Портрет милой женщины
правитьУже двенадцать лет, как я знаю N. N. С первых дней нашего знакомства она полюбилась мне своей приветливостью, каким-то сходством со мной в склонностях и вкусах. Я любил рисовать: она тоже. Стихотворство было — не скажу, моим талантом, по крайней мере любимым моим упражнением: она с удовольствием слушала незрелые первенцы моих опытов. Мы оба охотники были до хороших романов, и часто по нескольку часов вместе читали их. Наконец она удостаивала меня при разных случаях дружеской доверенности. Тогда мне было двадцать пять лет: ей двумя годами меньше. Она не красавица — скажу еще более: даже и с недостатками. Холодный человек не даст никакой цены ее наружности; черствая душа никогда не почувствует качеств ума и сердца ее; но добрый, чувствительный и с тонкой разборчивостью предпочел бы ее первым красавицам, выбрал бы ее в свои подруги.
Вот как я думал о ней в то время, и вот какой ныне, после двенадцатилетних опытов, ее вижу. Надеюсь, что она простит мне мою искренность; если я открою в ней некоторые слабости, если найду некоторые недостатки и даже исключу некоторые ее добродетели из моей росписи, то тем более докажу мое беспристрастие в описании прочих.
N. N. никого не ослепит с первого взгляда: ум ее не столько блестящ, сколько тонок и основателен; однако довольно жив, приятен и способен к острым ответам; но все это покрывается беспримерной скромностью, и цену ее могут чувствовать только те, которые коротко с ней знакомы. Я уже сказал о склонности ее к романам; но это не одно ее чтение: она знает всех лучших французских поэтов, и почерпнула из разных сочинений нравоучительных и принадлежащих до воспитания все то, чем только может пользоваться приятная в обществе женщина, добрая жена и нежная мать. Она никогда не упражнялась в авторстве; но ее письма, украшенные легким слогом, исполненные чувствительности, философии, могли бы занять место в лучших романах.
Христианская набожность, — без суеверия, самая чистая — есть первая ее добродетель. Вы не услышите, чтоб она везде описывала того бедность, того несчастье; не увидите, чтоб она простирала с пышным видом руку благотворения; но нечаянно встретите нищету, выходящую из ее кабинета; но приметите в церкви на глазах ее слезы, которые она украдкой обтирает. Эта-то добродетель произрастила в ней и многие другие: слепую покорность к Провидению, спокойное ожидание неминуемого всем предела, великодушную крепость в печалях и кроткое, снисходительное, родственное, так сказать, обращение даже и служащими ей; она боится дать им почувствовать их рабство; не приказывает, но просит; не бранит, а с приязнью уговаривает, и не требует от них других услуг, кроме самых необходимых.
Я не знаю, кто б скромнее ее был в обществе: она всякому позволит быть довольным самим собой; не оскорбит ничьего самолюбия; молодой и старый, важная барыня и милая ветреница, все будут глядеть на нее ласково, и все скажут в один голос: какая добрая! Но думайте однако, чтоб не было и в ней кокетства; напротив, и она любит, и очень любит тонким образом обращать на себя внимание; но употребляемые ею способы служат только к тому, чтоб сделать ее в глазах других еще милее и почтеннее.
Она соединила судьбу свою с другим не по выбору сердца, но покорствуя обстоятельствам: супруг не знал, на ком женится, а она не знала, за кого выходит; видела только мужчину, молодого, красивого и не без разума; но довольно ли этого для той, которая непрестанно мечтала об Аркадии? Хотя после открылись в нем и другие достоинства, но со всем тем нравы их были несходны. «Нужды нет! — сказала она: — Мне должно почитать и любить своего мужа; если я не в силах переменить его, так постараюсь сама перемениться», — и с той минуты удалила навсегда романтические мечтания; приучила себя видеть в супруге своем не Грандиссона, но мужа, необходимого товарища; начала применяться к его обычаю, и в чем ему не противоречила; оставила для него прежние свои связи, любимые свои упражнения — словом: отказалась от собственных склонностей, вкусов, желаний; одна только воля его стала пружиной всех ее действий.
Скажу еще к увенчанию похвалы ее, что она совершенная последовательница оптимизма: какая бы ни случилась ей неприятность, задумается… и всегда скажет о том: «Может быть это к лучшему!»
Я уже предварил, что буду говорить и о ее слабостях и недостатках; но признаться ли? Я их не вижу. Правда, иногда кажется мне, что она немного неосторожна, немного легковерна, по временам лукава; остановлюсь на том, но по зрелом размышлении открываю и в тех самых недостатках добрые причины, новые достоинства, новую добродетель.
Портрет милой женщины / Л. // Вестн. Европы. — 1802. — Ч. 1, N 1. — С. 55-59.