Публикуется по: Свенцицкий В. П. Собрание сочинений. Т. 3. Религия свободного человека (1909—1913). М., 2014.
На Ленских золотых приисках расстреляно более трехсот рабочих.
За что?
За то, что они потребовали от хозяев законного удовлетворения своих экономических требований.
Терпели долго. Просили, убеждали. Доказывали, что и рабочий хочет есть, и у рабочих есть дети, которых надо поить, кормить и одевать. «Хозяевам», тратящим десятки и сотни тысяч на шампанское, кокоток и роскошную развратную жизнь, плохо верится, что грязный рабочий, презираемый раб труда — не может жить без хлеба.
Но всякому терпению бывает конец, даже терпению русского рабочего!
Не выдержали они — и потребовали то, о чём просили раньше.
— Бунтовщики! Злодеи! Арестовать «агитаторов»!..
Всегда виноваты «агитаторы», всегда преступны, кто кричит, не выдержав боли.
Что же оставалось делать? Собраться всем: вместе идти требовать своих человеческих прав.
Но разве рабочие — люди?
И храбрый ротмистр приказывает солдатам — стрелять. Толпа бросается на землю — снова стреляют в лежачих.
Убитых более двухсот. Раненых столько же. Победа полная.
Даже для нас, холодных, чёрствых, бессовестных, кровавая расправа эта невыносима. Кажется, ко всему привыкли. Отупели, опустились. Но и нашу совесть разбудил храбрый ротмистр. И русское общество болезненно содрогнулось и крикнуло:
— Мучители, убийцы, перестаньте же, перестаньте же!…
Но будем хладнокровны. Постараемся говорить спокойно. Надо же разобраться во всём случившемся.
Первый вопрос — холодный до цинизма, но неизбежный в наших политических условиях: «Закономерно ли это?»
Я знаю, вопрос звучит чудовищно… Закономерно ли убить триста человек безоружных людей? Но пусть, пусть такой вопрос возможен. Пусть надо спрашивать: закономерно ли поступил ротмистр, приказав стрелять в толпу?
Всё дело в словах. Мы всё, всю правду, всё человеческое свели к «словам».
Да, скажут, закон предоставляет право в крайнем случае прибегать к расстрелу. В бунтовщиков можно стрелять.
Извольте доказать, был или нет «крайний случай». Допустим, далее высшее начальство скажет:
— Не было.
Но разве ротмистр не может ответить:
— Ваше высокопревосходительство, по-моему, было-с!
И что ответит на это Его высокопревосходительство?
Защитники расстрелов скажут:
— Не бунтуйте — никто в мирных граждан не стреляет.
Но позвольте, какой же выход для рабочих? Жаловаться? — Жаловались. Просить? — Просили. Кричать? — Кричали, не слышат. Терпеть? Но доколе же, Господи? Безвыходность и беспомощность рабочих могла бы оправдать даже более резкую вспышку. А ведь они никакого насилия ни над кем не производили и не намеревались. Где же «крайний случай»? Где же закономерность?
Но допустим самое худшее: рабочие не правы. Они не могли собираться в толпу и требовать. Допустим. Так неужели отсюда вывод, что их можно за это лишать жизни?
У нас давно спутались представления о преступлении и наказании. И когда за «политическое преступление» ссылают на 20 лет каторги или вешают, законники говорят: не делай того-то и того-то. Но они должны были бы о другом подумать: не о том, был ли виновен, а о том, можно ли за такую вину отнимать у человека жизнь.
Так и здесь.
Лев Тихомиров пишет: ротмистр прав. Так и надо. Сначала залп боевой, а уж потом подгонять холостыми. У нас всегда наоборот делали: сначала холостые — потом с пулями. Но вы отрешитесь на минуту от гипноза: что, мол, если виноват — значит, можно стрелять. И постарайтесь сосредоточивать внимание не на том, «виноват ли», а в чём виноват, — и ужаснётесь.
Даже Вы, Ваше высокопревосходительство, ужаснётесь.
Ведь вина только в том, что требовали улучшить материальное положение. Ведь если за такой грех можно командовать «пли», — всех людей придётся перестрелять. Пусть спросит себя любой, от самых высоких особ до последнего нищего: нет ли у них на душе грехов и посерьёзнее? Уж конечно, есть. Так, стало быть, всех и расстреливать?
Закономерно ли?
Не знаю и знать не хочу, — потому что преступно, бесчеловечно, невыносимо жестоко!
Что за дьявольское время мы переживаем. Никогда ещё так не расцветал у нас в России клерикализм, внешняя показная церковность, никогда так не выдвигались вопросы «религии». Каждый год открываются новые мощи святых. Каждый год в разных концах России являются и блаженные, и прозорливцы, и старцы. Но никогда не проливалось столько братской крови, никогда не казнилось столько людей, никогда так низко не падала цена человеческой жизни.
«Слава долготерпению Твоему, Господи!» — Пусть это дерзко, безумно, непростительно, но хочется крикнуть:
— Нет, не надо! Не надо долготерпения. Довольно. Будет!
Не терпение и прощение хочется призывать, а гнев. Не только на них, но и на нас, на себя. За бессилие, за бессовестность, за малодушие. Мрак так беспросветен, что осветить его может только огнен'ный меч гнева Господня. Скоро ли, когда же подымет его Господь над землёй?