Портрет ребенка
правитьЕго звали Жак, ее — Жанна. В день свадьбы ему было 25 лет, ей — 19, и они обожали друг друга.
По воскресеньям, когда они ходили гулять на берег Медона или в Шавильский лес, среди сельской тишины между усыпанными весенними цветами кустарниками, они казались двумя влюбленными из старинной баллады.
Они шли в опьянении; он, нежный покровитель, изливая свою душу в любовной болтовне, она, любящая и покорная, с несокрушимой верой в его привязанность.
В течение недели они усердно работали. Жак с рассветом отправлялся в мастерскую, где он бодро трудился среди грохота молотов, в удушливой атмосфере кузницы. Жанна оставалась дома, по целым часам создавая маленькие шляпки, которым ее искусные пальцы парижанки придавали особое изящество. Вечером, возвратясь домой, Жак нежно брал в свои грубые руки белокурую головку Жанны и крепко целовал ее в глаза.
Через год их земной рай был полон. Маленький ангел принес им благословение небес.
Стоило посмотреть, как за ним ухаживали молодые родители. — "Он такой милашка, " — говорил отец — «он такой умный» — говорила мать. Словом, настоящий херувим, и представьте себе, шести месяцев он умел так смотреть на отца, что сейчас было видно необыкновенного ребенка. Точно взрослый. Жанна утверждала, что он как две-капли воды походит на отца, нос и глаза были вылитые отцовские. Жак возражал. Сначала все дети похожи один на другого. После увидим. Однако, ему казалось, что бутуз скорее похож на мать. Таково было его мнение. Отсюда бесконечные споры. Это было премило.
Ребенок рос среди этого счастья. Трудно сказать, на кого он походил, но во всяком случае он был прелестен. Жанна гордилась им, и величественно называла его «мой сын». Жак улыбался, глядя, как ходит мальчуган.
Однажды его решили свести к фотографу и заказать его портрет, хоть он и дорого будет стоить. Ребенок позировал с уморительной важностью. Его посадили на подушку в глубину кресла, в праздничном платье, с непокрытой головой. Объектив фотографа показался ему очень внушительным, но во время снимки ему показали хорошенькую картинку. Внимательный и оживленный, ребенок казался премилым.
Портрет был вставлен в простую раму, с нарисованными кругом цветами, и повешен над камином в спальной. Его показывали всем родным и соседям.
Раз вечером, когда Жанна укладывала мальчика спать, он закашлялся. На другое утро он кашлял сильнее, и Жанна заметила бледность на его щеках. Сделали настой из трав, но кашель не унимался. Жанна сходила с ума, Жак был мрачен. Врач для бедных ничего не помог. Бедное маленькое существо умерло, задушенное крупом после восьмидневных немых, тяжких страданий, выпадающих на долю детей. Жанна и Жак всю ночь проплакали над холодным, посинелым трупом их улетевшего ангела. Пришли люди в черных одеждах, взяли ребенка, заколотили его гроб и отнесли на кладбище. Возвратясь домой после похорон, Жак и Жанна посмотрели друг на друга и принялись плакать, не будучи в состоянии обменяться словом. С этого дня между супругами порвалась связь прошлого. Тяжелое молчание тяготело над домом. Ни проблеска прежнего веселья. Вечером не стало больше поцелуев.
К тому же, Жак возвращался теперь часто поздно, что раздражало Жанну. Разве можно приходить домой в такие часы? Прошу покорно, как смеет он заставлять ее ждать по два и по три часа с обедом на плите? Или он считает ее за служанку? Так бы и сказал сначала, по крайней мере она знала бы, что делать. А пока она ждет, он изволит забавляться в погребке с приятелями. И какие приятели! Даже говорить о них не стоит, такая дрянь!
И Жак был не любезнее Жанны. Прежде всего, нельзя с ним обращаться как с каким-нибудь простофилей, дудки! Такие штуки пусть остаются для других. А потом, что за радость возвращаться домой, к жене, у которой никогда нет ни одного приветливого слова для него! Нечего сказать, веселый дом! Если бы он это предвидел! Но, впрочем, так продолжаться долго не может, ему это все по горло надоело. Жанна не может дожидаться! Вдруг сделалась барыней, теперь-то? Словом, он терял терпение!
Однажды вечером, после оживленных пререканий, разыгралась драма. В ответ на резкие слова Жанны, Жак подошел к ней красный от гнева, с поднятой рукой. Жанна побледнела, как полотно, но не двинулась с места. Прошла минута ожидания и вызова; наконец, Жанна заговорила:
— Слушай, Жак, мне опротивела такая жизнь. Сегодня ты еще побоялся, но завтра ты начнешь бить меня. Лучше прекратить все разом и расстаться теперь же!
— Расстанемся, все равно этим кончится. Видишь ли, Жанна, я не зол, и ты добрая жена, но мы не можем жить вместе, это невозможно и невыносимо. Возьми все, что хочешь, и иди к твоей матери. Если я тебе понадоблюсь, ты всегда найдешь меня готовым помочь тебе.
Они говорили уже без гнева. Решимость расстаться облегчила и успокоила их. Жак сел в углу, следя глазами за женой, ходившей по комнатам и укладывавшей кое-как в большой сундук свои скромные платья, белье, шляпы и все вещи, ценимые ею. Они не обменялись ни словом, не сделали ни одного движения. Они размышляли.
Вдруг Жак увидал, что Жанна снимает со стены портрет умершего ребенка.
— Подожди минутку! — вскричал он. --Портрет мой, я не отдам его. Прошу, повесь его снова на место.
— Ты хочешь отнять его у меня?
Жанна мгновенно превратилась в Горгону.
Она была еще бледнее, чем когда над головой ее поднялась тяжелая рука кузнеца. Но внезапно ее лицо приняло другое выражение, она смиренно, умоляюще посмотрела на мужа.
— Прошу тебя, позволь мне взять его. Отдай мне его, Жак. В моей жизни только и было счастья, что ребенок. Ведь я — его мать. Я его носила, я его кормила, я ухаживала за ним. Я целовала его и была счастлива. Бедный, бедный малюточка! Он был такой хорошенький! Утром, проснувшись, я бывало ходила тихонько смотреть, как он спал в своей постельке. Он был такой розовенький и дышал едва слышно. Его маленькая толстенькая ножка иногда выбивалась из-под одеяла. О! мой умерший малютка! Жак, ты ведь отдашь мне портрет? Можно ссориться, мучить друг друга, но нельзя быть чудовищем. Портрет мой. Помнишь, когда его снимали, наш сын смотрел на картинку. Погляди-ка: можно подумать, он видит меня теперь…
Жак плакал. Наклонившись над портретом, он пристально, молча всматривался в него. Голова Жанны прикасалась к его волосам. Она хотела снова повторить свои мольбы, но кузнец тихонько зажал ей рот.
— Если я не отдам его, что ты сделаешь?
— Я не уйду!
— Ну, так я оставляю его здесь.
И, видя ее изумление, он с прежней нежностью привлек ее в свои объятия и, целуя ее, прошептал:
— Останься. Прости. Забудь, люби меня. Он будет принадлежать нам обоим.
История эта случилась четыре года тому назад.
Теперь над камином висят два портрета.
Источник текста: журнал «Вестник моды», 1915, № 31. С. 281—282.