Последнее слово бундовского национализма (Ленин)

Последнее слово бундовского национализма
автор Владимир Ильич Ленин

Опубл.: 15 августа 1903 г.^[1]. Источник: Ленин В. И. Полное собрание сочинений : в 55 т. / В. И. Ленин ; Ин-т марксизма-ленинизма при ЦК КПСС — 5-е изд. — М.: Гос. изд-во полит. лит., 1967. — Т. 7. Сентябрь 1902 ~ сентябрь 1903. — С. 322—325.

Заграничный комитет Бунда только что выпустил листок с отчетом о пятом съезде Бунда. Съезд имел место в июне (старого стиля). Из его решений главное место занимает «проект устава» о положении Бунда в партии. Проект чрезвычайно поучителен и, с точки зрения определенности и «решительности» содержания, не оставляет желать ничего лучшего. Собственно говоря, первый параграф проекта настолько уже ярок, что остальные являются либо простым пояснением, либо даже совершенно ненужным балластом. «Бунд есть, — гласит § 1, — федеративная (курсив наш) часть Российской социал-демократической рабочей партии». Федерация предполагает договор между отдельными, совершенно самостоятельными, целыми, которые определяют свои взаимные отношения не иначе как по обоюдному добровольному согласию. Неудивительно поэтому, что «проект устава» говорит неоднократно о «договаривающихся сторонах» (§§ 3, 8, 12). Неудивительно, что съезду партии, на основании этого проекта, не дается права изменять, дополнять или отменять устава, касающегося части партии. Неудивительно, что Бунд выговаривает себе «представительство» в Центральном Комитете партии и разрешает этому Центральному Комитету партии обращаться к еврейскому пролетариату и сноситься с отдельными частями Бунда «лишь с согласия Центрального комитета Бунда». Все это логически неизбежно вытекает из понятия «федерация», из понятия «договаривающиеся стороны», и если бы пятый съезд Бунда просто постановил, что Бунд образует самостоятельную социал-демократическую национальную (или, может быть, националистически-социалдемократическую?) партию, то он сберег бы себе (и другим) много времени, много трудов и много бумаги. С одной стороны, было бы сразу и без всяких околичностей ясно, что самостоятельная, отдельная партия может определять свои отношения к другим партиям только как «договаривающаяся сторона» и только на началах «взаимного согласия». Незачем было бы перечислять все отдельные случаи, когда такое согласие требуется (да и невозможно, по самой сути дела, перечислить все такие случаи, а давать неполный перечень, как дает Бунд, значит открывать дверь массе недоразумений). Незачем было бы насиловать логику и совесть, называя договор двух самостоятельных единиц уставом о положении одной части партии. Это благовидное и благоприличное наименование («устав о положении Бунда в партии») тем более лживо по своему существу, что вся партия фактически еще не восстановила своего полного организационного единства, и Бунд выступает как сплотившаяся уже часть, которая хочет использовать недочеты общей организации для того, чтобы отодвинуться еще дальше от целого, для того, чтобы попытаться навсегда раздробить это целое на мелкие части.

С другой стороны, прямая постановка вопроса избавила бы составителей пресловутого проекта устава от обязанности писать пункты, предусматривающие права, которые имеет всякая организованная часть партии, всякая районная организация, всякий комитет, всякая группа, напр., право разрешать, руководствуясь программой партии, такие общие вопросы, по которым партийными съездами не вынесено резолюций. Писать уставы с подобными пунктами просто смешно.

Перейдем теперь к оценке по существу той позиции, которую занял Бунд. Вставши раз на наклонную плоскость национализма, Бунд естественно и неизбежно должен был (если он не хотел отказаться от своей основной ошибки) прийти к образованию особой еврейской партии. Именно к этому и подходит вплотную § 2 устава, дарующий Бунду монополию на представительство еврейского пролетариата. Бунд входит в партию, гласит этот параграф, в качестве его (еврейского пролетариата) единственного (курсив наш) представителя. Никакими районными рамками деятельность Бунда и организация Бунда не должна быть ограничена. Таким образом, полное отделение и размежевание еврейского и нееврейского пролетариата России не только проведено здесь до конца, с безусловной последовательностью, но и закрепляется нотариальным, можно сказать, договором, «уставом», «основным» законом (см. § 12 проекта). Такие «возмутительные» случаи, как дерзновенное обращение Екатеринославского комитета партии к еврейским рабочим, помимо Бунда (не имевшего тогда никакой особой организации в Екатеринославе!), отныне должны, по мысли нового проекта, сделаться невозможными. Как бы мало ни было в данной местности еврейских рабочих, как бы далеко ни была расположена эта местность от центров бундовской организации, — никакая часть партии, даже Центральный Комитет партии не смеет обращаться к еврейскому пролетариату без согласия Центрального комитета Бунда! Не верится, чтобы такое предложение могло быть сделано, — до того чудовищно это требование монополии, особенно при наших русских условиях, — но §§ 2 и 8 (примечания) проекта устава не оставляют места никаким сомнениям. Желание Бунда отойти еще дальше от русских товарищей сквозит не только в каждом пункте проекта, оно выражено и в других резолюциях съезда. Пятый съезд постановил, например, выпускать раз в месяц «Последние Известия» (издание Заграничного комитета Бунда) «в виде газеты, в которой выяснялась бы программная и тактическая позиция Бунда». С нетерпением и интересом будем ждать выяснения этой позиции. Съезд отменил решение IV съезда о работе на юге. Как известно, IV съезд Бунда постановил в тех городах юга, где еврейские организации входят в состав комитетов партии, «отдельных комитетов Бунда не устраивать» (курсив Бунда). Отмена этого решения есть крупный шаг к дальнейшему обособлению, есть прямой вызов товарищам с юга, которые работали и хотели работать среди еврейского пролетариата, оставаясь в неразрывной связи со всем местным пролетариатом. «Кто сказал А, должен сказать и Б» — кто встал на точку зрения национализма, тот, естественно, доходит до желания окружить китайской стеной свою национальность, свое национальное рабочее движение, того не смущает даже и то, что стены придется строить отдельные в каждом городе, местечке, селе, того не смущает даже, что своей тактикой разъединения и раздробления он превращает в ничто великий завет сближения и единения пролетариев всех наций, всех рас, всех языков. И какой горькой насмешкой звучит после этого резолюция того же V съезда Бунда о погромах, в которой выражается «уверенность в том, что лишь совместная борьба пролетариев всех национальностей в корне уничтожит те условия, которыми порождаются события, подобные кишиневским» (курсив наш). Какой фальшью отдают эти слова о совместной борьбе, когда нам тут же преподносят «устав», не только отдаляющий совместных борцов друг от друга, но и закрепляющий это отдаление и отчуждение организационным путем! Как хочется дать бундовским националистам совет: поучитесь у тех одесских рабочих, которые шли на общую стачку, на общие собрания, на общие демонстрации, не запросив сначала (о, дерзновенные!) «согласия» Центрального комитета Бунда на обращение к еврейской нации, которые успокаивали торговцев, говоря (см. № 45 «Искры»): «не бойтесь, не бойтесь, это вам не Кишинев, мы совсем другого хотим, среди нас нет ни жидов, ни русских, мы все рабочие, всем нам одинаково тяжело». Пусть подумают товарищи из Бунда над этими словами, если еще не поздно, пусть хорошенько подумают о том, куда они идут!

---

1. «Искра» № 46