После праздников (Тэффи)
| ← Письмо | После праздников | Гаданье → |
| Из сборника «Дым без огня». Опубл.: 1914. Источник: Тэффи Н. А. Собрание сочинений. Том 5: «Карусель». — М.: Лаком, 2000. — С. 225-228. • Впервые: Русское Слово. — 1914. — 17(30) января. — № 13. — С. 3. |
В классе сыро и душно.
Не топленные во время праздников печи отдают дымом.
Варя Зыбина сидит на второй скамейке и может укрыться от взоров учителя, нагнув немножко вбок свою кудрявую голову, потому что девочка, сидящая перед ней, выше ее ростом.
Учитель тусклым голосом крякает что-то про Екатерину Вторую.
Иногда приостанавливается, точно прислушивается к тому, что у него делается под ложечкой.
Его, очевидно, тошнит. И он даже знает — отчего. От вчерашней осетрины. Он говорит про пышный двор императрицы, а чувствует при этом осетрину.
— Ммя… Н-дам. Итак, удачливая в своей внутренней политике осетрина… ммя… Екатерина Великая…
Варя Зыбина ниже наклоняет голову и продолжает прерванный разговор.
Лицо у Вари томное, глаза усталые, и щеки горят.
— …Он кадет. Осенью кончает. Знаешь, Женечка, я никогда, даже в самой ранней молодости, не любила кадетов, но тут — сама не знаю, что со мной. Это какое-то безумие!
Женечка, востроносая, прыщавая, с тонкими хитрыми губами, презрительно морщится.
— Вечно у тебя драмы! Осенью студент Лимасов, потом какой-то циркач, теперь кадет Мукин.
— Студент — ерунда, я даже с ним не разговаривала ни разу. Циркач, действительно, был интересен, но я так с тех пор и не была в цирке, а на письмо он не ответил. Верно, не понимает по-русски…
— Ммя! — крякает учитель. — Прошу быть внимательнее. Н-дам. Итак, предпринятые ею походы…
Варя минутку молчит, потом продолжает шепотом:
— Вчера вечером он мне признался в любви. Он был у Бриков. Но Маня Брик следила за ними все время.
— Это институтка-то?
— Да. На праздники ее взяли. Он у них летом бывал на даче. Влюблена в него, как кошка.
Женечка подумала и сказала, нахмурив брови:
— Наверное, была его содержанкой.
Варя даже захлебнулась от восторга и ревности.
— Наверное, наверное. Она на все способна, эта дура камлотовая. Только летом ведь он был в лагере, так что к ним приезжал всего два раза…
— Мало ли что.
— Положим, это верно. Ужасно она подлая. Вчера спрашивает меня, выучилась ли я модному танцу танго. А я говорю: «Не выучилась, да и не желаю. Его при Дворе все равно не танцуют». Вот ей и спичка в нос.
— Обозлилась?
— Хо-хо!
— А ты, наверное, знаешь, что он в тебя влюблен?
— Знаю. До вчерашнего дня сомневалась, но теперь уверена. Он мне сказал: «Я не верю в любовь, а признаю только голую страсть».
— Ай, какой развратный!
Варя посмотрела на Женечку с гордостью и торжеством.
— И пожал мне руку…
— Целовались? — деловито спросила Женечка.
— Безумно!
— В губы?
— В нос.
— ?
— Да так вышло. Я уронила за чаем кусок булки и нагнулась под стол, — ну, и он тоже. Ну, и там все и случилось. Безумно!
— Так кто же кого, не понимаю, — возбужденно ежилась Женечка. — Ведь если в губы, так, значит, вместе, а если в нос, так уж выходит, или один, или по очереди.
— Н… не знаю… кажется, что поцеловала я, — покраснела Варя. — Впрочем, и он хотел, да не успел, потому что дура Брик тоже под стол полезла. Из ревности, конечно. Я и выскочила.
— А он?
— Ну, потом и он. Женечка ядовито усмехнулась:
— А если и она ему нос…
— Ну, что за вздор. Так он и позволит. Он захвачен страстью ко мне.
Помолчали.
— А… приятно? — шепотом спросила Женечка.
— Безумно!
Учитель вдруг замолчал. Затомила осетрина под ложечкой. Вспомнился чей-то голос, слышанный так недавно, в пятом часу утра. Что он говорил, этот голос? Н-дам… «Петр Николаевич, еще рябиновки». Нет, это другой говорил. Это Свеклин говорил, а Елена Петровна говорила: «Пьер, вы похожи в профиль на Наполеона». Ну, и он же тонко ответил: «Да, похож на Наполеона, и для полного сходства не хватает мне только Святой Елены. А разве вы не святая женщина, Елена Петровна?» Хо-хо! Ловко… М-дам. Но осетрина… И к чему? Зачем пытка, когда наслаждение гораздо приятнее?
Он вдруг очнулся, понял, что молчит, и вспомнил, что нужно говорить, а о чем именно — вспомнить не мог.
— Н-дам… Итак, на чем мы остановились? Госпожа Зыбина, о чем я рассказывал?
Варя встает, и все лицо ее, пылающее и взволнованное, говорит про кадета Мукина, но рот молчит.
— Итак, г-жа Зыбина, — о чем?
Девочка на первой скамейке прикрывает рот ладонью и шепчет Варе:
— Про Екатерину, Екатерину, Екатерину.
— Про Екатерину, — обиженным тоном повторяет Варя. Придирайся, мол, а я все слышу.
— Про Екатерину? — крякает учитель. — Разве так можно говорить «про Екатерину»? Про какую такую Екатерину? Кто была Екатерина?
Варя молчит и всем лицом говорит про кадета Мукина.
— Ну-с! Кто была Екатерина? А? Господи! Ну, кто такой был Людовик Пятнадцатый? А? Я вас спрашиваю: кто был Людовик Пятнадцатый?
Варя смотрит испуганно. Кадет Мукин уже не одухотворяет ее лица.
— Ну-с?!
— Людовик Пятнадцатый был… Вздохнула.
— Был мужчина. Учитель молчал.
Хотел что-то сказать, даже рот раскрыл, но лень, скука и осетрина одолели его.
— М-мя, — крякнул он. — Н-дам.
И вдруг что-то яркое, остро-радостное разорвало тусклый воздух, ударило сверкающим жгутиком в сонные нервы.
— Слава Богу!
Это швейцар Никита ткнул корявым пальцем в кнопку звонка.
Урок кончился.