Поляки и евреи (Жаботинский)

Поляки и евреи
автор Владимир Евгеньевич Жаботинский (1880—1940)

Дата создания: 1911 год, опубл.: 1911 год^[1]. Источник: "Добровольная Еврейская Пропаганда"

I.

Телеграмма гласит:

«Ограничения прав евреев в городском caмoyпpaвлении в Польше приняты 11-ю голосами против 10-ти, причем поляки воздержались от участия в баллотировке».

В думской комиссии, рассматривающей законопроект «О введении городового положения в Польше», участвуют два польских депутата: Грабский и Монтвилль. Если бы эти двое голосовали за равноправие евреев, оно прошло бы без комиссии большинством 12 голосов против 11. Польские депутаты заранее подсчитали это соотношение — и отошли в сторону, чтобы не мешать «москалям» в расправе над польским еврейством…

В Варшаве, есть один истинно-польский «израэлит» д-р Нуссбаум. Еврейские ассимиляторы в Польше примыкают, обыкновенно, или к прогрессивно -демократической партии, или к социалистам. Г. Нуссбаума эти партии не удо-влетворяют в смысле их polskosci: он предпочел им, с места в карьер, народово-демократический лагерь. На этом поприще он теперь и подвизается. И вот недавно, когда в «Речи» появилась негодующая статья по поводу одной влиятельной польской организации голосовать за ограничение еврейских прав в местном caмoупpaвлeнии, г. Нуссбаум выступил с открытым письмом против «Речи». Письмо это было построено на двух мотивах: во-первых, не мешайтесь вы, москали, в нашу внутреннюю борьбу; во-вторых, если «Речь» так твердо стоить за права, то у неё достаточно хлопот по этому делу в остальной Poccии, и незачем искать их в Польше.

О первом мотиве будет речь дальше, а теперь о втором. Этот довод часто приходится слышать:

— Отчего вы все так сердиты на польский антисемитизм и так молчаливо проходите мимо союзнического и официального антисемитизма? Не потому ли, что поляки сами слабы сами, угнетенны, и на них легче сорвать досаду? — Было бы нетрудно ответить на этот упрёк отводом, доказав документально, что мои единомышленники не проходят молчаливо ни мимо союзнического, ни мимо казённого антисемитизма. Но в данном случае гораздо лучше будет прямо поднять перчатку и сказать: да, это правда, мы считаем необходимым в этот момент направить все силы на борьбу именно с польским антисемитизмом, и на это есть у нас большие и серьезные принципиальные причины.

Первая из них та, что в Польше антисемитское движение носит особенный характер. С антисемитами в остальной России, как не велика их фактическая власть, нельзя считаться идейно. Можно протестовать, негодовать, изыскивать способы борьбы и отпора, но сражаться против этих элементов идейным оружием нет никакого смысла. — Совершенно другое дело в Польше. Там активная юдофобия идёт из самой гущи местного интеллигентного общества; крестовый поход против жаргона ведётся с наибольшей горячностью именно «прогрессивными демократами»; во главе последней антисемитской атаки становится известный писатель Андрей Немоевский непримиримой поборник и застрельщик польского свободомыслия да и сам Дмовский далеко не реакционер, и руководимое им коло во второй Думе горячо настаивало на своём праве числиться «левее к.-д.» Тут есть с кем спорить не унижая себя.

Вторая причина того что польский антисемитизм (как и финский) для евреев оскорбительнее и, в отдельном смысле вреднее всякого другого — именно потому, что субъектом его является нация сама жалующаяся на угнетение. Поляки сами вызывают справедливости, сами оперирует ею как главным своим моральным орудием, сами связывают свою эмансипацию с её тождеством. Если при этом они отказывают в справедливости евреям, то ведь это значит провозгласить перед целым миром, что про евреев не только человеческий, но и Божеских закон не писан. Евреи всюду угнетены хуже поляков, они тоже верят в конечное торжество правды,и, если не дано им стоять в ряду счастливых народов, они хотят по крайней мере числится в категории тех которые дожидаются триумфа, справедливости записаны в её очередь, имеют право на долю её даров. Антисемитизм поляков вычеркивает евреев из этой категории выталкивает из этой очереди, октроирует новое, величайшее из ограничений: что и справедливость не для них!

Вот почему нельзя молчать. Можно отчаявшись стиснуть зубы и молча страдать под гнётом министерских циркуляров и черносотенных резин, но пропустить без отпора — и, позволю себе сказать жестокого отпора — это последние надругательство, надругательство угнетенного, было бы со стороны евреев равносильно отречению даже от права на будущее. На это они не пойдут, и ответят полякам болью за боль.

На днях я прочёл в одной газете утешительное сообщение, что, конечно не весь Польский народ юдофобствует, а лишь известная его часть и т.д. Ах, уважаемый коллега, вы, может быть, и правы но давно надоело это утешение ибо грош ему цена . Евреев всегда уверяют что «лучшие» за них и только «худшие» против них; но беда та, что «худшие» всегда оказываются в подавляющем большинстве.

Что нам до их качества? Жить и считаться приходится не с качеством, а с количеством. Если бы оказалось правдой, что в Польше есть какие-то (пока ещё не разысканные) общественные элементы, готовые заступиться за евреев, то что из того, когда они сами бессильны? Где влияние этих элементов, где их мощь, отчего они так бесследно провалились на всех выборах, отчего никто по всей Польше (кроме евреев) даже не выдвинул их кандидатур? Или прикажете утешиться тем, что «пролетариат за нас» он «не допустит»? Да ради Бога перестанем раз и навсегда втирать очки друг другу обещаниям пролетарской подмоги. Сила пролетариата в далёком будущем; покамест он сам себе помочь не в состоянии, не то что решать запутаннейшие проблемы истории…

Выбросим наконец за окно этот старый хлам платонических утешений и взглянем правде в глаза. Когда говорят, что «целый народ» охвачен каким-то настроением, это не значит, конечно, что нет исключений: это значит, что настроением захвачены руководящие, влиятельные круги, и только с ними и можно считаться, ибо они в данную минуту представляют народ, «политическую нацию». Это мы теперь и видим в Польше.

Было бы несправедливо зачислить кого-либо из моих единомышленников в вульгарные полонофобы; особенно протестовал бы против такой аттестации пишущий эти строки. Смею назвать себя горячим поклонником польского народного характера, польской культурности, польской литературы; сознаю и уважаю высокий трагизм польской истории, роль «Винкельрида среди наций», сыгранную Польшей в период великой французской революции. Больше скажу: мы всецело понимаем и болезненную для поляков сторону теперешней польско-еврейской вражды. Ясно помню то впечатление тяжелого удара, какое произвел на виленских поляков исход тамошних выборов в первую Думу. У них были исторически-культурные притязания на старую Вильну, они считали ее в сфере своего влияния, они видели в ней арену своего соперничества с русской культурой — и вдруг оказалось, что город численно в руках не у поляков и не у русских, а у третьей группы и депутатом от Вильны прошел Шмарья Хаимов Левин, член сионистского комитета и проповедник местной синагоги Тагарас-Койдеш. Помню, как глубоко огорчены были тогда виленские поляки, и, не сочувствуя, понимаю это разочарование. Тем более понятно то, что происходит теперь в Польше. Это уже не борьба за Литву, где поляки, в конце концов, даже в Гродненской губернии составляют всего 10 процентов населения. Польское общество ошеломлено появлением новой силы внутри самой Польши. Евреи составляют до 15 проц. населения Ц. Польского; при этом, так как они сосредоточены главным образом в городах, их отношение к городскому населению колеблется между 20% и 85%, а в среднем не далеко от 50 проц. При этом в целом ряде важных городов они составляют абсолютное, в других (даже в Лодзи) относительное большинство. Им принадлежит до 40% город. земельной собственности. Это все не со вчерашнего дня, приблизительно то же отношение было в 1857г., но прежде как-то не принято было в Польше считаться с еврейством, как с политическим фактором. Принималось за достоверное, что евреи только временно евреи и сами они ни о чем другом не мечтают, как только о превращении в поляков. Тонкий слой ассимиляторов, единственный посредник между польским обществом и еврейской массой, поддерживал в поляках эту уверенность. Но мало по малу эта картина резко изменилась. Оказалось, что ассимиляторы давно совершенно отрезаны от еврейской массы и влияние на нее перешло к элементам, выдвинувшим лозунг самостоятельной еврейской политики. Перед глазами польского общества возник целый ряд симптомов этого нового настроения. Прежде всего — варшавская жаргонная пресса,общий тираж которой победоносно соперничает с тиражом польской. Поляки увидели в этом, и совершенно справедливо, первый шаг к культурному самоудовлетворению помимо польских источников. Многому научили поляков и выборы в Госуд. Думу: они увидели, что еврейское население (даже ассимиляторы), не подчиняясь настроениям, господствующим в польской среде, намечает для себя собственные политические пути. Собственно исходным пунктом теперешнего антагонизма надо считать выборы в первую Думу. Через год после того состоялись парламентские выборы в Галиции, обнаружившие, на фоне всеобщего голосования, ту же тенденцию, но с еще большей яркостью: 30 тысяч еврейских голосов были поданы за еврейских националистов. Это произвело впечатление и в Царстве Польском. И вот, сначала Дмовский, а за ним теперь Немоевский вынуждены были заявить ассимиляторам: вы оказались банкротами, миф о «поляках моисеева закона» так и остался мифом, привести к нам еврейскую массу вы не в состоянии, и эта масса недвусмысленно провозглашает нечто для вас неожиданное и неслыханное: будто в Польше отныне две нации!

Повторяю, нам вполне понятно, как тяжело на первых порах такое открытие, особенно потому, что оно в данном случае осложняется болезненной национальной чувствительностью поляков. Но, в сущности и в корне своем, это — лишь вариация того чувства, которое овладело европейским феодалом, когда он увидел, что на сцену выступил новый соискатель власти — буржуазия. Это чувство вообще свойственно всем власть имущим или на нее претендующим, когда неожиданно является новый претендент. Это чувство само по себе не лишено красоты и трагизма, и можно очень красиво описать, как это больно и горько, когда в старое заповедное дворянское гнездо, в вишневый сад, вторгается чумазый разночинец. Но когда из поэзии это чувство переносится в политику, получается просто реакция. Больно было и немцам Австрии видеть, как в империи, созданной их руками, рушится единовластие немецкой культуры, такой возвышенной, такой богатой, и ее месте водружается мужицкая чешская речь. И самим полякам не впервой переживать разочарования этого рода. Полвека тому назад польские политики в Галиции еще уверяли, что русин в действительности не существует, а их просто изобрел наместник граф Стадион в пику полякам; и, действительно, для многих поляков тогда притязание русин на самостоятельное национальное значение было неожиданностью. Но с такими неожиданностями и разочарованиями приходится рано или поздно примириться, как примиряются в конце концов, чиновники с необходимостью всеобщего избирательного права. Только это — если стоять на почве политической порядочности — только это и остается полякам: примириться. Против факта ничего нельзя поделать: да, в Польше две нации, и города Польши, т.е. очаги и вместилища местной культуры, принадлежат обеим нациям поровну. Одни будут этим огорчены, зато другие обрадованы; одним покажется, что это новый чумазый лезет в вишневый сад, зато другие увидят в этом торжество принципов демократии, равноценности человеческих пород. Каждый ощущает по своему, но дело не в чувствах, а в факте. Польша есть страна поляков и евреев, вообще страна всех народностей, которые населяют ее: это факт, и фактом останется.

Ничего нельзя иметь против того, что польские националисты скорбят по поводу этого факта. Скорбь естественна, и можно было бы надеяться, что, перестроив отношения сожительства на новых началах, народности нашли бы сносный modus vivendi. Но совершенно другим должно быть наше отношение к тому бунту против факта, который теперь с разных сторон поднят в Польше, и особенно к той неразборчивости в средствах, какая при этом проявляется. Во время выборов печатались летучие листки: «Rodacy! Если от Варшавы пройдет еврей, поклянемся ничего не покупать у евреев!» От Варшавы прошли юдофобы, но тем не менее проповедь экономического бойкота евреев бесчинствует по всему краю, разоряя сотни еврейских семейств. Г. Немоевский идет дальше и прямо грозит погромом. Народовые демократы идут еще дальше. Погром — это, все-таки, самопомощь — а польское коло, отбросив церемонии, зовет на помощь самого москаля, в лице реакционного большинства Гос. Думы. Одна надежда на вас, отцы родные, октябристы и союзники, поддержите да не выдайте: не давайте евреям избирательного равноправия в польских городах. Помогите, славяне-братья Бобринский и Пуришкевич, согнуть польского еврея тоже в бараний рог…

Это уже не чувство, которое можно уважать: это уже борьба, борьба, не стесняющаяся скверных средств, борьба с помощью угроз, подвохов и подножек. И евреев эта борьба ставит перед необходимостью перенести вопрос о польско-еврейских отношениях на другую почву и показать, что они еще тоже не сгнили.

Г. Нуссбаум находить, что «Речь» не смеет вмешиваться во внутренние дела Польши. Мнение очень характерно для той психологии, ярким образцом которой является этот распространенный в Польше тип верного панского Мошки, готового ко всяческим услугам. Во весь рост обрисовал его когда-то Шевченко, четырьмя строчками:

Перед паном Хведором

Ходит Мошко ходором —

И Задком и передком

Перед паном Хведирком…

Повторяю, для психолога это выступление верного Мошки клад. Но политически предъявленный им отвод — нелепость. Теперь повсюду признано, что судьба национального меньшинства не может быть всецело предоставлена произволу местного большинства: права меньшинства должны гарантироваться и охраняться государством, и если государство еще не доросло до этой высоты, то долг охраны меньшинств падает на всероссийское общественное мнение. В эпоху второй Думы, когда коло внесло законопроект об автономии края, где ничего не говорилось о всеобщем избирательном праве, прогрессисты в Варшаве, помню, печатно настаивали, чтобы Дума сама вставила принцип всеобщего голосования, ибо-де на польский сейм нельзя положиться — там будут верховодить народовцы, а они способны на всякие сюрпризы в этом отношении. Т. е., иными словами, тогда прогрессисты звали москаля на помощь против народовцев. Теперь народовцы зовут москаля на помощь против евреев. Словом, польские партии сами далеко не так щепетильны по части «чужого вмешательства» и, когда им это выгодно, апеллируют в Петербург — не только к общественному мнению, но и к властям предержащим. остается и евреям апеллировать — конечно, не к властям, а к другой силе, с которой полякам следует очень и очень осторожно считаться: к передовому общественному мнению России и Европы.

Я выше употребил слово «жестокий отпор». Здесь его надо повторить и подчеркнуть. Конечно, я далек — очень далек! — от переоценки еврейских сил. Но зато в Польше, кажется, никогда не отучатся от опасной привычки переоценивать польские силы. Полвека тому назад австрийский писатель Фишгоф дал польским политикам краткую характеристику, которая, кажется, недалека от истины: «Это — величайшие сангвиники Европы; им всегда кажется, что и Европа, и они сами вот-вот накануне великих событий». Это, по видимому, у некоторых неизлечимо. Вот и теперь г. Дмовский печатно заявил, сто нечего обращать внимание на голоса русской передовой печати. Г-ну Дмовскому, очевидно, кажется, что он уже «накануне», и что можно уже плюнуть в колодезь. Это большая, ошибка, и как бы не пришлось горько за нее каяться. Русская Польша далеко еще «накануне» своего светлого дня, и не будет ей светлого дня, пока не рассветет одновременно и равноправно над всей Россией, пока не останется победа за теми, в чей колодезь советует плевать г. Дмовский. Ой, не торопитесь, панове, не не плюйте в колодцы, ни в российские, ни в европейские! Еще тысячу раз вы испытаете на собственных горемычных плечах, что единственная ваша поддержка и опора — в общественном мнении, что только оно, в конце концов, способно принести вам лучшие дни, и что лучше вам перенести еще три разгрома, чем потерять эту позицию — этот ореол благородного мученичества в глазах передового мира. Ибо если ее потеряете — потеряете высшее и важнейшее: надежду!

На эту почву отныне переносится вопрос о польско-еврейских отношениях. Уже не взаправду-ли поверили польские лидеры, что их дело в шляпе, что Польше отныне безразличен голос общественного мнения? Или не стоит на очереди в Познани экспроприация польских земель в России выделение Холмщины? Иди в самом деле в Варшаве хотят добиться, чтобы как раз в этот момент польское имя стало притчей во языцех, синонимом насильничества, нетерпимости, гнета, и чтобы тысячелетнее эхо, в ответ на стоны из Познани и Холма, грянуло: Поделом?

Выше я оговорился, что апелляция со стороны евреев мыслима только по адресу общественного мнения, а не по адресу власть предержащих. Это при нынешней конъюнктуре ясно само собою. Но, если не изменится нынешний курс польского общества, кто знает, чем это может кончиться. Конечно, смешно было бы давать польскому еврейству из Одессы какие-нибудь советы и еще смешнее брать на себя, сидя в Одессе, неприсвоенную роль истолкователя его намерений. Но, наблюдая со стороны, нельзя не видеть, что польские шовинисты ведут опасную игру, создавая себе в крае такого влиятельного врага, ставя половину городского населения Польши, населения исконного, умного, энергичного, предприимчивого, экономически влиятельного — в безвыходное положение, когда неоткуда ждать помощи, кроме как извне. Русский национализм не всегда будет олицетворяться черною сотней, с ее грубыми топорными приемами порабощения. Еще может народится новое поколение русских политиков, более тонкое и хитрое, вооруженные не кулаком, а смекалкой и расчетом, и люди этого поколения могут обратить серьезное внимание на то, что в Польше есть полтора миллиона обиженных и раздраженных людей, на которых, при умелом использовании, можно опереться в интересах государственной централизации. Так давно действуют мадьяры с евреями Трансильвании — да и в Польше многие, хотя больше молчаливо, уже предвидят возможность такой комбинации. Подумывают о ней, как видно из последних фактов, уже и нынешние думские русификаторы. Я лично хочу надеяться, что польское еврейство, если даже представится искушение, на такую комбинацию не пойдет. Но слаба человеческая натура перед искушением и разумнее, гораздо разумнее поступает тот, кто не провоцирует отпора и не создает себе врагов под боком и в собственном доме.

Хорошее дело — мир между народами, и следовало бы публицистам проповедовать мир, а не борьбу. Но это хорошо до тех пор, пока нет на сцене явного желания сесть ближнему верхом на шею. Мода возить соседа на своей шее, глотать затрещины, ходить перед паном Хведором — тоже прошла. Сеющие ветер пожнут бурю.

—————

«Мы в Варшаве согласны стать

поляками моисеева закона, но при

одном условии: когда поляки в

Петербурге и Одессе станут

русскими «католической веры».

Слова одного «литвака».

II.

На первую статью «Поляки и евреи» откликнулась — и в очень страстном тоне — почти вся польская пресса Варшавы. Позволю себе указать на то, что это — случай, насколько помню, без прецедента. Со статьями провинциальных газет обыкновенно считаются только в определенном географическом округе. И вдруг — такое лестное внимание в Варшаве. Это лестное внимание очень характерно. Самое же характерное то, что первым органом, оказавшим нам это внимание, была «Gazeta Warszawska«, орган г. Дмовского. Только накануне, заканчивая полемику с г. Петрункевичем, г. Дмовский гордо заявлял, что польские политики ни в каком сочувствии прогрессивного мира не нуждаются и мнениями посторонних лиц интересоваться не должны. Это писалось накануне — а на следующий день всё-таки пришлось сочинять новую передовицу в ответ на статью, появившуюся где-то в Одессе. Странная непоследовательность. Очевидно, и сам г. Дмовский в глубине души ещё не вполне уверен в том, что Польше, действительно, нечего считаться с мнением остального мира. Наоборот, в Польше ещё по видимому чувствуют, что каждое слово за рубежом, где бы оно ни прозвучало, имеет своё значение для польского дела, ибо оно укрепляет или подрывает тот единственный базис, на котором держатся польские надежды: симпатию передового мира. Беспримерное внимание, оказанное статье, было только демонстрацией этой великой для Польши политической истины. И всем сторонникам и поборникам равноправия эта демонстрация, устроенная руками самих поляков, будет указанием, что избранный путь апелляции к общественному мнению есть верный путь, и надо неуклонно пройти его до конца. Спор должен быть вынесен на мировой форум, и борьба, раз начатая, не может прекратиться, пока идея равноправия обеих народностей, равноправия полного и абсолютного, гражданского, политического и национального, не станет руководящим принципом всей польской политики.

После этого замечания перейдем к существу спора. Отвечать на отдельные выпады отдельных газет нет возможности, тем более, что почти все эти выпады отличаются грубостью самого дурного тона. Рассмотрю поэтому только общее, главное, что было выказано варшавскими газетами. Так будет и для читателя интереснее, и для дела полезнее. Во всех польских откликах на польско—еврейский спор звучит один лейтмотив: «литваки» руссифицируют Польшу. Если понимать этот лейтмотив как «обвинение», т. е. вменение чего-то в вину, то он глубоко не справедлив.

Никакой вины со стороны «литваков» нет и в помине. Некоторая часть новоселов-евреев, действительно, говорит по-русски. Так они привыкли на старых местах, другого языка не знают и потому, переселяясь на Польшу, вынуждены или принести обет молчания, или пользоваться в обиходе русским языком. Ибо русский язык (рады-ли они этому или не рады, другой вопрос) стал для них уже родным. Следовательно, если они продолжают говорить на нем и в Варшаве, это так же естественно и законно, как то, что поляки, поселяясь в Петербурге или в Одессе, продолжают говорить по-польски не только у себя дома, но и на улице, и в театре. Вот и все. И даже больше: сотнями фактов, по первому востребованию, берусь доказать, что обрусевшая часть «литваков» поселяясь в Польше, сейчас же начинает лезть из кожи вон, чтобы вы учиться по-польски. Даже взрослые, а о детях и говорить нечего. Конечно, «литваки» приезжают из областей, где вопрос о языках еще далеко не так обострен, и они первое время просто не дают себе отчета, что в Польше требуется в этом отношении особенная щепетильность.

Но разговоры о нарочитом пренебрежении к польскому языку и сознательном бравировании русским — все это, в лучшем случае, галлюцинация болезненного чувства.

Но есть, конечно, и другая сторона вопроса. Пусть «литваки» не виноваты в смысле злого умысла, пусть они действуют ненарочно — все же ведь остается объективный факт, заключающийся в том, что именно евреи импортируют в Польшу язык, которого на теперь имеет все основания бояться. Должен напомнить читателю, что я лично далеко не склонен преумалять уродливость и ненормальность этого факта. Напротив. На этих же столбцах, в статье «Фальсификация школы» («Од. Нов. «, 10 ноября), всего за несколько дней до нового разгара польско-еврейского конфликта, я писал: «Уже и теперь евреи во многих городах черты оседлости, где великорусского населения нет, являются единственными, так сказать, представителями русской культуры, т. е. , говоря точнее, единолично русифицируют край. Вильна , например, русифицирована только еврейской интеллигенцией; и что-то незаметно, чтобы за эту услугу евреев очень любили тамошние великороссы, — а зато поляки и литовцы открыто ставят евреям этот подвиг в большую вину. То же самое в Малороссии. Украинская печать вообще и прогрессивна и демократия на, но когда речь заходит о русификаторской роли еврейской интеллигенции, эта печать выходит из себя и положительно сбивается на антисемитские ноты. И хуже всего то, что не знаешь, какими словами протестовать.» И это — не единственные строки, которые я мог бы процитировать для выяснения вопроса, как относятся люди моего лагеря к явлению, вызывающему столь энергичные нарекания с польской стороны. Много и горячо писали мы об этом. И не раз эти наши взгляды цитировала с одобрением украинская и литовская пресса, видя в них основу для будущих добрососедских отношений, построенных на обоюдной корректности, на взаимном уважении. Но — корректность должна быть взаимной, уважение обоюдным. Кто не корректен со мною, тот не может требовать корректности от меня. Кто не уважает моих идеалов, моих заветных стремлений, моих грез о будущем возрождении, тот не в праве требовать, чтобы я уважал его идеалы, стремления и грезы. Кто за моим народом отрицает право на сан народа, лишается права ждать от меня бережливого отношения к его национальным прерогативам. Тот, кто требует от меня денационализации, не вправе протестовать, если я тоже буду содействовать его денационализации. Нельзя, конечно, отрицать, что некоторый слой евреев, обрусевший в России, потом, переселяясь в Польшу, импортирует туда русский язык. Но меньше всего имеют право жаловаться на это те, в чьих глазах еврейство — не народ an und für sich (само по себе, ред.), а просто некая приправа к местному большинству, обреченная во всем и повсюду ассимиляции. Кто сам проповедует, что еврей в Польше должен быть поляком моисеева закона, а в России русским моисеева закона, тот не в праве сетовать, если потом среди «литваков», поселяющихся в Польше, действительно оказываются «русские моисеева закона». Еврей в качестве разносчика русской культуры по нерусским окраинам — фигура очень печальная в своем трагикомизме, мы это знаем и глубоко об этом скорбим; но кто-кто, а уж польские партии не имеют ни малейшего нравственного права бросать в эту фигуру камнем, ибо она — только продукт ими же провозглашаемой системы. Зато справедливо другое «обвинение», выдвигаемое польской печатью против «литваков»: что они насаждают еврейский национализм, жаргон и т. п. (хороши русификаторы!) Нельзя, да и нечего отрицать, что наезжим евреям в Польше принадлежат, действительно, большие большие заслуги в деле развития национального сознания местного еврейства. Но когда некоторые польские политики и публицисты уверяют, будто вообще все еврейские националисты «литваки», а «коренные» евреи считают себя поляками, то трудно даже понять, зачем люди люди тешат себя такими баснями.При переписи 1897 года, когда на наплыв «литваков» еще никто в Царстве Польском не жаловался, а жаргонных газет не имелось и в помине, польское еврейство дало столь же ничтожный процент ассимилированных, как и еврейство остальной России. Из лиц иудейского вероисповедания признали своим родным языком еврейский и во всей России, и в Польше около 97 проц. Нигде в Европе так не распространена еврейская пресса, еврейская народная книжка, даже еврейская вывеска, как именно в Польше, среди тамошнего коренного еврейства. Младшее поколение хасидов (основного ядра в еврейском населении Польши) почти поголовно захвачено национальным движением. Перец, Аш, Н. Соколов — коренные польские евреи; молодые лидеры польского сионизма, группировавшиеся в 1906 году вокруг журнала «Glos Zydowski«, Гринбаум, д-р Давидсон, Киршрот, Гартглясс и др. — коренные польские евреи; даже г. Винавер, которого поляки тоже считают еврейским националистом, — коренной польский еврей. Нигде, с другой стороны, ассимиляторы так не отрезаны от массы, как в Польше. Недавно «Kurjer Poranny» в нашумевшей статье назвал их «последними могиканами», утверждая (совершенно справедливо), что они не имеют никакого влияния на еврейские массы и держатся «на высоте» исключительно благодаря высокому избирательному цензу варшавской еврейской гмины /общины, прим. ред./ (избирательным правом пользуются только те, кто в состоянии платить 15 руб. Налогу, и на сохранении этого непомерного ценза настаивает не правительство, а сами ассимиляторы). Затем банкротство ассимиляции в Польше подтвердила и «Gazeta Warszawska», и «Slowo», да и вряд-ли кто еще решится отрицать этот факт. А Галиция, где «литваков» никогда не бывало? Говорить о прочности тамошней ассимиляции после выборов 1907 г. , которые дали десятки тысяч голосов сионистам и националистам, можно только в шутку. А специально для тамошней интеллигенции, якобы совершенно ассимилировавшейся, да будет позволено привести справку из хорошего, отнюдь не сионистского и не жаргонного источника: из газеты «Kurjer Warszawski», от 7 декабря 1910 г. по новому стилю. Речь идет об официальной статистике лембергского политехникума. В 1904 году на 166 студентов-евреев целых 161 признали себя поляками, т. е. 97 проц. В 1906 — только 44 процента. В 1909 — всего 35 проц. (72 из 205). Остальные по словам газеты, «в огромном большинстве признают своей национальностью еврейскую».

• * *

По вопросу о том, есть ли в Польше антисемитизм, приходится отметить одно очень оригинальное мнение. Провозглашает его «Nowa Gazeta», орган постемповых демократов, издаваемый поляком моисеева закона г. Кеминером. По уверениям этой газеты, наблюдавшиеся в последнее время вспышки антисемитизма в Польше «не имеют глубокого значения, и общественное мнение уже повернулось к ним спиною». «Даже программный антисемитизм, проявляющийся в некоторых частях (!) народовой демократии, не встретил одобрения в широких кругах общества, и — что особенно характерно и более всего заслуживает внимания — даже коло польское дало резкий отпор этим тенденциям». («N.G», 557) Было бы очень приятно присоединиться к оптимизму почтенной газеты, но последним замечанием она сама разрушает всю свою апологетическую работу. Коло дало отпор антисемитским тенденциям? Нужна большая отвага, чтобы написать такие слова 22 ноября 1910 г. , после того, как только благодаря «воздержавшимся» г-дам Грабскому и Монтвиллу в думской комиссии прошли ограничения для евреев 11-ю голосами против 10. И этому воздержанию предшествовала речь г. Грабского, где доказывалось, что евреи некультурны, что их влияние на городское самоуправление может принести только вред. Это все, в глазах прогрессивной варшавской газеты, есть «отпор антиеврейским тенденциям»? Поневоле приходится заподозрить, что почтенная газета склонна в еврейском вопросе довольствоваться слишком малым. И если такого тона держится даже «Nowa Gazeta», нам, со стороны следящим, остается с сожалением констатировать, что в тамошней атмосфере, повидимому, идея равноправия вообще как-то странно преломляется и понимается… Еще более характерно для тамошней атмосферы отношение всех этих органов, от самых шовинистических до той же «Nowa Gazety», к высказанному в моей статье взгляду, что Польша есть край поляков и евреев. Эта простая истина, выражающая реальный, осязательный факт, произвела на моих почтенных оппонентов впечатление какой-то нестерпимой, неслыханной дерзости. «Kurjer Warszawski» увидел в этом «гакатизм», «наглое покушение на Бог весть какие святыни; «Gazeta Warszawska», в характером для ее издателя лапидарном стиле, заявляет, что этакая ересь никогда не будет признана польским народом; наконец, «Nowa Gazeta» скорбно констатирует, что «рискованная теория двух национальностей не имеет под собою никакой почвы, а зато (нельзя же без угрозы) может повредить экономическим интересам евреев (т. е., говоря простым языком, шовинисты рассердятся и еще громче начнут проповедывать экономический бойкот евреев). И это все, заметьте, провозглашается под знаменем «демократии», то «народовой», а то даже и «прогрессивной». Хороша демократия! Значит, заподозрить в Польше существование двух национальностей — это «наглость»? Польша только для поляков? Но возьмите любого рядового русского демократа или прогрессиста и спросите его: подпишется ли он под лозунгом «Россия для русских»? Родичев, Милюков, Караулов десятки раз с убеждениями и гордостью провозглашали с думской трибуны, что Россия не есть страна русских, что Россия принадлежит всем населяющим ее народностям.

Всюду, в целом мире для демократической мысли давно стало аксиомой, что если на одной территории смешанно живут две или больше национальностей, то край принадлежит им всем, а не одной сильнейшей. В русской, немецкой, французской, английской передовой печати эта аксиома стала трюизмом. Но в глазах польской прессы это — неслыханное посягательство, за которое даже «прогрессивно» грозят усилением экономического бойкота. Что же это, в конце концов, за исключительная привилегия среди всех стран мира? Почему для Польши не должны быть писаны законы, справедливые для всех других климатов? И по какому праву вся эта контрабанда национальной нетерпимости прячется под флагом «демократических» кличек? При чем тут демократия, при чем тут прогресс, если Польша не для всех, кто на ней живет, а только для поляков? Приходится, опять таки, с прискорбием заключить, что в тамошней напряженной атмосфере и «прогресс», и «демократия» тоже как-то странно преломляются и имеют какое-то совершенно другое значение — ad usum delphini… В последнее время, с легкой руки Грабского, вошло в моду еще одно — впрочем, тоже не новое — обвинение: евреи,мол, некультурны, дать им в руки самоуправление — значит погубить его. Доказывается это тем, что в еврейских кварталах грязно. Как будто от евреев зависело вымостить и осветить кварталы! Да и сам по себе аргумент хорош. С точки зрения немца — и поляк далеко не безукоризнен в отношении чистоты. В Восточной Пруссии есть поговорка: «schmutzig wie ein Pole». Что же, на этом основании можно проповедовать изгнание поляков из тамошнего самоуправления?! «Евреи не культурны»… Надо же условиться насчет того, что есть культура. Не смею отрицать, что потребление мыла есть некоторый показатель культурности. Но не надо забывать и о том, что потребление спиртных напитков тоже есть показатель культурности — только в обратном смысле. А у французов тоже есть поговорка: «soul comme un Polonaise». Отчего вы об этом забывает? И отчего забываете о главном и основном показателе культурности — о грамотности, о распространенности печатного слова? Вот что пишут об этом в декабрьской книжке журнала «Kultura Polska», органа «о-ва польской культуры», редактируемого г. Свентоховским:

«У евреев нет неграмотных: почти все умеют читать и писать. Этот факт огромного значения казался до сих пор столь маловажным, что общественное мнение долгое время не останавливалось над ним и не принимали в расчет при оценке явлений нашей общественности. Только в самое последнее время обнаружился он и показал всю свою силу. Жаргонная пресса быстро разоралась до таких размеров, что главный орган ее имеет больше абонентов и читателей, чем все польские газеты, взятые вместе«.

Все это, видите-ли, называется «некультурностью». Шолом-Алехем, Перец, Аш, несколько европейских драматических трупп, более посещаемых, чем польские, сотни тысяч газетных листков, поникающих во все щели самых бедных углов, — все это «некультурность». Блик и Черниховский, поэты, которым после кончины Кононницкой никто из современных польских поэтов и до плеча не достанет, это «некультурность». И —last not least — почти поголовное обучение, уточненная шлифовка отроческих умов над сложнейшими проблемами морали и общественности — это «некультурность»…

Конечно, я далек от мысли считать г. Грабского истинным представителем польского народа. Ведь известно, что даже всеобщее, равное, прямое и тайное избирательное право, по мнению многих, не обеспечивает «истинного» представительства.Но, воля ваша, с той теорией, что польское общество уже так-таки ни на йоту не ответственно за слова действия кола, — тоже не могу согласиться. Закон 3-го июня 1907 года урезал только количество депутатов Царства Польского, но не изменил там избирательной системы: она осталась та же, какая действовала во всей России при выборах в первую и вторую Думу.Каковы были первая и вторая Дума, это мы еще все помним. И нельзя, нелепо, преступно закрывать глаза на то совпадение, что при одной и той же избирательной системе получилась такая разница между представительством от остальной России в первой и второй Думе — и представительством от Польши во всех трех Думах.

Словом, при всем желании не могу сойтись с «Now. Gaz.» в оптимистической оценке польских настроений. Отсюда, конечно, не следует, чтобы я считал антисемитизм повальной и органической болезнью польского народа. Самым энергичным образом протестую против приписывания мне подобных мнений. Я не только твердо помню, что выразителями польского духа надо считать не Дмовского и Грабского, а Мицкевича и Оржешко, но даже скажу больше: я думаю, что и Сенкевич, и Немоевский, и Прусс создали много прекрасных ценностей, которые останутся вечными, когда люди забудут, что авторы их были когда-то антисемитами, — и эти-то ценности и представляют истинное проявление польского духа. Политические аберрации не имеют ничего общего с «духом» народа, с вечными началами его индивидуальной сущности. Но аберрации все-таки случаются, и иногда под влиянием особого стечения причин, захватывают даже очень широкие круги общества. И тогда надо громко и открыто констатировать болезнь и бороться с нею, а не прятать голову, по примеру страуса, и уверять друг-друга, что все обстоит благополучно.

Самое циничное в этом споре то, что людей, призывающих угнетенного к отпору, сейчас же «клеймят» ужасным именем: националисты. Подумаешь, какой ужас! Если бы мы не были так наивны в политических вопросах, мы знали бы, что есть два национализма — наступательный и оборонительный. Национализм наступательный хочет навязать инородцу национальное отличие господствующего племени: национализм оборонительный стремится только к охране своей самобытности, согласно правилу: живи ты по своему и дай мне жить и говорить по своему. Первый реакционен, противен демократии и прогресса; второй есть один из основных постулатов, демократии, канонизирован и провозглашен даже социалистическими партиями всего мира (в том числе и Польши) и представляет священнейшее, неотъемлемое право каждого племени. Пусть судит читатель, с чьей стороны тут первый вид национализма и с чьей — второй, кто посягает на чужую душу и кто оборонится, где насилие и где право…

Вопрос о евреях в Польше не есть вопрос краевой. Это вопрос всероссийский, задевающий весь еврейский народ на всем пространстве Империи. На это пусть обратят внимание те господа в Варшаве, что с легкой руки д-ра Нуссбаума кричат о «непрошенных опекунах». Я немею претензии ни давать какие бы то ни было советы польскому еврейству ни выражать или отражать его мнения. Напоминаю и подчеркиваю это, и буду считать долгом добросовестно сети и порядочности для каждой польской газеты, которая, быть может, почтит и настоящую статью своим вниманием, отметит эту оговорку. Что сделают евреи в Польше, это их дело; внутренне я уверен, что их ответ будет заключаться прежде всего в удвоении тиража еврейской прессы, в удесятирении количества еврейских школ, организаций и касс — и в неутомимом, систематическом и поголовном изгнании ассимиляторов как из правления гмины, так и из представительства новосоздаваемой еврейской курии. Но евреи за пределами Польши, не только в Петербурге, Киеве, Одессе, а и в Париже, и в Берлине располагают еще другими орудиями отпора и, несомненно, самым энергичным образом пустят их в ход. Ибо в Гос. Думе создаются не только законы для Польши, но и прецеденты для всей России. В данном случае прецедент будет не в том, конечно, что вводятся ограничения для евреев, а в том, что они вводятся там, где их до сих пор не было, и вводятся при явном содействии «демократических» депутатов кола. Особенно это рукоприкладство представителей одной угнетенной нации там, где идет речь об угнетении другой, усугубляет из ряду вон выходящий, безнравственный, деморализующий характер этого насилия и ставит евреев всей России в необходимость бороться против него с большей энергией, чем когда бы то ни было. Во всяком случае, за одно можно поручиться: упрятать этот спор за кулисы, покончить дело шепотом между г. Грабским и г. Нуссбаумом — этот расчет не удастся. На широком мировом форуме решится беспристрастными судьями вопрос о том, можно ли вопиять о справедливости для себя и оказывать в ней другим. Об этом мы позаботился. Одно верное слово нашел я у г. Дмовского: мир президент народы, добровольно соглашающиеся на самоубийство.

Вл. Жаботинский

1. Сборник статей