Поэма о старом моряке (Кольридж; Гумилёв)
| Поэма о старом моряке |
| Оригинал: англ. The Rime of the Ancient Mariner, созд.: 1798. — Перевод созд.: 1919, опубл: 1919 («Всемирная литература», Петроград). Источник: gumilev.ru |
ПОЭМА О СТАРОМ МОРЯКЕ
Часть первая
Старик Моряк, он одного
Из трёх сдержал рукой.
«Что хочешь ты, с огнём в глазах,
С седою бородой?
Открыты двери жениха,
И родственник мне он;
Уж есть народ, уж пир идёт,
Весёлый слышен звон».
Но держит всё его старик:
«Постой, корабль там был…»
«Пусти седобородый лжец».
Старик его пустил.
Вперил в него горящий взор.
Гость — дальше ни на шаг,
Ему внимает, как дитя,
Им овладел Моряк.
Присел на камень Брачный Гость
И головой поник;
И начал с пламенем в глазах
Рассказывать старик.
«Корабль плывёт, толпа кричит,
Оставить рады мы
И церковь, и родимый дом,
Зелёные холмы.
Вот солнце слева из волны
Восходит в вышину,
Горит и с правой стороны
Спускается в волну.
Всё выше, выше с каждым днём
Над мачтою плывёт…»
Тут Гость себя ударил в грудь,
Он услыхал фагот.
Уже вошла невеста в зал,
И роз она милей,
И головы весёлый хор
Склоняет перед ней.
И Гость себя ударил в грудь,
Но дальше ни на шаг.
И так же, с пламенем в глазах,
Рассказывал Моряк.
Но вот настиг нас шторм, он был
Властителен и зол,
Он ветры встречные крутил
И к югу нас повёл.
Без мачты, под водою нос,
Как бы спасаясь от угроз
За ним спешащего врага,
Подпрыгивая вдруг,
Корабль летел, а гром гремел,
И плыли мы на юг.
И встретил нас туман и снег
И злые холода,
Как изумруд, на нас плывут
Кругом громады льда.
Меж снежных трещин иногда
Угрюмый свет блеснёт:
Ни человека, ни зверей, —
Повсюду только лёд.
Отсюда лёд, оттуда лёд,
Вверху и в глубине,
Трещит, ломается, гремит.
Как звуки в тяжком сне.
И напоследок Альбатрос
К нам прилетел из тьмы;
Как, если б был он человек,
С ним обходились мы.
Он пищу брал у нас из рук.
Кружил над головой.
И с громом треснул лёд, и вот
Нас вывел рулевой.
И добрый южный ветр нас мчал,
Был с нами Альбатрос,
Он поиграть, поесть слетал
На корабельный нос.
В сырой туман на мачте он
Спал девять вечеров,
И белый месяц нам сиял
Из белых облаков».
— Господь с тобой, Моряк седой,
Дрожишь ты, как в мороз!
Как смотришь ты? — «Моей стрелой
Убит был Альбатрос».
Часть вторая
«Вот солнце справа из волны
Восходит в вышину
Во мгле, и с левой стороны
Уходит и глубину.
И добрый южный ветр нас мчит,
Но умер Альбатрос.
Он не летит играть иль есть
На корабельный нос.
Я дело адское свершил,
То было дело зла.
Я слышал: «птицу ты убил,
Что ветер принесла;
Несчастный, птицу ты убил,
Что ветер принесла».
Когда же солнечным лучом
Зажёгся океан,
Я слышал: «птицу ты убил,
Пославшую туман.
Ты прав был, птицу умертвив,
Пославшую туман».
Белеет пена, дует ветр,
За нами рябь растет;
Вошли мы первыми в простор,
Тех молчаливых вод.
Стих ветр, и парус наш повис,
И горе к нам идёт,
Лишь голос наш звучит в тиши
Тех молчаливых вод.
В горячих, медных небесах
Полдневною порой
Над мачтой Солнце, точно кровь,
С Луну величиной.
За днями дни, за днями дни
Мы ждём, корабль наш спит,
Как в нарисованной воде,
Рисованный стоит.
Вода, вода, одна вода.
Но чан лежит вверх дном;
Вода, вода, одна вода,
Мы ничего не пьём.
Как пахнет гнилью — о, Христос! —
Как пахнет от волны,
И твари слизкие ползут
Из вязкой глубины.
В ночи сплетают хоровод
Блудящие огни.
Как свечи ведьмы, зелены,
Красны, белы они.
И многим снился страшный дух,
Для нас страшней чумы,
Он плыл за нами под водой
Из стран снегов и тьмы.
В гортани каждого из нас
Засох язык, и вот,
Молчали мы, как будто все
Набили сажей рот.
Со злобой глядя на меня,
И стар и млад бродил;
И мне на шею Альбатрос
Повешен ими был».
Часть третья
«Так скучно дни идут. У всех
Стеклянный блеск в глазах.
Как скучно нам! Как скучно нам!
Как страшен блеск в глазах!
Смотрю вперёд, и что-то вдруг
Мелькнуло в небесах.
Сперва, как лёгкое пятно,
И как туман потом;
Плывёт, плывёт и, наконец
Явилось кораблём.
Пятно — туман — корабль вдали,
И всё плывёт, плывёт:
Как бы по воле духа вод
То прыгнет, то нырнёт.
С засохшим, чёрным языком
Кричать мы не могли;
Тогда я руку прокусил,
Напился крови и завыл:
— Корабль, корабль вдали!
С засохшим, чёрным языком,
В движеньях не тверды,
Они пытались хохотать
И снова начали дышать,
Как бы хлебнув воды.
— Смотри! — кричал я — как он тих,
Не даст он счастья нам;
Но без теченья, без ветров
Летит он по водам. —
На западе волна в огне,
Уходит день, как дым;
И был над самою волной
Шар солнца недвижим,
Когда чудесный призрак вдруг
Меж нами встал и ним.
Сквозь снасти Солнце видно нам
(Услышь, Мария, нас!)
Как за решёткою тюрьмы
Горящий, круглый глаз.
Увы! (я думал и дрожал)
Он продолжает плыть!
И неужели паруса —
На Солнце эта нить?
Пылает Солнце, как в тюрьме
Ужели между рей?
И женщина смеётся нам? —
Не Смерть ли? И вторая там?
Не Смерть ли та, что с ней?
Рот красен, жёлто-золотой
Ужасный взор горит:
Пугает кожа белизной,
То Жизнь по Смерти, дух ночной,
Что сердце леденит.
Вот близко, близко подошли
И занялись игрой,
И трижды свистнув, крикнул дух:
«Я выиграл, он мой!»
Уж Солнца нет; уж звёзд черёд:
Недолго вечер был,
И с шумом призрачный корабль
Опять в моря уплыл.
Мы слушали, смотрели вновь
И как из кубка, нашу кровь
Точил из сердца страх;
Мутнели звёзды, мрак густел
Был рулевой под лампой бел;
Роса — на парусах.
А на востоке встал тогда
Рогатый месяц, и звезда
Запуталась в рогах.
И каждый месяцем гоним,
Безмолвие храня,
Глазами, полными тоски,
Преследует меня.
И двести их, живых людей
(А я не слышал слов),
С тяжёлым стуком полегли,
Как груда мертвецов.
Помчались души их, спеша
Покинуть их тела!
И пела каждая душа,
Как та моя стрела».
Часть четвёртая
— Ты страшен мне, седой Моряк
С костлявою рукой
Ты тёмен, как морской песок,
Высокий и худой.
Страшны горящие глаза,
Костлявая рука, —
«Постой, не бойся, Брачный Гость!
Не умер я пока.
Одни, один, всегда один,
Один среди зыбей!
И нет святых, чтоб о душе
Припомнили моей.
Так много молодых людей
Лишились бытия:
А слизких тварей миллион
Живёт, а с ними я.
Гляжу на гниль кишащих вод
И отвожу мой взгляд;
Гляжу на палубу потом,
Там мертвецы лежат.
Гляжу на небо и мольбу
Пытаюсь возносить,
Но раздаётся страшный звук,
Чтоб сердце мне сушить.
Когда же веки я сомкну,
Зрачков ужасен бой,
Небес и вод, небес и вод
Лежит на них тяжелый гнёт,
И трупы под ногой.
Холодный пот с лица их льёт,
Но тленье чуждо им,
И взгляд, каким они глядят,
Навек неотвратим.
Сирот проклятье с высоты
Свергает духа в ад;
Но, ах! Проклятье мёртвых глаз
Ужасней во сто крат!
Семь дней и семь ночей пред ним
Я умереть был рад.
Подвижный месяц поднялся
И поплыл в синеве:
Он тихо плыл, а рядом с ним
Одна звезда, иль две.
Была в лучах его бела,
Как иней, глубина;
Но там, где тень от корабля
Легла, там искрилась струя
Убийственно-красна.
Где тени не бросал корабль,
Я видел змей морских:
Они неслись лучам во след,
Вставали на дыбы, и свет
Был в клочьях снеговых.
Где тени не бросал корабль,
Наряд их видел я, —
Зелёный, красный, голубой.
Они скользили над водой,
Там искрилась струя.
Они живыми были! Как
Их прелесть описать!
Весна любви вошла в меня,
Я стал благословлять:
Святой мой пожалел меня,
Я стал благословлять.
Я в этот миг молиться мог:
И с шеи, наконец,
Сорвавшись, канул Альбатрос
В пучину, как свинец».
Часть пятая
«О, милый сон, по всей земле
И всем отраден он!
Марии вечная хвала!
Она душе моей дала
Небесный милый сон.
На деле чан один пустой
Случайно уцелел;
Мне снилось, полон он водой:
Проснулся — дождь шумел.
Мой рот холодным был и ткань
На мне сырой была;
О, да! Пока я пил во сне,
И плоть моя пила.
Но я её не замечал,
Так лёгок стал я вдруг,
Как будто умер я во сне,
И был небесный дух.
И я услышал громкий ветр;
Он веял вдалеке,
Но всё ж надулись паруса,
Висевшие в тоске.
И разорвались небеса,
И тысяча огней
То вспыхнет там, то здесь мелькнёт;
То там, то здесь, назад, вперёд,
И звёзды пляшут с ней.
Идущий ветер так могуч, —
Сломать бы мачту мог;
Струится дождь из чёрных туч,
И месяц в них залёг.
Залёг он в трещине меж туч,
Что были так черны:
Как воды падают со скал,
Так пламень молнии упал
С отвесной крутизны.
Ветров не чувствует корабль,
Но всё же мчится он.
При свете молний и Луны.
Мне слышен мёртвых стон.
Они стенают и дрожат,
Они встают без слов,
И видеть странно, как во сне,
Встающих мертвецов.
Встал рулевой, корабль плывет,
Хоть также нет волны;
И моряки идут туда,
Где быть они должны,
Берясь безжизненно за труд,
Невиданно-страшны.
Племянник мёртвый мой со мной
Нога к ноге стоял:
Тянули мы один канат,
Но только он молчал».
— Ты страшен мне, седой Моряк!
«Не бойся, Гость, постой!
Не грешных душ то рать была,
В свои вернувшихся тела,
А душ блаженный строй:
Когда настал рассвет, они
Вкруг мачт сошлись толпой;
И, поднимая руки ввысь,
Запели гимн святой.
Летели звуки вновь и вновь,
Коснутся высоты
И тихо падали назад,
То порознь, то слиты.
То пенье жаворонка я
Там различал едва;
То пенье птички небольшой
Меж небесами и водой
Струила синева.
Уединённой флейты плач,
Оркестра голоса,
Хор ангелов, перед каким
Немеют небеса.
Всё смолкло; только в парусах
До полдня слышен зов,
Как бы в июньскую жару
Журчанье ручейков,
Что нежным голосом поют
В тиши ночных лесов.
И так до полдня плыли мы
Средь полной тишины:
Спокойно двигался корабль,
Влеком из глубины.
На девять сажен в глубине
Из стран снегов и тьмы
Плыл дух; и наш взносил корабль
На водные холмы.
Но в полдень зов средь парусов
Затих, и стали мы.
Над мачтой Солнце поднялось,
Идти нам не даёт:
Но через миг опять корабль
Вдруг подскочил из вод,
Почти во всю свою длину
Он подскочил из вод.
Как конь, встающий на дыбы,
Он сразу подскочил:
В виски ударила мне кровь
И я упал без сил.
Как долго я лежал без чувств,
Я сам узнать бы рад;
Когда ж вернулась жизнь ко мне,
Я услыхал, что в вышине
Два голоса звучат.
— Кто это? — говорил один,
— Не это ли матрос,
Чьей злой стрелою был убит
Незлобный Альбатрос?
Самодержавный властелин
Страны снегов и мглы
Любил ту птицу и отмстил
Хозяину стрелы. —
Ответный голос схожим был
С медвяною росой;
— Он к покаянью принуждён
На век останний свой».
Часть шестая
«Но расскажи мне! — слышно вновь, —
Ответь подробней мне,
Затем так движется корабль?
Что скрыто в глубине?
Как пред своим владыкой раб
И океан смирён;
Его горящий круглый глаз
На Месяц устремлён.
И если знает он свой путь,
То это Месяц правит им;
Смотри, мой брат, как нежен взгляд
Взгляд Месяца над ним.
Но как в безветрии корабль
Идет, заворожён?
Раздался воздух впереди,
Сомкнулся сзади он.
Летим, мой брат, скорей летим!
Мы запоздали так:
Пока корабль идет вперёд,
Пробудится Моряк. —
Проснулся я; и мы плывём
В безветренных водах:
Кругом столпились мертвецы,
И Месяц в облаках.
Стоят на палубе они,
Уставя на меня
Глаза стеклянные, где луч
Небесного огня.
С проклятьем умерли они,
Проклятье в их глазах.
Я глаз не в силах отвести,
Ни изойти в слезах.
И чары кончились: опять
Взглянул я в зелень вод,
И хоть не видел ничего,
Но все глядел вперёд.
Как путник, что идёт в глуши
С тревогой и тоской
И закружился, но назад
На путь не взглянет свой
И чувствует, что позади
Ужасный дух ночной.
Но скоро ветер на меня,
Чуть ощутим, подул:
Его неслышный, тихий шаг
Воды не колыхнул.
Он освежил моё лицо,
Как ветр весны, маня
И, проникая ужас мой,
Он утешал меня.
Так быстро, быстро шёл корабль,
Легко идти ему;
И нежно, нежно веял ветр, —
Мне веял одному.
О, дивный сон! Ужели я
Родимый вижу дом?
И этот холм и храм на нём?
И я в краю родном?
К заливу нашему корабль
Свой направляет путь —
О, дай проснуться мне, Господь,
Иль дай навек заснуть!
В родном заливе воды спят,
Они, как лёд, ровны,
На них видны лучи луны
И тени от луны.
Немым сиянием луны
Озарены вокруг
Скала и церковь на скале,
И флюгерный петух.
И призраки встают толпой,
Средь белых вод красны,
Те, кто казались мне сейчас
Тенями от луны.
В одеждах красных, точно кровь,
Они подходят к нам:
И я на палубу взглянул —
Господь! Что было там!
Лежал, как прежде, каждый труп,
Ужасен, недвижим!
Но был над каждым в головах
Крылатый серафим.
Хор ангелов манил рукой
И посылал привет,
Как бы сигнальные огни,
Одеянные в свет.
Хор ангелов манил рукой,
Ни звука в тишине,
Но и безмолвие поёт,
Как музыка во мне.
Вдруг я услышал вёсел плеск
И кормщика свисток;
Невольно обернулся я
И увидал челнок.
Там кормщик и дитя его,
Они плывут за мной:
Господь! Пред радостью такой
Ничто и мёртвых строй.
Отшельника мне слышен зов
Ведь в лодке — третьим он!
Поёт он громко славный гимн,
Что им в лесу сложён.
Я знаю, может смыть с души
Кровь Альбатроса он.
Часть седьмая
Отшельник тот в лесу живет
У голубой волны.
Поёт в безмолвии лесном,
Болтать он любит с Моряком
Из дальней стороны.
И по утрам, по вечерам
Он молит в тишине:
Мягка его подушка — мох
На обветшалом пне.
Челнок был близко. Слышу я:
— Здесь колдовства ли нет?
Куда девался яркий тот,
Нас призывавший свет?
И не ответил нам никто, —
Сказал Отшельник, — да!
Корабль иссох, а паруса?
Взгляды, как ткань худа!
Сравненья не найти; одна
С ней схожа иногда
Охапка листьев, что мои
Ручьи лесные мчат;
Когда под снегом спит трава
И с волком говорит сова.
С тем, что пожрал волчат. —
— То были взоры сатаны!
(Так кормщик восклицал)
— Мне страшно. — Ничего! плывём! —
Отшельник отвечал.
Челнок уже у корабля,
Я в забытье немом,
Челнок причалил к кораблю,
И вдруг раздался гром.
Из-под воды раздался он
И ширится, растёт:
Он всколыхнул залив, и вот
Корабль ко дну идёт.
От грома океан застыл,
И небеса в тоске,
И, как утопленник, я всплыл
Из глуби налегке;
Но я глаза свои открыл
В надёжном челноке.
В воронке, где погиб корабль,
Челнок крутил волчком;
Всё стихло, только холм гудел,
В нём отдавался гром.
Открыл я рот — и кормщик вдруг,
Закрыв лицо, упал;
Святой Отшельник бледен был
И Бога призывал.
Схватил я вёсла: и дитя,
Помешано почти,
Смеётся, не отводит глаз
От моего пути.
— Ха! Ха! — бормочет, — как я рад,
Что может Черт грести. —
И я в стране моей родной,
На твёрдой я земле!
Отшельник вышел и спешит,
Скрывается во мгле.
«Постой! Я каяться хочу!»
Отшельник хмурит взор
И вопрошает: «Кто же ты?
Что делал до сих пор?» —
И пал с меня тяжёлый груз
С мучительной тоской,
Что вынудила мой рассказ;
И я пошёл иной.
С тех пор гнетёт меня тоска
В неведомый мне час,
Пока я вновь не расскажу
Мой сумрачный рассказ.
Как ночь, брожу из края в край,
Метя то снег, то пыль;
И по лицу я узнаю,
Кто может выслушать мою
Мучительную быль.
О, как за дверью громок шум!
Собрались гости там;
Поёт невеста на лугу
С подружками гостям,
И слышится вечерний звон,
Зовя меня во храм.
О, Брачный Гость, я был в морях
Пустынных одинок,
Так одинок, как, может быть,
Бывает только Бог.
Но я тебя не попрошу:
На пир меня возьми!
Идти мне слаще в Божий храм
С хорошими людьми.
Ходить всем вместе в Божий храм
И слушать там напев,
Которым с Богом говорят,
Средь стариков, мужчин, ребят,
И юношей, и дев.
Прощай, прощай! Но, Брачный Гость,
Словам моим поверь!
Тот молится, кто любит всех,
Будь птица то, иль зверь.
Словам моим поверь!
Тот молится, кто любит всё —
Создание и тварь;
Затем, что любящий их Бог
Над этой тварью царь».
Моряк, с глазами из огня,
С седою бородой
Ушёл, и следом Брачный Гость
Побрёл к себе домой.
Побрёл, как зверь, что оглушён,
Спешит в свою нору:
Но углублённей и мудрей
Проснулся поутру.
1919
См. также
- Поэма о старом моряке С. Т. Кольриджа — статья Н. С. Гумилёва