Послание от Буонапарте в сенат
править«Сенаторы! Мы повелели предложить вам определение о наборе вновь рекрут в зачет 1808 года. В донесении нашего военного министра усмотрите, какие выгоды проистекают от сего преднамерения. Все вокруг нас вооружается.»
Что заставляет всех вооружаться против сего народа, который отдался вам во власть, потому что ему надобен был мир, отдых? Вмешивалась ли Европа в ваши внутренние дела с тех пор, как вы управляете сим народом? Противилась ли она чему-нибудь, что вы хотели сделать, и что вы уже сделали? Нет! Европа никаких неприятельских действий не начинала против Франции; она вооружилась против французов, потому что ими управляет несытый властолюбец; вооружилась потому, что начальник вздумал объявить себя государем многих стран, и потому что беспрестанно твердит о союзной империи, опасной и оскорбительной для всех правительств.
«Англия делает чрезвычайный набор, простирающийся до двухсот тысяч человек; прочие государства собирают многочисленные ополчения. Сколь ни многочисленны, сколь ни страшны суть войска наши, однако распоряжения, в предлагаемом определении содержащиеся, кажутся нам, если не необходимы, то по крайней мере полезны и приличны.»
Давно ли стали вы считать, сколько войска набирает Англия? Не вы ли часто повторяли, что она в дела политические твердой земли не мешается? До сражений при Пультуске и под Прейсиш-Эйлау вы говорили другим языком. Или мнимые победы — по свидетельству ваших бюллетеней[1], истребившие все войско российское, и заставившие его бежать за сто миль по сию сторону Немана — одержаны вами во сне, или же победы ваши в первый раз принудили вас быть поскромнее. Желая дополнить свежими рекрутами войска свои, вы называете их многочисленными и страшными; как будто затеваемый вами необходимый набор не яснее в тысячу раз открывает вашего положения бедному народу, который вы, забавляя своими бюллетенями, разоряете.
«Пусть неприятели, взглянув на тройную стену ополчения, окружающих нашу землю, как на тройственный ряд твердынь, защищающих важнейшее наши пределы, пусть отрекутся от всякий надежды на успех пусть придут в уныние и, будучи не в силах вредить нам, обратятся к справедливости, к рассудку».
Как в самом деле вы приказываете неприятелям отречься от всякой надежды в то самое время, когда распоряжения ваши, обнаруживая вашу слабость, должны удвоить в них надежду, родившуюся от успехов?
Когда вы действительно одержали славные победы, покорили многие крепости, наконец завоевали обширное королевство, тогда неприятели ваши (нужно ли объяснять, о каких неприятелях вы говорите?) шли прямо к вам. Как же хотите вы, чтоб они теперь потеряли надежду, когда необходимость заставляет вас приступит к делу, унижающему вас и обнаруживающему вашу слабость? Приближаясь, как победитель, к берегам Вислы, вы могли им казаться опасными: но когда стремительный, всеразрушающий поток встретил под Пультуском непреоборимую препону; тогда народ, умеющий побеждать вас и судить о ваших деяниях, уже без труда может определить истинную цену вашим затеям, которые вы стараетесь утаить в своем послании.
«Усердие, с каким народы наши исполнили сенатские определения от 24 сентября 1805 и от 4 декабря 1806, заслуживает нашу признательность.
Всякий француз явится равно достойным своего прекрасного названия».
Ваши народы (ваши потому только, что вы угнетаете их) в сем выражении увидят, что в восемнадцать месяцев вы потребовали от них (кроме народных гвардий, на границе расписанных по полкам и отправленных в поход, кроме вновь набранных корпусов, кроме жандармов, гусар, драгун, вообще кроме всех наборов под разными именами) двести сорок тысяч человек, то есть вдвое более против того числа, которое ставили они при законных государях в течении десяти лет!
«Начальство и управление сим прекрасным юношеством поручили мы сенаторам, отличившимся на поприще военной службы, желаем, чтобы в сем поступке вы увидели беспредельную доверенность, которую к вам имеем.
Сии сенаторы покажут юным воинам, что строгий порядок и терпение суть главные поручители победы Они научат их ничего не щадить для славы престола и для блага отечества, коего суть они твердейшая подпора».
К чему возлагать новую должность на сенаторов? Смотрите сами за военным порядком; никто лучше вас не умеет расстреливать солдат и задерживать под караулом генералов. А сенаторы пускай по-старому служат для других примером терпения.
«Мы победили всех наших неприятелей…»
Сказано хорошо, жаль только что несправедливо. Оставьте бюллетеням своим единственное право отличаться выдуманными подвигами, которые сами же вы часто опровергаете. Относясь к доступному сословию, которому так красноречиво поверяете благо отечества, удостойте вниманием своим сии маловажные неудачи, которые несколько поубавили в вас спеси!
«В шесть месяцев мы перешли Майн, Сааль, Эльбу, Одер, Вислу. Мы покорили неприступные крепости: Магдебург, Гамельн, Шпандау, Штетин, Кистрин, Глогау, Бреслав, Швейдниц, Бриг. Наши солдаты торжествовали на многих сражениях и на многих великих битвах. Они взяли 800 пушек; отравили во Францию 4000 осадных орудий, 400 знамен прусских и российских (из Варшавской фабрики) и более 200 000 военнопленных».
Вы перешли Майн, Сааль, Эльбу, Одер, Вислу для того, чтоб потребовать от французов 80 000 рекрут! Вы одерживали победы, брали города, забавляли парижских ротозеев, наполняли газеты и журналы, для того чтоб потребовать 80 000 рекрут! Вы посылаете пушки, и — опустошаете Францию!.. Что ж было бы, чего потребовали бы вы, когда бы разбили вас при самом начале похода?
«Ни пески прусские, ни пустыни (solitudes) польские, ни дожди осенние, ни стужа зимняя не погасили в солдатах пламенного желания достигнуть мира чрез победы, чтобы по пути трофеев возвратиться в землю отечественную».
Беда невелика, что вы, будучи корсиканец, не знаете подлинного значения слов французских; но, кажется, надлежало бы догадаться, что говоря вашим народам о пустынях польских, вы напоминаете им, что завели солдат в сии пустыни не для выгод народа французского, но для своих собственных, упоминая о песках прусских, о дождях, о стуже, вы хотите дать повод к разговорам в Париже, и заблаговременно предотвратить мысль, что пламенное желание достигнуть мира чрез победы совершенно угасло в вашем войске.
«Между тем наши войска, находящиеся в Италии, в Далматии, в Неаполе, наши ополчения в Булони, в Бретани, в Нормандии и на Рейне остаются неприкосновенными».
О них вас не спрашивают; всем известно, что они весьма поубавлены; собственная совесть обнаруживает вас. Войска сии остаются неприкосновенными; однако для дополнены их вы требуете 80 000 рекрут!!
«Требуя новых жертв от наших народов для окружения себя новою силою, мы не обинуясь признаемся, что требуем их не для того, чтоб продолжать войну».
Вы не хотите продолжать войну, и опустошаете Францию, чтоб окружить себя новою силою!!
«Наша политика тверда».
А как давно, в который день и час вы отреклись от хищничества?
«Мы предлагали мир Англии до произведения в действо четвертого военного союза; тот же самый мир и теперь предлагаем ей».
Какой мир! Вы предоставляли себе право расхищать Европу, опровергать государства, передвигать области, с тем чтоб сильная, победоносная держава не могла противиться сему беспорядку, и даже не смотрели бы на хаос политический! Вы предлагали господство на морях тому народу, который и без вашего дозволены господствует на них! Вам хотелось, что бы сей народ свободно плавал на морях и не мешал бы вам на твердой земле воевать, опустошать, тиранствовать!
«Главный Министр, которому Англия поручила вести переговоры, торжественно объявил в Парламенте, что мир сей был бы и честен и выгоден. Он доказал справедливость нашего дела».
Лорд Ярмут объявил свое собственное мнение, которое не есть мнение Министра или народа. Кажется, вашему достоинству (то есть политическому) неприлично ссылаться на слова, сказанные наудачу во время шумных пренийщ в Английском Парламенте.
«Мы готовы заключить мир с Россией на тех условиях, которые подписаны ее доверенной особою, и которые отвергнуты по проискам Англии».
В С. Петербурге отвергнуты сии условия в то время, когда в Лондоне только узнали о подписанных статьях в Париже. Одно расстояние мест служит ясным, неоспоримым доказательством, что не участие Англии, но благородная уверенность, в собственном достоинстве заставила отвергнуть невыгодные условия.
«Мы готовы восьми миллионам жителей возвратить спокойствие, и Королю Прусскому отдать его столицу».
Вы готовы возвратить то, чего удержать не можете. Видя с ужасом за собою восемь миллионов людей, которые мало-помалу приходят в себя и освобождаются от изумления, причиненного вашими первыми успехами, вы предлагаете Прусскому Королю столицу его; но ничего не упоминаете о независимости его областей. Вы говорите о восьми миллионах людей, как победитель, а как побежденный, требуете восьмидесяти тысяч рекрут! Будучи подстрекаемы желанием блистать и притемнять, вы попеременно то обнаруживаете ваши нужды, то хвастаете мнимыми победами.
«Но ежели сии опыты нашей умеренности, так часто повторяемые, не успеют разогнать призраков, рождающихся от упрямства Англии; ежели сие государство захочет искать мира в нашем унижении, то мы принуждены будем, оплакивая бедствия войны, отразить бесчестие и поношение на сие государство, коего барышничество питается кровью жителей твердой земли».
Оставляем без замечания натяжку вашу и умышленное намерение обвинять Англию в мнимом ее подущении к началу нынешней войны, и просим дозволения спросить, для чего вы предуведомляете французов, что ваше политическое унижение (которое отнюдь до них не касается) должно им стоить два или три раза по 80 000 человек? Не для того ли вы поспешаете, вместо их, оплакивать бедствия войны, чтоб заблаговременно приготовит их к вашим успехам, которые в два года лишили их множества юных сограждан??
«В наших усилиях, в храбрости и могуществе наших народов мы найдем вернын средства уничтожить военные союзы, неправду и ненависть производящие, и обратить их на самих виновников. Французы отважимся на все опасности для славы и для спокойствия детей наших. Остероде. 20 марта 1807».
Во времена Робеспьера говорили, что надлежит настоящие поколения принести на жертву счастью будущих племен, теперь говорят уже другое: надлежит истребить настоящее поколение для будущего благоденствия династий, которые хочет Бонапарт посадить на всех престолах!
Послание от Буонапарте в Сенат: [По поводу набора рекрутов]: (Из Сев. журн.) / Наполеон // Вестн. Европы. — 1807. — Ч. 33, N 12. — С. 286-296.
Донесение военного министра Александра Бертье
править«Никогда ваши войска не были столь многочисленны, так хорошо выучены, и лучше устроены».
Прочитавши такое пышное начало, кто не подумает, что маршал Бертье среди могущества, среди многочисленнейшего войска, предложит средства облегчить судьбу французского народа, и что Бонапарт, пресытившись славою и успехами, и будучи в состоянии предписать мирные статьи, намерен отпустить в отечество половину солдат своих, и возвратить землепашеству многие тысячи рук, в которых оно имеет крайнюю нужду?..
«По определению сената 24 сентября 1805 набрано 80 000 рекрут в зачет 1806. В 4 день минувшего декабря сенат повелел набрать такое же число в зачет 1807 года. 160 000 человек присоединилось к знаменам».
Или не все сии люди дошли до знамен своих (что не трудно доказать, сославшись на требования французского правительства от испанского и других о высылке беглецов), или же потребность к новой добавке сверх сих 160 000 очевидно изобличает несправедливость показания, будто большая армия всего на все потеряла только 14 000 человек. К чему бы ни назначалась вновь требуемая жертва, для протяжения ли черты военных действий, для покорения ли новых областей, для низвержения ли государей, Франция все более достойна сожаления, нежели страны, ее окружающие. Какая прибыль гасконцам или фламандцам оттого, что Мюрат некогда умильно будет взывать к доброму своему народу минстерскому, как взывает к доброму своему народу дюссельдорфскому? И при победах, и при неудачах народы стонут под ярмом властолюбца, и французы теперь уже имеют право сказать своему тирану: Варус! Варус! Отдай наши легионы!..
«Долгом поставляю засвидетельствовать о деятельности префектов, о хорошем поведении рекрутских чиновников и жандармов, и особливо о прекрасном расположении народа, замеченном при сих обстоятельствах».
Бертье не по пустому хвалит деятельность префектов, офицеров, жандармов и невидимое воинство тайных исполнителей, которое держит сторону Бонапарта, потому что с ним заодно разоряет Францию. Люди сии служили попеременно то тому, то другому; их покорность, их деятельность, их речи к народу доказывают только то, что им выдается годовая плата, а они расписываются в получении. Народ и не думал обнаруживать прекрасного расположения; он терпит, плачет, молчит и дозволяет стричь себя, как стадо без собак и без пастуха.
«Однако при сих благоприятных обстоятельствах не должно заключать, что число ваших войск теперь превышается 160 000 человек против того состояния, в каком они были до начатия дойны четвертого союза».
Если б министр какого-либо законного монарха сказал своему государю: «Ваше величество! С тех пор как вы продолжаете войну, с тех пор как вы сражаетесь, и как бьют ваших подданных, число солдат уменьшилось против прежнего»; французские журналисты немедленно осмеяли бы такой отзыв. Бертье говорит вздор не по неведении, но по крайней необходимости, чтобы согласить противоположные идеи, и обмануть, если можно, неприятелей увеличениями, а друзей мнимым благоденствием. Это одна только и есть связь, которой все держимся в такой земле, где прочие связи разрушены.
«Новые смотры окончены с первого числа сентября; в оба смотра найдено, что надлежало отставить старых солдат, получивших право на военные награды или выслугой урочных лет, или почетными ранами. Число отставных простерлось до шестнадцати тысяч».
Весьма сомнительно, чтобы в первых числах сентября, то есть за месяц до начатия войны, отставлено было такое множество солдат. Бонапарт знал, что Пруссия вооружается. Хотя он и надеялся удержать ее в политическом повиновении, однако очень вероятно, что в сие время он всячески старался не выпускать из службы опытных воинов. Итак, число отставных возросло до шестнадцати тысяч единственно потому, что хотят уменьшить число убитых и умерших от ран.
«Потеря от болезней, необходимых в большом войске, от военных действий при Шлейце, Саальфельде, Ене, Пренцлаве, Любеке, при драках Пультуской и Голыминской, при стычках Берфридской и Гофской, при сражении Прейсиш-Эйлауском, также потеря людей умерших от ран и назначенных мною в отставку при будущем смотре, все сие уменьшило войско четырнадцатью тысячами человек».
Генерал, бывший на пятнадцати сражениях, не постыдился подписать имя свое под сим донесением! Наместник Наполеона не подумал, что неопытный рекрут, поверив словам его, придет к войску, тщетно будет искать своих несчастных товарищей, которых уже нет на свете, и станет проклинать обманщика!
Показание потери четырнадцати тысяч человек после ужасного похода само по себе столько нелепо, что не заслуживало бы опровержения, если б в последние восемнадцать лет не явились такие люди, которые, не любя революционной системы, готовы верить всем ее бредням. Для сих-то людей надобно прочитать семьдесят бюллетеней. Ибо официальная ложь, самим генералом Бертье сплетенная, лучше всего опровергнет его нелепое показание.
Генерал Бертье говорит о потерях в разных военных действиях, едва слегка им упомянутых, и умалчивает о тридцати или сорока сражениях, которыми он же сам наполнил тысячу и один бюллетень, во всем похожие на Тысячу и одну ночь.
Сражение при Пультуске он называет дракою; к тем же 14 000 причисляет солдат, которых назначил в отставку при будущем смотре, и на каждом шагу спотыкается, подобно историческому сказочнику, у которого слаба память.
Он сам написал — ибо маршал Бертье, как начальник генерального штаба, сам сочиняет или приказывает сочинять, дневные записки — он написал пиитическим слогом в пятом бюллетене о Енском сражении: «Семьсот жерл огненных (с обеих сторон) и от 250 до 300 000 человек (с обеих же сторон) в продолжение многих часов сеяли смерть»; теперь он забыл, что подобное описание обнаруживает потерю многих тысяч даже на стороне победителя. Кровопролитное дело при Галле, стычки при Зеденике, при мосте Виттембергском, при Вигнесдорфе, отступление прусского войска, которое сряду 23 дня идучи сражалось, разве все это ничего не стоило французам?.. Положим на час, что князь Гогенлоэ, будучи окружен под Пренцлау, отдался без драки, — что никак невероятно, но можно ли думать, будто герцог Саксен Веймарский, генерал Блихер и герцог Брауншвейгский дешево уступили победу неприятелю?
В Любеке французы, по собственному их показанию, потеряли от 3 до 4000 человек; конница их, после дополненная в ІІІпандау, изнурена была поспешными походами. Усталость и недуги наполнили все больницы назади находившиеся. Главное войско не могло дойти до Вислы, не оставив от 15 до 20 000 человек за Одером.
Осады Бреслава, Глогау, Швейдница, Гамельна, Ниенбурга стоили очень дорого; но о баварцах и виртембергцах нечего говорить. Союзники по первому приказу пришлют свежие войска; а чтобы выманить французских рекрут, надобно тешить и забавлять легковерных.
Поспешим за Вислу, и постараемся с генералом Бертье отыскать место, где легло 14 000 человек, которыми он великодушно жертвует общественному мнению. Здесь идет дело не о следствиях неудачи пруссаков, но об ужасной встрече двух сильных народов, которые искавши один другого, сталкиваются… В бюллетенях написано было, что французы для самых маловажных выгод готовы сделать великие пожертвования. Напрягая все силы творческого ума своего, беспрестанно уведомляя о новых победах, они признаются однако, что перешедши Нарву, лишились преимущества быть неуязвляемыми.
В 45, 46, 47, 48, 52, а особливо в 58 и 59 бюллетенях, где стихотворным слогом описаны военные действия при Красново, Насико, Курсомби, Лапокрино, при переходе через Вкру и Сонну, при Голымино, на всякой строчке видны не только показание, но даже явственное изображение самого упорнейшего сопротивления. Правда, что все представлено в другом виде; все, не исключая даже названий мест, обезображено; однако хаос лжи совершенно не закрывает истины.
Генерал Бертье, верный системе своей четырнадцати тысяч человек, системе, которую он и Бонапарт может быть еще в Париже сочинили, показывает, что при Пультуске убито не более 800 французов, ранено не более 2000. Он почитает маловажным сие сражение, которое по великим следствиям своим в истории будет стоять наряду с незабвенными победами, освободившими Европу от сарацинского ига.
Нельзя было утаить имен известных генералов, которые достались в плен или убиты, и нельзя было не упомянуть о них в бюллетенях. Со дня Пультуского сражения список сих генералов знатно увеличился против обыкновенного, и самый легковерный из парижских жителей, подобно нам, догадается, что где так часто убивают генералов и полковников, там конечно и солдаты падают от пуль и ядер.
Французы — скажем с дозволения генерала Бертье, который не может воротить того, что сделано, не может у русских отнять пленных французов, не может сделать, чтобы поля Южной Пруссии не были покрыты трупами французов, чтоб Галлиция не была наполнена французскими беглецами — французы, по содержанию самых бюллетеней, до сражения под Прейсиш-Эйлау потеряли по крайней мере 40 000 человек. Если к тому прибавить страшное число убитых и раненых в сей день, незабвенный в летописях мира, в сей день, о котором в бюллетенях написано, что поле сражения было ужасно, и что потеря их велика; то ясно откроется, что надобно думать о донесении военного министра!
Следственно, ежели подвести еще под сей столбец потерю при Морунгене, при Бергфриде, при Ватердорфе, при Деппене, при Гофе, при Остроленке и при других местах, прославивших военное искусство россиян, равно как на сражении под Прейсиш-Эйлау прославилась храбрость их; то выйдет, что французы потеряли не менее 80 000 воинов, угождая прихотям одного властолюбца.
«Итак, теперь к вашему войску действительно прибавилось 130 000 человек. При конце войны третьего союза ваши войска были прекрасны, многолюдны, страшны; нынешнее приращение сделало их еще прекраснее, многолюднее, страшнее».
Ежели войску прибавилось 130 000 человек, для чего ж Бонапарт требует еще 80 000? Хотеть, чтобы Франция истощалась для поправления неудач, значило бы испытывать ее терпение; но без всякой надобности требовать от нее великих пожертвований для учреждения новых династий, требовать для того, чтобы праздновать Сатурналии на всех престолах Европы, значит показывать, что великий народ ослеплен и ничего уже не видит.
«Войско, собранное в Италии и расположенное в Фриуле, при Брешии, при Вероне, при Бассано и при Александрии, столь многочисленно, что Франция никогда подобного в сих местах не видала. Из него не взято ничего для большего войска, кроме немногих конных отрядов, которые уже заменены другими, в следствие вашего предположения удвоить конницу».
Статья сия в точности не уступает прочим. Вся конница и многие пехотные отряды выведены из Италии в Германию; и сие войско, столь многолюдное в донесениях г-на Бертье, принадлежит к числу тех, коих продовольствие не стоит никаких издержек в газетах и кои ни для кого не опасны.
«Армия в Далмации вытерпела многие болезни, которые, по наступлении холодного времени, прекратились».
И которые опять появятся; ибо армия, в Далмации находящаяся, ежели только можно назвать ее сим именем, терпит великий недостаток в припасах.
«Ущерб ее дополнен и запасные отделения в Италии находятся в хорошем состоянии. К неаполитанскому войску приведено 10 000 рекрут из отделений запасных, учрежденных вами в Италии».
Войско неаполитанское, которое лишилось своего генерала, отозванного в Пруссию, и старых солдат, убитых в Калабрии, состоит из сих 10 000 рекрут, ежели только они дошли благополучно до назначенного места.
«Великое войско защищает трофеями своими Рейнские пределы, которые прикрыты другим еще рядом запасного войска под начальством генерала Келлермана. Корпус, расположенный при Булони, дополненный рекрутами, в зачет 1807 года набранными, охраняет северную Францию от неприятельских покушений».
Сии ряды войск, сии запасные корпусы, которые один для другого служат подкреплением и защитою, ничего не доказывают, кроме что в голове властолюбца затеваются бесконечные предприятия, и что сии предприятия истощают бедный народ, обманываемый призраками ложной славы.
«Вы повелели собрать в Сен-Ло, в городе Наполеоне и в Вандее три отделения, которые защищают берег Бретани, Нормандии и Гаскони. Теперь они соединяются. Гренадеры и стрелки народной гвардии департаментов Жирондского, Нижне-Сенского и Рейнского, которые должны споспешествовать системе внутренней обороны, уже пришли к своему месту».
Надобно привыкнуть к таинственному слогу сих господ, чтоб понимать смысл в их бумагах. Для защиты берегов, на которые никто нападать не нaмеpeн, кроме обыкновенных предосторожностей, собранны еще три корпуса, собраны в тех местах, которые семь лет сряду ужасали Французскую республику, тогда как она ужасала всех своих неприятелей!
«При сих обстоятельствах, повинуясь вашему велению, предлагаю сделать новый набор в зачет 1808 года и составить внутри государства пять запасных легионов… Вы объявили мне, что между рядом собранных войск и народной гвардиею, расположенною на границах, желаете составить третий ряд запасных ополчений для обороны государства от внешнего нападения. Вы признали нужным от войск, при Булони, Сен-Ло и Наполеоне стоящих, отделить многие старые батальоны, готовые идти туда, где будут нужны. Сия предусмотрительность ваша произведет великие выгоды: ибо границы ваши и берег достаточно защищены будут народною гвардиею и запасными легионами».
Необходимость набирать внутри новые ополчения вместо старых батальонов, которые призываются к главной армии, лучше всего доказывает успехи россиян. Кто погиб при Пультуске и под Прейсиш-Эйлау? Воины генералов Пишегрю, Гоша, Моро и самого Бонапарта. Пускай теперь приводят рекрут, пускай набирают неопытных молодых людей, пускай составляют из них новые батальоны: уже не воскреснут старые солдаты, пятнадцать лет привыкавшие к трудам и победам.
«Сия предусмотрительность достойна главы великого народа, достойна военачальника, беспрестанно побеждающего, но всегда заботящегося о поправлении могущей случиться неудачи. Когда он шел к Енской победе, я по его приказанию должен был обеспечить и снабдить запасами все Рейнские крепости, как будто неприятель мог быть опасен нашим пределам. Сколь ни важны сии распоряжения; однако другие не менее достойны вашего сердца. Рекруты, набранные в зачет 1808 года, по естественному порядку дел, должны бы придти к знаменам своим через шесть месяцев; тогда они должны были бы делать большие переходы и переносит тяжкие труды, к которым доброе, отеческое правительство ныне приучает их и приготовляет самым легким способом. Будучи собраны за шесть месяцев наперед, они могут учиться в крепостях, среди сана военного внутри отечества».
Доброе, отеческое правительство 21 марта 1807 пробуждает ребенка, который еще около двух лет спал бы на лоне своей матери, у земледельца отнимает работника его, у ремесленника подмастерья, предупреждая однообразный ход природы и времени, поглощает семена будущих поколений!..
«Будучи движимы любовью к народам своим, вы пожелали учение сего юношества вверить особам, отличным по сану их и по заслугам. В следствие того начальство над запасными легионами вы поручили членам сената, которые прославились военными дарованиями. Сии отцы отечества будут воспитывать детей его. Совершенная опытность их будет управлять первыми шагами юных французов на поприще славы».
При сих умильных выражениях отцы отечества, совершенная опытность, кто не подумает, что речь идет об училище, состоящем из 80 000 детей, поручаемых пяти наставникам, между тем как под сими цветами кроется повеление тирана у всех отцов отнять последних детей, коих старшие братья принесены в жертву деспотической власти!
«Такие выгоды должны вас убедить в сей же час набирать рекрут в зачет 1808 года».
В сей же час!.. Это показывает что крайняя нужда требует того. В сей же час прекрасное слово, одно из тех, которые вырываются вопреки всем предосторожностям скрыть истину!
«Только одно возражение можно бы противопоставить сильным причинам, требующим нового набора, а именно — издержки; но ваши доходы в таком хорошем состоянии, вы так хорошо умеете сберегать их для чрезвычайных случаев, что не требуя вновь податей от народов своих, не требуя новых пожертвований, можете удовлетворить вашу славу и безопасность отечества». Подписано: … Маршал Л. Бертье.
С тех пор, как Бонапарт запретил законодательному сословию сочинять законы, а трибунату поверять счета, сделалось весьма трудно постигнуть тайну государственных сборов и расходов, которые умышленно запутаны. Франция стонет от того, что давят ее, но платит потому, что боится: богатство заменяется оскудением, и предварительные в зачет будущих сборы дополняют все недостатки. Французский банк, взятый под ведомство правительства, выпускает вместо денег бумаги, которые питают торговлю или, лучше сказать, барышничество векселями в Париже. Французы внутри государства живут без чувства, а вне грабят. Каждой поход поглощает по одной монархии. Бонапарт старается, на счет Европы, отдалить минуту, в которую должно открыться, что расточительное правительство разорило страну, которая жертвовала для него последним своим имуществом.
В нынешние наборы, которые несравненно страшнее прежних, включаются все жители Франции, достигшие до двадцатилетнего возраста. Ежели принять, что по обыкновенному расчислению от 35 миллионов ежегодно рождается по 1 200 000 человек, и что число достигающих до упомянутого возраста простирается не свыше 450 000 человек; ежели выключить половинное число женского пола, также больных, слабых по сложении, малорослых и чиновных; то выйдет, что сей бич революционный ежегодно похищает более нежели по двести тысяч человек. Для войска требуется 80 000; на что будут употреблены остальные, о том знают префекты, офицеры и жандармы, коих усердие генерал Бертье выхваляет не без причины
В каждом департаменте выбирают по жеребью молодых людей, которые разделены на три части. Первая назначается в действительное войско, вторая в запасное, третья отпускается на волю. Спустя несколько времени сих уволенных, а особливо рослых или имеющих у себя деньги, уведомляют, что «по предписанию от правительства снова был выбор, и что по жеребью досталось им быть в солдатах». Иногда некоторым прежде набора удается выкупить себя деньгами, и сей выкуп стоит родителям трети или половины годового их дохода. Нынешний набор по закону должен был бы окончиться не прежде 23 сентября 1808 года; несчастным молодым людям, требуемым на службу за восемнадцать месяцев прежде срока, не дозволяется спокойно дожить до двадцатилетнего возраста!
Донесение военнаго министра Александра Бертье: (Приложено при послании от Буонапарте): (Из Сев. журн.) // Вестн. Европы. — 1807. — Ч. 33, N 12. — С. 297-314.
- ↑ Слово bulletin значило вседневные записки о важных происшествиях. По милости Бонапарта оно теперь значит бесстыдные записки о небывалых приключениях. По сей причине оставляем его без перевода, как и все слова революционные. — Ареопаг, архонт, эфор, фаланга, остракизм, претор, тога и проч. не переводятся на новых языках, но употребляются для означения особливых предметов, одному какому-либо народу принадлежавших. Так и слова гильотина, революция, бюллетень, санкюлот и другие, собственно французские, напоминающие обычай времени, должны быть употребляемы, где нужно, без перемены. Это нимало не опасно для чистоты русского языка. Изд.