Его звали Стеннъ, маленькiй Стеннъ. Это былъ типичный парижскiй подростокъ — худой, блѣдный съ вытянутымъ лицомъ. И трудно было опредѣлить его возраст: ему можно было дать и 10 и 15 лѣтъ. Мать его давно умерла, а отецъ, отставной солдатъ, былъ сторожемъ одного изъ городскихъ садовъ. Всѣ знали суроваго старика съ нависшими усами, грозу уличныхъ мальчишекъ и врага собакъ, но и всѣ любили его, а постоянные посѣтители сада считали своимъ непремѣннымъ долгомъ освѣдомляться о его маленькомъ сынѣ.
А какъ онъ любилъ своего Стенна! Съ какой гордостью и радостью гулялъ онъ съ сынишкой по аллеямъ, когда тотъ возвращался изъ школы…
Но… началась осада Парижа и все измѣнилось. Садъ закрыли, а послѣ устроили въ немъ складъ керосина. Старикъ неустанно охранялъ довѣренное ему сокровище и возвращался домой поздно вечеромъ. Онъ сталъ неузнаваемъ и говорилъ теперь съ сыномъ только о войнѣ и о пруссакахъ.
Осада! Для парижскихъ мальчишекъ наступили совершенно неожиданные каникулы, а улицы обратились въ безпрерывный базаръ, — такое тамъ царило оживленiе и шумъ. Маленькiй Стеннъ проводилъ все время на улицѣ и зналъ рѣшительно все, что дѣлалось въ городѣ, а по вечерамъ даже вмѣшивался въ политическiе разговоры, которые вели „отцы“ на площадяхъ. Главнымъ и любимымъ его развлеченiемъ было глядѣть на играющихъ въ городки. Но они играли на деньги…
Одинъ изъ постоянныхъ участниковъ игры особенно восхищалъ его: когда онъ бѣжалъ слышно было какъ звенѣли деньги въ карманахъ его куртки. Этотъ высокiй мальчикъ должно быть замѣтилъ завистливые взгляды Стенна, потому что однажды спросилъ его:
— „Небось завидно? Если хочешь я и тебя научу какъ ихъ достать“…
И таинственно разсказалъ, что за каждую доставку газетъ въ прусскiй лагерь онъ получаетъ 30 франковъ. Стеннъ возмутился и отказался.
Три дня онъ ничего не ѣлъ и не спалъ три ночи и три дня онъ не показывался на площади, а на четвертый, не выдержалъ искушенiя и пришелъ…
Они вышли на разсвѣтѣ. Шелъ снѣгъ. За плечами у нихъ болтались котомки, а на груди, подъ куртками, были спрятаны газеты. У городскихъ воротъ стоялъ часовой. Спутникъ Стенна обратился къ нему и началъ просить плачущимъ голосом:
— „Пропустите насъ, монсье, наша мать больна, отецъ умеръ. Мы съ братцемъ пойдемъ поискать картошекъ въ полѣ“! Солдатъ взглянулъ на нихъ, бросилъ взглядъ на бѣлую дорогу, пустынную…
— „Проходите, живо“!
Когда они достигли уже Суассонскаго желѣзнодорожнаго пути ихъ встрѣтило затрудненiе, — и долго сержантъ допрашивалъ старшаго пока наконецъ, рѣшили ихъ пропустить и даже предложили согрѣться и передохнуть немного въ землянкѣ.
А когда они миновали траншеи, — они вышли на поляну, въ концѣ которой высилась бѣлая стѣна, испещренная дырами, — къ ней-то они и направлялись. Мальчуганъ отлично зналъ дорогу.
— „Вернемся“, — просилъ Стеннъ.
Совсѣмъ близко послышался трескъ, будто заряжали ружье.
— „Ложись“ — приказалъ мальчуганъ Стенну и самъ бросился на землю.
И свистнулъ. Такой-же свистъ послышался въ отвѣтъ. Тогда они поползли и остановились только у стѣны, гдѣ ихъ ждали, потому что тотчасъ-же, какъ изъ подъ земли, показались желтые усы и каска. Стѣна оказалась оградой большого сада. Въ саду, въ домикѣ садовника, расположились пруссаки. Въ одной изъ комнатъ солдаты играли въ карты, а въ двухъ другихъ кутили офицеры, — бренчали на роялѣ, вылетали и хлопали пробки изъ бутылокъ Шампанскаго. Нашихъ парижанъ привѣтствовали громкимъ „Ура“, нетерпѣливо вырвали изъ рукъ газеты и налили мальчикамъ вина. Спутникъ Стенна былъ здѣсь своимъ человѣкомъ и повидимому его болтовня, пересыпанная хулиганскими словечками, доставляла пруссакамъ наслажденiе и они впивали ее съ жадностью, точно вино и наслаждались грязью еще невѣдомаго имъ Парижа.
Стеннъ выпилъ налитое ему вино. И хотя у него очень скоро закружилась голова, все-же онъ слышалъ хотя и смутно голосъ своего сегодняшняго товарища, разспросы пруссаковъ и вдругъ ясно понялъ, что тотъ сообщалъ врагамъ и о томъ, что французскiе стрѣлки готовятся къ атакѣ ночью, и что вражескiй пароль уже извѣстенъ въ лагерѣ…
Стеннъ вскочилъ со стула:
— „Послушай этого не надо, да и откуда ты все узнал“?
Хохотъ былъ ему отвѣтомъ. Пруссаки мигомъ бросили карты и вино, заговорили по нѣмецки, а затѣмъ, давъ деньги старшему изъ дѣтей, показали имъ на дверь.
Дѣти быстро бѣжали домой, на спинѣ въ котомкахъ и мѣшкахъ несли картофель, котораго имъ дали пруссаки; они дошли до стрѣлковъ и Стеннъ хотѣлъ уже во всемъ имъ сознаться, какъ спутникъ его крикнулъ на него:
„Если ты скажешь хотя слово насъ разстрѣляютъ“…
Страхъ не далъ говорить Стенну. Не доходя городскихъ воротъ начался дѣлежъ денегъ. И, я долженъ замѣтить, что онъ былъ справедливымъ!
Миновали ворота и Стеннъ остался одинъ. Парижъ сталъ чужимъ, такъ казалось ему теперь. Прохожiе смотрѣли на него такъ, словно знали гдѣ онъ былъ.
Въ грохотѣ колесъ и въ доносившемся барабанномъ боѣ съ набережной отъ различныхъ точно припѣвъ „Шпiонъ“, „шпiонъ“…
Давно не былъ такъ хорошо расположенъ старикъ отецъ — сегодня вѣсти были прекрасныя. Старикъ посматривалъ на ружье, висѣвшее на стѣнѣ и улыбаясь говорилъ сыну:
— Жаль, что ты не взрослый — показалъ бы ты пруссакамъ: и за себя, и за меня!... Около восьми часовъ донеслись раскаты канонады. Маленькiй Стеннъ совсѣмъ блѣдный, подъ предлогомъ усталости пошелъ рано спать. Но не уснулъ. Гремѣла канонада, а ему мерещелись стрѣлки, падавшiе въ западню пруссаковъ. Онъ видѣлъ доброе лицо сержанта, ему представился онъ распростертый на снѣгу, а подлѣ него много, много другихъ. А цѣна всей этой крови, эти ненавистные экю, запрятанныя теперь подъ его подушкой…
Он разслышалъ въ сосѣдней комнатѣ шаги отца и какъ тотъ отворилъ окно. Съ площади донеслась тревога, промчалась конница; послѣ слышно было, что везутъ орудiя. Войска спѣшились… Видно, разгорѣлся бой! Мальчикъ громко разрыдался.
Вошелъ отецъ. Тогда Стеннъ вскочил съ кровати и бросился на колѣни передъ отцомъ; изъ подъ подушки посыпались серебряныя монеты.
— Что это? Неужели ты укралъ? — и отецъ вздрогнулъ.
Стеннъ волнуясь, быстро, разомъ, разсказалъ все. Ужасно было лицо отца, пока онъ слушалъ, сынъ кончилъ, замолчалъ, а отецъ разрыдался.
„Отецъ, папа“, забормоталъ мальчик.
Старикъ оттолкнулъ его и сталъ торопливо подбирать разсыпанныя деньги.
— Что, это все? Больше ничего у тебя не осталось? — спросилъ онъ.
Маленькiй Стеннъ утвердительно кивнулъ головой.
Старикъ снялъ со стѣны ружье, зарядилъ его, набилъ карманы экю.
— Я имъ все возвращу!
И, не сказавъ больше ни одного слова, вышелъ. И пошелъ туда внизъ, гдѣ собирались уже въ бой.
Больше онъ не приходилъ домой.