ безпорядкѣ у его бока, его волосы спустились на лобъ, слезы были въ опущенныхъ глазахъ и полуподавленные вздохи поднимали его грудь. Три дня бродилъ онъ, пока не пришелъ къ жилищу Ламора ⁸), къ поросшему мохомъ жилищу своихъ отцовъ у потока Кальвы ⁹). Ламоръ сидѣлъ тамъ одиноко подъ деревомъ, потому что онъ послалъ на войну Хидаллана со всѣмъ своимъ народомъ. Потокъ журчалъ у его ногъ, его сѣдая голова опустилась на посохъ, слѣпы его старческіе глаза. Онъ напѣвалъ пѣсню былыхъ временъ. Шумъ шаговъ Хидаллана дошелъ до его слуха, онъ узналъ походку сына.

"Сынъ-ли Ламора вернулся иль это только звукъ его духа? Палъ-ли ты на берегахъ Каруна, сынъ престарѣлаго Ламора, «или я слышу звукъ шаговъ Хидаллана, тогда какъ могучіе на войнѣ? Гдѣ мои люди, Хидалланъ, привыкшіе возвращаться съ веселымъ звукомъ щитовъ, или они пали на берегахъ Каруна?» — «Нѣтъ», отвѣчалъ вздыхающій юноша, «люди Ламора живы, они прославились въ битвѣ, отецъ, но погибла слава Хидаллана. Я долженъ одиноко Сидѣть на берегахъ Кальвы, когда раздается громъ битвы».

«Но отцы твои никогда не сидѣли одиноко!» возразилъ гордо поднявшійся Ламоръ. «Они никогда не сидѣли одиноко на берегахъ Кальвы, когда раздавался громъ битвы. Видишь-ли ты эту могилу? — мои глаза не различаютъ ея — здѣсь покоится благородные Гармалонъ ¹⁰), никогда не бѣжавшій съ битвы. „Приди ты, знаменитый въ битвѣ“, звалъ онъ меня, „приди въ могилу твоихъ отцовъ“. Какъ я могу быть знаменитымъ, Гармалонъ, когда мой сынъ бѣжалъ съ битвы!»

«Король бурной Кальвы», сказалъ Хидалланъ со вздохомъ, «зачѣмъ терзаешь ты мою душу? Ламоръ, я никогда не бѣжалъ: Фингалъ горевалъ по Комалѣ и онъ изгналъ изъ своего войска Хидаллана» ¹¹). «Ступай къ сѣдымъ потокамъ твоей родины», сказалъ онъ, «погибай, какъ обнаженный дубъ, повергнутый бурей надъ Кальвой, которому, никогда уже не зеленѣть». «Неужели долженъ я слушать», возразилъ Ламоръ, «одинокіе шаги Хидаллана? Неужели будетъ сидѣть онъ надъ моими сѣдыми потоками, когда тысячи прославляются въ битвѣ? Лукъ благороднаго Гармалона, призови въ себѣ Ламора: его глаза темны, его душа печальна, его сынъ потерялъ свою славу!»

« Гдѣ искать мнѣ славы, чтобы обрадовать душу Ламора?» сказалъ юноша. «Откуда вернусь знаменитымъ, такъ что звукъ моего оружія станетъ пріятенъ его уху? Если я пойду на охоту оленей, мое имя не будетъ извѣстно, Ламоръ не погладитъ своей рукой моихъ собакъ, радуясь моему возвращенію съ холма. Онъ не станетъ разспрашивать меня о своихъ горахъ или о темно-бурыхъ оленяхъ своихъ пустынь». «Я долженъ пасть», сказалъ Ламоръ, «подобно обнаженному дубу, росшему на скалѣ и поверженному бурей. Мой духъ будетъ являться на холмахъ, печалясь о юномъ Хидалланѣ. Зачѣмъ не поднимаетесь вы, туманы, и не скрываете его отъ моихъ взоровъ? Мой сынъ, поди въ жилище Ламора, тамъ виситъ оружіе нашихъ отцовъ. Принеси мечъ Гармалона, онъ поднималъ его на врага».

Онъ пошелъ и принесъ мечъ Съ блестящими ремнями, онъ подалъ его своему отцу. Сѣдовласый герой попробовалъ своей рукой его остріе. «Мой сынъ, сведи меня на могилу Гармалона; она воздвигнута у этого звучнаго дерева, длинной травой обросла она, и я слышу ея свистъ. Маленькій ручеекъ журчитъ близъ нея и шлетъ свои воды въ Кальву. Такъ оставь меня отдохнуть. Полдень, солнце освѣщаетъ наше поле».

«Онъ отвелъ его на могилу Гармалона. Ламоръ пронзилъ тамъ своего сына. Они спятъ вмѣстѣ. Ихъ древнее жилище разрушилось, духи являются тамъ въ полдень, когда долина безмолвна. Люди избѣгаютъ мѣста смерти Ламора».

"Печаленъ твой разсказъ, сынъ «былыхъ временъ», сказалъ Оскаръ: — «моя душа горюетъ о Хидалланѣ — онъ палъ въ дни своей юности, онъ летаетъ на вѣтрахъ пустыни и носится по отдаленнымъ странамъ. Сыны звучнаго Морвена, подойдите ближе въ врагамъ Фингала, проведите ночь въ пѣсняхъ, но наблюдайте за силами Кароса! Оскаръ пойдетъ къ людямъ былыхъ временъ, къ тѣнямъ безмолвнаго Ардвена; тамъ сидятъ его отцы на темныхъ облавахъ и смотрятъ на будущія битвы ¹²). И ты тамъ, Хидаляанъ, какъ полуугасшій метеоръ! Покажись мнѣ во мракѣ ночи, вождь вѣтренной Кальвы!» Герои пошли съ пѣснями. Оскаръ молча взошелъ на холмъ. Метеоры ночи летали передъ нимъ по вереску, отдаленные потоки слабо шумѣли, порывистый вѣтеръ проносился по листьямъ старыхъ дубовъ, неполная луна садилась, туманная и красная, за холмомъ. Слабые голоса доносились по вереску; Оскаръ поднялъ свой мечъ.

«Придите», говорилъ герой, «вы, духи моихъ отцовъ, придите сражаться противъ королей міра ¹³)! Разскажите мнѣ о предстоящихъ битвахъ и о вашихъ тайныхъ бесѣдахъ въ пещерахъ, когда вы сходитесь вмѣстѣ и смотрите за своихъ сыновей на поляхъ храбрыхъ». Тренморъ пришелъ съ своего холма на зовъ своего могучаго сына. Туча, какъ вонь чужеземца, несла его воздушное тѣло, его одежда изъ тумана Лоно, приносящаго смерть народамъ, его мечъ — зеленый, полупотухшій метеоръ, его лицо безформенно и мрачно. Онъ трижды вздыхаетъ по героѣ, трижды вѣтры ночи воютъ кругомъ. Многочисленны были его слова къ Оскару, но они только на половину долетали до нашихъ ушей, они терялись во нравѣ, какъ сказанія былыхъ временъ, пока не прольется на нихъ свѣтъ пѣсни ¹⁴). Онъ медленно исчезъ, какъ таетъ туманъ на освѣщенномъ солнцемъ холмѣ. Съ этого времени, дочь Тоскара, сынъ мой сталъ печаленъ. Онъ предвидѣлъ гибель своего племени. По временамъ онъ былъ задумчивъ и мраченъ, какъ солнце, скрытое тучей, которое, однако же, опять выглянетъ изъ мрака и освѣтитъ зеленые холмы Коны.

Оскаръ провелъ ночь посреди своихъ отцовъ. Сѣрое утро встрѣтило его на берегахъ Каруна. Зеленая долина окружаетъ могилу, воздвигнутую въ древнія времена. Небольшіе холмы возвышаются въ отдаленіи и предоставляютъ вѣтру свои старыя деревья. Воины Кароса сидѣли тамъ, потому что они перешли потовъ. При блѣдномъ свѣтѣ утра они казались пнями старыхъ сосенъ. Оскаръ стоялъ на могилѣ и трижды возвышалъ свой ужасный голосъ, скалистые холмы отвѣчали эхомъ, робкіе олени убѣгали и дрожащіе духи смерти летали, вскрикивая на своихъ тучахъ. Такъ ужасенъ былъ голосъ моего сына, когда онъ сзывалъ своихъ друзей.

Тысяча копій поднялась вокругъ, поднялся народъ Кароса. Къ чему, дочь Тоскара, къ чему эти слезы? Сынъ мой смѣлъ, хотя и одинокъ. Онъ, какъ небесная стрѣла ¹⁵): люди падали куда-бы онъ ни направился. Рука его протянута съ облаковъ, воздушный-же обливъ его невидимъ, но народъ умираетъ въ долинѣ. Мой сынъ видѣлъ приближеніе врага, онъ стоялъ безмолвенъ и мраченъ во всей своей силѣ. «Неужели я одинъ», говорилъ Оскаръ, «среди тысячи враговъ? Много копій здѣсь, много мрачно устремленныхъ глазъ. Не бѣжать-ли мнѣ на Ардвенъ? Но развѣ отцы мои бѣжали когда-нибудь? Ихъ оружіе оставило слѣды въ тысячѣ битвъ. Оскаръ будетъ столь-же знаменитъ. Придите вы, туманные духи моихъ отцовъ, и взгляните на мои подвиги въ битвѣ. Я могу пасть, но-я буду славенъ, какъ родъ звучнаго Морвена!» Онъ стоялъ, упираясь на мѣстѣ ¹⁶), какъ потокъ въ узкой долинѣ. Битва началась, но они пали — мечъ Оскара былъ въ крови.

Его народъ на Кронѣ услышалъ шумъ, они пришли, какъ сотни потоковъ. Воины Кароса бѣжали, Оскаръ остался, какъ скала, покинутая отступающимъ моремъ. Тогда Каросъ повелъ свои мрачныя, свои необъятныя силы, повелъ всѣхъ своихъ всадниковъ; маленькіе потоки засыпались при ихъ бѣгѣ, земля гудѣла вокругъ. Битва распространилась отъ крыла къ крылу; десять тысячъ мечей сразу блестѣли въ небѣ. Но къ чему пѣть Оссіану о битвахъ? Никогда больше моя сталь не заблеститъ въ сраженіи. Со скорбью вспоминаю я дни моей юности, когда я чувствую слабость моей' руки. Счастливы тѣ, кто палъ въ своей юности, въ полной своей славѣ: они не видали могилъ своихъ друзей и не пытались тщетно натянуть свои могучіе луки. Счастливъ ты, Оскаръ, среди своихъ бурныхъ вѣтровъ, часто посѣщаешь ты поля своей славы, гдѣ Каросъ бѣжалъ отъ твоего поднятаго меча.

Мракъ сходитъ на мою душу. О, прекрасная дочь Тоскара! я не вижу ни тѣни моего сына на Карунѣ, ни образа Оскара на Бронѣ. Его унесъ поднявшійся вѣтеръ, сердце его отца печально. Но веди меня, Мальвина, къ звуку моихъ лѣсовъ, въ реву моихъ горныхъ потоковъ, дай мнѣ слушать звуки охоты на Бонѣ, дай мнѣ думать о дняхъ минувшихъ лѣтъ, и арфу принеси мнѣ, о дѣва, чтобы я могъ играть на ней, когда душа моя просвѣтлѣетъ. Будь близь меня и выучи пѣсню, пусть будущія времена услышатъ обо мнѣ; тогда сыны слабыхъ возвысятъ свой голосъ на Конѣ и скажутъ, взглянувъ на скалы: здѣсь жилъ Оссіанъ. Они будутъ удивляться вождямъ старины, не существующему больше роду, межъ тѣмъ какъ мы, Мальвина, будемъ носиться на нашихъ облавахъ, на крыльяхъ ревущихъ вѣтровъ. Иногда наши голоса будутъ слышаться въ пустынѣ, и вѣтеръ разнесетъ нашу пѣсню по скаламъ.

¹) Caros — должно быть Carausius, разрушившій римскую стѣну Агриколы въ Шотландіи.

²) He often looks back to Caros — не соотвѣтствуетъ картинѣ: онъ идетъ впередъ къ Каросу, а не оглядывается назадъ.

³) Камбелъ думаетъ, что здѣсь дѣло идетъ о римскомъ орлѣ, а не простая метафора, встрѣчающаяся часто у Макферсона.

⁴) Позади извѣстной стѣны, выстроенной римлянами въ защиту отъ нападенія варваровъ.

⁵) Carun — пограничная рѣка съ римскими владѣніями въ Шотландіи.

⁶) ⁷) Comala, Hidallan — герои неоконченной пѣсни подъ заглавіемъ «Соmala», приведенной выше.

⁸) Lаmor.

⁹) Balva — ручеекъ въ прекрасной сказочной долинѣ Glentivar, подобной странамъ съ молочными рѣками и кисельными берегами, о какихъ разсказывается въ нашихъ сказкахъ.

¹⁰) Germаllon.

¹¹) Изгнаніе изъ войска была высшая мѣра наказанія во времена феніевъ въ Ирландіи.

¹²) Въ нѣкоторыхъ изданіяхъ сказано: предвидятъ (foresaw), но въ имѣющемся у меня — behold the futur war, т. e. смотреть на будущія битвы, довольно неудачное выраженіе.

¹³) Такъ называли римлянъ.

¹⁴) Выраженіе, часто встрѣчающееся въ сказаніяхъ, приписываемыхъ бардамъ.

¹⁵) Эпическое понятіе молніи.

¹⁶) He stood growing in his place, live a flood in a narrow vale — трудно перевести эту фразу иначе, между тѣмъ переводъ этотъ все-таки не совсѣмъ передаетъ выраженіе подлинника.

КОНЛАТЪ И КУТОНА ПРЕДИСЛОВІЕ.

Эта поэма представляетъ остатокъ какой-нибудь древней хоровой пѣсни, которую Макферсонъ записалъ такъ, какъ она сохранилась въ устахъ народа, въ довольно безе мысленныхъ обрывкахъ. При переводѣ ея на англійскій языкъ онъ, вѣроятно, старался придать ей смыслъ и санъ сочинилъ нѣкоторыя поясняющія мѣста и этимъ еще болѣе испортилъ дѣло. Въ такомъ видѣ поэма представляетъ какой-то безсмысленный лирическій стонъ. Макферсонъ самъ это почувствовалъ и въ пространномъ предисловіи снабдилъ ея героевъ запутанной генеалогіей, при чемъ разсказалъ цѣлую романическую исторію о томъ, какъ Тоскаръ отплатилъ Конлату за гостепріимство вѣроломнымъ похищеніемъ его невѣсты и убійствомъ его самого, затѣмъ сообщилъ такія подробности о погребеніи Конлата и Кутоны, на которыя даже не существуетъ ни малѣйшаго намека въ пѣснѣ, напр., — что Фингалъ самъ хоронилъ ихъ, забывъ послать барда для прославленія погребаемыхъ, вслѣдствіе чего души ихъ принуждены бродить, не успокоившись, во дворцѣ Лоды.

Стиль поэмы искусственный и совсѣмъ не характерный даже для Макферсона.

Конлатъ ¹) и Кутона ²).

Не доносится-ли до Оссіана голосъ или это отзвукъ миновавшихъ дней? Часто воспоминанія прошлыхъ временъ, какъ вечернее солнце, посѣщаютъ Ною душу; возобновился шумъ охоты, мысленно я поднимаю копье. Но Оссіанъ слышалъ голосъ, — кто ты, сынъ ночи? Дѣти слабаго заснули. Полночный вѣтеръ дуетъ въ моемъ жилищѣ; можетъ быть, это щитъ Фингала эхомъ отвѣчаетъ вѣтру? — Онъ виситъ въ жилищѣ Оссіана, Иногда трогаетъ онъ его своими руками. Да, я слышу тебя, мой другъ; долго мой голосъ не раздавался въ моихъ ушахъ; что приноситъ тебя въ твоемъ облакѣ къ Оссіану, «сынъ щедраго Морни»? Кругомъ-ли тебя друзья старца? Гдѣ Оскаръ, сынъ славы? Онъ часто былъ около тебя, о Конлатъ, когда слышались звуки битвы.

Духъ Конлата.

Спишь-ли, сладкій голосъ Коны, среди звучащаго эхомъ жилища? Спитъ-ли Оссіанъ въ своей пещерѣ, а его друзья остаются безъ прославленія. Море волнуется вокругъ мрачной У-тоны ³); наши могилы не видны на нашемъ островѣ. Какъ долго наша слава не будетъ извѣстна, сынъ звучной Сельмы?

Оссіанъ.

О, если-бы мои глаза могли видѣть тебя! Ты сидишь туманный на твоемъ облакѣ; не похожъ-ли ты на туманъ Ланы, полу-угасшій метеоръ огня? Изъ чего сдѣланы полы твоей одежды? изъ чего твой воздушный лукъ? Онъ несется На своемъ вихрѣ, какъ тѣнь странствующей тучи. Приди къ своей стѣнѣ, арфа, дай мнѣ услышать твои звуки, пусть свѣтъ Памяти польется на У-тону, пусть я увижу опятъ моихъ друзей. И Оссіанъ видитъ своихъ друзей на темно-голубомъ островѣ; ему является пещера Тоны съ своими мшистыми утесами и склоненными деревьями; потокъ реветъ у ея входа, Тоскаръ склоняется надъ его теченіемъ, печальный Феркутъ ⁴) рядомъ съ нимъ, Кутона сидитъ въ отдаленія и плачетъ. Или меня обманываетъ вѣтеръ волнъ, или я слышу ихъ разговоръ.

Тоскаръ.

Ночь была бурная. Стонущіе дубы скатились съ своихъ холмовъ, море мрачно вздувалось отъ вѣтра, ревущія волны лѣзли на наши скалы, часто сверкала молнія и освѣщала спаленный папоротникъ. Феркутъ, я видѣлъ духа, возмутившаго ночь; безмолвно онъ стоялъ на берегу, его туманная одежда развѣвалась отъ вѣтра, я могъ видѣть его слезы, онъ казался старымъ, полнымъ думъ человѣкомъ.

Феркутъ.

Это былъ твой отецъ, Тоскаръ; онъ предвидитъ нѣсколько смертей въ его родѣ: таково было его появленіе на Кромлѣ передъ паденіемъ великаго ⁵) Ма-роннана. Эринъ «травянистыхъ холмовъ», какъ милы твои долины, безмолвіе вбливи твоихъ голубыхъ потоковъ, солнце на твоихъ поляхъ. Нѣженъ звукъ арфъ Селама, пріятенъ крикъ охотниковъ на Кромлѣ. Но мы теперь въ мрачномъ У-тонѣ, окруженномъ бурей; валы поднимаютъ свои бѣлыя головы надъ скалами, мы дрожимъ среди ночи.

Тоскаръ.

Куда отлетѣла твоя воинственная душа. Феркутъ, съ престарѣлыми кудрями? Я видѣлъ тебя, непоколебимаго въ опасности, когда глава твои сіяли радостью въ битвѣ. Куда отлетѣла твоя воинственная душа? Наши отцы никогда не боялись. Иди, взгляни на успокоившееся море; бурный вѣтеръ спалъ, волны тихо дрожатъ въ глубинѣ, онѣ, кажется, боятся вѣтра; иди, взгляни на успокоившееся море. Утро засѣрѣло на нашихъ скалахъ, солнце выглянетъ скоро на востокѣ во всемъ его гордомъ блескѣ. Я поднялъ мои паруса съ радостью передъ жилищемъ щедраго Конлата. Мой путь былъ на пустынный островъ, гдѣ Кутона преслѣдовала оленя. ⁶) Я видѣлъ ее, какъ этотъ лучъ солнца, пробивающійся изъ-за тучи, ея волосы развѣвались по ея вздыхающей груди, наклоняясь впередъ, она натянула лукъ, сзади ея бѣлыя руки казались, какъ снѣгъ Кромлы. «Приди къ моей душѣ», я сказалъ, «охотница пустыннаго острова». Но она проводить свое время въ слезахъ, она думаетъ о великодушномъ Конлатѣ. Гдѣ найду я тебѣ міръ, Кутона, милая дѣва?

Кутона.

Отдаленный откосъ склоняется надъ моремъ со старыми деревьями и мшистыми скалами. Волны катятся у ихъ подножія. На ихъ откосѣ жилище оленей, народъ зоветъ его ⁷) Мора. Тамъ поднимаются башни моего милаго, тамъ Конлатъ смотритъ черезъ море на свою единственную любовь. Дочери охоты вернулись, онъ смотритъ на ихъ опущенные глава. «Гдѣ дочь Румара»? ⁸) Но онѣ не отвѣчаютъ. Мой міръ живетъ на морѣ, сынъ отдаленной страны.

Тоскаръ.

Кутона вернется къ своему міру, въ башнямъ щедраго Конлата; онъ другъ Тоскара, я пировалъ въ его валахъ. Подымитесь, тихіе вѣтры Эрина, гоните мои паруса въ берегамъ Моры. Кутона останется тамъ, но дни Тоскара будутъ печальны, я буду сидѣть въ моей пещерѣ или въ полѣ солнца. Вѣтеръ будетъ шумѣть въ моихъ деревьяхъ, я буду думать, что это голосъ Кутоны, но она далеко, въ залахъ могучаго Конлата.

Кутона.

О, что это за туча? Она несетъ духовъ моихъ отцовъ. Я вижу поды ихъ одежды, какъ сѣрый и сырой туманъ. Когда паду я, о Рупоръ? Печальная Кутона предвидитъ свою смерть. Неужели Ковлатъ не увидитъ меня прежде, чѣмъ я сойду въ узкій домъ.

Оссіанъ.

Онъ увидитъ тебя, о дѣва. Онъ идетъ по бурному морю. Смерть Тоскара омрачаетъ его копье. Рана въ его боку, онъ блѣденъ въ пещерѣ Тоны ⁹), онъ показываетъ свою ужасную рану; гдѣ ты съ твоими слезами, Кутона? Вождь Моры умираетъ. Видѣнія становятся туманными въ моемъ умѣ, я не вижу болѣе вождей. О, вы, барды будущихъ временъ, вспоминайте со слезами паденіе Конлата. Онъ палъ раньше времени. Печаль омрачила его жилище, его мать взглянула на его щитъ на стѣнѣ, онъ былъ окровавленъ ¹⁰). Она угнала, что ея сынъ палъ, ея горе было слышно на морѣ. Ты-ли его, блѣдная Кутона, на утесѣ рядомъ съ павшими вождями? Ночь проходитъ, и день возвращается, но никто не является воздвигнуть ихъ могилу. Ты спугиваешь кричащихъ совъ, твои слезы текутъ вѣчно, ты блѣдна, какъ влажное облако, поднимаю щееся съ озера.

Сыны зеленой Сельмы пришли. Они нашли холодный трупъ Кутоны, она воздвигла могилу надъ героями, она покоится рядомъ съ Конлатомъ. Не являйся мнѣ во снѣ, о Конлатъ. Слава уже воздана тебѣ. Пусть твой голосъ будетъ далеко отъ моего жилища, чтобы сонъ могъ сойти въ него ночью. Могу-ли я забыть моихъ друзей, пока мои слѣды не скроются во мракѣ, пока я не приду съ радостью въ ихъ среду и не сложу моихъ старыхъ костей въ узкое жилище.

¹) Conlath — братъ знаменитаго Голя, младшій сынъ Морни.

²) Cu-thona — печальный звукъ волны.

³) U-thona — островъ волнъ.

⁴) Fercuth, вѣроятно, Fergue, сынъ Фингала.

⁵) Ma-rounan или Ma-nannan — имя волшебника, фокусника и знаменитаго вождя въ сказаніяхъ древняго цикла.

⁶) Женщины охотились такъ-же, какъ и мужчины.

⁷) Mont, можетъ бытъ, страна около Коннаута.

⁸) Rhumar.

⁹) Thona.

¹⁰) Оружіе, оставленное дома, покрывалось, по преданіямъ Шотландіи, кровью въ моментъ смерти героя, гдѣ бы онъ ни находился.

КАТЛИНЪ ИЗЪ КЛУТЫ. ПРЕДИСЛОВІЕ.

Начало этой коротенькой поэмы есть плохо переведенная и передѣланная старая Гвйлендская пѣсня Loci-Oi-lutha, т. е"гимнѣ дѣвушки изъ Луты". Гимны — самая древняя форма кельтскихъ народныхъ произведеній, по мнѣнію Виндиша (Irische Feste, 1 B, стр. 2). Эпизодъ же, разсказанный въ этой поэмѣ, прямо сочиненъ Макферсономъ по образцу маленькихъ романическихъ кантиленъ, встрѣчаемыхъ въ кельтской литературѣ. Молодая дѣвушка, дочь вождя Клуты, Катлинъ, понравилась морскому пирату Дут-Кармору, который насильно увезъ ее, убивъ ея отца; но она бѣжала отъ него и, переодѣтая воиномъ, явилась въ Фингалу съ просьбой помочь ей отомстить за отца и за себя. Фингалъ послалъ противъ Дут-Кармора войско, вмѣстѣ съ которымъ отправилась и переодѣтая дѣвушка. Пиратъ былъ наказанъ, но Катлинъ открываетъ, кто она, и умираетъ, не желая пережить своего позора.

Стиль поэмы самый пестрый: разсказъ ведется на современномъ языкѣ, но вдругъ попадаются длинныя, якобы народныя, но, очевидно, поддѣланныя фразы, рѣзво отличающіяся отъ остального, напр., — «они распускаютъ свои звенящія крылья по стремительному потоку вѣтра». Хотя эпитетъ «звенящее» въ крылу — чисто народный, но остальная часть фразы крайне искусственна: «распускаютъ крылья по стремительному потоку вѣтра». Народная пѣсня часто, говоря о врагахъ, надѣляетъ ихъ эпитетомъ «красноглазый», но въ ней невѣроятно выраженіе: «барды зажигали битвы своими красными глазами».

Церемонія избранія вождей въ экспедицію, въ поэмѣ Макферсона, совершенно аналогичная избранію короля въ одномъ изъ варіантовъ ирландскаго сказанія «Бѣгство дѣтей Уснаха», повидимому, откуда-нибудь заимствована.

Поэма начинается одной фразой, которая въ видѣ refrain повторяется нѣсколько разъ и заканчиваетъ ее. Припѣвы эти въ кельтской народной поэзіи обыкновенно указываютъ на вставныя мѣста пѣсеннаго характера, но, сколько мнѣ извѣстно, никогда не бываютъ проведены такъ систематично черезъ цѣлое длинное произведеніе.

Катлинъ изъ Клуты ¹).

Приди, лучъ, одиноко бодрствующій въ ночи! ²) Порывистые вѣтры вокругъ тебя со своихъ отвѣчающихъ эхомъ холмовъ. Черезъ сотни моихъ потоковъ пролегаетъ красный свѣтящій путъ мертвыхъ ³); они играютъ въ вихрѣ въ странѣ ночи. Живетъ-ли тамъ радость пѣсни «бѣлая рука арфъ Луты?» Пробуди голосъ струны, верни мнѣ мою душу, она — скрывшійся потовъ. Мальвина, начни пѣсню.

Я слышу тебя изъ твоего, мрака въ Сельмѣ, ты лучъ, одиноко бодрствующій въ ночи! Зачѣмъ не пускаешь ты пѣсню проникнуть въ душу Оссіана? Какъ звукъ низвергающагося ручья, спускающагося съ своего омраченнаго бурей холма, доносятся до слуха охотника, такъ голосъ Луто для друга тѣней героевъ. При солнечныхъ лучахъ катится теперь звучный потокъ, и охотникъ, видя это, встряхиваетъ влажныя кудри; моя вздымающаяся грудь поднимается высоко, я оглядываюсь на минувшіе годы. Приди, лучъ, одиноко бодрствующій въ ночи!

Въ звучномъ заливѣ Кармоны мы увидали однажды качающійся корабль; на верху висѣлъ разбитый щитъ, на немъ были слѣды крови. Выступилъ впередъ юноша въ оружіи и протянулъ ⁴) свое тупое копье. На заплаканные глава спускались длинныя распущенныя, спутанныя кудри. Фингалъ подалъ раковину королей, чужестранецъ заговорилъ:

«Въ своемъ жилищѣ лежитъ Катмолъ ⁵) изъ Клуты, лежитъ у своихъ мрачныхъ извилистыхъ потоковъ. Дут-Карморъ ⁶) видѣлъ бѣлогрудую Лануль ⁷) и проявилъ бокъ ея отца; въ то время я былъ въ тростникахъ и онъ бѣжалъ въ страну ночи. Помоги Катлину отмстить за отца! Не было нужды искать тебя, какъ лучъ, скрытый тучами, ты извѣстенъ, какъ солнце, король звучной Сельмы!»

Король ⁸) Сельмы оглянулся кругомъ. Мы встали въ оружіи. Но кому поднять щитъ? — всѣ стремятся въ бой! Ночь спустилась, и мы безмолвно разошлись по своимъ холмамъ. Духи могли спуститься и отмѣтить бойца въ нашемъ снѣ. Мы ударили въ щитъ смерти, напѣвая пѣсню. Трижды призвали духовъ нашихъ отцовъ и погрузились въ сонъ. Тренморъ явился моимъ глазамъ въ образѣ былыхъ временъ; ряды его голубого войска смутно виднѣлись за нимъ. Трудно было разсмотрѣть, какъ они бились и какъ мертвые падали, наклоняясь впередъ. Я прислушивался, но звуковъ не было: образы были пустой туманъ. Внезапный порывъ вѣтра развѣялъ мои видѣнія, мертвые удалялись, звуча въ дубѣ. Я снялъ мой щитъ съ вѣтви; ко мнѣ приближался звукъ стали — это былъ Оскаръ изъ Лего. Онъ видѣлъ своихъ отцовъ. «Какъ вѣтеръ несется по грядамъ бѣлѣющихъ волнъ, такъ безопасенъ будетъ путь нашъ черезъ океанъ къ жилищу враговъ. Я видѣлъ мертвыхъ, отецъ, моя взволнованная грудь полна отваги, моя слава блеститъ передо мной, какъ полоса свѣта по тучѣ, когда появляется широкое солнце, красный путникъ неба».

«Внукъ Бранно ⁹)», сказалъ я, "Оскаръ не одинъ встрѣтитъ врага. Я стремлюсь впередъ черезъ океанъ въ лѣсистому жилищу героевъ. Давай состязаться, мой сынъ, какъ орлы съ одного утеса, когда они распускаютъ свои звенящія крылья по Стремительному потоку вѣтра. Мы подняли наши паруса въ Кармонѣ. Съ трехъ кораблей замѣтили мой щитъ на волнѣ, когда я смотрѣлъ на могучаго Тонтена ¹⁰), краснаго путника среди облаковъ. Четыре дня дулъ благопріятный вѣтеръ; Лартонъ явился впереди тумана, но вѣтру качались сотни его лѣсовъ, солнце по временамъ освѣщало его темные бока, съ звучныхъ скалъ низвергались бѣлые пѣнистые потоки. Зеленое поле среди холмовъ, вѣтеръ молчитъ въ его голубомъ потокѣ; здѣсь среди качающихся дубовъ было жилище древнихъ королей, но безмолвіе уже нѣсколько темно-бурыхъ лѣтъ гнѣздилось въ травянистомъ Ратколѣ, потому что не было рода героевъ въ милой долинѣ: Дут-Карморъ былъ тамъ со своимъ народомъ, мрачный гребецъ волнъ. Тон-тенъ прячетъ свою голову въ небо. Онъ подвязалъ свои бѣлогрудые паруса, его путь лежитъ въ холмамъ Рат-колы ¹¹), мѣсту оленей. Мы пришли. Я послалъ барда съ пѣснями вызвать врага на битву. Дут-Карморъ услыхалъ его съ радостью; душа короля была какъ лучъ огня, омраченный дымомъ, измѣнчиво струящимся въ темную ночь. Дѣла Дут-Кармора были мрачны, хотя его рука была сильна. Ночь сошла съ собравшимися тучами; мы усѣлись при свѣтѣ дуба, вдали стоялъ Катлинъ изъ Клуты. Я видѣлъ безпокойную душу чужеземца: какъ тѣни летятъ черезъ травянистое поле, такъ измѣнчивы были щеки Катлина. Онъ былъ прекрасенъ съ кудрями, подымающимися отъ вѣтра Ратколы. Я не стремился въ его душу со своими словами, я просилъ пропѣть пѣсню ¹²).

«Пусть въ эту ночь тебѣ принадлежитъ потаенный холмъ, Оскаръ изъ Лего», я сказалъ. «Ударь въ щитъ короля Морвена; съ днемъ ты поведешь битву. Съ моей скалы я увижу тебя, Оскаръ, увижу твой могучій образъ въ битвѣ, возвышающійся подобно ужасному явленію духовъ среди подымаемой ими бури. Зачѣмъ глазамъ моимъ обращаться въ туманнымъ временамъ старины прежде, чѣмъ зазвучитъ пѣсня, какъ внезапный вихрь, подымающій минувшіе годы, отмѣченные могучими дѣлами. Какъ ночной наѣздникъ волнъ смотритъ на лучистый Тонтенъ, такъ пусть мы обратимъ наши глаза на Тренмора королей Далеко по звучному полю Караха ¹³) Кармалъ ¹³) разсѣялъ свои племена. Они катились, какъ темная гряда волнъ, а сѣдовласые барды, — какъ пѣна по ихъ поверхности; они зажигали кругомъ себя битвы своими красными глазами. Но жители скалъ были не одни: сынъ Лоды былъ съ ними — голосъ, свивающій духовъ въ своей мрачной странѣ, онъ былъ на своемъ холмѣ въ Лохлинѣ среди обнаженнаго лѣса; близъ него пять камней поднимали свои головы, громко ревѣлъ его стремительный потокъ, голосъ его часто разносился по вѣтру, когда метеоры освѣщали крылья ночи и потемнѣвшая луна закатилась за холмомъ. И духи услыхали его: они явились со звукомъ орлиныхъ крыльевъ и измѣнили битву въ

поляхъ передъ королями людей. Но не отвратили они Тренмора отъ битвы, онъ продолжалъ нарушенный бой; въ своей темной одеждѣ Трутхилъ походилъ на поднимающійся лучъ. Было темно, и сынъ Лоди разсыпалъ свои знаки въ ночи. Но не слабые были передъ тобой, сынъ другихъ странъ: поднялся бой королей близъ ночнаго холма, но онъ былъ тихъ, какъ два лѣтнихъ вѣтерка, встряхивающихъ своими легкими крыльями надъ озеромъ. Тренморъ уступилъ своему сыну, потому что слава короля была уже извѣстна; Трутхилъ вышелъ передъ своимъ отцомъ, и враги пали въ звучномъ Карахѣ. Годы, что прошли, мой сынъ, отмѣчены могучими дѣлами».

Къ тучахъ поднялся лучъ востока. Враги пришли въ оружіи, борьба смѣшалась на Рат-колѣ, какъ ревъ потоковъ. Смотрите на борющихся королей, они встрѣчаются за дубомъ, въ блескѣ стали теряются темные образы; не такова встрѣча метеоровъ въ долинѣ ночью: красный свѣтъ мерцаетъ кругомъ, и люди предвидятъ бурю. Дут-Карморъ поверженъ въ крови, сынъ Оссіана побѣдилъ. Не безвреденъ былъ онъ въ борьбѣ, Мальвина, «рука арфъ».

И шаги Катлина не терялись въ полѣ, онъ стоялъ у источника, гдѣ пѣна Рат-колы одѣвала мшистые камни; наверху склоняется вѣтвистая береза и роняетъ свои листья по вѣтру. Обращенное въ себѣ копье Катлина повременамъ касалось потока. Оскаръ принесъ кольчугу Дут-Кармора, его шлемъ съ орлинымъ крыломъ, онъ положилъ ихъ передъ чужестранцемъ и сказалъ: «Враги твоего отца побѣждены, они полегли на полѣ духовъ; слава возвращается въ Морвенъ, она растетъ, какъ усиливающійся вѣтеръ. Почему мраченъ ты, вождь Клуты? или есть причина твоему горю?» "Сынъ Оссіана «арфъ», въ душѣ моей безразсвѣтное горе. Я надѣлъ оружіе Котмала, которымъ потрясалъ онъ въ бою. Возьми кольчугу Котлина, высоко повѣсь ее въ залѣ Сельмы, чтобы на твоей далекой родинѣ она напоминала тебѣ несчастнаго. Кольчуга снята была съ бѣлой груди: это была нѣжнорукая дочь Котмала изъ рода королей съ береговъ потока Клуты. Дут-Карморъ видѣлъ ее во всей красѣ дома, онъ ночью пришелъ въ Клуту, Котмалъ встрѣтилъ его въ бою, но герой былъ побѣжденъ. Три дня Дут-Карморъ оставался съ дѣвушкой, на четвертый она бѣжала въ вооруженіи. Она помнила, что она изъ рода королей, и душа ея отзывалась.

Зачѣмъ, дѣва Тоскара изъ Люты, буду я разсказывать, какъ Котлинъ пала? Ея могила у тростника Люмона въ далекой странѣ. Вокругъ нея бродила Сульмалла ¹⁵) въ дни печали; она пѣла о дочери чужестранцевъ и играла на печальной арфѣ.

Приди, лучъ, одиноко бодрствующій въ ночи!

¹) Cathlin.

²) Родъ припѣва или refrain.

³) The light-corered palths of the dead.

⁴) Знакъ мирныхъ намѣреній.

⁵) Cathmol.

⁶) Duth-carmor.

⁷) Lanul — быстроглазый.

⁸) Церемонія избранія полководца и призыва на войну, называемая crantaro, состояла въ слѣдующемъ: когда являлся непріятель въ странѣ, то вождь страны убивалъ барана своимъ собственнымъ мечомъ и посылалъ ко всѣмъ кланамъ кусокъ полу сожженнаго дерева, обмазаннаго кровью этого барана. Черезъ нѣсколько часокъ, кланы были уже готовы и единственное слово, которое произносилось при посольствѣ, было названіе мѣста сбора. Получившій призывъ отвѣчалъ именемъ вождя, подъ командой котораго желать идти на войну. Самъ же символъ означалъ, что вождь угрожаетъ мечомъ и огнемъ каждому не явившемуся на призывъ.

⁹) Мать Оскара была изъ Лего, дочь Бранно.

¹⁰) Ton-thena — огонь волны, необыкновенная звѣзда VII пѣс. Теморы, о которой я буду говорить ниже; она указала путь Лартону въ Ирландію.

¹¹) Rath-col — лѣсистая долина.

¹²) Существовало обыкновеніе, которое мы встрѣчаемъ во многихъ шотландскихъ сказаніяхъ, что полководецъ удаляется на ночь, предшествующую сраженью, въ какое-нибудь отдаленное отъ лагеря и скрытое мѣсто. Кэмпбель (3 ч. 180 стр.) полагаетъ, что это остатокъ друидическаго культа.

¹³) Carach.

¹⁴) Carmal. Въ предисловіе Макферсона приведена пѣсня о Кармалѣ и его друидѣ, не переданная мной здѣсь, такъ какъ она совершенно не относится къ дѣлу.

¹⁵) Sul-malla.

СУЛЬ-МАЛЛА ИЗЪ ЛЮМОНА. ПРЕДИСЛОВІЕ.

Эта маленькая поэма есть, несомнѣнно, продолженіе предъидущей. т. е. «Катлинъ изъ Клуты», что доказываетъ одинаковый припѣвъ, обращенный къ Мальвинѣ: этимъ припѣвомъ оканчивается разбираемая нами поэма, имѣющая очень много интереснаго и своеобразнаго.

Начинается поэма съ описанія пира, даннаго дочерью короля Аты, Суль-Маллой, — въ честь Оссіана, Оскара и друг. героевъ, прибывшихъ для охоты въ эту страну, причемъ молодая дѣвушка не только принимаетъ гостей самостоятельно, но и привѣтствуетъ ихъ очень воинственной рѣчью. На пиру вспоминаютъ молодость Фингала, его побѣду надъ легендарнымъ кабаномъ Кульгарны и проч.; затѣмъ идетъ прославленіе рода Суль-Маллы, ея отца, его союзника, — жениха дѣвушки и ихъ подвиговъ, — побѣды надъ скандинавскими сосѣдями. Затѣмъ идетъ прославленіе одной скандинавской воительницы, о которой существуютъ двѣ-три шотландскія пѣсни. Вообще, какъ характеръ Суль-Маллы, такъ и упомянутой воительницы, не имѣютъ ничего кельтскаго и, несомнѣнно, носятъ германскій отпечатокъ, чего Макферсонъ, при всемъ своемъ желаніи, конечно, выдумать не могъ, какъ не могъ онъ выдумать и намековъ на какой-то таинственный культъ, встрѣчающійся въ этой поэмѣ.

Вообще, по моему мнѣнію, имъ мало привнесено сюда своего личнаго элемента и даже стиль подвергся сравнительно небольшой литературной обработкѣ, сохранивъ и нѣкоторые эпитеты, и двойныя сравненія. Видимо, мы здѣсь опять имѣемъ дѣло съ однимъ или даже съ нѣсколькими обломками и остатками какихъ-то сказаній или пѣсенъ, сохранившихся въ едва понятныхъ обрывкахъ, которыхъ происхожденіе опредѣлить невозможно.

Сулль-Малла изъ Люмона ¹).

Кто идетъ такая статная у Люмона ²) при ревѣ пѣнистыхъ волнъ? Ея волосы спадаютъ по ея вздымающейся груди. Бѣла ея рука, когда медленно она натягиваетъ лукъ. Зачѣмъ бродишь ты по пустынямъ, какъ лучъ сквозь облачное поле? Молодые олени пасутся у своихъ сокровенныхъ скалъ. Вернись, дочь королей! Облачная ночь близка.

Это была юный отпрыскъ зеленаго Инис-Люна ³), голубоокая Суль-Малла. Она послала барда съ своего утеса просить насъ на ея пиръ. Среди пѣнья мы сидѣли въ звучномъ залѣ Клуба ⁴). Бѣлыми руками Суль-Малла перебирала по дрожащимъ струнамъ. Едва слышно между звуками различалось имя короля Ата ⁵), который былъ далеко въ битвѣ за ея зеленую страну. Но не отсутствовалъ онъ въ ея душѣ, онъ приходилъ въ ней въ ночныхъ думахъ. Тонъ-тена заглянула къ ней съ неба и видѣла ее ломающую руки.

Звукъ раковинъ замолкъ. Съ длинными кудрями Суль-Малла встала. Она заговорила, опустивъ глаза, и спросила насъ о нашемъ пути черезъ море, «потому что принадлежите въ королямъ людей вы, высокіе наѣздники волны». — «Небезъизвѣстенъ у своихъ потоковъ отецъ нашего рода», сказалъ я: «о Фингалѣ слыхала въ Клубѣ голубоокая дочь королей, не только у потоковъ Коны знаютъ Оссіана и Оскара. Враги дрожали при нашемъ голосѣ и бѣжали въ другія земли». «Щитъ короля Морвена не остался незамѣченнымъ Суль-Маллой», сказала дѣвушка. "Онъ виситъ высоко въ залѣ моего отца въ память прошлаго, когда Фингалъ пришелъ въ Клубо въ дни минувшихъ лѣтъ. Громко ревѣлъ вепрь Кульдарну ⁶) среди его утесовъ и лѣсовъ. Инис-Люна выслалъ своихъ юношей, но они пали, и дѣвы плакали надъ могилами. Безпечно пошелъ Фингалъ къ Кульдарну. «Мощь лѣсовъ» каталась подъ его копьемъ. Говорили, что онъ былъ прекрасенъ въ своихъ кудряхъ, первый изъ смертныхъ. Не одни только слова его раздавались на пиру: его огненная душа порождала дѣла, какъ ликъ странствующаго солнца порождаетъ клубящіеся пары. Голубыя очи въ Клубѣ неравнодушно смотрѣли на его статную походку; въ бѣлыхъ грудяхъ вставалъ образъ короля Сельмы среди ихъ ночныхъ мыслей Но вѣтры унесли чужестранца къ отвѣчающимъ эхо долинамъ его ланей. Но онъ не исчезъ навсегда для другихъ странъ, какъ метеоръ, погрузившійся въ тучу. По временамъ онъ выходитъ въ своемъ блескѣ въ далекому жилищу враговъ. Его слава достигла, какъ звукъ вѣтровъ, лѣсистыхъ долинъ Клуба.

Мракъ живетъ въ Клубѣ арфъ, родъ королей далеко; въ битвѣ мой отецъ Конморъ ⁷) и Лармаръ ⁸), мой братъ — король потоковъ. Но не во мракѣ одиночества они тамъ: близокъ лучъ чужихъ странъ, другъ чужестранцевъ въ Ата, нарушитель спокойствія поля. Высоко со своихъ туманныхъ холмовъ смотрятъ голубыя очи Эрина, потому что онъ далекъ, юный житель ихъ душъ. Не безвредны бѣлыя руки Эрина. Катморъ ⁹), окутанный битвой, двигаетъ десятью тысячами въ своемъ далекомъ полѣ. «И Оссіана видѣлъ Ватморъ», сказалъ я, «когда онъ устремился со своихъ потоковъ, когда онъ разсѣялъ свои силы по И-торно ¹⁰), острову многочисленныхъ волнъ. Въ поединкѣ встрѣтились два короля въ И-торно — Бульгормъ ¹¹) и Суранъ-дронло ¹²), каждый съ своего отвѣчающаго эхомъ острова, мрачные охотники на вепрей.

Они встрѣтили вепря у тѣнистаго потока; каждый пронзилъ его своимъ копьемъ. Они заспорили, кому принадлежитъ слава, и ужасный бой начался. Съ острова ¹³) на островъ они посылали копье, разбитое и окрашенное кровью, чтобы созвать друзей своихъ отцовъ въ ихъ звучномъ оружіи. Катморъ пришелъ изъ Эрина въ Кульгорму, красноглазому королю. Я помогалъ Суранъ-дронло въ его странѣ вепрей.

Мы устремились съ обоихъ береговъ потока, катившагося по увядшему вереску. Высокіе разбитые утесы его обступали съ своими склонившимися деревьями ¹⁴). Близко были два круга Лоды съ камнемъ могущества, гдѣ ночью спускались духи въ темно-красныхъ потокахъ огня. Тамъ смѣшивались съ журчаньемъ воды голоса старыхъ людей, они призывали образы ночи на помощь въ войнѣ.

Неосторожно я стоялъ съ моимъ народомъ у пѣнистаго потока, низвергавшагося со скалъ. Красная луна выходила изъ-за горы. По временамъ я запѣвалъ пѣснь. Мрачный на другомъ берегу слушалъ мой голосъ молодой Катморъ, потому что онъ лежалъ подъ дубомъ во всемъ своемъ блестящемъ оружіи. Утро наступило. Мы устремились въ битву, бой распространился отъ крыла къ крылу. Они падали, какъ головы волчеца отъ осеннихъ вѣтровъ.

Въ оружіи явился статный образъ; мои удары встрѣтились съ ударами вождя, по очереди наши щиты были пронзены. Громко звенѣли наши стальныя кольчуги. Его шлемъ упалъ на землю. Красотою сіялъ врагъ. Его глаза, два милыхъ огня, виднѣлись среди его развѣвавшихся кудрей. Я узналъ Катмора изъ Ата и бросилъ мое копье на землю. Мрачно мы повернули и молча смѣшались съ другими врагами.

Не такъ прошла битва королей. Они смѣшались съ звучащимъ эхомъ поединка, какъ встрѣтившіеся духи въ темномъ крылѣ вѣтра. Грудь обоихъ пронзена копьемъ, но враги еще не легатъ на землѣ: скала поддержала ихъ въ паденіи, полусклонившись они лежали, умирая. Каждый держалъ врага за волосы, глаза каждаго горѣли гнѣвомъ. Потокъ ихъ кудрей спустился на щиты и смѣшался внизу съ кровью.

Битва кончена въ И-торно. Чужеземцы встрѣтились въ мирѣ — Катморъ съ потоковъ Ата и Оссіанъ, король арфъ. Мы положили умершихъ въ землю. Мы пошли въ заливъ Рунара» зубчатыя волны приближались съ качающейся лодкой. Мраченъ былъ наѣздникъ морей, но лучъ свѣта былъ тамъ, какъ лучъ солнца въ клубящемся дыму Строило ¹⁵). Это была дочь Суранъ-дронло ¹⁶), дикая въ сіяющихъ кудряхъ. Ея глаза были блуждающее пламя среди спутанныхъ кудрей. Ея бѣлая рука протягиваетъ впередъ копье, ея высокая волнующаяся грудь видна бѣлая, какъ пѣна волнъ, подымающихся среди утесовъ. Онѣ прекрасны, но ужасны, и моряки призываютъ вѣтры.

«Придите вы, жители Лода!» сказала она, "приди Кархаръ ¹⁷), блѣдный среди облаковъ, Слутморъ ¹⁸), что бродитъ въ воздушныхъ дворцахъ, Корхтуръ ¹⁹), ужасный въ вѣтрахъ. Получи отъ копья своей дочери враговъ Суранъ-дронло. Не тѣнью былъ онъ у своихъ ревущихъ потоковъ, не нѣжноокимъ былъ онъ! Когда онъ бралъ свое копье, ястребы потрясали своими звучащими крыльями, потому что кровь разливалась вокругъ шаговъ темноокаго Суранъ-дронло. Онъ зажегъ меня — не безвредный лучъ, чтобы сверкала я у его потоковъ. Я была блестяща, какъ метеоры, но я уничтожила враговъ Суранъ-дронло.

Не невнимательно слушала Суль-Малла хвалу Катмора «щитовъ». Онъ былъ въ ея душѣ, какъ огонь, скрытыя въ верескѣ, который пробуждается при голосѣ вѣтра и разливаетъ свои лучи кругомъ. Среди пѣсенъ ушла дочь королей, какъ голосъ лѣтняго вѣтерка, когда онъ поднимаетъ головки цвѣтовъ и рябитъ озера и потоки. Шелестящій звукъ тихо распространяется по долинѣ, пріятно и сладко, какъ печаль души.

Ночью приснился сонъ Оссіану — безформенно стояла тѣнь Тренмора. Онъ, казалось, ударялъ въ туманный щитъ на утесѣ богатой потоками Сельмы. Я поднялся съ моей гремящей стали, я зналъ, что война наступитъ прежде, чѣмъ вѣтеръ надуетъ наши паруса и Люмонъ ²⁰) покажетъ свои потоки утру.

Вернись, бодрствующая ночью Мальвина — милый лучъ!

¹) Sul-Malla дочь короля Inia-Luna, вѣроятно, одного изъ острововъ у береговъ Шотландіи.

²) Lu mon, по мнѣнію Кембела, за нагорномъ берегу рѣки Bann.

³) Inia-lnna an Inis-luna.

⁴) Cluba — резиденція короля Аты.

⁵) Atha — извѣстный король древней Ирландіи; провинція Ата названа въ честь его.

⁶) Culdanm чудовищный набивъ.

⁷) Conmor (великій Конъ).

⁸) Larmar.

⁹) Cathmor, сынъ Барбара-дутала, Barbar-duthal, т. е. чужеземца воина.

¹⁰) I-thorno, по мнѣнію Камбелля, есть одинъ изъ острововъ у береговъ Скандинавіи.

¹¹) Gulgorm.

¹²) Suran-dronlo, по словамъ Кэмбелла, два скандинавскихъ витязя.

¹³) Сran-lara, о которой я говорила въ предъидущей поэмѣ.

¹⁴) Несомнѣнные намеки на друидическій культъ.

¹⁵) Stromlo.

¹⁶) Runo-forlo, извѣстная героиня въ родѣ германскихъ валькирій.

¹⁷) Carchaar.

¹⁸) Sluthmor.

¹⁹) Corchtur.

²⁰) Lumon.

ПѢСНИ СЕЛЬМЫ ПРЕДИСЛОВІЕ.

Это одна изъ самыхъ красивыхъ макферсоновскихъ поэмъ, но искусственная по стилю и оборотамъ, хотя въ основѣ ея лежитъ, если не народный, то школьный матеріалъ. Дѣло идетъ объ извѣстныхъ состязаніяхъ пѣвцовъ на осеннихъ празднествахъ тары. На этихъ состязаніяхъ старшій бардъ предлагалъ какую-нибудь тему, которую каждый изъ участвовавшихъ развивалъ по-своему, причемъ главные барды являлись только руководителями. Въ поэмѣ Макферсона, какъ это и происходило въ дѣйствительности, на состязаніе явились всѣ барды, но приняли въ немъ участіе только двое: Минона, — женщина, и Альпинъ, — британецъ, т. е. двое чужихъ, случайныхъ, и оба пѣли на одну тему — гибель дѣвушки, ея жениха и брата. Въ нѣкоторыхъ ирландскихъ сказаніяхъ есть намеки на то, что женщины исполняли роль пѣвцовъ на нѣкоторыхъ народныхъ празднествахъ; напр., — въ пѣснѣ Мак-Несса (книга Лейнстера) сказано: «Никто, ни бардъ, ни женщина, не прославили моего подвига въ собраніи Ноны». Слѣдовательно, эта часть Макферсоновской поэмы не противорѣчитъ преданію. Не противорѣчитъ ему и характеръ состязанія: Минона первая поетъ или сказываетъ очень трогательную повѣсть о Комалѣ, женихъ и братъ которой, принадлежа къ враждебнымъ кланамъ, убили другъ друга въ поединкѣ. Комала умерла съ горя.

Затѣмъ Уллинъ, старшій изъ бардовъ, передалъ арфу Альпину, и тотъ пропѣлъ еще болѣе печальный разсказъ, — родъ кельтской повѣсти о гибели дѣвушки, ея брата и ея жениха, вслѣдствіе вѣроломства. Оба эти разсказа, полные лиризма, ведутся очень связно, безъ лишнихъ отступленій, вводныхъ эпизодовъ и т. д. Ихъ можно прочитать съ большимъ интересомъ и сказать съ увѣренностью, что это какіе-нибудь остатки бардійской литературы, до сихъ поръ встрѣчающіеся въ ирландскихъ народныхъ сказаніяхъ.

Пѣсни Сельмы.

Звѣзда уходящей ночи! прекрасенъ твой свѣтъ на востокѣ. Ты поднимаешь свою лучистую голову изъ облаковъ, ты всходишь величаво на холмъ. На что смотришь ты въ равнинѣ? Бурные вѣтры спали. Ропотъ потока долетаетъ издалека. Ревущія волны взбираются на далекій утесъ. Вечернія мухи летаютъ здѣсь на своихъ слабыхъ крыльяхъ; жужжанье ихъ полета слышится въ полѣ. На что ты смотришь, прекрасный свѣтъ? Но ты улыбаешься и исчезаешь. Волны радостно собираются вокругъ тебя: онѣ отражаютъ твои милые лучи. Прощай, безмолвный лучъ! Пускай твой свѣтъ освѣтитъ душу Оссіана.

И они встаютъ въ своей силѣ! Я вижу моихъ умершихъ друзей ¹). Ихъ собраніе въ Лорѣ, какъ и въ дни былыхъ временъ. Фингалъ идетъ, какъ водяной столбъ тумана, его герои вокругъ: и вижу бардовъ пѣсни — сѣдоволосаго Уллина, величаваго Рино Альпина ²), съ мелодичнымъ голосомъ, нѣжно печалившагося о Минонѣ ³). Какъ вы измѣнились, мои друзья, со времени пировъ Сельмы, когда вы соперничали, какъ вѣтры весны, наклоняя поочереди слабосвистящую траву, какъ мухи на холмахъ.

Минона пришла въ своей красѣ, съ опущенвыми и полными слезъ глазами. Ея волосы развѣвались медленно по вѣтру, какъ уединенный камышъ съ холма. Души героевъ были печальны, когда послышался ея гармоничный голосъ. Часто вы видѣли могилу Сальгара ⁴), темное жилище бѣлогрудой Кольмы ⁵). Кольма жила одна на холмѣ со своимъ голосомъ пѣсенъ. Сольгарь обѣщалъ прійти, но ночь сошла вокругъ. Слушайте голосъ Кольмы, когда она сидитъ одинокая и печальная на холмѣ.

¹) Т. е. въ Тарѣ, резиденціи ирландскихъ королей.

²) Alpin, т. е. британецъ, древнее имя: Alp. высокій островъ или земли Albin — Albion.

³) Minona.

⁴) Sealg-'er — охотникъ.

⁵) Colma — Culmath женщина съ прекрасными волосами.

Кольма.

Ночь. Я одна забыта на холмѣ бурь. Вѣтеръ слышенъ на горѣ. Потокъ стремится съ утеса. Не хижина укрываетъ меня отъ дождя, покинута я на холмѣ вѣтровъ.

Встань, луна, изъ-за твоихъ облаковъ. Звѣзды ночи, встаньте. Проводите меня своимъ свѣтомъ къ мѣсту, гдѣ мой милый отдыхаетъ одинъ отъ охоты. Его ненатянутый лукъ близъ него, его задыхающіяся собаки вокругъ него. Но здѣсь я должна сидѣть одна у утеса мшистаго потока. Потокъ и вѣтеръ ревутъ громко. Я не слышу голоса моего милаго. Зачѣмъ не исполняешь, мой Сальгаръ, зачѣмъ, вождь холма, не исполняешь своего обѣщанія? Здѣсь утесъ и здѣсь дерево, здѣсь ревущій потокъ. Ты обѣщалъ съ ночью быть здѣсь. Куда ушелъ, мой Сальгаръ? Съ тобой я бы хотѣла бѣжать отъ моего отца, съ тобой отъ моего гордаго брата. Наши роды были долго врагами, мы не враги, о Сальгаръ!

Перестань на минуту, о вѣтеръ! Нотокъ, утихни на время! Пусть мой голосъ будетъ слышенъ далеко. Пусть мой странникъ услышитъ меня — это зоветъ Кольма. Здѣсь дерево и здѣсь утесъ. Сальгаръ, мой милый, я здѣсь. Зачѣмъ медлишь ты своимъ приходомъ. Смотри, спокойная луна встаетъ. Рѣка блеститъ въ долинѣ. Скалы сѣрѣютъ у обрыва. Я не вижу его на вершинѣ. Его собаки не бѣгутъ передъ нимъ съ извѣстіемъ о его близкомъ приближеніи. Здѣсь а должна сидѣть одна.

Кто лежитъ на верескѣ сзади меня? Они — моя любовь и мой братъ! Говорите со мной, о мои друзья. Кольмѣ вы не отвѣчаете!? Говорите со мной. Я одинока. Моя душа полна страха. А они умерли. Ихъ мечи красны отъ битвы. О мой брать, мой братъ, зачѣмъ убилъ ты моего Сальгара? Зачѣмъ, о Сальгаръ, убилъ ты моего брата? Дороги были мнѣ оба. Что могу я сказать въ похвалу вамъ? Ты былъ прекрасенъ на холмѣ среди тысячъ, онъ былъ ужасенъ въ бою. Говорите со мной. Слушайте мой голосъ, слушайте меня, сыны моей любви. Они безмолвны, безмолвны во вѣки. Холодны ихъ мертвыя груди, а съ утеса на холмѣ, съ вершины открытаго вѣтрамъ обрыва, говорите, вы духи смерти, говорите — я не испугаюсь. Куда идете вы на покои? Въ какой пещерѣ на холмѣ найду я умершаго? Не слабый голосъ вѣтерка слышится, не отвѣчаетъ полузаглушенный въ бурѣ.

Я сижу въ моемъ горѣ. Я ожидаю съ утра въ слезахъ. Воздвигайте могилу вы, друзья умершаго. Не закрывайте ея, пока не придетъ Кольма. Моя жизнь уходитъ, какъ совъ. Зачѣмъ я останусь на землѣ? Здѣсь я успокоюсь съ моими друзьями у потока звучной скалы. Когда ночь сходитъ на холмъ, когда громкій вѣтеръ подымается, мой духъ будетъ стоять въ вѣтрѣ и оплакивать смерть моихъ друзей. Охотникъ услышитъ у своего шалаша. Онъ испугается, но тихъ мой голосъ. Сладко звучитъ онъ для моихъ друзей. Милы Кольмѣ ея друзья.

Такова была пѣсня Миноны, нѣжногрудой дочери Тормина. Наши слезы лились о Кольмѣ, и наши души были печальны. Уллинъ пришелъ съ арфой, онъ передалъ пѣсню Альпину. Голосъ Альпина былъ пріятенъ, душа Рино была лучъ огня ¹). Но они покоятся въ тѣсномъ жилищѣ, ихъ голоса умолкли въ Сельмѣ. Уллинъ однажды передъ паденіемъ героевъ возвращался съ охоты. Онъ слышалъ ихъ бой на холмѣ, ихъ пѣснь была нѣжна, но печальна. Они оплакивали пораженіе Морра, перваго изъ смертныхъ людей. Его душа была подобна душѣ Фингала, его мечъ подобенъ мечу Оскара. Но онъ палъ, и плакалъ отецъ его, глаза его сестры были полны слезъ. Глаза Миноны, сестры рожденнаго на колесницѣ Морара, то-же наполнились слезами. Она ушла отъ пѣсни Уллина, какъ луна на востокѣ, когда она предвидитъ ливень и скрываетъ свою прекрасную голову въ тучѣ. Я игралъ на арфѣ съ Уллиномъ; пѣснь печали раздалась.

¹) Т. е. до воскресеніе мертвыхъ — конечно, уже позднѣйшее прибавленіе или прямо даже Макферсоновское.

Рино.

Вѣтеръ и дождь прошли. Спокоенъ полдень. Тучи разсѣялись въ небѣ. Надъ зелеными холмами бѣжитъ непостоянное солнце. Красный потокъ сбѣгаетъ съ холма чрезъ каменистую долину. Сладокъ его ропотъ, но слаще голосъ, который я слышу. Это голосъ Альпина, сына пѣсни, воспѣвающій мертвыхъ. Склонилъ онъ свою престарѣлую голову, красны его полные слезъ глава. Альпинъ — ты сынъ пѣсни, но зачѣмъ одинокъ на безмолвномъ холмѣ? Зачѣмъ плачешь ты, какъ вѣтеръ въ лѣсу, какъ волна на уединенномъ берегу?

Альпинъ.

Мои слезы, о Рино, объ умершихъ, мой голосъ для тѣхъ, кто ушелъ на вѣки. Прекрасный среди сыновъ долины, ты падешь, подобно Морару ¹). Печаль поселится на твоей могилѣ. Твои холмы не будутъ знать тебя болѣе, твой ненатянутый лукъ будетъ лежать въ твоемъ жилищѣ.

Ты былъ быстръ, Мораръ, какъ олень пустыни, ужасенъ, какъ метеоръ огня. Твой гнѣвъ былъ, какъ буря. Твой мечъ въ битвѣ, какъ молнія въ полѣ. Твой голосъ былъ, какъ потокъ послѣ дождя, какъ громъ на далекихъ холмахъ. Многіе пали отъ твоей руки: они были сожжены въ пламени твоего гнѣва. Но когда ты возвращался съ войны, какъ мирно было твое чело! Твое лицо было, какъ солнце послѣ дождя, какъ луна въ безмолвіи ночи; спокойно, какъ поверхность озера, когда громкій вѣтеръ упалъ

Тѣсно теперь твое жилище. Мрачно мѣсто твоего покоя. Тремя шагами я обхожу твою могилу. О, ты былъ такъ великъ прежде.

Четыре камня съ ихъ мшистыми вершинами — единственный памятникъ о тебѣ. Дерево съ рѣдкими листьями, длинная свистящая но вѣтру трава указываютъ главамъ охотника на могилу могучаго Морара. Мораръ, ты лежишь въ самомъ дѣлѣ. У тебя нѣтъ ни матери, оплакивающей тебя, ни дѣвы со слезами любви. Умерла та, что родила тебя. Пала дочь Морглана ²).

Это это опирается на посохъ? Кто это, чья голова бѣла отъ старости, чьи глава красны отъ слезъ, чьи ноги дрожатъ при каждомъ шагѣ? Это твой отецъ ³), о Мораръ, отецъ единственнаго своего сына. Онъ слышалъ о твоей славѣ въ битвѣ, онъ слышалъ, что враги разсѣяны. Онъ слышалъ о знаменитомъ Морарѣ, развѣ онъ не слышалъ о его ранѣ? Плачь ты, отецъ Морара, плачь, но твой сынъ тебя не услышитъ. Глубокъ сонъ умершаго. Низко его пыльное изголовье. Не услышитъ онъ болѣе твоего голоса, не проснется больше отъ твоего зова до слѣдующаго утра, когда онъ въ могилѣ повелитъ заснувшему проснуться. Прощай ты, храбрѣйшій изъ. людей, ты, побѣдитель на полѣ! Но ни поле не увидитъ тебя больше, ни темный лѣсъ, освѣщаемый великолѣпіемъ твоей стали. Ты не оставилъ сына. Пѣсня сохранитъ твое имя. Будущія времена услышатъ о тебѣ, они услышатъ о павшемъ Морарѣ.

Горе всѣхъ подымается, но больше всѣхъ вздыхаетъ ⁴) Арминъ. Онъ вспоминаетъ смерть своего сына, который палъ въ дни юности ⁵). Карморъ былъ близъ героя, вождь отвѣчающей эхомъ Гальмалы. «Зачѣмъ вздыхаетъ Арминъ», онъ сказалъ. «Здѣсь-ли причина печали? Пѣсня, радость души, звучитъ съ своей музыкой. Она подобна нѣжному туману, что подымается отъ озера и разсѣевается по безмолвной долинѣ; зеленые цвѣты насыщаются росой, но солнце возвращается въ своей силѣ, и туманъ уходитъ. Зачѣмъ ты печаленъ, Армянъ, вождь окруженной моренъ Гормы?

Печаленъ я, не мала причина моего горя. Карморъ, ты не потеряла сына, ты потеряла дочь красоты. Жили ⁶) Кольгаръ отважный и ⁷) Аннира, прекрасная дѣва. Но Арминъ теперь послѣдній своего рода. Мрачно твое ложе, о Дайра! глубокъ твой сонъ въ могилѣ. Когда проснешься ты съ твоими пѣснями, съ твоимъ голосомъ музыки?

Встаньте, вѣтры осени, встаньте, дуйте надъ верескомъ! Горные потоки, ревите! Ревите бури въ лѣсахъ моихъ дубовъ, неситесь сквозь разорванныя тучи. О луна, показывай въ промежутки свое блѣдное лицо, принеси ко мнѣ воспоминанія ночи, когда всѣ мои дѣти пали, когда могучій Ариндалъ ⁸) палъ, когда милая Дайра ⁹) пала! Дайра, моя дочь, ты была прекрасна! Прекрасна, какъ луна на Фурѣ ¹⁰); бѣла, какъ несущійся снѣгъ; нѣжна, какъ дышущій вѣтерокъ. Ариндалъ, твой лукъ былъ стремителенъ, твой мечъ былъ быстръ въ полѣ. Твои кудри были какъ туманъ на волнѣ, твой щитъ — красная туча бури. Армаръ, знаменитый въ битвѣ, пришелъ и домогался любви Дайры. Ему не долго отказывали: прекрасна была надежда ихъ друзей.

Эратъ ¹¹), сынъ Одгала ¹²), разсердился: его братъ убитъ былъ Арморомъ. Онъ пришелъ, переодѣвшись сыномъ моря; прекрасна была его лодка на волнахъ, бѣлы его престарѣлые волосы, спокойно его серьезное чело. „Прекраснѣйшая изъ женщинъ“, онъ сказалъ, „милая дочь Армина, скала не далека въ морѣ, на ея откосѣ стоитъ дерево, красные плоды его блестятъ издали; тамъ Арморъ ждетъ Дайру. Я пришелъ вѣстникомъ его любви“. Она пошла, она звала Армара. Ни кто не отвѣчаетъ, кромѣ сына скалы ¹³). Армаръ, мой милый, мой милый! Зачѣмъ мучишь ты меня страхомъ? Слушай, сынъ Арнарта, слушай: это Дайра зоветъ тебя». Эратъ предатель несся, смѣясь, въ землѣ. Она усиливаетъ голосъ, зоветъ своего брата и своего отца. Ариндалъ, Армянъ — никто не помогаетъ Дайрѣ.

Ея голосъ дошелъ черезъ моря. Ариндалъ, мой сынъ, сошелъ съ холма въ своихъ охотничьихъ доспѣхахъ. Его стрѣлы трещали у его бока, его лукъ былъ въ его рукѣ; пять темносѣрыхъ собакъ сопровождали его шаги. Онъ увидалъ свирѣпаго Эрата на берегу, онъ захватилъ его и привязалъ къ дубу. Скручивалъ вѣтеръ ремни изъ кожи кругомъ его тѣла, онъ отягчалъ вѣтеръ своими стонами. Ариндалъ въ лодкѣ поплылъ за Дайрой. Арморъ пришелъ въ своей ярости и пустилъ сѣрую крылатую стрѣлу. Она полетѣла, она попала въ твое сердце, о Ариндалъ, мой сынъ; отъ Эрата, измѣнника, ты умеръ. Весло зацѣпилось одинъ разъ, онъ повисъ на утесѣ и умеръ. Каково было горе Дайры, когда вокругъ ея ногъ извивалась кровь брата! Лодка разбита на двое. Арморъ бросился въ море спасти свою Дайру или умереть. Южный вѣтеръ съ холма прошелъ надъ волнами. Онъ погрузился и не поднялся больше. Слышались жалобы моей дочери, одинокой на морскомъ разбитомъ утесѣ. Часты и громки были ея крики. Что могъ сдѣлать ея отецъ?

Всю ночь я стоялъ на берегу. Я видѣлъ ее при слабомъ свѣтѣ луны. Всю ночь я слышалъ ея крики. Громокъ былъ вѣтеръ; дождь стучалъ на холмѣ. Передъ утромъ ея голосъ казался слабымъ. Онъ доносился, какъ вечерній вѣтерокъ между травой утесовъ. Ослабѣвши отъ горя, она умерла, и остался твой Арморъ одинокимъ. Ушла моя сила въ войнѣ! Пала моя гордость среди женщинъ. Когда буря крутомъ поднимается, когда сѣверный вѣтеръ вздымаетъ высоко волну, я сижу на отвѣчающемъ эхомъ берегу и смотрю на роковую скалу. Часто при заходящей лунѣ я вижу духовъ моихъ дѣтей; полу-видные, они несутся вмѣстѣ въ печальномъ сообществѣ. Не нужно мнѣ вашего сожалѣнія. Они не смотрятъ на своего отца. Я печаленъ, Карморъ; не мала причина моего горя.

Таковы были слова бардовъ въ дни пѣсни, когда король слушалъ музыку арфъ, разсказы былыхъ временъ. Вожди собирались со всѣхъ своихъ холмовъ и слушали пріятные звуки. Они хвалили голосъ Кона ¹⁴), перваго среди тысячъ бардовъ. Но теперь старость на моемъ языкѣ, моя душа ослабла. Я слышу по временамъ духовъ бардовъ и заучиваю ихъ пріятную пѣснь. Но память ослабѣваетъ въ моемъ умѣ, я слышу прививъ годовъ. Они говорятъ, когда идутъ мимо: «Зачѣмъ поетъ Оссіанъ?» Скоро онъ ляжетъ въ тѣсное жилище, и барды не воздадутъ его славѣ.

Катитесь вы, темнолицые года. Вы несете не радость на вашемъ пути. Пусть могила откроется для Оссіана, потому что его сила ослабѣла. Сыны пѣсенъ ушли отдыхать. Мой голосъ остался, какъ вѣтеръ, что реветъ одиноко на скалѣ, окруженной моремъ, послѣ того, какъ буря стихла. Темный мохъ свиститъ тамъ, далеко морякъ видитъ колеблющіяся на ней деревья.

¹) Morara, т.-е. Mor-er — великій человѣкъ.

²) Morglan.

³) Tormаn — сынъ Картула (Carthal), вождя І-mora, одного изъ западныхъ острововъ.

⁴) Armin — герой Вождь Гороны, голубого острова, одного изъ Гебридовъ.

⁵) Carmor, т.-е. Cear-mor — высокій человѣкъ.

⁶) Colgar.

⁷) Annita.

⁸) Arendal.

⁹) Daura.

¹⁰) Fuar-а — холодный островъ.

¹¹) Erath.

¹²) Odgal.

¹³) То-есть эхо.

¹⁴) Т. е. Оссіана.

БЕРРАТОНЪ. ПРЕДИСЛОВІЕ.

Эта поэма состоитъ прямо изъ двухъ народныхъ пѣсенъ, записанныхъ, вѣроятно, Макферсономъ иди въ томъ видѣ, въ какомъ онѣ являются здѣсь, конечно, въ его литературной обработкѣ, или соединенныхъ имъ самимъ, что менѣе вѣроятно. Первая — смерть Мальвины — есть извѣстная и до сихъ поръ поющаяся въ Ирландіи баллада «Плачъ Мильваны», которую я привожу въ дословномъ переводѣ изъ сборника Смита съ сохраненіемъ, по возможности, размѣра, а вторая — ирландскій Авессаломъ или красавецъ Уталъ, по словамъ Кемпбелля, распѣваемая до послѣдняго времени на деревенскихъ ярмаркахъ и базарахъ. Какой-нибудь внутренней или хотя-бы внѣшней связи эти двѣ пѣсни совершенно не имѣютъ; такими чуждыми другъ другу онѣ являются и у Макферсона: поэма начинается жалобой Оссіана на смерть Мальвины и ея прославленіемъ, обращеннымъ къ какому-то сыну Альпина, не то духу, не то сыну барда Фингалова Альпина; затѣмъ идетъ эпизодъ объ Уталѣ, вклеенный сюда прямо въ видѣ воспоминанія Оссіана о подвигахъ молодости, и затѣмъ заканчивается все почти дословной передачей пѣсни о Мальвинѣ съ сохраненіемъ даже имени героя пѣсни, Рино, который въ поэмѣ совершенно отсутствуетъ.

Стиль поэмы пестрый, но мѣстами очень пѣвучъ и картиненъ.

Плачъ Мильваны.

Море шумящее, море суровое

Бьетъ неумолчное въ скалы Морвенскія,

Дѣва печальная и одинокая

Смотрятъ со скалъ на ладьи темногрудыя —

Много въ нихъ витязей, нѣтъ только милаго!

Гдѣ-въ ты, Рино!

Витязи молча смотрѣли на дѣву,

Лица ихъ грусть и тоску выражали:

Палъ ихъ герой и, повергнутый въ полѣ,

Блѣдный, онъ быстро несется на тучахъ

Мимо Морвена, родного утеса.

Бѣдный Рино!

Могъ-ли онъ пасть на равнинахъ пустынныхъ,

Мшистыхъ равнинахъ сѣдого Уллина?

Сынъ онъ былъ Финна, мой витязь прекрасный,

Кто могъ сравниться съ нимъ въ силѣ, отвагѣ?

Все-же лежитъ онъ теперь одиноко,

Мертвый Рино!

Стану-ли жить безъ него я на свѣтѣ,

Въ море смотрѣться со скалъ нашихъ сѣрыхъ,

Съ вѣтрами спорить и жалобнымъ стономъ

Плакать надъ быстрымъ родимымъ потокомъ?

Нѣтъ, но въ могилѣ сѣдого Уллина

Лягу съ Рино!

Вѣтрамъ открыты ворота широкіе,

Залы пировъ опустѣли безмолвныя,

Арфы повисли давно ужъ беззвучныя, —

Гости во вражіемъ полѣ осталися,

Стихли лѣса м потоки Морвенскіе,

Смолкъ и Рино.

Гдѣ-же собаки и конь твой могучій,

Витязя щитъ, — его предковъ наслѣдье,

Мечъ, какъ небесное страшное пламя,

Пика, что солнечный лучъ на закатѣ,

Милаго шлемъ и кольчуга стальная?

Гдѣ самъ Рино?

Спятъ на утесахъ спокойно олени —

Ихъ не спугнутъ ужъ охотника клики:

Въ тучѣ спускаясь туманною тѣнью,

Самъ онъ бѣжитъ отъ свѣтила дневного:

Свѣтомъ кровавымъ заря разгорится,

Блѣдный исчезнетъ Рино!

Утро настанетъ и скажетъ: «Проснися,

Долго-же спалъ ты, мой витязь отважный!»

Встанутъ охотники, лаемъ собаки

Встрѣтятъ опять восходящее солнце,

Но не проснется въ равнинахъ Уллива

Съ ними Рино.

Прочь уходи ты, прекрасное утро:

Тщетно тревожишь ты витязя грезы —

Спитъ онъ глубоко, и солнце напрасно

Свѣтъ и тепло по лугамъ разливаетъ, —

Скачутъ олени надъ узкой могилой:

Смерть усыпила Рино.

Украдкой къ тебѣ проберусь я, король мой,

И тихо я лягу на мирное ложе,

Но вѣчнаго сна твоего не нарушу,

И дѣвы напрасно искать меня будутъ:

Прощальную пѣсню ихъ стану я слушать

Съ уснувшимъ Рино!

БЕРРАТОНЪ ¹)

Окружи твоими голубыми водами, потовъ, окружи узкую доливу Луты *), пусть покрывающій холмы зеленый лѣсъ склоняется надъ тобою и солнце освѣщаетъ тебя въ полдень, вѣтеръ раскидываетъ растущій по скаламъ волчецъ и тяжелыя опущенныя къ землѣ головки цвѣтовъ. «Зачѣмъ будишь ты меня, вѣтерокъ? какъ будто говоритъ цвѣтокъ: — я покрыть росой и скоро отцвѣту, порывъ вѣтра развѣетъ мои лепестки. Завтра придетъ- прохожій, который видѣлъ меня въ моей расцвѣтающей красотѣ, онъ окинетъ взоромъ все поле». Охотникъ придетъ утромъ, но не услышитъ звука моей арфы. Гдѣ-же сынъ рожденнаго на колесницѣ Фингала? По щекѣ его Скатится слеза. Тогда приди, о Мальвина, приди со своими пѣснями! Положи Оссіана въ долинѣ Луты, пускай его могила возвышается на прекрасномъ полѣ.

Мальвина, гдѣ ты съ твоими пѣснями, съ тихимъ звукомъ твоихъ шаговъ? Близко-ли ты, сынъ Альпина ³), гдѣ дочь Тоскара? Я проходилъ, сынъ Фингала, мимо мшистыхъ стѣнъ Торъ Луты ⁴). Не было больше дыма надъ жилищемъ, безмолвіе царило въ лѣсу и на холмѣ. Замолкли звуки охоты, я видѣлъ дочерей лука. Я спросилъ ихъ о Мальвинѣ, но онѣ не отвѣчали мнѣ, онѣ отвернулись отъ меня, облако печали омрачило ихъ красоту. Онѣ походили на звѣзды, которыя въ дождливую ночь слабо мерцаютъ во мглѣ надъ холмомъ.

Мирно отдыхай, прекрасный лучъ, рано скрылся ты за наши холмы! Плавно удалилась ты, какъ луна покидаетъ голубыя дрожащія волны. Но ты оставила насъ во мракѣ, первая изъ дѣвъ Луты. Мы сидимъ на сказѣ, гдѣ все безмолвно и только свѣтъ огненнаго метеора мелькаетъ во тьмѣ. Рано скрылась Мальвина, дочь щедраго Тоскара! Но ты встаешь, подобно лучу востока, среди тѣней твоихъ друзей, когда они сидятъ въ твоихъ бурныхъ залахъ, жилищахъ грома. Туча повисла надъ Коной, ея голубые края волнисты, она еще высоко надъ землей, и подъ нею вѣтры расправляютъ свои крылья, — въ ней жилище Фингала, тамъ герой сидитъ во мракѣ, у него въ рукѣ воздушное копье, его щитъ полузакрытъ облаками, онъ подобенъ темнѣющей лунѣ, когда одна ея половина скрывается въ волнахъ и свѣтитъ тускло на поле.

Въ туманѣ друзья окружаютъ короля, они слушаютъ пѣніе Уллина, онъ играетъ на едва виднѣющейся арфѣ, онъ возвышаетъ свой слабый голосъ, меньшіе герои тысячею метеоровъ освѣщаютъ воздушный дворецъ. Мальвина появляется въ туманѣ, румянецъ покрываетъ ея щеки. Она смотритъ на незнакомыя лица своихъ отцовъ, она смотритъ въ сторону влажными отъ слезъ глазами. "Рано приходишь ты, говоритъ Фингалъ, — дочь щедраго Тоскара. Горе поселилось въ залахъ Луты, мой престарѣлый сынъ печаленъ. Я слышу вѣтеръ Коны, привыкшій развѣвать твои тяжелыя кудри, онъ принесся въ залы, но тебя тамъ нѣтъ, онъ печально звучитъ въ оружіи твоихъ отцовъ. Несись на своихъ звучащихъ крыльяхъ, о вѣтеръ, вздыхай на могилѣ Мальвины, она подымается тамъ недавно, она подымается надъ скалой у голубого потока Луты. Дѣвы вернулись на свои мѣста, только ты, вѣтеръ, горюешь тамъ. Но кто приближается на тучѣ съ темнѣющаго запада? Улыбка озаряетъ его сѣроватое влажное лицо, его туманныя кудри развѣваются по вѣтру. Онъ склоняется надъ своимъ воздушнымъ копьемъ. Это отецъ твой, Мальвина! «Зачѣмъ засіяла ты такъ рано на нашихъ облавахъ, о милый лучъ Луты? говоритъ онъ. — Но ты горевала, дочь моя, друзья твои погибли. Сыновья мелкихъ людей наполнили валы. Никого не осталось изъ героевъ, кромѣ Оссіана, короля копій».

Помнишь-ли ты Оссіана, рожденный на колесницѣ Тоскаръ, сынъ Конлоха ⁵). Много было битвъ въ нашей юности, мечи наши вмѣстѣ начинали битву, врагамъ казалось, что ихъ настигаютъ два низвергающихся утеса. Сыны чужеземцевъ бѣжали. «Вотъ идутъ воины Коны», говорили они, «они направляются по стопамъ бѣгущихъ». Приблизься, сынъ Альпина, послушать пѣсню старины: дѣла былыхъ временъ пробудились въ моей душѣ, воспоминанія озаряютъ минувшіе дни, дни могучаго Тоскара, когда мы шли толпой въ славѣ. Приблизься, сынъ Альпина, послушай послѣдніе звуки голоса Коны ⁶).

"Король Морвена приказалъ. Я подставилъ вѣтру мои паруса. Тоскаръ, вождь Луты, стоялъ около меня, я понесся по темно-синимъ волнамъ. Мы плыли къ окруженному моремъ Берратону, острову многихъ бурь. Тамъ жилъ въ своихъ престарѣлыхъ кудряхъ могучій Латморъ ⁷), Латморъ, который приготовилъ пиръ раковинъ для Фингала на его пути въ жилищу Старно въ дни Агандекки. Но когда вождь состарился, пробудилась гордость въ его сынѣ, прекрасно-волосомъ Уталѣ ⁸), любимцѣ тысячи дѣвъ. Онъ связалъ престарѣлаго Латмора и зажилъ въ его звучныхъ залахъ.

Долго страдалъ король въ своей пещерѣ, на берегу шумящаго родного моря. День не проникалъ въ его жилище такъ-же, какъ и свѣтъ отъ горящаго дуба — ночью. Только вѣтеръ съ океана гулялъ въ немъ и скользилъ слабый лучъ луны. Красная звѣзда отогрѣла на короля, дрожа отражаясь въ западной волнѣ. Синто ⁹) пришелъ въ залы Сельмы, Смито, другъ юности Латмора. Онъ разсказалъ о королѣ Берратона, гнѣвъ Фингала разгорѣлся. Трижды онъ хватался за копье, рѣшившись обратить свое оружіе противъ Ухала, но онъ былъ слишкомъ славенъ для Утала, а потому послалъ своего сына и Тоскара. Велика была наша радость, когда мы плыли по широкому морю. Мы часто полуобнажали наши мечи, потому что еще никогда не бывали одни въ битвѣ копій.

Ночь сошла на океанъ. Вѣтеръ унесся на своихъ крыльяхъ. Холодна и блѣдна была луна.. Красныя звѣзды ярче блистали на небѣ. Нашъ берегъ былъ противъ берега Берратона. Бѣлыя волны лѣнились у его скалъ. «Что за голосъ?» сказалъ Тоскаръ: "голосъ, доходящій по звучной волнѣ? Онъ сладокъ, но печаленъ, какъ голосъ умершихъ бардовъ. Я увидалъ дѣву, она сидѣла одиноко на утесѣ. Ея голова покоилась на ея бѣлоснѣжной рукѣ, ея черные волосы развѣвались по вѣтру. Послушай, сынъ Фингала, ея пѣсню, она нѣжна, какъ журчанье ручейка. Мы вошли въ безмолвную пристань и слушали дѣву ночи.

«Долго-ли еще будете вы катиться вокругъ меня, голубыя дрожащія волны океана? Жилищемъ моимъ не всегда была пещера у шелестящаго дерева, пиры были блестящи въ залахъ Тортомы ¹⁰), мой отецъ любилъ мой голосъ, юноши любовались моей красотой, имъ нравилась темно-волосая Нинатома ¹¹). Но пришелъ ты, Уталъ, какъ солнце на небо. Сердца всѣхъ дѣвушекъ принадлежали тебѣ, сынъ щедраго Лартмора. Зачѣмъ-же оставляешь ты меня одинокой среди ревущихъ волнъ? Омрачена-ли душа моя твоею смертью? Поднимала-ли моя бѣлая рука мечъ? Зачѣмъ-же оставляешь ты меня одинокой, король Финтормы? ¹²)».

Слезы выступили на моихъ главахъ, когда я услышалъ голосъ дѣвы. Я стоялъ передъ ней во всемъ вооруженіи, я говорилъ слова мира: «Милая обитательница пещеры, зачѣмъ вздыхаешь ты? Оссіанъ подниметъ мечъ въ твоемъ присутствіи на смерть твоимъ врагамъ!» Дочь Тортомы встала. Я услышалъ слова печали. «Родъ Морвена окружаетъ тебя, но онъ никогда не оскорблялъ слабаго. Приди на наши темногрудые корабли, ты сіяешь, какъ заходящая луна. Мы идемъ къ скалистому Берратону, въ звучнымъ стѣнамъ Финтормы». Она пришла въ своей красотѣ, пришла медленной поступью, тихая радость сіяла на ея лицѣ, подобно полю весной, когда тѣнь убѣгаетъ, а голубые потоки ярко блестятъ, и зеленый кустарникъ наклоняется въ ихъ водамъ. Лучезарное утро проснулось. Мы пришли въ гавань Ротмы ¹³). Кабанъ выскочилъ изъ лѣса, мое копье пронзило его, я радовался его крови — это предвѣщало побѣду. Но съ высотъ Финтормы слышно приближеніе Утала, онъ идетъ по вереску, преслѣдуя кабана, онъ идетъ, полный отваги, протягивая два острыхъ копья, На его боку мечъ героя. Трое юношей несутъ его полированный лукъ, пять прыгающихъ собакъ бѣгутъ передъ нимъ, его герои слѣдуютъ поодаль, любуясь поступью короля. Статенъ былъ сынъ Латмора, но его душа была мрачна, мрачна, какъ затемняющійся ликъ луны, когда она предвѣщаетъ бурю.

Мы поднялись изъ вереска передъ королемъ. Онъ остановился. Герои окружили его. Сѣдовласый бардъ вышелъ впередъ. «Откуда вы, сыны чужеземцевъ?» спросилъ «ротъ пѣсенъ» ¹⁴). «Дѣти несчастныхъ приходятъ въ Берратонъ и находятъ смерть отъ меча рожденнаго на колесницѣ Утала. Онъ не готовитъ пира въ своихъ валахъ, кровь чужеземцевъ уносится его потоками. Если вы пришли со стѣнъ Сельмы, съ мшистыхъ стѣнъ Фингала, выберите трехъ юношей и пошлите къ вашему королю разсказать о гибели его народа. Можетъ быть, придетъ самъ герой и окраситъ своею кровью мечъ Утада, и тогда выростетъ слава Финтормы, какъ дерево долины».

«Никогда не выроста ей», возразилъ а въ ярости своего гнѣва. «Онъ бѣжитъ отъ Фингала, глаза котораго — пламя смерти. Сынъ Комгалла является, и короли исчезаютъ, они уносятся, какъ туманъ, отъ дыханія его гнѣва Они не могутъ сказать Фингалу, что его народъ палъ; если и скажутъ его, бардъ, то прибавя, что народъ его палъ со славой».

Я стоялъ во всей моей мощи. Тоскаръ вынулъ свой мечъ. Врагъ устремился, какъ потокъ. Смутные голоса смерти поднялись: человѣкъ схватился съ человѣкомъ, щитъ стучалъ о щитъ, сталь мѣшала свой блескъ со сталью, стрѣлы свистали въ воздухѣ, копья звучали по кольчугѣ, мечи прыгали по разбитымъ щитамъ ¹⁵). Какъ шумитъ старый лѣсъ въ бурю, когда тысячи духовъ ломаютъ ночью деревья, таковъ былъ шумъ оружія. Но Уталъ палъ отъ моего меча. Сыны Берратона бѣжали. Я видѣлъ его повергнутымъ въ его красотѣ, и слезы показались на моихъ глазахъ. «Ты пало, юное дерево, во всей твоей мощи», сказалъ я, «ты палъ на родныхъ равнинахъ, и поле кругомъ застонало. Вѣтры пустыни подули, нѣтъ ни звука въ твоихъ листьяхъ. Но красивъ ты и мертвый, сынъ рожденнаго на колесницѣ Лартмора»! Нина-тома сидѣла на берегу, она слушала звуки битвы. Она обратила свои красные глаза на Летмала ¹⁶), сѣдовласаго барда Сельмы. Онъ оставался одинъ на берегу съ дочерью Тортона. «Сынъ былыхъ временъ», сказала она, «я слышу шумъ смерти. Твои друзья встрѣтились съ Уталомъ, и вождь погибъ. О, зачѣмъ я не осталась заключенной на скалѣ и окруженной дрожащими волнами! Тогда моя душа была печальна, но крикъ смерти не доносился-бы до моего слуха. Ты палъ на родномъ верескѣ, сынъ высокой Финтормы. Ты оставилъ меня на моей скалѣ, но моя душа была съ тобой. Сынъ высокой Финтормы, палъ-ли ты на родномъ верескѣ?» Она встала блѣдная, въ слезахъ. Она увидала окровавленный щитъ Утала, она увидала его въ рукахъ Оссіана. Она побѣжала шатаясь, не по вереску она побѣжала, она нашла его и упала, ея душа улетѣла со вздохомъ, ея волосы закрыли ея лицо. Я горько заплакалъ. Могила поднялась надъ несчастными, и раздалась моя надгробная пѣсня.

«Покоитесь, несчастныя дѣти юности, покойтесь у этого шумнаго, мшистаго потока! Дѣвы, охотясь, увидятъ вашу могилу и отвернутся съ заплаканными глазами. Ваша слава будетъ жить въ пѣснѣ, арфы зазвучатъ въ прославленіе вамъ, дочери Сельмы услышатъ ихъ, и память о васъ дойдетъ до другихъ странъ. Покойтесь, дѣти юности, у этого шумнаго мшистаго потока».

Два дня мы оставались на берегу. Герои Берратона собрались. Мы повели Лартмора въ его жилище, пиръ раковинъ былъ приготовленъ, радость старца была велика, онъ смотрѣлъ на оружіе своихъ отцовъ, оружіе, принадлежавшее ему, пока не возсталъ гордый У талъ. Мы простились съ Лартморомъ, онъ благословлялъ вождей Морвена: онъ не зналъ, что сынъ его былъ убитъ, убитъ страшный Уталъ! Онъ слышалъ, что со слезами горя онъ бѣжалъ въ лѣсъ, ему сказали это, но Уталъ былъ безмолвенъ въ могилѣ на верескѣ Ротмы.

На четвертый день мы подняли наши паруса при ревѣ сѣвернаго вѣтра. Лартморъ вышелъ на берегъ, его барды запѣли. Радость короля была велика, онъ смотрѣлъ на мрачный берегъ Ротмы. Онъ увидалъ могилу своего сына, память объ Уталѣ ожила… «Кто изъ моихъ героевъ покоится здѣсь», спросилъ онъ: «какъ видно, онъ изъ рода королей. Знали-ли его въ моемъ жилищѣ до возстанія Утала? Но вы безмолвствуете, сыны Берратона, неужели погибъ король героевъ? Мое сердце смягчается къ тебѣ, Уталъ, хотя ты и поднялъ руку на своего отца. Лучше бы мнѣ оставаться въ пещерѣ, и пусть мой сынъ жилъ бы въ Финтормѣ, я могъ бы слышать шумъ его шаговъ, когда онъ отправлялся на охоту кабановъ, я могъ бы слышать его голосъ, доносимый вѣтромъ въ мою пещеру, и моя душа наполнилась бы радостью, но мракъ поселился въ моемъ жилищѣ».

Таковы были мои подвиги, сынъ Альпина, когда рука моей юности бала сильна. Такова были дѣла Тоскара, рожденнаго на колесницѣ сана Конлоха. Но Тоскаръ живетъ на своей несущейся тучѣ, я одинокъ въ Лутѣ. Мой голосъ звучитъ, какъ послѣдній порывъ вѣтра, покидающаго лѣсъ. Но недолго будетъ одинокъ Оссіанъ. Онъ видитъ уже туманъ, который приметъ его духъ. Онъ видитъ туманъ, который послужитъ ему одеждой при его появленіи на своихъ холмахъ. Сыны слабыхъ людей увидятъ меня и полюбуются на могучій ростъ вождей старины, они поползутъ въ свои пещеры съ ужасомъ и будутъ смотрѣть на меня, идущаго въ облакахъ. Мракъ будетъ подвигаться вмѣстѣ со мной. Веди, сынъ Альпина, веди старика въ его лѣса, вѣтеръ подымается, зашумѣли темныя волны озера. Не склоняется-ли съ Моры дерево со своими обнаженными вѣтвями? Да, оно склоняется, сынъ Альпина, при ревѣ вѣтра. На обнаженной вѣткѣ виситъ моя арфа, звукъ ея струнъ печаленъ. Вѣтеръ-ли дотрогивается до тебя, арфа, или пролетающій духъ? Не рука-ли то Мальвины? Принеси мнѣ арфу, сынъ Альпина, зазвучитъ иная пѣсня, вмѣстѣ со звукомъ отлетитъ моя душа. Отцы мои заслышатъ ее въ своемъ воздушномъ жилищѣ, ихъ туманныя лица съ радостью склонятся съ облаковъ и ихъ руки встрѣтятъ ихъ сына. Старый дубъ склоняется надъ потокомъ, онъ стонетъ, покрытый мохомъ, сухой папоротникъ свиститъ вблизи и покачиваясь сплетается съ волосами Оссіана.

Ударь по струнамъ и запой пѣсню, а вы, вѣтры, приготовьте вблизи свои крылья. Несите печальный звукъ въ воздушное жилище Фингала, донесите его до жилища Фингала, чтобы онъ могъ слышать голосъ своего сына, голосъ того, кто прославлялъ могучихъ. Сѣверный вѣтеръ отворяетъ твои ворота, король, я вижу тебя, сидящаго на туманѣ, слабо мерцающаго въ своемъ оружіи. Твой образъ теперь не внушаетъ ужаса храброму, онъ подобенъ влажному облаку, сквозь которое мы видимъ плачущія звѣзды. Твой щитъ — луна на ущербѣ, твой мечъ — озаренный огнемъ туманъ. Безсиленъ и туманенъ вождь, прежде блиставшій на своемъ пути. Но ты идешь въ вѣтрѣ пустыни, бури темнѣютъ въ твоей рукѣ, ты хватаетъ во гнѣвѣ солнце и скрываешь его въ тучахъ. Сыны мелкихъ людей поражены страхомъ — низвергаются тысячи ливней. Но когда ты появляешься въ своей кротости, тебѣ сопутствуетъ утренній вѣтерокъ, солнце улыбается въ своихъ голубыхъ поляхъ, сѣдой потокъ вьется въ долинѣ, верхушки кустовъ раскачиваются при вѣтрѣ, олени бѣгутъ въ пустыню.

Но въ верескѣ слышится шепотъ, бурный вѣтеръ затихаетъ. Я слышу голосъ Фингала, давно онъ чуждъ моему уху. «Приди, Оссіанъ, приди», говоритъ онъ. Фингалъ уже получилъ свою славу: мы миновали, какъ мимолетное пламя, наша смерть была славна. Хотя долины нашихъ битвъ мрачны и безмолвны, наша слава запечатлѣла на четырехъ сѣрыхъ камняхъ. Голосъ Оссіана былъ слышенъ, арфа звучала въ Сельмѣ. Приди, Оссіанъ, приди, говоритъ онъ, «приди носиться въ облакахъ съ твоими предками». Я иду, я иду, король людей. Жизнь Оссіана кончается, я исчезаю на Бонѣ, не будетъ видно моихъ слѣдовъ въ Сельмѣ. За камнемъ Моры я гасну. Вѣтеръ, свистящій въ моихъ сѣдыхъ волосахъ, не разбудить меня. Удались на своихъ крыльяхъ, о вѣтеръ, ты не можешь нарушить покоя барда. Ночь длинна, глава его отяжелѣли. Удались, ревущій вѣтеръ ¹⁷)!

Зачѣмъ-же печаленъ ты, сынъ Фингала? Зачѣмъ-же отуманилась твоя душа? Умерли вожди былыхъ временъ, они ушли въ славѣ, такъ-же минуютъ и сыны будущихъ лѣтъ, и явится другое племя. Народы, какъ волны океана, какъ листья лѣсистаго Морвена: они смѣняются въ ревущемъ вѣтрѣ, и другіе листья поднимаютъ къ небу свои зеленыя головки.

Долговѣчна-ли была твоя красота, Рино? Устояла-ли мощь рожденнаго на колесницѣ Оскара? Самъ Фингалъ сошелъ въ могилу, жилище его отцовъ забыло его шаги: такъ устоишь-ли ты, старый бардъ, когда могучіе пали? Но моя слава останется и выростетъ, какъ дубъ Морвена, подставляющій бурѣ свою широкую вершину и радующійся въ порывахъ вѣтра.

¹) Berrathon, надежда среди волнъ.

²) Luthe, сладкій, нѣжный потокъ.

³) Alpin былъ бардъ Фингала; о немъ ли говорится — сказать трудно.

⁴) Tor-Lutha, т. е. укрѣпленіе на Лютѣ.

⁵) Conloch.

⁶) The lut Sound of the voies of Coda, т. е. Оссіанъ.

⁷) Larthmor.

⁸) Uthal — Авессаломъ ирландскихъ преданій.

⁹) Smitho — во всякомъ случаѣ, не кельтское имя.

¹⁰) Дочь Тортона, увезенная Уталомъ и заключенная имъ въ пещерѣ.

¹¹) Hina-thoma.

¹²) Finthormo — дворецъ Латмора.

¹³) Rothma.

¹⁴) Ротъ пѣсенъ, т. е. бардъ — двойное сравненіе.

¹⁵) Смѣсь оружія: средневѣковыя кольчуги, шлемы, мечи и проч. рядомъ съ луками и стрѣлами, вѣроятно, цѣликомъ перенесенная Макферсономъ изъ народной пѣсни.

¹⁶) Lethmal.

¹⁷) Пѣснь Минваны, перенесенная на Оссіана.

ВОЙНА ИНИСТОНЫ. ПРЕДИСЛОВІЕ.

Макферсонъ, въ предисловіи къ изданію 1765 года, говоритъ, что эта поэма есть одинъ изъ эпизодовъ войны съ скандинавами, разсказанной въ длинной эпопеѣ, будто-бы извѣстной семейству Клан-Рональдовъ и утраченной не только въ рукописи, но и въ народной памяти. Разумѣется, такое утвержденіе болѣе чѣмъ странно: эпопея, фиксированная записью, должна была-бы остаться хотя-бы въ какомъ-нибудь спискѣ, въ какомъ нибудь варіантѣ; зачѣмъ, если семья Клаи-Рональдовъ, современниковъ Макферсона, знала и помнила ее, не могла она совсѣмъ исчезнуть безъ всякаго слѣда изъ народной памяти. Всего скорѣе, что Макферсонъ записалъ этотъ обрывокъ пѣсни о какомъ-то набѣгѣ на одинъ изъ острововъ, лежащихъ у береговъ Скандинавіи, и не только обработалъ его такъ, что не осталось никакого народнаго слѣда, но придумалъ для связи цѣлый разсказъ объ утратѣ эпопеи.

Война Инистоны ¹).

Наша юность подобна сну охотника на холмѣ вереска. Онъ засыпаетъ при кроткомъ свѣтѣ солнца, онъ просыпается въ разгаръ бури, — красная молнія сверкаетъ со всѣхъ сторонъ, вѣтеръ раскачиваетъ вершины деревьевъ; онъ съ отрадой вспоминаетъ солнечные дни и сладкія грезы своего сна. Когда вернется юность Оссіана? Когда его уши насладятся звономъ оружія? Когда пойду я, какъ Оскаръ, въ блескѣ моей стали? Придите со своими потоками, холмы Коны, послушайте голосъ Оссіана. Звукъ, какъ солнце, всплываетъ въ моей душѣ. Я чувствую радость былыхъ временъ.

Я вижу твои башни, Сельма, дубы твоихъ тѣнистыхъ стѣнъ. Твои потоки звучатъ въ моихъ ушахъ. Твои герои собираются кругомъ Фингала. Онъ опирается на щитъ Тренмора; его копье стоитъ у стѣны. Онъ слушаетъ пѣсню своихъ бардовъ; разсказъ идетъ о подвигахъ его оружія, о дѣлахъ короля въ его юности. Оскаръ вернулся съ охоты и слышалъ хвалу героя. Онъ снялъ со стѣны щитъ Бранно ²), его глаза наполнились слезами. Румяны были щеки юноши. Его голосъ дрожалъ. Блестящее остріе моего копья дрожало въ его рукѣ. Онъ сказалъ королю Морвена:

"Фингалъ, король героевъ, Оссіанъ, первый послѣ него въ битвѣ! вы сражались въ вашей юности, ваши имена раздаются въ пѣснѣ, Оскаръ — какъ туманъ Коны: я являюсь и исчезаю. Барды не будутъ знать моего имени, охотникъ не станетъ искать моей могилы въ верескѣ. Дайте мнѣ биться, герои, въ битвахъ Инистоны. Далеко страна моей битвы, вы не услышите о паденіи Оскара; какой-нибудь бардъ найдетъ меня тамъ, какой-нибудь бардъ сохранитъ мое имя въ пѣснѣ. Дочь чужеземца увидитъ мою могилу и оплачетъ пришедшаго недалека юношу. Барды скажутъ на пиру: «Слушайте пѣсню объ Оскарѣ изъ далекой страны».

«Оскаръ», возразилъ король Морвена, «ты будешь сражаться, сынъ моей славы. Приготовьте мой темногрудый корабль, чтобы перевезти моего героя въ Инистону. Сынъ моего сына, сохрани нашу славу: ты изъ рода великихъ! Не дозволяй дѣтямъ чужеземцевъ говорить: „слабы сыны Морвена“. Будь въ битвѣ, какъ ревущій потокъ, нѣженъ, какъ вечерній лучъ — въ мирѣ. Скажи, Оскаръ, королю Инистоны, что Фингалъ помнитъ свою юность, когда мы вмѣстѣ бились въ дни Агандекки».

Они подняли звучные паруса. Вѣтеръ свисталъ въ ремняхъ ³) кругомъ ихъ мачтъ, волны лизали тѣнистыя скалы, мощь океана ревѣла. Мой сынъ смотрѣлъ съ волнъ на лѣсистый берегъ, онъ направился въ звучный заливъ Рука ⁴) и послалъ свой мечъ Анниру ⁵) «копій». Сѣдовласый герой всталъ, увидя мечъ Фингала; его глава были полны слезъ: онъ вспомнилъ битвы своей юности. Трижды поднимали они копье передъ милой Агандеккой, герои стояли въ отдаленіи, какъ два духа, боровшіеся въ вѣтрѣ.

«Теперь», возразилъ король, «я старъ, мечъ безъ дѣла лежитъ въ моихъ залахъ. Ты, что изъ рода Морвена! Анниръ видалъ битву копій, но теперь онъ блѣденъ и слабъ, какъ дубъ Лано. У меня нѣтъ сына, который съ радостью встрѣтилъ-бы тебя и проводилъ-бы въ валы своихъ отцовъ. Аргонъ ⁶) блѣденъ въ своей могилѣ и нѣтъ болѣе Руры ⁷). Моя дочь въ жилищѣ чужеземца, она жаждетъ видѣть мою могилу. Ея супругъ поднимаетъ тысячи копій ⁸), онъ идетъ, какъ туча смерти изъ Лано. Приди раздѣлить пиръ Аннира, сынъ звучнаго Морвена».

Три дня они пировали вмѣстѣ, на четвертый Анниръ услышалъ имя Оскара. Они звенѣли раковинами, а потомъ преслѣдовали кабановъ Руны. Утопленные героя отдыхали позади мшистыхъ камней; слезы текли изъ глазъ Аннира, онъ подавлялъ громкіе вздохи. «Здѣсь», сказалъ герой, «темное мѣсто покоя дѣтей моей юности: этотъ камень — могила Рура, тѣ деревья звучатъ надъ гробомъ Аргона. Слышите-ли вы, дѣти мои, мой голосъ въ вашемъ тѣсномъ жилищѣ? Не говорите-ли вы въ шелестѣ листьевъ, когда подымается вѣтеръ пустыни»?

«Король Инистоны», сватъ Оскаръ, «какъ пали дѣти юности? Дикій кабанъ пробѣгаетъ черезъ ихъ могилы, но не нарушаетъ ихъ покоя. Они преслѣдуютъ оленя въ облакахъ ⁹) и натягиваютъ свои воздушные луки. Они все еще любятъ игры своей юности и радостно летаютъ по вѣтру».

«Кормалъ» ¹⁰), возразилъ король, «вождь десяти тысячъ копій. Онъ живетъ у водъ Лано ¹¹), что разсылаетъ пары смерти. Онъ пришелъ въ звучному жилищу Руно и искалъ помѣряться копьями ¹²). Юноша былъ прекрасенъ, какъ первый лучъ солнца, немногіе могли встрѣтить его въ битвѣ. Мои герои сдались Кормалу, моя дочь была взята имъ въ жены. Аргонъ и Руро вернулись съ охоты, слезы ихъ гордости полились, молча смотрѣли они на героевъ Руны, сдавшихся чужеземцу. Три дня они пировали съ Кормаломъ, на четвертый сталъ биться юный Аргонъ. Но кто могъ биться съ Аргономъ? Кормалъ былъ побѣжденъ, его сердце переполнилось оскорбленной гордостью, онъ втайнѣ рѣшилъ видѣть смерть моихъ сыновей. Они пошли въ холмамъ Руны и стали преслѣдовать темнобурыхъ ланей. Кормалъ тайно пустилъ стрѣлу, мои дѣти пали въ крови. Онъ пришелъ въ дѣвѣ своей любви, къ длинноволосой дѣвѣ Инистоны. Они бѣжали черезъ пустыню. Анниръ остался одинокимъ. Ночь смѣнилась днемъ, но не прозвучалъ голосъ Аргона, не вернулся Руро. Наконецъ появилась ихъ любимая собака: быстрый и легкій Рунаръ ¹⁴). Онъ прибѣжалъ въ жилище и завылъ, глядя въ ту сторону, гдѣ они пали. Мы послѣдовали за нимъ, мы нашли ихъ тамъ, мы положили ихъ у мшистаго потока: это было обычное мѣсто отдыха Аннира послѣ охоты на ланей. Я сгорбился, какъ стволъ стараго дуба, мои слезы текутъ вѣчно».

«О Ронанъ» ¹⁵), сказалъ вставшій Оскаръ, «Огаръ» ¹⁶), король копій, созови во мнѣ моихъ героевъ, сыновей богатаго потоками Морвена. Сегодня мы пойдемъ въ водамъ Лано. что разсыпаютъ нары смерти. Не долго радоваться Кормалу, смерть часто на остріѣ нашихъ мечей".

Они шли черезъ пустыню, какъ грозовыя тучи, когда вѣтеръ несетъ ихъ надъ верескомъ, молнія освѣщаетъ ихъ края, и звучные лѣса ожидаютъ бури. Раздается рогъ Оскара передъ битвой и потрясаетъ воды Лано. Дѣти озера собрались кругомъ звучнаго щита Кормала. Оскаръ бьется, какъ всегда, Кормалъ палъ подъ его мелемъ, сыны туманнаго Лано бѣжали въ свои недоступныя долины. Оскаръ привезъ дочь Инистоны въ звучныя залы Аннира. Лицо старости свѣтилось радостью, онъ благословилъ короля мечей.

Какъ велика была радость Оссіана при видѣ далекаго паруса своего сына! Онъ появился, какъ является свѣтлое облако на востокѣ утомленному путнику въ незнакомой странѣ, окруженному туманной ночью съ ея мракомъ и тѣнями. Мы повели его съ пѣснями въ валы Сельмы, Фингалъ приготовилъ пиръ раковинъ. Тысячи бардовъ прославляли имя Оскара, Морвенъ отвѣчалъ имъ эхомъ. Дочь Тоскара была тутъ; ея голосъ былъ подобенъ арфѣ, далекіе звуки которой приносятся вечеромъ съ тихимъ вѣтромъ долины.

Вы, видящіе свѣтъ, положите меня гдѣ-нибудь у скалы на моихъ холмахъ, среди густыхъ орѣшниковъ и шумящихъ дубовъ. Среди зелени пусть будетъ мѣсто моего покоя, пусть долетаетъ до него звукъ отдаленнаго потока. Дочь Тоскара, возьми арфу и спой милую пѣсню Сельмы, чтобы душа моя погрузилась въ сонъ среди радости, чтобы я могъ вспомнить сны моей юности и дни могучаго Фингала. Сельма, я вижу твои башни, твои деревья, твои тѣнистыя стѣны. Я вижу героевъ Морвена и слышу пѣсню бардовъ. Оскаръ поднимаетъ мечъ Кормала, и тысячи юношей любуются его крѣпкими ремнями. Они смотрятъ съ удивленіемъ на моего сына, они восхищаются силой его руки. Они замѣчаютъ радость въ глазахъ его отца, они желаютъ подобной-же славы. И вы получите свою славу, сыны богатаго потоками Морвена! Часто звучитъ пѣсня въ моей душѣ, я помню друзей своей юности. Но сонъ сходитъ со звукомъ арфы, мною овладѣваютъ сладкіе сны. Остановитесь вдали, сыны охоты, не нарушайте моего покоя. Бардъ былыхъ временъ бесѣдуетъ со своими отцами, вождями минувшихъ дней. Остановитесь вдали, сыны охоты, не нарушайте сна Оссіана!

¹) Inis-thono, укрѣпленное мѣсто.

²) Дѣдъ Оскара по матери; его гостепріимство въ Ирландіи обратилось въ пословицу.

³) По словамъ Кэмпбелля, у кельтовъ вмѣсто каната употреблялись кожаные ремни.

⁴) Rima.

⁵) Annir.

⁶) Argon.

⁷) Ruro.

⁸) Cormala.

⁹) T. e. пировали, пили медъ или другой напитокъ изъ раковинъ.

¹⁰) Миѳологическое представленіе.

¹¹) Cormal.

¹²) Lano — озеро въ сѣвер. Гэйлэндѣ, по словамъ Кэмпбелля, на Скандинавскомъ полуостровѣ, что неправдоподобно. Это озеро Lano сохранялось въ преданіи, какъ очень вредно дѣйствующее на окружающихъ жителей своими испареніями, особенно весною и осенью.

¹³) По словамъ Кэмпбелла, собирались въ Ирландіи того времени сосѣдніе князьки на турниры, что конечно, весьма сомнительно; во всякомъ случаѣ это называлось: «honour of the spear».

¹⁴) Runar.

¹⁵) Ronnan.

¹⁶) Ogar.

TEMOPA. Поэма въ восьми пѣсняхъ. ПРЕДИСЛОВІЕ.

Эта эпопея считалась краеугольнымъ камнемъ Макферсоновскаго Оссіана; самъ Макферсонъ перевелъ ее на латинскій языкъ и у него найденъ гаэльскій текстъ ея, а седьмая пѣсня, сколько мнѣ помнится, признавалась подлинной даже многими врагами Макферсона. Въ дѣйствительности-же эта эпопея представляетъ сводъ, гораздо болѣе сочиненный и искусственный, чѣмъ даже, напримѣръ, «Фингалъ»… Содержаніе «Теморы» — борьба феніевъ противъ узурпатора престола Каирбара, убившаго юнаго ирландскаго короля Кормака и захватившаго власть въ свои руки; всѣ герои при этомъ умираютъ, сходятъ со сцены, какъ въ какомъ-нибудь длинномъ романѣ. Масса преданій Кухулинова цикла сохранила намъ извѣстія о нападеніяхъ скандинавовъ, возстаніяхъ сосѣднихъ племенъ и междоусобіяхъ ирландскихъ трибъ въ царствованіе юнаго Кормака, вѣроятно, дѣйствительно убитаго однимъ изъ своихъ военачальниковъ; но все это было гораздо ранѣе Финна и даже за сто лѣтъ, по крайней мѣрѣ, до возникновенія самихъ феніевъ. Въ этой-же эпопеѣ, сведенной, можетъ быть, самимъ Макферсономъ, все это очень перепутано. Въ эпопеѣ «Фингалъ», напримѣръ, встрѣчаемся съ героями обоихъ ирландскихъ цикловъ: древняго — Кухулина, и болѣе новаго, причемъ они все-таки сохраняютъ свои характерныя черты (стр. 41), между тѣмъ какъ здѣсь сохранено полное единство дѣйствія, но и полное ихъ обезличеніе: послѣ смерти Кухулина владѣтель Аты въ Каннаутѣ, Каирпре или Каирбаръ, у5ивши Кормакя, сына Арто, дѣлается королемъ Ирландіи. Фингалъ идетъ противъ него, Каирпре убитъ, но его братъ Катморъ защищаетъ Темору или Тару, резиденцію королей Ирландіи, и теперь приходится бороться съ нимъ. Послѣ пораженія послѣдняго, Фингалъ возводитъ на ирландскій престолъ дядю убитаго Кормака, Ферадъ-Арто, и возвращается въ Морвенъ.

Стиль поэмы не имѣетъ ничего особеннаго; эпитеты встрѣчаются и гомеровскіе, и народные, и прямо сочиненные, притомъ иногда рядомъ; вставокъ съ refrain почти нѣтъ, эпизодовъ тоже немного. Ландшафты, сравненія — все почти современнаго характера. Первая пѣсня еще менѣе всего искусственна. Здѣсь описывается поединокъ Оскара и Каирбара (Оскура и Каирпре), сохраненный намъ самыми древними ирландскими рукописями. Оба героя погибаютъ, какъ и въ древней пѣснѣ, причемъ надъ Каирбаромъ не исполнены священные обряды. Во второй пѣснѣ Катморъ, братъ Каирбара, является мстить за брата. Онъ встрѣчается съ Оссіаномъ и проситъ его отдать послѣдній долгъ Каирбару. Оссіанъ посылаетъ барда Карриля на могилу убитаго для исполненія обряда. Въ видѣ эпизода, вставлена сюда генеалогическая таблица рода Каирбара, объясняющая его узурпаторство.

Третья пѣсня описываетъ начало военныхъ дѣйствій, причемъ феніями командуетъ Голь, знаменитый вождь преданій Кухулинова цикла, а ихъ непріятелями — вмѣсто Катмора — Фольдамъ. Голь раненъ, Конналъ, другъ Кухулина, убитъ. Въ видѣ эпизода, разсказано о юношескомъ подвигѣ послѣдняго, свидѣтельствовавшемъ его глубокую сыновнюю преданность. Здѣсь, какъ мы видимъ, опять все перепутано — и лица, и событія.

Четвертая пѣсня вся сочинена, вѣроятно, самимъ Макферсономъ и ничѣмъ не связана съ общимъ развитіемъ эпопеи; въ ней Фингалъ разсказываетъ свои первые походы въ Ирландію, свою женитьбу и т. д. Къ Катмору собрались его вожди и появляется его невѣста Сульмалла, переодѣтая воиномъ, затѣмъ появляются разные духи убитыхъ.

Пятая пѣсня содержитъ продолженіе описанія битвы пѣсни третьей и кончается рѣшительной побѣдой Фингала, который и на этотъ разъ командуетъ не самъ, а поручаетъ вести битву сыну своему Филану.

Въ шестой пѣснѣ описывается продолженіе битвы и разные ея эпизоды: поединокъ Катмора и Филана, къ которому идетъ на помощь Оссіанъ, но ночь оканчиваетъ битву, причемъ Филанъ смертельно раненъ и умираетъ на рукахъ Оссіана. Катморъ застаетъ у трупа Филана его вѣрную собаку, лежащую на его разбитомъ щитѣ, и это зрѣлище его такъ трогаетъ, что онъ приказываетъ кончить битву и предается лирическимъ размышленіямъ относительно судьбы воина.

Знаменитая седьмая пѣсня есть простая лирическая вставка. Появляется тѣнь Филана, и Фингалъ послѣ свиданія съ ней рѣшается самъ вступить въ битву; раздается звукъ его щита отъ котораго просыпается Сульмалла, она будитъ Катмора, умоляя его заключить миръ съ Фингаломъ. Но онъ бьетъ тревогу, собираетъ кругомъ себя вождей и до разсвѣта бардъ развлекаетъ ихъ разсказомъ о первыхъ поселеніяхъ въ Ирландіи племени Бальги. Сульмалла удаляется въ долину Лоны.

Восьмая пѣсня заканчиваетъ всю эпопею: Фингалъ посылаетъ за Феродъ-Арто, а самъ спускается въ долину къ войску; онъ проходитъ мимо могилы Филана и застаетъ около нея, на щитѣ, его любимую собаку, это зрѣлище его трогаетъ еще сильнѣе, онъ начинаетъ битву, которая оканчивается полной побѣдой Фингала, убившаго въ поединкѣ Катмора. Война кончена. Является Феродъ-Арто, котораго Фингалъ сопровождаетъ въ Темору, и навсегда отказывается отъ военныхъ подвиговъ, передавъ свое оружіе Оссіану. Цѣль его достигнута: на древнемъ ирландскомъ престолѣ возстановлена прежняя династія. Фингалъ желаетъ остатокъ своихъ дней прожить въ мирѣ со всѣми и возвращается въ Сельму. Тѣнь Катмора является Сульмаллѣ въ долинѣ Лоны.

Теморой оканчивается Оссіанъ Макферсона, изданія 1765 г., и это нормальный конецъ: почти всѣ герои, имена которыхъ прошли черезъ всѣ его поемы, здѣсь сходятъ со сцены, даже Фингалъ передаетъ свое оружіе Оссіану и отправляется въ Сельму доживать свои старческіе годы; на картинѣ остается одинъ Оссіанъ, по преданію, пережившій всѣхъ своихъ современниковъ, — Оссіанъ, слѣпой старикъ, бродящій съ арфой по голымъ утесамъ своей родины, какимъ мы привыкли его знать съ дѣтства и какимъ остается онъ въ нашемъ воображеніи послѣ всѣхъ изслѣдованій этого вопроса.

ТЕМОРА ¹). Пѣсня 1-я.

Голубыя волны Эрина катятся, освѣщенныя солнцемъ. Горы облиты яркимъ свѣтомъ; вѣтеръ раскачиваетъ темныя вершины деревъ; сѣрые потоки катятъ свои звонкія струи; два зеленыхъ холма, заросшіе старыми дубами, окружаютъ узкую долину, тамъ протекаетъ голубой потокъ, на его берегу стоялъ Каирбаръ ²) изъ Аты ³). Король опирался на копье, его испуганные красные глаза были печальны: душа его полна воспоминаніемъ о Кормакѣ ⁴) съ его ужасными ранами. Сѣрая тѣнь юноши является во мракѣ, кровь течетъ изъ его призрачнаго бока. Каврбаръ трижды уронилъ свое копье на землю, трижды погладилъ онъ свою бороду; его шаги неровны, онъ часто останавливается… онъ потрясаетъ своими дрожащими руками. Онъ подобенъ облаку пустыни, мѣняющему форму при каждомъ дуновеніи вѣтра. Печально смотрятъ окружающія долины и какъ будто каждую минуту ожидаютъ дождя. Король, наконецъ, овладѣлъ собой ⁵), онъ взялъ свое острое копье, онъ обратилъ свои глаза на Мой-Лену ⁶).

Пришли послы съ голубого океана. Они пришли въ страхѣ и часто оглядывались назадъ. Каирбаръ зналъ, что могучій близко, онъ созвалъ своихъ мрачныхъ вождей. Послышались звучные шаги его воиновъ; они подняли разомъ свои мечи. Тамъ стоялъ Морлатъ ⁷) съ мрачнымъ лицомъ, длинные волосы Хидалла ⁸) развѣвались по вѣтру, красноволосый Кормаръ ⁹) опирался на свое копье и вращалъ своими косыми глазами ¹⁰), Мальтосъ ¹¹) бросалъ дикіе взоры изъ-подъ своихъ густыхъ бровей, Фольдатъ ¹²) стоялъ, какъ покрытый тиной утесъ, омываемый пѣнистыми волнами, его копье походило на огонь Слиморы ¹³), встрѣчающій небесные вѣтры, его щитъ изсѣченъ въ битвѣ, его красные глаза презираютъ опасность. Эти и еще тысячи другихъ вождей окружали короля Эрина, когда пришелъ посолъ съ океана Моръ-анналъ ¹⁵) изъ многоводной Мой-Лены, его глаза выкатились изъ орбитъ, его блѣдныя губы дрожали.

«Зачѣмъ», сказалъ онъ, «стоятъ вожди Эрина, безмолвные, какъ лѣсъ вечеромъ? Неужели стоятъ они, какъ безмолвный лѣсъ, когда Фингалъ на берегу? Фингалъ, ужасный въ битвѣ, король богатаго потоками Морвена!» — «Видѣлъ-ли ты воина», спросилъ Каирбаръ со вздохомъ, — много-ли съ нимъ героевъ на берегу? Поднимаетъ-ли король копье битвы или идетъ съ миромъ?" — Не съ миромъ приходитъ онъ, король Эрина! я видѣлъ его протянутое копье ¹⁵), оно метеоръ смерти, кровь тысячъ на его стали. Онъ первымъ вышелъ на берегъ, могучій въ своихъ престарѣлыхъ сѣдыхъ кудряхъ, его дрожащіе члены выпрямились, когда онъ подвигался во всей своей прежней силѣ.

У его бока мечъ, не наносящій второй раны ¹⁶), его щитъ ужасенъ, какъ кровавая луна, заходящая въ бурю. Слѣдомъ шелъ Оссіанъ, «король пѣсенъ, сынъ Морни, первый изъ людей; Конналъ ¹⁷) выпрыгнулъ, опираясь на свое копье: темнорусыя кудри Дермида ¹⁸) распущены. Филланъ ¹⁹), молодой охотникъ богатаго потоками Морута ²⁰), натягиваетъ свой лукъ. Но кто это передъ ними, подобный ужасной стремнинѣ? Это сынъ Оссіана ²¹), прекрасный въ своихъ кудряхъ, его длинные волосы разсыпались по его спинѣ, его мрачный лобъ полускрытъ сталью ²²), мечъ свободно виситъ у его бока, его копье блеститъ при движеніи. Я бѣжалъ отъ его ужасныхъ глазъ, король высокой Теморы»!

— «Такъ бѣги-же, слабый человѣкъ», сказалъ Фоль датъ въ мрачномъ гнѣвѣ, "бѣги къ сѣдымъ потокамъ твоей родины, сынъ мелкой души, или я не видалъ этого Оскара? Я видѣлъ вождя въ битвѣ, онъ могучъ въ опасности, но и другіе съумѣютъ поднять копье! У Эрина столь-же много отважныхъ сыновей, король лѣсистой Теморы! Пусть Фольдатъ встрѣтитъ его въ его силѣ. Дайте мнѣ остановить могучій потокъ! Мое копье покрыто кровью, мой щитъ подобенъ стѣнѣ Туры ²³).

«Неужели Фольдатъ одинъ встрѣтитъ враговъ?» возразилъ темнорусый Мальтосъ, "вѣдь ихъ такъ-же много на нашемъ берегу, какъ воды во множествѣ потоковъ! Не эти-ли вожди побѣдили Сварана ²⁴), когда бѣжали сыны зеленаго Эрина? Неужели Фольдатъ одинъ встрѣтитъ ихъ, самыхъ храбрыхъ героевъ? Фольдатъ «съ гордымъ сердцемъ», возьми съ собою народную силу ²⁵) и позволь Мальтосу идти съ тобой: мой мечъ покраснѣлъ въ бою, но кто слышалъ мою похвальбу ²⁶). «Сыны зеленаго Эрина», сказалъ Хидалла ²⁷), «пусть Фингалъ не слышитъ вашихъ словъ, врагъ порадовался-бы, и его рука показала-бы въ странѣ свою силу. Вы — храбрые воины, гроза въ битвѣ, вы какъ буря, безстрашно сталкивающаяся со скалами и роняющая лѣса! Но пойдемъ лучше со всѣми силами, медленно надвигаясь, какъ сгустившаяся туча — тогда могучіе вздрогнутъ отъ страха, копье упадетъ изъ руки храбрыхъ! „Мы видимъ тучу смерти“, скажутъ они, и лица ихъ омрачатся; Фингалъ будетъ горевать на старости: онъ увидитъ свою исчезающую славу, шаги его вождей замолкнутъ на Морвенѣ… Сельма заростетъ мохомъ!»

Какъ дождевая туча, Каирбаръ безмолвно слушалъ эти слова: мрачно стоитъ она надъ Кромлой ²⁸), пока молнія не освѣтитъ ея краевъ, долина озаряется небеснымъ пламенемъ, и радуются духи бури. Такъ стоялъ безмолвный король Теморы и наконецъ сказалъ: «Приготовьте пиръ на Мой-Ленѣ, пускай присутствуютъ сто моихъ бардовъ. Ты, красноволосый Олла ²⁹), возьми арфу короля, поди къ Оскару, королю мечей, пригласи его на нашъ праздникъ. Сегодня мы пируемъ и слушаемъ пѣсни, завтра будемъ ломать копья. Скажи ему, что я воздвигъ могилу Католу ³⁰), что барды передали вѣтрамъ имя его друга. ³¹). Скажи ему, что Каирбаръ слышалъ о его славѣ у потока звучнаго Каруна ³²). Нѣтъ здѣсь Катмора ³³), моего брата, его нѣтъ здѣсь съ его тысячами, и наши руки слабы. Катморъ врагъ ссоры во время пира ³⁴), его душа свѣтла, какъ солнце, но Каирбаръ долженъ биться съ Оскаромъ, вожди лѣсистой ТеморыІ Слишкомъ много говоритъ онъ о Катодѣ, и гнѣвъ Каирбара разгорается. Онъ падетъ на МойЛенѣ, и моя слава выростетъ въ крови»!

Ихъ лица освѣтились радостью, они разсѣялись по Мой-Ленѣ. Пиръ раковинъ приготовленъ, зазвучали пѣсни бардовъ, звуки ихъ веселья достигли вождей Сельмы, мы думали, что пришелъ могучій Натморъ, Натморъ, другъ чужеземцевъ, братъ красноволосаго Каирбара! Ихъ души были не одинаковы: лучъ неба заключался въ груди Катмора! Его башни поднимались на берегахъ Аты, семь дорогъ вели къ его жилищу, семеро вождей стояло на пути и звали на пиръ чужеземцевъ. Но Катморъ скрывался въ лѣсу, чтобы избѣжать похвалы.

Олла пришелъ съ пѣснями. Оскаръ отправился на пиръ Каирбара. Триста воиновъ шло вдоль потоковъ Мой-Лены, сѣрыя собаки прыгали въ верескѣ, ихъ вой слышался издалека. Фингалъ видѣлъ уходившаго героя, душа короля была печальна: онъ боялся мрачныхъ замысловъ Каирбара за пиромъ раковинъ. Мой сынъ высоко поднялъ копье Нормака ³⁵), сто бардовъ встрѣтили его съ пѣснями. Каирбаръ скрывалъ подъ улыбками смертоносные замыслы, омрачавшіе его душу. Пиръ готовъ. Раковины звенятъ, лучъ радости свѣтится на лицѣ гостя, но онъ былъ послѣдній, какъ лучъ солнца, скрывающаго свою красную голову въ бурѣ ³⁶).

Каирбаръ поднялся въ оружіи, чело его потемнѣло, сто арфъ разомъ замолкли, послышался звонъ щитовъ. Вдали на верескѣ Олла запѣлъ пѣсню горя ³⁷), мой сынъ узналъ сигналъ ³⁸) смерти и, вскочивъ, схватилъ свое копье. «Оскаръ», сказалъ темнокрасный Каирбаръ, «я вижу копье Эрина, копье Теморы блеститъ въ твоей рукѣ, сынъ лѣсистаго Морвена, оно было гордостью ста королей и несло смерть героямъ старины. Уступи его, сынъ Оссіана, уступи его рожденному на колесницѣ Каирбару»!

— «Неужели уступлю я подарокъ несчастнаго короля Эрина», возразилъ Оскаръ, «подарокъ прекрасноволосаго Кормака Оскару, разсѣявшему его враговъ! Я пришелъ съ радостной вѣстью въ залы Вормака, когда Сваранъ бѣжалъ отъ Фингала. Радость освѣтила лицо юноши, онъ отдалъ копье Теморы. Но отдалъ онъ его не безсильному и слабому духомъ! Твое мрачное лицо не предвѣщаетъ мнѣ бури, а твои горящіе глаза — смерти. Боюсь-ли я твоего звучнаго щита? Дрожу-ли отъ пѣсни Оллы? Нѣтъ, Каирбаръ, пугай слабыхъ, Оскаръ — скала»!

— «Такъ ты не хочешь уступить копья», возразилъ Каирбаръ еще съ большей гордостью, — "или слова твои такъ дерзки, потому что Фингалъ близко? Фингалъ съ престарѣлыми кудрями изъ сотни лѣсовъ Морвена! Онъ бился съ мелкими людьми и долженъ исчезнуть передъ Каирбаромъ, какъ воздушный столбъ тумана передъ вѣтрами Аты!

«Если-бы онъ бился съ мелкими людьми близъ надменнаго вождя Аты, вождь Аты уступилъ-бы зеленый Эринъ его напору! Не говори о могучихъ, Каирбаръ, обрати свой мечъ на меня; наша сила равна, но Фингалъ славенъ, онъ первый изъ смертныхъ людей»!

Ихъ войско увидало омрачившихся героевъ, звукъ ихъ шаговъ разносился далеко, ихъ глаза горѣли огнемъ, тысячи мечей полу обнажились, красноволосый Олла запѣлъ пѣсню битвы; душа Оскара наполнилась радостью, радостью, привычной его душѣ при звукѣ рога Фингала ³⁹). Войско Каирбара приближалось, мрачное, какъ выростающія волны океана передъ бурей, когда онѣ одна за другой набѣгаютъ на берегъ.

Дочь Тоскара ⁴⁰) зачѣмъ эти слезы? Онъ не палъ еще, рука его многимъ подарила смерть, прежде чѣмъ палъ мой герой.

Посмотри, они падаютъ прежде него, какъ лѣсъ въ пустынѣ, когда сердитый духъ проносится среди ночи, срывая рукою его зеленую вершину. Морлатъ падаетъ, Мороннамъ умираетъ, Конахаръ ⁴¹) дрожитъ, покрытый кровью; Каирбаръ отступаетъ передъ мечомъ Оскара, онъ скрывается во мракѣ за камнемъ, тайно поднимаетъ онъ копье и пронзаетъ бокъ Оскара. Онъ падаетъ на колѣни на свой щитъ, но въ рукѣ онъ держитъ еще копье. Взгляни, вотъ падаетъ Каирбаръ, сталь пронзила его лобъ и раздвинула его краевые волосы на затылкѣ ⁴²). Онъ лежитъ, какъ повергнутая скала, скатившаяся съ утесистаго откоса Кромлы, когда зеленый Эринъ потрясаетъ свои горы отъ моря до моря ⁴³).

Но никогда уже не встанетъ Оскаръ. Онъ склонился на свой горбатый щитъ, его копье въ его ужасной рукѣ. Сыны Эрина мрачно стоятъ въ отдаленіи, ихъ крики подобны шуму множества потоковъ, Мой-Лена отвѣчаетъ имъ эхомъ. Фингалъ заслышалъ шумъ, онъ взялся за копье Сельмы, онъ повелъ носъ по вереску и проговорилъ зловѣщія слова: "Я слышу шумъ битвы, молодой Оскаръ одинокъ. Пойдемте, сыны Морвена, присоединимся въ мечу героя.

Оссіанъ кинулся впередъ, Филлавъ прыгнулъ черезъ МойЛену, Фингалъ подвигался во всей своей силѣ, свѣтъ его щита былъ ужасенъ. Саны Эрина увидали его издалека, они содрогнулись въ глубинѣ души, они знали, что король воспылалъ гнѣвомъ, и предвидѣли свою смерть. Мы пришли первыми, мы бились. Вожди Эрина противостояли нашему натиску. Но чье стальное сердце могло устоять, когда пришелъ король со звономъ своего оружія? Эринъ бѣжалъ черезъ Мой-Лену, смерть преслѣдовала ихъ. Мы увидали Оскара на щитѣ и кровь кругомъ его. Безмолвно омрачились лица, и всѣ отвернулись и плакали, король старался скрыть свои слезы, его сѣдая борода развѣвалась по вѣтру, онъ наклонился надъ вождемъ и говорилъ, ввдыхая:

«Ты палъ, Оскаръ, среди твоего пути! Сердце старика страдаетъ по тебѣ, онъ видитъ предстоявшія тебѣ битвы, онъ видитъ войны, предназначенныя тебѣ, онѣ отняты у твоей славы! Когда вернется радость въ Сельму? Когда горе покинетъ Морвенъ? Сыновья мои гибнутъ одинъ за другимъ, Фингалъ — послѣдній изъ рода! Моя слава начинаетъ убывать, моя старость будетъ одинока, я буду сидѣть въ моемъ жилищѣ, какъ сѣрая туча, не услышу я возвращенія сына въ его звонкомъ оружіи. Плачьте, герои Морвена, никогда уже не встанетъ Оскаръ»!

И они плакали, Фингалъ! Дорогъ былъ герой ихъ сердцамъ, онъ водилъ ихъ въ битву, и враги исчезали, онъ возвращался среди радости. Отцы не оплакивали своихъ сыновей, убитыхъ въ юности, братья — любимыхъ братьевъ! Они пали безъ слезъ, потому что вождь народа былъ повергнутъ. Бранъ ⁴⁴) воетъ у его ногъ, мрачный Луэтъ ⁴⁵) печаленъ, потому что часто онъ сопровождалъ его на охоту на прыгающаго оленя пустыни.

Когда Оскаръ увидалъ себя въ кругу друзей, онъ тяжело вздохнулъ: «Стоны престарѣлыхъ вождей», сказалъ онъ, "вой моихъ собакъ, раздавшаяся пѣсня горя смягчили душу Оскара, мою душу, никогда еще не смягчавшуюся, она была, какъ сталь моего меча. Оссіанъ, отнеси меня на мои холмы, воздвигни камни моей славы, положи рогъ оленя, положи мой мечъ рядомъ со мной; можетъ быть, когда нибудь потокъ размоетъ землю, охотникъ найдетъ сталь и скажетъ: «Это былъ мечъ Оскара, гордость былыхъ временъ»! ⁴⁶). Неужели ты погибнешь, сынъ моей славы, неужели никогда не увижу я тебя, Оскаръ? Когда другіе услышатъ о своихъ сыновьяхъ, я никогда не услышу о тебѣ. Поростутъ мохомъ твои четыре сѣрыхъ камня, завоетъ заунывный вѣтеръ! Безъ тебя разыграется битва, не будешь ты преслѣдовать темнобурыхъ ланей! Воинъ, вернувшійся изъ битвы, разскажетъ о чужой Странѣ! «Видѣлъ я», скажетъ онъ, «могилу у ревущаго потока, темное жилище вождя»! Палъ рожденный на колесницѣ Оскаръ, первый изъ смертныхъ. Быть можетъ, послышится мнѣ его голосъ, лучъ радости освѣтить мою душу!

Печально прошла ночь, утро вернулось, омраченное горемъ. Наши вожди остались бы стоять, какъ скалы Мой-Лены, покрытыя холодной росой, и забыли-бы войну, еслибы король не разсѣялъ ихъ печали, возвысивъ свой мощный голосъ. Въ груди, какъ-бы пробудившись отъ сна, подняли головы.

"Долго-ли будемъ мы плавать на Мой-Ленѣ? долго-ли будемъ проливать слезы въ Эринѣ? Могучій не вернется, Оскаръ не встанетъ въ своей силѣ. Храбрымъ суждено пасть въ урочный часъ, суждено быть забытыми на ихъ холмахъ. Гдѣ наши отцы, воины, вожди былыхъ временъ? Они закатились, какъ догорѣвшія звѣзды. Мы только иногда слышимъ звукъ ихъ хвалы. Но они были знамениты въ свое время и нагоняли ужасъ въ иные годы. Такъ исчезнемъ и мы въ дни вашей гибели. Такъ будемъ-же славны и, пока мы въ силахъ, оставимъ за собой славу, какъ послѣдніе лучи солнца, когда оно скрываетъ свою красную голову на западѣ. Странникъ жалѣетъ о его отсутствіи, видя пламя его лучей. Уллинъ, мой старый бардъ, возьми корабль короля, отвези Оскара въ Сельму «арфъ», пусть плачутъ дочери Морвена, мы же должны биться въ Эринѣ за родъ павшаго Кормака. Дни моей жизни убываютъ, я чувствую слабость моей руки. Мои отцы наклоняются со своихъ облаковъ, чтобы принять ихъ сѣдовласаго сына. Но пока я не ушелъ, я еще увижу новый лучъ моей славы. Моя жизнь началась и окончится въ славѣ и явится потокомъ свѣта бардамъ будущихъ временъ.

Уллинъ поднялъ свои бѣлые паруса, подулъ южный вѣтеръ, и волны понесли корабль къ Сельмѣ. Я остался со своимъ горемъ, но никто не слышалъ моихъ словъ ⁴⁷). Пиръ готовъ на Мой-Ленѣ, и сто героевъ воздвигаютъ могилу Каирбару. Но не раздается пѣсня въ честь героя: его душа была мрачна и кровожадна, барды помвили гибель Кормака — что могли они сказать въ хвалу Каирбара?

Ночь сошла клубясь. Засвѣтилось пламя сотни дубовъ, Фингалъ сидѣлъ подъ деревомъ, посрединѣ стоялъ старый Альтанъ ⁴⁸), онъ разсказывалъ о гибели Кормака. Альтанъ, сынъ Бонахора ⁴⁹), друга, рожденнаго на колесницѣ Кухулина. Онъ жилъ съ Кормакомъ въ открытой вѣтрамъ Теморѣ, когда сынъ Семо палъ у потока Лего ⁵⁰). Разсказъ Альтана былъ печаленъ, слезы стояли въ его глазахъ.

"Заходящее солнце пожелтѣло на Дорѣ ⁵¹), наступилъ сѣрый вечеръ, лѣса Теноры качались отъ порывовъ непостояннаго вѣтра, тучи сгущались на западѣ, изъ-за ихъ краевъ смотрѣла красная звѣзда. Одинъ я стоялъ въ лѣсу и увидалъ духа въ темнѣющемъ воздухѣ, онъ шагалъ по холмамъ, сбоку онъ держалъ свой туманный щитъ. Это былъ сынъ Семо ⁵²). Я узналъ лицо воина, но онъ пронесся съ порывомъ вѣтра и все потемнѣло кругомъ. Моя душа была печальна. Я пошелъ въ залу раковинъ. Тысячи огней засвѣтились, сотни бардовъ настраивали арфу, Кормакъ стоялъ среди нихъ, какъ утренняя звѣзда надъ восточнымъ холмомъ, ея играющіе лучи еще затуманены росой и безмолвенъ и ярокъ ея путь, но близка настигающая ее туча! Мечъ Арто ⁵³) былъ въ рукѣ короля, онъ смотрѣлъ съ радостью на его полированную поверхность, тщетно трижды пробовалъ онъ обнажить его, его желтые локоны разсыпались по его; плечамъ, на щекахъ горѣлъ румянецъ юности. Я жалѣлъ этотъ лучъ: скоро было суждено ему погаснуть.

«Альтанъ; сказалъ онъ съ улыбкой, видѣлъ-ли ты моего отца? Тяжелъ мечъ короля, вѣрно рука его была сильна. О, еслибы я походилъ на него въ битвѣ, когда гнѣвъ его разгорался, тогда я встрѣтилъ-бы Кухулина, рожденнаго на колесницѣ сына Кантена. Но придетъ и мое время, Альтанъ, и моя рука окрѣпнетъ. Слышалъ-ли ты о сынѣ Семо, правителѣ высокой Теморы? Онъ вернется со славой, онъ обѣщалъ вернуться сегодня ночью. Мои барды ждутъ его съ пѣснями. Мой пиръ готовъ въ залахъ королей».

Молча слушалъ я Кормака. Мои слезы полились, я скрылъ ихъ престарѣлыми кудрями. Боролъ увидалъ мою печаль. «Сынъ Бонахора, сказалъ онъ, — развѣ погибъ сынъ Семо? Зачѣмъ подавляешь ты свои вздохи? Зачѣмъ льются твои слезы? Идетъ-ли рожденный на колесницѣ Торлатъ ⁵⁴)? Слышенъ-ли звукъ шаговъ красноволосаго Каирбара? Они идутъ, потому что я вижу твою печаль. Вождь мшистой туры погибъ. Неужели не кинусь я въ битву? Но я не могу поднять меча! Еслибы рука моя равнялась въ силѣ съ Кухулиномъ, скоро бѣжалъ-бы Каирбаръ, слава моихъ отцовъ возобнови я ась-бы вмѣстѣ съ подвигами минувшаго времени»! Онъ взялъ свой лукъ, слезы лились изъ его блестящихъ глазъ, горе царило кругомъ. Барды наклонились надъ сотнею арфъ, тихій вѣтерокъ колебалъ ихъ струны, звукъ былъ печаленъ и низокъ, вдали слышался голосъ, какъ звукъ горя. Это Карриль «былыхъ временъ» шелъ съ темной Слиморы. Онъ разсказалъ о паденіи Кухулина, онъ разсказалъ о его могучихъ⁵⁵) дѣлахъ. Народъ собрался кругомъ его могилы, его оружіе лежало на землѣ, всѣ забили войну, потому что не было больше того, кто ихъ воодушевлялъ.

«Но кто это приближается, какъ прыгающіе олени», сказалъ сладкоголосый Карриль, «они напоминаютъ молодыя деревья въ долинѣ, выросшія на дождѣ. Нѣжны и румяны ихъ щеки, неустрашимыя души отражаются въ глазахъ. Кто это, какъ не сыны Успота ⁵⁶), вождя бурной Эты. Люди поднялись со всѣхъ сторонъ, какъ сила полупогасшаго огня, когда внезапно налетаютъ вѣтры пустыни на своихъ звучащихъ крыльяхъ, темное чело холма освѣщается, и вѣтеръ проноситъ мимо моряковъ ⁵⁷). Послышался звонъ щита Каирбара. Воины увидали въ Натосѣ Кухулина ⁵⁸), — такъ сверкали его глаза, такъ шелъ онъ по вереску. Воины сражались на Лего, мечъ Натоса побѣдилъ. Скоро увидишь ты его въ твоихъ залахъ, король лѣсистой Теморы!»

«Скоро увижу я вождя», возразилъ голубоглазый король, «но моя душа тоскуетъ о Кухулинѣ, его голосъ былъ милъ моему слуху. Часто проходили мы вмѣстѣ по дорогѣ на охотѣ за темнобурыми оленями. Его лукъ не бездѣйствовалъ на холмахъ. Онъ говорилъ о могучихъ людяхъ, онъ разсказывалъ о дѣлахъ моихъ отцовъ, и я начиналъ радоваться. Но прими участіе въ пирѣ, Карриль; часто слыхалъ я твой голосъ, пой хвалу Кухулину, пой о Натосѣ изъ Эты».

День наступилъ на Теморѣ въ яркихъ лучахъ востока. Кратинъ ⁵⁹) пришелъ въ валу, сынъ стараго Геллама ⁶⁰). «Я вижу облака въ пустынѣ», сказалъ онъ: «Король Эрина, облакомъ показалось это мнѣ лишь сначала, теперь это толпа людей. Одинъ идетъ впереди во всей своей силѣ. Его красные волосы разлетаются по вѣтру, его щитъ блеститъ при восточномъ лучѣ, онъ держитъ въ рукѣ копье». — «Пригласи его на пиръ Теморы», возразилъ блестящій король, «мой дворецъ — домъ для чужеземцевъ, сынъ великодушнаго Геллама. Это, можетъ быть, возвращается во славѣ вождь Эты. Привѣтъ тебѣ, могучій чужестранецъ! Принадлежишь-ли ты къ друзьямъ Кормака? Барриль, онъ мраченъ и непривѣтливъ, онъ обнажаетъ свой мечъ. Развѣ это сынъ Уснота и бардъ былыхъ временъ?»

«Это не сынъ Уснота», отвѣтилъ Карриль — «это Каирбаръ, твой врагъ. Зачѣмъ пришелъ ты въ оружіи въ Темору, вождь мрачнаго чела? Не обнажай меча противъ Кормака! Куда направляешь ты свой путь?» Мрачно прошелъ онъ мимо и схватилъ короля за руку. Кормакъ предвидѣлъ свою смерть, глаза его загорѣлись гнѣвомъ. — «Уходи, вождь Аты, Натосъ идетъ войной. Ты дерзокъ въ залахъ Кормака, потому что рука его слаба». — Мечъ пронзилъ бокъ короля. Онъ палъ во дворцѣ своихъ отцовъ, его прекрасные волосы разметались по землѣ. Его кровь дымилась кругомъ.

«И ты поверженъ въ своемъ собственномъ дворцѣ», сказалъ Карриль, «сынъ благороднаго Арто: не было вблизи ни щита Кухулина, ни копья твоего отца! Печальны горы Эрины, потому что вождь народа погибъ. Благословенна душа Кормака. Ты погасъ въ юности!»

Его слова дошли до ушей Каирбара. Онъ заключилъ насъ въ темной пещерѣ, онъ боялся поднять свой мечъ на бардовъ, хотя и была черна его душа. Долго мы страдали одиноко, наконецъ пришелъ благородный Катморъ, онъ услыхалъ наши голоса въ пещерѣ, онъ обратилъ съ гнѣвомъ свои взоры на Каирбара.

«Братъ Катмора», сказалъ онъ, «долго-ли будешь ты огорчать мою душу? Твое сердце — скала. Твои мысли черны и кровавы. Но ты братъ Катмора, и Катморъ будетъ блистать въ твоихъ войнахъ. Но моя душа не похожа на твою, слабая рука въ битвѣ! Сіяніе моей души омрачается твоими дѣлами: барды не будутъ воспѣвать меня и, можетъ быть, скажутъ: „Катморъ былъ храбръ, но онъ бился за мрачнаго Каирбара“; безмолвно пройдутъ они мимо моей могилы. Никто не услышитъ о моей славѣ. Освободи бардовъ, Каирбаръ. Они сыны будущихъ временъ, ихъ голоса будутъ слышны въ иныя времена, когда падутъ короли Теморы». По слову вождя мы вышли на свободу, мы увидали его во всей его силѣ, онъ былъ похожъ на тебя въ юности, Фингалъ, когда ты впервые поднялъ копье. Его лицо казалось сіяющимъ дискомъ солнца, ничто не омрачало его чела. Но онъ пришелъ со своими тысячами на помощь красноволосому Каирбару. Теперь онъ идетъ мстить за его смерть, король лѣсистаго Морвена.

«Пусть идетъ Катморъ», возразилъ король, «я радъ столь великому врагу: его душа свѣтла, его рука сильна, его битвы полны славой, но мелкая душа похожа на пары, носящіеся надъ болотнымъ озеромъ: никогда не поднимаются они на зеленые холмы, боясь встрѣтиться тамъ съ вѣтрами. Ихъ жилище пещера и оттуда посылаютъ они свои смертоносныя стрѣлы. Наши молодые герои достойны славы своихъ отцовъ, они бьются въ юности, они падаютъ, имена ихъ передаются въ пѣснѣ. Фингалъ на склонѣ лѣтъ окруженъ ими. Онъ не долженъ пасть, какъ слабый дубъ, скрывающій теченіе потока. Около него бродягъ охотники и вѣтеръ гуляетъ надъ нимъ. „Какъ свалилось это дерево?“ говоритъ онъ и пролетаетъ дальше. Пойте пѣсни радости, барды Морвена. Пусть наши души забудутъ прошлое. Красныя звѣзды смотрятъ на насъ изъ-за облаковъ и безмолвно спускаются ниже и ниже. Скоро появятся сѣрые лучи утра и освѣтятъ намъ враговъ Кормака. Филланъ, мой сынъ, возьми копье короля, пойди къ темносѣрымъ откосамъ Моры, посмотри, что видно въ верескѣ, наблюдай за врагами Фингала, наблюдай за движеніемъ великодушнаго Катмора. Я слышу отдаленный звукъ, какъ отъ паденія утеса въ пустынѣ. Ударяй повременамъ въ свой щитъ, чтобы они не пришли ночью и не погибла-бы слава Морвена. Я начинаю чувствовать одиночество, мой сынъ, и жду паденія моей славы».

Раздался голосъ бардовъ. Король прислонился къ щиту Теморы, сонъ сошелъ на его глаза, будущія битвы явились ему во снѣ. Кругомъ спитъ войско. Темноволосый Филланъ наблюдаетъ враговъ. Онъ ходить по отдаленному холму. Мы слышимъ повременамъ звонъ его щита ⁶¹).

¹) Temora или Тага — извѣстная резиденція ирландскихъ королей, о которой сохранилась масса преданій и даже историческихъ данныхъ.

²) Cairbar — убійца юнаго Кормака и похититель престола, по шотландскимъ версіямъ, пришелецъ изъ Скандинавіи. Вѣроятнѣе, что это ирландскій Каироре, убитый Оскуромъ въ битвѣ при Габарѣ, о которомъ я говорила въ предисловіи.

³) Atha. По словамъ Кэмпбела (2 ч., стр. 3-я), это теперь повѣстье, при надлежащее семейству O’Neilli, которое считаетъ себя потомками королей Ульстера. По свѣдѣніямъ, въ началѣ нынѣшняго столѣтія, замокъ этихъ O’Neilli, «Shane», сгорѣлъ и въ немъ сгорѣли всѣ семейные архивы этого рода.

⁴) Cormac — ирландскій король, при которомъ была битва при Габарѣ. Къ нему пріурочено множество самыхъ противорѣчивыхъ преданій; по однимъ, онъ былъ убитъ, и феніи отомстили за его убійство, по другимъ — онъ бѣжалъ на сѣверъ и основалъ тамъ новое государство. Одни считаютъ его основателемъ Феніевъ и относятъ его жизнь къ I или началу II ст. нашей эры, другіе — къ періоду гораздо болѣе раннему, а, наконецъ, третьи считаютъ его послѣднимъ ирландскимъ королемъ, погибшимъ въ битвѣ при Габарѣ въ концѣ III вѣха.

⁵) Психологіи, очевидно, макафрсоновскаго сочиненія.

⁶) Moi-lena — одна изъ вершинъ Левы, покрытая верескомъ.

⁷) Mór-lath, т. е. многочисленны дни битвъ.

⁸) Hidalla — длинноволосый воинъ.

⁹) Cor-mar — искусный морякъ.

¹⁰) Позднѣйшее описаніе врага съ косыми глазами.

¹¹) Molth-os — мало говорящій.

¹²) Foldath — одинъ изъ мелкихъ королей племени фирбольговъ.

¹³) Slimora; на вершинѣ этой горы зажигали сигнальные огни.

¹⁴) Mor-annal, т. е. большая борода, мудрый, справедливый.

¹⁵) Пришедшій съ протянутымъ вопьемъ объявлялъ войну, съ опущеннымъ — просилъ міра.

¹⁶) Знаменитый мечъ финна, работы извѣстнаго по многимъ сказаніямъ мастера Луно. Мечъ, не наносящій второго удара, можетъ быть, въ смыслѣ народныхъ сказаній, а не въ приданномъ Макферсономъ, т. е. что отъ перваго удара врагъ уничтоженъ.

¹⁷) Connal — сподвижникъ Кухулина

¹⁸) Dermid.

¹⁹) Fillan — одинъ изъ младшихъ сыновей Фингала.

²⁰) Moruth.

²¹) Т. е. Оскаръ или Осжуръ.

²²) Всѣ герои прежняго цикла — простоволосы, а позднѣйшій Оскаръ, хотя и съ распущенными волосами, но уже въ шлемѣ.

²³) Тура, т. е. Тага, сокращеніе отъ Temor’а.

²⁴) Swaren.

²⁵) Т. е. войско.

²⁶) Фольдатъ извѣстенъ въ преданіяхъ, какъ очень тщеславный человѣкъ.

²⁷) Hidalla — вождь Клуры (Cloara), маленькой страны по берегу озера Лего, былъ извѣстенъ, какъ очень красивый и очень краснорѣчивый человѣкъ.

²⁸) Cromla.

²⁹) Olla.

³⁰) Cathol, сынъ Мароккана, былъ убитъ вмѣстѣ съ Кормакомъ.

³¹) Совершали требуемый обрядъ.

³²) Carum знаменитъ битвой Оскара съ римлянами.

³³) Cathmor, братъ Каирбара, совершенно Владиміръ Красное Солнышко нашихъ былинъ.

³⁴) Каирбаръ хвалитъ брата, чтобы замаскировать свои замыслы, — опять макеерсововская психологія.

³⁵) Знакъ перемирія.

³⁶) Странное выраженіе, но буквальное: it was like the beam of the sun, when he is to hide his red head in а storm.

³⁷) Печальное пѣніе барда, сопровождаемое ударами копья по щиту (Кемпбеллъ, 3 ч., стр. 10).

³⁸) Sign of death.

³⁹) Въ смыслѣ призыва на битву, но ирландцы призывали ударами щита, а рогъ не былъ въ употребленіи.

⁴⁰) Мальвина — жена Оскара.

⁴¹ Conachar.

⁴²) Очень часто встрѣчающаяся подробность въ ирландскихъ сказаніяхъ. Сказаніе о поединкѣ Оскура и Каираре сохранилось въ книгѣ Лейнстера, переводъ данъ мной въ общемъ предисловіи.

⁴³) Т. е. землетрясеніе, очень странное указаніе.

⁴⁴) Бранъ — собака Фингала. Bran, т. е. горная стремнина.

⁴⁵) Luäth — собственно собака Кухулина, сюда она попала, вѣроятно, для параллели.

⁴⁶) Несомнѣнная стихотворная вставка.

⁴⁷) Т. е. никому не жаловался.

⁴⁸) Altbau, по увѣренію Кэмпбела (2 ч., стр. 17), былъ придворный бардъ ирландскихъ королей.

⁴⁹) Conachar.

⁵⁰) Lego.

⁵¹) Dora — лѣсистый откосъ горы.

⁵²) Сынъ Семо, т. е. Кухулинъ, правитель Ирландіи. См. поэму «Смерть Кухулина».

⁵³) Arth uh Artho отецъ Кормака — историческое лицо

⁵⁴) Torlath.

⁵⁵) Описаніе смерти Кухулина сохранено во многихъ версіяхъ; мной приведена одна изъ имѣющихся въ книгѣ Лейнстера (стр. 118—128).

⁵⁶) См. предисловіе къ Дартулѣ, стр. 137.

⁵⁷) The passing mariner lage, on hie winde.

⁵⁸) Натосъ, старшій изъ сыновей Усноха, принялъ начальство послѣ смерти Кухулина.

⁵⁹) Crathin.

⁶⁰) Gellаma — широкая рука.

⁶¹) Пѣсня кончается довольно красивой картиной.

Пѣсня II.

Отецъ ¹) героевъ Тренморъ! Высокій житель вихрей ²), гдѣ темно-красный громъ освѣщаетъ грозныя тучи, отвори свой бурный дворецъ, пусть приблизятся отжившіе барды, пусть приблизятся они съ пѣснями, со своими призрачными арфами. Но житель туманной долины идетъ сюда, не охотникъ безвѣстный у своихъ потоковъ, это рожденный на колесницѣ Оскаръ идетъ съ поля битвы! Внезапно измѣнился ты, сынъ мой, не тотъ уже, что былъ ты на темной Мой-Ленѣ: вѣтеръ окутываетъ тебя туманомъ и несетъ по небу ³). Развѣ не видишь ты своего отца, у потока ночи? Вожди Морвена спятъ въ отдаленіи, они не лишились своихъ сыновей, но вы утратили героя, вожди звучнаго Морвена. Кто могъ сравниться съ нимъ въ силѣ, когда битва бушевала вокругъ него, какъ темная стѣсненная пучина. Зачѣмъ это облако омрачаетъ душу Оссіана, которая должна разгораться въ виду опасности. Эринъ близко со своимъ войскомъ, а король Сельмы одинокъ. Но не быть тебѣ одинокимъ, отецъ мой, пока я въ силахъ поднять копье!

Я всталъ во всемъ моемъ вооруженіи и сталъ прислушиваться къ звукамъ вѣтра, но не было слышно щита Филлана ⁴), я дрожалъ за сына Фингала. Неужели врагъ могъ прійти ночью, неужели могъ пасть темноволосый воинъ? Но вотъ поднимается отдаленный ропотъ, какъ шумъ озера Лего въ морозные дни, когда воды его вскипаютъ подъ сковавшимъ ихъ звучнымъ льдомъ. Народъ Лары ⁵) взглядываетъ на небо и предвидитъ бурю. Я пошелъ впередъ по вереску съ копьемъ Оскара въ рукѣ. Красныя звѣзды смотрѣли съ неба, и оружіе мое сверкало среди ночи.

Я увидалъ передъ собой безмолвнаго Филлана, склонившагося со скалы Моры ⁶), онъ прислушивался къ крикамъ враговъ. Вдругъ радость наполнила его душу: онъ услыхалъ мои звучные шаги и повернулъ свое поднятое копье. «Съ миромъ-ли пришелъ ты, сынъ ночи, или хочешь встрѣтить меня въ битвѣ? Враги Фингала — мои враги, говори, или бойся моей стали, не даромъ стою я здѣсь щитомъ народа Морвена»!

— "О стой всегда щитомъ Фингала, сынъ голубоокой Клаты ⁷). Фингалъ становится одинокъ, мракъ сгущается надъ его послѣдними днями, но у него есть два сына ⁸), которые должны блистать на войнѣ, должны блистать на войнѣ ⁹), какъ два луча свѣта, и озарять его послѣдніе шаги.

«Сынъ Фингала», возразилъ юноша, «еще недавно я научился поднимать копье, мало слѣдовъ моего меча на войнѣ, но душа Филлана, какъ огонь. Вожди Больги ¹⁰) толпятся вокругъ щита великодушнаго Катмора, они собираются на верескѣ, не подойти-ли мнѣ къ ихъ войску? Я уступалъ только Оскару въ битвахъ нашего рода на Конѣ» ¹¹).

— "Филланъ, ты не приблизишься къ этому войску и не падешь, не дождавшись славы. Мое имя живетъ въ пѣснѣ, я пойду къ нимъ, если будетъ нужно. Подъ покровомъ ночи я окину взоромъ всѣ ихъ блестящія оружіемъ племена. Зачѣмъ, Филланъ, заговорилъ ты объ Оскарѣ? Зачѣмъ пробудилъ ты мои вздохи? Я долженъ забыть воина, пока не минуетъ насъ буря, печаль не должна царить въ минуту опасности, не должны слезы застилать глаза на войнѣ. Наши отцы забывали своихъ павшихъ сыновей, пока не затихалъ звонъ оружія, тогда печаль возвращала ихъ въ могилѣ и раздавалась пѣсня бардовъ. Воспоминаніе о погибшихъ сопровождало окончаніе войны. Когда миновалъ шумъ битвы, душа въ тишинѣ смягчалась при мысли объ умершихъ.

Конаръ ¹²), первый изъ смертныхъ, былъ братомъ Трахала ¹³), онъ бился на всѣхъ берегахъ, тысячи потоковъ уносили кровь его враговъ. Его слава разносилась по зеленому Эрину, какъ легкій вѣтерокъ. Народы собирались въ Уллинѣ и благословляли короля, короля изъ рода ихъ отцовъ изъ страны Сельмы.

Вожди собирались во мракѣ ихъ гордости: въ ужасной пещерѣ Мумы ¹⁴), обмѣнивались они тайными рѣчами. Говорятъ, тамъ часто сходились духи ихъ отцовъ, ихъ блѣдные облики виднѣлись изъ-за острыхъ скалъ, напоминая имъ о чести Больги: «Зачѣмъ царствуетъ Коваръ, сынъ звучнаго Морвена», говорили они ¹⁵).

Шумно вышли они съ сотнею своихъ племенъ, какъ ревущіе потоки пустыни. Конаръ ¹⁶) встрѣтилъ ихъ, какъ скала: разрѣзанные, они обходили его съ обѣихъ сторонъ, но часто возвращались они, и погибали сыны Сельмы ¹⁷). Король стоялъ, окруженный могилами своихъ воиновъ, онъ мрачно склонялъ свое печальное лицо, душа его замкнулась въ самой себѣ, и онъ уже намѣтилъ мѣсто, гдѣ долженъ былъ пасть. Тогда пришелъ во всей своей силѣ его братъ Трахалъ ¹⁸), съ туманнаго Морвена, но не одинъ пришелъ онъ, съ нимъ былъ Колгаръ ¹⁹), сынъ короля и бѣлогрудой Солинъ-Кормы ²⁰).

Какъ Тренморъ, окруженный метеорами, спускается изъ-за громоваго дворца, нагоняя черную бурю на взволнованное море, такъ Колгаръ устремился въ битву и опустошалъ звучащее эхомъ поле. Его отецъ радовался при видѣ героя, но вотъ пролетѣла стрѣла. Безъ слезъ была воздвигнута его могила ²¹). Король рѣшился отомстить за сына, онъ бился до тѣхъ поръ, пока Больга не сдалась у своихъ потоковъ.

Когда миръ вернулся въ страну, когда голубыя волны принесли короля въ Морвенъ, тогда онъ вспомнилъ своего сына и пролилъ безмолвную слезу. Трижды барды у пещеры Фурмоны ²²) вызывали душу Колгара, они звали его на холмы его родины, онъ слышалъ ихъ, окруженный туманами. Трахалъ оставилъ свой мечъ въ пещерѣ, чтобы порадовать духъ своего сына.

«Колгаръ, сынъ Трахала», сказалъ Филланъ, «ты былъ знаменитъ въ юности, но король не замѣтилъ моего меча, сверкавшаго на полѣ, я пошелъ впередъ съ толпой и вернулся безъ славы ²³). Но враги приближаются, Оссіанъ, я слышу ихъ шумъ на верескѣ, звукъ ихъ шаговъ подобенъ грому въ нѣдрахъ земли, когда лѣса качаются на скалахъ, а вѣтеръ молчитъ въ темнѣющемъ небѣ».

Оссіанъ вдругъ повернулся при своемъ копьѣ, онъ зажегъ дубъ на холмѣ, я далъ ему разгорѣться при вѣтрѣ Моры. Катморъ ²⁴) остановился на своемъ пути, онъ блестѣлъ, какъ обледенѣвшій утесъ, обдуваемый холоднымъ вѣтромъ, останавливающимъ его звучные потоки и одѣвающимъ ихъ льдомъ, — такъ стоялъ другъ чужеземцевъ, вѣтеръ раздувалъ его тяжелыя кудри. Ты, всѣхъ выше въ племени Эрина, король богатой потоками Аты!

«Первый изъ бардовъ», сказалъ Катморъ, "Фонаръ ²⁵), созови вождей Эрина: зови красноволосаго Кормара ²⁶), Мальтоса ²⁷), мрачное чело, косого мрачнаго Маронана ²⁸), пусть явится гордый Фольдатъ ²⁹), красноглазый Турлото ³⁰), не забудьте Хидалла ³¹) въ опасности, его голосъ звучитъ, какъ ливень, проливающійся надъ опустошенной долиной у водопада Аты. Милъ этотъ звукъ въ долинѣ, когда отрывистый громъ раскатывается въ небѣ. Они пришли въ своемъ звенящемъ оружіи. Они наклонились впередъ, слушая его голосъ, точно духъ ихъ отцовъ говорилъ съ ними съ ночной тучи. Ужасно сверкали они при огнѣ, какъ водопадъ Брумо ³²), освѣщенный метеоромъ, когда ночью проходитъ мимо него странникъ. Вздрагивая, онъ останавливается и ищетъ утренняго луча. «Почему любишь ты, Фольдатъ» ³³), спросилъ король, "проливать ночью кровь враговъ, или слаба твоя рука въ битвѣ при дневномъ свѣтѣ? Враги наши малочисленны, зачѣмъ-же скрываться намъ во мракѣ? Храбрый любитъ блистать въ битвахъ своей страны. Напрасенъ твой совѣтъ, вождь Момы ³⁴), глаза Морвена не спятъ, зорко смотрятъ они, какъ орлы со своихъ мшистыхъ утесовъ. Пусть каждый соберетъ всѣ силы своихъ шумныхъ племенъ. Завтра при свѣтѣ огня я пойду на встрѣчу врагамъ Больги. Могучъ былъ павшій нашъ потомокъ Борбаръ-Дутулъ ³⁵).

И я пришелъ не незамѣтнымъ для твоего рода, сказалъ Фольдатъ. При свѣтѣ встрѣтилъ я враговъ Каирбара. Воинъ цѣнилъ мои подвиги, но безъ слезъ былъ воздвигнутъ ему камень ³⁶), не прославили барды короля Эрина. Неужели враги его будутъ радоваться на своихъ мшистыхъ холмахъ? Нѣтъ, не должны они радоваться! Онъ былъ другомъ Фольдата. Мы уже тайно обмѣнялись Словами въ безмолвной пещерѣ Момы ³⁷), между тѣмъ какъ ты, еще тогда мальчикъ, гонялся въ полѣ за бородой волчеца. Я кинусь впередъ съ сынами Момы, я настигну врага на его темныхъ холмахъ, безъ пѣсенъ падетъ Фингалъ, сѣдовласый король Сельмы.

«Неужто думаешь ты, слабый человѣкъ», возразилъ полусердясь Катморъ: — "неужто думаешь ты, что Фингалъ можетъ безславно погибнуть въ Эринѣ? могутъ-ли барды молчать у могилы короля Сельмы? Пѣсня зазвучитъ, хотя-бы втайнѣ, и духъ короля возрадуется. Барды забудутъ пѣсни при твоей гибели ³⁸); черенъ ты душой, вождь Момы, хотя рука твоя проносится въ битвѣ, какъ буря. Неужели вабилъ я короля Эрина въ его узкомъ жилищѣ, душа моя вѣрна Каирбару, моему милому брату. Я замѣтилъ яркій лучъ радости, озарившій его омраченную душу, когда я со славой вернулся въ Ату потоковъ ³⁹).

Они ушли при словахъ короля, каждый къ своему племени; напѣвая, они растянулись на верескѣ, ихъ оружіе тускло мерцало при свѣтѣ звѣздъ, какъ волны окруженнаго утесами залива при ночномъ вѣтрѣ. Подъ дубомъ лежалъ вождь Аты, надъ нимъ висѣлъ темный кругъ его щита, близь него прислонился къ скалѣ прекрасный чужеземецъ изъ Унисъ-Хуны ⁴⁰), этотъ свѣтлый лучъ съ развѣвающимися кудрями изъ Лумона оленей. Издалека доносился голосъ Фонара, воспѣвавшій подвиги старины; повременимъ его пѣсни сливались съ возраставшимъ ревомъ Любара ⁴¹)

"Кротаръ ⁴²) жилъ прежде у мшистаго потока Аты, запѣлъ бардъ. Тысячи дубовъ на горѣ служили ему звучнымъ валомъ. Народъ собрался на пиру голубоглазаго короля. Но кто изъ его вождей сравнится съ величавымъ Кротаромъ: воины воспламенялись въ его присутствіи, юныя дѣвы вздыхали, въ Альнекмѣ ⁴³) всѣ почитали воина, перваго изъ народа Больги.

Онъ охотился на Уллинѣ, на поросшей мохомъ вершинѣ Друмардо ⁴⁴). Изъ лѣса слѣдила за нимъ дочь Катмина ⁴⁵), за нимъ слѣдили голубые глаза Конламы ⁴⁶), тайно вздыхала она, развѣвающіяся кудри окружали ея склоненную голову. Луна заглядывала къ ней ночью и видѣла, какъ она ломала свои руки, потому что въ часы грезъ она думала о могучемъ Кротарѣ.

Три дня пировалъ Кротаръ съ Катминомъ. На четвертый они подняли ланей, красива была Конлама на охотѣ. Она встрѣтила Кротара на узкой тропѣ, она вдругъ уронила лукъ, она отвернулась и скрыла свое лицо кудрями. Любовь проснулась въ Кротарѣ. Онъ привезъ бѣлогрудую дѣву въ Ату, барды пѣли при ея прибытіи. Радость окружала дочь Катмина. Проснулась гордость Турлоха ⁴⁷), юноши, любившаго бѣлорукую Конламу. Онъ пришелъ войной въ Альнекму, въ эту «оленей» ⁴⁸). На поединокъ вышелъ Кормулъ ⁴⁹), братъ рожденнаго на колесницѣ Кротара, онъ вышелъ впередъ, но погибъ, — раздались стоны его народа. Черезъ потовъ приблизился мрачный въ своей силѣ Кротаръ, безмолвный и рослый. Онъ прогналъ врага изъ Альнекмы. Онъ вернулся къ радости Конламы.

Бойцы смѣнялись бойцами, кровь лилась на кровь. Могилы храбрыхъ поднимались, кругомъ нависли тучи Эрина, скрывавшія духовъ. Южные вожди собрались вокругъ звучащаго щита Кротара. Онъ несъ смерть на встрѣчу врага. Дѣвы плавали у потоковъ Уллема. Онѣ присматривались къ туманнымъ холмамъ, ни одинъ охотникъ не спускался съ откосовъ. Безмолвіе тяготѣло надъ страной, холодные вѣтры одиноко вздыхали надъ поросшими травою могилами.

Радостно вышелъ сынъ Тренмора, Конаръ, «рука Смерти» ⁵⁰), изъ лѣсистаго Морвена, на бой, какъ спускается съ неба орелъ на своихъ звучащихъ крыльяхъ, покидая вѣтеръ, онъ показалъ свою силу на зеленомъ Эринѣ. Туманная смерть слѣдовала за его мечомъ. Сыны Больги бѣжали отъ его натиска, какъ отъ потока, вырывающагося изъ бурной пустыни и затопляющаго и поля, и отвѣчающіе эхомъ лѣса. Кротаръ встрѣтилъ ихъ въ битвѣ, но воины Альнекжы бѣжали. Медленно отступалъ король Аты и душа его была печальна. Позже и онъ отличился на югѣ, но блѣдно солнце осени, когда оно, окутанное туманомъ, проливаетъ свои лучи на темные потоки Лоры. Увядшая трава смочена росой, но печальны блестящія поля.

«Зачѣмъ, бардъ», сказалъ Катморъ, «пробуждаешь ты во мнѣ воспоминаніе о погибшихъ, или голосъ духа съ темнаго облака достигъ до твоего слуха, чтобы разсказами старины напугать Катмора и заставить его оставить поле. Но, жители „покрововъ ночи“ ⁵¹), ваши голоса для меня простой вѣтеръ, срывающій сѣдыя головки волчеца и бросающій его бороду въ потокъ. Въ своей душѣ слышу я голосъ, но никто не слышитъ его, — душа короля Эрина запрещаетъ ему избѣгать битвы».

Пораженный бардъ замолкаетъ въ ночной мглѣ, удалившись, онъ склоняется надъ потокомъ. Мысли его обращаются къ тѣмъ днямъ Аты, когда Катморъ съ радостью слушалъ его пѣсни, слезы потекли изъ его главъ, вѣтеръ развѣвалъ его бороду ⁵²). Кругомъ весь Эринъ спитъ, но сонъ не сходитъ на глаза Катмора, въ его омраченной душѣ возникаетъ образъ погибшаго Каирбара, онъ видѣлъ его, погребеннаго безъ пѣсни, носящимся на холодномъ ночномъ вѣтрѣ, онъ всталъ и обошелъ войско. Повременимъ онъ ударялъ въ свой звучный щитъ. Звукъ достигъ слуха Оссіана на поросшей мохомъ вершинѣ Моры.

«Филланъ», сказалъ я, — «враги приближаются. Я слышу щитъ войны, остановись на узкой тропѣ, — Оссіанъ встрѣтитъ ихъ на пути, если гибель моя не остановитъ войска, ударь въ свой щитъ. Разбуди короля на верескѣ, чтобы его не покинула его слава. Я пошелъ въ своемъ бряцающемъ вооруженіи, перепрыгивая черезъ темные, извилистые и широкіе потоки по полю на встрѣчу королю Аты. Король зеленой Аты съ поднятымъ копьемъ вышелъ мнѣ на встрѣчу. Мы сошлись-бы въ ужасной схваткѣ, какъ два борющихся духа, склоняющихся другъ къ другу съ своихъ облаковъ, посылая впередъ ревущіе вѣтры, еслибы Оссіанъ не увидалъ на немъ шлема королей Эрина; крыло орла простиралось надъ нимъ, звуча при вѣтрѣ ⁵³). Красная звѣзда свѣтилась сквозь его перья. Я задержалъ поднятое копье.

„Предо мной шлемъ королей. Кто ты, сынъ ночи? Заслужитъ-ли славы копье Оссіана, повергшее тебя? Разомъ выронилъ онъ пику, обливъ какъ будто росъ передо мной. Онъ протянулъ руку, въ темнотѣ онъ проговорилъ слова королей:

— Другъ тѣней героевъ ⁵⁴), такъ-то приходится мнѣ встрѣтить тебя во мракѣ, — въ дни радости я желалъ видѣть тебя въ Атѣ. Къ чему подниматься теперь моему копью? Солнце должно видѣть насъ, Оссіанъ, когда мы, разгорѣвшись, сойдемся въ битвѣ. Будущіе воины отмѣтятъ мѣсто и съ ужасомъ будутъ вспоминать о минувшихъ годахъ. Они скажутъ, что тутъ сходились духи, привлекающіе и пугающіе ихъ души“.

„Неужели будетъ забыто мѣсто, гдѣ мы встрѣчались въ мирѣ“, сказалъ я, „одно-ли воспоминаніе битвъ услаждаетъ душу ⁵⁵), не смотримъ-ли мы съ радостью на мѣсто, гдѣ пировали наши отцы? Но слезы наполняютъ наши глаза на поляхъ ихъ битвъ. Этотъ поднятый камень, поросшій мохомъ, будетъ говорить о былыхъ годахъ: здѣсь сошлись Катморъ и Оссіанъ, здѣсь воины встрѣтились въ мирѣ. Когда ты разсыпешься, камень, когда скроется безвозвратно потокъ Лубары ⁵⁶), тогда, можетъ быть, придетъ путникъ и приляжетъ здѣсь отдохнуть. Когда темнѣющая луна взойдетъ надъ его головой, наши призрачные образы, можетъ быть, явятся ему и, смѣшавшись съ его снами, напомнятъ ему это мѣсто. Почему-же такъ мрачно отворачиваешься ты, сынъ Борбаръ-Дутула?“ ⁵⁷).

„Незабытыми поднимемся мы на этихъ вѣтрахъ, сынъ Фингала. Наши подвиги лучезарнымъ потокомъ разстилаются передъ глазами бардовъ. Мракъ окружаетъ Ату: король погибъ безъ пѣсни, но въ его бурной душѣ жилъ теплый лучъ для Катмора, какъ луна въ тучѣ, окруженная темнокрасной грозой“ ⁵⁸).

„Сынъ Эрина“, возразилъ я, мой гнѣвъ не переживаетъ могилы, моя ненависть отлетаетъ на орлиныхъ крыльяхъ отъ павшаго врага. Онъ услышитъ пѣсни бардовъ. Каирбаръ возрадуется на своихъ вѣтрахъ».

Гордая душа Катмора встрепенулась, онъ взялъ свой кинжалъ и вложилъ его въ мою горячую руку. Со вздохомъ вложилъ онъ его въ мою руку и ушелъ молча. Мои глаза слѣдили за нимъ, онъ тускло свѣтился, какъ обликъ духа, замѣченнаго путникомъ ночью на темномъ верескѣ. Слова его темны, какъ пѣсни старины. Съ наступленіемъ утра удаляется неясная тѣнь.

Кто идетъ изъ долины Лубара ⁵⁹) подъ покровомъ утренняго тумана? роса покрываетъ его голову, онъ идетъ по пути огорченныхъ ⁶⁰). Это Карриль «былыхъ временъ». Онъ приходитъ изъ безмолвной пещеры Туры ⁶¹), я вижу ее, чернѣющую въ скалѣ, сквозь рѣдкія полосы тумана. Тамъ, можетъ быть, находится Кухулинъ подъ деревомъ, склоняющимся по вѣтру. Пріятна пѣснь утра, бардъ Эрина!

«Толпой убѣгаютъ волны», сказалъ Карриль, "онѣ убѣгаютъ толпою въ испугѣ, заслышавъ твой приходъ, солнце; ужасна твоя красота, сынъ неба, когда кудри твои посылаютъ смерть, когда ты застилаешь туманомъ разбитое войско. Но милъ твой лучъ охотнику, сидящему у скалы въ бурю, когда ты выглянешь украдкой изъ разорванной тучи и заблестишь на его мокрыхъ кудряхъ, онъ глядитъ въ долину потока и видитъ спускающихся оленей. Какъ долго будешь ты вставать надъ войной и кровавымъ щитомъ проноситься по небу? Я вижу гибель героевъ, темными пятнами мелькающую по твоему лику ⁶²).

«Отчего такъ дики слова Карриля?» сказалъ я "развѣ печаленъ сынъ неба? Онъ не запятнанный продолжаетъ свой путь, вѣчно ликуя въ своемъ пламени. Катись, безпечный свѣтъ, можетъ быть, и тебѣ суждено погибнуть, можетъ быть, послѣдній часъ настигнетъ тебя среди небеснаго пути ⁶³), но милъ голосъ барда, милъ онъ душѣ Оссіана, какъ утренній ливень, проливающійся надъ звучащей эхомъ долиной, освѣщенной сквозь туманъ только что встающимъ надъ скалами солнцемъ.

Но теперь не время, бардъ, состязаться пѣснями. Вооруженный Фингалъ ждетъ насъ въ долинѣ. Ты видишь горящій щитъ короля. Его лицо, окруженное кудрями, омрачается. Онъ видитъ широко разстилающійся Эринъ, развѣ ты не видишь, Карриль, этой могилы позади ревущаго потока? Три камня поднимаютъ свои сѣрыя головы подъ склонившимся дубомъ. Глубоко лежитъ тамъ король, передай его душу вѣтрамъ. Онъ братъ Катмора. Отвори ему воздушный дворецъ ⁶⁴). Пусть твоя пѣсня будетъ потовомъ радости мрачному духу Каирбара.

¹) Тренморъ считается, по словамъ Макферсона и Кемпбелля, родоначальникомъ и королевскаго ирландскаго рода, и Фингала.

²) Буквально: high dweller of eddying winde.

³) Оскаръ, убитый Каирбаромъ, является въ воздушный дворецъ своихъ предковъ, т. е. въ своего рода валгаллу.

⁴) Fillan стоялъ на морѣ, наблюдая за движеніемъ непріятелей.

⁵) Прибрежные жители.

⁶) Холмъ или гора Моры (Mora), возвышающаяся надъ Тарой.

⁷) Clatho — вторая жена Фингала.

⁸) Фергусъ отсутствовалъ, а Рино былъ убитъ раньше. Оссіанъ или Осинъ, Фергусъ, Рино и Фингалъ были извѣстные феніи, по оставшимся ирландскимъ преданіямъ; два первые пережили битву при Габарѣ, два-же послѣдніе убиты раньше 283 года.

⁹) Особенность стиля этой пѣсни — повторенія, довольно неудачныя, какъ и вся пѣсня.

¹⁰) Южная Ирландія была заселена Фиръ-Больгами. Къ какой національности принадлежало это племя, хорошо неизвѣстно.

¹¹) Сохранилось описаніе состязаній молодыхъ феніевъ въ книгѣ Дейнстера, въ сказаніи: «Temair Breg baie na Fiann».

¹²) Connar — первый король Ирландіи, династіи Корнака; здѣсь введенъ эпизодъ, объясняющій генеалогію узурпатора Каирбара или Каирпре.

¹³) Югъ Ирландіи былъ заселенъ Больгами, вожди которыхъ рѣшили уничтожить династію Корнака.

¹⁴) Muma — таинственная пещера, которую считали любимымъ мѣстопребываніемъ духовъ умершихъ, но не погребенныхъ съ священными пѣснями воиновъ.

¹⁵) Т. е. династія ирландскихъ королей кельтскаго происхожденія.

¹⁶) Конаръ пошелъ противъ нихъ, желая подавить возстаніе.

¹⁷) Не очень понятное описаніе битвы.

¹⁸) Frathal, т. е. Fruhil ирландскихъ сказаній.

¹⁹) Colgar — гордый взглядъ.

²⁰) Solin-corma.

²¹) Всегда стрѣла, убивающая героя, неизвѣстно кѣмъ пущена.

²²) Furmono.

²³) Т. е. ничѣмъ особеннымъ не отличился.

²⁴) Катморъ шелъ мстить за смерть Каирбара.

²⁵) Fonar — бардъ Эрина.

²⁶) Cormar.

²⁷) Malthos.

²⁸) Maronao.

²⁹) Foldath.

³⁰) Turlotho.

³¹) Hidalla.

³²) Brumo («Фингалъ», 6-я п.).

³³) Параллель честному Катмору.

³⁴) Chief of Moma.

³⁵) Borbar-Duthul — родоначальникъ Больговъ.

³⁶) Безъ священныхъ пѣсенъ погребенный лишается возможности соединенія съ предками, по вѣрованію кельтовъ.

³⁷) Т. е. сговаривались уничтожить ирландскую королевскую династію.

³⁸) Т. е. тебя не прославятъ послѣ твоей смерти.

³⁹)По мнѣнію Катмора, Каирбаръ, не смотря на все свое вѣроломство, любилъ своего брата.

⁴⁰) Сульмалла, переодѣтая воиномъ.

⁴¹) Lubar.

⁴²) Crothar — предокъ Катмора, — здѣсь введенъ эпизодъ.

⁴³) Alnecma или Almecmacht — древнее имя Коннаута.

⁴⁴) Drumardo, т, е. высокая скала.

⁴⁵) Cathmin — спокойствіе битвы.

⁴⁶) Cou-Cama или Cón-Camha, т. е. нѣжная рука.

⁴⁷) Turloch.

⁴⁸) Ата «оленей», по мнѣнію Кэмпбелля (2 ч., стр. 38), есть мѣсто, гдѣ впослѣдствіи находился родовой замокъ О’Неллей.

⁴⁹) Cormul — голубоглазый.

⁵⁰) Эпитетъ, встрѣчающійся и въ ирландскихъ сказаніяхъ.

⁵¹) Духи умершихъ.

⁵²) Опять психологія Макферсона: бардъ огорченъ невниманіемъ героя къ совѣтамъ тѣней.

⁵³) Придуманное Макферсономъ украшеніе королей.

⁵⁴) Т. е. воспѣвающій умершихъ.

⁵⁵) Подчеркнутое Макферсономъ миролюбіе кельтовъ.

⁵⁶) Не совсѣмъ понятная картина.

⁵⁷) Т. е. Катморъ.

⁵⁸) Катморъ вторично говоритъ о любви въ себѣ Каирбара.

⁵⁹) Въ холинѣ Любара погибъ Кухулинъ.

⁶⁰) Поэтическая вольность Макферсона.

⁶¹) Tura, т. е. Тага; почему она названа пещерой — непонятно.

⁶²) Очень красивая картина.

⁶³) Общее мѣсто.

⁶⁴) Т. е. кельтская валгалла.

Пѣсня III ¹).

Кто это у голубого потока Лубара? кто это у нависшаго холма оленей ²)? Высокій, онъ опирается на дубъ, снесенный съ вершины ночными вѣтрами. Кто, какъ не сынъ Комгалла, свершающій послѣдній свой подвигъ ³). Вѣтеръ развѣваетъ его сѣдые волосы, онъ полу обнажилъ мечъ Луно ⁴). Его глаза обращены къ Мой-Ленѣ, онъ смотритъ на чернѣющую полосу приближающихся враговъ. Слышишь-ли ты голосъ короля? Онъ — какъ шумъ потока въ пустынѣ, устремляющагося среди тѣснящихъ его звучныхъ скалъ къ выжженной солнцемъ равнинѣ.

Широко развернулось вражье войско. Возстаньте, сыны лѣсистой Сельмы! вы похожи на утесы вашей родины, по темнымъ откосамъ которыхъ ревутъ потоки. Лучъ радости озарилъ мою душу. Я вижу передъ собой могучаго врага. Вздохи Оссіана раздаются только въ виду слабаго врага, когда смерть грозитъ не принести съ собой славы и окутать мракомъ могилу. Кто поведетъ въ битву наше войско противъ войска Альнекмы ⁵)? мой мечъ долженъ сверкать только въ крайнемъ случаѣ. Таковъ былъ обычай въ старину при Тренморѣ, наѣздникѣ вѣтровъ ⁶), и тогда только принималъ участіе въ битвѣ Тратхалъ ⁶) съ лазоревымъ щитомъ ⁷): Каждый, казалось, мрачно жаждалъ битвы, урывками разсказывая королю свои подвиги ⁸). Они оглядываются на Эринъ, но далеко впереди всѣхъ стоитъ сынъ Морни, молча стоитъ онъ, потому что всѣ слыхали о битвахъ Голля ⁹), память о нихъ пробудилась въ его душѣ, его рука тайно хваталась за мечъ, принесенный имъ изъ Струмона, когда смерть погубила Морни ¹⁰).

На свой мечъ опирался Филланъ изъ Сельмы, Филланъ съ развѣвающимися кудрями. Трижды поднималъ онъ глаза на Фингала, трижды обрывался его голосъ, когда онъ заговаривалъ. Мой братъ не умѣлъ хвастаться битвами, онъ разомъ нападаетъ на врага, но теперь онъ стоитъ у отдаленнаго потока, слеза повисла на его рѣсницахъ, повременамъ онъ сбиваетъ бороду волчеца древкомъ своего копья. Но Фингалъ видитъ его, искоса взглядываетъ онъ на своего сына, съ радостью смотритъ онъ на него и отворачивается съ стѣсненной душой, молча отворачивается король къ лѣсистой Морѣ и скрываетъ въ волосахъ свои слезы ¹¹). Наконецъ послышался его голосъ:

"Первый изъ сыновей Морни, ты скала, пренебрегающая бурями. Веди мою битву противъ рода павшаго Кормака, твое копье не игрушка мальчика, не безвреденъ блескъ твоего меча. Сынъ Морни «коней» ¹²), взгляни на врага, уничтожь его! Филланъ, наблюдай за вождемъ, онъ слишкомъ горячъ въ Схваткѣ и неостороженъ въ битвѣ. Сынъ мой, наблюдай за вождемъ. Онъ силенъ, какъ потокъ Лубара, хотя и не видно на немъ пѣны и не слышно шума. Высоко съ туманной Моры будетъ Фингалъ смотрѣть на битву. Стой, Оссіанъ, близъ твоего отца у водопада. Пойте, барды! Сельма двинется подъ звуки пѣсни. Это мое послѣднее дѣло. Покройте его свѣтомъ славы!

Какъ внезапный порывъ вѣтра или отдаленный шумъ, когда мрачный духъ въ ярости поднимаетъ ураганъ надъ островомъ, жилищемъ тумана въ теченіе многихъ невѣдомыхъ лѣтъ, такъ ужасенъ звукъ войска, широко развертывающагося въ полѣ. Голль выше всѣхъ, потокъ блеститъ подъ его ногами, барды поютъ около него, онъ повременамъ ударяетъ въ щитъ. Звучные голоса несутся на крыльяхъ вѣтра.

«На Кронѣ» ¹³), говорятъ барды, "ночью вскипаеть потокъ, онъ пѣнится въ своемъ мрачномъ ложѣ до перваго утренняго луча; тогда онъ, покрытый пѣной, низвергается съ холма Съ обломками скалъ и вырванными деревьями. Пусть ничто не приведетъ меня къ Кронѣ; смерть окружаетъ ее, но вы будьте потокомъ Моры, сыны облачнаго Морвена!

Кто поднимается на своей колесницѣ на Клутѣ ¹⁵)? Холмы дрожатъ передъ королемъ, эхомъ отвѣчаютъ темные лѣса и освѣщаются блескомъ его стали. Взгляни на него, окруженнаго врагами, онъ какъ отважный духъ Кольгахо ¹⁶) разгоняетъ тучи и усмиряетъ бурные вѣтры — это Морни «скачущихъ коней». Голль, будь подобенъ твоему отцу ¹⁷).

Настежь открыты ворота Сельмы. Барды, возьмите дрожащія арфы, десять юношей зажигаютъ дубы для пира. Отдаленный лучъ солнца освѣщаетъ холмъ, легкія волны вѣтра несутся черезъ поля, покрытыя травой. Отчего ты безмолвна, Сельма? Король возвращается со славой, битва шумѣла кругомъ него, но теперь чело его спокойно. Битва шумѣла, но Фингалъ побѣдилъ. Будь подобенъ твоему отцу, Филланъ ¹⁸).

Они двигались подъ пѣсню. Высоко колыхалось ихъ оружіе, какъ покрытое кустарникомъ поле при осеннемъ вѣтрѣ. На морѣ стоитъ король въ вооруженіи, Туманъ окружаетъ его щитъ, повѣшенный на сукъ надъ поросшей мохомъ скалою. Безмолвно стоялъ я около Фингала и смотрѣлъ на лѣсъ Кромлы ¹⁹), не увижу-ли войско, чтобы примкнуть къ нему съ взволнованной душой. Я шелъ впередъ по вереску, я казался высокъ въ моей сверкающей стали, какъ водопадъ Тромы ²⁰), когда холодный вѣтеръ одѣнетъ его льдомъ. Мальчикъ видитъ его съ высоты при блескѣ утренняго луча и, прислушиваясь, удивляется его безмолвію.

Но Котмаръ не склоняется подъ потовомъ, какъ юноша въ мирномъ полѣ; онъ идетъ впередъ съ войною, какъ темная мятежная волна. Но, видя Фингала на морѣ, онъ исполнился гордаго великодушія. Неужели вождь Аты будетъ биться, когда въ полѣ нѣтъ ни одного короля? Фольдатъ ²¹), веди сюда мой народъ, ты — лучъ пламени. Вотъ появился Фольдатъ изъ Момы ²²), какъ облако — одежда духовъ. Онъ обнажилъ висѣвшій у его бока мечъ, засверкавшій какъ пламя. Онъ подалъ сигналъ битвы. Племена, какъ гребни волнъ, темнѣя, наполнили поле. Высокомѣрно смотритъ на нихъ Фольдатъ, его красные глаза сверкаютъ гнѣвомъ, онъ зоветъ Кормула ²³), вождя Дунрата ²⁴), и громко говоритъ ему:

Кормулъ, ты видишь эту тропу, она зеленѣетъ позади врага, поставь тамъ твоихъ людей, иначе Сельма минуетъ моего меча. Барды «зеленыхъ долинъ» Эрина, не подавайте голоса, сыны Морвена должны пасть безъ пѣсанъ: они враги Каирбара. Странники будутъ встрѣчать темный густой туманъ на Ленѣ, блуждающій съ ихъ духами за мрачнымъ озеромъ, безъ пѣсни никогда не подняться имъ до жилища вѣтровъ.

Подвигаясь впередъ, Кормулъ становился все мрачнѣе, за нимъ толпилось его племя, они скрылись за скалой. Голль, слѣдя за движеніемъ темноглазаго вождя Дунрата, сказалъ Филлану изъ Сельмы: «Ты видишь, куда идетъ Кормулъ! Пусть рука твоя будетъ сильна! Когда онъ падетъ отъ твоей руки, тогда вспомни о Голлѣ въ бою: здѣсь первымъ кинусь я въ битву среди ряда щитовъ». Вотъ подымается сигналъ смерти, ужасный звукъ щита Морни, вмѣстѣ съ нимъ и Голль возвысилъ свой голосъ. Фингалъ поднялся на Мору, онъ видѣлъ ихъ отъ врыла въ крылу, встрѣтившихся въ битвѣ. Сверкая на своемъ темномъ холмѣ, стоялъ Катморъ богатой потоками Аты. Бороли походили на двухъ духовъ неба на ихъ мрачныхъ облакахъ, когда они летаютъ въ вѣтрѣ и волнуютъ ревущее море, голубыя волны толпятся передъ ними, отмѣченныя слѣдами китовъ, они-же сами спокойны и ярки, легкій вѣтерокъ нѣжно играетъ ихъ туманными кудрями.

Что это за лучъ свѣта высоко проносится въ воздухѣ? Это ужасный мечъ Морни. Ты сѣешь смерть на своемъ пути, Голль, ты повергаешь въ гнѣвѣ ихъ одинъ на другого. Typлатонъ ²⁵) падаетъ, какъ молодой дубъ со своими вѣтвями. Его высокогрудая жена, съ распущенными волосами ²⁶), спящая у журчащаго Морута ²⁷), протягиваетъ во снѣ свои бѣлыя руки на встрѣчу возвращающемуся герою. Но это духъ его, Ойхаома ²⁸)! Вождь погибъ! Не прислушивайся къ вѣтру, ожидая звука щита Турлатона, онъ разбитъ потокомъ, его звуки умолкли.

Не отличается миромъ рука Фольдата. Онъ отмѣчаетъ свой путь кровью. Конналъ ²⁹) встрѣтилъ его въ битвѣ, они скрестили свою звучную сталь. Зачѣмъ смотрятъ на нихъ мои глаза! Конналъ, твои кудри сѣды! Ты былъ другомъ странниковъ на мшистыхъ утесахъ Дуи-Лоры ³⁰). Съ наступленіемъ ночи ты начиналъ пиръ. Чужестранецъ прислушивался въ вою вѣтра на дворѣ и радовался, сидя у горящаго дуба. Зачѣмъ, сынъ Дут-Карно ³¹), повергнутъ ты въ крови! Надъ тобой склоняется обнаженное дерево, вблизи лежитъ твой разбитый щитъ! Твоя кровь, сокрушитель щитовъ ³²), смѣшивается съ потокомъ.

Оссіанъ въ ярости схватилъ свое копье, но Голль напалъ на Фольдата. Слабый прошелъ мимо него, его гнѣвъ обращенъ на вождя Момы. Теперь они подняли свои смертоносныя копья, но пронеслась невидимая стрѣла, она пронзила руку Голля, его сталь упала, звеня, на землю, молодой Филланъ пришелъ со щитомъ Кормула, онъ закрылъ имъ вождя. Громко кричитъ Фольдатъ и воспламеняетъ всѣхъ на полѣ, какъ вѣтеръ, разносящій ширококрылое пламя по отвѣчающимъ эхомъ лѣсамъ Лумоны ³³).

«Сынъ голубоглазой Клато», сказалъ Голль, «Филланъ — ты лучъ веба, сковывающій крылья бури при появленіи своемъ надъ взволнованными морями. Кормулъ палъ раньше тебя: Рано сравнялся ты въ славѣ съ твоими отцами, но не иди слишкомъ далеко, мой герой: я не могу поднять копья тебѣ на помощь, безплодно примыкаю я къ битвѣ ³⁴), но далеко разносится мой голосъ, сыны Сельмы услышатъ его и вспомнятъ мои прошлые дни».

Его ужасный голосъ понесся по вѣтру. Войско кинулось впередъ въ бой, часто слыхали они его на Струмонѣ, когда онъ сзывалъ ихъ на охоту оленей. Онъ стоялъ, высокій, среди сражавшихся, какъ дубъ, окутанный бурей, то скрывающій свою вершину въ туманѣ, то раскачивающій ею по вѣтру. Задумчивый охотникъ взглядываетъ на него съ заросшаго кустарникомъ поля.

Моя душа провожаетъ тебя, Филланъ, по пути славы. Ты гонишь врага передъ собой. Теперь, можетъ быть, придется бѣжать и Фольдату! Но ночь спускается со своими тучами, рогъ Катмора слышится на возвышенности. Сыны Сельмы слышатъ голосъ Фингала съ Моры ³⁵), окутанной туманомъ. Пѣсня бардовъ, какъ вечерняя роса, сопровождаетъ каждаго воина въ битву.

«Кто это идетъ изъ Струмоны», говорили они, «кто идетъ съ развѣвающимися кудрями? Грустно идетъ она и обращаетъ свои голубые глаза къ Эрину. Почему ты такъ печальна, Евиръ-хомъ ³⁶)? Кто сравнится въ славѣ съ твоимъ вождемъ? Ужасенъ онъ, отправляясь въ битву, но возвращается яснымъ, какъ прорывающій тучи свѣтъ. Онъ поднимаетъ свой мечъ въ гнѣвѣ, враги отступаютъ передъ Голлемъ „голубаго щита“.

Радость, какъ нѣжный вѣтерокъ, проснулась въ душѣ короля. Онъ вспомнилъ былые бои, дни, когда бились его отцы! Минувшіе дни возстали въ памяти Фингала при видѣ славы его сына. Какъ солнце изъ-за тучъ радуется деревцу, вырощенному его лучами и качающему своей одинокой вершиной надъ верескомъ, такъ и король радовался Филлану!

Движеніе Сельмы пріятно и ужасно для слуха, какъ раскаты грома на холмахъ, когда поля Лоры безмолвны и мрачны. Они вернулись, бряцая оружіемъ, какъ орлы возвращаются на свои темнобурые утесы, растерзавъ въ полѣ добычу темныхъ сыновей прыгающихъ оленей ³⁷). Ваши отцы радуются на своихъ тучахъ, сыны богатой потоками Сельмы». Такъ пѣли ночью барды на морѣ «оленей». Пламя поднялось отъ сотни дубовъ, снесенныхъ вѣтромъ съ высоты Кормулы.

Во мракѣ начался пиръ; кругомъ сидѣли блестящіе вожди, тамъ былъ и Филланъ во всей своей силѣ, орлиное крыло на его шлемѣ звенѣло ³⁸). Въ ночной темнотѣ проносились восточные вѣтры. Долго молчалъ король и наконецъ заговорилъ:

«Моя душа не чувствуетъ радости: я вижу недочетъ среди моихъ друзей, сорвана вершина дерева, порывистый вѣтеръ врывается въ Сельму. Гдѣ вождь Дунъ-Лоры? Можно-ли забыть Коннала на пиру? Когда забывалъ онъ странника въ своихъ звучныхъ залахъ? Но вы безмолвны въ моемъ присутствіи: нѣтъ болѣе Коннала! Пусть радость, какъ потокъ свѣта, встрѣтитъ тебя, воинъ! Пусть быстро донесетъ тебя ревущій вѣтеръ до твоихъ отцовъ! Оссіанъ, твоя душа — огонь, пробуди память короля, пробуди битвы Коннала, когда впервые отличился онъ на войнѣ!

Кудри Коннала были сѣды, дни его юности ³⁹) прошли вмѣстѣ съ моими, въ одинъ и тотъ-же день Дутъ-Каронъ ⁴⁰) впервые направилъ наши луки на оленей Дунъ-Лоры».

«Часто бывали мы въ битвахъ на зеленыхъ долинахъ Эрина», сказалъ я, "часто наши паруса поднимались надъ толпою голубыхъ волнъ, когда мы въ былые дни шли на помощь племени Конара ⁴¹). Битва гремѣла въ Альнекмѣ, у покрытыхъ пѣной потоковъ Дутъ-Уды ⁴²). Вмѣстѣ съ Кормакомъ пошелъ въ битву Дут-Каронъ ⁴³) съ бурной Сельмы. Но не одинъ пошелъ Дут-Каронъ: рядомъ Съ нимъ былъ его сынъ, длинноволосый юноша Конналъ, поднимавшій впервые свое копье. Ты ихъ послалъ, Фингалъ, на помощь королю Эрину!

Сыны Больги кинулись въ битву, какъ стремительная сила океана. Колькулла ⁴⁴) велъ ихъ, вождь съ голубыхъ потоковъ Аты. Битва началась въ долинѣ. Кормахъ ⁴⁵) въ битвѣ срав* нялся со своими предками. Но далеко опередилъ другихъ ДутКаронъ, уничтожая врага; вслѣдъ за отцомъ и Конналъ не давалъ отдыха своей рукѣ, Колькуллъ осилилъ на равнинѣ, и люди Кормака разсѣялись, какъ летящій туманъ ⁴⁶).

Тогда поднялся мечъ Дут-Карона и сталь Коннала «широкаго щита». Они прикрывали своихъ бѣгущихъ друзей, какъ два утеса, покрытые сосновымъ лѣсомъ. Ночь сошла на Дут-Уллу, безмолвно шли вожди черезъ поля, горный ручей шумѣлъ на ихъ пути, и Дут-Каронъ не могъ его перескочить. «Зачѣмъ остановился, мой отецъ», сказалъ Конналъ: «я слышу крики враговъ!»

«Бѣги, Конналъ», сказалъ онъ; «силы начинаютъ измѣнять твоему отцу: я возвращаюсь раненымъ изъ битвы. Дай мнѣ умереть здѣсь среди ночи». «Нѣтъ, ты не останешься здѣсь одинъ», сказалъ Конналъ, вздыхая: «мой щитъ — орлиное врыло, защищающее короля Дуи-Лоры». Мрачный, склоняется онъ надъ своимъ отцомъ. Могучій Дут-Каронъ умираетъ!

Прошелъ день и вернулась ночь. Но ни одинъ задумчивый бардъ не появился на верескѣ; могъ-ли Конналъ покинуть могилу своего отца, не получившаго хвалы ⁴⁷). Онъ направилъ свой лукъ на оленя Дут-Уллы и справилъ свой одинокій пиръ. Семь ночей покоилась его голова на могилѣ, во снѣ онъ видѣлъ своего отца, онъ видѣлъ его мрачнаго, несущагося въ вѣтрѣ, какъ паръ вреднаго Лего. Наконецъ, пришелъ Кальганъ ⁴⁸), бардъ высокой Теморы. Дут-Каронъ получилъ свою хвалу и ликовалъ, поднимаясь въ вѣтрѣ.

«Пріятна уху хвала королямъ людей», сказалъ Фингалъ, «когда ихъ луки натянуты въ битвѣ и опущены передъ горемъ. Пусть прославится и мое имя, когда барды обрадуютъ мою поднимающуюся душу ⁴⁹). Карриль, сынъ Бинфена ⁵⁰), возьми съ собой бардовъ и воздвигни могилу. Пусть сегодня же Концахъ займетъ свой узкій домъ, пусть душа храбраго не блуждаетъ по вѣтру! Слабо блеститъ луна на Мой-Ленѣ ⁵¹), пронизывая широкіе лиственные лѣса на холму; воздвигни камни при ея лучахъ для всѣхъ павшихъ въ битвѣ, — хотя и не были они вождями, но руки ихъ были сильны въ битвѣ. Непоколебимой скалой были они мнѣ въ опасности, горой, на которой расправлялъ я свои орлиныя крылья, имъ я обязанъ моей славой ⁵²), Карриль, не забудь павшихъ»!

Громко и разомъ запѣли сто бардовъ могильную пѣсню, Карриль шелъ впереди, они же слѣдовали за нимъ, какъ журчащій потокъ; такъ часто въ безмолвныхъ долинахъ Мой-Лены темные ручейки журча извиваются среди холмовъ. Я слышалъ, какъ замирали голоса удалявшихся бардовъ, я наклонился впередъ, опираясь на мой щитъ, и чувствовалъ, какъ разгоралась моя душа и полусложившаяся пѣсня понеслась по вѣтру. Такъ слушаетъ дерево долины голосъ наступающей весны, оно выгоняетъ на встрѣчу солнцу свои зеленые листья и покачиваетъ одинокой вершиной, кругомъ него жужжитъ горная пчела, и охотникъ съ радостью смотритъ на нее съ увядшаго вереска ⁵³).

Молодой Филланъ стоялъ въ отдаленіи, его шлемъ блестѣлъ на землѣ, вѣтеръ развѣвалъ его темные распущенные волосы. Сынъ Клаты былъ лучемъ свѣта! Радостно выслушалъ онъ слова короля и наклонился впередъ, опираясь на копье.

«Сынъ мой», сказалъ рожденный на колесницѣ Фингалъ, «я видѣлъ твои подвиги и радовалась моя душа. Слава нашихъ предковъ, говорилъ я, низвергается со столпившихся тучъ! Ты храбръ, сынъ Клаты, но неблагоразуменъ въ битвѣ: Фингалъ не кидался такъ въ бой, хотя онъ никогда не боялся врага. Пусть слѣдуютъ за тобой ряды твоего войска — въ немъ твоя сила въ полѣ, и только тогда будешь ты долго вкушать славу и увидишь могилы старцевъ ⁵⁴). Но во мнѣ пробуждается воспоминаніе былого, воспоминаніе моихъ подвиговъ минувшихъ лѣтъ, когда впервые пришелъ я съ океана въ зеленыя долины острова». Мы присоединились къ голосу короля. Луна смотрѣла сквозь тучу и надвигался сѣрый туманъ — жилище духовъ.

¹) Эта пѣсня и менѣе спутана, и гораздо красивѣе предъидущей въ стилистическомъ отношеніи.

²) По мнѣнію Кэмпбелля (2-я ч., стр. 47), это гора Liste hill, находящаяся между Кромлой и Кронмалой и называвшаяся Горой оленей.

³) Т е. Фингалъ.

⁴) Мечъ, скованный для Фингала оружейникомъ Луно.

⁵) См. пѣсню ІI-ю, примѣч. 43.

⁶) Т. е. умершемъ Тренморѣ, летающемъ на вѣтрахъ.

⁷) Trathal или Trahal.

⁸) Каждый кланъ, или племя, или отрядъ имѣли особаго цвѣта вооруженіе.

⁹) Древне-кельтскій обычай.

¹⁰) Gaul или Голль, т. е. слѣпой или, скорѣе, кривой, см. битву при Кнухѣ.

¹¹) Strumon — потокъ съ горы или горный потокъ. Струмонъ — резиденціи Морни. Во время отсутствія Голя, умеръ Морни, и Галь, вернувшись, взялъ мечъ своихъ предковъ.

¹²) Фингалъ очень гордится сыномъ, но въ то-же время боится отпустить его въ битву.

¹³) Морни — герой древняго цикла и, слѣдовательно, сражавшійся на колесницѣ, что преданіе всегда отмѣчаетъ эпитетомъ. Морни «коней» — значитъ Морни конный, т. е. не пѣшій въ битвѣ.

¹⁴) На Кронѣ, по O’Curry, находилось очень древнее кладбище, можетъ быть, столь-же древнее, какъ и Мой-Лена.

¹⁵) Clutha.

¹⁶) Colgach, предокъ Голя, по Кэмпбеллю, родоначальникъ рода Морни.

¹⁷) Прославленіе отца Голя.

¹⁸) Прославленіе отца Филлана.

¹⁹) Очень сбивчивыя топографическія указанія.

²⁰) Tromlo.

²¹) Foldath.

²²) Мота.

²³) Cormul — голубые глаза.

²⁴) Dun-ratho — Дунъ, т. е. домъ или собраніе домовъ въ одномъ укрѣпленіи. Дунъ всегда обнесенъ стѣной или валовъ. Ratho — вершина, верхушка, т. е. главный дунъ иди жилище вождя.

²⁵) Tur-Lathon — широкій стволъ дерева.

²⁶) Т. е. буквально растрепанная.

²⁷) Moruth, т. е. большой потокъ.

²⁸) Oichaoma — совершенно произвольное имя.

²⁹) Connal — извѣстный герой древняго ирландскаго цикла.

³⁰) Дуи-Лора (Dun-Lora) опять тоже самое: дунъ — характерное ирландское жилище, лора — гора, значить — дунъ, построенный на горѣ Лорѣ.

³¹) Эпитетъ.

³²) Невидимая стрѣла всегда смертоносна.

³³) Lumon — наклонная гора или утесъ, гора въ Инисъ-Хунѣ.

³⁴) Раненый Голь.

³⁵) Катноръ трубитъ въ рогъ, возвѣщая окончаніе битвы, Фангахъ отзываетъ свое войско голосомъ.

³⁶) Evir-chom — дочь Cosdu-congla, вождя S-droudo. (Прим. Кемпбелля къ 3-й пѣснѣ, стр. 56).

³⁷) Т. е. небольшихъ ланей или оленятъ.

³⁸) Украшеніе, несвойственное ирландцамъ.

³⁹) Фингалъ или Финъ, по преданію, былъ посланъ ко двору Дут-Карона для обученія военному искусству, а Конналъ былъ сынъ Дут-Карона и ровесникъ Фингала, по нѣкоторымъ преданіямъ; по моему, здѣсь опять произошло смѣшеніе цикловъ.

⁴⁰) Duth-caron.

⁴¹) Conar.

⁴²) Duth-ula — рѣка въ др. Коннаутѣ.

⁴³) Полное смѣшеніе цикловъ.

⁴⁴) Colc-ulla — дядя Каирбара изъ племени Больги.

⁴⁵) Не слѣдуетъ смѣшивать съ послѣднимъ ирландскимъ королемъ — 'тотъ Кормахъ былъ однимъ изъ первыхъ королей древне-ирландской династіи.

⁴⁶) Люди Ульстера — опять смѣшеніе цикловъ.

⁴⁷) Позднѣйшая миѳологія.

⁴⁸) Colgan, по словамъ МакФерсона, придворный бардъ при дворѣ Кормака — только неизвѣстно котораго.

⁴⁹) Не воспѣтая душа ne можетъ подняться на воздухъ, а носится надъ землей. Конечно, позднѣйшее міровоззрѣніе.

⁵⁰) Kinfena — извѣстный сатирикъ при дворѣ королевы Медбъ — опять смѣшеніе цикловъ.

⁵¹) На Мой-Ленѣ существовало кладбище — буквально по сказанію, сохраненному книгой Лейнстера: мѣсто отдыха героевъ.

⁵²) Не эпическое міровоззрѣніе, а дружинное.

⁵³) Опять дружинное міровоззрѣніе.

⁵⁴) Очень красивая картина, хотя и современной кисти.

Пѣсня IV ¹).

«Я сидѣлъ подъ дубомъ», сказалъ король ²), "на орошенномъ потоками утесѣ Сельмы, когда Конналъ явился съ моря съ разбитымъ копьемъ Дут-Карона. Юноша остановился въ отдаленіи и смотрѣлъ въ сторону, онъ вспоминалъ своего отца, жившаго когда-то на своихъ зеленыхъ холмахъ. Печалью исполнилась моя душа и мрачныя мысли овладѣли мной: короли Эрина возстали въ моей памяти. Я полуобнажилъ свой мечъ. Медленно приближались вожди. Безмолвно обратили они на меня взоры. Какъ гряда неподвижныхъ облаковъ, ждали они потока моего голоса, который, для нихъ былъ небеснымъ вѣтромъ, разгоняющимъ туманъ.

Я велѣлъ поднять мои бѣлые паруса, пока не подулъ еще вѣтеръ съ Коны. Триста юношей смотрѣли съ волнъ на горбатый щитъ Фингала. Высоко висѣлъ онъ на мачтѣ и выдѣлялся на темноголубомъ морѣ. Съ наступленіемъ ночи я ударялъ по временамъ въ сторожевой горбъ ³). Ударяя я искалъ въ небѣ сіяющій въ огненныхъ кудряхъ Ульеринъ ⁴). Звѣзда неизмѣнно горѣла въ вышинѣ. Краснымъ огнемъ мелькала она среди тучъ. На эти милые лучи направлялъ я свой корабль по слабо свѣтившемуся морю. Съ наступленіемъ утра мы увидали въ туманѣ Эринъ. Мы пришли въ заливъ Мой-Лены, гдѣ толпятся голубыя волны на лонѣ звучныхъ лѣсовъ. Здѣсь скрывается Кормакъ ⁵) въ своемъ потаенномъ жилищѣ отъ мощи Коль-коллы ⁶). Не онъ одинъ избѣгаетъ врага. Голубые глаза Рос-Краны тамъ же, Рос-Краны ⁷), бѣлорукой дѣвы, дочери короля.

Опираясь на свое тупое копье, вышелъ сѣдой престарѣлый Кормакъ. Улыбка была на его лицѣ, обрамленномъ развѣвающимися кудрями, но душа его исполнена печали. Видя, какъ мало насъ передъ нимъ, онъ глубоко вздохнулъ. «Я вижу оружіе Тренмора», сказалъ онъ, "а вотъ идетъ и король Фингалъ, ты лучъ свѣта для мрачной души Кормака.

«Рано заслужилъ ты славу, сынъ мой, но сильны враги Эрина! Они бушуютъ, какъ потоки, въ нашей землѣ, сынъ рожденнаго на колесницѣ Комгалла!» — «Но ихъ можно прогнать», сказалъ я, воспрянувъ душой. — «Мы не изъ племени слабыхъ, король войска голубыхъ щитовъ. Неужели страхъ, какъ духъ ночи, поселится среди васъ? Душа храбрыхъ разростается по мѣрѣ того, какъ множатся враги на полѣ. Король Эрина, не омрачай юношей на войнѣ».

Изъ главъ короля показались слезы. Онъ молча взялъ меня за руку. «Потомокъ отважнаго Тренмора», сказалъ онъ, «наконецъ я не нагоняю на тебя облака. Въ тебѣ торитъ огонь твоихъ предковъ, я вижу твою славу: отмѣчаетъ она твой путь въ битвѣ. Но подожди прихода Каирбара, мой сынъ долженъ примкнуть въ твоему мечу. Онъ сзываетъ сыновей Эрина съ ихъ отдаленныхъ потоковъ».

Мы пришли въ жилище короля, воздвигавшееся среди скалъ, на сватахъ которыхъ были слѣды изсякшихъ потоковъ; кругомъ надъ ними наклонялись развѣсистые дубы, поросшіе мхомъ, вблизи качалась густая береза.

Едва виднѣясь въ тѣнистомъ лѣсу, Рос-Крана пѣла, ея бѣлая рука двигалась по арфѣ. Я смотрѣлъ на ея голубые глаза, она была какъ духъ неба, окутанный прозрачнымъ облачнымъ покровомъ.

Три дня мы пировали на Мой-Ленѣ. Память ея свѣжа въ моей смущенной душѣ. Кормакъ замѣтилъ мою мрачность. Онъ отдалъ мнѣ бѣлогрудую дѣву. Она пришла съ опущенными глазами, съ развѣвающимися кудрями. Она пришла… Вдругъ заревѣла битва. Появился Кольк-улла. Я схватилъ мое копье. Вмѣстѣ съ моимъ войскомъ я поднялъ мечъ на ряды враговъ. Племя Альневмы бѣжало. Кольк-улла палъ. Фингалъ вернулся со славой.

Филланъ ⁸), знаменитъ тотъ, кто сражается, окруженный своимъ войскомъ. Бардъ слѣдуетъ за нимъ въ страну враговъ. Но мало подвиговъ передастъ будущимъ временамъ тотъ, кто хочетъ биться одинъ: сегодня блеснетъ онъ яркимъ свѣтомъ, на завтра-же онъ погибнетъ. Единственная пѣсня отразитъ его славу, его имя связано съ однимъ только мрачнымъ полемъ. Его помнятъ только тамъ, гдѣ подъ густой травой скрывается его могила.

Таковы были слова Фингала на морѣ «оленей». Три барда на утесѣ Кормулы пѣли сладкую пѣсню. При звукѣ ея сонъ сошелъ на широко раскинувшееся войско. Карриль вернулся съ бардами съ могилы вождя Дун-Лоры. Голосъ утра не дойдетъ до мрачной могилы Дун-Карона. Не услышишь ты больше шаговъ оленей кругомъ твоего узкаго жилища ⁹).

Эринъ собирается вокругъ сіяющей фигуры Катмора, какъ толпятся бурныя тучи вокругъ метеора ночи, озаряющаго своимъ свѣтомъ ихъ края надъ взволнованнымъ моремъ. Высокій Катморъ по временамъ небрежно поднимаетъ свое копье подъ звуки далекой арфы Фонара, то усиливающіеся, то замирающіе… Около него опиралась на утесъ голубоглазая Сульмалла, бѣлогрудая дочь Катмора, короля Инисъ-Хуны. На помощь ему пришелъ Катморъ съ голубымъ щитомъ и отогналъ его враговъ. Сульмалла увидала, какъ стройно явился онъ въ залу пировъ. Не равнодушно обращались и глаза Катмора на длинноволосую дѣву.

Третій день насталъ, когда пришелъ Фитхилъ ¹⁰) изъ Эрина «потоковъ». Онъ разсказалъ о поднятіи въ Сельмѣ щита ¹¹), онъ разсказалъ объ опасности, грозившей Каирбару. Въ Клубѣ ¹²) Катморъ поднялъ паруса, дули противные вѣтры. Три дня оставался онъ на берегу и обращалъ свои взоры на жилище Конмора. Вздыхая, вспоминалъ онъ о дочери чужеземца. Но когда вѣтры разбудили волны, съ холма сошелъ вооруженный юноша, чтобы вмѣстѣ съ Катморомъ поднять мечъ въ его отвѣчающихъ эхомъ поляхъ ¹³). Это была бѣлорукая Сульмалла. Она скрывалась подъ своимъ шлемомъ, она всюду слѣдовала за королемъ. Съ радостью останавливались на немъ ея взоры, когда онъ отдыхалъ у своего ревущаго потока. Катморъ-же думалъ, что она все еще преслѣдуетъ оленей на Люмонѣ. Онъ думалъ, что красавица со скалы подставляетъ свою бѣлую руку вѣтру, чтобъ почувствовать дуновеніе Эрина, зеленаго жилища ея милаго. Онъ обѣщалъ вернуться со своими бѣлогрудыми парусами. Но, Катморъ, дѣва вблизи тебя прислонилась къ скалѣ!

Собрались вокругъ всѣ рослые вожди, кромѣ Фольдата съ мрачнымъ челомъ. Онъ прислонился къ отдаленному дереву и его надменная душа замкнулась сама въ себѣ. Его густые волосы развѣвались по вѣтру, по временамъ онъ напѣвалъ пѣсню. Наконецъ, онъ сердито ударилъ по дереву и кинулся къ королю. Молодой Хидалла явился, спокойный и страшный, какъ отпрыскъ дуба. Его волосы падали вдоль его румяныхъ щекъ свѣтлыми вьющимися прядями. Сладокъ былъ его голосъ въ Клон-рѣ ¹⁴), въ долинѣ его предковъ. Нѣженъ былъ его голосъ, когда онъ игралъ на арфѣ въ своемъ жилищѣ близъ ревущихъ потоковъ.

«Король Эрина», сказалъ Хидалла, «теперь время пира. Пусть запоютъ барды. Пусть они помогутъ намъ провести ночь. Послѣ пѣсни душа еще съ большимъ жаромъ обращается къ битвѣ. Эринъ одѣлся мракомъ. Тучи протянулись отъ холма къ холму. Далеко въ верескѣ двигаются ужасные сѣрые духи павшихъ и прислушиваются къ пѣснямъ на пиру. Прикажи, Катморъ, заиграть на арфахъ, чтобы порадовать мертвыхъ на несущемъ ихъ вѣтрѣ».

«Забудемъ всѣхъ мертвыхъ!» не выдержавъ, съ гнѣвомъ сказалъ Фольдатъ. «Стану-ли я слушать пѣсни, когда не удалась мнѣ битва, а между тѣмъ не напрасно явился я на войну. Кровь текла потовомъ на моемъ пути. Но слабы были сопровождавшіе меня. Врагъ миновалъ моего меча. Въ долинѣ Клон-ры долженъ ты играть на арфѣ, пусть Дуро ¹⁵) отвѣчаетъ голосу Хидаллы. Пусть дѣвушка любуется изъ лѣса твоими длинными желтыми кудрями. Бѣги съ отвѣчающихъ эхомъ равнинъ Лубара. Это поле героевъ!» — «Король Эрина», сказалъ Мальтосъ, «тебѣ надлежитъ вести насъ на войну. Ты былъ для насъ путеводнымъ огнемъ на темномъ полѣ битвы. Ты врывался, какъ порывъ вѣтра, въ среду враговъ, ты повергалъ ихъ въ крови. Но кто слыхалъ твои разсказы по возвращеніи съ поля? Отважные радуются смерти, память о нихъ поддерживается ранами, причиненными ихъ копьями. Подвиги зрѣютъ въ ихъ умѣ, но никто не слышитъ ихъ разсказовъ. Твоя жизнь, вождь Момы, походила на возмущенный потокъ. Мертвые устилали твой путь, но другіе также подымаютъ копья. Не слабы были сопровождавшіе тебя, а врагъ былъ силенъ».

Катморъ видѣлъ вспыхнувшій гнѣвъ рванувшихся впередъ вождей, они молча съ мрачными взглядами схватились за свои мечи и готовы были затѣять ужасную схватку, но гнѣвъ Катмора ихъ остановилъ, онъ обнажилъ мечъ, сверкнувшій въ ночной темнотѣ, какъ яркое высокое пламя пылающаго дуба. «Сыны гордости», сказалъ король, «успокойте ваши взволнованныя души. Разойдитесь въ ночной темнотѣ. Зачѣмъ пробуждаете вы мой гнѣвъ? Неужели прядется мнѣ сразиться разомъ съ двумя вооруженными противниками? Теперь не время для поединка. Удалитесь съ моего пира, омрачающія его облака. Не раздражайте моей души!»

Они исчезли по обѣ стороны короля, какъ два столба утренняго тумана, раздѣленные солнцемъ, встающимъ изъ-за блестящихъ утесовъ. Мрачно разошлись они въ разныя стороны и каждый направился къ своему заросшему пруду.

Безмолвно сидѣли вожди на пиру. По временамъ они взглядывали на короля Аты, бродившаго по утесу, стараясь успокоиться. Войско расположилось на полѣ. Сонъ спускается на Мой-Лену, разносится только голосъ Фонара, сидящаго вдали подъ деревомъ. Онъ пѣлъ хвалу Катмору, сыну Лартона ¹⁶) изъ Люмоны. Но Катморъ не слышалъ его хвалы. Онъ лежалъ у ревущаго потока. Порывистый ночной вѣтеръ свистѣлъ въ его распущенныхъ кудряхъ. Его братъ явился ему во снѣ, полускрытый своей нависшей тучей. Мрачная радость освѣщала его лицо. Онъ слышалъ пѣніе Карриля. Вѣтеръ поддерживалъ его темную тучу, которою овладѣлъ онъ во мракѣ ночи, подымаясь со славой къ своему воздушному дворцу. Сливаясь съ шумомъ потока, послышался его слабый голосъ:

«Пусть радость наполнитъ душу Катмора. Его голосъ былъ слышенъ на Мой-Ленѣ. Бардъ воздалъ хвалу Каирбару. Онъ несется по вѣтру. Моя тѣнь носится по дворцу моихъ отцовъ, какъ страшный блуждающій огонь, вспыхивающій въ пустынѣ въ бурную ночь. Всѣ барды соберутся у твоей могилы, когда ты падешь. Сыны пѣсенъ любятъ отважныхъ! Катморъ, твое имя напоминаетъ дуновеніе нѣжнаго вѣтерка, раздаются печальные звуки, слышится голосъ на полѣ Лубара. Пойте громче, туманные духи! Мертвые были богаты славой! Теперь слышны только суровые звуки: „скоро погибнетъ Катморъ“. Полетѣлъ онъ, клубясь въ вѣтрѣ. Старый дубъ почувствовалъ его уходъ и качнулъ своей шелестящей вершиной. Катморъ просыпается, онъ хватаетъ свое смертоносное копье. Онъ озирается кругомъ, но ничего не видитъ, кромѣ темнаго покрова ночи.

„Это былъ голосъ короля“, сказалъ онъ, но его тѣнь исчезла. Вы не оставляете за собой слѣда въ воздухѣ, дѣти ночи. Часто видятъ васъ въ дикой пустынѣ, какъ отраженный лучъ, но вы удаляетесь въ своемъ вѣтрѣ прежде, чѣмъ успѣютъ подойти къ вамъ. Уходите-же, слабое племя, вы не можете предсказать будущаго. Ваши радости слабы и подобны нашимъ соннымъ видѣніямъ или легко-крылымъ мыслямъ, пролетающимъ въ нашей душѣ. Скоро погибнетъ Катморъ! Во мракѣ ляжетъ онъ въ свое узкое жилище, куда не заглянутъ полуоткрытые глава утра. Удались-же, тѣнь. Мнѣ надлежитъ биться, прочь иная мысль! Я кидаюсь впередъ на орлиныхъ крыльяхъ за лучемъ моей славы. Въ одинокой долинѣ потоковъ живетъ узкая душа. Проходятъ годы, лѣто смѣняетъ зиму, а она остается невѣдомой. Съ порывомъ вѣтра приносится туча смерти и снимаетъ его сѣдую голову. Его духъ клубится, какъ паръ надъ болотистымъ полемъ, онъ никогда не поднимается на холмы до мшистыхъ долинъ вѣтра. Не такова будетъ смерть Катмора! Онъ не дитя въ полѣ, ищущее только логова оленей на отвѣчающихъ эхомъ холмахъ. Съ королями началъ я свои подвиги, моя радость на боевомъ полѣ, гдѣ разбитое войско убѣгаетъ, какъ моря передъ вѣтромъ».

Такъ говорилъ король Альнекмы, просвѣтлѣвъ въ своей ободренной душѣ. Храбрость, какъ прекрасное пламя, горѣла въ его груди. Красиво шелъ онъ по вереску. Но засвѣтился лучъ востока. Онъ увидѣлъ при свѣтѣ свое сѣрое войско, расположившееся широкими рядами по полю. Онъ радовался, какъ духъ неба, появляющійся на морѣ, когда оно спокойно и вѣтры затихли. Но скоро онъ разбудитъ волны и погонитъ ихъ широкими рядами на отвѣчающій эхомъ берегъ.

На заросшемъ кустарникомъ берегу потока спала дочь Ивисъ-Хуны, шлемъ скатился съ ея головы, ея сны витали въ странѣ ея отцовъ. Тамъ утро освѣщаетъ поле. Сѣрые потоки низвергаются съ утесовъ. Вѣтерокъ темными волнами пролетаетъ по заросшимъ кустами полямъ. Тамъ слышатся звуки, предвѣщающіе охоту, воины выходятъ изъ жилища, надъ ними возвышается герой Аты «многихъ потоковъ». Съ любовью опускаетъ онъ свои взоры на Сульмаллу, но она съ гордостью отворачивается и небрежно опускаетъ лукъ.

Таковы были сны дѣвы, когда пришелъ Катморъ изъ Аты. Онъ увидалъ передъ собой ея прекрасное лицо, окруженное развѣвающимися кудрями. Онъ узналъ дѣву Люмона, — что было дѣлать Катмору? Онъ вздыхалъ и проливалъ слезы, но вдругъ онъ отвернулся. Теперь не время, король Аты, обнаруживать тайну души: передъ тобой разстилается битва, какъ возмущенный потокъ.

Онъ ударилъ въ сторожевой горбъ, въ которомъ жилъ голосъ войны. Эринъ собрался вокругъ него, какъ будто шумя орлинымъ крыломъ. Сульмалла, проснувшись, вскочила со своими распустившимися волосами. Она подняла шлемъ съ земли и содрогнулась. Къ чему имъ знать въ Эринѣ о дочери Инисъ-Хуны? Она вспомнила потомка королей, и гордость ея души проснулась. Она скрылась за утесомъ у извивающагося голубого потока долины; здѣсь до начала войны жили темнобурыя лани. Сюда долеталъ иногда голосъ Катмора до уха Сульмаллы. Ея душа была темна и печальна. Она говорила съ вѣтромъ.

«Погибли сны Инисъ-Хуны. Они всѣ исчезли изъ моей души. Я не слышу болѣе охоты въ моей странѣ. Я, какъ облакомъ, окутана войной, и ни одинъ лучъ не освѣщаетъ моего пути, я заранѣе вижу гибель моего воина, потому что близко король „широкаго щита“, преодолѣвающій опасности — Фингалъ изъ Сельмы „копій“. Духъ умершаго Кои-Мора, носишься-ли ты въ лонѣ вѣтра? посѣщаешь ли ты иногда чужія страны, отецъ печальной Сульмаллы? Ты долженъ приходить сюда, я слышала твой голосъ ночью, кргда я неслась еще по волнамъ къ Эрину „потоковъ“. Духи предковъ, говорятъ, отзываютъ своихъ потомковъ, видя ихъ одинокими въ горѣ. Призови меня къ себѣ, мой отецъ, когда Катморъ успокоится въ землѣ, и Сульмалла останется одинокой въ своемъ горѣ».

¹) Эта 4-я пѣсня есть продолженіе предъидущей, такъ же красива, но полна еще большихъ ошибокъ, неточностей и странностей.

²) Продолженіе разсказа о Конналѣ.

³) Каждый щитъ имѣлъ нѣсколько выпуклостей или горбовъ, каждый имѣлъ, по увѣренію O’Curry, свой звукъ, кромѣ того, они легко вынимались изъ своихъ отверстій, и ихъ клали въ землю съ убитымъ воиномъ, иногда побѣдитель бралъ себѣ гербы со щитовъ побѣжденныхъ.

⁴) Ul-crin, т. е. путеводитель Эрина; эта звѣзда всегда имѣетъ эпитетомъ красная, можетъ быть, это Марсъ, имѣющій, какъ извѣстно, красный отблескъ.

⁵) Cormac. Это не молодой король Эрина, убитый Каирбаромъ, о которомъ говорилось до сихъ поръ и за смерть котораго мстилъ Фингалъ въ этой эпопеѣ, а Кормакъ, одинъ изъ первыхъ королей этой династіи. Видимо, совершенно спутанное представленіе, что собственно говоритъ въ пользу Макферсона, можетъ быть, имѣвшаго первоисточникъ, иначе онъ былъ-бы логичнѣе. Каирбаръ-же былъ врагъ, а не сынъ Кормака.

⁶) Colc-ulla.

⁷) Ros-crаna, первая жена Фингала, мать Оссіана.

⁸) Продолженіе поученія сыну о необходимости дѣйствовать сообща, дружиной, а не въ одиночку, что очень характерно.

⁹) Видимо, стихотворная вставка, перефразированная Макферсономъ.

¹⁰) Fithil.

¹¹) Щитъ всегда виситъ на воротахъ дуны, а не поднимался во время войны.

¹²) Clubha или Cluba.

¹³) Дѣвушка, переодѣтая воиномъ.

¹⁴) Clon-ra или Claon-rath (th почти не выговаривается въ сѣверо-шотландскомъ нарѣчія).

¹⁵) Duro.

¹⁶) Lear-thon или Larthon былъ первый вождь колоніи фрибольговъ, поселившихся въ Ирландіи.

Пѣсня V ¹).

О ты, живущая среди щитовъ, что висятъ высоко въ жилищѣ Оссіана, сойди съ своего мѣста, арфа, и дай мнѣ услышать твой голосъ ²). Перебирай струны, сынъ Альпина: ты долженъ пробудить душу барда! Мои сказанія потонули въ ропотѣ потока Лоры. Годы, какъ туманъ, скрываютъ отъ меня былое, мало просвѣтовъ оставляли они, да и тѣ видѣнія Смутны и мрачны. Я слышу тебя, арфа Сельмы, моя душа возвращается къ прошлому, какъ вѣтерокъ, возвращающійся съ солнцемъ въ долину, до тѣхъ поръ наполненную ледянымъ туманомъ.

Ярко блеститъ передо мной Лубаръ, извиваясь въ долинѣ. По берегамъ его на откосахъ холмовъ виднѣются крупныя фигуры королей. Ихъ народъ окружаетъ ихъ, прислушиваясь къ ихъ словамъ, словно къ рѣчи предковъ, спускающихся въ вѣтрѣ. Сами короли казались двумя утесами, окутанными низкимъ туманомъ, надъ которымъ виднѣются только ихъ вершины, заросшія темными елями. Высоко съ откосовъ низвергаются потоки, и вѣтеръ разноситъ брызги ихъ пѣны.

На голосъ Катмора весь Эринъ ринулся впередъ, какъ широко разливающееся пламя. Широкимъ потокомъ спустились они къ Лубару. Впереди шелъ Фальдатъ, но Катморъ удалился на свой холмъ подъ свой развѣсистый дубъ, недалеко отъ журчащаго ручья. По временамъ онъ поднимаетъ свое блестящее копье, воодушевлявшее его народы въ битвѣ. Близъ него стояла дочь Бонмора ³), прислонясь къ скалѣ. Она не радовалась въ битвѣ. Ея душа не любила крови. За холмомъ лежала зеленая долина съ тремя голубыми потоками. Солнце освѣщало ее среди полнаго безмолвія, на ней собрались темные горные олени. На все это смотрѣла Сульмалла въ своей задумчивости.

Фингалъ увидѣлъ на высотѣ Катмора, сына Барбаръ-Дутулы; онъ увидѣлъ, что въ долинѣ чернѣла густая толпа двигавшагося Эрина. Онъ ударилъ въ сторожевой горбъ, призывающій народъ къ повиновенію и посылающій его вождей на поле славы. Много копій блеститъ на солнцѣ; со всѣхъ сторонъ отвѣчаютъ ему звучные щиты. Страхъ не проникаетъ струей тумана въ среду войска, потому что близко король, опора Сельмы «многихъ потоковъ». Удовольствіе свѣтится на лицѣ героя, мы съ радостью слышимъ его рѣчь.

«Звукъ оружія растетъ, какъ ураганъ. Сыны Сельмы стремительны, какъ грозные потоки! Имя Фингала возвеличено ими, — они прославили его въ чуждыхъ земляхъ. Не одинокимъ лучемъ являлся онъ въ опасности, всюду сопровождали вы его. Но никогда не былъ вамъ страшенъ мрачный гнѣвъ Фингала. Мой голосъ не гремѣлъ для вашего слуха, мои глаза не грозили смертью. Среди васъ я не видѣлъ высокомѣрныхъ, и только забывалъ ихъ на моемъ пиру; они уничтожались, какъ туманъ ⁴). Передъ вами молодой отпрыскъ, еще мало бывалъ онъ на войнѣ. Мало бился онъ, но храбръ тѣмъ не менѣе. Защищайте моего темноволосаго сына. Радостно возвращайтесь съ Филланомъ. Потомъ и онъ будетъ биться одинъ. Онъ носитъ обликъ своихъ предковъ, и душа его горитъ ихъ же огнемъ. Сынъ рожденнаго на колесницѣ Морни, слѣдуй за юношей, пусть въ разгаръ войны твой голосъ достигаетъ его слухаУмѣешь ты слѣдить за битвой, сокрушитель щитовъ».

Король сейчасъ же направился на тѣнистый Кормулъ ⁵). Медленно шелъ король героевъ и щитъ его искрился при каждомъ его движеніи. На пути онъ смотрѣлъ черезъ верескъ, какъ строились ряды. Его царственное лицо, озаренное зло вѣщею радостью, красиво обрамлялось развѣвавшимися сѣдѣющими кудрями. Вождь былъ въ цвѣтѣ силъ. Медленно и мрачно слѣдовалъ я за нимъ. Вдругъ выступилъ впередъ мощный Голль. Щитъ его болтался на ремнѣ. Поспѣшно сказалъ онъ Оссіану: «Подтяни этотъ щитъ у бока Голля, сынъ Фингала! Иначе враги, видя его, подумаютъ, что я поднимаю копье. Скрой это всѣхъ мою могилу въ полѣ, если я паду, потому что я долженъ пасть безъ славы. Рука моя не въ силахъ поднять стали ⁶). Пусть не знаетъ объ этомъ Эвиръ-Хома ⁷) и не скрываетъ кудрями краски своего лица. Но могучій Филланъ смотритъ на насъ, не надо забывать битвы. Не достаетъ только того, чтобы они спустились со своихъ холмовъ на помощь нашему бѣгущему войску!».

Онъ пошелъ впередъ, звеня щитомъ. Я сказалъ ему вслѣдъ: «Можетъ ли сынъ Морни пасть безславнымъ въ Эринѣ? Но могучіе забываютъ свои подвиги, безпечно проносятся они по полямъ ихъ славы. Разсказовъ ихъ никто не слышитъ». Я любовался удаляющимся вождемъ и пошелъ на утесъ короля, гдѣ онъ сидѣлъ съ развѣвающимися кудрями на горномъ вѣтрѣ.

Двумя темными рядами сошлись войска на Лубарѣ. Тутъ мрачнымъ столбомъ стоитъ Фальдатъ, тамъ блещетъ юностью Филланъ. Опустивъ свои копья въ потокъ, они вызываютъ другъ друга на бой. Голль ударяетъ въ щитъ Сельмы. Разомъ бросаются они въ битву. Сталь встрѣчается со сталью, какъ два шумныхъ потока, стекающихъ съ темныхъ вершинъ скалъ и смѣшивающихъ свою пѣну въ долинѣ. Смотри, вотъ идетъ сынъ славы ⁸)! Онъ повергаетъ народы, вѣтеръ разноситъ смерть кругомъ него, воины усѣиваютъ твой путь, Филланъ!

Ратморъ ⁹), щитъ воиновъ, стоялъ между двухъ звучныхъ утесовъ; съ обѣихъ сторонъ нависло по дубу, пригнутому вѣтромъ. Мрачнымъ взоромъ окидываетъ онъ Филлана и безмолвно прикрываетъ своихъ друзей. Фингалъ видѣлъ готовящійся бой. Душа героя встрепенулась. Но Ратморъ «голубого щита» палъ, какъ падаетъ камень Лоды, низвергнутый съ утесистаго Друманарда ¹⁰), когда духи во гнѣвѣ сотрясаютъ землю.

Но вотъ приближается Кульминъ ¹¹). Юноша пришелъ въ горькихъ слезахъ, съ яростью разсѣкалъ онъ воздухъ, но не успѣлъ еще обмѣняться ударами съ Филланомъ. Когда-то натягивалъ онъ лукъ съ Ратморомъ на родныхъ скалахъ голубыхъ потоковъ, тамъ они примѣчали логово оленей, при утреннихъ лучахъ солнца, озарявшихъ лѣсъ. Зачѣмъ, сынъ Куль аллина ¹²), зачѣмъ, Кульминъ, стремишься нападать ты на этотъ лучъ свѣта? Онъ — пожирающій огонь. Удались, сынъ Куль-аллина. Ваши отцы не были равны на полѣ сверкающей битвы. Мать Кульмина ждетъ дома, она смотритъ на голубую струящуюся Струту ¹³). Вихрь поднимается надъ потокомъ, неся въ темныхъ клубахъ духъ ея сына. Его собаки завыли на привязи, кровь показалась на его щитѣ въ залѣ. Палъ-ли ты, мой прекрасноволосый сынъ, въ ужасной войнѣ Эрина?

Какъ лань, пронзенная невѣдомой стрѣлой, лежитъ, издыхая у своего потока, охотникъ, любуется на ея быстрыя, какъ вѣтеръ, ноги и вспоминаетъ, какъ стройно носилась она передъ тѣмъ: также лежалъ и сынъ Куль-аллстна на глазахъ Филлана. Его полосы свѣсились въ ручеекъ, его кровь течетъ по его щиту, рука его еще держится за мечъ, измѣнившій ему въ опасности. «Ты палъ», сказалъ Филланъ, «прежде чѣмъ твоя слава стала извѣстна. Твой отецъ послалъ тебя за войну. Онъ надѣялся слышать о твоихъ подвигахъ. Можетъ быть, онъ уже состарѣлся у своихъ потоковъ. Его глаза обращены на Мой-Лену, но ты не вернешься съ оружіемъ павшаго врага!»

Филланъ погналъ Эринъ передъ собой по звучному вереску. Но Морвенъ валился другъ на друга передъ свирѣпымъ темнокраснымъ Фольдатомъ, потому что широко по полю развернулъ онъ половину своего шумнаго войска; Дермидъ ¹⁴) съ гнѣвомъ остановился передъ нимъ, саны Сельмы окружили его, но его щитъ разбитъ Фальдатомъ, его народъ бѣжитъ черезъ верескъ.

Тогда врагъ съ гордостью сказалъ: «Они бѣжали — вотъ начало моей славы! Иди, Мальтосъ, скажи Катмору, чтобы онъ наблюдалъ за темными волнами океана и не допустилъ бы Фингала бѣжать отъ моего меча. Онъ долженъ быть повергнутъ на землю! За какимъ-нибудь болотомъ найдетъ онъ могилу, она воздвигнется ему безъ пѣсенъ, и въ туманѣ духъ его будетъ блуждать надъ камышами».

Мальто слушалъ его въ мрачномъ сомнѣніи и молча смотрѣлъ на него: онъ зналъ гордость Фольдата, онъ взглянулъ на сидѣвшаго на холму Фингала и въ нерѣшимости мрачно вернулся въ битву.

Безмолвно сынъ Дутно ¹⁵) стоялъ въ мрачной долинѣ Клоны ¹⁶), гдѣ два дуба склонялись надъ потовомъ. Кровь лилась изъ бока Дермида, вблизи валялся его разбитый щитъ, а копье стояло у камня. Зачѣмъ такъ печаленъ ты, Дермидъ? Я слышу ревъ битвы. Мой народъ одинокъ. Медленно бреду я въ верескѣ, и нѣтъ у меня щита! Неужели онъ осилитъ, Дермидъ? Но это случится только потому, что бездѣйствую я. Но я все же вызову тебя, Фольдатъ, и встрѣчу тебя въ битвѣ. Съ зловѣщей радостью поднялъ онъ копье. Сынъ Морни пришелъ. Остановись, сынъ Дутно, остановись: ты оставляешь за собой кровавые слѣды, и нѣтъ у тебя горбатаго щита. Зачѣмъ пойдешь ты, безоружный? Сынъ Морни, дай мнѣ твой щитъ. Онъ часто отражалъ натискъ враговъ. Я остановлю вождя на пути. Сынъ Морни, взгляни на тотъ камень, онъ поднимаетъ изъ подъ травы свою сѣдую голову. Тамъ могила вождя рода Дермида, положи меня гуда ночью.

Онъ медленно поднялся на холмъ. Онъ увидалъ взволнованное поле: блестящіе ряды борцовъ, разбитые и разсѣянные. Глазамъ Дермида «широкаго щита» открылась битва, измѣнчивая, какъ далекое пламя, виднѣющееся ночью надъ верескомъ, то скрываясь въ дыму, то заливая холмы потоками краснаго свѣта. Фольдатъ проносился, мелькая между войсками, какъ темный корабль на зимнихъ водахъ, появляющійся между двумя островами и несущійся по звучному океану.

Съ гнѣвомъ слѣдилъ за нимъ Дермидъ. Онъ пытался ринуться ему вслѣдъ, но силы измѣнили ему при первыхъ же шагахъ, крупныя слезы потекли изъ его глазъ. Онъ затрубилъ въ рогъ отцовъ, трижды ударилъ онъ въ свой горбатый щитъ, трижды вызывалъ онъ Фольдата изъ среды его шумнаго войска. Фольдатъ съ радостью смотрѣлъ на вождя, высоко поднялъ онъ свое окровавленное копье. Какъ множество возмущенныхъ потоковъ низвергается со скалы въ бурю, кровь струится съ мрачнаго вождя Момы. Войска расходятся въ стороны, уступая мѣсто королямъ. Они разомъ поднимаютъ блестящія копья. Стремительно приходитъ Филланъ изъ Сельмы. Фольдатъ отступаетъ на три шага, ослѣпленный этимъ лучемъ свѣта, явившимся какъ будто изъ-подъ тучи на защиту раненаго вождя. Гордо выпрямился онъ и обнажилъ свой мечъ.

Два вождя встрѣтились въ мрачной битвѣ, какъ дерутся въ воздухѣ два ширококрылыхъ орла. Короли стали приближаться со своихъ скалъ, потому что война, казалось, сходила и на ихъ мечи. Катморъ на своемъ мшистомъ холму ощущалъ радость воиновъ, ту затаенную ихъ радость, когда душа ихъ предчувствуетъ опасность; не на Лубаръ смотритъ онъ, а на ужаснаго короля Сельмы и видитъ его, вооруженнаго на морѣ. Фольдатъ падаетъ на свой щитъ. Копье Филлана пронзило короля, юноша, даже не взглянувъ на павшаго, кидается снова въ битву. Слышатся сотни голосовъ смерти. Остановись, сынъ Фингала, остановись! развѣ ты не видишь этого блестящаго облика, ужаснаго знака смерти? Не вызывай короля Эрина. Вернись, сынъ голубоглазой Клаты!

Мальтосъ видитъ повергнутаго Фольдата. Мрачно стоитъ онъ надъ вождемъ. Ненависть исчезла изъ души его. Онъ казался скалою пустыни, покинутой туманомъ, когда вода сочится по ея откосамъ и деревья качаются при вѣтрѣ. Онъ спросилъ умирающаго героя объ его узкомъ жилищѣ: «Гдѣ воздвигнуть тебѣ сѣрый камень — въ Уллинѣ-л и или въ лѣсистой странѣ Момы, гдѣ солнце тайно смотрится въ голубые потоки Дальрута ¹⁷)? Тамъ живетъ твоя дочь, голубоглазая Дорду-Лена» ¹⁸).

«Ты, вѣрно, вспоминаешь о ней», сказалъ Фольдатъ, «потому что у меня нѣтъ сына, нѣтъ юноши, который отомстилъ бы за меня въ битвѣ. Но, Мальтосъ, я отомщенъ: не бездѣйствовалъ я въ полѣ! Воздвигни вокругъ моего узкаго жилища могилы убитыхъ мною. Часто буду я покидать вѣтеръ, чтобы ликовать надъ ихъ могилами, при видѣ ихъ, разсѣянныхъ въ длинной свистящей травѣ».

Его душа понеслась въ долинѣ Момы, въ снамъ ДордуЛены, спавшей у потока Даль-руты по возвращеніи съ охоты оленей. Ея лукъ со спущенной тетивой лежалъ вблизи, вѣтеръ закинулъ ея длинные волосы на грудь. «Любовь героевъ ¹⁹) лежала во всей ея юной красотѣ. Ея раненый отецъ, казалось, выходилъ темнымъ обликомъ изъ-подъ покрова лѣса, то появлялся онъ, то исчезалъ въ туманѣ… Она поднялась въ слезахъ, она узнала, что вождь погибъ и что къ ней явился только лучъ его души, скрытый въ бурѣ. Ты, голубоглазая Дорду-Лена, послѣдняя изъ его рода! ГГлема Бильги бѣжитъ далеко вдоль звучнаго Лубара. Филланъ преслѣдуетъ его по пятамъ. Мертвыми усыпаетъ онъ верескъ, Фингалъ радуется, глядя на своего сына. Поднялся и Катморъ голубого щита».

Сынъ Альпина, принеси арфу, передай вѣтрамъ славу Филлана. Громко пой хвалу ему при мнѣ, пока онъ еще блистаетъ въ битвѣ.

Выйди, голубоглазая Клато, выйди изъ своего жилища, взгляни на твоего первенца ²⁰)! Войско рѣдѣетъ на его пути. Но не гляди больше на мрачную картину! Дѣвы, извлекайте изъ арфъ легкіе, дрожащіе звуки. Ужъ не будетъ онъ возвращаться при росѣ съ охоты на оленей. Не будетъ пускать своихъ сѣрыхъ стрѣлъ по вѣтру, ни натягивать своего лука!

Онъ окруженъ кровавой битвой. Двигаясь среди бьющихся рядовъ, онъ тыіячами сѣетъ смерть. Филланъ походитъ на духа неба, спускающагося въ вѣтрѣ. Взволновавшійся океанъ чувствуетъ, какъ онъ шагаетъ съ волны на волну и оставляетъ за собою огненные слѣды. Острова ²¹) сотрясаются среди взволнованнаго моря. Выйди, голубоглазая Клато, выйди изъ своего жилища ²²)!

¹) Эта пѣсня по стилю гораздо красивѣе предъидущей, а по содержанію есть ея продолженіе.

²) Арфы и щиты всегда висѣли вмѣстѣ въ «залахъ пиршествъ» или въ комнатѣ съ очагомъ у кельтовъ. (O’Curry, «Manners and Customs of ancient Irish» T. 2. Build and furnit).

³) Con-mor — отецъ Сульмаллы, убитый во время нападенія скандинавовъ на его владѣнія.

⁴) Непослушные геніи нагонялись изъ дружины.

⁵) Cormul.

⁶) Голль былъ раненъ (сн. пѣсню IV).

⁷) Evir-chome.

⁸) Т. е. Филланъ, сынъ Фингала.

⁹) Rath-mor.

¹⁰) Druman-ard — высокая скала.

¹¹) Culmin — нѣжно-кудрый.

¹²) Cull-allin — кудрявый.

¹³) Strutha — бурная рѣчка.

¹⁴) Dermid.

¹⁵) Duthno.

¹⁶) Clono.

¹⁷) Dal-rhuät — названіе, встрѣчающееся въ сказаніяхъ Ирландіи, но трудно опредѣлить, гдѣ находилось такое мѣсто: вѣроятно, въ Ульстерѣ или близь него.

¹⁸) Dordu-lena — буквально темный лѣсъ Лены, т. е. Мой-Лены — мѣста успокоенія героевъ.

¹⁹) The love of heroes.

²⁰) Clatho — вторая жена Фингала имѣла двухъ сыновей: Филлана и Рино, первый былъ старшій.

²¹) Не первый намекъ на землетрясеніе.

²²) Припѣвъ, конечно, сочиненный Макферсономъ.

Пѣсня VI ¹).

Катморъ стоитъ на холму. Неужели Фингалъ подниметъ мечъ Луна? Но что станется съ твоей славой, сынъ бѣлогрудой Клаты? Не отворачивай своихъ взоровъ отъ Фингала, прекрасная дочь Инисторы. Я не загашу твоего перваго луча, онъ свѣтитъ въ моей душѣ ²). Стань, лѣсистая Мора, стань между мной и битвой. Къ чему смотрѣть Фингалу на битву, въ которой долженъ пасть его темноволосый воинъ? Карриль, присоедини къ пѣснѣ дрожащіе звуки арфы! Здѣсь отвѣчаютъ скалы, и тамъ блестящія взволнованныя воды. Отецъ Оскара, подыми копье, защити сражающагося юношу, но не показывайся Филлану, онъ не долженъ знать, что я сомнѣваюсь въ его стали. Не нагоню я тучи, мой сынъ, на твою разгорѣвшуюся душу.

Онъ спрятался за утесъ среди пѣсенъ Kapp или. Просіявъ воспрянувшей душой, схватилъ я копье Теморы ³), видя на Мой-Ленѣ дикое смятеніе боя: блестящіе разорванные ряды дерутся на смерть. Филланъ, какъ лучъ огня, несетъ опустошеніе отъ врыла къ крылу, ряды воиновъ таютъ передъ нимъ и, покрытые дымомъ, бѣгутъ съ поля ⁴).

Теперь выходитъ Катморъ въ своей королевской бронѣ, темное орлиное крыло развѣвается надъ его огненнымъ шлемомъ, онъ идетъ спокойно, какъ на охоту въ Эринѣ. Иногда издаетъ онъ ужасный крикъ. Пораженный стыдомъ Эринъ собирается вокругъ него, ихъ храбрость возвращается къ нимъ волной, они сами дивятся своему страху. Катморъ явился среди нихъ, какъ утренній лучъ въ полѣ ужасныхъ тѣней, надъ покинутымъ духами вересковъ, и трудно смотрѣть на него ослѣпленному его сіяніемъ путнику ⁵). Вдругъ съ утеса Мой-Лены сходитъ нетвердыми шагами Сульмалла; она зацѣпилась копьемъ за дубъ и, споткнувшись, выронила пику: ея глаза изъ-подъ распущенныхъ кудрей смотрѣли только на короля. Не дружескій поединокъ передъ тобою, не безопасная борьба мальчиковъ, когда юноши Инисъ-хуны сходились на глазахъ Конмора ⁶).

Какъ утесъ Руно ⁷), окутываясь сгущающимися тучами, выростаетъ надъ орошеннымъ потоками верескомъ, такъ вождь Аты казался все выше и выше, по мѣрѣ того, какъ кругомъ него собирался народъ. Къ каждому изъ своихъ воиновъ обращался Катморъ съ рѣчью: такъ въ морѣ вѣтеръ гонитъ каждую темносинюю волну. Не безмолвно стоилъ и Филіалъ на своемъ холму, рѣчь свою онъ прерывалъ звономъ щита. Онъ казался орломъ на скалѣ, расправляющимъ свои звучащія крылья при видѣ оленей, спускающихся на заросшее кустарникомъ поле Луты.

Но вотъ они сходятся въ битвѣ, слышатся Сотни голосовъ смерти. Бороли, каждый съ своей стороны, воодушевляли войско. Оссіанъ торопился впередъ: высокія скалы и деревья стояли между мной и битвой, за бряцаніемъ моего оружія я различалъ уже звонъ стали. Я видѣлъ, какъ съ двухъ сторонъ возвращались на холмы воины съ широко открытыми глазами. Вожди, оба высокіе я мрачные, съ голубыми щитами, встрѣтились въ ужасной схваткѣ ⁸). Среди сверкающей стали виднѣлись образы сражавшихся героевъ. Я кинулся впередъ: страхъ за Филлана прожигалъ мою душу.

Но Катморъ не пошелъ мнѣ на встрѣчу и не бѣжалъ отъ меня: какъ ледяная скала, холодный и громадный, шелъ онъ стороною. Я пускаю въ ходъ все мое оружіе. Молча шли мы по противоположнымъ берегамъ быстраго потока, потомъ, вдругъ повернувшись, разомъ подняли наши острыя копья. Мы подняли наши копья, но ночь уже наступила. Темно и безмолвно вокругъ, только свѣтятся двигающіяся по вереску войска и доносится звонъ ихъ оружія.

Я подошелъ къ мѣсту, гдѣ сражался Филланъ. Ни звука не долетало оттуда, на землѣ валялся разбитый шлемъ и разсѣченный на двое щитъ. Гдѣ ты, Филланъ? гдѣ ты, юный вождь звучнаго Морвена? Онъ прислонился въ скалѣ, нависшей сѣдой вершиной надъ потоками. Онъ услыхалъ меня, но оставался стоять безмолвно и мрачно. Наконецъ я увидалъ героя.

«Зачѣмъ стоишь ты, покрытый мракомъ, сынъ лѣсистой Сельмы? Ярокъ твой путь, мой братъ, въ этомъ темнобуромъ полѣ, долго продолжалась твоя битва, теперь звучитъ рогъ Фингала ¹⁰). Иди на пиръ къ твоему отцу, на скрытую въ облакѣ вершину холма. Онъ сидитъ, окутанный вечернимъ туманомъ, и слушаетъ арфу Баррели. Порадуй старца, юный сокрушитель щитовъ».

«Неужели побѣжденный можетъ принести съ собой радость? Оссіанъ, нѣтъ у меня щита — разбитый лежитъ онъ въ полѣ, разорвано орлиное врыло моего шлема. Отцы радуются на своихъ сыновей, когда враги бѣгутъ передъ ними, но тайно вздыхаютъ, когда ихъ молодые воины уступаютъ врагу. Нѣтъ, Филланъ не увидитъ короля. Зачѣмъ огорчать героя?»

«Сынъ голубоглазой Клаты, Филланъ, не огорчай моей души. Развѣ ты не свѣтился передъ нимъ яркимъ пламенемъ! Неужели не обрадуется онъ тебѣ? Оссіанъ не заслужилъ такой славы, но все-же король остается для меня согрѣвающимъ солнцемъ. Съ радостью слѣдитъ онъ за мною, тѣнь никогда не ложится на его лицо. Взойди, Филланъ, на Мору, его пиръ приготовленъ подъ покровомъ тумана».

«Оссіанъ, дай мнѣ этотъ разбитый щитъ, эти развѣянныя вѣтромъ перья! Положи ихъ рядомъ съ Филланомъ, чтобы какъ можно больше уцѣлѣло отъ его славы. Оссіанъ, я начинаю ослабѣвать, положи меня въ этой пещерѣ, не воздвигай надъ ней камня, чтобы не спросили о моей славѣ: я погибаю въ первой своей битвѣ, погибаю безъ славы, пусть одинъ только 'твой голосъ поддерживаетъ мою отлетающую душу. Къ чему знать барду, гдѣ покоится погибшій отпрыскъ Клатц?»

«Неужели твой духъ унесется въ вихрѣ, Филланъ, юный сокрушитель щитовъ? Радость сопровождаетъ героя подъ покровомъ тучъ! Тѣни твоихъ отцовъ, Филланъ, наклонились, чтобы принять своего сына, я вижу сіяніе ихъ огней и переливающіяся волны голубого тумана на морѣ. Радость встрѣчаетъ тебя, мой братъ! Но мы остаемся мрачны и печальны. Я вижу враговъ, окружающихъ старца, я вижу гибель его славы. Одинокимъ останешься ты въ полѣ, сѣдовласый король Сельмы».

Я положилъ его въ пещеру ночью при шумѣ потока. Красная звѣзда смотрѣла на героя. Вѣтеръ развѣвалъ его волосы. Я прислушался, но не было слышно ни одного звука. Воинъ спалъ. Въ душѣ моей мелькнула мысль, какъ молнія озаряетъ тучу, моя глаза горѣли, я пошелъ быстро, звеня сталью. Я найду тебя, король Эрина, окруженнаго твоими тысячами, не минуетъ меня эта туча, погасившая нашъ ранній лучъ. Зажгите ваши метеоры на холмахъ, мои предки, освѣтите мнѣ мои смѣлые шаги. Гнѣвъ сжигаетъ меня, но, можетъ быть, я долженъ вернуться? Сѣдовласый король, окруженный врагами, не имѣетъ защитника въ сынѣ, его рука уже не та, что была въ прежніе годы, его слава начинаетъ темнѣть въ Эринѣ! Пусть не увижу я его гибели въ послѣдней битвѣ. Но могу-ли я вернуться къ королю? Вѣдь спроситъ-же онъ меня о своемъ сынѣ: «ты долженъ былъ защищать Филлана». И такъ Оссіанъ встрѣтитъ врага!

Зеленый Эринъ, пріятенъ мнѣ шумъ твоего движенія, я нападаю на ряды твоего войска, избѣгая глазъ Фингала, но я слышу голосъ короля на туманной вершинѣ Моры: онъ зоветъ своихъ сыновей. Я иду, мой отецъ, полный горя, иду, подобно орлу, опалившему свои крылья въ ночномъ пламени пустыни.

Далеко вокругъ короля на Морѣ стоятъ разбитые ряды Морвена. Они избѣгали встрѣчаться взорами, и каждый мрачно опирался на свое полированное копье; среди нихъ стоялъ безмолвно король, въ душѣ его одна мысль смѣняла другую, какъ смѣняются пѣнистыя волны на никому невѣдомомъ горномъ озерѣ. Онъ ждалъ, но не являлся ни одинъ изъ его сыновей со своимъ длиннымъ свѣтлымъ копьемъ. Вздохи вырывались изъ его груди, но онъ скрывалъ свое горе. Наконецъ я остановился подъ дубомъ, но не подавалъ голоса, — да и что могъ-бы я сказать Фингалу въ часъ его печали? Наконецъ онъ заговорилъ, и народъ разступился передъ нимъ. «Гдѣ сынъ Сельмы, предводительствовавшій въ битвѣ? Я не вижу его среди моего народа, возвращающагося съ поля. Неужели погибъ молодой прыгающій олень, величаво проходившій по моимъ холмамъ? Да, онъ палъ, потому что вы безмолвны, щитъ войны разбитъ на двое. Пусть принесутъ Фингалу его броню и мечъ темнолицаго Лука: я стремлюсь въ дѣло и съ наступленіемъ утра пойду въ битву!»

Высоко на утесѣ Кормулы вѣтеръ раздуваетъ пламя дуба, сѣрый туманъ окутываетъ все кругомъ. Туда въ гнѣвѣ направился король: онъ всегда ложится вдали отъ своего войска, когда душа его жаждетъ битвы. На двухъ копьяхъ повѣсилъ онъ щитъ, блестящій знакъ смерти, тотъ щитъ, въ который ударялъ онъ ночью передъ битвой, — поэтому его воины знали, что самъ король поведетъ ихъ на бой, такъ какъ Фингалъ ударялъ въ него только въ минуты гнѣва. Пламя горящаго дуба освѣщало его, бродившаго неровными шагами по вершинѣ, онъ былъ ужасенъ, какъ тѣнь духа ночи, когда онъ передвигается по холму, поминутно то скрываясь въ туманѣ, то показываясь во весь ростъ надъ возмущеннымъ океаномъ, всходя на колесницу вѣтровъ.

Не отдыхаетъ послѣ бури море войны Эрина: оно блеститъ при лунномъ свѣтѣ, и тихій говоръ слышится въ полѣ. Катморъ одиноко бродитъ по вереску, онъ одинъ преслѣдовалъ бѣжавшее войско Морвена. Теперь подошелъ онъ ко мшистой пещерѣ, гдѣ покоился Фидланъ во мракѣ ночи. Дерево склонилось надъ потокомъ, сверкавшимъ въ разсѣлинѣ скалы, тутъ свѣтился при лунномъ свѣтѣ разбитый щитъ сына Платы и близъ него на травѣ лежалъ быстроногій Бранъ: онъ потерялъ вождя на Морѣ и искалъ его, принюхиваясь къ вѣтру, онъ думалъ, что голубоглазый охотникъ спитъ, и легъ на его щитѣ. Ни одинъ вѣтерокъ, пролетавшій надъ верескомъ, не оставался незамѣченнымъ быстрымъ Браномъ ¹⁰).

Катморъ увидалъ бѣлогрудую собаку, онъ увидалъ разбитый щитъ, печалью наполнилась его душа, онъ вспомнилъ гибель воиновъ: они проносятся, какъ потовъ, и на смѣну имъ являются иныя племена. Но только немногія, минуя, оставляютъ память своихъ могучихъ именъ, имъ принадлежитъ верескъ черезъ много лѣтъ, извилистые голубые потоки живутъ ихъ славой — изъ такихъ будетъ вождь Аты, когда онъ успокоится въ землѣ. Часто пѣсня будущихъ временъ застанетъ Катмора въ воздухѣ, переходящимъ отъ вѣтра на вѣтеръ или летающимъ на крыльяхъ бури.

Зеленый Эринъ собрался кругомъ короля слушать его могучія слова. Пламя дуба неровно освѣщало ихъ внимательныя радостныя лица; ужасный врагъ удалился. Лубаръ принадлежитъ опять имъ однимъ. Катморъ былъ лучемъ неба, свѣтившимъ народу' во мракѣ; pro окружали почетомъ. Ихъ души были полны преданности. 'Король одинъ не выражалъ радости: онъ привыкъ въ войнѣ.

«Отчего такъ печаленъ король?» сказалъ Мальтосъ «орлиный взглядъ». — "Есть-ли еще враги на Лубарѣ? Живъ-ли между ними кто-нибудь, способный поднять копье. Не столь миролюбивъ былъ твой отецъ Барбаръ-Дуту лъ, король «копій». Душа его горѣла неугасимымъ огнемъ, велика была его радость при гибели враговъ. Три дня пировалъ сѣдовласый герой, узнавъ о гибели Кольмара, — Кольмара, пришедшаго на помощь роду Уллина въ Лору «потоковъ». Часто дотрогивался онъ руками до стали, которая, говорятъ, пронзала враговъ. Онъ дотрогивался рукой, потому что Барбаръ-Дутулъ былъ лишенъ зрѣнія. Король былъ солнцемъ для своихъ друзей, весеннимъ вѣтеркомъ, играющимъ ихъ вѣтвями. Радость наполняла его жилище, онъ любилъ сыновъ Больги, имя его живетъ въ Атѣ, какъ память объ ужасномъ духѣ, отвращавшемъ бури, котораго всѣ боялись. Теперь пусть голоса Эрина ободряютъ душу короля, свѣтившаго среди мрака битвы и побѣдившаго могучихъ. Фонаръ ¹¹) съ темносѣрой скалы, начни разсказъ о былыхъ временахъ передъ Эриномъ, усѣвшимся вокругъ.

До меня не достигнетъ ни одна пѣсня и пусть не сидитъ Фонаръ на утесѣ Лубара — тамъ покоятся могучіе: не мѣшайте же отлетающимъ духамъ. Подальше, Мальтосъ, подальше пусть раздаются звуки пѣсни Эрина: я не радуюсь, когда врагъ перестаетъ поднимать копье, съ утра мы поведемъ нашу силу впередъ — Фингалъ бодрствуетъ на своемъ звучномъ холмѣ.

Какъ волны возвращаются вспять внезапнымъ вѣтромъ, Эринъ отошелъ по приказанію короля. Людской говоръ слышался въ полѣ, покрытомъ ночною мглою, на нѣкоторомъ разстояніи другъ отъ друга сидѣли барды съ арфами подъ деревьями, они пѣли пѣсню и перебирали струны, каждый въ честь своего любимаго вождя. Передъ горящимъ дубомъ, Сульмалла, время отъ времени, наигрывала на арфѣ и прислушивалась къ свисту вѣтра въ своихъ волосахъ. Вблизи лежалъ во мракѣ король Аты подъ старымъ деревомъ. Пламя луба не освѣщало его, онъ видѣлъ дѣвушку, но не былъ видимъ ею Его душа просилась наружу, но битва ждетъ тебя, сынъ Барбаръ-Дутула.

Оставляя арфу, Сульмалла иногда прислушивалась, спитъ ли воинъ, — ея душа была возбуждена, въ тайнѣ она желала пѣть свою собственную печальную пѣсню. Поле безмолвно. Ночной вѣтеръ умчался на своихъ крыльяхъ, барды умолкли, и красные метеоры появились со своими духами. Небо потемнѣло, тѣни мертвыхъ слились съ облаками, но не обращала на это вниманія дочь Конмора, склонясь надъ угасающимъ пламенемъ. Ты одинъ владѣешь ея душой, рожденный на колесницѣ вождь Аты. Она запѣла пѣсню и заиграла на арфѣ

Клунъ-гала ¹²) пришла, но не нашла дѣвушки; гдѣ ты, лучъ свѣта? Охотники съ мшистыхъ утесовъ не видали голубоокой красавицы: не бродитъ-ли она на травянистомъ Люмонѣ близъ логовища оленя? Увы, я вижу ея лукъ въ жилищѣ! Гдѣ-же ты, лучъ свѣта?

Перестань, милая дочь Конмора, переставь! Я не слышу тебя съ увядшаго вереска, глаза мои обращены на короля, ужаснаго въ битвѣ, на того, за кого болитъ моя душа въ часы моего покоя. Поглощенный войной, онъ не видитъ меня изъ своего облака. Зачѣмъ не выглянешь ты, солнце души Сульмаллы? Я стою здѣсь во мракѣ и надо мной пролетаетъ темный туманъ, волосы мои смочены росой. Выгляни-же изъ своего облака, солнце души Сульмаллы!

¹) Эта пѣсня описываетъ смерть Филлана; по стилю она менѣе красива, чѣмъ V-я пѣсня.

²) Игра словъ; beam — лучъ и beam — отпрыскъ рода.

³) Копье, подаренное Оскару королемъ Ирландіи, Кормакомъ.

⁴) Вѣроятно, Макферсонъ забылъ, что порохъ не былъ еще тогда изобрѣтенъ, а потому и дыма не могло быть на полѣ битвы.

⁵) Не совсѣмъ понятная картина.

⁶) Еще менѣе понятное мѣсто.

⁷) Runo.

⁸) Катморъ и Филланъ.

⁹) Извѣстно, что рогъ не былъ въ употребленіи ни въ Ирландіи, ни въ Шотландіи до относительно поздняго времени.

¹⁰) Собака Фингала.

¹¹) Fonar.

¹²) Clun-galo.

Пѣсня VII ¹)

Надъ окруженнымъ лѣсомъ озеромъ Лано ²) подымается иногда сѣрый туманъ, когда затворяются врата запада, скрывая орлиный глазъ солнца. Широко надъ потовомъ Лоры стелются густыя и темныя испаренія, луна плыветъ въ немъ, какъ темный щитъ… Духи старины скрываются въ немъ, проносясь въ вѣтрѣ бурною ночью, часто слетаютъ они къ могилѣ какого-нибудь воина и окружаютъ сѣрымъ туманомъ его духъ, пока не зазвучатъ пѣсни.

Но вотъ какой-то звукъ пронесся изъ пустыни — это Конаръ ³), король Инлефайля, онъ окуталъ туманомъ могилу Филлана у голубого потока Любары. Мраченъ и печаленъ былъ духъ, окруженный сѣрой мглою, онъ то скрывался изъ глазъ при порывѣ вѣтра, то вновь показывался во весь ростъ съ опущенными глазами и развѣвающимися темными кудрями.

Всюду царствовалъ мракъ. Войско спало спокойно подъ покровомъ ночи. Пламя погасало на холмѣ Фингала. Боролъ лежалъ одиноко на своемъ щитѣ, его глаза были полузакрыты сномъ, голосъ Филлана достигъ его ушей: «Спишь-ли, мужъ Клато? спишь-ли, отецъ погибшаго? я забытъ во мракѣ и одинокъ въ часы ночи».

«Зачѣмъ являешься ты», сказалъ король, «во снѣ твоему отцу? Могу-ли я забыть тебя, мой сынъ, или забыть твой огненный путь къ битвѣ? Душа Фингала не забываетъ храбрыхъ, они не озаряютъ ее мгновеннымъ блескомъ молнія, исчезающей безъ слѣда. Я помню тебя, Филланъ, и гнѣвъ мой растетъ».

Король схватилъ свое смертоносное копье и ударилъ въ свой глухо звучащій щитъ, въ щитъ, висѣвшій всю ночь высоко, мрачный знакъ войны. Духи разлетѣлись въ разныя стороны, и облики ихъ исчезли въ вѣтрѣ. Трижды съ извилистой долины поднимался голосъ смерти, арфы бардовъ на холмѣ сами собой издавали печальные звуки ⁴).

Онъ опять ударилъ въ щитъ, — битвы явились во снѣ его войску, бъ душѣ ихъ разыгрывались блестящія шумныя битвы. Короли голубого щита принимали въ нихъ участіе, враги, оглядываясь назадъ, бѣжали, и могучія дѣла терялись среди блеска стали.

Но когда раздался третій ударъ, олени покинули разсѣлины скалъ, въ пустынѣ послышались крики совъ, въ страхѣ носившихся въ воздухѣ. Сыны Сельмы привстали и потянулись къ копьямъ, но безмолвіе вновь воцарилось среди войска, узнавшаго щитъ короля. Сонъ вновь смежилъ ихъ глаза, и поле опять стало темно и покойно…

Но не спала ты во мракѣ, голубоглазая дочь Конмора; Сульмалла слышала ужасный щитъ и встала среди ночи, она направилась къ королю Аты: можетъ-ли опасность пошатнуть его отважную душу? и въ сомнѣніи она остановилась, опустивъ глаза. Небо горѣло звѣздами.

Опять зазвучалъ щитъ. Она кинулась впередъ, остановилась, пыталась заговорить, голосъ измѣнилъ ей: она видѣла его въ оружіи, озаренномъ сверкающими огнями неба, она видѣла его съ развѣвающимися кудрями туманной тѣнью поднимающагося на ночномъ вѣтрѣ. Отъ страха она вернулась назадъ. Къ чему просыпаться королю Эрина? Ты не мечта его сновъ, дочь Инисъ-хуны!

Еще ужаснѣе звучитъ щитъ, Сульмалла вздрагиваетъ, шлемъ ея падаетъ, гулко отзываются скалы Лубара на звонъ падающей стали. Катморъ, внезапно пробужденный отъ ночныхъ грезъ, приподнялся подъ своимъ деревомъ. Онъ увидалъ фигуру дѣвушки вверху на скалѣ. Мерцающіе лу4и красной звѣзды свѣтили сквозь ея распущенные волосы.

«Кто это приходитъ ночью къ Катмору, приходитъ во время его сна? Приносишь-ли ты вѣсти изъ битвы? Кто ты, сынъ ночи? Явилась-ли мнѣ тѣнь былыхъ временъ, скрытый въ туманномъ обликѣ голосъ, предупреждающій меня объ опасности, грозящей Эрину?»

«Не одинокая тѣнь я и не скрытый въ туманномъ обликѣ голосъ», сказала она, «но я предупреждаю тебя объ опасности, грозящей Эрину. Развѣ ты не слышишь этихъ звуковъ? такіе звуки извлекаетъ ночью не слабый, — король Аты!»

«Пускай же воинъ ударяетъ въ свой щитъ», возразилъ онъ, «для Катмора это звуки арфы, велика моя радость, голосъ ночи: она поглощаетъ всякую иную мысль. Это — ночная музыка королей на одинокихъ холмахъ, когда воспламеняются отважныя души сыновъ могучихъ дѣлъ. Слабый живетъ одиноко въ долинѣ вѣтровъ, гдѣ туманъ поднимаетъ свой утренній покровъ съ голубыхъ извилистыхъ потоковъ. Отцы моего рода не были слабыми королями людей. Они жили среди битвъ въ своихъ далекихъ странахъ. Но моя душа не любитъ знаковъ смерти. Вотъ идетъ тотъ, кто никогда не сдавался ⁵). Пошли лучше барда мира!»

Какъ влажный утесъ въ пустынѣ, стоялъ Катморъ въ слезахъ. Ея голосъ теплымъ вѣтеркомъ повѣялъ въ его душу и разбудилъ память объ ея странѣ, гдѣ она жила у мирныхъ потоковъ до его прихода на помощь Бои-мору.

«Дочь чужеземца», сказалъ онъ (она же дрожа отвернулась): «давно я замѣтилъ тебя въ моей душѣ, молодая ель Инисъ-Хуны. Но я сказалъ себѣ, что моя душа окружена бурей, не долженъ свѣтить мнѣ этотъ лучъ, пока не вернусь я съ миромъ. Поблѣднѣлъ-ли я передъ тобой, когда ты совѣтовала мнѣ опасаться короля? душа моя, о дѣва, ищетъ опасности, она клокочетъ, какъ могучій потокъ, и посылаетъ меня на врага.

Подъ мшистымъ утесомъ Лоны у родного потока сидитъ сѣдой, престарѣлый Конмалъ ⁶), выше его растетъ отвѣчающій эхомъ лѣсъ — жилище прыгающихъ оленей. Шумъ нашей битвы достигаетъ его слуха, когда онъ погруженъ въ думы о прошломъ. Пусть тамъ будетъ твое убѣжите, Сульмалла, пока не затихнетъ война, пока не появлюсь я въ оружіи изъ-подъ покрова вечерняго тумана, подымающагося на Лоно и окутывающаго жилище моей милой!»

Душа дѣвушки просвѣтлѣла и, сіяя радостью, стояла она передъ королемъ. Она обратила къ Катмору лицо, обрамленное развѣвающимися кудрями. «Легче отвлечь небеснаго орла съ пути шумящаго вѣтра, когда онъ видитъ передъ собою добычу — юныхъ сыновъ прыгающаго оленя, чѣмъ тебя, Катморъ, отъ славной битвы. Скоро увижу я тебя, воинъ, выходящимъ изъ-подъ покрова вечерняго тумана, который окутаетъ меня на Лонѣ „потоковъ“. Но пока ты будешь далеко отъ меня, Катморъ, ударяй въ щитъ, чтобы при этомъ звукѣ радость возвращалась въ мою омраченную душу, я стану слушать его, прислонившись къ мшистой скалѣ. Но если ты падешь, вспомни, что я въ чужой землѣ и пошли съ своего облава голосъ къ дѣвѣ Инисъ-Хуны».

"Молодая вѣтвь зеленаго Люмона, зачѣмъ склоняешься ты передъ бурей? Часто возвращался Катморъ съ мрачной войны. Стрѣлы смерти для меня простой градъ, часто ударяли онѣ въ мой щитъ; еще съ большимъ блескомъ выходилъ я изъ битвы, какъ метеоръ изъ бурнаго облава. Не покидай своей долины, прекрасный лучъ, когда усилится шумъ битвы, а то врагъ минуетъ моей руки, какъ то бывало во времена моихъ предковъ: они разсказывали Сои-мору ⁷) о Клюпарѣ ⁸), убитомъ въ битвѣ Кормака. Его жена замѣтила безмолвіе короля и догадалась, что онъ собирался на войну, въ тайнѣ приготовила она лукъ для героя голубого щита. Мрачна становилась для нея Ата въ его отсутствіе. Сыны Альнекмы покинули ночью сотни своихъ потоковъ, они воодушевились звукомъ щита короля, въ своемъ звенящемъ оружіи подвигались они къ лѣсистому Уллину. Сон-моръ, ихъ вождь на войнѣ, но временамъ ударялъ въ свой щитъ.

Издали слѣдовала за ними Суль-аллинъ ⁹) черезъ богатые потоками холмы. Она являлась имъ свѣтомъ на горѣ, когда они проходили долины, красиво шла она въ равнинѣ, когда они подымались на мшистые холмы. Она боялась подходить къ королю, оставившему ее въ отвѣчающей эхомъ Атѣ. Но когда поднялся ревъ битвы, когда войска сошлись съ войсками и Сон-моръ сверкалъ, какъ небесный огонь ¹⁰) въ тучахъ, тогда пришла Суль-аллинъ съ распущенными волосами, дрожа за своего короля, онъ превратилъ битву, чтобы спасти «любовь героевъ». Врагъ бѣжалъ ночью. Клюпаръ заснулъ и не пролили крови на могилѣ воина ¹¹).

Сон-моръ не досадовалъ, но дни его были мрачны и безмолвны. Суль-аллинъ съ полными слезъ глазами бродила у своихъ сѣдыхъ потоковъ, часто смотрѣла она на героя, поглощеннаго думами, но она избѣгала его взгляда и удалялась одиноко… Но, какъ буря, примчались битвы и отогнали туманъ съ его души: съ радостью слѣдилъ онъ за ея движеніями въ своихъ валахъ и за ея бѣлыми руками, перебиравшими струны арфы.

Пошелъ вождь Аты въ своемъ оружіи къ тому мѣсту, гдѣ ночью высоко висѣлъ его щитъ на мшистомъ суку подъ ревущимъ потовомъ Лубары, семь горбовъ возвышались на щитѣ, семь голосовъ короля, доносившихся по вѣтру до его воиновъ и отличавшихъ его это всѣхъ щитовъ его войска ¹²).

На каждомъ горбу горѣли звѣзды ночи: Кон-матонъ ¹³) съ безконечными лучами; Коль-дерна ¹⁴), встающая въ тучѣ; Улойхо ¹⁵), скрытая туманомъ, и нѣжный лучъ Катлинъ ¹⁶), скользящій по скалѣ; Релъ-дуратъ ¹⁷), закатывающаяся на западѣ и улыбающаяся голубымъ волнамъ; красный глазъ Бертинъ ¹⁸) смотритъ сквозь лѣсъ на охотника, возвращающагося ночью съ шкурами прыгающихъ оленей. Далеко въ туманѣ распространяются ясные лучи Тон-тены ¹⁹), звѣзды, слѣдившей ночью за Ларгономъ ²⁰) въ бурномъ морѣ, за Лартономъ, первымъ изъ рода Вольтовъ, шедшимъ на парусахъ по вѣтру. Бѣлогрудые паруса короля направлялись къ богатой потоками Инисъ-Файлѣ. Темная ночь въ своей туманной одеждѣ окружала его и порывистые вѣтры бросали его съ волны на волну; тогда взошла Тои гена съ огненными волосами и улыбалась изъ разорванной тучи. Лартонъ благословилъ знакомый лучъ, слабо мерцавшій надъ бездной.

Подъ копьемъ Катмора зазвучалъ голосъ, пробуждавшій бардовъ, черной лентой сошлись они со всѣхъ сторонъ, каждый со своей звучной арфой. Король обрадовался имъ, какъ путникъ въ солнечный день, заслыша вдали ропотъ мшистыхъ потоковъ, стремящихся въ пустыню со скалы оленей.

«Почему», сказалъ Фонамъ, «слышимъ мы голосъ короля въ часы отдыха? Явились-ли тебѣ во снѣ туманные облики твоихъ отцовъ? Можетъ быть, скрывается они въ этомъ облавѣ и ждутъ пѣсни Фонара, часто посѣщаютъ они поля, гдѣ ихъ сынамъ предстоитъ поднять копья. Но, можетъ быть, мы должны пѣть для того, кто уже не поднимаетъ копья, для того, кто похищенъ битвой у лѣсистой Момы? ²¹)»

«Не забыта эта туча битвы, бардъ былыхъ временъ! Высоко воздвигнется его могила на Мойденѣ, жилищѣ славы. Но теперь возвращается моя душа къ временамъ моихъ отцовъ, къ годамъ, когда они впервые поплыли по волнамъ Инисхуны. Не одному Катмору мила память заросшаго лѣсами Люмона, Люмона потоковъ, жилища бѣлогрудыхъ дѣвъ».

«Люмонъ „потоковъ“, ты встаешь въ душѣ Фонаря: солнце освѣщаетъ откосы твоихъ скалъ съ ихъ развѣсистыми деревья ми, темная лань виднѣется въ твоемъ колючемъ кустарникѣ, олень поднимаетъ свои вѣтвистые рога, примѣчая въ верескѣ собаку. Медленно проходятъ въ долинѣ дѣвушки, бѣлорукія дочери луки съ развѣвающимися кудрями; голубые глава ихъ обращены на холмъ, но нѣтъ тамъ Лартона, вождя Инисхуны. Онъ плыветъ по волнамъ на своемъ темномъ дубѣ въ заливѣ скалистой Клубы ²²), на своемъ дубѣ, срубленномъ имъ въ Люмонѣ, чтобы плыть по морю. Дѣвы отвращаютъ свои взоры, чтобы не видѣть гибели короля, — никогда еще невидали онѣ корабля, темнаго наѣздника волнъ ²³).

Какъ рѣшается онъ призывать вѣтры и теряться въ туманѣ океана? Въ дымкѣ показалась голубая Инисфайля, но наступила темная ночь, сыны Больги испугались… Взошла Тон-тена съ огненными волосами, — заливъ Клубы, окруженный отвѣчающими эхомъ лѣсами, принялъ корабль. Туда стремился потовъ изъ ужасной пещеры Дутхумы ²⁴), гдѣ иногда мелькали неясные облики духовъ.

Сонъ сошелъ на Лартона. Онъ увидалъ семь духовъ своихъ предковъ, онъ услышалъ ихъ чуть внятныя слова и въ туманѣ провидѣлъ будущее: онъ видѣлъ королей Аты, сыновъ будущихъ дней, ихъ войска передвигались по полю, какъ горы тумана, проносящагося съ осеннимъ вѣтромъ надъ лѣсистой Этой.

Въ жилищѣ Самлы ²⁵) Лартонъ заигралъ на арфѣ, онъ поджидалъ оленей Эрина на пути къ ихъ потоку. Не забылъ онъ и зеленыхъ вершинъ Люмоны: часто приплывалъ онъ по морю къ мѣсту, гдѣ бѣлорукая Флаталь смотрѣла со скалы оленей. Люмонъ „пѣнистыхъ потоковъ“, ты встаешь въ душѣ Фонара!»

Утро встаетъ на востокѣ. Туманъ поднимается съ горныхъ вершинъ, въ долинахъ виднѣются сѣрые извилистые потоки. Его войско услыхало звонъ щита Катнора: разомъ поднялось оно, какъ толпящіяся волны моря, впервые ощутившія врыло вѣтра; не зная, вуда направиться, онѣ поднимаютъ только взволнованныя вершины.

Печально и медленно удалилась Сульналла на Лену «потоковъ», часто оглядывалась она и ея голубые глаза были полны слезъ. Но, подойдя къ скалѣ, мрачно преграждавшей долину Лоны, съ растерзанной душой она еще разъ взглянула на короля и скрылась за утесомъ…

Ударь по струнамъ, сынъ Альпина, и, если арфа можетъ звучать радостью, излей ее на душу Оссіана, окутанную мглою. Ночью слышу я тебя, бардъ. Но останови легкій дрожащій звукъ, — сладость горя принадлежитъ Оссіану во мракѣ его многихъ лѣтъ…

Ничего не слышу я на холмѣ духовъ, въ зеленомъ терновникѣ, качающемъ вершиной при ночномъ вѣтрѣ. Ничего не слышу я тамъ… Но развѣ вѣтеръ, шелестящій твоими листьями, не приноситъ съ собою духовъ? Часто носятся умершіе на мрачныхъ бурныхъ вѣтрахъ, когда луна темнымъ щитомъ направляется съ востока по небу.

Уллинъ, Барриль и Рино, голоса былыхъ временъ, дайте мнѣ послушать васъ, пока еще темно. Усладите и пробудите мою душу! Но я не слышу васъ, сыны пѣсни! въ какомъ облачномъ дворцѣ покоитесь вы теперь? Играете-ли вы, одѣтые утреннимъ туманомъ, на своей прозрачной арфѣ тамъ, гдѣ восходящее солнце появляется изъ-за зеленыхъ гребней волнъ?

¹) Эта пѣсня, особенно въ началѣ, очень поэтична по стилю и, конечно, всецѣло принадлежитъ перу Макферсона, хотя и были попытки найти для нея даже рукописный источникъ. Самъ Макферсонъ перевелъ ее на латинскій и современный ему гаэльскій языки, и въ его бумагахъ остались попытки положить ее въ стихи. Очень красивая по стилю, она не имѣетъ ничего ни народнаго, ни эпическаго.

²) Lano — озеро, по опредѣленію Кэмпбелля, находилось въ Норвегіи и употреблено здѣсь въ смыслѣ «далекій», неизвѣстный.

³) Conar.

⁴) По преданію, арфы всегда сами собой издавали печальные звуки передъ смертью какого-нибудь вождя и послѣ смерти того лица, въ чьемъ жилищѣ находились.

⁵) Фингалъ.

⁶) Clon-mal или Conmal — буквально «очи племени».

⁷) Són-mor — буквально «великаго сына».

⁸) Clunar, т. е. Clun-er, человѣкъ поля — воинъ.

⁹) Sul-alliu или Siul-alluin.

¹⁰) Т. е. молнія.

¹¹) Совершенно непонятно, что хотѣлъ сказать этимъ Макферсонъ.

¹²) О щитѣ Эрина или щитѣ Коннора говорится въ ирландскихъ преданіяхъ: Heriu ard, inis nar-rig; Rig Therma tolbaige iortain (книга Лейнстера, стр. 127 а. 1 и 123/36).

¹³) Con-mathon, по-гаэльски Cean-mathon, т. е. голова медвѣдя.

¹⁴) Col-derna — острый лучъ.

¹⁵) Uloicho, по гаэльски Ul-oieha, буквально наѣздникъ ночи.

¹⁶) Cathliu, Cath-lin, т. е. лучъ на воинѣ.

¹⁷) Reldurath, по-гаэльски Reul-durath, т. е. звѣзда въ сумерки, первая вечерняя звѣзда.

¹⁸) Berathon — огонь горы.

¹⁹) Tou-tena, загорающаяся надъ волнами, по гаэльски Ton’ena.

²⁰) Larthon.

²¹) Фольдатъ.

²²) Claba.

²³) Вѣроятно, эта подробность взята изъ преданія какого-нибудь переселившагося на берегъ моря племени.

²⁴) Duthuma.

²⁵) Samla — колдунья на сѣверѣ, по увѣренію Кэмпбеля.

Пѣсня VIII ¹).

Когда зимніе вѣтры скуютъ волны горныхъ озеръ, скуютъ ихъ въ бурную ночь и одѣнутъ льдомъ, утромъ раннему охотнику кажется, что онѣ вздымаютъ еще свои бѣлые гребни, онъ прислушивается къ неравному звуку прибоя, но безмолвны и блестящи воды и усыпаны вѣтвями и травой, которыя со свистомъ носитъ вѣтеръ но сѣрому льду: такъ безмолвно сверкали утромъ ряды войска Морвена, когда каждый воинъ смотрѣлъ изъ-подъ своего шлема на холмъ короля, на покрытый облакомъ холмъ, гдѣ онъ ходилъ вооруженный, то скрываясь въ туманѣ, то мелькая въ немъ неяснымъ обликомъ. Могучая душа его полна воинственныхъ думъ.

Теперь появляется король. Прежде всего показывается менъ Луна, копье еще наполовину скрыто облакомъ, щитъ чуть виднѣется сквозь туманъ. Но когда явился король въ своихъ сѣдыхъ развѣвавшихся по вѣтру влажныхъ волосахъ, тогда раздались клики всѣхъ двинувшихся племенъ.

Они окружили его, сверкая своими звучными щитами — такъ поднимается зеленое море вокругъ духа, спускающагося въ вихрѣ. Путникъ издалека слышитъ звукъ и выглядываетъ изъ-за скалы, — онъ смотритъ на взволнованный заливъ и думаетъ, что видитъ неясный обликъ. Непокорныя волны лѣнятся высоко вокругъ него.

Въ сторонѣ остановились сынъ Морни ²), и потомокъ Дутна ³), и бардъ ⁴) Коны. Мы держались вдали, каждый подъ своимъ деревомъ: мы избѣгали взоровъ короля — мы не побѣдили въ полѣ! Маленькій ручеекъ бѣжалъ у моихъ ногъ, я подставлялъ мое копье его легкимъ волнамъ, я опускалъ въ нихъ мое копье, но не здѣсь была душа Оссіана! Мрачна была она и мысли смѣнялись въ ней одна за другой, вызывая вздохи.

«Сынъ Морни», сказалъ король, «Дермидъ — охотники на оленей, отчего вы мрачны, какъ два влажныхъ утеса: нѣтъ гнѣва въ душѣ Фингала на вождей людей! Вы моя сила въ битвѣ и свѣтъ радости въ мирѣ! Когда Филланъ натягивалъ лукъ, мой „юный голосъ“ ⁵) ласкалъ ваше ухо, какъ нѣжный вѣтерокъ. Нѣтъ здѣсь сына Фингала ⁶), нѣтъ и охоты на прыгающихъ оленей! Почему же, сокрушители щитовъ, мрачно стоите вы вдали?»

Они подошли къ королю, они видѣли, какъ онъ повернулся къ Морѣ «вѣтровъ» и заплакалъ о своемъ голубоглазомъ сынѣ, спавшемъ въ пещерѣ «потоковъ». Но онъ овладѣлъ собой и сказалъ королямъ «широкихъ щитовъ»:

«Вы видите, гдѣ низвергается шумный потовъ голубого Любара, съ туманной открытой вѣтрамъ вершины скалистаго, покрытаго лѣсами Кромала, ⁷) за нимъ струится свѣтлый, извилистый Лаватъ ⁸) въ тихой „долинѣ оленей“. Тамъ пещера чернѣетъ въ скалѣ, надъ нею живутъ орлы „сильныхъ крыльевъ“, а передъ нею широколиственные дубы звучатъ на вѣтру Клуны. ⁹). Въ ней живетъ Ферадъ-Арто ¹⁰) въ кудряхъ юности, голубоглазый король, сынъ Каирбара „широкаго щита“ изъ Уллина „оленей“ ¹¹). Онъ прислушивается къ голосу сѣдого Бондана ¹²), освѣщеннаго слабымъ свѣтомъ. Враги его поселились въ звучныхъ валахъ Теморы. Подъ покровомъ тумана выходитъ онъ иногда на охоту за прыгающимъ оленемъ; когда же солнце освѣщаетъ поле, его нѣтъ ни на скалѣ, ни у потока: онъ избѣгаетъ племени Больги, живущаго во дворцѣ его отцовъ. Скажите ему, что Фингалъ подымаетъ копье и что, можетъ быть, враги погибнутъ. Подними, Голль, щитъ ¹³) передъ нимъ; протяни, Дермидъ, копье Теморы ¹⁴); пусть голосъ твой, Карриль, разскажетъ ему про дѣла отцовъ. Сведи его въ зеленую Мой-Лену, на темное поле духовъ, потому что тамъ ринусь я въ битву. До наступленія ночи приходите на высокую вершину Дутморы, смотрите подъ покровомъ сѣраго тумана на Лену потоковъ: если вы увидите знамя мое развѣвающимся по вѣтру надъ блестящимъ потокомъ Лубара, знайте, что Фингалъ не погибъ въ послѣднемъ своемъ полѣ».

Таковы были его слова, и короли не посмѣли возражать ему. Искоса посмотрѣли они на войско Эрина и мрачно пошли впередъ. Никогда прежде не покидали они короля среди бурной битвы! За ними, наигрывая на арфѣ, подвигался сѣдовласый Карриль. Онъ предвидѣлъ гибель народа, и печальны были его звуки, какъ зимній вѣтеръ, проносящійся надъ тростниками озера Лего, когда охотникъ дремлетъ въ своей мшистой пещерѣ…

«Зачѣмъ остается бардъ Боны ¹⁵) у своего потаеннаго источника»? спросилъ Фингалъ: теперь не время горевать, отецъ погибшаго Оскара: будемъ вспоминать воина въ мирѣ, когда замолкнетъ звонъ щитовъ. Тогда склоняйся печально къ водамъ, открытымъ холоднымъ горнымъ вѣтрамъ. Пусть тогда являются твоей душѣ голубоокіе жители могилъ! Но Эринъ стремится въ битву толпящійся, суровый и мрачный. Подними же, Оссіанъ, подними свой щитъ: я одинокъ, мой сынъ!"

Какъ вѣтеръ, внезапно зашумѣвшій въ парусахъ медленно подвигавшагося корабля Онисъ-хуны, быстро гонитъ мрачнаго наѣздника волнъ ¹⁶) по безпредѣльной пучинѣ: такъ по голосу Фингала Оссіанъ пошелъ по вереску. Высоко поднялъ онъ свой блестящій щитъ, сверкавшій во мракѣ войны, какъ полная луна, окутанная облакомъ, — передъ бурей.

Шумная битва понеслась на своихъ широкихъ крыльяхъ съ покрытой мохомъ Моры. Фингалъ, король богатаго потоками Морвена, самъ велъ свой народъ. Высоко развѣвалось орлиное крыло ¹⁷), его сѣдые волосы разсыпались по его широкимъ плечамъ. Какъ громъ звучатъ его могучіе шаги, часто останавливается онъ и смотритъ на сопровождающій его блескъ оружія ¹⁸). Онъ кажется сѣрой скалой, покрытой льдомъ, съ поросшей лѣсомъ вершиной. Блестящіе потоки низвергаются съ нея и вѣтеръ несетъ ихъ пѣну.

Но вотъ онъ пришелъ къ пещерѣ Лубара, гдѣ мрачно спалъ Филланъ. Бракъ лежалъ еще на разбитомъ щитѣ, вѣтеръ развѣвалъ орлиное крыло… Въ увядшей травѣ сверкало копье героя. Тогда горе забушевало въ душѣ короля, какъ вихрь, чернѣющій на озерѣ. Онъ вдругъ отвернулся и оперся на свое гибкое копье.

Бѣлогрудый Бракъ съ радостью вскочилъ при знакомомъ звукѣ шаговъ Фингала, онъ оглядывался на пещеру, гдѣ лежалъ голубоглазый охотникъ, потому что привыкъ утромъ направляться къ влажному логову оленя. Тогда слезы полились изъ глазъ короля, и мракъ наполнилъ его душу. Но какъ подувшій внезапно вѣтеръ прогоняетъ бурю съ дождемъ и открываетъ солнцу бѣлые потоки и высокіе холмы съ ихъ травянистыми вершинами, — такъ возвращавшаяся битва прояснила духъ Фингала. Онъ перепрыгнулъ на копьѣ черезъ Лубаръ и ударилъ въ свой звонкій щитъ. Ряды его войска разомъ устремили впередъ свою острую сталь.

И Эринъ не испугался звука: они двинулись широкой волною. Мрачный Мальтосъ, несясь въ битву, смотрѣлъ изъ-подъ своихъ нависшихъ бровей, за нимъ виднѣлся лучъ свѣта Хидалла, а тамъ косой и мрачный Маронаннъ, Клонаръ «голубого щита» поднимаетъ копье, Кормаръ потрясаетъ по вѣтру своими густыми кудрями. Медленно изъ-за утеса поднимается блестящій образъ Аты ¹⁹). Прежде показываются его два острыхъ копья, а затѣмъ загорается половина его огненнаго щита, какъ восходящій метеоръ ночи надъ долиной духовъ. Когда же появляется онъ самъ, войско разомъ кидается въ битву и съ обѣихъ сторонъ стремятся сверкающія волны стали.

Войска сошлись, какъ сталкиваются бурныя волны подъ крыльями борющихся вѣтровъ въ скалистомъ заливѣ Люмана. Надъ отвѣчающими эхомъ холмами проносятся духи въ порывѣ вѣтра, опрокидывающаго въ пучину лѣса среди пѣнистыхъ водометовъ китовъ ²⁰). То Фингалъ, то Катморъ врываются въ ряды враговъ, они несутъ передъ собою смерть, подъ ногами ихъ сверкаетъ разбитая сталь, когда звонко рубятъ передъ собою ряды щитовъ высоко прыгающіе короли ²¹).

Маронаннъ палъ, повергнутый Фингаломъ, черезъ широкій потокъ; задержанныя его тѣломъ воды стремятся черезъ его горбатый щитъ. Катморъ пронзилъ Клонара, но вождь не упалъ: онъ повисъ на волосахъ, запутавшихся въ вѣтвяхъ дуба, его шлемъ скатился на землю, широкій щитъ повисъ на ремняхъ, по немъ струилась кровь. Тла-мина ²²) будетъ плакать въ своемъ жилищѣ и ударять себя въ подымающуюся отъ вздоховъ грудь.

Но не забывалъ дѣйствовать копьемъ и Оссіанъ: онъ усѣялъ поле мертвыми. Вышелъ молодой Хидалла, нѣжный голосъ богатаго потоками Клонара. «Зачѣмъ поднимаешь ты сталь? Лучше намъ встрѣтиться въ поединкѣ пѣсни въ твоей поросшей кустарникомъ долинѣ!» Мальтосъ видитъ его повергнутымъ и мрачно видается онъ впередъ. Съ обѣихъ сторонъ громкаго потока сошлись мы въ звучномъ поединкѣ. Въ небѣ гремѣлъ громъ, кругомъ насъ ревѣли голоса бури, иногда долины озарялись пламенемъ…. Враги дрогнули во мракѣ. Воины Морвена остановились, пораженные страхомъ, но я все еще склонялся надъ потокомъ, и вѣтеръ свистѣлъ въ моихъ волосахъ ²³).

Тогда послышался голосъ Фингала шумъ бѣгущаго врага; иногда при свѣтѣ молніи я замѣчалъ мрачно подвигающагося короля: я ударилъ въ мои звучный щитъ и устремился впередъ по слѣдамъ Альнекмы: врагъ бѣжалъ отъ меня, какъ клубы дыма.

Солнце выглянуло изъ-за тучи. Засверкало сто потоковъ Мой-Левы, медленно поднимались голубые столбы тумана, открывая блестящіе холмы. Гдѣ могучіе короли ²⁴)? Нѣтъ ихъ ни у потока, ни въ лѣсу. Я слышу звонъ оружія… они дерутся, окутанные туманомъ, — такъ борются духи въ ночной тучѣ за холодные крылья вѣтра и за катящіяся въ бѣлой пѣнѣ волны ²⁵).

Я кинулся впередъ. Поднялся сѣрый туманъ. Огромные ²⁶) и блестящіе, стояли они у Любара. Катморъ прислонился къ утесу, его повисшій щитъ купался въ потокѣ, низвергавшемся со мшистой вершины. Къ нему направился Фингалъ, — онъ видѣлъ кровь героя; его мечъ упалъ около него, онъ говорилъ съ мрачной радостью: "Сдается ли племя Барбаръ-дутула или продолжаетъ поднимать копье? Не безъизвѣстно имя Аты въ зеленомъ жилищѣ чужеземцевъ: какъ вѣтеръ пустыни, долетаетъ оно до ушей Фингала. Приди въ мои залы пиршествъ: и могучіе бываютъ иногда поражены! Не огонь я для повергнутаго врага, я не радуюсь пораженію храбраго. Мое дѣло залѣчивать раны ²⁷): мнѣ извѣстны травы холмовъ, я собиралъ ихъ сѣрыя головки на вершинахъ, когда онѣ волновались у сокровенныхъ своихъ потоковъ ²⁸). Но ты мраченъ и безмолвенъ, король Аты «чужеземцевъ»!

«У Аты потоковъ», сказалъ онъ, «поднимается мшистый утесъ, вѣтеръ раскачиваетъ кусты на его вершинѣ. Мрачно чернѣетъ тамъ пещера, на днѣ которой громко журчитъ ручей; тамъ я слушалъ шаги усталыхъ чужеземцевъ, приходившихъ въ мою залу „раковинъ“ ²⁹). Радость, какъ пламя, озаряла мою душу, и я благословлялъ звучную скалу. Пусть тамъ лягу я во мракѣ, въ глубинѣ моей травянистой долины. Оттуда буду я подниматься въ вѣтрѣ, гоняющемъ бороду моего волчеца, или съ плывущаго тумана любоваться на голубую извилистую Ату».

Зачѣмъ говоритъ король о могилѣ? Оссіанъ, воинъ палъ ³⁰). Радость, какъ потокъ, идетъ на встрѣчу твоей душѣ, Катморъ, другъ чужеземцевъ. Сынъ мой, я слышу голоса минувшихъ годовъ; проходя, они вынимаютъ копье изъ моей руки и точно говорятъ: «отчего Фингалъ не остается въ своемъ жилищѣ? Неужели ты всегда радъ крови и слезамъ огорченныхъ? Нѣтъ, во мракѣ уходящіе годы, Фингалъ не радуется крови! Слезы, какъ зимніе потоки, убиваютъ мою душу. Но во время мирнаго сна слышится мнѣ могучій голосъ войны, онъ пробуждаетъ меня въ моемъ жилищѣ и зоветъ въ битву мое оружіе. Но не будетъ онъ больше вызывать его: Оссіанъ, возьми копье твоихъ отцовъ, поднимай его въ битвѣ, когда возстанутъ на тебя гордые ³¹).

Мои отцы, Оссіанъ, начертили мнѣ путь, мои дѣла пріятны ихъ очамъ, столбами тумана сопровождаютъ они меня въ битвѣ. Но рука моя щадила слабыхъ, надменныхъ же гнѣвъ мой настигалъ, какъ пламя. Никогда не радовался я при видѣ павшихъ, — за это отцы мои встрѣтятъ меня у входа въ ихъ воздушные дворцы, высокіе, одѣтые свѣтомъ, съ кротко свѣтящимися глазами Для гордыхъ же своимъ оружіемъ они являются затмившейся луной на небѣ, по лику которой проносятся красные огни ночи ³²).

Отецъ героевъ, Тренморъ, житель бурныхъ вѣтровъ! я отдаю твое копье Оссіану, и пусть порадуешься ты при его видѣ. Тебя видалъ я иногда, прекраснаго, среди облаковъ. Такимъ являйся и моему сыну, когда онъ будетъ готовъ поднять копье. Онъ вспомнитъ могучія дѣла твои, хотя и носишься ты теперь въ вѣтрѣ».

Онъ вложилъ копье въ мою руку и въ то-же время воздвигъ камень, чтобы сѣдыя поросшія мохомъ вершины его говорили будущимъ временамъ; подъ нимъ положилъ онъ въ землю мечъ и одинъ изъ блестящихъ горбовъ своего щита ³³) и склонился надъ нимъ, погруженный въ думы. Наконецъ, онъ заговорилъ.

«Когда ты, камень, разсыплешься и скроешься подъ мхомъ вѣковъ, путникъ будетъ проходить мимо тебя, насвистывая. Но ты не знаешь, слабый человѣкъ, какая слава ушла нѣкогда на Мой-Ленѣ! Здѣсь Фингалъ отказался отъ своего конвоя послѣ послѣдней своей битвы! Иди мимо, пустая тѣнь, твой голосъ не стяжалъ себѣ славы. Немного лѣтъ живешь ты у мирнаго источника и исчезаешь безслѣдно… Никто не помнитъ тебя, житель густого тумана. Но Фингалъ, покрытый славой, будетъ горѣть лучемъ свѣта для будущихъ временъ, потому что онъ поднималъ свою звучную сталь только на защиту слабыхъ оружіемъ» ³⁴). Король, сіяя славой, направился въ звучащему дубу Лубара, нависшему со скалы надъ блестящими, лѣнящимися струями; подъ нимъ простирается узкая долина, куда доносятся звуки охоты на утесахъ. Тутъ развѣвается по вѣтру знамя Морвена, указывая Ферадъ-Арту путь Изъ его сокровенной долины. Блестящее солнце сіяло на прояснившемся западѣ. Герой видѣлъ свой народъ и слышалъ его радостные крики. Разорванные ряды его блестятъ при солнцѣ. Король радовался, какъ радуется охотникъ въ своей зеленой долинѣ на блестящіе откосы скалъ послѣ миновавшей бури. На ихъ склонахъ качается зеленый терновникъ, а съ вершинъ смотрятъ олени.

У своей мшистой пещеры сидитъ сѣдой, престарѣлый Клонмалъ. Глаза измѣнили барду; наклонившись впередъ, онъ опирается на свою палку. Прекрасная въ своихъ кудряхъ Сульмалла слушаетъ его разсказъ, разсказъ о короляхъ Аты въ былые дни. Шумъ битвы замолкъ въ его ушахъ, онъ остановился и украдкой вздохнулъ: духи мертвыхъ, говорятъ, часто мелькали въ его душѣ, — онъ видѣлъ короля Аты повергнутыхъ подъ его развѣсистымъ дубомъ.

«Отчего такъ мраченъ ты?» спросила дѣвушка: «битва оружія миновала. Скоро придетъ онъ въ твою пещеру, къ твоимъ извилистымъ потокамъ. Солнце выглянуло изъ-за утесовъ на западѣ, надъ озеромъ поднимается туманъ, сѣрой пеленой стелется онъ по тому холму, поросшему кустарникомъ, жилищу оленей. Король мой явится изъ тумана: видишь, онъ уже идетъ въ своемъ оружіи. Приди же въ пещеру Клотмала, мой милый!»

Это былъ духъ Котмора, огромный, надменно сверкающій образъ! Онъ исчезъ у глубокаго потока, ревущаго между холмами. «Это былъ только охотникъ», сказала она, «искавшій лова оленей. Онъ не ходитъ въ битву, и жена его къ ночи ожидаетъ его домой, и онъ вернется, насвистывая, со шкурами темно-бурыхъ ланей». Глава ея были обращены на холмъ: опять спускался съ него стройный образъ, и радостно вскочила она, но онъ снова исчезъ въ туманѣ! Постепенно расплывались его прозрачные члены и уносились горнымъ вѣтромъ. Тогда она поняла, что онъ палъ. «Король Эрина, ты погибъ!» Пускай Оссіанъ забудетъ ея горе: оно убиваетъ душу старца.

Вечеръ сошелъ на Мой-Лену. Сѣрѣютъ потоки и раздается громкій голосъ Фингала, пламя дубовъ поднимается. Весело народъ собирался, но въ веселью его примѣшивалась печаль. Искоса смотрѣли они на короля и видѣли, какъ не полна была его радость. Со стороны пустыни доносились сладостные звуки музыки; они казались сначала шумомъ потока на отдаленныхъ утесахъ, тихо проносились они надъ холмами, какъ безпокойное крыло вѣтра, срывающее пушистую бороду на скалахъ въ безмолвные часы ночи. Это былъ голосъ Конданія вмѣстѣ съ дрожащими звуками арфы Карриля. Они шли съ голубоглазымъ Ферадъ-Арто къ Морѣ «потоковъ».

Внезапно раздалась на Ленѣ пѣсня нашихъ бардовъ, при звукѣ которой войска ударили въ щиты. Радость озарила короля, какъ лучъ солнца, появляющійся въ пасмурный день, надъ зеленымъ холмомъ, при ревѣ вѣтра. Онъ ударилъ въ горбатый щитъ королей, и все разомъ замолкло… Народъ, опираясь на копья, внималъ голосу «ихъ страны» ³⁴).

"Сыны Морвена, приготовьте пиръ, проводите ночь въ пѣніи. Вы блистали вокругъ меня, и мрачная буря миновала. Мой народъ служилъ мнѣ открытой вѣтрамъ скалой, на которой расправлялъ я свои орлиныя крылья, устремляясь въ славѣ и ловя ее въ полѣ битвы. Оссіанъ, у тебя копье Фингала, оно не палка мальчика, которой онъ сбиваетъ волчецъ, юный путникъ полей! Нѣтъ, это копье могучихъ, которымъ рука ихъ наносила смерть. Оглянись на своихъ отцовъ, мой сынъ, — они ужасное пламя! Утромъ отведи Ферадъ-Арто въ звучные залы Теноры ³⁵), напомни ему королей Эрина, стройные образы старины. Не надо забывать павшихъ: они были могучи въ полѣ. Пусть Карриль запоетъ пѣсню, чтобы короли могли порадоваться въ своихъ туманахъ.

Завтра направлю я паруса къ тѣнистымъ стѣнамъ Сельмы, гдѣ живутъ олени по берегамъ извилистаго потока Дутулы ³⁶).

КОНЕЦЪ.

Отъ переводчика. Въ виду неоднократныхъ со стороны читателей заявленій недоразумѣнія, почему переводъ поэмъ Оссіана сдѣланъ въ прозѣ, а не стихами, считаю умѣстнымъ напомнить, что и самый оригиналъ вышелъ въ такомъ видѣ изъ рукъ Макферсона.

Названіе же пѣсенъ и поэмъ онъ получилъ въ силу своего поэтическаго содержанія, что, вѣроятно, и дало поводъ для стихотворнаго переложенія его на нѣмецкій языкъ Г. В. Альварду и для пересказа англійскими стихами М. Shacleton’у въ 1617 г.

Такого рода попытки, сколько мнѣ извѣстно, болѣе не повторялись, конечно, уже потому, что стихи лишаютъ эти поэмы главной ихъ прелести — оригинальности стиля.

¹) Эта пѣсня можетъ считаться заключительной для всѣхъ поэмъ Оссіана: въ ней сходятъ со сцены всѣ герои, кромѣ Оссіана. По стилю она очень красива и полна лиризма.

²) Сынъ Морни, т. е. Голль.

³) Потокъ Дутво, т. е. Дермидъ.

⁴) Бардъ Коны, т. е. пѣвецъ Коны — самъ Оссіанъ.

⁵) Мой юный голосъ, т. е. мой сынъ — Филланъ.

⁶) Т. е. опять Филланъ.

⁷) Crommal.

⁸) Lavath.

⁹) Clone.

¹⁰) Ferad-artho изъ династіи ирландскихъ королей Mac-Cormac, единственный изъ всѣхъ своихъ родственниковъ, избѣгшій насильственной смерти.

¹¹) Макферсонъ считаетъ Ферадъ-Арто сыномъ Каирбара и самъ находитъ нужнымъ оговориться, что это Каирбаръ не узурпаторъ, а изъ Уллина, слѣдовательно другой король того же имени. Вѣроятно, тутъ произошло какое-нибудь перенесеніе именъ.

¹²) Condan.

¹³) Поднять щитъ означаетъ предложить содѣйствіе, помощь.

¹⁴) Протянуть копье — доказательство мирныхъ намѣреній пришедшаго.

¹⁵) Т. е. Оссіанъ.

¹⁶) Эпитетъ.

¹⁷) Украшеніе, несвойственное ирландцамъ.

¹⁸) Двойное сравненіе.

¹⁹) Т. е. Катмора.

²⁰) О китахъ только упоминается въ большихъ поймахъ Макферсона: Фингалѣ и Теморѣ.

²¹) Эпитетъ, встрѣчающійся и въ ирландскихъ сказаніяхъ, напр. «Ложе болѣзни Кухулина».

²²) Tla-min. Въ сборникѣ Кларке есть отрывокъ пѣсни подъ названіемъ Clonar и Tlamin; вѣроятно, она была извѣстна и Макафрсону.

²³) Т. е. онъ наклонялся надъ убитымъ Мальтосомъ.

²⁴) Т. е. Фингалъ и Катморъ.

²⁵) Желая овладѣть и вѣтромъ, и моремъ.

²⁶) Во многихъ сказаніяхъ Фингалъ отмѣченъ великаномъ.

²⁷) Всѣ феніи должны были умѣть лѣчить раны.

²⁸) Предполагалось, что собиратель лѣчебныхъ травъ зналъ, гдѣ искать ихъ, такъ какъ нѣкоторыя росли въ таинственныхъ мѣстахъ и показывались только посвященнымъ.

²⁹) Т. е. въ залу для пировъ.

³⁰) Переходъ очень рѣзокъ, вѣроятно, тутъ пропущено что-нибудь.

³¹) Христіанское міровоззрѣніе.

³²) Картина будущей жизни.

³³) Мечъ и горбъ отъ щита зарывалась обыкновенно въ могилу съ воиномъ; такимъ образовъ, Фингалъ здѣсь какъ будто бы подвергаетъ себя гражданское смерти.

³⁴) Очень опредѣленное міровоззрѣніе — рыцарскій идеалъ.

³⁵) Т. е. начальнику ихъ рода: какъ будто бы здѣсь идетъ дѣло еще о родовомъ началѣ.

³⁶) Т. е. Ферадъ-арто вступаетъ на престолъ своихъ предковъ.

³⁷) Фингалъ кончаетъ свое военное поприще и возвращается къ мирнымъ занятіямъ, т. е. къ охотѣ и пѣснямъ.