Ю. Веселовскій.
правитьПОЭЗІЯ ПУШКИНА ВЪ ПРЕДДВЕРІИ АЗІИ.
править«Слухъ обо мнѣ пройдетъ по всей Руси великой, и назоветъ меня всякъ сущій въ ней языкъ…» Съ каждымъ десятилѣтіемъ эти пророческія слова нашего поэта становятся все болѣе справедливыми, и переводы различныхъ его произведеній на языки населяющихъ Россію племенъ краснорѣчиво свидѣтельствуютъ о томъ, что его творчество въ настоящее время понятно и дорого не одному только русскому народу. Въ библіографіи переводовъ мелкихъ стихотвореніи, поэмъ, повѣстей или драматическихъ сценъ Пушкина, былъ, однако, до сихъ поръ, правда, не особенно существенный, но все же досадный, безусловно нежелательный пробѣлъ: мы имѣемъ въ виду тотъ фактъ, что вплоть до послѣдняго времени почти не упоминалось о переводахъ изъ Пушкина на армянскій языкъ, — сравнительно, довольно многочисленныхъ. Между тѣмъ, по мѣрѣ того, какъ армянскій народъ пробуждался отъ прежняго сна и застоя, воспринималъ европейскую цивилизацію и шелъ впередъ по пути культуры и просвѣщенія, возрасталъ и интересъ наиболѣе интеллигентныхъ его представителей къ творчеству русскихъ и иностранныхъ поэтовъ, драматурговъ и романистовъ, вмѣстѣ съ желаніемъ сдѣлать это творчество, по возможности, доступнымъ своимъ соплеменникамъ, путемъ переводовъ и переложеній. Среди тѣхъ поэтовъ, произведенія которыхъ до сихъ поръ переводились на армянскій языкъ, довольно видное мѣсто принадлежитъ Пушкину. Лермонтовъ еще больше полюбился армянамъ, и всѣ его главныя произведенія, не исключая и «Героя нашего времени», существуютъ въ армянскомъ переводѣ). Перечислить разнообразные переводы изъ Пушкина, сдѣланные армянскими литераторами въ разное время, между 30-ми и 90-ми годами, — будетъ главною цѣлью настоящей замѣтки. Думается, что всякій, даже самый скромный вкладъ въ дѣло изученія Пушкина или его вліянія на потомство, можетъ представить извѣстный интересъ, особенно теперь, — такъ какъ вниманіе всего русскаго общества болѣе, чѣмъ когда либо, обращено въ настоящую минуту на литературное наслѣдіе великаго поэта.
Первые армянскіе переводы изъ Пушкина относятся къ той порѣ, когда новый армянскій литературный языкъ (ашхарапаръ) еще не былъ выработавъ, и всѣ книги писались на древнемъ классическомъ языкѣ (грапаръ), очень богатомъ и красивомъ, но уже не удовлетворявшемъ требованіямъ современности, мало понятномъ массѣ, лишенномъ цѣлаго ряда самыхъ необходимымъ словъ, теперь сохранившемся только въ богослуженіи армяно-григоріанской церкви. Поэтому мы видимъ, что сначала стихотворенія Пушкина переводятся именно на древній языкъ. Будущій извѣстный оріенталистъ и профессоръ, уроженецъ далекой Индіи, Н. О. Эминъ, проходя курсъ наукъ въ московскомъ Лазаревскомъ Институтѣ восточныхъ языковъ, въ началѣ 30-хъ годовъ принимается за переложеніе русскихъ стихотвореній и поэмъ, и на первыхъ же порахъ переводитъ на «грапаръ» «Бахчисарайскій фонтанъ» и «Кавказскаго Плѣнника». Лѣтъ десять спустя, въ 1843 году, какъ это видно изъ бумагъ семейства Лазаревыхъ, въ настоящее время разбираемыхъ приватъ-доцентомъ Московскаго университета Л. 3. Мсеріанцомъ, другой воспитанникъ института, Амазасповъ, очевидно, живо интересуясь русскою литературою, перевелъ на древне-армянскій языкъ пушкинскія стихотворенія «Кавказъ подо мною» и «Русалку», наряду съ отдѣльными произведеніями Жуковскаго и Баратынскаго. Впослѣдствіи на грапаръ переведено было еще одно стихотвореніе Пушкина — «Пророкъ», къ которому, нѣсколько архаическій, церковный характеръ грапара подходилъ болѣе, чѣмъ къ другимъ.
Большая часть переводовъ изъ Пушкина, сдѣлана, однако, на «ашхарапаръ», какъ болѣе живой, приспособленный къ современнымъ нуждамъ и понятный народу языкъ. Однимъ изъ главныхъ переводчиковъ мелкихъ стихотвореній Пушкина, явился въ наши дни молодой поэтъ Александръ Цатуріанъ, познакомившій армянскую публику также и со «Стихотвореніями въ прозѣ» и «Асей» Тургенева, со многими произведеніями Лермонтова, Некрасова, Плещеева и др. Имъ переведены и напечатаны слѣдующія вещи Пушкина: «Желаніе» (Медлительно влекутся дни мои…), «Осеннее утро» (Поднялся шумъ, свирѣлью полевой…), «Возрожденіе» (Художникъ-варваръ кистью сонной"), «О, дѣвароза, я въ оковахъ…», «Узникъ» (Сижу за рѣшеткой…), «желаніе славы» (Когда любовію и нѣгой упоенный…), «Буря» (Ты видѣлъ дѣву на скалѣ…), «Ангелъ» (Въ дверяхъ эдема…), «Соловей» (Въ безмолвіи садовъ…, «Я думалъ, сердце позабыло…» Всѣ эти переводы появились въ ежемѣсячномъ журналѣ «Мурчъ», издающемся въ Тифлисѣ. Переведены тѣмъ же поэтомъ и должны въ маѣ, ко дню пушкинскаго юбилея, появиться въ печати: «Телѣга жизни», «Русалка» (Надъ озеромъ, въ глухихъ дубравахъ), «Если жизнь тебя обманетъ», «Послѣдніе цвѣты», «Пророкъ», «Поэтъ» (Пока не требуетъ поэта), «Цвѣтокъ», «Анчаръ», «Птичка Божія не знаетъ…», «Кавказъ подо мною», «Брожу-ли я вдоль улицъ шумныхъ» (это стихотвореніе было уже переведено раньше К. Красильникьяномъ).
Изъ поэмъ Пушкина на новый армянскій языкъ переведены: «Цыгане», «Полтава» (переводъ началъ печататься въ 10-й книжкѣ журнала «Мурчъ» за прошлый годъ), «Братья-разбойники». Послѣдніе два перевода принадлежатъ Ак. Теръ-Геворкіану; тѣмъ же литераторомъ переведенъ «Скупой рыцарь», — единственное драматическое произведеніе Пушкина, какое пока существуетъ въ армянскомъ переложеніи. Изъ прозаическихъ сочиненіи Пушкина переведена цѣликомъ «Капитанская дочка». Очень посчастливилось «Сказкѣ о рыбакѣ и рыбкѣ», — она существуетъ въ двухъ переводахъ, — X. Агаяна и Рафаэла Патканьяна. Агаянъ извѣстенъ въ армянской литературѣ, какъ авторъ прекрасныхъ сказокъ, очень любимыхъ дѣтьми; вѣроятно, онъ остановилъ свое вниманіе на пушкинской сказкѣ, потому что она нѣсколько подходила къ его добродушному и симпатичному жанру. Переводъ этотъ принадлежитъ наиболѣе извѣстному и даровитому армянскому поэту, который, прославившись своими оригинальными стихотвореніями (до 20-ти изъ нихъ переведено на европейскіе языки), вмѣстѣ съ тѣмъ, занимался иногда переводами и передѣлками. Ему же, по всѣмъ вѣроятіямъ, принадлежитъ первый армянскій переводъ извѣстнаго отрывка изъ «Цыганъ» («Птичка Божія не знаетъ ни заботы, ни труда»), напечатанный въ 1850 году на страницахъ издававшагося его отцомъ, священникомъ Габр. Патканьяномъ, журнала «Сѣраратъ», за подписью Р. П.
Нельзя не упомянуть здѣсь и о томъ, что знаменитое стихотвореніе Лермонтова «На смерть Пушкина» также существуетъ въ армянскомъ переводѣ (К. Теръ-Астватцатуріана). Интересъ армянскихъ литературныхъ круговъ къ русскому поэту выразился и въ томъ, что въ нынѣшнемъ году Тифлисское общество изданія армянскихъ книгъ рѣшило выпустить ко дню юбилея Пушкина отдѣльный сборникъ переводовъ его лучшихъ стихотвореній, къ которымъ будетъ присоединенъ переводъ «Капитанской дочки», «Скупого рыцаря» и нѣкоторыхъ другихъ произведеній. Несомнѣнно, что творчество Пушкина оказало даже извѣстное вліяніе на нѣкоторыхъ армянскихъ поэтовъ. Маститый поэтъ С. Шахъ-Азизъ, наряду съ изящными лирическими стихотвореніями, выпустившій въ 1865 году поэму «Скорбь Леона», навѣянную Байрономъ, написанную прекраснымъ языкомъ и полную грустныхъ, пессимистическихъ размышленій о темныхъ и отрицательныхъ сторонахъ родной жизни, лично говорилъ пишущему эти строки о томъ чарующемъ впечатлѣніи, которое на него произвелъ когда-то «Евгеній Онѣгинъ» вмѣстѣ съ нѣкоторыми другими произведеніями Пушкина, — не исключая и шаловливаго «Графа Нулина». Въ раннемъ стихотворномъ сборникѣ Шахъ-Азиза, озаглавленномъ, въ подражаніе Байрону, «Часы досуга», не разъ чувствуется вліяніе Пушкина, изъ произведеній котораго армянскій поэтъ выбираетъ иногда подходящіе эпиграфы для своихъ стихотвореніи. Болѣе плодотворнымъ и глубокимъ должно быть признано вліяніе Пушкина, сказывающееся въ нѣкоторыхъ мѣстахъ «Скорби Леона», какъ произведенія вполнѣ зрѣлаго, создавая которое, Шахъ-Азизъ научился еще болѣе цѣнить художественныя красоты и внутреннее содержаніе поэзіи своего вдохновителя. Одно мѣсто въ первой пѣсни армянской поэмы представляетъ собою, напримѣръ, близкое подражаніе строфѣ LVI первой пѣсни «Евгенія Онѣгина», другой отрывокъ сильно напоминаетъ строфу XXXVII той же пѣсни. Подобно Пушкину, Шахъ-Азизъ любитъ оканчивать отдѣльныя пѣсни своей поэмы обращеніемъ къ читателю и субъективными изліяніями. Если Пушкинъ въ седьмой и восьмой пѣсняхъ «Онѣгина» перечисляетъ книги, которыя читалъ его герои, и заставляетъ графа Нулина пріѣхать въ Петербургъ «съ ужасной книжкою Гизота, съ тетрадью злыхъ каррикатуръ, съ романомъ новымъ Вальтеръ-Скотта», «съ послѣдней пѣсней Берапжера» и т. д., у Шахъ-Азиза «Леонъ», отправляясь на родину, беретъ съ собою «грустныя стихотворенія Гейне, безсмертное созданіе Гете — Фауста, скитальца Чайльдъ-Гарольда, сатиры Ювенала, задушевныя пѣсни Беранже, исторію Бокля, трагедіи Шекспира, нѣсколько пѣсенъ поэта Мик. Налбандьяна». Поэтическій языкъ Пушкина также повліялъ на автора «Скорби Леона». Выше всего Шахъ Азизъ и теперь ставитъ у Пушкина универсальность его генія, богатство фантазіи, прелесть формы, умѣніе затрагивать общечеловѣческія струны. Этотъ отзывъ популярнаго и почтеннаго армянскаго литератора и публициста о творчествѣ великаго русскаго поэта показываетъ, лишній разъ, что авторъ «Памятника» не ошибался, предвѣщая своей поэзіи широкое распространеніе и могущественное вліяніе на человѣческія сердца, — которое должно сближать между собою, на почвѣ увлеченія его талантомъ, представителей разнообразныхъ племенъ, населяющихъ наше отечество.
Москва.
Январь 1899 г.